Дмитрий Соколов

                                     МОСКВА, 1984

                                                               (исторический роман)

В 1984 году день 1-е сентября официально был объявлено праздником- Всесоюзным днём знаний!

Я перешел уже на 4-й курс Филологического факультета МГПИ им. В.И. Ленина, и, несмотря на праздничную атмосферу этого дня, никакого праздника не ощущал, хотя все вокруг ходили радостные, как будто выиграли 100 рублей в "Спортлото". Особенно радостная ходила Олечка Ифешина из параллельной группы. Представьте себе- Олечка только что вернулась из Болгарии! Где месяц отдыхала на Золотых Песках!! (Надо думать, что с "самим Якиным", или на крайний случай- вроде Никиты Михалкова.) Обалдеть- море-синее, небо-голубое, люди культурные и вежливые... а какой сервис!!! Вот и фотографии на "Поляроиде"...

Все девушки обступили счастливицу с ахами и охами, я же демонстративно проигнорирoвал. Курица- не птица, Болгария- не заграница, так себе- 16-я республика. Я еще впечатлился бы, побывай она на тропических островах с акулами или каннибалами, или хотя бы на Галапагосских, на тех, на которых водятся гигантские черепахи. Или на Сандвичевых- хаха, на Сандвичевы даже Ифешину бы в жизнь не пустили!! Я едва поборол искушение, чтобы не подойти и не "подколоть" эту пляжную диву. Но мой юмор не только она, никто бы не оценил. Все бы замолчали и поглядели на меня с осуждением. Ради этого не стоило задираться...

Занятий толком не было, сегодня- суббота, поэтому все пришли только себя показать, да обменяться блиц-сочинениями "Как я провела лето", ибо везде были одни девушки, которые составляли абсолютное большинство "педиков"- как нас называли наши соседи- "медики" из 2-го Меда и "тонкие химики" из МИТХТ.

Все понимали, что по-настоящему занятия начнутся в понедельник, 3-го сентября. Но и 3-го занятия не начались, и всему 4-му курсу было велено собраться в спортзале. Нас срочно снимали с занятий и "бросали" "на картошку"! Сегодня- сборы, а завтра мы все должны были стоять у института в телогрейках и с котомками, в 10.00 отъезд! в Можайский район! В совхоз "Дроздихино"! и оставаться там неопределенное время! Может, неделю, может- две, может- месяц- пока урожай не будет тщательно собран и любовно пересыпан в закрома Родины!!

Что такого, спросите вы. В 1984 году принудительные поездки студентов, аспирантов, молодых ученых "на картошку" были обычным делом, непременным атрибутом комсомольско-молодёжной романтики. Хриплый голос уже покойного тогда Высоцкого призывал "товарищей ученых, доцентов с кандидатами", "сесть на полуторку и ехать на Тамбовщину"- ибо

1. нечего мять картошку с салом, которую ты лично не убирал!

2. ибо социализм- кто не работает- тот не ест!

А в 1986 году на экраны страны даже вышел худ. фильм, который так и назывался- "Сентиментальное путешествие на картошку". Там рассказывается довольно банальная история незадачливого студента-первокурсника, которого вот так, по комсомольской разнарядке, привезли в выморочный колхоз, и он там влюбился в легкомысленную студентку, которая предпочла ему другого студента... в общем, почти Шекспир. Но зато в этом фильме очень правдиво были показаны скотские условия, в которых оказываются сентиментальные романтики, попав на бескрайние картофельные плантации. Ни согреться, ни помыться, ни нормально поесть, ни переодеться, неотапливаемый барак на 10-20 койко-мест- а сентябрь в Центральной полосе бывает и с заморозками.

Если бы я не представлял себе, что такое "картошка", я бы без разговоров поехал. Но у нас уже была одна, так сказать, "плановая", и не очень сентиментальная поездка в глубины Отечества, на 2 курсе. Традиционно всегда едет 2 курс, и целый месяц, так сказать, стоит с ведром раком под проливным дождем, складывая в него мокрые и холодные корнеплоды, пахнущие могилой.

Нам объяснила Алла Некрасова, наш факультетский комсорг, что в это году урожай выдался "доселе невиданный", поэтому посылают всех, кого могут, ломая расписание- и 2 курс, и наш 4-й.

-И еще одна причина, ребята,- искренне сказала Некрасова, проникновенной глядя в глаза одновременно- индивидуально каждому, и коллективно- всем вместе.- В следующем году наша страна, все прогрессивное человечество, будут отмечать великую и страшную дату- 40-ю годовщину Великой Победы Советского народа в Великой Отечественной войне. Наш институт, наравне с другими, уже встал на Всесоюзную Вахту Памяти. Поэтому святое дело- почтить память отцов и дедов не словами, не слезами- а делами! Да, благодаря мудрой международной политике Коммунистической партии и лично Константина Устиновича Черненко мы с вами живём в мирное время, но и в мирное время существуют невидимые фронты!                                                                                                                                                                                                                                                                                                 -1-

---

Наверное, не стоило мешать все в одну кучу, ибо каждого рядового советского комсомольца упоминание ВОВ немедленно вгоняло в уныние- это означало очередные собрания, смотры, парады, шефство над ветеранами, стенгазеты, бесплатные работы- и всякую прочую тимуровщину.

-Есть такое слово- надо!- выкрикнула комсорг, видя праведное возмущение студенческой массы.- Ну, надо, ребята!

-Тебе надо- ты и езжай!- крикнули в ответ одновременно несколько человек.

-А мы учиться сюда поступали, на филологов!

-Хватит, ездили уже!

-Первокурсников шлите- пусть им жизнь мёдом не кажется!

-Форменное издевательство! У меня в Войну оба деда погибли- мало?! и т.д.

Масса забурлила, яростно выпуская газы, но без толку. Алла непоколебимо возвышалась над нами, внимательно наблюдая, подзывая к себе то одного, то другого комсорга группы, потока, курса, и время от времени делая себе какие- то отметочки.

Как и оказалось, ехали- мы, а комсорг оставалась в тёплой и уютной столице...

Едва закончилось собрание, масса забурлила ещё сильнее. Все теперь начали искать индивидуальные пути спасения. Кто-то побежал звонить дяде-декану, кто-то начал лихорадочно вспоминать свои болезни, собираясь идти к врачу за освобождением, кто-то... а впрочем¸ других средств спасения на борту нашего тонущего корабля и не имелось...

Постепенно становилось ясно, что из москвичей, точнее- москвичек, ибо 90 процентов студентов филфака были девушки- не поедет почти никто! Ибо у всех были какие-то "связи в ЦК", какие-то знакомые врачи, которые без вопросов "сделают" справку. Правда, если звонок "из ЦК" и мог как-то повлиять, то на "хитропопых со справками" был "штырь с винтом"- справки надо было заверять в нашей студполиклинике, иначе они считались "липовыми".

Постояв, опустив голову, в этом бурлении, я вздохнул и вышел на улицу. Пустой желудок яростно урчал, не давая мозгу думать. Поэтому требовалось сперва утолить голод. Я направился в пельменную "Три Поросёнка"- ибо так называлась деревянная будка во внутреннем дворе, который образовывали своими стенами здания трёх институтов- нашего, МГПИ им. Ленина, МИТХТ им. Ломоносова, и 2-го МОЛГМИ им. Пирогова. Там за стоячими столиками интенсивно уплетались рыбные пельмени 36 копеек за порцию, поливаемые уксусом из стоявшей на столике колбы, и запиваемые "кофем" из цикория.

Несмотря на относительно ранний час, "пельмешка" была переполнена студентами всех трёх названных институтов. Царило нехорошее возбуждение, ибо всех в той или иной степени обрадовали внеплановой поездкой "на картошку", и никто, разумеется, ехать не хотел, ища способ "прошланговать".

