Никита о своём пребывании в ККЦ помнил мало. Конструктор, пожилой, усталый и усатый человечек, был приветлив и ласков, с сразу предупредил, что многие картины, которые увидит юноша, в заведении неприятны, немыслимы, недопустимы. Они кажутся таковыми, потому что это - красота грядущих дней, она придумана для других поколений, эстетический аппарат которых будет устроен иначе.
Смутно угадывались в памяти силуэты маленьких человечков - людей, которым урезали ноги, запомнился какой-то праздник у странноватых людей, не умеющих ходить на двух конечностях. Конструктор любезно объяснял что-то про усечённые лобные доли, вроде бы не связанные с прямохождением, а вот, поди ж ты. Эти люди чувствовали себя на четвереньках, казалось, увереннее, чем Никита себя на своих двоих. Они были счастливы, и занимались чем-то очень важным, что совсем не запомнилось Никите. Было в этом что-то от ощущения, вероятно, посетившего Кристо, впервые оказавшегося в чудесном саду Сальватора. Всех желающих узнать об этом заведении хоть что-то мы просветим о существовании поисковых систем, а посредством Никиты нам добавить особенно и нечего - Конструктор заботливо прочистил его память на прощание от опасных для психики и здорового сна образов.
И всё-таки всю дорогу до Энской области Никита провёл в каком-то оцепенении - возможно, сказывалось вмешательство в мозг, возможно - другие операции, перенесённые во время недельного пребывания в ККЦ, возможно именно из-за того, что воспоминаний осталось так мало, мозг всё время хотел вспомнить всё забытое, угадывая в своём теле нераспознаваемые элементы, и мучаясь их нерасшифрованностью.
Под стук невидимых колёс, проезжая по надёжной опоре невидимых шпал, Никита подолгу смотрел в одну точку, и не мог отогнать мыслей о ККЦ, хотя конкретных зрительных образов едва ли набиралось на десяток секунд. Так что мысли его были бесконечным пережёвыванием внутри себя этих секунд, и невозможно было отвлечься.
Кирилл Ловец прохаживался по полупустым вагонам, о чём-то разговаривал с проводниками, и всячески не мешал. У Никиты было теперь голое понимание того, как вести себя с этим существом, хотя описать все детали и нюансы он бы не смог - просто он знал, что в любой ситуации поведёт себя правильно.
Пока любой ситуации не было, и Кирилл очаровывал попутчиков каким-то анекдотами, прекрасными манерами, неизменной вежливостью, а нескольких девушек ещё и внешностью, лишь изредка чудача (о да, теперь есть такое слово) и демонстрируя инфантильность.
В Энск особенно никого не тянуло, но в одном из городов области, который был уже занят коммунистами, был запущен большой завод, и рабочие переезжали в новое место, что бы трудиться и жить, любить и всячески участвовать в освоении нежданно наступившего светлого будущего.
На Никиту в редкие минуты встреч попутчики глядели искоса - молодой человек забывал бриться и умываться, и всё время курил, и никто не понимал этого странного соседства двух таких разных людей - общительного, но ненавязчивого Кирилла и его безымянного еле похожего на человека спутника. Только одному из ехавших в Энскую область пришло в голову допущение, что что-то там у субъекта, видимо, такое особенное стряслось в годы Революции, но тому, во что превратился на это время Никита слишком не шло всё героическое, и думать в таком ключе не получалось, а так или иначе, но создавалось впечатление что в Энск за каким-то интересом едет обычный алкоголик, из тех, что пили при царях не от того, что живётся плохо, а просто что бы пить. Как будто ехал он не Энскую область, а в какие-нибудь Петушки, навстречу каким-то своим чудесам.
Прибыли в область как-то незаметно, заселились в небольшую гостиницу, потому что с таким заданием в коммунальную квартиру никто не поселит, и Кириллу пришлось несколько раз вытаскивать задремавшего Никиту из ванной. Никита уходил под воду с головой, игнорируя её температуру, и серьёзно рисковал захлебнуться. Забывал есть. Забывал пить. Кириллу приходилось ухаживать за ним, как за больным.
