Аннотация: Заметки о международном музыкальном фестивале 2000 года в Чикаго.
Индейское лето
"Земля! Земля!" - закричал дежуривший на мачте матрос.
Дж.Макконен. Жизнь Колумба
Наверное, джаз навсегда останется американской музыкой, опера - итальянской, а искусство фуги неотделимо от немецких корней. Но это не мешает современным музыкантам искать точки, в которых различные музыкальные традиции и культуры пересекаются или, хотя бы, сближаются друг с другом. Такой симбиоз принято обозначать расплывчатым термином "всемирная музыка".
Чикаго оказался в числе наиболее заметных центров этого синтетического музыкального явления. И не случайно. Именно здесь появился один из самых влиятельных коллективов на американской сцене - Чикагский художественный ансамбль. Еще в 60-е годы участники этой группы пытались соединить воедино принципы свободной импровизации и музыкальные традиции народов мира. И несмотря на то, что этот легендарный ансамбль больше не существует, интерес к экспериментам в области синтеза различных музыкальных культур в Чикаго по-прежнему не угас. Это подтвердил Международный фестиваль всемирной музыки "Чикаго-2000". Он проходил с 20 сентября по 1 октября. Более 60 коллективов, свыше 400 участников, 78 концертов в разных залах - уже этих цифр достаточно, для того чтобы представить масштабы события.
Чикаго - необычный город. Здесь острее, чем где бы то ни было в Соединенных Штатах, ощущаются расовые проблемы. Черные горожане живут в своих районах, белые - в своих. Их пути редко пересекаются. "Африканские американцы", как гордо называют себя правнуки черных невольников, слушают блюз и рэп. Потомки белых переселенцев отдают предпочтение классике и музыке кантри. Они могут встретиться только на "нейтральной территории", и ею становятся необъятные пространства "всемирной музыки".
Наибольший интерес, что естественно, вызвали выступления знаменитостей. В этом году мировых звезд было не так много, как обычно, организаторы рискнули отойти от коммерческих принципов построения программы и в канун нового тысячелетия постарались представить аудитории как можно больше новых имен.
На открытии фестиваля с большим успехом выступил один из лидеров современного американского фанк-джаза Стив Колман в сопровождении ансамбля Тайное ритмическое общество. Колман, сильнее кого бы то ни было, отличается от джазовых звезд прошлого. В его музыке нет никакой идеологии, он очень раскован и свободен в своих взглядах на творчество. Церемония открытия проходила на сцене, установленной на улице, перед входом в монументальный "Field Museum", и саксофонист предложил аудитории, разместившейся на ступенях и на газоне, очень легкую, ажурную, почти развлекательную программу, насыщенную латиноамериканскими ритмами и интонациями. Совсем другие, более сложные и изощренные в ритмическом отношении композиции, с отголосками "фри-фанка" и "никакой волны", были исполнены на следующий день в клубе "Хот Хауз". И то и другое сильно отличается от студийных записей Колмана, в которых гораздо больше новаторства и эксперимента. И уж совсем неожиданным было выступление нескольких членов Тайного ритмического сообщества на ночном джем-сэйшн в клубе "Грин Милз" с известными местными джазменами. Об этой цитадели чикагского джаза можно было бы подготовить отдельный репортаж. Здесь все пропитано духом тех неспокойных лет, которые мы знаем по гангстерским фильмам и по которым судим о Чикаго. Здание клуба построил сам Аль Капоне. Он лично подбирал элементы интерьера и заказывал художнику цветные живописные панно в массивных оправах. В клубе до сих пор тщательно сохраняется личный кабинет "крестного отца".
Таких клубов, как "Грин Милз," в городе немного. Более современные заведения, где предпочитает проводить время небезразличная к музыке молодежь, удивительно похожи на демократичные московские клубы. "Метро", пожалуй, главный оплот авангарда и рок-андерграунда в Чикаго, напоминает "Не бей копытом" того периода, когда он располагался в Раменках. А "Double Door" - излюбленное место отдыха чикагских неформалов, представляет собой что-то среднее между "Свалкой" и "Ю-Ту". Что действительно отличает их клубы от наших - это добротное музыкальное оборудование и хороший звук, а также молниеносная готовность соседей справа и слева угостить тебя "травкой", на которую в такого рода заведениях хозяева не обращают внимания.
