When I awake and discover that I have been damaged by your
World
Dishonored by your world
Your world
I'm haunted by your world
Never will I be welcomed
Amongst the heartless monsters
You surround yourself with,
Feeding off the pain and misfortune of others
A maniacal unit of sub-human parasites
Warped into a feeding frenzy
With the smell of fresh blood,
Open your eyes and see the creatures
For what they are,
A swirling mess of hatred and envy
Don't be naive enough to think
You're unaffected
The conversion has already begun...
You're frightened, so am I
A world of demons wait
Watching the movements
And filling my heart with hate
You're burning, so will I
When I awake and discover how
I have been ravaged by your
World
Dishonored by your world
Your world
I'm haunted by your world
Ты сломан, как и я,
Мне лучше быть одному,
Не к кому идти и нечего назвать своим,
Искренен, как и я,
Слова будто бомба,
Что твой мир не понял бы,
Отвернувшись снова
Ты измучен, как и я,
У меня каменное сердце,
И ни одно лекарство не сможет излечить это,
Ты страдаешь, и я буду,
Когда я проснусь и вспомню,
Почему я убежал из твоего...
Мира,
Я опозорен твоим миром,
Твой мир,
Я преследуемый в твоем мире
Моя кровь холодна словно лед
Или так мне сказали,
Не показывай эмоций
И не разрушишь свою душу,
Еще одно жертвоприношение мучителю,
Что твой мир не понял бы,
Отвернувшись снова
Ты зол, как и я,
Тысячи огней пылают
В стране тьмы, из которой я не могу вернуться
Ты болен, и я тоже буду,
Когда я проснусь и узнаю, что
Я пострадал из за твоего...
Мира,
Я опозорен твоим миром,
Твой мир,
Я преследуемый в твоем мире
Меня никогда не будут приветствовать
Среди бездушных монстров,
Которыми ты сам окружен
И питаешься их болью и несчастиями,
Маниакальная порода паразитов-недолюдей,
Брошенных на съедение безумию,
С запахом свежей крови
Открой свои глаза и увидишь
Истинное предназначение этих существ,
Фарш из ненависти и зависти,
И не будь наивен, чтобы думать,
Что ты не меняешься,
Изменения уже начались...
Ты напуган, как и я,
И мир демонов ждет,
Наблюдая за нашими движениями,
Заполняя мое сердце ненавистью,
Ты изнемогаешь, и я буду,
Когда я проснусь и обнаружу,
Как я опустошен твоим...
Миром,
Я опозорен твоим миром,
Твой мир,
Я преследуемый в твоем мире
Сердце ярости. Темный лес.
Аида.
Месяцы охоты. Столько ли? Когда суд, какой суд? О чем речь, если даже она - не полностью она. Теперь, лишь то чем должна была быть изначально.
Зверь. Душа. Животное. Человек. Охотник. Жертва. Жертва - меньше.
Она была зверем, и била лапами, разрывала когтями и клыками. Теплая кровь жертвы стекала по морде, когда она поглощала пойманную пищу и раздирала плоть клыкастой пастью. Руки, ноги, лицо, рот - все было, но ничего не было.
Она была душой и била волей, разрывала сердца страхом и ужасом. Застывшие глаза, перекошенные лица, в агонии скрученные тела - вот добыча ее души. Тело, разум сердце - все было, но было больше. Были дух и воля.
Она была животным и бежала на четырех конечностях, цеплялась ими за ветки, прыгала по отвесным скалам, фырчала, урчала, рычала и выла.
Она была человеком и бежала за жертвой на сильных ногах, с оружием наперевес, а когда и с голыми руками, смеясь, радуясь, плача, крича и тихо уговаривая.
Она догоняла, сражалась и побеждала. Была охотником.
Она бежала, боялась и проигрывала. Была жертвой. Жертвой - реже. Ха-ха!
Она душа человеческой женщины, которая стала Темным стражем Малара. Душа той, что победила Короля Теней. Существо, которое нельзя было победить обычному существу. И ничего необычного в ней не было. Кроме одного - эта душа, наполненная злобой и яростью темного бога, умудрилась полюбить. Чуждое ее воле и чуждое ее богу светлое чувство слила с тьмой своих помыслов и желаний. Слила с тьмой самого своего существа. Редкость большая во всех мирах и планах. Губительная, гибельная для нее редкость. Но эта ненужная и опасная смесь принесла свои плоды. Она - душа, которая победила.
Она - Аида Фарлонг-Торринит, Носитель осколка, Калак-Ча. Дитя Малара.
