Вы помните, с чего мы начали данную главу о бессознательном?
Верно, с теории Пиаже об операциональной предметно-действенной природе человеческого интеллекта. Суть её заключается в том, что формирование первых мыслительных операций у ребёнка происходит исключительно как следствие его взаимодействия с предметами - переворачивания, перекладывания, пересыпания и переливания. Все эти изначальные действия служат отправной точкой в развитии интеллекта ребёнка, его умения выносить какие бы то ни было суждения об окружающем мире.
Почему глава о бессознательном была начата с концепции Пиаже о развитии разума у ребёнка?
Наверное, кто-то уже и сообразил, почему так... Но сейчас поясним уже более прямо.
В 1959-ом году американский психиатр итальянского происхождения Сильвано Ариети написал масштабный труд (без малого 700 страниц английского текста), в котором попытался вычислить определённые алгоритмы в работе безумия. Его книга "Толкование шизофрении" в 1975-ом получила Национальную Книжную Премию США и по сей день считается одной из лучших работ о шизофрении.
Название работы не зря созвучно с фрейдовским "Толкованием сновидений" - это было обусловлено тем, что рассматривая мышление психических "больных", Ариети пришёл к выводу об идентичности его особенностей с особенностями работы бессознательного, которые выявил Фрейд при анализе сновидений.
Здесь необходимо пояснить, что в мире, в принципе, существуют два подхода к пониманию шизофрении - медикаментозный (биологический) и психологический (он ещё с лёгкой руки журналистов называется "антипсихиатрией").
К сожалению, в рамках данной работы невозможно описать все аргументы против биологической модели шизофрении, которая за более чем сто лет так и не выявила никаких органических изменений в мозге человека, которые бы приводили к возникновению шизофрении, и так до сих пор не нашла никаких медикаментозных методов лечения этого явления.Обнаружена лишь связь шизофрении с изменением межполушарного взаимодействия, отличающаяся от таковой у "здоровых" людей в норме (поскольку в разных функциональных состояниях это взаимодействие может изменяться и у "здоровых" людей), но причина же этого явления до сих пор так и не ясна.
Согласно психологической модели шизофрении, суть этого "заболевания" заключается в уходе человека в себя, в "схлопывании" его внутреннего мира по причине неприемлемости мира внешнего. В самых различных исследованиях начиная с середины прошлого века была установлена жёсткая связь между условиями жизни, эмоциональной атмосферой в семье, где растёт ребёнок, и вероятностью возникновения шизофрении. Накоплено колоссальное число данных, показывающих, что уровень шизофрении выше среди бедных слоёв населения и среди представителей национальных меньшинств в разных регионах. Грубо говоря, шизофрения, с точки зрения психологического понимания, - это не что иное, как уход человека в мир своих представлений и фантазий от внешнего мира в связи с его невыносимыми для индивида условиями. Ещё в 1956-ом Бейтсоном, Вацлавиком и другими была разработана так называемая концепция "двойного послания", обозначающая ситуации, в которых человек получает противоположные по смыслу сигналы от окружения. К примеру, сначала мать говорит ребёнку сделать одно, а пока он это делает, у неё вдруг меняется настроение, и когда ребёнок предъявляет ей результат её же задания, она только раздражается и кричит на него.
Существуют прямые и чёткие взаимосвязи (и это подтверждено в многочисленных исследованиях разных лет) между такими факторами, как уровень бедности и принадлежность к национальному меньшинству и распространённостью шизофрении.
Также в неоднократных исследованиях было установлено, что уже в самой семье человека, впоследствии "заболевающего" шизофренией, витает атмосфера ненормальности, неадекватности с преобладающими эмоциональными пиками и негативными реакциями. Иными словами, шизофрения - это результат нарушения нормального межличностного общения.
С точки зрения психоанализа, шизофреник всего-навсего замыкается на своём собственном воображении с целью уйти от непонятного ему и неприятного внешнего мира. Таким образом, поведение шизофреника, его бред и его галлюцинации - это не что иное, как бессознательное, выплеснувшееся наружу. Надо отметить, что пресловутые бред и галлюцинации тоже поддаются толкованию, если к ним осуществлять подход, предложенный Фрейдом для толкования сновидений.
"...мы были бы в состоянии понять делирии душевнобольных и оценить их как информацию, если бы не предъявляли к ним тех же требований, что и к осознанному мышлению, а толковали их с помощью тех же приёмов, что и сновидения" (Фрейд, "Остроумие и его отношение к бессознательному", 1905).
Для психоанализа разница между неврозом и психозом не качественная, а исключительно количественная.
Действительно очень жаль, что в рамках данной работы нецелесообразно излагать все пункты психологического подхода к шизофрении, но для интересующихся можно порекомендовать работу целой группы психиатров самых разных частей света -книгу "Модели безумия". Этаработа является одной из немногих доступных русскоязычному читателю масштабных работ, где рассматривается возникновение шизофрении в свете нарушенного социального взаимодействия. Заказать книгу можно на сайте http://www.pro-psy.ru/, и вам любезно пришлют её из Ставрополя по почте; обойдётся, правда, почти в 600 рублей, но оно того стоит.
Главное сходство между мышлением шизофреника и работой сновидения, озвученное Ариети, заключается в том, что "как бессознательное, так и шизофренический разум могут воспринимать два или более объекта как идентичные, в случае, если эти объекты обладают некоторыми идентичными ассоциативными атрибутами" (цитирую по Филу Моллону, 2002).
К примеру, с точки зрения сновидения и "логики" шизофреника, справедливо следующее суждение: Билл - британец, премьер-министр Великобритании - тоже британец... Следовательно, Билл - это и есть премьер.
Как бессознательное, так и мышление при шизофрении признают два явления эквивалентными, абсолютно тождественными, если они обладают даже всего одной сходной чертой.
Для шизофреников типичны такие высказывания:
"Я люблю свободу. Швейцария любит свободу. Значит, я - Швейцария".
"Я - девственница. Дева Мария - девственница. Значит, я - Дева Мария"
Всё это аналогично тому, как в сновидении половой член может обозначаться любым другим продолговатым предметом. Или же, если говорить более цельно и здраво - в сновидении ЛЮБОЙ продолговатый предмет может быть тождественен ЛЮБОМУ другому продолговатому же предмету (это упрёк классическому фрейдизму за чрезмерную акцентуацию на сексуально-генитальной теме, который любой продолговатый предмет склонен расценивать почти исключительно как символ пениса, а не, к примеру, поезда, на котором ты не очень хочешь куда-то ехать, а надо; не самолёта, на котором боишься завтра лететь; не хоккейной клюшки, если через неделю у тебя решающий матч, и ты очень волнуешься).
Или более курьёзный пример из психиатрической практики...
Доктор спрашивает страдающего шизофренией, почему тот прекратил играть на скрипке? Больной возмущается: что? Вы думаете, я соглашусь мастурбировать публично? (Segal, H. 1957).
Таким образом, что шизофренический "разум", что мышление бессознательного - оба эти явления в своей основе имеют метафорическое и метонимическое смещения.
Метафора и метонимия лежат в основе любого символизма.
Но где в онтогенезе человеческой особи мы впервые сталкиваемся с метонимией и метафорой? Где два этих явления ВПЕРВЫЕ появляются на сцене человеческой психики?
Ошибкой будет полагать, что в школьном кружке литературы...
Не зря ведь тот же Ариети дал определение, согласно которому шизофрения - это прогрессирующий целенаправленный регресс, возникающий в связи со стремлением индивида избавиться от тревоги путём неосознаваемого, но всё же целенаправленного возврата на нижние уровни своей психики. То есть на уровни психики, которые властвовали на самых ранних этапах онтогенеза - к стадии детского мышления.
В общем, наверное, кто-то уже догадался, что впервые метафорический и метонимический переносы в суждениях и действиях человека встречаются на стадии допонятийного мышления ребёнка... Собственно, потому мы и начали эту главу о бессознательном с изложения сути исследований Жана Пиаже и Льва Семёновича Выготского.
Исследуя развитие понятий у ребёнка, гений отечественной психологии обнаружил, что сначала мышление преодолевает ряд ступеней, каждая из которых характеризуется определённым способом обобщения воспринимаемых явлений. На одной из ступеней этого развития, которую Выготский окрестил ассоциативной, связь между предметами отслеживается на основании тождества хотя бы одного их признака. Вокруг предмета, используемого в эксперименте, ребёнок нагромождает целый ворох других предметов, но не случайным образом, а на основании сходства лишь некоторых или даже всего одного признака.
"...одни - на основании того, что они имеют тождественный с данным предметом цвет, другие - форму, третьи - размер, четвёртые - ещё какой-нибудь отличительный признак, бросающийся в глаза ребёнку". (Выготский, "Мышление и речь", 1934).
Ребёнок одним и тем же словом называет кошку, меховой воротник (потому что мягкий и пушистый, как кошка) и вилку (потому что царапается, как кошка).