Скорбно ковыряя алюминиевой вилкой толстенные пельмени с кусочками фарша минтая или трески внутри, я всё более исполнялся мысли, что мне ни в коем случае нельзя ехать! Не потому, что мне не позволяло здоровье- как раз здоровье было отменным- а так, из принципа. В конце концов, мы все равны- как учили нас на Кафедрах Истории КПСС и Политэкономии Капитализма- Социализма (кафедра называлась Политэкономии, но там одни и те же люди преподавали нам две политэкономии, не имеющих между собой абсолютно ничего общего).

Если принципиально взять и не поехать- это означало немедленно попасть к не менее принципиальной Алле Некрасовой и ее бескомпромиссным соратницам по Комитету Комсомола. Лишение комсомольского билета и значка, вылет из института, призыв в СА, от которого у меня была отсрочка до конца учёбы- и отправка в Демократическую Республику Афганистан. Почему-то этого Афганистана все боялись, как огня.

Я тоже боялся.                                                                                                                                                                                                                                                                                                 -2-

---

Дяди или тёти в ЦК или, на худой конец, в деканате, у меня не было, как и знакомых в Москве- я был "иногородний", или "лимита", из райцентра в Курской области.

Справку от врача получить тоже не представлялось возможным. Ибо, несмотря на щуплое телосложение, я был здоров до неприличия!

Да болел я один раз всего, в 6 классе- аппендицит, который мне успешно вырезал наш хирург. Тогда у меня ещё и аллергия случилась- внезапно обсыпало всего с головы до ног, и я бешено чесался. Дали попить хлористого- прошло. Иван Иванович, хирург, сказал тогда, что это у меня от анальгина, что нельзя анальгин ни при каких условиях!

А что? Меня вдруг осенило. Если выпить таблетку анальгина- снова обсыплет? А тогда можно смело идти к врачу и брать освобождение! На неделю! а за неделю шумиха утихнет, и можно будет не ехать!

Чем дольше я обдумывал свой план, тем сильнее он мне нравился. Вот, вокруг меня сотни, тысячи моих сверстников, каждый из них неистово мечтает заболеть- и только я могу сделать это! Причем в любой момент, по выбору, независимо от складывающихся обстоятельств!

Свобода! Прямо "Философия свободы" Р. Штайнера в кратком изложении...

Сначала я хотел подождать до завтра, но завтра уже надо было уезжать, поликлиника открывалась в 09.00, а отъезд должен был состояться в 10.00, и я мог элементарно не успеть выправить эту чёртову справку. Да и сгорал я от нетерпения!

Поэтому надо было действовать сегодня.

"Нет- нет- нет- нет, мы хотим сегодня... нет-нет-нет-нет, мы хотим сейчас..."

-Анальгина, пачку,- попросил я в ближайшей аптеке на Большой Пироговской улице.

Анальгин стоил 15 копеек. Для верности я решил принять 2 таблетки, а остальные выкинул вместе с пачкой в кусты в саду "Мандельштам". Вкус у этого анальгина был на редкость противным. Я не озаботился, чем запить, поэтому стоически сжевал обе таблетки. В сумме это был 1 грамм препарата, и я подумал- что такое 1 грамм для моих 183 см и 76 кг? Эх, надо было съесть все!

Но поздно. Студполиклиника пряталась неподалёку, на 3-й Фрунзенской улице, и я стремительным шагом поспешил туда, надеясь успеть до того, как аллергия исчезнет сама собой. Что она исчезнет сама собой- я был почему-то уверен. В крайнем случае, выпью хлористого!

Через 10 минут я уже был в регистратуре.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -3-

---

-С какого курса? С четвёртого? Понятно... К кому?-подозрительно спросила отвратительного вида пенсионерка-регистратор, ни дать ни взять- вылитая старуха-процентщица. Ей не хватало только слова "батюшка".

-К терапевту...

-По поводу?

-Сыпь у меня...

Я отвечал неубедительно, ибо не чувствовал ни сыпи, ни зуда. Кажется, или анальгин на меня больше не действовал, или наш Иван Иванович тогда ошибся.

-Какая ещё сыпь? - сурово и недоверчиво допрашивала "коллежская регистраторша".-Что-то не видать...

-Там... на животе, на спине.

-Ежели сыпь, то это тебе не к терапевту,- скривилась та.- Это тебе к инфекционисту тогда надо. Или к кожнику... а что у тебя с лицом-то?

-С лицом? Ничего...

-Ой, смотри, морда красная, как кумач! И ещё надувает! Эк наливаешься, точно яблоко!

-Что, простите?

Лицо и правда, горело, но я подумал, что это от стыда. Ненавижу никого просить и обманывать.

-Да ты в зеркало посмотрись!!

Я оглянулся- зеркало висело на противоположной стене. Какие-то посетительницы взвизгнули. В зеркало на меня глянул самый настоящий синьор Помидор из сказки Джанни Родари. По идее, это должен был быть я, но никакого сходства, кроме одежды- одежда на этом краснолицем без лица была точно, моя.

-Ой, мамочки! Давай, говори быстрее фамилию свою, курс и группу! Лопнешь... помрёшь ещё мне тут! на карточку, терапевт в 216-м!! Да не снимай ты плащ свой- так иди, небось без очереди примет! Ой, его ещё больше раздуло...

Теперь и я почувствовал, что мои веки неудержимо смыкаются, губы едва не лопаются, и комок в горле, но нигде ничего не чесалось. Взяв у бабки карточку, я пошел в указанном направлении. Визги вокруг сменились гробовой тишиной, наверное, я распугал всех посетителей.

Поликлиника была сегодня явно переполнена, в основном- нашим 4 курсом. Все стремились либо получить вожделенную справку, либо заверить справку, выданную по м/ж. У дверей 216-го было не протолкнуться, но моё явление вызвало эффект!

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -4-

---

-Ой, что с вами?

-Девочки, тут человеку плохо совсем, пусть идёт без очереди!

-Ой, Б-н! Девочки, это наш Б-н, из 46 группы! Б-н, что с тобой, тебе плохо?

-После меня! Мне только справку заверить, из ЦКБ!

-Там уже одна такая зашла, ей уже полчаса заверяют!

-Б-н! Б-н! Ой, девочки, да он падает! Ой, он же сознание теряет!! Пропустите же! Хотите, чтоб он тут умер нам?!

Так я оказался в кабинете терапевта Сергеевой Т. В. И весьма кстати, ибо в голове часто-часто стучало, мысли путались, а ноги не держали совсем. Не обращая никакого внимания на побелевших терапевта с медсестрой, на перетрусившую пациентку, которая уже полчаса заверяла справку из ЦКБ (как потом выяснилось, это была "болгарка" Ольга Ифешина из параллельной 45 группы-она доказывала Сергеевой, что у нее "холодовая астма"- какой-то редкий диагноз, я думаю. За три года совместной учёбы я никакой астмы за Ифешиной не замечал, она даже каждые зимние каникулы ездила в Домбай, т.к. "тащилась" от горных лыж).

Дальнейшее помню плохо. Доктор Сергеева, с очевидным усилием, взяв себя в руки, изо всех сил лупила меня по щекам, ее медсестра меряла давление, но у нее ничего не получалось- тряслись руки.

-Ты его знаешь? (это Ифешиной). Тоже с 4 курса? "Картошка", понятно. Что ты принимал? Что колол себе? Какие таблетки ел?

