Людей в балахонах и плащах в Сердце Тьмы было столько, что поначалу Мирта сбивался с ног. Потом остыл и лишь угрюмо косился на случайных прохожих - а те, поймав его взгляд, спотыкались и спешили укрыться в сумрачных узких переулках.
Крысами пахло просто невыносимо - первые два дня Мирта не мог ни есть, ни пить. По пятам за ним следовали шепотки: мол, охотник, мол, еще один, мол, и этот ни на что не годен - но Мирта не обращал на эти шепотки внимания. Он был слишком занят поисками чужаков, чтобы отвлекаться на кого-нибудь кроме.
Сердце Тьмы был большим человеческим городом, с Охотничьей Цитаделью на востоке и Церковью на западе, с торговой площадью и, конечно, стеной, скрывающей его от остального мира. Чтобы попасть внутрь, надо было, во-первых, доказать, что ты свой, и во-вторых - немало заплатить, а пять золотых монет в дорожной сумке носит не каждый. Бесплатно принимали только беженцев из атакованных чужими деревень - при условии, что гибель деревни официально подтверждена.
Север Сердца вечно кутался в черный дым - там были районы мастеров и - чуть дальше - заводы. Опять же, в первые дни Мирте по неопытности казалось, что с севера идет гроза - и, хотя в груди не ныло, он инстинктивно оглядывался в поисках убежища. Вокруг, думал он, есть очень много вещей, способных погасить огонь - а я не должен позволять ему гаснуть.
Юг Сердца был, наоборот, светел - там располагались районы богачей и высокородных. Мирта старался не подходить к этим районам, не имея под рукой официального приглашения, поскольку тамошняя охрана была абсолютно уверена, что совладает с чужими сама - пока чужие и правда не появлялись на доверенной им земле.
Пролетела неделя, а за ней - месяц. Мирта ждал и был терпелив, потому что не сомневался: рано или поздно чужаки покажутся, рано или поздно их что-нибудь выдаст.
Тень Охотничьей Цитадели ложилась на Сердце - густая, как смола. Мирта бродил по улицам, вглядываясь в человеческие лица, желая - и боясь - обнаружить в них признаки искажения. Люди - из тех, кто был честен, - смотрели в ответ, но если что-то и видели, то лишь бледного, хмурого, чем-то всерьез озабоченного мальчишку.
Мирта был вызывающе рыжий и кареглазый, невысокий и обманчиво хрупкий, а на лбу носил красную повязку с пришитым к ней маленьким стилизованным медным солнцем. Эта повязка была символом места, где он родился - символом безымянного поселения, затерянного в Эрианском Океане. Там над деревянными крышами полоскались на ветру стяги - красное с белой каймой солнце на синем фоне, солнце, уступающее небо звездам и луне, готовое вот-вот погрузиться в беспокойные пенистые волны, чтобы, может быть, ненадолго подарить свет океанскому дну.
Мирта возвращался домой незадолго до полуночи, садился за стол и писал нудные, никому на самом деле не нужные отчеты. Хозяйка дома приносила ему еду и воду, изредка - сладкое крепкое вино; еще реже она садилась рядом и спрашивала, все ли в порядке. На фитиле свечи танцевал одинокий оранжевый огонек, и, чтобы разговаривать с хозяйкой нормально, Мирта его гасил - оставаясь в полумраке и возлагая все свои надежды на уличные фонари.
- Да, спасибо, - говорил он в таких случаях. - Со мной все хорошо. И с городом, как видите, тоже - я обещал вам быть осторожным, и я помню об этом обещании.
Хозяйка улыбалась, но совсем тускло - из вежливости, а не из благодарности. Потом желала Мирте доброй ночи и уходила; Мирта не знал, кто она такая и какое отношение имеет к охотникам, но его это и не заботило. Он приехал, чтобы защищать город от чужих, а не чтобы заводить интересные знакомства.
...В тот день его разбудила головная боль. Ныло за ушами и в затылке; Мирта прикинул, не пора ли принять лекарства - но заключил, что определенно пока не пора.
Голова у него болела редко, и в основном это был плохой признак.
От завтрака Мирта отказался, попросил хозяйку дома быть осторожной и не вышел - вывалился на улицу. Гомон человеческих голосов доносился с Торговой площади, но лезть во взбудораженную толпу Мирте не хотелось; он прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что его тянет ко вторым внутренним восточным воротам.