Выготский справедливо замечает, что данный тип мышления можно назвать комплексным, поскольку обобщение в нём производится на основании самых различных свойств предметов, в то время как при образовании понятия используется обобщение по одному признаку. Если в построении комплекса участвуют самые разные предметы, между отдельными из которых, взятыми через одно, казалось бы, нет ничего общего, то в построении понятия все объятые предметы имеют в своей основе что-то общее. К примеру, образование понятия по признаку А приведёт к тому, что в это понятие будут входить пары АВ, АС, АD и т.д. Но при формировании комплекса связь предметов будет проводиться по совершенно иному типу. В комплекс, ядром которого является АВ, будет входить АА (по сходству элемента А), ВВ (по сходству элемента В). Но в итоге, если изъять из комплекса его изначальное ядро (АВ), то мы обнаружим, что между оставшимися элементами и вовсе нет никакой связи. Это как в примере с кошкой, меховым воротником и вилкой - кошка является ядром комплекса, объединяя в себе воротник и вилку, но стоит нам убрать её из цепочки, как между воротником и вилкой нам уже будет невозможно найти что-то общее.
Гений отечественной психологии указывает, что в основе комплекса лежат фактические связи, открываемые в НЕПОСРЕДСТВЕННОМ ОПЫТЕ.
Именно в ассоциативно-комплексном мышлении ребёнка и заложена основа метафоры в мышлении взрослого.
Но если метафора является приёмом, осуществляемым в поле вербальной деятельности, то ассоциативно-комплексное мышление осуществляется в предметно-действенном поле и является первичным в онтогенетическом плане в отношении всякой вербальной деятельности. Иными словами, тот способ, которым ребёнок в данный период своего развития производит всякую группировку и сериацию, является основой известного нам языкового приёма метафоры, который в СОЗНАТЕЛЬНОЙ деятельности формируется несколько позже.
И действительно, мы можем указать человеку на его спящую свернувшуюся клубком кошку и спросить:какой породы воротник? И будет понятно, что это метафора. Но когда всё то же самое проделывает ребёнок, используя одно и то же слово для обозначения кошки и воротника, мы понимаем, что это не столько привычная нам метафора, сколько особенности его мышления.
Но ещё более интересно, что когда всё то же самое проделывает и человек с диагнозом "шизофрения", мы уже совсем не склонны усматривать в этом метафору или какую-либо форму мышления, а с большей охотой и лёгкостью отнесём это явление к бреду умалишённого.
Сходство мышления малого ребёнка с мышлением бессознательного в сновидениях и с мышлением шизофреников. Фрейд был прав, когда называл сновидение маленьким психозом. И также был бы прав, если бы втиснул сюда и ребёнка.
Шизофреник и ребёнок в известном смысле схожи. Отличаются они лишь тем, что в своей регрессии шизофреник стремится к той точке, откуда стартует ребёнок, а ребёнок в своём прогрессе стремится к точке, откуда стартует шизофреник.
Исходя из стадий развития мышления ребёнка, мы видим, что исключительно собственный опыт и непосредственный контакт с предметами и возможность оперирования ими являются первоосновой метафоры как в семантическом плане в целом, так и в вербальном в частности. Таким образом, метафорический перенос в онтогенезе особи человека впервые осуществляется в предметно-действенной сфере. Но и с течением времени он никуда не исчезает, а остаётся в глубинах психики, откуда периодически и проявляется в вербальной сфере в виде общеизвестного языкового приёма метафоры и в сфере бессознательного и психотического мышления в виде процесса смещения.
Понимание метафор детьми происходит уже с 5-6-летнего возраста, а к 11-12 годам понимаются уже почти все предъявляемые метафоры (Николаенко, 2005).
Но при изучении формирования детского мышления мы сталкиваемся, как можно уже понять, не только с первым проявлением метафоры, но и с первым же проявлением метонимии. Разумеется, поначалу она также проявляется в предметно-действенной сфере (некоторые исследователи называют её ещё практической метонимией).
Метонимия встречается сразу в следующей же фазе развития комплексного мышления ребёнка (образуемые в этой фазе комплексы Выготский называл комплексами-коллекциями). В эксперименте к исходному элементу АВ ребёнок стремится добавить элементы CD и EF.
Выготский указывает, что ребёнок приходит к построению таких комплексов-коллекций, подбирая предметы в конкретные группы по признаку функционального дополнения - к примеру, стакан, блюдце и ложка образуют один из таких комплексов, чему учит ребёнка его наглядный опыт. Далее гений отечественной психологии резюмирует: комплекс-коллекция есть обобщение вещей на основе их соучастия в единой практической операции, на основе их функционального сотрудничества...
Именно данная вторая фаза в развитии комплексного мышления ребёнка является по своей сути прямым предшественником метонимии, в которой смысловое значение явления переносится на другое явление, с которым первое совпадает во времени или пространстве, либо по другому признаку (типа пресловутого функционального сотрудничества).
Но выражение метонимического переноса в мышлении ребёнка на этой фазе не заканчивается, а скорее только даже намечается, поскольку основное развитие его происходит в следующую фазу, которую Выготский окрестил фазой цепного комплекса.
На данном этапе ребёнок выстраивает предметы в единую цепочку, где предмет 1 может быть сам по себе никак не связан с предметом 3, но зато по разным признакам оба они могут быть связаны с предметом 2.
В эксперименте принцип связи в цепном комплексе описывается так: к жёлтому треугольнику ребёнок выкладывает несколько других угловатых фигур, затем, если вдруг последняя из них оказывается синяя, выкладывает рядом другие фигуры, которые также синие, но при этом они уже могут быть окружностями. Далее уже выкладываются фигуры с округлыми очертаниями, невзирая на цвет...
В схематическом виде фазу цепного комплекса можно описать следующим образом: АВ => AC => BC => CD => DA => AB и т.д.
Таким образом, в цепном комплексе отсутствует некий структурный центр, поскольку каждый новый элемент, входящий в цепь на основании, казалось бы, всего одного единственного признака, входит в неё не с одним лишь этим признаком, но с целым рядом своих собственных признаков, любой из которых уже дальше может быть использован как отправная точка для последующих связей.
По этой причине в цепном комплексе отсутствует какая-либо иерархия. Стандартное логическое отношение общего к частному оказывается нарушенным, поскольку исходный элемент в итоге оказывается не общим для всех последующих, но даже сам может стать их частью.
АВ => AC => BC => CD => DA => AB
Можно взять за отправную точку любой из элементов цепи и раскручивать её в обоих направлениях - как вперёд, так и назад, значения это не имеет. Если изначально возьмём ВС и примемся раскладывать цепной комплекс на его основании, то уже скоро мы можем выделить из его "дочерних" элементов элемент DA и поймём, что с первичным ВС он связан совершенно опосредовано, что уже сложно сказать, является ли он его частью. Особенно когда мы обнаружим, что цепной комплекс, берущий своё начало от DA дальше будет включать в себя и элемент ВС, который поначалу мог казаться нам более общим во всей цепи... В итоге в цепном комплексе мы наблюдаем, как самым необычным образом нарушается отношение общего к части и части к общему.
Подытоживая насчёт данной фазы в развитии мышления ребёнка, Выготский прямо обозначает его существенную черту как "слияние общего и частного". Мы, в свою очередь, вспоминаем здесь такой тип метонимии, как синекдоха.
Метонимический перенос при синекдохе осуществляется по типу связи "часть = целое" или "целое = часть".
Синекдоха идеально совпадает по своей сути с мышлением ребёнка в стадии цепного комплекса. Выготский приводит такой пример суждения ребёнка на основании цепного комплекса: ребёнок видит плавающую в пруду утку и называет её словом "ква". Потом этим "ква" он начинает называть вообще всякую жидкость (поскольку утка плавала в воде) - даже молоко в бутылочке он называет отныне "ква". Спустя какое-то время ребёнок видит монету с изображением орла - теперь и монеты получает название "ква" (поскольку орёл и утка относятся им в одну "птичью" категорию). Ну а затем уже по аналогии с монетой название "ква" получают и все прочие округлые предметы.
В данном примере практического цепного комплекса имеются и метонимическая и метафорическая связи. Но особенно интересен момент самого названия утки посредством слова "ква"... Это слово возникает по аналогии с кряканьем утки, которое слышал ребёнок. Но дальше ведь он начинает использовать кряканье утки (часть) для обозначения самой утки (целое). И здесь мы опять видим синекдоху.
Подобным же образом происходит, когда ребёнок видит собаку, показывает на неё пальцем, оборачивается к маме и, то ли спрашивая, то ли обозначая, произносит довольное "Ав!"
