Трель уже изрядно надоевшей мелодии мобильника неожиданно ворвалась в квартиру, заставив оторвать взгляд от светящегося в комнатном сумраке монитора ноутбука.
"Господи, ну кого там опять принесло! Спокойно поработать не дают. И вообще - этот сигнал давно сменить пора".
Телефон вибрировал, слегка смещаясь по исцарапанной поверхности стола, и на его мигающем экране высвечивались знакомые фамилия и имя. "О нет, на этот звонок надо ответить!"
Скользнув указательным пальцем по заляпанному сенсорному экрану, я поднес трубку к уху. Голос Софьи прозвучал глухо, как будто из глубокого подземелья.
-Привет. Можешь сейчас к остановке спуститься?
-Могу. Но... я немного занят. По телефону никак нельзя?
-Нельзя. Мне нужно тебя видеть, это важно. Выходи, давай, ночью поработаешь.
...Спускаясь в кабине лифта и глядя на заплеванные разрисованные стены, я пытался предположить, какая тема ждет меня на этот раз.
Очередной литературно-философский "загруз"? Выплакивание в майку материализовавшихся за прошлую ночь проблем, причем не обязательно её личных? Гневная брань на клубного "звукорежа"? Могло быть и то, и другое, и третье. И даже то, чего не могло быть.
Я увидел её издали. Она стояла на остановке, облокотившись на поручень. Темные, немытые волосы, по-анархистски распущенные, растекались по спине и рукавам потертой кожанки. Под глазами угадывались следы от слез и, похоже, неимоверной усталости. В правой руке между пальцев измученно тлела сигарета, пепел от которой сыпался прямо на полог длинной черной юбки. Но Софья этого даже не замечала.
-Привет.
Она слегка повернулась ко мне.
-Ну, привет.
Сомнений не было в том, что этот взгляд я запомню надолго, как и, похоже, весь последующий разговор.
-Ты... Что-то случилось?
Она поднесла сигарету к искусанным губам, глубоко затянулась.
-Случилось. Андрея больше нет.
Я стоял в оцепенении, провожая взглядом отходящий троллейбус. Всё ещё не в силах понять прозвучавших слов.
-То есть как?
-Ты что, окончательно тупой сегодня? ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ, от слова "совсем", понимаешь?
И только тут я осознал весь смысл сказанного, поначалу сумев выдавить из себя лишь одно слово.
-Когда?
-Мне сегодня утром передали.
Десятки шин с шорохом растирали асфальт, расшвыривая в стороны скопившуюся на нем грязь, перемешанную с бензином и маслом. С близкого перекрестка доносились гневные гудки. Город продолжал жить своей жизнью. Равнодушный и к чужой радости, и, тем более, к чужой беде.
-Непонятно. Компьютер был включен. Наверное, работал, почувствовал что-то нехорошее, прилег, и...
-Эх... Тоже, блин, любитель ночных трудов...
-Ой, ты на себя-то посмотри! "Не бывает так, что программист в восемь утра уже на работе. Бывает, что он в восемь утра ЕШЁ на работе" - чьи слова?
-Знаешь, ты вроде бы тоже на "си плюс плюс" без акцента разговариваешь.
-Да. Но не зацикливаюсь на этом.
-Ладно, проехали. И что теперь?
-Что, что... Она с силой сжала губы - нет, не хочу произносить этого слова! В общем, я завтра к хозяйке зайду, узнаю, что да как. Я только сейчас поняла -- мы же ни разу ничего не слышали и ничего не знаем ни про каких его родственников. Кто будет им заниматься сейчас? Попробую у нее выяснить. Ну, и если что надо -- пойдем поможем, конечно...
Редкие капли вечернего дождя осторожно стучались в пластиковую крышу остановки. Я молчал, не зная даже, что и сказать. А говорить было надо - слишком тягостным грузом давила сейчас эта мокрая вечерняя сумрачность, сдобренная монотонным городским гулом.
-Знаешь... Мне кажется, он последнее время понимал, что с ним что-то не то происходит. Только не распространялся об этом. Правда, мне однажды сказал перед очередным походом - "пошел сердце выгуливать". Как будто чувствовал что-то...
-Может, и чувствовал...
-Ты экспедицию прошлогоднюю помнишь?
-Конечно, помню.
