Я паркую флайер во дворе и плетусь к дому. Казалось бы, пара десятков шагов, но я умудряюсь потратить на них не меньше пяти минут.
Чертов Джейсон Риган и чертова моя реакция на него.
Хотя лгу сама себе: как раз на Ригана не злюсь совершенно. А вот на себя -- да.
Учитель Гая вызверил меня не на шутку. Одному богу известно, чего мне стоило удержать себя в руках, холодно ему улыбнуться и равнодушно уточнить номер счета, на который следует перевести деньги. Выполнила перевод и вышла, не прощаясь.
Идиотизм, бред, а учитель вовсе не жертва, а алчный тип, воспользовавшийся ситуацией, да к тому же вовлекший в нее невинного ребенка. Тем не менее это Эйдон, мой крест, реки крови на моих руках.
Если бы от чувства вины можно было бы откупиться деньгами...
Когда мы отлетели от школы, все внутри меня клокотало: и от злости, и от вновь нахлынувших воспоминаний, и от собственного бессилия что-либо изменить. Скорость всегда меня успокаивала, и я точно знала, что мне нужно, чтобы выплеснуть свои эмоции. Правда, стоило бы высадить пассажира. Всегда остаюсь во флайере одна, когда выделываю нечто подобное. Но почему-то в этот раз не стала.
Думала, Джейсон испугается. Прямо-таки подсознательно жаждала повода объявить его в своей голове трусом и разочароваться. То, что я вытворяла в воздухе, обычно с восторгом переносит только Лаки, сам обожающий безумство. Другие же, если не седеют в процессе и намертво не прирастают к креслу, после посадки обкладывают меня такими словами, что диву даешься их словарному запасу.
А Риган не испугался.
Поглядывала на него всю дорогу, так увлеклась, что вообще забыла о существовании спидометра и зашкаливающих на нем цифрах. А Джейсон -- хоть бы ухом повел: сидел совершенно расслабленно, руки на коленях. Хоть бы пальцем пошевелил или ладонь в кулак сжал.
Так что я перестала думать о мерзком учителе Гая и начала предрекать Ригану великую карьеру пилота. А потом поймала себя на том, что мне очень спокойно в его присутствии. Опять вспомнила о скорости, на которой летела, и начала получать истинное удовольствие от полета. Выжала максимум из своего новенького флайера, но уже не чтобы снять стресс, а просто потому, что мне это нравилось.
А еще я хотела покрасоваться.
Черт меня дери, я именно хотела покрасоваться перед этим парнем. Я, почти что сорокалетняя тетка, хотела покрасоваться перед своим студентом, который младше меня больше чем на десять лет. Морган, ты идиотка!
А потом? Когда сидели у ворот ЛЛА. Только и делала, что старалась не смотреть ему в глаза, чтобы не подумал, что я чертова извращенка.
Это была плохая-плохая идея -- предложить сделку человеку, который мне понравился и до этого. Понравился иначе -- как будущий студент, разумеется. Но тем не менее. Однако если бы у меня хватило ума выбрать кого-то, кто мне неприятен, я бы точно сейчас не сгорала от стыда из-за того, что в каждую встречу с Риганом я только и думаю о том, чтобы остаться с ним наедине и желательно без одежды.
От этих мыслей даже кровь приливает к лицу. Вдруг вспоминается госпожа Корденец, престарелая леди, донимавшая Лаки в прошлом году. Древняя, как бабкин сундук, -- а туда же.
Будь Джейсон старше хотя бы лет на пять-семь, я бы так не мучилась.
Наконец, добредаю до крыльца и вхожу в дом. Прижимаюсь лбом к холодной поверхности двери и еще стою несколько минут, пытаясь отделаться от мыслей о Ригане.
Подумать не могла, что все еще способна на такие сильные эмоции по отношению к мужчине. Конечно же, это не любовь и даже не влюбленность, а низменный физический инстинкт, но у меня натурально сносит крышу от близости этого человека. Я даже на Александра так не реагировала...
Мне тошно от самой себя. О чем я думаю? Для меня Александр был лучшим на свете, идеалом -- моим личным идеалом. Я пронесла его образ в своей памяти и в своем сердце через все эти четырнадцать лет, точно зная, что никогда больше не испытаю эмоций по отношению к мужчине...
