Новый день не предвещал ничего интересного. После того маленького приключения возле озера Люсьен старался избегать своего кузнеца, как монашка дьявола, а точнее, просто перестал выходить во двор, чтобы поскорее забыть все, что произошло. Думать о том, что... Нет! Не думать об этом! Чем больше он пытался осознать произошедшее, тем больше не понимал сам себя, своих чувств. Смешно до примитивной пошлости: первый раз с мужчиной, и он словно обычная дворовая девка не сумел отказать грубому мужлану. И пусть мужлан слишком хорош... Но... НЕТ! Не думать об этом!
Единственная слабость, которую он себе позволил - это засушить ту кувшинку, которую неосмотрительно вытребовал для себя. Да, это глупо и слишком смахивает на привычки юных девчонок, но блондин не смог удержаться от соблазна сохранить эту... память. Леруа запретил себе помнить произошедшее, просто вычеркнул, вырвал это воспоминание, задвинул его подальше и договорился сам с собой: вспоминать только тогда, когда цветок снова попадется на глаза.
"На кого ты похож? Тебя загнал в угол какой-то грязный, необразованный деревенщина! Выметайся на улицу. Тебе все равно. И ты покажешь, что тебе все равно!" - думал он каждое утро, но, лишь подойдя к окну, понимал, что еще рано, потому что он не сможет удержать себя в руках при встрече.
Однако сегодня, открыв глаза уже около полудня, Леруа понял, что его решение выйти переросло в стойкое желание. Солнце ярко сияло на чистом, без единого облачка, небе, и Люсьену нестерпимо захотелось подставить лицо и тело нежным, теплым лучам. В последние дни он выходил только заполночь, когда жизнь в поместье затихала, и риск встретить кого-то был почти нулевым.
Быстро умывшись и переодевшись, Люк спустился вниз, чтобы позавтракать. Слуги давным-давно привыкли к несоответствию времени суток и приемам пищи у хозяина. А потому все было готово задолго до его пробуждения. Когда он появился, стол был уже накрыт, и лорду оставалось лишь поднимать крышки на блюдах, выбирая, что ему больше по вкусу сегодня: горячая яичница с беконом или творожная запеканка с черничным вареньем.
Наскоро перекусив, Леруа с удовольствием вышел на парадное крыльцо, подставив лицо высокому солнцу, и сладко потянулся.
"И был ли смысл отказывать себе в этом? Глупость какая!"
Легко сбежав по ступенькам, будто летя на крыльях хорошего настроения, за первым же поворотом Леруа столкнулся с ненавистным оружейником. Сбив его с ног и упав в пыль сам, блондин даже не понял, какую свинью подложила ему собственная удача.
Свинья, а точнее, оружейных дел крепостной, как раз закончил отплевываться от поднятого ими облака пыли и протянул руку, помогая Люсьену подняться с земли. Пару раз небрежно отряхнув его камзол, брюнет спокойно обратился:
- Острожнее, мой Лорд. Так и шею сломать недолго.
Еще пара ощутимых шлепков загорелой кисти по дорогой ткани, быстрый цепкий взгляд из-под ресниц, чтобы проверить, что хозяин в порядке, и Кристиан отошел на пару шагов, отряхиваясь сам. Вычищая свою тонкую рубашку от дорожной пыли, он гадал, почему мимолетное прикосновение к этому человеку так сильно взволновало его и заставило пульс резко участиться, совершенно забыв о том, что виновник такой реакции все еще стоит рядом.
Когда до Люка дошло, кто же его сбил (именно сбил, потому что аристократы сами не носятся в непотребном виде по своим поместьям), он не мог не вскипеть от такого возмутительного хамства. Он столько дней провел, пытаясь выкинуть из головы тот день у озера и черные волосы, спадающие ему на плечи, и сильное тело, вжимающее его в землю под покрывалом, что теперь, когда ему это почти удалось, он не собирался снова поддаваться чарам странного оружейника. Этот невыносимый крепостной испортил первый же день хорошего настроения Люка, но вел себя так, словно сделал ему одолжение! Блондина охватила такая злость, что он готов был придраться к любой мелочи. Слишком долго напряжение и стыд копились и подавлялись внутри него, делая из Леруа пороховую бочку, готовую взорваться от самой маленькой искры.