Так прошло три дня, а на четвёртый Никита проснулся с предельно ясной головой, в добром расположении духа, и первым делом кинулся гладить свою одёжку.
Дневник Маяковского, выданный ему, он так ни разу и не открыл, но твёрдо решил прочесть сегодня. А пока...
Пока он полез в блокнот, и нашёл последнюю заполненную страницу. Увидел словосочетание "спят облака", записанное подчерком Петра Львовича, и принялся подсчитывать. С учётом даты, когда была сделана запись, выходило, что встреча должна состояться завтра. Правда тут была непоняточка - если рассматривать облако как символ чего-то что приводит на всех разное впечатление, то надо было искать музей, и ждать вечера во дворах позади, а если облака рассматривались как явление природы, тогда получалось что, согласно поправке 28\2 следовало вечером же ждать на танцах. На встречу мог прийти любой из дьяволят, Никита помнил все лица, но Кириллу не был знаком ни один так что вариант разделиться, что бы один ждал у музея, а другой на танцах, не подходил. К тому же Кирилл был ненадёжен - странно уже то, что он всё это время серьёзно помогал, вместо того что бы флиртовать с местными барышнями, или увлечённо ловить бабочек, и Никита понимал, что период серьёзности не может продлиться долго.
Поразмыслив, Никита решил что скорее, всё-таки, танцы.
Вообще городок, где наши герои должны были встретить детей Революции, точка, в которой наконец-то должно начаться непосредственно, действие, назывался Приэнск. Жила там публика смешанная, но по ряду причин, это было чрезвычайно удобное место для строительства завода, каковой и был построен в положенные сроки. Городок был теперь усеян пятиэтажками, в которых жил трудовой элемент, но не избавился и от архитектуры, оставшейся в наследство от старого режима. К примеру, на совесть выстроенное здание местной больницы было признанно специальной столичной комиссией пригодным к употреблению в ближайшие несколько пятилеток. Несколько зданий, изначально бывших частной собственностью знатных жителей, было призвано объектами охраняемыми государством - всё-таки строили и проектировали их не белоручки, а собратья, которым не повезло родиться преждевременно, и не их вина, что их честный труд, и редкое чувство вкуса стали достоянием угнетателей. Теперь история расставила всё по своим местам, и принялась исправлять собственные ошибки, и следовало обойтись без перегибов.
В местном сквере уютно располагались скульптурки, изображавшие сказочных и мифических персонажей - лешего, водяного, Бабу Ягу, и просто животных - зайчиков, волчат... Народ издавна чувствовал нутром парадокс, состоящий в том, что человек, призванный стать владыкой и покорителем природы, является такой же её составной частью, как и всё прочее. Согласно последним статьям в авторитетной прессе, именно это народ выражал в своих пантеистических сказах, в том, что порой принималось за мракобесие, содержалась высочайшая мудрость.
Хватало здесь красивых мест, но именно завод стал вехой в истории города. Под его нужды уходили постепенно всё большие и большие территории, он разрастался, достраивались здания и цеха. Сейчас он занимал треть города, поглотив несколько жилых кварталов. Привыкшим мерить жизнь старыми мерками могло показаться, что горы угля, лежащие неподалёку от скверика, наподобие вышеупомянутого смотрятся комично - как уже было сказано, даже при поглощении города, объекты, считавшиеся особенно ценными оставались нетронутыми, так что картина, когда какой-нибудь фонтанчик был окружён складами, была здесь нормальной. Но, конечно, ничего комичного тут не было. Менялись приоритеты, но и рабочему, вышедшему на перекур, или обеденный перерыв, не помешает обратить взор на достояние старой эпохи, что бы ощутить какое это счастье, что созданное руками рабочего человека, наконец-то оказалось на своём месте.
Центральный цех венчало несколько труб, исправно посылавших небу гневные потоки дыма, все здание соединяли телефонные кабели, трубы пневмопочты, и ещё какие-то сплетения проводков и механизмов, выполняющие свои функции, несущие людям пользу.
