Соловьев Антон Владимирович : другие произведения.

Подмастерье Господа Бога (роман) Полная авторская версия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Название говорит само за себя. Роман о том, как стать Богом

   Подмастерье Господа Бога

(роман)

  

"Случайный визит в дом умалишенных показывает, что вера ничего не доказывает".

Генрих Гейне

  

"Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан".

Кен Кизи

"Бог - это способность различать"

Томас Манн

"Ад - это другие".

Жанн Поль Сартр

"Во что веришь, то и существует".

Джеймс Джойс

"Литература начинается с мифа, мифом она и заканчивается".

Борхес

   Пролог
  
   Он медленно-медленно выплывал из сна, под грохот дверей, под лязг каталок, под громкую перекличку медперсонала. Сквозь зарешеченное окно светило яркое, но уже холодное осеннее солнце. Внимательно прислушавшись к звукам, доносящимся из коридора, он понял, что проснулся слишком поздно, почти что к самому завтраку, так что у него совсем не осталось времени, чтобы побриться и почистить зубы. Зато осталось время подумать
   События, лица, имена, диалоги. Олег обладал очень хорошей памятью, почти как у Сореля, и помнил все, что случилось с ним за последние полгода, буквально по дням, но он помнил и то, что с ним случилось за много лет до того, как его родила мать. И эти воспоминания были не менее четкими, яркими, чем воспоминания о прошедшем лете.
   Память штука сложная и странная. Если он помнит какие-то события, то это ведь не значит, что они действительно с ним случились? Теперь у него не осталось абсолютно никаких доказательств. Никаких. Совсем никаких. А ведь они у него были. Солнце, яркое холодное осеннее солнце светило сквозь зарешеченное окно. Пахло больницей. Этот запах въелся в кожу, в одежду, в длинные волосы. Олег сел на койку и начал вспоминать...
  
   Яркое, теплое, приветливое майское солнце буквально стучалось в окно и наконец разбудило хозяина квартиры. День обещал быть насыщенным. Ближе к вечеру Олег планировал отправиться на одну подмосковную дачу, где должны были собраться его старые друзья, многих из которых он очень давно не видел. Жители других городов вряд ли смогут понять, почему москвичи так редко видятся даже с близкими друзьями или родственниками.
   Однако Олег вообще не любил ни шумных компаний, ни празднеств. Если и выбирался куда-то помимо работы и деловых встреч, то это случалось крайне редко. Но сегодня был особый день. Собственно, в дате "1-е мая" для подобных Олегу не было ничего такого уж особенного. Да, очень близко и Пасха, и Бельтейн. Но не в этом дело. Слишком уж редко такие, как он, собирались компанией более трёх-четырёх человек. Слишком редко. Но вот тут решили собраться. Вернее, им пришлось собраться, потому что на повестке дня стоял очень важный вопрос. Ведь ничто так не способствует быстрому сбору старых друзей, как надвигающаяся беда.
   Олег вышел на лоджию и посмотрел на залитую весенним солнцем улицу. Природа, а вместе с ней и город просыпались от зимней спячки. На душе у Олега было тепло и радостно, даже несмотря на то, что в последнее время появились все основания бить тревогу. Но, как известно, беда идет бок о бок с радостью. И почему бы ему не радоваться в этот весенний день залитому солнцем городу? Олег набил трубку и закурил, любуясь клубами табачного дыма, тающего в солнечных лучах
   Покурив, Олег направился на кухню, но, проходя мимо стены, на которой было развешено самое настоящее, а не бутафорское оружие, остановился, любуясь солнечными бликами на холодном металле клинков. Едва Олег налил себе чаю, как тут же почувствовал, что к его дому приближается кто-то из своих.
   Может быть, просто кто-то идет мимо, а может, направляется прямо к нему. Хотя все, кто хорошо знал Олега, были осведомлены, что без приглашения к нему лучше не приходить. Но в то же время Олег никому никогда не отказывал, если приходили с неотложной проблемой. Сделав глоток обжигающего черного чая, Олег прикрыл глаза и сосредоточился. Так и есть. Шли к нему. И Олег уже знал, кто именно. Ощущение близости этого человека невозможно было перепутать ни с каким другим ощущением.
   Через несколько минут раздался звонок в дверь. Олег, не торопясь, пошел и открыл ее, даже не удосужившись посмотреть в глазок. Он просто знал, кто стоит за дверью. Только вот настрой пришедшего в такой светлый, теплый майский день ему совсем не понравился.
   Игорь стоял перед дверью, не переступая порог. Две верхние пуговицы его белой рубашки были расстегнуты и на груди виднелась массивная золотая цепочка, на которой, как было известно Олегу, висел золотой крестик. Игорь был одним из немногих своих, кто любил золото и не переносил серебро.
   Олег посмотрел пришедшему в глаза. Слова были не нужны. То, что отражалось в темно-карих глазах Игоря, испугало Олега без всяких слов. Словно отвечая на немой вопрос Олега, Игорь нехотя улыбнулся.
  -- Я устал, - спустя минуту сказал он, и Олег почувствовал, с каким трудом ему давались эти слова.
  -- Мы все устали.
  -- Ты же знаешь, какое бремя я на себя взял.
  -- И что? Ты не носишь этого бремени и года. Заходи, поговорим.
  -- Я не хочу.
  -- Не хочешь заходить?
  -- Я уже ничего не хочу. Только покоя.
  -- Тебе и так был обещан покой.
  -- Я знаю, но я не хочу. Понимаешь, я долго думал. Размышлял. Я не осилю это бремя.
  -- Почему ты так в этом уверен?
  -- Я вообще ничего не хочу! Ни тебя видеть, ни других. - Игорь начал горячиться. Он будто намеренно старался сам себя завести. - Я просто хочу быть с ней.
  -- Мне ты можешь врать, но, пожалуйста, не ври хотя бы самому себе. Она всего лишь одна из сотен других женщин. И потом, женщина не помеха для твоего бремени.
  -- Помеха. Мне все мешает. Ты изуродовал меня! Понимаешь ты или нет? Я так долго спал, а ты взял и вырвал меня из сна, лишил покоя, обрек на осознание полного, абсолютного одиночества. Но и это не главное! А главное то, что ты снова воскресил во мне боль. Да, она одна из сотен, и будут другие. Но она, она так похожа на ту, которую уже не вернешь.
  -- Ты ищешь средства на время успокоить свою боль, а тебе всего лишь надо о ней забыть. Забыть, и все! Ты думаешь, что только ты терял близких?! Терял навсегда! Зайди, давай поговорим. Давай, - Олег приглашающе качнул головой.
   Игорь будто бы поколебался. Но затем произошло то, чего Олег больше всего боялся. Правая рука Игоря скользнула к поясу, и Олег инстинктивно отступил.
  -- Не бойся! - Игорь зло усмехнулся. - Я пришел не убивать тебя, я просто пришел отдать тебе то, что ты мне навязал.
   Сказав это, он вытянул вперед обе руки, будто сжимая в них какой-то невидимый предмет. А затем его руки сделали странный жест, будто что-то ломая.
  -- НЕТ!!!! - оглушительный крик Олега эхом отразился от стен подъезда. - Нет! - тихо прошептал Олег и присел на корточки.
  -- Да! - Игорь печально улыбнулся. - Только так. Играйте в свои игрушки, мне они не нужны. - Он развернулся и медленно пошел к лифту.
  -- Стой! - крикнул ему вслед Олег.
  -- Что, будешь ругать меня? Как обычно читать мораль? Не трать время, лучше сделай еще одну игрушку, раз я сломал эту. Мне уже нет дела до вас. Понимаешь ты это или нет?
  -- Может быть, тебе нет дела, и весьма возможно, что и другим теперь не будет дела до тебя. Но от себя не убежать. Ты не сможешь обмануть себя. Мир, каким ты его сейчас видишь... - Олег силился подобрать нужные слова. - Мир, который никогда не увидят в его истинном виде обычные люди, всегда будет с тобой. Твой ад будет всегда с тобой!
   Игорь молчал, не зная, что ответить тому, кого он еще совсем недавно считал своим другом.
  -- Или ты хочешь снова уснуть? - спросил Олег.
  -- Нет, не хочу. Знаешь, - он с презрением посмотрел на Олега, - мне просто наплевать на ваши детские игры вселенского масштаба. Мне дороже мой дом, моя семья, а не какая-то непонятная борьба добра со злом. Все суетно, все бесполезно. Из праха и во прах возвратишься.
  -- Реки впадают в моря, но моря не переполняются. Однако иные реки становятся болотом.
  -- Пусть так. Можешь осуждать, да вообще, делай что хочешь. Мне вообще некогда с тобой говорить, меня дома жена ждёт.
   Игорь развернулся и пошел к лифту. Олег увидел как белая рубашка Игоря становится черной, а вокруг его фигуры сгущается мрак, поглощающий свет. Олег поморгал, будто бы отгоняя морок. Рубашка Игоря была белой. Но Олег знал, что тот, кто служит себе, уже не может служить свету.
  -- Иди с миром, - сказал ему в спину Олег.
   Услышав это, Игорь вздрогнул.
   Он ожидал чего угодно, но только не этого. И эти слова, словно бич, ударили его. Он ссутулился и побрел к лифту, словно сгибаясь под тяжкой ношей.
  -- Иди с миром, я не виню тебя, - прошептал Олег одними губами.
   Вернувшись в квартиру, он залпом допил уже успевший остыть чай, посмотрел на часы и начал собираться. Ничто не должно сегодня нарушить его планы. Хотя день был испорчен и Олег не стремился себя в этом обманывать. Врать себе - самая гадкая привычка, которую только может иметь человек.
  
  
   Глава 1. Отражение
  
   Олегу понадобился целый час, чтобы прийти в себя. За всю жизнь, долгую даже по меркам его соплеменников, с ним не случалось ничего подобного. Да и вообще такого не случалось. Посланник пришел и сломал Меч на пороге учителя, предыдущего Посланника. Нет, такого еще никогда не было. Никогда.
   Олег не тешил себя иллюзиями по поводу того, что Игорь, или как его в действительности звали, Мэрдак, находился под действием враждебных чар. Он также был полностью уверен, что его друг и ученик не стал жертвой той странной душевной болезни, ради которой они и собираются сегодня в одном из дачных поселков Подмосковья. Нет.
   Он, по своему обыкновению, хотел было обвинить во всем себя, взять на себя ответственность за происшедшее, которое, несомненно, еще будет иметь негативные последствия. Но потом вдруг улыбнулся и подумал: "Все к лучшему, все к лучшему..." Было бы гораздо страшнее, если бы он отдал Меч уже нося это бремя долгое время.
   Меч, Меч Бездны. Страшное, практически всемогущее оружие, способное лишать жизни даже таких как Олег. Но предназначено оно было совсем для других целей. Это было самое древнее оружие против слуг Бездны, той изначальной силы, из которой было сотворено Сущее. Оружие против тех, кто сейчас снова вернулся в этот город...
   Согласно древнему закону, Меч Бездны нельзя передать. Меч, который представляет собой концентрированный сгусток Силы и невидим для обычного человека, был частью его хозяина. Меч нельзя было ни отдать, ни продать, Меч также нельзя было подарить, передать и уж тем более отобрать путем угроз и шантажа. Его можно было только сломать, передав другому бремя его ношения, чтобы он сам сделал новый.
   Олег в который раз подумал об эгоизме своего бывшего ученика. Ведь на то, чтобы отковать новый Меч, нужно время. Обычно это происходит на следующую ночь после того, как был сломан прежний Меч. И таким образом на сутки город остается без защитника.
   Олег даже серьезно подумывал: а стоит ли ехать? По-хорошему, ему нужно было забыть на сегодня обо всех делах и оставить силы на ночь, когда его сущность уйдет в один из тонких миров, чтобы там перековать Меч. И еще... По законам и обычаям их племени, он должен был объявить о смене Посланника, Носителя Меча Бездны. Обычно это делалось во время ритуала, но какой тут ритуал, когда древнее оружие бросают словно ненужную вещь на лестничной клетке самого обычного панельного дома. Меч может сломать только Посланник и в непосредственной близости от того, кто способен отковать новый Меч. Мэрдак это знал...
   Олег вернулся в свою комнату. Яркое весеннее солнышко, играющее бликами на лезвиях мечей, уже не радовало. Он подошел к огромному зеркалу, встроенному в шкаф-купе, и сосредоточился.
   На первый взгляд, это было самое обычное зеркало. Так оно собственно и было, когда Олег впервые посмотрел в него. Но со временем природа стекла, пропитанного Силой того, кто в него смотрелся, изменилась и зеркало стало окном в те тонкие миры, о которых обычно любят рассуждать мистики.
   Но для Олега и подобных ему это был всего лишь рабочий инструмент, которым он пользовался даже несмотря на то, что жил теперь в техногенном мире, изобилующем самыми разнообразными средствами связи.
   Если бы за спиной Олега стоял обычный человек, то он увидел бы в зеркале отражение молодого человека около тридцати, высокого, с длинными русыми волосами и немного грубоватыми чертами лица, одетого в самую обычную домашнюю одежду, в которой ходит по своей квартире большинство россиян, когда никто кроме близких их не видит.
   Но если бы за спиной Олега стоял кто-то из его соплеменников, то он заметил бы, как под взглядом Олега зеркало будто бы покрывается испариной и в нем проступает фигура человека, очень похожего на Олега и ростом и телосложением. При желании можно было бы даже найти некоторое сходство в чертах лица. Только зеркальный двойник Олега был почти полностью сед, его лицо было покрыто шрамами, впрочем ничуть его не украшавшими, а облачение напомнило бы что-то похожее на доспехи средневековых рыцарей. Зеленые глаза Олега в зеркальном отражении сверкали двумя яркими изумрудами.
   Странное отражение пропало. Зеркало подернулось еще более густой дымкой. И зазвучал тихий, спокойный голос Олега, медленно и властно говорившего что-то на странном, шипящем языке, отдаленно напоминавшем один из языков семитской группы. Затем он повторил ту же фразу на русском: "Я Шай-Ама, Первый, Четвертый Всадник и Мастер Бездны, Светлый, говорю всем, что Меч был снова сломан и будет вновь откован. По праву старшего я на время снова беру бремя Посланника на себя, пока не найду преемника. Прежний Посланник Мэрдак сложил с себя бремя из-за трусости, малодушия и эгоизма. Отныне нет его в числе моих друзей и друзей моих друзей. Я сказал. - И закончил фразу на том языке, с которого начался его монолог. - Кэй-мэ аль".
   Олег отошел от зеркала и сел на диван. Он какое-то время сидел и пытался разобраться в своих чувствах, понять, чем для него явился отказ его ученика от столь почетного и ответственного бремени. Если бы он недостаточно хорошо знал Мэрдака, то удивился бы значительно меньше. Но Олег встречался с ним и раньше, много раньше и прекрасно помнил, как тот может собраться в ответственный момент.
   Что произошло? Что так надломило того, кого он помимо ученика и преемника называл еще и своим другом? Почему тот сдался? Загнал себя в тот страшный темный угол, в котором рано или поздно могут оказаться многие соплеменники Олега, если не будут безжалостны к себе? Но как раз выходу из этого аморфного состояния, когда хочется забыть о том, кто ты на самом деле, как нельзя лучше способствует возложение какого-нибудь бремени. Олег очень хорошо знал об этом из личного опыта.
   Он пытался осознать, что именно сейчас, в этот момент, чувствует к Игорю. И ясно понял: ему было жаль бывшего друга. Да, ему было жаль того, кого он и другие его соплеменники знали под именем Мэрдак. Олег прекрасно понимал, на что себя обрек его бывший ученик и как жестоко он сам себя обманул.
   Он будет убеждать себя, что ушел от соплеменников, будто император, покинувший трон ради поиска самого себя. Да, были те, кто уходил от своих в поисках покоя и уединения. Таким был один очень хороший соплеменник Олега, ныне иеромонах отец Андрей, который тоже будто бы затворился от мира, но это не был путь бегства. Это был просто этап, на котором, как знал Олег, он готов был принять каждого, кто приедет к нему в монастырь. Олег знал, что такое затворничество лишь часть пути просветления и покаяния, путь служения другим, но не себе.
   Игорь мог придумывать множество причин, говорить о любви... Олег прекрасно осознавал, что те, кто не понаслышке знает о бренности веков, очень редко верят в любовь. Те, кто защищает добро, любовь, дружбу, жертвенность и милосердие, множество раз на своих и чужих примерах видели, что в мире этого слишком мало. Слишком.
   Игорь ушел, спрятался. Он сложил с себя бремя не ради жены и будущих детей, не ради служения людям. Соплеменники Олега нередко меняли служение своему племени на служение людям - он ушел РАДИ СЕБЯ. И в этом была самая главная беда. Если он будет подчинять себе других, творить зло и подниматься по земной иерархической лестнице, он встанет на путь тени, на противоположную Олегу сторону. И это был бы тоже выбор, выбор изначально предопределенный соплеменникам Олега, выбор одного из трех путей служения: свету, тени или знанию.
   Но он не выбрал ничего. Отказался от борьбы. Отказ от борьбы именно внутри себя, а не от борьбы с миром, был началом духовной гибели для таких как Олег и Игорь. И Олег это отлично понимал. Это будет страшной, страшной жизнью Игоря, полной самообмана, и постепенно он будет превращаться в одного из тех, кого больше всего ненавидели соплеменники Олега. Из тех, кого Гофман, называл филистерами, обывателями.
   Он будет писать, но это будут уже не ТЕ СТИХИ. Он будет что-то пытаться сделать и даже на фоне многих и многих других он какое-то время будет выглядеть оригинальным и необычным. Весьма вероятно, что он окружит себя глупцами, на фоне которых будет выделяться. Но много, много лет спустя, сидя у телевизора с бутылкой пива, и слушая, как о чем-то смеется жена, разговаривающая по телефону с одной из многочисленных подруг, он с необычайной ясностью поймет, ЧТО он потерял.
   И тогда он еще больше озлобится, будет еще сильнее ненавидеть и завидовать своим соплеменникам, да и просто обычным людям, которые за свой короткий век нередко бились словно рыба об лед, но все-таки добивались своих маленьких побед. Он будет обманывать и говорить себе, что выбрал правильный путь, что всё суетно, а он будто буддийский монах выбрал путь духовного совершенства и оставил суетность мира и бесконечность войны своих соплеменников.
   Он будет убеждать и утешать себя тем, что сейчас не время и не место для реализации всех своих талантов. Что его соплеменники дня сегодняшнего похожи то ли на каких-то сектантов, то ли просто на сумасшедших. Он будет обманывать себя так изощренно и убедительно, что наконец сам поверит в свой обман. И лишь изредка он будет вздрагивать, когда в своем зачарованном зеркале вместо заплывшего жиром толстого лица, лишенного всякого выражения, он увидит прекрасное молодое лицо с темно-карими печальными глазами. Увидит и вздрогнет...
   Никто, почти никто из соплеменников Олега не оправдывал свое бездействие и полную апатию бытовыми трудностями. Всем всегда было тяжело и трудно. Кричали маленькие дети, ругалась жена, которая и не подозревала, с кем рядом она живет. Но мудрые соплеменники Олега не убегали от всего этого.
   Они жили на грани, балансируя между тем, как их видят обычные люди, и тем, как они сами себя видят в зеркале. Это странная череда бесконечных отражений, где истинное мешалось с ложным, потустороннее с реальным. Это череда бесконечных и бесконечных лет для тех, кто не знает, как выглядит смерть, но тем не менее пережил их немало.
   Кто знает, как это: еще минуту назад умирать, истекая кровью, и уже через мгновенье смотреть в совсем другом месте и времени на отражение шестнадцатилетнего мальчика с глазами старика. И понимать, что это всего лишь отражение. Отражение, которое говорит правду и обманывает, упрекает и льстит одновременно. Потому что это не только отражение, это взгляд на себя изнутри. А соплеменники Олега, как и простые люди, тоже врали себе, хотя значительно реже, чем обычные люди.
  
   Глава 2. Над пропастью, где чистая рука
  
   На улице моросил дождь. Мелкие холодные капли, словно тончайшие иголки, кололи прохожих, заставляя их поеживаться и ускорять шаг. Дождь шел уже третий день подряд. Давно уже отпылало багряным и золотым бабье лето. Теперь эта сумрачная холодная погода плавно перетечет в зиму. Тепла больше не будет. Возможно, что для него уже не будет никогда. Так думал Олег, спускаясь в метро.
   Ступеньки вниз. Эскалатор. Поток людей, едущих вниз; поток людей, едущих вверх. Слишком мало улыбающихся лиц. Да и откуда им взяться в такое время года? Олег мог посмотреть на мир истинным зрением, которое начинало к нему постепенно возвращаться, но смотреть на мир глазами бессмертных он мог пока лишь несколько минут. После он опять начинал смотреть на мир глазами людей, а боль в плече начинала беспокоить еще сильнее. Лица, серые лица двигались по эскалатору вверх и вниз: черно-белые ауры, с бессчетными оттенками серого.
   Депрессия. У людей осенью часто бывает депрессия. Осенью и весной. Даже у вполне нормальных, довольных жизнью людей. Лишь изредка вспыхивали яркими, кричащими цветами ауры влюбленных. Но в это время года влюбленные были редкостью.
   А бывает ли сезонная депрессия у таких как он? Собственно, а кто он? Кто скрывается под обычным именем Олег? Ответ был прост. Под этим вполне обычным именем скрывался последний из бодрствующих нелюдей. Все остальные спали. Они были погружены в целебный сон, который поможет им остаться прежними. Не потерять единственное драгоценное сокровище, которое, пожалуй, только и отличало их от обычных людей. И имя этой драгоценности было память. Память прошедших веков.
   Соплеменники Олега, принявшие путь людей, а также второе и третье поколение - все они спали беспробудным сном. И даже Олег не смог бы сейчас отличить их от обычных людей. Да и сами они, спящие нелюди, были сейчас уверены в том, что они самые обычные люди. Их память спала, а значит и все их способности тоже. И даже в истинном зрении они ничем не отличались от людей. Так было надо. Это была цена, которую пришлось заплатить после битвы со Слугами Бездны.
   Спящим было все равно. Они теперь стали людьми, почти что людьми. Ведь пройдет эта жизнь, они умрут и родятся снова. И смогут вернуть себе память. Если, конечно, захотят. Да, спящим было все равно, но не все равно было тому, кого в этой жизни звали Олегом.
   Первую неделю он прожил спокойно. Ни одного телефонного звонка от своих, ни единого электронного письма. Ну и что? В далеком 1978 в Лондоне тоже не было ни одного своего. Но там были другие проблемы. Все было по-другому в той, уже далекой прошлой жизни.
   Ничего. Пустота. Нет никаких материальных доказательств того, что все это было на самом деле. Все его друзья-нелюди спали. Никто не мог подтвердить того, что он сам -- бессмертный первого поколения Шай-Ама, принявший путь людей и живущий среди них уже тысячи лет. Ни одного доказательства. Ни единого.
   Все чаще и чаще ему стало казаться, что он болен. Да, болен. Это очень легко все объясняло. Не было никакой вселенской битвы света и Бездны, не было других бессмертных. И это можно было легко проверить. Попробовать подойти к любому из тех, кого он считал своими и заговорить о Крестовых походах, Карле Великом, испанской инквизиции XV века или о чем-нибудь подобном. Спросить, просто спросить, где ты был холодной, слишком уж холодной для западной Европы зимой 1405 года. Олег знал ответ заранее. В лучшем случае человек просто удивится такому вопросу. В худшем... О худшем варианте лучше было даже не думать.
   Все это легко можно было объяснить. Они, все его бывшие друзья, спят. И их в этой жизни даже он не в силах разбудить. А если нет? Если они действительно обычные люди? А все остальное является плодом его больного воображения. Он болен?
   Теперь это замечали уже все окружающие. Даже шеф на работе последнее время слишком часто стал спрашивать его о самочувствии. Конечно, после того случая, когда Олег, здоровый парень, буквально излучающий волю к жизни и оптимизм, потерял сознание прямо на рабочем месте.
   Потом это повторилось еще раз, и еще. Олег думал, что его все-таки уволят. Хотя прекрасно понимал, что такой человек, как он, был необходим его начальнику как воздух. Паранойя паранойей, а сколько раз он отводил беду от их фирмы? Чутье? Знание и логика? Это можно было называть как угодно. Но факт оставался фактом. У Олега Абрамцева не было ни одного прокола на работе. Любое дело, порученное начальником, было выполнено в срок и надлежащим образом. И сколько проходимцев, предлагавших компании неслыханные выгоды от сотрудничества, было легко разоблачено! И ни одно выгодное, хотя и казавшееся вначале нереальным предложение не было упущено.
   А сознание он продолжал терять с завидной периодичностью. Ему предлагали самых лучших врачей, но он все равно от них отказывался. Отказывался, потому что терял сознание от боли в плече, куда его во время Битвы ранил Посланник Абстрактного Зла. А это вылечить обычным врачам было не под силу.
   В первый вечер после Битвы он прижег рану своим Мечом Бездны и боль, казалось бы, ушла навсегда. Но прошло время, и боль вернулась. Вернулась совершенно неожиданно. И ему никто не мог не то что помочь, а просто понять и пожалеть. Все нелюди спали Конечно, боль не была постоянной. Он вполне мог работать. И редко, но бывал день, когда она вообще никак себя не проявляла. Но потом она возвращалась и начинала терзать плечо с новой силой. И когда боль доходила до предела, сознание не выдерживало, и он отключался. После обморока обычно становилось намного легче.
   Олег даже подумывал уйти с работы. Денег он поднакопил уже немало и смог бы какое-то время безбедно существовать. Но на работе переносить боль было намного легче, а мысль о том, что он останется один в четырех стенах, вызывала еще более сильные приступы боли.
  
   Олег ехал стоя напротив дверей. В стекле отражалось бледное, осунувшееся лицо человека лет двадцати семи. В длинных волосах - седая прядь, память о Битве и полученной ране. Поезд мерно грохотал колесами
  -- Станция Охотный ряд, переход на станцию... - проскрежетал монотонный голос.
   Двери вагона открылись, и Олег вышел на платформу. Была суббота, около трех часов дня, и поэтому народу было немного. Он медленно зашагал по направлению к переходу на станцию Театральная. Боль пришла внезапно. Олег потер левое плечо, прекрасно понимая, что этим он боль не утихомирит. "Только бы доехать до дома", - подумал он, прибавив шагу. Чего-либо глупее и унизительнее, чем грохнуться в обморок в метро, придумать было очень сложно.
   Между тем боль продолжала стремительно нарастать. С каждым шагом Олег чувствовал, как десятки маленьких гвоздей входят ему в плечо и уходят глубоко под кожу. Он прислонился к стене и закрыл глаза.
  -- Вам плохо? - спросила пожилая женщина, проходившая рядом.
  -- Нет, все нормально, - улыбаясь сквозь зубы, ответил Олег.
   Глаза начала заволакивать серая пелена. Олег выронил из руки сумку и стал медленно оседать на пол. Сознание погружалось во тьму, и Олег улыбнулся, зная, что с потерей сознания уйдет и боль.
  
  -- Да пьяный он или наркоман, - первое, что услышал Олег, придя в сознание, но глаза открывать не стал.
   Хорошо, что он медленно сползал на пол, прижимаясь к стене, иначе бы запросто мог разбить о каменный пол голову.
  -- Может, ему с сердцем плохо? - возразил женский голос.
  -- Ему-то? - усмехнулся тот, что назвал Олега пьяницей и наркоманом. - Посмотрите, какой бугай здоровый! Да и молод он, чтоб сердечко-то шалило.
   Олег приоткрыл глаза. Вокруг него толпился народ. Что ж, это было не удивительно. Желающих посмотреть на чужое горе всегда и везде хватало с избытком.
  -- Пропустите! Да пропустите же! Я врач! - раздался властный женский голос за спинами зевак.
   Услышав слово "врач", Олег стал быстро подниматься с пола. Сумку, слава Богу, никто не успел утащить. И он, встав на ноги и оправив одежду, уже собирался идти подальше от зевак.
  -- Постойте! - Женщина, назвавшаяся врачом, пробралась сквозь строй зевак и подошла к Олегу.
   На вид ей было тридцать с небольшим. На таких мужчины обычно даже не смотрят как на женщин. Была она небольшого роста, чуть полновата, черты лица грубые, чем-то даже похожие на мужские. Волосы коротко острижены и зачесаны назад. Одета в серый брючный костюм и легкий осенний плащ. Олег также заметил, что ни колец, ни сережек, ни каких бы то ни было еще женских украшений она не носила.
  -- С вами все в порядке? - спросила она.
  -- Не волнуйтесь. - Олег попытался изобразить доброжелательную улыбку. - Со мной все хорошо. Это не сердечный приступ, не эпилепсия. Я просто переутомился на работе, и у меня закружилась голова.
  -- Вы уверены? - нахмурив брови, спросила женщина.
   Голос у нее был резковатый, неприятный. Но это было не главное. Поняв, что по-настоящему не нравится ему в этой женщине, Олег вздрогнул. Женщина, не отрываясь, смотрела на его левое плечо.
  -- Что-то не так? - спросил Олег.
  -- У вас левое плечо в крови, - каким-то отстраненным голосом прошептала она.
  -- Что в крови? - переспросил Олег.
   Женщина, словно бы очнувшись ото сна, вздрогнула и посмотрела Олегу в глаза.
  -- Плечо в крови, - прошептала она. - Левое плечо.
   Олег посмотрел на женщину истинным зрением. Что-то с ней было не так. Хотя Олег сразу не мог понять, что именно. В истинном зрении докторша выглядела так же, как обычные люди. Единственное, но при этом кардинальное отличие заключалось в том, что у женщины не было ауры, наличие которой присуще любому живому существу.
   Такого Олег не видел никогда. Он попытался заглянуть в душу этому странному существу. Но едва углубился мысленным взором в ее сознание, как почувствовал головокружение. Ощущение было таким, словно он заглянул в бездонную пропасть. Пропасть, в которой было все и в то же время не было ничего. Очень похоже выглядели Слуги Бездны. Но Олег почему-то сразу понял: в данном случае это что-то совсем другое. Причем настолько другое, что он не мог подобрать этому название даже на своем родном языке.
  -- Что вы на меня так смотрите? - в словах женщины не было испуга. Скорее, это было похоже на удивление.
  -- Вы сказали про кровь на плече. Но у меня там нет никакой крови. Хотя...
  -- Что?
  -- У меня действительно в последнее время часто болит плечо. И притом именно левое. Вы, случайно, не народный целитель?
  -- Нет. - Женщина улыбнулась, но эта улыбка Олегу совсем не понравилась. - Я работаю в серьезном государственном медицинском учреждении.
  -- Ясно. Но почему вы все-таки сказали про плечо?
  -- Я не знаю. - Женщина нахмурилась - Просто иногда у меня бывает такое. Вижу, чего на самом деле нет. Наверное, это то же, что и у вас, переутомление.
  -- Вы уверены?
  -- Конечно. - Она еще раз улыбнулась. - Думаю, с вашим плечом все в порядке.
  -- Тем не менее, оно у меня болит.
  -- И давно это у вас?
  -- Уже три месяца.
  -- Ясно. Болям, случайно, не предшествовало никаких серьезных жизненных потрясений?
  -- У меня они постоянно. Так что мне трудно сказать, что именно могло повлиять.
  -- К врачу не обращались?
  -- Зачем? - пожал плечами Олег. - Я и так знаю причину этих болей.
  -- Вот как? И какова же она?
  -- Меня ранил туда мечом Посланник Абстрактного Зла. - Олегу уже надоела эта неприятная во всех отношениях женщина, и он решил прикинуться сумасшедшим.
  -- Причина не в этом, - как ни в чем не бывало ответила женщина.
  -- А в чем же? - Олег прищурился.
  -- Причина в вас.
  -- Вот как?
  -- Именно так.
  -- Кто вы? - неожиданно для себя спросил Олег.
  -- Послушайте, мне очень тяжело говорить, перекрикивая рев поездов. Тем более зал метро - не лучшее место для начала знакомства.
  -- Мы можем продолжить разговор наверху. Например, выпить где-нибудь кофе.
  -- Вот что... - Женщина снова нахмурилась. - Я после ночной смены и очень устала. Завтра воскресенье. Я готова уделить вам время во второй половине дня. Вас устраивает этот вариант?
   Это было сказано таким непререкаемым тоном, что Олегу ничего не оставалось, как просто кивнуть головой.
  -- Запомните или запишите мой домашний телефон...
   Олег достал из кармана пиджака маленькую записную книжку и записал телефон.
  -- Как вас зовут?
  -- Наталья Эдуардовна.
  -- Очень хорошо. По первым трем цифрам я определил, что вы живете где-то в районе метро Кантемировская. Так?
  -- Да.
  -- А я на Красногвардейской.
  -- Очень хорошо. Тогда нам по пути.
   Наталья и Олег перешли на станцию Театральная и сели в поезд. В вагоне ни о чем странном поговорить не удалось. Олег безуспешно попытался узнать, кто же такая на самом деле Наталья, но женщина, сославшись на усталость, отказалась разговаривать на эту тему. Разговор плавно перешел на отвратительную погоду, которая властвовала последние три дня над Москвой, затем оба вспомнили, какая чудная осень была год назад. После разговор зашел о государственной медицине и о том, что ее в общем-то ничего хорошего не ждет. Эту тему, как ни странно, завел Олег.
  -- Вот и моя станция. Звоните завтра.
  
   Она даже не спросила у Олега его имени. Она вообще ничего не спрашивала. Просто дала абсолютно незнакомому человеку номер домашнего телефона и попросила позвонить завтра.
   Олег уже давно понял, что случайных встреч в этой жизни, как впрочем и во всех других, не бывает. Всем от него было что-то надо, ведь он теперь снова Посланник Абстрактного Добра. И у него есть Меч Бездны, навсегда убивающий бессмертных. Его ученик отказался от бремени Посланника. Слишком быстро отказался. И перешел на сторону тени. Все старания Олега были напрасными. Теперь ему придется искать другого преемника. И теперь Меч Бездны снова у него. Но ведь все бессмертные в этом мире уснули. Или не все?
   Так все-таки, кто же была эта странная, не очень приятная и резковатая женщина по имени Наталья? Олег еще раз вспомнил о том, что ему удалось увидеть истинным зрением. Пропасть, огромная бездонная пропасть. И нельзя было понять, что же покоится на ее дне.
  
   Весь оставшийся день Олег провел сидя в интернете. Теперь, когда до его дома наконец-то добралась выделенная линия, находиться в сети можно было сколько душе угодно. Деньги теперь снимались за трафик, а не за время. На работе тоже есть быстрый интернет, но там слишком много работы. А дома можно было почитать сетевую прессу, просто бездумно посидеть в каком-нибудь чате, то изображая прыщавого парня, ищущего знакомства с девушкой, то еще кого-нибудь.
   Здесь можно было примерить любую маску. Главное, чтобы хватило фантазии. И еще это очень сильно отвлекало от болей в плече, которые решили взять реванш под вечер. И Олегу вспомнились слова его новой знакомой. "Причина в вас". Лежа на диване, под любимым клетчатым пледом, Олег думал о Наталье, и некрасивое женское лицо с нахмуренными бровями было последним, что он увидел, окончательно погрузившись в сон.
  
   Проснулся Олег раньше обычного. Даже музыкальный центр, призванный будить его в выходные дни в девять часов, еще не начал играть любимую мелодию. Спать больше не хотелось. Олег встал с кровати, прислушиваясь к своим ощущениям. Плечо болело, но не сильно. Олегу даже захотелось проделать несколько упражнений из шайтэ, очень древнего вида гимнастики. Этот комплекс упражнений показал ему один отшельник, живущий на краю миров. С тех пор во всех воплощениях Олег проделывал его каждое утро, поскольку подобные упражнения помогали восстанавливать в памяти боевые навыки, полученные в ходе тысячелетних перерождений. Пожалуй, впервые за долгое время Олег не делал шайтэ регулярно, боясь что какое-нибудь резкое движение вызовет сильный приступ боли.
   Умывшись и позавтракав, Олег решил позвонить новой знакомой, однако вспомнил, что она просила его не беспокоить раньше двенадцати. На часах было около десяти. Делать было абсолютно нечего. Олег уселся у компьютера, проверил почту, а затем загрузил текстовый редактор.
   О своем новом хобби Олег не рассказывал никому. Да, собственно, некому было уже рассказывать. Ведь то, что он сейчас пишет, могло быть интересно разве что его соплеменникам. Но они все спали. Подвигнула Олега на написание собственной книги, как это ни странно, другая книга. Небольшой роман в мягкой обложке, который привез из Нью-Йорка один бессмертный второго поколения. Автором романа был его давний друг по скитаниям бессмертный Шаграй.
   Едва Олег вспомнил о книге, как его тут же прошиб пот. Вот оно, доказательство того, что он не сошел с ума. Книга Шаграя, где мелким, едва различимым шрифтом на языке первого поколения было написано послание его друга. Олег вскочил с места и кинулся к полке. Но тут же на полпути остановился. Он отдал книгу бессмертному по имени Восточный ветер. А он, как и все остальные нелюди, спит, и книгу у него назад не забрать. Он просто не вспомнит Олега. Ведь все, что было связано с другими бессмертными, спящий нелюдь забывал напрочь. Если, конечно, кроме прошлых жизней их ничего не связывало. А с Восточным ветром их не связывало больше ничего.
   А может, и не было никакой книги, подписанной на языке бессмертных? Может, и это тоже плод его больной фантазии и не более того? Олег вздохнул и загрузил файл со своей рукописью. Писать он начал еще этой весной. Однако сделать успел не очень много. У романа не было единого стержня. Больше всего это походило на разрозненные отрывки, понятные лишь тому, кто знал, о чем вообще идет речь.
   Навык изложения связных историй с каждым новым перерождением утрачивался. Другим еще более неприятным препятствием был тот факт, что каждый раз он заново учился говорить на языке людей, которые его окружали. Собственно, заново он учился практически всему: начиная с того как правильно держать ложку и кончая тем, как вести себя в постели с женщиной. От прошлых воплощений оставались лишь яркие образы, воспоминания о некоторых событиях, которые по прошествии большого количества времени начинали путаться между собой.
   Глядя на экран, Олег усмехнулся. Это были отговорки, условия. И все они сводились к одному - к желанию поверить в то, чего на самом деле, возможно, не было.
   Навык правильно излагать мысли. Да еще в письменном виде. Любой выпускник литературного института справился бы с этим гораздо лучше, нежели он, проживший не одну тысячу лет. Это было парадоксально, но это было чистой правдой.
   Глядя на стройные ряды слов, расположившихся на экране, Олег вздохнул. Он хотел написать эпос. Эпос народа, о котором люди как в этом, так и в других мирах имеют очень смутное представление. Но людям не нужен чужой эпос, они предпочитают придумывать собственных богов, лепя их по своему образу и подобию. Хотя некоторые из придуманных божеств и являлись частью того народа, который описывал Олег. Но он хотел писать не о богах, а о народе Первых.
   Немного поработав с уже готовым текстом, Олег взглянул на часы: двадцать пять минут первого. Надо было звонить Наталье. Нет. Наталье Эдуардовне.
   Достав записную книжку, Олег поколебался. А надо ли? Собственно, что может быть у него общего с этой неприятной женщиной, работающей, по ее словам, в государственном медицинском учреждении? Олег тут же вспомнил, что у Натальи в отличие от всех нормальных людей отсутствовала аура. Затем он еще раз представил ту бездонную пропасть, которую увидел, заглянув в ее сущность. И потом, она увидела или почувствовала его боль в плече.
   Возможно, эта случайная встреча в метро было единственной связующей ниточкой между миром обычных людей, и миром таких, как Олег. Она сказала, что проблема в нем самом. Странно. Олег был готов услышать все что угодно, но только не это. Ведь он знал, почему на самом деле у него болит левое плечо. И еще, она так спокойно отнеслась к его словам о Посланнике Абстрактного Зла. Что она знала? Кто она? Ведь все остальные бессмертные спят.
  
  -- Алло! Можно мне поговорить с Натальей Эдуардовной?
  -- Да, это я.
  -- Наталья Эдуардовна, вас беспокоит Олег Абрамцев. Мы вчера познакомились с вами в метро. Помните?
  -- Да, Олег... Как вас по отчеству?
  -- Можно просто Олег.
  -- Хорошо. Вы хотите поговорить со мной?
  -- Да, - ответил Олег, совершенно не представляя, о чем ему говорить с этой женщиной.
  -- Тогда приезжайте ко мне. К трем часам вы успеете?
  -- Да. Ведь я живу не очень далеко от вас.
  -- Я помню. Записывайте адрес.
  
   Около метро Олег зашел в магазин и купил небольшой тортик. В гости к женщинам ходить с пустыми руками он не привык, а цветы и вино для данного случая, по его мнению, явно не подходили.
   Поднявшись на восьмой этаж семнадцатиэтажного дома, Олег позвонил в дверь. Хозяйка открыла даже не спрашивая, кто там.
  -- Разувайтесь и проходите.
  -- Это вам, - Олег протянул торт.
  -- Спасибо. Значит, будем пить чай.
   Едва Олег снял ботинки и сделал несколько шагов, как из кухни появился необыкновенно красивый кот. К котам Олег относился довольно прохладно. Ему больше нравились собаки, потому что больше всего на свете он ценил преданность. Но этот кот по необъяснимой причине понравился ему с первого взгляда.
   Конечно, как и все коты, он излучал самодовольство и шел, задрав хвост трубой и старательно делая вид, что пришелец в его владениях ему абсолютно безразличен. Кот был пушистым, дымчато-серым, и казалось, что он значительно крупнее своих сородичей.
   Заметив вышедшего из кухни кота, хозяйка расцвела в улыбке. Олегу на мгновение даже показалось, что в чертах лица Натальи появилось что-то привлекательное. Но лишь на мгновение.
  -- Томас, посмотри, кто к нам пришел в гости, - сказала Наталья без обычного для кошатниц сюсюканья. Женщина обращалась к коту, будто к человеку. - Как тебе наш гость?
   Кот посмотрел на хозяйку, мяукнул, а затем подошел к Олегу. Он обнюхал его штанину, затем потерся о нее и важно прошествовал в комнату.
  -- Кажется, вы ему понравились. - Наталья усмехнулась.
  -- Мне показалось совсем другое.
  -- И что же?
  -- Мне показалось, что кот сказал мне: "Ладно, так уж и быть, я потерплю тебя пару часов".
   Наталья рассмеялась. Причем ее смех показался Олегу довольно приятным. Трудно было поверить, что эта женщина может ТАК смеяться.
  -- Признавайтесь, у вас тоже есть кот?
  -- Увы, нет. Животное в моем доме - слишком большая роскошь. Я очень занятый человек. А что касается понимания языка животных, то основная ошибка людей заключается в том, что они априори ставят себя выше них.
  -- Браво, Олег. Вы начинаете мне нравиться. Прошу, проходите.
   Олег зашел в единственную жилую комнату и огляделся по сторонам. Довольно старая мебель. Кровать и тумбочка с маленьким телевизором отделены небольшой ширмой. Стены и потолок давно требовали косметического ремонта. Но главное было не в этом. В этой квартире были книги. Нет, не то слово. В этой квартире жили книги. Книги жили на столе и на полу, покоились на занимающих все стены полках. В основном это были старые, еще советские издания. Тома из "Библиотеки всемирной литературы", толстые фолианты философских трудов, полные собрания сочинений классиков русской и зарубежной литературы, учебники по медицине и биологии, филологии и иностранным языкам. В этом доме не любили книги -- их боготворили.
  -- Нравится? - заметив взгляд Олега, блуждающий по корешкам, спросила хозяйка.
  -- Да, - только и мог сказать Олег.
  -- Это еще не вся моя библиотека. Ее большая часть находится в квартире моих родителей.
  -- А можно мне посмотреть вон ту? - Олег указал на не очень толстую книгу, стоящую на одном из стеллажей.
  -- Какую именно?
  -- Вторая полка снизу, третья слева.
  -- Сейчас.
   Наталья взяла стул и полезла доставать книгу.
  -- Вот держите, - она бережно передала книгу Олегу.
  -- Не могу поверить!
   Олег не кривлялся, пытаясь польстить хозяйке, он действительно заинтересовался этой книгой.
  -- Первое издание "Исторических корней".
  -- Да, - Наталья была рада так, как любая другая женщина, которую похвалили за домашний уют.
  -- У меня есть последнее издание. Но как первое приятно подержать в руках...
  -- Вы интересуетесь филологией? - спросила хозяйка.
  -- Вообще я многим интересуюсь. Но Проппа решил перечитать в связи с попыткой написать роман.
  -- О чем?
  -- Это попытка смоделировать эпос. Эпос народа, который никогда не существовал.
  -- Этим баловались многие. Хотя бы, небезызвестный оксфордский любитель эльфов.
  -- Я знаю. Просто хотелось... В общем неважно, - Олег махнул рукой. - А вы... вы же врач! Мне всегда казалось, что врачи - люди... Хм... - Олег замялся.
  -- Узкой направленности - вы хотели сказать. Так?
  -- Да.
  -- Я думаю, что образ определенной профессии - это тоже миф. Вы согласны?
  -- Теперь не знаю, - Олег улыбнулся.
  -- А вы чем занимаетесь?
  -- Я по образованию экономист. Работаю в одной не очень большой компании. Занимаюсь очень многим, в двух словах и не скажешь.
  -- А в свободное время пытаетесь создать креативный миф?
  -- На самом деле этим я стал заниматься только три месяца назад.
  -- Пойдемте на кухню.
   Кухня для однокомнатной квартиры была довольно большая. Даже здесь на столе лежали книги, а над столом и софой висела полка с фолиантами.
  -- Сейчас я поставлю чайник.
  -- Какая прелесть! - не лукавя, сказал Олег.
   Чайник был действительно замечательный. Огромный, чугунный, черный от копоти. Казалось, он уже пережил не одно поколение хозяев.
  -- Вам правда нравится?
  -- Да. Возле такого чайника очень хорошо собираться большой компанией и смотреть, как язычки пламени снизу подогревают его. - Сказав это, Олег тут же резко замолчал.
  -- Что вы?
  -- Да нет, ничего.
  -- Вы не обидели меня. Все верно. Я действительно не очень симпатична, да и к тому же, довольно резковата в суждениях. Таким людям, как я, раньше было бы очень сложно найти себе друзей.
  -- Почему "раньше"?
  -- Потому что сейчас есть интернет.
   Олег сразу же вспомнил о компьютере, стоявшем на столе в жилой комнате. Причем судя по корпусу он был достаточно современным.
  -- Вы считаете, что интернет действительно может помочь найти друзей?
  -- Конечно. Даже мне он помог. Я, правда, в сети не так давно. Около двух лет. Но у меня уже есть свой литературный форум. У меня дома проходят реальные встречи форумчан, которые собираются у этого самого чайника. Иногда даже трудно всех здесь уместить. Вы удивлены? Только честно?
  -- Да. Мне почему-то показалось, что вы любите уединение.
  -- Так и есть. Я живу одна. Нет. Не одна, еще есть Томас. Я не люблю кому-то навязываться и мне не нравится, что кто-то бывает слишком навязчив в общении со мной. В интернете с этим проще. Хочешь - отвечай на письмо, а хочешь - нет. И не обязательно звонить каждый день и спрашивать как дела. К тому же я не люблю пустого трепа. Мне нравится говорить о литературе, о медицине, психологии. В общем, я получаю от интернета все, что мне нужно.
  -- Я вас прекрасно понимаю. Хотя лично я сижу в сети, чтобы убить время.
  -- Это печально. Кстати, можете курить прямо здесь, - хозяйка поставила перед Олегом пепельницу.
  -- Откуда вы узнали, что я курю?
  -- Не знаю, - растерянно пожала плечами хозяйка квартиры, - Я очень часто, особенно в последнее время, стала замечать, что многие вещи я просто знаю. Точнее сказать, я знала их всегда. Открываю книгу, читаю ее и понимаю: я это уже знаю, даже знаю, чем все закончится. Хорошо, что мне доставляет удовольствие сам процесс чтения и язык автора, в особенности, если это кто-нибудь из великих. Как, например, Толстой или Достоевский.
   Олег вернулся в прихожую и достал из кармана плаща трубку и пачку с табаком.
  -- Трубку курите? Это очень стильно, - хозяйка дома поставила перед Олегом дымящуюся чашку с чаем и блюдце с кусочком торта.
  -- Спасибо, - поблагодарил Олег, выпуская клуб ароматного трубочного дыма. А вы не курите?
  -- Нет. Хотя некоторые мои коллеги дымят как паровозы и неоднократно пытались привить мне эту пагубную привычку. Но меня останавливало только одно.
  -- И что же?
  -- Мне противно все то, что привязывает человека к себе. Алкоголь, табак, наркотики. Даже кофе. Хотя признаюсь, грешна. Кофе изредка пью, особенно когда суточное дежурство. Да и алкоголь...
  -- Какой же медик без спирта? - усмехнулся Олег.
  -- Действительно, - хозяйка дома тоже улыбнулась. - Кстати, можете звать меня просто Натальей. Только умоляю: никак не сокращайте это имя.
  -- Договорились.
  -- Да, кстати, торт вкусный. Спасибо.
  -- Это вам спасибо, что пригласили меня в гости.
  -- Мой долг помогать людям, если они нуждаются. Я ведь врач.
  -- А я что, по-вашему, нуждаюсь в помощи?
  -- Думаю, да.
  -- У нас с вами произошел очень странный разговор в метро. - Олег наконец-то решил перейти от пустой болтовни к делу.
  -- Вполне обычный разговор, - пожала плечами Наталья.
  -- Я, кажется, нес какую-то ерунду...
   Познакомившись поближе, Олег начал жалеть, что сказал про Меч Бездны и Посланника Абстрактного Зла. Хорошо, если Наталья просто не расслышала этого из-за грохота поездов.
  -- А мне показалось, что вы говорили довольно серьезно. Вы, кажется, сказали, что вас ранили в плечо мечом.
  -- Да, - Олег вздохнул.
   Его надежды на то, что Наталья не расслышала его в метро, не оправдались. А ведь он всего-навсего хотел прикинуться сумасшедшим. Вот и все. Хотя и говорил он чистую правду.
  -- Мне не очень удобно это вам предлагать. Но все-таки я могла бы посмотреть рану.
  -- Поверьте, не стоит.
  -- Вы стесняетесь?
  -- Нет, что вы. Просто вы не увидите на теле даже следа.
  -- Но хотя бы шрам должен был остаться.
  -- В зримом мире вы не увидите ничего.
  -- Почему?
  -- Это очень трудно объяснить.
  -- А вы попытайтесь.
  -- Боюсь, что после этого вы будете считать меня сумасшедшим.
  -- Я еще ничего не услышала, поэтому не могу делать никаких выводов заранее. Так все-таки...
  -- Хорошо. Я расскажу вам. Только вы прежде ответьте мне на один вопрос.
  -- Смотря какой.
  -- Почему вы сказали, что причина во мне, а не в ране и не в Мече?
  -- Я же говорила вам, что каким-то непостижимым для меня самой образом знаю ответы на многие вопросы.
  -- Хорошо. Но боюсь, это будет длинная история. Я постараюсь быть краток. И очень надеюсь, что это не будет звучать слишком невероятно. И еще... У меня нет никаких материальных доказательств, что я говорю правду.
  -- Тогда почему вы хотите рассказать мне это?
  -- Потому что нахожусь в безвыходной ситуации. С каждым днем боль донимает меня все сильнее. И тут появляетесь вы и говорите, что причина во мне, хотя я знаю, что причина в другом. Но вы говорите это с такой уверенностью, будто знали это всегда. И потом, я уже не раз убеждался, что на неразрешимый вопрос нередко существует самый простой, но в то же время самый невероятный ответ. К тому же вы сами...
  -- Что - я?
  -- У вас нет ауры. Это невероятно, но это действительно так.
  -- Ауры? - переспросила Наталья.
  -- Ну да. В этом мире изучение ауры пока что является псевдонаукой. Но в будущем... Понимаете, аура есть у любого живого существа. Даже у вашего кота она имеется. Просто у людей она... В общем, в русском языке очень мало подходящих слов. Но суть не в этом. Я пока что еще не встречал живых существ без ауры ни в этом, ни в других мирах. Так просто не бывает.
  -- Я, кажется, начинаю припоминать кое-что из нашей первой встречи. Вы на меня тогда как-то очень странно смотрели. Что Вы тогда увидели еще кроме того, что у меня нет ауры?
  -- Это трудно описать обычными словами. Мне показалось, что я заглянул в пропасть.
  -- Пропасть... Что ж, интересно. Вы разбираетесь в хиромантии?
  -- Нет. Никогда не интересовался этим.
  -- Но все-таки. Перед тем как мне рассказывать что-либо, что, по вашим словам, может вызвать у меня сомнения в вашей нормальности, посмотрите на мою ладонь. - Сказав это, Наталья встала и, подойдя к Олегу, протянула ему правую руку.
   Рука Натальи больше походила на мужскую. Пальцы толстые и короткие. Но удивило Олега совсем не это. Да, Олег никогда не занимался хиромантией. Однако знал одно: у бессмертных всех трех поколений полностью отсутствовали линии жизни и судьбы.
   А на руке Натальи не было вообще никаких линий. Нет, конечно, какие-то черточки, дуги и перекрестия все-таки были. Но это был обман. Маскировка для какого-нибудь излишне любопытного взгляда. Иногда бывает, что художники стилизуют узор под арабскую вязь. Не знающему арабского кажется, что это что-то обозначает. Но любому носителю языка хитрые переплетения линий в восточном стиле покажутся полной бессмыслицей, которую просто невозможно прочитать. Олег не умел читать по рукам, но за множество своих воплощений он видел сотни тысяч рук и знал, как на самом деле должны выглядеть линии, по которым опытный хиромант может сказать о человеке практически все.
  -- У вас чистая рука. - Олег посмотрел в глаза Натальи, и она не отвела взгляда.
  -- Вы первый человек, который мне об этом говорит.
  -- Я не человек, - Олег улыбнулся.
  -- Вы человек, Олег. По крайней мере сейчас. Рассказывайте свою историю.
   Олег набил трубку и начал рассказ.
  
  
  
   Начать было непросто. Олег помнил, как тяжело обычно бывает говорить со смертными о своей истинной сущности. Иногда случалось, что он, живя бок о бок с какой-нибудь смертной женщиной, никогда не рассказывал ей о том, кто же он на самом деле. Они жили вместе десятилетиями и, состарившись, умирали. Его смертная жена уходила положенным человеку путем, а Олег рождался снова.
   И дело было даже не в том, что люди не хотели поверить в то, что с ними с начала времен живут те, кто вечно остаются на земле лишь меняя тела. Нет. В это люди как раз могли поверить. Просто люди всегда считали себя хозяевами Земли, а высшим силам, которые находились где-то далеко, поклонялись чаще всего из страха. Смертные никогда не смогут принять как данное, что в их мире есть кто-то, кому уготована лучшая доля. Они что-то не успеют, а у существ из иного народа впереди вечность. По этой причине сознание людей, как правило, отказывалось принимать информацию о бессмертных.
   Бывало, что в пылу дружеских или любовных чувств Олег открывал людям правду о себе. В средние века это обычно кончалось застенками инквизиции, которая была уверена, что им овладел бес. В нынешнее время его могли принять за сумасшедшего.
   С Натальей все оказалось не так просто. Налицо были признаки, отличающие ее от нормального человека. Но в то же время, и это Олег чувствовал особенно остро, она была смертной и жила один раз.
   Наталья оказалась благодарным слушателем. Она не перебивала Олега, не задавала глупых вопросов и не делала удивленных глаз. Она лишь изредка поднималась из-за стола, чтобы в очередной раз наполнить чаем чашку Олега. В пепельнице постепенно образовалась внушительных размеров горка пепла.
   А Олег все курил. Курил и говорил. Он не был мастером устной речи. Рассказ у него получался сбивчивый и очень запутанный. Он то рассказывал о вечном противостоянии между Богом и сатаной, которое бессмертные первого поколения называли Великой Игрой, то о втором поколении, которое не имело бессмертных тел и вынуждено было рождаться в людских телах. Затем Олег начал говорить о себе и о том, как однажды он решил стать смертным, но вынужден был бесконечно перерождаться подобно второму поколению. Он перечислял свои многочисленные перевоплощения, мысленно переносясь, то в Испанию XVI века, то в Палестину XII, то в Англию середины XX. За окнами почти стемнело, когда Олег дошел до Великой Битвы.
  -- Зло, сделанное людьми во всех мирах, не исчезает бесследно. С каждым веком оно накапливается и становится все сильнее и сильнее. Однажды оно осознает себя как личность. Остановить его может только один из бессмертных. Его называют Посланником Абстрактного Добра. Прежде чем им стать, он должен пройти серьезную подготовку. Потом обычно происходит Битва между злом, осознавшим себя личностью, и Посланником. Пока зло еще ни разу не одерживало победы. И что будет, если оно победит, неизвестно. После же Посланник ищет себе Преемника. И он становится новым Посланником и ждет следующей Битвы. Предыдущим Посланником был я. Преемник, которого я выбрал, сложил с себя полномочия, не пробыв Посланником и года. Теперь я снова Посланник и на моем бедре висит незримый Меч, который может убивать даже бессмертных.
  -- Значит, рана, о который вы говорили, была получена от меча Посланника Абстрактного Зла?
  -- Да. Но я ее прижег своим Мечом и она больше не болела. Но теперь... Теперь она болит снова.
  -- Это неважно, - Наталья вздохнула.
  -- Что?
  -- Все это неважно. И ваши воплощения и Великая битва - все это ерунда.
  -- То есть вы мне не поверили? - Олег улыбнулся.
  -- Поверила. Увы.
  -- Почему увы?
  -- Потому что то, что с вами происходит, - это очень печально. И лично я бы не хотела для себя такой участи. Я не хочу быть чьим-то рабом.
  -- Даже рабом Божьим?
  -- Тем более. Вы рабы, рабы своего бессмертия. Вы живете прошлым, а оно играет с вами в жестокие игры, убеждая в том, что, к примеру, грязное и ужасное средневековье было на самом деле эпохой благородных рыцарей.
  -- Я так не думаю.
  -- Сейчас нет. Но вы постоянно сравниваете то, что у вас было, с тем, что вы имеете сейчас. Ведь вам хотелось бы вернуться в Палестину с армией крестоносцев?
  -- Пожалуй, да. Лучше всего у меня получалось воевать. Но армия сейчас другая.
  -- Та же самая, Олег. И вы это сами прекрасно знаете. Просто вы стали другим. И уже не можете, как раньше, маршировать в строю. В каждом новом воплощении на вас накладывает сильный отпечаток место, время, семья и друзья.
  -- Но я могу общаться с теми, кто тоже был свидетелем событий далекого прошлого.
  -- На Земле их нет. Вы один такой.
  -- Вы имеете в виду спящих?
  -- Как хотите их называйте. Вы теперь единственный, кто все помнит. А если говорить точнее, то вы вообще один такой. Других таких нет... - Наталья на секунду задумалась, - Да, они были, но ушли куда-то, в какое-то закрытое место. Ученики хозяина Вселенной.
  -- Вы и про Подмастерьев Господа Бога знаете?
  -- Я же вам говорила, что знаю все.
  -- Это легко проверить.
  -- Проверяйте, если хотите. - Наталья пожала плечами.
   Прежде чем задать следующий вопрос Олег подумал о том, что Наталья слишком уж легко поверила в то, что он не человек. Да она и сама была, мягко говоря, большим исключением из правил. Но все-таки. На полке Натальи не было фантастики. Сама она вряд ли была романтиком. В такую историю поверила бы разве что студентка, читающая в метро очередную сагу о драконах и эльфах, но не взрослый, серьезный человек, пусть даже и умеющий непостижимым для себя образом отвечать на любые вопросы. На любые ли? Есть вопросы, на которые могли ответить очень и очень немногие бессмертные.
  -- Кого перевозит Паромщик?
  -- Он перевозит бессмертных первого поколения, уставших от Великой Игры.
  -- Куда он их везет?
  -- Туда, где зажигаются новые звезды.
  -- Нуэран Эл Шайа. Так Первые называют это место.
  -- Ну да, - Наталья пожала плечами, - Еще вопросы?
  -- Это первая Великая Игра?
  -- Игра всегда одна. Это очередной ее раунд.
  -- Чем же закончился?
  -- Он закончился ничьей, но сатана был очень близок к поражению. Думаю, отсюда пошли и все легенды о низвержении князя тьмы.
  -- Ладно. А куда ушел предыдущий Посланник?
  -- Он пока не стал Мастером.
   Наталья отпила чая и виновато улыбнулась Олегу.
  -- Я теперь верю Вам, Наталья. Действительно верю. Потому, что на последний вопрос смогли бы ответить только двое. Знаете, кто они?
  -- Да. Это вы и Господь Бог. Больше никто не знает о Договоре.
  -- Невероятно. - Олег стал набивать трубку и заметил, что у него дрожат пальцы. Ведь о Договоре не знал больше никто. - Кто вы, Наталья?
  -- Я человек, - женщина улыбнулась гостю.
   От этой улыбки Олега пробрал озноб.
  -- Вы ведь тоже человек, Олег. А люди... Они, знаете ли, бывают разные, - она вновь улыбнулась.
  -- Вы имеете в виду нашу плоть и кровь.
  -- Да.
  -- А если взять то, что внутри?
  -- А что там внутри? - усмехнулась Наталья.
  -- Нечто. Люди это нередко называют душой.
  -- У меня нет души. - Наталья посмотрела в глаза Олегу. - Ведь вы сами говорили, что пытались заглянуть мне в душу. Что вы там увидели?
  -- Пропасть. Пропасть, но не Бездну. По крайней мере, мне бы очень хотелось в это верить. Потому что не так давно я уже встречал одно существо, у которого не было души.
  -- Если сравнить Вселенную с живым организмом, то таких, как я, можно сравнить с некими бактериями, которые работе всего организма вряд ли мешают, но и пользы от них не так много. Они просто в нем живут, вот и все.
  -- Но ведь зачем-то они существуют. У всего в этом мире есть цель.
  -- Знания. Мы накапливаем знания. Нас не так много, и мы живем один раз без права посмертия или возрождения. У нас нет души. Но, умирая, мы передаем все накопленные нами знания, и они становятся доступными всем живущим из нашего племени. Там образом мы и знаем обо всем на свете.
  -- Но жить всего лишь один раз... Это...
  -- По-вашему страшно?
  -- Да.
  -- Ничуть. У нас другое восприятие мира. Вы судите о нас со своей колокольни.
  -- Возможно. Но почему вы не считаете себя Божьими тварями?
  -- А почему бы и нет? Мы собираем информацию, чистую информацию без домыслов и суждений. Беспристрастно. А можно ли быть беспристрастным, если ты служишь кому-то, исполняешь его волю?
  -- Думаю, можно.
  -- А я так не думаю. Да и Бог. Он сделал нас независимыми от него. Конечно, кроме беспристрастности это нам ничего не дает. Но...
  -- Что но?
  -- Все-таки приятно не быть ничьим рабом, даже рабом Божьим.
  -- Вы богохульствуете, Наталья.
  -- Ничуть.
  -- Вы еще скажите, что вы не верите в Бога.
  -- Нет, не верю. Я знаю, что он есть. А верят пусть в него те, кому он действительно нужен.
  -- Странно, почему даже я не встречался до сих пор с вашим народом?
  -- Встречались. Только мы были незаметными для вас. Вот и все. Теперь пришло время познакомиться.
  -- Значит, пришло. Так вы действительно можете помочь мне с болями?
  -- Я постараюсь.
  -- Каким образом? Вы попытаетесь мне помочь вашей Силой?
  -- Да нет у нас никакой особенной силы. Мы в этом плане мало чем отличаемся от обычных людей.
  -- Тогда как вы собираетесь мне помочь? Неужто просто советом?
  -- Нет. В чем ваша проблема?
  -- В болях, которые не дают мне спокойно жить.
  -- Что, по-вашему, имеет более важное значение -- боль или причина боли?
  -- Конечно же, причина.
  -- Правильно. Если бороться исключительно с болью, то ее можно победить лишь на время. Если же найти причину боли, то ее можно победить навсегда.
  -- Так в чем же проблема?
  -- Я уже говорила. Проблема исключительно в вас. В вашей личности.
  -- Я вас не понимаю.
  -- Хорошо. Постараюсь объяснить доступно. Вы слышали о таком явлении, как фантомные боли?
  -- Конечно, слышал. Иногда бывает, что человеку отрубают ногу, а она у него все равно болит.
  -- Да, вы правильно меня поняли. Боль у вас не в плече, а в голове, - Наталья постучала указательным пальцем себе по лбу. - Ведь вы сами мне говорили, что рана у вас давно зажила.
  -- Так и есть.
  -- Фантомные боли могут возникать при сильном стрессе, перерасходе жизненных сил, также их может вызывать депрессия.
  -- Депрессия? У меня? - Олег улыбнулся. - Да знаете ли вы, сколько одних только смертей своих друзей я пережил, скольких людей убил сам? Своими руками. Сколько выпало на мою долю лишений? Да и эта жизнь оказалась не сахаром. Я же не опустил руки. Я продолжаю жить, вот даже книжку стал писать. Какая депрессия? Да мне поспать иногда некогда. Депрессия, она от безделья возникает.
  -- Не всегда.
  -- Но это же человеческая болезнь. Психическая. А у меня другая психика, я не человек.
  -- Хотите сказать, что у вас другое строение мозга?
  -- Нет.
  -- Тогда почему бы и нет? У вас когда-нибудь болел желудок или зубы?
  -- Болели.
  -- Так почему тогда у вас не может быть депрессии, скажем, с фантомными болями. Почему нет?
   Олег растерянно пожал плечами. Действительно, почему?
  -- Но почему тогда именно плечо?
  -- Да может что угодно заболеть. Вот вы думали все время про рану в плече. Так ведь?
  -- Да, периодически я вспоминал.
  -- Тогда понятно. У меня в медицинской практике был случай, когда у пациента болел глаз. Он перенес на нем три операции. Глаз не проходил. Он уже хотел удалить его. К счастью, он попал ко мне.
  -- Простите, а что у вас за медицинская специализация? - вдруг решил спросить Олег.
  -- Я психиатр.
   Какое-то время Олег молча смотрел на Наталью, а затем громко засмеялся. Он смеялся так сильно, что у него из глаз потекли слезы. Наконец успокоившись, он посмотрел на Наталью:
  -- Боже мой! Не удивительно, что вы не считаете меня сумасшедшим. Вам про странников из других миров приходится слышать почти каждый рабочий день. Особенно ввиду увлечения современной молодежью фантастикой и оккультизмом.
  -- Бывает и такое. В последнее время достаточно часто. Но вы не шизофреник.
  -- Почему? - Олег улыбнулся.
  -- Потому что в рассуждениях человека, больного шизофренией, очень часто нарушены причинно-следственные связи. В ваших же рассуждениях все более чем логично.
  -- Но ведь все равно в глазах психиатра я выгляжу сумасшедшим.
  -- Вам еще раз показать мою руку?
  -- Нет.
  -- Забыли разговор десятиминутной давности?
  -- Нет.
  -- Хотите, чтобы я вам помогла?
  -- Хочу. Наверное, хочу. Но вы санитаров-то сейчас не будете вызывать? - Олег улыбнулся
  -- Олег, вы же взрослый человек! Какие санитары?! Сейчас, чтобы положить человека в психиатрическую больницу, необходимо заявление родственников. К тому же, больной должен представлять угрозу для окружающих или для себя. Вы подходите под это описание?
  -- Я так не думаю. Значит, все-таки болезнь? Странная, человеческая болезнь. И редкая, наверное.
  -- Почему же редкая?! Да ею у нас добрая пятая часть населения земли страдает. Ходит по врачам, а нужно к нам обращаться, к психиатрам. Когда обычная медицина болезни не находит, а человек продолжает чувствовать себя плохо, то ему надо обращаться к психотерапевту. И ничего обидного в этом лично я не вижу. Каждый третий американец ходит к психоаналитику.
  -- А у нас в России нет на это ни денег, ни времени. Да и специалистов, пожалуй, нет.
  -- Специалисты есть. Наша психиатрическая школа до сих пор считается самой сильной в мире. А если бы у нас были деньги... Ладно, я отвлеклась. Что касается вас. Лично я у вас вижу скрытую депрессию и фантомные боли. Это лечится.
  -- Как?
  -- Медикаментозно, как и большинство известных науке болезней.
  -- Вы сможете выписать мне рецепт?
  -- Рецепт я вам, Олег, выписать смогу. Но...
  -- Что но?
  -- Дело в том, что лекарства, которыми лечатся психические заболевания, весьма своеобразны. Положительного эффекта можно достигнуть лишь индивидуально подобрав набор лекарств в строгой дозировке. Мы называем это схемой. Причем с первого раза подобрать нужные лекарства не сможет даже самый опытный врач-психиатр. Поэтому больному необходимо, чтобы лечащий врач наблюдал его каждый день. К тому же, некоторые лекарства принимаются не в виде таблеток, а с помощью капельницы. К тому же, у этих лекарств есть некоторые побочные эффекты. Например, довольно многие из них вызывают сонливость.
  -- К чему вы клоните, Наталья? - нахмурившись, спросил Олег.
  -- Я предлагаю вам лечь в больницу.
  -- В психушку? - Олег улыбнулся.
  -- Это не совсем психушка. Точнее сказать, совсем не психушка. Это научно-исследовательский институт.
  -- Да как его ни назови! Там же лечатся душевно больные люди, алкоголики и наркоманы. Да стоит мне только с ними пообщаться, так мне еще хуже станет. Да и вообще, не люблю я больницы. Наталья, я все понимаю. Труд, особенно труд врача не бывает бескорыстным. Я готов вам платить деньги, причем довольно приличные, если вы будете лечить меня частным образом.
  -- Дело не в деньгах, Олег. Просто в больнице я смогу вам лучше помочь, вы будете все время под присмотром. Иногда бывает, что некоторые лекарства вызывают обратный эффект. И нужно будет срочно отменять препарат. Вы взрослый человек и понимаете, что идеальных врачей не существует. Как и идеальных лекарств. Потом я вам уже говорила про капельницы. В домашних условиях их ставить сложно.
  -- Но все равно, даже если учесть тот факт, что без больницы мне никак не помочь, то все равно мне становится жутко только от одной мысли, что я сам себя добровольно упеку в психушку.
  -- Да никакая это не психушка! - Наталья повысила голос, - Это обычная больница и к тому же там есть разные отделения. Буйные и агрессивные больные изолированы, алкоголики и наркоманы тоже лечатся отдельно. А люди с депрессией, тревогой, болями лежат совсем в другом месте. Это больше похоже на дом отдыха. Есть телевизор, номер неплохой. Кормят правда так себе, но жить можно. К тому же никто не будет запрещать вам выходить в город, гулять. У нас от переутомления лечились многие известные артисты, телеведущие и бизнесмены. К тому же там вы спокойно можете работать над романом.
  -- А долго мне придется лежать в больнице?
  -- Обычно курс длится около месяца. Можем выписать больничный. Да, лечение у нас платное.
  -- А что сейчас бесплатно?! Ладно, Наталья, я вынужден согласиться с вами и лечь в больницу. Когда это можно сделать?
  -- Да хоть в понедельник.
  -- Лучше во вторник - мне нужно уладить дела на работе.
  -- Договорились, значит во вторник.
  -- Наталья!
  -- Что?
  -- Я очень надеюсь на то, что все рассказы о других мирах останутся только между нами.
  -- Конечно. Тем более к вашей болезни это не имеет никого отношения.
  -- Почему?
  -- Да, просто мне кажется, что у вас проблемы с самовыражением, да еще и одиночество гложет. Это важнее, нежели события вековой давности.
  -- Вы так думаете?
  -- Конечно, - Наталья улыбнулась. - Я как вас первый раз увидела в метро, так сразу и поняла, что у вас депрессия.
  -- Странно, мне всегда казалось, что выявить психические отклонения можно только в ходе долгой беседы.
  -- Да нет у вас никаких отклонений, Олег. Вы просто одинокий, усталый человек, который еще вдобавок занимается самокопанием.
  -- Но ведь на мне лежит бремя власти, мне не до угрызений совести или чего-нибудь подобного.
  -- Сказать вам, сколько у нас перебывало политиков?
  -- Думаю, что много. Я вообще читал, что неординарность и психические расстройства очень близкие соседи.
  -- Не только соседи, но и друзья, - Наталья рассмеялась. - Ладно, мне не хочется вас выпроваживать, но все-таки придется. Мне завтра очень рано вставать.
  -- Хорошо. Тогда я вам в понедельник вечером позвоню.
  -- Договорились.
   По дороге домой Олег старался не думать обо всем, что ему довелось увидеть и услышать в доме Натальи. Но разум, сам того не желая, возвращался к разговору на кухне. Олег не хотел ложиться в психушку, а тем более в какое-то странное НИИ. К тому же он до сих пор сомневался в том, что у него действительно депрессия и что причина его болей более прозаична, нежели он привык считать.
   Прямо в подъезде его настиг приступ, и он едва смог доковылять до своей квартиры. Несмотря на то, что у Натальи он только пил чай, есть ему не хотелось. Да и время было уже позднее. Половина двенадцатого. Завтра надо было рано вставать. Олег лег в кровать, укрылся любимым пледом, принял позу, в которой меньше всего болело плечо, и постарался уснуть. Заснул он очень быстро - рассказывая о себе и о своей жизни, он потерял много сил. А ведь это была только маленькая толика того, что с ним происходило. Завтра предстоял тяжелый день: разговор с шефом.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". Легенда о Подмастерье и Первом народе
  
