Упавшее три недели тому вёдро убило и без того малое шевеление на Торжокском тракте - да и то сказать, как прошла большая государева дорога от Москвы на Новгород Великий через Лихославль, так и запустел тракт. Ездили по нему только местные, да только в такую жару они благоразумно пребывали в местах более прохладных, нежели пыльная дорога.
Дрема стояла и в небольшой усадебке на высоком берегу Тверцы, где к полудню всякое мельтешение и хозяйственная суета замерли, дожидаясь, когда падут на землю сумерки и вечерняя прохлада. Людей видно не было, разве редко-редко, держась тени, проскальзывал кто из дворовых, а уж собаки и кошки подавно позаныкались куда потенистее и млели там, лениво отмахиваясь от мух лапами да хвостами. Самое прохладное место, под береговой беседкой, безраздельно принадлежало старому сторожевому псу Полкану, где он и проводил все дни напролет. Дремал он там и сейчас, да дернул ухом - вроде бы послышался колокольчик? Точно, вдалеке еще раз тренькнуло, понемногу Полкан различил и конский топот и вскоре стало ясно, что возок повернул с тракта к усадьбе, до которой оставалось менее полуверсты. Впрочем, кроме Полкана и пары кошек на звук пока никто внимания и не обратил, а зря, потому как последние спокойные минуты заканчивались...
- Иван! Ивааааан!!! - крики со двора заставили, наконец, оторваться от стола, заваленного книгами и бумагами с длинными колонками цифр, среди которых возвышалась Паскалина, полноватого длинноносого мужчину. Глянув отрешенным взглядом на результаты вычислений, он, казалось, еще не вырвался из мира чисел, но очередной крик со двора вернул его к реальности.
- Иван!!! Да где же ты спрятался, чтоб тебя разорвало и подбросило, под коленку в корень через коромысло!
Вопреки выводимым громовым голосом руладам, длинноносый радостно улыбнулся - такие построения мог выдавать только Петя, старинный ученик и друг, и, отложив перо, поспешил встречать давно чаемого и, тем не менее, неожиданно нагрянувшего гостя.
Во всем небольшом доме тверского имения Ивана Николаевича Бернулина уже гулял вихрь, поднятый неожиданным приездом - жена его, Дарья Авдеевна, гнала горничную убирать гостевую комнату, куда-то пробежал повар, суматоха началась и в клетях, и на заднем подворье. Пройдя через этот водоворот, Иван Николаевич скатился из сеней по крылечку во двор, прямо в распростертые ручищи долговязого и круглолицего, со встопорщенными кошачьими усами гостя, который обнял и приподнял кругленького Ивана, доходившего ему лишь до плеча и троекратно облобызал.
- Ну здравствуй, братское сердце!
- Здравствуй, Петруша! Заждались, заждались! С весны еще, все ждем-пождем, все жданки прождали!
- Сам знаешь, Ваня, наше дело солдатское, турку гоняем, не всякий год домой выбраться получается. А тут вон оказия случилась - принять в Туле легких орудий на два полка, я к сей оказии отпуск вытребовал, так и своих повидал, и в Белкино заехал, и к Иринею Потаповичу на коллегиум сподобился, и с Барзыкиным в пушкарском приказе, пардон, Ministere-е, прости Господи, полаяться успел. Ну а ты дальше всех оказался, к тебе последнему дорога вышла, уж извини...
- Да ништо, ништо! Главное, что приехал! Давай, сей час баньку с дороги или, может, поесть хочешь?
- Банька это хорошо, но лучше бы в речку, а то и так жара. А поесть - я пару часов назад на почтовой станции лошадей менял, так перекусил, больно там трактир хорош.
- Это да, Полуян его в строгости да старине содержит, всей этой французской хрени у него не найдешь, только наше и выставляет. Тогда, может, чайку? У меня хороший, цинцы Цареву обществу в подарок прислали...
- Чайку можно, тока глянь-ко вот сперва, что я тебе привез, - Петр повернулся к возку и, закопавшись в дорожные сумы, выудил из них крупную книгу в новеньком кожаном переплете, на обложке которой золотом сверкнуло слово "Киклопедия".
- Никак третий том вышел? - обрадовано ухватился за инкунабулу Иван и немедля принялся перелистывать свежие, еще слипающиеся страницы.
