Аннотация: Америка. Наблюдатели нарушают правило невмешательства.
Откровения.
1.
Кид слышал шум. Сначала показалось, что это шум падающей воды, потом, что это рев двигателя. Когда он понял, что явственно слышит топот бегущих людей, множества ног, он попытался подняться на локте, но со стоном повалился навзничь, запрокинув голову. По груди его бежала толпа. Как по равнине. Они убегали к восходу солнца. - Люди! - Он снова попытался поднять хотя бы голову. Во рту пересохло. Он понял, что рот у него широко открыт, и ему стало неловко оттого, что те, кто бежал по нему, видели его в такой нелепой позе.
В черепе саднило, в глаза насыпали песку. Он ничего почти не видел. Поднялся на четвереньки и понял, что пьян. Мимо него бежали люди. Он рванул на груди рубаху, и едва двигая занемевшим, пересохшим ртом, в уме громко произнес, - Истоптали! Расплющили всю!... Все - го.
Он с трудом поднялся на ноги, перед ним мелькали затылки бегущих. - Куда!.. - Проревел Кид, почти теряя равновесие, но тут увидел взгляд. Он прежде схватил руку. Схватил намертво. Пальцы сошлись на тонком запястье. Потом только понял, что его заставило это сделать. Прекрасное!
Раньше он только слышал это слово и знал, что оно должно обозначать. Блестящие побрякушки в ювелирных витринах - тоже прекрасное. Он видел, как загораются глаза и лица некоторых женщин. Понимал, что они восхищаются, но у него вид блестящих дорогих украшений вызывал только ассоциацию с обильной едой и выпивкой. Он понимал, что думать о куске мяса, глядя на золото - это голод, но еще не такой от которого сводит в кишках. Он не хотел такого превращения и старался не допускать его, зная, что всему свое время. Порой, когда он наедался, и сытость завладевала его существом, он думал, что вот это, наверное, и есть "прекрасно!". Но чувствовал, что, если это и рядом, все равно не совсем то.
Теперь же до него все явственнее доходило, что прекрасное - это то, что он только что поймал в толпе за руку. Поймал с дикой пьяной цепкостью. Он знал, что, хотя сам он сейчас едва держится на ногах, девчонку не выпустит. Такое состояние, когда все в тебе спит, кроме чего-то одного, захватившего власть над всеми твоими силами, было ему хорошо знакомо.
Глаза у девушки смотрели не как у всех. Он не мог сказать, что это, но понимал, что именно этот ее взгляд и заставил схватить ее и удерживать. Странная? Да нет. Легкие, чуть выше плеч, ровно подстриженные русые волосы раздувало ветерком. Стройная, без особых изяществ, но живая и сильная фигура вовсе не привлекала внимания. Лицо? Красивое? Он этого не понимал. Простое лицо, как у всех. Глаза! Он не знал, что в них такого? Большие? Нет,.. не понять! Цвет? Да он и не увидел, какого они цвета.
- Пойдем!... - прохрипел Кид и пошел, набычившись, как сквозь преграду, не отпуская руки девушки. Подойдя к берегу реки, он отпустил ее руку и стал бессвязными движениями пытаться застегнуть пуговицы на своей волосатой персоне. Он осознавал, что грязен, небрит, что от брюк должно разить мочой - штанина была мокрой. Все смущало его, и мерзкий вкус во рту, и седые всклокоченные волосы на груди и животе, и то, что морда, должно быть, помята, и то, что голова заросла и не чесана. Но он чувствовал себя большим и великолепно сильным. Он всегда ловил восхищенные взгляды, особенно спиной.
- Я пьян,... - язык заплетался, и стоять, не покачиваясь, Кид не мог. Его болтало на негнущихся ногах как марионетку. - Я пьян! - Повторил он, упершись взглядом в девушку, и все пытаясь застегнуть рубашку.
Девушка ничего не отвечала. Она смотрела без испуга. Спокойно, внимательно. В ее взгляде не было ничего - ни отвращения, ни сострадания, никаких эмоций!
- Я тебе не нравлюсь?!... - Рявкнул Кид с вызовом, и, отчаявшись справиться с пуговицами, из которых поддалась на уговоры только одна на животе, почти рухнул, усевшись на землю. - Садись!!! - приказал он, размашисто хлопнув ладонью.
- Мне надо идти, меня ждут. - Ответила девушка несколько печально.
- А мне плевать!!! - Снова проревел Кид, и это было последней каплей пьяного бахвальства. Он поднял глаза, и взгляд уже не был пьяным. Внутри жгло стыдом, словно там разлился пузырек с йодом.
