Она верила твердо и лет не считала,
Она ожидала и ночью и днем,
Он объехал фиорды от края до края -
Вот все, что я знаю о Ней и о Нем...
Он все дальше и дальше на грани виденья,
От сна к пробужденью, от ночи ко дню,
Он вернется не раньше последнего срока,
Стирает дорога подковы коню.
Лина Воробьева "Он и она"
--
Опять! Опять!!! - воскликнул он и с раздражением отвернулся от монитора.
--
Что опять не так? - она печально вздохнула и, подойдя к мужу, обняла его за плечи.
Он рассеяно провел рукой по ее темным густым волосам, легонько взял длинными тонкими пальцами прядь ее волос и коснулся их губами.
--
Так что все-таки не так? - стараясь сохранять спокойствие, спросила она.
--
Все опять не так! Понимаешь, все! - сказал он и начал раздраженно ходить по комнате.
Он достал из кармана шорт пачку сигарет, нервно закурил и присел на корточках, облокотивших спиной на стеллаж до потолка заставленный книгами. Затянувшись пару раз сигаретой, он немного успокоился. Она сразу почувствовала это. Ведь за долгие годы, которые они провели вместе, она научилась по едва заметным жестам, по изгибу бровей, по движению губ угадывать его самые сокровенные мысли.
Но она предпочитала не говорить ему об этом. Ведь ему так хотелось верить в то, что в нем для нее до сих пор остается какая-то загадка. И это было похоже на вечную, только одним им понятную игру. Он искренне верил в то, что его внутренний мир скрыт ото всех на свете, что он человек-загадка, примеряющий сотни масок на свое лицо, а она делала вид, что так оно и есть, давая каждый раз ему понять, что именно сегодня открыла в нем что-то новое, особенное, что она никогда не замечала раньше.
Она уселась рядом с ним, провела ладонью по его длинным спутанным волосам и поцеловала в мочку уха.
--
Что опять стряслось?
--
Нет, ну я же говорил им! - сказал он, как обычно бывало в подобных случаях, надевая на лицо маску вселенской скорби.
--
Что? Опять? Там же?
--
Только в других лицах, - произнес он с таким виноватым видом, будто ребенок, любимый щенок которого снова сделал лужу на том же самом месте, где и вчера.
Ей захотелось улыбнуться или может быть даже сказать что-нибудь язвительное. Но она лишь вздохнула, нахмурила брови и поцеловала его в кончик носа.
--
Это надолго? - спросила она.
--
Как пойдет! - на лице его отразилось задумчивость. - Ладно! Надо собираться.
--
Да уж! Пока ты соберешься, все может закончиться! Ты всегда был страшным копушей!
--
Ничего подобного, - он тут же напустил на себя серьезный вид, - Я просто всегда был рациональным и последовательным.
Она состроила смешную гримасу мнимого удивления. Он отвернулся, чтобы не засмеяться и действительно начал собираться в дорогу. Ему всегда очень хотелось выглядеть серьезным, ответственным и рациональным, но получилось у него это очень плохо. И иногда он чувствовал себя абсолютно беспомощным, когда понимал, что его внутренний мир, как бы он не прятал его от нее, представал перед ней как на ладони, даже ему он молча сидел, уставившись в экран и ничего не говорил целыми часами, что случалось крайней редко.
Как и многие другие любящие жены, она не любила смотреть, как он собирается в дорогу. Ей было больно и грустно видеть, как он, полностью погруженный в свои мысли о предстоящем деле, бродит по комнатам их небольшого дома. Больно, потому что в этом момент в его мыслях слишком маленькая роль отводилась ей. Но она твердо знала, что это ненадолго, совсем ненадолго. Это только на тот момент, пока он снова будет другим. А потом, когда он вернется, он снова будет прежним, таким каким она его всегда любила.
