Возвращаюсь. Рид у дверей интересуется, что там с Райаном, но только дергаю плечом:
-- Нормально, -- и, все так же фальшиво прихрамывая, плетусь в свой отсек.
В подвале тишина, очевидно, все улеглись спать от греха подальше. Отличная идея, мне она нравится. Глаза слипаются. Мало того, что ночка выдалась бессонная, так еще и нервная.
Вешаю куртку на крючок и ложусь. Когда Кесседи вернется и переубедит Коэна, меня, наверняка, кто-нибудь разбудит и велит собирать вещи. Поэтому стараюсь выбросить из головы все мысли и заснуть. Если нам придется уходить в спешке, кто знает, когда удастся поспать в следующий раз.
***
-- А тебе кто-нибудь нравится в школе?
Девочка расчесывает свои длинные волосы перед зеркалом, и так и замирает с расческой в руках.
-- Мама! -- восклицает возмущенно, а щеки алеют.
-- Нравится, -- решает мать, стоящая у окна с лейкой в руках, она пришла в комнату дочери, чтобы полить цветы.
-- А вот и нет! -- упирается девочка. Ей, и правда, нравится одноклассник, но признаться в этом матери -- ни за что!
-- Расскажи мне, -- женщина улыбается, оставляет лейку на подоконнике и устраивается на краю кровати, застеленной покрывалом нежно-розового цвета. -- Первая влюбленность это так чудесно.
Девочка краснеет еще больше. Она даже подружкам не рассказывала о своей тайной симпатии, а тут...
-- Лаааадно, -- сдается, откладывает расческу и поворачивается к матери на крутящемся стуле. -- Его зовут Шон, мы в одном классе по математике.
Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой.
-- И какой он?
Девочка задумывается. Он... он...
-- Он красивый! -- выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную.
-- Разве внешность главное?
Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета.
-- Еще он умный, -- находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости.
-- Но главное -- красивый, -- усмехается мать, подходит и обнимает дочь, -- дурочка ты моя маленькая, душа -- вот главное в человеке.
-- Может, у него и душа красивая, -- бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. -- Вы же с папой красивые.
Женщина смеется.
-- Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок...
...Ребенок...
...Ребенок...
Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле...
Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность?
Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок.
Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке.
Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя?
Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться.
-- Куда зовет? -- неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем.
-- Наверх, -- Мышонок указывает пальцем в потолок.
Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке -- не понадобится.
У дверей все еще Рид.
-- Ты куда? -- спрашивает.
К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно:
-- К Райану. Позвал.
Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.
Когда поднимаюсь по лестнице в дом, то понимаю, что день еще в разгаре. Кто знает, сколько мне удалось поспать, часов здесь нет.
Ожидаю увидеть Рынду, но ни ее, ни ребенка в доме нет. Ушли гулять? Но долго этим вопросом задаваться не удается, потому что в помещении Райан и Гвен. Гвендолин лежит на кровати и то ли стонет, то ли поскуливает -- не разобрать. Кесседи что-то тихо говорит, судя по тону, успокаивающее.
Сглатываю и на негнущихся ногах приближаюсь. В нос тут же ударяет запах крови. Она везде: ей пропитана изорванная одежда Гвен и простыня, на которой она лежит. Крови я не боюсь, но от этого запаха в душном помещении кружится голова, и хочется зажать нос рукавом, а еще лучше -- взять и сбежать. Но я остаюсь. Вопрос "Что произошло?" тоже не срывается с языка, потому что пояснений не требуется.
-- Кэм, -- в голосе Райана явное облегчение, -- помоги, подержи ей голову, -- Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. -- Надо, Гвен, -- говорит ей строго и снова мне: -- Надо зашить, я не справлюсь один.
Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит... Ногти впиваются в ладони.
-- Кэм! -- окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.
Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.
-- Хорошо, держу.
Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иголкой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.
Он, что, правда, сейчас будет зашивать ей щеку?!
Вопросы типа: "а ты сможешь?", "а ты умеешь?" вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь. Иначе она просто умрет.
В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя "доктором" или "лекарем", то это непременно будет самоучка, который, может, и правда что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры, бессилен в девяти случаях из десяти.
Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца -- сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался...
Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.
Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится -- что главное в этом деле.