-Вспомни. Вроде бы и работает наравне со всеми, а порой даже и больше, и в лагере все инженерные вопросы -- его, и до середины ночи петь мог... Но вот, бывало, вдруг остановится, посмотрит на небо, а взгляд -- как будто в себя куда-то... И либо отойдет надолго, либо в палатке спрячется. "Ты чего?" - "Ничего, пройдет!" - "Что-нибудь из аптечки дать?" - "Нет, ничего не надо. А даже если бы и было надо, то в вашей аптечке этого нет".
-Это он тебе говорил? Тогда?
-Да.
-И ты даже не подумал ничего рассказать мне?
-Знаешь, как-то в голову не пришло...
Она посмотрела на меня, как мне показалось, с плохо скрываемым укором. И я подумал, что направление разговора лучше сменить.
-А где он работал-то?
-Да в каком-то из государственных "монстров". Я даже точное название так и не выучила.
-И что они там делали?
-Он подробностей никогда не рассказывал. Что-то космическое...
Мое отношение ко всей этой чепухе было однозначным. Но в данный момент я понимал, что ирония будет неуместной. Однако наружу всё же вырвалось:
-Жаль. Неглупый ведь человек был... В другой области мог бы к своему возрасту и чего-нибудь более серьезного достичь.
Софья замерла, пристально посмотрела на меня и произнесла, отчетливо выдерживая паузы между словами.
-Мог. Бы. Достичь. Серьезного. А что под этим "серьезным" понимать? Стать преуспевающим предпринимателем или директором частной компании? Да-да. С шестью рабочим днями в неделю, а, скорее всего, со всеми семью. По десять часов в офисе. И что на выходе? Да, квартира в Кунцево. Да, "Шевроле" на подземной стоянке. Да, летом всяческие Мальдивы и прочие Бали. С цивильной и ухоженной женщиной и столь же цивильными и ухоженными детками. Мечта многих. Только - не его.
-Знаешь, а я бы не отказался.
-Потому что это ты. А ОН - это он. И, кстати, - вот ты и сам нашел один из ответов на вопрос о том, почему я не с тобой.
-Ты не хочешь быть богатой и успешной?
-Не ценой отказа от жизни. И уж, тем более, - не ценой отказа от человеческих отношений.
-Все равно - все как-то странно и нелепо. Ну вспомни ты его - горы, тайга... Прыжки парашютные... На Эльбрус очень хотел взойти. А ты не припомнишь - он, кроме того случая, на сердце вообще жаловался?
Софья отвела взгляд.
-Мне - да. Но уже совсем по другому поводу.
-То есть?
-Блин, ты сегодня точно переработал. Объясняю популярно для "исторических тормозов" - если ты думаешь, что только ты один звал меня замуж, и что только одному тебе я отказала, то ты глубоко неправ.
-Понятно.
-Только тебе с твоими нынешними визборовскими "девочками, что на разок", это, возможно, и по фигу было. А вот ему - нет.
Она снова отвернулась и полезла в карман.
-Прости меня за резкость. Просто до сих пор хреново...
Новая сигарета тревожно засигналила в вечернем сумраке.
-И знаешь... Все время думаю - ведь, возможно, я могла бы его спасти...
-Тогда?
-Да. Может быть, ему именно близкого человека рядом и не хватало...
-И что же?
Она отвела взгляд.
-Испугалась. Просто испугалась. Ты же знаешь, что между нами почти двадцать лет...
-Для тебя это было бы критично?
-Для меня - абсолютно нет. Но я в этом мире не одна.
-Потенциальные "разборки" с консервативной мамой и вероятное общественное порицание?
-Плевать я хотела на общество с высокой колокольни, знаешь? Первое - да, гораздо более существенно. Хоть мы и не в самых лучших отношениях, все-таки это мама.
-Не поняла бы?
-Однозначно. Она сразу тоже словно почувствовала что-то - даже слышать его имени не хотела. "Софья, если только попробуешь - считай, что матери у тебя нет, все отношения только через мой труп, я вообще не понимаю, что он делает вашей компании, бла-бла-бла, подумай о своем будущем..." Ну да, о будущем. Все правильно и разумно. При одном только условии - если ты точно уверен в том, что это будущее вообще наступит...
Она подняла взгляд к небу, словно ожидая, что прямо сейчас гигантский астероид прорвет пелену туч и закончит начатую ею мысль, взметнув в атмосферу весь этот ненавистный город со всеми его равнодушными обитателями и поставив большую огненную точку в конце начатого ею предложения. Затем отвернулась и прижалась мокрыми ладонями и лицом к пластиковому рекламному щиту.