Впрочем, ей иногда казалось, что он только делает вид, что не думает о ней, а на самом деле, едва начав сборы, он уже мечтает как бы поскорее вернуться домой, сесть к экрану и снова погрузить в череду одному ему понятных схем, таблиц, диаграмм, текстов на непонятных ей языках, странной музыки, которая периодически раздавались из двух больших колонок, стоявших по бокам монитора. Но при этом, чтобы она всегда была рядом с ним.
Он снова закурил сигарету и отправился в гардеробную. Она лишь кивнула ему и улыбнулась. Странно, как это странно, но в том же время совершенно понятно для нее. Шли годы, а он выглядел так же, как и в день их первой встречи, когда ему было всего лишь двадцать три года. Длинные, спутанные волосы, какое-то немного детское выражение лица и пронзительные серо-зеленые глаза, от взгляда которых многих людей брала оторопь.
Но несмотря на то, что в тридцать лет он выглядел гораздо солиднее и серьезнее, а, по ее искреннему убеждению, даже красивее, он предпочел сохранить облик двадцати трех летнего юноши, со спутанные светлыми волосами и худой, нескладной фигурой.
Если бы кто-нибудь из ее знакомых, которые остались в той, далекой прежней жизни, узнал бы какую должность теперь занимает ее муж, то он был бы искренне удивлен его нынешнему внешнему облику. Но она понимала, что именно так и должен он выглядеть. Худой, нескладный мальчишка, иногда глупо улыбающийся, перескакивающий в разговоре с одной темы на другую. Часто бывающий в своих рассуждениях чудовищно нелогичным. Говорящий даже о простых вещах с таким пафосом, будто бы он произносит предвыборную речь и искренне обижающийся, когда она над ним тихо посмеивается.
Но она была единственным живым существом, которому он разрешал над собой подшучивать. Он, конечно же, всегда делал вид, что смертельно обиделся, но она слишком хорошо знала: он не умел надолго обижаться. Не умел и не мог, потому что он ее очень любил.
На верхнем этаже послышался грохот. Что-то громоздкое и тяжелое с шумом упало на пол.
--
Осторожнее! - крикнула она.
--
Я ничего не разбил! - донеслось со второго этажа, - Почти.
Через некоторое время он вошел в комнату, держа в руках охапку самых разнообразных вещей, и небрежно кинул их на пол. Она еле сдержала усмешку. Одетый в старые шорты, черную майку с символикой музыкальной группы, которая была популярна очень давно и в местах весьма отдаленных отсюда, он никак не походил на того, кем был сейчас. Только глаза, серо-зеленые глаза не могли обмануть.
--
Подобрал, - сказал он, - Теперь осталось только облачиться.
Через десять минут он уже стоял около зеркала и критически осматривал себя. Темно-зеленый дорожный плащ, застегнутый на шее замысловатой медной фибулой, высокий черные сапоги, перевязь с мечом. Она стояла за его спиной и посмеивалась, глядя с каким удовольствием и самовлюбленностью он рассматривает свое отражение в зеркале.
--
Сколько пафоса! - не выдержав, наконец, сказала она, - Как мы себя любим!
Он отвернулся от зеркала, несколько мгновений на его лице отражалась искреннее изумление. Ведь он всегда ждал, что она похвалит его, скажет какой он красивый и замечательный, что, по ее глубокому убеждению, делать ни в коем случаем было нельзя.
--
Ну, вот так всегда, - разочаровано проговорил он, - Ну где они, вечность их побери? Где эти два бездельника?
--
Они такие же, как и ты! Чему тут удивляться? Стой! Вот скажи мне, где ты успел посадить это пятно?
--
Какой пятно? - он инстинктивно отстранился от ее рук.
--
На плече! Вот где! Ты же настоящий свин! Вот ты кто! И неряха! - она подошла и поцеловала его в губы.
За окнами прогремел гром, а вслед за ними раздался цокот копыт. К дому приближались всадники.
--
Иди встреть их, а мне тут надо кое-что еще доделать.
--
Хозяйка! Хозяйка? Ты где? - раздались внизу два слишком знакомых ей голоса.
