Лестница пахла бродячими кошками, занесенной внутрь октябрьской листвой и ещё чем-то непонятным.
Войдя в подъезд, он остановился, прислушался и внимательно осмотрел себя. Последние несколько сотен метров по улице пришлось бежать через начинающийся дождь, но успел он вовремя - ботинки почти не испачкались, на темных штанинах выделялись лишь несколько еле заметных капелек грязи, рубашка и куртка тоже, в основном, сухие. В отличие от предельно аккуратной мамы, сам он не придавал особого значения таким условностям - мужчина не должен бояться воды и ветра, тем более демонстрировать свой страх окружающим, прячась под зонтом. Однако в этот раз даже он предпочел бы выглядеть получше. Во всяком случае, не давать ни малейшего повода для насмешки, пусть даже и мысленной, своим мокрым видом.
Он знал, на что шел. Несколько вечеров подряд он проигрывал в уме свои возможные действия, вероятные ответы на них и ответы на ответы. Вариантов возникало очень много. Но вечер проходил за вечером, а наиболее вероятным ни один из них так и не стал. В конце концов он понял, что проработай хоть сто вариантов - все равно случится сто первый. Как ни странно, после осознания этого ему стало намного спокойнее.
Еще раз убедившись в том, что выглядит вполне пристойно, он двинулся было дальше. Но отчаянно старческий и требовательный голос, раздавшийся откуда-то сзади, заставил его остановиться.
- Э-э-э... Маладой человек!
Вздрогнув, он оглянулся назад. Ближайшая дверь, обитая черным дермантином, была слегка приоткрыта. В образовавшийся проем выглядывало морщинистое лицо, частично скрытое за толстыми стеклами очков.
-Вы к каму ?
В тишине, нарушаемой только ударами капель усиливавшегося дождя по немытому, загаженному голубями окну, ему показалось, что этот голос сейчас услышит весь дом. И из всех квартир вот так же выглянут лица и будут смотреть на него. Именно тогда, когда этого как раз больше всего и не хотелось.
Стараясь не выглядеть смущенным или испуганным, он ответил:
-В сорок шестую.
Голос смягчился, но на всякий случай переспросил:
-Точно?
-Точно.
-Ну, смотри. Если к ним - то ладно, к ним дурные люди не ходят. А то тут порой на лестнице сидят какие-то...
Дверь осторожно закрылась, клацнув на прощание щеколдой. Ух, вроде обошлось. Но почему она выскочила именно сейчас? Ведь столько раз уже ходил здесь...
Стараясь ступать как можно более легким шагом, он двинулся дальше вверх по лестничным маршам. Наверное, так разведчики идут на важную явку.
И вот, наконец, нужная площадка.
Пол с расколотыми плитками, тряпка под ногами, знакомая дверь справа и не менее знакомый звонок возле нее.
Оглянувшись, потянул руку к кнопке.
Может, не стоит?
Рука не хотела слушаться. Внутренний голос надрывно кричал о том, что всё задуманное есть полная чушь, что ничего не получится, что его намерения раскроют и пресекут сразу же, а самого его с позором выгонят вон, и что даже если всё получится, то потом будет ещё хуже. Но ему непреклонно возражал другой голос, с хрипотой доказывавший: "если ты не сделаешь этого сейчас, то ты не сделаешь этого и завтра, и через неделю, а потом это сделает кто-нибудь другой - тем более, что кандидаты имелись, - и тогда уже ничего вообще не исправишь". Усилием воли он заставил почти немеющую руку подняться и неверным указательным пальцем ткнуть в черную, местами заляпанную краской пластиковую кнопку звонка, который не замедлил отозваться противным вибрирующим жужжанием по другую сторону двери.
Теперь - всё...
***
Звонок смолк, и окружающее пространство заволокла тягучая тишина.
Где-то в дальнем углу когтистой лапой заскреблась последняя надежда первого внутреннего голоса - может быть, сейчас дома просто никого не окажется. Тогда он позвонит во второй раз, уже смелее, в третий, и пойдет обратно. Пытался - значит, не такой уж и трус. А что не получилось - ну, не его вина.
Прошла секунда, другая... пятая... Тихо.