-- Маам! -- доносится до меня встревоженный голос Лаки. -- Ты в порядке?
Вечереет; в холле царит полумрак, а я так и не включила свет.
Быстро отрываюсь от двери, заправляю волосы за уши и натягиваю на лицо улыбку.
-- В порядке. Устала зверски, -- вру. Я ни капельки не устала, хочу летать еще -- на полной скорости, загородом, где точно никто не будет мешать и мешаться под крыльями. И непременно с Риганом -- черт-черт-черт! -- Уй! -- возмущаюсь и вскидываю руку к лицу, когда Лаки без предупреждения включает свет.
Сын вглядывается в меня.
-- Честно говоря, подумал, что ты тут плачешь.
Фыркаю, одновременно дергая плечом, словно что-то отбрасывая.
-- Вот еще. С чего бы мне плакать?
Но Лаки не так-то просто провести -- вот уж кто знает меня как облупленную.
-- Это ты мне скажи.
-- Я и говорю, -- возражаю уверенно. -- Со мной уж точно все в порядке. Меня больше интересует, как Гай. Где он?
-- В комнате. Где же еще? -- бросает раздосадованный взгляд в сторону лестницы.
Значит, пытался выманить оттуда брата, но не вышло.
-- Ты с ним не говорил?
-- Недолго. На кухне. Поел и смотался под нелепым предлогом об уроках.
-- Да уж, -- протягиваю.
Скверно все это. Учитель учителем, а Эйдон своими мертвецами, но Гая все это не должно касаться ни коим боком. Он и так травмирован из-за недавней смерти матери, а тут еще я.
-- Пошли, -- Лаки кивает в сторону кухни. -- Сварю тебе кофе, и ты мне все расскажешь.
Знает, как найти путь к моему сердцу -- через желудок. Лучше Лаки не варит кофе никто из моих знакомых. Мы иногда с ним даже смеемся, что если у него не заладится с карьерой пилота, то уж заработок как лучшему бариста в городе ему обеспечен.
Проходим на кухню. Лаки сразу же устремляется к кофемашине, а я отодвигаю ногой стул и усаживаюсь за стол. Слежу за сыном взглядом и мазохистски стремлюсь себя добить, пытаясь, глядя на него, воссоздать в своей голове образ Александра. Тот же рост, тот же разворот плеч, даже руки -- такие же: тонкие длинные пальцы...
Лаки оборачивается, устремляя на меня взгляд зеленых -- не карих! -- не менее родных, но совсем других глаз.
-- Ты чего затихла? Выкладывай. Гай сказал, что ты намерена забрать его из этой школы.
Вдох-выдох. Пора возвращаться в реальность.
-- Это правда, -- киваю, силясь собраться и говорить и думать серьезно. -- Знаю, я не имела права принимать такого решения: Гай -- твоя ответственность. Но в эту школу он больше не вернется.
Лаки изгибает бровь, внимательно глядя на меня и, видимо, оценивая степень моей убежденности в том, что говорю.
-- Причина?
Чертовски не хочется это повторять вновь. Подумать только, Ригану выложила правду, не колеблясь.
-- Его новый учитель -- родственник кого-то из погибших на Эйдоне, -- вздыхаю и выдаю как на духу. Все-таки Лаки не тот человек, от кого я хочу иметь секреты. -- Он потребовал от меня крупную сумму "моральной компенсации". Я заплатила, но боюсь, ему это понравилось, и он станет использовать Гая, чтобы получить еще. Это необходимо пресечь.
Пока я говорю, Лаки внимательно слушает и не перебивает, потом взъерошивает пальцами волосы у себя на затылке и задумчиво протягивает:
-- М-дааа. Дела.
-- Как-то так, -- признаю.
Он, наконец, заканчивает с кофе, ставит на стол сразу две кружки своего любимого капучино, к которому приучил и меня, и садится напротив.
-- Я правильно тебя услышал: ты ему заплатила?
Дергаю плечом и прячусь за ободком чашки.
-- Почему бы и нет? -- отпиваю горячую вкусно пахнущую жидкость -- кофе, как всегда, божественен.
-- Потому что можно было пойти к директору школы и заявить о непрофессиональном поведении его нового сотрудника.
-- Зачем?