--
Сейчас! - сурово крикнула она, - Я мужа собираю! Сейчас!
Прежде чем идти встречать гостей, она в последний раз посмотрела на мужа. Он в это время сделал слишком уж знакомый ей жест. Провел обеими ладонями по лицу, будто бы надевая на него маску.
Он не знала их настоящих имен и звал их просто Рыцарь и Бард. Рыцарь был высок, утончен, и обладал ангельской внешностью, которая свела с ума не одну женщину. У него были изысканные, даже несколько жеманные манеры. Чуть узковатое лицо всегда чисто выбрито. Он всегда улыбался и не скупился на самые замысловатые комплименты. Его вечный спутник Бард представлял собой полную противоположность Рыцарю. Невысокого роста, жилистый, коренастый, вечно небритый и пахнущий табаком и пивом. На щеках недельная щетина, черные волосы коротко острижены. Толстые некрасивые губы вечно искривлены в скептической усмешке.
Они ждали ее в прихожей. Рыцарь, сидя на скамье, любовался своим клинком, который в полумраке прихожей светился затейливыми письменами. Бард терзал струны причудливого музыкального инструмента с длинным изогнутым грифом. Она посмотрела на них и в который раз пришла к мысли, что если Барду отдать меч, а Рыцарю музыкальный инструмент, то все встанет на свои места.
Рыцарь так же не походил на могущественного воина, как и Бард на великого музыканта. Но она слишком хорошо знала своего мужа, который очень редко ошибался в людях. Ведь не зря он потратил столько времени, разыскивая этих двух, на ее взгляд очень странных и неоднозначных личностей, по бесконечным кругам человеческих перерождений.
--
Приветствую вас, хозяйка! Вы как всегда бесподобны и напоминаете вечернюю зарю над берегом океана, - рассыпался в комплиментах Рыцарь.
--
Будь здрава, хозяюшка! А где хозяин? - хмуро поздоровался Бард
--
Может, вы проголодались с дороги? - заботливо спросила она.
--
Вообще-то мы еще вчера утром основательно подкрепились. Так что покорнейше вас благодарю, разве что.. - начал свою витиеватую речь Рыцарь.
--
Разве, что жаркого из рябчика, жаренного картофеля, осьминогов в маринаде, две пинты эля, - продолжил за него Бард.
--
Три пинты, будьте так любезны, - поправил коллегу Рыцарь.
--
НЕКОГДА! - раздался жесткий голос у них за спинами, - Некогда тут рассиживаться или вы не знаете, что стряслось!?
--
Хозяин! Мое почтение, хозяин! - приветствовали его слуги голосами, полными уважение и подобострастия.
--
Вы же знаете, что там твориться!? - сказал он, нахмурив брови.
Они молча закивали.
--
Так какого черта нам здесь рассиживаться! В дорогу! Немедля!
--
Слушаемся, хозяин! - забормотали слуги.
Уже стоя на пороге, она попросила его обождать и, вернувшись в кабинет мужа, взяла со стола массивную связку ключей, некоторые из которых напоминали ключи от старинных сундуков, набитых сокровищами, другие - ключи от самой обычной городской квартиры. Всего ключей было тридцать. Она вышла за дверь, обняла его и незаметно для его слуг, сунула в его в руку связку, прошептав: "Какой же ты рассеянный, у меня!" Он мрачно посмотрел на нее, поскольку очень не любил, когда она так его называла, а затем, улыбнувшись, крепко обнял и, больше не оборачиваясь, направился к своему коню.
Таким, какой он предстал сейчас перед своими слугами, его привыкли видеть все. Спокойным, холоднокровным, с кривой усмешкой на лице и нередко нахмуренными бровями. Он очень быстро научился повелевать людьми, отбросив природную мягкость и абсолютное неумение общаться. Чуть надменный, говорящий обычно в повелительном наклонении и держащий даже самых близких людей на почтительном расстоянии от своего внутреннего мира.