В общей сложности выходов из Сердца Тьмы было двадцать два, из них люди пользовались десятью, а остальные были замурованы. Императорские гвардейцы - по девять человек там и там - охраняли каждые ворота с обеих сторон, записывая имена тех, кто входил в город и вычеркивая из списков имена тех, кто из него выходил.
Выходить рисковал мало кто, разве что наемники и церковники, а еще странники - бесконечно бродившие по миру и собиравшие по кусочкам утраченную историю. Входили, наоборот, многие: пополам торговцы и оборванцы из разоренных чужими поселений, одинаково испуганно косящиеся друг на друга.
Мирта встал так, чтобы, опять же, видеть их лица. Заплаканная девчушка в изорванном льняном платье - нет, мимо; внушительных размеров мужчина с золотыми пуговицами на камзоле - нет, мимо; женщина в бесформенных лохмотьях, по которым нельзя угадать, чем они были раньше - тоже, кажется, нет... или?..
Мирта подался вперед - объясняя гвардейцу, кто она и зачем явилась, женщина очень странно коверкала слова. Гвардеец, тем не менее, слушал - явно периодически теряясь, но стоически превозмогая это испытание. Женщина говорила, и голос у нее был надтреснутый; Мирта не сводил с нее глаз, отмечая все больше и больше неприятных деталей.
То, как она нервно, словно бы успокаивая себя этим действием, трет большим пальцем об указательный, средний и безымянный. То, как она болезненно щурится на свет. И, наконец, то, как она кусает губы - уже не совсем зубами, а зачатками крысиных клыков.
Мирта сглотнул. Такого искажения он раньше не видел - раньше были максимум расширенные зеницы и шерстинки у самых ногтей, или ритмично вздрагивающие, но по-прежнему человеческие челюсти. Эта женщина была не тем и не этим - на полпути между своим и чужим; но Мирта почему-то видел в ней чистого крысолака, и вопреки собственным ожиданиям (вот, приеду и буду вроде бы как героем!) понятия не имел, как поступить.
С минуту помедлив - и позволив женщине закончить разговор с окончательно растерянным гвардейцем, - Мирта вытащил из кармана красную шелковую ленточку и повязал на рукав. А потом сделал первый шаг по направлению к своей будущей жертве.
Я справлюсь, мысленно убеждал себя он. Все идет, как надо. Если я этого не сделаю, неизвестно, скольких еще людей она заразит; я обязан от нее избавиться. В конце концов, я же охотник, ну?
- Добрый день, - подчеркнуто холодно обратился он к гвардейцу. - Меня зовут Мирта, номер восемнадцать-пятьдесят. У вас какие-то проблемы?
Ему показалось, что гвардеец облегченно вздохнул. Женщина, наоборот, напряглась - как и все, кто находился поблизости.
- Да, - сказал гвардеец. - Госпожа, кхм... забыла, кто она и откуда. Какая удача, господин Мирта, что вы оказались тут. Вы ее заберете?
- Заберу, - согласился Мирта и повернулся к женщине: - Госпожа, следуйте за мной.
Мирта до последнего был уверен, что она сбежит, растолкает людей у ворот и бросится на пустошь, а там прыгнет в какую-нибудь нору - и черта с два ее потом найдешь. Но женщина сникла и покорно двинулась - нога в ногу со своим конвоиром; она была босая и забавно шлепала пятками по брусчатке.
- Господин, - набравшись смелости, вполголоса обратилась она к Мирте. - Я... больше не человек?
- Мы это выясним, - отозвался он. - Не спешите пугаться. Если ваше искажение поверхностно, и если вам нечего от меня скрывать - я сделаю все, что спасти вас, госпожа.
Женщина кивнула. Взгляд у нее был затравленный - как у зверя, попавшегося в ловушку, израненного и не успевшего выпутаться вовремя.
Мирта вел ее к Охотничьей Цитадели - представляя, как, если вдруг они снова там играют, будет выкидывать на улицу любопытных детей. Задав свой вопрос и получив на него ответ, женщина замолчала и шла, опустив голову, словно бы нарочно скрывая от охотника свои крысиные зубы.