- Он самый! Даже не вышел еще - это я у Иринея Потаповича умыкнул, вернее, он сам мне всучил, как узнал, что я к тебе поеду. Третьего дни тираж из печатни получили, пока в Царевом обществе лежит, еще подписчикам да в лавки не рассылали, только с понедельника начнут.
- Третьего дня? Да как же ты успел? Тут же дороги больше ста верст! - прижимая к себе том, Иван подхватил Петра под локоть и повлек его было к беседке, но тут во двор вышла Дарья Авдеевна и Петр, радостно улыбаясь и дурачась, сорвал с головы шапку и отвесил ей "поклон а ля Луи Каторз" с подпрыгиваниями и размахиваниями руками и ногами.
- Ой, Петенька, уморил, - засмеялась Дарья, - здравствуй, дорогой мой, нешто теперь так в армии здороваются?
- Здравствуйте, душа моя, Дарья Авдеевна, - сверкая черными глазищами навыкате ответствовал Петр, прикладываясь по усвоенному от шляхты обычаю к ручке хозяйки, - слава Богу, не все, но иные pigeon-ы штабные да придворные такое выкаблучивают, что стоишь навытяжку и об одном думаешь - как бы перед лицом государя в голос не заржать. А они все прыгают да прыгают, пряжками звенят да бантиками трясут! Ну, да нам в поле все проще, там пушки да супостат, не до политесов луевых...
- Бог с ними, Петенька, с петимерами бестолковыми, ты-то чего с дороги желаешь?
- Да вот, Иван грозился чаем напоить!
- Так ступайте в беседку, а я разом, через десять минут и подадим.
Петр вынул из кармашка особые, "пушкарские" часы с поворотным лимбом и глянув на них прогрохотал, - Десять минут? Засекаю!
Дарья шлепнула его по руке, - Ну как был мальчишкой, так и остался, все бы тебе, господин генерал, шуточки шутить!
- А что нам еще остается, на салуццев разгул глядючи? Только шуточками и держимся... Ладно, пойдем, Ваня, чай твой цинский пить. Мне Ириней Потапович велел тебе десятка два вопросов задать и столько же просьб передать, это не считая тех бумаг, что я тебе привез. Больно хорошо у тебя статья про исчисление бесконечно малых вышла, он хочет, чтобы ты на себя всю математику в Киклопедии для проверки взял.
В беседке за самоваром, недавно перенятом у тех же цинцев, Петр сразу скинул свой короткий кафтанец с черными нашивками пушкарского генерала и остались оба друга в свободных белых рубахах - Петр в простой, а Иван в вышитой по вороту и рукавам.
- Таблицы наши зело хороши оказались! - гудел Петр, сжимая уже пятый стакан с чаем - Я-то поначалу боялся, что их начальники пушкарские не осилят, так нет же - кто сам сподобился, а иные хитрованы подобрали сержантов или там капралов помоложе, кто из коммерческих или царевых школ и с математикой крепко дружен и определили их "пушкарскими вычислителями". Поначалу только Тульский гаубичный полк таблицы освоил, а потом, как прочие увидали, что туляки с турком творят, так и остальные распробовали! Еще и соревнуются теперь друг с другом - кто не только быстрее пушки к бою развернет, но и точнее данные для стрельбы вычислит, и больше меткости покажет!
- Ну вот и хорошо, вот и ладно, хоть какая польза от моих трудов есть...
- Брось, Иван, ты же столько сделать успел! Одно исчисление бесконечно малых чего стоит, пусть вместе с Лейбницем да Нутоновым!
- Эээ, Петруша, не скажи. То, как ныне всем вокруг ведомо, Лопиталево дело. Маркизушка все сам постиг, придумал да нас с Готфридом да Исааком на путь истинный наставил, вразумил бестолковых, новые дали открыл...
- Брось! Что Лопиталь во главе Царева общества встал и на Университет покушается - то временно, и твоих заслуг наука российская никогда не забудет. Уйдет Борис - уйдут и временщики его французские да итальянские, все на круги своя вернется.
- Ой ли? Ты сам погляди, сколько власти Салуццо забрал, сколь вокруг его выкормышей! Хорошо, Ириней Потапович с Киклопедией держится, а сколько набежало в общества и университеты французов - яблоку негде упасть! Лопиталь с Вариньоном хоть понимание имеют, интеграл от дифференциала отличить могут, а ты вспомни, сколь вреда принес Ролль с его бреднями, когда две кафедры по его доносам разогнали! Вот скажи, неужто вам в армии вся эта свора не мешает?