- Прости, девочка,... - Он хотел сказать: я тебе в отцы гожусь, но понял, что никому он в отцы не годится, и отвел глаза в сторону. Надо было что-то сказать, объяснить, но зачем? Все свое ничтожество он сейчас ощущал с такой силой, будто стыд этот копился с рождения и теперь они стоят лицом к лицу. Он и его стыд. Стоят? Встать Кид не решался, не уверен был в движениях. Сидеть было неловко. Но он знал, что если девчонка решит уйти, он снова схватит ее. Принял это как неизбежность и смирился.
- Мне надо идти, - снова повторила она, не двигаясь с места. И тогда Кид понял, что с ним! говорят! Он поднял на нее глаза и впервые попытался ее рассмотреть. Китаянка? Индианка? Нет, ни то и ни другое. Цветная? Не похоже. Ни на кого! Острые черты, яркий, но не контрастный румянец, свежая смугловатая кожа, светлые, но не крашеные волосы. Он взглянул на руку: кисть хрупкая, пальцы тонкие. Но ничего особенного. Она вообще не оставляла впечатления. Никакого! И это было так странно, будто она бесплотная.
- Кто твои родители? Я не пойму, какой ты крови...
- Мне надо идти, - снова внятно произнесла девушка. Над ее рукой вился комар. Кид, как зачарованный, следил за комаром. Ждал от нее какого-нибудь обыденного действия - отмахнется, или прихлопнет. И все станет реальным. Комар вился и хищно пищал, но на руку так и не садился. Кид устал ждать.
- Какой ты крови?
- У нас разная кровь.
- Это я вижу... Ты - какой?
- У нас разная кровь, - настойчиво повторила она, глядя ему прямо в глаза.
Ну, мало ли кто стесняется своего происхождения, правда? Кид успокоился. Но его мучила неловкость.
- Мне надо идти, - Девушка по-прежнему не делала попыток уйти, но Кид понял, что уйдет непременно, и все в нем восстало. "Пьяный бред" - подумал он, но тут же непроизвольно рука взметнулась и снова поймала тонкое запястье.
- Прости, мне, наверное, плохо. Такого не было раньше... Не уходи! - Он немного помолчал. - Этого не может произойти! Я не отпущу тебя!
- Отпустишь. Я приду снова. - Сказала она, спокойно садясь рядом с ним на землю.
Кид невольно бочком отодвинулся, тщетно соображая, в какую сторону ветер сносит запах. - Как это, придешь?! - Он вдруг ошалел.
- Я же сегодня пришла.
- Куда?... - вопрос его остался без ответа. Девушка смотрела в небо с каким-то странным, настойчивым выражение на лице.
- Ты что? - усмехнулся Кид, - Оттуда? - Он и сам не понимал, над кем издевается, - Прилетела, что ли? - он снова криво усмехнулся и, замотав головой, пробормотал: "Пьяный бред!"
- Почему прилетела? Просто перешла.
- Что-о-о?!- Киду уже казалось, что он и не просыпался, что бред уводит его в кошмар, и что он не обязан бороться с бредом во сне, тем более пьяный: гиблое дело! - Что? - он понял, что привстал, опершись руками о землю, и стоит на карачках в дурацкой позе.
- Хочешь перешагнуть туда со мной? - спросила девушка буднично, не глядя на Кида. Но через секунду оглянулась, и он вдруг увидел те самые глаза, которые заметил в толпе, едва очнувшись, ничего еще не соображая, еще продолжая бредить, а заметил! И Кид понял, что явь может быть ужаснее бреда. Что, по сути, не важно, спишь или нет, потому что чувствуешь все равно одинаково. И на кой черт разбираться спишь ты или не спишь, - один хрен!
- Что ты сказала? Перешагнуть? Ты хочешь сказать... - договорить он не мог. Не мог проговорить вслух все то, что вдруг ясно понял. Такое бывает, понимаешь, что звезда упала только тогда, когда загадывать желание уже поздно. Кид знал, что понял все сам, знал, что запомнит теперь это до самой смерти, что знание это вошло в его плоть. Он часто не помнил своего имени, но то, что его сейчас озарило, вряд ли забудет даже после большой пьянки.
- Я приду. Ведь сегодня пришла.
- Ко мне?
- Да.
- Почему ко мне?
- Потому что ты - можешь видеть.
- Как это?
- Ты ведь сам меня увидел?
- Как ты придешь, ведь у меня нет дома!
- Как сегодня пришла. Приду, даже если ты будешь в четырех стенах без окон.
- В тюрьме, что ли? - испугался Кид.
Испугался и проснулся. Рядом капала вода. В телефонной будке болталась повисшая на проводе трубка, мерно постукивая пластмассовым корпусом по металлу.
Голова болела. Но не разламывалась. Рубашка была застегнута. Он подошел к витрине магазина и попытался рассмотреть свое лицо. С чего это он взял, что так сильно поседел? Волосы темные, лицо, конечно мятое, но вовсе не заросшее седой щетиной. И от брюк не пахло. Кид оправил рубашку, расправил плечи, и пошел свободной походкой уверенного человека, точно зная теперь, что ищет.