Интересную программу показал один из патриархов всемирной музыки, британский саксофонист Трэвор Уотс. Его выступление представляло своего рода реквием, посвященный памяти легендарного трубача Дона Черри, который ушел из жизни несколько лет назад. На меня показанная Уотсом программа произвела большое впечатление. Я хорошо помню его записи рубежа 60-х - 70-х годов, и особенно - фрагмент концертного выступления, который был издан на сборнике Impulse Artists On Tour. В этой записи саксофонист, не покидая эстетического фундамента фри-джаза, как никто другой, близко подошел к воплощению идеала "джазовой раги".
Американская музыка была представлена в Чикаго наиболее широко. Возможно, я отношусь к этому предвзято, но мне показалось, что непростая расовая ситуация в стране отразилась и на построении программы фестиваля. Больше всего меня удивило то, что в Америке, оказывается, не изжиты элементы болезненного отношения к индейцам. Осталось какое-то чувство вины. На фестивале выступало несколько индейских групп, ни одна из них не дотягивала до общего уровня этого престижного междунородного форума. Тем не менее, уже на первом концерте - на ступенях "Field Museum" - звучали старые и новые песни североамериканских и канадских индейцев в исполнении вокальной группы Каненхийо Сингерз, в состав которой вошли потомки апачей и могикан. Еще один известный представитель "краснокожих" американцев, которого уместно упомянуть - Билл Миллер. Его неторопливые мелодии запоминаются благодаря знакомым интонациям Боба Дилана, которые в них угадываются без труда, а этнические элементы едва различимы.
Организаторы фестиваля не смогли обойти стороной такой местный феномен, как блюз, при этом с чувством плохо скрываемой вины неловко разводили руками и улыбались, как бы оправдываясь перед гостями и участниками фестиваля: конечно же, к "всемирной музыке", в строгом значении этого слова, блюз никакого отношения не имеет. Старую блюзовую гвардию представляли на "Чикаго 2000" ветеран местной сцены Уилли "Биг Айз" Смит, и Эдди Кэмпбел, уроженец Луизианы, переселившийся на берега озера Мичиган в десятилетнем возрасте. Уилли Смита знатоки афро-американской музыки помнят по ансамблю легендарного Мадди Уотерса, а любители кино - по картине "Братья Блюз", где он промелькнул в компании Джона Ли Хукера. Кэмпбелл тоже прошел школу Мадди Уотерса, а мировую славу приобрел, как участник организованного Биллом Диксоном ансамбля Chicago Blues All Stars, с которым он во второй половине 70-х объехал весь мир. Вообще, в клубах Чикаго уже почти невозможно найти блюз в его классических (я уже не говорю - архаических) проявлениях. Вот электрифицированного блюз-рока, причем сыгранного на самом высоком уровне, хоть отбавляй, но послушать эту музыку тоже не всегда удается. Блюз звучит в сугубо "черных" заведениях - и белому человеку зачастую вход туда закрыт. То есть можно пойти куда угодно, но никому не хочется лишней нервотрепки и неприятностей.
Чикаго очень сегрегированный город. Черные американцы десятилетиями бежали сюда, с рабовладельческого Юга на свободный Север, спасаясь от преследования своих хозяев, и теперь процент цветного населения в городе очень высок. Причем белые и черные очень строго делят территорию обитания. Иногда эта граница проходит в пространстве, иногда - во времени. Есть улицы, по которым до девяти часов вечера (пока работают магазины) ходит кто угодно, а после девяти белые исчезают. Зато, как грибы, вырастают плечистые "поклонники музыки рэп" в толстовках-кенгурушках с капюшонами. Длительная ночная прогулка бок о бок с ними не сулит ничего приятного. Раз или два я имел удовольствие убедиться в этом. Вообще, первое, что я увидел в Чикаго, выйдя прогуляться в день приезда - слова "гангстер" и "Аль Капоне", начертанные на асфальте нетвердой детской рукой.
Есть в городе районы, где "не ступала нога белого человека" -туда лучше не ходить ни днем, ни ночью. Однажды я пренебрег мудрыми советами старожилов и в поисках красивого вида на чикагский "даун-таун" (всем известно, что на небоскребы лучше смотреть немного со стороны, желательно, из окна какого-нибудь супермаркета с низкими ценами) забрел в район, который местные называют "projects". Выцветшие многоэтажки, похожие на общежития ПТУ, закопченные (местами) наличники, заколоченные фанерой (кое-где) окна, неряшливые черные ребятишки, очень полные "африканские американки" и косые взгляды все тех же "поклонников рэпа". Пришлось ускорить шаг и пару раз перейти на другую сторону улицы, уклоняясь от встречи с нежелательной компанией. Когда вечером я поведал о своих похождениях нашему менеджеру, он лишь покачал головой и сказал устало: "Очень плохо". Но по выражению его глаз я понял, что все могло кончиться куда хуже, а вам, любезные читатели, вместо этого большого очерка пришлось бы читать короткий некролог.