-Блин, если бы я только знала, что так закончится... Ну почему мы все время живем с оглядкой на что-то или на кого-то? Не можем сделать шаг к тому, чего хочется, ищем какой-то высшей рациональности, наиболее удобной для всех линии поведения, пытаемся жертвовать ради одних и при этом приносим в жертву других... Взрослая ведь тетка уже, вроде бы...
Я осторожно обнял её за трясущиеся плечи. Она нехотя попыталась освободиться, но настаивать не стала.
-Ты все равно не могла этого предположить...
-Эх, шел бы ты знаешь куда? Много вас таких, умных. Никто из нас не мог. Но - должны были. Должны, понимаешь?! Нельзя было допустить, чтобы он так глупо ушел...
-Ушел... Ты произнесла именно это слово, а не другое. А ведь уходят именно оттуда, где тебе плохо... Знаешь, в Индии, например, когда человек умирает - то родные радуются. Тому, что он теперь в лучшем мире. А в нашей традиции - плакать и скорбеть. Долго думал и никак не могу понять - нам при этом человека жалко или самих себя, без него оставшихся?
Я очень хотел хотя бы ненадолго увести её мысли в сторону, в её любимые раздумья о смысле бытия. Но философствовать она сейчас явно не хотела.
-Да. Ему БЫЛО плохо здесь! И я, дура, только сейчас поняла, ЧТО скрывалось за всем его поведением.
Она повернула ко мне мокрое, усталое лицо.
-Ну сам подумай, блин. Какая здесь жизнь? Дом - метро - офис - метро - дом, далее в периоде. Кому-то в кайф, конечно, и много таких, а кому-то... Помню, как он жаловался мне - "Я, конечно, держусь, но это болото затягивает. Очень боюсь, что постепенно разучусь мечтать и стану таким же, как все".
-Я с трудом смог бы его представить таким.
-Я тоже. Но ведь не случайно он так часто с нами бывал, с теми, кто моложе его. Ведь у нас пока другая жизнь, отличная от окружающего общества.
-Многое от нас самих зависит...
-Многое. Но не все. Вот сдашь ты "госы", полностью уйдешь в свою работу, достигнешь каких-нибудь сияющих высот в программировании, фирму свою создашь, генеральным директором станешь - только не пытайся убедить меня в том, что не думаешь об этом, я твой амбициозный характер хорошо знаю. И что, думаешь, ты тогда сможешь в один прекрасный день выйти на трассу в джинсах, жилетке и шляпе и усвистать попутными грузовиками на Север? Или на мотоцикле - в Крым?
-Когда-нибудь все кончается...
-Да, когда-нибудь и сама наша жизнь кончится. Это бесспорно. Но значит ли это, что её окончание нужно ускорять? Собственными руками?
-Уж не предлагаешь ли ты на всю жизнь остаться в детстве?
-Если умение мечтать и удивляться в этом обществе свойственно только детству и ранней юности и по определению напрочь исчезает после достижения какого-то определенного возраста, то... То я не хотела бы заходить за эту черту. Вообще.
-Только где она, эта черта?
-Она у каждого своя. Но не только мы к ней идем, но и нас к ней толкают. К сожалению, очень часто - не идиотские "общественные правила", а окружающие люди, даже самые близкие. Когда разрушают мечту... Даже сами того не желая.
Серые глаза Софьи, не мигая, смотрели в столь же серое, укрытое пеленой дождевых туч небо. Изредка намокая то ли от попадающих изредка капель, то ли от чего-то другого.
-Знаешь, а мне до сих пор кажется, что никуда он не ушел... И что он где-то здесь...
В этот момент откуда-то из-за облаков обрушилась стена ливня, и над пригнувшимися крышами огненным бичом хлестанул первый грозовой разряд.
Словно кто-то очень быстрый над пеленою туч прошел далеко за звуковым барьером...
***
Их было немного.
Всего лишь несколько сотен на всю планету.
Оказавшихся здесь при самых разных обстоятельствах и в самых разных местах.
Но с одной общей задачей.
Сформулированной предельно кратко и ёмко -- ЖИТЬ.
Так же, как и остальные обитатели.
И желательно не только так же, но и - ТЕМ ЖЕ.
Потому что Совет интересовала не только целевая информация из органов политического и экономического управления, вооруженных сил, специальных служб и прочих структур.