Наблюдения за детьми дают нам основание полагать, что на одном из ранних этапов развития своего мышления они начинают подразумевать то или иное явление путём указания на какую-либо существенную его часть. В этом мы и обнаруживаем первейшую метонимию в онтогенезе особи, проявляющуюся в предметно-действенном поле, которая лишь годы спустя переберётся в поле вербальной деятельности.
То же самое и чуть раньше мы обнаруживаем и в отношении метафоры.
Оба эти явления формируются в ходе взаимодействия ребёнка с окружающей средой, в ходе манипулирования разнородными предметами как результат первых и весьма неумелых попыток обобщения на основании каких-либо признаков.
Именно эту точку мы и должны считать отправным моментом в возникновении механизмов метафорического и метонимического переносов в психике человека, откуда они потом перебираются в бессознательное, и к которым в последствии вновь регрессирует шизофренический "разум".
"...изменения личности и сознания действительности при шизофрении непосредственно вытекают из соскальзывания мышления со ступени понятий на ступень комплексов" (Выготский, "К проблеме психологии шизофрении", 1932).
Тот факт, что механизмы сгущения и смещения не присущи бессознательному изначально, проскакивает уже у самого Фрейда, только весьма косвенным образом - а это может означать, что он и сам этого не понимал. Он лишь утверждал, что детям сняться всегда почти "прямые" сны - в них всё предельно ясно и ничто не требует дешифровки, поскольку ничего ещё не закодировано.
Если ребёнок видел днём купленную родителями вишню, но ему запретили её есть, то ночью ему конкретно снится, как он поедает желанную вишню. Всё прямо и чётко.
Взрослому в таком случае бы приснилось сновидение, как он с восторгом рассекает по ночному городу на "9-ой" модели "ВАЗ", а вдоль дорог стоят вереницы женщин, желающих с ним прокатиться, кто-то из них и вовсе почти раздет - в одних лишь ночнушках.
Почему именно "9-я" модель "ВАЗ"? Да потому что на заре капитализма в 93-м этот мужчина с радостью выплясывал с девчонками на дискотеках под песню "Вишнёвая девятка" группы "Комбинация".
"9-я" модель "ВАЗ" => "Вишнёвая девятка" => вишни, которые ему не удалось попробовать минувшим днём.
Женщины вдоль дорог => девушки, с которыми он отплясывал годы назад под "Вишнёвую девятку".
Ночнушки => группа "Комбинация" (в те годы женская ночнушка называлась "комбинацией" или просто "комбинашкой").
Тогда даже ходила шутка на тему "текстильного" названия этой девичьей группы: "Комбинация" и Иосиф Кобзон объединяются в группу "Комбинезон".
То есть всего лишь нереализованное желание отведать вишен, привело к формированию такого забавного сновидения, в котором проявляется и сгущение, и смещение, и прочая абракадабра. И сравните всё это с простым, как деревенская женщина, сновидением ребёнка - разница колоссальная. И есть она потому, что психике ребёнка ещё неизвестна стадия комплексного мышления с её механизмами метафоры и метонимии - именно в силу этого бессознательному пока и недоступны сгущение и смещение.
Но не стоит забывать и о втором факторе в формировании сновидения, помимо его механизмов, - это средства. То есть образы и понятия.
В голове взрослого образов, полученных наглядным путём из жизни, неимоверное множество, а потому сравнить всё тот же половой член он сможет с гораздо большим числом предметов, чего никак не скажешь о ребёнке, который дальше аналогии с морковкой или палочкой эскимо вряд ли продвинется.
Таким образом, для формирования "типичного" сновидения требуются не только механизмы (сгущение и смещение), но и средства - предметы из жизни, багаж наглядного жизненного опыта. Это, кстати, говорит о том, что сновидения Александра Друзя зачастую могут быть более сложными и насыщенными образами, чем сновидения развесёлого столяра из села Шушенское.
Именно отсутствием средств сновидения объясняется и отсутствие визуальных сновидений у слепых от рождения людей (Налчаджян, 2004). Сновидения таких людей состоят из тех образов, которые они могли почерпнуть прочими функционирующими органами чувств - тактильные образы, обонятельные и слуховые.
Здесь мы можем и должны сказать, что бессознательное в известной степени индивидуально. Если брать средства бессознательного (образы), то это, безусловно, понятно сразу. Но, по всей видимости, это мы можем сказать и о его механизмах...
Суть вот в чём...
Согласно представленным выше данным, бессознательное - это не нечто загадочное, как считают некоторые исследователи (особенно юнгианцы), не некая метафизическая terra incognita. Бессознательное - это психика ребёнка со всеми её мыслительными категориями, которыми она овладевает до определённого возраста.
Когда была начата данная глава (а было это аж в декабре 2008-го), я всё так же собирался показать, что бессознательное - это малый ребёнок, который в нас остаётся, несмотря на весь опыт, приобретаемый нами в дальнейшем. Поскольку изначально было рискованно обозначить хоть какую-то анатомическую локализацию бессознательного (я о правом полушарии), то я и собирался ограничиться лишь условным разделением психики на инстанции, в основании которых и было бы положено мышление ребёнка, продолжающее сосуществовать с более высокими инстанциями одновременно. Но вдруг всплывшая для меня гипотеза Майкла Газзаниги придаёт сил, поскольку в ней я нахожу поддержку опытного физиолога своим простым жизненным наблюдениям и "диванным" рассуждениям.
Гипотеза о том, что созревание мозолистого тела, происходящее в мозге ребёнка примерно до 10 лет, является причиной возникающей функциональной асимметрии полушарий и, по сути, блокирует в правом полушарии те навыки, которые оно приобрело к тому моменту, кажется чертовски привлекательной. Она объясняет, каким именно образом в психике человека оказывается "заперт" ребёнок. Дальнейшее развитие высших психических функций (речь, сознание, формальная логика) происходит уже только в левом полушарии, тогда как в плане мышления навыки правого полушария остаются на уровне ребёнка. Развивается лишь специализация на функциях пространственного ориентирования и восприятия контекстуальной информации.
Вспомните 16-летнего Пола - испытуемого Газзаниги. Вспомните, как на вопрос, кем он хочет стать, сознающее левое полушарие ответило "чертёжником", а правое - "автогонщиком"... Не кажется ли этот ответ инфантильным? Безусловно, это так. Равносильно бы, как правое полушарие взрослого гражданина СССР утверждало, что хочет быть космонавтом.
Левое полушарие 16-летнего паренька даёт уже в значительной степени "взрослый" ответ, социализированный, тогда как правое всё ещё одержимо детскими фантазиями на тему машин и автогонок.
Выготский и Пиаже отмечали, как ребёнок, будучи не в силах логически объяснить что-либо в воспринимаемых им явлениях, обычно просто склоняется к перечислению признаков самого явления, тем самым давая знать, что в его понимании этого достаточно для того, чтобы "всё понять".
- Почему трава зелёная?
- Потому что она растёт...
- А почему солнце жёлтое?
- Потому что высоко...
То же самое гений отечественной психологии указывал и относительно попыток ребёнка дать объяснение названию любого явления.
"Корова называется "корова", потому что у неё рога, "теленок" - потому что у него рога ещё маленькие, "лошадь" - потому что у неё нет рогов, "собака" - потому что у неё нет рогов и она маленькая, "автомобиль" - потому что он совсем не животное" (Выготский, "Мышление и речь", 1934).
В мышлении ребёнка название предмета намертво прикреплено к самому предмету. Если спросить у него, можно ли переименовать предмет, дать ему другое название, он отвечает категорическое "нет", потому что название - это одно из собственных и неотъемлемых свойств явления, как и его внешний вид, запах, вес и т.д. В понимании ребёнка, корову никак нельзя назвать чернилами, а чернила - коровой. Всё потому, что чернилами пишут, а корова даёт молоко... Ребёнок ещё не понимает всей условности названия и его обособленности от самого предмета.
И всё это удивительным образом совпадает с теми ответами, которые даёт правое полушарие при сходных же вопросах. Ещё в 60-е советские исследователи (В. Л. Деглин и Л. Я. Балонов) показали, что при блокировании (с помощью односторонней электросудорожной терапии) правого полушария левое превосходным образом отвечало на все задаваемые вопросы, логика, как и следовало ожидать, присутствовала в рассуждениях. Но когда блокировали левое полушарие, и отвечать могло только правое, ответы его оказывались очень интересными...
Правое полушарие спрашивают"Почему солнце называется солнцем?"
И получают ответ "Потому, что оно светит" или "Потому, что оно яркое".
Правое полушарие спрашивают "Почему хлеб называется хлебом?"
И получают ответ "Потому, что он вкусный" или "Потому, что он мягкий"...
Ответы что-то напоминают, верно?
Когда у правого полушария спрашивали, можно ли давать предметам другие названия, оно непременно давало отрицательный ответ. Предмет нельзя назвать никак иначе, кроме как таким образом, как он уже называется.