Спустя почти сотню лет скитаний у нее был дом. Целый мир ее дом, со всеми его страданиями, весельем, охотой, страстью, злобой и тьмой. У нее был дом.
Это помогло. То, что она сумела породниться с этим миром, познать его и свое участие в нем, помогло Аиде понять, чего от нее хотят. Не сделать невозможное - нет. Малар хотел, чтобы она доказала, что для нее нет никого кроме него и он во всем первый. И если она поведет себя неосторожно или неразумно, тот, кто для нее по какой-то необъяснимой причине на самом деле является во всем первым - пострадает. А за ним и Райан. На всякий случай. А ее задача, с рождения и до сих пор, защищать то, что ей дорого.
Но теперь она знала, что будет делать в первую очередь. Доказать невиновность Малара в преступлении было несложно. Дело было не в букве закона, в духе совершенного ею, Аидой, проступка. Его могли обвинить лишь в том, что он укрывал и не выдавал трех преступников. Но это легко опровергалось - он бог Аиды и Райана, и не мог поступить иначе. И если весь пантеон забыл о том, для чего боги существуют, то Аида напомнит на суде - защищать и оберегать поклоняющихся им смертных. Поэтому Малар все сделал в соответствии с законом. Это докажет, что судить Малара не за что, а карать Аиду и Райана может лишь Малар. Остается одна нерешенная деталь - Бишоп.
По закону - его должны отдать Келемвору. Но Аида этого не позволит и будет сражаться. Райан не предаст ее и будет рядом до конца. Малар будет вынужден защищать их, после того, как Аида публично объявит о том, что он именно это и делает. Иначе он опровергнет те доказательства невиновности, что оправдают его на суде. И они либо погибнут, либо, опять же, их будут снова судить. А все потому, что Малар не имеет прав на Бишопа.
Так ли? Наверняка? Время у нее было, и Аида хотела проверить для начала самое очевидное - действительно ли между Бишопом и Маларом никогда не было даже малейшей связи, за которую можно уцепиться. Иначе, придется вертеть и обыгрывать идею о том, что Бишоп был мужем Темного стража Малара, а это огромная духовная связь.
Блеф, конечно. Этот факт не порождал между ними связи. Да и мужем он ей не был. Но если ничего не останется...
Аида устроилась в пещерке, которую в последние месяцы выбрала себе домом. Их с Райаном жилье она покинула. Прошли уже месяцы, и она готова была впасть в безумие при мысли о том, что за все это время происходило с Бишопом. Но явиться к Малару с вопросами о Бишопе девушка не смела. Пока нет.
Как рассказывал Райан? Сосредоточься, и ты увидишь все, что было с твоим близким. Даже после того, как вы расстались. После того, как смерть разлучила вас. Она же хотела посмотреть, что были и "до" и "после". Всю жизнь Бишопа, по секундам, от рождения и до смерти. Максимум - это даст нужный ей результат. Ну, а как минимум - это будет интересно.
Это было интересно, да. Она хотела задержаться, когда дошла до того момента, где он был с ней. Любопытно было посмотреть на себя со стороны, с его точки зрения. Но она пошла дальше. Еще раз была запинка тогда, когда она дошла до того отрезка его жизни, где они сражались с Королем Теней. Вновь Аида видела тень, нежить, Гариуса. Когда девушка увидела, как он шантажировал Бишопа, ей так и хотелось наорать на давно мертвого врага.
Но и это маларитка пропустила, промчавшись вихрем через жизнь следопыта к тому моменту, когда он родился. Аида не совсем могла объяснить, что она почувствовала, когда увидела... это. Ну, все это. Его рождение, его - младенцем. Странная смесь смущения, умиления и желания долго и гнусно смеяться.
Как она и предполагала - просто все не получилось. Где-то в глубине души девушка надеялась на какое-нибудь вполне возможное чудо, например, что мать посвятила его Малару при рождении. Ведь, в конце концов! В нем самом и в его образе жизни было столько знаков этого бога! Но нет. Малару его не посвящали.
Его, вообще-то, почти тут же забыли и вспоминали лишь тогда, когда надо было отшлепать и наорать за то, что ребенок плачет от голода. Эта Астория, "сестра", вызвала у Аиды весьма своеобразные чувства. Девушка понимала, что вряд ли может ее судить, да и не очень хочет - Бишоп был действительно поганым ребенком, Аида бы такого и вовсе убила - но методы Астории она не одобрила.