Позвонить ешё раз?
Уже чуть более решительно он снова потянулся к звонку, почти одновременно услышав раздавшиеся за дверью шаги. Нет, все-таки дома!
Ручка замка с легким щелчком отклонилась вниз, протяжно и грустно скрипнули петли. Эх, папа-физик, а дверь все никак смазать не может! Как в прошлый раз скрипели, так и сейчас. Самому предложить помочь, что ли?
- О, привет !
Открыв дверь, Алёнка показалась на пороге.
Удивлённый и, как ему показалось, немного испуганный взгляд скользнул от его макушки до самых подошв ботинок и смущённо остановился, направленный куда-то чуть ниже переносицы.
Алёнку он знал давно. С той поры, когда родители водили их в изостудию, располагавшуюся тогда в подвале вот этого самого подъезда, где и жила она - его первая подруга, чуть позже ставшая одноклассницей. Творческие навыки, зародившиеся при свете укрытых грубыми абажурами лампочек под аккомпанемент гуда водопроводных труб, у обоих сохранились и в школьные годы. Но со временем его художественные таланты свелись к рисованию самолётов и космопланов на последних страницах тетрадок. Алёнка же рисовала для своего возраста вполне профессионально, и стены её комнаты неизменно украшали разнообразные натюрморты, портреты и пейзажи.
-Ты как здесь оказался?
-Из парка шел. Дай, думаю, зайду!
Ну да, конечно, "мимо проходил"...
Алёнка всегда была не такой, как все. Даже тогда, в подвале. Но сейчас, по мере того, как их класс становился всё старше и старше, это было особенно заметно.
В отличие от большинства одноклассниц, она ни разу не стремилась подчеркнуть свою "взрослость" максимальным приближением к дозволенной границе. И в одежде, и в поведении, и вообще... Вопреки тенденции, её мало интересовали прочно укоренившиеся практически на любом школьном празднике дискотеки, нисколько не привлекали дворовые магнитофонные посиделки, не захватывали разговоры о моде и прочей фигне, которые всё чаще вели подруги. От многих из которых - даже от тех, с кем провела недавнее ещё детство - она сейчас всё больше отдалялась. И тем самым становилась всё более заметной для него.
Сейчас вот тоже. Этот выпущенный поверх джинсов свитер и спускающийся через плечо хвост, собранный не модняцкой заколкой, а обычной резинкой, были для него гораздо привлекательнее, чем неуклонно укорачивавшиеся юбки и сгущавшаяся тушь на ресницах завсегдатаек школьных танцулек.
С некоторых пор он часто чувствовал, что его тянет к этому дому. И даже не только к конкретному человеку, а в целом к той атмосфере, которая здесь присутствовала. Созданной и самой Алёнкой, и её родителями. Особенно папой - прикольным таким бородатым физиком, который даже в свои тридцать семь мог без свойственного многим взрослым морализаторства с легкостью находить общий язык с его и Алёнкиными одноклассниками, рассказывать о своем предмете гораздо образнее и интереснее школьной "физички", играть в футбол, ездить по парку на велосипеде и делать много чего ещё, столь не вязавшегося с расхожими представлениями о "взрослости" и "солидности". А на прошлом Алёнкином дне рождения спел им обоим под гитару несколько песен. Таких, каких он раньше и не слышал, явно не предназначенных для легкомысленных вечеринок и за нехитрыми строчками и мелодией которых, казалось, скрывался целый мир. Мир совершенно новый и незнакомый для него, но в котором сразу, с первых же строчек и аккордов, неимоверно хотелось жить. Надо будет, кстати, спросить - кто автор и можно ли ещё что-нибудь похожее послушать.
Но это потом. А сейчас он смотрел на стоящую у двери Алёнку и пытался прочитать её мысли. Догадывается она о чем-нибудь? Вроде бы пока всё нормально. Обычная Алёнка, какая и раньше была. Вот только...
Что именно "только", сформулировать он не мог. Но это неуловимое "только" всё же незримо присутствовало.
Алёнка первой нарушила молчание.
-В гости зайдешь?
-А ты что, одна?
-Да, родители ещё не вернулись, а что?
