Инквизитор-клерикал Джозеф Стенджерсон подъехал к дому, припарковался и заглушил мотор. Откинулся в кресле и помассировал виски.
Солнце садилось.
Недремлющий дозор, очередная смена... и неплохая, надо сказать.
Нынешний рейд его, конечно, измотал. Но он получил интересную наводку. Друид-дремотник, да в самом центре Манхэттена. Никак Центральный Парк будет осквернять и кошмарить. Там его и надо будет накрыть с поличным. Не уйдёт.
- Привет, папуля! - на пороге Джозефа встречала Кэткин, в тканом льняном платьице и кухонном переднике. На её веснушчатом лице, обрамлённом русыми кудряшками, играла улыбка. - Быстро переодевайся, умывайся, ужин готов.
- Сейчас, милая, - Джозеф по-отечески поцеловал Кэткин в лоб и обнял. Она слишком редко называла его отцом, чтоб он сейчас не отреагировал на "папулю". Отстранившись, он начал снимать униформу и едва сдержался, чтобы не зевнуть во весь рот.
- Устал? - тёплый голос Кэткин был наполнен заботой. - Ничего, после ужина приляжешь, вздремнёшь.
- Дочка, ты же знаешь, инквизиция... - Джозеф попытался отшутиться, хотя ему, в действительности, вовсе не хотелось ни есть, ни умываться. А хотелось рухнуть в прихожей на диванчик и давануть хорошего храпака.
- Да-да, инквизиция не дремлет, - Кэткин хихикнула, - но только в рабочее время. Всё готово, осталось стол накрыть. А сон может и ещё немного подождать.
- Хорошо... - протянул Джозеф, закрывая за собой дверь умывальни. С Кэткин спорить бессмысленно, вся в мать.
И тут же он одёрнул себя. Казалось бы - обычная история, когда дочь похожа на маму. Но в случае с Кэткин всё было куда сложнее. Она не была родной дочерью ни для Джозефа, ни для Лизхен, его жены, Царствие ей Небесное. Однако, походила на Лизхен, как две капли.
"Главное, не перепутать, когда совсем подрастёт", - мелькнула греховная мысль. И по спине Джозефа пробежал холодок. Он истово перекрестился, взмолившись Господу о прощении. Пусть Кэткин уже давно вступила в пору расцвета, и скоро будет надобно подыскивать ей достойную партию, но как он мог помыслить о таком?!
Господь не дал им с Лизхен возможности иметь собственных детей, и удочерение малышки Кэткин было благом. И всё было бы хорошо в их семье, если б не внезапная авария, лишившая его жены, а Кэткин приёмной матери.
- Смотри не усни в ванной, - донёсся из-за двери насмешливый голос дочери.
- Иду-иду, - крикнул он в ответ.
Плеснув несколько раз холодной водой на лицо, он посмотрел в зеркало и ощутил, как в голове светлеет, дремота отступает и прячется вместе с дурными мыслями. Но Джозеф знал, что после ужина, стоит ему только прилечь, он отключится до завтрашнего утра.
Нужно не забыть наказать Кэткин, чтобы разбудила его. Будильнику клерикал доверял не больше, чем честному слову еретика.
- Что на ужин? - спросил он, входя на кухню.
- Ужин! - Кэткин хлопотала у плиты, сервируя суп и горячее. - Садись, сейчас подам, попробуешь, пальчики оближешь.
- Не сомневаюсь! - ответил Джозеф, и уже через минуту молчал, усиленно работая челюстями. Готовила Кэткин, и вправду, отменно.
"Точь-в-точь как Лизхен", - отметил он про себя.
- Как смена прошла? - вопрос Кэткин оторвал его от кроличьего рагу с овощами. До этого он проглотил суп в один присест. - Недремлющие по-прежнему на страже, и ересь не пройдёт?
Джозеф промычал что-то с набитым ртом. Мол, как же иначе.
- И ничего интересного, как всегда? - Кэткин разочарованно отвернулась от него, включила телевизионную панель. - Давай тогда хоть "Исповедь" посмотрим.
Невнятный ответ Джозефа заглушил звук включившегося экрана.
- Доброго вам вечера, дорогие праведники и праведницы! - заливистой сойкой затрещал ведущий. - Приветствую вас на самом откровенном шоу богоугодного телевидения. На самом открытом и правдивом телеканале. Телеканале "Спасение".