Детство Бишопа достаточно впечатлило девушку, но ничего полезного для дела она не обнаружила. И, тем не менее, оторваться не могла. Впервые за очень долгое время она так веселилась. Как она посмеялась, когда увидела, как наяву, ту историю - про наставника и воткнутый в ногу нож. Это же надо было видеть! Девушка почти до истерики ухохатывалась. Но еще больше ее повеселил, хоть и смутил момент, когда она подглядывала за его первым сексом. Маларитка даже не отдавала себе отчет, что сидит, прикрыв ладонью глаза, покачивая головой и периодически хихикая. Зачем она пыталась спрятать взгляд, если видела все внутренним, духовным оком - было вопросом риторическим. Наконец, глядя на довольного паренька, почувствовавшего себя королем мира, она философски изрекла:
- Ну, раз это привело к тому, чему он научился к нашей встрече...
Она просмотрела шестнадцать лет, прежде чем увидела то, что она хотела.
Бишоп.
Шестьдесят четыре года назад.
Молодой человек раздраженно отодрал от куртки вьюнок и почесал покрывшуюся красными пятнами шею. Там уже виднелось несколько кровавых полос, которые он расчесал, содрав кожу. Руку он убрал с усилием, как человек, который заставляет себя не трогать зудящее место.
Спустя пару минут парень издал раздраженный звук, тем не менее, не скрыв нотки отчаянья. Сорвал с плеч мешок, лук и колчан, прислонился спиной к дереву и с удовольствием поелозил вверх и вниз, прикрыв глаза от облегчения.
Ничего. Как бы это не бесило, пусть кто-нибудь попробует сунуться за ним в эти жалящие заросли. А ему осталось недалеко до пещеры, которая переходит в подземье, а потом в старые, полуобвалившиеся дворфийские туннели. Забредать далеко он не собирался, но знал, что через пару недель выйдет к горному хребту. А там искать его будет бесполезно.
Но более насущной проблемой был день сегодняшний. Ему стоило выйти из этих зарослей к полудню. Иначе он сам с себя шкуру сдерет от зуда.
Впрочем, его план удался, и после того, как солнце достигло пика, он уже плескался в половодной реке, хорошенько простирав одежду.
Обсыхая на берегу, парень с досадой обмотал голову влажной рубахой. Волосы он состригал так коротко, что был почти лысым. После прогулки в проклятом месте, он так расчесал себе черепушку, что солнце теперь нещадно прижигало ранки на голове.
Бишоп свистнул, зовя Карнвьяра. Пора было обсыхать, а волк никак не мог выбраться из воды. В этот раз он хозяина тоже проигнорировал. Парень буркнул:
- Иди сюда, говорю.
Нехотя зверь подчинился, попав в длинные руки парня. Гибкие, по-юношески тонкие пальцы со сбитыми костяшками и мозолями принялись расчесывать шерсть зверя, пытаясь убрать оставшиеся там репьи и вызывающие зуд споры. Впрочем - волк сам был виноват - не захотел уйти, когда Бишоп ему предлагал.
С другой стороны, в глубине души парень был рад этому. Когда за шестнадцатилетним пацаном гонится три охотника деревни - это значит только то, что ему придется отчаянно защищаться. И волк мог помочь в этом. К тому же Вьяр принес ему добычу, что позволило Бишопу не тратить время и не рассеивать внимание на охоту. Но поесть он себе позволит только к ночи.
А вот обжарить тушку стоило сейчас, чтобы ночью не было света и дыма костра.
Удача была на его стороне, и спустя время он приметил удобное место. Если погоню и снарядили, они не должны были отойти далеко от деревни. А Бишоп был в трех днях пути. Он частенько недоумевал, что заставляло Асторию так ненавидеть его, но постоянно помогать. Вот и в этот раз она помогла сбежать из тюрьмы, прикрывая молчанием его побег. С ней ничего не случится. Уж эта-то вылезет сухой из воды. А может она так старалась помочь, потому что хотела наконец-то избавиться от него? А может и потому, что побаивалась его колотушек.
Пожав плечами, парень расположился в примеченном месте. Скрытое среди трех упавших стволов и срезанного, сто лет назад осыпавшегося холма. Образовавшаяся крошечная полянка поросла лишь невысокой травой. Складывалось впечатление, что до тех пор, как в этой части леса не начал произрастать кусачий вьюн и сюда не перестали захаживать бродяги - здесь было место для привала. Вот здесь вполне можно было расположить спальное место, а вот тут положить бревно, на которое можно присесть. По центру, в виде своеобразного треугольника почва немного бугрилась в трех местах. Наверное - тут натоптали старые бродяги, и трава заросла неравномерно. Вот по центру этого треугольника он и развел костер. Несъедобные внутренности он отправил в костер - Бишоп не кормил Вьяра потрохами - мясо разделил между ними. Остатки скелета он закопал в золе. Завернув свой ужин в плотные листья, и накрыв дерном кострище, он снова направился по намеченному маршруту, прибавив шаг. Он наследил. Стоило поторопиться.