Она все понимала и не боялась видеть его таким. Давно уже не боялась. Просто она знала, что это всего лишь маска. А он настоящий, это мальчик, босой мальчик в шортах и старой майке, которую он ни под каким предлогом не хотел выбросить. Мальчик, которому было много, очень много лет.
Она стояла на пороге и смотрела на силуэты трех всадников, удаляющихся все дальше и дальше от дома. Она печально вздохнула и вошла в дом, который опустел с его уходом.
Так было всегда. Он уходил, но всегда возвращался. Время в доме текло своим чередом, но она знала, что там, где он странствовал в компании с двумя своими неразлучными помощниками, могло пройти и тысяча лет, и даже десять тысяч. И каждый раз ожидание мужа превращалось в мучительную пытку, потому что без его постоянно болтовни, странной, неприятной музыки, которую он слушал, без его вечного копания в огромных фолиантах, которые он кипами доставал с верхних полок огромного стеллажа этот дом был пуст.
Это было давно... Очень давно... И с тех пор они пережили очень многое: горе и радость, разочарование друг в друге и многократное перерождение своих чувств. Он и она менялись, но в то же время оставались прежними, такими, какими и были еще в первый год их совместной жизни. Он вечно пребывал в себе и мог запросто забыть выключить плиту. Его рассуждения нередко были путаными и часто казались ей наивными и нелогичными.
Она же смотрела на мир только с позиции логики и здравого смысла. Ей слишком рано пришлось стать взрослой в той, уже бесконечно далекой жизни, а он остался вечным мальчишкой. И руководствуясь здравым смыслом, это именно ей надо было предложить ту должность, которую сейчас занимал ее муж. Но хранителем тридцати миров был вечный мальчишка, а она была его женой. Просто его любящей женой.
Она долго думала над тем, почему они тогда пришли именно к нему в дом? Эти люди с одинаковыми лицами, которые не выражали никаких эмоций. Почему они предложили эту должность именно ему? Разве мало других умных, талантливых людей? Да, для нее он был самым лучшим, не лишенным, конечно же, множества недостатков, которые она тщетно пыталась исправить, но все-таки самым лучшим.
Когда она обычно заводила об этом разговор, то он в свойственной ему манере бесконечно восторгаться собой и хвастливо заявлял: "А кому же еще как ни мне? Ведь только я способен разобраться в переплетениях политически интриг, в парадоксах многочисленных религий, о которых я знаю гораздо больше, чем многие другие! Кто, если не я, понимает, что нужно сделать, чтобы осчастливить людей".
Но она давно догадывалась об истинной причине такого странного выбора. Ее мужа не может коснуться зло. Оно не властно над ним. Он может видеть кровь и убийства. Он может с головой погрузиться в серость и убожество людей, которые с завидным упрямством стремятся не только испортить себе жизнь, но и уничтожить мир, в котором живут. Но при этом он останется тем мальчишкой в старых шортах, который будет бродить по дому с дымящейся сигаретой в руке и с умным видом рассуждать о глупостях вселенского масштаба.
Порою ожидание его из очередного путешествия становилась настолько невыносимым, что она уходила из дома и, блуждая по тропинкам леса, который окружал их небольшой дом, находила дорогу в миры, хранителем которых был ее муж. Она то оказывалась на рок-концерте, то на королевском пиру в замке, то на огромной художественной выставке. Но без его глупых, наивных и порою даже абсурдных комментариев ей там было бесконечно скучно. А он? Он просто не умел отдыхать, как она ни старалась убедить его в том, что это надо хотя бы изредка делать.
С рассветом он подымался с постели и садился к своему монитору и сквозь утренний сон, она слышала стук клавиш. Он расстилал на полу карты империй и схемы городов, строил графики и диаграммы. С задумчивым видом он листал пожелтевшие страницы книг. Когда наступало время ложиться спать, он приходил к ней, но едва она погружалась в сон, он снова уходил в свой кабинет и сидел там до поздней ночи. Он не умел и не хотел отдыхать. Отдых приносил ему жуткие мучения, но она все равно не оставляла попыток научить его хотя бы изредка отдыхать. Дела будут всегда. Особенно, если ты работаешь хранителем тридцати миров.
