Как сладко пахнут костры середины осени! Тирра жадно внюхивается, чутко ловя пряный запах жареного мяса, горький аромат горящих листьев и смолистых, душистых ветвей, пожираемых огнём, кисловатый дух ягодного пива и острый - горячего вина с пряностями, редкого, привезённого с дальнего юга купцами. Гуляет сегодня деревня. Закончились полевые работы, урожай собран и засыпан в закрома, самое время праздновать: есть, пить, любить друг друга, делясь плодородием с землёй, играть свадьбы и чтить Мать Полей.
Тирра невольно облизывается, вообразив грядущее пиршество. И тут же осекается: не про неё оно больше. Не про неё! Вдыхает глубоко и делает последний шаг, спускаясь со своего крыльца, шагает босой ногой на утоптанную землю, подол алого платья, тяжёлого от вышивки, стегает по щиколоткам. У крыльца уже собрались односельчане - пёстрая праздничная толпа, все в нарядной одежде, у девушек в волосах яркие ленты из заморского шёлка, какие можно купить только у купцов на ярмарке. Тирра некстати вспоминает, как вместе с подружками покупала их прошлой осенью, чтобы покрасоваться на осеннем празднике. Она раздарила свои ленты: Олье, Сидде и Миришке, вот они, у самого крыльца, улыбающиеся счастливые лица. Они собирали её этим вечером, наряжали в тяжёлые одежды, расчёсывали волосы, которые теперь рассыпаны по спине густым золотым плащом. Странно и непривычно - Тирре до того почти не доводилось ходить с распущенными.
Односельчане, все как один, кланяются Тирре и расступаются. Только колдун - старый, почти слепой, остаётся на месте. Протягивает трясущуюся руку, сухие пальцы с кривыми отросшими ногтями впиваются Тирре повыше локтя.
- Пойдём, голубка. Время пришло. - У колдуна трясётся нижняя челюсть, и ноги едва ходят, так что идут они медленно. - Мать полей кормит нас своими дарами, должны и мы в свой черёд кормить её.
Тирра молча кивает. Она знает что будет, помнит по прошлым годам.
Односельчане следуют за ними, поодаль, всё так же молча, боясь спугнуть таинство. Тирра слышит только шелест одежды и топот ног, вскоре к ним присоединяется потрескивание пламени - у края поля все зажигают маленькие лампадки и бережно несут их в ладонях.
Земля, уже растерявшая тепло под осенними ветрами, холодит босые ноги, стерня колет пятки, кажется - едва не до крови. Подол алого платья цепляется за стебли, пачкается о вывернутые комья земли. Тирра ступает медленно и колдун не торопит её. Он и сам не знает, как долго придётся идти, прежде чем Мать Полей явит себя. Тирра полной грудью вдыхает запахи холодной, засыпающей земли, жирной и чёрной, всегда дающей с избытком зерна и плодов, дыма костров у околицы, ароматного масла из лампадок - её деревня может себе позволить такую роскошь.
Запахи вдруг меняются, к ним добавляется что-то ещё, сладковатое и сушащее нос. Волхв останавливается и крепче сжимает её локоть.
- Стой, голубка. Пора.
Тирра не оглядывается - нельзя, смотрит прямо перед собой, дышит глубоко, до головокружения. Сперва - только запах, сладкий и резкий, словно все цветы на земле цветут над могильником. Потом приходит звук, из самой земной утробы, влажный и глухой рокот, с каким сталкиваются камни и растут корни деревьев, пронзая их. Тирра знает, что люди сейчас в едином порыве опустились на колени, но не слышит этого. Ничего не слышит, кроме движений пробуждающейся богини, ничего не чувствует, кроме её аромата, ничего не видит... кроме её лика, всплывающего из земли, словно из-под воды.
Мать Полей прекрасна. Тело её - влажный чернозём, гладкое, мягкое, живое, с крутыми бёдрами, крепкими ногами и плечами, широкими ладонями придерживает она тяжёлые, налитые, едва ли не ниже пояса свисающие груди, из которых каплет прозрачная вода. Волосы её - сплетение корней, плащ, спускающийся до самой земли... нет, уходящий в саму почву, даже когда Мать Полей садится, а затем и поднимается на ноги, возвышаясь надо всеми, он всё равно тянется вниз, вглубь, связывая её с земной утробой, точно пуповина. Ростом Мать Полей, должно быть, на голову выше даже самых высоких из мужчин! Лицо её - лицо каменной статуи, прекрасное лицо благой богини, дарующей и отнимающей всё. Тирра смотрит в это лицо широко раскрытыми глазами и не верит, что в мире бывает подобная красота. Не верит, что кто-то может считать их деревню проклятой, ведь они благословлены! Благословлены щедрейшим и прекраснейшим божеством, что вечно милостиво к своим жалким подданным. Чьё лицо исполнено красоты, чьи глаза - влажные агаты, чьи зубы - огненные сердолики за тёмным бархатом губ.
Богиня улыбается, и Тирра улыбается ей в ответ. Улыбается даже тогда, когда на её голове смыкаются каменные челюсти.