Я ничего не отвечал- не было сил, да и желания рассказывать про опыт с анальгином. Тем временем, примчалась заведующая отделением и её медсестра, с какими-то шприцами и ампулами, которые она немедленно начала откупоривать с треском. Обе врачихи затарахтели на латыни, я разбирал только "анафилактический", "давление по нулям", "8... нет, 16 декса струйно...", "тут лить и лить, а у нас ни одной бутылки ни физа, ни рингера", "какой еще рингер, Татьяна Владимировна, тут ни одной вены- все спались, вон, дует под кожу", "да где эта проклятая скорая, три часа ждать, что ли", "адреналин!!!" и т.п.

Кажется, дела мои были плохи. Но, как ни странно, я чувствовал абсолютный покой и полное умиротворение, глядя в белый потолок 216-го. Наверное, так Андрей Болконский глядел в небо над Аустерлицем. Становилось ясно- на картошку я завтра не еду, а это главное, даже если я потом поеду только на кладбище!

Странно, но мне начало становиться лучше- в голове прояснилось, и глаза начали открываться, комок в горле исчез, наконец. Я, конечно, не показывал вида- пусть эти врачихи думают, что я умираю, а то ещё вернут в строй...

"Хорошо бы хлористого,- подумал я.-Хлористый всё как рукой бы снял. Неужели не догадаются?"

Нет, про хлористый никто не догадался, ну и медицина у нас, а говорят-лучшая в мире, ага, аж два раза. Тут сильно зашумело- это приехала долгожданная "Cкорая помощь", с носилками, на которые меня погрузили два дюжих, пропахших табачищем, санитара. Я уже вполне был в состоянии сам перелечь, но решил ничем не помогать доблестным эскулапам- они Клятву Гиппократа давали, пусть теперь отрабатывают!

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -5-

---

Мой труп (так в тот момент все считали) повезли к машине.

-Что с Б-ном?!

-Куда бы его везёте?! В 19-ю?

-Это на Красной Пресне...

-Ой, девочки, надо, чтобы кто-то с ним поехал!

-Точно! Ифешина, тебе справку заверили?

-Ой... не знаю... щас посмотрю... ой, девочки, подписала! Урааа!

-Ой, радости полные штаны...

-Ну вот, поедешь с Б-ном.

-А чё сразу я-то?

-Через плечо! Не горячо? Сказано- поедешь! Комсомольское поручение.

Носилки с моим телом запихнули в автомобиль, следом втиснулась Ифешина, крепко сжимавшая в руках портфельчик с заветной справкой, всё ещё не в силах поверить своему счастью. Санитары (хотя я не уверен, что это были именно санитары), начали снова колоть мне предплечье и подсоединять капельницу.

-С мигалкой вези,- крикнул старший из них водителю. -Девушка, Вы когда-нибудь ездили на "Скорой"? Сейчас прокатим с ветерком!

-А с ним что? С Б-ном.

-А, ерунда, шок! Поехали, Василич! Покажи девушке "нашу езду" по осенней Москве! Ты-то как там, герой?

Я позволил себе чуть-чуть приоткрыть глаза и слегка кивнуть, и даже улыбнуться. Как всякий Русский, я любил быструю езду.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -6-

---

Пока мы ехали, точнее- летели, озаряя Б. Пироговскую, Плющиху и Садово- Смоленскую -мигалкой- и оглушая -сиреной- (Василич стрался изо всех сил), санитары всячески охмуряли Ифешину, которая смелась, точнее- ржала, "как старая полковая лошадь, заслышавшая звук трубы", как гениально выразился писатель Лев Толстой. И всем было решительно наплевать на больного, (если не при смерти) человека! Потрясающее бездушие. А если бы со мной и впрямь было плохо? Противно умирать под чьи-то влажные смехерочки...

Конечно, я был далёк от смерти, и даже чувствовал себя более-менее нормально, не считая слабости, но мысль работала чётко, чётче, чем обычно, и я замечал, не открывая глаз, не поворачивая головы, все детали.

Доехали минут за 10, если не быстрее. Меня снова выкатили и завезли в тесное и тёмное помещение- 'Приёмный покой', как оно торжественно называлось. Пока завозили, косноязычная пожилая санитарка, вся в золотых кольцах и браслетах, громко ворчала, что ей тут опять натоптали-наследили, везут и везут, едва она помоет пол, и ей это всё надоело ужасно, завтра подаст на увольнение "к ебени матери".

Какое-то время меня оставили одного на кушетке, в компании капельницы и Ифешиной, которая всё разглядывала свою справку и всё не могла нарадоваться.

Наконец, появилась дежурная врачиха- немолодая женщина в белом халате, с чёрным шлангом на шее, с королевской осанкой и шиньоном, её звали Евгения Даниловна. Старший санитар что-то объяснял ей на латыни. Евгения Даниловна спросила Ифешину, кто она мне- никто! ещё бы, я бы съел целую пачку анальгина, будь она мне хоть "кем-то. Её немедленно и удалили, санитар побежал следом, а врачиха села рядом и положила мне на лоб теплую мягкую ладонь.

-Итак... Б-н... на что ты жалуешься?

Я ответил, что голова кружится, тошнит, слабость, и "страх смерти". Я где-то читал, что это такая железная жалоба, которую оспорить не может ни один врач. На вопрос, что со мной случилось, я ответил- что не знаю, поел рыбных пельменей, и вот.

-Что "вот"?

Ну там, лицо опухло, пошёл в поликлинику, Пока дошёл, стало совсем плохо, ничего не помню. Было ли такое раньше? Я ответил с полной правдивостью, что нет, никогда раньше со мной такого не было. Пельмени эти ел каждый день. Чем болел раньше? Да ничем... аппендицитом в 12 лет. Вырезали, Иван Иванович Савчук- знаете его? Откуда я сам? Из Хомутовки, Курская область. Прививки все у меня. Спорт? Нет, но по физкультуре пятёрка, 2-я ступень норм ГТО. Лекарства? Я их не пью никогда.

Закончив опрос, Евгения Даниловна померила мне давление, послушала лёгкие, помяла живот, потом позвала медсестру- снять мне кардиограмму сердца. Потом приходила ещё какая-то санитарка, колола мне палец и сосала кровь в стеклянную трубочку. На вопрос, не хочу ли я помочиться в баночку, я ответил отрицательно- ни за что не стал бы, если б и хотел.

-Интересный случай,- заключила Евгения Даниловна.-Ты точно, ничего такого? Не ел, не пил, не курил, не кололся? А почему вены исколоты?

Я ответил, что меня так откачивали в нашей студполиклинике.

-Похоже на аллергию, но генез неясный. Затрудняюсь с диагнозом,- проинформировала меня врачиха.-Ещё раз- принимал ли ты какие-нибудь препараты в последние 24 часа?

Я не стал врать, но сделал головой знак отрицания, закрыв глаза, как будто устал.

-Кафедральный случай, похоже. Лиля, подключи ему рео, так быстро, как только можно. Там 80/40, гиповолемия, потом поставишь "парализующую..." Там синусовая, и депрессия Т в грудных отведениях. А я свяжусь с Арон Израилевичем...

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -7-

---

Врачиха вышла, оставив меня на попечение медсестры. Та появлялась эпизодически- проверить "парализующую" капельницу, или как там она называлась, померять давление. Я лежал, переваривая в голове приятные мысли- кажется, мне удалось "показать этим вшивым эмигрантам, кто хозяин в Калифорнии". О будущем я не думал- ибо настоящее выглядело достаточно прекрасным.

"Нет времени, лучше настояшего..."

-Слышь, - осторожно послышалось мне в левое ухо,- ты как себя чувствуешь... вообще-то?

Я скосил глаза- это была сгорающая от любопытства Ифешина. Лицо ее, круглое, как луна, с тщательно зачесанными назад волосами, нависло над моим. Гримасой я показал, что всё нормально.