В то время как при нормально функционирующем левом полушарии пациенты утверждали, что названия предметов - чистая условность, и их можно менять, как угодно (Деглин, Черниговская, 1984, 1986).
Таким образом, и в понимании правым полушарием явлений окружающей действительности (в том числе и отношение к названиям предметов) мы вновь наблюдаем исключительно "детское" объяснение сути вещей. "Детское" отношение в осмыслении действительности. "Детское", потому что оставшееся на уровне допонятийного мышления.
Разумеется, факт значительного присутствия инфантильных особенностей в работе бессознательного отмечал ещё сам Фрейд, наиболее явно это проявляется при остроумии. Изучая принцип формирования острот, Фрейд подмечал, что "мышление на мгновенье переносится на детскую ступень". В связи с этим он прямо говорил: "Инфантильное - источник бессознательного [...] Особая бессознательная обработка - не что иное, как инфантильный тип мыслительной деятельности" (Фрейд, "Остроумие и его отношение к бессознательному", 1905).
Концепция "ребёнка внутри нас" послужит нам в дальнейшем хорошим (и чуть ли не основным) подспорьем в развитии многих тезисов нашей радикальной психологии: особенно когда речь пойдёт о тех моментах психики и поведения человека, которые современной наукой считаются врождёнными, но будут объяснены нами исключительно как результат специфических условий первичных стадий онтогенеза.
Но давайте задумаемся вот над чем...
В первой главе мы упоминали о том, что индивидуальный опыт и степень насыщенности среды стимулами влияет на дальнейшее развитие мозга. Это всё отлично согласуется с операциональной концепцией развития интеллекта Пиаже, суть которой в том, что ребёнок из начальных действий с предметами извлекает первооснову для своих логических структур. Переворачивая предметы, передвигая, вставляя их друг в друга, ребёнок отслеживает результаты своих действий, которые постепенно в ходе многократных манипуляций формируют в его представлении определённую картину о соотношении размеров и массы предметов, об изменчивости-постоянстве их характеристик в процессе взаимодействия и преобразования. Именно эти первоначальные элементарные манипуляции с предметами и становятся основой для развития дальнейшей мыслительной деятельности ребёнка, для формирования его логики.
Операции, изначально совершаемые только вовне, постепенно переходят во внутренний план и становятся операциями, совершаемыми в уме. Так формируется мышление - путём интериоризации.
Если мы представим себе ребёнка, который с самого рождения и до подросткового возраста содержался в совершенно пустой комнате с белыми стенами и не имел никакого контакта не только со взрослыми, но и даже с какими-либо предметами типа кубиков или шариков, то мы можем быть абсолютно уверены, что в 16 лет уровень его интеллекта ничуть не превосходит таковой у новорожденного агукающего карапуза.
Тут всё верно. Потому активное взаимодействие с предметами окружающей действительности, безусловно, является первоосновой в развитии интеллекта. Но у Пиаже в его теории был один момент: он считал, что сначала в мозгу ребёнка происходит некоторое биологическое созревание, которое затем и делает возможным усвоение определённого обучения.
То есть, по Пиаже, лишь некое спонтанное, биологически обусловленное, изменение в структуре мозга определяет дальнейшее развитие интеллекта ребёнка. Сначала происходит это гипотетическое созревание мозга, а уже затем делается возможным усвоить какое-то обучение... Якобы происходящее развитие делает возможным обучение.
На самом деле это был очень пикантный и сомнительный момент в подходе Женевской школы к развитию интеллекта. С прямо противоположным подходом выступила наша доблестная Московская школа, которая заявила, что именно обучение (опыт) производит всякое развитие.
"Развитие возможно лишь в том случае, если происходит учение и научение" (Гальперин, Эльконин, 1967).
Если выразить всю суть позиций в противостоянии Московской и Женевской школ в вопросе о принципах зарождения и развития интеллекта в нескольких словах, то она выглядела бы так:
Женева: обучение происходит в силу развития психики.
Москва: развитие психики происходит в силу обучения.
Но на одних лишь утверждениях "москвичи" не остановились, а принялись решительно доказывать правоту своих взглядов в экспериментах.
В своих работах Пиаже активно пропагандировал строгую стадиальность в развитии интеллекта ребёнка. Он постоянно обозначал, что такая-то стадия мышления свойственна приблизительно такому-то возрасту, такая-то стадия - такому-то возрасту... Эта любовь к непременному обозначению возраста прямо вытекала из его убеждения, что развитие происходит в силу биологических причин, а потому должно происходить приблизительно в одинаковом возрасте у всех детей.
У гения отечественной психологии Выготского (лидера Московской школы, который мастерски вступил в противостояние с мощной теорией Пиаже ещё 80 лет назад) тоже была своя концепция стадий развития интеллекта. Правда, знакомясь с ней, вы не встретите тут и там разбросанных привязок к возрасту детей - всё потому, что согласно его воззрениям, стадия не привязана к возрасту, а зависит всецело от имеющегося опыта индивида.
Чтобы доказать верность своей точки зрения, "москвичи" провели ряд тщательно продуманных экспериментов (Бильчугов, 1979; Гальперин, Георгиев, 1961; Обухова, 1972; Филиппова, 1976), в ходе которых удалось доказать, что даже у детей более раннего возраста можно сформировать такие мыслительные операции, возникновение которых Пиаже считал возможным лишь в более позднем возрасте. Так, аспирантке Гальперина с будоражащей мужскую фантазию фамилией Тепленькая удалось по особой методике своего руководителя (метод поэтапного формирования умственных действий) сформировать понятия о принадлежности к классу и о соотношении классов в иерархической системе у детей 6-7 лет, тогда как, согласно убеждениям Пиаже, последняя операция осваивалась детьми только к 13-14 годам (Тепленькая, 1966).
"У нескольких поколений отечественных психологов формировалось представление, что Выготский разбил "наголову" концепцию Пиаже" (Обухова, 2001).
В общем, Московской школе удалось доказать, что развитие мыслительных способностей зависит не от каких-то гипотетических биологических факторов созревания мозговых структур, но зависит от опыта. И если этот обучающий опыт представить ребёнку должным образом структурированным, то его умственное развитие будет происходить много быстрее, нежели если бы этот опыт приобретался ребёнком совершенно самостоятельно стихийным образом метода проб и ошибок.
Иными словами, если ребёнка целенаправленно и грамотно обучать, то его развитие, естественно, ускорится.
Но к чему это я всё?
Да к тому, что если у некоторых детей, чей опыт превосходным образом структурирован, уже в раннем возрасте могут сформироваться такие типы мышления, какие у большинства появятся лишь позже, то означает ли это, что и бессознательное такого ребёнка будет в своём арсенале иметь уже не те примитивные мыслительные операции, свойственные основной массе людей, но и более зрелые категории?
Если мы полагаем, что операциональная структура бессознательного активно формируется приблизительно до 10-летнего возраста (в связи с созреванием мозолистого тела), то значит ли это, что у тех детей, чьи интеллектуальные категории к этому времени ушли несколько вперёд, бессознательное также будет оперировать и этими категориями?
Или, говоря проще, может ли статься так, что у одних людей бессознательное "умнее", чем у других? Может ли бессознательное одних проделывать такие операции, которые были бы не под силу бессознательному других?
По идее, нет никаких причин, которые бы мешали нам ответить утвердительно.
В силу того, что мы полагаем, что активное формирование операциональной структуры бессознательного заканчивается в раннем школьном возрасте, а может, и чуть раньше, то мы вполне должны допускать, что любые качественные изменения в мышлении ребёнка в течение этого периода также переходят в операциональную структуру бессознательного.
В принципе, именно таким допущением можно объяснить те некоторые случаи, с которыми сталкивались разные исследовательские группы при изучении людей с расщеплённым мозгом, когда вдруг обнаруживалось, что правое полушарие какого-либо испытуемого выполняло задания не по той же привычной схеме, что у других, но на ином уровне (когда данные исследований Зайделя расходились с данными Леви, и когда в рамках одного и того же исследования, но у разных испытуемых демонстрировались разные способности полушарий).
Всё это в итоге вносило определённую сумятицу в обобщающие выводы исследователей - одни данные говорили о том, что правое полушарие способно лишь на то и на это, а другие данные говорили, что оно вот на то способно плохо, на это ещё хуже, а вот хорошо только на это... А ведь вся дилемма могла заключаться в том, что попросту исследовались правые полушария разных людей с разным опытом в раннем детстве. Именно этот опыт и приводил к формированию в чём-то уникальных правых полушарий с уникальным набором способностей.
Да, у большинства людей формирование интеллекта в детстве происходит преимущественно стихийно - в результате самостоятельного и непоследовательного контакта с предметами. Но у некоторых данный опыт может быть изначально более удобным образом структурирован, упорядочен, особенно в тех случаях, когда с формирующейся психикой ребёнка целенаправленно занимаются по специальным методикам взрослые. Тогда между суждениями детей из этих двух групп мы сможем обнаружить бездну... Ну а если не бездну, то хотя бы глубокий ров. Но вот именно этот ров мы и будем обнаруживать в мыслительных способностях правых полушарий уже взрослых людей.