Что-то необычно приятное разлилось под сердцем от осознания того, что они здесь совсем вдвоём. И кроме них, кроме притихшей лестницы, барабанной дроби дождя по подоконникам и пахнущих холодной влагой потоков ветра, вливавшихся через разбитое где-то на верхних этажах стекло, здесь никого нет. Зайти? Посидеть, потрепаться, а там - видно будет?
-Да так, ничего. Я вообще-то задерживаться не думал - на завтра ещё уроки не сделаны.
Алёнка перешагнула порог и откинулась спиной на дверной косяк.
-Так всё-таки ты что-то конкретное хотел, или просто так?
Вот это хорошо. Уходить не спешит, значит - по крайней мере, не против поговорить. Но фразы такой от неё ещё не слышал. "Что-то конкретное..." - никогда она так не говорила.
-Просто так. Шел из парка, а тут дождь начался, думаю, вдруг ты дома?
-О, да. Дожди теперь, похоже, зарядили надолго.
-Вовремя успел я в твой подъезд забежать!
Они оба улыбнулись - то ли этой абсолютно незначимой реплике, то ли такому стечению обстоятельств. И тут он с ужасом понял, что все заготовленные ранее фразы куда-то разлетелись, не оставив и следа, и он просто не знает, о чём дальше говорить. Но - говорить нужно, иначе встреча закончится слишком быстро, и ничего не получится.
-Как вообще дела-то у тебя? Что делаешь?
-Да вот, с физикой разбираюсь.
-Ну, уж у тебя при твоем отце в этой области всё должно быть нормально.
-А проблем серьёзных и нет. Но он никогда не будет мне помогать, пока я сама, как он говорит, "не наемся своих же ошибок".
-Суровый он у тебя...
-Не без этого...
...С чего она так странно разговаривает всё же? Словно думает о чём-то другом. Сам он, пожалуй, так общался бы с человеком в том случае, если бы не мог вспомнить, где и когда виделся с ним в последний раз и как вообще того зовут.
-А чего у тебя родители так поздно приходят?
-Почему поздно? Мама скоро быть должна. А папа последнее время в институте всегда пропадает до самого вечера.
-Каждый день?
-Иногда и на выходных. У них какой-то серьезный эксперимент готовится, но он нам почти ничего не говорит.
-Даже в общих чертах?
Алёнка чуть покачала головой.
Стоп. Когда-то от мамы он слышал, что человеку, особенно девушке, больше всего нравится, когда разговор идет о нём самом. А если...
-Слушай, а ты чего так тепло одета ?
Он заметил, как в глазах Алёнки на мгновение сверкнуло что-то очень доброе, словно она давно истосковалась хотя бы по небольшому интересу не к делам и всему такому прочему, а именно к ней. Неужели подействовало ?
-Знаешь, у нас пока так и не затопили, батареи холодные, как лёд. А я существо теплолюбивое...
Она несколько раз покрутила головой, пытаясь спрятать нос в шерстяной воротник. Который был не очень высоким, и всякий раз сползал до уровня губ...
...Спокойно. Пока просто разговариваем. И смотрим за обстоятельствами.
О чём ещё говорить можно? Вот когда без особой надобности, то по часу трепаться могли, а когда надо, то ни одной темы на ум не приходит.
Но тут Алёнка сама повернула ситуацию. Эх, и как он мог забыть об этом?
-Ты уже надумал, куда хочешь поступать после школы?
-Однозначно, что-нибудь с космосом. Бауманское или авиационный.
-Хорошо тебе, ты хоть с направлением определился. А я вот разрываюсь. Знаю, что буду в Университет пытаться. Но вот куда? С одной стороны - хочется биологией заниматься. С другой - меня папа несколько раз к себе на факультетские мероприятия брал, у них там так здорово!
Она с легкой грустью вздохнула и мечтательно приподняла голову к потолку, словно пытаясь сквозь крышу и низкую пелену туч вглядеться в незримо горящие где-то высоко над ними звёзды.
...А вот теперь - давай!
Он ощущал себя уже не разведчиком - пилотом истребителя времен минувшей войны. Газ до отказа, догнать уходящий бомбардировщик и - винтом по оперению, на таран! Закрыть глаза, наклонить голову вперед, ткнуться губами в слегка приоткрытый рот... А дальше - пусть будет, что будет.