-А чё с тобой случилось-то? Я чуть со стула не упала, когда ты вломился! Офигеть, что ты с собой сделал?

Я не отреагировал.

-Это, чтоб на картошку не ехать? Блин, ну ты ваще! Ты ж едва ласты не склеил! Я думала, всё- помрёшь сейчас. Молоток, я бы ни за что... Б-н, ну скажи, чё ты выпил... или вколол?

Я продолжал игнорировать назойливую однокурсницу. Ифешину я почему-то больше всех терпеть не мог, испытывая к этой изнеженной профессорской дочке какую-то классовую ненависть.

-Чё, не скажешь? Ну и лежи, гавнись...

-Чё надо... иди отсюда! Не видишь- у меня депрессия тэ в грудных отведениях.

-Я, между прочим, с тобой специально поехала, а нафига оно мне? Скотина...

-А никто не просил. Сам разберусь. Сама-то откосила? Ну и иди, радуйся! Думаешь, всё на свете можно купить?

Тут за дверью послышался шум, и в смотровую вплыл сам Арон Израилевич в сопровождении Евгении Даниловны и множества каких-то пытливых белохалатников. Почему-то я вдруг почувствовал утомление, головокружение, и огромное желание уснуть.

-И что же мы такое ели-пили, молодой человек?

-Рыбные пельмени из "Трех Поросят", с кофе...

И этот тучный Арон Израилевич, и его свита, готовы были задавать новые вопросы, забросать меня вопросами, но у меня оказалось такое низкое давление, что было решено "немедленно поднять меня в БИТ".

Дальнейшее плохо помню- полумрак, какие-то хирурги в зеленом, электроды, ритмично работающий аппарат, укол в левую ключицу...

К вечеру моё состояние "нормализовалось", и меня перевели в общую палату.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -8-

Всю ночь я проспал- сладко, как в детстве. Проснувшись утром, долго соображал- кто я, где я, что со мной, зачем у меня под левой ключицей стоит пластмассовая трубочка, в которую что-то периодически капает, и кто эти спящие люди вокруг. Постепенно события вчерашнего дня восстановились... и я сначала пришёл в ужас, а потом в восторг- сегодня мои сокурсники... точнее, сокурсницы, покидают столицу, в штопанных "телагах" с торбами-котомками едут, так сказать, "на село". А я и от бабушки ушел... и от дедушки...- "но вы ушли... от участи от нашей...", как пел какой-то белоэмигрант на затёртой до дыр кассете.

Никогда раньше не думал, что найду столько интересного в обычной больнице, когда о своих впечатлениях можно рассказывать часами! Правда, рассказывать некому- друзей у меня как-то не заводилось, подруг тоже. Но, может быть, когда-нибудь напишу... для потомства, хотя что может ли сюжет быть подлее (пошлее)- дурацкий 'откос' от дурацкой "картошки"...

Вспомнив, что я не могу вспомнить, когда в последний раз ходил по-маленькому, я обнаружил еще одну трубочку в своем многострадальном организме- она была засунута в мой половой член, и по ней радостно бежала светло-коричневая жидкость- моча, что ж ещё. Трусы мои куда-то исчезли, вслед за всей остальной одеждой.

"Его обделанные брюки исчезли в водовороте Мировой войны."

Трубочка жгла довольно неприятно.

Kак раз в палату зашла заспанная и взмыленная медсестра, и я попросил вытащить.

-Не положено! После обхода,- металлическим голосом отрезала та.-И то, если врач разрешит.

А что, может не разрешить? Мне стало немного не по себе. Я так радовался вдруг наступившей свободе- и рано радовался, как выяснилось. Я тогда спросил эту бездушную особу- когда дадут поесть, ибо- "Я голодаю, - трескучим голосом сказал Воробьянинов", на что она так же бездушно ответила-

-Не положено! У тебя- голод и строгий постельный режим. Если врач на обходе решит...

-Ну хоть попить дайте!

-Не положено!

-Вы что, хотите, чтоб я умер от жажды?

-Кто- ты?- нахальная медсестра, обладательница довольно пышных форм, посмотрела на меня с видом абсолютного превосходства.-Тебе до смерти еще жить и жить. Вода вон, в вену тебе капает.

-Во рту пересохло...

-Чего? - моё заявление рассмешило ее.- Ах ты, бедненький! Меньше колоться надо!

-Какое "колоться"...

-Всё, дети, ша. Не отвлекай, мне до конца смены ещё дел куча... лежи и молчи в тряпочку...

-Вы- чёрствая!

-Поговори мне тут! Не на курорте! Чёрствая я ему, ишь...

Мне вдруг показалось, что я совершил ужасную ошибку, приняв этот чёртов анальгин- я хотел только справку с освобождением от "картошки", а в результате оказался весь проколот, изнасилован противоестественным путём- в мочеиспускательный канал- и заточён не пойми где, под охраной свирепых церберов... церберих...

Настроение моментально испортилось, стало до слёз жалко себя.

"Как только выйду отсюда- съем пачку... нет, две- чтоб уже не откачали. До чего же мерзок этот мир..."

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -9-

---

-Доброе утро, товарищи больные!- вдруг разадался задорный женский голос.

-Доброе утро, Светлана Михайловна!- хором отозвались 5 хриплых мужских глоток.

В дверном проеме стояла невысокая, но очень ладненькая девушка в белом халате, аккуратно подогнанном по фигуре, блондинка, с короткой стрижкой. Она оглядывала палату и улыбалась с неподдельной радостью. Вообще, она как-то вся лучилась- как будто драгоценная статуэтка в специально освещённой витрине. Но её свечение было не внешним- она бы светилась и в полной темноте. На шее у девушки тоже висел черный шланг стетоскопа, или как он правильно назывался. Это, плюс "Светлана Михайловна", плюс папка с бумагами в руках означало что девушка- доктор, а не медсестра.

-Лежите-лежите,- остановила она моих соседей, которые, несмотря на преклонный возраст и плохо гнущиеся суставы, наперебой принялись занимать вертикальное положение. -Я с обходом потом зайду! Я перед пятиминуткой новеньких осматриваю. Сказали, кто-то поступил... а, вы...

Светлана Михайловна Р., цокая каблучками, подошла к моей кровати. По мере подхода, ее улыбка становилась все радостнее, а глаза- внимательнее. Еще вчера я бы ни за что не поверил, что ко мне добровольно, сама, подойдёт такая женщина.

Может, и я правда вчера умер?

-Вы кто? А, Б-н, студент МГПИ,- посмотрела она на историю болезни.- Как вы себя сегодня чувствуете, Б-н?

-Спасибо, неплохо...- выдавил я.

Светлана Михайловна деловито взяла меня за запястье, озабоченно посчитала пульс, потом самолично померяла давление, затем, нахмурившись и закусив нижнюю губу, тщательно выслушала мне легкие и сердце. Оттянула мне веки, осмотела глаза, потом язык, помяла живот пальчикам без "ногтей". Безымянный справа, как и положено, был в обручальном кольце. Потом нагнулась к пластиковому пакету, в который стекала моя моча, и стала определять, где уровень, на каком делении. Я был готов сквозь землю провалиться. Но таковы эти медики- они всегда третируют тебя не как личность, а как предмет, как учили на кафедре Политэкономии- "средство производства". (Больной унижен обращением с ним, как с автомобилем при техническом осмотре, но не как с личностью, требующей к себе уважения.)

-560,- сказала мне Светлана Михайловна.

-560 чего?- пискнул я.

-Миллилитров, достаточный диурез. Что-нибудь беспокоит?