Наверняка и то, что наблюдавшееся в случае с 16-летним пациентом Газзаниги Полом преимущественно негативное эмоциональное состояние правого полушария также является индивидуальным явлением, зависящим от эмоциональной среды внутри семьи, в которой происходил ранний онтогенез "правого полушария".
Таким образом, операциональные характеристики правого полушария (и, видимо, бессознательного в целом) не являются общей внутривидовой категорией, но во многом определяются индивидуальными особенностями раннего онтогенеза. Безусловно, есть всё же масса характеристик, присущих чрезвычайному большинству человек в силу того, что в их раннем развитии также присутствовали чрезвычайно схожие условия - в частности, это пресловутое комплексное мышление, навечно оседающее в правом полушарии в виде метафоры и метонимии, потому что опыт взаимодействия с предметами окружающей действительности почти у всех детей не систематизирован преднамеренно взрослыми, а проходит стихийно, что приводит к более медленному развитию высших мыслительных категорий, чем возможно.
В общем-то, мы не делаем большого открытия, когда утверждаем, что формирование мышления большинства детей является процессом стихийным и почти никак не направляемым взрослыми. Вмешательство родителей очень уж опосредованно представлено в этом процессе - лишь редкие единицы из них целенаправленно занимаются с детьми по специальным методикам с целью ускоренного развития их интеллекта. Почти каждый ребёнок вынужден открывать для себя мир сам - с самого начала и методом тыка. Для большинства родителей разум является чем-то само собой разумеющимся и развивающимся самым естественным образом. Что уж говорить о тех, кто и вовсе считает, что эта высшая психическая функция передаётся по наследству.
Можно смело сказать, что каждый ребёнок открывает для себя этот мир по-новому - с самых основ, с первых тактильных ощущений, в прямом смысле наощупь.
Каждый новый ребёнок... Сотни тысяч детей каждый день... Снова и снова...
Это поистине грандиозно.
Уже несколько десятилетий ведётся дискуссия на тему зависимости работы полушарий и комиссур мозга от пола. В итоге то поступают данные о том, что у женщин мозолистое тело толще, чем у мужчин (de Lacoste-Utamsing & Holloway, 1982), то, наоборот, поступают данные, что у мужчин мозолистое тело толще (Bishop & Wahlsten, 1997).
Но исходя же из нашего постулата психического детерминизма, обозначенного в первой главе, можно полагать, что размеры и функционирование мозолистого тела и даже полушарий мозга у каждого человека могут быть в значительной степени индивидуальны, поскольку их формирование происходит под влиянием индивидуального же опыта. Грубо говоря, сколько опыт людей имеет между собой общего, столько же общего будет обнаруживаться и в структуре их мозга; и сколько различного будет обнаруживаться в опыте людей, столько различного будет обнаруживаться и в структуре мозга.
Тот факт, что даже мозолистое тело может меняться под воздействием индивидуального опыта, подтверждается исследованиями ряда авторов. Так, изучение мозга профессиональных музыкантов показало, что мозолистое тело у них больше, чем у обычных людей (Shin, Kim, e.a., 2005).
Всё это говорит о том, что не имеет НИКАКОГО смысла изучать морфологию мозга и объявлять её действующей причиной для каких-либо явлений - потому что на самом деле это всего-навсего следствие этих самых явлений.
Всё дело в опыте... В схожем или в уникальном.
Если не учитывать этого казуального подхода в изучении мозга, то легко впасть в заблуждение, как это и делают современные исследователи, прибегая к индукции в своих выводах. Изучая мозг женщин горного села, пасущих овец, мы будем приходить к выводу, что у ВСЕХ ЖЕНЩИН мозолистое тело одно, а изучая мозг женщин из амазонских джунглей, промышляющих охотой, приходить к выводу, что у ВСЕХ ЖЕНЩИН мозолистое тело - совсем другое... Но на деле же в первом случае это будет справедливым лишь для мозга женщин из горного села, а во втором случае - для мозга женщин-охотниц из джунглей.
Индивидуальный опыт - вот единственное справедливое и адекватное мерило не только для структур мозга, но и, как мы можем полагать, для функционирования бессознательного каждого человека. Но даже если мы и допускаем, что у некоторых людей в операциональном арсенале бессознательного могут иметься такие развитые категории мышления, которых нет у большинства, то это не значит, что бессознательное таких людей мыслит ТОЛЬКО на уровне таких категорий. По всей видимости, в бессознательном могут сосуществовать одновременно все типы мышления - как архаичные, так и более продвинутые, но главное, чтобы они все имелись в голове ребёнка на момент формирования межполушарной асимметрии.
Ещё гений отечественной психологии Выготский отмечал, что в мышлении каждого человека присутствуют все типы мышления, которые он преодолевал на своём онтогенетическом пути - даже в голове академика вполне могут проскакивать синкретические суждения, свойственные детскому возрасту. Это указывает на то, что психика человека действительно имеет несколько уровней мышления, которые не уничтожают один другой, становясь на его место в ходе развития, но продолжают сосуществовать бок о бок друг с другом.
"Ребёнок внутри нас", ребёнок "запертый" в нашей психике - это многообещающая концепция, используя которую можно объяснить очень многое (к чему мы и приступим активно в дальнейших главах нашей работы).
К примеру, словарный запас правого полушария, как мы упоминали, ограничен, как словарный запас ребёнка примерно 10-ти лет. Это напрямую сказывается и на формировании сновидений, когда там фигурирует слово, которое правому полушарию, по всей видимости, неизвестно.
Фрейд в "Толковании сновидений" упоминает историю о том, как Александр Македонский осаждал Тир. Осада была тяжёлой, жители города оборонялись очень умело. Македонский был раздосадован. Но в одну из ночей ему снится сон, где он видит пляшущего на его щите сатира. Ловкий толкователь сновидений Аристандр объяснил ему значение сна, после чего Македонский снова штурмует город, и на этот раз успешно.
Слово "сатир" (satyros), при разложении дало "Sa Tyros" - "Тир твой".
Это и придало завоевателю веры в свои старания.
Таким образом, бессознательным Македонского была взята фраза, слышанная им в бодрствовании (или это была просто его мысль), "Тир твой" (Sa Tyros) и сжата (произведено сгущение) в одно слово "satyros", что и вылилось в образ сатира.
В свете концепции "ребёнок внутри нас" мы можем видеть на примере этого сновидения идентичный процесс, который мы наблюдаем и у детей, когда они сталкиваются с неизвестными им словами.
Выготский и Лурия описывают ("Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок", 1930) суждения детей о явлениях, названия которых им незнакомы.
Маленькой девочке сказали, что у неё на наволочке ржавчина, на что она ответила "Наверное, это мне лошадка наржала".
В другом случае слово "всадник", в понимании ребёнка, означает человека, который находится всаду.
Слово "лодырь" означает человека, который делает лодки.
Слово "богадельня" - место, где бога делают.
То есть мы можем видеть, как дети по причине незнания слова просто берут знакомую его часть (корень) и преобразуют в известное им слово с тем же корнем.
Можно то же самое утверждать и о сновидении Македонского - его бессознательное не знало слово "Тир". В его арсенале не было образа, который бы мог обозначить такое слово визуально. Потому в своём архиве бессознательное и нашло образ, который содержал хотя бы идентичный с "Тиром" корень - "саТир".
Ведь и ребёнку, который не знает слова "всадник" с огромной вероятностью приснится именно сад с гуляющим в нём человеком.
Из всего этого, между прочим, следует, что если и словарный запас бессознательного формируется лишь в раннем детстве, то все остальные слова, поступающие в него в дальнейшем, претерпевают изменения по той причине, что их значение ему НЕИЗВЕСТНО. А не потому, что оно НАМЕРЕННО искажает их суть, чтобы представить в сновидении в зашифрованном виде. То есть данное предположение наносит (уже не первый, а всего лишь очередной) удар по теории Фрейда насчёт того, что сновидение именно целенаправленно искажает суть скрытого мыслительного процесса.
Все НОВЫЕ слова будут в бессознательном подлежать дроблению (неизвестное "Портал" во сне будет изображено как морской порт алого цвета - "Порт + ал") или же сгущению (неизвестное "карательный" во сне будет изображено в виде деревянного человека - "кора" + "тело", поскольку на слух "карательный" не отличается от "корательный").
Всякое новое незнакомое слово бессознательным будет преобразовано в какое-то знакомое ему слово либо же в целый ряд таковых.
