Аннотация: Персонажи: Сакура, Сасори. Жанры: Дарк, психодел. Аннотация: Тогда... Нежная будет с ними играть. Она будет рядом. По мотивам скандальной картины Билла Стоунхема "Руки сопротивляются ему".
...Коридор, по которому она шла, казался бесконечной фантазией сумасшедшего художника-абстракциониста: неправильно-ломаные линии стен резко переходили в идеально-закругленные, создавая углы-повороты, ужасающие своей абсурдной несуразностью.
По обеим стенам нескончаемой чередой идут двери: выстроенные по ранжиру и нет, большие и маленькие, самых диких цветов и форм, но отчего девушка их не видит, продолжа брести прямо, словно подверженная гипнозу или обманутая иллюзией.
Иногда на стенах странной композицией были развешаны зеркала - вот только смотреться в них было ни в коем случае нельзя (откуда-то она знала об этом), и каждый раз сильно, до жжения и ярко-алых кругов, зажмуривала глаза, в самый последний момент избавляясь от навязчивого желания узнать, что же там, черт возьми, такое.
Реже на стенах грязно-зеленого, болотного, цвета размещались картины. Изображения на них были искажены настолько, что порой с огромным трудом удавалось найти в памяти исходный вариант, которой был до...
До чего?
Девушка и сама этого не знала, просто продолжала идти вперед, ведя правой рукой по стене: так делают в лабиринтах, чтобы найти выход.
Переставлять ноги с каждым шагом было всё сложнее: по полу стелился вязкий мутно-серый туман, в котором она увязла по щиколотку. Дыхание было рваным, словно она пробежала пару километров.
Сколько она здесь уже бродит? Час, два, три?
Мгновение. Вечность.
Понятие времени в этой ловушке не существовало - оно осталось там, во внешнем мире за этими стенами: тонкими, словно бумага или картон, прочными, словно титановые пластины или бетонные блоки.
Склизко-холодное нечто легко коснулось лодыжки - из легких, будто заточенных в стальные тиски, вырвался истошный крик. Девушка хрипло закашлялась, ей казалось, что она истратила весь воздух и сейчас грудная клетка начнет конвульсивно сжиматься всё сильнее и сильнее до тех пор, пока рёбра не сомкнутся на манер заколки-краба для волос.
Страшная, мучительная смерть.
Но ничего не произошло - даже кашель прошел, а дыхание восстановилось.
Она, босая, в светлой ночной сорочке, со спутанными волосами и подрагивающими руками, бесцельно бредущая вперед, вызывала жалость. Хотя цель у нее всё же была: во что бы то ни стало найти выход из этого ночного кошмара.
Вот только есть ли выход из сна, ставшего реальностью?..
Она верила, что да.
Мерзкое прикосновение стало воспоминанием, стиравшимся из памяти, становившимся чем-то незначительным с каждым пройденным метром. Спустя несколько шагов оно уже перестало существовать, растворившись в этом липком тумане, укутывавшем ноги уже до колен. Если он так и будет продолжать прибывать, то она утопнет в нем, словно в вате.
Перестанет дышать.
Новое прикосновение, более ощутимое, любопытное, изучающее. Теперь она почувствовала - ее касаются руки: самые обычные, человеческие руки.
Ну конечно! В груди всколыхнулась радость: она не одна в этом мрачном месте, здесь есть другие, а значит, они смогут выбраться!
Практически рухнуть на колени и с блеском в глазах, который так свойственен людям, одержимым идеей, приняться обшаривать пол вокруг, чтобы помочь, спасти тех, кому еще нужно спасение.
Ледяные, идеально гладкие плиты, подогнанные друг к другу с ювелирной точностью, и стерильная, до скрипа под пальцами, пустота.
Людей там нет.
Радость с насмешливым оскалом-улыбкой перекочевала в горло.
Притянув к животу колени, несчастная позволила себе расплакаться...
Сакура Харуно открыла глаза и внимательно всмотрелась в картину, привешенную четко напротив кровати: там же раньше были руки? Или нет?
Харуно поняла, что не помнит деталей, хоть и рассматривает полотно ежедневно, стараясь отразить в памяти мельчайшие штрихи.
Боялась ли она ее? Нет.
С детства она была смелой девочкой, способной дать отпор любому "монстру из шкафа". Храбрость (качество, бережно оберегаемое на протяжении всех семнадцати лет жизни) и сейчас была с ней.
Было ли ей страшно? Да.