В эту ночь ей очень плохо спалось. Она постоянно просыпалась, подымалась с постели, включала свет и прислушивалась к звукам за окном. Но в ночи лишь стрекотали насекомые, да где-то на опушке леса ухал филин. И она опять ложилась в кровать и погружалась в беспокойный сон. И вдруг она услышала, услышала сквозь сон! Гром! Оглушительные раскаты разносились над лесистой долиной, где стоял их дом. Гром! Она знала, что это значит. Он быстро накинула халат и взяла с полки фонарь, который привез ей в подарок муж из одного из своих странствий. Легкое прикосновение руки и фонарь засветился ярким, но не слепящим глаза светом.
Он возвращался. Усталый, измученный, но все-таки не потерявший надежду сделать людей добрее и лучше. В этот раз все прошло как обычно. Как он любил говорить, на четыре бала с плюсом. Рыцарь ехал молча, ему в этот раз досталось больше всего. Бард напротив нес какую-то околесицу и постоянно расхваливал достоинства какого-то блюда, видимо намекая, чтобы его пригласили в гости на ужин. Что ж, теперь можно. Можно и отдохнуть, только совсем недолго. Как обычно его ждало много работы, нередко мало кому понятной и на первый взгляд рутинной. Жена и вовсе ничего в этом не понимает, потому что такие глобальные проблемы как смена религии в масштабах империи или появление нового вида искусства для ее женского ума просто непостижимы.
Трое всадников ехали сквозь ночь и созвездия тридцати миров стремительно менялись в небе, напоминая черный плащ, переливающийся драгоценными камнями. Вдалеке забрезжил свет, мягкий, не режущий глаза, но в то же время яркий и такой знакомый.
--
Почти приехали, - наконец-то соизволил заговорить Рыцарь.
Он смотрел на свет, на яркий свет фонаря, который подарил когда-то жене. Еще каких-нибудь пять минут, и он наконец-то будет дома.
Свет от фонаря разливался вокруг порога. Яркий, теплый, притягательный, домашний, и он знал, что это маленькое пространство света, которое источает фонарь излечит его усталость, злость и жестокость. Этот свет, исцелит в нем все те пороки, которыми он сам нередко болел после дальних путешествий по тридцати мирам.
Он знал, что, попав в круг света, он забудет о кострах религиозных фанатиков, об убитых мирных жителях и о том как родной брат всаживает нож в горло своему родному брату, забудет о том, как мать оставляет своего ребенка на съедение волкам только потому что нашла на его спине странное родимое пятно, которое, несомненно, является отметкой черных сил.
Он забудет об этом, все это сотрется из его памяти, напоминая о себе лишь строчками отчетов по очередной "Коррекции исторического процесса во избежании критической ситуации". И он будет тем, кем и всегда был, пока ему снова не придется надеть маску, в которой его привыкли видеть все, кроме жены. И в его душе останется только яркий, но не режущий глаза свет от фонаря и руки жены, сжимающие в объятьях его плечи.
Он стоял в центре своего кабинета и с огромным удовольствием снимал с себя дорожную одежду. Звякнули ножны, небрежно брошенные на пол, зазвенели рассыпавшиеся по полу золотые и серебряные монетки. А он, не обращая на все это никакого внимания, с упоением рассказывал жене о своем путешествии. Он хвастался своими победами и постоянно вставлял выражения: "Ну, разве я не хитер!" или "Только мне могла придти в голову такая прекрасная мысль!" А жена, сидя на диване, улыбалась и делала вид, что внимательно его слушает, хотя на самом деле вся эта глупая чушь, о которой говорил ее муж, ее мало интересовала. Она просто любовалась им. Таким, каким он и был на самом деле. А остальное ей был не важно. Ведь он наконец-то вернулся домой.