Цитадель была невзрачно-серой и массивной, у ее подножия переплетались тени четырех башен, а дома обычных людей будто бы держались на почтительном расстоянии, чтобы, упаси небо, не вникнуть в мрачные тайны своей соседки. Мирта уже бывал внутри - в чудом уцелевшей библиотеке и подвалах, где располагалась тюрьма - и с тех пор избегал этого места, хотя для него оно и было единственным в городе союзником.
Мгновение поколебавшись, он толкнул дверь и пропустил женщину вперед. Она вошла - в глухую сиреневую темноту, потому что на первом ярусе Цитадели не было окон, с надеждой оглянулась - и Мирта зажег маленький оранжевый огонек у себя на мизинце.
- Будет вместо свечи, - хмуро пояснил он. - Проходите, пожалуйста. Нам на лестницу и вниз, а потом налево.
- Господин, - робко обратилась к нему женщина, - а снаружи, на улице... мы никак не можем поговорить? Понимаете, я... страшно боюсь... подземелий.
Она с трудом выталкивала из себя слова, путая человеческую речь с той, чужой. Мирта выслушал ее и, старательно изображая спокойствие, ответил:
- Госпожа, поверьте, я вам сочувствую - но вынужден отказать. Я должен действовать согласно протоколу, а значит - беседовать с вами там, - свободной рукой он указал на грязные ступеньки, - вдали от людей и вдали от выходов из этого города, чтобы в случае чего у вас не получилось от меня сбежать. Извините, - Мирта осекся, обнаружив, как побледнела его спутница, но, на удивление, почти не испытав перед ней стыда. - Это профессиональное. Я охотник, госпожа, а не парламентер. Пожалуйста, не задерживайте меня - двигайтесь.
Она поставила на ступеньку босую ногу, как-то странно шевельнулась - будто примеряясь, не упадет ли. И покорно пошла вниз, а Мирта про себя поразился: почему - так покорно? Откуда в ней столько смирения, если она чудовище и если она догадывается об этом?
Она шла, и на позеленевшую от сырости стену падала ее искаженная тень, похожая на крысу и волка одновременно.
- Сюда, будьте так любезны, - скомандовал Мирта. - Садитесь. Воды, уж простите меня, госпожа, я утром с собой не захватил и поэтому предлагать не буду. Рассказывайте, что с вами произошло - во всех подробностях, ничего не утаивая. И не беспокойтесь, если чего-то не помните, это нормально для... заболевших.
На языке у него вертелось "для таких, как вы", но он проглотил это язвительное определение. В конце концов, женщина, спустившаяся с ним в подземелья, никому еще не навредила, и заразу от нее тоже вряд ли кто-нибудь подцепил - иначе у ворот было бы гораздо больше искаженных.
Она сглотнула - явно сожалея об отсутствующей воде, - и сказала:
- Ну... господин, я не помню своего имени. Я помню только, что у меня была семья, и что, пока за мной не явились крысы, мы жили счастливо.
Мирта моргнул.
- За вами, - повторил он, - явились крысы? Именно за вами, а не за жителями деревни в целом?
- Да, - подтвердила женщина. - Я была им нужна. Они просили меня о помощи. Это были не крысолаки - обычные крысы в кладовой и под полом, они воровали у нас еду, и мой муж их убивал, но они ему за это не мстили, они оплакивали своих погибших и говорили мне, что это не закончится, пока я не приму хоть какое-нибудь решение. Что это будет продолжаться, пока я не прокляну их - или не пойду с ними.
Под ресницами у нее были словно бы две чернильные кляксы. Мирта отражался в них - тонкий невысокий размытый силуэт с алым огненным мотыльком в ладони.
Мирта молчал - делиться опасениями с искаженной все равно было бесполезно. Крысы, размышлял Мирта, обратившиеся к человеку за помощью. Крысы, не нападавшие на тех, кто был этому человеку дорог. До меня никогда не доходили даже слухи ни о чем подобном, но ладно. Сомневаюсь, что эта женщина мне лжет - поскольку лгать сейчас не в ее интересах.