   Он шел сквозь тьму. Он не знал, сколько уже идет так и как давно начался этот путь. На его сапогах была сверкающая пыль, похожая на алмазную крошку. Плащ с изображением солнца был испачкан копотью и кровью. На поясе висели ножны с мечом.
   Он не помнил своего имени. Его прошлое было похоже на бесконечную, непроглядную тьму, через которую он шел. Но впереди был Свет, яркий, манящий. И он шел на этот Свет. Он шел к Свету. Иногда ему казалось, что еще немного и он достигнет источника Света, и он шел, упрямо шел сквозь тьму, но Свет все удалялся от него.
   И тогда он понял, что мало физических усилий, чтобы достигнуть источника Света. Еще нужна воля, сильное желание дойти. Дойти сквозь непроглядную тьму. Но как он ни старался, но не мог вспомнить своего прошлого. И ни символ солнца на плаще, ни доспехи, ни меч ничего не могли сказать ему о том, кем он был, что злого и доброго совершил. Однако он откуда-то знал, что меч - орудие убийства таких же как он. Доспехи хранят от меча. А солнце - это огромный яркий диск, который освещает землю.
   Его память хранила еще множество образов и понятий: огонь, вода, лес, горы. Он даже помнил то, что он был не один такой. Там было много подобных ему. Были мужчины и женщины. И еще они старели и умирали. Может быть, он тоже умер? И куда теперь идет его дух? И что же все-таки случилось там, за порогом вечной тьмы? Он чувствовал: случилось что-то очень страшное. Страшное не только для него, но и для всех таких же как он. Кто старел и умирал. Может быть, то место, где он жил, там, где восходил и заходил огненный диск, изображенный на его плаще, исчезло? Его поглотила тьма. И ничего больше не осталось кроме тьмы и далекого и недостижимого Света. Воин продолжал идти дальше.
   Когда он понял, что только воля приведет его к Свету, он заметил, как Свет стал стремительно приближаться к нему.
   Это было небольшое пространство посреди тьмы. Воин понял, что свой меч и доспехи он видел только благодаря этому Свету. И осознал он, насколько велик тот Свет, если он может пронзить все пространство бесконечной тьмы.
   Сначала яркий Свет ослепил его. Но со временем он смог свободно смотреть на него и увидел переливающийся множеством цветов водопад, а рядом с ним стоял такой же как он человек. Он был высок ростом, не носил ни бороды, ни усов. Его светлые волосы были коротко подстрижены. Воин почему-то сразу понял, что человек этот не стар. Но, посмотрев ему в глаза, идущий сквозь тьму тут же отвернулся, не имея силы выдержать взгляд стоящего у сверкающего водопада.
   Заметив воина, стоящий у водопада внимательно посмотрел на него, затем печально улыбнулся и вздохнул. Воин стал внимательно разглядывать его, стараясь не встречаться с его пронзительным взглядом. Белые просторные одежды. Его руки. Воин засмотрелся на руки человека в белом.
   На первый взгляд они были такие же, как у него. Но было в них что-то. Что-то особенное. Это были очень красивые руки, с длинными тонкими изящными пальцами. И воин подумал тогда, как должно быть прекрасно то, что будет сделано этими руками.
  -- Кто я? Скажи мне, кто я? - воин сам не ожидал, что заговорит, но что это за язык и откуда он знает его, он не понимал. Все его прошлое лежало за границей кромешной тьмы, сквозь которую он шел к Свету.
  -- Я могу ответить тебе, но знание о твоем прошлом сейчас принесет тебе только горе.
  -- Горе? - переспросил воин.
  -- Да. За границей тьмы у тебя была великая скорбь и боль. И ты ушел оттуда, вырвался из того места и пришел к Свету. Не бойся, твоя память не исчезла, и когда придет время, ты вспомнишь все, что было с тобой до того, как ты начал свой долгий путь через тьму
  -- Но я даже не помню своего имени! А я знаю, что именно для таких как я это очень важно. Только не помню, почему.
  -- Потому что имя - это отражение твоего я. Но не бойся, я тебя дам новое имя. Я также предвижу, что тебя нарекут еще множеством имен.
  -- А я не потеряю себя среди этих имен?
  -- Не потеряешь, ты обретешь себя.
  -- Кто ты? И почему ты так много знаешь?
  -- Мне ведомо все, потому что я Мастер.
  -- А кто такой Мастер?
  -- Мастер - это тот, кто умеет созидать сущее из тьмы.
  -- А что это за тьма? Откуда она?
  -- Она была всегда. Всегда, сколько я себя помню. И я назвал ее Бездной. Она суть неупорядоченное. И она стремится быть всегда такой и хочет уничтожить сущее. Это мой враг, мой вечный враг. И, я надеюсь, твой тоже.
  -- Я почему-то знаю, что уже встречался с ней. - Воин сжал рукоять меча. - Мне кажется, что я уже воевал с ней. Но как мы можем находиться в Бездне?
  -- Мы вне ее. Мы живые, мы обладаем разумом и волей. И это отделяет нас от Бездны.
  -- Но если Бездна зло, то почему ты окончательно не уничтожишь ее?
  -- Бездна - часть мироздания. Если уничтожить Бездну, то погибнет и сущее. Бездна - это глина, из которой я воплощу свой замысел. Я Мастер и мое призвание творить.
  -- И что ты хочешь творить?
  -- У меня есть замысел. Хочешь, я расскажу тебе о нем? Я здесь один и никто пока не слышал о нем, мне некому рассказать. Но я не нуждаюсь в слушателях, просто я знаю, что эти знания необходимы тебе. Ты ведь все время смотришь на мои руки. Я знаю почему. Ты ведь думаешь, что можно создать этими руками? Ведь так?
  -- Ты прав, Мастер. Расскажи же мне о твоем замысле.
  
   И Мастер рассказал воину о своем замысле. Он говорил, и перед глазами воина оживали образы, но воин не знал, что едва он встретил Мастера, как тот вложил в его сознание язык, на котором будут говорить его первые творения. Этот язык нельзя выучить, потом что дается он только Мастером.
   Воин увидел множество миров, которые будут созданы. Мириады сверкающих огней, маленьких солнц осветят и согреют их. И он видел в замысле строгий порядок всему. Ибо каждая вещь, казалось бы абсолютно бесполезная на первый взгляд, имела свое назначение в замысле Мастера.
   Воин увидел как придет в замысел первый бессмертный народ, а затем второе поколение, их дети, а вместе с ними и смертные, те, кого назовут людьми. И их доля будет отличной от доли бессмертных. Воин увидел и великого противника, которого задумал создать Мастер, чтобы миры стали Великой Игрой, а в борьбе двух Великих воплотится часть замысла. Он видел многое, но не все было понятно ему и это разжигало еще большее любопытство в воине.
  -- Я бы тоже хотел стать таким как ты! - с восхищением проговорил воин. - Я вижу, как велик и прекрасен замысел твой, и мне бы так хотелось и самому измыслить, а затем воплотить нечто подобное.
  -- Ты хочешь много, слишком много. - Мастер улыбнулся. - Но для меня нет ничего невозможного. Вот видишь, источник, выпей из него и ты сможешь творить из Бездны сущее сам, без моего вмешательства.
  -- Но у меня пока нет замысла. Я не знаю, что из того, что я могу измыслить, будет благом, а что злом. Да, я могу обрести дар творить самостоятельно, но что я буду с ним делать, не имея такого прекрасного замысла, какой есть у тебя?
  -- Что ж, видимо, я не ошибся в тебе, когда вывел на Свет. Ведь знай, это я вел тебя сквозь тьму от той боли, что на время забыта. Я вижу блеск в твоих глазах, вижу жажду познания. И ты произнес мудрые слова: нет творения без замысла. Но скажу я тебе: не будет творения и без опыта. Поэтому я говорю тебе: стань моим Подмастерьем. Учись, постигай мой замысел, придет время -- и ты сможешь творить сам. Но помни, помни всегда, что ты в ответе за свои творения.
  -- Но ведь, если я буду смотреть на исполнение твоего замысла со стороны, то не смогу в полной мере осознать и понять его. Мастер, позволь мне быть не только учеником твоим, Подмастерьем, но и частью твоего великого замысла.
  -- Ты мудр, ты действительно мудр. Да будет так. Но готов ли ты к лишениям, к страданиям ибо не познав горя, ты не познаешь радости, не сделав зла, ты не поймешь, какое счастье приносит добро? Я хочу провести тебя по всему замыслу моему, чтобы ты в полной мере осознал его. И тогда ты вернешься ко мне и мы снова поговорим с тобой о моем замысле. А потом ты будешь пить из источника.
  -- Но что ждет меня кроме горя и радости, добра и зла? Что ждет меня? Кем я буду в твоем замысле?
  -- У тебя будет длинный путь. Очень длинный путь. Сначала ты будешь с моим Первым, бессмертным народом. Ты будешь творить в замысле моем вместе с ними. Но предрекаю тебе, что наступит время и ты уйдешь на путь людей. И там будет больше скорби и боли, но и больше понимания замысла моего. Ты будешь воплощаться в разных людях и помнить прошлые воплощения. Но это будет не скоро. Сначала тебя ждет путь народа Первых. Ты пройдешь все пути замысла моего, и познаешь и добро, и зло, и будешь совершать их, но в конце пути все равно придешь к Свету. И помни: боль и радость, любовь и ненависть, роскошь и лишения. Все от меня будет. Ибо только так ты познаешь мой замысел. Ты готов пойти на это и пройти этим нелегким путем? Ведь только познавший самую глубокую скорбь и боль способен на милосердие. А без милосердия и любви, нет замысла и нет творения. Так ты готов пострадать ради познания замысла?
  -- Я готов заплатить за знания и понимаю, что плата будет велика.
  -- Что ж, ты сказал. Ты будешь нередко скорбеть о бремени пути своего, но ты должен всегда помнить, что все, что происходит с тобой - это часть пути. От меня все это будет.
  -- Я готов.
  -- Что ж, тогда смотри. Ибо сейчас я буду воплощать часть своего замысла и ты будешь свидетелем этого.
   Подмастерье увидел, как глаза Мастера засветились каким-то ярким, непостижимым светом. Затем Мастер повернулся к нему спиной, расставил в стороны руки, и Подмастерье почувствовал, насколько могущественной была сила, заключенная в его новом учителе. Сила, заключенная в Мастере, постепенно освобождалась. И тогда оглушительно и торжественно прозвучали во тьме слова: "Да будет!"
   На глазах изумленного и восхищенного Подмастерья из Бездны стало рождаться сущее и мириадами звезд засверкали будущие миры. На мгновение Подмастерью почудилось, что вся сотворенная Мастером Вселенная напоминает идеально правильную доску с черными и белыми клетками, над которой в задумчивости склонился игрок, ожидая, когда придет его противник и они начнут игру.
  -- Что ж, ты слышал о моем замысле и теперь ты видел его воплощение. По-прежнему ли ты хочешь быть со мной, учиться у меня? Не испугался ли ты?
  -- Я был зачарован зрелищем работы твоей, Мастер, и даже когда я слышал о замысле твоем, я не мог предположить, что его воплощение будет столь величественным.
  -- Это только начало воплощения моего замысла, только начало, мой ученик. Многое же предстоит воплотить первому народу, который я создам вскоре. Но сейчас я устал и мне нужен отдых. А дальше я продолжу воплощение замысла своего.
   Мастер отдыхал от трудов и беседовал с Подмастерьем своим. И многое он открыл ученику своему, что неведомо было никому из народа Первых. Но наказал Мастер Подмастерью хранить эти знания в тайне, ибо не пришло время другим знать все.
  -- И тебе я не открываю до поры всего замысла своего, но узнаешь ты все со временем. День за днем ты будешь жить и постигать замысел мой, но принесет его понимание тебе не только радость, но и великую скорбь. Ведь тот, кому открыто больше, всегда будет одинок даже среди своего народа. Таков удел тех, кому ведомо более других.
   Отдохнув от первых трудов своих, Мастер продолжил работу. И создал он бессмертный народ, коему не ведома была ни смерть, ни старость. Наделил Мастер их силой и знаниями и нарек каждому имя его. Ведь Первые не рождались, но были только сотворенными. В замысле Мастера дети Первых стали другим народом, живущим по своим законам.
   Подмастерье же стал одним из народа Первых и жил среди них, говорил на их языке и подчинялся их законам и обычаям. И некоторым из народа первых было открыто знание о том, что среди них живет Подмастерье, но кто из них Подмастерье, ученик их Творца, достоверно не было ведомо никому. Говорили мудрейшие из народа Первых, что узнать его можно по глазам, печальным от знаний, которые передал ему Мастер. Но у многих Первых со временем стали столь же печальные глаза ибо тяжесть бремени замысла легла на их плечи. Но о том будет сказано здесь позднее.
   Говорили также мудрые из народа Первых, что не один Подмастерье живет среди них и хранит сокровенные тайны и завет свой с Дай-мэ-раком, ибо так Первые называли Мастера. Но сколько всего учеников у Творца, кто они и откуда пришли и как их распознать среди прочих Первых, доподлинно не известно никому, даже самым мудрым из народа Первых. Говорили только, что все они рано или поздно ушли путями людей.
  
   И было так... Стояли они перед Творцом и смотрели удивленными глазами на сверкающие повсюду разноцветные огни, смотрели на Творца своего. Глаза их были наполнены любопытством и желанием знать все, что окружает их. Были все они молоды и красивы, а женщин и мужчин было поровну среди них. Они говорили друг с другом на прекрасном, немного шипящем языке, который был им дан по праву творения. И называли они друг друга тэ-лай-а, что на их языке значит люди.
   Но не были они людьми, потому что даны им были бессмертные нестареющие тела и если даже погибали они в сражениях, то возрождались снова, пройдя через грань мира, где умирали.
   Но со временем их ясные, полные радости взгляды сделались печальными от перенесенных скорбей и лишений и от того, что некогда единый народ был разделен согласно Правилам игры: одни выбрали путь Света, другие - тени, прочие стали их судьями, выбрав путь знания.
   Говорят, что каждому из них было свое предназначение. И предназначение это явилось через облик, в котором увидели они Творца своего в тот час, когда были сотворены из Бездны. Кто видел Творца бродячим певцом, сжимающим в руках музыкальный инструмент, кто воином, облаченным в доспехи, с мечом на поясе, кто видел в нем человека преклонных лет, воздевшего вверх руки и будто бы вещающего что-то перед огромной толпой, а кто видел просто некоего странника, бредущего все время по дороге и меняющего одежду и облик свой. И видевших вечного странника было большинство. Ибо Первые менялись, хотя происходило это у них не так быстро как у людей. Ведь Первому народу была дана вечная жизнь в замысле Творца.
  
   Стояли Первые вокруг своего Творца и внимали его речам. Но Творец открыл им далеко не все, что было предначертано им в замысле его. Потому что хотел, чтобы многое первый его народ постиг сам. Он до поры не открыл им ни их предназначения, не рассказал им о втором поколении и о путях людей. Но поведал он им много о Великой Игре и о том, что Первым дОлжно быть созидателями миров, которые станут частью замысла Великой Игры.
   Внимали его словам Первые с благоговением и счастьем, но не знали они тогда, что в вечном скитании их народа будет скорби больше нежели радости, что сердца их станут тверды как камень, ибо только так можно нести на своих плечах скорбь сотен миров, сотен лет. Ибо ничего не дается даром, и цена за могущество, власть и вечную молодость была заплачена Первыми по праву творения. И цена эта была - вечный путь в скорби от бремени его.
   И вняв словам Творца, разошелся по сущему первый народ. Кто ушел в одиночестве, кто по двое, по трое, а некоторые и большими группами. И бродили они так во тьме, среди сверкающих огней. А пути их между тем складывались в один, единый путь, который был назван Дорога Первых, и по ней впоследствии они могли ходить короткими путями меж сотворенных миров. Но то место, где сверкающий всеми красками источник ниспадает из ниоткуда в никуда, где слышен голос поющей Бездны и где можно было увидеть Творца их во плоти, навсегда был потерян для народа Первых.
   Спустя прожитые века многие из них и вовсе забыли о том, как говорили с Творцом Великой Игры, ибо память немилосердна даже к тем, кто живет вечно. И все забывается, но остается лишь путь вперед. И свой путь через века, через радости и скорби, вперед, к совершенству духа, Первые называли раймэ, что на их языке значит дорога предназначения.
  
   Мудрые говорят, что Первые были созидателями миров сущего и люди, пришедшие в мир, нередко называли их богами, строили в их честь храмы и возносили им молитвы. Но все это было не нужно народу Первых, ибо не в молитвах и храмах была их сила, но в сотворенных ими мирах и в сути Великой Игры, в противостоянии Света и тени.
   И если в древние времена люди и Первые жили бок о бок и говорили о многом, то потом бессмертный народ стал пребывать среди людей незримо для них, открывая лишь избранным из смертных часть своих замыслов. Но то было спустя многие и многие века после того, как Первые ушли от Творца и пошли своими путями, постигая Вселенную, а через нее и замысел Творца, которого они называли Дай-мэ-раком.
   Мудрые из народа Первых говорят также, что не все Первые были созданы Творцом, но некоторые стали частью их народа по воле Творца, но число их было невелико и имена их были сокрыты для большинства из народа Первых. Называли таких шайа-гул, что на языке Первых значит " прошедшие сквозь тьму". И говорили, что то немногие избранные, которые заключили некий завет с Творцом и стали Подмастерьями. Говорили также, что на плечи их ляжет намного больше и скорбей и невзгод и что судьба Подмастерьев отлична от судеб народа Первых и от судьбы людей.
  
   Глава 3. Встреча "старых" друзей
  
   Вслушиваясь в мерный стук колес электрички, Олег почувствовал, что нервозность постепенно отступает. На его долгом жизненном пути было множество потрясений, которые он сумел достойно пережить. В конечном итоге, ничего уж такого страшного не случилось. Было бы гораздо страшнее, если бы Посланник проиграл Битву или отказался от Меча, когда начали появляться первые признаки воплощения Посланника абстрактного зла. Об этом он подумал, еще когда Игорь сломал Меч. Но сейчас эта мысль показалась ему еще более обнадеживающей и оптимистичной.
   Вглядываясь в лица дачников, спешащих к своим "фазендам", вслушиваясь в смех молодых людей с большими рюкзаками, стоявших почти у самого выхода, Олег в который раз поймал себя на мысли, что никто и никогда не поверит ему, никто кроме своих.
   Любой нормальный человек назвал бы его и таких как он сумасшедшими. С виду обычные люди, имеющие нормальные российские паспорта, в которых был отмечен их реальный физический возраст, на самом деле были старше, чем земное человечество. Людям было трудно, практически невозможно поверить в то, что осенью 1999 года, в тот самый злополучный год зверя, написанный вверх ногами, действительно чуть не случился конец света и он, Олег, имел к этому самое непосредственное отношение.
   Зло. Зло, пусть даже самое пустяковое на взгляд обычного человека, никуда не исчезает, оно накапливается во Вселенной и рано или поздно посредством Бездны воплощается в чудовище, ищущее выход из тонких миров, чтобы начать уничтожение Вселенной. И только носитель Меча Бездны может встать у него на пути.
   Олег скосил взгляд на место напротив, где сидел молодой человек и читал какой-то фантастический роман. На обложке был изображен воин, который на фоне сюрреалистического пейзажа разрубал страшное чудовище, лишь отдаленно напоминающее человека. Из ослабевшей руки монстра падал сломанный меч.
   Да, именно так все и было. Пейзажи тонких миров очень похожи на то, что рисуют некоторые художники, которые, сами того не зная, бродят во сне по этим самым тонким мирам.
   Все просто: светлый рыцарь убивает чудовище и спасает мир. Критики напишут, что это один из многочисленных фэнтезийных романов, ничем не отличающийся от многих других. И будут правы, потому что ничего нет прозаичнее, чем борьба добра со злом и спасение мира. Нищета, размолвка любимых для простых людей гораздо важнее, чем судьбы мира.
   Такие как Олег ничем не отличались от простых людей, а все странные события в их жизни можно было списать на обычные невероятные совпадения, которыми насыщена жизнь любого человека. Сила, или как ее называют люди, магия, не осязаема, ее нельзя увидеть, нельзя потрогать руками, ее можно только чувствовать и, конечно же, пользоваться ею.
   Объявили остановку. Олег подхватил спортивную сумку, которая тут же призывно зазвенела. Вместе с ним со своего места встал молодой человек лет двадцати с небольшим, в левое ухо которого был вставлен наушник. Олег давно привык к присутствию этого молодого человека, который ходил за ним словно тень. Это было всего лишь одно из многочисленных подтверждений того, что он не спятил и не придумал сам для себя войну света и тени. Наблюдатель, ходивший за ним по городу, был реальностью.
   Олег знал, что с незапамятных лет существует Орден Наблюдателей, обычных людей, чью психику изменяли психотропными средствами. Они видят мир почти так же, как соплеменники Олега. Наблюдатели собирают информацию о них и при этом не скрывают этого от "объектов наблюдения".
   Но им запрещено не только вмешиваться в дела соплеменников Олега, но даже и "заговаривать с объектами наблюдения" - это предписывает им инструкция. Но страха эти люди у соплеменников Олега не вызывали, потому за самыми высокими чинами этого ордена стояли бессмертные, находящиеся посередине двух противоборствующих лагерей: света и тени. Именно им наблюдатели обязаны всеми сверхсовременными достижениями химии и электроники, которые серые, как их называли светлые и темные, принесли из мест, весьма отдаленных от Земли. Принесли в своей памяти, пройдя через бесконечную череду смертей и рождений.
   На перроне его встречал Белый Волк. Олегу было приятно, что его встретил кто-то из своих и ему не придется идти два километра по проселочной дороге. Белый Волк был на машине.
  -- Все уже знают, - бросил он Олегу, пока они шли к машине Андрея. Андреем звали Белого Волка среди людей.
  -- Что ты по этому поводу думаешь? - спросил Олег, следя за малейшими изменениями мимики своего соплеменника.
  -- А что тут думать?! - пожал плечами Андрей. - Слабак!
   Для Белого Волка эти слова были самым страшным ругательством. Все прошлые жизни он провел на войне, как и большинство мужчин - соплеменников Олега. Именно в войнах в прошлом вершились судьбы этого мира. Теперь же... Теперь Белый Волк отказался от военного ремесла.
   Нынешняя армия была не по вкусу многим из соплеменников Олега. Они уже лет двести, а многие и больше служили в армии только во время войн. В остальное время терпеть маразм современных ВС, которые не занимаются военной подготовкой, а " вообще Бездна знает, чем занимаются" - как говаривали многие, им было не по вкусу. Кто-то еще служил по контракту в армиях крупных держав, но таких было мало. Многие решили восполнить пробелы в знаниях, перечитать книги, да и вообще отдохнуть от ратных дел. Все отчетливо понимали, что хоть война за души людей все равно идет, эпоха глобальных войн уже миновала.
   Белый Волк занимался частным извозом на свой старенькой "Тойоте", но работал не на износ, как многие частные таксисты в Москве. У него была своя квартира, и ему не надо было платить деньги за аренду. Вечера он просиживал за стратегическими компьютерными играми или ходил в один из рок-клубов, наслаждаясь творчеством групп, играющих средневековую музыку. Семьи у него не было. Бесконечная череда женщин, сменявшихся в его квартире с завидным постоянством, его вполне устраивала.
   Ему было тридцать четыре физических года, он носил длинные волосы, забранные в хвост на затылке, был крепко сложен и при случае мог легко ввязаться в пьяную драку в каком-нибудь клубе. Хотя на прожженного рокера он вовсе не походил. Он, как и большинство его соплеменников, одевался скромно и неброско, стараясь не выделяться из толпы. И лишь длинные волосы, знак принадлежности к современной творческой интеллигенции, да массивные ботинки на высокой подошве могли привлечь внимание стороннего наблюдателя к его скромной персоне.
  -- Как зверь? Бегает? - спросил Олег.
  -- Куда ему деться? - усмехнулся Андрей, вставляя ключ в замок зажигания. - Конь лучше, душевнее я бы сказал. Хотя в машине что-то есть от зверя, она будто живая, если к ней по-человечески относиться.
   Машина Белого Волка всегда была идеально чистой. Хозяин не жалел никаких денег на мойку и относился к машине так, как будто это действительно был боевой конь.
  -- Ты не переживай, Олег, подонок он, так все говорят, наши. Уж прости меня, какой был раньше человек князь Тонкред, который едва услышал, что сарацины, отступая, хотят храм Рождества Господня разрушить, собрал своих и сразу после штурма Иерусалима туда по самой жаре пошел, еще и суток не прошло со взятия города.
  -- Помню, - Олег вздохнул. - Ты, кстати, откуда эту историю знаешь?
  -- Откуда? - усмехнулся Андрей. - Я книжек сейчас много читаю, пытаюсь все переосмыслить. Для многих эта жизнь - подведение итогов.
  -- Откуда ты знаешь, что Мэрдак был Тонкредом, что это именно его воплощение?
  -- Откуда?! - Андрей задумался, - Он сам мне рассказывал. Давно...
  -- Он спал. - Олег удивленно посмотрел на соплеменника. - Он спал до этого воплощения.
  -- Как - спал?!
  -- Так, - просто ответил Олег. - Он спал до лета 1999 года.
  -- Ты что меня, за дурака держишь?! - обиделся Белый Волк.
  -- Нет, - ответил Олег спокойно. Он уже нашел объяснение странной нестыковке.
  -- Тогда я не понимаю...
  -- В веке пятнадцатом я какое-то время жил в Гренаде и подружился там с одним парнем, веселым балагуром и, как водится, вечным студентом. Нередко мы с ним крепко напивались. И однажды он начал говорить про нас, про смерти и рождения. В общем, обычная история исповеди незнакомцу, из-за которой по причине неумеренного пития так часто раньше попадали в лапы инквизиции. Наутро он ничего не помнил и не поддавался ни на какие намеки. Это было очень странно, и я долго ломал голову, пока не понял, что во время сильного опьянения он как бы на время просыпается, а утром его истинная сущность снова засыпает. Я не стал его будить, сам не знаю почему. Мне тогда показалось, что он в один день из весельчака превратился бы в уставшего от жизни неудачника. Он был очень талантлив, творил, черпая образы из подсознания, из своей спящей памяти и считал это озарением свыше. Если бы он проснулся, он бы писал совсем другие стихи, а может, и вообще перестал бы творить.
  -- Что с ним потом стало? - заинтересованно спросил Белый Волк.
  -- Я встречал его потом в Нью-Йорке почти перед самой второй мировой. Я приезжал туда из Германии, где тогда родился. Эпоха джаза и все такое. Он в огромных количествах глотал бензедрин и напивался дешевым виски. Но на рояле играл так, что собирал всегда полные залы, хотя от инструмента его нередко оттаскивали в полнейшем беспамятстве.
  -- Ты его в нынешней Москве встречал?
  -- Да. И ты его, быть может, пару раз видел где-нибудь на Арбате или на Октябрьской. Он иногда играет по небольшим клубам, но это бывает очень редко. Деньги всегда вызывали у него отвращение.
  -- Я понял, о ком ты. - Белый Волк улыбнулся. - Я думал, он человек, ведь когда истинная сущность кого-то из нас засыпает, он выглядит в точности как человек и его нельзя распознать даже в истинном зрении. Что ж, я догадывался. Не думаешь его будить?
  -- Зачем? - Олег пожал плечами. - Он счастлив. Когда настанет время, он сам проснется. Он не бежит и не прячется, он просто живет. Для того чтобы сочинять музыку, не надо помнить, что тебе много тысяч лет. Так и Мэрдак, небось, просыпался изредка, а потом сам не помнил, что говорил. Но когда проснулся совсем, еще хуже стало.
   Машина остановилась около аккуратного, выкрашенного в зеленый цвет заборчика. Белый Волк вышел, достал из багажника сумку, печально вслушиваясь в позвякивание спрятанных в ней бутылок.
  -- Через полтора часа еще одна электричка будет, и я, клянусь песками Палестины, никого не буду больше встречать, пусть тащатся сами. Дорогу всем объяснили.
  -- Сам же подрядился.
  -- Ну да, - пожал плечами здоровяк. - Почему б своих не встретить? А народ за воротник стал закладывать еще два часа назад, не дожидаясь остальных. Умеренно пока, но все равно мне завидно. - Он скорчил серьезную гримасу, рассмеялся и хлопнул Олега по плечу.
   Олег тоже рассмеялся и с не меньшей силой хлопнул по плечу Андрея. Они никогда не были близкими друзьями, но относились друг к другу уважительно и случаев, когда вытаскивали друг друга из беды, было немало. Андрей, хоть и соплеменник, но второго, младшего поколения, немного побаивался Олега, несмотря на то, что оба они играли на стороне светлых. Он прекрасно знал, что Олег свой парень, простой и не высокомерный, и что, подобно полководцам древней Эллады, он держится со своими солдатами наравне, и храбрость для него важнее, чем древность рода. Таких любили простые воины и ненавидела знать. Но незримая дистанция лежала между Олегом и всеми, кто его знал. Даже между теми, кто помнил его с тех незапамятных времен, которые историки называют ранним средневековьем.
   Олег оглядывался по сторонам. Это был типичный дачный кооператив, члены которого когда-то работали в одном НИИ. Таких было довольно много в ближнем и дальнем Подмосковье, и коттеджные поселки с серьезной охраной и шлагбаумами их пока не вытеснили.
   Сборище проходило на даче, принадлежащей Серой Чайке, Киаль-ри на языке первого поколения соплеменников Олега. Это была женщина, чье лето давно миновало. Она успела выйти замуж за смертного, который был физически старше ее на пятнадцать лет, именно ему изначально и принадлежала дача.
   Александр Николаевич, так звали ее мужа, умер в самый разгар перестройки и реформирования НИИ, которому он отдал свои лучшие годы. Его жена, пережившая и повидавшая гораздо больше, чем ее муж, сумела сориентироваться в сложной ситуации и, умело распорядившись приватизационными чеками, создала ЗАО, и НИИ пусть и не в прежнем ключе, но все-таки продолжал работать и даже приносить прибыль.
   Она была доцентом, он был ее научным руководителем. Он не любил в ней излишнюю прагматичность, а она просто любила его. Любила, как могут любить смертных женщины второго поколения.
   Еще года три назад она хотела снести старый деревянный двухэтажный сруб и поставить каменный дом. Но рука не поднялась. Поэтому дом просто утеплили, внутри сделали капитальный ремонт, и теперь она наслаждалась здесь покоем, уступив квартиру дочери-студентке. Серая Чайка прекрасно водила машину и любила рано вставать. Поэтому весь путь до работы занимал у нее не более часа.
   Но дом и участок, на взгляд обычного человека, такие уютные и ухоженные, в истинном зрении представлялись крепостью. Серая Чайка хоть и принадлежала ко второму поколению, но даже по меркам Олега была очень старой. Второе поколение уступало по Силе первому, но Серая Чайка с лихвой компенсировала это знаниями, вынесенными из разных миров. В истинном зрении дом сиял серебристо-серыми переливами. Он охотно принимал и серых, и светлых, и темных, если они приходили с добрыми намерениями. Но для Слуг Бездны вход на территорию дачи мог запросто оказаться волчьей ямой.
   Олег отворил калитку и вместе с Белым Волком вошел на участок. Он почувствовал, как защита, созданная Силой, которой владели серые, мягко коснулась его сознания и поприветствовала. Олег знал, что здесь ему будут всегда рады, как впрочем и в доме многих других бессмертных. Однако Олег не очень любил ходить в гости, предпочитая общаться на своей территории.
   Хозяйка и гости расположились на лужайке у входа в дом. Сама Серая Чайка сидела в шезлонге, укутанная в клетчатый плед. Ее постаревшее лицо напомнило Олегу мраморное изваяние эллинской богини. Ни один мускул лица не дрогнул, когда она медленно повернула голову и встретилась взглядом с Олегом.
   Только когда Олег подошел к ней и, наклонившись, поцеловал ей руку, едва заметная улыбка коснулась ее губ.
  -- Здравствуйте, Ольга Дмитриевна!
  -- Ну, здравствуй, Олежек! - ответила она, и во взгляде ее читалась фраза: "Знаю! Сочувствую!"
   Гости - около двух десятков - столпились вокруг круглого столика, вынесенного из дома. Рядом дымился мангал. Разговаривали все очень тихо, даже смеялись тихо. Сказывалась давняя привычка: не привлекать внимания посторонних.
   Однако постороннему наблюдателю все равно показалось бы очень странным, что на этой старенькой даче собрались люди самого разного возраста (от семнадцати до пятидесяти с лишним) и самого разного социального статуса. Парень в кожаной рокерской куртке пил пиво прямо из горлышка бутылки и внимательно слушал, что ему говорит немолодой полноватый мужчина, одетый в классическую тройку. Красивая девушка, одетая в топик и джинсы в обтяжку, беспечно болтала с какой-то дамой в роговых очках, сильно походившей на преподавательницу ВУЗа. При этом чопорная дама чему-то все время посмеивалась, а молодая оставалась серьезной.
   Олег на мгновение прикрыл глаза, и увидел собравшихся в истинном зрении. Это было похоже на пикник аристократии старых времен. Камзолы, расшитые золотом, плащи, шпаги и мечи. Но во всем этом великолепии превалировали только три цвета: серый, черный и белый, которые были равномерно распределены между собравшимися.
   В истинном зрении уже успевшие постареть лица снова молодели, тела вновь становились стройными и привлекательными. И только две фигуры в истинном зрении оставались некрасивыми: две женщины, обоим под тридцать, обе миловидные, улыбчивые. Но физические уродства уж слишком сильно бросались в глаза и не сглаживались истинным зрением. Та, что пониже, была горбата, у той, что повыше, была родовая травма руки - левый локоть вывернут наизнанку. Если бы не эти две досадные детали, девушек можно было даже назвать привлекательными.
   Они могли навести иллюзию для прочих бессмертных, которые никогда не увидели бы истинные сущности женщин такими, какими они есть на самом деле. Но Олег когда-то, очень давно научился смотреть через любые иллюзии, внушенные подобными существами. Хотя эти девушки и были самыми величайшими мастерами иллюзий.
   Большинство подобных Олегу, живущих сейчас на Земле, знало, что существует всего лишь два поколения бессмертных. Первое поколение, та малая часть великого народа Первых, что приняла пути людей и теперь жила и перерождалась в стареющих людских телах, и второе поколение - их дети, которые никогда не имели бессмертных тел, и путь бесконечных перерождений был положен им изначально.
   Но лишь единицы знали, что есть и третье поколение, рожденное от браков между вторыми. Среди соплеменников Олега считалось, что от брака вторых рождаются обычные люди, пусть и наделенные необычными способностями, но после смерти они все равно уходят путями смертных. Однако изредка от подобных браков рождались третьи. Случалось это крайне редко. Третье поколение - это последняя, вырождающаяся ветвь бессмертных. И как знак этого вырождения - физические уродства, которые несли как бремя все третьи из перерождения в перерождение.
   Первые создавали изначальные миры в эпоху, когда Вселенная была еще молода; вторые - свои, вторичные миры. Третьи же были хозяевами тонких миров, которые располагались в зыбкой грани между мирами, а нередко являлись и частью какого-нибудь мира, их теневым отражением, иллюзией, по которой во снах бродят поэты, музыканты и художники, думая, что эти миры рождены их фантазией.
   Тонкие миры хоть и не осязаемы, но реальны. В них свои законы, и существа из этих миров нередко враждебны людям. Третье поколение чувствует себя там лучше всего. Никто, даже Олег не знал, как они на самом деле выглядят в тонких мирах, как передвигаются по ним. Однако Олег знал больше других. Однажды совсем в ином мире третий стал его другом, и он узнал много о последнем поколении, которое могло ходить по снам людей и бессмертных и даже строить и изменять части тонких миров. Но над миром плотским они практически были бессильны и только мощные иллюзии были им самой надежной защитой.
   Поймав на себе взгляды двух изувеченных от рождения женщин, Олег улыбнулся. Они еле заметно кивнули в ответ, и в их взглядах Олег прочел желание поговорить наедине.
  -- Дружище! - раздался громкий голос у самого лица Олега.
   Он вздрогнул и мгновенно переключился на нормальное зрение. В лицо его пахнуло пивным перегаром, и перед его глазами выросла фигура высокого черноволосого парня в кожаной рокерской куртке. Под курткой была красная майка с символикой НБП и надписью "Коси и забивай!". Вокруг лба располагалась бандана с анархической символикой. Молодой человек был уже навеселе, но пока сохранял устойчивое положение. Поприветствовав Олега, он тут же полез к нему обниматься, однако Олег, обычно холодный и сдержанный, не смог сдержать радости. И обнял того, кого не видел уже более века.
   Никто и никогда в здравом уме даже не смог бы предположить, что этот молодой человек, одетый в кожанку, армейские берцы, этот явный приверженец одного из самых радикальных молодежных движений, был не кем иным, как сэром Джорджем Гордоном Байроном собственной персоной.
   Если бы биографии этих двух людей, принадлежащих совершенно разным эпохам, странам и культурам, сопоставил умный историк или литературовед, он бы нашел общие параллели в дерзких выходках молодого Байрона в Палате лордов и регулярном участии в демонстрациях некоего гражданина РФ Костикова Евгения Степановича, имевшего бессчетное количество приводов в милицию и лишь по какой-то странной, непостижимой воле рока до сих пор не привлекавшегося к уголовной и административной ответственности.
  -- Ну вот, друг мой, правильно я сделал, что не пошел на майскую демонстрацию. Мне бы там, как водится, набили морду, а потом забрали в милицию. А если бы этого не случилось, то я после демонстрации напился бы с идейными соратниками и меня бы все равно забрали в милицию. Судьба неизбежна! Миром правит рок! Как ты меня узнал? - спросил бывший великий поэт, поняв по взгляду Олега, что тот признал его прежнее воплощение.
  -- Тебя трудно с кем-либо перепутать, сэр Джордж. - Олег смотрел на старого знакомого и улыбался.
   Практически у всех бессмертных, кто достаточно долго жил на Земле, было хотя бы одно воплощение, которое людская история признала значимым для цивилизации. Но случались времена великих потрясений, когда время и история призывали чуть ли не всех бессмертных вмешиваться в ход событий. Так случилось и в веке девятнадцатом, поэтому прошлые жизни по крайней мере двоих, стоявших на этой лужайке, были подробно изучены историками и литературоведами.
   Два поэта и два бунтаря, прошедшие с тех пор через несколько смертей и новых рождений смотрели друг на друга уже другими глазами, но не другими взглядами.
  -- Ты не намного меня пережил-то! - наливая Олегу пива, усмехнулся Женя. - Всего на два года. А я ведь хорошо помню нашу короткую встречу в Лондоне. В каком году это было?
  -- Неважно, - Олег улыбнулся.
  -- Пожалуй. Я потом читал твою эпитафию. Погоди, дай-ка вспомнить:
  
   В стране, от родины далекой,
   Убитый грустию жестокой,
   О нем сказал Европе грек:
   "Друзья свободы и Эллады -
   Везде в слезах в укор судьбы,
   Одни тираны и рабы
   Его внезапной смерти рады"
  
  -- Пафосно, конечно же. Но ты простым слогом писать не любишь. Не любишь! - Женя шутливо погрозил ему пальцем. - Изверги эти короли. Ненавижу тиранов. "И вечно буду я войну вести" - как сказал некогда великий Я. - Женя заливисто рассмеялся.
  -- Ты в своем репертуаре.
  -- Ну, да, ну да. - Байрон пожал плечами.
  -- А похож, Бездна побери, как похож! - рассмеялся Олег, отхлебывая из кружки пиво. - Девочки опять, наверное, от счастья в обморок падают!
  -- А то как же! - задрав нос и не поняв шутки, важно ответил Женя-Байрон.
  -- Ну а зачем ты связался с этими маргиналами?
  -- Я же сказал: моя жизнь - это борьба с тиранами за свободу народа.
  -- А если честно? - Олег прищурился.
  -- А если честно... - Женя тут же стал необыкновенно серьезным и на его лице появилось выражение, не свойственное легкомысленному двадцатилетнему юноше. - Если честно, то это дело тени.
  -- Ясно, - так же серьезно ответил Олег и тут же улыбнулся.
   Они всегда стояли по разные стороны. Олег - за свет, Женя - за тень. Но за долгие века между ними сложилась какая-то странная привязанность, нечто не постижимое не только людьми, но даже их соплеменниками. Это нельзя было назвать дружбой в том понимании этого слова, которое вкладывают в него люди. Это было скорее уважение равного равным. Конечно, стихи Рылеева сейчас известны только узкому кругу филологов, а Байрона читает весь мир. Но дело было не совсем в стихах. Оба они чувствовали друг в друге равный творческий потенциал, чувствовали равное по яркости пламя, только в груди Жени-Байрона оно горело багровыми всполохами, а в душе Олега-Рылеева -- светлым серебристым огнем.
  -- Ты знаешь вообще, почему мы у Чайки собрались? - спросил после долгой паузы, свидетельствующей о погружении в глубины памяти, Женя.
  -- Да в общем-то я и был инициатором этого сбора, - ответил Олег.
  -- То-то я смотрю - здесь если не все самые старые, то по крайней мере самые сильные и знающие собрались. Я уже догадываюсь, в чем дело... Искажение памяти.
  -- Да, - вздохнув, ответил Олег.
  -- Я знаю, сейчас подъедут остальные, начнется болтология, затем пьянка. Все скажу attention и все такое. Но, поверь, чует мое сердце, что это вряд ли поможет, если даже все будут настороже. Может случиться так, что ты завтра позвонишь мне, а я буду знать, что это только мой дальний знакомый Олег Абрамцев, и все... От того, что сейчас происходит, не застрахован никто. И защититься никак нельзя. Олег, - Байрон пристально посмотрел на Олега, - отойдем в сторону, и я буду уже говорить от лица всех темных этого города...
  
  
  
  
   Глава 4. В дурку по собственному желанию
  
   По дороге на работу Олег размышлял о том, как ему лучше сказать обо всем шефу. Двухнедельный отпуск в июле он уже отгулял и ближайший ему светил только зимой. Да еще сентябрь выдался жарким, дел было по горло. И ложиться в больницу в общем-то не очень хотелось. Но внутренне чувство подсказывало Олегу, что он должен сделать это, иначе дальше будет только хуже.
   Перебирая в уме возможные варианты, Олег пришел к выводу, что лучше всего сказать Виктору Тихоновичу всю правду. Вернее, почти всю. То, что у него психическое заболевание, говорить, естественно, не стоит. Сумасшедших не любят нигде. Другое дело сказать, что у него редкое неврологическое заболевание и лечится оно только в одном закрытом НИИ.
   Как и ожидал Олег, шеф, выслушав историю о редком неврологическом заболевании, нахмурился, поморщился, но в больницу Олега отпустил, сказав при этом, что, мол, ему живые экономисты нужны, а не мертвые. Олег же, набравшись наглости, выпросил у шефа еще и свой рабочий ноутбук, клятвенно пообещав, что не будет на нем работать. Дома стоял стационарный, а покупать ноут специально для больницы не хотелось, да и времени уже не было. С работы Олег ушел пораньше. Предстояло еще собрать вещи для больницы.
   Уже дома Олег понял, что не успел разрешить одну важную проблему. О том, что он ляжет в больницу, необходимо было сообщить родителям. Родители Олега жили в собственном доме в небольшом поселке недалеко от подмосковного городка Балашиха. С ними Олег виделся редко, хотя звонил почти каждый день. Про свою болезнь он им ничего не рассказывал, дабы понапрасну не волновать. Но про больницу, видимо, придется сказать.
   Разговор получился недолгим. Олег сказал, что у него возникли проблемы со здоровьем, появились сильные боли. Поэтому ему посоветовали лечь в институт неврологии. "Ничего страшного... Нет... Подозрений на рак нет... Все нормально... Да, с работой уладил... Нет... Приезжать не надо... Это серьезный институт. Там не разрешают часто навещать больных... Нет, не волнуйтесь, все будет нормально".
   Повесив трубку, Олег вышел на балкон покурить. Похоже, отец сильно разволновался. Ладно, пусть приедут, посмотрят как да что. В конце концов ничего такого тут нет. Они же родители. Многие из бессмертных, проснувшись и вспомнив, кто они такие, часто начинали жить самостоятельно, если была такая возможность. Зачем родители? У бессмертных их не бывает. А оболочка не в счет. Олег во всех жизнях думал по-другому. Хотя однажды его собственные родители, узнав, кто он на самом деле, сдали его инквизиции. Но это было давно и в другом мире. А надо жить тем, что происходит здесь и сейчас. Так, кажется, говорила Наталья.
   Сумка была практически собрана и получилась тяжеловатой. Довольно много места занимал ноутбук, еще были диски с музыкой, книги, большой запас табака, одежда, туалетные принадлежности. Да много чего еще было. Олег посмотрел на часы. Пора было звонить Наталье.
  
  -- И сумку уже собрали? - усмехнулась в трубку Наталья. - Это вы правильно сделали. Сегодня в хорошем отделении освободилось место. Я рассказала зав отделению о вас. Он не против. Так что все в порядке.
  -- Наталья, а сколько это все удовольствие стоит?
   Цена лечения была довольно приличной, особенно для государственного медицинского учреждения, но все-таки терпимой. Не надо было даже снимать деньги с книжки, такая сумма имелась и дома.
  -- Это для вас много?
  -- Да нет, все в порядке. Если просят такие деньги, то и лечить должны хорошо.
  -- Это не всегда так, но к нашему учреждению это не относится.
  -- Когда мне подъезжать?
  -- Подъезжайте к половине десятого.
   Затем Наталья стала подробно объяснять Олегу, как добраться до больницы.
  -- ...И выходите к большим воротам. Только вы не пугайтесь вывески. - Наталья усмехнулась.
  -- А что там такого страшного?
  -- Да ничего. Всего лишь написано: "Городская психиатрическая больница". Но вы не бойтесь, вам не туда. Просто здание нашего НИИ расположено на территории больницы.
  -- Я многое даже в этой жизни повидал. Чего мне психушки бояться? - ответил Олег, но в голосе его чувствовалось явное сомнение.
  -- Хотите, я вас прямо у ворот встречу?
  -- С санитарами?
  -- Олег, прекратите юродствовать! Я ведь и обидеться могу.
  -- Простите, я просто нервничаю. Ни разу не лежал в больнице. Даже в детстве.
  -- Я понимаю ваш страх. Могу встретить вас в вестибюле.
  -- Наверное, так будет лучше. Тогда до завтра. В половине десятого я буду у вас.
  -- Договорились.
   Олегу предстояло сделать еще два дела. Позвонить тете Зине, его домработнице и экономке, а потом заказать на завтра такси. С такой сумкой ехать на другой конец города в метро в час пик было бы тяжело.
   На часах была половина одиннадцатого. Спать Олегу не хотелось. К счастью, боль в этот день решила его не тревожить, видимо собирая все свои ударные силы, чтобы обрушиться на него завтра. Или, быть может, боль просто испугалась?
   Олег сел за компьютер, подсоединил флэшку и переписал на неё черновики своего романа. Затем не вытерпел, открыл один из файлов черновика и перечитал то, что написал двумя днями раньше.
   Написанное автора вполне удовлетворило. Только вот вещь получалась абсолютно непубликабельная. Не то миф, не то какая-то странная фэнтези, которая к тому же вполне могла оскорбить чувства христиан. Впрочем, чувства евреев и мусульман она с таким же успехом тоже могла затронуть. Слыхано ли дело: у Бога есть Подмастерье. Да еще и желающий сам стать Творцом. Но в жизни всегда так: самая неслыханная небылица оказывается правдой. Правдой, в которую никто никогда не сможет поверить. Даже его соплеменники считали Подмастерье Господа Бога легендой. Подобно людям они никак не могли поверить в того, кто стоит выше просто по праву творения. Это было печально. Но от реальности деться было некуда. Разве что лечь в психушку.
  
  
   Таксист Олегу попался разговорчивый. Всю дорогу он рассуждал, перемежая речь матом, о своих тяжелых буднях. Говорил о том, что по ночам приходится развозить всякую пьянь молодую с дискотек, которая, не ровен час, испортит салон. Олег сонно кивал и курил трубку, чем приводил водителя в явный восторг.
  -- Редко попадается, кто нормальный, - сокрушался водитель. - Такое впечатление, что в Москве живут одни сумасшедшие.
  -- Просто нормальные люди обычно ездят на общественном транспорте.
  -- Это точно! - усмехнулся водитель. - А то смотришь -- разодет, пахнет от него парфюмом нехилым. А морда свинячья и манеры козлиные. Вот так вот трахаешься с жизнью целыми днями, бьешься как муха об стекло, а как жил десять лет назад, так и живешь. А они, гляди ты, еще тридцатника нет, так уже баксами шелестят. И ночами пляшут. И ведь не работают поди. Папочка с мамочкой им будущее своим горбом обеспечили, - продолжал жаловаться на жизнь водитель. - И как ни наряжайся, как ни называй себя... плевка не стоишь.
  -- "Бревно останется бревном и в орденах и в лентах", - подытожил Олег.
  -- Неплохо сказано! - усмехнулся водитель. - Сам придумал?
  -- Нет, что вы. Это английский поэт Роберт Бернс сказал.
  -- Видно, хороший был мужик, этот Бернс.
  -- Не то слово! - ответил Олег, который когда-то лично знал поэта. - "Король лакея своего назначит генералом, но он не может никого назначить честным малым".
  -- ЗдОрово! А ты, я погляжу, образованный парень. Небось, институт с отличием закончил. Я таких тоже видел. Вас немного. И вы неплохие ребята. Только все равно обидно за вас.
  -- Почему?
  -- Да, потому что на чужого дядю пашете. А он вас мордой об стол.
  -- Не, у меня шеф мужик нормальный, бывший военный.
  -- Ясно. Вон, подъезжаем уже. Тебе туда? - Водитель остановил машину около ворот больницы.
  -- Туда. А что? - Олег кивнул в сторону ворот.
  -- Место больно какое-то мрачное.
  -- Это психиатрическая больница.
  -- Дела... А ты навещать кого-то приехал? Я смотрю -- гостинцев целую торбу припер.
  -- Нет, я сам сюда хочу лечь.
  -- Сам? - Водила от удивления поднял брови. - Да ты чего, парень? Тебя так лекарствами накачают, маму не узнаешь. Зачем тебе? Или? - Водитель на мгновенье задумался. - Пьешь? Наркотики?
  -- Нет. - Олег вздохнул. - Долго рассказывать. В общем, болячка моя только здесь лечится и больше нигде.
  -- Дела... Ну ты, парень, того... не переживай. Удачи тебе!
  -- Спасибо.
   Едва Олег захлопнул за собой дверь, как водитель тут же дал по газам. Оставаться рядом с таким местом ему не хотелось. Тем более мысль о том, что он ехал с настоящим сумасшедшим, вызвала у водителя настоящий страх. Он едва смог выдавить из себя пожелание удачи. Хотя парень ему, если говорить честно, все-таки понравился.
   Олег не стал рассказывать водителю, что он ложится не в реальную психушку, а в НИИ. Да и зачем это было нужно? Можно было вообще соврать. Но врать водиле почему-то не хотелось.
   Олег стоял напротив входа и в который раз произносил про себя фразу, написанную на вывеске: "Городская психиатрическая больница". "Может, не надо? - скользнула предательская мысль в его голове. - Может, прав этот водитель. Все проходит и это пройдет. А тут можно и действительно рассудка лишиться. А он ведь Посланник Абстрактного Добра и на поясе у него Меч, который может убивать бессмертных".
   Что будет с этим миром и с другими мирами, если он потеряет над собой контроль? На этот вопрос ответа у Олега не было. У него оставалась единственная спасительная соломинка, за которую в данной ситуации можно было ухватиться. Наталья. Олег сам не знал, почему он верит этой странной женщине без линий на руках. Может быть, ответ был гораздо проще, чем он привык думать. Наталья была сумасшедшей. Спятившим от длительного общения с душевнобольными врачом. И они, сидя у нее на кухне, играли в странную игру: выясняли, кто из них более безумен... Нет. Нет. И еще раз нет. В этой жизни часто приходится что-то принимать на веру. А верить иногда значит гораздо больше, чем просто знать. И Олег верил.
   Он поднялся по лестнице и беспрепятственно прошел через будку охраны. Никто не спрашивал его, куда и с какой целью он идет. Что ж, этого следовало ожидать. Сюда было легко войти, но вот получится ли так же легко выйти?
   Больница располагалась на довольно большой территории. Серые или желтые, мрачного вида старые здания одиноко стояли среди старых, высоких деревьев. Олег шел быстро и постоянно оглядывался по сторонам. Когда до здания НИИ оставалось совсем немного, навстречу ему попались двое молодых людей в полосатых пижамах, несущие большой железный котел.
   На вид обоим было под тридцать. Головы выбриты наголо. Олег невольно встретился с ними взглядом. И тут же вздрогнул. Так не могли смотреть люди, так смотрят только загнанные в клетку испуганные звери, причем звери неизлечимо больные и прекрасно об этом знающие. Но от этого сделавшиеся еще более страшными и агрессивными. На мгновение Олегу показалось, что из двух пар глаз на него взглянула Бездна. Взглянула и усмехнулась Посланнику.
  -- Сигареты не будет? - спросил один из молодых людей.
  -- Нет.
  -- Жаль. - Парень вздохнул. - Пошли, Володька.
   Олег смотрел в спину уходящим людям в полосатых пижамах. И ему пришла в голову странная, но в то же время простая мысль: "От этого никто не застрахован, точно так же, как не застрахован от рака, болезни сердца и легких. Только сердечников у нас принято жалеть, а сумасшедших - бояться и презирать. Презирать до тех пор, пока ты или кто-то из твоих близких не окажется в их шкуре. А от этого, опять же, не застрахован никто. Даже бессмертный".
  -- Вам идет белый халат, - поздоровавшись с Натальей, сказал Олег.
  -- Не знаю, - пожала плечами женщина. - Может, и идет. Халат - это всего лишь атрибут принадлежности к определенному цеху. С таким же успехом можно сказать, что кому-то идет строительная каска.
  -- Каска хоть защищает, а халат нет.
  -- Это вы к чему?
  -- Да встретил по дороге двоих в пижамах.
  -- Это из психиатрички. Вы их не бойтесь. Те, кого выпускают во двор, не агрессивные.
  -- А я и не боюсь, - соврал Олег.
   Он даже в детстве, когда его сознание бессмертного спало, не боялся ни хулиганов во дворе, ни темноты, ни всего остального, чего обычно боятся подростки. Лишь встретив на улице людей с безумным взглядом, он проходил, опасливо озираясь. Тогда он еще не знал, что это были люди, предавшиеся Бездне, первородному хаосу.
  -- Ладно, пойдемте. Сначала поговорим с зав отделением, а потом уже будем оформляться в стационар.
  