- Мешает, еще как мешает. Но ты же сам говоришь - разные они, вон, помяни Вобана - француз же, пробу ставить негде, да никто про Севастьяна Петровича слова худого не скажет, только добром вспоминают! А всякие проходимцы... да мы же сами им путь наверх уступаем. Вон, хороший офицер - он редко когда дело свое захочет бросить и в штабе заседать. Там - начальство, там - кляузы неизбежные, к этому склонность иметь надо, а редко у кого и склонность, и совесть есть. Вот и лезут наверх всякие, пока мы такие добренькие и запачкаться боимся.
Бернулин помолчал, взглянул быстро Петру в глаза, накрыл его лапу ладонью и спросил, - Скажи, Петя, а неужто никто в армии не думал поменять это? Сила-то у вас, полки за вами...
Петр помрачнел и опустил глаза вниз, к стакану с чаем. Посопев и помолчав, он медленно выдал многажды обдуманное бессонными ночами.
- Есть такие разговоры, как не быть. Но... мы присягу давали государю. А идти против своего слова русской армии офицеру никак невозможно. Да и сам знаешь - как Федор Великий прадеда моего окоротил, так вся семья наша службу государю справляет беспорочно, и я тоже долгу и присяге государевой не изменю. Я так думаю, что сие нашествие французское послано нам Господом, в испытание стойкости и верности нашей. Сумеем выстоять, души и чести не потеряв - выстоит и Россия. В конце концов, Борис не вечен, а Салуццо без него не удержаться.
- А наследник? Ведь разгильдяй же вырос да этот, как его... ловелас.
- Ходок и бабник, кто спорит. Да только при смене государя завсегда силы при дворе меняются, а на Салуццо у многих зуб вырос, а держаться ему, кроме как за наследника, будет не за кого. А тот и сам без опоры -- на бабских перинах сторонников не заработаешь.
- Ждать и терпеть, значит...
- Выходит, так, Ваня, - просопел генерал, пряча глаза. И повисла бы в звонкой тишине лета долгая да неприятная пауза, да грохнуло у реки так, что Петр, в боях и походах проведший почти сорок лет, рванулся к кафтану и сабле. От воды потянуло пороховым дымом, залаяли собаки, заголосила птица в курятнике на заднем дворе, а над Тверцой разнесся мужской бас:
- Мишка, стервец такой, выпорю!!!
Обомлевший от взрыва Иван с облегчением выдохнул и поспешил успокоить почти изготовившегося к бою Петра:
- Видать, наш юный гений озорует.
- Гений?
- Мишка, сын приказчика моего Василия. Зело любопытен, все своим опытом проверить тщится, а в математике явный талан. Веришь, ему 12 лет, а он бесконечно малые постиг и многие мои задачи решает! Да вот и он, кстати, - показал Бернулин рукой на влекомого к беседке героя дня.
- Вот полюбуйтесь на него, Иван Николаевич! Пол-купальни развалил, всю рыбу перепугал, сам доской по лбу получил! - отец, изловивший Мишку сразу после взрыва, крепко держал его за ухо, - ну и что с тобой делать? Драть опять, как в прошлый раз? Что тебе за книгами да таблицами не сидится?
- Постой, Василий, не шуми. Михайло, ты зачем купальню развалил? - вопросил отрока Бернулин. Мишка, как положено, шмыгнул носом и уставился в землю. Но уйти в молчанку не получилось -- в дело неожиданно вступил Петр, успевший накинуть кафтанец.
- А скажи-ка мне, экс-пе-ри-мен-та-тор, ты где порох взял, а? - услышав незнакомое слово, отрок глянул на вопрошающего и совсем обомлел, уставившись на генеральский погон. - Молчишь? А знаешь ли, что кража пороха есть преступление воинское, за которое я, данной мне властью, могу тебя судить на месте, а?
Иван вытаращил от удивления глаза и уставился на Петра, но тот малость лягнул его под столом и лишь грознее встопорщил усы, да еще больше выкатил глаза.
- Не крал я! - буркнул малец.
- А откуда ж ты его взял тогда?
- Сам сделал!
- Ишь ты, какой шустрый! А из чего же ты его "сам сделал"? Нешто у тебя, Иван, в усадьбе пороховой заводец есть?