Аида.
Когда он пришел на эту полянку, что-то будто толкнуло Аиду изнутри. Картинка перед ее мысленным взором стала ярче, будто... ближе. Девушка внимательно огляделась. Это место... что-то было в нем... А может ли взор духа следить не за человеком, а за местом? Стоит попробовать. Ведь что-то настолько взволновало ее, дернуло душу, что она почувствовала это даже сквозь время.
Она отпустила молоденького парня жить своей жизнью дальше, а сама осталась на этой полянке. К Бишопу, в этот момент его жизни, она всегда сможет вернуться. А теперь, отсюда... назад, в прошлое.
Изменения происходили буквально у нее на глазах. Трава врастала внутрь, желтела, зеленела, но наоборот. Листья с деревьев не падали вниз, а прирастали обратно к ветвям, мох уменьшался, земля обнажалась, поваленные деревья снова поднялись, наполнились жизнью. Две сотни лет назад она увидела первого путника. Это действительно было местом привала.
А потом она увидела и то, что так взволновало ее. Три бугорка... остатки кострищ. Три костра горели тут. Жестокие люди приходили сюда и именем Малара пели песни. Намоленное маларитами место. Алтарь. Жертвенник. Три сотни лет назад рухнул последний тотем. Аида видела, как он вернулся на место. Триста двадцать лет назад здесь принесена последняя человеческая жертва, и все тотемы еще на месте.
Алтарь. Жертвенник. Бишоп потрошил добычу на этом месте. Пролил кровь добычи на намоленный алтарь. Принес жертву?..
В Темном царстве душа вышла из транса, глаза широко раскрылись, и улыбка прорезала лицо. Она была настолько взволнована и восторженна, что не сдержала себя и запрыгала на месте, смеясь. Какая удача! Маларит!
Девушка расхохоталась буквально до слез. После стольких лет гневных воплей о том, что он отвергает богов, она готова доказать, что он маларит!
Конечно, увиденное было весьма слабым доказательством. Мало ли кто проходит по старым, намоленным местам. Это вряд ли можно назвать посвящением себя богу. Но если все вывернуть к своей выгоде... Аида снова расхохоталась, а потом побежала. Ей нужен был ее бог.
Она взошла на Королевский холм, упала на колени у престола, перед лапами гигантского Зверя. Малар лениво облизнулся, слушая ее. Потом, к концу, заухмылялся. Когда она рассказала о Бишопе, он и вовсе утробно рассмеялся, проговорив:
- Да если бы все так становились маларитами! Но я готов признать его своим. Если он примет меня. А ну-ка... иди сюда.
Зверь посмотрел куда-то за спину, а потом, из его пещеры вышел... Бишоп. Вышел сам, целый, невредимый, такой, каким Аида его помнила. На вид около тридцати с чем-то, здоровый, полный сил...
Ошеломленная девушка поднялась, сделав несколько шагов навстречу. Она не знала что сказать. Она не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую радость. То, что следопыт сначала бросил злобный взгляд в сторону Малара, потом так же злобно и холодно поглядел на нее - только добавило ей радости. Значит, все было таким, каким и должно быть. Он жив! Целый, здоровый!
Малар ласково, опасно добродушно уточнил у нее:
- Нравится моя работа? Вот как надо лечить.
Аида бросилась к нему, всем телом прижавшись к густому, скользкому от крови меху, обнимая его, прижимаясь к нему. Сама себе прокусила запястья, размазывая по шкуре бога и свою кровь. Она готова была отдать всю свою кровь в благодарность. Она любила Малара сейчас так сильно, что он не мог не почувствовать этого.
Он же с досадой отшвырнул ее, рыкнув:
- Какая же ты... мягкая. Слабая.
Девушка нагло парировала:
- Достаточно сильная, чтобы сделать так, как мне захотелось. Достаточно сильная и умная. Я всегда получаю то, что хочу.
- До тех пор пока я позволяю это. - Клыкастая морда вплотную приблизилась к ее лицу. Аида нахально улыбнулась и грубо бросила:
- Но позволяешь же.
Малар вынужденно кивнул:
- Справедливо. - И убил ее. Долго ждать не стал, воскресив ее. Девушка, едва отдышавшись и перестав скулить, тут же пролепетала:
- Я больше так не буду.
За спиной Малара раздался хриплый, насмешливый голос:
- А можешь еще раз? Это было забавно.