2.
Роберт сидел в заштатном кафе. Ему нравилось, что здесь не много шума и сутолоки, нет высокомерных девиц, с видом независимым и надменным вынимающих длинную сигарету, сильно напоминающую жирного червя, наживку на крупную рыбу.
За окном шли люди, хлопали дверцы машин, на столике лежала папка с неоконченной работой.
Интересная девушка-мулатка за окном. Легкая как ветер, гибкая и какая-то стерильно чистенькая, улыбчивая. Интересно, она на каблучках? Боб даже привстал, но с его места асфальта под окном было не видно.
Бывает же такое?! Он усмехнулся, мотнул головой и - чикнул спичкой?! Он же не курит! Да нет, - это не он! Вон, гигант у стойки. Сидит, одной ногой опираясь о пол,... закурил. Интересно, можно ли с таким ростом и цветом кожи не играть в баскетбол? Странные ощущения. Боб рассеянно задумался: что это с ним? Сначала девчонка. И чувство как во сне, будто этот сон повторяется уже многократно. И это, со спичкой - тоже как во сне...
- В волейбол, - Боб поднял голову. Красавец негр от стойки перешел за его столик, - Я играю. Но в волейбол.
- Простите,... - Боб опешил, если не сказать больше, - Простите, я что, говорил вслух?!
Негр смотрел на него не мигая. И лицо его было спокойно до хладнокровия, но явно дружелюбно. На вид ему было года 24.
- Двадцать два.
- Что? - Не понял Боб.
- Мне двадцать два года.
- А... - Роберт встряхнул головой: снова чушь какая-то! - Я что, говорю в слух?! - В его интонации уже чувствовался вызов.
Негр широко улыбнулся и протянул Бобу руку раскрытой ладонью вверх, - Лайнел.
- Что? - Боб нервничал. - Не делай из меня дурака! Я что, говорил вслух? - Он уже почти кричал.
Негр встал, положил что-то на столик Боба и вышел так, будто не обладал гигантским телосложением. Такой координации Боб не встречал ни у кого.
Странный парень поразил его. Даже очаровал
- Свинья! - Усмехнулся боб, думая, как везет его команде и тренеру.
Боб машинально подобрал со стола фишку, оставленную Лайнелом отодвинул чашку с остывшим кофе и пошел, задевая теснившиеся столики и стоявшие вразброд стулья. Отчего-то вспомнилась девчонка, которую любил, когда ему было шесть лет. Он не знал, как ее зовут или уже просто забыл. Хотя, скорее не знал. Тогда ему казалось, что ему сорок, он доктор и вспоминает о ней с тоской. Почему он знает, что именно сорок? Но сорок - это точно. Может, потом понял, что так люди себя ощущают в сорок лет, а тогда, в детстве, просто точно запомнил свои ощущения?
Боб шел по тротуару, спотыкаясь и натыкаясь на прохожих. Шел невесомый, беззаботный, точно зная, что никуда ему не деться и врачом он, конечно, будет. Такое неправдой не бывает. Он спохватился, что стемнело, и на тротуаре лужи. Ботинки промокли. Папки с ним не было. "Где я мог ее забыть? А может, выронил, столкнувшись с кем-нибудь? Знал же, что могу выронить, а все равно таскал под мышкой, руки в карманы. Болван! О! Руки в карманы!" Боб вынул из кармана фишку. Она была гладкая, деревянная с цифрой 4. Что это может значить? Он повертел ее в пальцах, хотел, было выбросить, но передумал и со спокойной душой пошел в свою комнату, которую снимал за гроши у сердобольной фрау.
Эта немка была стара, но добра и чистосердечна. И бесконечно деликатна. Боб знал, что даже с родной бабушкой ему не было бы так хорошо, уютно и покойно. Но при этом он никогда не ощущал, что от него чего-то ждут. Эта хрупкая старушка была достойна тех цветов, что он совал ей тайком в окно, и которые удивительно подолгу потом стояли на подоконнике с видом бесценной реликвии.
Утром Боб прибежал на факультет заспанный, но отдохнувший. Профессор пришел с опозданием, чего никогда не бывало. Он был торжественен и подобран весь как для прыжка с трамплина.
- Уважаемые коллеги! Поздравляю вас! С вами учится молодой человек, которым будет гордиться не только наш курс, но и колледж. А может быть и округ! Роберт Уилкинсон! Прошу Вас! - Профессор протянул руку, и Боб встал в недоумении, - Друзья! Ваш товарищ - гений!
Роберт ошалел. Он только понял, что его папка осталась на столике в кафе, ее нашли и передали на кафедру, а профессор всю ночь разбирался в недоработанной и сумбурной галиматье, из которой вынул то, что Боб нащупывал интуитивно издали. Что он может сделать из сыворотки крови, обработанной по унюханному Бобом методу? Соавторство? Гонорар?