- Да как ты смеешь прикасаться к своему господину!? Носишься по двору, мужлан неуклюжий! И какого черта ты стоишь на моем пути? - Люк окинул Криса яростным взглядом, чтобы оценить произведенный эффект. - И мой камзол тебе не тряпка! - рявкнул он, сдирая с себя чуть смятое сукно, расшитое шелком по последней алазийской моде, и бросив его в лицо Криса. - Выстираешь. Сам. Немедленно! И посмей только что-то в нем испортить.
Кристиан ловко поймал дорогую вещь, чтобы не разозлить Люсьена еще больше, но подчиняться не собирался.
- Я оружейник, а не прачка, мой лорд, - внешнее спокойствие и даже почтительность в голосе дались Крису очень непросто. - Боюсь, я не обучен столь тонкому ремеслу. И я лишь шел в кузницу с этой парой заготовок для новых клинков, - он указал на валяющийся на земле сверток. - Боюсь, бегать с ними немного не к месту, милорд.
Это был явный намек на то, что носятся здесь как раз другие.
- Что!? - от удивления, лицо Люсьена вытянулось. - Ты смеешь мне перечить? Если я сказал, что ты бегал, значит, ты бегал! Или ты хочешь заявить, что я лгу? - Леруа распалялся с каждой секундой все больше. Давно он не помнил за собой подобного бешенства, и плевать, что разумного повода для него как будто и не было.
- Да когда ж я заявлял такое? - возмутился оружейник, которого истеричность хозяина уже стала несколько раздражать. Но вспомнив о том, что твердо решил не поддаваться на провокации, Крис склонил голову. - Прошу меня извинить, милорд, я слишком много уже испортил... Я пойду.
С этими словами брюнет накинул камзол Люка на изгородь и, повернувшись спиной к почти рычащему от возмущения аристократу, наклонился, чтобы поднять сверток. Повозившись, завязывая распоротые острым металлом веревки, Крис аккуратно поднял свои заготовки, намереваясь уйти.
Дождавшись, когда Крис выпрямится, Люк упрямо проговорил:
- Камзол.
- Вон дворовые девки, это их обязанность, - твердо повторил крепостной, не желая потакать капризам аристократа.
Внутри у него уже клокотала злость на это несносное создание, пытающееся им руководить. "Да ты же святого доведешь до бешенства, баба завитая!", - раздраженно подумал Кристиан, сцепив зубы и высоко задрав подбородок, показывая, что его ответ окончательный.
- Ах ты ж дрянь! - зашипел Люк, словно прочитав его мысли.
Что именно толкнуло его на этот поступок, и почему многолетняя армейская привычка оставаться хладнокровным, что бы ни случилось, не сработала на этот раз, после он понять не смог. Рука, словно сама, вскинулась вверх, обматывая вокруг кисти длинную косу Криса. Резкий рывок, и кузнец был притянут так близко, что увидел мелкие голубые крапинки в потемневших от ярости серых глазах. Как же Люк ненавидел его сейчас. За то, что тот не уступил, за то, что не покидал его мысли все эти дни, за то, что посмел дерзить на глазах у всей дворни. Крепостные - народ любопытный, и Леруа уже видел краешком глаза, как вокруг них собирается небольшая толпа, прислушиваясь к спору.
- Ты еще пожалеешь, что посмел мне дерзить, щенок! - сквозь зубы процедил Люк и оттолкнул кузнеца с такой силой, что тот, не удержав равновесия, снова упал на землю центральной площади.
Именно так он должен был вести себя с первой их встречи. Сразу нужно было показать, кто здесь хозяин, а не распускать слишком строптивого чужака.
- Выпороть его! Немедленно! - громко отдал приказ Леруа, даже не сомневаясь, что он будет выполнен. Ситуация нарастала, как снежный ком, но Люсьен уже не мог остановиться. - Двадцать плетей для первого раза, а там - посмотрим, - кивнул он подскочившему управляющему и довольно ухмыльнулся.
Прищурившись, он наблюдал, как двое здоровых крестьян скрутили оружейнику руки за спиной, выворачивая их вверх. На секунду ему показалось, что эти двое даже сочувствуют наглецу, но туповатые лица холопов не выражали никаких эмоций, и Люк тут же забыл о своих подозрениях.
Крис не сопротивлялся. Но едва рука хозяина, почти слепя болью, дернула его волосы на себя, только железная сила воли удержала его от быстрого и неотвратимого ответного удара.