Иррациональный страх липкими щупальцами проникал в сознание, вытесняя логичные доводы разума. На уровне врожденных инстинктов девушка боялась изображенного ребенка, который, склонив голову к правому плечу, казалось, смотрел ей прямо в глаза: так хищники изучают будущую жертву.
Не выдержав этой игры в гляделки, Сакура отвела взгляд.
День пройдет быстро, впереди у них целая ночь.
Мальчик с картины улыбнулся.
...Снова ставший привычным лабиринт-коридор и плачущая девушка.
Хрупкая. Ранимая. Нежная.
В стелящемся вдоль стен мраке ее фигурка кажется практически хрустальной: тронь - и разлетится на осколки, обязательно маленькие и звенящие при столкновении, словно льдинки. Будет красиво. Руки хотят увидеть.
Они знают, что это место сохранит воспоминания.
На вечность. На миг.
Тогда... Нежная будет с ними играть. Она будет рядом.
Всегда. Никогда.
Девушка поднимается, руками разгибая задеревеневшие от холода ноги, вытирает тыльной стороной ладони слезы, отмахивается от ласково поглаживающих ее рук. Брови ее упрямо насуплены, отчего на переносице появилась борозда-морщинка.
Она собирается идти дальше.
Рукам это не нравится. Они не желают расставаться с полюбившейся игрушкой - без нее им снова станет скучно. Отпустить - значит потерять, а они и так слишком многое теряли.
Мягкие успокаивающие прикосновения становятся грубыми, жесткими. От пальцев на коже наверняка останутся синяки. Им это нравится, так играть намного интереснее.
Резкий толчок в спину заставляет упасть на колени, а в голове появляется чужая, полная негодующей ненависти мысль:
"Почему не разбилась?!"
Вопрос-требование, подпитанный яростью, заставляет со стоном схватиться за виски - там внутри черепной коробки извергается Везувий.
"Ах так?! Тогда мы поможем! Это будет красиво!"
Хватка усиливается - теперь жадные, настырные Руки буквально везде: они вцепились в ноги, раздирая кожу, схватили за волосы, вырывая целые пряди, и с нечеловеческой силой сдавили ее плечи. Казалось, что они кусками вырывают плоть, раздирая ее на части, словно рождественскую индейку.
Она уже не могла кричать - из горла вырывалось лишь сипение; слезы застилали глаза, а раны, на которые они попадали, щипало со страшной силой. Сил вырываться не осталось: девушка молила всех известных ей Богов только о забвении.
Веры в скорое избавление не было.
- Са-ку-ра... - произнес смутно знакомый голос, и всё разом прекратилось.
Сакура? Это ее имя? После пережитого шока память отказывалась работать.
Девушка в растерянности смотрела на свою руку: идеальную, без единого шрама или ранки.
Она была цела.
Ей не было больно.
Названная Сакурой расхохоталась, некрасиво запрокидывая голову. Смех у нее был замечательный: мелодичный, звонкий, он заставлял улыбаться. От сорванного голоса не осталось и следа.
- Са-ку-ра!.. - нараспев, но всё так же настойчиво, требовательно.
Сакура Харуно открыла глаза.
- Да проснись же ты!.. - Сасори легонько тряс девушку за плечи. - Ты уснула прямо в кресле; если тебе неинтересно слушать, могла просто сказать.
- Что вы, мне очень интересно, - обижать коллекционера не хотелось. - Я просто устала...
Как и многие действительно увлеченные люди, он мог часами разговаривать о своей драгоценной коллекции.
Харуно была равнодушна к искусству, но ей нравился Сасори.
- Сасори, а та картина, которая висит в моей комнате... - нерешительно начала девушка.
Затрагивать волнующую ее тему было жутко: всё же стать в глазах объекта симпатии сумасшедшей не хотелось.
- Что ты хотела, Сакура? - видя ее нерешительность, поинтересовался мужчина, в недоумении вскинув брови.
- Ничего, - твердо, словно что-то для себя решив, произнесла юная гостья. - Я, пожалуй, пойду к себе. Спокойной вам ночи...
- И тебе, Сакура... И тебе. - Мужчина загадочно улыбнулся, отсалютовав ей бокалом, но она этого уже не увидела.
...Девушка не верила своим глазам: этот голос исцелил ее! Он зовет, а значит, она должна идти.
Из-за нервного перенапряжения ноги подкашивались. В тумане, уже достигавшем ей до пояса, то и дело мелькали руки, но ни одна из них не решалась приближаться. Лишь единожды в ее сознании отпечаталась чужая мысль: нечетко, словно задев по ошибке.
"Почему нам нельзя играть?.." - вопрос был полной противоположностью того, что было раньше: ластящийся, немного заискивающий.