  -- Почему это отделение называется реанимационным? - спросил Олег, когда они поднялись на третий этаж.
  -- Долго объяснять. Не забивайте голову. Просто здесь более интенсивная терапия, больше внимания к пациентам. Сейчас я загляну к главному -- если он не занят, то сразу вас примет.
   Заведующий оказался не занят, и Наталья, поманив Олега рукой, пригласила в кабинет.
   За столом сидел мужчина пятидесяти с лишним лет. Его лицо Олегу почему-то сразу же показалось знакомым. Врач очень сильно напоминал режиссера и актера Меньшова. Даже глаза у него были такие же глубокие и грустные. Зав отделением пристально посмотрел на Олега. Во взгляде врача не было ни наигранного сочувствия, ни еще чего-нибудь, свойственного врачам. В глазах врача Олег смог прочитать только одно: желание помочь и понять.
  -- Вот, Виктор Владимирович, это Олег Абрамцев. Я вам о нем говорила вчера.
  -- Да, я помню. Присаживайтесь, Олег.
  -- Спасибо.
  -- Наталья говорила мне, что вы хотите лечь к нам в больницу.
  -- Да.
  -- Очень хорошо. Наталья, я попрошу оставить нас на несколько минут.
   Наталья кивнула и вышла.
  -- Ну что ж, Олег, рассказывайте.
   За окном раздалось птичье щебетание. Две синички подлетели к самодельной кормушке, приделанной к окну, и стали клевать семечки. Несколько секунд Олег как завороженный смотрел на эту картину. Ему вдруг вспомнилась его самодельная кормушка, сделанная из картонного пакета из-под молока, и снегирь с ярко-красной грудкой, который прилетал каждое утро почти в одно и то же время.
  -- Нравится? - спросил врач.
  -- Да, - искренне ответил Олег. - У меня тоже в детстве была кормушка для птиц на окне.
  -- А почему вы сейчас не хотите сделать? Ведь это очень просто: пластиковая бутылка, проволока, семечки. Правда, семечек уходит много. Иногда за смену целый пакет. Но дело того стоит. Посмотрите, какие они красивые.
  -- Да, - словно завороженный, ответил Олег и начал рассказывать.
   Он не говорил о Крестовых походах и плаванье с Колумбом в Новый Свет, он не рассказывал о Подмастерье Господа Бога и бессмертном народе. Он чувствовал, что это лишнее, сейчас это неважно.
   Он возвращался в детство, в жестокое детство человека, который уже в десять лет осознал себя лишним, другим. Он рассказывал о том, как травили учительского сына, пока однажды он чуть не убил обидчика. Он вспоминал сочинение "Мой друг", где дети писали о нем, как о враге, только потому, что он был умнее и не обижал девочек, а учительница за такие сочинения ставила пятерки. Он рассказал, как в шестнадцать лет пустился во все тяжкие, связавшись с рокерами и хиппи. Как писал песни и за стаканом портвейна пел их в подъезде. Песни, которые никто не понимал.
   Он вспомнил свою первую любовь и институт и также поделился мечтой написать эпос несуществующего народа. Наконец, он рассказал про боли и про то, что чувствует, будто умирает вместе с этой осенью, а быть может, и действительно умрет.
   Ему казалось, что он говорил с врачом полдня, а на самом деле прошло лишь двадцать пять минут. Виктор Владимирович не перебивал его и все время смотрел на Олега, на его мимику и движения рук. Смотрел и, казалось, что-то взвешивал. Затем он стал задавать Олегу вопросы. Поначалу они показались Олегу странными. Но потом он понял, что у таких врачей существует отработанная методика. И Олег, стараясь отвечать как можно точнее, рассказывал, сколько раз он просыпается ночью, как часто и что ест, по сколько часов проводит за компьютером... Ему даже пришлось упомянуть о некоторых особенностях своей работы.
  -- Ладно, Олег, - наконец подытожил врач. - Я думаю, мы сможем вам помочь.
  -- Что со мной? - не выдержав, спросил Олег.
  -- Зачем вам знать научное название своей болезни? И потом, в психиатрии не принято говорить больным диагноз.
  -- Все так плохо?
  -- Напротив. Думаю, все будет в порядке. Только надо немного подлечиться и впредь не нагружать себя так сильно.
  -- Так все-таки, что со мной?
  -- Ваша болезнь стоит на грани психиатрии и неврологии. Пограничное состояние.
  -- Пограничное?
  -- Да. Извините, у меня обход. Мы еще обязательно поговорим с вами. Будьте добры, пригласите ко мне Наталью.
   Олег вышел на лестничную клетку, достал трубку и закурил. Ощущение было такое, будто он побывал в церкви на исповеди. Но он не ходил на исповедь более десяти лет. Как раз с того самого момента, как проснулся и осознал себя бессмертным. И сейчас он понял, что скорее всего делал это зря. Нет никакого смысла в покаянии за убийства двухсотлетней давности или наркотики в Лондоне. Важно было то, что происходит здесь и сейчас. Наталья была права: все-таки тогда это был совсем другой человек. Почти другой.
   Куда-то исчез страх и то глупое волнение, которое он испытал перед воротами больницы. Ему действительно здесь помогут. У него пограничное состояние. Он на грани. На грани чего? Может быть, всего лишь в шаге от Бездны. Вспомнилась старинная легенда о том, как победитель дракона сам становился драконом. А ведь он столько сражался с Бездной!
   Самое странное заключалось в том, что Олегу из всего этого разговора, который был, скорее всего, для него судьбоносным, запомнилась кормушка и синички, то и дело подлетающие к ней. Синички, клюющие семечки и снова улетающие. Улетающие сытыми и довольными. А человек снова и снова сыплет семечки. "Иногда за смену уходит по целому пакету", - вдруг неожиданно вспомнил Олег. А хватит ли его? Хватит ли этого врача на всех? На всех, кто на грани. Олег этого не знал. Но, разговаривая с Николаем Владимировичем, он ясно почувствовал: этот человек отдает каждому маленькую частичку себя. И еще... Олег не знал, верит ли этот врач в Бога. Да это было и не важно. Ведь Дай-мэ-рак постарался через бессмертных, через пророков, через святых и просто через обычных людей донести свой Свет и простые заповеди, исполняя которые люди могут построить рай на земле. Но рая почему-то до сих пор не получалось. Этого человека действительно коснулся Свет, а остальное было просто неважно.
  -- Олег! - голос Натальи вывел его из задумчивости. - Все в порядке, Олег. Идите оформляться. Процедура это муторная, но порядок есть порядок. Это все-таки больница. Потом платить в бухгалтерию, она в соседнем здании. И устраивайтесь. А я пошла. Мне перед обходом нужно зайти к одной больной. После обеда увидимся.
   Оставив сумку в сестринской, Олег пошел оформляться. Что эта процедура "муторная", было еще мягко сказано. Ему пришлось предстать еще перед тремя врачами. По совету Натальи, Олег не стал им ничего подробно о себе рассказывать. Да и не нужно это было. Вопрос о его госпитализации был уже решен. Олег просто сказал, что у него депрессия и боли. На него завели карту, взяли анализы, под роспись ознакомили с правилами поведения на территории больницы и все в том же духе. На всю процедуру ушло целых полтора часа.
   Наконец Олег вернулся в теперь уже на целый месяц родное "Реанимационное отделение", где ему предстояло познакомиться со старшей сестрой. Старшую сестру тоже звали Натальей. На вид ей было лет сорок. Женщина казалась в общем-то довольно симпатичной, но то ли слишком яркий макияж, то ли свирепый вид и отрывистые фразы не позволяли Олегу взглянуть на нее как на обычную женщину бальзаковского возраста.
  -- Так, Олег. Режим у нас строгий. Никаких послаблений не будет. Отбой в десять часов. После никаких чтений и телевизора. Ясно?
  -- Да, - кивнул Олег.
  -- Ваш лечащий врач Наталья Эдуардовна Михалева. Все ее рекомендации нужно строго соблюдать. Она уже написала вам схему. Принимать таблетки начнете уже с обеда.
  -- А когда обед?
  -- Через полтора часа. Что касается еды. Питание у нас три раза в день. Свои продукты приносить и хранить можно. Но скоропортящиеся только в холодильнике в холле. Курить можно только в туалете. Еще вопросы?
  -- У меня будет одноместный номер?
  -- Одноместных нет. Вам и так повезло, у вас двухместная палата.
  -- Понял, - ответил Олег, подумав про себя, что с таким же успехом эта женщина сделала бы удачную карьеру в милиции или в армии.
  -- Если все поняли, то дежурная сестра проводит вас в палату. Возьмите свои вещи и идите. Острых предметов, лекарств, наркотиков с собой нет?
  -- Нет. - Олегу почему-то показалось, что эта женщина по тембру голоса может определить, врет пациент или нет.
   Когда перед Олегом открылась дверь, ведущая в холл и палаты, он на мгновение задержался, всеми силами стараясь запомнить этот момент. Почему-то ему казалось, что это важно.
  -- Идите, не бойтесь. - Дежурная медсестра, которую звали Ирой, улыбнулась.
  -- Да я и не боюсь.
  -- Вот и правильно, у нас тут хорошо.
   Олег посмотрел на медсестру. На вид ей было лет двадцать пять. Высокая, худенькая. С ее данными можно было запросто устроиться на непыльную работу секретарши, а не за гроши работать медсестрою в психушке.
   Внешний вид отделения произвел на Олега довольно благоприятное впечатление. Видно было, что здесь совсем недавно сделали ремонт. Причем недешевый. Олег прошел мимо холла. Столики, стулья, большой диван, телевизор, картины по стенам. Кто бы мог подумать, что это больница. На диване сидела девушка лет двадцати и парень чуть постарше ее. Они смотрели телевизор и о чем-то тихо беседовали.
  -- Сюда, - Ира указала на самую дальнюю палату по левой стороне. -Располагайтесь. Если что-то будет нужно -- я в сестринской.
   Олег зашел в палату. Комната была совсем небольшой. В ней едва умещались две кровати, две тумбочки, небольшой столик с маленьким телевизором и шкаф. Обычный гостиничный номер, только вот окна зарешеченные.
   Соседа на месте не было. Но все говорило о том, что он где-то неподалеку. На его тумбочке лежала стопка книг и сиди-плеер. Олег ради интереса подошел ближе и взглянул на обложку лежащей на самом верху книги: "Средневековая латинская литература X-XII веков".
   - Истинно, все горе от ума, - проворчал Олег и стал распаковывать сумку.
   На тумбочке тут же появился ноутбук, сиди-плеер и стопка компакт-дисков. Розетка находилась над кроватью, так что Олег был рад, что взял с собой небольшой удлинитель. На дальнейший разбор вещей ушло еще минут двадцать. После этого Олег переоделся в спортивный костюм и тут же откровенно заскучал. Он подошел к окну и, глядя сквозь зарешеченные окна на пустой двор, покрытый опавшей листвой, вздохнул.
   Привыкший к тому, что у него нет ни одной свободной минуты, Олег с ужасом подумал о том, что этот вид из окна будет единственным его развлечением. А мысль о том, что здесь ему будет трудно сосредоточиться на написании книги, окончательно испортила настроение.
  
  -- Привет! - раздался веселый голос за спиной Олега.
   От неожиданности Олег вздрогнул и тут же обернулся. Перед ним стоял парень лет двадцати, высокий и худой как жердь. Чуть удлиненные русые волосы зачесаны назад. Парень поправил очки, съехавшие на нос, и улыбнулся.
  -- Ну, давай знакомиться. Меня Павел зовут, - сказал он и протянул руку.
   Честно говоря, Олега немного удивила некоторая бесцеремонность, даже фамильярность парня. Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, парень даже не удосужился перейти на "вы". К тому же, тут же полез пожимать руку, что еще более не понравилось Олегу. Но делать нечего, с соседом нужно поддерживать хорошие отношения. Иначе жизнь может легко превратиться в ад. К тому же не стоит забывать, что этот парень психически нездоров. Иначе что ему здесь делать?
  -- Меня зовут Олег, - он протянул руку и пожал худющую ладошку парня.
  -- Здорово!
  -- Что здорово?
  -- Что у меня сосед опять появился, а то прошлого выписали вчера. Я уж решил, что буду скучать в одиночестве.
  -- Я вот, наоборот, просил одноместную палату, - сказал Олег, желая намекнуть новому соседу, что он любит покой и тишину.
  -- Это ты зря, Олег. Знаешь, большинство психических болезней лечится именно общением. Когда не было антидепрессантов, больных лечили с помощью беседы.
  -- Откуда у тебя такие познания?
  -- Это мой лечащий врач сказал.
  -- А кто у тебя?
  -- Наталья Эдуардовна. А у тебя?
  -- Она же.
  -- Да? Здорово! Знаешь, она классная тетка. Умная очень, доброжелательная такая.
  -- А вообще тебе помогло то, что ты здесь?
  -- Еще бы! Конечно, помогло. Это ж самая лучшая больница. Тут народ не по одному разу лежит.
  -- Это как?
  -- Да просто когда кризис опять настает. Ложатся, и им помогает. В плохую больницу разве стали бы опять обращаться?
  -- А если других нет?
  -- Полно! Есть просто психиатрички, есть диспансеры, наконец, есть НЦПЗ. Ну центр психического здоровья на Каширке. В общем, кому что. Да и дорого все-таки здесь.
  -- Ты давно лежишь?
  -- Две недели.
  -- Ясно.
  -- Ты не переживай, Олег. Здесь в общем неплохо. Народ интересный. Ты не думай, что раз психушка, то прям все будут кидаться на тебя. Ведь у тебя тоже проблемы есть?
  -- Есть, - честно ответил Олег.
  -- Ну вот, и я о том же. А вообще знаешь, что я думаю: когда человек страдает, то он лучше становится... добрее, что ли.
  -- Это спорно, Павел. Иногда бывает так: когда людей передряги в угол загоняют, они на родных кидаться начинают.
  -- Ну, не знаю, - пожал плечами сосед Олега. - На меня тут пока никто не кидался. Единственно, что кормят здесь не очень -- как в школьной столовой. Но с голодухи и это съесть можно. К тому же тут супермаркет недалеко есть. Тебя гулять-то выпускают?
  -- Вроде да.
  -- Тогда потом сходим, я тебе покажу.
  -- Договорились.
  -- Куришь?
  -- Да.
  -- Здорово! В смысле, курить, конечно, не здорово, но я имел в виду, что теперь нашлась компания. В соседней палате никто не курит. А из девчонок только Галя и Света. Но они обычно начинают про всякую бабскую ерунду трепаться. Скучно! Пойдем подымим?
  -- Погоди, я трубку достану из сумки.
  -- Ого! Трубка! Да ты крут, Олег. Я тоже трубкой балуюсь. Но сюда брать не решился. Она у меня слишком классная, вересковая. Девушка любимая подарила. Кстати, она ко мне сейчас приезжала. Погуляли немного.
  -- И как она относится к тому, что ты здесь?
  -- Нормально, - пожал плечами Паша. - С кем переездов не бывает? Это ведь с каждым может случиться. Ну что? Идешь курить?
   Они вышли из палаты и пошли по направлению к туалету. При этом Павел, не переставая, говорил.
  -- В нашем отделении, - пояснял парень, - всего две мужских палаты. Наша и следующая. Она трехместная. Зато женских аж четыре штуки. У девчонок они получше будут. Там и туалет есть, и душ.
  -- А почему так? - спросил Олег.
  -- Не знаю, - пожал плечами Паша. - Может быть, потому, что мужчинам с туалетом проще? А тут и так все закомплексованы по уши.
  -- Я не про это спрашиваю. Я имел в виду, почему женских палат больше?
  -- Слушай, я откуда знаю? Может, у девчонок депресняк и переезды чаще случаются.
  -- Не думаю, - ответил Олег.
   Туалет, совмещенный с душевой, оказался на редкость чистым. Здесь даже не было характерного для всех общественных туалетов неприятного запаха. И этот факт приятно удивил Олега.
  -- А где женская курилка? - спросил Олег, набивая трубку.
  -- Так я ж тебе говорил, что я с девчонками вместе курить хожу. Они тоже здесь курят.
  -- Что, прямо в мужском туалете? - изумился Олег. - А если я, к примеру, в душе?
  -- Ничего страшного, - пожал плечами Паша. - Там шторка есть.
  -- Ну и порядки! - вздохнул Олег, выпуская клуб табачного дыма.
  -- Какие есть! Ты кстати Наташку, старшую медсестру видел? Правда, мымра? Знаешь, как она всех гоняет! Думаю, ее даже врачи побаиваются.
  -- Вполне приятная женщина. Возможно, что она одинока. Вот и прячет свою беззащитность под маской грубости и официоза.
  -- О! Ты крут, Олег! Случайно психологией не увлекаешься?
  -- Нет, - пожал плечами Олег. - Я думаю, что простая житейская наблюдательность лучше любого учебника по психоанализу.
  -- Кто знает, Олег! - вздохнул Паша. - Слушай, ты извини, что я к тебе по-братски прям сразу. Просто здесь так принято. Понимаешь? Я тоже всего шугался первый день. А ко мне так же, по-простому, и мне легче стало.
  -- Не знаю, - вздохнул Олег. - Кому и от чего легче. Я лично лечиться сюда лег, а не корешаться. Да и никому, я думаю, не интересно, кто я такой и что у меня болит. Когда люди болеют, они, как правило, думают только о себе.
  -- Что ты, Олег! Это же подводная лодка. Тут любое изменение всем жутко интересно. А уж новый человек, так тем более. Я вот когда в отделение после прогулки вошел, Катьку встретил. Она мне давай трещать про то, что у меня теперь новый сосед. И вполне симпатичный.
  -- Катя - это случайно не молодая худенькая девушка в красной блузке?
  -- Она самая.
  -- Я ее видел, когда первый раз зашел в отделение.
  -- Ну, как она тебе?
  -- В общем, ничего, симпатичная девчонка.
  -- Но глюки у нее иногда бывают конкретные, так заклинит, что если укол не сделаешь вовремя, то истерика начинается.
  -- Что значит "заклинит"?
  -- Это трудно объяснить. В общем, так она абсолютно нормальный человек, умная, кстати, Науменко с Башлачевым слушает. Джойса с Хармсом читает. Но иногда бывает, что она начинает представлять себя не тем, кем она есть на самом деле, и тут начинается...
  -- Что начинается? - с подозрением спросил Олег.
  -- Да не бойся ты! Не съест она тебя, даже если у нее опять начнется. Ей терапию нужную подберут и у нее больше бзиков не будет. Понимаешь, сложная эта штука - подобрать схему. Это валидол на всех почти одинаково действует, а психотропные лекарства на каждого по-разному, да еще учесть дозировку и совместимость одних таблеток с другими. Как подберут таблетки, так и домой можно собираться.
  -- И что? Всю жизнь их пить?
  -- Кому как. Кому пару месяцев, а кому несколько лет. Понимаешь, психические болезни штука сложная. Ты, кстати, из-за чего сюда лег?
  -- Я?
  -- Ой, прости! Это невежливо. Я лучше про себя сначала расскажу. А ты как хочешь, можешь и не говорить. Пойдем, чего в курилке торчать?
  
   Они вышли из курилки и, не встретив никого по дороге, зашли к себе в палату. Паша, сняв тапки, бухнулся на кровать с такой силой, что она жалобно заскрипела. Затем он тут же вскочил и, сев на кровати с ногами, уставился на Олега. Олег же в это время подключал к розетке удлинитель, стараясь уложить шнур таким образом, чтобы он не мешался на кровати.
  -- Ух ты! Бук! - восхищенно сказал Паша, только сейчас заметив на тумбочке Олега компьютер. - Ты что, работать здесь будешь?
  -- Да нет, - вздохнул Олег, вспомнив прощальные напутствия шефа, строго-настрого запретившего ему даже думать о работе. - Книжки почитаю, поработаю с некоторыми своими черновиками.
  -- Черновиками? - удивленно спросил Паша. - Ты что, пишешь что-то?
  -- Да так, - поморщился Олег. - Чисто ради того, чтобы отвлечься. Когда начались проблемы со здоровьем, мне надо было как-то отвлекаться, и я начал писать.
  -- Так часто бывает, - тоном специалиста прокомментировал Паша. - Большинство из классиков литературы на самом деле были... - Паша покрутил пальцем около виска. - Хотя, может, именно поэтому они и стали классиками. Миром правят сумасшедшие.
  -- С последним утверждением я соглашусь.
   В памяти Олега вдруг неожиданно всплыли лица правителей из самых разных эпох истории Земли. Некоторыми из них Олег восхищался, а их потом проклинали, некоторых он ненавидел еще при жизни, а историки сделали из них почти святых. Впрочем, не ему об этом судить.
   Это были людские правители, и их власть была исключительно над миром земным, а значит тленным. Но то, что они были не от мира сего - это было ясно даже людям, знавшим их только по воспоминаниям современников. Хорошо хоть его соплеменники редко лезли во власть. Хорошо, потому что бессмертные любили крайности, а великий благодетель и великий злодей - это практически одно и тоже. Да, слава Творцу Игры, что они в основном боролись за души людей, а не за мирскую власть.
  -- Чего задумался? - нахмурившись, спросил Павел.
  -- Да это ты меня озадачил. С правителями.
  -- Ну дак! Это ж вечная тема! А поговорить о вечном в психушке сам Бог велел.
  -- Ты веришь в Бога? - вдруг неожиданно для себя спросил Олег.
  -- Пожалуй, что да, - пожал плечами Паша. - Я думаю, что было бы грустно верить в то, что сгниешь и тебя сожрут черви. Лучше верить в то, что дальше что-то есть.
  -- Ты обещал рассказать о себе...
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О первом сотворенном мире
  
   Мудрые говорят, что первый мир, называемый также изначальным, был создан бессмертными, число которых было восемнадцать. Позже, когда миров стало великое множество и первый народ был рассеян по Вселенной, миры создавало и меньшее число бессмертных, которых люди потом называли богами или народом без дома. Но в древние, изначальные времена, когда Вселенная была только создана по слову Дай-мэ-рака, люди бессмертного народа объединялись в большие группы, чтобы создавать миры. Ибо было еще чувство единения между ними и народ их не был рассеян по бесчисленным мирам.
   И вот собрались Первые числом восемнадцать и стала их Сила как одно целое, и была та Сила велика весьма. И почувствовали они, как входит в них замысел Творца и как через них, их волей, но в строгом соответствии замыслу Творца рождается первый мир.
   Разными были те восемнадцать бессмертных. Кто-то был склонен к печали, кто-то был нрава буйного, кто-то суров, кто-то мрачен и не любил веселья, ну а кто-то радовался всему новому, любил звонкие песни и яркие краски. И мир, что рожден был их Силой, имел подобие его создателей. В нем были и высокие, неприступные горы, и густые темные леса, и бескрайние степи, и глубокие моря, и мелкие речки с тихими заводями.
   В нем было все, что отражало сущности сотворивших его бессмертных, но мир, созданный ими, хоть и был творением их воли, все равно был частью замысла Дай-мэ-рака. Всего лишь маленькой, крошечной частицей великого и прекрасного замысла, который назван будет потом Великой Игрой, Ка-ай-ллэ Ил-рра, на языке народа Первых.
   Увидел Творец первый сотворенный его бессмертным народом мир и осознал в своем величии, как хорош и прекрасен он. И рек им он тогда слова мудрые, и те восемнадцать слышали слова его, стоя на вершине самой высокой горы мира.
   И так рек Творец Вселенной: "Прекрасен сей мир, хоть и первое творение рук ваших в замысле моем. И говорю я вам, что быть этому миру вечно. Прочие миры будут рождаться и разрушаться, а этот мир будет живой памятью о начале творения Великой Вселенной, живой и прекрасной".
   Слушая эти слова, возрадовались бессмертные, ибо жаль им было даже в мыслях своих представить конец творения своего, мира прекрасного и обширного. И смотрели они с высоты горной вершины на творение рук своих, и сердца их наполнялись множеством чувств. И был первый рассвет нового мира и первый закат. И стояли они, ежась от ледяного горного ветра. Но не сходили с горы. Ибо нетерпение не было присуще народу Первых.
   В первую ночь, ночь под яркими звездами создали они на вершине горы твердыню, где могли найти место покоя своего от трудов земных, и где взглядам существ смертных не были они доступны. И хоть говорят про них: "Все время они в пути", народ сей путешествует много, но и любит он уединение и покой. И только так восстанавливают душевные свои силы Первые.
   Была величественная твердыня их на вершине мира. Высокие башни из черного мрамора венчали ее, числом восемнадцать, по числу созидателей мира. Было в ней множество просторных чертогов. Но ни один не был похож на другой. Не касались ни камня, ни ткани, ни рисунка, ни стекла руки мастера. Все здесь было сотворено Силой и словом, а значит, было нетленным и нерушимым, пока сильна была власть созидателей над миром.
   Было также в горной твердыне восемнадцать комнат, для каждого из бессмертных, и комнаты эти имели чудесное свойство: все в них менялось по желанию и настроению их владельца. И ни один день в тех комнатах не был похож на другой. Менялись с обстановкой и запахи, и свет. За окнами царила ночь, а из окон комнаты можно было видеть восходящее солнце. Все от того, что твердыня эта была сотворена из чистейшей Силы, и не властно было над ней ни время, ни силы земные, созидательные и разрушительные.
   Место покоя была эта твердыня и здесь только находили отдохновение восемнадцать созидателей мира сего.
   И после настало утро второго дня мира. И мир был прекрасен в глазах созидателей. И отдохнув в чертогах своих, решили они спуститься в мир. Не было дороги сквозь горы, ибо заповеден для смертных живых существ был тот путь. И могли туда подниматься бессмертные лишь силой своего слова в то время, когда одно мгновение спешит сменить другое. Незрим и непонятен сей путь никому, кроме народа Первых.
   И так оказались они в мире сотворенном, на тверди его, и разбрелись по восьми сторонам света, осмотреть мир своими глазами, прикоснуться губами к цветам и деревьям, обонять запахи воды и земли и благословить рощи и леса, реки и озера, моря и пустыни, чтобы одухотворена их Силой была природа и хранила та Сила мир от скоротечного разрушения.
  
  
   Настранствовавшись по свету, встретились бессмертные и долго говорили между собой, делясь радостью от созерцания сотворенного ими мира. И говорили они так день и ночь, и еще день. И решили они, что творение сего мира закончено, и настал час покинуть его. Покинуть до того времени, как люди, смертные создания Дай-мэ-рака, не придут в него.
   Собрались они вместе на большой поляне, на краю непроходимого леса, и разложили костры и сотворили себе и еду и питие и возвеселились. Те, что искусны были в игре на музыкальных инструментах, играли на духовых и струнных, прочие же плясали. И ярко светили огни их костров, а вверху зажигалось множество других костров - звезд далеких и манящих, где, быть может, они или другие их соплеменники создадут миры, дома для смертных существ.
   И был великий танец бессмертных. Танец бешеный, безумный и необузданный. Первые то соединялись в хоровод, то танцевали парами, и земля дрожала от их ног, ибо в танец сей они вкладывали много Силы своей. Тряслась и стонала земля под их ногами.
   Духи же, коими бессмертные населили поля, леса, озера и реки, слетелись из ближайших окрестностей, чтобы посмотреть на это действо - танец бессмертного народа. Но убоялись духи своих могущественных создателей и не подходили к поляне ближе черты света от кострищ. И смотрели они с ужасом и восхищением.
   Пели и плясали бессмертные, и радовались, и вкладывали в музыку, танец и песни свою Силу, и сплеталась Сила в великий узор, что пустил корни в саму землю, и прорастала эта Сила, рожденная пляской и песнями бессмертных, до самого сердца мира, где бьется живой огонь. И в сердце мира родилась Душа мира, живая, разумная и живущая, пока жив сам мир.
   С утренней зарей утомились бессмертные и без сил повалились на землю и лежали обессиленные у потухающих костров. И как говорят те, кто был тогда в круге великого танца, что те из них, кто на миг просыпался, приоткрывал глаза от утреннего тяжелого сна, видел, как среди спящих бессмертных ходила женщина, с ликом прекрасным и печальным, и как убирала она следы празднества их, как гладила по головам спящих бессмертных и улыбалась им.
   То была рожденная их силой Душа мира. И посмотрев на спящих созидателей, ушла она в глубь земли, в сердце мира, чтобы оттуда следить за тем, чтобы в мире все произрастало, жило и дышало, чтобы было всему свое время и место и мера каждому растению и каждой твари живой.
   Духи же, слыша ее приказы из сердца мира, безмолвно исполняли их и хранили землю до прихода людей, чтобы отдать им ее в полновластное управление и со временем истаять. Ибо чем мощнее сила людей в мире, тем слабее духи пустошей, лесов и болот. Истаивают они, ибо век их в веке людей недолог.
  
   Глава 5. Встреча "старых" друзей (Продолжение)
  
   Едва Женя и Олег отошли подальше от толпы, как Олег тут же почувствовал Силу тени, очерчивающую вокруг них незримую окружность. Женя почему-то боялся, что их будут подслушивать.
   Олег смотрел на Женю-Байрона, который будто даже немного протрезвел. Его одежда неформала сочеталась с серьезным и умным взглядом точно так же, как яркая одежда клоуна с грустным и усталым лицом, с которого не до конца смыта уродливая улыбка до ушей.
  -- Уже более двадцати случаев, - тут же начал Женя, когда почувствовал, что их никто не услышит.
  -- Свыше тридцати, - тут же парировал Олег.
  -- Значит, слуги света располагают более новой информацией?! Что ж, если ими руководит бывший король Сарана, великий темный... - Женя улыбнулся.
  -- Брось, брось Женька. - Олег поморщился. - Это было так давно... Очень давно. Ты же знаешь, что каждый из нас когда-то служил другой стороне. Это ведь Великая Игра, а не шахматы, здесь фигуры достаточно легко меняют свой цвет.
  -- Но то воплощение осталось для многих темных идеалом, идеалом того, как нужно служить Тени, верно, преданно, беззаветно, как надо подчинять себе людей и манипулировать ими столь искусно, что они сами будут уверены, что манипулируют тобой.
  -- Можем ли мы точно сказать, кто мы, Женя?
  -- Что? - не понял Байрон.
  -- У нас есть свои сказания, мифы и легенды, и мы знаем больше, чем обычные люди. Многие из нас видят большой фрагмент великой мозаики, но все равно никто из нас не видит мозаику полностью... Что мы знаем?
  -- Мы только лучше людей знаем, что ничего мы на самом деле не знаем. Так, что ли?
  -- Да. Ты можешь сейчас писать такие же стихи, как Байрон? СлабО написать что-нибудь типа "Корсара" или "Дон Жуана"?
  -- Нет, но...
  -- Смогу ли я снова возглавить государственный заговор? Смогу ли я идти в полной выкладке по пескам Палестины? Нет.
  -- Мы можем только помнить... Но... Но, если мы будем работать в каком-то из уже наработанных ремесел, умений, мы быстро восстановимся. Очень быстро... - Вопрос о поэмах, видимо, сильно его озадачил.
  -- Но ты все равно не напишешь снова "Паломничество Чайлд Гарольда", ты это понимаешь? Осознаешь?
  -- Да, я тоже думал об этом, Олег... Много думал. Знаешь, сейчас такое устройство появилось, flash-карты. Берешь, вставляешь его, куда хочешь: в КПК, в цифровую камеру, в компьютер. Содержание на флэшке одно и то же, объем памяти достаточно большой, но то, что прочтет компьютер, не прочтет фотоаппарат...
  -- И компьютеры бывают разные... Мы с тобой часто разными путями приходили к одной и той же мысли... Я об этом впервые подумал, когда в этом мире появились дискеты, ты тогда еще совсем молод был.
  -- Память - вот все, что у таких, как мы, осталось. Мы можем вспомнить то, что мы чувствовали, я могу вспомнить, как писал "Паломничество Чайлд Гарольда", я даже хорошо помню одно из мест, где я писал главы последней части. Но мы уже не можем пережить те самые мгновения с той ясной отчетливостью, как это было тогда... Мы только можем помнить...Только помнить. Мы уже другие. Не лучше и не хуже. Просто другие. Это всего лишь продолжение пути.
  -- Умирая, мы передаем память воплощения в "архив" и доминировать начинает другая личность, которая больше привязана к новому телу, - продолжил развивать мысль Олег. - Мы можем воспользоваться тем опытом, который был раньше, но не всегда мы будем поступать как одно из прошлых воплощений. Поэтому нас практически нельзя вычислить обычными способами. Никто не умеет слишком долго притворяться, мы просто в нужный момент делаем доминантой последнее воплощение... Впрочем, если кто-то спит, то его уже нельзя назвать бессмертным. Он пользуется накопленными знаниями подсознательно, а последнее воплощение, не знающее о прошлых, может принимать правильные решения только на интуитивном уровне.
  -- Ну, ты и загнул, Олег, ты как начнешь, так тебя не остановить... Философ! Давай проще, каждый раз мы другие, но все-таки те же, вернее, не совсем те же, ну почти такие, только флэшка на новом компе не совсем так работает. Не хуже и не лучше, просто не так, как в прошлый раз.
  -- А как ты думаешь, что будет, если бессмертному исказить память? Ну, скажем, если на флэшку попал вирус. Давай, раз сравнение с компьютерами нам обоим понятно.
  -- Я видел.
  -- Я тоже видел...Ты что делал?
  -- Я погружал в сон... - ответил Байрон, опустив глаза, и Олегу почему-то показалась очень важной одна деталь: неправдоподобно огромная тень молодого человека, отбрасываемая на стену дома. Слишком огромная. - А ты?
  -- Зачем изобретать колесо?! Сон лечит и людей и бессмертных... Мы одного пробовали потом из сна выводить. Несколько дней все было хорошо, потом опять... Даже обычные люди могут заметить.. Я думаю, надо больше времени или очень-очень глубокий сон... Я так не могу... Пока не могу. - Олег нахмурился.
  -- Я тоже не знаю, что делать... Понимаешь, ведь ничего общего. Это разные люди из разных слоев нынешнего общества... Я пытался найти что-то общее в прошлом. Конечно, есть кое-что, но...
  -- Что?
  -- Они все когда-то были на Перекрестках.
  -- Многие из нас были на Перекрестках. И что?
  -- Они влияли на образование Перекрестков. Очень сильно...Те, с кем ЭТО случилось.
  -- Я об этом тоже думал. Кому-то это не нравится. Но это как детектив. Нужно идти от общего к частному. Когда они начинали сходить с ума? Ведь все по-разному.
  -- Да, трудно, трудно это все назвать безумием... - Женя поморщился. - Это похоже на человеческую манию. Ну, знаешь, когда крыша едет от всех этих фантастических романов.
  -- Так может, общее именно романы? Ведь, что по сути представляет это помешательство? Они начинают верить в то, что в прошлой жизни они были персонажами книг. Чем больше они начинают читать, тем больше прошлых воплощений заменяются книжными. Может, катализатором была какая-то одна книга, которую и написал сам знаешь кто?
  -- Нет, тоже нет... - Женя достал сигарету и нервно закурил. - Все проверяли... Да, у двоих было как будто бы совпадение первых книг, с которых все и началось. Но это было именно совпадение. Что ты скажешь о Кэрроле, Желязны или, к примеру, Вильяме Теккерее?
  -- Бездна побери! Нам не хватало еще героев Гессе и Маркеса, да еще с Силой... Истинная память заменяется героями из книг, а мощный интеллект сам все выстраивает как надо, заимствуя детали из реальных миров и реальных воплощений.
  -- Гессе будет... Дай только срок, и ты увидишь Степного Волка и Сиддхартху.
  -- Но невозможно же всем нашим запретить читать! Ты можешь это представить?
  -- В том то и дело, - Женя вздохнул. - Все равно, что запретить дышать. Ты посмотри, после всех войн и походов они просто дорвались...
  -- Надо понять не это. Надо понять, почему именно сейчас. Для чего?
  -- Вот об этом я и хочу тебе кое-что сказать.
  -- Слушаю внимательно. - Олег полез в плащ за курительной трубкой.
  -- Ты с какого века здесь?
  -- Я с четвертого от Рождества Христова.
  -- Ты знаешь, я раньше, я намного раньше здесь... - Женя сделал паузу. - Застрял.. Не то слово. Но мне здесь нравится. Ты помнишь притчу из Ветхого Завета о Вавилонском столпотворении?
  -- Да. Я, кажется, догадываюсь, что там было на самом деле...
  -- А я это видел своими глазами. И не дай Творец кому еще такое видеть... - Глаза Жени будто остекленели, все его мысли были обращены к своему древнему воплощению, и Олегу даже на миг показалось, что Женя сейчас заговорит на древнем языке Междуречья. Но бессмертные не помнили языков прошлых воплощений. Только Первые помнили свой изначальный язык, так похожий на один из языков семитской группы.
  -- Говори, говори! - почти приказывал Олег, боясь, что Женя на время потерял связь с реальностью.
  -- Это было в Вавилоне, в III веке до Рождения Христа. Страшно ведь подумать, как давно это было... Но я помню... Это началось в столице, там тогда возник самый мощный Перекресток древнего мира. Я не могу сказать, что это был самый первый, но... Я никогда не слышал о тех, что были раньше... Среди аристократии началось похожее безумие. И все нити сходились к библиотеке глиняных табличек. Это была великая, самая большая древняя библиотека, намного лучше Александрийской. Я тогда был вторым человеком в государстве. Но я так и не смог убедить правителя уничтожить библиотеку. Он был человеком образованным, слишком образованным по тогдашним меркам, и он никак не мог поверить в то, что это безумие от книг. В те времена люди еще считали нас богами, но он бы никогда не поверил, что весь восточный пантеон обитает в его городе во плоти... Тем не менее, безумие распространялось, и тогда я предал свой город и свой народ... В то время набирал силу шумерский царь Шульги. Его ближайшим советником был мой старинный друг, хотя он тогда уже не служил тени. Его давно нет на Земле. В последний раз я встречался с ним в те времена, когда Рим еще был силен. Во времена Междуречья он помог Шульги провести военную реформу, сделать армию подобной армии средневековья. Воины получали наделы земли, образовывались подобия феодов, которые богатели день ото дня, но ими управлял сильный, деспотичный восточный правитель, и они без звука становились в строй войска. С верными людьми я послал ему письмо с описанием ситуации... И на всякий случай предложил подробный план укреплений столицы. Я долго ждал ответа, но потом узнал, что Шульги двинул войско на Вавилон. Я хорошо помню его, своего друга... в его тогдашнем воплощении. Высокий, очень худой. Длинные черные волосы, заплетенные в десятки косичек... У него были очень страшные глаза, когда он смотрел с вершины холма на город. Почти как у тебя сейчас... С небольшим числом верных мне людей я успел переметнуться в лагерь врагов. Никогда больше я не чувствовал себя столь гадко...
  -- Это Игра. Это Великая Игра...Продолжай.
  -- Они быстро взяли город... И я вместе с Хайля-Ми, так по-настоящему звали советника Шульги, решили перебить всех бессмертных в столице... На улицах шли бои, не было времени погружать в сон... Когда Шульги с войском подошел к городу, в нем кроме меня не было ни одного вменяемого бессмертного. Они даже друг друга уже не понимали...
  -- И смешал Господь их языки.
  -- Не Господь. Слушай дальше. Мы убивали всех, без разбору. Слуг света, тени, знания. Я тоже убивал. Так было лучше... И многие даже сквозь безумие понимали это и даже не сопротивлялись. Спустя много лет я встречал их в других воплощениях, и они благодарили меня за то, что я избавил их тогда от безумия. Но так поступали не все. Шестеро обезумевших бессмертных укрылись в библиотеке. Она находилась в одной из башен дворца.. И Хайля-Ми пошел туда один. В войске Шульги было тоже несколько бессмертных, но он не взял никого из своих и мне запретил идти. Их было шестеро против одного Хайля-Ми. Шесть опытных воинов, обезумевших воинов. А он был один. Но он был Посланником... Он убил Посланника Абстрактного зла за несколько лет до этих событий. Меч еще был у него, он не нашел преемника...
  -- Очень похоже, очень похоже, - задумчиво проговорил Олег.
  -- Я не знаю, что там происходило в башне, но когда Хайля-Ми вышел из нее, там нашли шестерых мертвых людей. Причем все выглядело более чем странно. Их тела застыли в таких позах... Будто он просто подходил к ним, и они безропотно подставляли горло. Но я же чувствовал, что они были готовы сопротивляться. Все это очень странно.
  -- Он убил их Мечом Бездны, это оружие убивает бессмертных окончательно. Оно уничтожает сущность.
   На лице Байрона отразился такой ужас, что он на шаг отступил от Олега.
  -- Ты не знал об этом свойстве Меча?
  -- Я слышал об этом, но думал, что это всего лишь одна из легенд, которые наслаиваются на правду о Посланнике и его Мече. Я не знал, что это правда. И мне страшно. Я не могу себе представить, что это такое - конечная смерть. Так, наверное, выглядит смерть в представлении атеистов.
  -- Похоже, но не совсем. Что ж, ты мне помог, я буду думать, решать эту головоломку. Знаешь, история часто напоминает такой клубок нитей, который уже невозможно распутать и невозможно с абсолютной точностью сказать, какая с какой переплетается. Я, кажется, начинаю понимать, почему сожгли Александрийскую Библиотеку...
  -- После того, как город оказался под контролем Шульги полностью, Хайля-Ми выбрал троих солдат, не знающих грамоты, и приказал им разбить все таблички, а дворец Вавилонского царя предать огню. А затем они пошли дальше... Шульги торопился, он был уже немолод, но, подобно многим до и после него, он хотел править всем миром. Хайля-Ми был с ним до последнего. А я еще долго сидел и смотрел на разрушенный и разграбленный город...
  -- И сидели мы на реках Вавилонских и плакали, - добавил Олег и улыбнулся.
  -- А надо было радоваться... Ладно, Олег, я пойду, мне надо еще с очень многими здесь пообщаться, да и тебе тоже... Помни, координированные действия - это хорошо, но пусть каждый из нас и своим путем идет... И еще. Увидишь, что я начинаю сходить с ума, сразу погружай меня в сон, не жди, пока придут темные...
  -- Я тебя о том же прошу. - Олег улыбнулся и пожал Байрону руку. - Надо бы перечитать тебя на досуге.
  -- Не советую читать книги... Только если это из твоей личной библиотеки, к которой больше никто не прикасается.
  
   Интерлюдия I. Редактор Господа Бога
  
   Византия, Никея, осень 451-го года от Р.Х.
  
  
   Григорий смотрел на спокойные воды озера. Блики играли на воде россыпями алмазов, рыбацкие лодки медленно покачивались. Дул легкий ветерок. Было уже не так жарко, как пару месяцев назад. Погода осенняя. Скоро пойдут зимние дожди.
   Мир медленно шел по очередному кругу. И жизнь того, кто был сейчас епископом Григорием Понтийским, тоже шла своим чередом. Приближался Четвертый Вселенский собор. В Никее он уже дважды проходил. И третьего раза, как говорится, не миновать. Однако Григорий очень хорошо знал настроения при дворе Византийского императора и предполагал, руководствуясь не одной только интуицией, что Собор перенесут куда-нибудь поближе к столице, чтобы император и поучаствовать в нем мог, и от дел государственных не сильно отвлекался. А иерархии могут и переместиться ради правителя. Никея - город хороший, в меру чистый, в меру дружелюбный, но от Константинополя слишком уж далек.
   Григорий медленно и степенно прохаживался по берегу озера, смотрел на спокойную гладь и думал о том, что все-таки успел сделать работу в срок. Скорее бы приехал Евсефий, и они покончили бы с этим до начала Собора. Благо, дел опять будет тьма тьмущая. Не успели придушить ариан, так новые сектанты подняли голову.
   В той жизни, в которой Григорий Понтийский носил имя Антония Египетского, а было это ровно тридцать пять лет тому назад, он положил много сил на то, чтобы арианам на этом свете жилось гораздо хуже, чем они бы того хотели. И дело было не в том, что человек, волею судеб заброшенный в мир Терра, был таким уж ревностным хранителем христианских догм. Нет, дело было не в догмах. В политике. Когда всем стало ясно, что христианство победно шествует по Средней и Малой Азии, по Палестине, землям Римской империи, то некоторые нечистые на руку люди решили урвать кусок власти и почестей и себе.
   Религия, чье мировое господство неизбежно, должна иметь прочный фундамент, в основании которого лежат непререкаемые догмы, раз и навсегда утвержденные каноны праздников, молитв и обрядов. Да, конечно, в основе религии лежит и глубокая вера и истовое поклонение божеству. Но... Вечно это зловещее "но", которое вело людей на костры и плахи во многих мирах, чему носящий сейчас имя Григория был свидетелем, а порой и участником. Это зловещее НО.
   Для людей, особенно если они находятся на низкой стадии развития культуры и этики, обряды и праздники, а также их единообразие как символ единения играют очень важную роль. И пока религия, по большому счету, религия, несущая в себе человеколюбие и сострадание к ближнему, до конца не окрепла, не завоевала огромное количество душ и сердец... В общем, пока за нее не стоят горой государи многих могущественных держав, пока не сложился мощный пантеон святых и мистическая сторона религии... Пока всего этого не произошло, молодое христианство следовало оберегать аки дщерь робкую и беззащитную. И именно этим в те времена занимались на Земле многие бессмертные, служащие Силе Света. Они на время отложили мечи и взялись за молитвенные четки, но только на время.
   От этих непростых размышлений Григория, рожденного в славном городе Понт, отвлекло знакомое чувство. Кто-то из своих приближался к нему. В тех местах, где не было большого скопления людей, бессмертные чувствовали друг друга особенно сильно. Это было похоже на некое странное предчувствие, будто бы смотришь на некоего человека и в голове тут же возникают знакомые чувства, образы, даже диалоги. Хотя каждый бессмертный объяснил бы это по-своему и был бы по-своему прав и неправ одновременно.
   Григорий обернулся и посмотрел на стоящую на возвышении Никею, залитую лучами осеннего солнца. Озеро и высокие холмы защищали город от внезапного вторжения. А городу было, что защищать. Он стоял на пересечении проторенных торговых путей, ведущих в Галлию и Фракию и немало на этом обогатился. Хотя славная Никея более, чем захватчиков, боялась новых сотрясений земной тверди, последнее из которых, по словам местных хронистов, случилось 83 года назад и нанесло городу немалый ущерб.
  
   Григорий приложил ладонь ко лбу и смог разглядеть человека, неторопливо идущего со стороны главных ворот к озеру. На таком расстоянии было еще сложно определить, какую Силу использует этот бессмертный и к какому поколению принадлежит. Однако темные от массового скопления церковных иерархов старались держаться как можно дальше. Сила собранных вместе людей и бессмертных, на плечах которых лежала судьба новой религии, давила на слуг Тени и доставляла им массу неприятных ощущений. Так что идущий был скорее всего светлым.
   "Хоть бы это был он, а то время уже против нас. Одному слишком тяжело решиться на такое", - подумал уроженец Понта и, не желая мучиться догадками, пошел навстречу своему соплеменнику.
  
   Евсефий, а именно так звали того, кто шел навстречу Григорию, сильно постарел за время, прошедшее с их последней встречи. Так часто бывает: на молодом человеке видно стремительное взросление и возмужание, а на старике - скоротечное увядание и немочь. Евсефий был в два раза старше Григория и чисто теоретически мог встречаться в Египте с прошлым воплощением того, кто ныне был рожден не в Африке, а в Малой Азии. Но до Африки Евсефий пока еще не добирался, зато его ноги ступали на священную Землю, по коей ходил Спаситель наш и искупитель грехов рода людского.
   Григорий обнял тщедушное тело, стараясь не потревожить старческих костей, пожал руку и троекратно облобызал, как было тогда в обычае у христиан.
  -- Ты успел! - радостно воскликнул Григорий.
  -- Что, Первый, тяжко уничтожать реликвии своими руками, ждешь кого-то из младшего поколения?
  -- Да нет же, брате мой во Христе, - рассмеялся Григорий, и его глаза сверкнули задорным изумрудным блеском. - Просто ты у нас ныне более в каноне и хитросплетениях местного христианства разбираешься, надо, чтобы мы сели и просмотрели отдельные отрывки. Когда приезжают остальные?
  -- Остальные, включая людей, - последнее слово Евсефий особо выделил и лукаво усмехнулся, - должны прибыть в Никею только через две седмицы, так что время у нас с тобой хоть и есть, но не много. Я так трясся на мулах и верблюдах, рискуя отдать Богу душу, чтобы успеть раньше... Тьфу, - сплюнул он. - То есть я хотел сказать: вручить Господу душу, чтобы он присудил мне следующее воплощение по делам моим.
  -- Оригинальная трактовка Воли Божией! - Григорий снова рассмеялся, и Евсефий стал ему вторить своим скрипящим старческим смехом.
   В этих воплощениях у них была работа, не терпящая суеты, не связанная с насилием, а потому можно было и посмеяться, тем более все эти рассуждения о канонах и обрядах нагоняли на обоих смертную тоску, потому что подобную работу они делали уже даже не в десятый и не в двадцатый, а страшно сказать в какой раз.
  
   Григорий остановился в доме, окна которого выходили на красивый храм. От созерцания его на душе обоих иерархов становилось светло и легко, хотя сделать им предстояло то, что в глазах многих христиан являлось по меньшей мере святотатством.
   Они сидели в маленькой комнатке, разложив прямо на полу листы пергамента. Работы было много, и они принялись разбирать свитки в тот же день, параллельно обсуждая события последних месяцев. Евсефий подносил листы пергамента почти к самому носу, слеповато щурился и если не мог что-то прочесть, то просил это сделать своего коллегу, который по молодости лет видел значительно лучше.
  -- Волшебные стекла бы мне, брате, - силясь разобрать почерк Григория, морщился старец.
  -- Окстись, Евсефий! Стеклышки, что зрению стариков помогают, еще не через один круг появятся здесь. Рано еще для этого.
  -- Да, знаю, - обреченно махнул рукой Евсефий. - Ты читай, читай.
   И Григорий читал. Евсефий морщился, изредка спорил с Григорием, но чаще лишь удовлетворенно кивал.
  -- Нет, все правильно, Первый! Все правильно. Этот момент надо было убрать обязательно. Особенно в сфере безобразий и непотребств, что еретики после этого лжесобора в Эфесе начали учинять. Я лично подам прошение Льву.
  -- Правильно, - одобрил его Григорий. - Все знают, что у тебя давно зуб на Диоскура. Мерзкий он человек, скажу я тебе. По сути своей внутренней мерзок. Он же сам в свою ересь не верит. Все эти разговоры о единой природе Христа и всего прочего лично для него не более, чем перебранка в базарный день. Он хочет власти, он хочет сместить Льва, он уже пытался подольститься к императору. Но то ли сноровки не хватило, то ли денег.
  -- Убогий он, - презрительно фыркнул себе в бороду Евсефий. - Убогий и есть. А чтобы не было судов да перетолков, вот все здесь написано, - он ткнул длинным морщинистым перстом в лист пергамента.
  -- Я, конечно, не имею ничего против апостолов! - усмехнулся Григорий.
  -- Господь с тобой, брате! - Евсефий перекрестился, - Бессмертных к НЕМУ не пустили, а рыбарей этих и мытарей пустили. Поди ж ты, они были, видимо, гораздо лучше нас с тобой.
  -- А может быть, и чище в свой дремучей невинности, - заметил Григорий. - Что же касается этого еретика, то уж петиция епископа Дорилейского, то бишь твоя, кое-что да значит. К тому же он растерял всех союзников. Да взгляни еще на этот фрагмент. Я буквально переставил местами два стиха, и смысл стал лучше.
   Старик долго изучал предложенный Григорием отрывок, морщился, теребил кончик седой бороды и наконец одобрительно кивнул.
  -- А вот с писанием Петра ничего нельзя сделать.
  -- А и не надо, - тут же откликнулся старец. - Мы уже все поправили. Если где и есть списки, то, во-первых, не с этой копии, а с другой, где половина уже неизвестно кем написана. Так что его и при твоей прошлой жизни апокрифическим текстом считали. Ты вообще не переживай, все нормально, на то ты и Первый, у тебя Сила бОльшая, нежели моя. И ходил ты, как сказывают, в далекие времена аки ангел в теле не знающем тлена.
  -- Было такое, но давно. - Григорий вздохнул. - Ведь самое главное, что надо было сделать... Показать его двойственность, что он и Сын человеческий и Сын Божий. А Петр со своим правдоподобным и дотошным бытописанием любого в ересь вгонит. Ну что прикажешь делать с писанием, в котором Сын Человеческий страдает от болей в желудке или после проповеди валится без сил под оливу! Это прямо лишняя лепта в казну монофизитам или тем же арианам.
  -- Тебе по крайней мере не хватило ума какие-нибудь дополнительные чудеса Господу нашему приписать?
  -- Ты за кого меня принимаешь, Евсефий? - Григорий сделал крайне удивленное лицо, - Я тебе Слуга Божий или волхв-прощелыга?
  -- Так это не ты вставил: "И мертвые восстали из могил и свидетельствовали".
  -- Так и было там, поверь мне. А Иоанна я почти не правил. Это самое сильное писание, самое правильное. Там есть и страдания, и горе, и гнев Божий. Это самое лучшее. Если бы...
  -- Если бы не вступало в противоречие с Марком и Лукой? Так это, брате, нам только на пользу. Потом никто не упрекнет нас спустя веков эдак семь-восемь, что, дескать, все тексты отцы церкви сами и написали.
  -- Не написали, а немного подправили. Потому что любое писание должно быть огранено, подобно камню драгоценному, коий без рук ювелира и не блестит даже.
  -- Ты прав. Хотя люди часто не видят дальше своего носа и думают все о мирском да о скабрезном.
  -- Ты про Магдалину?
  -- Да. Ни у Петра, ни у Марка, ни у Иоанна нет вообще ничего такого, ну хоть бы намек.
  -- Ясное дело, что нет. Но люди найдут, даже и в твоих отшлифованных четырех писаниях.
  -- Это уж ты не сомневайся. Найдут, они везде все плотское ищут, ты прав. Знаешь, Григорий, ты ведь самое важное-то не трогал, не изменял ни на одну букву.
  -- Ты имеешь в виду слова Христа?
  -- Да, слова Господа Нашего.
  -- Как же их можно менять?! В своем ли ты уме?! О том, как он спал, ел, пил, уставал или не уставал, мог ли подвернуть ногу или не мог, носил ли с собой денег или не носил, ел и пил менее других или более, это уже дело десятое. Но ЕГО СЛОВА! Они высечены в Небе этого мира, оттуда их не стереть.
  -- Ты знаешь, Григорий, я так устал с этой всей суетой, с Эфесом, с Львом I, с императором нашим Маркианом, да продлит Господь его годы, ибо человек этот поддается нашему внушению и к безумствам не склонен. Книжный император - наша отрада. Так вот о чем я говорю тебе? Я говорю о том, что противно мне все это, потому что мы-то с тобой понимаем, что эти все каноны и символы не так важны, зато Евангелие после Собора будет ходить в хороших и правильных списках с того, что ты понаисправлял, и об этом в летописи Собора не будет и слова даже. И все мы сделали правильно с тобой. Но вот, понимаешь, это так суетно, совсем не так, КАК ОН ВСЕХ НАС УЧИЛ. Надо ведь любить друг друга. Ты вот, Григорий, любишь смертных и своих соплеменников?
  -- Люблю, - чувствуя в этом какой-то подвох, проворчал Григорий.
  -- Я тоже. Я их очень люблю. Но мне так жалко, когда в похожих мирах все идет так же: те же ошибки правителей, те же религиозные склоки. Почему? Вот скажи мне, Первый, неужели Бог ничего сделать не может?
  -- Может, может, мой младший соплеменник. Он все может.
  -- Так почему же не сделает?
  -- Потому что не хочет делать эту работу за самих людей. Это темный тебе скажет, что людей легко можно сделать счастливыми насильно. Взять и убить всех, кто мешает другим, а люди из страха и сделаются все счастливыми и хорошими. Нет, не сделаются. Думать нужно. Всегда думать. Вот что любовь к ближнему еще подразумевает -- что человек прежде, чем что-то сказать, должен подумать: а не будет ли больно... не будет ли совсем-совсем больно другому от его речей?
  -- Ты прав. Нельзя заставить любить, нельзя заставить верить. Особенно людей. У них же особенный путь, в этом есть какой-то смысл. И Господь воплощался для них, мы-то и так знаем, что он есть. А вы, Первые, говорят, и видели его.
  -- Видели, но это было давно... А что с этими списками делать? - Григорий поспешил сменить скользкую тему.
  -- Сожжем как закончим.
  -- Я так и думал, что ты скажешь это.
  -- А что? - возмутился старец. - Ты предлагаешь спрятать до лучших времен?
  -- Лучшие времена, в том понимании, которое ты вкладываешь в эти слова, в этом в мире, возможно, и не наступят.
  -- Тогда отдадим огню. Хотя жаль. Ведь это такая ценность! В очаг буду я бросать.
  -- Нет уж, брате. Нет уж. Вместе задумали, вместе и будем в огонь бросать. Ты страничку, и я страничку. Мы с тобой повязаны этим замыслом. Отмыть меня хочешь? Не получится, брате. Лучше давай еще раз этот отрывок посмотрим да еще раз подумаем, как нам получше изобличить этого богомерзкого Диоскура. Все-таки, я думаю, ты ошибаешься на счет того, что при дворе у него нет своих людей. Есть, потому что бессовестных и жадных до дармовых денег людей полно при дворе самого светлейшего из правителей.
  -- Это уж точно, - согласился Григорий. - Открывать на них глаза правителям и патриархам -- наша с тобой прямая задача, чего бы нам с тобой это ни стоило.
  
   Глава 6. Черная жемчужина
  
   Казалось, что отсутствия Олега и Жени не заметили, или просто сделали вид, что не заметили. Первая порция шашлыка была готова, и гости, усевшись кто на стулья, а кто и прямо на траве, с завидным аппетитом поглощали мясо, при этом продолжая оживленно разговаривать. Белого Волка нигде видно не было: вероятно, он поехал за очередной партией гостей на станцию.
   Олег решил не отбиваться от коллектива, тоже взял шашлык, открыл бутылку пива и пристроился к одной из групп, где ели и разговаривали. При этом вся информация, которую ему удалось получить от Жени, начала плавно заполнять лакуны, добавляя все новые и новые кусочки в воображаемый паззл, который он складывал последний месяц.
   Приехал Белый Волк. Привез еще троих. Двоих Олег знал довольно неплохо: один - его бывший соратник по Испании, другой - какой-то новенький, воплотился на Земле только в этой жизни и Олег знал его только по нынешней Москве.
   Третьей же была молодая девушка, которую Олег еще ни разу не видел. Видимо, она совсем недавно проснулась. На вид ей было около двадцати с небольшим. Волосы подстрижены под горшок, густые светло-русые, почти белые. Одета она была в черные джинсы и в черную рубашку. Олегу почему-то бросилась в глаза одна деталь - на шее у нее висела серебряная цепочка, на которой был довольно странного вида кулон. Украшение необъяснимым образом приковало взгляд Олега, и он долго не мог отвести от него глаз, вспоминая, где он видел его раньше. На массивной цепочке висела оправленная в серебро большая черная жемчужина. Что-то тревожное всколыхнулось в памяти Олега. Он видел сотни подобных этому украшений и вряд ли вспомнил бы, где и когда в последний раз встречал подобный кулон. Память бессмертного - странная штука, она выкидывает все, что не нужно для работы, даже если это представляет ценность для самого носителя памяти.
  -- Олег! - Белый Волк радостно окликнул его и тут же потянулся за бутылкой пива. - Хватит медитировать! Бухать надо! Вот что я тебе скажу, дорогой мой товарищ!
   Где-то позади Олега громко хлопнула винная пробка, но Олег даже не обернулся. Он смотрел то на Белого Волка, то на незнакомую девушку. "Несомненно, темная, - подумал он, - Первая, выбравшая пути людей". С женщинами первого поколения это бывает крайне редко. Мужчин первых он встречал значительно чаще. Для женщин процесс бесконечного старения был более драматичен, чем для мужчин.
  -- Что?! Настя приглянулась? - шепнул на ухо Белый Волк.
  -- Симпатичная... - задумчиво ответил Олег, продолжая сканировать девушку. - Но в ней нет ничего от нас, от терровских.
  -- Ну, да, - пожал плечами Белый Волк. - В этом я с тобой полностью согласен. С теми, кто не видел безобразия последних семи-восьми веков и разговаривать-то в общем не о чем. Они обычно приходят сюда из такого далека, что Терра им кажется какой-то вселенской помойкой.
   Олег согласно кивнул.
  -- А ты ее знаешь? - спросил у Белого Волка Олег после долгой паузы, во время которой Белый Волк успел опустошить полбутылки пива.
  -- Как сказать... - Белый Волк поморщился. - Общались у совместных знакомых из наших. Могу познакомить, если хочешь, конечно.
  -- Познакомь... - задумчиво попросил Олег.
  -- Слышь, а ты это... того? Не влюбился тут с первого взгляда? А? - Белый Волк басовито хохотнул.
  -- Ты же знаешь мою обстоятельность и щепетильность, - намеренно холодным тоном начал Олег. - Помнишь, как раньше? Пока кобылу не оседлаешь да не объездишь, то никогда не скажешь, твоя она или нет.
   Белый Волк, нахмурившись, посмотрел на старого приятеля и, наконец, поняв смысл шутки, громко и заразительно расхохотался.
  -- Эстет, мать твою! - смеясь, прокомментировал он. - Ладно, пошли, познакомлю.
   Они подошли. Девушка посмотрела на Олега каким-то странным, замутненным взглядом и нахмурила сросшиеся на переносице брови. Затем, будто вспомнив что-то хорошее, связанное с Олегом, дружелюбно ему улыбнулась и по-мужски пожала ему руку.
  -- Настя, - отрекомендовалась она. - Можешь меня еще Черной Жемчужиной звать. Под этим прозвищем меня многие нездешние знают. А ты, как я погляжу, почти местный? - голос у нее был чуть хриплый и резкий. Олегу он не понравился. Он не любил женщин, у которых были почти мужские голоса.
  -- Можно и так сказать, - уклончиво ответил Олег.
   Олег и Белый Волк подошли к столику, взяли по шампуру с мясом и стали есть. Причем оба проявили завидный аппетит. Впрочем, те, кому очень часто приходилось голодать, пусть и пару смертей назад, привередливостью в еде не отличались.
  -- Занятная бабенка, да? - заметил Белый Волк, трактуя задумчивый вид Олега тем, что его очень сильно заинтересовала Настя.
   Между тем, Олег уже давно забыл о юной особе, и все его помыслы были обращены к странным и пока необъяснимым случаям безумия, которые захлестнули в последнее время Москву. Байрон был прав, все дело было в книгах. Но тогда осталось выяснить главное - каким образом и через какие книги бессмертные заражаются странным безумием.
  -- Скажи мне, Волк, вот что, - начал Олег. - Что ты сейчас читаешь?
  -- Осокина, "Альбигойская драма и судьбы Франции". А что?
  -- Книжку читаешь?
  -- В смысле? - недоуменно переспросил Белый Волк.
  -- Я имею в виду, может, скачал в электронном виде и читаешь.
  -- Не! - махнул рукой Белый Волк. - Что ты? С экрана читать - глаза портить. Я сам книги покупаю, какие мне надо. Ща, слава Богу, не советское время, что хочешь можно купить.
  -- А из твоих знакомых, которые не люди, все тоже читают в печатном виде? - полюбопытствовал Олег.
  -- Кто как, кто как, - задумчиво пробурчал с набитым ртом Волк. - Кто вообще ничего не читает, а всякие дурацкие японские мультики смотрит, где у героев буркала в пол-лица. Фу, гадость какая! А вообще не люблю всякого вранья, глупостей всяких. Не читаю я никакие придумки, в том числе и реалистические. Я только хроники читаю, труды по истории, чего сам не видел. Или видел, да недопонял тогда. Мне про придуманные страсти читать неинтересно.
  -- Понятно. Я это к тому, что вот слухи ходят, что народ наш от книг с ума сходит. До того, что усыплять приходится.
  -- Да, слышал. - Волк поморщился. - Это все не от книжек, как мне думается, а от безделья. Нечем заняться, время сытое, войн нет, вот все дурью и маются. И еще водятся со всякими сумасшедшими из смертных. Их здесь тоже с избытком хватает.
  -- Ты же тоже по всяким клубам шастаешь, - отпарировал Олег.
  -- Я-то как раз по нормальным, где байкеры да металлисты собираются, ну, может, еще язычники, тоже выпить не дураки. А всякие ловцы глюков и путешественники по астралу мне на фиг не нужны. Я в их годы уже людей убивал, а у них депрессия, блин. Уроды, эти люди. Все горе от излишнего ума и безделья. - Несмотря на то, что Волк менее чем полчаса назад первый раз притронулся к спиртному, пива он в себя залил порядочно и, по мнению Олега, начал нести сущую околесицу, как с ним обычно бывало и в прошлом.
   Оставив подвыпившего соплеменника общаться с кем-то из знакомых, Олег подошел еще к одной компании, но поговорить они так и не успели. На поляне уже был разложен костер, а это означало, что настало время поговорить о серьезном. Хотя многие из собравшихся успели обсудить самую главную новость между собой.
   Время в гостях у Серой Чайки, как обычно, текло очень странно. Иногда очень медленно, а иной раз проносилось совсем стремительно. Олегу казалось, что с того момента, как он вошел в калитку дачи Серой Чайки, прошло не более часа. На самом же деле на Подмосковье неизбежно надвигались сумерки.
   По обычаю подобных встреч, на поляне был разложен большой костер, вокруг которого и уселись все собравшиеся. Еще полчаса, от силы минут сорок, и уже только в зоне, освещаемой костром, будут видны лица соплеменников. Все знали, что так было легче говорить, даже думать было легче. Сказывалась старинная привычка творить большие дела и вести важные разговоры во мраке -- неважно, светлый ты или темный. Главное, чтобы людские глаза тебя не видели.
   Беседа потекла в русле пессимистических прогнозов Жени-Байрона. Каждый желал заявить о своей исключительно осведомленности. Конечно же, никому даже не пришло в голову предложить создать координирующий отряд, хотя подобная идея уже промелькнула раньше на каком-то из закрытых форумов интернета.
   Трудно поверить, но у бессмертных не существовало никаких могущественных организаций или объединений. Почему так получилось, понять постороннему человеку было практически невозможно.
   Но любой бессмертный, живущий в Москве, услышав этот вопрос, сказал бы: "А кому это нужно и зачем?" Каждый выполнял свою миссию, очень часто даже не общаясь с соплеменниками, а просто слушая общий фон города. Кто-то заседал в государственных учреждениях, кто-то ловил преступников, кто-то сам был преступником, кто-то торговал, но большинство все-таки принадлежало к так называемым свободным профессиям. Каждый из бодрствующих бессмертных упрямо гнул свою линию, и ему было глубоко наплевать на то, что делают его коллеги. Редко по двое, а еще реже по четверо бессмертные проводили какие-то общие проекты.
   Однако общались все очень часто, обменивались какими-то иногда даже самыми пустяковыми новостями, писали в Интернете на закрытых форумах, но это делалось только ради того, чтобы ежедневно, ежечасно знать - ты не двинулся умом. Ты действительно бессмертный и тебе очень много лет, а подтверждение этому -- такие же люди, как ты. Очень страшным и тяжелым оказывалось для бессмертных испытание, которое пережил практически каждый, рождаясь в местности, где не было своих. Вот тогда действительно стоило серьезно подумать о том, не сошел ли ты с ума. Потому что воздействие силы на материальные предметы можно легко списать на галлюцинации.
   То же, что происходило сейчас в Москве, взволновало всех не на шутку. Никому не хотелось, чтобы самое драгоценное, что у них есть, - их память -- превратилось в мешанину какие-то сумбурных впечатлений от прочитанных книг.
  -- Кто первым заболел? - вопросил сидящий рядом с Олегом бессмертный.
  -- Марэк был первым на моей памяти, - раздался четкий, немного жестковатый голос Жени-Байрона. - Я сам его усыпил. Но Марэк не в счет, он, паразит, столько пил в последнее время, что трудно даже сказать, можно ли его причислить к общей волне эпидемии.
  -- Но хоть ты помнишь, какую он книгу читал? - спросил тот, кто задал вопрос.
   И так дальше по бесконечному кругу, которому, казалось, не будет конца. Когда все уже порядком устали от этой говорильни, единогласно решили, что на закрытом форуме будут регулярно вывешиваться имена сошедших с ума с данными: усыплен он и какую читал в последний раз книгу.
   Как и предвидели Олег и Женя -- пожалуй, самые здравомыслящие из всех собравшихся, -- никакой системы никто не смог выявить. Также никто не захотел заговаривать о том, что еще год-два и здесь возникнет новый Перекресток. Тема была очень скользкая, и все боялись сказать по этому поводу что-нибудь не то. В общем, как Олег и рассчитывал, кроме шашлыка и приятной компании здесь надеяться было не на что. Единственное, что его радовало, - теперь налажен контакт с Байроном. То, что он в Москве, Олег знал от других соплеменников, но лично так и не получилось пересечься. Тем более, как ни крути, а идеологические враги все-таки.
   Иногороднему трудно поверить в тот факт, что москвичи считают себя вечно чем-то занятыми, и бессмертные тут были далеко не исключением. Москвичам легче встретиться на каком-то массовом мероприятии и говорить, перекрикивая шум музыки клуба или концерта, чем спокойно посидеть в кафе или пройти по аллее парка. Москвичи вечно куда-то бегут, причем чаще всего они сами не знают, куда именно.
   Когда официальная часть встречи была закончена, все разбрелись по компаниям. У костра остались в основном те, кто хотел просто отдохнуть и попеть песни. Гитара у Серой Чайки имелась, причем отличная, купленная ею два года назад в хорошем музыкальном магазине. Хотя сама она за струны не бралась уже лет двести, если не больше, предпочитая клавиши сначала клавесина, а потом фортепьяно.
   Надо сказать, что отличительной особенностью всех бессмертных как первого, так и второго поколения была странная, часто фанатичная любовь к музыке и всему, что ее окружало. Если проследить всю историю современной музыки от эпохи джаза до современных рок-групп, то, обладая некоторыми тайными знаниями, можно было с удивлением узнать, что почти каждая вошедшая в историю группа если не имела в своем составе одного из бессмертных, то пела песни на стихи бессмертных или просто находилась под влиянием одного из представителей вечно возрождающегося народа.
   Даже всемирно известная ливерпульская четверка, сделавшая революцию в музыке шестидесятых годов, тоже не обошлась без влияния нелюдей. Но, к вящему удивлению битломанов, вечным странником был не суперталантливый Пол Маккартни и не философ Джон Леннон, впавший в безумие от любви к своей Йоко, а тихий, но вместе с тем харизматичный Джордж Харрисон, который, к слову сказать, завещал развеять свой прах над водами священной реки Ганг. Он никогда не скрывал своей принадлежности к индуизму, одной из мировых религий, в основе которой лежало учение о реинкарнации.
   Олег тоже приложил руку к мировой музыкальной истории, правя неумелые вирши британских "анти-битлз", безумных панков из группы Секс Пистолеты". Когда речь заходила об истории рок-н-ролла, одной из любимых тем для Олега, он частенько в кругу своих любил вспоминать, как перед одним из самых больших концертов "Пистолетов", он, стоя за кулисами рядом с менеджером группы Малькомом Макклареном, сказал ему: "Я сделал им хорошие тексты, теперь вы сделайте их всех!" Макларен, как рассказывал Олег, скептически поморщился и бросил тогдашнему воплощению Олега: "Если они не сторчатся окончательно, то мы будем популярнее Битлз".
   Что же касается пагубной болезни тогдашних рок-идолов, то ее не избежал даже сам Олег. Проводя над собой бесчеловечный эксперимент под названием: "Может ли бессмертный слезть с наркоты", вместо блестящего будущего студента Оксфорда, он окончил свою короткую жизнь на съемной квартире, более напоминавшей притон бродяг. И вошел в историю даже не как автор текстов для культовой для всех панков рок-группы, а как барабанщик известной только узким специалистам группы "Вибраторы", выступавшей в Лондоне в дни, когда там бесчинствовали многочисленные подражатели "Секс Пистолетов".
   У костра сидело семь человек, остальные разбрелись в темноте. Отсветы то и дело выхватывали спокойные, немного уставшие за день лица. Семеро людей, вернее нелюдей, занимавших людские тела, смотрели на огонь, и каждому представлялось что-то свое: кто-то вспоминал костер инквизиции, на котором его когда-то сожгли, кто-то -- огонь в огромном замковом камине. Каждый представлял свое, и каждый думал о своем.
   Олегу же в свете последних событий мысли в голову лезли и вовсе невеселые. Он подумал о том, что бессмертные очень любят поговорить, но почти всё, что они говорят, как правило, не соответствует тому, что они думают. Это полуправда, выгодная как тем, кто это слушает, так и тем, кто говорит.
   Бессмертные никогда не выкладывают всей правды даже своим соплеменникам. Даже тем, кого знают несколько тысяч лет. Бессмертные постоянно носят маски типовых ролей того места и времени, в котором сейчас живут, и нередко даже среди своих не снимают их, так что постороннему наблюдателю кажется, что это всего лишь сборище невротиков и инфантильных чудаков, а не ровесников человеческой цивилизации. Страх разоблачения будет всегда довлеть над ними. Так думал Олег, в запасе которого тоже имелось немало масок на все случаи жизни. И одна была глупее другой. Человеку всегда стоит показывать, что он умнее и лучше тебя. Тогда его намного легче подчинить и обратить себе на службу. А он будет думать, что не ты, а он тебя подчинил.
   Свое же истинное лицо Олег мог показать только одному человеку - своему кровному брату. Но его последнее воплощение он похоронил близ Иерусалима во время последнего Крестового похода.
   Если бы Олега спросили, стоит ли вообще верить бессмертным, он ответил бы так:
   "Никогда не верьте им, не покупайтесь на их обман, а порою даже самообман. Это не вечные старики, это вечные дети, которые очень хотели бы стать стариками, но никогда ими не станут. И самое страшное для них... Самое страшное, после чего они обычно навсегда рвут с человеком, - это попытка влезь в их внутренний мир. Они могут сколько угодно говорить вам, что им хочется излить душу, что они хотели бы перед кем-то сорвать с лица все маски, но это всё игра. Не верьте им и не пытайтесь влезть в их душу и уж тем более в их частную жизнь, которая, впрочем, ничем не отличается от жизни обычного человека той эпохи, в которой они в этот раз родились.
   Они этого очень не любят. Сделайте вид, что вы восхищены их вековечной тоской в голосе, сделайте вид, что хотите их понять. И они сделают вид, что поверили вам, и тогда они, возможно, не уйдут. Впрочем, вы никогда не узнаете в своем собеседнике бессмертного, потому что если когда-нибудь кто-либо станет с вами говорить о магии, переселении душ и войне света и тени, то с очень высокой долей вероятности это будет человек. Бессмертные говорят об этом с обычными людьми только в двух случаях: если они хотят вас рекрутировать для Великой игры или если они просто пьяны".
   Все это Олег бы мог сказать простому смертному, только случая такого ему за сотни прожитых жизней как-то не представилось.
  -- Ну, кто первый будет петь? - раздался голос из темноты. Это был Женя-Байрон.
  -- А вот ты первый и начинай, - сказал ему Олег.
  -- А я петь не буду, - усмехнулся бывший великий поэт. - По крайней мере пока не буду, - добавил он.
  -- Ну ладно, Бездна с вами, я начну, - ответил Олег.
   Ему передали гитару. Олег какое-то время рассеянно перебирал струны, а затем запел на английском:
  
   Como esta amigo
   For the death of those we don't know
   Shall we kneel and say a prayer
   They will never know we care
   Shall we keep the fires burning
   Shall we keep the flames alight
   Should we try to remember
   What is wrong and what is right
  
   No more tears no more tears
   If we live for a hundred years
   Amigos no more tears
  
   And if we do forget them
   The sacrifice they made
   Will the wickedness and sadness
   Come to visit us again
  
   Shall we dance the dance in sunlight
   Shall we drink the wine of peace
   Shall our tears be of joy
   Shall we keep at bay the beast
  
   No more tears no more tears
   If we live for a hundred years
   Amigo no more tears
  
  
   Олег обладал не только музыкальном слухом, но и неплохими вокальными данными. На английском он пел практически без акцента, и его соплеменники могли оценить это по достоинству, поскольку, в большинстве своем, закончили или заканчивали престижные столичные ВУЗы и современным международным языком общения владели так же хорошо, как в иные времена латынью.
  