Его хлопали по плечам, заглядывали в глаза, тискали руку, а Боб стоял ошалелый, и в памяти плыла далекая и многократно повторенная в ощущениях, как в системе зеркал, фигурка девушки мулатки. - Она Фея! - Только это вертелось в голове Боба, который доподлинно знал, что никто не станет принимать в серьез его догадок. - Чудеса!..
3.
Кид поправил галстук, шляпу еще чуть сдвинул набекрень, взглянул строго, делая лицо как у политика, и остался вполне доволен, даже очень. Крякнув, он горделиво развернул тугие плечи, осмотрел себя всего с головы до ног. Неудовольствие вызывали только накладные ватные плечики на пальто. Что за мода такая? Его вполне устраивала собственная стать заправского боксера, но против моды не попрешь. Он широко осклабился и вышел на волю, даже не поглядевшись лишний раз в витрину.
С ощущением того, что он чертовски хорош, он шел под легким моросящим дождичком в сторону подземки. Вид автомобилей сиявших крутыми боками доставлял ему неописуемое наслаждение. Он был не прочь получить такое удовольствие в постоянное личное пользование, но пока мог бы только украсть, а это претило его самолюбию. Воровство он считал уделом негодяев и слабаков, неспособных на то, чтобы менять жизнь к лучшему и от этого творящих пакости.
Полли работала продавцом газет в киоске возле входа в подземку. По вечерам она училась, чтобы через пару лет хоть немного приподняться над унылым будничным трудом на благо хозяина. Она отличалась спокойным несколько печальным взглядом больших глаз и хорошеньким личиком, а главное - полным отсутствием желания нравиться, кому бы то ни было. Кид улучал то немногое время, что выпадало, когда не было покупателей, чтобы поболтать, повздыхать полной грудью от полноты жизни. Полли не выражала активной радости, когда он подходил к киоску приветливо осклабясь, но и не гнала его, что вселяло определенные надежды. Посметь предложить ей прогуляться Кид не мог, понимая, что главная ее задача - учеба. Вот когда она будет немного посвободнее, тогда - другое дело, а пока, что ж, повидаться можно и так. Тем более что у него всяких раз становилось так тепло на душе, когда она замечала его приход! И он осмелился предположить, что она ему все-таки бывает рада.
Хозяин киоска, однако, вскоре проявил неудовольствие тем, что Кид отвлекает продавца от работы, и пригрозил увольнением. С тех пор Кид старался повидаться издали. Он мог бы провожать Полли после работы, но не хотел, чтобы их отношения складывались впопыхах, ведь она всегда спешила, всегда была озабочена. И оттого Кид останавливался напротив киоска на другой стороне оживленной улицы и стоял там, пока Полли не заметит его. Конечно, это было совсем не то, что поговорить, посмотреть в глаза, постараться чем-то развлечь, насмешить. Зато теперь она стала улыбаться, увидев его издали. А вскоре он заметил, что она ждет его прихода, посматривая на привычное место у осветительного столба. Это позволило Киду однажды подойти к киоску за газетой и вместе с деньгами сунуть в окошечко охапку весенних цветов.
Через пару месяцев они поженились при твердом условии, что это не помешает ее учебе.
4.
Боб утешал себя тем, что папка была найдена случайным посетителем. Но не мог отвязаться от мысли, что все получилось как-то уж больно странно. Эта мысль долбилась в его голове день за днем так настойчиво, что он, в конце концов, вспомнил о фишке, оставшейся лежать в его кармане.
Повертев ее в руках, он не смог придти к другому выводу, кроме того, что Лайнел дал ему этот предмет умышленно. Вопрос только, в чем умысел? возможно, это сравнимо с визиткой? Но визитка - это информация, а фишка ни о чем Бобу не говорила. Размышлять над смыслом цифры "4" ему и в голову не пришло, он лишь пожал плечами, глянув на четко очертанную четверку. Быть может, это просто не четверка? Вот ведь, в разных алфавитах есть схожие значки, соответствующие абсолютно не схожим звукам. Возможно, это даже не цифра вовсе, а знак. Раз ему не объяснили, значит - и не обязательно знать. А остальное должно быть, понять совсем легко. А значит, нечего ломать голову, а надо сделать первое, что на ум взбредет. На ум взбрело пойти в то же кафе, по возможности за тот же столик, как только выпадет случай.
За тем же столиком было свободно. Солнечный свет делил его круг почти пополам,
освещая над блестящей поверхностью столешницы редкие пылинки. За окном было безлюдно, в кафе посетителей мало. За стойкой скучал бородатый парень, лениво перетирая салфеткой высокие стаканы.