Это же Эйдон, мать его. Эйдон! Мне никогда от него не отмыться и не искупить вину. Да, я была под сильной дозой медикаментов, приправленных остаточным действием "сыворотки правды", и одновременно пребывала в состоянии аффекта после гибели своего любимого человека. Но, что бы ни было, все это не оправдания, а всего лишь детали произошедшего. В жизни танцующие ангелки из "Мести во имя любви" не пели бы мне песни о всепрощении, а навалились бы всей толпой и перегрызли бы глотку своей убийце.
-- Пусть так, -- отвечаю безапелляционно.
Я бы отдала все средства, которые у меня есть, если бы от тех жертв можно было откупиться деньгами. Купить себе новую совесть -- кажется, так говорят.
-- Л-ладно, -- Лаки смотрит внимательно и не спорит.
-- Гаю что скажем? -- спрашиваю, отпивая еще кофе. Его легкая горечь действует на меня успокаивающе. Кажется, я вся состою из такой же горечи и сожалений.
Лаки смотрит на меня непонимающе.
-- Правду? -- предполагает.
Естественно, Гаю известно о планете Эйдана и о погибшем городе Эйдоне. И тот треклятый фильм он смотрел, и исторические хроники читал, даже не сомневаюсь. Тем не менее говорить с ним на эту тему для меня слишком сложно.
-- Не надо ему всю эту... -- хочу сказать "боль", но в последний момент заменяю слово: -- грязь.
-- Угу, -- отзывается Лаки.
Допивает свою порцию кофе, встает, идет к раковине и споласкивает пустую чашку, ставит на место. Как завороженная слежу за каждым его движением. Я слишком хорошо знаю своего сына, чтобы поверить в то, что в таком серьезном вопросе он ограничится каким-то там "угу".
Лаки возвращается. Упирается ладонями в столешницу, широко расставив руки, и смотрит на меня в упор.
-- Мне хочется надавать себе по морде за то, что напоминаю тебе об этом, -- произносит таким серьезным и одновременно пугающим голосом, что у меня по позвоночнику бежит целый табун мурашек. -- Но ты уже пыталась оградить меня от... грязи. Если бы я заранее знал, что моя биологическая мать родила меня только для того, чтобы втереться в доверие к отцу, за которым шпионила, в прошлом году я испытал бы на несколько неприятных минут меньше, -- сглатываю. Помню, что "минуты" -- чудовищное, колоссальное преуменьшение. Это были два месяца, которые Лаки провел в плену у своей матери и ее сообщников-наркоторговцев. Месяцы, о которых я знаю лишь поверхностно -- то, что он сам мне рассказал. А еще я знаю, что за этот, казалось бы, короткий период времени, моего сына выломало изнутри и вывернуло наизнанку... -- Поэтому мы ничего не станем друг от друга скрывать, -- заканчивает жестко.
Не будем. Он прав. Пожалуй, более действенных аргументов привести было бы нельзя.
-- Хорошо, -- соглашаюсь.
-- Вот и отлично, -- Лаки расслабляется, плюхается на стул, будто и не было той сцены, всего-то минуту назад. -- Не переживай, я сам все обсужу с Гаем. Еще только начало года, устроим его в новую школу. Если что, попрошу Рикардо, пусть замолвит словечко.
Упоминание имени дядюшки Лаки заставляет меня поморщиться. С момента начала нашей игры с Риганом Рикардо так и не осчастливил меня своим визитом, что на него не похоже: обычно Тайлер предпочитает приходить лично и сыпать проклятиями, глядя в лицо. Это прерогатива семьи -- к остальным он сразу посылает киллеров.
-- Делай как знаешь, -- говорю.
Все-таки "я и Рикардо" и "Лаки и Рикардо" не одно и то же. Племянника тот любит до умопомрачения, а наши с ним терки -- только наши.
-- Разберемся, -- улыбается Лаки. -- Это ерунда. Я же как-то выучился в разных школах, тебе ли не знать.
Это уж точно. В свое время он потрепал своими выкрутасами нервы и мне, и дяде, и персоналу целых восьми школ.
-- Ладно, -- говорю и встаю. Ставлю чашку в посудомойку -- лень даже ополоснуть. -- Голова раскалывается, -- вру, просто хочу побыть одна. -- Пойду выпью болеутоляющее и полежу.
Лаки пожимает плечами и отпускает меня.
