Кто сказал, что нельзя заблудиться в собственном разуме? Нет, можно. И даже больше - в нем невозможно не заблудиться, ведь не существует запутанней тайны, чем ты сам.
Под ногами хрустел снег. Откуда ему взяться здесь - в темном коридоре с высоким потолком, без окон и дверей, я не знала. Мои босые ноги, вопреки всем правилам и законам, не мерзли. Я вообще мало что чувствовала. Казалось, что и тело-то вовсе не мое - одолженное у пушинки или пера.
Я знала, что потеряла сознание в комнате Зуры и понимала, что это не более, чем сон, но... До этих пор мне такие реалистичные сны не снились. За исключением меня самой, вылезающей из зеркала, разумеется.
Я чувствовала себя жутко.
Втянув вперед руки, я уставилась на бледную, совершенно чистую от синяков и ссадин кожу. Пальцы длинные, с коротко подстриженными ногтями. На левом запястье маленькая, почти незаметная родинка.
Обычные руки, которые я вижу каждый день. Но в то же время какие-то и не мои. Непослушные, будто я несколько часов проторчала на морозе.
Ноги подгибаются предательски, подрагивают. Ступни почти изящные, коленки острые, бедра худые, как у цыпленка. Бледные до синевы. Лодыжки настолько тонкие, что, казалось, сейчас переломятся.
Я поежилась, только сейчас осознав, что полностью обнажена. Волосы скользят по скулам и шее, путаются в ресницах, закрывают обзор. Щекотно и жутко неудобно. Окружающий мир воспринимается, будто через призму толстого стекла.
А где-то вдалеке горит свет. Оранжевый огонек в темноте манит меня, будто я лишь глупый мотылек. Блики играют на стенах и снеге. Он хрустит под ногами. Эха нет.
Коридор не ведет никуда. Она расположилась прямо посреди него. На стене висит зеркало в полный рост, на полу, в полуразбитом белом блюдце, стоит горящая свеча. Да и не свеча вовсе - так, огрызок. Воск стекает по нему вниз крупными каплями, но он и не думает уменьшаться, вопреки всем законам логики.
Она сидит прямо на полу, в небольшом участке, который не засыпан снегом и греет ладони о огонек. Лицо у нее умиротворенное, но тени, играющие на нем, делают ее похожей на чудовище из детских кошмаров.
Она открывает глаза. Красные, будто только пролитая кровь. Улыбается, показывая клыки. Она похожа на меня, но я уверена, что она - не я. Волосы у нее длинные, а тело не худое - стройное, даже красивое. Грудь приподнимается в спокойном, глубоком дыхании. Прядь волос, чуть волнистых, щекочет обнаженную кожу выше пупка. Она делает приглашающий жест - ладони у нее изящные, ничем не напоминающие моих бледных пауков, - и произносит:
- Присаживайся. Я и не думала, что когда-нибудь поговорю с тобой.
Я, послушавшись, села. Огонек вспыхнул ярче, выхватывая мелкие детали: геометрический узор на рамке зеркала, родинку на запястье, неземные черты лица. Девушка улыбается шире. Скрещивает ноги, локти ставит на колени и опирается подбородком о ладони. Смотрит внимательно, изучает, будто выискивая что-то очень важное.
- Кто ты? - спрашиваю я, пялясь на нее в ответ. Она хмыкает, заправляет за ухо прядь волос. Не серых, как у меня, а почти белоснежных. Отвечает:
- Я кто-то живущий в тебе. Может быть, я паразит. Может - ты паразит. Разве это важно? Ты не мешаешь мне, я не мешаю тебе. Особенно сейчас. Раньше здесь было холодно. И темно.
Она передергивает плечами. Замолкает на миг, а затем, звонко щелкнув пальцами, говорит:
- О! Я поняла! Наверное, тебя вредно бить по голове. Ты попадаешь сюда. Или это хорошо?
Склонив голову на бок, она задумывается. Трет кончик носа и заключает:
- Разве это важно?
- А где я? - глупый вопрос, ответ на который мне заранее известен, но она меня удивляет, отвечая:
- Ты у меня в гостях.
- А разве не в собственном разуме? - удивляюсь я.
