Аннотация: Взгляд изнутри на творчество группы "Вежливый Отказ". Опубликовано под псевдонимом Амир Джунусов.
"Дуй, Рататуй...", или всеобщее переселение народов
Люди далекие от музыки часто бывают растеряны, услышав "Вежливый отказ", так как ничего похожего на современной сцене просто нет. Меломаны со стажем иногда пытаются доказать, что группа идет по пути, проложенному группой King Сrimson. Даже манеру Романа Суслова держаться на сцене, не обращая внимания на публику, сравнивают с тем, как ведет себя в лучах рампы Роберт Фрипп. Однако на этом сходство, пожалуй, и заканчивается. Впрочем, предлагаются и иные варианты генезиса: различные проекты Fred"а Frith"а, Cassiber Cris"a Cutler"a, Mick Karn и David Sylvian, Jethro Tull и Led Zeppelin, Игорь Стравинский и Сергей Прокофьев, Александр Мосолов и Hanns Eisler.
А как же нечетные размеры, головоломные ритмы и несимметричные формы, которыми изобилуют работы обеих групп? Несмотря на сложную организацию, музыка Фриппа циклична. А цель ее - простота. И это можно объяснить - наматывая на клубок своих композиций цикл за циклом, он пробивается к тому, что лежит за пределами рефлексии, пытается раскрепостить подсознание. Известно, что удовольствие, которое мы получаем, качаясь на качелях, - это одна из наиболее глубоких позитивных эмоций, известных человеку. Неслучайно, дети, в сознании которых еще живы воспоминания о внутриутробном состоянии, умиротворенно засыпают, когда их укачивают. На первом месяце созревания, еще будучи эмбрионом, похожим на креветку, человек уже наслаждается цикличностью монотонных движений и, наоборот, ощущает смутную тревогу от сбоев ритма. Кольцеобразная структура композиций Фриппа извлекает на поверхность именно этот слой наших первичных переживаний.
Композиции Романа Суслова не об этом. В них тоже есть остинато и басовые риффы, но это лишь трамплин, который позволяет ему подпрыгнуть и продемонстрировать очередной пируэт. Когда "Вежливый отказ", экспериментирует с ритмом, он повествует не о возврате назад, во влажный мрак материнского лона, а о необходимости жить здесь и сейчас. Не прячась и не зарывая голову в песок. А кто считает иначе, может себя убаюкивать и укачивать. Реальность для Суслова - вот она, на поверхности. О ней он снова и снова заводит непростой разговор, независимо от того, есть там в глубине что-то еще или нет. Стоит ли удивляться, что "Вежливый отказ" не все понимают. О чем эта музыка? Ну что тут ответить... А жизнь о чем? Скорее всего, в музыке "Отказа" речь идет о том, как приходится карабкаться и продираться, спотыкаться и скользить, пытаясь удержать равновесие, падать, потом вставать и снова идти, как будто где-то есть выход.
Уже само название группы - "Вежливый отказ" - оказывается намного более парадоксальным, чем кажется на первый взгляд. В нем скрыт антагонизм непримиримых противоположностей, скрывающий рвущуюся наружу энергию. Это название с затяжным механизмом действия. Такое же, как "Золотой горшок" Гофмана, "Живой труп" Толстого, "Greatfull Dead", появившийся на горизонте расширенного сознания калифорнийских хиппи, или "Могучая кучка", рожденная желчными умами российской музыкальной элиты. Рано или поздно тебя обязательно рванет. Ничего не разрушит, но основательно встряхнет привычку воспринимать мир таким, каким он кажется.
И сам "Вежливый отказ" не один. Их целых три, потому что группа прошла в своем развитии как минимум три этапа.
Первый этап пришелся на вторую половину восьмидесятых. В то время сама реальность была настолько абсурдна и неприглядна, что даже издали наблюдать ее не доставляло удовольствия, а тем более - идти на контакт. Все образы того времени парадоксальны, и в их абсурдной противоречивости наиболее точно выражена позиция группы: держаться подальше. "Как старой деве новенький плейбой" и "Ведь палач и тот не рубит фишку" - тут присутствует самый изысканный, чувственный и беспощадный взгляд на происходящее вокруг. У раннего "Отказа" тексты и музыка дополняют друг друга, как никогда. Не потому, что Роману Суслову и доверявшимся ему поэтам в те дни легче писалось. Просто музыка и поэзия стояли тогда на одной плоскости, а потом музыка понемногу стала смещаться в иное измерение.