Бог и его подданная поглядели на подавшего голос Бишопа. Наконец, Зверь разрешил Аиде:
- Ладно, можешь подойти.
Девушка тут же метнулась к следопыту, быстро ощупав его и разглядывая каждую деталь. Парень увернулся, угрюмо буркнув:
- Руки убери.
Бог внезапно исчез, не сказав ни слова. Решил тактично оставить их вдвоем? Нет. Аида чувствовала, что он здесь. Наверное, решил развлечься, наблюдая за их воплями. А то, что они сейчас поссорятся было очевидно. Она глубоко вздохнула, и не нашла вопроса умнее:
- Ну?
Бишоп взорвался, как по команде:
- КАКОГО ЕБАННОГО ЧЕРТА?!
Ого-го. Вот такого, она от него еще не видела. Не в смысле слов, а в смысле... использованной энергии. Аиду отбросило назад так, что ее сапоги оставили короткий, скользящий след в земле. Бишоп округлил глаза и заткнулся. Видимо, для него это тоже было внезапно. Подумав пару секунд, Аида решила, что это скорее Малар забавляется. Прекрасно.
Девушка проговорила:
- Здоровая жизнь в любом случае приятнее, чем постоянная боль. Разве нет?
Бишоп просто отвернулся, зашагав в пещеру и бросив бессильно:
- Пошла ты. Долбанная сучка.
В голове Аиды раздался утробный голос: "Я знал, что тебе понравится благодарность. Ты довольна?"
- Да, довольна. Что с ним будет?
- Будет жить, если примет меня. Отправится к Келемвору, если откажется от бога. - Малар вновь появился перед ней и закончил мысль: - Забирай его. Уговори его. Ты же этого хотела? Я дозволяю. Месяц тебе. Потом я приду за его решением.
Справившись со злостью Бишопа, Аида сумела объяснить, что все можно вернуть назад. Все будет зависеть только от Бишопа, и если он снова выберет Стену безверующих, Аида больше не сможет приблизиться к нему и вытащить его. Она объяснила, что у него есть месяц передышки. Месяц на размышления. А потом устало спросила:
- Мы будем врагами все это время?
Он покачал головой:
- Не знаю. Зачем ты это сделала?
- Ты сделал все что мог, чтобы вытащить меня из ада. Тоже по какой-то причине.
- С чего ты так уверенна?
- Мы души. Не смертные. Больше нет секретов и недомолвок. Нет иронии. Нет лжи. Я знаю. Видела. Эта стена - хуже ада. Услуга за услугу, следопыт.
Какое-то время он молчал. А ей вспомнилась похожая ситуация. Когда-то давно она так же выложила все карты перед ним и спросила, будет ли он ее врагом. Он молчал, а она ждала ответа. И, как и в тот раз, он дал ответ, но не прямой.
- Почему осенью?
- Что?
- Почему ты назвала меня осенним?
Пару мгновений Аида не могла понять, о чем он говорит, а потом с облегчением рассмеялась. Он тоже улыбнулся ей так, как умел только он, как она помнила. Его улыбка, настоящая, а не фальшивая или насмешливая - это слегка дрогнувший уголок рта, будто он сам себе запрещает улыбаться и подавляет этот жест.
Ее совершенная память - дар Малара - услужливо объяснила, о чем он ведет речь. В то время, когда она пришла к следопыту, чтобы прожить с ним остаток жизни, в первый год, в один из дней, она проставилась хорошим, дорогим элем, а на вопрос: "по какому поводу", ответила, что у нее сегодня день рождения. Он посмеялся над ней, но выпил. Эти насмешки завели их разговор в его сторону. Аида хотела знать, в какой день родился он, насмешливо настаивая, что это праздник каждого человека, и нельзя отказываться от лишнего повода напиться. Тогда он и рассказал ей, что не знает, когда он родился, и даже год высчитал весьма приблизительно. Аида возмутилась, но они закрыли эту тему. А спустя три месяца, в середине осени, посреди золотистой опавшей листвы и рыжего солнца, она вручила ему подарок, заявив, что отныне этот день называет его днем рождения. Она будет пить за него в этот день так же, как каждый раз, каждый год, поднимала за него тост в день, когда они расстались в орочьем клане. Следопыт долго не мог отсмеяться, называя ее впавшей в детство дурой. Но пять лет, каждый раз она упрямо поздравляла его, заставляя веселиться.
Сейчас этот вопрос был ей ответом. Они не будут враждовать. Аида ответила:
- Ну, ты весь такой. Загорелый, золотистый, рыжий. Не знаю, как правильно объяснить. Я так решила.
- Я не рыжий.
- Как скажешь.