"Нельзя, нельзя... Нельзя бунтовать. Нельзя перечить", - раз за разом повторял он про себя, стараясь отвлечься и успокоиться, понимая, что и так уже успел нарваться на очередные неприятности. Но зверь внутри него отчаянно рвал когтями грудь, не способный пустить в ход свою ярость. Кристиан даже зажмурился, чтобы не видеть перед собой ухмыляющееся лицо лорда, которое бесило его все больше. Унизительное таскание за волосы и брошенные слова, особенно это пренебрежительное "щенок", жгли его сущность. Правый локоть ныл, разбитый о какой-то не вовремя подвернувшийся при падении камень, когда крестьяне волокли его по земле к лобному месту, не давая даже нормально встать на ноги. Но Крис молчал, только сильнее сжимая губы в тонкую бескровную полоску, с ужасом понимая, какое отвратительное, мерзкое наказание ждет его, и почти готовый вынести это публичное унижение.
Люк шел следом, после с незнакомым, садистским удовольствием наблюдая, как кузнеца привязывают к столбу. Его следовало наказать после первой же дерзости, еще тогда, в конюшне. Но скука аристократа сыграла с ним плохую шутку, ему захотелось развлечься. Игры с этим оружейником оказались слишком рискованными, настолько, что некоторая любопытная часть тела лорда два дня изрядно саднила. Но больше он не спустит такого поведения. Хотя, спустит... шкуру с этого наглеца, причем в самом ближайшем будущем. И не таких ломали, чем он лучше? Писклявый внутренний голосок ехидно подсказал Люку, что еще никто не нравился ему настолько, чтобы потерять голову и отдаться, но усилием воли Леруа заткнул его, понимая, что вспоминать об этом именно сейчас не следует.
В то время, как лорд предавался размышлениям, Пьер начал разминать руку, рассекая плетью воздух. Услышав хлесткий звук, Леруа очнулся от раздумий, и на его губах заиграла улыбка превосходства. Великолепное зрелище: почти распятый, с руками, крепко привязанными к балке, в почти сорванной и болтающейся на пояснице рубашке, кузнец уже не казался воплощением абсолютной силы и уверенности. Это будет уроком не только упрямому кузнецу, но и всем дворовым, которые уже окружили их широким кольцом, переговариваясь и выкрикивая что-то. Люк не был жесток, однако знал, когда следует показать слугам, что неповиновение будет жестоко караться.
Кристиан, крепко привязанный к пыточному столбу, гордо вскинул голову, отрешаясь от происходящего, чтобы никому не позволить наслаждаться его чувствами. Только не этому скопищу жадных до зрелищ людей, тех, среди которых он ходил, жил, работал каждый день. Брюнет смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, глубоко дыша и готовясь к неизбежной боли. Он дернулся лишь раз, напрягая мышцы, чтобы проверить прочность веревок. Крепкие, но не слишком. Да только это не имеет значения, он должен оставаться просто Крисом до конца.
Наконец, Пьер кивнул господину, показывая, что готов. Люк склонил голову в ответ, давая разрешение приступать, но в последнюю секунду сделал очередную ошибку: короткий взгляд на спину привязанного мужчины как раз в тот момент, когда он проверял крепость своих пут. Четкие, рельефные мышцы перекатывались, играя, и Леруа, словно загипнотизированный, не мог оторвать глаз от смуглой кожи, замечая ссадину от недавнего падения и грязный отпечаток чьих-то рук. Блондин заранее встал сбоку от пыточного столба, как можно ближе, чтобы не пропустить ни одного стона боли, и теперь мог прекрасно рассмотреть почти зажившие светлые полоски от глубоких царапин на плечах. Царапин, оставленных в тот самый день им самим.
Перед глазами снова замелькали образы, так упорно вытесняемые Люком из своих мыслей: сильные руки, беспрекословно сжимающие его в объятиях, сладкий туман в голове от горячих поцелуев, его собственное выгнувшееся в оргазме тело и ногти, вонзившиеся в спину кузнеца, продирающие глубокие полоски на его теле. Он помнил все слишком хорошо и даже мысли не допускал, что эти отметины мог оставить кто-то другой... или другая, а ведь времени переспать с кем-то еще у Криса было предостаточно. Судорожно сглотнув, Леруа почувствовал, как кровь неожиданно прилила к лицу. Эта гладкая кожа, совсем не загрубевшая и слишком нежная для простого работяги, словно притягивала его взгляд снова и снова. Ощущения той встречи услужливо всплыли на поверхность памяти, как он не пытался закрыться от них и загнать обратно. И Люсьен понял, что снова проиграл бой, снова оказался беззащитен перед этим человеком, который каким-то образом заставлял его превращаться в слабое, дрожащее, безвольное существо. Он осознал, что никогда не позволит уродовать шрамами такую идеальную спину, такую мягкую кожу, которую можно только покрывать поцелуями, скользить невесомыми прикосновениями пальцев вдоль линии позвоночника...