- Я... не представляла, господин, что мне с ними делать, - тем временем жаловалась она. - Сначала крысы были мне безразличны. Кажется, у моего мужа было достаточно денег, чтобы вновь купить испорченные ими продукты. Мы ни в чем не нуждались, и у нас не было никаких проблем, но потом... крысы появились и в моих снах. Они снились мне каждую ночь, с этой своей неизменной мольбой: помоги нам, помоги. Лишь ты одна, представь - ты одна во всем мире и больше никто - можешь нам помочь. Я поделилась своими тревожными снами с мужем, но он что-то во мне увидел, что-то такое, чего до этих снов во мне не было... и... я не помню, но... я...
Она осеклась и опять принялась кусать нижнюю губу. Мирта наблюдал за ней с отвращением - и все же был заинтригован, а еще представил, как будет выглядеть его сегодняшний отчет - и с какими выражениями лиц его будут читать командиры.
- Он меня прогнал, - пробормотала женщина. - Мой муж. Я забыла об этом, но... он меня прогнал. Он испугался - и крысолаков, и... охотников, господин.
- И таким образом он себя обезопасил, - предположил Мирта. - Или нет?
Женщина всхлипнула. Смахнула слезу со своей щеки, стиснула зубы - стиснула клыки, поправился Мирта мысленно, - и, не разжимая их, процедила:
- Господин, я... вас ненавижу. Погасите огонь, господин. Погасите огонь, у меня из-за него... болит, болит... - она качнулась вперед-назад, лишь каким-то чудом не упав со стула, и уже в полном отчаянии прошептала: - Господин, вы были ко мне так изумительно добры. Куда же, забери вас Пограничный Сумрак, теперь подевалась эта доброта?!
Она вскочила - опрокинув и стул, и стол; со стола посыпались какие-то заплесневевшие бумаги. Мирта метнулся от нее прочь, сперва - к выходу, и с размаху шибанул по железной щеколде, загоняя ее в пазы.
Они оба остались в камере - человек и крысолак, один - с каплей пота на виске, другая - с мутными потеками слюны в оскаленной пасти. Она потеряла человеческий облик за долю секунды - и была страшно этим довольна; она была то ли крыса, то ли волк, с покрытым густой жесткой шерстью телом, заключенным в изодранные лохмотья.
Они остановились - по разные стороны опрокинутого стола. Крысолак дышала тяжело и хрипло, она была голодна, но ее слепило и жгло живущее у человека под сердцем пламя.
- Ненавижу, - шепнула она. - Ненавижу. Все люди... все вы - просто подлые воришки!
Мирта поежился - ее языком отныне был язык чужих, язык врагов, и пламя у него под сердцем вспыхнуло нетерпеливо и жадно.
...И в тот момент, когда она бросилась, готовая разорвать человека на куски - человек вдруг полностью расслабился и медленно поднял руку.
Обычно Мирта ходил в таверну в преддверии южных районов - и обедал в одном помещении со всякими там князьями и баронами, напыщенными, как индюки. Но сегодня ему хотелось не вкусно поесть, а напиться, и поэтому он пошел к восточным окраинам Сердца, в шумный - и довольно-таки проблемный - кабак.
Тот был маленьким и тесноватым, по углам ютились бородатые мужчины в замусоленных робах, пили дешевый самогон и закусывали свежими огурцами. Один из них оценивающе посмотрел на Мирту, но не в глаза, а пониже и правее - и Мирта понял, что так и не снял красную ленточку со своего рукава.
От вида масляных ламп Мирту затошнило, но он стоически это превозмог и занял свободный столик. К нему тут же подошел хозяин и подобострастно осведомился:
- Чего желаете, господин?
- Пива налей, - вполголоса попросил его охотник. - Только пива, ясно? А не бурды какой-нибудь.
Хозяин кабака не стал заливать, что у него тут приличное заведение и он не знаком со словом "бурда", и ненадолго скрылся. Мирта вытер пот со своих висков и поправил черное кольцо, едва не соскользнувшее с пальца.
Кольца он носил на мизинцах - так почему-то было проще. Помнится, в Крепости на Пирсах он спрашивал своего учителя, почему, но тот лишь растерянно разводил руками. "Кольца непредсказуемы, Мирта. У колец есть свои собственные прихоти, и ты должен эти прихоти принимать".
Черное кольцо вернулось на место и больше не предпринимало попыток сбежать. Хозяин кабака принес Мирте стеклянную кружку с пивом, и Мирта пил, изредка поглядывая на своих соседей по крохотному залу.