Она была счастлива весь месяц. Именно так, как нельзя и мечтать. За такое можно было отдать все свое бессмертие. Она поступила правильно. Это то, что может победить любую боль. Райан говорил, что единение душ, это совсем не то же самое, что единение тел. И даже показал ей. Но только теперь она поняла, что это означает на самом деле. Тогда, с ним, ей было хорошо до потери разума. То, что было теперь, не может и не должно описываться, оскверняться словами, рамками определений. Это надо просто помнить.
Малар задал свой вопрос через месяц. Аида была счастлива, и предвкушала еще большее счастье в будущем. Бишоп ни разу за этот месяц не выказал своего раздражения или злости. Если честно, она впервые видела его таким... мягким, расслабленным, довольным. Она даже думала, что он тоже вполне близок к тому, чтобы быть... счастливым? Нет, но... все будет хорошо. Она наконец-то добилась, чего хотела! Все будет хорошо, следопыту осталось сказать лишь слово. Но...
Бишоп не согласился немедленно, спросив, какие у него есть варианты. Этот вопрос буквально раздавил Аиду. Он должен был остаться здесь! Она прекрасно знала, что хорошо было не ей одной. Но он не согласился сразу.
А Малар отвечал на вопрос:
- Варианты? Остаться со мной и жить. Вернуться в Стену и существовать, но не помня себя. Ты все равно будешь существовать. Кирпич Стены Безверующих. Но есть третий вариант. Ты принес мне жертву, но ни о чем не просил. А у алтаря просят. Ты можешь попросить меня о чем-нибудь за ту жертву. Тебе решать цену. Но я знаю, что ты никогда не просишь. Никого. Поэтому...
- Почему никогда? Я готов просить тебя.
Аида открыла рот, чтобы сделать хоть что-то. Ощущение провала, предчувствие потери заранее рвало ее душу на куски, оставляя свежие раны. Почему он не согласился сразу?! Что он хочет попросить? Он должен был согласиться! Но она с ужасом поняла, что не может пошевелиться, не может произнести ни звука. Малар пленил ее. А Бишоп, впервые на ее памяти, просил:
- Я не твой, но и не их. Значит, по вашим законам, меня просто нет. Ведь иначе я должен где-то быть, и принадлежать кому-то. Я - ничей. Сделай как надо. То, что должно быть сделано.
Малар утробно, нежно рыкнул, как существо, получающее удовольствие:
- Ты просишь об уничтожении.
- Абсолютном. И без остатка. - Бишоп, такой красивый вне рамок тела, в духовном обличие, такой молодой и сильный, улыбнулся открыто, искренне.
- Я могу и обмануть.
- Не можешь. Есть то, что готовые к этому души знают сами по себе. Я знаю, о чем прошу, и как это будет.
Малар кивнул, подтверждая слова Бишопа.
"Нет! Малар, умоляю, нет!" - Аида буквально металась внутри собственного разума, в безумных, отчаянных попытках сделать хоть что-то. Но мысленная мольба не была услышана. Бог смеялся над ее отчаяньем и над хитростью следопыта. Бишоп определенно нравился Малару. И его жестокость, и его изворотливость.
Следопыт все же посмотрел на нее. Коротко, быстро. И, впервые за все свое существование не выдержал чужого взгляда, отведя глаза. Только тихо буркнул, так же улыбаясь:
- Спасибо.
Благодарил ее! Боже... ее мысленный рывок был настолько отчаянным, что у нее получилось издать короткий крик. Скорее выдох. Но ее снова заткнули.
Малар выполнил просьбу следопыта, наслаждаясь болью и ужасом Аиды.
Хватило мгновения. Это не было привычным в этом царстве убийством. Это было медленным рассеиванием, и даже наполненный запахом крови воздух кричал о потере, ведь каждая душа - драгоценная для бытия. Каждая душа существует вечно, держа порядок бытия, не давая водвориться хаосу. И если бог хаоса и мог сделать что-либо, оправдывающее свое предназначение, то это определенно уничтожение души. Величайшая редкость. Ведь душу нельзя уничтожить без остатка, пока она сама об этом не попросит.
Там, где стоял Бишоп, маленькими, светящимися звездочками оседала рыжая, золотистая пыль. Остатки духа. Мусор. Он сам - перестал существовать. Полностью. Навсегда.
Душа, пребывающая в своем доме - не имеет тела, не дышит, не ест. Нанесенные раны затягиваются, кровь не течет. Физический вред уже не имеет значения.
Но можно ранить и саму душу? Есть такая поговорка: "Часть души умерла вместе с ним". Так говорят на земле, когда умирает кто-то близкий.