Погрузившись в сладкие грезы, на которые тело отреагировало весьма однозначно, Леруа не успел отменить приказ. И только хлесткий звук рассекающей воздух плети заставил его очнуться. Замерев от ужаса, Люк видел до мельчайших деталей, как Пьер сделал широкий запах рукой назад, как распрямилась в полете плеть, как все затаили дыхание, ожидая, когда первая багровая полоса проступит на бархате кожи. Все это пронеслось перед глазами аристократа в одно мгновение, и он, поняв, что даже крик уже не сможет остановить начавшуюся экзекуцию, бездумно сделал широкий шаг вперед, выставив руку в защитном жесте. Словно со стороны, Люк увидел, как кожаная полоса, наткнувшись на преграду, обмоталась вокруг тонкой кисти, и с задержкой почувствовал обжигающую боль в руке, только спустя секунду осознав, что эта боль именно в его теле. Ошеломленный палач сразу же выпустил плеть из рук, уронив ее к своим ногам, и, не мигая, смотрел на вспухающую кровавую полосу на руке хозяина. Люсьен будто издали слышал свой голос, отдающий приказ прекратить и отпустить оружейника, а также приказ для всех разойтись и немедленно приступить к работе. Потом, уже не понимая, как сохранил на своем лице холодную маску спокойствия, широким шагом пошел к дому, игнорируя вопросительные и непонимающие взгляды. Взойдя на крыльцо, Люсьен словно в тумане добрался до своих комнат, где обессилено прижался к стене и медленно сполз на пол, прикрыв глаза. Даже то, что он видел, как по разорванному рукаву тончайшей батистовой рубашки расползаются безобразные полосы крови, оставило его равнодушным, потому что боли он уж не чувствовал. Его трясло от пережитого ужаса, от стыда, от осознания, что он сам чуть не искалечил небезразличного ему человека, да еще и выставил себя полнейшим идиотом в глазах собственных слуг.
***
Все время, пока готовилось наказание, напряжение росло, достигая верхней точки невыносимости, мешая сосредоточиться. Особенно Крису мешало то, что Леруа стоял где-то рядом. Он мог даже чувствовать прожигающий взгляд аристократа на своей коже. Но вот, шорох позади, легкое щелканье разворачивающегося в воздухе кнута, замершее мгновение, когда оружейник стиснул кулаки, готовясь к удару и боли, и... ничего! Какой-то шум, окрик, приказ прекратить и испуганные, застывшие лица дворовых прямо перед ним. Ухитрившись чуть повернуть голову в сторону, он успел увидеть, как лорд уходил. Синие глаза удивленно расширились, когда Крис заметил пятна крови на его рукаве. Тихий, но все более нарастающий гул из шепотков неприятно резал уши.
- Совсем с ума сошел!..
- Да! Взбесился...
- Ой, чево ж он так-то подставился?
- ЧуднО это и странно для лорда.
- А, может, он...
Изумление и странное чувство, что он пропустил что-то очень важное, охватили Криса, когда он попытался снова отыскать глазами Люсьена, но тот уже скрылся. Наказание было отменено, и кузнец даже не хотел думать, почему именно. Точнее, мысли на этот счет у него были, но настолько дикие, что он не смел даже на секунду предположить их истинность.
Отвязать оружейника догадались только спустя пятнадцать минут. Кто-то хмыкнул, кто-то пробурчал нечто нелицеприятное в его адрес, и все отводили взгляд, стараясь смотреть куда-то в сторону. Крис никак не мог понять, что случилось, и в чем он провинился на этот раз.
Твердо решив разобраться, в чем дело, он осмотрелся вокруг. Люди расходились кучками, перешептываясь и время от времени косясь в его сторону. Во дворе остались только двое мужчин, коловшие дрова неподалеку от сарая. Но спрашивать что-то у них было бесполезно: во время экзекуции, они, в отличие от остальных, не бросили работу и не побежали глазеть на предстоящее наказание кузнеца.