Переход ко второму этапу произошел незаметно. Точнее, он зрел исподволь, и скрытым предчувствием его наступления была "Голодная песня". Смысл ее сводился к процедуре концентрации на определенной эмоции, лаконичным выражением которой является слово "жрать". Нет не о голоде, не о кулинарии, не о бедности или богатстве пелось в песне, а об исступленном порыве насыщения. Экспериментировать с состояниями было интересно - эти поиски породили отвлеченно-эпический альбом "Этнические опыты" и декадентски-изобретательный диск "И-раз!". Кульминацией всех этих психологических опытов и погружений стала пластинка "Коса на камень", в самом названии которой материальное столкновение двух сошедшихся не на шутку предметов - лишь видимость, рождающая чистую эмоцию, дающая мгновенный выплеск энергии. По этой пластинке я бы читал курс психологии студентам медицинского вуза. Каждая композиция - это одновременно и особый клинический случай, и точный диагноз психотерапевта. "Припадок", "Качка", "Большевик", "Город", "Песня счастья" и, особенно, "Песня отчаяния" - в этих вещах представлена полная гамма эмоциональных оттенков, эволюционирующих от бьющей через край эйфории - до мутной суицидальной депрессии. Чего стоит крылатая фраза "Телевизор устал, телевизор убит" или ставшая ключом ко всему циклу строфа: "Начерти кружок на моей картинке. Кто же я теперь? Муха в паутинке..." И - отчаянные психоделические дудки взлетают в третью октаву! Никаких других слов в песне нет. В этом уникальность "Косы на камень", которая представляет собой альбом от первой ноты до последней, где ни один штрих, ни одна интонация не разбавляет концентрацию общего замысла.
Несколько особняком на этом этапе стоит альбом "Герань". Что-то в нем есть от работ "психологического цикла", только уже на новом витке рефлексии. Однако главным открытием этой пластинки являются, пожалуй, песни-метафоры - собственно, сама "Герань", получившая впоследствие название Шкаф, и двухчастный музыкальный палиндром "Гражданская война". Тут Роман Суслов поднимается до высшего уровня абсурдистского отношения к реальности. Персонажи этих песен "Вежливого отказа" становятся собирательными образами, своего рода "воплощенными метафорами" реальных событий. "Война как историко-культурная доминанта национального сознания", - комментирует эти вещи сам Суслов. Сейчас, параллельно с записью первого - после "Герани" - нового материала, в голове Романа зреет новый цикл - "Военные песни". Вероятно, в нем метод "воплощенной метафоры", контуры которого обозначены в наступлении и отступлении героев гражданской войны, станет основным художественным приемом.
Третий этап истории "Вежливого отказа" начался недавно (текст написан в 2009 году - А.С.) Начался и пока не закончился. Записан новый альбом, продолжается работа над циклом военных песен. Что это будет такое? Будь моя воля, я бы назвал новую программу "Переселение народов". Великое? Нет, пожалуй. Самое обычное - повседневное, суетливое. А главное - всеобщее. Это рассказ о том, как все вокруг немного сместилось, съехало с катушек. Просыпаешься утром, а за окном совсем другой пейзаж, незнакомые люди, чужие голоса. И на полке рядом с дорогими сердцу лаптями и деревянными баклушами почему-то стоят микроволновка и бутылка колы. Как в детском стишке: "Это что за остановка?" Может показаться, что вещи новой программы выстроены на основе этнического материала, но это - лишь видимость, художественная мистификация, тщательно сконструированная Романом Сусловым. Музыка народная есть, вот она, а самих народов - нет. И не было никогда. Вот такая география получается. Здесь мы попадаем в мир, где каждый вдруг оказался не на своем месте, а все вещи сошли со своих орбит и пристроились на чужие. Некоторые песни поются на "птичьем языке", к такой сложной музыке трудно подобрать тексты. Из того, что есть, сразу запоминаются фразы типа "встань, тарабань пыль дорог!", "..в глуши земной залетной птахой" и "..дуй, рататуй!" - мгновенно выхваченные факты странствующего сознания, застигнутого врасплох в незнакомом месте. Сегодня здесь - завтра там, "пой, пока твой храпит за стеной". Возможно, именно поэтому и музыка здесь такая странная, непредсказуемая: начинается блюзом (в середине зимы) - кончается страданиями; рождается как марш - умирает (весной) как рок-н-ролл. "Но," - как пел Суслов в далекие уже 80-е - "..с прямою спиной!".
В новых вещах много намеков на то, что "Отказ" делал в прежние годы - тут повел крылом "Икар", там проскрипел "Шкаф"... Но стоит только знакомому образу проявиться, как направление движения меняется. От внезапных поворотов то и дело захватывает дух, начинается головокружение. Настоящий музыкальный слалом, бег по пересеченной местности. Постепенно осознаешь, что зацепившись за непростое басовое остинато на семь четвертей, твое ухо уже отдыхает, используя короткую передышку перед очередным уходом в ритмический штопор. Группа и раньше славилась умением искривлять пространство, жонглировать акцентами и размерами, однако в новой программе уровень ритмической асимметрии приближается к максимально допустимому. Сам Роман Суслов при этом упорно убеждает, что все песни, вошедшие в новый цикл - о любви. Возможно, так оно и есть, но похоже, что это о той любви, которую острей всего ощущаешь, когда дом неблизко, а любимой рядом нет: "Твой портрет у меня на майке, Райка".
Когда музыканты "Вежливого отказа", ломая пальцы и обливаясь потом, воспроизводят стремительные пассажи и головоломные размеры, рожденные фантазией лидера, они не стремятся удивить слушателя виртуозной техникой. В беглости и изощренности они видят средство воспроизвести неровную пульсацию жизни и напомнить о необходимости жить здесь и сейчас. Композиции группы - это реальные и вымышленные истории о тех импульсивных решениях и обрывках мыслей, которые роятся в голове, не в силах вырваться наружу и обрести воплощение в словах. Жизнь сложная, ну и музыка непростая. "Вывезет кривая" - это еще одно выражение кредо, латентно содержащегося в названии группы. Прямая не вывезет.