Под продолжительные аплодисменты с экрана Джозеф покончил с рагу.
- И сегодня у нас, скажем так, в гостях... Потомственный шаман, коренной житель лесов Канады и попросту еретик с большой буквы - встречайте, Хаббард! Нет, не Рон, - по студии разнёсся смех, - Джейсон Хаббард! Или, как он сам себя называет, Серый Ветер.
- Вне резервации камлал, - успел вставить Джозеф. - Мы его на прошлой неделе взяли.
- ...обвиняется в попытке еретического служения вне отведённых для этого территорий... - поддакнул ведущий "Исповеди".
- Демонов вызывал? - глаза Кэткин зажглись.
- Да, прям, - Джозеф пренебрежительно фыркнул, пододвигая к себе десерт. - Духов предков вызывал, как говорит. День памяти какой-то.
- И что, они ему ответили?
- Как минимум, не успели, - Джозеф скептически хмыкнул. - Помнишь, Инквизиция не дремлет?! А у меня на такие дела особый нюх.
- А-а-а... - мрачно протянула Кэткин, наморщила веснушчатый нос и снова уставилась в телеэкран.
- Итак, Джейсон! - продолжал ведущий, слащаво улыбаясь в объектив камеры. - По воле Господа, в ваших и только ваших руках ваша жизнь. Гореть в Геенне Огненной или же получить возможность искупления? Правдой смыть с души все пороки или же захлебнуться ложью? Насмешки еретиков и укоры Инквизиции! Итак, мы начинаем... Грядёт И-и-исповедь!
Но грянула реклама. Праведное писание и возможность непорочного зачатия.
- Джозеф, - Кэткин щёлкнула "молчок" на пульте, - ты думаешь, это правильно?
- Что?
- Вот так исповедаться, - девушка кивнула на панель. - Судить должен Господь, а в праве раба Божьего, исповедоваться и раскаиваться ему в грехах или нет. Здесь же, получается, выбор отсутствует.
- Кэт... - Джозеф поперхнулся десертом. - Чтоб я больше такого не слышал! Мало того, что с твоими кулинарными способностями в чревоугодие недолго впасть, так ещё и мысли крамольные...
- Джо! - Кэткин обиженно надула губки и всплеснула руками. - Ну тебя, знаешь куда?! - И включила звук.
- Итак, мистер Хаббард, - ведущий уже в рясе старшего инквизитора стоял рядом с прикованным к Креслу Истины шаманом, - готовы ли вы поведать о своих грехах и раскаяться перед студией и Всевышним? Молчите?! Тем не менее, мы начина-а-а-а-ем...
- Паяцы. Пытаются заставить каяться человека, который и в Господа-то не верит, - прокомментировала Кэткин, и Джозеф не мог с ней не согласиться. Попробовали бы эти святоши, кривляющиеся по ту сторону экрана, отлавливать еретиков, как это делал он. А трясти рясой и базлать во всё горло - не мудреная наука.
- Мистер Хаббард, - ведущий подошёл к шаману вплотную, - какую бы тему вы выбрали для себя? Какие грехи хотели бы искупить в первую очередь, чтобы надеяться на прощение?
- Тему? - коренной обитатель канадских лесов как смог, повернул голову в сторону инквизитора-ведущего.
- Папочка Джо, а им правила не объясняют, что ли? - промурлыкала Кэткин, и сама принялась за десерт.
- Кто бы знал, Кэт...
- Ну, раз вы не знаете, то Господь и студия решат за вас! - ведущий вновь уставился прямо в объектив камеры, так что было похоже, что он смотрит на каждого из телезрителей. - Делаем выбор, братья и сёстры! А наши темы на сегодняшний эфир... - на экране всплыл список позиций обвинения с ценой искупления за каждый из грехов. - Порок не для всех! Стопроцентный грех! Я ничего вам не должен! Мука из зёрен ненависти! И... О-о-откровенное признание! Какие тайны скрывает еретик? Не расскажет сам, так расскажут его воспоминания. Голосуем, уважаемые праведники и праведницы. Выбираем его участь! И вы, уважаемые зрители и телезрители, конечно же, увидите всё...
Далее перед самой увлекательной частью шоу должен был последовать ещё один блок богоугодной рекламы.