Осмотрев себя, Кристиан брезгливо поморщился. Рубашка, все еще заправленная за пояс, свисала вниз разорванной, пыльной тряпкой. Стянув с себя этот кусок ткани, кузнец зло отшвырнул его в сторону, понимая, что одежда безнадежно испорчена. Даже в своем теперешнем положении он не собирался надевать обноски и планировал вытребовать у управляющего новую рубашку, как только хорошенько вымоется.
Еще в самом начале работы в этом поместье он попросил, чтобы на заднем дворе кузницы всегда стояла бочка с водой, потому что в конце дня ему, потному и грязному, всегда хотелось вымыться. Некоторым крестьянам это казалось пустой блажью, ведь у них было принято купаться только по воскресеньям, однако эту странность они списали на чужеродное происхождение оружейника. За день вода успевала нагреться на солнце, поэтому к вечеру Кристиан мог наслаждаться теплой импровизированной ванной.
Сейчас желание помыться было просто невыносимо. Крис почти побежал к бочке, чтобы поскорее стереть с себя пыль и, что важнее, ощущение чужих грубых рук на своей коже. Оттирая тело жесткой мочалкой, он все время возвращался мыслями к Люсьену. Почему наказание отменили? Что стукнуло в эту хорошенькую блондинистую головку, когда лорд отменял свой приказ? Почему крестьяне так косились, и откуда на руке у Люка появилась кровь? Все эти вопросы роились в голове оружейника, пока он тщательно смывал с себя мыльную пену.
Наконец, удовлетворившись результатом, он насухо вытерся, надел чистую одежду и стянул влажные волосы веревкой на затылке, чтобы выглядеть достойно перед аристократом. Он собирался выяснить, что же случилось, непосредственно у виновника всего этого.
Осторожно прокравшись к черному ходу, Крис проник в дом и, поднявшись по лестнице, остановился в коридоре, не зная, куда идти дальше. Он никогда не был внутри особняка и, естественно, совершенно не подозревал, какая из комнат принадлежит Люсьену. К счастью, в конце коридора появилась молоденькая служанка с подносом, на котором стоял хозяйский ужин. Кузнец моментально прижался к стене, едва успев спрятаться за угол, и осторожно выглянул, когда услышал тихий стук в дверь. Запомнив, у какой двери остановилась девушка, он снова укрылся за поворотом, чтобы его не заметили, и прислушался.
Первое время было тихо, потом служанка постучалась еще раз и громко, чтобы ее было слышно за дверью, спросила:
- Милорд? Вы там? Это Нора, я принесла ваш ужин.
Из комнаты послышалось приглушенное ворчание. Слов Кристиан не разобрал, но, очевидно, Люк ужинать не желал, потому что служанка развернулась и побрела назад, явно огорченная тем, что услышала.
Когда девушка спустилась по лестнице, Крис в три шага преодолел расстояние до комнаты Люсьена и тоже постучался.
- Нора, у меня нет аппетита, спасибо, - послышался тихий, бесцветный голос.
- Это не Нора, милорд, - твердо и громко пояснил он. - Я могу войти?
Не дожидаясь разрешения, оружейник повернул ручку и распахнул дверь, проходя в комнату и тут же натыкаясь взглядом на обнаженную до пояса фигуру Люка. Его рубашка, измазанная в крови, валялась на полу около кровати, напоминая тряпку, а сам лорд стоял у окна и невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.
За час, который прошел после того, как Люсьен покинул лобное место, мысли Леруа пришли в некое подобие порядка. Он успокоился и даже понял, что с ним происходит. Люк решился признаться самому себе, что очарован своим оружейником, и осознал, что попытки сломать гордого кузнеца ни к чему не приведут. Ему оставалось только принять свои чувства и надеяться, что собственное увлечение продлиться недолго, так как знал свою натуру. Раньше, еще до войны, он влюблялся каждую неделю, думая, что этот раз - самый настоящий, но уже через несколько дней разочаровывался в своем партнере, будь то девушка или парень - неважно. Вероятно, так будет и в этот раз.