   Inside the scream is silent
   Inside it must remain
   No victory and no vanquished
   Only horror only pain
  
   No more tears no more tears
   If we live for a hundred years
   Amigo no more tears No more tears no more tears
   If we live for a hundred years
   Amigos no more teeeeeeeeeeeeeeeears
  
   На последней строчке голос Олега сорвался, когда он хотел взять ноту, недосягаемую для его нынешнего голоса. Он закашлялся, и конец у песни получился каким-то смазанным.
  -- Простите, - извинился Олег.
  -- Да ништяк! - радостно отозвался Женя-Байрон. -- Я ж тоже "мейденов" люблю, хоть и панк. Тока ты говоришь: "Не плачьте друзья, мол, жить будем еще о-о-о-о-очень долго". Это ты верно подметил, а вот не плакать как-то не получается, особенно после таких песен... Дайте-ка мне инстрУмент, - Женя опять начал входить в роль завсегдатая старого Арбата.
   Получив инструмент, он долго его подстраивал, ругаясь на Олега, а затем спел какую-то совершенно глупую и пошлую песню, вероятно, из репертуара какой-то московской андеграундной панк-рок-группы. Причем слово, означающее мужской детородный, орган, как подсчитал Олег, повторялось в ней пять раз.
   Народ, за свою жизнь слышавший что и похуже, не возмущался. Наоборот, подобная песня в исполнении заслуженного поэта Великобритании на пенсии даже способствовала улучшению обстановки. Олег и еще один бессмертный, сидящий рядом с ним, даже рассмеялись.
  -- Бездна побери, - фыркал сосед Олега, стараясь сдержать смех. - Ничего более смешного не слышал за последнее время. Но ведь с нами дамы!
  -- Ну и.... - ответил Женя. К счастью, последнее слово, то самое, что употреблялось в песне пять раз, потонуло в бульканье пивной бутылки, к которой присосался бывший поэт-романтик.
  -- К своему прискорбию, должен заметить, что тебе идет эта роль, - вежливо заметил Олег. - Могу сказать это со всей ответственностью, как человек, лично знавший Сида Вишеса, который матерился еще хуже, пел так же плохо и так же, как и ты, обильно поливал себя дорогим парфюмом.
  -- А как же все эти истории про помойку? - оторвавшись от бутылки, спросил Женя.
  -- Туда они залезали для того, чтобы попозировать фотографам. Джон Линдон, он же Джонни Роутен, никогда не останавливался в гостинице, где не было горячей воды.
  -- Но я читал в дневниках... - как-то огорченно заметил Женя.
  -- Ты знаешь, кто их и зачем пишет?
   Женя промолчал.
  -- Дайте мне инструментик, - отсмеявшись, попросил сосед Олега.
  -- Пожалуйста, Радриго, ты играешь все так же замечательно?
  -- Си, синьор, - ответил он и заиграл.
   Музыка без слов, странная завораживающая музыка, после которой диски типа "Испанская гитара BEST" можно было смело выбросить в мусорное ведро. В старину существовало поверье о том, что чёрта в человеческом обличье легко распознать по виртуозной игре на лютне. Человек может использовать всего десять пальцев, а черт помогает себе хвостом. В этой забавной шутке была своя доля истины, потому как бессмертные вкладывали в игру на музыкальных инструментах Силу и нередко платили за это головой. Ныне же, в век компьютерного звука виртуозный игрок на гитаре не только не вызывал ни у кого удивления, но и вовсе рисковал получить самую жестокую кару - абсолютное равнодушие слушателя.
   Впрочем, того, кого Олег называл Радриго, внимание слушателей мало интересовало. Он возглавлял крупное торговое представительство испанской компании, раз в месяц мотался в любимую Барселону, имел красавицу-жену и двоих детей, которые благодаря абсолютной нормальности матери, не смогли взять себе даже частичку отцовской Силы. Впрочем Петру Александровичу (Радриго) на это было глубоко наплевать. На своем довольно прозаическом месте, он уже сделал немало для дела тени и считал данное воплощение очень удачным, после кошмара Второй мировой, которая превратила его в инвалида, умершего в нищете.
   Женя-Байрон горячо зааплодировал своему коллеге и даже поднялся с места, чтобы пожать ему руку и заодно забрать гитару. Однако попытка Жени снова захватить инструмент встретила бурное негодование собравшихся.
  -- Уступите инструмент даме, - раздался властный женский голос за спиной Олега.
   Он обернулся. Сзади стояла одна его знакомая, молодая даже по меркам второго поколения. Он называл её Хельгой, хотя с той поры, когда она носила это имя, прошло довольно много времени. Рядом с ней стояла Настя. В отсветах огня цепочка из светлого серебра, на которой висела жемчужина, казалась красной. Олег еще раз поймал себя на том, что весь его опыт и знания будто кричали ему: "Посмотри на этот кулон!"
   Женя, как истинный подданный короны, не стал спорить с женщиной. И вообще засобирался спать. Желая всем спокойной ночи, он почти незаметно для всех наклонился к уху Олега и, обдавая его пивным перегаром, сказал только одну фразу: "Связь через три дня". После этого он искусно сымитировал падение на Олега и под общее улюлюканье отправился в дом.
   Вслед за двумя девушками подошли еще трое бессмертных, а за ними, закутанная в большую серую шаль, похожую на крылья, к костру подсела сама хозяйка дома. Остальные ушли в дом либо спать, либо продолжать пьянствовать и разговаривать о жизни и делах насущных.
   Тем временем Хельга уже взяла в руки гитару. В свете костра казалось, что ее длинные черные волосы отливают то черным, то стальным. Олег смотрел на нее попеременно то нормальным, то истинным зрением, и две точки обзора на мгновение будто бы соединялись. Высокая, худая фигура. Ломкие, будто бы нервные движения. Острый подбородок. Волевые скулы. Длинные тонкие пальцы, перебирающие струны. Взгляд, в котором отражалось пламя. Она была бы очень похожа на валькирию, если бы не черные волосы.
  
   Молчит унылая семья и горько плачет мать
   Несут рождённое дитя под елью умирать
   Младенцам чаща - мёртвый дом, голодный год пришёл
   Но волк с серебряным клыком в лесу меня нашёл
  
   Меня воспитывал слуга у конунга в дому,
   Он скальдом был, он много знал и научил всему.
   Слагала висы на пирах весёлой злой толпе
   Мой серый друг один в горах бродил, скучал по мне.
   Мой верный друг один в горах бродил, скучал по мне...
  
   Когда, как виру, рыжий свей хотел забрать с собой,
   Унёс меня во тьму полей мой волк, как резвый конь.
   В варягов море нас купец увёл за много дней
   Мы шли, и я и мой храбрец дорогой лебедей.
  
   Песня лилась будто бы на едином вздохе. Не то скандинавская сага, рассказанная на русском, не то русская былина с запахом Варяжского моря. Олег еще успел подумать, что таким русским именам как Олег, Ольга, Игорь мы обязаны скандинавам. Вспомнив про Игоря, Олег тут же постарался отмахнуться от этой мысли. И внимательнее стал вслушиваться в слова песни, в которую тоже была вложена Сила.
  
   Я в Адельгьюборге была, и Вольгаст молодой
   Нам в чаши мёду наливал, он был хорош собой
   Потом был город на холмах и был Аскольда дом
   Мне баял греческий монах про византийский трон.
  
   Сын воеводы стал отцом двоих моих детей
   В Купалы ночь вдруг грянул гром среди густых ветвей
   Степные ветры принесли беду в поля славян
   Мой ясноглазый воин спит, сокрыл его курган.
   Мой ясноглазый воин спит... а с ним и сыновья...
  
   Угорский плен, угорский князь, шатры и степь вокруг
   Стреляли угры веселясь, мишенью был мой друг.
   Подол рубахи был в крови, на лапах кровь спеклась
   Вдвоём бежали по степи, мешая кровь и грязь.
  
   Я знаю, что во фьорд родной я не вернусь теперь
   Прощай Гардарика любовь, прощай угорский плен
   Но я увижу Миклогард, есть гусли за плечом
   И рядом верный серый брат с серебряным клыком.
   И рядом волк, седой как я, с серебряным клыком...
  
   Когда прозвучали последние слова, Олег словно бы очнулся от странного полусна, в котором он все видел и слышал, но в то же время будто бы вернулся в странное и жестокое прошлое, которое было для него когда-то одной из жизней. Он вспомнил свою усадьбу, взятую им в качестве приданого. Он вспомнил и домочадцев, и жену, и свой драккар, вытащенный на берег для ремонта, длинный дом без окон, обвешанный щитами и заморскими трофеями.
   Это было как сон, как видение, сошедшее со страниц саги или исторического романа. Это было с ним, но в то же время это был совсем другой человек, с другим складом ума и характером. Олег чувствовал, как спавший с тех времен хевдинг на какое-то время проснулся в нем, посмотрел сквозь его глаза на чужих ему людей и снова погрузился в вожделенное забытье, где ему грезились бронзовые залы Вальхаллы, куда попадали после смерти храбрые скандинавские воины.
   А затем уже не древний воин, а москвич Олег Абрамцев услышал, как шмыгнула носом Хельга и, достав платок, промокнула глаза.
  -- Дочь Ротгара из Дома Ясеня, жена Ольгерта Храброго! - голос Олега звучал твердо и беспристрастно.
   Девушка от неожиданности уронила платок и пристально посмотрела на Олега, ожидая, что еще он скажет.
  -- Он не вернется. Слышишь, меня? Он не вернется, потому что он был человеком.
   Хельга встала, подошла к Олегу и, усевшись рядом с ним, положила голову на его плечо. Олег начал медленно гладить ее по голове. Наблюдая эту сцену, все сразу притихли, потому что тоже понимали: круги, которые совершает Вселенная, бесконечны, и на них рано или поздно может случиться встреча. Пусть в других ролях, в другом месте и по-другому, но встреча случится. Смертные же уходили навсегда. И многие из них, как считали некоторые бессмертные, были во многом лучше их самих.
  -- Ну что, будем спать, господа странники? - спросила Серая Чайка.
  -- Давайте посидим еще, - тихо попросила Хельга. - Пять минут. Что для нас пять минут? Просто посидим и помолчим.
   Все согласились. Кто-то достал трубку, кто-то сигареты. Некурящие же просто смотрели на потухающий костер. Ни петь, ни разговаривать больше никому не хотелось. Хотелось просто сидеть рядом, потому что без слов и так все было понятно. Они были разными, у каждого была своя, обычная человеческая жизнь, которой они дорожили, но иногда, очень редко, им хотелось просто посидеть рядом со своими, чтобы еще раз сказать себе: "Я не сумасшедший, или я не сошла с ума".
   В доме Серой Чайки хватило места всем. Когда засидевшиеся у костра гости зашли в дом, со второго этажа уже раздавался чей-то богатырский храп.
  -- Уж не гордость ли британской литературы так храпит? - спросил Олег.
  -- Не, - ответил ему входящий вслед за ним Радриго. - Это Белый Волк, я уж знаю, как он храпит. Иногда выбираемся с ним и с Пилигримом порыбачить. Я хорошо этот храп знаю. А Байрон, как и все поэты, спит небось как младенец. Чистая душа! Хоть и темная.
   Олегу постелили на полу в гостиной. Радриго, как человек более старшего возраста, лег на диван. В этой же комнате уже кто-то спал, завернувшись по самый кончик носа в спальник. Олега не смущало общество идеологического врага Радриго и кого-то третьего, кто в истинном зрении представлялся человеком средних лет, закутавшимся в черный дорожный плащ.
   Мы одной крови, подумал он, и не важно, какого цвета плащ. Будет война, будем драться, а сейчас нужно спать. Тем более что ночью Олегу предстояло путешествие в места, весьма далекие от Земли.
   Олег лежал на полу и долго не мог уснуть. Он тихо встал, вышел из дома, стараясь не скрипнуть дверью. В темноте он увидел огонек сигареты.
  -- Тоже не спится? - раздался чуть хрипловатый женский голос. Это была Настя.
  -- Отравлюсь никотином и отправлюсь в объятья к Морфею, - ответил Олег.
   Они курили в полном молчании, затем Настя подошла к Олегу, еле ощутимо провела ладонью по его щеке и сказала: - Элла валлари мелья, кэашь шайра! Кэашь шайра, мелья!
   Не говоря больше ни слова, она зашла в дом. Олег еще какое-то время стоял во дворе и прочищал ножом трубку. Недостатка в женском внимании он не испытывал ни в одном из своих воплощений. Но странный кулон Насти не выходил у него из головы, и будто что-то мешало ему вспомнить о том, где он в прошлый раз видел это украшение.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О людях и иных народах
  
   Никому не ведомо, сколько столетий прошло между уходом бессмертных из первого сотворенного мира и их возвращением в первый сотворенный мир. Однако легенды народа Первых сохранили память о первой встрече людей и бессмертных. А было это так.
   Ранним утром двое людей охотились в лесу и неожиданно повстречали неких прекрасных обликом существ. Сперва они решили, что это лесные духи, которым они регулярно делали подношения после удачной охоты. Однако духи имели облик наполовину людей - наполовину зверей. Эти же двое существ были подобны самым прекрасным молодым людям, которых они когда-либо видели. Одеты они были не в шкуры, а в просторные светлые одежды. На руках и лицах у них не было защитных знаков их племени. А бесплеменные, чужие люди всегда вызвали у смертных страх. И те охотники испугались. Когда же молодые прекрасные незнакомцы приблизились к ним, то один из охотников схватил палку и бросил в лицо прекрасному мужчине. Но тот почему-то не увернулся. Палка скользнула по его лицу и оставила кровавый след.
   Увидев кровь, охотники поняли, что перед ними не духи, а живые существа, из плоти и крови, как они сами. Кровью была отмечена первая встреча людей и бессмертных. Но не было печали у бессмертного народа и не винили они ни в чем смертных, ибо знали: время их скоротечно и не успевают они набирать мудрости.
   Все чаще и чаще стали приходить прекрасные пришельцы к разным смертным народам. То по одному, то по двое. Облик их был прекрасен, а речь, что использовали они промеж себя, была непонятна смертным, и бессмертные учили языки смертных. Но люди как ни старались, так и не могли изучить колдовской язык бессмертных. Только отдельные слова из него запоминали самые мудрые -- хранители знаний племени, -- потому что знали: имеют те слова силу над землей, небом, огнем и водой.
   И учили бессмертные людей разным ремеслам, учили прясть шерсть и ковать металл, учили строить теплые жилища и шить теплую одежду, учили законам, которые надлежало людям исполнять, чтобы в племенах не было ни розни, ни болезней.
   Люди в те времена поклонялись духам земли, воды, деревьев, кои нередко являлись людям, но ничему не учили их, а только помогали им в охоте, рыбной ловле, выводили заблудившихся из леса. Были и злые духи - духи болот и пустошей, которые не любили людей и, заманивая в гибельные места, убивали их. Но таких было немного, к тому же смертные сторонились гибельных мест.
   Люди строили добрым духам жертвенники, на которых сжигали то, что добывали своим трудом. Но духам не нужны были жертвы, они помогали людям и так, пока те жили в согласии с миром. Некоторые племена поклонялись Великому Духу мира, но таких племен было немного, хотя культ этот еще долгое время сохранялся среди племен востока того первого, изначального мира.
   Увидев, как прекрасны их учителя, как они мудры, как добры к ним, люди возвеличили их в умах своих. Сменялись поколения людей, а учителя по-прежнему были молодыми и прекрасными. И назвали люди их богами и стали поклоняться им и приносить жертвы. Когда боги долго не приходили к людям, они возносили им жертвы, а нередко убивали на алтарях соплеменников, думая тем разжалобить богов. Но бессмертных созидателей мира было немного, а число людей с каждым годом росло. И не хватало ни сил, ни времени у бессмертного народа, чтобы уделить им всем внимание. К тому же, некоторые Первые считали, что люди сами должны всего добиваться, что нельзя вести их за руку, но лишь дать начальные знания наук и ремесел и не быть для них ни правителями, ни наставниками.
   Однако был среди Первых, что создали первый, изначальный мир, некто именем Эльтай-а-ши, которого смертные прозывали Грустно Смотрящий На Звезды. Ибо когда наступал вечер, он подолгу мог сидеть и смотреть на загорающиеся в небе огни и взгляд его тогда делался печальным. Даже его соплеменники считали его самым мудрым среди своих, некоторые же втайне считали его Подмастерьем, тем, кто в первые дни мира заключил тайный завет с Дай-мэ-раком.
   Эльтай-а-ши более всех других бессмертных любил людей и непрестанно заботился о них, учил их ремеслам, ходил с ними на охоту и рыбную ловлю и нередко оставался ночевать у их костров. За это от смертных он получил другое имя: Друг Людей, что на языке Первых звучит как Элли-рах.
   Элли-рах печалился, что люди поклоняются духам и его соплеменникам. Но ни убедить их не делать этого, ни заставить путем угроз он так и не смог. Люди верили, что дым от жертвенных очагов достигает небес, где, как они думали, живут бессмертные, старший и великий народ богов.
   Друг Людей пытался рассказать людям о том, как на самом деле была создана Вселенная, говорил о едином, благом Великом Творце Вселенной Дай-мэ-раке, но люди не понимали этого и просто делали жертвенники Великому Главному Богу Богов, что живет на самых верхних Небесах и кого боятся боги, приходящие к очагам людей. Но не стоило бессмертным многого требовать от смертных ни сейчас, ни потом, ибо сам народ Первых, Народ Без Дома, как их стали звать потом смертные, утратил многое из легенд своих, а многое исказило время, что же ждать от людей, чей век короток, а жизнь полна лишений и болезней?
  
  
   Друг Людей более всех других бессмертных общался с людьми и вкладывал в их сердца чаянья жизни отличной, нежели вели они тогда. Он выбирал самых мудрых из них и учил их писать знаками свои речи, и так были записаны первые сказания людей. То был век мира и покоя смертных, потому что не знали они ни мечей, ни боевых топоров и если и убивали себе подобных, то только в пылу ссоры из-за женщин или охотничьей добычи, да и то раскаивались потом в содеянном.
   В те времена и началось разделение людей по ремеслам. Не все делали работу своего племени вместе, были более сведущие в выделке кожи, в ковке металла, в изготовлении рыболовных сетей. Но век людей был недолог, и едва седина покрывала волосы и бороду мастера, он брал себе ученика и отдавал ему всего себя, свои мысли, чаянья и свои знания ремесла. Так люди, не зная того, повторили в умах своих древнюю связь Мастера и Подмастерья. И говорят, что Подмастерья, скрытые средь народа Первых, знали истинный смысл этой самой надежной, самой благой связи, связи более сильной, нежели дружба или любовь. Связи и приязни ученика и мастера.
   Были люди, что видели мир почти так же, как видят его бессмертные. Деревья и горы, реки и озера были живыми в их глазах, и те люди пока еще робко ступали на путь Силы.
   Мудрые средь смертных говорят, что рождаться стали такие люди с тех пор, как Первые начали оставаться на ночь у костров людей. Может так, а может и не так... Кто теперь об этом знает достоверно?
   Называли таких людей чудаками, безумцами и собирателями ветра в пустые ладони. Друг Людей сразу же понял, кто они и как видят мир, и сжималось его сердце от боли, когда проникал в думы людей, владеющих Силой. Ибо понимал: сколь одиноки бессмертные среди звезд, столь и люди, познавшие Силу, одиноки средь соплеменников.
   Были средь них и мужчины и женщины, что знали и чувствовали Силу. Но Сила их была крохотным огоньком далекой звезды, тогда как Сила бессмертных была ярким, обжигающим пламенем солнца. И учили бессмертные одаренных Силой, забирали их с собой в ученики, но не в чертоги свои на вершине самой высокой горы, но в дремучие леса и бескрайние пустынные степи уводили они людей, познавших Силу.
   И пили те люди полную горечи чашу великого знания Силы. И в сердцах и на губах их горечь не проходила никогда. Потому что к родным своим они возвращались еще более чужими и одинокими. Не имели они ни семьи, ни детей, потому что боялись их другие люди. Боялись и уважали за то, что могли приманить зверя на охоте, рыбу в сеть, могли узнавать по облакам погоду, а некоторые наиболее сильные обращались в зверей и птиц, могли бежать без устали сутки напролет, могли подниматься в небо без крыльев. Но такие, особенные люди Силы, рождались редко и многие из них уходили навсегда за бессмертными и не возвращались в племена свои, но о том будет сказано позднее.
   Паче же всех не любили людей Силы или, как потом их называли люди, магов и волхователей, хранители мудрости племени, чьи прадеды первыми говорили с бессмертными, и бессмертные наделили их властью над людьми, но не властью над миром. Именно они строили жертвенники и возносили курения духам и бессмертным, дожидаясь ответа. Они же были законом племени, волей его, люди же Силы были его духом. И соперничество между теми, кто молил богов и вершил от их имени закон, и тех, кто получил от богов Силу и жил своим умом, будет вечно, пока род людской не прервется на земле.
   Друг Людей так говорил людям Силы, и те слова сохранились и доныне: "Люди Силы, что даром дано вам, то даром и отдавайте. Не берите ни еды, ни одежды, ни металла за труды свои, ибо от Великого Творца Вселенной, не от нас бессмертных дар сей. Посему, кто будет брать за труды свои подношения, а не жить своим трудом, того Сила умалится". Так говорил Друг Людей магам и волхователям.
   Говорил также, что нельзя использовать Силу в выгоду себе. Ибо таков Закон Вселенной. Делай другим, но не себе. Вселенная и Великий Закон Дай-мэ-рака воздадут делающему сами. Но забыли это со временем люди Силы, и с каждым веком сила их умалялась. И стали они чертить на земле тайные знаки, подкрепляли свою Силу силой трав и камней, но все было тщетно.
   Маги, которые могли летать, поворачивать реки вспять, остались навсегда в памяти Первого Века смертных, ибо велик был у людей соблазн получать подношения за Силу. Спустя столетия многие научились черпать силу из Света и Тени. Но то уже были другие времена, и Сила та была заемной, а посему возмездной для творящего. Волхователи же древних времен ушли в небытие, оставив о себе лишь прекрасные легенды. Но иной раз, в смутные для людей времена, рождались великие носители Силы, подобные магам древности, и меняли судьбы целых народов, если не впадали в искушение мздолюбия.
  
  
   Среди Людей Силы были и те, кто по мере того, как учился управлять Силой, становился еще более чужд людям. Это были самые могущественные, самые одаренные людские маги. Глядя на них, бессмертные иногда думали, что некоторые из них могут равняться с ними своей мощью. Но не могли люди творить живое и неживое, ибо не было то в замысле у Творца Вселенной. Но люди могли творить себя, делать совершенными до бесконечности и уходить в своих грезах наяву туда, куда и бессмертные не могут уйти.
   Но бессмертные боялись, что в жизни отшельников то великое сокровище людской Силы будет утрачено для мира и не родятся больше великие кудесники, могущие поворачивать реки вспять и двигать горные породы. Лишь заклинатели погоды да знахари будут рождаться средь людей. Ведь Сила передается у людей по праву крови. От отца, наделенного Силой, к сыну, от матери - к дочери. Если же оба в семье кудесники, сила детей удваивается. И Первые страшились великой людской Силы, ибо неразумными были пока люди, не сдержаны в своих страстях и желаниях. Но все больше и больше уходило в одинокое странствие великих кудесников, не соединялись они брачными узами и умирали, не познав брачного ложа.
   Друг Людей и другие бессмертные пристально наблюдали за всем этим и думали как быть... Великие кудесники не могли уже жить по-людски.
  
   Как повествуют предания Первых, однажды Друг Людей шел по прекрасному зеленому лугу. Было раннее утро. И увидел он мальчика из племени смертных, который лежал в густой траве и смотрел в высокое небо. Это был молодой кудесник великой Силы. Было ему от роду четырнадцать весен. Но он уже ушел из своего племени и жил один. Уже тяготила его близость соплеменников. Увидев его, Друг Людей был изумлен, столь великая Сила была в том юноше, и столь сильно стремилась его душа в небо.
  -- Здравствуй юноша, чья Сила приближается к силе бессмертных! - поприветствовал его Друг Людей.
   Юноша приподнялся на локтях и пристально посмотрел в глаза Первому. Столь пронзителен был взгляд молодого мага, что Друг Людей едва нашел силы, чтобы выдержать его.
  -- Здравствовать и тебе, бессмертный! - юноша без особого труда догадался, кто перед ним.
  -- Почему твой взгляд все время устремлен в небо? - спросил Друг Людей.
  -- Я хочу летать!
  -- Но кто мешает тебе? Ведь Сила, что таится в тебе, поможет тебе подняться в небо и летать среди облаков.
  -- Да, ты прав, - печально ответил юноша бессмертному. - Но птицы созданы для полета, у них есть крылья. Человек же в небесах подобен щепке, что крутит речной водоворот.
  -- Так обратись в птицу! - посоветовал Друг Людей.
  -- Я много раз обращался в разных птиц, но понял, что птица не хозяйка в небе. Я часто грежу о звере могучем и великом, что силой равен сотне львов, но летает в небесах столь же проворно, как легкая, почти невесомая птица. И часто, засыпая, я вижу этого зверя, но едва проснусь, как образ покидает меня. И потом я плачу и устремляю свой печальный взор в небо...
  -- Ты хочешь, чтобы я помог достать этот образ из твоего сна? - Другу Людей тоже стало интересно, что же грезилось во сне мальчику.
  -- Да, - ответил мальчик.
   Тогда Друг Людей присел рядом с ним, закрыл ему ладонями глаза и погрузил в сон. Сам же стал смотреть его сон наяву. И увидел он, как средь облаков несется великий, могучий зверь. Он был подобен огромной змее, покрытой блестящей чешуей, но, в отличие от змеи, у него были ноги и прекрасные перепончатые крылья. На голове и спине был острый зубчатый гребень. Весь же он был белоснежен, как облака в ясное морозное утро. И тогда Друг Людей оборвал сон юноши и сделал так, чтобы образ, пришедший во сне, остался в памяти мальчика наяву.
   Ярко светились глаза проснувшегося мальчика, и он был счастлив, что вспомнил, как выглядел чудесный зверь. И в языках людей появилось слово "дракон", а Первые придумали свое слово - Ка-алха.
   Отойдя от сна, юноша тут же вскочил на ноги и стремительно понесся по зеленому лугу, и столь много Силы он вкладывал в этот безумный бег, что радужный переливающийся шлейф следовал за ним. И рассмеялся Друг Людей и побежал вслед за юношей, но не мог догнать его...
   Увидел Друг Людей великое чудо Силы Людей, увидел, как на глазах мальчик превращается в великого зверя, да и сама душа мальчика превращается в душу дракона. Взмыл великий Белый Дракон в небеса, и Друг Людей обратился в того же зверя, но серебристо-стального цвета. И парили они в облаках. Белый и серебристо-стальной драконы. И радость их была беспредельной.
   Много позже девушка из племени людей тоже стала драконом, а потом и супругой Белого дракона, первого из племени великих повелителей небес. Но в память о том, что корни того племени были от людей, изредка принимали драконы людской облик. Но в поздние времена все меньше и меньше. И не любили драконы людей и редко посещали их. А люди боялись их. И так было во многих мирах, и образы драконов являлись великим магам, и уходили они в небо жить на горных вершинах, навсегда отрекаясь от людского родства.
   Смертные же, что видели в небе серебристо-стального дракона, самого великого из всех крылатых змеев, кричали ему вослед: "Вышний! Вышний!". Когда же ушли смертные с замерзшей родины, то в землях жаркого юга стали вспоминать Друга Людей под именем Вишну, а в землях степей и лесов под именем Велес. Так было.
   Но не только племя драконов населило изначальный мир и другие миры. Были люди, что стали вечно юным лесным народом, что строил дома на деревьях, были и те, кто уходил в глубокие пещеры. И не помнили они больше родства с людьми и отрекались от него.
   В иных мирах племена горного, лесного и небесного народов так умножались, что начинали войны со смертными. Но почти всегда смертные побеждали, ибо более других хотели жить, хоть и были слабее. Были миры, где племена иных народов, что пошли от людей, умалялись и исчезали, оставаясь только в людских легендах, а последних драконов и лесной народец убивали люди, похваляясь победой над нечистью и нелюдью.
   Миров было много, и везде всё было по-разному. Но иные народы всегда приходили в миры, и корень их был от людей, хотя многие этого не знают или нарочно умалчивают. И только Первые помнят об этом, помнят и хранят свои знания и смеются над искаженными легендами смертных -- народа во многом более великого, чем бессмертный изначальный народ, но часто губящего свои силы страстями и вожделениями, ненужными мыслями, злобой и равнодушием. И оттого редко родятся среди людей те, кто грезят драконами и становятся ими.
  
  
   Глава 7. Психушка и ее обитатели
  
   Еще полчаса назад Олегу было совершенно все равно, кто его сосед и почему он сюда попал. Но, поговорив с ним, Олег вдруг поймал себя на довольно странной мысли. Ему очень хотелось побольше узнать об этом длинном как жердь парне с постоянно сползающими на нос очками. Парне, рассуждающем о вещах, о которых большинство его сверстников задумываются лет через десять, когда им надоедает алкоголь и женщины. Да и то это бывает крайне редко.
   Олег слишком хорошо знал людей. И еще... Олег свято верил в то, что ни одна встреча, ни одно событие в жизни не является случайным для человека или бессмертного. Они учат, наставляют, ведут его путем, уготованным Творцом. Хотя это и не значит, что человек должен понимать слова случайного знакомого как откровения свыше. Тем не менее из каждой встречи, из какой-то, казалось бы, неприметной детали слагалось то, что бессмертные первого поколения называли раймэ, то есть путь, судьба. Слова "дорога" и "судьба" в этом языке были тождественны по смыслу. К тому же Олег никогда не забывал, что он до сих пор Подмастерье, и не только сам Творец, но и бессмертные, да и просто люди учили его. Учили его смотреть на вещи их глазами. А для Подмастерья это было очень важно.
   Пока Олег думал обо всем этом, Паша собирался с мыслями. Он хмурил свои густые брови, морщил нос, затем снял очки и протер их.
  -- Может, тебе все-таки не хочется рассказывать? - тихо спросил Олег.
  -- Да нет. Почему? Нет ни одного явления в жизни, в котором было бы только что-то плохое. Во всем надо стараться искать хорошее, но при этом смотреть на явления жизни критически. Это не я придумал, это Наталья Эдуардовна говорила. А еще она говорила, что часто приходится терпеть. Терпеть без надежды на воздаяние по твоему горю. Терпеть, сжав зубы, потому что ты человек. И жизнь у тебя только одна.
  -- Да, странные слова для психиатра.
  -- Я знаю, - вздохнул Паша. - Ладно, я начинаю.
  -- Обедать! - разнесся по коридору громкий возглас медсестры, способной поднять даже мертвого, - Обедать!
  -- Вот, блин, - вздохнул Паша. - Только с мыслями собрался... И обедать. Хотя я, честно говоря, немного проголодался. А ты, Олег?
   Олег прислушался к своим ощущениям и решил, что перекусить в общем-то было бы совсем неплохо.
  -- Можно и пообедать, - сообщил он соседу. - Правда, на работе я обычно обедаю в три.
  -- А здесь обед в два. Привыкай!
  -- А ужин во сколько?
  -- В шесть.
  -- А отбой в десять, - задумчиво произнес Олег. - Я к тому времени опять проголодаться успею.
  -- Мы чай еще перед сном пьем. Всем отделением. Традиция такая. Не мы придумали, не нам и отменять.
  -- Ладно, Паша, пошли посмотрим, чем нас кормят.
  -- Пошли! - Парень резко спрыгнул с кровати и, надев тапки, вышел из палаты.
   Обед проходил все в том же холле. Олег шел туда с явным опасением. Одно дело, его сосед, который с виду был вполне адекватным парнем, и совсем другое -- остальные обитатели отделения. Когда Олег подошел к холлу, то увидел, как Паша о чем-то разговаривает с той самой девушкой в красной блузке, которую звали Катей. Паша активно жестикулировал , а девушка, глядя на молодого человека, посмеивалась.
  -- Вот, Кать, познакомься! - сказал Паша, увидев подошедшего соседа. - Это Олег. Наш человек!
  -- Катя! - Девушка улыбнулась и тут же отвела взгляд.
  -- Ладно, сосед, - усмехнувшись реакции девушки, сказал Паша. - Присаживаемся.
   Между тем в холле собрались все обитатели отделения. Мужчин, включая самого Олега, было пятеро, женщин -- шестеро. Самой старшей из них было около шестидесяти, а самой молодой, уже знакомой Олегу Кате, -- около двадцати.
  -- Всем приятного аппетита! - громко произнес Паша, прежде чем взять ложку.
   Как ни странно, практически все пожелали ему того же. И Олег почувствовал, что это была не просто формальность. К Паше большинство обитателей отделения относились хорошо. Об этом можно было судить по улыбкам и взглядам, направленным на молодого человека.
   Дабы не смущать женщин, Олег решил не смотреть в их сторону. Благо, все они сидели за столиками по правой стороне, а мужчины -- по левой. Олег обедал вместе с Пашей. За столиком, стоящим у окна, расположились обитатели соседней палаты. Довольно упитанный мужчина лет сорока, с рыжей клинообразной бородкой, тридцатилетний мордоворот с коротко остриженными черными волосами и парень, очевидно являвшийся ровесником Павла. Однако даже худощавый сосед Олега смотрелся довольно упитанным по сравнению с ним. У Олега сложилось впечатление, будто парень, сидевший за соседним столиком, недавно вернулся из плена. Что ж, может, оно так на самом деле и было -- пришлось парню побывать в рабстве у террористов.
  -- Что, на Игоря смотришь? - спросил Паша, не забывая при этом активно хлебать ложкой суп. - Думаешь, небось, чего он такой худой? Почти дистрофик. Это все его вера.
  -- Вера? - удивленно спросил Олег, не забывая про еду. - Он что, монах?
  -- Думаю, что монахи, если ты про наших, православных, даже в пост питаются не в пример лучше него. Он бывший кришнаит.
  -- Почему бывший? - поинтересовался Олег.
  -- Да потому как разочаровался в вере в Кришну, великого и всемогущего.
  -- И поэтому сюда попал? После своих религиозных исканий?
  -- В точку! - улыбнулся Паша.
   Обед был не особо вкусным, но вполне сытным. Олег, еще успевший в этой жизни застать советский общепит, был удивлен тому факту, что данное явление жизни не только не умерло, но живет и процветает. На первое был овощной суп, а на второе -- котлета с рисом. Конечно, Олег любил поесть, с его уровнем зарплаты можно было запросто позволить себе посещать приличные рестораны. Но при этом он, коли заставит нужда, мог съесть все что угодно, не испытывая при этом особого отвращения.
  -- Ну, как тебе здешняя жратва? - спросил Паша, допивая компот.
  -- Ничего, - Олег улыбнулся. - Так, где, ты говоришь, ближайший супермаркет?
   Паша рассмеялся удачной шутке соседа.
  -- Таблетки! Идем пить таблетки! - разнесся все тот же звонкий голос медсестры по отделению.
  -- Пошли! - сказал Паша, поднимаясь с места.
  -- Слушай, я так и не успел еще поговорить с Натальей Эдуардовной, не узнал, что она мне назначила.
  -- И что? Думаешь от того, что ты узнаешь названия таблеток, тебе станет легче?
  -- Да нет, - пожал плечами Олег. - Просто обычно людей страшит неизвестность.
  -- Это, конечно, правильно. Но врачу нужно доверять. От того, будешь ли ты ему доверять или нет, зависит очень многое.
  -- Ты прав, - согласился Олег.
   Когда Олег и Паша подошли к столику медсестры, расположенному между двумя мужскими палатами, там уже скопилась очередь из пациентов. Люди глотали таблетки, запивали водой из маленьких пластиковых стаканчиков и разбредались по палатам.
   Олег стоял за рыжебородым мужчиной из соседней палаты. Взяв таблетки на ладонь, полноватый мужчина критически осмотрел их и сказал медсестре:
  -- Почему убрали... - последнее слово Олег не расслышал, потому что это было очень сложное название лекарства. Но его искренне удивило, с какой легкостью его выговорил рыжебородый.
  -- Все вопросы к Софье Олеговне, - мягким вкрадчивым голосом сказала медсестра Ира, которая с первого взгляда понравилась Олегу.
  -- Ладно, - вздохнул рыжебородый и выпил таблетки.
  -- Олег Абрамцев? - спросила медсестра.
  -- Да.
  -- Вот, - она высыпала на ладонь Олегу горсть разноцветных таблеток.
   Кроме активированного угля, аспирина и анальгина Олег никаких лекарств не признавал. Сейчас же ему предлагалось выпить целую горсть совершенно неизвестных таблеток.
   Олег внимательно разглядывал продолговатые и круглые пилюли разных цветов, не решаясь проглотить такое огромное количество сразу. Очень некстати вспомнился разговор с таксистом и его фраза: "Да, тебя там дураком сделают!"
  -- Олег! Пейте, не бойтесь, - подбодрила его медсестра, - Если вы боитесь, что не сможете проглотить их все сразу, то можете попробовать за два раза.
  -- Да тут и нет ничего особо страшного, - заглядывая Олегу через плечо, произнес рыжебородый. - Так, так... Посмотрим.
   И он стал указывать пальцем на таблетки и называть их. Причем названия были настолько зубодробительными, что Олег просто диву давался, как их вообще можно запомнить, тем более узнать исключительно по внешнему виду.
  -- Да нет тут ничего страшного, - подытожил свои фармакологические познания рыжебородый. - Тут даже транквилизатор всего один, да и то очень легкий.
  -- Марк! - повысила голос медсестра. - Вы выпили таблетки?
  -- Да, - вздохнул рыжебородый.
  -- Тогда идите к сестринской и ждите меня, я укол вам должна сделать.
  -- Укол?! - воскликнул рыжебородый. - Так вот почему она мне уменьшила дозу! Какое коварство! О, женщины!
  -- Марк! Не смущайте нового пациента. Олег, пейте таблетки, не задерживайте меня.
   Олег зажмурился и проглотил все положенные ему таблетки.
  -- Паша, теперь вы!
  -- Ага, - пробурчал молодой человек.
   Между тем Марк шел по коридору и громко причитал: "Какое коварство! Она же знает, что я боюсь иглы! Я буду жаловаться глав врачу, посмотрим, что она скажет!"
  -- Не обращай внимания! - усмехнулся Павел. - Это совершенно нормальное состояние Марка. Ему обязательно нужен повод, чтобы поворчать. Без этого он себя просто неуютно чувствует. Знаешь, откуда он?
  -- Откуда?
  -- Из Хайфы, ну из Израиля.
  -- А что у нас делает?
  -- Как что? Как и мы все, лечится.
  -- А что, разве у них там медицина хуже, чем у нас?
  -- Ты у него это спроси. Он, в общем, приехал кое-какие дела свои порешать, а заодно полежать в хорошей больнице для профилактики. Деньги у него есть. Он один из самых крутых израильских программистов.
  -- Это он тебе сказал? - с недоверием спросил Олег.
  -- Да это и так все знают. Это не кто иной, как Марк Иосифович Бергольц. Слышал о таком?
  -- Нет.
  -- Это он разрабатывал защиту для всех правительственных сайтов в Израиле. Он даже самого Шарона знает лично. Я о нем в сети читал. Хотя знаменит он в интернете скорее своими похабными рассказиками с чисто еврейским юмором. Но рассказы смешные, не спорю. Да и вообще он парень что надо. Добрый. И не ставит себя выше других.
  -- Это самое главное, Паша. Я человеку чего хочешь могу простить. Трусость, глупость. Но выше нас только Творец, а перед ним мы все равны... - Олег еще хотел добавить "смертные и бессмертные", но вовремя осекся.
   Вообще следовало себя держать в руках и поменьше откровенничать. Особенно надо быть внимательным после этих таблеток. Еще неизвестно, что может вытворить его сознание после первого приема этих лекарств.
  -- Покурим? - предложил Паша, и Олег охотно согласился.
   Когда Паша с Олегом вошли в курилку, там уже вовсю дымили две девушки. Одной из них было примерно двадцать два. Она было немного полновата, но, как показалось Олегу, это абсолютно ее не портило. Другая была очень высокой, и ее фигура была очень близка к эталону 90x60x90. Длинные, окрашенные в цвет потемневшей меди волосы ниспадали до лопаток. Черты лица казались удивительно правильными, словно это не живой человек, а высеченная из мрамора статуя античной богини. Обе девушки курили длинные дамские сигареты и о чем-то лениво переговаривались.
  -- Привет, девчонки! - поздоровался Паша. - Отравляете свой организм никотином? Убиваете красоту в самом расцвете сил?
  -- Вместо того, чтобы смеяться, лучше бы познакомил девушек со своим новым соседом, - сказала полноватая.
  -- Нет проблем, - пожал плечами Паша. - Это Олег, мой сосед. А это, - он указал на полноватую девушку, - Галя. Ее подругу зовут Светланой. Очень хорошие и общительные девушки. Рекомендую, - Паша иронично кивнул головой.
  -- Очень приятно познакомиться, - поприветствовал Олег, закуривая трубку.
   Девушки с интересом разглядывали нового пациента. Затем Света, наклонившись к уху Гале, что-то ей шепнула. Та засмеялась.
  -- Но-но! - погрозил пальцем Паша, - Вы моего соседа не обижайте. Он человек хороший.
  -- А ты откуда знаешь? - спросила Галя.
  -- Да я людей насквозь вижу, - усмехнулся Паша и выпустил клуб дыма. - Вас тем более. По крайней мере от появления Олега выиграл не только я, заимев в соседи интересного собеседника. Выиграли еще и вы!
  -- Это почему? - спросила Света.
  -- За неделю совместного проживания вы уже обсудили все ночные клубы Москвы и всех своих бой-фрэндов. Хоть что-то новое появилось.
  -- Галь, стукни его! - поморщилась Света.
  -- Пусть живет! - Галя улыбнулась. - Мышцы подкачает, может, потом на что и сгодится.
  -- В отличии от ваших мордоворотов, я качаю не мышцы, а мозги, - возразил явно уязвленный Павел.
  -- Одно другому не мешает, - парировала Галя. - Вот посмотри на своего соседа. У него умные глаза, а сложен он не хуже Бандероса. Учись, студент!
  -- Девочки, вы меня так совсем засмущаете, - сказал Олег, полностью углубившись в чистку трубки специальным ножом.
  -- Олег, такого как ты о-о-очень трудно смутить, - улыбнувшись, сказала Света.
  -- Дабы не вводить вас в грех прелюбодеяния в мыслях, мы с Олегом лучше пойдем, - произнес Паша, туша в пепельнице окурок.
  -- Увидимся, Олег! - обворожительно улыбнулась Галя.
   При этом Света сделала вид, что уход Олега из курилки ее абсолютно не интересует. Получилось у нее это довольно плохо.
  
  -- Ну, как тебе девочки? - спросил Паша, когда они вернулись к себе в палату.
  -- Очень приятные. Нормальные московские девчонки.
  -- Ты, наверное, подумал, чего это они здесь? Дурака, что ли, валяют? С виду-то и не скажешь, что у них какие-то проблемы. Так?
  -- Ты это к чему? - спросил Олег.
  -- А к тому, что Галя в страшной депрессухе, а Свету в буквальном смысле вынули из петли. Удивлен?
  -- Да нет, - пожал плечами Олег. - Чему можно удивляться в психиатрической больнице? Здесь все может быть. А что касается того, что по человеку не видно, что с ним происходит, то это ты прав. Но чаще всего это происходит не от того, что человек это старательно скрывает, а от того, что люди не хотят этого видеть. У них и своих проблем хватает.
  -- Мир несправедлив, - вздохнул Паша.
  -- Это не мир несправедлив, а люди не справедливы к нему. Но все равно каждый получит свое. Рано или поздно.
  -- Это точно! - Паша улыбнулся. - Я свое уже получил и по полной программе. Может быть, даже слишком.
  -- Бог дает человеку ровно столько, сколько он может выдержать.
  -- Ага, иначе он просто загнется. Тебя спать не тянет?
  -- С чего бы это? - усмехнулся Олег. - Чтобы меня потянуло в сон после обеда, мне таких обедов штуки три надо съесть.
  -- Да я про таблетки. Знаешь, если там голова будет кружиться, тошнить, ты скажи, я за медсестрой сбегаю. Иногда бывает непереносимость, а еще по первому разу всегда плющит. Ты раньше пил какие-нибудь антидепрессанты или нейролептики?
  -- Нет.
  -- Ну, тогда я не знаю. Может, тебе так все хорошо подобрали. Я после того как первый раз колеса заглотил, как сурок полдня проспал. Хотя мне это надо было. Надо... - Паша вздохнул.
  -- Так что с тобой случилось?
  -- Знаешь, непосвященному человеку это трудно понять. Я кому ни пробовал рассказывать, ни Марк, ни Игорь, ни Серега, ни девчонки ни черта не поняли.
  -- Но кто-то же, наверно, понял?
  -- Наталья Эдуардовна.
  -- Ну, так это ее профессия. Она должна всех понимать.
  -- Да нет, мне в этом деле повезло. У нее брат младший -- тоже ролевик.
  -- Ролевик? - спросил Олег, и странная улыбка появилась на его лице.
  -- Ты небось читал про тех, кто с мечами по лесу бегает. Сейчас про ролевиков часто пишут, особо не отличая их от толкинистов, готов и прочих неформалов.
  -- Я знаю гораздо больше. Увы, - Олег вздохнул. - Гораздо больше, - добавил он.
   Россия была богата на неформальные молодежные движения. Один его знакомый журналист, кстати, тоже не человек, поделился с ним закрытой информацией. Только в одной Москве существовало около 50 неформальных молодежных движений, каждое со своей культурой, одеждой и обычаями. И везде, словно незримая тень, в начале стояли бессмертные. Ведь они собирали души. А молодые побеги так сладки, так желанны.
   Ролевиков можно было назвать одним из самых старых движений. Они появились в начале девяностых годов. И причина появления этого движения для соплеменников Олега была вполне прозаической - ностальгия. Тоска по древним временам Земли и мирам, которые еще не перешли в техногенную стадию своего развития.
   И в тоске по былым странствиям, Крестовым походам, волшебству и замкам они придумали своего рода игру. Игру реалистичную и костюмированную, зиждущуюся на множестве сложных правил. Некую смесь фантасмагорического театра и пионерской игры "Зарница". Только бессмертных было мало, слишком мало, чтобы в нее играть, и они потащили туда людей. И многим из них показалась, что игра лучше жизни, и они остались там навсегда, считая время от одной игры до другой лишь дурным сном, который надо пережить. Но кто-то относился к играм всего лишь как к занятному хобби, которое может легко скрасить суровые будни.
   Одних и других было поровну. Бессмертные держали под контролем и эту субкультуру. Незримо, нередко ездили на игры обычными рядовыми персонажами. И это помогало не выродиться движению во что-то страшное и жестокое. Но теперь следить было некому. Меч Севера, один из старейших и уважаемых ролевиков, был погружен в сон Олегом почти самым первым. Он редко когда выпускал из рук книгу и за это принял на себя один из первых ударов Слуг Бездны.
  -- Я был на одной из игр, - сказал после долгой паузы Олег.
  -- Ты?! - Паша аж привстал с кровати.
  -- Но не радуйся, я не играл. Я просто смотрел, хотя соблазн был слишком велик.
   Олег вздохнул, на мгновение вспомнив, как деревянная, наспех сделанная крепость на минуту показалась ему действительно замком. Слишком реалистично смотрелись костюмы, движения, реплики. Но лишь на минуту. Это было давно, в 1997 году.
  -- Так у тебя был переезд из-за игры? - спросил Олег.
  -- Да, - вздохнул парень.
  -- Первый раз играл?
  -- Да.
  -- Кто был мастером?
  -- Дарин Московский.
  -- Знаю такого, - Олег вздохнул, вспомнив безумные глаза соплеменника.
  -- Знаешь?!
  -- Знал, - ответил Олег, который вспомнил, что теперь все его соплеменники уснули. - У него порядок всегда на играх. Левого народу нет. Значит, все-таки переезд по игре. Расскажи!
   И мальчишка, восхищенный тем, что совершенно непостижимым образом встретил в одной палате человека, с которым мог говорить на одном языке, начал рассказывать. Он не знал, что Олег мог говорить на одном языке с любым неформалом, с человеком любого социального положения и возраста. Это было его работой. Работой, за которую ему никто никогда не платил. Олег внимательно слушал.
  
   Глаза уже давно привыкли к темноте. К темноте, но не к тьме. Тьма и темнота совсем разные вещи. Но здесь, в этом страшном месте, каждая мельчайшая частичка дышала ужасом и ненавистью, они слились в одно слово - смерть. Смерть была повсюду. Ею пах затхлый воздух темницы, ее имя вызванивали кандалы на руках и ногах. О смерти говорил чуткий, прерывистый сон, больше похожий на болезненное забытье. Умирать было страшно.
   Не страшно, когда знаешь, что твоя смерть не напрасна, что отданная тобой жизнь помогла кому-то другому. Но слова: помощь, отвага, надежда, -- все они были здесь бессмысленны. Бессмысленны и бесполезны в темном мрачном подземелье первейшего из слуг Властелина Мрака. И он, король перворожденных, боялся. Но боялся не за себя, а за своего смертного друга, которому обещал помочь, но так и не мог выполнить данную клятву. И каждую ночь один из его спутников погибал. Сейчас их осталось двое. Кто будет следующим? Он знал точно -- следующим будет он. Ведь если он умрет сегодня, то у его друга останется еще один день. День, который, быть может, принесет ему надежду. Ведь ночь не может быть вечной.
   В темноте засветились два жутких красных глаза. Он слишком хорошо знал, что это значит. За ним пришли.
  -- Прощай, о мой верный друг! В этом мире главное -- надежда. Верь же, свет способен проникнуть даже в самое мрачное и темное узилище. И тогда к нам когда-нибудь вернется мир, исцеленный от зла.
   Его друг молчал, завороженно слушая короля. И владыке перворожденных на мгновение показалось, что он увидел блеснувшие на его щеках слезы. Но это было невозможно. В темнице царил кромешный мрак. Первородная, зловещая тьма.
   Он поднялся с земли и, гремя кандалами, направился туда, где горели два зловещих глаза. Он знал, что клыки и когти волка-оборотня смертельны. А у него не было никакого оружия. Разве что кандалы. Кандалы... Король на мгновение задумался. А затем, издав воинственный клич, ринулся на врага. В свою последнюю смертельную битву.
  
  -- Ты что! Охренел?! - раздался душераздирающий крик того, кто пугал короля двумя маленькими фонариками, изображавшими зловещий взгляд волка-оборотня. - Все, я тебе вынес! Отцепись! Все! Давай в мертвятник. Кончай неигровуху! Эй, ребята! А-а-а! -- Дальше последовал вполне естественный хрип человека, которого душили куском ржавой цепи.
   После того как королю дали несколько увесистых оплеух, облили водой и снова усадили на землю, он несколько раз вздохнул и тихо спросил:
   - Ребята, а кто-нибудь видел мои очки?
  