- Джо, иди спать! - как сквозь дымку донесся него голос Кэткин. - Уснуть за столом я тебе не дам. Разбужу завтра в шесть, как всегда.
Джозефу оставалось только подчиниться.
***
Ночью клерикалу снился форменный грех.
Он как бы ненароком зашёл к Кэткин в спальную. А там она спала, забыв о целомудрии и приличиях. Без одежды, раскинувшись на простынях. Одной рукой опустившись до самого сокровенного, и ладонью как бы закрывая естество, а второй рукой прикрывая созревшую не по возрасту грудь. Он пытался прикрыть её скатавшимся одеялом, убрать ладонь от лона, и тут она пробудилась.
- Джо, старина, ну что, опять вдвоём, опять в дозор? - напарник Стенджерсона, инквизитор-подмастерье Джошуа Карлайл, или попросту Джош, улыбался во все тридцать два зубы. - Выспался?
- Ага... - Джозеф протяжно зевнул. - Но не отказался бы и ещё от пары часиков.
- Соня! - Джош хлопнул напарника по плечу. - Тебе бы только в постели нежиться. В то время как Инквизиция...
- Не дремлет, да, - Джозеф улыбнулся, - я помню.
- Куда едем, командир? - Карлайл плюхнулся за руль. - Задай курс.
- Центральный парк, - Стенджерсон ещё раз прислушался к своим ощущениям, которые ещё ни разу не подводили инквизитора-клерикала. - Боюсь, придётся задержаться на сверхурочные.
- Берегитесь, еретики! Джо и Джош идут за вашими душами! - патетически воскликнул Карлайл, на что Джозеф только кисло поморщился.
Всю дорогу пока Карлайл болтал без умолку, Джозеф витал в собственных мыслях, раз за разом возвращаясь к увиденному во сне. Нет, конечно, он попытался пару раз заставить себя прислушаться к тому, что говорит его напарник, но тот как всегда нёс околесицу. Рассказывал что-то просто для того, чтобы не ехать в тишине. Лучше б музыку или радио включил, дурень.
Джозеф откинулся в кресле, глядя в окно.
Как ему могло привидеться такое? Кэткин... Настоящая женщина. Такая близкая, такая желанная, трепещущая от его ласк...
- Стенджерсон, ты спишь что ли? - из забытья его вырвал тычок в бок. - Завязывай! Приехали, командир. Выгружайся.
За окном зеленел Центральный парк.
Джозеф вышел, поправил для порядка кобуру на поясе и огляделся. Патрульная машина инквизиции на краю моря дикой зелени, смотрелась как внезапно соскочивший прыщ - не к месту. Где-то неподалёку в кустарнике щебетали птицы, и в траве стрекотали цикады. И воздух был такой чистоты, что, вдохнув полной грудью, он ощутил, что пьянеет словно от вина. Стоит сделать глоток, и будто растворяешься в окружающем.
Необычное ощущение, которое не хотелось прерывать.
- Что дальше делаем, Джо? - идиллию нарушил Карлайл. Как будто ворона каркнула, нарушив гармонию пения райских птиц.
- На тебе периметр, пока я работаю с тонким миром. - Это означало: заткнись и не мешайся.
Джош пожал плечами и отошёл метров на десять от машины. Его черёд действовать рано или поздно настанет при поимке еретика.
Джозеф выдохнул, глубоко вдохнул и, закрыв глаза, призвал Дар Божий. Нисходящий поток Благодати будто бы окатил его с головы до пят, пронизав каждую его клеточку.
Он был, но его не стало.
Он был ничем и всем одновременно. Окурком, брошенным мимо урны. Согнувшейся травинкой, на которой ещё серебрились тяжелые капли утренней росы. Молодым дубком, тянущимся к небу в попытке дотянуться до солнца. Мышью-полёвкой. Барсуком. Енотом, полощущим добычу в ручье.
Он был взбудоражен и спокоен. Яростен и бесстрастен. Молчалив, как хмурая туча, и раскатист, как гром. Свят и порочен. Добр и зол.
Он катился клубочком по тропинкам и разлогам. На зов, манящий в глубины чащоб Центрального Парка. Через ручей и кустарники, по теряющей зелень траве-мурашке. Под мрачные своды елей. К одинокой смоковнице, возле которой на худом бревнышке сидел седой как лунь старик...