Смирившись, Люк почувствовал себя лучше. Он даже нашел в себе силы снять рубашку и осмотреть свою рану. Ничего страшного в ней не было, всего лишь глубокие, налитые кровью рубцы, которые, правда, ощутимо болели. Леруа хотел было позвать кого-то из слуг, чтобы помочь ему сделать перевязку, но тут же вспомнил о своем позоре. Стыд с новой силой охватил его, даже кончики ушей, заставив покраснеть. Отец всегда учил маленького Люсьена, что перед слугами ни в коем случае не следует менять своего мнения, иначе они будут считать хозяина неуверенным в себе и слабым, а значит, будут плохо подчиняться. Правда, Люк всегда считал, что добрым словом можно добиться намного большего, чем суровыми приказами, но науку отца помнил и старался вести себя достойно. До сегодняшнего дня.
Появившуюся Нору Леруа отослал лишь потому, что не хотел видеть никого из прислуги, опасаясь, что покраснеет и, тем самым, совершенно погубит свой авторитет. Когда же в двери снова постучали, Люк был готов рявкнуть в стиле своего папеньки, но, услышав знакомый голос, не нашел, что сказать, и просто остался стоять на месте, зная, что Кристиан сам войдет.
- Милорд... - услышал он через пару секунд, понимая, что кузнец действительно обошелся без приглашения.
- Не спрашивай, - прохрипел Леруа в ответ, оборачиваясь.
Кристиан подошел так близко, что Люк вздрогнул от неожиданности, но не отстранился. Не двинулся он и когда оружейник взял его тонкую, израненную руку в свою, осматривая ее и меняясь в лице. Отметины от плети трудно с чем-то спутать, и теперь Крис понял, почему он не почувствовал удара, почему крепостные так странно отреагировали, и почему рубашка лорда была в крови. Оказывается, этот взбалмошный аристократ в последний момент заслонил его от удара и принял всю боль на себя.
Кристиану хотелось наорать, потребовать объяснений, встряхнув этого глупенького мальчика за плечи, а потом прочитать целую лекцию на тему "Правильное поведение господ в присутствии дворни", но сдержался, заметив усталый взгляд Люсьена. Кузнец понимал, что Люк сделал это из-за него, но только не мог понять, что побудило его так поступить.
В конце концов, чувствуя благодарность за то, что его, все-таки, не подвергли унизительному наказанию, Крис усадил Леруа на кровать и, смочив в графине с водой кусочек ткани, оторванный от валявшейся на полу рубашки, стал аккуратно стирать засохшую кровь с нежной кожи запястья. Холодная вода немного успокаивала боль, и Люсьен, сидя неподвижно в абсолютной тишине, наблюдал за легкими прикосновениями на удивление тонких пальцев.
Закончив промывать раны, Кристиан огляделся вокруг и, не увидев ничего подходящего, спросил:
- У вас есть какая-нибудь мазь или отвар подорожника?
Люк вздрогнул от неожиданности и кивнул, указав на нижний ящик прикроватной тумбочки. Оружейник, ничуть не смущаясь, порылся в содержимом ящика и, достав оттуда бинт и маленькую баночку, улыбнулся. Чтобы убедиться в своей правоте, он открутил крышечку и, зачерпнув пальцем вязкую массу, растер ее между пальцами. Мазь впиталась почти мгновенно.
- Вы тоже знаете этот рецепт? - удивленно спросил Крис, снова зачерпывая белую пасту и аккуратно намазывая рубцы на руке Люка.
- Да, наш полевой лекарь узнал рецепт у своего друга, который был целителем при Его Высочестве принце Эдварде. Я слышал, что во время войны, перед атакой принц всегда заставлял каждого из своих солдат положить в карман такую баночку. Мазь просто волшебная, затягивает порезы и останавливает кровотечение буквально на глазах, - пояснил Люк, каждой клеточкой ощущая мягкие прикосновения Кристиана.
- Вы тоже воевали? - казалось, кузнец все больше и больше удивлялся.
- Да, но я не хотел бы об этом говорить, - отрезал Леруа, пытаясь думать о чем-то другом, кроме близости Криса и нежных поглаживаний его пальцев, растирающих мазь.
- Как скажете, мой лорд, - покорно согласился оружейник, но известие о том, что Люк, оказывается, тоже был офицером*, не давала ему покоя, вызывая ощущение, что он что-то упустил. - Готово, - через пару минут объявил Крис, забинтовав раны и аккуратно укладывая руку Люсьена на покрывало.
Поднявшись с колен, он уже собирался уйти, но тут услышал тихое:
- Спасибо.