Гораздо более важным было знать, чем и как живут люди. Обычные люди. Которые не стоят у руля государств и не принимают судьбоносных решений. И даже, по большей части, не имеют отношения к их формированию. Но от жизни и мыслей которых ход Истории зависит не в меньшей степени, чем от речей политиков и указов президентов.
ОНИ не должны были внедряться на секретные совещания и перехватывать дипломатические депеши, вербовать, дезинформировать и уходить от погонь. Им нужно было всего лишь быть "одними из". Раствориться в среде. Принять её, стать её частью. Как можно лучше и углубленнее понять. И - сделать выводы. Которые потом, может быть, даже окажутся правильными.
Но за кажущейся предельно простой формулировкой задания скрывалась огромная сложность.
Потому что классический разведчик всегда остается бойцом.
Человеку же, идущему "в среду", предстояло перестать им быть. Более того - чем меньше он будет осознавать, что выполняет какую-то задачу, кем-то и во имя каких-то целей поставленную, тем будет лучше для результата.
Им предстояло научиться жить в новом мире.
Который для огромного большинства людей на планете был вполне приемлемым и комфортным.
Но - не для НИХ, сформировавшихся и воспитанных в совсем другом обществе с совсем другими отношениями.
И они прекрасно понимали, на что идут и что теряют.
Они знали, что отказываются от звездолётов в пользу автомобилей и метро.
От светлых биогородов в пользу нагромождения загаженных бетонных коробок.
От увлекательной и захватывающей работы в пользу каждодневного сидения в офисах и конторах с неочевидным результатом.
От настоящей дружбы в пользу взаимовыгодных партнерских отношений.
От Светлой Любви в пользу того, что здесь называли "устройством личной жизни".
От победившей доброты в пользу торжествующей злобы.
И они не должны были бороться со всем этим, даже не имели такого права.
Они должны были во всем этом ЖИТЬ.
Смотреть.
Наблюдать.
Воспринимать.
Понимать.
Слышать и видеть.
И, наконец, делать выводы.
Зачем все это? По соображениям профессиональной этики, он, конечно, никогда не задавал таких вопросов. Но догадывался. О том, что все они -- лишь передовой отряд, авангард ещё более крупной операции, задуманной Советом.
И когда она начнется, на планету прибудет совсем другое подразделение.
Уже не разведывательное, а прогрессорское.
Задачей которого будет уже не просто понимание жизни, а целенаправленное формирование Истории. Аккуратная, кропотливая, долговременная, точечная коррекция хода процессов развития общества на планете. Добрый и мирный вид которой с орбиты слишком уж не соответствовал реалиям, царившим на её поверхности.
Местная цивилизация была тяжело больна. И к ней на помощь шел доктор.
Перед отправкой им всем говорили - "Будет тяжело. Вы даже не осознаете, насколько тяжело. Но трудности, с которыми вам придется столкнуться, будут не только и в значительной степени даже не столько физического характера. Поэтому каждый из вас обладает правом на эскейп. То есть -- на досрочный исход с планеты".
И он успешно стал "одним ИЗ".
И он выдержал многое - сейчас даже не обо всём хотелось вспоминать.
Но своим правом он воспользовался только сейчас.
Не выдержал испытания? Или все-таки выдержал, но ровно до той черты, до которой мог? Оказался слабым? Или же просто использовал все силы, которыми располагал?
Снова и снова оглядываясь назад, он так и не мог определить однозначную причину своего исхода. Было десять причин, чтобы остаться, и столько же - чтобы уйти. Впрочем, нет - раз он все-таки ушел, то должна была быть еще одна, одиннадцатая. Которая и оказалась тем камушком, который перевесил весы. Где же она? Наверное, найти ее теперь будет не менее сложно, чем отыскать одним лишь взглядом родную планету среди вот этой россыпи...
Он оторвал взгляд от приборной панели. Псевдоиллюминатор переливался миллиардами звезд. И сейчас он самозабвенно впитывал их свет своими уже изрядно соскучившимися по столь величественному зрелищу глазами - наверное, с не меньшей страстью заблудившийся в пустыне припадает губами к прохладной струе, истекающей из живительного колодца. Все-таки, чтобы увидеть настоящее небо, надо именно в нем, в небе, и находиться. Никакой даже самый удаленный уголок никакой планеты никогда не подарит такой картины.
Но даже из этих красот человека всегда тянуло и тянет обратно.