   Паша еще долго рассказывал, а Олег его слушал, и странная, грустная усмешка то и дело появлялась на его губах. Парень рассказывал о том, как в неигровой зоне, в лагере вся команда, видя, в каком он состоянии, пыталась привести его в чувство. Пашу поили глинтвейном, утешали словами, любимая девушка обняла его за плечи и так и сидела рядом, стараясь не шелохнуться. Между тем слухи о крутом переезде нового игрока дошли до мастеров. Пришел даже сам Дарин, принес хорошего армянского коньяка из своего личного, неприкосновенного запаса. Паша, отхлебнув из кружки глинтвейна и посмотрев в глаза мастеру, лишь усмехнулся. Говорили, что когда взгляды Дарина и Паши встретились и мастер с десятилетним стажем заглянул в глаза новичку, то все понял. Понял и не просыхал до самого конца игры.
  -- Я слышал про такие игры класса экстрим. Там все максимально приближено к реальности. Тюрьма, цепи - не просто антураж. Это была такая игра? - спросил Олег.
  -- Да, - ответил Паша.
  -- Дарину давно надо было бошку открутить. Экспериментатор хренов! - процедил Олег. - На первую игру надо мирным жителем брать, а не в тюрьму сажать и на смерть.
   Про себя же Олег добавил: "Что взять с темного?!"
  -- Я сам виноват. Я сам попросился. Так что если кто-то и виноват, то только я сам.
  -- У нас в России самое излюбленное занятие - виноватых искать. Пошли покурим, ты немного отдохнешь и закончишь рассказ, - предложил Олег, видя, как тяжело стало даваться мальчику повествование.
   После перекура, прошедшего в полном молчании, они вернулись в палату и Паша закончил рассказ. Он рассказал, что самое страшное началось не на игре, а в поезде Саратов-Москва. Финальный парад, веселый сбор - все это хоть как-то, но отвлекало его от тяжелых мыслей. Но в поезде, когда он понял, что все кончилось, все уже позади, на него навалилась такая душевная тяжесть, что если бы у него была под рукой бритва, то он, наверное, вскрыл бы себе вены.
   Осознание того, что он видел другой мир, мир, в котором понятия "дружба", "отвага" и "совесть" подлинные, а не лживые, как здесь, в мире реальном, а также абсолютное понимание того, что мир этот недостижим, готово было разорвать его душу на куски.
   Еще он вспомнил, как войдя в роль, в реальности едва не задушил цепью живого человека. Он возвратился к той ночи у костра и словам мастера: "Выпей коньяку, не переезжайся! Все проходит и это пройдет". И ему стало тошно, тошно от того, что он влез во что-то очень страшное, ужасное и теперь не сможет выбраться. И тем страшным была даже не поездка на игру, а осознание, четкое понимание того, что настоящий, страшный и ужасный мир реален, а мир, где четко выражены добро и зло, нет. Заканчивая свой рассказ, Паша начал тихо всхлипывать.
  -- Ужинать! Проходите на ужин! - раздался монотонный, равнодушный голос из коридора.
  -- Пойдем, Паш! - тихо сказал Олег. - Мне очень жаль, что из-за моего любопытства тебе пришлось все это снова пережить.
  -- Все нормально, - Паша улыбнулся. - Ведь если о своей проблеме много раз рассказывать, то она становится не такой уж страшной, не так давит. Это ты прости, Олег, что я оторвал у тебя время своими бреднями. Ты вот вместо этого мог что-то написать, к примеру.
  -- Самая главная книга, которую мы все пишем - это наша жизнь. Как это ни высокопарно звучит. Уж лучше мы сначала будем писать ее, а если останется время, займемся и черновиками.
   Паша улыбнулся и благодарно кивнул.
   За ужином парень внешне был так же весел, как и за обедом. Он пожелал всем приятного аппетита и стал за обе щеки уплетать гречневую кашу с мясом. Олег же продолжал свои наблюдения за обитателями отделения. Рыжебородый Марк усиленно солил гречневую кашу и призывал гром и молнии на повара, которому жалко для него, Марка, соли. Бывший кришнаит умял ужин еще до того, как Олег успел к еде притронуться. А тридцатилетний коротко стриженый детина сурового вида ел неторопливо и с достоинством. Что же касается женской половины отделения, то Олег только на ужине позволил себе начать ее изучение.
   Галя и Света, с которыми он уже успел познакомиться в курилке, ели неторопливо и непрерывно болтали. Пожилая тетенька, сидевшая за одним столиком с девушками, ела с явной неохотой. За другим столом сидела уже знакомая Олегу Катя все в той же красной блузке, а рядом с ней -- женщина лет тридцати с темно-русыми волосами, собранными сзади в небольшой хвост. Напротив них сидела совсем еще юная девушка в больших роговых очках, из-за которых было трудно как следует рассмотреть ее лицо.
  -- Девчонок разглядываешь? - усмехнулся Паша.
   Олег взглянул на его практически пустую тарелку и понял, что основательно от него отстал. Он съел несколько ложек гречневой каши и, поняв, что Марк был не так уж не прав, потянулся за солонкой.
  -- Они специально тут недосаливают, - прокомментировал Паша. - Чтоб все было диетическим. Я уже привык, а в первые дни, как и ты, солил. Зато Марку есть лишний повод повозмущаться. А насчет женской половины я тебе вот что скажу. К Софье Михайловне без лишней нужды не лезь, у нее конкретная шиза, а с Олей лучше не заводи разговоров о религии. Впрочем, не беспокойся, она сама их с тобой заведет. Ну, а Катьку ты уже знаешь. Ее неизвестно чем прошибить можно, а вот с Иркой про компьютеры можно вдоволь потрепаться. Она в Бауманке учится. Умная девчонка, и я думаю, что скорее всего она хакер крутой.
  -- Ну ,ты прям справочное бюро, - усмехнулся Олег.
  -- Ага, - Паша глотнул из чашки кефира. - Я и не скрываю, что я трепло. Но я рассказываю только то, что не порочит других людей. Значит, я не сплетник. Логично?
  -- Да. А что скажешь про ребят? Хотя, про кришнаита и гостя из Израиля ты мне уже кое-что говорил. А кто вот тот здоровый парень грозного вида?
  -- Это Серега. И ничего он не грозный. Просто характер у него такой. Молчун, из него слова клещами надо вытягивать.
  -- А что он здесь делает?
  -- Как и все, - пожал плечами Паша. - Лечится. Байкер он.
  -- И что, у байкеров тоже крышу сносит от их увлечения? Или он пивом злоупотреблял?
  -- Да нет, все гораздо прозаичнее. Разбился он на мотоцикле. Травма головы. Боли были сильные. Ну, он сдуру и лег в обычную психиатричку. А там его так полечили, что крыша начала ехать. Пришло здесь долечиваться. Это мы с тобой новички. А некоторые уже по несколько раз лежали. Вон Марк тот же. Он, когда еще в России жил, в НЦПЗ лежал, потом еще в Израиле лечился. Теперь здесь.
  -- Так вот откуда он так хорошо все про лекарства знает.
  -- А ты думал? Радуйся, что сюда попал. Здесь тебе по крайней мере хуже не сделают. Серега с Марком тебе много чего могут порассказать веселого про реальную дурку.
  -- Спрошу при случае, - ответил Олег. - Пойдем, что ли, покурим?
  -- Давай.
   В курилке Олег и Паша снова встретились с девушками. Они все так же курили и без умолку болтали. Увидев Олега, они прекратили разговор и вновь стали его внимательно разглядывать.
   Олег не считал себя красавцем, хотя у девушек все же пользовался стабильной популярностью. Возможно, причина крылась в его харизме. А может быть, женщины интуитивно чувствовали в нем другого, и это их привлекало. Олег не знал. Да и знать в общем-то не хотел.
   Большую часть этой жизни он общался со своими соплеменницами. А там были совсем иные ценности, нежели среди людей. Хотя про это теперь лучше всего забыть. Все его соплеменницы спят, и ему стоит задуматься над вопросом: а стоит ли заводить себе смертную подругу. Нет, не на два раза и не на месяц. А на долгое время. Пока что Олег не знал ответа на этот вопрос. Хотя его нынешнее социальное положение позволяло ему иметь семью, но пока он не спешил. И, честно говоря, не видел в этом особого смысла. Это людям во чтобы то ни стало надо продолжить свой род. Олег не видел в этом необходимости.
  -- Как тебе у нас нравится? - спросила Света.
  -- Нормально, - Олег улыбнулся. - Я думаю, что в окружении таких прекрасных дам лечение пойдет значительно быстрее, чем я думал сначала.
  -- Вот, учись у своего соседа, Пашка, как надо с приличными женщинами разговаривать, - добавила язвительная Галя.
  -- Я думаю, что Паша вполне здравомыслящий молодой человек, - вступился за соседа Олег. - А что касается его комплекции, то это исключительно дело вкуса. Я тоже особо спортом не занимаюсь. Просто поддерживаю форму. Для себя.
   В этом Олег соврал. Упражнения, которые он изо дня в день делал на протяжении жизни, с самого момента пробуждения, были древним комплексом гимнастики шайтэ, которая позволяла восстанавливать боевые навыки, полученные в прошлых жизнях. Это было ему необходимо как Посланнику. Если бы не это, то в этом спокойном мире он себя бы вообще не утруждал занятиями физкультурой. Чтобы отпугнуть уличных хулиганов, достаточно было немного Силы. А иногда и просто здравого смысла: не таскаться где попало.
  -- Это очень правильно, Олег, - сказала Галя. - Я вот тоже хожу на фитнес исключительно для себя.
  -- И своих килограммов, - желая отомстить девушке, вставил Павел.
  -- Пашка! Последнее китайское! - взревела Галя, но, посмотрев на Олега, тут же приняла томный и жеманный вид.
  -- Пойдем, Олег! - сказал Пашка, откровенно радуясь тому, что смог задеть Галю.
  -- Приходите через часик пить чай в холл, - сказала Света.
  -- Хорошо! - Олег улыбнулся.
   Олег и Павел вернулись в холл и продолжили прерванный ужином разговор.
  -- Значит, у тебя все из-за игры случилось?
  -- Не знаю, - пожал плечами Паша. - Подобные мысли приходили ко мне в голову еще до того, как я познакомился с ролевиками. Просто игра явилась для меня своеобразным катализатором. Вот и все. Я понял, что не могу жить в мире, где, чтобы чего-то добиться, надо врать и лицемерить, где клятва ничего не стоит, а дружба бывает только по расчету.
  -- Ну, хорошо, Паш. А в среде ролевиков, ты считаешь, живы еще все те ценности, о которых ты говоришь?
  -- Там еще хуже. Там свои маленькие царьки, свои маленькие государства. Где порой не лучше, чем в реальном мире. Но на время игры все меняется. Там все реально.
  -- Не больше, чем в театре, - Олег вздохнул. - Знаешь, практически у всех народов есть миф о Золотом веке человечества. Люди были практически бессмертными, процветала добродетель и не было зависти и зла. Но это только миф. Миф и ничего больше.
  -- Почему ты так думаешь?
  -- Я знаю, - ответил Олег и тут же осекся. - То есть я хотел сказать, что мой жизненный опыт подсказывает мне, что так, как сейчас, было всегда. Во все времена люди говорили об упадке нравов и считали свое время последним перед концом света. Но они не видели тех маленьких подвигов, которые происходили у них под самым носом. И та маленькая добродетель, маленькая справедливость и маленькое благородство до сих пор и оставляют надежду на то, что мы - не последнее поколение на земле.
  -- Над этим стоит подумать. Может, ты и прав, - Паша вздохнул. - Взять хотя бы мою девушку. Вот уж истинная добродетель. А мою маму...
  -- Вот видишь. Благородным очень легко быть в сказке и очень тяжело быть в реальности. Знаешь, стать праведником, затворившись от соблазнов всего мира в монастыре, гораздо легче, чем оставаться таковым в городе. Да еще при этом пытаться заработать на достойное существование.
  -- Только ты Оле такие вещи про монастырь не говори. Хорошо?
  -- Ладно, - вздохнул Олег. - Но ты, наверное, хочешь услышать и что-нибудь про меня?
  -- Да, было бы интересно. Тут у всех необычные истории.
  -- Увы, я должен тебя огорчить. Моя история банальна. Я самый обычный человек, работаю в конторе экономистом. Летом у меня начались странные боли в плече. Я решил обратиться сюда. Мне сказали, что у меня депрессия от переутомления и боли связаны с ней.
  -- Фантомные боли? - оживился Паша. - Да с этим тут добрая половина лежит. Люди лечат сердце, желудок, а им голову лечить надо. Тут до тебя со мной лежал парень, журналист. Сделали ему операцию на челюсти. Все давно заросло, а боли остались. Он к кому только ни ходил! И к гомеопатам всяким, ничего ему не помогало. Сюда лег, и все нормально, выписался. Правда его электрошоком лечили.
  -- Как в "Полете над гнездом кукушки"? - изумился Олег. - Разве такие зверства еще применяют?
  -- Какие зверства? Олег! Это очень действенный метод. После этой процедуры лекарства начинают эффективней действовать, да и не больно это, под общим наркозом.
  -- И что, ему помогло все это?
  -- Ага. Первые дни он вообще не разговаривал, так его боли мучили. Уколы делали, чтобы хоть как-то боль блокировать. А потом на поправку пошел. Неплохой он парень. Узнал, что я ролевик, так вообще не отставал. Но я ему не все рассказывал, а вдруг очередную статью про ролевое движение пакостную напишет. Журналисты, они же двуличные все.
  -- Не все, - Олег вздохнул. - А вообще я считаю: и про ролевиков и про наркотики вообще писать не надо и показывать по телевизору тоже.
  -- Это почему же?
  -- Чтобы поменьше людей об этом знало. Жили же при советской власти, водку пили и книжки хорошие из-под полы читали. И не знали ни про героин, ни про марихуану. Ни про панков, ни про скинов, ни про металлистов. И нормально таки жили. Бедно, но зато не голодали. Про плохое лучше не говорить. Многие ведь наркотики после такой антирекламы попробовали. И в неформалы поуходили.
  -- Ты одно с другим не путай.
  -- А это все одно и то же. Уход от реальности.
  -- Вот! - Паша поднял указательный палец. - Мне тот парень, Сашкой его звали, кстати, тоже об этом говорил. Только вот он считал, что наоборот -- об этом надо пострашнее писать.
  -- Почему?
  -- А чтобы в ролевое движение, в металлисты приходили только те люди, которым это действительно надо, а не валила толпа под влиянием моды.
  -- Не знаю, - Олег задумался. - Может, и так. Но на неформальные движения действуют те же социальные законы, что и на другие замкнутые социальные группы, идет естественный отсев тех, кого либо субкультура не принимает, либо кто проходит в субкультуре краткий этап личностного взросления.
  -- Круто задвигаешь! - восхитился Паша. - А тебе что, советская власть нравится, что ты ее так хвалишь? - вдруг спросил Паша.
  -- Нет, я монархист.
  -- Забавно. А я...
   Договорить Паша не успел. В их палату заглянула Света и пригласила обоих пить чай. Паша достал из тумбочки коробку с чайными пакетиками, пару шоколадок и пачку печенья.
  -- А у меня ничего нет, - развел руками Олег. - Неудобно как-то.
  -- Перестань! - махнул рукой Паша. - Сходишь в магазин завтра. Купишь, что тебе надо.
  -- Ладно. Пошли тогда.
   Когда Паша с Олегом пришли в холл, все желающие скоротать вечер за чашкой чая были уже в сборе. За сдвинутыми друг к другу столами сидели Галя, Света, Оля, Катя, Ира и Игорь. На столе были в изобилии разложены зефир, печенье и шоколад.
  -- А где Сережа с Марком? - спросила Света.
  -- Опять в буру дуются, - вздохнула Галя. - Их от этого занятия только Виктор Владимирович может оторвать.
  -- Так давай капнем ему? - предложил Паша.
  -- Да пробовали! - вздохнула Оля. - Они на следующий день пошли и новую колоду купили. Грех это -- в азартные игры играть.
   Олегу впервые удалось рассмотреть Олю. Девушка была довольно симпатичной. Если бы она еще пользовалась косметикой, то, скорее всего, имела бы стабильный успех у сильного пола. Однако, судя по ее острым чертам лица, напряженному лицу и хмурым бровям, характер у нее был далеко не сахар. К тому же было в Оле что-то еще весьма странное. И кажется, по его, Олега, части, а не по части психиатров. Но об этом Олег решил пока не задумываться. Будет еще время.
  -- Да дело вовсе не в грехе, хотя мне тоже это не по душе, - возразила Света. - Вот мой муж как поедет в казино, так его клещами не вытянешь. Благо, сам понимает хоть, что там все можно просадить. Но в месяц пару раз точно ходит. А насчет Сереги с Марком, то с их стороны невежливо отрываться от коллектива.
  -- Это точно! - сказала Катя. - Мальчики. Что вы сидите? Наливайте чай, ешьте. Сладкое - это же естественный антидепрессант. Вон посмотрите, как Игорь им лечится.
   Все перевели взгляды на Игоря. Вокруг его чашки валялись фантики от конфет и шоколадок, а сам он держал в одной руке вафлю, а в другой кусок шоколада. Увидев, что все взгляды обратились на него, бывший кришнаит засмущался.
  -- Ешь, ешь, Игорек, - ласково проворковала Галя. - Тебе поправляться надо.
   Игорь благодарно посмотрел на Галю, улыбнулся ей и откусил большой кусок вафли.
  -- Все знакомы с Олегом? - спросил Паша, наливая себе и Олегу в чашки кипяток из электрического чайника.
  -- Мы не знакомы! - почти в один голос сказали Ира и Оля.
  -- Тогда позвольте вам представить моего соседа Олега. Он очень хороший и общительный человек, работает экономистом. Так, Олег? - посмотрев на соседа, спросил Паша.
  -- Да, все правильно. Лег я сюда по причине неясных болей в плече. Паша мне сказал, что это называется фантомными болями.
  -- Как Сашка! Только у него челюсть болела, - сказала Катя.
  -- Точно! - подтвердила Ира.
  -- Еще Олег много всего знает и к тому же монархист по убеждениям, - добавил Паша, и Олег понял, что здесь любое, пусть даже случайно сказанное слово тут же становится общественным достоянием.
  -- Очень интересно. - Оля посмотрела на Олега и улыбнулась. - Не часто можно встретить человека около тридцати с такими убеждениями. Ведь вам около тридцати, Олег?
  -- Да, - ответил Олег, прихлебывая чай.
  -- Значит, вы еще застали пионерию и комсомол. Тогда что же вас подвигло стать монархистом?
  -- Оля! - вставила Света. - Мы же договорились, что все мы здесь на ты, независимо от возраста и социального положения. У нас одна беда.
  -- Ага! - усмехнулся Паша. - Только диагнозы разные.
   Все заулыбались.
  -- Так все-таки, Олег?
  -- Это очень сложный вопрос. И для того, чтобы на него ответить, мне следует углубиться в древнюю историю.
  -- Мы что, глупые люди? - усмехнулась Галя. - А ну-ка поднимите руки, у кого высшее или незаконченное высшее образование.
   Руки подняли все.
  -- Я не ботаник, да и не стремлюсь особо к этому. Истина не в книгах, истина в чем-то другом. Сначала я думал, что она в вере, видимо я заблуждался, - тут же отреагировал бывший кришнаит.
  -- Вера бывает разная, - тут же сказала Галя.
  -- Смотря, что под этим понимать, - глубокомысленно произнес Паша.
  -- Мы отвлеклись от темы и перебили Олега, - решила уничтожить спор еще в зачатке Оля. - Олег! Извините нас!
  -- Ерунда. Так я говорил об истории. Еще в древнейшие времена вождь племени, а затем правитель был одновременно и жрецом, то есть проводником высшей силы. И законы государства совпадали с заповедями религии, которые исповедовали люди. Считалось, что сами высшие силы, Бог или боги, неважно, поставили его на царствие, сделали своим наместником. Следовательно, царь, кесарь, король, вождь - это наместник высших сил, он несет их волю. Он божественный избранник.
  -- Нерон был жрецом Юпитера и это не помешало ему убить тысячи христиан, включая двух апостолов, и поджечь Рим, - тут же возразил Паша.
  -- Я не говорю о частностях, я говорю о теории в целом. - Олег хлебнул чаю. - Мне нравится сама идея о том, что страной должен управлять не избранный с помощью PR-технологий денежный кошелек, а человек угодный высшим силам и ими же избранный. Разве ты бы не хотел, чтобы страной управлял человек, которого с самого детства готовили к принятию власти, который был бы априори благ и справедлив в силу соответствующего воспитания и внушенных ему ценностей?
  -- Чушь какая! - возмутился Паша. - Олег, ты прости уж соседа, но это действительно ерунда. Не может быть человек благ. Даже если он избран Богом, то, прикоснувшись к власти, он изменится.
  -- Паш! - Олег улыбнулся. - Так я тебе и говорю, что это будет человек особенный, почти святой.
  -- Святой никогда бы не стал управлять государством. Вспомни Евангелие, иудеи хотели сделать Христа царем. И что из этого вышло? Он отказался. Он сказал, что царствие его не от мира сего. Знаешь, я думаю, что ни один порядочный человек не станет брать на себя такую ношу.
  -- Молодой человек! - Оля заулыбалась, и Олегу показалось, что она вовсе не смеется над Пашей. - Я вижу, что вы неплохо подкованы. Но ведь идеальные правители, образ которых нам обрисовал Олег, все-таки были. Это и император Византии Константин, Карл Великий, Александр Невский и Николай Второй. Кстати, последние канонизированы и причислены к лику святых.
  -- А еще были Соломон и Давид, - раздался голос откуда-то из-за спины. - Так что ты, Паш, неправ!
   Все обернулись и увидели Марка, который незаметно подкрался к дискутирующим и с интересом слушал беседу.
  -- Явление Марка народу! - констатировала Галя. - Садись, гость заморский. Будешь чай пить?
  -- Буду! - улыбнулся Марк.
  -- А где Серега? - спросила Катя.
  -- Серега переживает очередное поражение в буру. По этой причине чай он пить не захотел. А решил посмотреть телевизор.
  -- Тащи его сюда! - сказали одновременно Света и Галя.
  -- Да не пойдет он. У него опять голова!
  -- Может, медсестре сказать? - засуетилась Ира.
  -- Да нет. Ему сейчас капельницу будут ставить. Ничего. Все проходит и это пройдет.
  -- Так какой итог мы подведем? - спросила Оля, с явным уважением глядя на Олега.
  -- Как обычно! - пожал плечами Паша. - Каждый остается при своем. Мне вот не хотелось бы жить в начале двадцатого века. И что Николай страстотерпец, я еще соглашусь, но в том, что он был идеальный государь, вы меня не убедите. Да и старушка история вас, увы, не поймет.
  -- Знаешь, Паш! Про последнего нашего царя можно много говорить, много и очень разные вещи. Но только легко рассуждать, сидя за чаем, о том, что бы ты сделал на его месте, - ответила Оля.
  -- Не знаю! - нахмурился Паша. - Я не буду спорить. Хотя могу привести кучу аргументов как за так и против его канонизации.
  -- Но сам-то ты как к этому относишься? - продолжала Оля.
  -- Никак, - пожал плечами Паша. - Я не иерарх церкви, я пациент психиатрической больницы.
  -- Глупый я затеял спор! - вздохнул Олег, доливая себе чая.
  -- Это не ты! Это все Пашка! Это он всех постоянно провоцирует на разговоры о скользких вещах, - сказала Катя.
  -- Таблетки! Пить таблетки! - раздался голос медсестры.
  -- Ну что, вперед, за таблетками счастья! - заявил ничуть не смутившийся Паша.
   Все стали нехотя подниматься со своих мест и двигаться по направлению к столику медсестры.
  -- Марк! - окликнул рыжебородого Олег.
  -- Да! - Марк обернулся.
  -- Мы с вами... Ой, прости! - Олег вспомнил, что здесь всех надо называть на ты. - С тобой! Так и не познакомились. Меня Олегом зовут. Я с Пашей в одной палате.
  -- Марк! Очень приятно, - он протянул Олегу руку, и тот пожал ее. Рукопожатие у Марка было крепким. - В смысле приятно познакомиться. Но то, что мы здесь находимся, меня мало радует.
  -- Но ты же сам сюда лег? - спросил Олег.
  -- А ты? - вопросом на вопрос ответил Марк.
  -- И я, - согласился Олег.
  -- Насильно только в Кащенко или в Ганнушкина кладут. Здесь люди по доброй воле в большинстве случаев лечатся. Но ведь не от хорошей же жизни?! У тебя чего? Прости, может, ты уже говорил всем за чаем.
  -- У меня боли, - вздохнул Олег.
  -- Да, да, да, - забормотал Марк. - У тебя же этот...
   Марк произнес зубодробительное название лекарства.
  -- Он обычно при болях хорошо помогает и побочного эффекта никакого.
  -- Прости, как ты сказал этот препарат называется?
  -- Забей! - махнул рукой Марк. - У тебя кто? Владимирович? Эдуардовна?
  -- Эдуардовна.
  -- Ну, эта сама тебе все расскажет. Не бойся.
  -- Она обещала зайти сегодня.
  -- Запомни одно простое правило пребывания здесь. Ты у врача не один. И дел у них без тебя по горло. Там на втором этаже люди лежат, которых с того света вернули. Ты у Светки спроси. Ой, каламбур вышел! Она там лежала, прежде чем к нам, на третий. Только знаешь - правило номер два - здесь ни на кого не надо давить. Тебе и так все расскажут. Ты будешь плакаться и тебе будут плакаться.
  -- Я буду плакаться? - усмехнулся Олег.
  -- Будешь, будешь, - Марк вздохнул. - Пошли глотать колеса.
   Пить таблетки во второй раз было не так страшно. Во-первых, никакого видимого вреда рассудку от их приема Олег не ощутил, а во-вторых, он решил довериться совету его новых друзей по несчастью и полностью вверил себя в руки врачей.
  -- Олег! У вас на вечер капельница, - сказала медсестра. - Так что идите в палату. Я через пять минут уже приду.
  -- Капельница? - переспросил Олег.
  -- Да. Не бойтесь. В этом нет ничего страшного.
  -- Да я и не боюсь, - обиженно пожал плечами Олег.
  -- Олег! Я с тобой посижу за компанию, - сказал Паша, услышавший, что его соседу будут ставить капельницу. - Больно действительно не будет. А вот ждать, пока она прокапает, первое время действительно муторно.
  -- Спасибо! - Олег улыбнулся. - А тебе тоже ставили?
  -- Ну да! Первые недели всем обычно ставят капельницы. А потом стараются перевести на таблетки, чтобы можно было принимать дома. Я ж тебе говорил. Пойдем покурим?
  -- Можно мы с соседом быстро перекурим перед капельницей? - спросил Олег у медсестры.
  -- Только быстро. Чтоб я вас не ждала. У меня еще полно дел.
  
  -- Ну, как тебе здесь? - спросил Паша.
  -- Слушай, мне этот вопрос сегодня задавали несколько раз. В том числе и ты.
   Паша обиженно нахмурился.
  -- Извини. Я, может, нервничаю просто. И вообще мне все здесь кажется очень странным. Слишком все мирно, по-доброму. Раговорчики словно с друзьями на кухне, тихо, спокойно. Не похоже это на психушку.
  -- Ну, не знаю, - пожал плечами Паша. - То тебе не нравится, это. Просто пока к тебе присматриваются. Вот поживешь еще пару дней, тебя по очереди все начнут грузить своими проблемами, поскольку всем остальным они уже надоели. Кстати, я уже начал.
  -- Паш! Это нормально. Это абсолютно нормально, и я не вижу в этом ничего страшного.
   Олег тут же вспомнил, как к нему за советом приходили другие бессмертные, зная, что Посланнику доступно многое из того, что не могут иные его соплеменники. И он помогал. Кому советом, кому чем-то более существенным. И ему это нравилось. Но не потому, что он был альтруистом и желание помогать всем было у него идеей фикс. Просто от этого он сам тоже что-то получал.
   Он был значим и уважаем. Его мнение считалось авторитетным. Он получал ровно столько, сколько и отдавал. Хотя многие из его соплеменников думали по-другому, считая его воплощением добра и справедливости. Однако это воплощение не чуралось иной раз крепко напиться, периодически сидело в тупых чатах и материлось не хуже грузчика. Но теперь это все неважно. Наверное, это был всего лишь сон. Сон о мире, в котором он хотел жить. Или все-таки жил?
  -- О чем задумался, сосед? Не обиделся случайно?
  -- Да нет, что ты, Паш. Все нормально. Просто вдруг вспомнил старых друзей.
  -- Друзья -- это хорошо! У меня их куча! Из ролевиков, из металлистов, ну, по универу, конечно. Еще интернетчики присутствуют.
  -- Ты уверен, что это действительно друзья? - спросил Олег.
  -- Не хочу даже об этом думать. Знаешь, если начнешь в уме перебирать достоинства и недостатки всех своих знакомых, то окажется, что треть из них когда-нибудь тебя кидали. Пусть даже по мелочи. Двое-трое не искренны с тобой, а всем прочим по большому счету что-то от тебя надо. Иначе бы они не водились с тобой.
  -- И ты их называешь друзьями? - недоуменно спросил Олег.
  -- Лучше пусть они будут мне друзьями, чем врагами. И потом лучше быть с кем-то, чем одному.
  -- Я думаю по-другому.
  -- И как же?
  -- Лучше быть одному, чем просто с кем-то. Пусть я не идеал. Но я не считаю себя законченным подонком. И поэтому людей, которые могут назваться моими друзьями, можно было сосчитать по пальцам.
  -- Почему ты говоришь о них в прошедшем времени?
  -- Потому что их теперь нет.
  -- Извини. Я не хотел.
  -- Ничего, Паш. Все нормально. - Олег стал прочищать трубку.
  -- Сдается мне, что ты очень много недоговариваешь.
  -- Знаешь, Паш, если бы я рассказал тебе все, то нас с тобой обоих перевели бы в здание напротив. В нормальную дурку.
  -- Почему? - озадаченно спросил парень.
  -- Потому что иногда правда бывает гораздо безумней лжи. Если бы люди знали на самом деле все, что лишь полунамеками сообщают им СМИ и литература, то дурдомы были бы полными до отказа. И еще бы новые пришлось строить.
  -- Мда... - только и смог сказать Паша. - Пошли, тебе сейчас капельницу будут ставить.
   Капельница оказалась вполне безобидной процедурой. Вены у Олега были отличные, и медсестра попала с первого раза. Однако лежать в одной позе и смотреть на медленно убывающую жидкость, о содержании которой Олег ничего не знал, было скучно. Паша после разговора в курилке молчал. То ли дулся на то, что Олег чего-то недоговаривает, то ли думал о чем-то своем.
  -- Ну, как? - спросил Паша после довольно долгого молчания.
  -- Да вроде ничего. Это надолго?
  -- Где-то полчаса. Не больше.
  -- Паш, а может, расскажешь пока про себя?
  -- Про себя? - оживился Паша.
  -- Ну да! Я пока только про ролевиков слышал. Я искренне надеюсь, что это не доминирующая сторона твоей жизни.
  -- Что ты! - воскликнул Паша. - У меня куча интересов. Я занимаю активную жизненную позицию.
   И сосед Олега принялся рассказывать о себе. Олег внимательно слушал, уже окончательно решив про себя, что желание выслушать другого является здесь гораздо более твердой валютой, нежели американский доллар. Это замкнутый мир, живущий по своим законам, мир людей, которые попали в сложную жизненную ситуацию. Мир, в котором лечат от мира за окном. И, скорее всего, лечат довольно успешно. А Паша тем временем рассказывал.
   Он одним махом вывалил на Олега все подробности своих неполных двадцати лет жизни. Учился он на филологическом факультете МГУ. Либо парень был талантлив, либо у него были довольно обеспеченные родители. Основным наркотиком в жизни молодого человека были книги, о чем в общем-то нетрудно было догадаться по внушительной стопке фолиантов на его тумбочке.
   Однако Паша был далеко не ботаником. Он слушал тяжелую музыку, ходил на всяческие концерты и любил выпить пива в хорошей компании. Еще у Паши была девушка, и этим он, как и любой молодой человек, очень гордился. Девушку Паши звали Татьяной. Познакомились они в университете. Таня училась на третьем курсе, а Паша на втором. И именно она втянула парня в ролевые игры.
   Теперь Олегу стало понятно, почему девушка так спокойно отнеслась к тому, что ее молодой человек попал в психиатрическую больницу. У неформалов, и ролевики здесь были далеко не исключением, считалось особым шиком побывать в дурдоме.
   Обычные социальные законы здесь действовали совсем по-другому. Но была и более прозаическая причина. Все от того же знакомого журналиста, специализирующегося на написании статей о неформальной молодежи, Олег знал, что процент реальных душевнобольных среди панков, металлистов, хиппи и других тусовщиков несоизмеримо выше. Поэтому и сумасшествие среди них считается признаком того, что ты пришел по адресу, ты свой.
   Почему именно так, оставалось загадкой. Обыватели могут сказать, что только безумный станет слушать эту музыку и носить эту одежду. Но все было не так просто, и на эту тему было написано немало диссертаций психологами, социологами и даже психиатрами. Диссертаций, которые уж точно не будут читать ни педагоги, ни родители, ни тем более чиновники. Они предпочитали решать эти проблемы, сказав в очередной раз журналистам "Фас!", а в случае чего предоставить неформалу бесплатное лечение в одной из городских психиатрических больниц.
  -- ...Понимаешь, она меня любит. Очень сильно. Она не бросила меня и когда у меня переезд случился на игре. Она даже с половиной команды переругалась из-за меня. И еще она сказала, что если ей придется выбирать игру или меня, то она выберет меня.
  -- Хорошая девушка, - одобрил выбор соседа Олег.
  -- Она еще и красивая!
  -- Это вообще здорово. Тебе повезло.
  -- А у тебя есть девушка? - тут же спросил Паша.
  -- У меня их было много, а значит не было ни одной, - вздохнул Олег. - Когда ты станешь старше, то обязательно поймешь, что лучше любить одну девушку всю жизнь, чем каждый месяц заводить себе новую. А если она еще будет любить тебя...
  -- Я и так это знаю. Только вот пока оформлять отношения мы не спешим. Надо сначала универ закончить, работу найти.
  -- Это правильно. - Олег почувствовал, что начал очень медленно соображать, да и окружающие предметы стали какими-то расплывчатыми.
   Олег сладко зевнул.
  -- О! У тебя капельница кончилась! Пойду за медсестрой сбегаю.
  -- Слушай, я что-то все видеть расплывчато стал, да и в сон потянуло.
  -- Это бывает. Поэтому капельницы обычно на ночь и ставят. Погодь, я сейчас сбегаю.
   Когда Паша ушел, Олег закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. На него накатило какое-то необыкновенное спокойствие и умиротворенность. Очень хотелось спать, но при этом мысли были абсолютно ясными. Олег еще раз прокрутил в голове события сегодняшнего дня. И в общем-то остался всем доволен. Психушка оказалась не таким уж страшным местом, и жить здесь было можно. Но главное - у Олега сегодня не было приступов боли. Может быть, на это повлияло огромное количество новых впечатлений или уже начали действовать таблетки. Во всяком случае Олег очень надеялся на то, что приступов боли у него больше не будет никогда.
  
  
  
   Глава 8. Сон Олега, или Неприятности только начинаются
  
   Олег заснул сразу же, стоило ему только закрыть глаза. Череда странных, искаженных природой сна видений тут же обрушилась на него. Ему снился царь Шульги, сидящий в одном из московских кафе и мирно разговаривающий с Женей-Байроном. Причем Женя был одет в костюм викторианской эпохи, а Шульги был одет в современный армейский камуфляж. Но Олег почему-то знал, что это именно царь Шульги, разрушивший столицу Вавилона.
   Затем Олегу привиделась картина из той далекой жизни, в которой он имел нестареющее тело и периодически разрушал падшие миры вместе с тремя другими бессмертными. Он почувствовал на своем лице обжигающий ледяной ветер, бросающий в лицо едкую пыль, которая проникала даже сквозь забрало массивного рогатого шлема. Они скакали по пустым улицам, он и еще трое бессмертных, закованных в железные доспехи. А впереди на дороге стояла человеческая фигура, тоже одетая во все черное и, расставив руки, смотрела на неумолимо приближающихся Черных всадников. И Олег понял: либо они остановят лошадей, либо фигура будет сметена с пути. Он натянул поводья, и тут сон оборвался...
  
   Олег оказался на Дороге, той самой, что была проложена сквозь все миры, которые строило первое поколение бессмертных. Ему уже не было суждено вернуться сюда во плоти. Где-то здесь, в вечнозеленой траве, на обочине валялся его вещевой мешок, брошенный здесь очень, очень давно. Время не имело власти над этим местом. Здесь не было ни светил, ни облаков. Только голубое небо, зеленая трава и Дорога, уходящая за горизонт.
   Дух Олега печально смотрел на Дорогу, которая почти всегда была пуста, потому что каждый бессмертный всегда шел по ней своим путем. Олег побрел по ней, зная, что Дорога сама выведет его туда, куда следует.
   Вскоре он оказался у огромной стены, уходящей в облака. Земли не было, был лишь густой туман, на котором и стоял дух Олега. Это был один из тонких миров, но очень древний и находившийся недалеко от Дороги. Второму поколению сюда путь был заказан. Олег подошел к бронзовой двери в стене, взялся за массивное кольцо и постучал.
   Дверь отворило странное существо, будто сотканное из зыбкого тумана. Своими очертаниями оно напоминало человека, но лица у него не было. Лишь два ярко-оранжевых огонька смотрели из постоянно меняющегося сгустка.
  -- Ты снова пришел ковать Меч, Посланник?
  -- Да, - ответил Олег. - Мой преемник скинул с себя великое бремя. Все возвращается на круги своя, теперь мне снова придется ковать Меч.
  -- Пойдем, - без всякой интонации ответило существо. Видимо, оно не было настроено соблюдать какие бы то ни было ритуалы, задавать вопросы и получать ответы. Тем более дух Олега был прекрасно ему знаком.
   За бронзовой дверью открывался вид, достойный кисти сюрреалиста. Сартр и Камю, лицезрев подобный пейзаж, поняли бы, что мир, в котором они жили и творили, вовсе не абсурден. Долина, покрытая темно-красным песком, походившем на гигантские залежи марганца. И везде, до самого горизонта, уродливые низкорослые деревья, на которых вместо листьев росли огромные шипы. И над всем этим - низкое, хмурое, бордово-фиолетовое небо.
  -- Пойдем, - торопило существо. - У тебя мало времени...
   Откуда оно знало, где сейчас находится тело Олега и сколько еще оно способно предаваться сну, Олег не имел понятия, да в общем-то и не хотел об этом думать. Ему нужно было выковать Меч и поскорее отсюда уйти.
   Все повторяется, все неизменно ходит по кругу, только с каждым кругом становится видна какая-то новая деталь. Олег ковал Меч на наковальне, сделанной из камня, который во многих мирах прозвали Философским. Это был не миф, не россказни средневековых алхимиков.
   С помощью этого камня можно было получить все - выковать на нем собственные знания и даже душу, придать форму частице Бездны и унести полученный предмет с собой. Только золота из свинца не мог выплавлять Философский камень, может, потому и наделили его этим свойством алхимики. Возможно, что кто-то из них был впущен сюда бдительными стражами этого места и унес в своей голове формулы новых химических соединений или открытия в области точных наук, только золота не мог им дать камень. И без этого металла в мире людей все открытия алхимиков очень долго оставались лишь строчками на бумаге и ничем больше.
   Удары молота о наковальню. Громкий ритмичный стук в абсолютной тишине лишенного логики мира. Молот из света, щипцы, держащие заготовку - из тени. А на Философском камне корчится сгусток Бездны, который скоро станет Мечом. Станет, когда дух Олега опустит его остудить в тело одного из этих странных существ.
   Работа была закончена. Олег снова стал носителем Меча Бездны. Надолго ли? Этого он не знал. Время покажет, только оно раскрывает карты. Больше никто. Бог не любит давать подсказки. Бог любит смекалистых. Олег это познал на собственной шкуре.
   За воротами клубился туман. Шаг, еще шаг. Олег думал, что здесь он и проснется. Но не тут-то было. Слишком утомлено было его тело, находящееся на Земле. Он шел среди густого тумана и думал о Дороге. Но Дорога не спешила лечь ему под ноги, не торопилась стать частью него. Будто кто-то водил его кругами. Туман становился гуще, Олегу даже на секунду показалось, что туман стал плотнее и будто бы смыкается вокруг него.
  -- Не меня ли ищешь? Не меня ли? - раздался голос откуда-то сзади и одновременно снизу.
   Это был звонкий, задорный женский голос. Через некоторое время фраза повторилась снова, только уже с другой стороны. И снова, и снова с разных сторон.
  -- Кто ты? Кто ты? - спрашивал Олег, а рука тем временем уже легла на эфес Меча.
  -- Не узнаешь? - голос как будто бы дрогнул. - Не узнаешь меня, милый? Я твоя мамочка.
   Услышав это, Олег похолодел. Если подобный эпитет допустим для духа. Так его могла звать только одна она - Бездна.
  -- Ты не мать мне!
  -- Разве? А кто?
  -- Ты глина!!! Глина Господа Бога.
   Голос рассмеялся снова.
  -- Ты не любишь свою мамочку?! Ты обижаешь ее слуг? Да! Обижаешь, как другие противные служки великого садиста и палача.
   Олег не отвечал, берег силы и постоянно держал в сознании образ Дороги. Но Бездна кружила его в тумане, не давая выбраться. Олег знал, что это очень опасно... Дух может не вернуться в тело и вечно блуждать в тумане. Как странно... Ведь в прошлый раз такого не было? Почему он попал в этой туманный лабиринт?! Почему?!
  -- Потому что мои детки бродят по Перекрестку, где лежит твое тело, и приводят в порядок мозги твоих соплеменников. Делают их чистыми, а воспоминания приятными... - голос снова засмеялся.
   Олег молчал. Говорить с Бездной, значит впускать ее внутрь себя. Внезапно Олег увидел в глубине тумана тусклый свет. Будто бы кто-то держал в руках старый газовый фонарь, каким пользовались лет сто пятьдесят назад. Олегу хорошо был знаком его свет. И неожиданно он почувствовал запах керосина. Это было непостижимо. Запах? Здесь?!
  -- Прочь! Прочь! Третье поколение! Прочь!!! Мертвая ветвь!!! - голос забеспокоился.
  -- Хаос не властен над иллюзией! - раздался спокойный, чуть хрипловатый женский голос. - Дедушка, иди на свет!!!!
   Олег улыбнулся. Теперь он понял, кто осветил ему дорогу.
  
  -- Да проснись же! - Серая Чайка ожесточенно тормошила Олега за плечо.
   Олег нехотя открыл глаза, сладко зевнул и улыбнулся. Пристально посмотрев в глаза Олегу и убедившись, что это он и есть, а никакая не сущность из тонких миров, решившая поселиться в его теле, Серая Чайка тоже улыбнулась.
  -- Который час? - спросил Олег.
  -- Беса полуденного...
  -- Что?! - Олег тут же вскочил на ноги.
  -- Да, - спокойно ответила хозяйка дачи. - Именно так, мой старый друг, все уже разъехались кроме Насти, Ольги и Светы.
   Олег нахмурился, пытаясь сопоставить лица гостей и человеческие имена.
  -- Настя -- это та девушка, с который ты общался с глазу на глаз перед сном, а две других приходятся тебе то ли внучками, то ли чем-то вроде этого...
  -- Откуда ты... - Олег не закончил фразу, потому что ответ тут же сам пришел ему на ум.
  -- Да, у этого дома есть глаза, уши и руки...
  -- Ну, и храни его знание... - обреченно махнул рукой Олег. - Чаем напоишь на дорожку?
  -- Да, Посланник, и чаем напою и завтраком накормлю...
  -- Это радует, - пробормотал Олег и пошел умываться.
  
   До железнодорожной станции пешком пошли только Олег и Настя. Две "внучки" Посланника решили остаться еще на какое-то время в доме Серой Чайки, сославшись на то, что ближе к вечеру она подкинет их до города на машине. Олегу было все равно, какие там дела вершили серые. Серые никогда не лгали, хотя и искренними их тоже называть было ну никак нельзя. Впрочем, как и всех остальных бессмертных.
   Шли молча. Настя сосредоточенно смолила сигарету за сигаретой. Олег, нахмурившись, переваривал то, что накануне ему сообщил Байрон. В очередной раз посмотрев на насупившегося Олега, идущего словно крестоносец по пустыне, Настя не выдержала и хихикнула.
  -- Мда, ну и темные мысли у светлых, - глубокомысленно сказала она.
  -- Темные, темные, ОЧЕНЬ темные, - согласился Олег. - Вот скажи мне, а ты какие книжки читаешь?
  -- Знаешь что?! - Настя от негодования даже остановилась. - Такое впечатление, что у меня на лбу стоит печать ПТУ N5 по подготовке швей-закройщиц.
  -- Но.. Ты разве не слышала, о чем мы тут все... - Олег запнулся, - говорили.
   Он остановился и недоуменно уставился на Настю. Затем он улыбнулся, мгновенно приняв поправку на физический возраст свой попутчицы. И, хмыкнув, ответил ей:
   - Поверьте, сударыня, этот вопрос вам задается не с целью каким-то образом упрекнуть вас в отсутствии эрудиции... Если вы могли заметить, здесь свои, а ворон ворону, как известно, глаз не выклюет...
  -- Но обкаркать злобно может запросто! - с негодованием сказала Настя.
   Олег тут же подумал, что если она играет, то это слишком неумелая игра... Если же нет, то на воре и шапка горит, как известно... Улыбнувшись собственной мысли, он зашагал гораздо бодрее.
  -- Смейся, смейся! - Настя вытащила из кармана пачку сигарет и, убедившись, что она пустая, со злостью скомкала ее и бросила под ноги Олегу. Но он даже не сбился с шага.
   Оставшийся путь до станции шли молча.
  -- Ты камень! - сказала она, когда они сели на лавочку, ожидая поезд.
   Олег промолчал.
  -- Ты терминатор! - выдержав паузу, сказала она.
   Олег достал трубку и кисет с табаком и начал медленно и неторопливо набивать трубку. Закурив, он посмотрел на Настю и широко и красиво улыбнулся ей. На лице девушки отразилось такое бешенство, что любой другой мужчина не выдержал бы взгляда сузившихся, словно бойницы, глаз.
  -- Ты прелесть! - сказал Олег и поцеловал девушке руку.
   Настя не сопротивлялась, но на лице ее отразился такой странный букет эмоций, что трудно было сказать, какая из них в данный момент доминирует.
  -- Тебе был нужен повод? - спросил он, выпустив клуб табачного дыма.
  -- Любой! - сказал она.
  -- Значит, вопрос о книгах тебя не задел?
  -- Нет.
  -- Нет?
  -- Нет.
  -- Точно?
  -- Да!!! Бездна тебя побери! - выпалила Настя. - Не читаю я ничего!!! Доволен?! Меня твои злобные стиратели памяти не достанут. Доволен?! Да! Или для таких уродов с вышкой и книжными полками в голове, я теперь говно?! Даже если последний раз была хранительницей библиотеки священного храма "Кошки-луны"?
  -- Мда... - глубокомысленно заметил Олег. - Маленький ребенок - маленькие проблемы, большой ребенок - большие проблемы...
  -- Ты все-таки подонок! - Настя усмехнулась, но уже не так злобно. Затем подсела поближе к Олегу и положила руку на спинку сиденья таким образом, чтобы она лежала за спиной Олега.
  -- Сколько осталось до прибытия поезда? - спросил Олег, чтобы перевести тему разговора поближе к земным реалиям.
   Настя посмотрела на мобильник, висящий на поясе:
  -- Минут десять...
  -- Тогда расскажи мне о культе "Кошки-луны". У вас была матриархальная система управления?
  -- Да, но со многими оговорками....
  -- Оно и видно, - глубокомысленно заметил Олег и, не дав загореться новому пожару, погладил ладонь Насти, лежавшую у него за спиной. Новый пожар был успешно предотвращен.
  -- В 456 году от смерти великой праведной матери Шань Ли Джу, которая ушла вслед за своей небесной тенью великой кошки...
   Голос девушки звучал ласково и успокаивающе, весеннее солнышко ласково пригревало, и Олегу в голову пришел совершенно странный, лишенный логики ассоциативный ряд: кошка - весна - женщина - остроконечная крыша - храм - любить.
  
   В электричке народу было немного. Девушка задумчиво смотрела в окно, усиленно делая вид, что это занятие имеет для нее особую важность. Олег же от нечего делать рассматривал пассажиров. Картина была самая обычная. Пенсионеры, какие-то неопрятные работяги, человек пять молодых, весёлых и шумных туристов с внушительного вида рюкзаками...
   Олега почему-то насторожила эта идеалистическая картина. Слишком было спокойно и тихо. Даже пьяных в вагоне не было. И это несмотря на конец праздников.
  -- Что ты весь так напрягся? - посмотрев на него, спросила Настя.
  -- Не знаю даже! - пожал плечами Олег. - Тревожно мне как-то.
  -- Слушай! Не притягивай сам беды! А?! С тебя станется. Ходил всю ночь по тонким мирам...
  -- Такое впечатление, что я об этом всем рассказал перед сном! - Олег поморщился.
  -- Да ты на свои глаза бы посмотрел в зеркало, когда проснулся!
  -- А что с моими глазами было не так?!
  -- Все! - воскликнула Настя. - Все не так! Знаешь, я на Терре недавно, первую жизнь, но, честно, я просто диву даюсь, как смертные на нас внимания не обращают. Мы все тут ходим даже не прикрывшись, все видно. Они в вампиров, оборотней, привидений верят, а нас в упор не видят. Да будь я хоть пять раз человеком, я бы уже давно обратила внимание.
  -- Местные люди давно уже ничего не видят... Если по улице будет ходить мужик с рогами и хвостом, они подумают, что так и надо, что новый тип неформалов каких-нибудь. Настя! Это Москва! Понимаешь?! Тут давно ничему не удивляются.
  -- Я поняла. Я сама, если ты не в курсе, из Екатеринбурга сюда перебралась. Как в РГГУ поступила, так и перебралась. Вечером учусь, днем работаю. В общем, все складывается не так плохо. Своих там же нашла.
  -- Тянет вас всех Перекресток... - чуть заметно улыбнувшись, ответил Олег, чувство тревоги у него с каждой минутой нарастало. Но он успел подумать об очень важной вещи: он уже не причислял себя к бессмертному племени даже на подсознательном уровне... Такое случалось с ним последние две-три жизни. Он уже знал, почему это происходит.
  
   Поезд остановился на какой-то станции. Вагоны качнулись, поезд тронулся, и Олег отчетливо почувствовал, что в вагон вошло ЗЛО. Это древнее, изначальное зло могло принимать самые причудливые обличия. Здесь и сейчас оно появилось под видом толпы отморозков, собранных похоже со всех подмосковных окраин: жестоких, злых, бесчувственных к чужой боли. В газетах можно было часто встретить статьи: "Скинхэды забили насмерть пассажира".
   Очередная ложь, очередной камень в огород политических противников нынешней власти. Люди, выступавшие за жесткий контроль над эмиграционными потоками, за приоритет самой многочисленной в этой стране нации вряд ли имели что-то общего с безумной и бесконтрольной толпой. Члены стаи любят, чтобы их боялись. Им нет дела ни до каких националистических идей. Они могут использовать любой угрожающий имидж: сатаниста, скинхэда, панка, уголовника. Но урла не могла принадлежать ни к какой группе, ни к какому сообщества, потому что суть ее была всегда одна - хаос.
  -- Спокойно! - Настя метнула на него яростный взгляд и крепко, не по-женски сжала ему запястье.
  -- СЛАВА РОССИИ!!!! СЛАВА РОССИИ!!! - донеслось откуда-то издалека.
  
   Звон стекла. Крики, уже не пьяные. Крики тех, кого сметала на своем пути толпа. Удары чего-то тяжелого о скамейки. Стук металла о расщепляющееся дерево был слишком знаком тому, кто на протяжении сотен веков привык прикрываться от подобных ударов щитом. Олег попытался отцепить от себя руку Насти и не смог, удивившись той чудовищной силе, которая скрывалась в хрупкой девушке.
  -- Не дергайся! СИДИ!!! - Глаза ее яростно засверкали.
  -- Я могу их всех раскидать! Это ж даже не фашисты, это просто хулиганье.
  -- Тебе запрещено применять Шай-Тэ против смертных!
  -- Разрешено, если это угрожает физической оболочке Посланника.
  -- СИДИ!!! Я СКАЗАЛА, СИДИ!
  -- ТЫ - БАБА! ВОТ И СИДИ! - В случае опасности вся куртуазность в обращении с дамами напрочь улетучивалась из того, кто ходил под знаменами всех цветов радуги, убивал мирных жителей и вообще вел себя так, как собственно и вели себя во все времена завоеватели.
   И тут случилось то, чего Олег ну никак не ожидал. Свободной рукой Настя притянула к себе его голову и буквально впилась губами в его губы. Олег настолько был удивлен, что приоткрыл рот, и едва его язык соприкоснулся с языком Насти, как острые зубки девушки впились в его язык, а в ее глазах Олег отчетливо прочитал: "Дернешься - немым умрешь в этом теле".
   Между тем толпа хулиганов уже была в их вагоне. Вокруг раздавался оглушительный звон битого стекла, удары железных арматурин о деревянные спинки сидений, крики людей. А Олег не мог даже пошевелить головой, чтобы посмотреть на тех, кто железным катком шел сквозь электричку.
   Но одно он почувствовал предельно ясно: это были не простые хулиганы. Это была стая, которую вел отнюдь не тщеславный садист-вожак. У этой стаи была иная хозяйка. Олегу не раз приходилось с ужасом наблюдать, как в организованную толпу пустых людей, с практически уничтоженными наркотиками, алкоголем и ненавистью душами, вселялась частица Бездны, первозданного хаоса, и тогда люди в этой толпе теряли последние остатки человечности и творили такое, о чем потом даже не могли вспомнить.
   Криминалисты называют это состоянием аффекта. Но только бессмертные знают, КТО на самом деле водит такие ЧЕРНЫЕ СТАИ, и за кем они чаще всего приходят. Также Олег знал и то, что устоять против такой мощи может далеко не каждый бессмертный, имея в своем арсенале даже холодное и огнестрельное оружие.
   Толпа уходила... Но Настя продолжала его держать. Олег знал, что их сдвоенная сила прикрыла их от глаз псов Бездны, однако он знал и то, что Меч как магнит притягивает подобных чудовищ в человеческих телах. А уж избить влюбленную парочку этим ублюдкам доставило бы особенное удовольствие.... Но дикая страшная черная охота ушла по другому следу... А Олег целовался с девушкой, сидя в залитом кровью, усеянном осколками вагоне, слушая стоны раненых людей. И лишь когда Настя отпустила его, он отчетливо понял - Дикая охота приходила по его душу.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О Великой Бездне Иншай'а и Дороге между мирами
  
   В начале времен великий Творец Вселенной Дай-мэ-рак создал Вселенную из Бездны. Никто из мудрых не знает доподлинно, что есть Бездна. И была ли она до Дай-мэ-рака? И кто был старше: Творец Вселенной или Бездна?
   Первые на своем языке называют ее Иншай-а. Смертные же называют Бездной или Великой Изначальной Тьмой. Бездна есть абсолютное ничто, она беспорядочна, бездонна и безмерна. И только порог, грань между сущим и не сущим, которую воздвиг Дай-мэ-рак, отделяет ее от сотворенной Создателем Вселенной.
   Первые знают, что Бездна обладает разумом, и что суть ее женская. Ибо только женская природа рождает что-то. Но не сама, а лишь по воле Творца. Создатель берет ее, как гончар глину, и создает сущее. Самой же Бездне противно все сотворенное и хочет она пребывать в вечном хаосе. Если бы Дай-мэ-рак не сдерживал ее за чертой сущего, то она затопила бы собой весь сотворенный мир и поглотила бы его, превратив обратно в хаос, в изначальную тьму.
   Не остается спокойной и равнодушной к сущему Бездна. Как в плотине, созданной, чтобы сдерживать мощную полноводную реку, так и в грани между сущим и Бездной есть прорехи. И Бездна постоянно подтачивает их, увеличивает их, проникая в сущий мир, внося диссонанс в замысел Дай-мэ-рака.
   От Бездны пришли в замысел Творца все искажения: уродства, с которыми иногда рождаются дети, тяжелые болезни, которых не в силах вылечить даже бессмертные. От Бездны пришла во Вселенную и самая страшная беда - равнодушие людское. Ибо зло и добро творят с умыслом. Зло - из мести, из выгоды, из ненависти. Добро - из желания помочь ближнему, сделать мир светлее. Добро - любит, а зло - подчиняет. Бездне же чуждо как добро, так и зло. Когда смертный совершает зло без умысла и получает радость от подобного злодеяния, значит Бездна овладела им.
   Еще с самых первых веков, когда смертные по воле Великого Творца Вселенной пришли в сущий мир, Бездна искала среди них союзников. И давала она им великую силу, но всегда оборачивалась та сила в разрушение сущего. И создавались тайные культы Бездны, и поклонялись ей смертные, называя ее Великой Матерью, как бы насмехаясь над теми, кто поклонялся Великому Духу, Душе Мира. Но горькую цену платили те, кто поклонялся Бездне и служил ей. Ибо сила Бездны, входящая в них, разрушала их бессмертную душу и не было у таких людей посмертия, не уходили они на неведомые пути людей, умирали как сорная трава.
   Первые же слишком поздно узнали о Слугах Бездны. Ибо не всё им открывал Творец Вселенной, не всё они еще понимали и разумели, и многие принимали Бездну не как искажение сущего, но как часть замысла Творца. И немногие Первые поняли, что уродства и жестокие болезни, внезапные смерти - все это деяния Бездны и боролись с ней не только в первом сотворенном мире, но и в других мирах.
   Говорят, что первые мечи, которые выковали бессмертные, были созданы для уничтожения Слуг Бездны. И когда Первые пришли к ним с мечами, у тех уже было оружие. Ибо Бездна тоже учила, как сражаться со Слугами Творца. Но Первые были во много раз сильнее слуг Бездны и всегда побеждали их и уничтожали без жалости и сожаления. Ибо не люди то уже были, но часть Бездны, первозданной пустоты.
   Но Бездна, как тяжкая болезнь, всегда возвращалась туда, где люди по глупости и неведенью своему не слушали бессмертных и становились равнодушными к ближним своим. И ни суровые запреты, ни кары, что насылали Первые, не помогали вразумить их. Бездна всегда приходила через смертных, но на заре первых миров всегда проигрывала.
   Много позже, когда некоторые миры перешли черту темных веков, Бездна захватывала их полностью, делая всех жителей равнодушными, и уходили из тех миров бессмертные, и уничтожали потом эти миры Первые.
   Четверо их было, тех, кому была дана власть уничтожать миры, предавшиеся Бездне и называли их Черными Всадниками. Говорят, что Друг Людей был одним из них и был он так сведущ в борьбе с Бездной, что прозван был Мастером Бездны. Везде и всюду он искал способы борьбы с ней: и у иных народов и даже у смертных, что населяли миры. Он не пренебрегал ничем и учился сражаться с Бездной. И побеждал он, но Бездна опять приходила.
   Даже некоторые бессмертные покупались на посулы Бездны, хотя что предлагала им Иншай'а, то неведомо никому. Но расплата Первым за служение великому Врагу смертных, бессмертных и иных народов была та же, что для смертных. Погибали они, становясь частью Бездны.
   Друг Людей же и многие другие с ним ходили по мирам и как дурную, сорную траву, что вырывают с корнем, уничтожал прихвостней Бездны. Но, подобно сорной траве, что даже средь прополотых заботливым земледельцем злаков появлялась на поле, Бездна искала проход в мир сущий и разрушала его. Не зла и не добра была Бездна. Она была холодна и замысел у нее был один - разрушать сущее из нее же и созданное.
  
   Не сохранилось в памяти бессмертного народа, кто из них первым ступил на Дорогу между мирами. Никто не знает, откуда она взялась, кто ее строитель. Может быть, Дай-мэ-рак, Великий Творец Вселенной, сам проложил ее между мирами, чтобы ходил по ней его Первый народ? Не знает никто об этом. Но известно, что Первые стали ходить по ней уже тогда, когда первый, изначальный мир был еще юн, когда великий холод не пришел еще в Арктаиду. Уже тогда приходили из других миров в изначальный мир бессмертные и смотрели на творение своих соплеменников. И некоторые из бессмертных, что сотворили изначальный мир, уходили на Дорогу. Трое же из творцов изначального мира ушли из него еще тогда, когда Арка, столица Арктаиды не была построена, и не возвратились в свой первый сотворенный мир никогда. Так возникали у людей веры во множество богов, ибо бессмертные ходили между мирами, оставались, где сами того хотели и на сколько хотели.
   Ни люди, ни иные народы не могут вступить на Дорогу между мирами. Только Первые способны ходить по ней. Сама же Дорога подобна прямому, неширокому тракту, уходящему вдаль, за горизонт. По краям Дороги простираются поля вечнозеленой изумрудной травы. Над дорогой царит вечный день. Но нет над Дорогой никаких светил: ни солнца, ни звезд, ни луны. Только синее небо без облаков над Дорогой и больше ничего. Таков вид Дороги, по которой ходят Первые между мирами. И Первые говорят, что нет ничего более вечного и неизменного, чем Дорога между мирами, которые они сотворили.
  
   Глава 9. Во что веришь... или Три беды еврейского народа
  
   Олег проснулся от боли в плече. И его тут же взяла досада. Неужели опять?! Он тут же вспомнил, что находится в больнице, и открыл глаза. Тусклый свет проникал в темную палату из коридора. Олег обнаружил, что заснул в одежде. Значит, он так и не дождался медсестры, которая вынула иглу и унесла капельницу. Плечо болело порядочно, однако значительно меньше, чем это обычно бывало. Вероятно, таблетки все-таки начали действовать. Тут же в голове у Олега пронеслась тревожная мысль: а вдруг ничего не поможет, вдруг это навсегда и тут ничего нельзя поделать? Но он тут же отогнал эту предательскую мысль.
   Он сел на кровати и, взяв с тумбочки мобильник, решил посмотреть время. Половина пятого. Спать не хотелось, к тому же болело плечо. Можно было бы пойти поискать медсестру. Весьма вероятно, что она могла бы сделать какой-нибудь укол, который облегчил бы его страдания. Но идти за медсестрой Олегу почему-то не захотелось. Вместо этого он нащупал на полке трубку, пачку табака и зажигалку.
   Когда он проходил мимо соседней палаты, то услышал дружный богатырский храп. Олег тут же порадовался тому, что его сосед не храпит, потому как храпа Олег просто не переносил.
   В полумраке туалета Олег заметил чей-то силуэт. Женщина, одетая в халат, стояла, повернувшись к окну, и что-то тихо шептала. Олег прислушался. Это была молитва Символ Веры. Будто почувствовав чье-то постороннее присутствие, женщина замолчала и повернулась ко входу. Это была Оля.
  -- Не спится на новом месте? - тихо спросила она.
  -- Плечо разболелось, - так же тихо ответил Олег. - Вот решил покурить. Я вам не помешал?
  -- Нет. Можешь включить свет.
   Олег щелкнул выключателем и зажегся свет.
  -- Если болит, то сходил бы к медсестре. Она укол сделает.
  -- Не стоит, - Олег махнул рукой. - Ведь до больницы я как-то жил и без таблеток и без уколов. Ты тоже куришь? Я ни разу не видел тебя здесь.
  -- Нет. Я не курю. Хотя раньше курила. Но мой духовник сказал мне, что курение - это фимиам сатаны, и я бросила. Без таблеток, пластырей и прочей ерунды. В один день.
  -- Тогда тебя можно назвать очень сильным человеком.
  -- Не знаю, - пожала плечами Ольга. - Всем со стороны кажется, что другой сильнее, у него крепче нервы и воля. А если копнуть глубже, то оказывается, что все обстоит совсем не так.
  -- Прости, я слышал, ты читала Символ Веры.
  -- А ты его знаешь?
  -- Да, - ответил Олег.
  -- Прочитай!
  -- Я думаю, что курилка - не лучшее место для молитвы.
  -- Молиться можно где угодно. Я пришла сюда, чтобы никому не мешать. Прочти! - снова попросила она.
   Олег пожал плечами и прочел Символ Веры, затем неожиданно для себя прочел Богородица Дева Радуйся и Отче Наш. Все время, пока Олег читал молитвы, Ольга смотрела на него с искренним уважением.
  -- А меня здесь все считают ненормальной, - сказала она после некоторого молчания.
  -- В нашем положении это вполне естественно, - улыбнувшись, ответил Олег.
  -- Нет, просто меня все считают помешанной на религии. А ведь раньше люди три раза в день ходили в храм, да еще дома молились и это было нормально.
  -- Это было раньше, - Олег вздохнул. - Времена меняются. Раньше религия была сильно связана с повседневной жизнью, а сейчас нет. И потом... Раньше люди Бога боялись.
  -- Боялись? - задумчиво проговорила Ольга. - А зачем его бояться? Он что, страшный?
  -- Не знаю, - Олег пожал плечами. - Я его не боюсь, я его... - Олег хотел сказать "люблю", но осекся, сам не понимая почему. - Я его пытаюсь понять. Очень много лет пытаюсь понять и, кажется, очень близок, совсем близок к тому, чтобы это случилось.
  -- Вот так сразу? - Ольга удивилась. - Вы, Олег, человек образованный. - Похоже, Ольге всё же трудно было говорить Олегу "ты". - Вы же, наверное, читали жития святых. Сколько мучений люди претерпевали, чтобы хоть на чуть-чуть приблизиться к этому пониманию, к постижению Творца.
  -- По-разному было. - Олег закурил. - Жил в Норвегии такой конунг, Олаф Тругватсон. Жестокий правитель, безжалостно уничтожавший всех, кто стоял на его пути. Хроники свидетельствуют, что он не жалел даже детей своих врагов. - Перед мысленным взором Олега пронеслись картины из его прошлого: чад очага, оружие, развешанное по стенам, драккар, спускаемый на воду. Он вспомнил и своего приемного сына, убитого Олафом. - Однажды знатные ярлы поднялись на него, и началась гражданская война. И в самой гуще битвы этот деспот молитвенно сложил руки и был зарублен. Те, кто прикасался к его телу своими ранами, получали исцеление: и враги, и друзья. Война кончилась. Олаф стал святым не потому, что крестил Норвегию. Нет. Тогда, в этой резне, может, за несколько мгновений он все понял, когда... - Олег хотел сказать "я увидел его лицо", но вовремя спохватился. - Когда он на небо посмотрел и понял, наверное -- это все суета: богатство, власть, походы, женщины. Все суета. Главное - это понять, зачем ты здесь, для чего. И он понял...
  -- Интересно! Я ничего не читала о святом Олафе. - Наталья задумалась.
  -- А вас сюда родственники поместили? - спросил Олег.
  -- Да, родственники, но с моего согласия. Вы не поверите, Олег, я бесноватая, то есть одержимая бесом.
  -- Такое явление действительно существует, - осторожно начал Олег. - Но есть такое явление как "отчитка".
  -- Я была на отчитке, - ответила Наталья.
  -- Не помогло?
   - У меня был там очередной припадок и все. Бес не хотел выходить из меня. И тогда мои родные решили, что я просто сама себе внушила, что во мне бес и, как говорит врач, моделирую в своем сознании поведение бесноватой.
  -- Возможно... - задумчиво произнес Олег, а сам в это время постарался собрать все, какие у него были, остатки Силы, чтобы посмотреть, одержима ли женщина бесом. Еще со времен жизни в египетской пустыне он изгонял и учил людей изгонять те сущности, которые смертные называли бесами, хотя это название не во всех случаях подходило к подобного рода сущностям.
   Стараясь сохранять спокойное выражение лица, Олег всматривался в душу Ольги. С бесноватыми ему приходилось работать довольно много, и когда-то, очень давно, по просьбе одного католического монаха он написал "Трактат о способах изгнания бесов", который до сих пор засекречен Ватиканом.
   Впрочем, родственники Ольги пошли не по такому уж неправильному пути. Еще в XIX веке Михайловский писал об удивительных свойствах человека подражать всему, что потрясает его воображение. И нередко еще во времена Крестовых походов Олег встречал психически больных людей, которые под впечатлением от зловещих проповедей изображали -- и надо сказать, весьма правдоподобно изображали -- бесноватых, и сами же верили в свою одержимость.
   Но Ольга, увы, обратилась не по адресу. Психиатрия могла убрать симптомы одержимости, но беса выгнать она была не в силах. Бесы так просто не вселялись в людей: обычно люди своими страстями сами открывали им дорогу к себе. Больше всего было одержимых среди пьяниц, развратников, воров и убийц. Нередко одержимость также путали с вселением в души Бездны, но хаос входил в души уже тогда, когда были бессильны и темные силы. Бес крепко сидел в Ольге и, что самое страшное: она сама не хотела, чтобы он выходил из нее.
  -- Почему ты казнишь себя? - не став ходить вокруг да около, спросил Олег.
   За окнами светлело, еще немного и больница оживет и, быть может, другого шанса поговорить уже не будет.
  -- Откуда? Как ты догадался? - потрясенно спросила Ольга.
  -- Вселившись в человека, бес мучает его: у него болят разные части тела, он теряет сознание и начинает говорить на древних языках. При всем этом человек испытывает страшные муки. Ты веруешь в Бога, и я вижу, что ты честный человек, и тогда я догадался...Какой грех ты носишь в себе? За что сама казнишь себя?
  -- Я убила отца!
  -- Убила?
  -- Да! Ведь словом можно убить. Он был пьяница, бил и истязал мать. А я жила отдельно и когда приезжала к родителям, видела, как мать мучается. Кодироваться он не хотел. Ему нравилось жить в забытье. Он был когда-то хорошим человеком, ученым. Все рухнуло с Перестройкой, как у многих. Он всегда и во всем винил других. И мать винил, что это он из-за нее спился, что она в этом виновата. И когда я однажды пришла и увидела мать плачущую, в синяках и его, спящего на полу в блевотине, я сказала вслух: "Чтоб тебя Господь прибрал!" И он прибрал. Отказали обе почки спустя две недели. Мать, как ни странно, убивалась по нему. Но я вижу, как ей легче стало. А я взяла этот грех на себя и призвала кару Божью на свою голову. Вот так бес и вошел в меня.
  -- Ты сама открыла ему дверь, сама впустила. Эти твари редко когда могут зайти без приглашения. Но пойми, нет никакой связи. Если человек пьет, не просыхая, то он может умереть в любой момент: может отказать сердце, почки, может открыться язва. Да что угодно. Почему ты виновата? Да, ты пожелала смерти, но, по-моему, все мы ежедневно мысленно проклинаем тех, кто нам близок. Если выставить напоказ мысли любого добродетельного человека, то от него все отвернутся, поэтому Господь и сокрыл от нас мысли ближних. Знаешь почему? Потому что в мыслях мы имеем право на ошибку, чтобы не сделать ее в действии. Мы как бы прокручиваем вариант, думаем, выбираем. Ведь у нас есть самое важное, что дал нам Творец: свобода выбора.
   На лице Ольги появились слезы.
  -- Не плачь, ибо горе твое миновало, - Олег говорил, а сам корил себя в мыслях за безумие. Последние искорки Силы, драгоценные как капельки крови. Ради кого? Ради обычной смертной, в общем-то не такой уж и доброй, ради чужого человека... - ИМЕНЕМ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА ИЗЫДИ ВРАГ! - неожиданно резко сказал Олег и пристально посмотрел в глаза Ольги.
   Все тело Ольги дернулось в сильной конвульсии, из глаз хлынули слезы, а на лице отразилось такое небывалое облегчение, что сам Олег едва не прослезился. "Нет, не напрасно, - подумал он. - Не напрасно". Он почувствовал, как боль в левом плече из едва заметной переходит в невыносимую, и этот переход случился настолько быстро, что Олег даже не успел ничего больше сказать Ольге, а лишь приложил палец к губам, умоляя молчать об увиденном, и тут же осел на пол, теряя сознание. Трубка покатилась по кафельному полу. Ошарашенная Ольга побежала за медсестрой.
  
   Олег и Наталья Эдуардовна сидели в холле на диване. Любопытный Марк сперва решил присесть на соседнем диване и сделать вид, что читает книгу, но, увидев нахмуренные брови врача, тут же ретировался к себе в палату.
   Шел третий день пребывания Олега в больнице.
   Вчерашний, второй день дался Олегу нелегкой ценой. Изгнание беса отняло у Олега последние крупинки Силы, и боль, ничем не сдерживаемая, хлынула в плечо. Очнулся Олег уже на своей койке под капельницей. Боль все еще не уходила, но благодаря лекарствам, затуманивающим разум, терпеть ее стало возможно.
   Наблюдая за тем, как медленно капает жидкость, Олег поймал себя на мысли, что ничуть не жалеет о содеянном. Во-первых, какая теперь разница? А во-вторых, Ольга была уже не незнакомым человеком, как подумал тогда, в курилке, Олег. Она уже была его сестрой по несчастью. И к тому же Олег знал, что в ее случае ей может помочь только он.
   Ольга сама умолила Великий Закон воздаяния наказать ее, при этом одновременно и осознавая и не осознавая, что она с собой делает, на какие муки добровольно себя обрекает. И радость от содеянного, не для себя, не ради дела Света, а просто так, ради того, чтобы человек освободился от кары, которую на самом деле не заслуживает, наполняла сердце бессмертного. И в эти моменты ему отчетливо казалось, что боль становится легче, уходит куда-то на задний план бытия.
  