И тут он уперся в стену. Поняв, что физически не может сдвинуться с места.
Потому что мышцы отказывались выполнять любые команды, а нервные стволы - их проводить. Что-то мешало. Причем уже не внутренние сомнения - это "что-то" шло извне.
Снова секунда... другая... пятая... Наконец, оставив попытки преодолеть нечто, не пускавшее его к цели, он открыл глаза, только сейчас осознав, что сжимал веки почти до боли.
Перед ним плыли разноцветные круги, которые постепенно рассеивались, впитываясь в грубые стены.
А она стояла совсем рядом. Так близко, как ещё никогда.
И смотрела на него. Что было совсем неожиданным и ломало все выстроенные схемы - смотрела совершенно беззлобно. Только немного удивлённо и в чем-то даже маняще. Но сил преодолеть эти считанные сантиметры у него не было.
Несколько новых секунд глаза в глаза показались вечностью.
Наконец, Алёнка отвела взгляд. Он почувствовал, что снова может двигаться. Но повторять уже не хотелось.
Устало опустившись на испачканный пол, он тяжело выдохнул, согнул колени, уткнулся в них локтями и закрыл ладонями лицо. И услышал, как Алёнка точно так же опустилась рядом с ним.
Никогда, с самого детства не помнил он такого, чтобы она сидела на полу!
***
Из оцепенения его вывел долетевший снизу протяжный скрип дверной пружины, за которым последовал громкий стук входной двери подъезда и частые удары чьих-то каблуков.
И на площадку, еле справляясь с одышкой, в чёрном расстегнутом плаще, по которому стекали на пол крупные капли воды, влетела Алёнкина мама. Запыхавшаяся, с растрёпанными волосами, она столкнулась полным ужаса взглядом с Алёнкой, схватилась рукой за стену, почти роняя небольшую сумку, которую прижимала к себе другой рукой.
И в усталом выдохе утонули готовые вырваться криком слова.
-Господи... Доченька, ты жива!
По её щекам катились крупные слезы. Открыв сумочку, она стала нащупывать среди беспорядочной россыпи разных предметов коробочку с валидолом. Руки не слушались - на пол полетела помада, какие-то бумажки и монеты, брызнуло осколками зеркальце...
-Мама, да успокойся же ты, наконец! Что с тобой?
Дрожащей рукой она отправила таблетку в рот.
-Алёнка... ты когда пришла?
-Может, полчаса назад, может - побольше. Мама, да расскажи ты, наконец, что случилось?
-Там, на остановке... Ужас просто... Грузовик... Всех, кто стоял и автобуса ждал... Я сейчас ехала - там затор жуткий, несколько "Скорых", милиции полно, никого не пускают... Ты же как раз в это время должна была ехать!
Она прижала к себе дочь, запустила ладонь в густые черные волосы. И только сейчас обратила внимание на него.
-Ой, здравствуй, Ванечка! А ты здесь как оказался?
-Здравствуйте, Светлана Григорьевна. Я... Да так, спросить зашёл. По завтрашним занятиям...
-Мам, он просто так. Можно, мы тут поговорим?
Ему стало совсем неловко.
-Да я, наверное, уже пойду.
-Ой, да говорите вы, сколько захочется! Я сейчас пирог достану, чай вскипячу, заходите на кухню, заходите!
Она попыталась сделать шаг к двери, но оступившись, снова схватилась за стену.
-Алёнка... Ты представить не можешь, как я бежала! Вот не поверишь - я просто уверена была, что там ты...
-Мам, ну что ты... Я здесь, жива и здорова. Откуда сразу мысли такие?
-Вот когда свои дети у тебя появятся - тогда будешь знать, что такое материнское чутьё. Слава Богу, иногда и оно ошибается.
Тут она пристально посмотрела на стоявшую рядом дочь. И как-то слишком осторожно произнесла:
-Алёнка... Слушай, а с тобой точно все в порядке?
-Абсолютно всё! Ты же видишь, что я здесь, бодра, здорова и жизнерадостна, чего и тебе желаю!
-А почему у тебя взгляд такой?