- Да, - она соглашается, - но часть твоего разума - моя. Не по праву, но по силе.
Она вскидывает голову, хохочет без причины. Резко замолкает, хмурится и отвечает:
- Мне нравится здесь, но ты все портишь. Ты медленная, глупая, не внимательная. Смотришь - не видишь. Слушаешь - не слышишь. Может, я буду жить за тебя?
Девушка замолкает, вглядывается в мое лицо и снова смеется. Заливисто, захлебывается и закатывает глаза. Белки блестят в нервном свете свечи.
- Нет уж! - говорит она и хихикает, - На кой мне такая жизнь? Голод, взгляды чужие, жадные, будто хотят с потрохами съесть. Звери вокруг, смотрят, брезгливо, но через секунду бросятся и начнут жрать жадно, будто стая голодных гиен...
Вскинув взгляд, она смотрит на меня. Произносит:
- Не хочу быть живой. Лучше тьма, свеча и твоя жизнь издалека.
Она замолкает. Потом добавляет, будто неохотно:
- Только холодно бывает, часто. Кожа трескается, заживает долго, нудно. А как тепло - так сразу все чисто. И приятно.
- Моя жизнь? - спрашиваю.
- А! - она морщит нос, - Какие вопросы у тебя ненужные.
Девушка кивает на зеркало, и я перевожу взгляд на него. Там я лежу без сознания, свернувшись в клубок. Жалкая, в крови, с вывернутыми ногтями и разбитым носом. Рот приоткрыт, и грудь еле заметно вздымается. Я дышала. Это обнадеживало.
Она подскакивает зеркалу. Бьет по нему пальцем и его гладь затуманивается, серебрится, становится обычным, и я вижу в нем наше общее отражение. По сравнению с ней я похожа на паучиху. Ключицы торчат, плечи узкие, руки тонкие, будто тростинки. Живот впалый, с торчащими ребрами. Под кожей запястий явственно проступает сетка вен. Глаза, на худом лице с острыми скулами, кажутся двумя алыми провалами. Губы смотрятся мазком неумелого художника.
- Кушай больше, - советует она серьезно. Ухмыляется, подскакивает вдруг ко мне - быстро, как молния. Собирает мои короткие волосы в кулак и нюхает шею. Вздыхает.
- Миндалем пахнешь. И дымом. Кровью еще и молоком, - говорит она, - жалко, что ненадолго. Запахи они, знаешь, изменчивая штука.
Девушка отстраняется. Чешет нос, прикусывает губу и сплетает пальцы в замок. Задумывается. В ее глазах отражается огонь.
Я молчу. Слова кажутся мне ненужным атрибутом, который только испортит все.
- Знаешь, - красные глаза сверкают, - пока все правильно. Но ты думай, думай. Слушай. Загадка простая, а ты даже не знаешь, что она есть. И да! Я придумала себе имя!
Улыбается. На губе, проколотой клыком, выступает капелька крови.
- Ты Немира, а я Мира, да? - склоняет голову, грустнеет на миг, - Жалко, что все такие глухие. Имен не знают, не понимают, путают, смотрят только. А им кричишь, шепчешь, умоляешь - а они мимо проходят, смотрят брезгливо, убивают. Потом умирают. Они глупые такие, что их даже жалко.
Она снова поднимается, стучит пальцем по зеркалу. Там я все так же лежу, даже не дернувшись. У головы блестят пятна крови.
- Долго еще пролежишь, - сообщает мне Мира спокойно, - пока за тобой не придут, не испугаются, не начнут кричать, волосы рвать и извинений не за что просить.
Она потягивается и это смотрится почти интимно. Волосы скользят по спине и ягодицам. Мира жмурится довольно, откидывает голову назад, смотрит на потолок. Хмурится. Лоб прорезают вертикальные морщины. На миг она кажется мне взрослой. Нет, даже старой.
- Нет, не пролежишь, - сказала она, морщась, - еще один. Опять много холода.