Люк смотрел на него снизу вверх, и его тон был настолько проникновенным, что невозможно было не обратить внимания. Как только оружейник обернулся, блондин продолжил:
- Я не смог бы сделать это одной рукой, спасибо.
В первый раз Кристиан услышал от него искреннюю благодарность, без намека на сарказм. Сейчас оружейник, словно в первый раз увидел Люка настоящего, без напускной строгости хозяина, без прищуренных в ярости глаз, без маски аристократа и гордеца. Это был просто человек, открытый, благодарный ему человек, именно такой, какой нужен был Крису, чтобы забыться и выкинуть из головы Карла и свою болезненную любовь к нему. У него уже почти получилось забыть, пока своим жестоким обращением Люк невольно не напомнил ему Карла, но сейчас, после всего, Кристиан понимал, что между его бывшим любовником-садистом и этим молодым человеком нет и капли общего.
Чтобы убедиться в этом, кузнец протянул руку, прихватывая и приподнимая тонкий подбородок Леруа и заглядывая в его глубокие серые глаза. Прочитав в них благодарность и странное восхищение, оружейник подался вперед в странном и неожиданном порыве и, потянувшись к губам Люсьена, накрыл их своими.
Тело и собственная сущность предали Люка в мгновение ока: едва их губы соприкоснулись, все тело, с макушки до пяток словно окатило кипятком. Он хотел его, отрицать было бессмысленно, особенно после того, как только что он признался самому себе, что его действительно тянет к Крису. Только из страха, что непредсказуемый кузнец в любой момент отстранится и прервет этот нежный поцелуй, Люк старался быть сдержанным и лишь слегка сжал здоровой рукой плечо кузнеца.
Однако Кристиан и не думал сбегать. Опустив покорное тело блондина на покрывало, он даже не разорвал поцелуя. Руки пробрались под спину, прижимая еще ближе, но на миг мужчина все же отстранился, чтобы вопросительно заглянуть в стальные глаза. Ответ был однозначен: свой бой с крепостным Люсьен давно проиграл. Еще тогда, когда заслонил собой от плети, а может, даже тогда, когда в первый раз позволил поцеловать себя. Сил сопротивляться возбуждению не было, да и желания тоже, поэтому Люк прошептал в такие близкие сейчас губы:
- Хочу тебя... Хочу... - левой рукой притягивая черноволосую голову к себе, целуя и чувствуя знакомое головокружение от запаха и вкуса его губ.
Глаза Криса стали еще темнее, если такое вообще возможно. После всего, что было сказано и сделано, поведение Люсьена казалось невероятным. Слегка прикусив нижнюю губу Люка, кузнец почувствовал, что совершенно теряет голову от лихорадочного желания соединиться с этим невероятным мужчиной вновь. Что было до этого? Что изменилось? Похоть стала ярче? Или это зовущее тело теперь стало знакомо, сбросив себя неприкосновенность их положения и сословия? А может быть, во всем виноват аромат светлых волос, узнаваемый теперь с расстояния пяти шагов и щекочущий сейчас обоняние миндальным оттенком?
Их одежда давно мешала обоим, и они медленно избавляли от нее друг друга, поглаживая каждый новый открывающийся участок кожи на теле партнера. Ласки с каждой секундой становились все порывистей, а поцелуи дольше. Остатки целебной мази оказались так кстати: Крис щедро зачерпнул ее, чтобы все так же, не отпуская из плена твердые, отзывчивые губы, мягко подготовить отдающегося ему мужчину. Он не хотел боли того, прошлого раза, не хотел мучить, наказывая и подчиняя, устанавливая свое главенство на этой территории. Сейчас его желание было тягучим и ярким, но без той агрессивной резкости, как ранее, у озера. Появились новые нотки - странное ощущение близости и родства с этим, в общем-то, чужим человеком. Они были разными, странными, непохожими людьми, не ровней друг другу, пусть даже и в том смысле, в каком видел это Люк. Но, одновременно с этим, между ними будто возник дух единого дыхания. Что может искупить злые слова, бьющие по гордости? Или унижение, с точностью острого клинка отсекающее любое понимание? Только глаза, читающие нечто, глубже любых слов - невысказанное, сокровенное, такое, что никогда и не произносят. Слишком откровенное.