Это были люди, чистые люди без каких-либо признаков искажения, и, разглядывая их, охотник искренне наслаждался. Пока они храпели, или болтали, или ругались, он мог не вспоминать оставшегося в Цитадели крысолака. Не вспоминать живой факел, в панике мечущийся по камере.
Там, наверное, повсюду пепел, подумал Мирта. Надо будет убрать - но потом, попозже. Сейчас я допью свое пиво, расплачусь и пойду домой, и, если мне повезет, постараюсь как следует выспаться. Иначе, если вдруг случится беда, я буду не в состоянии преградить ей путь.
- ...получила вчера письмо от матери. Ее мать живет на севере, за вечными снегами Эсвэ. Такие гадости о своей Империи пишет: мол, мы с чужими на "ты", они от нас ничем не отличаются, кроме волосатых морд. Ну, она, конечно, об их мордах выразилась помягче... Написала, что у ее Императора с чужими сделка, и что вместе они кого-то ищут. В наших землях, ты понимаешь? Кого-то из нас. Может, тебя, может, меня, а может, и бургомистра нашего - хотя без него в Сердце будет поспокойнее, согласен?
- Ты, балбес, вон в тот угол посмотри... и не ерунди больше. Какая сделка, что за чушь, ну? Эти, в смысле чужие, они же убивают людей. Кормятся людьми. Или твоя теща не человек, а?
"Ерундивший" мужчина испуганно покосился на Мирту - и заткнулся. Будь настроение у охотника получше, и он бы лучезарно улыбнулся этому дураку в ответ - показывая, что рассказ отличный.
Погода за окнами кабака была - загляденье. Ни облачка в ясном синем небе, нарождающиеся звезды и тусклый серпик луны над стеной, и явно спала жара, потому что примолкшие днем дети носились по улицам, азартно вопя и перебрасываясь кто бумажными самолетиками, а кто мячиками.
Порой Сердце Тьмы было таким тихим и мирным, а еще удивительно красивым, если, разумеется, не вспоминать о его закопченном севере и не подходить к воротам, что казалось - никакого искажения нет, оно плод чьей-то безумной фантазии. И чужих тоже нет, и войны, и опустошенных поселений там, снаружи - ничего такого жуткого; есть вот этот вечер, вот эта луна и вот эти звезды, и все.
...Перед тем, как крысолак исчезла, Мирта видел ее скелет. Пламя охватило ее ребра и позвоночник, плечевые и бедренные кости - а потом все это превратилось в пыль.
Мирта поморщился и отхлебнул пива. Нет, не то, чтобы он был не готов к ее смерти, но все же убивать крыс и убивать крысолаков - это абсолютно разные вещи.
Он поставил бокал на стол и покрутил между пальцев медную монету. Хозяин кабака возник немедленно и услужливо протянул охотнику ладонь: давайте, мол, вашу денежку, а я как следует о ней позабочусь.
Уже в дверях Мирта вскользь обернулся, и мужчина, рассказывавший другу о более чем подозрительном письме из-за вечных снегов Эсвэ, побелел, как если бы ему в спину воткнули нож. Мирта поднял бровь, намекая, что все запомнил и вряд ли когда-нибудь забудет, и захлопнул за собой дверь.
...Итак, женщину из ныне разоренного поселения просили о помощи крысы. А император какой-то далекой страны заключил с крысолаками сделку, чтобы кого-то отыскать. Кого? Не эту ли женщину, или не она одна представляет для чужих ценность - и если не она одна, то как определить, кто еще?
Мирта потер лоб и направился к своему дому. Заранее представляя, как будет отскребать от себя запах гари, отмахиваясь от любых вопросов хозяйки - подождет до утра, или до середины ночи, или сколько там времени понадобится охотнику, чтобы выспаться. Она-то в таких условиях наверняка не уснет, слухи по Сердцу Тьмы разлетаются быстро, и сейчас уже каждая собака в курсе, что сегодня утром охотник вывел из толпы у ворот искаженного человека...
У самого порога он споткнулся, и по его голове прокатилась волна муторной настойчивой боли. Но крысолак в Цитадели была давно мертва, и Мирта подумал, что, наверное, эта боль - последствие короткого боя, и что она никому ничем не грозит.