Боб прошелся к столику, постоял не долго в раздумьи и повернул к стойке. Бородатый смотрел вяло, но доброжелательно. Поняв, что Боб интересуется посетителем, он отложил салфетку и облокотился о стойку. Слушал молча. Детину негра он не вспомнил, потому что, когда посетителей много, внимания на них не обращает, делает свое дело. Он помолчал, глядя на Боба раздумчиво, и посоветовал спросить о приметном негре кого-нибудь из завсегдатаев. А для этого надо просто придти попозже, когда начнут сползаться бездельники. Но таких немного и они, как правило - люди чванливые, напускающие на себя важность. Могут и не помочь. Это уж как повезет.
Боб искренне поблагодарил парня и, заказав себе перекусить, уселся за столик, вертя в руках фишку Лайнела.
Когда девушка принесла ему картошку и ростбиф, он машинально отложил фишку в сторону и принялся за еду. Вся обстановка была скучающей и рассеянной, какой-то смутной. Еда была вполне добротно приготовлена, и Боб весь целиком отдался процессу поглощения пищи, благо, никто не мешал - в зале было пусто.
После того, как он отпил невкусного кофе, Боб разочарованно решил, что делать здесь больше нечего. Кофе испортил впечатление от обеда. Боб со стуком поставил чашку на стол и отправился поискать, чем бы можно было запить съеденное так, чтобы настроение осталось на высоте. Фишка осталась лежать, незаметная за отодвинутой тарелкой. Боб совершенно не помнил, что оставил ее на столе и ушел со спокойной душой. Он с интересом заглядывал в забегаловки, рассчитывая с удовольствием съесть свежую выпечку и запить ее хорошо сваренным кофе со сливками. Если довериться чутью, в забегаловке такое найти было проще, чем в кафе.
5.
Полли стояла посреди комнаты свеженькая как утренняя роса, в светлой косыночке, в белоснежном фартуке, на руках у нее копошился пухлый карапуз, а она просто излучала восторг,
- Спасибо тебе! - почти беззвучно прошептала она, когда Кид обнял ее сзади за плечи и едва сам не задохнулся от счастья.
Его распирало желанием подхватить их на руки, ощутить это сокровище совершенно своим, как ребенку необходимо обнять и прижать к сердцу очаровавшую его игрушку, взять и держать. Кид закрыл глаза, совершенно потеряв рассудок. Малыш в пеленке бойко сучил ногами и издавал те самые звуки, от которых даже хмурые и равнодушные лица невольно теплеют и становятся мягче.
- положи его, а то он оторвет тебе руки! Пусть резвится в кроватке.
- Завидуешь?! - шутливо парировала Полли.
- Безумно!
6.
Чутье не обмануло Боба. Он выпил крепкого кофе и съел хрустящий и рассыпающийся слоеный рогалик со сливками и нежным повидлом. Получив истинное наслаждение, решил закончить вечер на высоте и сходил в кино.
Все было замечательно: умные лица, достоверные переживания в каждом взгляде и жесте. А главное, заурядный сюжет, словно неплохие соседи за стеной. Их жизнь рядом, ощутима, но - не касается. Не заметна как привычный дым улиц. Боб отдыхал в темном зале, часто даже не глядя на экран. Сегодня он был почти счастлив, так ему казалось.
На утро, когда он с удовольствием плескался, умываясь, в голове складывалось вот что: это, конечно же, все сущая чепуха! Недопустимо быть таким впечатлительным. Но, возможно, Бобу просто стал интересен этот странный парень? Его особенные способности. Ведь это феномен! А может, какая-то школа? Это интересно... Все эти цветные до сих пор так близки к природе! Взять хотя бы его кошачью координацию. При его-то габаритах! И сложен он очень пропорционально при таком росте, что встречается, пожалуй, только у людей его расы. Интересно, - замер Боб на секунду, - если бы этот негр упал с высоты, поломался бы? Тут Боб вспомнил о том, что Лайнел играет в волейбол. Значит, его можно встретить на пляже.
Лайнел возвышался над другими игроками и своим могучим торсом бросался в глаза всякому глянувшему вскользь. Тренированное поджарое тело его было цвета черного дерева, к спине и плечам местами прилип песок. Кейт, девчонка Боба, еще издали спросила,
- А зачем он тебе? На опыты?
- Хочу купить у него скелет, потом перепродам с большой выгодой, - ответил Боб, весь внутренне напрягшись. Он сторонился людей с черной кожей не из брезгливости. Просто ощущал себя иным, словно говорили на разных языках, но никаких расовых предрассудков не имел и в других людях презирал как скудоумие. Кейт его больно задела,
- Ты ведь просто сожалеешь, что я не такой же, как он!
- Да! - глаза ее нехорошо сверкнули, - Экземпляр будте-нате! А цвет кожи! Ему это идет. Как конь черной масти. Ты любишь вороных коней?