  -- Олег! Вы меня слушаете? - Наталья Эдуардовна тронула его за плечо. - У вас опять взгляд куда-то в далекие края направлен.
  -- Слушаю, - вздохнул Олег.
  -- Вы все уклоняетесь от ответа, а я хочу знать: что между вами и Ольгой произошло ранним утром в курилке?
  -- Гм.. Это не очень скромный вопрос. - Олег нашел в себе силы улыбнуться.
  -- Не юродствуйте, Олег.
  -- А зачем вам это знать, Наталья? - Олег прищурился.
  -- Потому что я врач. И мне очень важно знать, о чем вы с ней говорили.
  -- Чтобы узнать, что спровоцировало болевой приступ?
  -- В тот-то и дело, что нет, Олег. В том-то и дело. - Наталья Эдуардовна вздохнула. - Что спровоцировало приступ, я и так знаю: вы просто потратили на этот разговор последние остатки своих эмоциональных сил, вот и все.
  -- Но тогда зачем вам знать о предмете разговора?
  -- Потому, что лично я считала, подчеркиваю, это мое сугубо личное мнение, что терапия, назначенная Ольге, не давала никакого результата, даже несмотря на то, что по симптоматике все ясно. Да, должно пройти время, да, у нее сложный случай. Но у меня было какое-то смутное подозрение, что, помимо психического расстройства, у нее что-то еще не в порядке.
  -- Вы правы. - Олег вздохнул. - Но прежде, чем сказать вам правду, а ведь кроме правды вам ничего не надо, позвольте мне еще раз посмотреть на вашу руку.
  -- Зачем?
  -- Чтобы точно знать, что вы мне поверите.
  -- Я и так вам верю, Олег, - сказала она и показала чистую ладонь Олегу.
  -- Все вы так говорите. Но у вас в голове многое не укладывается потому, что вы просто не хотите найти для этого место, боитесь, что что-то новое разрушит фундамент старого. Пускай старое было ложным или устаревшим, неважно. Главное, вы, люди, панически боитесь перемен. Даже перемен к лучшему.
  -- А вы, вы, Олег разве не боитесь этого?
  -- Я уже ничего не боюсь. Честно, без патетики и пафоса. Я уже ничего не боюсь, значит я уже стал куколкой, из которой скоро вылетит бабочка.
  -- Но сначала эту куколку нужно подлечить.
  -- Вы верите в бесов? - спросил Олег и тут же залпом, почти на одном дыхании вылил на бедного врача все: мысли, события, слова. Все, что было связано с тем ранним утром.
  
   Наталья Эдуардовна слушала молча, на ее лице было сложно прочитать какие-либо эмоции. Но Олегу стало ясно одно: он ее этим рассказом не слишком-то удивил. Действительно, чем можно удивить человека, который работает в психиатрической больнице и к тому же у него на руке нет никаких линий?
  -- Вы закончили, Олег? - спросила она, выдержав театральную паузу.
  -- Мне больше нечего вам рассказать, - пожал плечами Олег.
  -- И вы хотите, чтобы я как-то прокомментировала то, что услышала?
  -- Вообще-то нет, - Олег улыбнулся. - Вы просто настаивали на том, чтобы я рассказал, и я даже догадываюсь почему.
  -- Почему?
  -- Ольге стало лучше. Причем настолько лучше, что уже можно строить планы насчет выписки. В нашем отделении это не заметил только ленивый.
  -- Вот я и хотела узнать у вас, что же вы ей такое сказали, что ей стало лучше.
  -- Человек является рабом многих монстров. Имена этих чудовищ - привязанности. Именно они и терзают нас. Люди обычно цинично говорят, что, мол, нам - отказаться от семьи, близких, уйти в монастырь? Нет, не в монастырь и не в себя уходить надо. Надо просто разделить жизнь на то, что существенно, важно, вечно, и что зыбко и сиюминутно. И главное, чтобы в процентном соотношении вечного было больше, чем сиюминутного, вот и все. Причем не по времени, которое одно и другое занимает в жизни. Нет. Просто, чтобы в душе было больше вечного, ведь сиюминутное делает человека рабом. А самый страшный монстр-привычка - это, конечно же...
  -- Страх, - поняла Наталья. - И вы помогли Ольге избавиться от страха и от комплекса вины, опираясь на то, что ей дорого, во что она должна поверить. Мы хотели, чтобы она поверила в то, что в ней нет никакого беса и она страдает от вины, которую сама на себя возложила. А вы с ней сыграли в психологическую игру. Очень жестокую, прошу это заметить, Олег, очень и очень жестокую. Вы заставили поверить ее в то, что вы изгнали из нее беса. И только не надо мне опять говорить, что вы в прошлых жизнях весьма успешно занимались экзорцизмом.
  -- Но я действительно занимался...
  -- Самой первой и примитивной формой психологической помощи, которую осуществляли тогда наиболее грамотные и образованные люди, священнослужители.
  -- Значит, в то, что я жил несколько веков назад, вы верите, но существование бесов отрицаете? Как такое может быть?
  -- А во что веришь, то и существует. Так, кажется, у нас великий ирландский писатель говорил? Вот одна ваша соседка по отделению тоже решила себе придумать мир, в котором все эти персонажи бы жили...
  -- И что?
  -- Они действительно ее стали окружать. Олег, это действительно так, во что веришь, то и есть. Если вы верите в свою боль, она вас будет терзать. Боль может принимать любую материальную форму, вернее иллюзию настоящей физической боли: боль в здоровом плече, ощущение другого существа внутри себя, да что угодно. История клинической психиатрии, поверьте мне, очень, очень богата примерами.
  -- Так что вы хотите, Наталья? - чуть с нажимом спросил Олег.
  -- Я просто хочу, чтобы вы перестали верить в свою боль. Для этого вам не обязательно разрушать свой мир, необязательно перестать верить в бессмертных, погруженных в вечный сон, в то, что вы ученик Творца. Вам просто нужно поверить в то, что вам поможет лечение и боль уйдет. И ради Бога не перенапрягайтесь больше.
  -- Наталья, но ведь тогда совершенно неважно, был в Ольге бес или не был. Главное, что ей лучше. Ведь так?
  -- Да, так.
   - Тогда зачем вы мне пытаетесь доказать обратное?
  -- Зачем? Я ничего не пытаюсь вам доказать, Олег, кроме одного: чтобы вы поверили в себя, в меня, в то, что ваша боль не зависит от каких-то магических процессов, проистекающих в мироздании. Ваша боль только внутри вашего сознания. Ведь плечо здорОво. Так ведь?
  -- Так.
  -- Вы помогли Ольге и увидели, насколько это эффективно, теперь помогите самому себе.
  -- Я постараюсь.
  -- Вот и хорошо. А я все-таки хочу, чтобы вам сделали хотя бы пять-шесть электрошоков. С вашего согласия, конечно же. Такие вещи делаются только с согласия пациентов.
  -- Вы, как врач, считаете, что это необходимо?
  -- Да, считаю.
  -- Тогда делайте, - пожал плечами Олег.
  -- Хорошо, договорились. Начнем с послезавтра. У вашего организма пока идет адаптационный период. Новая обстановка, новые люди, новые лекарственные препараты.
  -- Спасибо.
  -- Да не за что, Олег. Я просто хочу, чтобы вы поняли: в задачи современной психиатрии, прогрессивной современной психиатрии, не входит разубеждать людей в том, что коммунизм - бессмысленная социальная система или наоборот, что миром правит Бог или что вы бессмертный. Нет, наша задача избавить человека от того состояния психики, в котором он испытывает дискомфорт. Ладно, я пошла, у меня еще пациенты на других этажах. Всего вам доброго, больше спите.
  
   Бодро наворачивая ложкой борщ и прокручивая в голове разговор с Натальей, Олег поймал себя на двух неутешительных выводах. Наталья Эдуардовна во многом была права, и об этом стоило подумать. Второй вывод был еще более невероятным: он понял, что постепенно привык к жизни в психушке. По большому счету его все устраивало. Кормили в общем-то не так плохо, свобода, которой он, кстати, ни разу еще не воспользовался, у него была, люди вокруг не проявляли явной агрессивности и аномалий поведения.
   Случай с Ольгой породил в голове Олега неутешительный вывод, который впоследствии, после более близкого знакомства с обитателями "Реанимационного отделения", был подтвержден еще большим количеством неопровержимых доказательств: люди, которые самостоятельно или пусть даже под давлением родственников, приняли решение лечь в эту больницу, были по сути нормальными, иногда даже более чем нормальными людьми.
   Олег посмотрел на вяло ковыряющегося во втором блюде Пашу и улыбнулся ему. Паша был неплохим парнем. Его история, попади она в руки журналистам, позволила бы представителям второй древнейшей профессии поставить еще одно клеймо на толкинистах и ролевиках, хотя ставить их уже было просто некуда. А чем он отличался от актера, слишком сильно вжившегося в роль?
   Да ничем. Разве что мысли Паши были сконцентрированы не на нем самом и на том как ему плохо, а на том, что мир, в котором он живет, практически начисто лишен понятий о добре и зле. Плохие и хорошие герои. Как легко было бы жить в мире, где знаешь, за кого воевать и ради чего.
   Вот, например, прибалтийский партизан четко знал: против кого сражался, где плохие, где хорошие. А теперь ему вежливо в судебном порядке объясняют: мол, хорошие были другие. Пропаганда - страшная штука. И если мир Толкина или его прототип когда-нибудь существовали, в чем Олег очень сильно сомневался, то пропаганда там работала на должном уровне, как у светлых, так и у темных.
  -- О чем думаешь, Олег? - спросил расправившийся со вторым Паша.
  -- Ты будешь смеяться, но о Толкине.
  -- О! - восхитился Паша. - Это круто! И что Профессор?
  -- Хороший был мужик твой Профессор, - улыбнувшись ответил Олег. - Я про идеологическую войну думаю, про то, как полюса и оценки меняются, как это просто сделать с мощными СМИ. Помнишь историю про прибалтийского партизана, которого за геноцид судили?
  -- Как же не помнить? Помню, конечно же.
  -- Ты подожди, они еще начнут памятники сносить.
  -- А посмеют? - спросил Паша.
  -- Конечно, - Олег улыбнулся. - Им надо, во-первых, разозлить и спровоцировать нас, а во-вторых, показать лояльность возможному будущему союзнику.
  -- Но ведь американцы - они тоже против фашистов воевали.
  -- Ну, да, - пожал плечами Олег, - воевали. Дело не в этом, а в том, что им нужно показать: с нами они окончательно порвали, их и нас ничего больше не связывает, даже общая история.
  -- Когда орден Меченосцев, впоследствии ставший Ливонским, начал экспансию на те земли и был основан город-крепость Рига, то подавляющим большинством населения были славянские племена... ну, и финно-угорские. Да! Я это в серьезной книжке читал, по которой в военной академии преподают.
  -- Да, знаю я, - Олег невесело улыбнулся. - Меченосцы уже тогда начали внушать им ненависть к славянам. Везде возводили крепости и монастыри, и рыцари превращали в крепостных свободных крестьян. Только местный феодал был к ним не так жесток как немцы. А ведь знаешь, рабская психология -- она такая страшная штука, Паш. Страшнее, чем пропаганда. Знаешь, в чем ее суть?
  -- Ну?
  -- А в том, что если в тебе личность окончательно убили, покорили тебя, то ты своих хозяев как собака начинаешь любить, хвостом вилять. А знаешь, почему так происходит?
  -- Почему?
  -- Ты Оруэлла читал, книгу "1984"?
  -- Читал, жуть полнейшая, у нас так было при Сталине.
  -- Ну, почти. Но я не об этом, а о том, что человек, чтобы свою рабскую покорность оправдать, начинает сам себе внушать, что это сделал добровольно, по любви. Самые большие преступления -- они, Паш, по любви совершаются. Иуда, как считают некоторые исследователи Библии, из любви Христа предал, думал его либо на бунт подвигнуть, либо мучеником и героем сделать. И то, и другое, по его мнению, для Христа лучше было. Из любви родители тиранят детей до самой своей старости, из любви бьют своих жен мужья. Все из любви.
  -- А что это за любовь такая?
  -- А это, Паш, очень хитрая любовь. Называется она тоже любовь, как и та, про которую Христос говорил, только внутри у нее пустышка, а точнее пустота, хаос первородный. Когда человек от злодеяния удовольствие получает, не выгоду, а просто удовольствие, то он этой пустоте служит, а называет это по-разному: любовь, благородство, справедливость, честный поступок.
  -- Круто задвигаешь! - только и смог сказать Паша, а Олег, увидев, как заблестели его глаза, тут же подумал: "Надо его в Свет рекрутировать, потенциал хороший. Хоть какая-то польза от лежания в дурдоме".
  -- ТАБЛЕТКИ! ИДЕМ ПИТЬ ТАБЛЕТКИ! - раздался уже привычный для Олега голос из коридора.
  
   В тот же вечер Олег решил выяснить у Марка, на что похож этот самый электрошок, хотя бы по внешним ощущениям. За свою долгую жизнь Олег ни разу не попадал в руки психиатрам, чему несказанно был рад. То ли Бог, то ли судьба хранили его от этого. В руках палачей и инквизиторов он хоть и нечасто, но все же оказывался, да и сам, бывало, играл роль дознавателя или заседал в капитуле Инквизиции. Но вот к психиатрам не попадал, поэтому об электрошоке ничего не знал. Стремясь устранить этот досадный пробел в своих знаниях по медицине, он решил сегодня пренебречь обществом чайного клуба и направился сразу же в палату, где лежали Сергей и Марк. Их молчаливый и вечно голодный сосед был выписан еще вчера.
   Так уж было принято в этой больнице, что заходили в чужие палаты без стука. Тем более двери в них редко когда даже прикрывали. Все равно в отделении, не считая моментов приема пищи и раздачи таблеток, царила практически полная тишина.
   Серега и Марк сидели на кровати израильского гостя и сосредоточенно и самозабвенно дулись в карты. Приход Олега они, казалось, даже не заметили.
  -- Третьим будешь? - скептически смотря в свои карты, спросил здоровяк Сергей.
  -- В азартные игры не играю.
  -- А мы ж не на деньги! - добродушно улыбнулся Марк.
  -- Я вообще не играю ни в какие игры: ни в шахматы, ни в шашки, ни в карты, ни в бильярд, ни в игровые автоматы. Только в одну игру играю постоянно и регулярно.
  -- В какую? - с интересом спросил Серега.
  -- В жизнь. Другие игры мне не интересны.
  -- Что, даже в компьютерные игры не играешь?
  -- В своей время с увлечением играл в ролевые, в стратегии. Но в один момент перегорел. Полностью. Даже игру последнюю не прошел до конца.
  -- Интересно почему? - спросил Серега.
  -- Просто понял бессмысленность этого занятия. Любое дело должно приносить пользу либо нравиться, а лучше оба фактора сразу. Я понял, что даже не отдыхаю за играми, мне скучно их проходить. Если ставлю уровень сложности выше, то просто прибавляется врагов, уменьшаются ресурсы и все, а алгоритм выигрыша такой же. Тем более баги программистов иногда попадаются просто абсурдные. Играл я в одну стратегию...
  -- Так-так, вот это уже интересная тема, - оживился компьютерщик Марк и отложил карты в сторону. - Присаживайся Олег. - Марк кивнул на табуретку рядом с кроватью. - Так что за игра?
  -- Называлась она Command and Conquer, самая первая часть, которая тормозила на "четверках", но просто-таки летала на первых "Пентиумах".
  -- О, да ты, я вижу, игрок с большим стажем!
  -- Я был моложе. - Олег вздохнул. - Так вот, это самая обычная стратегия реального времени. Первой, как ты знаешь, была Дюна-2.
  -- Первой общеизвестной, - поправил въедливый еврей.
  -- Ну, может быть, - пожал плечами Олег, который не слишком любил, когда его перебивали. - В этой игре можно было строить стены. Самые обычные стены. Пехоте их было не одолеть, а вот легкая и тяжелая техника их разрушала запросто. Могла бы разрушать. Но был в программе баг. Честно скажу, не сам нашел, рассказали добрые люди: враг не стрелял по твоей стене. Более того, территория, отгороженная стеной, вроде как не существовала для врага. Его боевые единицы тупо останавливались около стены и стояли. Стену можно было строить только от своей базы. Понял преимущества?
  -- Ясен пень! - довольно ухмыльнулся Марк. - Ты ведешь эдакую Великую китайскую стену, отгораживаешь свою базу и заодно залежи ресурсов. Игра построена на том, что на тебя все время нападают и ты должен тратить часть сил на оборону. А тут тебе полный верняк. Отгородился и создавай свою великую армию вторжения.
  -- Тут главное, чтобы твои солдаты не стали случайно стрелять по врагу через стену. Если стена обрушится, стоящие у нее враги потоком хлынут.
  -- Да, забавный баг. Я, конечно, участвовал в создании игрушек, но давно. Да и хлопотное, скажу тебе, это дело, Олег. Ты чаю хочешь?
  -- Хочу, - Олег улыбнулся.
  -- Но баг великолепный. Я, наверное, об этом притчу в стиле компьютерной игры напишу, как выпишусь. Типа "Легенда о Великой стене".
  -- Круто! - только и мог что сказать Олег, а сам тут же вспомнил, что собирался в больнице поработать. "Да какое там?! То изгнание беса в мужском туалете, он же общая курилка, то душещипательные разговоры. Ну, ничего, вот чуть освоимся, тем более по сути не так много и осталось написать. Хотя, собственно, куда я тороплюсь? Я пока умирать не собираюсь и войн впереди не предвидится. Вместо крестоносцев на конях и с копьями, сейчас воюют шустрые молодые дядечки с ноутбуками и кучей хитрых бумажек".
  -- О чем задумался? - спросил Марк.
  -- О войне.
  -- Война вещь поганая. Вот вы здесь не знаете, что это такое, война. Нет, конечно, Кавказ, террористы. Но они у вас не под носом Олег. Да, - он посмотрел на пытающегося что-то возразить Серегу, - я знаю и про Каширку. Только, Олег, у нас это каждый день. Ты идешь на работу и не знаешь, будешь ты жив или нет. В кафе идешь с другом посидеть, проходишь металлоискатель. И то нет гарантии, что в кафе не въедет грузовик со взрывчаткой. Понимаешь, в чем дело? У тебя дети есть, Олег?
  -- Нет.
  -- А у меня есть, и еще куча племянников. И я не знаю, живы они у меня, пока меня здесь местные эскулапы лечат, или уже какой-то мудак вошел в автобус и подорвал. Знаешь, как это, каждый раз провожать будто бы навсегда? А тут на Европейском фестивале дали приз за фильм про героя-блин, патриота, как он ехал и как автобус грохнул. Знаешь, почему дали? Да просто из подлости. Вообще в этом мире многое на подлости замешано. Не находишь?
  -- Например? - все-таки вставил свое слово Серега.
  -- Да я ж тебе рассказывал, Серега. Ладно, такое и Олегу стоит послушать. Он у нас поколение молодое, ему полезно. Ты же знаешь, Олежек, мы с арабами вроде как вместе живем, а на самом деле вместе существуем. У нас все раздельно. Разве, что на улице только пересекаемся. Школы раздельные, - Марк стал загибать пальцы, - тюрьмы раздельные, даже психушки раздельные. Медицинская система у нас, кстати, более продвинутая, чем ваша. Платим мы по медицинской страховке много, но в числе прочих налогов, включая обязательную страховку машины, -- не шибко. Но как приспичит тебе -- любую операцию, если она израильским врачам по силам, сделают и дополнительных денег не возьмут. Ну, только если зубы... - Марк поморщился. - Но с зубами отдельная история. Так вот, а с дурками нам не повезло. Нет у нас вот таких платных психушек-санаториев, как у вас. Лечат всех в одних и тех же, причем младший обслуживающий персонал в еврейские, заметь, больницы набирают из арабов. Черт его знает почему? Дешевле, что ли, как ваши таджиков в дворники? Но ты сам понимаешь, как арабы оттягиваются над нашим братом. Я тут поворчал, почему укол, а не таблетки, а там это как бунт. Я пролежал два дня к кровати прикрученный и на члене катетер. Знаешь, даже не столько больно, сколько обидно и унизительно, что какая-то грязная сволочь твой член трогает. - Марк поморщился.
  -- У нас в бесплатных и того хуже, - продолжил развивать тему Серега. - Я-то как сюда попал, Олег? Я автослесарь, а хобби у меня -- байки. Чиню, сам себе собрал неплохой чопер. Но не повезло мне. Нет, ты не подумай, я не пьяный был, просто какая-то хрень на большой скорости под колесо попала и я - в кювет. Шлем мне жизнь спас, но сотрясение тяжелое. Выписали меня из Склифа, тут все и началось. В обмороки падаю, голова кружится. Да еще припадки. Теряю сознание, и пульс еле прощупывается. Как последний раз приперло, мне вызвали скорую. А меня, не разбираясь... Мол, раз больной на голову... Да и жена толком не могла объяснить, дура глупая. В общем меня, Олег, в Кащенко положили. А это, брат, не сахар, скажу я тебе. Там тоже люди разные. Есть нарики, алкотня всякая с дрожащими руками. А есть и нормальные люди, у которых просто денег на платную больницу не оказалось, а может, они и не знали, что есть платные дурки. В общем, прикинь, люди разные. Некоторым и лежать-то тяжко. А утром всех в коридор выгоняют из палат - и до обеда. Что хочешь там делай. Хоть на стенку лезь. Многие сидят просто по углам и в одну точку смотрят. Кормят плохо. Бить не бьют. Не видел ни разу. Какие колеса тебе выписывают, не твое собачье дело! Там в основном рулят молодые врачи, только из ВУЗов, они на нас полученные на пропущенных парах знания апробируют. И жаловаться там некуда. Чем больше жалуешься, тем больше шансов остаться там на очень, очень долго. А есть люди, особенно старые, про которых просто забывают там. Просто нет у них никого или вообще неизвестно, откуда они попали и как давно лежат там.
  -- Такое разве сейчас бывает? - Олег изо всех сил попытался сделать удивленный вид, хотя сам прекрасно знал, что при любом, даже самом демократическом режиме бывают люди, которые совсем, вообще совсем никому не нужны.
  -- Бывает. - Серега вздохнул. - Их потом куда-то увозят, называют это "Дача". Там, говорят, еще более скотские условия. Держат всех в маленьких комнатках, как скот, стоит ведро посрать и все. Я не знаю, правда ли это, но мне рассказывали. А выбрался я с Кащенко, потому что умных людей послушал. Как мне ни плохо было с лекарствами, как ни выворачивало, как голова ни раскалывалась, я зубы сжимал и говорил, что все отлично, что все намного лучше. И выписали меня быстро, через две недели. И я сразу сюда. У меня как анализы взяли, так ничего первую неделю не давали, только вены чистили физраствором с витаминами. Знаешь, я человеком почувствовал себя.
  -- Блин... - Марк шмыгнул носом. - Я человек хоть и не очень старый, но очень-очень сентиментальный, Серега. - Он похлопал соседа по плечу. - Когда ты рассказываешь, мне кажется, что все беды еврейского народа меркнут перед горем одного, отдельного взятого человека, когда его поближе узнаешь.
  -- А что за беды? - спросил Олег.
  -- А бед всего три: жадность, неверие и тоска по родине.
  -- Ну с жадностью-то понятно, она уже притчей стала, ваша жадность. По мне так в чем-то качество и неплохое, но в разумных пределах. А что с неверием? Вы ведь единственный народ, который изначально монотеистическую религию исповедовал, с истинным Богом напрямую общался. Это и христианские церковники не отрицают.
  -- То-то и оно. - Марк вздохнул. - А ты открой Пятикнижие. Бог предупреждал не есть плоды? Предупреждал! Толку... Потом Ной предупреждал, над ним все смеялись, потом на Моисея как на дурака смотрели, хотя вот он, Бог, шел впереди, в столпе огненном. А они не верили... Саула, Соломона.. Всех предупреждали. Пророков по жизни гнобили, да и сейчас гнобят.
  -- А сейчас пророки есть?
  -- Есть, наверное, но тоже, видно, в дурке сидят, - пошутил Серега. - Если Иисус сейчас придет, то тоже в дурке окажется или его сектантом объявят каким-нибудь. Как ты его отличишь от очередного лидера тоталитарной секты?
  -- Иисус не брал денег, и если призывал продавать имущество, то деньги бедным говорил отдавать, а не в фонд церкви. Так во всяком случае написано в Евангелие. - Марк покосился на удивленный взгляд Олега. - Я хоть и иудей, но культурный человек. И Старшую Эдду читал, и Махабхарату, и проповеди Будды. Все равно наше Пятикнижие всех забавнее.
  -- Почему?
  -- Точно известно, что в отличие от вашего Евангелия оно не редактировалось. Как было написано, так и дошло. - Марк хитро прищурился, и Олег понял, в чем подковырка еврея. Тонко, нечего сказать и возразить нечего, он сам к этой редактуре в свое время руку приложил.
  -- Ну, а третья беда? - Олег решил перевести разговор на более нейтральную тему. - Ведь любовь к родине это же здорово!
  -- Ты тоску с любовью не путай. Вообще, настоящий еврей должен жить на Святой земле. Когда в совке начались гонения на евреев, половина куда поехала?
  -- В США, - ответил Серега.
  -- Правильно. Хотя по большому счету им там делать было нечего. И беда евреев в том, что куда бы они ни приехали, у них всегда будет тоска по родине. У русского еврея будет тоска по березкам, у еврея, поселившегося на Брайтон Бич, тоже тоска по березкам.
  -- А у того, кто не уехал? - спросил Серега.
  -- А у того, кто не уехал, будет тоска по Святой земле, - напыщенно сказал Марк и тут же рассмеялся. - Хотя фигня это все. Когда человеку больно и он знает, что тому, кто с ним рядом, тоже хреново, то все различия пропадают: и религиозные, и национальные, и социальные, и возрастные. Любые, в общем! Давайте чаю, что ли, попьем, а то скоро таблетки и спать погонят.
  -- Слушай, Марк, я у тебя вот что хотел спросить. Ты у нас стреляный воробей в области медицины. Вон, все таблетки мне назвал.
   Марк гордо и напыщенно закивал, польщенный похвалой.
  -- Мне электрошок назначили, а я боюсь -- не знаю, что это такое.
  -- Я тут тебе не помощник. Это к Сереге. Ему уже почти весь курс сделали.
  -- Штука хорошая, - тут же начал Серега, довольный тем, что может высказать свое авторитетное мнение. - Мне лично помогло. Ты это, если вспомнишь Кена Кизи... - Олег тут же отметил, что Серега назвал имя автора книги, а не название фильма "Пролетая над гнездом кукушки". - Это все фигня. Нет, принцип тот же. Только сейчас это все гуманно, под общим наркозом. Ты и не пикнешь. Тебе снотворное введут - секунда - открываешь глаза и все в ажуре. Мне реально лучше стало. Колеса стали лучше действовать, и голова сначала как бы вроде сильнее стала болеть, а потом наоборот все лучше и лучше. Говорят, выпишут меня на следующей неделе. А что тебе бумажки стремные всякие подсунут подписывать, так ты не пужайся. Ну, типа, там, может память пропасть и все такое.
   При последних словах Олег вздрогнул. Как говорится, все Силы отдал, чтобы своим память сохранить, а тут... Самому добровольно самым дорогим жертвовать придется. И неизвестно, как оно действует на бессмертных.
  -- Олег, ты чё, не бойся ты! Да, правда, по первым двум разам после процедуры смутно помнишь прошедший день. Читать бесполезняк, книга идет хорошо, а не помнишь ни шиша. Но спится лучше, факт. У тебя кто: Анатольевна, Владимирович или Эдуардовна?
  -- Эдуардовна.
  -- А, блин. Это хороший врач. Страшна только внешне, жалко даже. А так - человек душевный.
  -- Да перестань, Серега, - отдернул его Марк. - Все женщины красивы по-своему.
  -- Тебе они много добра сделали? - с подозрением спросил Серега. - В целом? Женщины?
  -- Мне? - вопросом на вопрос ответил Марк и тут же вступил в долгую и утомительную полемику, приводя в пример женщин народа Израилева.
   Олег это слушать не стал. Он пожелал соседям спокойной ночи и пошел к себе. Плечо болело, но не сильно. Он решил хотя бы часик позаниматься писанием, впервые после того, как лег в больницу.
  
   Интерлюдия. II Воин Господа Бога
  
   Северная Франция. Руан. Конец лета 1208-го года от Р.Х.
  
  
  
   Человек оторвал взгляд от струн мандолы и посмотрел на севшего рядом с ним на скамью. Тот, как и музыкант, был не молод.
   Улыбка на мгновение осветила испещренное морщинами лицо трубадура. Он убрал прядь поседевших волос с лица и нагло посмотрел в зеленые глаза незнакомца. На лице подсевшего не отразилось никаких эмоций. Он продолжал бессмысленно таращить глаза на музыканта и не спешил вступать в разговор.
   - А я тебя знаю, незнакомец, - спустя некоторое время заметил трубадур.
   - Есть хочешь, Пьере? - тоном, не выражающим никаких эмоций, спросил благородный господин.
   - Благодарствую, сударь, но я основательно подкрепился ещё вчера вечером.
   Хорошо одетый господин по-мужлански хлопнул трубадура по худой спине, так что тот едва не выронил из рук мандолу.
   - Да ну тебя к Бездне, Шай-Ама, - крякнул трубадур и рассмеялся. - Конечно, я хочу жрать. В этой проклятой дыре честному трубадуру и самого дерьмового пива не поднесут. Слава Богу, хоть не гонят.
   - Да... - задумчиво произнес благородный господин и почесал в густой копне светло-русых волос. В отличие от музыканта он ещё не успел поседеть. - Осень... Осень на пороге. Холодно. Куда ты теперь?
   - В Граммон. Там неплохой монастырь.
   - Я слишком хорошо тебя знаю. Неплохой монастырь, в твоем понимании, - это тот, в котором надо мало молиться и можно жрать от пуза. Хотя по твоей фигуре не скажешь, что ты хороший едок. Но я знаю: все трубадуры прожорливы как собаки. И что тебе не сиделось при дворе Раймона? Ведь не сиделось тебе! - Господин брезгливо поморщился. - Не хотелось тебе, друг мой трубадур, согревать постели фрейлинам, служаночкам. Как обычно, тебе захотелось куртуазной любви. И тебе даже было наплевать, что жена графа Тулузского - дама не первой свежести. Да и на лицо, на мой взгляд... Впрочем, ладно, дело твое. Ты, наверное, догадываешься, зачем я тебя искал...
   - Судя по нашим предыдущим встречам в местах гораздо более отдаленных, чем Тулуза, или скажем Каркассон, - трубадур заговорщицки подмигнул господину, - встречи с тобой не приносят ничего хорошего. Ты, словно пугало или призрак в ночи, появляешься и начинаешь разглагольствовать, занудствовать. Про слуг изначальной тьмы, про близкий конец мира, ну и все в таком же роде, века тебя не меняют. Большего зануду трудно найти в Великой Игре.
   Благородный господин неодобрительно хмыкнул.
   - Куда ж мне до тебя! Это ты сейчас у нас по части высокой европейской культуры, сервенты сочиняешь, которые, глядишь, веков через шесть студиозы будут наизусть зубрить.
   - Двести лет назад в Норвегии я встречался с одним ярлом, который тебя хорошо знал. Так вот, когда мы с ним крепко напились, он мне клялся Великой Игрой и Дай-мэ-раком, что вы вместе с ним были в одном мире, где ты стал великим трубадуром и своими песнями остановил Бездну.
   - И ты веришь в эту брехню?
   - От тебя всего можно ожидать. - Трубадур помедлил и добавил: - Кроме хороших новостей.
   - В этом ты прав, мой друг, в этом ты несомненно прав. Эй, хозяин! Неси жареного поросенка и хорошего вина. Если принесешь пойло, зарублю... И всего, чего у тебя есть хорошего, тоже неси!
   Господин снял с пояса кошель, небрежно развязал тесемки, подкинул на руке золотую монету, поставил её на столе на ребро и закрутил. Звон золотого оказал нужное воздействие на кабатчика, скептически смотревшего на необычную парочку. Хозяин схватил с прилавка монету, попробовал на зуб и, уже на ходу рявкая что-то невразумительное, но при этом понятное прислуге, направился на кухню.
   Богатый господин поудобней устроился на лавке. Предвкушая обильную еду, ослабил ремень, украшенный серебряными бляхами, и снял перевязь с ножнами.
   - Я смотрю, ты нынче неплохо устроился, - усмехнулся трубадур, опытным взглядом изучая позолоченную рукоять меча.
   - Я в свите Симона.
   - Тогда понятно, но давай о делах поговорим после еды. Я соврал тебе, брат! Я не ел двое суток. Если не считать куска черствой лепешки, которую мне подал сердобольный монах. Ты же знаешь, я хоть никогда и не отличался особым благочестием, но всегда свято верил тому, что не все попы жмоты и развратники. А об эту лепешку я чуть зуб не сломал. Я так и сказал этому монаху: "Святой отец, если бы вы проявили истинное милосердие, то дали бы мне глоток вина, чтобы я мог смочить эту лепешку и прожевать ее своими искрошившимися от тяжелой жизни зубами".
   - И что монах? - подозрительно косясь на трубадура, спросил господин.
   - Предложил мне смочить лепешку святой водой.
   Господин заливисто расхохотался и стукнул кулаком о стол. Дерево жалобно заскрипело, но выдержало.
   Через некоторое время перед посетителями трактира появилось хорошее бургундское, поросенок, зажаренный на вертеле, большой круг сыра, несколько лепешек, овощи и зелень. Вместе со снедью посетители могли лицезреть угодливо улыбающуюся рожу трактирщика, будто спрашивающего: "Всем ли довольны господа?"
   - Всем! - мрачно ответил господин на немой вопрос трактирщика. - Пшел вон!
   Трубадур ел жадно, словно наслаждался любовью той самой пресловутой жены графа Тулузского, каждый миг ожидая возращения ее супруга.
   Два раза благородному сотрапезнику пришлось постучать его тяжелой ладонью по спине, чтобы он, не приведи Творец, раньше срока не окончил пребывание в этом теле.
   Почувствовав на своем хребте увесистую ладонь верного вассала Симона де Монфора, трубадур стал более сдержанно набивать свое изголодавшиеся брюхо. Сам же благородный господин аккуратно отрезал куски свинины, с благородством и изяществом отправлял их в рот и с не меньшим благородством и изяществом слизывал жир с длинных и тонких аристократических пальцев.
   После того как все было выпито и съедено, благородный господин громко рявкнул, обдавая своего друга-трубадура винным перегаром и попросил у кабатчика ещё кувшин вина. Затем он полуобернулся к попавшему в немилость придворному трубадуру, подпер небритую щеку ладонью, громко рыгнул и блаженно улыбнувшись сказал:
   -Ну, теперь и о делах можно поговорить. Я, конечно, понимаю, что просвещение мирян - это хорошо, это замечательно, это прекрасно, но только не на пьяную голову. Я не знаю, кто, когда и при каких обстоятельствах трепал по кабакам юга о смысле жизни, Боге и вечности, только в том, что родилась такая бредовая и чудовищная ересь, виноваты вы, трубадуры. Причем не все, а те, что чешут своими языками гораздо дольше, чем обычные смертные. Попомни мое слово, Раймон не выдержит, не выстоит против жадного до денег Монфора, который уже грезит себя графом Тулузским и пересчитывает денежки богатого юга. Повод хороший: катары проповедуют уже чуть ли не в самом Париже. В общем я, как могу, сдерживаю неумеренный пыл и папских собак, и Монфора, который, когда слышит слово "золото", чуть ли не семя от счастья изливает, но, сам понимаешь, его уже не остановить.
   - Брат мой, Шай-Ама, - чуть заикающимся голосом проговорил трубадур, - то, что ты мне говоришь, не понимает разве что глухая монашка-затворница. Как обычно, будет бойня. Я уж всех предупредил наших. Гийом, ну ты его знаешь, это Хайли Эл-Ши который, отправился на Альбион. В Палестину подалось несколько человек, от греха подальше. Я прекрасно знаю, что когда к твоему телу прикасаются раскаленными щипцами, ты говоришь правду, только правду и ничего кроме правды, а она, - трубадур усмехнулся, - слишком похожа на катарскую ересь.
   - Меньше нужно было трепать пьяными языками. А ты знаешь, дорогой мой друг, что только за последний год семерых наших убили?! Причем, заметь, - лицо благородного господина вновь приобрело серьезное выражение, - это была не инквизиция, не обиженные мужья. Все случаи настолько нелепы, что я вижу в них закономерность.
   - А ты слышал про Перекресток? - Трубадур пристально посмотрел на собеседника.
   - Слышал, - ответил благородный господин почти шепотом. - Когда в одном городе собирается слишком много наших, город становится Перекрестком. И ты прекрасно знаешь, кто очень, очень не любит Перекрестки. Я тебе больше скажу - те, кого убили, еще легко отделались. Только в Каркосоне мне удалось, чудом удалось надо сказать, погрузить двоих в сон, потому что на них напал такой страшный приступ необъяснимого безумия, что если б они даже не к инквизиции попали, а просто напились в каком-нибудь кабаке и стали языками чесать, у людей бы волосы поседели от таких разговоров... Враги уже на юге, они уже все знают, и уж поверь мне, брат, одно дело город, а другое - целая область - Перекресток. Этого, конечно, они не допустят. И, боюсь, в этот раз мы все-таки проиграли. А Монфор во всей этой истории будет играть двоякую роль: с одной стороны, кто не спрятался, я не виноват, а с другой - он и эту мразь сотрет с лица юга.
   - Он всех сотрет с лица юга. Всех, понимаешь?! Это будет резня, похлеще той, что мы учинили в Иерусалиме, только тут, как у нас это водится, к соседу меньше жалости, чем к иноплеменнику. И меня вот что ещё беспокоит: ты знаешь, где сейчас Грааль?!
   - Так вы его в Англию не успели переправить? Сучье отродье! Только не говори мне, что вы его упрятали в Монсигюр!
   Трубадур опустил глаза. Рыцарь выругался на странном шипящем языке, больше похожем на язык иудеев или сарацин. Но, судя по интонации, это было самое исчерпывающее и объективное мнение по данному вопросу.
   - Знаешь, - прошептал трубадур, - а ведь меня убьют. Чую, что меня убьют. Я хоть в монастырь иду. Но идти мне ещё и идти, да не напрямик, как ты понимаешь.. Сию благочестивую обитель война точно не тронет, потому что денег там сроду не водилось, но я все равно чувствую, что скоро мне придется снова рождаться.
   - Давай со мной, брат! Будешь слагать жесты в честь победного похода благочестивых католиков, принявших крест.
   - Тогда мне с тобой явно не по пути. Уж лучше в монастырь, чем каждый день видеть противную рожу Монфора. У меня ещё с давних пор задницу обсыпает, когда я вижу таких вот тщеславных лицемеров, как он. Убьют так убьют. Только я тебе одну вещь должен передать. Это, конечно, безделица, но... Ты же помнишь, я был в войске Танкреда. Мы вместе с ним Вифлеем отбили, пару тел назад. Я в Вифлееме свиток старинный иудейский нашел, там стихи были записаны арамейскими письменами, но если читать вслух, то это наш язык, Первых. Я на музыку положил, спою тебе сейчас.
   Пальцы трубадура легли на мандолу, легко побежали по струнам, и по таверне разнеслась красивая чарующая мелодия, а вслед за ней чистый, звонкий голос трубадура запел на том странном языке, на котором так хорошо умел ругаться благородный господин:
  
   Ин ильяшь тэ-лай-а,
   Ильма йара иль май-ама
   А эль-ра тэ лайа.
  
   Эльмаль я ра иль рашь,
   Иль ма та рэ, ла йашь
   Шилья мена ке-йа иль май-а-ма ,
   Шина ра тай-рэ хашь...
  
   - Я запомню. Я действительно запомню. Я и мелодию запомню, и слова. Если все удастся, - рыцарь наклонился к трубадуру и прошептал в самое ухо, - я заберу Чашу из Монсигюра, а дальше в Арагон, Кастилию, туда, поближе к Риму, но подальше от французского короля. Петь, конечно, такое смерти подобно, а мелодия красивая. Как бы ее назвать? - Он задумчиво почесал затылок. - "Город бессмертных" - люди не поймут, "Град Божий" - богохульно, а вот "Град золоченный" - вполне себе. Ты это, осторожнее. - Он пододвинул к трубадуру расшитый бисером кошель с золотом, взял со стола перевязь с мечом, при этом опрокинув на пол кувшин.
   Посмотрев на черепки, лежащие в красном как кровь вине, он понял: Пьере Роджьер не доберется до Громмонского монастыря. И даже если он будет сопровождать Пьере, то все равно не сможет уберечь от смерти. Благородный господин сам не знал, почему эта страшная мысль пришла ему в голову. Но интуиция редко подводила того, кто сейчас находился в теле верного вассала палача Лангедока.
  
  
   Глава 10. "Смерть героя" и "Игра в бисер"
  
   Окончательно прийти в себя Олег смог только тогда, когда за ним захлопнулась железная дверь его собственной квартиры. Лишь переступив порог, он наконец-то в полной мере смог осознать, впустить в себя понимание того, что произошло в электричке.
   Олег относился к той несчастливой категории людей, которые обладают исключительной памятью. Может пройти много лет, а какая-нибудь сцена так и будет стоять перед глазами. И память будет угодливо воспроизводить все те ужасы, о которых он хотел, но так и не смог забыть.
   Олег помнил все свои битвы и все свои поражения. Он был тем судьей, который сам себя осудил и обязал себя это помнить. И эту страшную бойню в электричке он уже приписал к тому огромному числу битв, которые он проиграл или же выиграл пирровой ценой.
   Олег хорошо помнил, как он вместе с Настей вышел из развороченного, залитого кровью вагона на ближайшей станции, не желая попадать в разряд свидетелей. Но это уже была не Настина идея, а идея самого Олега, имевшего богатый опыт общения с городской стражей. Никто никогда не поверит в то, что двое молодых людей смогли не только уцелеть в этой бойне, но даже не запятнать одежду кровью. Бессмертные не любили светиться. Это было на уровне инстинктов. И никакая жалость к людям не была способна оказать на них давление.
   Поезд долго не отправлялся, и они решили, что кто-то все-таки вызвал милицию или скорую. Не желая оставаться и ждать, чем все это закончится, они выбрались со станции, с большим трудом нашли водителя, который, конечно же, заломил огромную цену за поездку в Москву. Но альтернативы у них не было.
   Все это время они молчали. Слова были просто не нужны. При этом Настя крепко сжимала руку Олега, но напуганной отнюдь не казалась.
   Из машины она вышла около первой встретившейся по пути станции метро. А Олег поехал дальше. И только сейчас, сидя в своей квартире, он в полной мере осознал весь ужас и абсурд сложившейся ситуации. Этого страшного поцелуя на крови.
   Но слишком долго носить в себе эти мрачные воспоминания он не хотел. Завтра предстоял рабочий день, да и дел, связанных с соплеменниками, было немало. Не стоило также выпускать из виду и то, что Настя слишком много знала такого, чего знать ей, даже как представительнице первого поколения, просто не полагалось.
   Где-то на самом краю сознания у Олега крутилась мысль: что что-то здесь неправильно, что-то не так. И дело не в поцелуе, не в бойне и даже не в наигранности, которую Настя выставляла напоказ. Дело было совсем в другом... В чем - Олегу еще предстояло разобраться.
   Включив компьютер и зайдя на ряд закрытых форумов и сайтов, Олег убедился, что участники встречи "старых" друзей времени даром не теряли. Информация на закрытых форумах была более чем подробной и ясной. Многие начатые темы уже активно обсуждались. Некий пользователь форума под псевдонимом White_Wild_Wolf давал правильные советы, как распознать заболевшего странной заразой, при этом снабжая свои советы едкими, циничными, полными сарказма комментариями. Убедившись, что все идет по намеченному плану, Олег решил пойти перекусить.
   Разогревая обед, он вспомнил слова Насти о том, что, мол, люди этого мира не видят дальше собственного носа, и улыбнулся. Действительно, взломать защиту форума было несложно. Только люди, решившие сделать это по какой-то странной прихоти, ничего интересного бы там не нашли.
   Тех, кто смог проникнуть на закрытый форум, в первую очередь ждал рассказ о закрытой форумной ролевой игре по мотивам книги малоизвестного московского писателя-фантаста, а также подробный рассказ фабулы, уже отыгранных сюжетных линий и список ролей. Подобных форумов-игр в сети существовало сотни тысяч. Играли во все что угодно - от классических произведений до популярных телесериалов. И такими развлечениями удивить хакера было сложно. Он очень быстро уходил, когда на форуме не оказывалось ни горяченького, ни запрещенного, а просто очередные поклонники Гарри Поттера и иже с ними бесцельно и бездарно прожигали свое время.
   И мало кому пришло бы в голову, что события отыгранных сюжетных линий, если их сопоставить с некоторыми событиями, произошедшими в Москве, удивительным образом складывались в причудливую мозаику. И самое страшное в этой форумной игре было то, что здесь играли в ту страшную и жесткую игру, которую первое поколение бессмертных называло Великой игрой и которую с успехом и без всякого пафоса можно было назвать просто жизнью.
   Олег усмехнулся, еще раз вспоминая Настю и ее слова насчет близорукости смертных, но стоило зазвонить городскому телефону, как улыбка тут же пропала с его губ. Олег почувствовал: этот звонок не сулит ничего хорошего.
  -- Алло! Олег? Это тебя Анатолий Петрович беспокоит... - голос звучал спокойно и монотонно, как заупокойная молитва.
  -- Кто на этот раз? - тут же его перебив, спросил Олег.
  
   Анатолий Петрович Берестов, также известный соплеменникам под именем Собиратель Праха, был человеком полезным и нужным для очень многих бессмертных. Особенно для тех, кто успевал за очередное свое воплощение накопить некий капитал. Как повелось с древнейших времен, когда люди стали признавать законы тех, кто стоял над ними, смерть человека влекла за собой ряд юридических действий, нередко весьма приятных для его родичей.
   Однако люди, которые состояли в близком родстве с тем, кто лишь временно занимал оболочку человека, даже не подозревали, что у их родича вполне могли быть некоторые обязательства перед теми, кого он знал задолго до того, как его нынешние физические родственники первой степени родства появились на свет.
   Анатолий Петрович всегда мечтал о том, чтобы наладить такую систему сохранения капиталов бессмертных, благодаря которой его соплеменник, проснувшись в теле подростка, смог бы вновь вступить в права на свое имущество.
   Но на практике это было нереально. Забывались точные имена, забывалось очень и очень многое, да и потом, то ли по закону вероятности, то ли по иным каким-то законам, ведомым только Творцу, бессмертные НИКОГДА не воплощались в том месте, где еще были живы те, кто мог помнить их прошлое воплощение. Нередко бессмертные питали надежды на то, что смогут вспомнить место клада или слово-пароль для банковской ячейки. Но подобную информацию через перевоплощение пронести было практически невозможно. Хотя это пытались сделать очень и очень многие.
   В практике Анатолия Петровича было несколько случаев, когда с помощью невероятнейших ухищрений бессмертным удавалось перетащить в новое воплощение знания о том, где сокрыты их прошлые капиталы. Но едва бессмертный пытался снова завладеть этими деньгами, как тут же на его голову обрушивалось такое количество совершенно абсурдных и невероятных препятствий, из-за которых ценности он все равно получить не мог. Как знаток законов и обычаев еще более древних, чем Римское право и судебная практика времен Ассирийского царства, Собиратель Праха пришел к очень интересному выводу. Судя по собранной информации, сам Господь препятствовал такому правопреемству и, видимо, на то у Творца были весомые причины.
   Бессмертным второго поколения и первым, принявшим пути людей, приходилось каждый раз все начинать заново. Сотни книг, прочитанных в прошлых жизнях, помнились очень плохо, но зато при повторном их прочтении в жизни новой, они настолько хорошо и ясно запоминались и понимались, что в этом было свое преимущество. Языки забывались, но учились заново на удивление легко. И нередко преподаватели уставали поправлять учеников, на подсознательном уровне использующих грамматические формы, давно уже вышедшие из употребления.
   Бессмертный приходил в новую жизнь гораздо сильнее духом и умнее, нежели любой человек, и его капиталом были: опыт, знания и, конечно же, Сила. И если кто-то хотел карьерного роста, богатства и власти, а таких было немало, то он начинал стремительно богатеть только для того, чтобы снова расстаться с телом и начать все с нуля.
   Но были те, кто не хотел оставлять свое движимое и недвижимое имущество родственничкам, которые, видя еще в ребенке чужака, нередко так калечили его психику, что никакой благодарности, став взрослым, он к ним не испытывал и не спешил завещать им что-либо. А с учетом того, что бессмертные, в среднем, в силу специфики их жизни редко достигали полувекового рубежа, то родственничкам нередко было чем поживиться. Братьям и сестрам, которые видели, как в школе избивали их странного младшего братца, тетям и дядьям, которые открещивались от него, родителям, из-под воли которых бессмертные уходили едва достигнув совершеннолетия.
   Но не всегда и не все было так плохо и скверно. Были бессмертные, которые жили с родственниками в мире и согласии и вовсе не собирались завещать деревянную дачу под Москвой старому другу, который в свое время от щедрот своих подарил дивный замок в Луаре, на берегу живописного озера, где по утрам на воде качались белоснежные лебеди.
   Однако у подобных бессмертных возникали иные посмертные желания, которые юриспруденция квалифицирует как последнюю волю умершего. То, что бессмертные очень сильно заботятся о том, как их проводят из этой жизни, могло бы запросто удивить любого смертного.
   Если человек, согласно многим культам, умирает раз и навсегда, то для бессмертного это не более чем переезд в другой город, который, кстати, он сам никогда не вспомнит. Момент смерти и пробуждения в новом теле для бессмертного един и наблюдать за собственными похоронами он не способен. Но, тем не менее, многие стремились обставить очередные свои похороны так, как они считали нужным. Кому-то требуется отпевание, кто-то хочет быть сожженным на ритуальном костре, а не в печи крематория.
   И здесь, конечно же, нередко возникает множество конфликтов с родственниками, чье сознание и так отягощено внезапной утратой. И здесь уже начинается работа Собирателя Праха, который предоставляет им все необходимые документы, согласно которым именно на него покойный возложил ответственность по похоронам и дележу наследства. А если кого-то из родственников в этот момент начинают терзать сомнения, то Собиратель Праха мягко и настойчиво разъясняет родственникам, какую роль при получении наследства играет правильность соблюдения похоронного ритуала, приводя соответствующие выдержки из законодательства и завещания.
   Такой вот странной и разнообразной работой занимался Собиратель Праха и, как он неоднократно заявлял своим соплеменникам, работа эта ему нравилась.
  
   Секунды, которые Олег ждал ответа Собирателя Праха, показались ему часами. Смерть очередного воплощения была не так горька для бессмертных. Ведь они знали, что еще встретятся на этой грешной земле. Вопрос заключался в другом: когда встретятся и, конечно же, кем будут они тогда, будет ли у них о чем поговорить? Ведь не смерть меняет бессмертных, но только новое рождение.
  -- Байрон! - ответил Анатолий Петрович.
  -- Убили! - даже не спросил, а констатировал Олег. - Ты мне решил позвонить в сфере последних событий в Москве? Чтобы я знал?
  -- Не только. Он упоминает тебя в завещании.
  -- Меня? - удивленно переспросил Олег.
  -- Да, да, тебя. Завтра утром жду тебя в конторе до полудня.
  
   Офис Собирателя Праха находился в районе метро Китай-город. Здесь было огромное количество различных кафе, ресторанов и офисов. Иногда Олегу даже нравилось здесь гулять. Но только в строго определенное время года - поздней осенью или ранней весной.
   Перед тем как идти в нотариальную контору Олег зашел в храм "Всех святых", который московские бессмертные в шутку называли храмом "Всех святых богов". Потому что многие из ныне живущих в Москве бессмертных слишком хорошо знали тех, кто успел побывать и теми и другими.
   В конторе с утра было пусто. Анатолий Петрович встретил его сидя в массивном кожаном кресле, пуская изо рта табачный дым. Высокий, худощавый, с короткими седыми волосами, он, даже будучи облачен в костюм, белую рубашку и галстук, напомнил ему римского консула времен упадка империи.
  -- Ave Caesar! - Олег вскинул в приветственном жесте руку.
  -- Ave! Ave! - устало ответил Собиратель Праха. - День тяжелый, сегодня еще один труп из наших. Рано утром, в 3 часа.
  -- Кто? - продолжая стоять у дверей, спросил Олег.
  -- Да ты присядь, присядь. В ногах правды нет.
   Олег сел и уставился пронзительными зелеными глазами на Собирателя Праха.
  -- Не сверли, не сверли меня, Первый! Сам ведь чувствуешь, что твоих друзей убивают. Вчера поэт, а сегодня воин. Такие дела...
  -- Волк?!
  -- Он самый. Ты куришь? Кури. А я пока тебе все расскажу. Мне уже тяжело в этом старом теле, пора бы сменить. Но я не тороплюсь. Однако я не нервничаю, не дергаюсь. Потому что от этого ничего все равно не изменится.
  -- Почему же? - спросил Олег, набивая трубку.
  -- Как почему?! - удивленно приподняв брови, спросил нотариус. - Да потому что, по сути, в этом мире ничего со времен цезарей не изменилось. Разве что... - Он с улыбкой оглядел свой кабинет и остановил взгляд на портрете президента, который висел у него на самом видном месте. - Разве что другие портреты... Ни больше и ни меньше. Но я все равно всем доволен. Так вот, слушай...
  
   Может ли сознание рядового обывателя представить себе подобную ситуацию? Молодой человек, имевший довольно большое число приводов в милицию, явно не симпатизирующий не только власти, но и вообще всей социальной структуре нашего общества и к тому же действительный член радикальной молодежной организации, совершил высоконравственный поступок, который, впрочем, был последним поступком, который он совершил в этой жизни.
   Конечно, сознание рядового обывателя похоже на пластилин, из которого СМИ лепят что угодно. Они легко, с изяществом опытного фехтовальщика, способны сразить любую гидру. И дело здесь не в заказе "сверху", не в том, что так надо или так должно быть. Нет, дело здесь в извечном резоне нашего мира, а именно, в банальной выгоде. СМИ нужен рейтинг, СМИ нужна аудитория, которая будет в перерыве смотреть рекламу. Поэтому аудитории просто жизненно необходимо преподнести такую сказку, которую она не только способна будет проглотить и переварить, но и принять всем сердцем и всей душой своей. Так думал Олег, слушая рассказ Собирателя Праха.
   В невероятное, причем невероятное до такой степени, что в это не поверили бы люди здравомыслящие, толпа верит более охотно, чем в самую простую для понимания правду. Веками романтики-идеалисты и философы-реалисты готовили к этой правде людей, но самые умные из них знали, что человечество никогда, ни за что не будет готово к этой самой правде. Правда слишком сера, неправдоподобна и груба для тех, кто любит жевать мягкое, сладкое и легко усваивающееся, но не возьмет в рот невкусное, твердое, но полезное для мозгов. Так думал Олег.
   Он смотрел на скользящие в воздухе руки Собирателя Праха, живописно рассказывающего о вечернем выпуске новостей, в котором будет рассказано, как панк, выродок, алкоголик, отчисленный из института, в последний момент смог найти в себе что-то человеческое и попытался защитить немолодую женщину от катка подонков, почти таких же, как он сам.
  -- "Может быть, он увидел в ней свою мать, может быть, тетю. Мы не знаем, но он повернулся лицом к таким же подонкам, каким был недавно сам, и посмотрел в лицо своей смерти...."
  -- Они не слишком там переборщили? - нахмурившись, спросил Олег. - У него ж и родственники есть. Они в суд могут подать.
  -- Ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Также спешу ответить на вопрос, который ты задашь следующим. Нет, женщина была не из наших. Так, обычная тетка. Говорят, бухгалтером работала и была редкой сволочью. Это тебе просто так, для справки.
  -- Но зачем было ее спасать?
  -- А кто теперь знает?! Может, и впрямь понял, что бежать уже бесполезно, прикрыться Силой не получится, вот и бился. Он, кстати, троих завалил. Просто руками и ногами. Но его ножом в спину... Их было девять человек...
  -- Смерть героя! Вальхалла ждет! - Олег поморщился. - А что, Женьку правда из университета выгнали?
  -- Да нет, что ты! Он шел на красный диплом.
  -- Тогда зачем? Зачем это все? И пил он не больше других. И кем-кем, а подонком он не был.
  -- Ты ищешь логику в журналистских расследованиях? Ты думаешь, почему не изобразить его таким, каким он был на самом деле? Только вот не вяжется красный диплом и радикальная партия. Не вяжутся драки и приводы в милицию с практически идеальной посещаемостью в университете и хорошими отзывами на работе. Поверь мне, старому хроникеру "Волл Стрит Джорнал", что журналисты - это люди, которым: "а" - некогда думать и "б", - он загнул второй палец, - они просто этого никогда не пытались делать. Думать, в смысле.
  -- Мда... - Олег снова набил трубку. - Смерть героя. Тут даже Олдингтона хочется процитировать, да я не буду...
  -- А я не люблю ни Олдингтона, ни Маркеса, ни кого угодно, кто готов постоянно ругать режим и размазывать по тарелке злодеяния хунты в стиле старых добрых "600 секунд".
  -- А что ты вообще любишь? - прищурившись, спросил Олег.
  -- Я? - приподняв брови, переспросил нотариус. - Я люблю просто буквы, буквы без сантиментов и слова без ударений.
  -- Поэтому ты и серый! - Олег рассмеялся и дружелюбно посмотрел на собеседника. - А Волк?
  -- А что Волк? Там все чисто. Пьяный бычара на джипе ехал домой и на МКАДе снес машину Волка и впечатал ее в разделительную полосу. Волк все оставил своим кровным родичам и приказал похоронить его в святой земле.
  -- Что, в Палестине захотел лечь в могилу?
  -- На то и нотариус, чтобы была ясность. Святая земля была написана с маленькой буквы. А значит, это самое обычное кладбище около православной церкви.
  -- А что там насочинял наш великий поэт?
  -- А ничего. У него и имущества никакого не было. Кроме небольшой суммы на кредитке. Просил себя кремировать. Прах развеять.
  -- Раз ничего нет, так родители точно отпевать потащат. Им нечего терять. Хотя страху на следующую ночь они натерпятся.
  -- Не потащат... - Нотариус запнулся. - Потому что в своем официальном завещании он написал, что если они этого не сделают, то он проклянет их до тринадцатого колена - всех, в ком течет та же кровь, что и в нем. Причем описал это в своем характерном стиле. Ну, типа "Каина", только с применением современной лексики.
  -- Огласил?
  -- Да.
  -- И что?
  -- А ничего. Они пожали плечами, покрутили у виска и сказали, типа, ладно.
  -- А мне он, видно, оставил "Письмо в бутылке".
  -- Да, разумеется. Послание на случай смерти.
  -- Интересно, почему мне?
  -- А там так и написано: "Тому, кто будет носить Меч Бездны".
  -- Ясно. Оно у тебя?
  -- Нет. Я тебе дам ключ от ячейки. Банк через две остановки на метро. Ты понимаешь, что к чему?
  -- И да, и нет. Скажу точно только одно: жди еще смертей. Меня самого чуть не убили. Слышал про резню в подмосковной электричке?
  -- Дикая охота. Так же как Байрона. Ладно.... - Собиратель праха достал из ящика стола газовый пистолет.
  -- Не поможет, когда они придут за тобой.
  -- Кто?
  -- Сам знаешь, - Олег улыбнулся. - Я, кажется, понимаю... Они начали охоту за теми, кто не хочет сходить с ума...
  
  
   Выйдя из конторы Собирателя Праха, Олег посмотрел на часы и понял, что заехать в банк не успевает. Еще утром он отпросился у шефа на два часа, сославшись на визит к нотариусу, связанный со смертью кого-то из дальней родни. Бессмертные очень не любят врать, при этом прекрасно зная, что без лжи в этом мире обойтись просто невозможно. Поэтому сказанные начальнику слова можно было рассматривать как некий род иносказательной правды, понятный, к счастью, далеко не каждому.
   Однако в свой офис, расположенный рядом с тем местом, где некогда находился "Птичий рынок", Олег приехал на двадцать пять минут позже, чем планировал. Добираться в район Таганки, пусть даже и не в час пик, становилось с каждым днем все более трудоемким занятием.
   Шеф ничего не сказал насчет опоздания. Пришел, по обыкновению скептически поморщился, пригладил указательным пальцем левой руки свои поседевшие усы-щеточки, сказал что-то насчет текучки и ушел в свой кабинет, насквозь пропахший "Парламентом" и мыслями о том, как заработать побольше, а налогов заплатить поменьше. Собственно именно этим вопросом Олег и занимался на своем рабочем месте с 9 до 18 часов ежедневно, кроме выходных.
   Нельзя сказать, что работа по жесткому графику очень сильно его угнетала и он приплетался домой со стандартными мыслями уставшего клерка и законченного холостяка: телевизор, бутылка пива и, если повезет, общество прекрасной дамы. На большее у обычного человека сил уже не хватало. Но Олег был другим. По своему менталитету он был хамелеоном в хорошем смысле этого слова. Это качество не только здесь, но и во многих других его воплощениях, помогало не сойти с ума от житейской рутины.
   Олег знал многих бессмертных этого города, которым работа с 9 до 18 на одном рабочем месте была строго противопоказана. Они впадали в тоску, не хотели ни читать, ни сами писать или рисовать. Нередко это кончалось тем, что они просто бросали такую работу и были готовы за копейки писать глупые статьи или рисовать день и ночь рекламные макеты или программировать сайты, лишь бы можно было распоряжаться своим временем самостоятельно. И таких бессмертных, по наблюдениям того же Олега, было подавляющее большинство.
   Чем только ни занимались те, кто был умом, честью, совестью и памятью прошедших эпох: от переводов книжек до промышленного альпинизма. Кто-то упорно двигал свой маленький бизнес, кто-то писал книжки про магов и драконов, а кто-то сменял одну работу за другой - лишь бы не было скучно. Но в любом случае, если на то была воля бессмертного, он мог стремительно идти вверх по вертикальной иерархической лестнице. Если только на то была его воля, что случалось в этой жизни и в этом городе не всегда и не со всеми.
  
   Олег же практически полностью разделял модную нынче философию яппи, пришедшую из той страны, открывать которую он некогда отправился вместе с Христофором Колумбом и другими авантюристами, которым ни делать, ни терять тогда было больше нечего. Философия эта была очень проста и давала сильнейший стимул работать в три силы. По расчетам Олега, приблизительно к 32-33 годам на его счету будет достаточно денег, чтобы больше не работать.
   Впрочем, Олег принадлежал к такой категории людей, которым было очень тяжело представить день, не наполненный какими-нибудь делами. Планов на то самое время, которое наступит через восемь-девять лет, было много. Впрочем... Олег знал это по прошлым воплощениям, все может изменить не только одна ночь, но даже несколько минут.
   В последние два-три воплощения Олег чувствовал, что нечто зреет внутри него, нечто очень странное и пугающее. И он догадывался... нет, он почти знал, что однажды он выйдет за дверь покурить или просто проснется, и это будет уже не он. Но кто? Он этого не знал и иногда ловил себя на мысли, что боится об этом думать.
  
   Контора, в которой с 9 до 18 трудился Олег, отличалась от многих других подобных ей заведений строгой - скорее военной, чем корпоративной - дисциплиной, а также тем, что здесь именно зарабатывали деньги, а не строили друг другу козни и рассказывали в курилке сплетни. Здесь не было случайных людей. Все - от охранника у дверей до заместителя генерального директора - знали, что им надлежит делать, знали, как это нужно делать, и знали, что от того, насколько быстро и хорошо они это сделают, будет зависеть сумма, которую они получат в конце месяца.
   Руководил же этим заведением в прошлом гвардии майор Балканцев Виктор Тихонович. Еще в самые сумасшедшие годы Перестройки, когда народ, чтобы как-то выжить в изменившемся мире, торговал всем - от растворимого сока до списанных самолетов, - он понял, что будущее бизнеса в финансовых инвестициях, в грамотном вложении денег в акции, уставные капиталы перспективных компаний и, конечно, в строительство.
  
   У майора в отставке не было денег, у него тогда вообще ничего не было кроме двушки, полученной после Афгана. Но у него было много друзей, тоже бывших военных или МВДшников, которые в начале 90-х честным или не очень честным путем смогли заработать колоссальные деньги и в страхе смотрели на то, как их пытается сожрать инфляция. И было неясно, вкладывать ли их в золото, валюту, покупать ли квартиры. Это была рулетка, но в отличие от казино здесь при наличии некоторой смекалки можно было реально выиграть, не полагаясь только на счастливый случай.
   Трудно теперь сказать, как человек, закончивший военное училище, ничего не понимавший в бизнесе, смог организовать маленькую контору, которая распоряжалась чужими и очень, очень немаленькими деньгами и при этом распоряжалась весьма удачно.
   А потом в конце 90-х при совершенно нелепых обстоятельствах на работу к нему пришел молодой экономист, длинноволосый, худой. Но бывший майор, едва увидев, почувствовал к нему странную симпатию, а еще он каким-то внутренним зрением, которое ему помогало в жизни, увидел в его глазах огонек какой-то страшной, жестокой и беспощадной Силы. Он взял парня на работу и не прогадал.
   Балканцев был человеком не жадным, и поэтому у него всегда были деньги. Он никогда никому не давал в долг, потому что знал: на этом кончится дружба. Если было очень надо, он давал деньги друзьям просто так. Не часто, с учетом обстоятельств, но давал.
   С Олегом, который стал его серым кардиналом, он делился щедро, но в учредители не вводил. Знал, что это уже лишнее. Парень и так уже заработал столько, сколько его сверстники заработают только к сорока годам в лучшем случае. Как и какими способами Олег видел все рифы и мели и словно штурман уводил корабль его бизнеса от беды, Балканцев не понимал. В нем была сила, страшная Сила, которую бывший военный видел только в глазах тех, кто, как и он, вернулся из-под палящего афганского солнца и не спился, не сторчался, а наоборот - пошел в гору.
  
