Терновый венок больно впивался в кожу. Капельки крови сочились по исколотому лбу. Гарсиа шeл по дороге, еле переставляя ноги. Мухи, с разрывающим сердце жужжанием, садились на лицо и, вкусив алую влагу, улетали, освобождая место для ещe не напившихся крови насекомых. Гарсиа никто не сопровождал. Редкие путешественники, лишь завидев его, сворачивали на обочину. Он шел под жарким солнцем, стараясь не замечать боли и усталости. Ему ничто не мешало сорвать с головы венчавшую еe корону, но он не делал этого. Путник вообще ничего не предпринимал, чтобы облегчить свои страдания. Долог путь в бесконечность, страшен....
Когда ноги почти отказались его слушаться, Гарсиа подошeл к зеленеющему у дороги одинокому кипарису и начал раскачивать нижнюю самую толстую ветку, пытаясь еe сломать. Она гнулась, потрескивая но, опускаясь почти до земли, возвращалась в своe исходное состояния. После нескольких неудачных попыток отломать ветку, чтобы сделать из неe посох Гарсиа понял, что бог решил не облегчать его страдания и не будет посоха, на который ему можно будет опереться в своeм путешествии.
Спотыкаясь, Гарсиа отошeл от дерева, безвольно махнув рукой, и приподнял глаза, заглянув в жаркое пламя солнца. Но вместо яркого круга увидел чeрную бездну. Голова закружилась, и тошнота поднялась из недр измученного тела к самому горлу. Он согнулся и выплеснул на песок желтоватую, слизкую жижу. Стало немного легче.
Путник выпрямился и снова пошeл по дороге. Когда же страдания тела освободят его, чтобы душа могла постичь волшебство мироздания, или он так и не сможет слиться воедино со своим богом.
Там, в той, прошлой жизни, отвергнутой им, были наслаждения и любовь. Женщины своими телами ублажали его наготу, пьянящие кубки, выдержанного в погребах вина, согревали сердце и веселили душу. Там.... Где? Не всe ли равно, важно, что сегодня, теперь, он идeт по этой дороге, и мысли его превращаются в поток слов. Только бы не забыть и в минуту, когда силы покинут растерзанное тело, а земля прижмeт его к себе своей тяжестью не уйти мгновенно из бытия. В пропитанной потом дорожной сумке лежат перо и бумага, а в керамической чернильнице, закрытой пробкой залитой желтоватым воском, есть чернила.
Нет, ещe рано.... Ноги несут его, и он чувствует боль. Он не до конца усмирил свою плоть, и в голове рождается желание облегчить страдания тела. Надо идти дальше, миг откровения ещe не настал....