-Какой?
-Ну... не могу объяснить... не такой, в общем. Ты здорова?
-Здорова. Ну, может быть, немного задумчивая и слегка усталая.
Светлана Григорьевна вздохнула.
-Хорошо, если так. Но что-то мне всё же тревожно...
***
Они сидели за столом, на котором стоял гордо раздувший пузо большой красный чайник в белый горошек. Рядом на металлическом подносе распластался яблочный пирог, подобный которому раньше он встречал только в этом доме. Впрочем, нигде в других местах такое чудо увидеть и попробовать, пожалуй, было невозможно - потому что яблоки в нем были из того самого огорода во Владимирской области, по которому "Алёнка еще в босоногом детстве бегала", а в области кулинарного искусства с её мамой вряд ли кто мог сравниться.
Светлана Григорьевна, слушая его рассказы о школе, постепенно успокаивалась. Алёнка разговор почему-то не очень поддерживала, словно о чём-то постоянно думала, но было видно, что очень внимательно всё слушает. Мама, ещё не до конца справившись со своими мыслями, вначале, казалось, не замечала этого, но в какой-то момент обратила-таки внимание.
-Дочь, а что это ты сегодня такая неразговорчивая?
-Задача не очень понятная попалась. Скорее всего, без папы не разберусь, но мысли все в ней. Да и история эта...
-Но расскажи хоть что-нибудь тоже - я же, считай, с самых выходных не знаю, что и как у тебя?
-Да всё нормально, и рассказывать особенно не о чем. А о школе пусть Ваня расскажет, у него это лучше получается!
Протяжный звук дверного звонка, неожиданно ворвавшийся в квартиру, заставил невольно вздрогнуть.
Мама поднялась со стула.
-Интересно... Андрей? Неужели так рано?
Она вышла в прихожую и открыла дверь.
Но вместо Алёнкиного папы на пороге стоял человек в форме лейтенанта милиции.
-Ой... Николай Алексеевич... Заходите. Вы к нам как участковый или к Андрею?
-Хотел поговорить с вами. А Андрей Дмитриевич дома?
-Нет его ещё, опять на работе сидит. А... что случилось?
-Светлана Григорьевна, давайте лучше в комнату пройдем?
-Пожалуйста...
Мама отошла в сторону, открывая дверь в большую комнату, лейтенант сделал шаг вперед, и в этот момент в коридор вышла Алёнка.
Они встретились взглядом. Милиционер долго и сосредоточенно смотрел вначале на неё, потом на маму.
-Здравствуй, Алёна. А ты когда домой пришла сегодня?
-Здравствуйте. Часа полтора назад.
Услышав незнакомый голос, Ваня тоже поднялся со стула и, выйдя из кухни в прихожую, встал рядом с Алёнкой.
-Здравствуйте...
-Здравствуй. А ты Алёне кто?
-Учимся в школе вместе.
Лейтенант сосредоточенно посмотрел на них обоих, потом перевел полный озабоченности взгляд на Алёнку, затем снова на стоявшую в двери комнаты маму.
-Николай Алексеевич, ну скажите же, что случилось?
-Светлана Григорьевна... Вот эта вещь вам знакома?
Лейтенант раскрыл ладонь, на которой лежала пластиковая авторучка. Верхняя её часть представляла собой залитую глицерином прозрачную колбу с плавающей в ней позолоченной рыбкой.
Мама присмотрелась, потом подняла недоуменный взгляд на милиционера.
-Конечно. Это же Алёнкина ручка, Андрей привез из Чехословакии, когда на конференцию ездил. Мы ещё гравировку на ней сделали, - "Алёнке Самойловой в день рожденья". А как, собственно она...
-Всё верно. Потому я и здесь. Сегодня эту ручку нашли на месте аварии на Тихомирской улице. Я решил зайти и как-то подготовить вас... На тот случай, если вам позвонят из морга...
-Господи, из какого морга?
-Из морга, куда отвезли погибших. Чтобы пригласить вас на опознание...
Мама снова схватилась рукой за стену.
-Ну что сегодня такое происходит? Я же сама видела эту аварию ужасную, тоже за дочь испугалась, бежала домой, как ненормальная. Слава Богу, Алёнка моя в неё не попала, хоть и могла...