-- Почти все, -- шепчу Гвендолин, понимаю, что, вряд ли, поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. -- Немножко осталось... потерпи.. -- Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.
С щекой закончил.
-- Нет, не надо! -- кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.
Мне снова подкатывает к горлу.
-- Все будет нормально... нормально, -- уже не понимаю, что говорю.
Смотрю на Кесседи в полном шоке и восхищении, честное слово. Нет, он и раньше казался мне самым адекватным в банде Проклятых, но что способен на ТАКОЕ!
Мне удается обездвижить Гвен, а Райану таки избавиться от ее уже в любом случае погибшего платья.
На внутреннюю поверхность бедер накладывается еще несколько швов, раны по всему телу промываются и перевязываются. Вот только кто знает, какие там внутренние повреждения...
Одно только могу сказать с уверенностью -- Райан Кесседи сделал все, что мог и даже больше, и намного больше, чем смог бы кто-то другой на его месте.
-- Все, свободен, -- сообщает мне сосед, снова склоняясь над Гвен с фонариком в перепачканных кровью руках.
Понятно, что и где он пытается рассмотреть, но я не врач, совсем не врач, помочь больше не могу, и видеть этого не хочу.
Как зомби, двигаюсь к выходу на улицу, мои руки тоже в крови, но помою их потом. Сейчас все, что мне нужно -- на воздух.
Уже на пороге ловлю себя на мысли: все-таки хорошо, что девочка, которая мне снится, умерла. Никому не место в Нижнем Мире, но женщинам особенно.
***
Сижу на том же прогнившем диване, обхватив себя руками, и смотрю в небо. Надо мной плывут облака, а в голове абсолютная звенящая пустота. Меня будто выжали, прогнали через центрифугу и повесили сушиться на бельевой веревке.
Шаги. Скрипит снег. Мне не надо поворачиваться, чтобы увидеть, кто идет ко мне, я и так знаю.
-- Держи, не хватало еще воспаление легких заполучить, -- мне на колени падает свернутое одеяло. Сам Райан тоже завернут в плед. Куртки-то остались в подвале. Только сейчас до меня доходит, что все это время сижу на морозе в тонком свитере, но холода не чувствую.
-- Спасибо, -- еле разлепляю губы, чтобы сказать такое непривычное слово.
Несколько минут сидим молча. Обращаю внимание, что у соседа вымыты руки, мои же в засохшей крови.
-- Откуда?.. -- спрашиваю. Нет нужды пояснять, что имею в виду, он и так понимает.
-- Отец был врачом.
Сразу же отмечаю слово: "был". Прошедшее время. Потому не задаю больше вопросов на эту тему. Все, что связано с родными, свято, особенно с ушедшими, это табу.
-- Почему ты позвал меня? -- спрашиваю то, что мне действительно непонятно.
Райан пожимает плечами.
-- Мне показалось, тебе можно доверять.
Почти захлебываюсь рвущимся наружу истеричным смехом. Мне? Доверять? Очнись, Кесседи, я же крыса, шпион! Доверять мне? Да я здесь, чтобы покончить со всеми вами! Чтобы спасти своего отца, я сдам Коэна, Мышонка, тебя -- всех! Слышишь, Райан, мне нельзя доверять!
Но это только мысли. Молчу и кутаюсь в одеяло.
В этот момент испытываю жуткое отвращение от себя. Да, я крыса, работаю на "верхних", которым даже невдомек, что на самом деле происходит в Нижнем мире. Возникает желание прямо сейчас выложить Кесседи всю правду. Но это всего лишь последствия стресса, Райан мне не друг, не нужно обманываться. Каждый сам за себя, а мне нужно попробовать выжить.
-- Если бы не ты, она бы умерла, -- говорю.
-- Она и сейчас может умереть, -- отвечает Кесседи и сплевывает. -- Я не гинеколог.
Повисает молчание, и я снова его нарушаю.
-- Это ведь не в первый раз?
Райан выбрасывает окурок и смотрит на него с не меньшим отвращением, чем я.
-- Она и раньше отвлекала от нас патруль, -- отвечает, -- но чтобы так сильно -- впервые.
Чертов Нижний мир! Чертов Аквилон! Ненавижу.
Закусываю нижнюю губу до крови, чтобы не закричать. Молчу.
-- Фреду за еду она тоже платит... натурой, -- добавляет Райан, будто специально хочет меня добить.