К тем небольшим каменистым небесным телам, на поверхности которых, заботливо защищаемые от космических напастей тонкой скорлупкой атмосферы и хитросплетеньями магнитных полей, живут такие же существа, как он сам.
И какими бы красивыми и манящими ни были звезды вокруг - в их россыпи всегда есть одна особенная. Около которой находится Дом. Тот самый, который не "Что", а "Кто".
Но это там, у них. А здесь...
Он так и не сумел понять, почему люди этой уже достаточно развитой цивилизации до сих пор не научились быть по-настоящему рядом друг с другом. Почему значительной их части так сложно решиться на такое простое действие - сделать шаг навстречу другому человеку, столь похожему и духовно близкому. Почему по всей планете, как цепная реакция, происходит круговорот боли, передающейся от одного человека к другому. И почему эту боль так часто причиняют именно близкие люди? Которые тянутся друг к другу, и вдруг по какой-то причине, подчас абсолютно несуразной, их пути расходятся? Либо один из них, или даже оба сразу, вдруг начинают совершать абсолютно несвойственные им поступки, которые в итоге разъединяют эти пути?
Курс...
Скорость...
Пеленги...
Параметры активной зоны...
Режим...
Коэффициент гравихронной деформации...
Энергия торможения...
И тут, подобно молнии, мозг пронзила неожиданная догадка.
Есть цивилизация. Есть образующие её живые разумные существа. С разными способностями, возможностями, интересами, мечтами, желаниями... И если бы те из этих существ, кто интересен и близок друг другу, всегда могли бы быть рядом, вместе, то как легко было бы формироваться устойчивым группам с общими интересами и целями! Сильные, интеллектуальные, яркие и творческие личности тянулись бы к себе подобным, создавая группы и объединения для реализации своих помыслов и способностей, для воплощения своих мечтаний, для переустройства мира. И, напротив, на другом полюсе собирались бы обиженные, непонятые, грубые, да и просто те, кому высокая планка первых была бы не по силам. Кому спокойствие милее движения вперед, кого забота о себе, любимом, привлекает больше, чем служение высшей Цели, кому понятная простота ближе радости решения сложных задач... Скорее всего, первые уступали бы вторым в физическом развитии своего тела, но существенно превосходили бы в развитии мышления и способности к творчеству.
Внутри этих групп создавались бы семьи и воспитывались дети -- естественно, на основе принятых там правил и идеалов. Все больше и больше приближаясь друг к другу, они все больше и больше удалялись бы от тех, кто сформировался в других группах. Многие качества передавались бы по наследству, многократно усиливаясь в ходе своеобразного отбора.
И уже через несколько поколений на планете, возможно, сформировались бы две цивилизации. Может быть -- даже два биологических вида разумных существ.
За одним из которых было бы интеллектуальное превосходство, прогрессивная мораль и мощные культурные традиции.
За другим - грубая физическая мощь и непробиваемая психологическая устойчивость.
Конечно, они вряд ли смогли бы уживаться мирно.
Поэтому, скорее всего, некие до сих пор неведомые ноосферные взаимодействия каким-то образом препятствовали такому расслоению. Разъединяли жизненные пути тех, кто мог бы произвести на свет непревзойденных гениев и - напротив - непревзойденных идиотов. Высочайших гуманистов и законченных подлецов. Ярких индивидуальностей и серых посредственностей, в каждом новом поколении ещё более ярких и ещё более серых, чем их родители. Перемешивали различные потенциальные качества, не давая генетически сконцентрироваться на каком-то одном их наборе. И, тем самым, предохраняя цивилизацию от неминуемой гибели. До того момента, пока в ходе исторического развития не будут преодолены объективные общественные противоречия, и когда угроза самоуничтожения исчезнет раз и навсегда в самых темных закоулках предшествующей истории.
Да, от подобных рассуждений за многие световые годы тянуло почти первобытной мистикой. Но ведь взаимодействия, происходящие в энергоинформационной оболочке планеты, даже для их цивилизации до сих пор остаются наиболее непознанной сферой и, пожалуй, самым нетронутым полем исследований. И логично объяснить - "почему это так работает?" - они не смогут еще долго. Пока ясным было лишь одно - ЭТО работает.
Его взгляд скользнул по приборной панели, привычно оценивая значения параметров полёта. И споткнулся о небольшой бумажный прямоугольник с изображением, распечатанном на архаичном лазерном принтере.