-Да вы успокойтесь, Светлана Григорьевна. Ведь обошлось же? Обошлось! Только теперь хорошо бы понять, как эта ручка на остановке оказалась?
Лейтенант осторожно повел рукой - золотая рыбка, покачиваясь, поплыла от одного края колбы к другому.
А вот в глазах у Алёнки читалась тревога и какое-то напряжение.
Светлана Григорьевна, словно опять что-то почувствовав, перешла в наступление.
-Так, дочь. И каким образом ты можешь всё это объяснить?
Алёнка вздрогнула.
-Мам, ну не помню я, честно...
-А ты вообще сегодня хоть что-нибудь помнишь? Где ты могла её оставить?
После нескольких секунд растерянности Алёнка стала овладевать ситуацией.
-Наверное, в раздевалке на физкультуре.
-Хорошо, в раздевалке. А ты разве её не в сумке хранишь?
-Могла после урока в карман положить.
-Значит, либо выпала, либо у тебя её украли?
-Выходит, что так.
-Алёна, тебе уже пятнадцать лет. Пора взрослеть и к вещам относиться более ответственно. Тем более - к памятным вещам.
-Простите, Светлана Григорьевна, - прервал их участковый, - но отдать ручку сейчас не могу, во всяком случае, пока следствие будет идти.
-Да я понимаю. Ну, Бог с ней, с ручкой - главное, что она сама жива и здорова!
-Ну, что ж... Очень хорошо, что мне не пришлось говорить вам то, что предполагалось. Тогда -- до свидания, и простите за беспокойство.
Лейтенант повернулся к двери, но, словно вспомнив о чём-то, остановился.
-И ещё. Светлана Григорьевна, у меня тут есть пара вопросов лично к Алёне. Можно я поговорю с ней?
Мама пожала плечами.
-Да пожалуйста! Надолго она вам нужна?
-Нет, минут на пять. Прямо здесь, на лестнице и поговорим. Пойдем!
Они вышли из прихожей, закрыв за собой дверь. Лейтенант пристально посмотрел на Алёнку и спросил.
-Ты хочешь быть полезной для одного очень важного дела?
-Конечно!
-Так вот. Нам необходимо узнать, кто все-таки погиб на остановке, если это была не ты.
-И что я могу для этого сделать?
-Честно рассказать - где ты могла потерять ручку.
Алёна встревоженно посмотрела на лейтенанта.
-Но я же рассказала...
Голос милиционера стал значительно строже.
-Алёна. Прежде всего, обманывать вообще нехорошо, а старших - тем более. Во-вторых - поскольку уже через три года ты станешь совершеннолетней и тебе придется в полном объеме отвечать за свои поступки, то хочу тебя предупредить, что с юридической точки зрения твои действия сейчас квалифицируются, как "заведомо ложные показания". И попадают, между прочим, под Уголовный Кодекс.
Алёнка стояла, опёршись спиной о закрытую дверь, и молчала. Лейтенант тем временем продолжал, развивая наступление.
-Так вот. Мой сын учится в твоей же школе, только на три класса младше тебя. И я знаю, что Сергей Филиппович уже третий день на больничном. Никакой физкультуры на этой неделе у вас не было, так ведь?
-Да, так.
-Вот видишь... С мамой твоя уловка сработала. Со мной - нет. Так что в твоих интересах говорить сейчас правду, раз уж ты что-то скрываешь от мамы. Даю слово, что если за этим не кроется ничего противозаконного, то ей я говорить не буду.
Алёнка молчала, собираясь с мыслями.
-Ну так как? Расскажешь мне? Или будем общаться в присутствии мамы?
Она кивнула головой.
-Тогда я тебя слушаю. Постарайся вспомнить, где ты могла её потерять?
-На крыше. На крыше двадцать пятого дома.
Лейтенант задумался.
-Та-ак. Вот это уже больше похоже на правду. Хотя от тебя не ожидал. А что, позволь поинтересоваться, ты там делала?
-Ну... Хотела на район с высоты посмотреть.
-И неужели одна?
Алёнка опустила глаза в пол.
-Нет.