-- Валяй.
Делаю несколько шагов по направлению к выходу из кухни, как до меня доносится:
-- Кстати, Гай сказал, что вы с Джейсом классно смотритесь вместе!
Вспыхиваю и резко поворачиваюсь. Ну я ему сейчас!..
-- Воу-воу! -- Лаки наигранно пугается, выставляя перед собой руки, будто собираясь защищаться. -- Расскажешь, когда будешь готова.
Вот как можно больше жизни любить этого балбеса и порой испытывать такое сильное желание его придушить?
-- Нечего там обсуждать, -- бурчу. -- Скорей бы уже эти дурацкие выборы прошли.
Лаки усмехается.
-- Еще даже предвыборная кампания толком не началась. Так что расслабься и получай удовольствие.
Воздеваю глаза к потолку и больше ничего не говорю. С Лаки всегда так: ты ему слово, а он тебе -- десять.
Возобновляю свой прерванный маршрут: "кухня -- спальня", однако на пороге все же останавливаюсь и оборачиваюсь вновь.
-- Не вздумай еще когда-либо говорить Гаю, чтобы "не доставал" меня, -- говорю на полном серьезе. -- К вопросу о правде, последствиях и семье.
Лаки молчит целых секунд тридцать.
-- Понял, мам, -- отвечает наконец.
Я киваю и теперь, с чувством выполненного долга, уползаю в свою нору на втором этаже.
***
В темноте моей спальни мигает огонек компьютера, оповещающий о новом сообщении: опять вчера забыла выключить машину. Командую "умной системе" включить свет (сил нет даже на то, чтобы щелкнуть выключателем) и запираю за собой дверь. На самом деле, действие совершенно лишнее: никто из мальчиков никогда не войдет в мою комнату без стука. Тем не менее хочется отгородиться от всего мира. Желательно непробиваемой стеной толщиной в метр, не меньше, но за неимением оной, сойдет и дверь.
По всему помещению по-прежнему разбросаны вещи -- утром собиралась в спешке. Поэтому тем лучше, что мальчишки обычно не беспокоят меня, когда я у себя: Гай слишком хорошо воспитан и всегда убирает за собой, а у Лаки вообще с рождения маниакальная страсть к порядку. Так что я явно дурной пример для обоих.
Поднимаю с пола брошенный туда еще вечером халат, пристраиваю его на крючок; халат, естественно, падает, и мне, матерясь, приходится поднимать его вновь.
Так, какое сегодня число? Вызываю календарь на экране комма: четырнадцатое. Вовремя вспомнила -- пятнадцатого числа каждого месяца я обязана посещать психотерапевта. Пожизненно -- как предписано судом, который оправдал меня после гибели Эйдона. Уже не помню, сколько у меня их было, этих психотерапевтов: мужчины, женщины -- и все полны энтузиазма в своем намерении сделать из меня человека.
Седерик, мой прошлый "псих" был весьма неплох. Он не донимал меня всевозможными тестами на адекватность, которыми вечно грешат другие. Мы вежливо беседовали и расходились. Седерик отправлял отчет в Службу контроля исполнения судебных решений, и все оставались при своем.
Однако два месяца назад власть переменилась: Седерику вручили какую-то маститую премию, похвалили и пригласили работать в продвинутой клинике, специализирующейся на психических расстройствах. А мне досталась она -- Мэри Морри. Причем, как я поняла, выбрали ее не за какие-то особые заслуги, а потому, что та устроилась работать в ЛЛА. Мол, радуйтесь, капитан Морган, вам даже ехать далеко не надо.
Впрочем, по утверждению самой Мэри, заслуг и наград у нее как раз много. А вот чувство такта в принципе комплектацией не предусмотрено. Седерик понимал, что мои визиты к нему не более чем формальность. Мисс Морри же решила меня "исцелить" во что бы то ни стало. Кажется, даже ценой собственной жизни, потому как в прошлую нашу встречу я ее едва не прибила.
Изображаю из себя покорную овечку и, пока не забыла, пишу Мэри сообщение с уточнением времени завтрашней встречи. Ответ получаю незамедлительно -- ждала она, что ли?
Забиваю указанное время в календарь и благополучно забываю о существовании мисс Морри по крайней мере на сегодняшний вечер.