Поведя плечами, она подскакивает ко мне, обнимает, шепчет скороговоркой:
- Но ты не волнуйся. Это не скоро, это почти не больно. Я тут буду смотреть, гадать, беспокоится сразу за всех. И умрем мы не скоро. А может и я, но может и ты. Или вдвоем, как дым подумает, решит, черной змеей обовьет.
Сказав эту бредовую фразу, она ухмыляется. Щелкает пальцами. Свеча разгорается. Пламя ширится, ширится, ест все вокруг. Вьется вокруг запястий, лодыжек и отдает зеленью. Кажется, я сгораю. Совсем не больно, не страшно, будто это все не со мной.
Будто и нет меня вовсе.
Очнулась я так, будто вынырнула из воды. Захлебываясь, жадно глотая воздух, который почему-то ускользал от меня. Легкие разрывались от боли. Я пыталась сучить ногами, руками, биться, но меня держали, крепко, жестко и, не обращая внимания на глухие хрипы, пытались чем-то напоить.
Я отплевывалось. Мне хотелось дышать.
Кто-то сдавленно выругался и, в следующий момент, мои губы пленил чужой рот. Жарко, грубо и деловито. Меня схватили за подбородок, заставляя расслабить судорожно сжатые губы. Во рту стало горько и противно. По горлу потекла горячая, жгучая жидкость и...
Через мгновение я снова могла дышать.
В глазах прояснилось.
Я лежала спиной на кровати. Запястья держали чьи-то широкие ладони, а ноги придавливали колени. Затылок навязчиво ныл. Болели ребра, руки, спина и поэтому мне казалось, что все тело представляет собой одну огромную рану.
Напротив моих глаз были другие - синие и злые. Черные волосы падали на мои щеки, а губы были измазаны чем-то красном. Кажется, в зелье. Увидев, что я пришла в себя, Зорге отстранился, поднялся с постели и взял, со знакомой уже по моему пребыванию в этом месте со сломанными ребрами, тумбочке чашу и поднес ее к моим губам. Я выпила послушно. Вода приятно омыла горло, убирая привкус крови и зелья.
В голове немного рассеялся туман.
- Вы самый невезучий ученик в моей жизни, - сообщили мне, - если бы я вернулся чуть позже, то вас, Глэйд, можно было бы со спокойной совестью хоронить.
Он помог мне сесть. Голова закружилась, и я схватилась за плечи оборотня. Прикрыла глаза, стараясь прекратить танец цветных лужиц перед глазами.
Зорге аккуратно отцепил мои ладони от себя и аккуратно осмотрел разбитый затылок, осторожно сдвигая окровавленные волосы. Хмыкнул задумчиво.
- Я не буду спрашивать, тошнит ли вас, и кружится ли голова. Сотрясение у вас нехилое, Глэйд. Судя по ране - ударили вас тупым предметом. Есть частички серебра.
Такое нехарактерное для Учителя "нехило" звучит почти как смертный приговор. А серебро - это плохо. Этот металл всегда агрессивно относился и к оборотням, и к вампирам. Но просто отлично проводил магию. Негатив моего жезла, изготовленного из этого материала, гасился мягкой силой, гармонией и мудростью чароита.
Зорге начал промывать рану с удивительной легкостью, стараясь не причинять боли. Но я все равно изредка всхлипывала, когда влажная тряпица касалась края раны. Чувствовала я себя почти беспомощной. От серебра рану нестерпимо жгло.
Учитель поинтересовался почти равнодушно:
- Как вас угораздило?
Я послушно ответила:
- Зашла в комнату Зуры. Она оказалась не запертой. В коридоре меня ударили по голове, но сознания я не потеряла. Завязалась драка, я кинула в него заклинание и он убежал. Разглядеть не смогла.
- Вот как. Видимо, наш загадочный противник полукровок решил повторить попытку.
- У меня только один вопрос, - начала я, - почему он не использовал магию?
- Я думал, вы знаете, что оборотни на редкость чутки к магии. Поэтому нападающий не стал применять некромантию в замке. Удивлен, что на ваше заклинание не сбежался весь замок. Хотя, скорее всего, все привыкли к "запаху" вашей энергии. Вы часто колдуете здесь, - ответил Учитель. Смазал рану зельем, пахнущим пижмой и календулой, споро наложил на голову повязку. В его движениях чувствовалась уверенность и опыт. Это вызывало какое-то доверие как к че... оборотню, пополам с восхищением как к лекарю.
