Незаменимых людей нет. Незаменимых людей нет рядом. Усталые подлодки возвращаются домой из глубины, и возвращаются домой деревянные лошадки и пароходики бумажные, и скоро качели будут уносить детей к звёздам. Никто не забудет кровь, пролитую в Энске, и цель человечества не допустить, что бы она была пролита напрасно.
Федоренко сказал своим бойцам так:
- Сегодня здесь произошло страшное преступление, и никто из вас не должен думать, будто его можно как-то оправдать. Сегодня мы убивали детей и женщин, сегодня я лично стрелял в стариков, и, хотя у нас не было иного выхода - это нас не оправдывает, и никогда не оправдает. Победа одержана нами через большую жертву, товарищи, никто из вас уже не сможет нормально спать, и я уже вижу, кто из вас покончит с собой, а кто сойдёт с ума. Мне нечем вас успокоить.
А впрочем, что я. Мне, знающему, о чём писать, но пишущему снова не о том, и поступающему снова не так, и с надеждой глядящему в грядущее, и помнящему нежные взгляды, остаётся закурить и добавить совсем немного, прежде в действие вступит финальная точка.
Как он выходит на середину зала, и смущённо смотрит на неё, хотя никто давно не видел на его лице тени смущения, на маленькую девочку, от которой зависит судьба страны, а все шепчутся, все что-то бормочут, всем страшно и интересно ты веришь мне, чьи глаза сейчас собирают эти буквы в слова? Если ты веришь мне, всё не напрасно, а если веришь - берегись, я не врал лишь тебе, но кто знает когда я начну врать и тебе?
Но в этом я не вру - они сидят и смотрят, и страшно потеют, и очень волнуются, а он, под пронзающим время взглядом Гели берёт себя в руки - и это, кажется, последний раз, когда ей приходится брать в себя руки, и произносит.
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне -
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.
Сказали ему: "Проклятый,
Пей, осуши до дна...
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!"
И все замирают, но Геля Маркизова встаёт с креслица, и подходит к нему, и по-дестки, как отца, обнимает его.
- Теперь - Говорит она бесконечно нежным голосом, в котором журчит ручей, и шелестят картинки букваря, в котором слышна осторожная работа Чевенгурского солнца, и медленно планируют снежинки, что бы в сугробах оставались людские следы - Ты будешь видеть красные сны, и ты будешь отвечать за то, что бы всё было не напрасно.