Я ответил, что слабость, головокружение. Ещё и шланг в моём "пенисе"- так по-латыни называется половой член, и я решил сверкнуть умищем.

-Ах, катетер,- кивнула Светлана Михайловна.- Ира!- это медсестре, но грудастая хамка уже испарилась из палаты. -Что, сильно мешает?

-Жжёт...

-Ладно, я сейчас вытащу. У сестёр сдача смены, освободятся не раньше, чем через час,- пообещала молодой доктор и тоже куда-то ушла. Вскоре она вернулась резиновых перчатках, которые были ей велики, с белым лотком с какими-то марлевыми салфетками, и хотела обнажить меня, откинув одеяло, но я вцепился в него обеими руками.

-Что? Вы же говорили, что мешает. Это одна секунда.

-Нет, нормально...

-Стесняетесь? Я- врач, клятву Гиппократа давала, так что не надо стесняться...

Несмотря на девчоночью манеру держаться и разговаривать, эта Светлана Михайловна обладала довольно сильным характером, умелыми ручками и вмиг осуществила сию процедуру. Я взвыл, ибо момент извлечения был чертовски болезненным. Захотелось даже крикнуть, "с-с-с-ука-а-а!!!!" но я, разумеется, сдержался.

-После пятиминутки приду,- объявила она палате. -Просыпаемся, товарищи больные, встаём, умываемся, готовимся к обходу!

-Кандидат наук!- сообщили мне, как только Р. вышла.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -10-

---

Итак, сбылась мечта советского идиота- вместо того, чтобы пушечным (точнее, картофельным) мясом ехать в угрюмый безлюдный колхоз, я вольно разлегся, голый, на пятнистых казённых простынях, в одной из лучших столичных клиник!

Вот они, преимущества Социализма! В странах капитала этот номер бы не прошёл- ибо мне пришлось платить огромные деньги в инвалюте. Но, наверное, у них нет и "картошки" в нашем понимании- учись себе, овладевай в совершенстве избранной специальностью. За это не всегда надо платить деньги- наиболее способные там номинируются на гос. стипендию, или на стипендию от разных благотворительных фондов, что подразумевает то же самое, что и в СССР. Есть стимул хорошо учиться. А у нас- "всеобщее бесплатное", есть разница. Под одну гребёнку зачесывают и способных, и неспособных. Я вот думаю, что я способный? А знаю, что, получив даже "красный" диплом, тут же уеду к себе в Хомутовку учителем Русского языка и литературы. А какая-нибудь Ифешина останется в Москве, да под крылом у мамы на кафедре педагогики, и будет себе "жизнью наслаждаться и в столице жить". И диплом ей нарисуют хоть красный, хоть алый в синюю крапинку, независимо от знаний...

На самом деле, и бесплатная медицина вовсе не выглядела преимуществом при ближайшем рассмотрении. Конечно, кандидат медицинских наук, бесплатно и самолично вытаскивающая мочевой катетер у лица противоположного пола, немыслим в странах капитала, где все мотивы объясняются только чистоганом.

Но!

Но!

(Как поёт Игорь Николаев- "ты исчезнешь через несколько секунд. Но! Но!! Мы с тобой знакомы, Незнакомка...")

Бездушное и вполне наплевательское отношение к себе, которое я вполне испытал вчера в "Скорой помощи", в этом отделении (оно называлось 2-е Терапевтическое, или 2-я терапия, или Кардиоревматологическое) цвело и пахло.

Во-первых, мне было непонятно- могу ли я вставать и ходить, "али остаюсь прикованным к своей постеле"- фраза едва ли не достойная Пушкина. Светлана Михайловна не сказала мне ничего, Ира-рулька-на холодец где-то "сдавала смену"- в какой-то комнатушке, из которой слышалось многоголосое тёткино ржание и гоготание, плюс запах 'Ту-134', 35 коп. пачка. В оставшуюся у меня трубочку капал какой-то целебный раствор, которого оставалось ещё "полпузыря", как авторитетно сказал худой и небритый, с постоянным блеском в глазах "Серёга" лет 50, мой сопалатник напротив.

Поэтому сначала я попытался сесть- получилось, потом, закутавшись в одеяло и неся штатив капельницы в левой руке, правой придерживая одеяло, встал и пошёл в туалет, который находился не в палате, а чёрт-те где, я еле нашёл. Кое-как выдавив наружу несколько капель мочи со слизью, я пошел обратно в палату. На полпути столкнулся с этой Ирой, которая сразу же начала орать, как, мол, я посмел, когда у меня- строгий постельный? Нужно было попросить утку!! Что, мне снова в БИТ захотелось? И чтоб я ей ничего тут без спросу не делал, а то сильно умные все стали!!

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -11-

---

Во-вторых, мне не давали поесть. Я уже улегся снова на койку, и нас осталось в палате двое "лежачих"- я и "Юрий", сопалатник слева- какой-то очень большой по габаритам, но мирно- безвредный сорокалетний дядечка с "нестабильной стенокардией". Остальные четверо были "ходячие" (для филолога мир медицины открывал целый кладезь довольно забавного спецфольклора), и они пошли в столовую. "Лежачим" развозили пищу спецтранспортом- дребезжащей двухэтажной тележкой-троллеем. Какая-то неопрятная бабка, оперирующая этим чудом медтехники, с порога заорала на меня, что мне "не положено", "нулевой стол"- хорошо хоть, что не минус первый! Когда? В обед, и то- после обхода, если врач разрешит!

Понятно, наш самый гуманный в мире советский врач- обыкновенный тюремщик, только с Клятвой Гиппократа...

Впрочем, Юрий от своей порции решительно отказался.

-Там всё несъедобное,- пояснил он и полез в тумбочку, достал оттуда пакет, развернул.

-Бери, ешь. Это мне вчера мама принесла. Бутерброды с сёмгой. Бери, бери! Мне Светлана Михайловна все равно запретила солёное. А ты- ешь. Сёмгу эту я сам браконьерил на Кольском, месяц назад, в реке Териберка.

Я никогда не ел сёмги. Было не то, что вкусно- божественно вкусно! Розовые ломти рыбины практически не требовали пережевывания, растворяясь во рту и наполняя его вкусом "дефцита" из знаменитой райкинской миниатюры.

-Вкусно,- сказал я с набитым ртом.- Спасибо. А что, так ловить не разрешают?

-Сёмга под запретом, это форель можно ловить.

-И как же вы?

-Если нельзя, но очень хочется- то можно, - подмигнул Юрий. Для хороших людей- можно всё.

Это была та самая "житейская" мораль, которая постоянно противопоставлялась морали коммунистической. Даже космонавт Леонов в своём интервью утверждал подобное почти теми же словами, и никто ничего...

-Давай лучше на "ты", так привычнее. А с тобой что?

Я набрал воздуха, чтобы разразиться чем-то вроде- "потерял сознание, очнулся-гипс...", но тут из столовой начали возвращаться "ходячие", и я так и не ответил.

В третьих...

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -12-

---

В 09.00 начался Профессорский обход (пeред которым Светлана Михайловна ещё раз посетила палату, "обошла" всех, кроме меня). К нам в палату вломилась целая орда каких-то невероятно возбуждённых энтузиастов в белых халатах (в том числе и Светлана Михайловна, мало выделяющаяся на общем фоне), предводительствуемая Ароном Израилевичем Мозелем. Четверых моих однопалатников обход практически проигнорировал, на минуту задержался у койки Юрия, а потом плотно обступил меня. Одному Аронизраилевичу придвинули стул, остальные, в том числе и Светлана Михайловна, остались стоять, хотя среди них были несколько женщин "в возрасте".