- Не передергивай! Ты ведь и сама не понимаешь, что с тобой происходит!
- Да?! - засмеялась она глазами, - А ты - понимаешь!
- Со стороны это очевидно!
- И что же видно тебе со стороны?
- А то, что твои инстинкты более развиты, чем сознание, иначе ты бы не пыталась задавить свой животный интерес неумным пренебрежением! - он вылез из машины и встал на обочине, сунув руки в карманы.
- Вот и целуйся с ним, со своим негром! - грязно зашипела Кейт, дотягиваясь до ручки открытой дверцы.
Дверца оглушительно хлопнула, и Боб ощутил, что этот звук отсек от него изрядный кусок чего-то крепко приросшего. Но боли не было, разве что непривычная пустота рядом.
7.
Полли говорила с сыном по-французски, водила его в кино на фестивальные фильмы. Кид ничего не имел против французского, но эти их культпоходы его несколько смущали,
- Дорогая, тебе не кажется, что для шестилетнего малыша весь этот взрослый любовный бред вреден?
- Дорогой, - отвечала она, целуя, - Я уверяю тебя, ничего лишнего я не дам ему смотреть! Зато он пока пропитывается ощущением их далекой жизни, их восприятиями, музыкальностью, изяществом, сложностью... И, потом, это бывает так редко!
- Полагаешь, ему мало сложностей? - смеялся Кид, с упором глядя ей в глаза.
- Полагаю, ему мало красоты... - нежно заглядывалась на него Полли.
- Боюсь, это сделает его ранимым.
- Все в твоей власти! - смеялась она в ответ, - Научи его быть сильным!
И Кид старался из всех сил.
8.
Боб сидел, поигрывая подобранными округлыми камешками. В полуметре от него, перешагнув бревно, уселся Лайнел,
- Не горюй, ты прав!
Боб рассеянно глянул сбоку. Сегодня его не удивила эта сказочная проницательность. Разрыв с Кейт его не мучил, но отвлекал от действительности.
- Ты инопланетянин?
- Хочется пошутить? - Лайнел развернулся к нему лицом, оседлав бревно.
- Да нет, так... просто немного зол! Не надо было опускаться до оскорблений. Ни к чему!
- Да брось! Я тебе благодарен. Не многие понимают это так, как ты.
- Уж если ты знаешь, о чем мы говорили в машине, метрах в пятидесяти от тебя, да еще когда ты был к нам спиной, тогда наверняка знаешь, что я тебя искал.
- Да. Конечно. Поэтому и знаю, что было в машине, - Лайнел протянул на ладони ту самую фишку с четверкой.
Боб вскинул глаза, но отступился - понять это было не возможно.
- Хорошо, - проговорил Лайнел, - Я не буду опережать твои вопросы. Соберись с мыслями.
Боб в упор поглядел ему в глаза и, совершенно осмысленно, спросил,
- Почему я?
9.
Когда сын решил уехать учиться так далеко, Полли была просто в отчаянье.
- Дорогая, брось ломать руки! - подтрунивал над ней Кид.
Полли смотрела на него с тоской и смутной завистью. Она понимала, что мальчика надо оставить в покое, что ее опека не даст ему спокойно перерасти свое юношество и становление. Конечно, она завидовала Киду! Его спокойной уверенности, хладнокровию, здравому осознанию.
- Как я буду без него, - не горько плакала она, уткнувшись мужу в грудь.
А Кид гладил ее по волосам, по голове, называл глупышкой и шутил, не зло подсмеиваясь.
- Привыкай, - говорил он, - Если ты его не отпустишь от себя, не сейчас, а вообще, - он не сможет стать сильным мужчиной! Ты - его детство, младенчество, разбитые коленки и шишки, все его слабости - шрамы на твоем сердце. Пусть это остается с нами, понимаешь? Ему просто надо подальше от этого отойти, понимаешь? Тогда он с большей радостью станет ко всему этому возвращаться! Когда окончательно вырастет. А давай, родим тебе нового мальчика? - заглядывал он ей, смеясь, в глаза.
Она смущалась и стукала его кулачком по могучей груди, утыкаясь в нее лбом.
10.
- Не смущайся, я все понимаю правильно, - горько усмехнулся Лайнел.
Бобу стало стыдно. Видно, глупое шипение этой девчонки засело занозой в мыслях. Он отвернулся, пытаясь справиться с досадой. Вот ведь, гадина! Так ужалить напоследок!
- Прости, - продолжил Лайнел, - Мне не следовало быть бестактным, просто не ожидал от тебя подобных мыслей.