Этоговорит о том, что бессознательное в сновидении при формировании странного непонятного образа далеко не всегда производит какую-либо "кодировку", если понимать под этим некий целенаправленный процесс с целью СКРЫТЬ некий тайный смысл. Но, вероятно, оно всего лишь "говорит" на ИЗВЕСТНОМ ему языке. Просто у него нет другой возможности, потому как оно не знает многих слов, поступающих к нему после определённого возраста (когда окончательно созревает мозолистое тело).
Равно так, как поступают дети...
В ранней речи детей мы также встречаем и первый прообраз сгущения, когда ребёнок комбинирует новое слово, пытаясь объединить в нём известное свойство предмета и его непривычное название. Так, в слове "мокресс" ребёнок объединяет "мокрый компресс". В слове "мазелин" объединяет "мазать вазелин" (Выготский, "Возрастная психология").
Таким образом, анализ многих известных фактов о бессознательном и фактов о мышлении ребёнка с чрезвычайной настойчивостью толкает нас к мысли, что и первое, и второе - это одно и то же. Одно явление, попросту имеющее два названия.
В известных пределах бессознательное - это понятийный аппарат ребёнка в чистом виде.
Ребёнок, сформировавшийся в нас когда-то, никуда не исчезает, а остаётся навсегда в глубинах нашей психики. И детские потребности никуда не исчезают, но лишь обрастают социальными установками разных сортов и сложностей, вследствие чего они претерпевают изменения, перенаправляются в другие русла деятельности, но эти изменения лишь кажущиеся, лишь внешние, суть же их остаётся прежней...
Вот об этой самой сути детских желаний и прочих аффективных составляющих, которые остаются в психике каждого взрослого человека, мы и будем говорить дальше. На этом мы и построим многие наши тезисы.
РЕЗЮМЕ
Впервые о концепции "ребёнок внутри нас" я задумался тогда, когда решил вырваться из оков собственной стеснительности и нерешительности и начал активно общаться с людьми (с 2005-го по 2007-ой). Множество встреч с самым разным контингентом, шутки, смех, серьёзные разговоры... Так получилось, что с детства у меня была неплохо развита наблюдательность. А тут она как-то сама невольно была направлена на людей - внимательно смотрел на движения своих собеседников, на манеру речи, её экспрессию и мимику лица. Иными словами, сканировал их по самым разным параметрам в одну секунду времени.
Изначально вся эта затея преследовала собой одну единственную цель - в каждом отдельном случае выяснить, как проходит мой контакт с человеком. Расслабился ли собеседник, верит ли мне, располагаю ли я его к себе (думаю, данная цель станет особенно понятна, когда скажу, что почти все эти встречи происходили с женской половиной, с которой до этого в своей жизни я общался очень вскользь, поверхностно, а потом решил наверстать упущенное). Так я стал приглядываться к невербальным способам передачи информации. Постепенно научался определять что-либо по улыбке, по интонации голоса, расположению рук относительно тела и прочему вороху деталей.
Со временем всё это действительно стало сообщать мне гораздо больше, чем можно передать словами. Очень быстро я начал улавливать некие общие характерные признаки того или иного эмоционального состояния собеседника. Я научился без труда определять, как ко мне относится конкретно взятый человек.
Но на этом всё не остановилось. Во многих случаях так получалось, что отношение людей ко мне становилось чрезвычайно доверительным, что естественным образом сказывалось и на содержании разговоров - очень часто люди принимались рассказывать о своей жизни такие вещи, которые не рассказывали даже своим повседневным друзьям. Открывали мне душу. Они сами потом в этом признавались...
Дальше я вдруг стал прослеживать определённые параллели между рассказами людей об их жизни (и в особенности о периоде их детства) и их поведением в настоящем, зрелом возрасте. В какой-то период я вдруг стал понимать, что вот этот элемент в поведении собеседника очень логично связан с конкретным событием из его детства - обычно это было то или иное отношение к нему со стороны его родителей.
Дальше - больше.
Общаясь с всё новыми людьми, я вдруг словно научился видеть в манерах каждого из них, во всей совокупности элементов его поведения его собственное детство. Научился видеть его родителей. Его отношение к ним и их отношение к нему.
Это нелегко описать словами, но всё начало происходить именно так - общаешься с человеком, оцениваешь всю его жестикуляцию, микромимику, движения глаз, смех... И в итоге сразу возникает картина его семьи, его детства.
Кто-то, возможно, поймёт меня, но вероятнее всего, это будет трудно.
Скажу лишь, что отчётливее всего "детство" человека видно, когда он вдруг начинает нервничать, раздражаться или же просто обижаться... Вот именно в этот момент, если обращать внимание на все его реплики (их содержание, их экспрессию), на неконтролируемые движения, на гримасы злости или обиды - то отчётливо видишь, как всё это он проделывал в детстве и как тогда это всё формировалось, в каких условиях, под каким воздействием со стороны родителей.
В такие моменты человек словно оголяется - перед тобой возникает самый отчётливый образ ребёнка. Ребёнка, облачённого в тело взрослого человека, но в душе так и остающегося ребёнком...
И тогда ты видишь всё его детство - как на ладони. Видишь его душу.
Видишь его детские потребности, которые так и не были удовлетворены. Видишь его надежды в отношении родителей, которые так и остались проигнорированными. Видишь его детские обиды, видишь то, чем он пытался привлекать родительское внимание, которые были слишком заняты, чтобы заметить самое важное существо в своей жизни. Видишь будто бы конкретные моменты его детства многолетней давности, которые он и сам, вероятно, уже не помнит.
В этот момент ты словно выхватываешь возникший образ ребёнка из ненужной наносной пелены социальных установок взрослого человека, выхватываешь и удерживаешь в руках перед глазами. С этого момента ты всегда и точно будешь знать, какой подход нужен к этому конкретному человеку, будешь знать, как сделать так, чтобы расположить его к себе, каким именно образом заставить улыбаться или грустить.
В тот момент, когда ты нащупал "ребёнка" в человеке, ты уже никогда его не упустишь. И что самое интересное, что бы он дальше ни сделал, как бы больно ни сделал тебе, а ты не сможешь никогда уже злиться на него так, как злился бы, если бы воспринимал его исключительно как взрослого.
Вот уже несколько лет как при знакомстве с новым человеком я жму ему руку, говорю с ним, отпускаю шутки, улыбаюсь, порой делаю неуклюжий вид, порой серьёзный, но сам же автоматически считываю его ответные реакции.
Моё внимание начеку, даже если человеку кажется, что я смотрю в другую сторону.
Я ищу в нём "ребёнка".
Со временем это стало настолько простым занятием, что можно сравнить его с комнатой, заполненной воздушными шариками. Я иду по ней и лёгкими движениями рук отбиваю эти шарики в стороны - это не то, это не то, всё наносное, неестественное, слишком социализированное, слишком "взрослое", слишком недостоверное, вот один образ, которому хочет соответствовать, вот другой, третий... И вдруг - бац! - за пеленой шариков я вижу его... Маленький, беззащитный, обычно грустный, жаждущий простой человеческой любви, которой ему так не хватало в детстве.
Ему может быть тридцать лет. Может быть сорок и пятьдесят...
Всё это не имеет значения - поскольку ребёнок он и есть ребёнок.
Возможно, я зря здесь пишу такие сентенции. Действительно очень сомневаюсь, что меня поймут многие. Но даже если не многие, то хоть кто-то - это уже хорошо.
Стараюсь излагать всё максимально доступно, образно - чтобы шло прямиком в правое полушарие, которое со всем справится само.
В общем, как бы там ни было, а в своё время я понял, что не существует взрослых людей. Существуют лишь паспортные данные, которые откровенно врут. Мне удалось рассмотреть, что ребёнок остаётся в каждом человеке. С кем бы я ни общался, а всегда нащупывал его - с его детскими фантазиями, с его детскими устремлениями, с его детскими радостями и обидами...
Именно так возникла в моей голове теория о "ребёнке внутри нас". Но я мог излагать её лишь в пределах образных выражений, а когда речь заходила о более-менее научном обосновании, то мне приходилось откровенно топтаться на месте. У меня не было ничего, кроме моих ощущений. К тому же я нащупал в людях лишь аффективную сторону "ребёнка", его эмоционально-волевую составляющую - тогда я и подумать не мог, что однажды удастся собрать факты, указывающие на то, что даже типы мышления, формирующиеся в детстве, остаются в психике человека. Не только эмоциональная сторона ребёнка остаётся, но даже и его мышление - синкретическое, нелепое, абсурдное.
Первое подтверждение своему убеждению, что "ребёнок" в нас остаётся, я нашёл в одной из статей об экспериментах Газзаниги. На тот момент мной уже неоднократно был прочитан целый ворох работ об опытах с пациентами, перенёсшими комиссуротомию. Но во всех этих работах раскрывалась лишь суть особенностей восприятия каждого полушария, не больше. Передо мной обычно был всего лишь разрезанный надвое мозг взрослого человека. Но вот однажды попадается статья, где я впервые встречаю описание очередного эксперимента Газзаниги - тот самый эксперимент с 16-летним юношей Полом.