   Рабочий день пролетел незаметно. Как это обычно бывает в российских офисах после праздников: работы много, народ злой с похмелья, а часть людей будет проявлять симптомы неадекватности еще минимум два-три дня. Когда стрелки на часах встали ровно на шести, Олег выключил компьютер, убрал документы в сейф и сразу же поспешил к выходу. Банк работал до девятнадцати часов, надо было торопиться.
   До банка Олег добрался за пятнадцать минут до закрытия. И то только благодаря тому, что ему удалось "поймать" грамотного водилу. С ячейкой все получилось просто и легко. Его проводили в огромную комнату, расположенную на цокольном этаже, он еще раз показал ключ, имеющий уникальные идентификационные признаки, назвал пароль и вошел. Выдвинув продолговатый железный ящик ячейки, он уселся за стол и, оглядевшись по сторонам, открыл его. Хотя оглядываться-то в общем было бесполезно, потому что везде работали камеры слежения.
   В коробке оказалась пачка измятых долларов, перетянутая резинкой. На опытный взгляд Олега - не более тысячи. Там же лежал конверт, на котором аккуратным мелким почерком было написано: "Посланнику Абстрактного Добра от далеко не последнего проклятого поэта Великобритании". Женя, как всегда, шутил. Еще там был черный кожаный футляр. Но едва Олег прикоснулся к нему, как тут же отдернул руку. Слишком, слишком знакомая энергетика. Это был пистолет. Стараясь не терять самообладания, Олег распечатал письмо своего вечного противника и, как это ни парадоксально, но можно сказать, что все-таки друга. "Уж по людским меркам, так точно друга", - подумал Олег, начиная читать письмо.
  
   "Здравствуй дорогой мой друг или недруг?! Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, но у нас еще будет время выяснить это в следующий раз. Я не сомневаюсь, что это письмо читаешь ты, Шай-Ама. Ты помнишь, тогда, во время нашей короткой встречи в Лондоне, я сказал тебе, что наши судьбы подобны дорогам, ты можешь свернуть на перекрестке, но, пойдя по какой-то дороге, ты сможешь дойти туда, куда хочешь, лишь пройдя определенным путем, сворачивая на определенных поворотах, да и то если повезет.
   Преодолев все другие положенные перекрестки, ты можешь оказаться на том, самом первом, откуда ты начал свой путь. Ты знаешь, что очередную партию в нашей Великой Игре выигрывает обычно не самый хитрый, не самый сильный, не самый старый, но тот, кто обладает всеми этими качествами, во главе которых стоит аналитический ум. Но, свернув неправильно на двух-трех перекрестках, если и можно выиграть, то победа будет пирровой.
   Я знаю и ты знаешь, кто наш нынешний враг. Если ты читаешь это письмо, то, видимо, я уже нахожусь в новой оболочке и прошу сиську у своей новой мамы. А если это действительно ты, то мне удалось угадать практически все. И то, что Мэрдак сложит с себя полномочия, и то что нас начнут убивать не тихо поодиночке раз в месяц, а выбьют ключевые фигуры прямо сразу, почти в один день. Так что я соболезную всем, кто ныне снова просит сиську не в этом, так в другом мире.
   Я тебе оставил денег. Ты как никто другой знаешь, что денег никогда не бывает много. Я бы оставил их какой-нибудь прекрасной даме, но, увы, никто в этой жизни так и не успел завоевать мое сердце настолько, чтобы я позволил ей спустить в один день (а именно так и будет) заработанные кровью и потом наличные.
   "Вальтер" смазан и заряжен. Это хорошее оружие и не тебе, бывшему офицеру Вермахта, объяснять, как им пользоваться. Да, друг, я и это тоже знаю.
   Ты, конечно, захочешь узнать, почему я никого не предупредил заранее. Если у тебя возникнут сомнения, то вспомни нашу встречу, которая для тебя, читающего эти строки, уже прошла, а для меня сегодняшнего наступит только через три дня. Вспомни, о чем там говорила наша разношерстная компания. И ты поймешь. Ты как всегда все поймешь.
   Я не знаю, что бы я делал сейчас на твоем месте, не имея за собой военной силы. Да и смешно говорить про военную силу, про стражей порядка. Если противник действует методами Ганнибала, под начальством которого я имел счастье находиться в той достославной битве при Каннах, когда мы набросились на римлян со всех сторон. Но Ганнибал, как ты знаешь, не проиграв почти ни одного сражения, проиграл свою жизнь. Посему я желаю действовать подобно римским консулам, то есть убить во враге Ганнибала. Да, я знаю, это сложно. Но ты подумай над этим.
   Ты должен попытаться понять их, тех, кого посылает Хозяйка Вечной Тьмы, а хотят они только одного - чего не позволил им сделать царь Шульги и тот, кто стоял за его спиной. Не дай им разрушить зарождающийся Перекресток. Я знаю, что по своей натуре ты скорее Роланд, чем Зигфрид. И ты пойдешь до конца, как на продуваемой северными ветрами площади Санкт-Петербурга. И я советую тебе идти до конца, потому что могло получиться и так, что я мог бы читать твое завещание, потому что я почти уверен, что ты оставил мне точно такое же.
  
   Халил Эл Шайна, Черный меч Кебры, Чума Хенны и пр., пр., пр. а еще тот, кто недавно был рожден.
   До встречи, все-таки, наверное, друг".
  
   Едва взгляд Олега пробежал по последним строчкам, как рука его почти инстинктивно смяла в ладони листок бумаги, скомкала, а затем уже обе руки начали рвать листок на маленькие частички.
   Мыслей никаких не было, да и не могло быть. После того, как к Олегу пришло полное осознание того, что они, умирающие и рождающиеся, сейчас похожи на мышей, живущих в подполе и ждущих, когда на них напустят большого страшного кота или просто всех перетравят. Это был странный, зловещий парадокс. Страшная безликая сила, с которой они боролись веками и боролись довольно успешно, смахивает их с лица этого города, словно крошки со стола. И сделать ничего нельзя.
   Олег стал медленно и глубоко дышать, восстанавливая в себе душевное равновесие, затем еще раз посмотрел на коробку с пистолетом, которую так и не открыл. И когда его душевные и физические силы снова пришли в норму, он аккуратно собрал все обрывки разорванного письма, положил их в карман, а затем позвал сотрудника банка, чтобы он помог ему закрыть ячейку. Ячейку, в которой так и остался лежать пистолет "Вальтер".
  
   На улице было тепло, почти по-летнему. Легкий ветерок приятно холодил лицо. Олег достал из кармана обрывки Жениного письма и ветер тут же подхватил их с ладони и понес по городу. Олег улыбнулся, посмотрев им вслед, но тут же вздрогнул, услышав сигнал мобильника. Да уж, сейчас настали такие вот странные деньки, что любой звонок казался ему звоном похоронного колокола. "По ком теперь ты звонишь?" - спросил Олег и нажал кнопку ответа.
  -- Здравствуй, брат! Паломник в страну Востока приветствует тебя.
  -- И тебе привет, брат! Спасибо, что напомнил мне о встрече. Слишком много мирских дел, я мог действительно забыть, - сказав это, Олег с облечением вздохнул. Слава Творцу, этот звонок не был связан с делами бессмертных.
  -- Да, я помню, ты просил напомнить мне за полтора часа до встречи. Место то же, "Шоколадница", на Пушкинской?
  -- Да, брат. То же. Я буду там через пятьдесят минут. Как я тебя узнаю?
  -- Ты узнаешь меня, брат, я буду одет в цвет жизни.
  
   Когда Олег только лишь развлечения ради открывал очередную книгу, посвященную истории тайных организаций, он редко мог сдержать усмешку, а порой и откровенный задорный смех, который присущ только тем, кто был вправе смеяться над прожитыми веками.
   И смех этот был вызван не столько разночтениями между реальной историей, которую помнил Олег, и тем, что было написано в подобных книгах, сколько поразительной способностью людей превратить любую, пусть даже самую заурядную историю в миф, легенду. Каждый человек, дай ему волю, способен был возвести над маленькой пещеркой, где мирно жил и молился святой, святым в прочем себя никогда не считавший, огромный храм, чьи башни упирались в небо. А с неба на это сооружение с грустью и неземной тоской в глазах, быть может, и взирал этот самый святой. А может быть, и не взирал...
   Олегу иногда казалось, что более всех был прав ныне еще пребывающий на Терре итальянский писатель Умберто Эко, который остроумно высмеял в своих романах это страстное желание людей строить нагромождения мифов над старыми забытыми пещерами и именами.
   При этом, что характерно, истинные чудеса, происходящие под самым носом, люди не замечают или по крайней мере не считают нужным делать из них легенды, рождать новых святых и героев.
   По сведениям, которыми располагал Олег, в одной только Москве действовало по меньшей мере два десятка организаций, узнав о которых исследователи судьбы масонов, мальтийских рыцарей, неокатар и, конечно же, тамплиеров сразу бы забыли, как звали последнего магистра храмовников.
   Бессмертные создавали тайные организации походя, словно художник, сделавший небрежный набросок и не знающий, превратится он в эпическое полотно или так и останется просто наброском. И самое лучшее, что могли они сделать для плодотворного процветания какой-нибудь секретной и таинственной организации - это бросить семечко на благодатную почву и...
   Собственно больше ничего делать не стоило, потому что люди, к счастью или к сожалению, обладали гораздо большей фантазией, чем бессмертные. Так во всяком случае думал Олег.
  
   Своего "собрата по ордену" Олег узнал сразу. Он сидел за столиком и увлеченно читал что-то с КПК. При всей своей любви к книгам, Паломники в страну Востока читали их настолько много и нередко несколько сразу, что карманный компьютер был чуть ли не главным их атрибутом, как знаком рыцарства некогда являлись шпоры.
   Паломнику было 24-25 лет. Он носил аккуратную короткую прическу и был облачен в джинсы и майку цвета жизни, то есть в черный цвет. Увидев Олега, он улыбнулся и, поздоровавшись, пригласил присесть рядом. Перед партией следовало просто немного поговорить о жизни, так учила одна из заповедей Устава: "Замкнувшись в стены книг, не замыкай свое сердце для доброй беседы".
   Пока молодой человек, которого звали Алексеем, рассказывал о себе, Олег мысленно воспроизводил в памяти историю создания этой странной организации.
  
   Все началось с того, что в 1999 году, сразу после Великой Битвы между Посланниками Абстрактного добра и зла, о которой, кроме бессмертных и не очень большого количества смертных, не знал никто, Олег сильно заскучал. И заскучал он не по женской ласке, которая на протяжении многих веков нужна была ему в строго дозированных количествах, а по хорошему интеллектуальному общению.
   Конечно, очень многие его соплеменники могли составить ему компанию в диспуте на любую тему от жанрового своеобразия поэзии минизингеров до истории публичных домов Западной Европы. Однако Олегу в тот момент уже поперек горла стояла ироничность и сверхциничный скептицизм бессмертных, большинство из которых относились к истории, как зубной врач - к очередной пломбировке самого типичного канала.
   Смертные всегда восхищали Олега двумя вещами: своей безаппеляционностью взглядов, которые только и двигали цивилизацию вперед, а также почти фанатичным желанием усложнить мир, устройство которого, на взгляд Олега, вообще не могло вызывать никаких многозначных суждений. Мифология, которую творили люди, была так чудовищно-красива и сложна, что сами боги нередко взахлеб зачитывались этими мифами и старались хоть чуть-чуть, пусть самую малость, походить на своих alter ago.
   В поисках этого пресловутого культурного общения Олег совершенно случайным образом набрел на форум поклонников творчества немецкого писателя Германа Гессе. В принципе, в России не так уж много книжных людей, которых можно по праву назвать ярыми поклонниками автора "Игры в бисер" и "Степного волка". Отдельные книги Гессе стали культовыми для определенных интеллектуальных слоев нынешнего молодого поколения. "Сиддхартху" любили те, кто увлекался индийской культурой и буддизмом, "Игру в бисер" уважало первое поколение толкинистов и ролевиков, хотя вторая и третья волна любителей побегать по лесу с мечами в доспехах могла похвастать разве что прочтением от корки до корки бесконечных фэнтези-сериалов, некоторые из которых нравились и Олегу все за тот же безудержный полет человеческой фантазии. Ведь реальные, параллельные Земле миры редко могли похвастать такой пестротой магических существ.
   Что же касается тех, кто любил Германа Гессе всего в целом, не размениваясь только на его буддистские идеи или видя в себе "Степного волка", без всякой надежды ждущего ту, что проведет его сквозь лабиринт неосознанных и не исполненных желаний...
   Это были странные и загадочные для Олега люди, которые благодаря интернету смогли найти друг друга. Когда-то для тех, кто разросся в большую семью ролевиков и реконструкторов, знаменем стал английский филолог-медиавист. Для этой же небольшой кучки людей, споривших яростно, но при этом по меркам этики сетевого общения сверхкультурно, Гессе стал той эмблемой, под которой стали собираться те, кто, преодолев рубеж в четверть века, мог не без гордости сказать: "Я прочитал более пятиста книг".
   Да, поначалу их было мало, тех, кто собирался на закрытом форуме и четко следил за отсевом из их маленького королевства психопатов, истериков и просто любителей праздно почесать языком. Их Библией стало эссе Гессе "Библиотека мировой литературы", где писатель в простых и ясных выражениях доказывал своим читателям: кто не прочел определенный базис мировой литературы, тот, выражаясь языком современной молодежи, лох мажорный и кидает дешевые понты. Но самое любопытное заключалось не в этом списке, примерно совпадавшим с программой предмета "История зарубежной литературы" хорошего гуманитарного ВУЗА, а в том, что человек, прочитавший все эти произведения, вообще редко будет кому-то что-нибудь доказывать, потому что просто не будет видеть в этом никакого смысла.
   Но как некогда сказал известный бард Тимур Шаов, "от Бодлера до борделя пара шагов" или что-то в этом роде. Олегу вдруг стало чудовищно жалко, что такая вот золотая песчинка либо просто исчезнет в потоке обычного серого песка людской массы, либо выродится в нечто чудовищное, уродливое, субкультурное, но все-таки массовое. И тогда, как бывало не раз и как сделал он на Дворцовой площади, когда мерзавец Трубецкой подло смотрел из-за угла, рабски надеясь на то, что его минет чаша сия... Тогда Олег взял командование на себя.
  
   Как известно, любое сообщество всегда держится на исключительности своих членов. Тамплиеры знали какую-то страшную тайну, катары, и Олег знал это наверняка, прятали в Монсегюре чашу Грааля, а масоны... Впрочем, если бы Олега спросили про масонов, то он начал бы честно врать по одной из общедоступных книжек.
   Так вот, любому сообществу был нужен отсев, ценз. "А читал ли ты "Властелина колец?" или что-нибудь в этом роде. И Олег такой ценз придумал. Причем еще какой ценз! В новоявленное братство мог войти только человек, прочитавший пятьсот пятьдесят книг на момент вступления в братство и обязанный читать не менее семидесяти книг в год. Так постановили те, кто тогда, в далеком 1999 году основали орден "Паломников в страну Востока", позаимствовав, не без умысла, это название у все того же любимого ими Германа Гессе.
   Этот ценз отбивал охоту у праздно шатающихся прибиться к их скромному клубу. Причем отбивал напрочь. И это давало хоть какие-то шансы не превратиться обществу со временем в то, что с отвращением увидел толстовский Пьер, или то, что ныне красноречиво называют словом "тусовка избранных".
   Но как можно было проверить, прочитал ли человек такой объем книг? Проблема с самого начала была решена самим же Олегом. Изначально, еще среди первых участников форума, посвященного творчеству Гессе, было два замечательных профессора-филолога, один из которых преподавал в Педагогическом, а другой - в МГУ.
   Среди студентов они слыли самыми жестокими и беспощадными преподавателями, которые не делали поблажек тем, кто не читал первоисточник. Однако в жизни они такими злодеями, как их рисовали студенты, вовсе не были. У этих уже немолодых людей, была всего лишь одна-единственная цель - вбить в головы студентов, пусть даже и насильственным путем, частичку классики, научить их думать категориями лучших мыслителей нашей цивилизации. "Вы можете любить или не любить Стендаля, но если вы не прочитали "Красное и черное", то культурным человеком считать себя не имеете права", - очень часто говорил один из них своим студентам на самой первой, вводной лекции.
   Сколько каждый из этих профессоров прочитал книг, оставалось загадкой даже для них самих. Филологи были кем угодно, но только не "сухарями". Читали и современную российскую прозу (не считая макулатурных детективов), и фантастику и даже фэнтези. Интересовались всем, что было так или иначе связано с литературой. А опыт выяснения у студентов в течение десяти минут, что они читали, а что нет, у них был весьма обширный.
   Хотя, по большому счету, допрос с пристрастием практически не пригодился. Все, кто заявил свои списки произведений, прошли его успешно. Это были серьезные и умные люди, и книги были для них даже не религией, книги для них были верой. Как это ни странно, большинство из них были успешно реализовавшие себя в жизни люди. И их интеллект и эрудиция не уходили в пустоту, не запирались на пыльных чердаках сознания. И так, совершенно неожиданно для себя, Олег провел одну из партий Великой Игры в Москве, создал организацию, где единственной валютой была книжная мудрость, и люди, вошедшие туда, постепенно занимали нужные посты во властных структурах.
  
   Так и велась нынче Великая Игра между светом и тенью. Кто-то создавал невинный на первый взгляд клуб любителей книг, даже не заботясь о том, выстрелит или не выстрелит этот ход, кто-то шел учиться в семинарию и смотрел, смотрел в глаза взыскующих службы Богу. Он искал нужные глаза, уже не будущего святого (их время на Терре прошло), но будущего митрополита или патриарха, стойкого к посулам тени. Патриарха, еще в юности обработанного слугами света.
  
   Они играли. Играли в бисер, как некогда завещал великий Гессе. В одноименной книге он почти ничего не рассказывал о том, как на самом деле проходит эта игра. Но намеков для идущих следом оставил множество. Одним из основных правил Паломников в страну Востока было то, что они не должны были собираться вместе более двух. Только двое годились для их варианта Игры в бисер.
   Только два интеллекта схлестывались вместе, прогоняя через себя десятки названий книг, десятки имен. У клуба не было встреч, никто, даже магистр не знал координат всех членов клуба. Общение шло через форум, там же в специальной теме составлялись графики партий и вывешивались результаты. После встречи игроки редко встречались еще раз. Потому что большинство из них соглашалось со словами великого французского мыслителя Жанна Поля Сартра: "АД - это другие",
   У ордена не было ни опознавательных знаков, не ритуальных приветствий, ничего. Разве что название да цвет жизни, черный, который, впрочем, можно было и не носить.
   И они играли. Олег и молодой парень в черном костюме. Они играли по теме: "История изображения дьявола в поэзии 19-20 вв.". Олег играл привычную для себя роль духовного лица, а молодой человек защищал поэтов. Это не было похоже на лицемерное надевание масок, отыгрышем ролей как в театре. Это был бой, бой двух идей - идеи бунта и свободы в литературе и идеи запрета, ортодоксии.
   И Олег уже знал, что проиграет этому молодому человеку, и он очень хотел ему проиграть достойно, так, чтобы парень почувствовал в себе власть... нет, пока еще только волю к власти. Он "читал" мальчика, он смотрел, как двигаются его губы, как он перебирает на своем языке имена святых, поэтов, как цитирует Евангелие в переводе Вульгаты и в русском синодальном, как приводит современные труды по социологии и психологии.
   Олег смотрел в его глаза, смотрел на изгибы бровей и на руки. Руки, которые уже сейчас властно сжимали кружку с чаем. Олег понял - быть ему политиком, политиком страшным и жестоким, но уже инициированным светом, сейчас, здесь в кафе около памятника тому, перед кем Олег до сих пор испытывал непреходящее чувство вины.
   Игра была окончена. Олег пожал молодому человеку руку, и они разошлись. Молодой человек пошел куда-то в сторону старых, кривых переулков. Проследив его путь и оставив на нем легкий маячок Силы, он убедился, что сделал это не зря.
   Молодой человек остановился у красивой мраморной лестницы, ведущей к дверям, где было множество офисов очень важных и влиятельных организаций, но Олег уже не стал следить, куда и зачем пошел Паломник в страну Востока. Свое маленькое дело он сделал.
   У него была своя Игра в бисер, древняя и страшная, и если бисеринками были они сами, то кем же тогда были люди? Олег часто думал об этом и все чаще приходил к выводу, что бисеринками были не бессмертные, а миры, а их, так же как и людей, можно было увидеть лишь как мизерные точки на этих самых бисеринках.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". Об Арктаиде
  
   Когда Друг людей уставал от общения со смертными и своими соплеменниками, он отправлялся в долгие одинокие странствия по миру. Народ Первых тем еще отличался от людей, что долгое одиночество их никогда не тяготило и не наводило на них тоску. Из племени смертных только люди с просветленным духом и маги могли подолгу жить в одиночестве, так было предначертано Дай-мэ-раком, Творцом Вселенной. Первые могли жить в одиночестве годы и даже столетия и одиночество их не тяготило. Но лишь сильное желание вмешиваться в судьбы мира заставляло их возвращаться к своему народу и к людям.
   В одно из своих многочисленных странствий по миру Друг Людей нашел прекрасное место. Зимы там были несуровые, бурно произрастала растительность. Было здесь много лесов и полей, полных дичи, рек и озер, изобилующих рыбой. И возлюбил это место Друг Людей всем сердцем своим. И дал он ему название на родном языке - Арктаида, что на языке людей значило "Страна под Полярной Звездой". Ибо над той землей в ночи светила яркая серебристая звезда, которую люди называли Полярной Звездой.
   Но та прекрасная земля была пустынной. Только дикие звери бродили по ней. И даже малые народы не селились там. Ибо и число людей и малых народов было пока не велико, юн еще был первый сотворенный мир.
   Задумал тогда Друг Людей собрать несколько племен, объединить их и повести в Арктаиду и населить ими те прекрасные, пока пустынные места. Но прежде решил он посоветоваться со своими соплеменниками. Не всем пришелся по душе замысел Друга Людей, настоящее имя которого было Грустно Смотрящий на Звезды.
   Лишь двое его соплеменников поддержали его. Были то прекрасная женщина, Кай-э-Лиа, Танцующая под Ущербной Луной и Маэ-лирик, Уходящий С Рассветом. Они жили как муж и жена и любили друг друга. У Грустно Смотрящего На Звезды не было возлюбленной, ибо судьбы мира заботили его больше, не познал он еще тогда ни большой любви, ни разочарования в ней. С радостью принял он помощь двух своих соплеменников, и решили они готовить исход племен.
   Каждый из троих бессмертных пошел к избранному им племени. Долго они говорили у костров вождей, и сомневались люди, идти им или нет. Ведь в те времена бессмертных люди не боялись, а любили и уважали как старших, но не подчинялись их воле беспрекословно. И красноречие бессмертных победило. Три племени отправились в долгий поход. И шли они в Страну Под Полярной Звездой десять лет. Так говорят легенды Первых, люди же о Арктаиде и вовсе почти забыли...
   Но когда увидели три слившихся племени прекрасные края Арктаиды, возблагодарили они бессмертных и возрадовались необычайно. Но не приносили они благодарственных жертв, ибо все десять лет похода были бессмертные с избранными ими людьми. И так к ним привыкли, что воспринимали их как вождей над своими вождями, но не как богов, творцов их мира.
   В те времена, когда был исход, и потом, когда строились города Арктаиды, и некоторое время после бессмертные и смертные жили бок о бок. А в следующие века, бессмертные если и жили среди людей, то только тайно, скрывая принадлежность к народу Первых, о чем будет рассказано позже.
  
  
   Прошло много времени, прежде чем три племени, слившиеся в один народ, освоились на новой земле. Тяжело им было, потому как непосильным бременем стал для многих десятилетний переход и многие из вышедших из родной земли умерли в пути. Но земля Арктаиды была доброй, гостеприимной землей для смертных.
   Трое бессмертных трудились неустанно. Без отдыха и без жалости к себе. Танцующая Под Ущербной Луной помогала женщинам. Учила их ткать и шить, мастерить домашнюю утварь, ее супруг - Уходящий С Рассветом покровительствовал мужским ремеслам. Он ходил с людьми на охоту и рыбную ловлю, изобретал для них инструменты.
   Друг Людей всячески заботился о людях ученых. Говорят, что высокий книжный язык Арктаиды изобрел именно он. Он подолгу беседовал со сказителями и мудрецами. Рассказывал о небесных светилах и о том, как устроена Вселенная. Еще в древние времена люди Арктаиды знали, что мир кругл и его можно обойти вокруг. Знали они и лекарства от многих болезней, хотя люди Арктаиды редко болели, если только не ранили сами себя на охоте или за ремеслом. В теплом климате редко умирали новорожденные дети.
   Друг Людей покровительствовал и Людям Силы, коих немало было среди смертных Арктаиды. Но не уходили они в одинокое изгнание. Жили они средь соотечественников. Близость бессмертных укрепила дух людей, смягчила их сердца и Люди Силы в Арктаиде не чувствовали себя лишними.
   Со временем увеличившиеся числом потомки трех объединенных племен расселились далеко вглубь материка. Спустя два столетия от конца Исхода деревянные хижины сменили каменные дома и дома из обожженной глины, в которых было тепло и сухо в дождливые арктаидские зимы и прохладно жарким летом.
   Власть же в Арктаиде была единой, и этого хотели люди и бессмертные. В дальнем пути в Арктаиду роды двух вождей пресеклись. И осталась лишь одна ветвь вождей: ветвь племени Лесного Волка, племени самого древнего из трех племен. Потомки вождя этого племени и стали первыми королями Арктаиды.
   Первым королем Арктаиды был Элларх, прозванный Слушающим. Ибо Друг Людей помогал ему во всем и советовал, что доброе может сделать правитель для своего народа и как избежать неправды. Вместе с Другом Людей и с ближайшими своими советниками Элларх написал "Правду короля", первый в истории всего первого сотворенного мира свод законов и уложений. О том, как надо торговать, как разрешать споры, как делить наследство, и многое другое было написано там. И все короли Арктаиды правили по "Правде короля", и считали их люди справедливыми государями. И были счастливы все.
   Не было в Арткаиде ни нищих, ни сказочно богатых. Лишь приближенные к королю имели более просторные дома и привилегии от короля. Но каждый жил здесь своим трудом. Законники разбирали споры между купцами и наследниками, кузнецы ковали подковы и гвозди, гончары делали прекрасную посуду из белой арктаидской глины. Каждый имел свое ремесло, не было тех, кто не трудился в этой стране. И нередко те, кто жил тяжким трудом, был богаче того, кто жил своим умом и ученостью. Плохо жили только ленивые и нерадивые хозяева, которые не берегли свое имущество, ленились и были беспечными. Но таких было немного. Все платили налог в казну короля, и те деньги шли на прокладку дорог, на мощение улиц, на сооружение общественных зданий.
   Самым большим городом Арктаиды была ее столица - Арка, или Город Под Полярной Звездой. В нем находился большой прекрасный дворец короля, где он принимал законников, глав ремесленных и торговых гильдий, где устраивал большие собрания. Дворец тот был великолепен настолько, что никто не мог смотреть на его стены и башни без восхищения. Говорят, сам Уходящий с Рассветом делал чертежи королевского дворца. Но король не жил во дворце, а жил он в небольшом доме, утопающем в пышном саду, что был совсем недалеко от дворца. Дворец принадлежал государству, а дом - королю.
   Это были времена наибольшего рассвета Арктаиды, говорят, что если и плакали тогда люди, то только по умершим. Но и век людей был долог и уходили они из мира не дряхлыми, немощными стариками, а будто бы уснувшими после тяжелого дня, но еще сильными людьми. Уходили они на неведомые пути, и эти пути известны были лишь Творцу Вселенной и более никому. И век людей был тогда до 120 лет.
  
  
   Среди выживших после Исхода трех племен были и жрецы. Но их потомки не воздавали уже хвалу бессмертным, ибо видели их порою чаще, чем своего короля. Законниками сделались многие потомки жрецов трех племен. Некоторые же потомки жрецов стали Людьми Силы.
   Некого было бояться народу Арктаиды, потому как бессмертные жили рядом с ними и во всем наставляли их и им помогали. Но некоторые из потомков жрецов считали, что людям Артаиды нужна вера, нужно кому-то воздавать хвалу и поклонение. Но не нравилось это бессмертным, потому как учили они смертных надеяться только на самих себя и на своих ближних. И не винить в бедах и несчастьях ни бессмертных, ни судьбу, ни даже Бездну, от слуг которой Друг Людей и Люди Силы бдительно стерегли пределы Арктаиды...
   Однажды пришел к Другу Людей потомок верховного жреца племени Черного Вепря, одного из трех племен. Был то человек мудрый и рассудительный. Ремесло его было в знании "Правды короля" и толковании ее. Но все чаще, смотря в голубое, безоблачное небо Арктаиды, он думал о Великом Творце Вселенной, о Дай-мэ-раке, которого даже могучие бессмертные почитали за своего повелителя.
  -- Расскажи мне о Великом Творце, - попросил законник, потомок древних жрецов.
   Долго вели беседу Друг Людей и законник, имя которого была Аллар, что на языке арктаидцев значит Солнечный. Светлые были его волосы, борода, и взгляд его был полон солнца. Друг Людей долго рассказывал о Творце, Дай-мэ-раке, как его звали бессмертные. Он поведал ему и о том, как был создан Первый народ, и о других мирах, в которых хоть и недолго, но бродил Друг Людей, и о Дороге рассказал ему и устрашил его рассказом о Бездне.
  -- Скажи мне, Друг Людей, - начал Аллар. - Если Творец Вселенной создал вас как старший и бессмертный народ, а нас как младший - стареющий и умирающий, то значит ваш народ более любим Творцом Вселенной?
  -- Нет, - Друг Людей улыбнулся, - ты не прав, Аллар. Творец не может создавать одно и то же. В мире не могут быть только леса или только степи. Мир прекрасен тем, что всего в нем вдоволь. Так и Творец создал людей и бессмертных, а бессмертные создали духов, а иные народы, которые остались на вашей родине сами себя создали. Творцу противно однообразие и поэтому замысел его велик, замысел в тысячи разных миров. Есть миры, где совсем все по-другому, чем здесь. Каждому Творец дал свою участь, свою судьбу. Одна не лучше другой, они просто иные.
  -- Но ведь вы не знаете большинства наших болезней и не умираете, тогда как люди покидают этот мир, а тело их обращается в тлен.
  -- Тело лишь одежда для души, а люди уходят на неведомые пути. Может быть, участь их там во много раз лучше участи бессмертных. Думал ли ты когда-нибудь о том, что наше бессмертие со временем будет тяготить нас? Тогда как вы набираетесь здесь знаний и опыта и уходите туда, куда заповедан путь даже Первому народу.
  -- Значит, Творец Вселенной любит нас не меньше, чем вас, Первый народ?
  -- Ты прав.
  -- Я часто смотрел на вершину горы, с чьей плоской вершины так хорошо видна Арка, наша прекрасная столица. Я часто видел в мечтах своих прекрасный храм, в котором можно было бы возносить хвалу Творцу. Но я сомневался, столь же любимы смертные в его замысле, как и ваш народ. Теперь я знаю, что мы столь же любимы им.
  -- Но Творцу не нужны ваши мольбы и молитвы. Лишь как благодарные дети любят заботливого отца и благодарят его, так и вы должны благодарить Творца. Творец не будет карать вас и не будет более милостив за молитвы ваши.
  -- Почему? - спросил Аллар. - Ведь когда благодарный сын воздает честь отцу, отец его любит более, чем сына неблагодарного и нерадивого.
  -- Творец создал Закон, великий Закон, выше "Правды короля", это Закон есть любовь ко всем и воздаяние за любовь. Чем чище человек, тем лучше его жизнь, чем больше он делает добра людям, тем больше от них получает. Закон правит вместо Творца. Ведь король не может рассудить всех торговцев, много дел и без того у нашего короля. Поэтому он написал "Правду короля" и по ней все судятся и считают, кто прав, а кто нет. Так и у Творца Вселенной слишком много забот - недосуг ему смотреть, кто из смертных провинился и как его лучше наказать, то делает Закон. Но Закон беспристрастен ко всем. Его нельзя подкупить, как лживого законника, коего может потом покарать король. Закон лишь орудие, не обладающее своей волей.
   Долго думал над этими словами Друга Людей Аллар, а Друг Людей сидел рядом с ним и смотрел, как солнце опускается за гору с тупой вершиной, где его собеседник хотел построить святилище Творцу Вселенной.
  -- Но я все равно буду строить святилище на горе, чтобы люди знали и помнили их Создателя. Быть может, пройдут века и вы, бессмертные, уйдете к другим народам; быть может, вместо вас придут другие бессмертные; а может, мы останемся сами, одни. Но я хочу, чтобы люди всегда помнили о том, что они равно любимы Творцом и жребий их не хуже, чем жребий бессмертных.
   И был построен храм на плоской вершине горы, как и хотел Аллар, и стал он верховным жрецом Творца Вселенной. Многие принимали участие в великой затее по строительству храма. Много перед королем и людьми говорил Аллар, и речи его вошли во многие книги арктаидцев.
   Прекрасно было святилище Творца Вселенной, удивительные картины покрывали стены храма внутри и снаружи. Говорят, Уходящий С Рассветом и его ученики работали над украшением храма. Но не только как место благодарности и преклонения использовали люди святилище на вершине горы. Друг Людей научил мудрецов Арки наблюдать оттуда за небесными светилами, и тогда календарь Арктаиды был во многом изменен и усовершенствован и по-новому стали считать годы, от строительства храма. А время это было пятнадцатого короля Арктаиды, имя которого было Элларх XV .
  
  
   Первые чувствуют время иначе, нежели смертные. Смена нескольких поколений людей для них, будто бы несколько лет для человека. В те времена, когда Арктаида еще не ушла подо льды, они нередко навещали друзей из числа смертных, но те не узнавали их. Ибо думали бессмертные, что навещают старых друзей, но лишь схожие черты давно умерших смертных видели в их потомках.
   Но не горевали они о смертных до того времени, пока не познали они боль и разочарование, тем самым приблизившись к понимаю сущности пути людей. Было это намного позже, чем последний человек ушел из погибающей Арктаиды.
   В год 1245 от строительства Храма жители Арктаиды впервые почувствовали, как начал меняться климат в их родной земле. Дожди стали чаще проливаться на землю. Зимы становились холоднее и гораздо длинней, чем раньше. Спрашивали они у бессмертных: что происходит с их страной? Но бессмертные молчали до времени. Они уже знали, что мир меняется в неотвратимом круге преобразования. Ибо так было положено изначально Творцом, что мир обновляется.
   В места вечной вьюги приходит теплое лето, а там, где круглый год росла пшеница залегают вечные льды. Мир меняется, и сделать с этим ничего нельзя. Ибо если мир не будет обновлять себя, идти по вечному кругу, то погибнет Душа Мира, а вместе с ней и сам мир. Знали об этом бессмертные, но молчали, ибо боялись до срока тревожить людей. Но уже в умах своих составляли планы, как они будут выводить арктаидцев из их родной земли и где расселят они народ, что превзошел во многом тех, что остались на прежней родине, откуда ушли они много веков назад.
   В год 1250, когда всем уже было ясно, что великий холод поглотит прекрасную Арктаиду, скует ее льдами и не будет здесь места ни для садов, ни для полей, в этот год говорили бессмертные с людьми и наказали им собираться в путь и идти обратно, туда, где была их изначальная родина.
   Опечалились тогда арктаидцы, потому как только в смутных сказаниях помнили они те места, откуда были родом их далекие предки. И не знали они иной земли, чем прекрасная Арктаида. Более всех же был опечален Друг Людей. Потому как возлюбил он этот народ и эту землю всей душой своей и не хотел он, чтобы сковал ее лед и все прекрасное, что построили здесь люди, было сметено неотвратимым ледником.
   И пошел тогда Друг Людей навстречу леднику. Пошел один и, как говорят легенды арктаидцев, столь яростно воспылал в нем дух, что в том месте, где проходил он, загоралась вослед ему трава и огненный шлейф шел за ним. На кончиках его пальцев плясало серебристое пламя. И никто из его учеников и друзей не рискнул пойти за ним, ибо все устрашились. И даже его друг Уходящий С Рассветом не стал отговаривать от того, чтобы идти войной на ледник.
   Много дней после того, как покинул Арку, прекрасную столицу Арктаиды, Друг Людей, в той стороне, откуда шел ледник, полыхали молнии. Но на десятый день все стихло. И такая тишина объяла мир, что даже птицы не пели целых десять дней. И люди устрашились и многие думали, что погиб Друг Людей. Ведь людям было неведомо, что не знают смерти бессмертные Первого поколения и если их тело погибает, они уходят за грань мира и возвращаются снова, но возвращаются другими. Таков Закон Творца. Ибо нельзя пройти через смерть и быть уже прежним.
   На пятнадцатый день от ухода Друга Людей к леднику, Уходящий С Рассветом отправился вслед за ним ибо обещал он людям, что узнает все о Друге Людей. И когда Уходящий С Рассветом подошел к леднику, он увидел Друга Людей, вмерзшего в ледяную глыбу. И понял Уходящий С Рассветом великую истину, истину, что Первым была Законом больше, чем что-либо другое во Вселенной.
   Бессмертные могут многое. Им по силам изменять русла рек и двигать горы, они могут вызывать дождь и сотрясать силой мысли землю. Лишь одно им не по силам: изменить Закон Творца. А ледник, что шел на Арктаиду, был его частью, частью вечного движения мира. И Друг Людей, осознав это, пожелал остаться вмерзшим в ледник. Между жизнью и смертью. Вмерзшим в ледяную глыбу он застыл на века и хотел оставаться в этом сне, где ему вечно будет сниться Арктаида. Так думал Уходящий С Рассветом, смотря на своего друга, скованного льдом.
  -- Не ищи живого среди мертвых. Не ищи бодрствующего среди спящих, - услышал он незнакомый голос позади себя.
   Обернувшись, он увидел незнакомого бессмертного, в чертах которого было нечто такое, что заставило его содрогнуться. Он был похож и не похож на Друга Людей. И понял Уходящий С Рассветом, как меняет бессмертных смерть. И смотря в глаза своего соплеменника, понял он, каково это - умирать, и какова боль перерождения за гранью мира.
  -- Это не так страшно, как ты думаешь, - возрожденный бессмертный улыбнулся своему другу. - Рано или поздно каждый из нас пройдет через это и тогда, может быть, мы будем понимать людей гораздо лучше.
  -- Может быть... - задумчиво проговорил Уходящий С Рассветом, глядя то на возродившегося друга, то на его тело, вмерзшее в лед.
  
  -- Ты вернешься в Арку? - спросил он у Друга Людей после долго молчания.
  -- Нет, я ухожу из этого мира. Мне кажется, что я сделал все, что мог, для него, и я чувствую, как меня зовет Дорога.
  -- А мы поведем людей из Арктаиды на юг. Это будет непросто. Ты помнишь, какими силами нам обошелся Исход сюда?
  -- Помню, - Друг Людей печально улыбнулся. - Пока наши силы еще не дают холоду в полной мере хозяйничать над обитаемыми землями Арктаиды. Ледник не остановить, как не остановить время. Я это понял. Я понял, как мы все-таки слабы. Слабы перед бесконечным движением Вселенной.
  -- Мы ничто перед Творцом. - Уходящий С Рассветом вздохнул и присел на промерзшую Землю.
  -- Ты не прав, - возразил Друг Людей. - Не уничижай себя. Не уподобляйся смертным, что бьются головой о каменные плиты, устилающие пол храма. Не уподобляйся им. Мы не можем нарушить Закон, мы не можем обойти Закон. В этом ты прав. Но нам по силам понять Закон, полностью осознать всю его суть.
  -- Зачем? - устало спросил Уходящий С Рассветом.
  -- Чтобы когда-нибудь создать свой.... Свой Закон.
  -- Я всегда считал, что Легенда о Подмастерье - это вымысел... - начал Уходящий С Рассветом. - Теперь же я понял, кто ты. Не бойся, я никому не открою твою тайну.
  -- Тебе никто и не поверит. Да и я сам слишком часто стал забывать, что я не был сотворен Первым, но был принят в племя.
  -- Иди. - Уходящий С Рассветом положил руку на плечо друга. - Ищи свой путь и когда-нибудь ты создашь такой Закон, в котором не будет места неотвратимости, которая будет отнимать дома у смертных, наших младших братьев.
  -- Я еще долго буду идти своим путем, и этот мир успеет тысячу раз состариться и вновь обновить себя. Но я уже знаю, что нельзя создать Закон, в котором бы не было боли, потому что если смертные не будут что-то терять, не будут плакать, они перестанут творить, и тогда бытие потеряет смысл. Ибо если люди разучатся творить, Бездна победит, - сказав это, Друг Людей повернулся спиной к Уходящему С Рассветом и медленно побрел прочь.
  
   Последние люди покинули Артаиду спустя десять месяцев после того, как Друг Людей ушел сражаться с ледником. Никто его больше не видел в изначальном мире, но говорят, что он возвращался туда и незримо и не узнано бродил среди людей в те времена, когда люди уже научились строить дома до небес, а иные народы исчезли с лица изначального мира.
   Люди уходили из Арктаиды со слезами на глазах, ибо ничего не было страшнее для них, чем покидать родные дома и видеть, как на них надвигаются льды. И все, что было создано их руками, будет навсегда погребено под слоем льда. Последними, кто ушел из Арктаиды, были Уходящий С Рассветом и Верховный жрец Творца, который был дальним потомком того, кто некогда строил Храм.
   И когда Уходящий С Рассветом и жрец так далеко отошли от города, что храм на плоской вершине горы стал едва виден на горизонте, жрец обернулся и застыл, будто бы сам превратился в ледяную глыбу. Долго он стоял и смотрел на далекую вершину горы и на Храм, а затем упал замертво, ибо сердце его не выдержало разлуки с родиной. И Уходящий С Рассветом ушел один, предоставив льдам погребение тела последнего жреца Арки.
  
  
   Глава 11. Повешенный и распятый
  
   Кабинет электрошоковой терапии находился на втором этаже. Это была та часть реанимационного отделения, где лежали самые тяжелые больные. Проходя мимо палат, Олег заглянул в одну из них и увидел, что она раза в три больше обычной и вмещает шесть кроватей. Это выглядело вполне логичным, поскольку за подобными больными нужен был постоянный присмотр и когда все они были собраны вместе, это во многом облегчало работу медперсонала.
   Врач реаниматолог был не просто толстым, а очень толстым. Он с трудом передвигал свои неподъемные ноги и на его огромном лице постоянно выступал пот. Олег искренне ему посочувствовал. Его полнота говорила не о чревоугодии, а о банальном нарушении обмена веществ. Еще у этого врача были очень маленькие глаза. Или просто в сравнении с толстым одутловатым лицом они казались маленькими? Олегу было трудно судить. Но врач не вызывал отвращения. Скорее наоборот, его массивная фигура внушала спокойствие, надежность. Такой уж точно свое дело знает и если что-то пойдет не так, то он обязательно вытащит тебя. Если что-то пойдет не так.... А что может пойти не так?
   Ни огромная комната, напичканная техникой, ни суетящийся медперсонал, никто и ничто не вызывало у Олега страха. По-настоящему он испугался только тогда, когда с помощью матерчатых жгутов его распяли на неправдоподобно огромной кровати. Столом это место язык не поворачивался назвать, потому что спина чувствовала упругий ортопедический матрас. Почувствовав волнение Олега, толстый врач попытался улыбнуться, хотя видно было, что улыбка ему дается с большой натугой. Есть просто такие неулыбчивые люди. Олег знал, что нередко они гораздо добрее и милосерднее тех, кто постоянно носит будто нарисованную лицемерную улыбку.
  -- Во время электрошока могут быть конвульсии, поэтому и привязываем, чтобы вы сами себя случайно не поранили.
  -- Я уже понял, - Олег тоже улыбнулся.
  -- Вы не бойтесь, больно не будет. Процедура абсолютно безболезненная. Когда придете на свой этаж, можете даже поесть и очень рекомендую поспать.
   Олег почувствовал укол входящей в вену иглы. Скованный по рукам и ногам, он лишь мог догадываться, что на самом деле с ним делают. Только грузная фигура врача маячила перед ним, не давая почувствовать, что он остался один на один со страшной бездушной машиной, которая пропустит разряд тока через его мозг.
   Олег только слышал, как перебрасывается короткими, словно команды, фразами медперсонал.
  -- Атропин!
  -- Есть!
  -- Вводите.
   Прошло еще каких-то несколько минут, после чего Олег почувствовал, как река Хронос, по которой он плыл, которая текла вокруг и струилась внутри него, замерла, сделалась каменной. И он почувствовал, что снова возвращается в те далекие времена, когда ходил в бессмертном теле и ему не снились обычные сны, только падение, бесконечное падение в черный колодец и больше ничего.
   Падение закончилось. Он висел на дереве, привязанный теми самыми полотняными жгутами. А левое плечо в том самом месте, куда его ранил Посланник Абстрактного зла, было проткнуто копьем. Ствол дерева был настолько широк, что взгляд Олега не мог уловить, где он кончается. Он висел где-то ближе к кроне, поскольку отчетливо слышал, как вверху, над головой шумит листва. И некие странные, огромные существа будто бы двигаются между ветвей кроны. Тут же в памяти Олега возникли строчки:
  
   Знаю, висел я
   в ветвях на ветру
   девять долгих ночей,
   пронзенный копьем,
   посвященный Одину,
   в жертву себе же,
   на дереве том,
   что корни сокрыты
   в недрах неведомых.
  
   Никто не питал,
   никто не поил меня,
   взирал я на землю,
   поднял я руны,
   стеная их поднял -
   и с дерева рухнул.
  
   Конечно же, что может еще родить мозг, через который пропускают разряды тока? Да все что угодно. Мировое древо, Иггдраисиль, чью листву пожирают олени, чьи корни грызет дракон и чей насквозь прогнивший ствол соединяет девять миров. Девять? Листва шелестела и где-то там в невообразимом низу был мир или миры. И что там вообще было? И боль, проходящая через копье в мировое древо. С каждой минутой это боль становилась все сильнее, все невыносимее, и Олег почувствовал, как теряет сознание. Стоп! Он и так уже без сознания.
   Его взгляд помутнел, невообразимая синь, простирающаяся вокруг ствола, превратилась в мутную серую мглу, почти такую же, как та, через которую он шел, отковав Меч Бездны. И неожиданно все кончилось. Боль ушла, будто из плеча вынули копье. Но он, повешенный, пронзенный и распятый, продолжал висеть на мировом ясене, отчетливо осознавая, что на самом деле он распят на больничном столе. И тогда в этой необозримой, непередаваемой ясной, какой-то немыслимой страшной вспышке прозрения перед ним в туманной липкой мгле яркими алыми, сверкающими письменами стали проступать символы языка Первых.
  
   У первого бессмертного народа был странный язык. Здесь не было ни слов, ни предложений. Только созвучия. Эти созвучия напрямую действовали на подсознание слушающего, и перед его мысленным взором вставала соответствующая картина. Были в языке и устойчивые созвучия, в основном играющие роль ритуальных фраз или остроумных пословиц. Однако как таковых в языке никаких правил не было. Так говорит с ветвями ветер, так море облизывает скалы, так дождь стучит по черепичной крыше. На этом языке клялись в любви и верности, заключали союзы, вершащие судьбы миров, но этот язык был практически бесполезен для бытовых разговоров.
   Письменность же языка первых была в чем-то схожа с использованием не слов, но созвучий, напрямую воздействующих на подсознание. Но вместо звуков использовались символы, ни один из которых не был похож на другой. Перед смотрящим на эти символы бессмертным мгновенно вставали соответствующие картины и слышались созвучия языка первых. Как ни один набор созвучий не был похож на другой, так ни один знак при небольшом внешнем сходстве не был похож на другой. На бумаге знаки обычно рисовались одинаковой длины и ширины с равными отступами сверху и снизу. Читались же знаки, как и европейские письмена, слева направо по горизонтали.
  
   Всего их было двенадцать, как некогда скандинавских рун, увиденных Одином, который оказался в том же незавидном положении. Один сам себя принес в жертву, тогда как Олег не испытывал ни малейшего желания висеть на огромном стволе, являвшимся по сути порождением мозга, через который пропускали ток.
   Олег облизнул слипшиеся губы и начал медленно читать: "Ин лайа эшь кэлья дел-а раймэ хаш эллла. Найра рай-а-ма кэлья илла. Хэшь нэлла ри лайа алла да рима. Ил раймэ". Для первого эти речи, состоявшие в основном из устойчивых созвучий, значили очень многое. Если их перевести на любой из смертных языков, фраза эта покажется простой и банальной: "Когда кольцо дороги, замкнувшееся на тебе, разорвешь ты, то обретешь свой собственный путь, где никто не указ, где ты будешь хозяин себе".
   Перед мысленным взором Олега встала странная и зловещая для любого бессмертного первого поколения картина: вечная и незыблемая Дорога, по которой Первые ходили из мира в мир, не уходила за горизонт, а обрывалась в пропасть. И в этой пропасти светили какие-то другие, совсем чужие звезды. Для Первых, чья культура и предания во многом были связаны с культом вечной и незыблемой Дороги, это было равносильно тому воздействию, какое оказали картины художников-авангардистов на тех, кто не привык видеть смешение живого и неживого, мужского и женского. Впрочем ни апокалиптичного Босха, ни зловещего Дали этот образ дороги, обрывающейся в пропасть ничуть бы не испугал, потому что они просто не поняли бы его истинного смысла.
  -- Эл кайал нирра ла элла! - одними губами прошептал Олег. - Чтобы дальше следовать, крылья должны отрасти у меня!
  
   И едва он сказал это, как нечто огромное и страшное пробежало мимо него по стволу. Это была белка размером как минимум с дом, которой не было никакого дела до тех несчастных, периодически висевших на дереве, в дупле которого был ее дом. Однако, каждый раз пробегая по стволу сверху вниз, белка всеми силами старалась не задеть их.
   Звуки когтей, цепляющихся за кору дерева, почти молниеносно переросли в звуки кабинета электрошоковой терапии. Вместо гигантской белки над Олегом склонилось одутловатое лицо врача.
  -- Все нормально?
   Олег молча кивнул.
  -- Я ничего не кричал? Не говорил?
  -- А что, должны были? - Врач улыбнулся. - Вам дали очень сильный наркоз. Вы ничего не должно были ни видеть, ни чувствовать. Обычно пациенты спрашивают, когда начнется процедура. Я им говорю, мол, все, до следующего раза отмучился.
  -- Странно. У меня четкое ощущение того, что прошло какое-то время.
  -- Полчаса, если быть точным. У всех по-разному. Психика отдельно взятого человека - вещь уникальная. Тем более и процедура-то непростая.
  -- Да, конечно, - рассеянно проговорил Олег. - Все хорошо.
   Он сел на кровати и начал растирать затекшие запястья. На животе остались следы от датчиков-присосок, которые фиксировали малейшие изменения в организме Олега. За последние несколько десятилетий психиатрия шагнула очень далеко, правда за это время человечество успело обзавестись новыми страхами и фобиями, для некоторых из которых ученые еще не успели придумать названия. На смену проказе и чуме, пришел ВИЧ, словно бы в который раз назойливо повторяя невесть что возомнившим о себе людям: знай свое место, человече, знай свое место!
  
   Олег сидел за пустым столом и с аппетитом поедал еще не успевшую остыть кашу. Заботливая санитарка принесла чай и хлеб с маслом. Вообще обслуживающий персонал здесь был необыкновенно добрым. То ли сказывался тот фактор, что здесь лечились за деньги, то ли пациенты были людьми в общем-то неплохими и не вызывали отвращения.
   Холл был пуст. Кому-то из пациентов делали капельницу, кто-то просто сидел в своей палате и переваривал завтрак. Покончив с кашей, Олег хотел уже встать и идти к себе в палату, но, увидев, что в холл вошла Катя, остался сидеть за столом.
   Невысокого роста, худенькая девушка в своей неизменной красной майке рассеяно бродила по холлу и разглядывала картины. Картин на стенах коридора и холла было всего лишь пять или шесть. Отличительной особенностью всех картин было то, что ни на одной из них не было изображений людей.
   Вспоминая впоследствии свое пребывание в "Реанимационном отделении", Олег как ни старался, не мог воссоздать в памяти ни одного сюжета ни одной из картин, кроме разве что двух. На одной из них, стилизованной под компьютерную графику, или действительно нарисованной с помощью ЭВМ, был изображен морской пирс. Море было каким-то неестественно спокойным, густым словно кисель. Такой обычно рисуют воду в компьютерных играх. Было в этом пейзаже что-то скандинавское. Даже трудно сказать, что именно. То ли узоры на поручнях пирса, то ли что-то еще.
   Олег никогда бы не вспомнил об этой репродукции, если бы однажды, много лет спустя, не наткнулся на эту картину в разделе сувениров в одном большом супермаркете. Он долго вглядывался в неестественное море, в пирс, в небо того же неестественного цвета, что и море, а затем он вспомнил, где и когда видел эту картину. И надо сказать, что воспоминания эти не причинили Олегу особой душевной боли. Это просто было частью пути и больше ничем.
   Вторая же картина врезалась в память Олега гораздо прочнее, чем игрушечный пирс и игрушечное море. Нередко, смотря на сцену распятия Иисуса Христа на Голгофе, он вспоминал эту картину. Ассоциативная память штука странная и еще не до конца изученная, что бы ни говорили об этом ученые. И если один человек пройдет мимо картины или даже простенькой репродукции и в его памяти не всплывет абсолютно ничего, то у другого при определенных обстоятельствах ею можно вызвать серьезное расстройство психики.
   Именно такому расстройству и стал свидетелем Олег. Девушка долго бродила по холлу, не обращая на Олега совершенно никакого внимания. Дальнейшие события стали разворачиваться так стремительно, что Олег сначала даже не понял, что в действительности случилось с Катей. Она неожиданно остановилась у одной из картин, задрала голову, будто картина висела значительно выше, чем на самом деле, и тут же бухнулась перед ней на колени.
   Олег тут же вскочил с места, решив, что у девушки просто-напросто закружилась голова. Но как выяснилось впоследствии, голова у нее не кружилась, а, выражаясь языком современной молодежи, у Кати "напрочь сорвало башню". Она начала плакать и кричать, биться головой о пол и умолять о чем-то кого-то невидимого.
   Когда Олег очутился рядом с девушкой, истерика достигла своей кульминации. Почувствовав, что кто-то стоит за ее спиной, Катя тут же прекратила плакать. Она чуть привстала, полуобернулась и, встретив удивленный взгляд Олега, начала яростно махать руками и кричать: "Уйди, Князь тьмы! Что еще тебе от меня надо? Ты уже получил мою душу. Это не бедный философ Иешуа должен был висеть на кресте, а я. Я!!! Понимаешь ты, Воланд? Ты и Мастера толкнул в эту пропасть. Ты, лично знакомый с Понтием Пилатом, - лицо Кати озарила недобрая усмешка, - может, еще расскажешь мне, о чем ты там беседовал за ужином с Кантом? А?"
   Катя распалялась все больше и больше, и Олег сначала никак не мог понять, к чему этот фарс на тему романа Булгакова, в котором присутствовал еще и Иуда Искариот, но, подняв голову, он наконец-то понял причину нервного срыва девушки. На стене висела довольно простенькая репродукция, на которой было изображено три мака: два черных и один красный. Головки двух черных цветков были направлены в противоположные стороны, центральный, ярко-красный мак стоял прямо. "Конечно же, это Голгофа!" Олег поежился и отступил на шаг назад. В его памяти были еще живы картины умопомрачения его соплеменников. Но этой девушке могли помочь только врачи, бессмертные здесь были бессильны. Она действительно была тяжело больна, и картина, а также воспоминания о прочитанной книге лишь спровоцировали приступ.
  -- Уйдите, Олег! - он обернулся и увидел медсестру, а также заведующего отделением.
  -- Ей можно помочь? - только смог рассеянно спросить Олег.
  -- Да, конечно, Олег, идите к себе в палату, - деловито сказала медсестра, заведующий же внимательно смотрел на пациентку и не говорил ни слова.
   Катя наконец-то обратила внимание на врача и медсестру. Секунду она соображала, пытаясь дать роль в своей игре новым персонажам. Затем она окончательно встала на ноги, нахмурилась и сказала: "Привет тебе, Прокуратор Иудеи. Ой, прости, Игемон".
  -- Катя! Пойдем, я тебе укольчик сделаю! - начала ее уговаривать медсестра. - Тебе сразу станет легче. Пойдем?
  -- Ты и мою голову хочешь, Саломея?
   "Саломеи у Булгакова тоже не было", - поморщившись подумал Олег.
  -- Олег, уйдите, вы нам мешаете, - не выдержав, сказал завотделением.
  -- Изыди, Воланд! - передразнила его Катя.
   Виктор Владимирович и бровью не повел. В этот момент на сцене, а вернее в отделении незаметно появилась старшая медсестра Наталья. Лицо у нее как обычно было похоже на маску. Не особо скрываясь, она подошла к Кате, обняла ее за плечи. К ней тут же подскочила медсестра-Соломея и они, стараясь причинять девушке как можно меньше боли, сделали ей укол. Глаза Кати на мгновение приобрели осмысленное выражение, а затем она обмякла на руках двух медсестер. Завотделением только вздохнул. Олегу на секунду показалось, что страдания девушки причиняют и ему самому довольно ощутимую душевную боль.
   Олег тут же вспомнил, что его уже несколько раз настоятельно просили уйти, и тут же пошел к себе в палату. Остаться его побудило не столько простое житейское любопытство, сколько завораживающая притягательность всего этого фантасмагорического фарса.
   Сцена у картины была последним ярким воспоминанием этого дня. Дальнейшее, как и предупреждал Серега, смазалось в какую-то смутную туманную картину. Кажется, к нему приходила Наталья Эдуардовна, спрашивала, как прошел первый сеанс ЭШТ, затем Паша и Марк пытались вызнать у него подробности происходившего в холле спектакля. Но Олег был немногословен. Понимая его состояние после первой процедуры, врач и товарищи по несчастью довольно быстро оставили его в покое. Олег помнил только, что в этот день еще очень много писал, но впоследствии так и не смог выяснить, какие именно отрывки его странной рукописи были написаны после первого сеанса электрошока.
   В эту ночь Олегу приснился странный сон. Впрочем, еще до болезни Олегу периодически снились странные, непонятные сны. К сожалению или к счастью, судьба не наделила бессмертных возможностью хотя бы во сне лицезреть сцены из своих прошлых жизней. Лишь очень редко кому-то из них удавалось увидеть какую-то яркую картинку из далекого прошлого.
   Олег знал, что на Земле периодически рождаются самые обычные люди, которые уже успели побывать за порогом смерти, но по каким-то странным причинам им было дано право родиться еще раз и в этом пусть ненамного, но все-таки приблизиться к настоящим бессмертным. Их души были подобны хорошо выскобленному листу пергамента, на который заново можно было наносить письмена. На своем языке Первые называли их "альхари", те, кто возвращается. Обычно подобные люди щедро наделялись Силой и во сне нередко видели то, что было начисто стерто из их памяти. Многие из них становились художниками и писателями, черпая вдохновенье из снов. В этом заключался парадокс жизни людей и бессмертных. Одни видели во сне то, что другие помнили, и наоборот.
   Олегу же после столь странного и насыщенного дня, в котором он успел повисеть на мировом ясене Иггдрасиль, а также стать свидетелем странного спектакля, носившего характер совершенно безумного апокрифа по мотивам Евангелия и романа Булгакова, приснилось и вовсе нечто немыслимое и богохульное.
   В липкой туманной мгле рос все тот же мировой ясень, на котором был повешен уже не Олег, а самый настоящий одноглазый скандинавский бог войны и поэзии, носящий пятьдесят четыре прозвища. А рядом с ним во все той же туманной мгле висел крест, на котором было распят не Иешуа, а Иисус Христос. Почему это был не Иешуа, а Христос, Олег не знал. Просто как бы сам сон подсказывал ему, что это тот самый Галилеянин, а не придуманный литературный персонаж.
   Повешенный и распятый долго смотрели друг на друга. Оба они добровольно пошли на смерть. Только Один сделал это ради того, чтобы лично для себя получить тайные знания рун, а Иисус для того, чтобы дать жизнь вечную всем людям. В этом была величайшая разница между язычеством и христианством, повешенным и распятым.
   Иисус и Один долго смотрели друг на друга. Из пробитых гвоздями запястий Иисуса и из пробитого плеча Одина струилась кровь. Оба молчали. Наконец Один разлепил запекшиеся губы, поднял голову, пристально посмотрел в глаза Христа и сказал: "Помяни меня в царствии своем!" Что ему ответил Спаситель мира, Олег так и не узнал, потому что сквозь сон прорвались звуки больницы и настойчивый голос закричал: "На завтрак! Поднимаемся на завтрак!"
  
  
  
   Интерлюдия III. Палач Господа Бога
  
   Королевство Кастилия. Толедо. Середина лета 1404-го года от Р. Х.
  
   Монашек, изо всех сил стараясь не шуметь, приоткрыл дверь и заглянул в комнату. При этом он даже задержал дыхание, чтобы ни в коем случае не потревожить покой и уединение отца Ионы. Ведь этот худой и щуплый человек нес на себе самый тяжкий и самый страшный из всех крестов, который может возложить на человека Святая Наша Матерь Католическая церковь. Отец Иона ловил и сжигал на костре врагов Христа и истинной веры, более всего ненавидя ведьм и чернокнижников. И получалось у него это получше, чем у других инквизиторов.
  
  -- Ну что? - хриплым голосом спросил отец Марк у монашка. - Что он там делает?
  -- Думает, - словно завороженный, ответил монашек. - Думает, его святейшество.
  -- Думает... Думает... - покатал на языке слово епископ города Толедо. - А делает- то что?
  -- Сидит, его святейшество, за столом и изволит конец пера гусиного кусать.
  -- Я думаю, стоит его потревожить, раз такое дело... Он сам сказал: "Как только поймаете..." Постучишься сейчас к нему...
  -- А вы, святой отец, чего не желаете самолично-то ему доложить? - спросил монашек, не желавший больше даже смотреть на инквизитора, тем более докладывать ему.
  -- Ты только скажи ему, сын мой. Остальное - не твоя забота, - суровым, не терпящим возражения тоном приказал епископ.
   Монашек пробыл в комнате недолго. Едва зайдя, он тут же выскочил как ошпаренный и сказал: "Святой отец сказал, чтобы готовили положенное в таком случае в городской тюрьме".
   "Значит, будет сам пытать", - подумал отец Марк и с презрением сплюнул прямо на пол.
  
   Это было странное время. Время жестоких сражений и дележа той земли, которая еще не скоро станет единым испанским королевством. Но в это страшное и жестокое время по дорогам южной и западной Европы, везде, где была сильна власть Святого Римского престола, безоружными могли путешествовать скромные, тихие на вид люди в рясах ордена святого Доминика. Кто на осле, а кто и вовсе пешком, босоногие, несшие лишь дорожный мешок со скудным запасом пищи, книгами и рабочими бумагами, они путешествовали из города в город, из селения в селение. И те сильные мира сего, кому они показывали свои подорожные, в ужасе прятали глаза. Инквизиторов боялись все. Море лицемерия и лизоблюдства выливалось на монахов, но последователи святого Доминика редко в полной мере пользовались привилегиями, которые сулила им подорожная.
   Кто-то из них был фанатиком, кто-то считал, что лишь живущий в аскезе может иметь чистую душу, способную разглядеть среди толпы людей ведьму, чернокнижника или еретика. Прочие просто боялись доносов своих же братьев, за этим могло последовать все что угодно: от жестокой епитимьи до заключения в одиночной келье. Орден святого Доминика никогда и никого не прощал, даже своих. Поэтому имя их святого покровителя и внушало всем мирянам такой жуткий страх.
  
   Известие о том, что действующих монастырей нет ни в Толедо, ни в его предместьях, весьма опечалила отца Иону, члена капитула святой инквизиции. А когда он узнал, что монастырь Сан-Хуан-де-лос-Рейес, переделанный некогда в мечеть маврами, а после того как эти земли снова попали в руки христиан по никому неведомой причине и вовсе сделался синагогой, лицо экзекутора сделалось еще более мрачным и задумчивым.
   Толедская знать дрожала перед босоногим инквизитором, но вразумительного ответа дать не могла. Отец Иона, по натуре своей человек незлобивый и не фанатичный, сам нашел достойный ответ. Отдать сие здание рыцарям Калатавры, монахам-воинам, что с истовой верой отвоевывали христианские земли у мавров. Отец Иона даже не догадывался о том, как потирала руки толедская знать, уже представляя себе, как выселение синагоги можно успешно превратить в погром иудеев, хорошенько их при этом пограбив. И сослаться теперь есть на кого, на члена капитула Святой Нашей Матери католической церкви, уважаемого отца Иону.
   Не найдя пристанища в Божьем монастыре, отец Иона соизволил остановиться в доме благочестивого дворянина дона Диего, который всячески выражал счастье по этому поводу, а по сути был напуган, боясь, что его нерадивые слуги сделают что-нибудь не так и тем самым оскорбят святейшего члена Капитула инквизиции.
   Впереди и позади отца Ионы шла очень нехорошая молва. Хотя что можно сказать хорошего о человеке, который отправляет людей на костер? Отец же Иона рыскал по Кастилии и Арагону как гончий пес. Едва приехав на новое место, он тут же отправлялся "прогуляться" по городу и предместьям, как сам он говорил, для молитвенного уединения. А потом практически без ошибок указывал местному духовенству, где и когда будет очередной ведьмовской шабаш, где надобно искать собрания еретиков и так далее и тому подобное.
   Многие считали, что подобно псу, у которого от природы нюх на дикого зверя, так и у отца Ионы был нюх на еретиков и ведьм. И посему получил свое прозвище отец Иона - Пес Господень. Хотя надобно отдать должное святому отцу: большинство мирян сами нередко подозревали в тех, на кого указывал святой отец, ведьм и чертопоклонников.
  