Что касается профессора Мозеля. Это был очень мудрый старый еврей- не потому, что профессор и зав. кафедрой, а априорно! Ибо любой старый еврей- всегда мудр, а то и очень. На вид сказать, сколько ему лет, было невозможно, веки в множественных складках без ресниц то и дело прикрывали слегка слезящиеся глаза, которые, несмотря на свою невыразительность, легко заглядывали в самые потаённые уголки бедной 20-летней души моей. Непонятно, зачем он тянул из меня ответы, под смиренное молчание свиты, ибо наверняка всё-всё про меня знал, или моментально обо всём догадывался. Несколько аспирантов, или кто они там были, старательно записывали, стараясь попасть в кадр.

-Итак, молодой человек, какая у вас вэрсия случившегося с вами?- (Арон Израилевич зачем-то в некоторых словах произносил вместо "е"- "э".) Выговаривал он предложения тоже своеобразно- делая ударение в начале, как бы второстепенно оно ни было, и снижая интонацию к концу, где обычно и заключалась вся суть сказанного. Нужно было сильно напрягаться, чтобы ничего не упустить, что в целом нервировало.-Насколько я понял, произошла досадная хохма на фоне полного здоровья?

Я отвечал, что ни малейшей "вэрсии" случившегося у меня нет, "сам поражён до эпидермы"...

-То есть, на фоне полного здоровья... сколько Вам, 20 лет? Ви таки внезапно весь отэкаете, теряете давлэние до нуля?

Я пожал плечами- очевидно, так и есть.

-То есть, Ви катэгорически отрицаете употрблэние каких-либо лэкарственных прэпаратов?

-Отрицаю.

-Полностью?

-Абсолютно.

-Как говорят у БердЫчеве- "надо же такое выкинуть- взял и заболел посреди полного здоровья!"

Свита сдержанно захихикала.

-А Ви- комсомолэц? Комсомолэц говорит правду, чистую правду, и ничего, кроме правды. Так?

-Ну да. Я свято чту "Моральный кодекс строителя Коммунизма..."

-Это похвально, молодой человек... Б-н... а что Ви вообще вчера кушали, пили, обоняли там, осязали... купались в бассейне "Москва"... я знаю?

Я в сотый, наверное, раз, рассказал о пельменях и кофе.

-Что же было далэе?

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -13-

---

Под почтительное молчание свиты, профессор методично вытягивал из меня подробности вчерашнего утра, минута за минутой, секунда за секундой. Разумеется, я начал путаться- то у меня получалось, что я сперва ощутил зуд по всему телу, и пошёл в поликлинику, то я просто проходил рядом с поликлиникой, ощутил зуд, и решил зайти.

Пришлось развить эту мысль- пояснить, что последние дни было плохое настроение, преследовал страх смерти. Свита сильно оживилась, в том числе и Светлана Михайловна, так сказать, навострила уши... и посыпалось со всех сторон- какой страх, насколько страшный, бывали ли суицидальные мысли (хорошо, что я- филолог, и знаю иностранные слова), не слышал ли голосов, рос ли я и развивался нормально, вскармливался ли молоком матери, регулярно ли живу ли половой жизнью? С ответом на последний вопрос я затруднился, возникло неловкая пауза, которую поспешил замять мудрейший Арон Израилевич.

-Страх смерти- это нормальное явлэние, коллэги, которому, как сказал поэт, все возрасты покорны. Чем старше становлюсь я, тем чаще подобные страхи (и отнюдь не безосновательно) приходят в мою седую голову! Молодой человек просто очень чувствителен, как эти...фимбрии... ну, есть такие во внутрэннем ухе, которые, если только совсем чуть- чуть задеть...

-Волосковые клетки,- почтительно подсказали ему.

-Ну да, его только чуть- чуть тронешь, и сразу в голове гром, молния, Содом и Гоморра. Полагаю, коллэги, что ми молодого человэка таки чэресчур утомили. Насколько я понял, детальный сбор анамнеза тут нам ничего не даст, хотя для галочки собрать всё же придётся. Ибо тщатэльно собранный анализ- ключ к диагнозу. Но тут много шкурных... дэликатных таких вопросов, на которые не очень приятно отвечать, особенно, перед такой многочисленной аудиторией. Поэтому мы препоручим этот вопрос лечащему врачу- Светлана Михайловна, будь ласка, как говорят у Бердычеве...

Этот "БердЫчев" был явно каким-то коньком, или его малой родиной- неудивительно, "черта оседлости" и всё такое.

-Родители ваши где?

-В Хомутовке.

-Хомутовка- это что? Это там же, где Шепетовка? Ах, это под Курском... ну да, ну да... с Чукотки лежали пациенты... с земли Франца- Иосифа... с острова Парамушир лёживали... из Хомутовки Ви первый!

Я гримасой дал понять, что в гробу видал его столичное чванство.

-Имеете каких-либо родственников в Москве? Ну как же так можно, отпускать одного такого хорошего мальчика! Ой вей! Москва- город большой, серьёзный и жестокий, хотя многие считают, что это просто большой Бердычев... Светлана Михайловна, адрес по прописке запишите в историю- молодой человек приехал к нам из самой Хомутовки!

Конца шельмованию моей малой родины не предвиделось, поэтому я поспешил вернуть разговор в деловые рамки.

-Но я-то как, товарищ профессор? Здоров, годен, могу домой идти?

Арон Израилевич повернулся и встретился своим мудрым водянистым взглядом с моим, детски- невинным.

-К сожалению, товарищ студэнт, Ви останетесь пока здесь, с нами! Домой Ви таки пойдёте, и даже своими ногами, но, во- первЫх, только тогда, когда стабилизируется Ваше общее состояние...

-Я отлично себя чувствую! Спасибо за лечение, но я...

-Отлично себя и покойники чувствуют, молодой человек. Вчера врачи блока интэнсивной тэрапии не на шутку боролись за вашу жизнь, которая так нужна, но не столько Вам, сколько Родине.

-Так когда же вы меня выпишете?

-Зависит от того, как быстро нам удастся поставить Вам диагноз. А это зависит как раз от Вас!

-?

-У меня, да и не только у меня, создалось впечатление, что Ви нам не все рассказываете. Не хватает какой- то очень важной детали, поэтому постановка диагноза займёт время. Нам придётся Вас обслэдовать, причем обслэдовать полностью.

Несмотря на то, что этот древний профессор в белом халате вполне меня раскусил, я, кажется, инстинктивно нащупал единственно верную линию поведения.

-Да я совершенно здоров, товарищ профессор! Не надо обследовать, я какую угодно расписку напишу...

-Ви можете писать... имеете полное право... пишите! Пишите хоть роман Льва Николаевича Толстого "Война и Мир"... пишите. Только всем вашим распискам цена- медный грош в базарный день у Бердычеве...

Арон Израилевич пояснил, что у "кафедры", "завотделением" и лечащего врача, есть серьёзные сомнения в моей психической полноценности, поэтому любая расписка будет "юридически ничтожна"- по крайней мере, до того, как меня осмотрит психиатр!

-Ви, конечно, лицо совершеннолетнее. Но кроме того, ещё и военнообязанное лицо. А можно ли довэрить Вам личное оружие и поставить на защиту наших... как там правильно... священных рубежей в Дэмократической Рэспублике Афганистан? Или что там они делают, кто в этом отделэнии политинформатор? Выполняют интернациональный долг? Вот, выполнять священный интернациональный долг... можно ли доверить эту важнейшую из всех миссий такому лицу, как Ви?

Наверное, ни оружие, ни защиту священных рубежей мне лучше было не доверять, и я уже иронично расслабился, но хитрец ещё не закончил.