Когда я прочёл, как сознательно парень ответил, что хочет быть чертёжником, а бессознательно левой рукой выложил слово "автогонщик", я просто обомлел.
Для меня это был самый настоящий фурор.
Я готов был тыкать пальцем в текст и вновь и вновь твердить с восторгом "Вот он, ребёнок! Вот он!".
В такие моменты Ломоносов с восторжённым видом возносил палец кверху и возглашал "Congruuntuniversa!".
Кажется, я в тот момент так и сказал...
Я уверен, что я так и сказал.
Подробнее изучив данные об экспериментах над людьми с рассечённым мозгом, не составило труда найти и другие подтверждения эмоционально-волевой составляющей ребёнка в реакциях правого полушария. В частности тот известный случай, когда один из пациентов доктора Сперри в будничный день по какому-то поводу повздорил со своей женой, и его левая рука ("детское" правое полушарие) принялась атаковать женщину... Правой же рукой ("социализированным" левым полушарием) мужчина вынужден был защищать жену от своей же левой руки.
Правое полушарие ведёт себя непосредственно, без вериг сложных социальных установок - как и подобает эмоциональному ребёнку.
Грубо обобщая, можно сказать, что левое полушарие руководствуется принципом "НАДО", а правое - "ХОЧУ".
Это всё было очень хорошим подспорьем в моём предположении, что ребёнок в психике человека с годами никуда не исчезает, а остаётся в её глубинах прочно и навсегда. Но тогда я и не ожидал, что в итоге удастся обнаружить даже более важные свидетельства - тот факт, что правое полушарие и бессознательное обладают теми самыми способами мышления, которые когда-то были свойственны ребёнку. Это оказалось даже более важной опорой для изначальных предположений.
Именно изучение работ психоаналитиков об особенностях мышления бессознательного и сравнение их с работами Пиаже и Выготского об особенностях мышления детей дало мне в руки весь карт-бланш, который я и вывалил на вас в данной главе.
И дальше вывалю ещё больше, поверьте...
В пользу гипотезы о "ребёнке внутри нас" говорят и интересные данные современной психофизиологии. В первую очередь это, конечно, результаты исследований с позиций системной психофизиологии - весьма прогрессивного направления в этой науке, основанного в прошлом веке Анохиным и Швырковым. Для психофизиологов уже не является секретом, что формирование нового опыта не переспециализирует сформировавшиеся прежде нейронные системы, но как бы фиксируется поверх них, дополняет их, наслаивается. То есть, не происходит "перезаписи" всего имеющегося опыта в связи с поступлением нового, а скорее осуществляется наслоение более нового усвоенного поведения поверх старого, которое также продолжает действовать. Они продолжают действовать вместе, наряду друг с другом - новый усвоенный опыт со старым.
"В экспериментах с регистрацией активности нейронов, специализированных относительно систем разного "возраста", обнаружено, что осуществление поведения обеспечивается не только посредством реализации новых систем, сформированных при обучении актам, которые составляют это поведение, но и посредством одновременной реализации множества более старых систем, сформированных на предыдущих этапах индивидуального развития". (Ю.И.Александров "Психофизиология", 3-е изд., 2008).
Всё это совершенно ожидаемо указывает на то, что поведение взрослой особи непосредственно несёт на себе и отпечаток самых ранних стадий его развития - то есть поведения, выработанного в детстве. Данные психофизиологии прямо об этом говорят.
Это и есть тот самый момент, который каждый из нас может разглядеть в общении с другим человеком, если имеется мало-мальски развитая наблюдательность. Это именно то, что мне и удалось когда-то ощутить в общении с другими. Но дело ещё и в том, что в своих "ощущениях" я интуитивно (тогда это было именно интуитивно, а осознал я это лишь позже) использовал метод обратной реконструкции - именно так это можно назвать. Если исходить из того, что всякое поведение формируется как ответ на специфическое воздействие среды (для человека это в первую очередь специфика всех социальных контактов, для ребёнка это отношения с родителями), то выработанное когда-либо поведение с той или иной степенью вероятности указывает на то, что в определённый период жизни ребёнка имелась именно такая-то стимульная ситуация. То есть были вот именно такие-то отношения с родителями, в ходе которых и выработалось именно такое поведение ребёнка, что и проявляется во многих поведенческих актах уже взрослого человека.
В ряде случаев даже удавалось разложить по полочкам, с каким именно из родителей (какого пола) какие отношения были у человека - с матерью такие-то, а с отцом такие-то. Это на самом деле очень нелегко, откровенно сложно, очень много подводных камней... Но периодически оказывается возможным. И особенно интересно бывает тогда, когда начинаешь в увлечениях человека, в его деятельности разглядывать специфику его отношений с родителями. Вот это действительно интересно. След родителей есть везде, на всякой деятельности, которую осуществляет "ребёнок" (читай: взрослый человек). Надо только уметь этот след разглядеть. А разглядеть его возможно именно благодаря тому, что ребёнок в нас остаётся. Никуда не исчезает. Он навсегда с нами. В каждом из нас.
Необходимо заметить, что, в свете всего выше изложенного, бессознательное человека видится чем-то весьма определённым, конкретным - никакой мистики, никакого трансцендента, который придавали этому явлению многие психоаналитики прошлого. В особенности этим был славен Юнг, который видел в бессознательном мост к опыту прошлых поколений, переправу в безграничные пределы космоса или даже связь с богом. Юнг наделял бессознательное такими загадочными и необъяснимыми свойствами, что было совсем неудивительно, как в итоге ворохом своей беллетристики на эту тему он скорее нагнал непроглядного тумана, нежели внёс хоть какую-то ясность. Сын церковника, что уж поделать...
Мандала как архетипический символ человеческого совершенства...
Персона, тень, анима и анимус...
Стремление оплодотворить мать, чтобы породить свою идентичность...
Тьфу, господи... И как такое можно принимать всерьёз? Уж лучше читать советские газеты по утрам...
В бессознательном нет ничего присущего ДО какого бы то ни было опыта. В бессознательном нет никаких врождённых, передающихся из поколение в поколение символов и структур. Даже предполагать такое - смешно.
Всё много проще. Не надо искать загадок там, где их нет.
Мы можем относительно чётко сказать, что присуще бессознательному, а что нет, и можем сказать, откуда то или иное его свойство берёт своё начало. Потому что всё в человеке берёт своё начало из его ИНДИВИДУАЛЬНОГО ОПЫТА.
Всё можно разложить по полочкам без малейшего мистицизма.
Сейчас же давайте резюмируем всё, что нам удалось обнаружить в ходе обсуждения проблемы бессознательного.
--
Бессознательное человека регистрирует самые незначительные стимулы окружающей действительности, которые в силу малой своей интенсивности в большинстве случаев даже не доходят до сознания.
Даже грудные дети (4-8 месяцев) способны по мимике лица взрослого определять, говорит ли он что-то новое и на типичном ли языке. Группой учёных было проведено исследование по изучению важности роли речевой мимики в усвоении ребёнком языка (Weikum, Vouloumanos, Navarra et al., 2007). В ходе эксперимента детям демонстрировали на экране лицо диктора, говорящего текст на английском и на французском языках, но демонстрация была полностью беззвучной. Детям была видна только лишь мимика ведущего. И в тех случаях, когда происходила смена языка ведущего, (а соответственно, менялись и малейшие детали мимики), интерес ребёнка к видеозаписи возрастал с новой силой.Пока ведущий на записи в беззвучном режиме говорил только на английском, ребёнок смотрел на его лицо некоторое время, а потом терял интерес и начинал отвлекаться. Но как только ведущий переключался на другой язык, внимание ребёнка вновь приковывалось к его лицу. Таким образом, даже подобный нюанс, как малейшие изменения в мимике говорящего воспринимается грудным ребёнком и приковывает его внимание. Мозг маленького ребёнка воспринимает такой ворох мельчайших деталей и прочно фиксирует их в своей психике, что большинство взрослых сильно недооценивают эту способность своих маленьких чад.
--
Человек запоминает много больше, чем может предполагать. ВОЗМОЖНО, он и в течение жизни помнит ВСЁ, что однажды хоть на тысячную долю секунды попало в поле его восприятия, просто не осознаёт этого. ВОЗМОЖНО, он помнит даже то, что происходило сразу же с момента рождения или даже то, что происходило в утробе.
--
ВЕРОЯТНО, неприемлемые для человека желания, оказавшись в бессознательной сфере его психики, продолжают определять его поведение в той или иной степени. (Но, как мы покажем в ходе дальнейшего повествования, бессознательные мотивы из детства определяют поведение и жизнь взрослого человека почти всецело).
--
В бессознательном происходит и смысловая обработка стимулов. Их значение определяется, в происходящем вокруг выискиваются алгоритмы и принимаются решения о том, как себя вести согласно полученной информации и выявленным закономерностям. Всё это зачастую так и остаётся неосознанным.