Складская часть завода, с рохлями и карами аккуратно заключила в себе одну из редких церквей, которой было не суждено уйти под магазин, или библиотеку, или иным образом служить новому человеку. Милость такую церковь получила не за красивейшие иконы, а за сочувствие, с которым местные попы относились в своё время к революционерам - их здесь прятали и кормили, им давали деньги и одежду, и все рабочие складской части знали, что при встрече с попами надлежит быть приветливым.
ДК было только в самом Энске, но тут было нечто вроде клуба, где собиралась молодёжь. Клуб располагался на выходе из скверика, за ним было огромное поле ржи, дальше виднелся колхоз, а за колхозом возвышалась громада завода, убедительно обосновавшегося клочка новой, антропогенной природы в море природы старой, подверженной гниению и распаду.
Никита и Кирилл подходили к клубу, возле которого уже приплясывали юноши и девушки. В воздухе летало весеннее настроение, было хорошо слышно голос вокалиста "восемь пятых размер соблюдая Таня хлопала дверью сарая Костя камнем водил по стеклу Вася бил по кастрюле в углу" - было не вполне понятно является ли пришедший с запада Джаз заразой капитализма, или порывом рабочего человека, и доверчивая, беззлобная советская культура делала бесстрашные попытки разобраться в том, что же такое ей предлагается, и как себя с этим вести.
Никита предпочитал музыку другого толка, и был рад, когда заиграл какой-то вальсок. Можно было немного расслабиться, но не слишком - казалось, что в толпе может оказаться и враг, и оглядеться.
Кирилл уже вальсировал с какой-то девушкой, и не него поглядывали без особенного одобрения, а Никита всё озирался, подбирая место поудобнее, когда к нему подошёл парень лет 16, и сказал.
- Это вы Воронцов? Вы привели старого человека?
- Здравствуй. Да, это я.
- Меня зовут Кибальчиш, я приехал, что бы вас встретить - серьёзно ответил мальчик. Он был одет в пионерскую форму, только без шапочки, держал в руке горн, свободной рукой всё время нервно поправляя галстук. В кармане брюк покоилась рогатка, штанишки были немного подраны на коленках, но аккуратно заштопаны. Взгляд напряжённый, волосы взъерошены, удивительно чистая кожа - никаких веснушек и прыщей.
- Что же это - удивился Никита - ты прямо так по Энску и ходишь? А как же конспирация.
- А - брезгливо поморщился юнец - во-первых прячутся пускай они, нам это больше ни к чему, раз наше время пришло. Во-вторых - они нас всерьёз там не воспринимают, ну мы и стараемся, что бы не воспринимали до поры. Им даже полезно - своим показывать, вот, мол, как будто есть диапазон точек зрения. Чушь, конечно, там людей-то осталось всего ничего, не то что точек зрения, но верят. Ну и пускай, решили мы, верят, кроме Чука и Гека, они говорят - надо подрывать авторитет власти.
- Правильно говорят.
- Да нет в Энске никакого авторитета у власти, там не в этом дело. Сами увидите. Ладно, вы пока немного тут поразвлекайтесь, вон, ваш подопечный, я вижу, не теряется, а мне надо слетать по одному делу, и через часик я за вами зайду. Не теряйтесь.
- Ну, слетай.
Ждать Кибальчиша пришлось полтора часа, за это время Никита успел неохотно составить компанию нескольким девушкам в танцах - местные дамы свободно приглашали кавалеров, не особенно считаясь с условностями на этот счёт, и вовсе не собирались теребить в руках платочки, стоя у стенки, в ожидании даров судьбы. Одна из девушек - даром, что бухгалтер на местном заводе, оказалась приятной собеседницей - она в свободное от работы время писала сказки, и изучала фольклор, так что беседа получилась настолько приятной и поучительной - Никита даже не задумывался о том, что в древней Руси существовали дурашливые, но самые настоящие театральные постановки, к примеру, что было даже как-то жалко расставаться, когда всё-таки появился Кибальчиш.