- Да каких таких мыслей? - взвился Боб, - Во-первых, я - медик. И, в принципе, человек без комплексов! Для меня просто ясно заранее, что здорово, а что - нет! Привык верить чутью! Это омерзительное явление для меня совершенно очевидно! Даже для меня, хоть я и не специалист! Да достаточно почитать Фрейда! У нас плохо развито просвещение в области психологии. И это совершенно очевидно, что все не так просто!
- Ты о политике?
- Я о бизнесе! На любых извращениях держатся целые отрасли индустрии.
- Это политика. Тебе разве не ясно?
- Смутно! Нет, не ясно!
- Объяснить?
- Нет!!! - Боб глянул на Лайнела, глаза того лучились веселым задором, - Ты куришь? - спросил Боб нелогично.
- Да,... собственно, нет! Как и ты!
- Не морочь мне голову! Я пришел потому, что мне не ясно! Не ясно, как - это полбеды! Если б только это! Мне не ясно зачем! Я чувствую, понимаешь, носом чую, что все это - неспроста! Я словно бы знаю тебя с детства! Ну,... не тебя,... а вот это ощущение нереальности! Оно со мной всю жизнь!
- А ты хочешь, чтобы, о чем я тебе рассказал?
Боб смутился, замолк, потом, словно опомнился,
- Ты дал мне фишку! Вот!
- Ну, поэтому я и здесь, - глаза Лайнела искрились лукавством, а Боб все больше раздражался.
Ты дал мне фишку, значит, дал право что-то знать! Ты дал мне понять, что я имею право знать больше, чем кто-то еще!
- Ну да, так оно, собственно, и есть!
- Говори! Говори, зачем я тебе нужен?!
- Понимаешь, если я стану говорить тебе все, как есть, значит, сделаю несчастным. Я этого совсем не хочу. Поэтому, давай условимся, что ты не станешь спрашивать меня в лоб. Эта фишка - действительно дает тебе право. Но не знать, - понимать!
- Что, что понимать? Что я могу понять, ничего не зная?
- Давай, просто будем говорить. Говорить столько и столь раз, сколько тебе будет нужно. А фишку отдай, если она тебя так смущает.
- Нет! Прошу тебя, даже если ты сочтешь нужным больше не откликнуться, пусть она останется у меня.
- Что ж! - Лайнел протянул Бобу ладонь. Рукопожатие было что надо. У боба сразу отлегло от сердца и на душе стало уютно,
- Зачем я тебе нужен? - спросил он спокойно.
- Да не мне, не мне ты нужен! - ответ Лайнела наталкивал на размышления.
- А кому, зеленым человечкам?
- Прежде всего, маме, отцу, своим будущим детям, людям, которым ты будешь спасать жизни.
- Ты меня вербуешь? - тревожно вскинул взгляд Боб.
- Ага! И зовут меня Ваня или Андрюша, как тебе больше нравится? Я просто слишком долго загорал в солярии, - весело засмеялся Лайнел.
- Ну что ты ржешь, что?! Заморочить себе голову я не дам! - крикнул Боб и вскочил, чтобы уйти. Но помялся и обернулся.
Лайнел сидел понурясь.
11.
В окошке фрау Хенкен стоял дивный букет коротких, но очаровательных роз. Она была старомодна, даже держала канарейку. Ей очень хотелось иметь кошку, но она не могла себе этого позволить. И отказаться от живого птичьего пения тоже не могла.
Боб брился и слушал музыку, стараясь делать звук достаточным, чтобы у несчастной канарейки не лопнули барабанные перепонки, но и ему, чтобы было слышно из-за шума бритвы. Он знал, что милая старушка прощает ему эти выходки, ее это даже немного забавляет, ей не хватает детских шалостей в доме. За всей ее трогательной заботливостью Боб всегда угадывал какую-то горькую утрату и старался, как мог развеять ее печаль.
Сегодня он не знал, что ему делать, а от того брился дольше обычного. Он даже не пошел на занятия. Голова пухла от попыток привести мысли и чувства в порядок, и от этого равновесие ускользало от него, словно душа и ум пытались идти по идеально ровному льду. Боб прекратил шуметь, убавил звук магнитофона и уселся на кровать. Мысли его терзали. Этот парень сказал, что будет говорить с ним столько, сколько это будет нужно самому Бобу! Что ж, это зацепка! Поговорим, когда будет нужно! Боб вытащил фишку, повертел в руке и положил на тумбочку. "Когда сочту нужным!" Он потер глаза рукой. "Я трус? Паникер? Да, слишком все это недоступно моему пониманию! Жалко, со мной нет отца!"
Боб отправился в библиотеку и постарался с головой уйти в работу.
12.