Закончив, Зорге повернул меня лицом к себе и начал осматривать разбитое лицо. Представляю, какой там вид. Нос, небось, сплющило в лепешку.
- Нос сломан, - подтвердил Учитель мои опасения, - в двух местах.
Стерев с кожи кровь и грязь, оборотень наложил на мой нос толстый слой мази, от которая удивительным образом забрала боль. Сверху он водрузил странную конструкцию из бинта и липкой ленты.
- Где Зура? - спросила я обеспокоенно, сообразив, что с Учителем должен был вернуться и мой невозможный рыжий друг.
- Несет противоядие, - сказал он дрогнувшим на миг тоном. Я его понимала. Доверять драгоценное зелье неуклюжему, а теперь еще и наверняка жутко обеспокоенному ученику было себе дороже. Но, тем не менее, он сделал это и остался меня лечить.
Я была ему благодарна.
Послушно приоткрыв рот, я пережила промывку губ, которые жутко щипали и снова жутко начали кровоточить. Пальцы смазывали ранки. Я подавила желание зажмуриться от удовольствия - зелье обезболивало и приносило приятное тепло.
Зорге обработал укусы, затем вздохнув, произнес:
- Давайте ваши руки Глэйд.
Я послушно вытянула их вперед. Учитель осмотрел синяки и мясо из-под сорванных ногтей. Аккуратно вытащил из тошнотворной смеси кожи и мышц тоненький волосок, который промыл в чаше с водой. Он оказался сероватым, чуть курчавым, из подшерстка. Зорге, на миг забыв обо мне, провел над ним широкой красивой ладонью, которая загорелось радужно. Ищет.
Нахмурился. Достал из тумбочки флакон и спрятал волос туда.
Покачал головой и прошептал самому себе:
- Странно. Блок стоит.
Я куснула губы. И они еще говорят, что это не магистр? Заклинания ТАКОГО уровня как блока, это почти немыслимая мечта для таких, как я. Меня можно было абсолютно спокойно найти по крови, ногтю или волосу, поэтому я всегда тщательно следила за этим. Хотя, с другой стороны, кому я нужна, чтобы меня искать?
От оборотня снова повеяло неудовольствием. Он перевязал мои ладони так, что я почувствовала себя так, будто одела огромные пуховые варежки - эдакие огромные мохнатые шарики. Встал.
- Спасибо, - я улыбнулась разбитыми губами так искренне, как только могла.
В его глазах блеснула темная искорка, и на миг мне почудилось, что злость его немного отступила. Передернув плечами, Учитель бросил небрежно:
- Будьте аккуратны. Одна больше никуда не ходите. И не растягивайте так рот, снова кровь пойдет. Зура принесет вам лекарства. Не вставайте пару дней.
Сказав эту фразу, он ушел.
Я вздохнула и вытянулась на знакомой постели. Кажется, у меня что-то вроде дежавю. Ощущение стало еще сильнее, когда в комнату заскочил запыхавшийся Зура, пыльный, с подносом, на котором гремел ворох склянок...
...Который полетел на пол. Флакончики всхлипнули жалобно, чудом не разбившись, а Лис рухнул на коленки перед кроватью, схватил за руку, всмотрелся в перебинтованное лицо, отвел с глаз перепачканные в крови и гари волосы. Вздохнул протяжно, забормотал себе под нос, пытаясь меня обнять:
- Чтобы я еще раз... Да никогда в жизни, пусть Учитель подавится своей веретеницей. Как тебя вообще угораздило... Чтоб я еще раз куда тебя одно отпустил...
- Ой! - я жалобно пискнула, - Голова кружиться.
Рыжий оборотень прекратил попытки заключить меня в объятия. Его побледневшее, немного обветренное лицо стало виноватым, и я поняла, что сейчас снова начнется сеанс самобичевания. Протараторила:
- Ты ни в чем не виноват! Я знала, что кто-то хочет меня убить, но, тем не менее, полезла куда не попадя одна. Это мне нужно просить извинений, Лис...