Надо бы попросить Лаки поискать в сети информацию о ее прошлых пациентах. Интересно, кто-нибудь из них выжил? Никого не арестовали за рукоприкладство?
Компьютер продолжает настойчиво мигать, напоминая о том, что кто-то написал на адрес нашего дома. Все мои личные почтовые ящики, естественно, синхронизированы с коммуникатором. На домашний адрес приходят разве что счета. Но сейчас не время для уплаты налогов, а крупных приобретений после покупки флайера я не делала. Может быть, Лаки?
Сажусь в кресло и активирую над столом голографический экран. Запускаю почтовый клиент.
Сообщение с незнакомого мне адреса; отправитель не указан. А внутри -- видеофайл.
Снова появился какой-нибудь навязчивый поклонник? Или наоборот, недовольный, прознавший наш адрес? Раньше такое случалось часто: все кому не лень считали своим долгом высказать мне личное мнение по поводу Эйдона. А что происходило после выхода "Мести во имя любви" и вспоминать не хочу.
Нажимаю на "Воспроизведение" видеоролика с некоторой опаской. Разумнее было бы удалить файл, не открывая (все равно там какая-нибудь гадость), но сегодня надо мной определенно довлеет желание себя поистязать.
-- Здравствуй, Миранда...
Торопливо жму "Паузу" и несколько секунд просто сижу, не моргая смотря в экран.
Они и раньше слали мне сообщения, но всегда только текстовые. Иногда пытались связаться через Лаки, умудрившись установить с ним контакт еще несколько лет назад и регулярно зазывая его в гости на Землю.
Но мне... Видео...
Запускаю запись.
Мама ужасно постарела. Это по-настоящему пугает. Я не видела ее четырнадцать лет. Не искала о родителях информацию в сети, не пыталась что-либо разузнать. После Эйдона они отказались от меня, сказали, что их дочь умерла. И я не стремилась воскресать.
Мама постарела, а папа -- ничего, держится. Только волосы теперь белые как снег.
-- Миранда, так больше не может продолжаться, -- заговаривает отец. -- И, так как ты игнорируешь наши сообщения, мы решили записать видео. Твоя мама болеет, -- напрягаюсь; пальцы сжимаются на подлокотнике кресла.
-- Прекрати, -- тем временем возражает мама, толкает супруга в бок, укоризненно качает головой.
-- Больна тоской, -- как ни в чем не бывало продолжает папа. Моя рука расслабляется. -- Ты ведь помнишь, какую красоту она творила. А теперь заказчики испарились.
-- Шеймус, мы же не за этим решили сделать запись! -- на этот раз громко возмущается мать.
Что ж, зато можно сказать с уверенностью, что передо мной не заготовка, а импровизация. Значит, они искренни?
-- Доченька, -- теперь мама обращается непосредственно к камере, то есть ко мне. -- Мы были не правы. Ты по-прежнему наша дочь, наша малышка.
-- Очень упрямая малышка, -- вставляет папа.
Но мама его будто не слышит, продолжает:
-- Алекс говорит, что у тебя все хорошо. У тебя хорошая работа, свой дом. Для нас это очень важно, -- надо бы запретить Лаки сливать про меня информацию... -- Но позволь нам увидеть тебя. Я не хочу потерять и второго ребенка.
-- Мы не хотим, -- твердо подтверждает папа, смерив свою гордыню.
-- Дай нам ответ, -- продолжает просить мама. Ее глаза увлажняются. Закусываю губу. -- Это может быть нейтральная территория. Или, если ты захочешь, мы можем даже прилететь на Лондор.
"Даже"... Неслыханная жертва.
-- Ответь нам, дочка, -- просит папа. -- Мы будем ждать.
После чего видеозапись прерывается. Экран темнеет.
"Потерять и второго ребенка"... Вот только Ника, моего брата, у родителей отняла война. Меня же они вышвырнули из своей жизни сами.
Уже тогда я не понимала, как можно отказаться от своего ребенка. Сейчас, будучи матерью, я тем более не могу оправдать их поступок: что бы Лаки ни сделал, что бы ни натворил, всегда буду на его стороне. Выскажу все, что о нем думаю, отругаю, но ни за что не предам. Ни. За. Что.
Поэтому нажимаю "Удалить письмо" и выключаю компьютер.