Джозеф открыл глаза. Солнце уже пропутешествовало далеко за полдень. Из стоящей неподалёку патрульной машины инквизиции окрест разлетались звуки радио. На переднем сиденье развалился Карлайл, попивая что-то из поллитрового стакана.
- Бургер будешь? - спросил он, заметив, что напарник пришёл в себя. - Я тебе специально оставил. Как чувствовал, что ты в отключке проваляешься долго.
- Дару Божьему нужен взвешенный подход и применение. - Стенджерсон взял булку с котлетой из рук Джоша и принялся жевать, с первым куском ощутив, насколько он голоден. Привлечение сил Господних для поиска еретиков отнимало очень много собственных сил.
- Нашёл? - Карлайл терпеливо дождался, пока Джозеф прекратит жевать. - Здесь он, твой кошмарник?
- Дремотник, - машинально поправил Джо. - Да, здесь. В самой чаще затаился. Темно там и сонно, как в берлоге. Это на окраинах лес злой. А там спокойно.
- Понятно, - Карлайл потянулся к кобуре, проверил на месте ли пистолет, ощупал на поясе станнер, - на город волны злобы из чащи напускает, людей кошмарить. Надо брать. Веди!
С предложением Карлайла нельзя было не согласиться.
Чем дальше заходили они в глубь леса, тем больше сгущалась тишина. Обволакивала и давила, не давая продохнуть. Шаг за шагом, идти становилось всё труднее.
- Далеко ещё? - Карлайл громко и богохульно выругался, продираясь сквозь ельник, и одна из ветвей с размаху наполнила его рот свежей хвоей.
- Господь наказует тебя за скверну твою, - Джозеф ухмыльнулся. - Тише, уже совсем близко. Нельзя спугнуть. А то мы с тобой как слоны в посудной лавке.
Джош заткнулся и принялся молча сплёвывать иголки.
Стенджерсон же замер. Он почувствовал всплеск Силы, сродни Божьему Дару. Но не такой жесткой и прямолинейной, как рассекающий темноту луч света. Скорее она напоминала журчащий ручей, огибающий преграды на своем пути - он был ещё довольно слаб, и не стремился рьяно расталкивать всё перед собой.
- Выходите, сынки, да не вздумайте дурить, - раздался тихий голос, будто листва прошелестели. - Поговорим, только недолго, работы у меня ещё непочатый край.
- Матёрый дед, бесстрашный, - буркнул Карлайл, и с пистолетом наизготовку шагнул на небольшую полянку, где под смоковницей сидел уже знакомый Джозефу по видению старик. - Руки вверх, чтоб я видел!
- Как скажешь! - старик воздел руки с посохом, и Джошуа растянулся на траве, которая тут же обвила его тугими путами. - Только Господа не хули! - предупредил друид, глядя на искажённое яростью лицо Карлайла.
- Стой на месте! - голос Джозефа, не в пример Карлайлу, был спокоен. Он вышел из тени деревьев, не сводя со старика глаз, сжимая в правой руке пистолет, а в левой, наполненной Благодатью, Молот Правосудия.
- Серьёзно... - протянул старик, оглядывая Стенджерсона. - Ну, ты проходи, присаживайся, потолкуем. - Он кивнул на бревнышко у смоковницы, возле которого тлел небольшой бездымный костерок. - У меня и чай поспел. Это ты меня выследил? Заклятие Поиска, если не ошибаюсь? Мощно, но энергозатратно.
- Не слушай его, Джо! Стреляй, не то закошмарит! - крикнул тщетно пытающийся освободиться от травяных пут Карлайл.
- Не слушай его, Джо! - эхом ответил друид. - Ты же умный мальчик. Индульгенция у меня, на работу. Всё чин по чину - с подписями и печатью прелатуры.
"Зубы заговаривает", - решил Стенджерсон. Он, инквизитор-клерикал в жизни не слышал ни о каких индульгенциях для еретиков, тем более на работу, тем более с использованием Силы в центре мегаполиса. - Замри! - Рявкнул он. - Одно движение, и прихлопну, как муху.
Молот Правосудия как раз созрел для подобных свершений. Ещё немного и Дар Божий нужно будет или отпускать, или приводить в действие.
- Да что ж ты будешь делать... - старик вздохнул и забормотал под нос немудрёные вирши. - Спи скорее, засыпай. Одеялком укрывай. И подругу, и себя. Выспалась чтоб вся семья.