Девушку звали Инна, и по её фигуре угадывалось что кроме бухгалтерии и книжек она не чужда и спорту, во всяком случае - поддерживающей гимнастики. Она заливисто смеялась над шутками Никиты, но в целом инициатива в разговоре принадлежала ей. Они станцевали несколько медленных танцев, потом отошли к буфету, поесть мороженного, запивая экстра-ситро - ярыми противниками алкоголя не были оба, но в этот момент оба не были уверенны в этом смысле друг насчёт друга, и оба хотели понравиться друг другу. Здесь их и нашёл Кибальчиш.
- Здравствуйте, тётя Инна - улыбнулся он. - Воронцов, идёмте, сейчас собрание, лучше бы не опаздывать. Если Инна не возражает, я скажу, где её найти.
- Скажи, пожалуйста - улыбнулась девушка.
- Вот и хорошо. А сейчас мне придётся ангажировать у вас этого парня, партия зовёт. Думаю, до отъезда вы сможете увидеться - Кибальчиш подмигнул - а после возвращения пожениться.
Инна засмеялась и кинула в Кибальиша салфеткой.
Никита проследовал за мальчиком, ища в толпе глазами Ловца. В какой-то момент его прошиб холодный пот: всё, что он теперь знал о правилах обращения с этим существом, все методы и фразы, всё программирование и подсознательные шифры лёгких движений - всё это было актуально лишь до тех пор, пока Кирилл принимал правила игры, пока ему было интересно, и это могло в любой момент утратить всякую силу. Тогда Ловца будет уже не найти, если он, конечно, вдруг не захочет найтись. Поиски затягивались, и Никита начал всерьёз нервничать, когда увидел знакомое лицо, обращённое к нему. Ловец солидно кивнул, вежливо и величаво попрощался с какими-то молодыми людьми, в чьём обществе попивал, кажется, Советское шампанское, и двинулся вслед за Никитой. Никита в свою очередь шёл за Кибальчишом. Так и шли гуськом.
На заводской территории есть чёрный-чёрный район, где есть чёрный-чёрный дом. В этом доме дети мастерят свои приспособления, призванные помочь, когда придет их черёд сражаться на фронтах наступления вечной мировой весны. Митя и Витя, например, мастерят гробы на колёсиках, и деревянных лошадок. А вот юный Октябрь навострился делать красные пятна и оживлять руки и вставные челюсти. Рабочему человеку всё это знакомо с детства, а вот буржуи боятся как огня.
В чёрном-чёрном доме есть чёрная-чёрная комната, посреди которой стоит небольшой, неаккуратно сработанный из папье-маше, но исправно дарующий воодушевление - а ведь в этом всё и дело, а вовсе не в самом культе личности, Ленин. Мурзилка поначалу был недоволен Зоей за то, что Ленин получился кривоватым, но как-то быстро остыл по вышеприведенной причине - Ленина лепили не для кого-то, а для себя, и главным было то, что он выполнял свою функцию.
В комнате дети и собрались, и туда Кибальчиш и привёл Никиту и Ловца. Никита улыбнулся, увидев на стене надпись, сделанную мелом: "Р.В.С.".
- Зря улыбаетесь - проследил его взгляд Кибальчиш - тут это всё знаете как актуально? Вот тут, рукой подать - совсем другой мир, совсем. Вы старше и всё такое, но вы там ещё не были, а мы оттуда, мы там каждый день живём и в школы ходим, и всё это видим. Совсем по-другому всё, совсем. Даже и не поверишь что одна страна.
- Даже и не поверишь что одна планета! - Воскликнула Зоя. - Как будто... В общем, сами увидите, конечно.