Ему снилось, что он продолжает мыться, трет себя мочалкой, словно бы сдирая кожу и разрывая мышцы. Ему снилось, что запах гари не смывается, и хотя бассейн полон мыла, наравне с ним он полон тошнотворной неискоренимой вони.
Когда кого-то сжигаешь, в сотый раз напоминал Мирте его учитель, закрывай лицо тряпкой. Но для начала плесни на эту тряпку духов или, допустим, вина - и нюхай вино, а не плоть, которая плавится и сползает с костей.
Мирта проснулся - весь в холодном поту, и с усилием проглотил застрявший в горле крик. Потому что на краешке его постели кто-то сидел и наблюдал, как охотник ворочается во сне - а теперь и как он постепенно приходит в себя.
В комнату еле-еле просачивался свет уличных фонарей, сквозь приоткрытое окно то ли с площади, то ли из окраинных переулков доносились чьи-то пьяные вопли. Человек попеременно жаловался на судьбу и благодарил небо за то, что в мире существуют разнообразные хмельные напитки и что ему есть, с кем их употреблять.
Мирту потянуло на смех, но он сдержался, и упитанная рыжая крыса посмотрела на него укоризненно. Как будто возмущалась: мол, я пришла пугать тебя, а не веселить, а ты взял и все испортил!
Потом она с глухим шлепком спрыгнула на пол и исчезла. Как если бы ее поглотили ночные тени, щедро разлитые по комнате.
Она мне приснилась, подумал Мирта. Ее на самом деле не было. Она морок, навеянный моей усталостью и моими впечатлениями от минувшего дня. Все в порядке.
Тем не менее он встал и переоделся, привычно поправил кольца на мизинцах и вышел в коридор. Оттуда воровато, как преступник, выглянул на улицу: не копошатся ли крысы в хозяйкиных клумбах, не бросаются ли под ноги поздним прохожим, не доедают ли пьяницу, уснувшего под фонарным столбом? По счастью, крыс не было, и Мирта немного успокоился. Это наваждение, сказал он себе. Я не прав. Несчастья не будет.
Он шагнул - по тропинке к низким деревянным воротам, толкнул их, потом запер, хотя преградой они были скорее символической. И отправился - не имея четкой цели, просто в оранжевый полуночный сумрак, поздороваться с луной, нависшей над городскими башнями, с ее воспитанниками-звездами и облаками, все-таки приплывшими с юга.
У него почти совсем не болела голова. Разве что изредка покалывало где-то над правым ухом, но уж это покалывание вряд ли было тревожным симптомом.
Он прошелся по площади и зачем-то заглянул в фонтан - там на дне рыбками поблескивали серебряные монеты. Зачерпнул воды в ладони, умылся; огонь тут же, испуганный, отхлынул от его рук в более безопасные участки тела.
Отражение Мирты лежало на воде - размытое и тусклое, и еще ужасно унылое - и он встряхнулся, мысленно отругав себя за эту слабость. Ну, сгорела искаженная в одной из подземных камер Цитадели, ну и что? Это не трагедия и даже, по сути, не потеря. Она была врагом людей и с немалым наслаждением убивала бы их, если бы ее путь вот так внезапно не оборвался.
Почему-то Мирте вспомнился родной дом, запах свежей выпечки и мамины песни - его мама любила петь, и пением сопровождалось любое дело, за какое бы она ни взялась. Вспомнились пирсы, едва уловимо влажное дерево под ногами и корабли у пристани, и еще как полоскались на ветру многочисленные флаги: и Мари, и Лехты, и Лотса.
Вот бы однажды вернуться, подумал Мирта, но не таким, какой я сейчас, а мужественным и сильным, чтобы мама мной гордилась и хвасталась подругам, и чтобы дети на улицах поначалу боялись ко мне подходить. Вот бы добиться успеха, вытравить чужих из мира и поспособствовать бессменному правлению людей - а люди пускай грызутся между собой без помощи охотников, пускай тычут друг друга копьями и рубят мечами, если, кроме войны, им после исчезновения крысолаков будет нечем заняться.