-По окончании... педагогического, да? института Вас распределят, и скорее всего, в среднюю школу- учить наших детей... чему? Русскому языку и литературе! это же прекрасно, и Русский язык, и Русская литература... Пушкин, Гоголь, Достоевский... но для того, чтобы работать с детьми, наше государство должно быть уверено в том, что Ви профэссионально пригодны. А мы, как государственное учреждение, со своей стороны, должны сделать всё, и даже гораздо больше, дабы быть увэренными в том...

Дело, кажется, принимало дрянной оборот, я, кажется, где- то сильно "прокололся". И я в отчаянии выкрикнул свой последний козырь:

-Да вы понимаете, что мне на картошку надо?!

- Юноша! Мы и так всэ тут как картошка- если летом не посадят, то осэнью уберут. На сегодняшний день вы- врэменно нэтрудоспособны, у Вас по выписке будет и студенческая справка, и листок нетрудоспособности. Так что сейчас мы ложимся, расслабляемся и начинаем болеть. Болеть, молодой человек, надо уметь! Как только научитесь болеть, так сразу и выздоровеете. А за нас не переживайте... мы свою работу делаем, как положено. "Фирма вэники не вяжет"- так мне внучка отвечает, когда я ее об оценках в школе спрашиваю...

Несмотря на этот "юмор висельника", Арон Израилевич был явно раздосадован общением со мной. То ли моё поведение показалось ему дерзким и вызывающим, то ли он понимал, что я всех обманул, но уличить меня нет возможности- не знаю точно. Наверное, он просто привык всегда и во всём доминировать, и с ходу "раскалывать" таких вот умников, демонстрируя абсолютное превосходство интеллекта, под восхищённые взгляды Светланы Михайловны и прочих доцентов с кандидатами.                                                                                                                                                                                                                                                                                                 -14-

---

Сразу же после обхода прибежала какая-то молоденькая, но очень деловая девочка вся в белом, в белой шапочке и в белой марлевой маске, с целым лотком шприцев и со штативом пробирок. Это была, как потом объяснил мне Юрий, процедурная медсестра Жанет по кличке "Гульчитай, открой личико" (она всё время носила эту маску, и правильно делала, будучи, мягко говоря, не красавицей). Жанет-Гульчитай начала брать у меня кровь из вены для анализов (у них это называлось "биохимия"). Поскольку в "подключичку" (очередной медицинский жаргонизм, означающий катетер в подключичной вене), у меня сейчас капала какая-то очередная "парализующая", Гульчитай начала колоть мне вены на предплечьях, итак исколотые вчера в студполиклинике и, как объявляют в подмосковных электричках, "далее- везде". Хотя Гульчитай-Жанет явно была профессионалкой ("колола" вены по 150 раз на дню), попасть ей удалось далеко не сразу.

Более того, на местах неудачных уколов моментально образовались синяки, которые почему-то оставили медсестру абсолютно равнодушной!

Едва эта кровопийца ушла, как в палату с грохотом въехала каталка, ведомая двумя санитарками. Меня, по прежнему в костюме Адама, грубо переложили на неё, закутав в одеяло, и повезли по коридорам и грузовым лифтам- на "обследование". Сначала, не снимая с каталки, сняли кардиограмму на каком-то огромном, как бабушкин комод, импортном кардиографе. Потом повлекли в рентген, где с меня содрали одеяло и поставили голым перед каким-то экраном. Несмотря на то, что я, вроде бы, только что вернулся с того света, все усиленно мне показывали, что на этом свете мне совершенно не рады- грубили и обращались, как с вещью, и плевать на то, что я был "вещью в себе"...

После рентгена каталку с моим телом (ибо ничего, кроме тела, медицину не интересует) завезли в какой-то суперкабинет, куда сидела такая огромная очередь, какую я видел разве что в июньскую жару за пивом у Усачевского рынка. Оказалось, что это- УЗИ, то есть, новейший метод, когда по тебе водят датчиком, датчик излучает "герцы", эти герцы просвечивают внутренние органы. Во время исследования мне всячески давали понять, что мне сделали огромнейшее одолжение, "взяв" меня без очереди- по личной просьбе Арона Израилевича...

-А ну-ка позовите Герца, старенького Герца...- вспомнился мне какой-то "блатняк" с какой-то кассеты в какой-то общаге.-Он прочтёт ей модный, самый поулярный... в нашей синагоге отходняк...

А что, очень актуально.

На этом моё обследование то ли закончилось, то ли наступил "обед", священный обед.

-Татарский князь Едигей!

-Э нет, товарищи! Обеденный перерыв!

-Царь трапезничать желает!

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -15-

---

Пока меня возили туда-сюда, я неоднократно спрашивал санитарок, дадут ли мне одежду и когда. На что те отвечали, что у меня- строгий постельный режим. Не знаю, были ли это страхи Арона Израилевича что я сбегу из больницы и уеду таки на картошку, или тонкий рассчет Арона Израилевича на то, что я не выдержу издевательств и таки сбегу голый или на картошку, или "у Бердычев", у которого разбиваются волны Атлантического океана...

Когда меня вернули в палату, в отделении вовсю стоял запах кормёжки- столовской, конечно же, но я бы с удовольствием съел и столовскую. На сей раз мне налили миску капустного супа и миску перловки с тремя кусками влажного черного хлеба. Несладкий компот. Не знаю, где они брали такой отвратительный хлеб. Но я съел, ибо чувство голода было ужасным!

После обеда пришла Светлана Михайловна и попросила всех выйти. В палате остался один Юрий, у которого тоже был "строгий постельный режим". Но мой сосед слева сказал, что не станет слушать, повернулся спиной и накрыл голову подушкой. Впрочем, он был из тех "могил", кому можно рассказать о себе что угодно.

Светлана Михайловна придвинула стул к моей койке и села, положив ногу на ногу, достала блокнотик и ручку. Впрочем, слово "ноги" в ее случае звучало грубо, а вот "ножки"...

-Б-н, сейчас я стану задавать тебе вопросы... ничего, что я на "ты"? Некоторые вопросы могут показаться тебе странными, или неуместными, но перечень их мы согласовали на консилиуме...

-А если я откажусь отвечать?

-Если откажешься, или станешь говорить мне неправду, то я буду вынуждена сообщить в твой деканат... и в Комитет комсомола. Тогда с тобой станут разговаривать совсем другие люди. Со всеми вытекающими...

Я представил себя пред Комитетом комсомола с Аллой Некрасовой во главе. Нет, Светлана Михайловна определённо предпочтительнее... и не такая строгая, как кажется... или мне только кажется? Как же так она устроена, что каждым ее движением, каждый жестом, чуть ли не каждым словом, не устаёшь любоваться и восхищаться? Если бы я сюда не загремел, то и не узнал бы, что такие женщины существуют в природе, и даже ближе- в Москве!

Красота- страшная сила!

На первый вопрос- чем я болел раньше- я отвечал, что только аппендицитом в 12 лет. Наркоз- общий, ничего не чувствовал, ибо спал. Были ли у меня какие-нибудь реакции на вводимые лекарства? Не было (я знал, что на такие вопросы надо отвечать решительно и не колеблясь). Проходил ли я текуший медосмотр на призывных комиссиях в военкомате? Разумеется. Здоров, годен. Прививки? Все есть. Принимал ли я какие-нибудь лекарственные препараты вчера, позавчера, поза-позавчера? Нет. Употребляю ли я наркотики? Какие наркотики, Светлана Михайловна! Я- советский студент, комсомолец!

Моё негодование было вполне искренним. Я бы не отказался попробовать наркотики- только попробовать- но их надо было где-то "доставать", а где, когда кругом одна водка?