Бернулин только развел руками, -- Эскпериментатор! Сказывал же тебе...
- Давай, рассказывай, как порох сделал. Василий, друг мой, отпусти ухо, никуда он не денется, - скомандовал Петр, твердо взявший в свои руки допрос. Василий крякнул, но ухо отпустил и подтолкнул отпрыска вперед, в беседку.
- Знамо дело как -- из угля, серы да селитры. Перетер, истолок и смешал, да только не с первого раза вышло.
- Ага, ну, положим, уголь тут есть -- у тебя ведь, Иван, березовый-то пережигают? Так и думал, а селитра и сера откуда?
- Серу по весне на ярмарке выменял...
- Точно, мы тогда в Торжок ездили, и Мишку с собой взяли, а я все думал -- чего он около аптекарского помощника увивается? Осталось узнать, откуда селитра.
- Так выгребные ямы же в усадьбе есть, вот и заложил селитряницу за дорогой, ближе к роще.
- Однако, - протянул Петр, - а откуда ты способ сей вызнал?
- В книжке вычитал -- у Ивана Петровича книг много, я помимо учебников и читаю.
- Ого! - вырвалось у Петра, - значица, так. Иди в людскую и сиди там, пока тебя не позовем. А мы тут подумаем, что с тобой делать. Василий, отведи его, пожалуйста.
Глядя в удаляющиеся спины Василия с сыном, Иван покачал головой, - Пытлив парень без меры, до всего сам дойти пытается. Хорошая голова, да, боюсь, надзирать за такой буйной жаждой знаний сил у меня недостача.
- Хм, говоришь, в 12 лет бесконечно малые исчисляет? И смотри-ка, сам рецепт пороха нашел, сам, своими руками, изготовил и даже не побрезговал в выгребных ямах ковыряться, сам проверил... а знаешь, Ваня, есть одно хорошее место, где не только надзирать смогут, но и наставят на путь истинный, и научат, и большой толк из парня выйти может.
- Это что же за место такое, Петя?
- Да ты и сам его отлично знаешь -- Белкинская школа.
- Да кто его туда возьмет? Он же не твой и не мой сын, да и родитель его не увечный воин...
- Не мой, говоришь? А я так думаю, что слово генерал-бомбардира в школе еще кой-чего да значит. Возьму на обратном пути его с собой, и, ежели он экзамен выдержит, определю в Белкино. Кстати, откуда сей приказчик у тебя появился?
- Из поморов, как тридцать лет тому в Олонецкой да Архангельской губерниях голод случился, они на Тверь и подались, а еще лет через пяток у меня и осели. Василий все хозяйство ведет, без него я бы пропал просто, и ни копейки не присвоил -- все по совести делает. Да и Мишка честный малый растет -- сам видел, не юлит он и за других не прячется.
- Ну и хорошо, вели их обратно покликать.
Еще через малый час Василий с Мишкой снова предстали перед хозяином и его гостем, который и повел разговор.
- Василий, сколько нужно времени, чтобы купальню восстановить?
- Полдня.
- Это взрослому мужику, так? Тогда мое решение такое. Мишка -- до моего завтрашнего отъезда купальню вернуть в первобытное состояние. Буде сделаешь -- заберу его с собой и определю в Белкинскую школу на мой кошт. Не успешь -- пеняй на себя. Рразойдись!
И снова остались Иван с Петром одни в беседке.
- Не круто ли ты взял, парню всего 12 лет, он же за полдня не управится?
- То с умыслом. Один, ясное дело, не управится -- вот и посмотрим, хватит ли у него ума да напора артель малую из мальчишек собрать или кого из старших уговорить. Ты, на всякий случай, Василию скажи, чтоб он сам не помогал.
- Ну, это без нужды, сам понимает, что ему в поправку купальни соваться не след.
Тем же вечером артель из четырех ребятишек помладше и одного постарше, за которым пришлось бегать аж в Медное, закончив восстановление купальни, сидела за столом возле летней кухни и ждала, когда дед Никола, кашеваривший у Бернулина, выставит обещанную Мишкой артельщикам "царскую кашу". Было деду аж 75 лет и готовил он так, что и тверской губернатор не раз приглашал его к себе гостей удивлять -- и пока возраст да здоровье позволяли, бывал дед Никола в Твери частым гостем, благо тогда Иван Николаевич в своей усадебке появлялся редко, так что знаменитая его каша была немалой приманкой и Мишке на нее удалось собрать ребят легче легкого. А уж чем он там деда Николу уговорил -- то меж ними осталось.