В детстве Мирта очень любил читать - в основном исторические книги, совсем недавно присланные в Охотничью Крепость с материка. История была свежая и повествовала о противостоянии людей и тех, кто живет во мраке - но попадались в ней и описания разборок между наследниками богатых семей, и Мирта всегда искренне недоумевал: какие разборки, что за бред? У них в кладовых живут жирные, страшно довольные своим положением крысы, а они если о чем и думают, то о том, как бы это поудачнее воткнуть ножик в спину старшему брату?
...Незаметно для себя Мирта оказался у подножия Охотничьей Цитадели. И понял, что ему обязательно надо попасть внутрь.
Дверь поддалась без сопротивления; в Цитадели было темно, как в бочке, но приободрившийся огонь подсказывал Мирте, куда идти и как ставить ноги, чтобы не упасть. Вкрадчиво-медленно Мирта миновал винтовую лестницу, и на носках его ботинок заплясали радостные рыжие блики.
В камере, где погибла искаженная женщина, горели свечи. Огонь под сердцем у охотника отнесся к ним с нескрываемым пренебрежением: какие-то жалкие крохи, самоуверенные мальцы, выскочки, сквозняком потянет - и они превратятся в чахлый полупрозрачный дым.
Но Мирта на свечи внимания не обратил. Мирта лишь потрясенно уставился на того, кто их зажег.
Крысолак сидел на полу - там, где на камнях темнело пятно копоти. Он никак не отреагировал на звук шагов - даже не обернулся, как если бы ему было все равно, что произойдет, все равно, что сулит ему появление охотника.
Прошла минута, за ней другая. Мирта стоял, смотрел и ничего не делал - хотя огонь у него под сердцем трепыхался, как пойманная за крыло бабочка.
- Где же мне ее искать? - тихо спросил чужой. - Я надеялся, что уже нашел, но все-таки это была не она.
Мирта молчал.
- Я обошел весь мир, - сокрушенно признал его странный собеседник. - Весь мир - тебе, человеку, не понять... Но я не настиг ее. Не встретил ее. А она так нужна мне, - он тяжело вздохнул и повторил: - Так нужна.
Шерстинки у него на затылке были сплошь седые. Мирте мучительно хотелось увидеть его глаза, и, поколебавшись, он двинулся вдоль стены - по кругу, а чужой снова никак на это не отреагировал, будто бы и на приближение охотника тоже ему было наплевать.
- Я умру и сам, - сказал он с горечью. - И это случится скоро. Может быть, еще до восхода солнца. Мое время вышло, мальчик, и верхняя клепсидра почти пуста. Я жду всего лишь падения последней песчинки. И мне больно, что я так ничего и не смог изменить.
Мирта наконец-то оказался напротив чужого - и обомлел.
- Кто ты?
- Я? - чужой усмехнулся. - Крысолак. Просто не из тех, кто прячется в подземельях. И не из тех, кто обо всем забыл. Но какая разница, мальчик? Мы с тобой враги. Убей меня, если хочешь, чтобы я заткнулся. А если не хочешь - не убивай.
Глаза у него были желтые с вертикально вытянутыми зеницами. Как у кота - или как у дракона.
- Кого ты ищешь? - вполголоса обратился к нему Мирта.
Чужой словно бы и не услышал.
- Когда-то мы правили этим миром, - с явным удовольствием произнес он. - А теперь им правите вы. И вы все в нем испоганили, - чужой сощурился. - Все в нем вывернули наизнанку. А я... наивно мечтал сделать его прежним.
Взгляд у крысолака почему-то был стеклянный - как у говорящего чучела. Он смотрел - на каменную кладку и паутину, на пепел, рассыпанный по камере, на ботинки охотника, все никак не рискующего напасть. Но не смотрел ему в лицо, как будто считая это действие лишним.
- Кого ты ищешь? - повторил охотник требовательно.
Крысолак помедлил. Осел на грязные вонючие камни, прижался к ним щекой, словно бы прощаясь с тем, кого ночь и полдня назад здесь превратили в пепел. И - неожиданно - сонно пробормотал:
- Ту, кого ищут все. Тайно или открыто, в силу естественной потребности или, - он сорвался на шепот, - из любви. Ты знаешь, мальчик, что такое любовь?
Мирта замешкался - впервые в жизни замешкался критически, потому что, пока он подбирал слова, хищные желтые глаза крысолака покрылись мутной серой пленкой и навсегда замерли.