Он зажурился до боли в веках. Зачем она здесь? Быстро овладев собой, решительно потянулся к фотографии, но рука, словно уткнувшись в непреодолимую стену, остановилась на полпути.
Там, на планете, ему очень хотелось увидеть, как в этих глазах отразятся дальние звезды.
Не получилось.
А сейчас она сама словно смотрит на них. Пусть и через слегка матовую поверхность псевдоиллюминатора, но - не с планеты. А для нее это столь же несбыточная мечта, какой для него оказалась предыдущая. Так что - пусть. Пусть будет.
Вот она, одиннадцатая причина.
Там, на планете, среди того муляжа жизни, в котором ему приходилось все это время существовать, остался лишь хорошо изготовленный муляж его тела. Точная копия, фактически полный клон - их патологоанатомы даже не заподозрят подделки. Да, в том муляже никогда не было того, что на этой планете, опираясь на религиозные предания, называют душой, но этого они определить тоже не смогут. Ибо не научились ещё. Старайтесь, двоечники, когда-нибудь и у вас получится!
А сам он сейчас снова оказался в своей стихии. Которой наслаждался всеми органами чувств, буквально впитывая в себя пронзительные струи радости.
Спинка адаптивного кресла нежно обнимала немного уставшие лопатки.
Два гравихронных двигателя умиротворенно мурлыкали позади, за бронированной переборкой пилотской кабины.
В прицельной панораме курсопрокладчика причудливо извивалось далёкое газопылевое облако.
И свет россыпи немигающих звезд через панель псевдоиллюминатора молочной рекой вливался в кабину, растворяясь среди подсветки приборов, индикаторов и экранов.
Он -- здесь.
И сейчас его машина, словно гигантская автоматная пуля, "выстрелом рвется Вселенной навстречу". Пока, на "ноль восемь це", и двух движков достаточно. А когда облако в курсопрокладчике уйдет с прицельной линии, можно будет вывести на режим два оставшихся и выйти на гиперсвет. И тогда будет уже рукой подать и до Дома, и до Жизни. Настоящей Жизни -- той, о которой на оставшейся позади планете в годы детства и ранней юности мечтали и мечтают очень многие. И от которой так быстро отказывались и отказываются, особенно после того, как первая цифра возраста превысила "двойку".
Он посмотрел на свое отражение в экране астронавигатора. Хм, "сороковник", говорите? Типа -- переломный момент? Да ему и по земным меркам сейчас больше двадцати пяти сложно дать. Даже по внешности.
Палец скользнул по одному из сенсоров пульта - и в кабине раздался уверенный звонкий голос, сопровождаемый гитарным боем. Песня, написанная в далеком городе на берегу далекого океана, сейчас как-то по-особому ложилась на душу.
Мощные гитарные аккорды стерли последние нотки внезапно нахлынувшей печали.
Но он отчетливо почувствовал, как вместе с печалью и отголосками боли словно уходит за борт и растворяется в бездне Космоса что-то очень теплое и светлое. То, чего очень не хотелось убивать. И неизбежность этого убийства порождала новую боль.
Он не хотел убивать это светлое. Даже тогда. Когда вполне мог бы воспользоваться своей медицинской укладкой. И с помощью мозгового стимулятора просто уничтожить возникшие эмоции. И "жить" дальше. Уничтожить Боль, но при этом погасить Радугу, заглушить Мелодию, вытоптать и выполоть все ростки Света. Потому "жить" именно так - в кавычках. Тем более, что действие этого крайнего и еще не полностью отработанного средства могло оказаться вовсе не однозначным. Потому что построить коммунизм и овладеть пространством-временем оказалось гораздо проще, чем понять эмоциональную природу человека. И, убив Радугу однажды, можно было убить её навсегда...
Нахлынувшие мысли развернули время и в его потоке унеслись назад. Ведь там, на планете, работают другие. Такие же, как он. Как там у них дела? Многие ли смогли принять ту среду обитания, в которой оказались, и научиться в ней жить? Желательно - без кавычек?
И возможно ли это вообще в том мире, где умение вычеркивать из памяти близких людей подчас является жизненно необходимым?
Он лишь сейчас понял, что означало это "самое тяжелое испытание", о котором говорили во время подготовки.
Ну, ладно. Теперь многое позади.
А еще большее - впереди.
И лишь последние звуки струн эхом затихали в кабине.