Курю? Нет, хотя пробовал. Алкоголь? Нет, хотя пробовал. Половая жизнь? Так... Как "так"? Тебе же 20 лет? Ну... это... Нерегулярно?- пришла она мне на помощь. Что-то типа этого. Есть ли девушка? Нет. Странно, у вас в институте одни девушки...

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -16-

---

"А что толку?"- хотел я ответить... нет, закричать, заголосить, заорать...

У нас в группе из 13 человек девушек было 11. В других группах соотношение было еще более подавляющим, а в некоторых группах вообще- "в джазе только девушки". Подавление в природе обычно заканчивается деградацией и вымиранием подавляемого. А МГПИ жило по законам природы. Девушки цементировались в сплошную однородную массу, из которой невозможно было никого вычленить. А ребята как бы "выпадали в осадок", говоря языком химиков, такой безобидный бесполый осадок, и всерьёз нас никто не воспринимал. Конечно, какая-то половая жизнь шла полным ходом, каких-то девушек после лекций встречали "мэны" из других институтов, как Ифешину- каждый месяц какой-нибудь новый поклонник.

У некоторых, в основном, у тех, кто жил в общежитии, были поклонники постарше и посолиднее- "папики", как их презрительно называли. Эти ездили на "тачках". Но внутри института, между собой, между полами- отношения были не то, чтобы под запретом, просто было не принято уединяться, секретничать, давать повод для сплетен и насмешек. Атмосферка была совсем в этом отношении "мерзопакостная", как говорит Аркадий Райкин. И более ханжеского, викторианского института в Москве было не сыскать. Однако, посторонние упорно считали, что у нас там "повальное блядство", и я сношаюсь как кролик в штате Монтана.

Мне даже стало неловко за Светлану Михайловну!

Настроение у меня вдруг испортилось. Бесили ее вопросы и намёки. Особенно почему-то бесили коленки доктора, обтянутые черным нейлоном. Они располагались так близко от моего "воспалённого взора"! Не то, чтобы Светлана Михайловна их специально демонстрировала, но иначе сесть ей никак нельзя было. Я скосил глаза вниз- мамочки, а лодыжки-то не уступали коленкам в "точености"... Скосил глаза вверх- но черная юбка и полы халата отсекали мой "глазенап", как нож гильотины отсекал голову Жюльену Соррелю...

Светлана Михайловна, кажется, перехватила мой воспалённый взор, но не подала виду, лишь какое-то подобие улыбки тронуло уголки её губ. Чтобы отвлечься, я начал разглядывать ее руки. Короткие рукава халата позволяли. Руки Р. тоже были "ручки"- с маленькими, но твердыми кистями, тоненькими запястьями с аккуратно выступающими косточками (не знаю, как они назывались на латыни). Левое было в довольно больших круглых, не новых и совсем не дамских, часах, вроде "Командирских" на простом браслете из "нержавейки"...

Часы были ей велики и постоянно сползали на кисть, и Светлане Михайловне приходилось то и дело трясти левой кистью, чтобы те снова поднялись чуть ли не до локтя. Там изящество ее запястий плавно переходило в округлость плеч. Поскольку ракурсы и очертания этих видимых частей её тела постоянно менялись при движениях, следить за ними можно было бесконечно, каждый раз открывая для себя что-то новое и маняще- неизвестное...

Наверное, так открывалась европейцам Америка. Как известно, Колумб по пути в Индию сперва открыл маленький остров Сан-Сальвадор, потом - Кубу и Гаити, затем ещё целую кучу разных островов, и лишь затем обнаружил за ними устье великой реки Ориноко, предвещающее существование огромного континента...

-Вы интересуете меня, сударыня, исключительно в географическом отношении,- родилась никогда бы не произнесённая мною фраза.

Стало смешно.

Моя Америка (не подозревая об этих игривых аллюзиях) подробно расспросила меня, едва ли не поминутно, что конкретно я делал позавчера и вчера утром. Я нехотя отвечал, всячески демонстрируя ей утомление свободной личности- "генерал, я обязан подчиняться, но не обязан переносить оскорбления,- ответил Долохов", но моё утомление осталось незамеченным...

Был вопрос про пельмени- посыпал ли я их перцем? (Мне вдруг вспомнилась какая-то детская книжка, в которой хозяин держал кота и специально кормил сырым мясом- для злобности, а чтоб кот стал ещё злее, обильно посыпал мясо перцем.)

Потом перешли к "страху смерти". Мне почему-то вспомнилось название 2-й главы из "Приключений Гекльберри Финна"- "Папаша борется с Ангелом Смерти", стало смешно, и раздражение куда-то делось.

-Страх смерти... - начал я и не смог продолжать- смех буквально душил меня. Я представил папашу Гека с топором, с которым он за ним гонялся. Светлана Михайловна встревоженно посмотрела на меня.

-И что страх смерти?- подсказала она, готовясь записывать.

-П- пожалуйста, п-помедленнее... я записываю...

Смех задушил ещё сильнее. Я никак не мог себя обуздать, хотя получалось, что я смеюсь прямо в лицо кандидату медицинских наук. Светлана Михайловна нахмурилась.

-Ты очень странный, Б-н,- сказала она. -Ведёшь себя, как пятилетний. Как мой сын Витюша, когда я вечером укладываю его спать. Хорошо, если тебе так весело, то страх смерти, очевидно, отступил сейчас от тебя. Я приглашу психиатра, чтобы он это профессионально выяснил. А сейчас ответь мне на вопрос- были ли у тебя мысли, сценарии, попытки самоубийства?

Я, наконец, овладел собой и ответил отрицательно- ни мыслей, ни попыток, ни сценариев. Единственное, из- за чего бы я, пожалуй, решился на самоубийство, так это из-за такой женщины, как Вы... но я, разумеется, этого не сказал, а только подумал.

-Что ты сам думаешь о случившемся?

Я пожал плечами- мол, кто из нас тут врач.

-Если такое повторится, то в следующий раз ты не успеешь добежать до поликлиники!

Я еще раз пожал плечами, но более философски.

-А жить тебе хочется? Только честно.

-Ну... если верить Шопенгауэру, то жить не стоит, конечно. Ключ его учения- отрицание воли к жизни всеми возможными способами. Разум не может хотеть жить, он понимает, что наше существование случайно, глупо, нелепо-бессмысленно и бездарно. Но наша воля, как часть Мировой воли, слепо заставляет нас хотеть жить и бояться смерти.

И только лишь на то,

Чтоб с громом провалиться,

Годна вся эта дрянь, что на земле живет!

Не лучше ль было ей и вовсе не родиться?

Светлана Михайловна выслушала довольно прилежно.

-Никогда не слышала о Шопенгауэре. Интересно было бы поподробнее... как- нибудь, расскажешь, когда у меня будет время. Я в институте любила философию, но про Шопенгауэра нам ничего не говорили. Но если ты- философ, то тебе неинтересно, что с тобой было, верно? Если даже случится худшее- ты к этому морально готов. Потрясающе... Последний вопрос- где сейчас твои родители? Сообщи мне их точный адрес и телефон...

Я без запинки продиктовал, Светлана Михайловна записала. Не знаю, зачем ей это было надо, но я на всякий случай переврал улицу и номер дома, а так же цифры телефонного номера. Ни отправить письмо, ни дозвониться!

-А одежду мне дадут, Светлана Михайловна?

-Одежду? А что, разве ещё не дали? Вот номер! Я пойду, распоряжусь, пока сестра- хозяйка на месте.

-А моя одежда, в которой меня привезли сюда?

-Она в гардеробе. Ни о чем не беспокойся, сколько я здесь работаю, еще ни у кого ничего не пропало...

                                                                                                                                                                                                                                                                                                -17-