Джозеф не успел занести Молот для удара, когда неожиданно почувствовал, как Божий Дар ускользает из его руки, и как пистолет вываливается из ставших ватными пальцев. Глаза начали слипаться, а сам он заваливаться на мягкий травяной ковёр. Где-то рядом в тот же момент захрапел и его напарник.
***
- Инквизитор Стенджерсон, вы слышите меня? - громыхнуло в ушах. В лицо Джозефу светила лампа. Так ярко, что как он ни щурился, не мог разглядеть говорившего. - Вы сознаётесь в преступлениях?
- В чём? - он с трудом разлепил разбитые губы. - Каких преступлениях?
- Не стоит отпираться перед лицом Господа, сын мой, - заговорил ещё один невидимый дознаватель. От его тихого, как шелест листвы, голоса у Джозефа проступил холодный пот. - Нападение на одного из иерархов Церкви нашей, попытка убийства. Покайся, и Господь не обойдёт тебя милостью своей.
- Я был на бдении в дозоре, повторяю, - Джозеф прикрыл начавшие слезиться глаза, не в силах больше выносить ослепляющего света. - Выслеживал друида-еретика.
- Не стоит отрицать вину, сын мой. Господь всё видит. И, поверь, в твоих интересах рассказать всё здесь и сейчас. Или, - вкрадчивый голос оказался совсем рядом, и горячее сухое дыхание обожгло Джозефу ухо, - ты предпочтёшь исповедаться? Молчишь? Ну, что ж...
- Господь - пастырь мой! - выкрикнул Джозеф. Он всё ещё ничего не понимал, кроме одного. Его доводы никто слушать не намерен.
- Да, сын мой, на Исповеди ты всё расскажешь. И про долину смертной тени, и про то что не убоишься зла. И кое-что ещё... А теперь отдыхай, отринь отчаяние, и откройся Благодати, - на лоб Джозефа легла прохладная ладонь, и он почувствовал, как снова проваливается куда-то глубоко-глубоко.
Бесконечное падение в Кроличью нору - как у Алисы из детской сказки.
Вокруг мелькали лица: мужские и женские, детей, знакомые и неизвестные. Прошлое и настоящее, реальность, сны и мечты. И два лица появлялись чаще прочих: Лизхен и Кэткин.
Кэткин и Лизхен.
Кэткин. Лизхен.
Кэткин...
- ...И сегодня у нас в гостях... - громыхнул голос ведущего, точь-в-точь как с экрана телевизора, вырвав Джозефа из объятий неги. - Нет, вы никогда не угадаете! Даже не пытайтесь. Нет, братья и сёстры, это не друид и не шаман, а самый настоящий инквизитор. Да, друзья, ересь и грех проникает всюду, и Церковь, увы, не стала исключением. Так кто же за благостью скрывает пороки? Кто под звуки молитв устраивает вакханалию? Кто он, творящий добро и разносящий зло? Насмешки еретиков и укоры Инквизиции!
- Я ни в чём не виноват! - возглас Джозефа потонул в негодующем гуле зрительской толпы. Он попытался освободиться, но ремни Кресла Истины держали крепко.
- Слышите?! Он пытается уверить нас, что безгрешен! Они все пытаются, - ведущий сделал паузу, - но тем не менее, мы начинаем И-и-и-исповедь! Откройте темы для нашего гостя!
Зал изумлённо выдохнул.
- Что ж, всего лишь одна тема. Возможно грех пророс не так глубоко, и не пустил корни в душе мистера Стенджерсона. Итак: стыд и грех. И цена вопроса... Ого! Распятие!
Зал замер.
- Внимание на экран!
Кэткин спала, забыв о целомудрии и приличиях. Без одежды, раскинувшись на простынях. Одной рукой сжимая налитую грудь, другой сквозь дрёму нежа своё естество. Вошедший в спальную Джозеф неловко попытался прикрыть Кэткин одеялом, но лишь пробудил её.
Они потянулись друг к другу. Он ласкал её, и она трепетала от его прикосновений.
- Сластолюбец! Греховодник! - зал неистовствовал.
- С собственной дочерью! Каково! - ведущий театрально воздел руки к Небесам.
- Она не моя дочь! - стоило ли надрываться, Джозефа никто не слушал.