Полли скоро привыкла к тому, что сын далеко от нее, освоилась, и начала спокойно воспринимать реальность. Стала воспринимать его как самостоятельного, серьезного, уравновешенного и зрелого человека. Ну, почти. Она хлопотала, часто останавливаясь и задумываясь, словно прислушиваясь к тому, что ловит ее чуткое сердце. Тревоги не было, и потому она с улыбкой принималась за прежние хлопоты, все больше и больше, привыкая к этой нежеланной свободе, внезапно ощутив себя молодой и подвижной как семечко одуванчика. Она удивленно взглядывала порой на Кида, глаза которого тепло лучились восхищением. Время было похоже на прыгающий шарик забавной игры, внезапно закатившийся в лунку у самого начала пути. Полли закрывала лицо руками, а Кид напевал густым баритоном так, что сердце ее плавилось, словно масло на горячей сковороде. Она смеялась, и глаза Кида пронзали ее и лишали воли.
13.
Боб пыхтел в библиотеке, отдуваясь и теребя волосы на затылке. Работа в мозгах не клеилась. Стоило ему перестать размышлять о странностях последних событий и заняться чем-то отвлеченным, как он совершенно отчетливо начинал чувствовать свою неправоту, граничащую с катастрофой, которой он никак не мог осознать. Боб настойчиво гнал от себя это ощущение и заставлял мысли заниматься делом. Он вчитывался, делал пометки, выводы, но отчего-то без обычного удовольствия. И при этом, словно боковым зрением, следил за чувством вины, неотступно стоявшим у него над душой.
В конце концов, он хлопнул по столу тетрадью, испуганно огляделся, не поворачивая головы: в читальном зале были воспитанные посетители, никто даже не оглянулся на шум. Боб вздохнул с облечением и решил, что раз так, надо все-таки решить это все до конца. Не зацикливаться на том, что почему-то тревожит без видимой причины, а взять и перетрясти эти странности. Боб был свято убежден как человек склонный к поиску истины, что самое невероятное обязательно имеет под собой простое и логичное, просто не очевидное основание. Значит, до его сути надо дойти. Во что бы то ни стало. У выхода из читального зала, подпирая плечом колонну, стоял негр.
Увидев Лайнела на этот раз, Боб ощутил какое-то чуть ли не братское равенство и приступ острого доверия. И решил поддаться этому искушению. Они зашли в кафетерий, и Боб поел, так как время было уже обеденное. Лайнел от еды отказался под предлогом спортивного режима, сказав, что ест по часам. Но вел себя естественно и очаровательной улыбкой привлекал к себе внимание посетителей. Бобу было даже очень приятно находиться в его обществе. За полчаса к ним дважды пытались подсесть девушки, хотя в зале оставались пустые столики. Лайнел на игривую просьбу о разрешении присесть сверкал улыбкой и тянулся к ушку милашки. Девчонка на это реагировала вполне охотно, а выслушав, почти не наклоняясь ухом к его губам, тоже начинала веселиться и утягивала подружку к другому столику. Когда это повторилось, Бобу стало несколько досадно, что он не очень понимает происходящее,
- Как ты их отшиваешь? - спросил он, жуя.
- Да я говорю, что считаю их. На спор.
- И им нравится? - вскинул брови Боб.
- Как видишь! - широко осклабился Лайнел, развалясь на хрупком стуле.
После они сели на скамейку возле музея Изобразительных искусств. Вокруг топтались, воркуя, глуби. Лайнел поигрывал спичами. Боб сидел. Время шло, вопросы не приходили. На башне начали бить часы, голуби встрепенулись, но тут же привычно успокоились.
- Ты не торопишься? - спросил Боб.
- Я зря пришел?
- А зачем ты пришел?
- Чтобы разрешить все сомнения.
- Мои? А зачем тебе это надо?
- Объясню, когда ты сможешь понять. По-сути, это одно и то же. Не станет сомнений - все станет понятно.
- Хорошо, валяй, разрешай мои сомнения!
- Условие примешь?
- Какое может быть условие?!
- Не дрейфить.
- Попробую, - буркнул Боб.
- Не возражаешь, вопросы буду задавать я?
- Валяй!
- Ты чего так боишься русских?
- Не ври, чего мне их бояться? Это они нас боятся!
- Не ври! - усмехнулся Лайнел, откидываясь на спинку скамьи и укладывая на нее руку.
- Ладно, не буду! Но с чего ты взял, что я-то их боюсь?!
- Ты решил, что я тебя вербую!
- Ну и что, разве это страх?
- А что это?
- Осторожность, - равнодушно пожал плечами Боб, - А ты что думал?
- А я думал, что ты подспудно подозреваешь у них неординарные навыки. Допускаешь же?
- Кто их знает, от них всего можно ожидать!
- Ладно,... - засмеялся Лайнел, облокачиваясь на колени, - Хорошо, чего ж ты не решил, что я из ЦРУ?
- Не знаю! - вдруг разозлился Боб, - Ты чего мне опять голову морочишь? Много можешь?!
- Не кипятись! Никакого отношения я не имею ни к тем, ни к другим! Веришь?