Если устоявшиеся формы американской музыки не произвели особенно яркого впечатления, то встреча с новым, экспериментальным искусством была куда интереснее. Особенно хочется отметить две малоизвестные, но стремительно поднимающиеся к вершине популярности группы: Юлели - ансамбль, возрождающий на новом уровне традиции гротескного музыкального театра, и Изотоп-217 - утонченную, отличающуюся европейской пунктуальностью электро-акустическую команду, работающую на стыке электронного авангарда и ладового джаза.
В американском андерграунде нет сегодня какой-либо ярко выраженной музыкальной моды (в положительном значении этого слова). Единственная тенденция, о которой можно говорить с большей или меньшей степенью уверенности - это тяга к синтетическому искусству. Американцы не боятся все смешивать в одну кучу. Возможно эта смелость - естественное состояние молодой нации, не имеющей за спиной бремени многовековых традиций. Среди коллективов, выступающих под знаменами полистилистики, особенно хочется отметить две группы. Бостонская Naftule"s Dream в чем-то похожа на эстонскую команду Не ждали (только не такая яростная). Это не джаз, не рок, и не фольклор. Здесь все перепутано, все преподносится с иронией, выворачивается на изнанку. Здесь потрясающие аранжировки, отточенная до совершенства работа духовой секции. Используя колоритные клише еврейской традиционной музыки, Naftule"s Dream обращается к мелодическому материалу разных эпох и народов. Иногда участника группы бывают просто безжалостны, они буквально нанизывают классические оперные арии или сентиментальные темы эпохи свинга на острые ритмы музыки "клезмер". Все это эстетическое безумство находит горячий отклик у аудитории. Naftule"s Dream широко известны и на импровизационной сцене, и в кругу артистов, современной академической (композиторской) ориентации. Тем, кто не имеет возможности побывать на концертах группы, могу порекомендовать два альбома, которые были спродюсированы и выпущены небезызвестным Джоном Зорном в рамках серии "Радикальная еврейская культура": "Search for the Golden Dreidl" и "Smash! Clap!" (обе на "Tzadik Records").
Другая, менее известная, но не менее изящная группа, представлявшая на фестивале направление ироничной полистилистики - Bowl of Fire под управлением чикагского скрипача Эндрю Бёрда. Стиль, в котором работает эта команда, правильно было бы назвать "ретро-фьюжн". Музыканты ориентируются на эталоны довоенного звучания. В их композициях до неузнаваемости переплетены и перемешаны фокстрот, рэгтайм, шведская полька, и кельтская плясовая. Все это дополнено находками тех современников, которые успешно пользуются интонациями музыки "ретро", прежде всего, это влияние Карлы Блей и Тома Уэйтса).
Мне, как человеку среднего поколения, сильно потрепанному в свое время изнурительной демагогией о "партийности в искусстве", было интересно посмотреть: в какой степени идеологические и политические моменты влияют на составление программы фестиваля "всемирной музыки" в США. Внимательно просмотрев фестивальную афишу, я с удовлетворением отметил, что организаторам в полной мере удалось следовать принципу объективности. Разве что артистов из Ирака и Ирана почти не было на фестивале, что, могло быть, в большей степени, связано с проблемами выезда из этих стран.
Традиции персидского искусства, интерес к которому во всем мире сегодня велик, как никогда, в Чикаго представляли Сьюссан Деихим и, отчасти, Хамса Эль Дин. Сьюсан Деиихим раскрывает тайны древней персидской музыки через искусство пластики и танца. Благодаря ей, танцевальные секреты Ирака и Ирана стали доступны ведущим представителям западной балетной школы. Танцовщица сотрудничала с такими корифеями мирового театрального искусства, как Морис Бежар, Ричард Хоровитс и другие.
Интонации персидской музыки были слышны и в пленительных импровизациях Хамсы Эль Дина, который подготовил большую программу, посвященную древнему искусству Египта, Малой Азии и Междуречья. Хамса Эль Дин - типичный представитель того, что сегодня называют "world music". В его творчестве древние изотерические традиции стран Востока адаптируются к канонам западного восприятия. Широкая аудитория знает этого виртуозного исполнителя на уде (древний арабский инструмент, прадедушка лютни) по записям и выступлениям с Кронос Квартетом и рок-группой GRATEFUL DEAD.