- Распни! Убей! - ревела толпа.
Из-за кулис заплечных дел мастера оперативно несли крест и гвозди.
***
- Ну, как спалось? Ничего не болит? Стигмат нет? - Джозеф открыл глаза и увидел склонившегося над ним и усмехающегося в седую бороду друида. - Не волнуйся, это был только сон. Вставай, чай будешь? - дремотник сунул в руки приподнявшегося с травы клерикала глиняную кружку, от которой исходил невообразимый аромат. - Пей, не бойся.
- Зачем ты это сделал? Почему не убил? - Джозеф отхлебнул горячего напитка, обжёг язык, но его бешено колотящееся сердце снизило обороты. Он огляделся.
На полянке всё так же бездымно трещал костерок. Рядом в траве подозрительно сладко постанывал Карлайл.
- А зачем? Чтоб меня потом и индульгенция не спасла? - старик хмыкнул, присаживаясь рядом с Джозефом. - Мистер Стенджерсон, я думал, вы умнее.
- Но...
- Острастки ради. Ты теперь точно не будешь пытаться меня взять под арест. Я теперь о тебе такое знаю, что... Ну, сам видел, чем для тебя это может закончиться, чего стоят мечты и воспоминания. Убить меня? Боюсь, ты не станешь брать грех на душу.
- А Джош? Не похоже, что он "исповедуется".
- Конечно, нет. Грешит напропалую, проказник. Ну, пусть его. Ведь это только сон, - дремотник хихикнул. - Ты думаешь, как для Исповеди грехи еретиков открываются? Всё через сны. Выковыривают из памяти, из самых потаённых уголков. Ну и цена за них, сам понимаешь, жизнь. Так бы вашу инквизицию копнуть, на полгода вперёд обеспечили бы исповедников материалом. Ладно ещё ты. Не родная дочь, всё-таки, но... Ты же её воспитал, эх! - друид махнул рукой. - А этот! - он кивнул в сторону Карлайла, - лучше тебе не знать, с кем он там постанывает. Смотри, чтоб не затянул и тебя в голубую Преисподнюю.
- А индульгенция? Это правда?
- Если покажу, ты ж всё равно можешь подумать, что тебе это приснилось.
- Издеваешься?
- Естественно! - дремотник откровенно забавлялся.
- Так для чего прелатура тебя наняла?
- Город не спит, - дремотник тяжело вздохнул, - у него нет времени на сон. Он устал и изнемогает от избытка святости и ужасов Исповеди. И лес вместе с ним. Он как губка впитывает окружающие кошмары. И беспокойно ворочается. Слышал, что люди пропадать начали? Нет? Хорошо ещё, что нечисть плодиться не начала, - ладонь друида легла на измождённый ствол смоковницы. - Ничего. Лес я успокою. Все должны спать...
Джозеф доставил напарника к отделению инквизиции и дал ему хорошего подзатыльника.
- А? Что? - спросонья Джош не мог ничего разобрать.
- Ничего, дозор окончен, заспанец. Дуй домой. Чувствую, надо мне сменить напарника. Инквизиция не дремлет, как же...
Время близилось к полуночи, когда Джозеф подъехал к дому. Света не было. Наверное, Кэткин уже спала.
Стараясь не шуметь, он открыл дверь, вошёл и разделся. Принял душ и прошёл на кухню.
"Ужин в холодильнике. Не забудь разогреть!" - гласила записка на обеденном столе.
Джозеф улыбнулся. В этом вся Кэткин. Вся в мать.
Он негромко включил телевизионную панель и с аппетитом принялся за еду под тихий сип диктора об "Историях великих искушений".
- До греха всего один шаг, а путь искупления долгий и болезненный, - вещали с панели.
- Вы даже не представляете насколько болезненный, - Стенджерсон фыркнул. - Дремотника на вас нет!
Он выключил телевизор и поднялся наверх.
Дверь спальни Кэткин была приоткрыта. Он заглянул.
Девушка спала, раскинувшись на простынях и позабыв о целомудрии. И звала какого-то Фреда.
Джозеф слабо улыбнулся. Стоило ли надеяться услышать своё имя? Не для того он её воспитывал.
Стараясь не шуметь, он закрыл дверь спальной.
Спи, Кэткин. Спи, милая. Выспись, не теряя ни мгновения.