- Ну что, артельщики, доставайте ложки! - дед выставил на стол чугунок, снял прикрывавшее его полотенце и принялся большим половником раскладывать белую и сладко пахнущую кашу по мискам, не обделив и себя. Малый час вокруг стола была тишина, только лишь ложки стукались о миски -- до того была хороша каша, что отрываться от нее на разговоры не было никаких сил. Но после двух добавок, которые, посмеиваясь в бороду, выдал дед Никола, закончилась и она и, вычистив миски и облизав ложки, ребята довольно вздохнули и откинулись на лавках.
- Деда, а почему эту кашу "царской" зовут? Вроде ни заморских плодов, ни пряностей в ней нет? - первым не утерпел (а кто бы сомневался!) любопытный Мишка.
- А потому, внучек, что кашу эту сам царь Федор придумал, да нас варить научил. И сколько сливок топить, и сколько засахаренных корочек да сушеных яблок, персиков и чернослива класть, да сколько на поду держать и сколько дробленых орехов сыпать.
- Как это -- сам царь придумал, да еще и тебя варить научил?
- А вот так вот. Учредил он кулинарную школу, для кухарей да поваров, где учили нас уму-разуму - и меня, и со всей России учеников, да из многих других стран тоже. Были и отроки, вроде меня, а попадались и умудренные повара, которые чужедальним царям да королям готовили, да все равно никто лучше батюшки Федора нашего Борисовича, царствие ему небесное, в готовке не понимал. И, бывало, что какой искусник немецкий и сумеет его неким кушаньем поразить, да царь Федор подивится-подивится, а потом... глаз у него верный был, многие вещи как насквозь видел, глубинную суть постигал. И вот возьмет он то самое кушанье, да приготовит его по-своему - когда легче да проще, а когда и ранее не виданное сделает, да такое, что и самые опытные кухари только ахали да руками разводили... Многое он знал да умел, внучки, а уж готовить любил -- да и то дело, все в государственных делах да заботах, только с нами и отдыхал душой, наверное...
- Деда, так ты что, самого царя Федора видел? - вдруг спохватился Мишка, никогда раньше не думавший, что "Кулинарная школа", про которую он уже слышал и полусказочный царь Федор были в одно время. А остальные-то вообще замерли -- никто и представить не мог, что знакомый с детства дед Никола, кухарь Бернулиных, мог видеть царя, про которого в народе уже полста лет пели песни да складывали сказки.
- Да вот как тебя сейчас. Сколько раз он к нам на занятия приходил, а меня как-то раз шинковать учил правильно -- на себя и от себя, прямо за руку взял и ножом водил, пока я не понял.
Все невольно посмотрели на морщинистую руку деда -- надо же, сам царь Федор, создатель Царства Богородицы на земле! Что сам царь с поваром разговаривал -- то никого не удивляло, в сказках царь Федор то кирасиром, то купцом переодевался да по земле своей ходил, с простым людом говорил да детей крестил, кривду выискивал да искоренял, а правду защищал. А вот то, что этим поваром был свой дед Никола, который сказочного царя видел, слышал и даже касался, было невероятным открытием.
- Многому он нас научил, и не только по кухарскому делу.
- Деда, расскажи!
- Ну, что успею, расскажу, а потом по домам, по домам...
Глава вторая. Михаил, Александр и Савва.
Дорога до москвы.
Московский дом Петра - Измайлово и ... ?
Наблюдение за полетом кленового семечка.
Новая Москва 1723 года, Кремль, собор етс
Московское торговое училище, Савва
Дорога в Белкино
Август в Белкино - дежурные по классам? Шувалов на "дальнем починке", Влекушина школа.
Экскурсии по школе.
Школьная форма (летом - полотняная рубах, штаны, панама. Босиком)
По дороге, в Москве, Петр принимает в сопровождение еще одного будущего белкинца, который переводится туда из Московского торгового училища - Савву (Яковлевича) Собакина. По дороге мальчики знакомятся и становятся приятелями. Несмотря на то, что Михаил на два года старше, он не имеет за плечами регулярной школы и потому оба попадают в один класс. Как новичкам, им назначают куратора-старшеклассника - Александра (Ивановича) Шувалова, который всего на год старше Михаила.