Я отвела глаза, смутившись:
- Я твою прихожую спалила.
Он улыбнулся слабо. Прижал мою забинтованную ладонь к своей щеке - привычно теплой, - сказал:
- Черт с ней. Давно мечтал сменить те дурацкие обои. Главное, что ты сама...
Его голос дрогнул. Мне, почему то, стало совестно. Наверное, я никогда и никого не заставляла тратить на меня столько нервов, сколько делал это Зура совершенно добровольно. Снова сказала:
- Прости меня.
- Дуреха. Извиняешься неизвестно за что, - он вздохнул, лег головой в изгиб моей руки. Неудобно, наверное, но Лис, видимо, чувствовал себя нормально.
Свободной рукой в бинте-варежке я погладила рыжие волосы. Мягкие. А вот шерсть у него жестче. Лис будто бы мурлыкнул. Пробормотал:
- И за ухом почеши.
Я уже говорила, что к нему удивительно быстро возвращалось самообладание?
- Ах, да! - Зура перехватил мою ладонь и легонько сжал, - Учитель вручил мне лекарства.
Он поднялся, взял с пола поднос и начал меня поить, как маленькую, приподняв голову. Я фыркала, давилась смехом и болью в затылке. Он делал строгое лицо. Обычно противные и вонючие зелья испарились подозрительно быстро, заставив меня мимолетом подумать, что даже вкус зависит от окружения.
Мне в голову пришла мысль о том, что даже когда я уеду обратно, в Академию, к недовольным моим существованием родственникам, Зура все равно останется со мной. В глубине души, в памяти, в запахах, в цвете... Когда я буду видеть осенние листья, примятую рыжую траву, чувствовать запах молока или вишневого морса - то и Лис будет в эти рядом со мной. Как тогда, в комнате. Незримое присутствие, поддержка...
Я потерлась щекой о его плечо. Лис нагло занял половину кровати, заявив, что теперь меня надо охранять.
Сейчас он дремал. Его уши подергивались, реагируя на редкие звуки, которые позволяли себе нарушить уютную тишину комнаты - шорох ткани, свист сквозняка или мой излишне громкий вздох.
Подавив улыбку, которая, наверное, не слишком хорошо сказалась на только начавших подживать губах, я уставилась в потолок. Стерильно белый, в стиле Зорге.
Нахмурилась, вспомнив серебристую волну волос и белоснежную кожу. Огоньки красных глаз вспыхнули в сознании, будто я видела их прямо сейчас. Я подавила желание дернуться, опасаясь разбудить Лиса.
И что это было тогда? Сон, явь или нечто большее?
Сглотнула. А если все то было правдой, то чем это грозит лично мне?
Я прикрыла глаза. Надеюсь, что тот коридор с тускло горящей свечой, зеркалом в мой полный рост и похожей на меня девушкой Мирой, которая следила за моей жизнью, отражавшейся в зеркальной глади - просто галлюцинация из-за разбитой головы. К тому же серебро в крови не одному вампиру еще здоровья не прибавляло.
Ухмыльнулась, свернулась клубочком где-то в районе подмышки Лиса, который пробормотал что-то о непоседливых красноглазых паразитах и притянул меня к себе рукой. Тепло, спокойно, удобно...
Не опасно...
И когда же ко мне пришло это ощущение абсолютной защиты, когда Лис здесь, под боком? Хотя, все равно. Не надо задуваться об этом. Это чувство стоит всех тех неприятностей, в которые я попала, приехав на практику в Оборвинд.
Да и на практику это толком не похоже. Скорее нечто вроде обучения, только вне Академии. И лучше. Там никто не собирался особенно нянчиться со мной. А на любые вопросы я получила лишь короткий ответ сквозь зубы с попутным замечанием об отсутствующих у меня мозгах, так что вскоре бросила это дело. Приходилось разбираться самой, искать в книгах. Здесь же Зорге на вопросы отвечал, а Зурой мы могли обсудить прочитанное, разобраться, сравнить и еще лучше понять, запомнить.
Стоит ли говорить, что мне это нравилось до жути?
Вздохнула, пригревшись. Задремала, забросив руку на живот друга.