Сакура боялась представить: к кому могут так обращаться казавшиеся всесильными руки.
Ответ был где-то рядом, но девушка не могла за него ухватиться; он в самый последний момент исчезал, будто вода, сжатая в кулаке: чем сильнее сжимаешь, тем меньше шансов удержать остается.
Она бы обязательно догадалась, вот только этот вопрос уже перестал ее волновать и, как прочие, удалился из памяти, когда она услышала требовательное, даже грубое "Сакура!".
Голос раздавался из-за ближайшего поворота, совсем рядом.
Девушка перешла на бег.
Повсюду вдоль стен появились двери. Царившая в коридоре тишина сменилась криками: они раздавались отовсюду, словно желая ее предупредить о чем-то, но вместо привычных слов у них получились только стоны. Лишь однажды среди всей этой какофонии боли Сакура смогла различить слова: "Н... х...и", но они звучали столь нечетко, что об их смысле можно было только догадываться.
Напуганная резкими изменениями, которые произошли с мертвенно-тихим на первый взгляд коридором, девушка побежала еще быстрее: она не боялась заблудиться в этом нагромождении всевозможных геометрических фигур, она спешила к голосу.
Родному. Близкому. Знакомому.
Сейчас она могла чувствовать, словно неизвестный доброжелатель стянул с нее капюшон, позволяя почувствовать, узнать, понять.
Теперь девушка знала, что ее зовут Сакура; тот же, на чей голос она сейчас спешила, тоже принадлежал к другому миру - реальному.
Ничто не вечно в подлунном мире и его отражениях: желанный поворот был достигнут. Он, сперва казавшийся таким заманчиво-близким, оказался расположен чертовски далеко.
...Или она бежала на месте.
Харуно вспомнила, что это называется "оптическим обманом", но и эта мысль утекла сквозь пальцы.
Сакура, завернувшая за угол, пораженно застыла.
Нет, девушка не ошиблась, и голос, так настойчиво зовущий ее, действительно принадлежал коллекционеру.
Вот только рядом с мужчиной, крепко держа того за руку, стоял мальчик лет десяти на вид.
Девушка прекрасно знала этого ребенка: на протяжении нескольких дней, проснувшись, она играла с ним в гляделки.
- Я хочу с ней играть! - самоуверенно произнес мальчишка. Мнение Сакуры его не интересовало. - Почему ты не позволил мне с ней поиграть?!
- Не время. Она еще была не готова. - Взгляд Сасори был хлестким, словно плетка-семихвостка. Подчиняясь сильнейшему, ребенок замолчал.
- Сакура, теперь мы все будем вместе, ты рада? - мужчина криво ухмыльнулся. - Я же тебе нравлюсь, да, Са-ку-ра?.. - ее имя он произнес по слогам, будто пробуя его на вкус.
- Красивая кукла... - мальчик с картины улыбнулся. - Нежная.
Сакура сильно зажмурила глаза, пытаясь избавиться от этого кошмара, но своими действиями ей лишь удалось вызвать раскатистый смех Сасори и улыбку этого странного, неправильного ребенка.
- Этого просто не может быть!.. - не веря, шептала девушка. - Но я же всё помню!
Последняя фраза придала ей уверенности, и она упрямо продолжила: - Я вспомнила!..
- Успокойся, Сакура... - нарочито ласково произнес Сасори, стирая пальцем слезинку со щеки своей... жертвы (?). - Это мой тебе подарок. Людей выделяет память и чувства, без которых память померкнет. Ты станешь идеальной куклой, Сакура. Ты будешь помнить и чувствовать. Вечность. Вот мой тебе подарок. Разве ты никогда не мечтала о вечной жизни?
- А что ты подаришь мне?! - ребенок настойчиво подергал мужчину за рукав.
- Тебя я подарю новую, идеальную куклу. С ней ты сможешь играть бесконечно долго, пока она тебе не надоест. - Акасуна тепло улыбнулся.
- Спасибо! - в глазах ребенка сияла неподдельная, какая бывает только у маленьких детей, радость. - Мы будем играть!
~*~
Утром Сакура Харуно не открыла глаза.
Девочка, не боящаяся "монстров из шкафа", умерла от испуга. Вот он, очередной жизненный парадокс.
На скандальном полотне Билла Стоунхема неправильный мальчик крепко держал за руку нежную розоволосую куклу; иногда по ее щекам текли акварельные слезы.
Она чувствовала.
Она помнила.
В своем мире отражения ребенок довольно улыбался - новая игрушка ему явно нравилась.