По лицу лейтенанта скользнула улыбка.
-Все с тобой ясно. Целоваться лазала?
Молчание явно звучало, как согласие, и лейтенант продолжил:
-И у меня даже есть версия, кто там с тобой был. А вот если я его сейчас тоже позову и спрошу?
-Не надо. Пожалуйста... Он очень стеснительный.
-Ладно. Сейчас я тебе верю. Слово дал - сдержу. Но больше меня не обманывай.
-Хорошо, не буду.
-И мой тебе совет - не ходи больше на эту крышу, и кавалеру своему тоже скажи. У нас тот дом вообще не на самом хорошем счету, мы там шпану даже из соседних районов задерживаем. Скорее всего, кто-то из таких вот "заезжих" твою ручку там и подобрал. А потом или передал кому, или... Может, это она и была.
-И теперь никак нельзя понять, кто все-таки эта девочка?
-Тело настолько обезображено, что опознать его будет очень трудно. Впрочем, этого тебе знать уже не обязательно. До свидания, и - помни всё, что я тебе сказал!
***
-Ну, прыгай, не бойся!
Маленький и смешной бельчонок уже которую минуту сидел на ветке, свисавшей над скамейкой в институтском парке. Быстрый взгляд бусиноподобных глаз цепко держался за рассыпанную передо мной горсть лесных орехов. Но спрыгнуть вниз зверёк так и не решался.
Видно, умеют они различать людей. Орехи-орехами, но ждал он здесь, конечно же, не меня. Бельчонок несколько раз принимал стойку, готовясь к прыжку, однако каждый раз отказывался от намерения, продолжая сидеть на своем месте и изучать обстановку.
Наконец, махнув пушистым бежевым хвостом, оттолкнулся лапками от ветки и через мгновение приземлился на скамейку. По инерции проскользил по гладкому пластику, остановился у самых орехов, быстро схватил один из них и мгновенно отпрыгнул в сторону.
-Эх, ты... А ведь у Алиски мог по часу на плече сидеть... Ручной ты, да не со всеми. Ну ничего, привыкнешь. А не привыкнешь - так и будешь на бегу кормиться.
Бельчонок словно прочитал мои мысли. Вскарабкавшись по стволу лиственницы, он снова уселся на ту же ветку, сосредоточенно лузгая кожуру ореха и одновременно разглядывая своего нового знакомого. То есть - меня.
Вечернее Солнце клонилось к закату. Раньше с этой самой скамейки в такое время можно было наблюдать, как его алые лучи играют на шпиле университетского Главного Здания. Теперь, после строительства нового комплекса, шпиль не был виден - его закрывал купол, венчавший корпус нашего подразделения.
К эпитетам, порой раздававшимся в наш адрес - "Творцы Истории", "Спецназ Физфака" и так далее - мы уже давно относились с легкой иронией. Да и зачем такой пафос? Никто из ребят, трудившихся сейчас под куполом, не считал себя "великим". Скорее- авантюристом, взявшимся за безнадёжное дело, которое в силу абсолютно неожиданных обстоятельств вдруг начало, пусть и с огромным скрипом, продвигаться.
Эх, если бы все было именно так, как раньше представлялось фантастам !
Захотел, к примеру, человек из нашего, "светлого" будущего что-то поправить в "темном" прошлом. И начинает наш славный институт работу. На четвертом этаже провели НИР, аналитики с пятого просчитали развитие ситуации, побочные эффекты, вероятность реализации различных ветвей, обосновали, подтвердили или опровергли положенные в основу соображения... Спецы с третьего просчитали то самое Минимальное Необходимое Воздействие, потом снарядили хронокапсулу прямо во дворе Универа и отправили в прошлое нашего "засланца". Который все выполнил, как от него требовалось, и благополучно вернулся к вечернему чаю.
Реальность, однако, оказалась гораздо прозаичнее.