И в тот момент, когда кузнец, промучив господина несколько минут, наконец, вжался в него, очень медленно, даже слишком медленно, входя, не разрывая, он увидел глаза. Глаза, которые будут преследовать его всю оставшуюся жизнь. А Люк, видя перед собой только страшную глубину неестественно темно-синих глаз, одновременно чувствовал, как их обладатель уверенно и неотвратимо заполняет его тело. И чем ближе, тем все бездоннее был затягивающий омут, поглощающий все вокруг. И близость, возникающая между ними, уже не казалась Леруа странной. Они были знакомы всего несколько дней, но аристократ кожей чувствовал схожесть между ними, чувствовал, что правильной является принадлежность только этому мужчине, что он рожден именно для этого.
Но вскоре мысли расплавились от наслаждения, наполняющего тело. Люк отдавался, потеряв контроль, не сдерживая стонов, и все время целуя Кристиана, нежно, грубо, отчаянно, трепетно... Как получалось, но каждый раз по-разному. Губы опухли от постоянного сталкивания, уже до боли, но им все равно было мало. Крис подтянул бедра любовника выше, продолжая двигаться невыносимо мягко, так непохоже на их первый раз, стараясь не задеть в движении пораненную руку. Только один раз, когда Люсьен, в порыве, поднес ее к смуглому лицу, вглядываясь с детской беззащитностью, черноволосый мужчина поймал кончики пальцев губами и остановился на секунду, целуя их, но тут же снова продолжил двигаться. Он брал своего мужчину в полном смысле этого слова, не врываясь, а прочувствовав каждой своей клеточкой все грани, все нюансы их близости. Узнавая, каждый раз тяжело и хрипло выдыхая, когда тугое тело захватывало его полностью.
Люсьен уже был на грани, чувствуя, что тугое напряжение внутри уже готово взорваться. И через несколько мгновений он ощутил это желанное наслаждение, обостренное тем, что экстаз накрыл их одновременно, такой сладкий и удивительно долгий. Крис упал прямо на разгоряченное, гибкое тело, позволяя себе устроиться в уютных объятиях и просто плыть на волнах удовольствия. Тяжелое, сбитое дыхание и расслабленное тело под ним говорило о том, что Люсьен тоже блаженствовал от этой приятной накрывшей его тяжести.
Прошло пять долгих минут в тишине, прерываемой только шорохом листьев за окном, когда Кристиан, наконец, пошевелился. Ему пора, он знал это. Но знал теперь и то, что от Леруа нельзя оторваться просто так. Поэтому лучше уйти сразу, не задерживаясь, не разрешая себе малейшей слабости - это будет уже за рамками простой страсти. Но, не удержавшись, провел своими губами по чужим, зацелованным и мягким, и только после этого приподнялся, ища глазами свои брюки. Да только здоровая рука аристократа моментально железной хваткой впилась в его запястье.
- Не в этот раз, - услышал Крис уверенный голос.
Люсьен неожиданно сильно притянул его обратно и тут же расслабился, снова почувствовав чужое тепло. Сощурив глаза и мгновенно напрягаясь, оружейник приготовился к тому, чтобы дать отпор, но почувствовал, что в этот раз господин не будет опасен. Даже этот момент интимности, который только настоящие и равные любовники делят на двоих, сейчас не пугал его. И он расслабился рядом с блондином, обняв его одной рукой.
- Что ж, я же не могу уйти, не удостоверившись, что с вами будет все в порядке.
Люк только кивнул. Ему было все равно, какое оправдание придумало его невыносимое наваждение на это раз. Главное, что Крис сейчас рядом. И пусть он скоро уйдет, а Люсьен знал, что так и будет, но сейчас ему позволено уснуть в крепких, сильных руках. Все пережитое давало о себе знать, и усталость давила на тело, уже измотанное их удовольствием. Перевернувшись на бок и уткнувшись лицом в шею брюнета, Люк спокойно уснул.
Неловко отодвинув руку и почти не дыша, когда щека хозяина идеально вписалась в изгиб его тела, Крис словно решался на что-то. И только потом обнял спящего мужчину крепче, говоря себе самому, что может позволить еще немного насладиться сладким запахом волос любовника. Уже засыпая, он точно знал, что проснется ровно через час и уйдет, но еще целый час он мог ни о чем не беспокоиться, прижимаясь к человеку, ставшему таким близким.
* - офицером, потому что Леруа аристократ, а значит, обычным солдатом быть не может.