- Главное, во-первых - продолжил Кибальчиш - во-первых главное это то, что они там все агрессивны. Без преувеличения говорю. Когда по всей стране началось, они сразу чухнули и плотно закрыли границы, и сразу, не дожидаясь, кто там кого положит на лопатки, принялись штамповать солдат. Как понимаете, генетика. На то империализм. Ну, генетика или нет, я говорит не стану, Мурзилка говорит - генетика, он у нас по части всякого такого, только факт, что реванш они планируют всерьёз, и своего добьются, если не остановить. Они не могут допустить мирного сосуществования, это точно - они живут старым порядком, и никакие гарантии всерьёз не воспримут - если двое в чём-то не согласны, значит, положена драка, вот как живут. С другой стороны я уже сказал, есть наши кружки, и вроде наших.
- Это как так?
- А вот так. Они своих клонов, как вы знаете, обрабатывают хитро - вроде как делай, что хочешь, а на самом деле шаг влево, шаг вправо и ты уже от стаи отстал, и кушать на этой неделе не будешь в лучшем случае. - Диалектика - Важно уточнил Мурзилка.
- Во-во, какое-то такое сово, ага. Если быть точным, я всё сбиваюсь тут, мямлю, но тут такая ситуация странная, что иначе не получается - там клонов-то вроде и не так много, но и всех остальных людьми назвать язык не поворачивается. Так вот, они и создают иллюзию, как будто всё есть. Ну, кто будет всерьёз относится к нам, если каждый месяц наших вроде как старших народу показывают, как они лениво ковыряясь в зубах с местной элитой разговаривают? Видят такую картину, и говорят что мы тут все с жиру бесимся. Да и что говорят у них за идеалы. Мозоли натирай, а тебе за это - квартира, дача, машина, выходит - дачка, тачка и собачка. То ли у нас - хочешь - под одного стели, хочешь - другому соси. Извините, девочки - Улыбнулся пристыжено Кибальчиш - вырвалось. Только выходит что у них и этого там выбора не особенно. Если ты под одного стелил, пока он тебя сам не прогонит, никуда не денешься, а как прогонит - там ещё поди, убеди кого, что ты стелить или сосать умеешь.
- В общем, это всё понятно - мягко промурлыкал Ловец - и я сейчас пойду спать, наверное. А пока я хотел бы, ребятишки, услышать какие конкретно у нас цели.
- Вы же Кирилл Ловец? - Спросила Зоя.
- Да. Собственной персоной.
- Но ведь.. Вам должны были...
- Я услышать хочу, девочка, от вас. Прошу покорно - повторите своими звенящими, высокими голосками.
Кибальчиш пожал плечами.
- Надо обезглавить гидру. Во-первых уничтожить кожевные мастерские. Названы они так непонятно почему - там как раз создают людей. Но там создают совсем уже искусственных, которым и не нужна агитация, а над остальными - Институт Этикета. Потом, главного полицмейстера, и вообще по всем военным делам человека - Парфёна Лаборского. И, наконец, формального главу - Юрия Дознатного. Итого, четыре цели.
- Конечно - сказал Мурзилка - это не решит проблему, но внесёт сильную растерянность в ряды противника. Я думаю, дальше можно будет действовать мирным путём.
- Я всё понял - сказал Ловец. - Теперь я бы хотел... Я видел неподалёку речку. Я хочу искупать в ней - я так давно не видел настоящей воды, всё душевые да ванные...
- Речка не очень чистая, завод всё-таки - Сказала Зоя.
- Ничего, уж как-нибудь. Вот. Ну, как раз к часу-двум ночи искупаюсь, посплю, и, наверное, часам к десяти дня буду готов. Возражения? Разрешите отлучится - с некоторой долей иронии обратился он к Никите.
- Конечно.
- Значит, сейчас вы запишите мне свой адрес - сказал Кибальчиш, - а я, наверное, дам вам адрес Тёти Инны. На самом деле ещё три дня мы будем мастерить оружие, вы вряд ли сможете помочь, так что пока отдохните. Если всё-таки захотите мы будем здесь, во всяком случае, кто-нибудь из нас всегда здесь есть. На вахте скажете, что в детский цех, мы предупредим. До встречи.