После того, как едва не сломавший судьбу всей цивилизации рубеж веков был пройден, мировая общественная обстановка изменилась и стало понятно, что никакой организованной государственной силе не придет и в голову использовать хронотехнологии во вред обществу, а у одиночек-фанатиков нет никаких шансов на овладение такими методами, работы в области Физики Времени широким фронтом развернулись во многих научных лабораториях мира. За последние десятилетия удалось создать почти непротиворечивую физико-математическую модель пространства-времени, показать возможность переброса во времени материальных объектов, экспериментально её подтвердить и даже предложить технический проект капсулы, способной перемещать человека. Но сразу стало ясно -- энергозатраты, необходимые для такой переброски, до сих пор на многие порядки превосходили выработку всех энергостанций цивилизации.
И отправить в прошлое что-либо или кого-либо мы пока могли только по "пробою" - природному межуровневому каналу, который открывался совершенно спонтанным образом, когда между двумя или более точками пространства-времени возникала критическая разность хокинг-потенциала. Собственно, и сам термин "пробой" применительно к этому явлению прижился именно по причине его полной аналогии с грозовыми разрядами между двумя тучами.
Существовали и принципиальные сложности. Да, мы могли отправить человека в прошлое. Но как его оттуда вернуть - даже теоретически представляли с большим трудом. Если объяснять совсем простым языком, то полет в прошлое можно было сравнить с поездкой по магистральной дороге, к которой с разных сторон примыкали второстепенные, представлявшие собой различные возможные варианты развития. При полёте же обратно путешественник видел эту дорогу как бы "с другой стороны", и перед ним возникало столь же огромное количество уже не примыканий, а развилок. И для того, чтобы вернуться, из огромного множества вариантов развития истории ему предстояло выбрать именно нужный.
Тем не менее, в разных эпохах уже работали несколько наших очень хорошо подготовленных людей, добровольно выбравших "билет в один конец". Мы могли получать сообщения от них, которые доходили до нас естественным образом - на носителях информации, спрятанных в заранее оговоренных точках поверхности, где располагались "схроны". Каждый из этих людей забрасывался со своей задачей, выполнив или не выполнив которую он должен был остаться пленником своей эпохи. Где и предстояло ему прожить всю оставшуюся жизнь. Потому заброска "агента будущего" всегда рассматривалась лишь как исключительный шаг, необходимость которого обосновывал Ученый Совет, и даже это ещё вовсе не означало, что он непременно будет осуществлен.
Но когда группа стратегического анализа вынесла на обсуждение предложение о предотвращении катастрофы на Чергиналинской атомной станции, решение было принято практически единогласно.
Обстоятельства тех событий, столь круто изменивших судьбы многих сотен тысяч людей а, возможно, и самой страны, за прошедшие полтора века были изучены чуть ли не по секундам. Трагическая ирония заключалась в том, что именно система защиты реактора из-за конструктивных особенностей при определенных режимах, напротив, на несколько секунд способствовала выходу реактора из под контроля.
Этот эффект был обнаружен четырьмя годами ранее, к счастью - тогда катастрофы не последовало. Всем организациям, обеспечивавшим работу АЭС с реакторами такого типа, тогда было поручено провести детальные исследования и выработать рекомендации по безопасной эксплуатации. Однако в архивах атомного министерства не было обнаружено никаких сведений о том, чтобы это поручение было выполнено - по всей видимости, ведомственная бюрократия вначале не слишком рвалась устранять огрехи, а затем, столкнувшись с реальными последствиями, поспешила "замести следы".
Было известно только, что по специальному распоряжению исследованиями занимались не только подразделения "МинАтома", но и отдельная Университетская группа - по всей видимости кто-то, имевший вес в министерстве, хорошо знал особенности работы на отраслевых предприятиях и решил подстраховаться, поручив проработки так же и сторонней организации. По всем прогнозам, в случае успеха именно рекомендации группы Андрея Самойлова имели бы шанс стать тем самым фактором, которому было суждено отвести беду.
Имели бы... Но в 84-м пьяный лихач на грузовике врезался в автобусную остановку, на которой стояла его дочь. Супруга трагедии не пережила и через несколько дней приняла смертельную дозу снотворного. После этого Самойлов уже не смог найти сил совладать с постигшей его депрессией, довольно быстро деградировал и работы фактически остановились. А спустя два года произошло то, что произошло...
Перед нами был классический случай непредвиденного корректирующего воздействия, изменившего историю. Теоретики даже ввели в оборот термин "историческая мутация".