Музыка Индии была представлена более широко. С особым благоговением аудитория встречала Устада Ашиш Хана (для краткости за кулисами его любовно звали "гашиш"). Представитель старой индийской династии (самый известный артист в этом роду - Али Устад Акбар Хан, непревзойденный мастер игры на вине, отец Ашиш Хана) прославился еще в начале 70-х, когда создал не имеющий себе равных ансамбль SHAKTI. Кстати, на начало ноября в Чикаго было запланировано воссоединение SHAKTI с известным гитаристом Джоном Маклафлином. Музыкальные традиции Индии и Индокитая интересно преломлялись и в выступлениях представителей такого направления, как "этническое техно". Медитативное искусство раги имеет немало общего с современной электронной музыкой. Это дискотека, под которую не танцуют. Наибольший интерес, с этой точки зрения, вызвали выступления ди-джея Карша Кале, который известен благодаря сотрудничеству с такими мастерами нью-йоркского андерграунда, как Арто Линдсей, Бил Ласвелл и Уилл Колхаун, и проекта T.S.Sounds, участники которого продемонстрировали поистине безграничные возможности современных сэмплерных технологий.
В Америке, как и в Европе, сейчас явно ощущается интерес к мифологическим корням, ритуальным первоосновам музыки. Европейцы (в том числе и наши соотечественники) с особым трепетом относятся к частичкам индоевропейской культуры, которые им удается выудить, главным образом, в фольклоре кельтских и скандинавских стран. Достаточно взять буклет какого-нибудь европейского фестиваля "всемирной музыки", чтобы убедиться в этом. Удельный вес "кельтов", "арийцев" и других выразителей "нордического характера" всегда очень велик. В Соединенных Штатах все это ирландско-шотландское (а также карело-финское) богатство подпадает под широкое понятие "музыки кантри", которую, в основном, слушают суровые водители- дальнобойщики. Понятие арийской традиции здесь больше ассоциируется с мифологической культурой ацтеков, майя и других исчезнувших народов. Песни апачей и могикан тоже не безразличны просвещенному американцу, но они, в большей степени, символизируют голливудский простор прерии и аромат трубки мира, тогда как музыкальные отголоски доколумбовых цивилизаций вселяют в их души волнующее чувство истории.
С этой точки зрения, своеобразным открытием фестиваля стало выступление Лилы Даунс, которая построила свое выступление на полуреальных-полувымышленных интонациях древнего ацтекского мифа. На мертвых языках исчезнувших племен она рассказывала в своих песнях истории о людях, рожденных деревьями. Все это проделывалось в сопровождении причудливого ансамбля, в состав которого вошли арфа, флейта, саксофон, ударные и клавишные инструменты. Что касается скандинавской музыки, то наиболее удачным было выступление шведско-финской группы Hedningarna, в исполнении которой прозвучали неожиданно жесткие, почти рок-н-рольные версии "нордической" музыки, включая водские, эстонские и северные русские песни.
Другим коллективом, который, если можно так сказать, исполнял на фестивале русские песни, был московский ансамбль Вежливый отказ. Первоначально было запланировано только одно-единственное выступление группы. Но после того, как этот концерт состоялся, организаторы устроили редким гостям еще одно, внеплановое выступление (не было счастья - да несчастье помогло. Из-за проблем с визой на фестиваль не смог приехать бразильский ансамбль L.E.N.E.N.E, и москвичи вписались в образовавшийся пробел).
По характеру своей музыки и по энергетике "Вежливый отказ" не совсем вписывался в общую атмосферу фестиваля. Здесь почти не было рок-групп, и Вежливый отказ выступил неожиданно жестко (эту жесткость подчеркивало высокое качество американского звука, которое даже в последнем ряду обеспечивало "эффект присутствия"). Первые композиции публика встретила прохладно, но когда Роман Суслов, одетый в жилетку и циганские шаровары, исполнил свой знаменитый "Припадок", зал буквально взорвался. Что-то произошло. Все оставшееся время люди слушали, как заколдованные, а после концерта долго не отпускали группу со сцены, это притом, что "на бис" в Америке почти не играют, тем более на фестивалях, где выдерживается строгий временной регламент.
Фестиваль завершился, и его участники разъехались по своим городам и странам. "Критическая масса", необходимая для возникновения "всемирной музыки", рассредоточилась. Я сидел в самолете и смотрел через иллюминатор на тонкую полоску земли, исчезающую в туманной дымке. Америка. Все люди такие разные. У каждого человека своя страна. А вот планета у нас общая. И музыка на всех одна.