Кожа Аиды расползлась в стороны, обнажая мышцы, кости. Плечи, живот, новые раны поверх старых шрамов, оставшихся от демонов. Она чувствовала, что ее тело влажное от крови, ее лицо влажное от слез. Ее грудная клетка открылась, обнажив быстро бьющееся сердце, которое чернело на глазах. Обугливалось, превращалось в уголек и... рассеялось прахом. Малар так и не вернул ей голос, и кричать она не могла. Ее мысли метались в голове перепуганной мошкарой, сталкиваясь все быстрее, сознание полнилось ужасом, который поглотил эту мошкару и больше... больше не было мыслей. Только непрекращающаяся боль.
То, что осталось от души - без мыслей, истекающее кровью... Даже не душа уже. Существо.
Малар повернул морду в сторону деревьев. Из-за них вышел прятавшийся до этого мужчина. Его взгляд был непроницаемым, когда он мельком поглядел на Аиду. Но Малару ничего не стоило почувствовать боль этой души. Райан едва дышал. Ну а Зверь просто спросил, лениво растягивая слова:
- Кажется, я забыл сказать ей, что сегодня день суда? Вряд ли она сможет меня защитить в таком состоянии.
- Возможно, вы сможете справиться без нее, повелитель. - Голос Райана был ровным, но Малар все равно рассмеялся, довольно проговорив:
- Как я люблю сарказм, вызванный болью. Вот тебе мое задание: она никуда не должна отсюда уйти.
Зверь исчез, отправившись на суд, где его ждет порядочное развлечение. Его победа над Келемвором, Тиром и прочей компанией. Его ждет прекрасная слава среди богов хаоса. А между когтей бог вертел небольшой, гладкий камушек. Камень был чернильно - черным, отполированным до блеска. Лишь в самом центре, поблескивала очень маленькая, крошечная, одинокая золотистая искорка.
Кто сказал, что что-то столь совершенное в своем творении, как человеческая душа, можно уничтожить без остатка? Что-то столь незыблемое и уникальное. Нет, это невозможно. И хоть камень этот душой не был, души этой действительно больше не было нигде, камень этот - идеальный в своем творении, незыблемый в простоте, абсолютный образ души. Слепок души. Вот он каков - Бишоп. Тысячу лет назад этот образ появился в бытии, чтобы спустя тысячу лет воплотиться в душу, родившуюся на земле. Воплотиться человеком, с сердцем черным, как ночь. С душой, черной, как сердце тьмы. С одинокой золотистой искоркой чистоты, искренности и честности внутри. Лишь эта душа могла решить, чему вырасти - черноте или золоту. Он сделал свой выбор, и наполнился тьмой. Он сделал свой выбор, и страдал в Стене. Он сделал свой выбор и исчез, не принадлежа никому. Без остатка. Теперь есть только слепок. Отпечаток. Бесполезный мусор. Прекрасная драгоценность, какой нет нигде. Великое творение бытия, каких миллионы, но умудрившееся стать уникальным.
Эпилог.
Уже давно пантеон не испытывал такой всепоглощающей печали. Глядя на одинокий черный камушек, каждый из них чувствовал боль. Исчезла частица того, что делает каждого из них богом. Делает каждого из них прекрасным. Светлые слезы появлялись на щеках богинь порядка. В суровые маски превратились лица богов порядка. Боги хаоса молчали, а Зверь лежал на трибуне, лениво помахивая кошачьим хвостом. Красные глаза Зверя не выражали ничего, кроме легкого удовольствия.
Молот судии стукнул по трибуне и Покалеченный бог почти бессильно, почти с горечью в бесстрастном голосе произнес:
- Оправдан.
Черный камушек же так и крутился в центре Зала судий. И тут, в полной тишине раздались одинокие аплодисменты. Кайрик, Темное солнце, Принц лжи, впервые за долгое время утратил насмешливый вид. Строгое, точеное узкое лицо было серьезным. Красные волосы падали на его черные глаза, но в глазах этих светилась злая радость. Он аплодировал торжеству хаоса. Талос, гордый своим подопечным, присоединился к нему. Паучья королева, прекрасная старуха Ллос, подняла черные руки, лениво захлопав. Амберли откинула спутанные, всклокоченные волосы за спину, захлопала. Хлопающие руки Маска проявились из тени. Ловиатар хлопала окровавленными ладонями. Весь пантеон хаоса аплодировал. Овации. Торжество хаоса. Радость каждого из них. Овации!
Наказание, нареченное душе еретички - быть тотемом своего бога. Быть жертвой искренних верующих.
