Аннотация: Некоторые размышления по поводу столетия со дня рождения Луи Армстронга.
Эхо трубы
В середине лета мне приснился сон. Среди бесконечных заснеженных полей, в шубе и мохнатой шапке сидит чернокожий человек, и сосредоточенно смотрит перед собой, как Христос в пустыне, с известной картины Крамского. Я проснулся и вспомнил, что четвертого июля исполнилось сто лет с того дня, когда на свет явился Луис Армстронг.
Он родился в Новом Орлеане, жители которого видели снег и лед разве что в холодильнике, и вероятно, до конца своих дней даже не предполагал, что где-то в холодной и неуютной стране есть люди, которые жадно внимают беспокойным призывам его трубы.
Нью Орлеан был тогда особым местом. Здесь поклонялись радостям жизни и боготворили наслаждения. Французские поселенцы, заложившие основы городской жизни, знали толк в хорошей кухне и вине, любили петь и танцевать и без сожаления оставляли последние сбережения под красными фонарями Сторивилла. Тяжелый труд виделся им не дорогой в рай, а скорее, неизбежным злом. Армстронг был сыном своего города города.
Забавно, но на трубе он выучился играть в колонии для несовершеннолетних. Сейчас уже невозможно выяснить, в чем тогда было дело, но биографы рассказывают, что десятилетний Луис просто шалил. Он выстрелил на улице из ружья, но, к счастью, ни в кого не попал.
Его трубу я узнаю с первых звуков. Нельзя даже предположить, что музыкант с таким чистым и нежным, но одновременно напористым и твердым звуком не получил должного образования. Играя, Армстронг не жалел себя, он травмировал губы, не зная всех тайн классической постановки мундштука. Время от времени ему приходилось идти к хирургу, чтобы тот удалил уродливую мозоль, а потом ждать неделями, пока губа заживет.
Я помню одно из самых ярких переживаний своей юности, связанное с музыкой. Собственно, музыки-то я тогда и не слышал, а прочитал историю о том, как Армстронг и Оливер импровизировали, обмениваясь короткими острыми фразами: прежде чем взять ноту, каждый успевал показать партнеру, беззвучно нажимая клапаны своей трубы, каким будет следующий ход этой джазовой дуэли. Я понятия не имел ни о джазе, ни о духовых инструментах, но почувствовал тогда, что буду несчастен, если в моей жизни не случится чего-то похожего.
Все самое важное Армстронг сделал в молодости. Он не погиб на дуэли, не был распят и не сгинул в лагерях, но записи, сделанные им с оркестром Кинга Оливера, а затем с ансамблями "Хот Файв" и "Хот Севен", обрели силу мифа, стали святынями.
У Тарковского в "Рублеве" есть эпизод-галлюцинация - Христос в России, поднимающийся на заметенную метелью Голгофу. Думая о джазе, я тоже нередко пытаюсь представить его героев на заснеженных дорогах нашей страны. И не могу. Ничего не получается.