Но надо заметить, что когнитивная деятельность бессознательного имеет определённые границы, причём эти границы весьма узкие. Если Аллахвердов с позиций его когнитивистики и утверждает, что мозг АВТОМАТИЧЕСКИ определяет ВСЕ возможные алгоритмы и не имеет ограничений на переработку информации, то это положение кажется всё же чрезвычайно сомнительным, так же, как и ряд интерпретаций экспериментов самим Аллахвердовым. Например, когда речь шла о способности бессознательного определять корень третьей степени шестизначного числа (Науменко О. В., 2006).
Если мы исходим из того, что операциональная структура бессознательного формируется в определённый период детства, то речь может идти лишь о слабых его когнитивных способностях.
--
Сознание в известной степени выполняет функцию интерпретатора, оправдателя тех действий, которые человек совершает по неосознаваемым им самим мотивам.
--
Во многих случаях бессознательное обнаруживает результаты своей деятельности косвенным образом в различных психических актах человека, которые носят следы работы метафорического или метонимического переносов. Иными словами, деятельность бессознательного можно увидеть в символизации, которой человек незаметно для себя самого наполняет собственную жизнь.
Надо заметить, что здесь мы не будем уподобляться Лакану, который на структуралистском этапе развития своих идей утверждал, что бессознательное по своему строению целиком и полностью подобно языку. Бессознательное далеко не всё выражает метафорически или метонимически. Есть такие глубинные его слои, куда символизм мышления и не проникал. Но об этом мы поговорим в дальнейших главах нашей работы и в первую очередь в том месте, гдебудем обосновывать ПРИОБРЕТЁННОСТЬ сексуального влечения в ходе специфических условий раннего онтогенеза.
--
И наконец, бессознательное обладает понятийной и мыслительной структурой, которая, ВЕРОЯТНО, формируется в психике ребёнка в период созревания мозолистого тела и окончательного функционального разделения полушарий мозга. Но в бессознательном остаётся не только интеллектуальная составляющая ребёнка, а также и составляющая аффективно-волевая - его эмоции и желания. Что самое интересное, желания, сидящие в бессознательном, могут самым непосредственным образом противоречить сознательным желаниям, конфликтовать с ними. В ряде случаев это может выливаться в такие действия человека, которые, на первый взгляд, кажутся противоположными декларируемым убеждениям либо просто представляются абсурдными. Но это будет лишь на первый взгляд, а в действительности же не чем иным, как реализацией неосознаваемого желания.
Вспомните юного пациента Газзаниги по имени Пол. Его дальнейшая судьба неизвестна, но будет неудивительным узнать, если где-нибудь в 27 лет он ехал представить городской комиссии по архитектуре собственный план новой эстакады, но на своём лихом автомобиле так сильно превысил скорость, что вылетел на встречную полосу и впечатался в непоколебимый мусоровоз... Мы ведь помним, что Фрейд считал термин "случайность" неприменимым для психики человека.
Именно фактом наличия бессознательных мотивов, желаний объясняется большинство человеческих пристрастий к каким-либо явлениям окружающей действительности. Во многих случаях человек способен объяснить своё пристрастие так или иначе (но всё равно это не говорит о том, что так оно и есть, потому что мы помним, что интерпретация осуществляется лишь с определённой долей точности). Но в тех случаях (а их несоизмеримо больше в жизни конкретного человека), когда он не способен чётко и внятно ответить, почему ему нравится данное явление, а может лишь ограничиваться утверждением "Мне просто нравится", можно смело видеть в данном "нравится" проявление бессознательных мотивов.
В своих лекциях Леонтьев разумно утверждал, что испытываемые эмоции при осуществлении той или иной деятельности являются сигналами о том, что происходит успешная или неуспешная реализация некоего мотива. И этот мотив, как правило, не осознаваем. Вот человек что-то делает, и у него возникает приятная эмоция - это поступает сигнализация о том, что скрытый мотив реализуется. Какой именно мотив? Это неизвестно. Даже самому субъекту. Он может об этом лишь догадываться. Он может лишь интерпретировать получаемое удовольствие - он может говорить "мне это нравится, потому что...", а дальше начинается белиберда. Он может как угодно рационализировать своё поведение и свои ощущения при этом, но в большинстве случаев будет далёк от истины, от реального понимания, почему он совершает данное действие.
Вспомним пример с другом моего детства и его "нравится" в отношении бильярда и классических костюмов с галстуками... Имеется яркое пристрастие к явлению, но нет осознания его причин. Потому может оставаться одно лишь "нравится", либо может снабжаться рационализациями типа "нравится, потому что", но все эти "потому что" на деле будут полной ерундой.
Маленького мальчика, стремящегося быть не хуже всех и стремящегося доказывать другим, что он такой же, понадобилось всего лишь сводить в баню и показать ему атрибуты взрослых дядь, чтобы годы спустя это обусловило у него возникновение интереса к галстукам и бильярду...
Вот так формируется это пресловутое "нравится". Вот таким витиеватым и сложным образом формируются увлечения жизни.
"...столкновение с внешним миром, будь то в форме негативного эмоционального опыта, будь то вследствие распространения желания на запрещённые культурой вещи, [...] становится неизбежным и влечёт за собой метаморфозы влечения" (Адлер, "Психическое лечение невралгии тройничного нерва", 1910).
Следует акцентировать внимание на вышеприведённом разъяснении, которое А.Н.Леонтьев давал относительно связи мотива и эмоции. Суть его воззрения заключается в том, что эмоция не является причиной какой-либо данной конкретной деятельности. В простонародье ведь считается, что "я делаю что-то, потому что мне НРАВИТСЯ это делать; я испытываю при этом положительные чувства, потому и делаю". То есть в обыденном понимании эмоция сама по себе является как бы движущим фактором для какой-то деятельности, эмоция является непосредственно самим мотивом (делаю, потому что нравится). Но Леонтьев совершенно справедливо замечает, что эмоция - это лишь сигнализация из глубин психики, что реализуется какой-то наш мотив. Иными словами, мы делаем нечто не потому, что нам это нравится, а совершенно иначе - нам это нравится, потому что, делая это, мы осуществляем некий неосознаваемый мотив.
Перефразируя: у человека есть некая цель, которая возникла в ходе жизни, она побуждает его к разного рода деятельности, которая будет способствовать достижению этой цели; и вот когда человек принимается осуществлять деятельность, необходимую для реализации своего мотива, тут и возникают положительные эмоции. Как сигнализация о том, что мотив осуществляется, цель потихоньку достигается.
Это очень важные мысли, на самом деле.
Если вы останавливаетесь в своих суждениях на том, что занимаетесь чем-то, потому что вам это НРАВИТСЯ, значит, вы себя совершенно не понимаете, не осознаёте своих истинных мотивов.
Главное - как раз понять, ПОЧЕМУ НРАВИТСЯ? А на этот вопрос уже сложнее ответить. Невероятно сложно. И в большинстве случаев ответ будет неверным.
Человеку ничто не нравится на пустом месте. Любое его "нравится" имеет свои корни в его жизни, в его детстве, в самых глубинах формирования его психики, поскольку "нравится" возникает там, где реализуется неосознаваемый мотив. Именно так.
Эмоция - это лишь сигнализация о том, что ты всё делаешь правильно, что ты на правильном пути к достижению цели.
Очень редко случается так, что человек действительно понимает истоки конкретного своего желания (не имеет значения идёт ли речь о любви к красному цвету, шоколаду, сексу или научной деятельности). Но опыт показывает, что это самое "редко" настолько редко, что не случается почти никогда.
"Если мы расчленим мотивы на актуально сознаваемые и актуально не осознаваемые, то мы получим такое деление: огромный класс актуально не осознаваемых мотивов - большинство - и узкий круг актуально сознаваемых мотивов. Я бы сказал, почти чрезвычайные ситуации" (Леонтьев А.Н., "Лекции по общей психологии").
Понимание того факта, что в бессознательном присутствуют желания, совсем не совпадающие с сознательными желаниями человека, или же просто им неосознаваемые, является превосходной почвой для размышления над природой всего человеческого поведения. Невозможно построить приемлемую модель психики человека без учёта категории бессознательного. Оно необходимо, если мы действительно хотим наиболее полно понять психологию вида Homo sapiens. Этим мы и займёмся в ходе нашего дальнейшего знакомства с устройством человеческой психики.
Таким образом, первые две главы нашей работы представляют собой теоретический фундамент для развития концепций радикальной психологии. В первой главе (о постулате психического детерминизма) мы обозначили то, что НЕ БУДЕМ привлекать для объяснения поведения человека - физиологию. Во второй же главе мы обозначили то, что БУДЕМ привлекать к объяснению, причём, самым активным образом - категорию бессознательного со всей его операциональной структурой.