Величайшие искусники Темного царства вырезали из чернейшего дерева тотем, не имеющий себе равных по красоте. Невероятно тонкая работа резца демонстрировала сцены охоты, сражений, убийств и пыток. Тотем был выполнен в виде столба с продольным желобом. Венчала этот столб статуэтка, изображающая готовящийся к атаке аватар Малара.
Когда тотем был готов, искалеченная душа Аиды, с так и не стянувшимися ранами, с ошметками кожи и мышц, отошедших от тела, с пустотой вместо сердца, открытыми сухожилиями и связками, с проглядывающимися внутренностями, была впечатана в этот желоб так, что не могла пошевелиться. Руки ее были соединены над головой и замурованы. Ноги разведены в стороны и вмурованы в основание. Голос ее был возвращен к ней, но душа молчала и не открывала глаз.
Это было прекрасное произведение искусства с красивой, искалеченной женщиной, вмурованной внутрь. В самом центре Сердца ярости был поставлен этот тотем и велением Малара каждый верующий ежегодно должен был явиться к тотему. Каждый верующий, хотя бы один раз за год должен был посвятить день тому, чтобы пытать и терзать замурованную душу.
Малар велел: каждый год, на протяжении десяти веков, в последний день Великой охоты, тотем будет появляться на земле, чтобы и смертные верующие могли поклониться тотему и осквернить заточенную в нем душу.
Это было наказанием еретички. Райану наказанием было то, что он был назначен Хранителем тотема. Обязанный видеть ее боль. Обязанный причинять ей боль ежегодно.
Спустя годы Аида перестала кричать. С тех пор ни один верующий, и даже сам Малар, никогда больше не смогли заставить ее кричать. К концу десятого века и сам тотем истончился, а половина прекрасной резьбы исчезла, смытая кровью Аиды, проливаемой на него веками.
Малар провел ладонью по местам, куда были вмурованы руки и ноги. Освобожденная искалеченная душа выпала из желоба, но Райан вовремя поймал ее, и поставил на колени перед их богом.
Зверь обхватил подбородок женщины и приподнял, заглянув в пустые, окровавленные глазницы. Вернул ей глаза - ее прекрасные, серебристые, жестокие и холодные глаза. Бог проговорил мягко:
- Рад видеть тебя дочь моя.
Аида слегка наклонила голову, ровно проговорив:
- Я счастлива прикоснуться к вам, повелитель.
- Чего ты хочешь, еретичка?
- Искупления, повелитель.
Малар кивнул, и принялся за работу. Кто сказал что наказанный, не может быть любимым? Кто сказал, что Темный страж, даже покалеченный и ослабленный, не может оставаться сильнейшим? Кто сказал, что жестокий бог не может тосковать по своему любимому творению?..
Искупление даровали ей. Пропала женщина. И никогда больше не вернулась.
Но появилась пантера. Огромная, сильная. Стоя на ногах, душа Райана едва доставала до бедра стоящей на четырех лапах пантеры. Куски плоти свисали, обнажая ребра, мышцы и сухожилия зверя. Черная, местами седая шерсть блестела от свежей крови. Малар наклонил голову, с удовольствием рассматривая свою серафиму. Насмешки и жестокости не было. Лишь спокойные вопросы:
- Что породило тебя, чудовище Малара? Что сделало тебя чудовищем?
Пантера ответила, но не произнося слова, а формируя звук прямо в воздухе:
- Любовь.
- Искупишь ли ты вину, леди-любовь?
- Во имя твоей любви, повелитель.
- Тогда ты заслужила дар. - Малар приблизился к чудовищу, мирно стоявшему перед ним. Просунул руку меж ребер, туда, где не было сердца. Пантера молчала. А когда бог убрал руку, вместо пустоты там остался чернильно-черный камень, с крошечной золотистой искрой внутри. Одинокая слеза скользнула по морде пантеры, а потом ее серебристые глаза навсегда сковал холод.
Чудовищный серафим Малара, Леди-любовь, Серафим искупления, не знала милосердия и была одним из самых страшных и жестоких существ Темного царства. Ни один еретик не знал пощады в ее когтях. Ни один лживый не мог избавиться от ужаса, при мысли о ней. Но многих, очень многих она заставила искупить вину и вернуться к богу.
Иногда серафима любила поиграть. Своим личным развлечением она полагала уничтожение влюбленных. Ничья кровь не казалась ей слаще, чем кровь тех, кто любил. Впрочем, кровь тех миллионов душ, что пытали ее в те десять веков ее наказания - тоже была особенной.
Она была прекрасной - Серафима Искупления, Леди-любовь, с величайшей драгоценностью мира вместо сердца.