   В этот раз Пес Господень тоже не сплоховал: погулял в окрестностях Толедо, посмотрел, как восходит луна, сверился со своими записями, что таскал в заплечном мешке, и дал точные указания епископу и местной знати, когда и где будет очередной шабаш и когда лучше всего подкараулить колдунов. Надобно сказать, что приезд отца Ионы, о котором в городе судачили все кому ни лень, ничуть не отпугнул ведьмаков, и они имели такую неосторожность шабаш этот все-таки провести. Да где! Не на заброшенной мельнице, не в старых развалинах мавританской крепости, а в рощице почти у самых городских ворот. Там их и повязала городская стража.
  
   Жаровня и пыточные инструменты нашлись в арсенале городской тюрьмы, куда поместили чернокнижников. Откуда в таком мирном городке сыскалось все это "богатство", да еще хорошо смазанное, одному Богу ведомо. Впрочем местный заплечных дел мастер был не так уж плох, хотя самое большее что делал - вешал воришек да сек кнутом прелюбодеек да богохульников. Но с отцом Ионой они быстро нашли общий язык. Благо палач был истово верующим католиком и ходил в церковь через день на второй.
   Пытали и допрашивали в городской тюрьме. Епископ даже не пытался туда сунуться, лишь посылал изредка кого-то из служек -- узнать, не нужна ли его помощь. Но скорее из вежливости, чем из сильного желания вдыхать запах горелого мяса и слушать иступленные вопли и мольбы о пощаде.
   Впрочем, пытать никого и не пришлось. Схваченные были молоды и глупы и, увидев готовые к употреблению инструменты, тут же с потрохами выдали свою предводительницу, надеясь тем самым избежать костра. У тех, кто признавался, что на шабаш попал впервые, а таких было трое, был небольшой, но все-таки шанс получить строгую епитимью, заплатить огромный штраф и остаться в живых. Прочих же ждало пожизненное заключение или костер.
  
   В пыточной уже дымилась жаровня, а заплечных дел мастер, Хосе, слушал напутствия святого отца.
   - Ты, сын мой, ничего не бойся. Будет ведьма тебе или мне угрожать, говорить на неясных языках или нести еще какую бессмыслицу, так ты лучше перекрестись да уши заткни. Господь подсказывает мне, что ко всему прочему она одержима древним и зловредным бесом, который будет говорить ее устами.
  -- А как вводить-то ее, сударь мой, задом, как полагается?
  -- Да как тебе сподручнее, сын мой, так и вводи. - Инквизитор был спокоен и сосредоточен и, казалось, не испытывал ни малейшего удовольствия от мучений своих жертв. Для него это была обычная и привычная работа. - Кто истово верит в Господа нашего Иисуса Христа, - отец Иона осенил себя крестным знамением, - тот знает, что Вседержитель наш всемогущ и дал нам власть над бесовским отродьем, и уверовавший да не убоится, а не убоявшись да спасен будет. Ну, веди нечестивицу. - Отец Иона перекрестил палача и дал ему поцеловать большое серебряное распятие, что всегда возил с собой и с которым никогда не расставался.
  
   Заплечный дел мастер Хосе, чей дед еще вешал воров и убийц при деде нынешнего градоправителя, почтенного дона Радриго, да будет к нему милосерден Господь, не очень уж верил в колдовскую силу чернокнижия и ворожбы.
   Еще его отец говорил ему: "Сынок, это обычные шлюхи, которые уводят порядочных мужей от порядочных женщин. Их счастье - любовь в канаве, их суть - разлучать, а все их шабаши не что иное, как групповой разврат и содомия. Святые отцы не дураки и хотят, чтобы побольше рождалось порядочных детишек, а не ублюдков, в канаве зачатых. Вот и топят их и жгут. И ты, сынок, никогда не покупайся на посулы таких баб. Они сначала ласковы и с ними хорошо как с кружкой доброго вина, но потом будет плохо, как твоему кузену после свадьбы Маргариты, когда он утонул в пруду, напившись как свинья. С ведьмой, сынок мой, Хосе, человек сам уподобляется ей и не нужно ему уже ни сеять, ни жать, ни мастерить обувь, ни горшки лепить. И чахнет он. Ведьма, сынок, - суть баба-разлучница, которой и сам мужик нужен не больше, чем разбитый горшок".
   Хосе свято чтил завет отца, хотя ведьм он отродясь не видал, да и жена ему попалась хорошая, дородная баба, хозяйка добрая, троих ему детишек нарожала. И за ним была как за каменной стеной. Но та ведьма, которую отловили по наущению святого отца Ионы, была правда диво как хороша, хотя по правде сказать, не было в ней чего-то такого, небесно-прекрасного. Прав был покойный папаша, как есть сучка, которой в канаве только охота совокупляться. Хотя при мысли об этом ком к горлу подступал, и крестился заплечных дел мастер Хосе, и легче становилось, уходило дьявольское наважденье. Ну а когда увидел он, как отец Иона допрос ее вел, и вовсе поплохело ему - он уши себе кусками воска заткнул и лишь на жесты отца Ионы отзывался. Так угрожала и пугала ведьма его и святого отца, что кровь в жилах стыла, хоть и прикована она была цепью к кольцу, что в стену вмуровано.
   Дальнейшие разговоры ведьмы, святой водой да крестом усмиренной и вмиг затихшей, Хосе уже не слушал и на ведьму не глядел, смотрел на пламя и в уме представлял образ детей и жены, что помогало ему весьма. А мнение свое о ведьмах он изменил. Видать, правда бесовская сила в них, раз от брызг святой воды кожа волдырями у нее покрываться стала. От святой-то воды, от которой даже хвори некоторые проходят! А что будет, если она гостию проглотит? Небось сразу в пекло падет?
  
  -- Ты же маг, как ты мог променять святое искусство древних на сутану и сжигать своих братьев и сестер? Как ты можешь делать это, познавший смерть? - увещевала отца Иону ведьма.
  -- Я не маг, падшая, - отец Иона печально улыбнулся.
  -- Не лги мне, ведь нас никто не слышит.
  -- А я и не лгу. Я не маг, я смиренный слуга Господень и убивал таких как ты еще тогда, когда Готфрид Бульонский только отвоевал от сарацин святой град Иерусалим. Там тоже для меня хватало работы, везде вашего брата было предостаточно.
   Отпираться было уже бесполезно. Эту ведьму инициировал кто-то из темных бессмертных, и в меру своего ума и дара Силы она знала и понимала многое. В том числе была способна инициировать более слабых людей, наделенных Силой, и привлекать их на сторону тени. Но это было еще полбеды. Свет не воевал с тенью, он играл с ней в Великую игру, где вера тоже была хорошим орудием. Но отправлять всех, кто вольно или невольно служил тени, на костер было бы полным безумием. Тогда пришлось бы сжечь многих благородных донов и даже, чего греха таить, некоторых епископов.
   Ведьмы же были близки к силе Бездны, ибо их женская природа была искажена. К тому же отец Иона, также известный среди своих как Всадник и Зеленоглазый, шел по следам заговора, в котором явно принимали участие слуги Бездны. Ведь кто-то намеренно учил ведьм неправильно пользоваться местами Силы так, что тонкая грань между миром явным и неявным нарушалась и в любой момент здесь могла прорваться Бездна.
   Темные учили своих смертных приспешников приносить человеческие жертвы и тем самым черпать Силу из невинно пролитой крови, учили как пользоваться Силой ночи и мрака, но учить намеренно нарушать хрупкий баланс мест Силы они не могли. Им самим это было невыгодно.
   В этой проклятой Кастилии из-за спора трех религий случилось непонятное и страшное. Места Силы, где должны были строиться храмы, где некогда стояли древние капища, были либо заброшены, либо адепты одной религии намеренно оскверняли их через обряды своей, "единственно правильной веры". А если места оставались пустыми, на них приходили ведьмы и колдуны и черпали Силу неумно и без возмещения, а потом вдруг в соседних лесах объявлялись чудища, ужасные обликом - не то люди, не то звери. Что и говорить - прорыв.
   И как такое объяснить этой дуре, которая нахваталась по верхам знаний, да еще у темных? Как ее заставить понять все так, как дОлжно понимать? Почему, как и в каком порядке строятся храмы, где и как помещаются святые артефакты и от чего на самом деле они хранят простых, не владеющих Силой людей. Да, от слуг тени они тоже неплохо хранят, их тоже следует ставить на место периодически. Но хранят они еще и от сил Вечной Ночи, которая только и делает, что ищет лазейку в мир живых. Отец Иона почувствовал, что отвлекся от основной канвы мыслей: надо найти того, кто за всем этим стоит.
  -- Вот что я тебе скажу, смертная ведьма. Слушай и не перебивай. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Только это все... - Отец Иона рассмеялся, чем ввел ведьму в окончательный ступор. После того как она услышала, что ее мучитель имеет опыт общения с нею подобными уже как минимум три века, а может и больше, самоуверенность ее мигом канула. - Племя ваше поганое я буду изничтожать везде, где смогу. Потому как нормальных слов вы не понимаете. И бежать вам отсюда только в земли дальние, да и там есть такие, как я. Спрашиваю тебя честно и по совести, потому как знаю, что учили тебя плохому и учили неправильно. Хочешь пойти на покаяние в монастырь и научиться владеть силой светлой, силой от Бога?
  -- НЕТ! - рявкнула ведьма.
  -- Предлагал лишь для очистки своей совести, знал, что не согласишься. Слишком заманчиво черпать Силу и не отдавать ничего взамен и разрушать все вокруг: и людей, и мир Божий. Тогда повернем в другое русло нашу беседу. Расскажи, кто и когда тебя учил и все, что знаешь об этом, и даже дым на костре от тебя отгонять не будут, быстро умрешь. А будешь упорствовать - у меня есть хороший помощник.
   Ведьма выругалась и попыталась плюнуть в отца Иону. Но святой отец был научен горьким опытом и стоял так, что доплюнуть с места ведьмы до него было нельзя.
  -- Зря, зря, а там бы смогли погасить адское пламя в душе, которую ты почти потеряла. Ведь та Сила не насыщала тебя, а лишь разрушала твою душу. Ты жертва в чужой игре. Спрашиваю второй раз, в виде исключения, из уважения к такой красоте, что нужно будет уродовать. Дал же тебе ее Бог... - Отец Иона не любил лукавить, но тут ничего не поделаешь, не объяснять же ей, что и красота ее от сил, чуждых добру.
   Ведьма сделала новую попытку плюнуть в святого отца. Отец Иона вздохнул и дал знак Хосе, чтобы приступал. Под его четким руководством ведьма расскажет все, и он наконец-то сможет выйти на след Слуги Бездны или какого-то ненормального бессмертного. Жаль, жаль было портить такую красоту, хоть и не от Бога она. Горе только от нее тем, кто не наделен Силой, а кто наделен - тем паче горе.
  
   Отец Иона брел по залитой солнцем пыльной дороге. По бокам виднелись виноградники, щебетали птицы, а в ушах у него до сих пор звенело от предсмертных воплей ведьмы, и запах дыма никак не хотел покинуть ноздри. Он сжег только ее, над остальными смилостивился, наложив епитимью в виде полугодового строгого поста и паломничества в Сантьяго де Компастелло. И в душе был очень рад тому, что на этот раз была всего лишь одна жертва.
   Экзекутор настолько устал от этого разбирательства, от зла, которое должен был вершить, причем сам принимая на себя ответственность за него, а не возлагая на Бога. Так устал, что вместо проповеди после сожжения ведьмы, он лишь перекрестил своим большим серебряным крестом толпу, окропил святой водой из серебряной чаши и громко и отчетливо произнес: "Добрые христиане города Толедо! Не занимайтесь колдовством!" - после этого он бросил многозначительный взгляд на еще не остывшие угли костра и пошел отсыпаться в дом гостеприимного дона Диего. Ведьма рассказала много полезного, и его ждала дальняя дорога, а возможно, что и переход через горы.
  
  
   Глава 12. Популярный психоанализ и не менее популярный метод лечения бессмертных от безумия
  
   Стоило Олегу только проводить взглядом молодого человека, который в будущем, возможно, станет сильным мира сего, как в боковом кармане брюк зазвонил мобильник. Услышав звонок, Олег вздрогнул, потому что в последнее время звонки не предвещали ничего хорошего. Совершенно ничего.
  -- Привет, Всадник! - Олег сразу узнал голос Насти. - Как жизнь?
  -- Нормально. - Олег с облегчением вздохнул, поняв, что это не Собиратель Праха.
  -- Да ну? - Настя усмехнулась. - Все прям у тебя замечательно? Дело Света и все такое?
  -- Ну, да. - Олег инстинктивно пожал плечами, зная, что его собеседница все равно этого не видит.
  -- Соболезную тебе, ведь воин и поэт были твоими друзьями, - неожиданно спокойным и ровным голосом сказала Настя.
   Олег вздрогнул, но тут же ответил:
  -- Пусть мертвые оплакивают своих мертвецов. Я бы лучше выпил не на их поминках, а на годовщине их очередного дня рождения.
  -- Ты оптимист, Всадник!
  -- Иначе нельзя. И прекрати меня называть этим прозвищем, у меня есть имя.
  -- Твоего истинного я не знаю, а имя Ольгерт не очень-то подходит тебе. Или ты впрямь Вещий Олег?
  -- Настя, ты что-то хотела? К чему снова твои шутки и подколки?
  -- Да вот я тут сижу у одного нашего и тихо фигею.
  -- Опять?
  -- Да.
  -- Кем он стал на этот раз?
  -- Не поверишь!
  -- Я почти во все верю. Главное, я в себя верю.
  -- Не грузи. Короче, сижу я сейчас с Зигмундом Фрейдом, на которого собирается подать в суд его работодатель.
   Олег аж присвистнул:
  -- Помощь нужна?
  -- Нужна? Конечно, нужна, затем тебе и звоню.
  -- Приехать?
  -- Приезжай, - и Настя быстро начала тараторить адрес.
  -- Пришли лучше СМС-кой. Что? Какое говоришь метро? Тульская? Через час буду.
   Олег повесил трубку и осмотрелся по сторонам. На противоположной стороне улицы стоял молодой человек в наушниках и курил. Это был не его наблюдатель. И Олег стал инстинктивно осматриваться по сторонам, ища другого бессмертного. Но вспомнив бойню в электричке, тут же прекратил искать соплеменника. Ему просто сменили наблюдателя. Ведь те, кто был тенью бессмертных, нередко гибли вместе с ними, только, в отличие от соплеменников Олега, шанса начать все сначала у них уже не было.
   Какая-то неведомая сила потянула Олега к памятнику Пушкина, который он ненавидел всем сердцем, так же, как и первый московский Макдональдс. Почему? Олег сам не мог ответить на этот вопрос.
   К Москве у него было неоднозначное отношение. Он любил и ненавидел ее так, как можно любить и ненавидеть женщину, жизнь с которой уже стала невыносимой, а жизнь без нее грозит той же невыносимостью. Олег чувствовал, что грядет расставание с этим городом. Его убьют. Его убьют так же, как Волка, как Байрона, или он откроет книгу и станет Сиддхартхой, Воландом, Великим Гэтсби, Ведьмаком, Волшебником Земноморья?! Он не знал этого, да и не хотел загадывать на будущее. Ведь будущего и прошлого для него не существовало.
  
   Около памятника толпились протестующие. По виду старые хиппи. С длинными хаерами, с лицам, изборожденными морщинами и нездоровым образом жизни. Они разворачивали какой-то плакат, цветастый и яркий, как и вся их культура. Там было что-то про... Олег остановился. Про убийства в электричке. И тут с двух сторон их стали сжимать тиски. Со стороны Макдоналдса шла Стая - не та самая, другая, Олег почувствовал это сразу, но тоже ведомая Изначальной Тьмой, - а с другой, откуда шел Олег, надвигалась милиция. Что ж, интернет позволяет держать в курсе ближайших событий все заинтересованные лица.
   Олег чувствовал, как мышеловка захлопывается. Несколько быстрых взглядов позволили ему, словно перед сражением, оценить обстановку и просчитать с очень высокой долей вероятности все то, что случится меньше, чем через минуту. Стая успеет раньше. И он будет первым, кого они достанут. Скольких успел положить лорд Байрон? Троих?
   Олег даже не стал делать вид, что спасается бегством. Он бежал. И Стая кинулась за ним. Молча, быстро, стремительно. Без улюлюканья.
  
   ...И он увидел их. Врагов Света, страшную стаю тьмы, которая захлестнула третий Рим. Он знал, он всегда знал это. Стая принимает разные обличья. Тогда, в восемьдесят шестом, когда "на гоголях" их избивали менты, он тоже знал: это Стая, это вечное зло, какое-то страшное, непостижимое для нормального человека.
   Он видел, он всегда видел то, что не могли видеть другие люди даже под травкой, даже под гашиком не могли видеть. А он видел и поэтому никогда не торчал, разве что редко пил вино. И он любил рисовать, очень любил рисовать то, что не умели видеть другие. И он знал, что он человек, он странный человек, который, возможно, уже совершает не первый виток по кругу Сансары, и этот новый виток приближает его к просветлению.
   И когда он увидел, что вместо какого-то странного хиппана, подошедшего к их манифестации, появился огромный красивый белый пес в серебристом ошейнике, он понял: вот он, шанс пойти на очередной виток, но уже с повышением.
   Откуда ты, белый прекрасный пес? Лежал ли ты у ног Вишну, бежал ли ты рядом с ногой Рамы по непроходимым джунглям или ты лизал в почтении и подобострастии нежные руки Лакшми? Может, ты и есть тот, просветленный, о котором говорил один безумный, которого тоже, кстати, убили не так давно в переулке около Старого Арбата. Может, ты и есть последнее воплощение Будды, пришедшего спасти Новую Лхасу?
   Так думал сорокатрехлетний, официально нигде не работающий, свободный человек свободной профессии - ловец мига на бумаге. Так он думал в последние две минуты своей жизни, отдавая свою единственную жизнь взамен одной из жизней Белого пса, за которым гналась стая бешеных шакалов с красными глазами.
   Он видел не так как все, он и среди своих был странным. Как сказали бы бессмертные, просто светлый смертный, наделенный Силой.. Но если бы о его последнем поступке узнали соплеменники Олега, они бы по достоинству оценили: как и каким тоном крикнул художник вослед Стае, что вложил в свой голос? Стая развернула свой стремительный бег на него, отстав от Белого Пса. Что крикнул он Стае? Он и сам не понимал. А Белый Пес тем временем, легко увернувшись от зубов почти догнавшего его шакала, нырнул в подземку.
  
   Олег почти не слышал грохота проносящегося по туннелю поезда. Страшно ему не было, было странно. Очень, очень странно. Он не испытывал страха, и это не было для него новым ощущением. Те, кто перешагивал порог смерти и возвращался, редко боялись боли, потому что слишком хорошо знали, что бояться её бессмысленно. Не было даже страха перед стаей, которой, надо быть честным перед собой, он все-таки тогда испугался в электричке. Но сейчас страха не было.
   Он ясно видел, как кулак проходит в сантиметре от его плеча, как он уворачивается от другого такого же кулака, как ныряет вбок, и как некая слабая искорка светлой Силы по странной и непонятной причине взяла удар на себя.
   Он встречался с этим раньше: и здесь, на Терре, и в других местах. Когда люди Силы вызывали на поединок Бездну, сами не зная, что делают, что творят и для чего это им. Бессмертные редко принимали это как жертву, как поклонение. Для Олега и многих других его соплеменников это был просто свершившийся факт, момент жизни. Ему было жаль этого человека, потому что он разделил судьбу всех тех случайных людей, которые за последнее время просто имели глупость встать на пути Стаи.
   Объявили нужную станцию, и Олег вынырнул из дремы. Это нормально. Спать в обнимку со смертью. Да, это было нормой. Плохой, неправильной, но все-таки нормой. Его даже не беспокоила судьба этого воплощения. Его даже не тревожил тот факт, что через два-три дня их всех перебьют или все они сойдут с ума.
   Его беспокоило другое, нечто более страшное лично для него: то, что началось и продолжается последние несколько воплощений. Он словно помощник, старший помощник режиссера, отстраненно смотрит на все это. Смотрит как на хорошо поставленный спектакль, в котором, к своему ужасу, он уже не видел себя в качестве актера, в качестве игрока. И осознание этого было страшнее, во много раз страшнее того факта, что Бездна уже почти разрушила зарождающийся Перекресток.
  
   Едва Олег поднялся на поверхность, как тут же услышал писк мобильного телефона. Он достал его из кармана и посмотрел на экран: пришло два сообщения. В первом был подробный адрес места, где жил сошедший с ума соплеменник, второе же сообщение Олег прочитал три раза, но прочитанное так и не хотело проникнуть в его сознание: "Пожар в одном Подмосковном поселке. Среди погибших Серая Чайка. Власти усматривают умышленный поджог. За истекшие сутки еще трое: Брат Иссайа, Друг Ветра и Сестра Дракона. Они принялись за второе поколение. Постоянно ношу с собой пистолет".
   Олег еще раз прислушался к своим чувствам и еще раз ужаснулся: ему не было ни больно, ни страшно. Бессмертные просто сменили тела и, кажется... Кажется, все будет так же, как в Лангедоке, или так, как случилось в древнем Вавилоне. Только нет нынче ни Симона де Монфора, ни царя Шульги. Никого нет, и скоро он останется совсем один. Эта последняя мысль тоже не принесла страха, но лишь тихо, еле заметно кольнула в сердце. Один. Он будет один.
   Он прошептал вслух: "Один. Я - один!" и, задрав голову, посмотрел на огромное здание из стекла и бетона, словно одинокий великан возвышающееся над более низкими строениями. И тогда он впервые отчетливо понял: насколько он устал от Великой Игры, от бесконечной череды одних и тех же повторяющихся даже не ситуаций, нет, целых повторяющихся эпох с почти одинаковыми названиями стран, завоевательными походами, местночтимыми святыми и богами.
   Все это идет по бесконечному кругу. И существует только один, единственный способ разорвать этот круг: БЫТЬ ОДНОМУ и из себя родить свой собственный мир, свою вселенную, где все от мельчайшей песчинки до планетарных систем будет нести частичку его замысла, частичку его сущности. Все это будет самостоятельным, но в то же время это будет он сам, он, такой, каким он стал в череде сотен перевоплощений, учась любить и ненавидеть, учась ЗАМЫСЛУ, учась пропускать ЗАМЫСЕЛ через свою боль, чтобы другим было не так больно, как ему самому.
   У него есть силы нести эту боль, у других же - нет ни сил, ни терпения. Неожиданно в голову ему пришла странная и страшная мысль: какова же будет последняя самая страшная боль, перешагнув через которую он получит право творить вне замысла Творца.
  
   Дверь открыла Настя с весьма озадаченным видом. Такой обычно бывает у человека, который пришел на вечеринку, где никого не знает. За все время, которое Олег успел пообщаться с Настей, он ни разу не видел малейшего признака подобного настроения у своей чересчур самоуверенной соплеменницы.
  -- Ну что? - нахмурившись, спросил Олег. - Совсем плохи наши дела?
  -- Совсем, - Настя вздохнула.
  -- Я его знаю?
  -- Вряд ли. Он из второго поколения. Не знаю, как его на самом деле зовут, но все знакомые называют Исповедником. Знаешь, мирный такой был дядечка. Он мне рассказывал, что больше монахом да книжником каким-нибудь воплощался.
  -- Серый, - коротко бросил Олег. - Если я его не знаю по этой жизни, то в прошлых-то уж по церковным делам мы могли пересекаться.
   Квартира у Исповедника была самая что ни на есть обычная. Двушка. Недавно сделанный евроремонт. Стеллажи с книгами и DVD-дисками. Все чисто, аккуратно, уютно. Никаких статуэток Будды, китайских колокольчиков и мечей, развешанных на стенах. Квартира самого обычного человека, причем довольно обеспеченного человека.
  -- Где он? - спросил Олег.
  -- В спальне. Как только он начинает во все это вникать, ему сразу становится плохо. Я чувствую, что безумие овладело им неокончательно. Он даже иногда начинает понимать, что именно с ним происходит. И тогда я вижу в его глазах мольбу. Я его погрузила в самый обычный, человеческий сон.
  -- Правильно сделала. Сколько он уже спит?
  -- Чуть больше часа.
   Олег остановился около книжного стеллажа в коридоре. Кант, Юнг, Аристотель, Ницше, медицинские справочники, книги по психологии и психиатрии.
  -- Кем он сейчас работает?
  -- Работал, - поправила его Настя.
  -- Ну, работал?
  -- Он был начальником психологической службы крупной компании по производству чего-то там... Не помню, то ли красок, то ли еще какой-то химии. В общем, очень солидная контора. Филиалы во всех крупных городах России. Куча народа, естественно, раз мода такая пошла, завели психологическую службу. Все шло отлично, все шло прекрасно. Пока в один прекрасный день Николай Иванович не решил, что он...
   Олег вспомнил разговор с Настей около Пушкинской.
   - Только не это! - Олег замолчал на секунду, а затем выругался на своем родном языке, ничуть не стесняясь Насти. - Да он!.. Да он!.. Да он, еще пользуясь при этом Силой, наловил в мозгах подчиненных такое...
  -- Да уж. С учетом того, что по нынешним законам большинство из всего этого горяченького в общем-то особо не преследуется...
  -- Но об этом по-прежнему стыдно говорить.
  -- Ты понял?!
  -- Да. А с работы за что его поперли-то?
  -- Начальство любит смеяться над грешками своих подчиненных, но вот когда начинают копаться в их собственных прегрешениях...
  -- Которые в силу больших финансовых возможностей могут себе что и посерьезнее позволить. Ладно, буди уж своего отца психоанализа.
  
   Николай Иванович ничуть не походил не только на врача, но даже и на психоаналитика. Никакой благообразной бородки, усов. Он скорее походил на майора в отставке, чем на попавшего в немилость психолога. Круглое, чисто выбритое лицо, широкие скулы, смеющиеся серые глаза, чуть кривая усмешка. Даже очков Николай Иванович не носил.
   Лже-Фрейд потянулся, разминая затекшие после сна мышцы. Встретив взгляд вошедшего в комнату Олега, улыбнулся и приветливо кивнул головой.
  -- Заходи, заходи, соплеменник! - голос у него был чуть грубоватый. - Настя про тебя мне все уши прожужжала.
  -- Олег! - Олег протянул руку и встретил крепкое рукопожатие хозяина квартиры. - Ты форум наш читаешь? - не желая ходить вокруг да около, спросил он.
  -- Читаю, читаю. Любопытная штука, интернет этот. Раньше бы никогда не смогли так вместе собраться.
  -- Про книжное безумие тоже читал?
  -- О, с большим интересом, - улыбнувшись ответил Николай Иванович. - Я как специалист очень бы хотел осмотреть парочку подобных больных. Я не исключаю даже варианта, что тут не столько злые козни Бездны, сколько явное перенесение каких-то тайных сексуальных желаний на героя той страны и того времени, в котором они испытали какой-либо стресс, связанный с....
  -- Коля! - почти рявкнула Настя. - Ты вообще понимаешь, что говоришь? Тебе сколько лет? Какие комплексы? Да каждый из нас такое видел, что если бы не наша природа, мы бы все маньяками давно стали.
  -- Ну, вот я и говорю. Рано или поздно это должно было проявиться. Также стоит учесть и тот факт, что большой город нередко вызывает...
   Олег внимательно следил за выражением лица Николая и к своему ужасу понял, что его несчастный соплеменник действительно болен и его надо усыпить чем скорее, тем лучше, иначе эта зловещая лжесущность начнет пожирать его истинные воплощения.
   Но помимо этого Олег поймал себя на знакомом чувстве, что не только встречался с этим бессмертным. Нет. Они вместе совершили нечто важное, очень важное, что изменило, пусть и не так сильно, ход истории этого мира. Олег чувствовал, будто бы незримая цепь продолжает сковывать их и сейчас. И у него появилась маленькая-маленькая надежда вырвать соплеменника из лап страшного недуга. Он всмотрелся в лицо Николая и мгновенно в голове возник нужный ассоциативный ряд: Николай - Никея - озеро - Вселенский собор.
   Николай был вторым, и поэтому Олег мог оказать на него более сильное воздействие, чем на равного себе соплеменника.
  -- Вспомни Никею! - жестко, почти сквозь зубы сказал он и вперил взгляд своих пронзительных зеленых глаз в горе-психоаналитика.
   Чуть меньше минуты они смотрели друг другу в глаза, и на мгновение Олегу показалось, что Николай понял, прозрел.
   - Я помню тебя, Григорий. Помню.
  -- Его зовут Олег! - напомнила Настя, решившая, что болезнь Николая прогрессирует.
  -- Настя, не мешай, - тихо сказал Олег. - Он вспоминает одно из реальных воплощений.
  -- Все, молчу.
  -- Я помню... - Глаза Николая были устремлены куда-то вдаль. Может быть, туда, где некогда стоял город на берегу озера?
  -- Ты помнишь, что мы тогда вместе бросили в огонь? Помнишь? - голос Олега приобрел грозные нотки.
  -- Я помню, брат во Христе. Я всегда буду помнить, как горели в огне страницы пергамента... Я помню, какой жар исходил от них.
  -- Что взял огонь? - спросил Олег.
  -- Мы тогда совершили страшный грех. Страшнее и придумать нельзя.
  -- Что мы сделали?
  -- Мы сожгли последние списки с подлинных, не переписанных нами же самими четырех Евангелие.
  -- А что еще?
  -- Мы сожгли последний и единственный список Евангелие от Петра. - Олег почувствовал, как незримая цепочка Исторического Деяния чуть ли не стала видна в истинном зрении. Николая перехлестывали эмоции, и он начинал входить в подобие транса. - Настоящего Евангелие от Петра, а не тех еретических подделок, которые появились много позже.
  -- Кто ты? - спросил Олег.
  -- Я бессмертный второго поколения, коего соплеменники прозвали Исповедник. Я служу Свету... - Он замолчал на секунду. - Служил Свету. Теперь я служу Знанию.
   Олег чувствовал, что незримая цепь натянулась до предела. Еще немного, и она порвется и лже-память снова обретет над ним власть.
  -- Кто такой был Зигмунд Фрейд?
  -- Это был немецкий учений, философ. Он был человеком.
  -- Ты это понимаешь?
  -- Да. Понимаю. Но... Я понимаю, но тем не менее я помню, что был им.
  -- Олег! Не надо, Олег! - взмолилась Настя. - Прошу, не надо. Лучше усыпи его.
  -- Хорошо. Еще один вопрос. Какую книгу ты читал в последний раз?
  -- Мне подарили чудное издание на немецком языке, его прижизненное издание. - Николай улыбнулся, и взгляд у него стал более осмысленным.
  -- Олег! Я его слишком хорошо знаю в этой жизни. Усыпляй.
   Олег и сам видел, что дела обстоят гораздо хуже, чем до его прихода. Он видел... Нет. Даже не истинным зрением. Словно все это происходило где-то на более тонком плане бытия. Словно черная тень сутулого пожилого человека идет в густой толпе людей, и те, к кому она прикасается, тут же исчезают.
  -- Эта сущность действительно пожирает память. Я начинаю.
   Настя, пристально следившая за каждым движением Олега, ужаснулась. Нет, Олег не превратился в истинном зрении в могучую ангелоподобную фигуру, испускающую яркий свет. Нет. Даже в истинном зрении ничего не изменилось. Но Настя отчетливо почувствовала, как в этом молодом на вид человеке просыпается такая страшная древняя Сила, какой она не видела у бессмертных никогда.
   Это была Сила не изначальная, данная по праву рождения или творения. Нет, эту Силу тот, кто называл себя Олегом и не любил свои старые имена, накопил сам, накопил за долгие тысячелетия странствий по мирам и эпохам. Он бережно, крупинка за крупинкой, собирал эту Силу, просеивал через свое сознание и оставлял в себе только самое лучшее, что мог забрать из других воплощений.
   На мгновение ее глаза и глаза Олега встретились. И Настя в ужасе закрыла лицо руками. Сквозь зеленые глаза Олега на нее смотрели сотни глаз тех, кто были одновременно и мертвы, и живы. Каждое пережитое Олегом воплощение не слилось в единую смутную память. Нет, оно одновременно было частью целого и продолжало жить внутри него отдельной жизнью. Пережитые воплощения были живы в нем, живы как отдельные личности, но не мешали друг другу.
   Это было странно и невероятно для тех, кто слишком хорошо знал механизм перевоплощений и то, что происходит с умершим и возродившимся в новом теле бессмертным. Знала это и Настя. Она даже знала немного больше, чем многие другие соплеменники. И боясь посмотреть в тысячи глаз, она чуть заметно прошептала: "Ну вот мы и нашли тебя, Подмастерье!"
   Слова древнего языка Первых разносились по комнате, они звучали как гул набата, как бубен древнего шамана, как призыв слепого муэдзина с верхушки минарета. В них было все, вся мудрость тех, кто не спешит этой мудростью делиться. На этом языке можно было сказать очень много, очень. Но практически невозможно было просто попросить принести чашку чая. Таков был язык бессмертных первого поколения. Николай осел на диван, взгляд его стал совсем мутным, мышцы рук и ног расслабились, голова склонилась на грудь.
  -- Все, - с облегчением выдохнул Олег.
  -- Когда он придет в себя?
  -- Минут через десять.
  -- Он будет помнить то, что произошло?
  -- Ровно столько, сколько может позволить сознание человека, который на время забыл, что он бессмертен.
  -- Хорошо. Куда ты сейчас?
  -- Домой, завтра на работу.
  -- Хорошо, давай вместе до метро.
  
   Память человека очень странная штука. Она напрочь отказывается от всего, что не может принять. Большинство людей, увидев на улице что-нибудь необычное, даже не трясут головой, отгоняя страшный морок. Нет, люди поступают еще проще. Мгновение - и все необычное тут же укладывается в рамки простого и обыденного. Так единорог, если ему выпадает "счастье" оказаться в районе Бицевского парка или Нескучного сада, в глазах случайного прохожего тут же может обратиться в лошадь.
   Нечто похожее произошло с Николаем Ивановичем. Усыпленная Олегом сущность бессмертного, обладающая только памятью Николая Ивановиче Самсонова, 1975 года рождения, уроженца Москвы, тут же нашла объяснение и тому, кто такой Олег и зачем он приходил к нему. Что же касается Насти, то как еще раньше догадался Олег, их связывали не только и не столько отношения, складывающиеся между соплеменниками.
   Они петляли между дворами, ища кратчайший путь к метро Тульская.
  -- Хорошо работаешь, Олег! - Настя обвила рукой талию Олега.
  -- Опыт, ничего кроме опыта. Я еще... - Закончить Олегу не дал писк мобильного телефона, получившего СМС-сообщение.
   Видя как меняется лицо Олега, Настя заглянула сквозь плечо. Но экране высветился бессмысленный набор знаков.
  -- Что, Олег?
  -- То, чего я боялся последние три дня. Собиратель Праха.
  -- Но...
  -- СМС от него. Он только успел послать мне ее, больше он ничего не успел.
  -- Вас всех убьют, - как-то совершенно спокойно и буднично сказала Настя.
  -- А ты? Тебя это не касается?
  -- А я сойду с ума, вот сейчас возьму какую-нибудь книжку с полки и сойду с ума. - Она рассмеялась, но как-то невесело.
  -- Лучше пусть убьют, - упрямо сжав губы, ответил Олег. - Я видел, что эта лже-сущность делает с настоящей памятью прожитых жизней. Это похоже на... - Олег попытался подобрать более точное сравнение. - Это похоже на компьютерный вирус.
  -- Хаос, проникнувший в мир, - это и есть вирус. Он привносит в мир врожденные уродства и увечья, заставляет людей ненавидеть без всяких мотивов. И все, все это потом спихивают на него, на нашего владыку Тени.
  -- А на кого ж еще? - Олег усмехнулся. - Хотя ты можешь найти у некоторых богословов ссылки на то, что это все послано Богом в наказание.
  -- Всемирный потоп, Содом, казни Египетские. Ты тоже принимал участие в редактуре страшных сказок этого мира?
  -- Это не сказки, - тихо ответил Олег. - Это правда.
  -- Значит Бог так жесток к людям?
  -- Нет, просто Ветхий завет - это всего лишь часть огромной мозаики. Сложи вместе Коран, Талмуд, Евангелие, проповеди Будды, языческие мифы и только тогда ты сможешь понять...
  -- Что? Что понять? Я и так все знаю, ты просто зазнав...
   Настя осеклась на полуслове, почувствовав опасность.
  -- О, это по нашу душу! - сказала она.
  -- Я пока ничего не чувствую.
  -- Бессмертных осталось слишком мало, и враги теперь маскируются, вселяются в менее опасных с виду людей.
  -- В которых тоже есть частичка Бездны.
  -- Само собой. Готовься, Олег.
   Вместо того, чтобы ответить, Олег совершил едва уловимое взглядом движение. Чуть отклонился влево, оттолкнул Настю от себя и, чуть пропустив вперед серую тень, неожиданно вынырнувшую из подворотни, точным ударом в спину свалил ее на землю.
  -- Братан ты че, в натуре! - раздался пьяный голос оказавшегося на земле человека. - Я прикурить хотел.
   Олег подошел к лежавшему совершенно спокойно. Будто пробуя на прочность автомобильную шину, без размаха ударил лежавшего ногой по почкам, затем наступил ему на запястье и лишенным всяческих интонаций голосом бросил Насте:
   - Забери у него нож.
   Настю дважды просить не пришлось.
  -- Больно, бл... - начал материться лежавший и тут же получил несколько ударов в печень и живот. Олег бил спокойно и размеренно, как будто это был не живой человек.
  -- Хорош светлый, - комментировала Настя, подобравшая нож. - А ножик кухонный.
  -- Добро должно быть с кулаками. - Олег как-то нехорошо, зло улыбнулся Насте. - Жалею я только людей, а это уже бездушная тварь.
  -- Почему? Кто тебе дал право судить других?
  -- Верховный судья и дал. Ты посмотри на него в истинном зрении. У него наркотики съели душу. У него нет души.
  -- Великий темный! - прошептала Настя. - Идем.
   Дорога до метро далась им тяжело. То и дело они чувствовали близкое присутствие Стаи. Но каким-то странным, неведомым образом им удалось не попасть в ее поле зрения.
  -- Тебе куда? - спросил Олег.
  -- Мне до Шоссе Энтузиастов, а дальше пилить на маршрутке до Балашихи.
  -- Значит, ты не в Москве живешь?
  -- Да что там! - Настя махнула рукой. - Пятнадцать минут - и дома. Там снимать квартиру дешевле. Причем ощутимо.
  -- Ясно. Тогда до кольца нам по пути.
  -- Олег!
  -- Да!
  -- Олег! Поехали ко мне?
  -- К тебе?
  -- Да, ты не подумай...
  -- А я и не думаю... - Олег улыбнулся и стрельнул глазками, совсем как мальчишка-студент.
  -- Олег! Ты веришь мне?
  -- Насколько слуга света может верит слуге тени.
  -- Опять ты... Ладно, послушай. Олег, если ты сегодня не поедешь со мной, тебя убьют. Ты даже до дома не успеешь добраться. Вас всех убьют и... Вас... - Настя кашлянула. - То есть нас, я хотела сказать. Нас осталось в Москве меньше десяти человек. Остальные или мертвы или спят.
  -- Опять эта нехорошая оговорка, прям по Фрейду, будь он неладен. Что ты знаешь? - Олег вперил в Настю зловещие зеленые глаза, - Что ты знаешь? Заметь, я даже не прошу тебя сказать, откуда ты это знаешь. Я просто спрашиваю: ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ?
  -- В тот момент, когда ты находился... - Настя на миг задумалась, будто что-то вспоминая, - где-то в районе Пушкинской... Так вот, в этот самый момент серые почти закончили свою партию. Знаешь ли ты, кем был Собиратель Праха?
  -- Кем? Бессмертный второго поколения и спецом по части хитрых завещаний.
  -- Он был главным серым Москвы, главным Серым Перекрестка.
  -- Второй? - недоверчиво поднял одну бровь Олег.
  -- А какая разница? Серые не слуги иерархии как темные или светлые. У них главное - компетентность.
  -- Я вообще не слышал, чтобы у серых было какое-то руководство, план действий. Они просто собирают информацию.
  -- Они учредили Орден Наблюдателей, они еще много чего сделали. Их цель -равновесие, и если надо, они будут действовать любыми методами для поддержания этого самого равновесия. В Москву утром приехали еще десять серых. Собрали всех, кто был в провинции. И... Они начали методично усыплять всех бессмертных без разбору.
   Олег на какое-то мгновение задумался, а затем коротко бросил:
   - Разумно они поступили. И что темным и светлым не сказали - тоже правильно. Все правильно.
  -- Только у них ничего не вышло. Они не всех успели усыпить. Именно тогда, когда ты был в районе Пушкинской, в городе активизировались все стаи. ВСЕ! - Настя изо всех сил выкрикнула последнее слово, силясь перекричать грохот прибывающего поезда.
   Олег тут же вспомнил стаю около памятника Пушкину, и недостающие части головоломки сложились воедино.
  -- Собиратель Праха был последним, кого они достали, а дальше они решили начать охоту на остальных. Угомонить ЗОВ сложно. Начался БОЛЬШОЙ ГОН!
  -- Мне что, все время сидеть в твоей Балашихе и бояться прихода слуг Бездны? Они пока работают в черте города. Но...
  -- Будут и в сателлитах.
  -- Я понял. Ты можешь что-то предложить мне?
  -- Да, ты видишь - я знаю больше, чем могла знать темная, тем более живущая в этом мире первую жизнь.
  -- Разберемся. Едем, - коротко, по-деловому бросил Олег.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О Великой Игре и сокрытии бессмертных от людей
  
   Людям и иным народам почти ничего не ведомо о Великой Игре. Да и второму и третьему поколению бессмертных ведомо немногое. О Великой Игре знают только Первые, ибо это их Игра и они часть ее. Даже если уходят они на Пути людей, то все равно продолжают играть в Великую Игру.
   Некоторые из Первых пытались поведать о Великой Игре людям, но те искажали суть услышанного. Так родилось множество легенд о вечном противостоянии добра и зла, о войне Творца и Темного. Но не было никогда никакой войны и не было падения Темного, не было Великой битвы. Ничего не было. Была только Великая Игра. И на ней, только на ней держится все мироздание и будет так до тех пор, пока Великая Игра не наскучит двум Великим игрокам.
   У Первых есть множество легенд и сказаний о Великой игре, пересказывать которые ни на одном из языков смертных нет никакого смысла. Ибо только язык Первых, имеющий непостижимую для смертных глубину, может отразить все величие и великолепие замысла Великой Игры.
   Люди назовут это лживой жестокостью, не понимая, что своему движению из первобытной дикости они обязаны только Великой Игре. Только в борьбе и муках рождается нечто из ничто. Без боли нет творения. И боль Творца во много раз больше, чем боль его творений. Ибо он вечно несет боль в самом себе, а человек нередко не в силах выдержать даже тех мук, в которых рождаются его творения.
   Первые говорят, что Великая Игра была задумана Дай-мэ-раком, Творцом Вселенной, еще когда Первый народ не был сотворен. Ждал Творец, когда Первые построят первые миры и будет их достаточно много, чтобы в уме своем он мог сложить из них доску для Великой Игры, где фигурами станет его Первый народ.
   Наблюдал Творец за тем, как бессмертные строили миры, как они заботились о своих младших братьях и иных народах. Но был он печален, ибо видел, что хоть миры те благостны и нет в них ни войн, ни великих потрясений, все идет медленно, а в глазах Творца и вовсе застыло на месте.
   Видел Дай-мэ-рак и то, что замысел Первого народа удался ему в полной мере, потому что разными получились его бессмертные дети. Одни советовали людям, другие - подчиняли. Третьи же оставались в стороне и ждали пока люди сами будут искать их и до тех пор вовсе не вмешивались в жизнь смертных, отдавая всю свою любовь и Силу природе и иным народам.
   Направлять и советовать, подчинять и заставлять. Два пути. Две дороги. И обе они могут привести к величию людей. К величию, но не к просветлению. Ибо только внимая советам, но делая все не как слуги и рабы, могли люди достигнуть вершин духа. Подчиняясь, они могли строить великие города, но при этом оставались в душе рабами. И когда увидел Дай-мэ-рак, что почти все бессмертные выбрали свои пути, еще до того как узнали о замысле Великой Игры, он решил, что время настало.
   Но играть одному в Великую Игру было нельзя, ибо Вселенная не изменилась бы после начала Великой Игры. И тогда Дай-мэ-рак создал себе соперника в Великой Игре. Соперник тот был могущественен и в пределах правил Великой Игры был равен по силе Дай-мэ-раку, но за пределами Великой Игры никому не было равных Дай-мэ-раку. Творение никогда не может быть сильнее Творца и тем более победить его. Но в Великой Игре противник Дай-мэ-рака мог победить его. Но Вселенная от этого бы не изменилась до неузнаваемости. Просто началась бы другая Великая Игра, где за фигурами противника Дай-мэ-рака было бы небольшое преимущество вначале.
   Назвал же своего противника Дай-мэ-рак Шайрахом, что на языке Первых значит Великий Темный или Владыка Тени. Его фигуры стали называться фигурами тени. Никогда бессмертные не называли их ни слугами тьмы, ни слугами мрака. Ибо в образах Первых и тьма, и мрак были связаны с Бездной. Тень же необходима Вселенной как и свет. Бездна тоже нужна для Творения, но пребывает она за Вратами Вселенной, ибо, прорвавшись в сотворенное, она начинает его искажать и разрушать.
   И было так. В мыслях своих расставили Дай-мэ-рак и Шайрах фигуры на клетках доски Великой Игры и клетки те были мирами. Были еще фигуры, которые не принадлежали ни Дай-мэ-раку, ни Шайраху. Они были сами по себе. И то было в замысле Дай-мэ-рака. В любых весах должно быть нечто, скрепляющее две чаши, - только тогда две чаши становятся весами. Были только планкой, скрепляющим звеном те фигуры, что не пошли ни за Дай-мэ-раком, ни за Шайрахом. И назывались такие фигуры Фигурами Знания или серыми.
   Смертные, когда им некто из бессмертного народа рассказывает о Великой Игре, представляют череду бесконечных битв и сражений, где на одной стороне поля стоит армия людей, возглавляемая бессмертным слугой Света, а на другой - почти такая же армия, возглавляемая Слугой Тени. И так было. И сражались армии, и было успех, то на одной стороне, то на другой. Но Великая Игра не есть только война.
   Великая Игра ведется всегда. И на страницах книг и в переборе струн, в веселье праздника и в плаче похорон, везде живет противостояние слуг света и слуг тени. И нередко люди принимают светлое за темное, а темное за светлое. Часто на руку это фигурам Великой Игры. Ведь так играть намного интереснее.
   Смертные же стремятся все упростить, сделать понятным для себя. Не понимаешь - не прикасайся! Будет беда. Прежде всего для того, кто прикасается. Так говорят бессмертные первого поколения. Так говорили они даже в те времена, когда люди еще пытались понять суть Шайраха, противника Дай-мэ-рака в Великой Игре.
   Но потом во многих мирах повторялось одно и то же: называли Шайраха падшим, но не падал он никогда, называли его отступником, но ни от ничего он не отрекался. Шайрах всегда был, есть и будет таким, каким его создал Дай-мэ-рак: его противником в Великой Игре, ни больше и ни меньше.
   Первые говорят, что на самом деле нет добра и нет зла вне самих людей. Люди придумали эти слова, и людям отвечать за них, но не бессмертным. Бессмертные же только играют в Великую Игру, ни больше и ни меньше.
  
  
   Говорят, что начало Великой Игры застало беженцев из погибающей Арктаиды, когда они уже почти достигли земель, откуда много столетий назад их вывели бессмертные. Но люди ничего не узнали о начале Игры. Только лица Уходящего С Рассветом и его жены стали печальными, ибо поняли они, что отныне разделен великий народ бессмертных. И брат встанет против брата, и сестра против сестры. И будет Великая Игра, правила которой были вложены в их умы изначально. Но только сейчас, с началом Великой Игры, наступило понимание ее сути.
   В немногих сохранившихся письменах, повествующих об исходе из Арктаиды, говорилось, как в один день изменились бессмертные вожди и учителя арктаидцев. Стали их одежды белее снега, и глаза их сделались печальнее обычного. Ведь кто принял сторону Света, сторону тех, кто будет вечно наставлять людей и помогать им, будут вечно в печали, ибо тяжко бремя тех, кто несет свет во тьму невежества и непонимания.
   Мир же за пределами Арктаиды за эти века изменился неузнаваемо. Бессмертные, что остались среди людей, многому тайно учили избранных, но чаще просто подталкивали людей на некие свершения, не всегда, правда, ведущие к благу, ибо люди нередко извращали замысел, двигая свою науку в сторону совершенствования орудий убийства.
   Люди в те времена образовали множества государств, которые вечно враждовали друг с другом. Одни возвеличивались, другие умалялись. Возникали империи и рушились. И была постоянная война. Но началась она задолго до того, как началась Великая Игра. Люди уничтожали друг друга только потому, что хотели жить на более плодородных землях, и более слабые племена и народы уходили в небытие, и их обычаи и языки забывались. Выживали сильнейшие.
   Бессмертные же с началом Великой Игры навсегда сокрылись от лица смертных народов, оставив лишь воспоминания о богах, которые некогда жили бок о бок с людьми, когда был Золотой Век смертных. Но не было на самом деле никогда Золотого Века. Люди его придумали, чтобы оправдать нынешние злодеяния. Зло пестовалось в людях веками. Они сами хотели так жить, они выбрали этот путь.
   Первые же хоть и не показывались людям открыто, но продолжали действовать среди них тайно, открывая свою истинную суть лишь избранным. По прошествии многих веков смертные разучились отличать бессмертных от простых людей и часто бессмертные приходили неузнанными и вершили свои дела под вымышленными именами. Становились они и учеными, и поэтами, и полководцами. Они вершили судьбы мира незримо, незаметно, не нарушая общего хода событий. Только Люди Силы могли чувствовать бессмертных, но бессмертные быстро научились застилать им глаза.
   Так незримо, незаметно для людей шла Великая Игра бессмертных. Шла она во всех мирах, но люди были заняты только собой. Веру в богов, как они называли бессмертных, они использовали в корыстных целях. И бывало даже так, что велась война во имя богов, которые незримо сражались на противоборствующей стороне, скрытые средь обычных воинов.
   Бессмертным не было дела до фанатичной веры людей, у них была Игра, у людей - Война. Но на сторону света и на сторону тени они перетягивали людей постоянно, когда поодиночке, а когда и целыми народами. Целые миры переходили на сторону света или на сторону тени, а потом все снова менялось... Вселенная постоянно находилось в движении, и вместе с ней двигались и бессмертные.
   Миров становилось все больше и больше. Но и бессмертный народ был многочислен. Только постоянное упрямство и неверие людей угнетало умы бессмертных. И невежество смертных было для Первого народа горше всего на свете. Горше самой горькой печали.
  
   Глава 13. Рыцарь Гуго
  
До выписки Паше оставалось два дня. Вернее сказать, один день. Потому что завтра он уже будет дома. И этот замкнутый мир - мир больницы - будет со временем забыт. Хотя Паша не жалел ни об одном дне, проведенном здесь. Он всегда думал: что-то наподобие судьбы все-таки есть. И если человеку суждено пройти какие-то ключевые вехи, то он их должен либо пройти, либо сломаться на одной из них. Тогда получалось, что свобода выбора человека - это свобода пути. Или нет, даже не так, не свобода пути, а свобода выбора между тем, что ты хочешь, и что тебе дОлжно сделать. И тебе придется, сжав зубы, пройти все положенные вехи. Ты можешь скулить, жаловаться на судьбу, но выбор по сути один: или ты идешь дальше, или падаешь.
   Конечно, про психушку написано немало книжек - страшных и не очень. Российская психушка стала своеобразным мифообразом как НКВД, советская символика или съезд КПСС. В тусовке считалось особой крутостью, если ты лежал в психушке, особенно если с "покоцанными" венами.
   Вены резали в шутку и всерьез. Паше приходилось видеть и просто изуродованные руки, когда человек, сидя в полной прострации, не зная что ему делать дальше, медленно, будто не чувствуя боли, вырезал на руке лезвием таинственные знаки, руны или свое собственное сакральное имя. Когда эти раны заживали, на руках оставались тонкие белесые шрамы. Они казались уродливыми, но нисколько не таинственными.
   Все неформальные сообщества пронизаны символикой смерти: кости и черепа на браслетах, кулонах, кольцах, черные цвета одежды. И здесь, в психушке, на Пашу снизошло будто бы откровение, откровение от самого себя к самому себе. Будто бы то, что Зигмунд Фрейд называл superego, неожиданно заговорило с ним и объяснило ему все, что он тщетно стремился понять, но не мог.
   Он искал это в книгах, в разговорах с людьми, которых считал умными. Паша выуживал эти знания, словно бисеринки, и собирал их в горсть. Но не мог нанизать их, потому что не было подходящей ниточки. И эту самую ниточку ему дал немного странный сосед по палате. Паша спросил у него о смерти и о том, почему на протяжении многих веков люди боялись ее и в то же время ей поклонялись, почему это так ярко выражено у неформалов.
   Он будто бы сам знал ответ, но ему очень хотелось услышать его от Олега. Олег долго молчал, а затем сказал всего одну фразу: "СТРАХ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ". И тогда Паша все понял, он понял, насколько сильно люди боятся будущего, особенно те люди, которым от природы дано анализировать события, строить следственно-причинные связи. Люди, которым дана сила понимать, но для многих это понимание оказывалось гибельным.
   Тот образ жизни, который вели некоторые Пашины знакомые, очень напоминал задержавшиеся мгновения. Будто бы эти люди не хотели переходить из утра в день. Из юности - в зрелость. Они сами сдерживали себя, они боялись жить. И в борьбе с жизнью они брали силы у смерти.
   Смерть раздавала силу щедрой рукой: кому дар песни, кому дар слова, кому дар повелевать другими. И эти дары редко когда приносили счастье. В тусовке он часто слышал разговоры о том, что здесь один обычный день идет за неделю, что человек, варясь в этом котле, проходит каким-то то особым путем, которым шли Башлачев, Цой, Майк Науменко.
   Когда человек разрушает себя, он может высвободить огромные силы. Силы, которые организм накапливал для того, чтобы прожить долгую жизнь и дать потомство. Но когда человек несет эти дары смерти другим, они превращаются в плоды Древа Жизни, а сам дарующий их умирает. Это был все тот же путь по вехам своей собственной, персональной судьбы. Только идущий таким путем падал на второй-третьей развилке. Он становился идолом с холодными мертвыми глазами, которому, впрочем, посмертная слава была не нужна. Потому что она вообще никому не нужна, эта самая посмертная слава.
   Однажды в интернете он наткнулся на очень любопытно иллюстрированную статью. В ней говорилось о том, как быстро исчезнут с лица нашей Земли следы пребывания людей, когда погибнет человечество. Согласно статье, получалось, что за срок, гораздо меньший, чем вся известная нам история человеческой цивилизации, на Земле не останется никакой памяти о ней. Километры железных и асфальтовых дорог, огромные города с небоскребами, величественные храмы, гигантские статуи, произведения искусства - все обратится в прах. Не останется ни одного следа от пребывания человека на земле. Ни одного!
   И эту статью Паша прочитал тогда, когда вернулся со своей первой ролевой игры, на которой у него и поехала крыша. У него появилось слишком много вопросов: Зачем? Почему? Для чего? Что есть добро и зло? Глобальны ли эти понятия? Субъективны или объективны? И эта статья сыграла с ним злую шутку, потому что все, что видели его глаза, он начал мерить рамками этой статьи.
   Он видел красивую женщину и представлял, как она будет выглядеть лет в семьдесят. На улице мимо него проезжала шикарная иномарка, и Паша прикидывал, через сколько лет подобная марка автомобиля станет таким допотопным старьем, которое будет интересовать разве что фанатика-коллекционера. Он листал Библию, и руки сами собой открывали "Книгу Экклезиаста или проповедника": "Реки впадают в моря, а моря не переполняются. Все суета сует". И снова его мучил вопрос: "Зачем?"
   Познакомившись с ролевиками, он надеялся, что через веру в сказку, в добро, в чудо все эти ценности можно перенести в реальный мир, а на поверку оказалось, что добрая сказка в реальном мире почему-то не приживается, чахнет и умирает.
   Мысли о том, что сказки этой и вовсе нет, как некоей реальности, которую можно увидеть и потрогать руками, начали медленно, но уверенно разрушать весь его внутренний мир. И когда он однажды просто не захотел вставать с кровати, хотя всегда поднимался ровно в половине седьмого, не задерживаясь даже на минуту, родители поняли, что с ним что-то не так. Он целыми днями лежал и даже не читал, а перелистывал книги, будто бы судорожно искал там какой-то ответ и не находил его.
   Даже любимая девушка ничего не могла с ним сделать. Он смотрел на нее и представлял, как она состарится. Долгая жизнь бок о бок друг с другом разрушит все нежные чувства. Совместный быт станет невыносимым, а многочисленные проблемы, связанные с детьми, работой, превратят его в пустого человека из толпы, он будет думать о том, как устроиться на более высокооплачиваемую работу, как получить кредит на квартиру или машину. Ему захочется читать книги, которые не будут слишком напрягать его разум, уставший от рутинной работы.
   Он пытался все это рассказать своей девушке, но она будто не понимала его. Она говорила, что у него произошел "переезд" из-за игры, и что все проходит и это пройдет. Но он видел в ее глазах испуг, какой-то суеверный ужас, ужас непонимания того, почему человек за какие-то пару недель из веселого, жизнерадостного парня превратился в старика.
   В больницу он лег без особых препирательств, потому что был глубоко уверен в том, что это все равно бесполезно. Так какая разница, где лежать, ожидая своей смерти - дома, или в больнице? Может, даже в больнице лучше: здесь ему не будут докучать своей бесконечной опекой родственники.
   Паша уже никому не верил - ни себе, ни близким, ни тем более врачам. Что они с ним могут сделать, чтобы переубедить его в том, что мир не таков, каким его видит он? Однако уже на третий-четвертый день он почувствовал, что с груди будто бы сняли тяжелый, неподъемный груз, который прижимал его к земле и заставлял углубляться в какие-то немыслимые, философские дебри. Ему снова захотелось читать, не просто проглядывать страницы, которые он знал наизусть, а читать что-то новое. Паша начал ощущать тоску по Университету. Захотелось пойти пусть даже на самую скучную лекцию. Он стал обращать внимание на тех, кто лежит с ним рядом, и отчетливо ощущать, как в нем просыпается он прежний, не скованный страхом перед будущим человек.
   Он, конечно, предполагал, что причиной таких позитивных перемен является курс медикаментозного лечения, который медленно, но уверенно "ставил крышу на место". Однако крыша на место ставилась не только из-за "правильных колес", но во многом благодаря беседам с врачом, который отнюдь не пытался убедить его в том, что все эти мысли о бренности бытия, об обделенном добром мире - полная ерунда.
   Врач пошел другим путем. Он пытался возобновить в Паше интерес к тем простым, человеческим радостям, о которых он забыл. И он начал постепенно понимать, что не некто страшный и ужасный заключил его в тюрьму, а он сам построил для себя тюрьму, сам себя в нее запер и сам же сломал ключ от двери.
   И однажды он проснулся с мыслью, что ему отчаянно хочется жить, просто жить, смотреть как светит солнце, как идет дождь, как ездят машины по улице. Ему захотелось пройтись по любимым переулкам исторического центра Москвы. Ему очень хотелось, чтоб его любимая девушка всегда была рядом с ним. Думая о том, что она неумолимо состарится, он не принимал в расчет того факта, что он тоже будет стареть. И произойдет это настолько медленно и незаметно, что, возможно, ему никогда не будет казаться, что она вообще стареет. Она будет всегда оставаться для него такой, какой он увидел ее в первый раз. Он всегда будет такой, какой он ее полюбил.
   Немалую роль в его выздоровлении сыграл сосед. Паша всегда любил наблюдать за людьми и подмечать самые малейшие черты внешности и характера. В тусовке это было особенно интересно, поскольку все люди там были очень яркие, яркие как разноцветные блестящие стеклянные шарики, которые вращались вокруг себя и гораздо реже вокруг других. Хотя и среди обычных, "цивильных" людей было довольно много примечательных людей. Но Олег не был похож ни на кого. В глазах Паши он был человеком-противоречием.
   В первую очередь противоречив был сам облик Пашиного соседа. Длинные волосы были признаком принадлежности к творческой или неформальной среде. Однако Олег занимал вполне прозаическую должность экономиста, не играл ни в каких рок-группах и даже не рисовал. Если убрать эти длинные волосы, то перед мысленным взглядом скорее встанет облик молодого офицера, попавшего в психушку после командировки в горячую точку.
   Олег был подтянут и мускулист. Тщательно следил за своим внешним обликом и, в отличие от других пациентов мужского пола, ежедневно брился. На его тумбочке всегда был идеальный порядок. Каждая вещь знала свое место и не претендовала на какое-либо другое.
   Однако стоило Олегу открыть рот, как всякие мысли Паши о военном прошлом соседа разбивались вдребезги. Олег говорил с той характерной манерой московского интеллигента, которую не перепутаешь ни с какой другой. Мягкие, перетекающие друг в друга слова. Почти никаких слов-паразитов. Олег говорил так, будто в последние годы преподавал в ВУЗе. Конечно же, никакой вояка так говорить просто не способен.
   Общение с соседями у Олега тоже было противоречивым. Паша это понял еще в первые часы, проведенные в компании Олега. С одной стороны, Олег был очень вежлив и любезен со всеми. Он не стремился замкнуться в себе. Если к нему обращались с каким-либо вопросом, то он не ограничивался междометиями, как нередко делали те пациенты, которым нездоровилось. Но в то же время Паша чувствовал, что Олег не хочет ни под каким предлогом пускать кого-либо внутрь себя. Он, конечно, как и все прочие пациенты, рассказывал свою историю болезни. Но походил этот рассказ больше на чтение анкетной автобиографии. Только факты и никаких эмоций.
   Существенным отличием его от других пациентов было и то, что он не стремился вылить свою боль на других, как это делали все остальные и Паша в том числе. Больничная палата - это замкнутый мир, и здесь нет ни близких, ни друзей, а врач физически не может уделить тебе достаточно времени для душевных излияний. И рано или поздно ты начинаешь изливать свою боль на других и они в ответ делятся своей болью с тобой. В итоге минус на минус дает плюс.
   Но Паша никогда не видел, чтобы Олег кому-то жаловался. Хотя частенько видел, что ему действительно плохо. Паша знал, что сосед его попал сюда не с банальной депрессухой, не с манией какой-нибудь и даже не с шизой, а с болевым синдромом.
   Паша еще успел застать того парня, который попал сюда примерно с тем же самым и наслушался от него такого, что волосы дыбом стояли. Как понял Паша, болевой синдром - это постоянная, почти непрекращающаяся боль, причем боль, которой на самом деле и нет вовсе. То есть, может, когда-то это место и болело, как челюсть, которую оперировали тому парню, боль давно уже по всем расчетам должна была пройти, но мозг каким-то странным, непостижимым образом запомнил эту боль и воспроизводил ее с завидным упорством.
   Представить это, конечно же, можно. В детстве Паша сломал руку, когда катался на горке, и открытый перелом заживал очень долго. Он не ходил в школу целую четверть. И навсегда запомнил, каково это сидеть около окна, наблюдать как быстро тает короткий зимний день, а с наступлением темноты все сильнее начинает болеть рука. Но в детстве боль ощущается как-то по-другому или, может быть, просто забывается быстрее. Тем более, какие заботы у ребенка? А взрослый человек, особенно если живет сам по себе -- а Паша узнал, что Олег давно уже живет один, -- чувствует себя в подобной ситуации чересчур беспомощным.
   И Паша ощущал эту беспомощность во взгляде Олега, беспомощность сильного, волевого человека, который никак не может сам себе помочь. Иногда Паше казалось, что боли Олега настолько невыносимые, что он еле сдерживается, чтобы не закричать. И тогда он сам, не спрашивая у Олега разрешения, шел за медсестрой.
   Паша поражался тому, насколько важно для его соседа не показать другим свою слабость, беспомощность, насколько важно не побеспокоить других. Иногда Серега или Марк приходили к нему поболтать и даже не видели, что Олегу действительно плохо. А он продолжал как ни в чем ни бывало с ними разговаривать, улыбался. А Паша между тем не понимал, почему, зачем он это делал. Одним словом, человек-противоречие.
   Когда Олегу назначили электрошок, дело пошло лучше. Боли вроде бы стали не такими сильными, хотя Олег на вопрос "Как ты себя чувствуешь?", всегда отвечал одинаково: "Спасибо, нормально" или "Мне уже лучше". Один раз Паша не выдержал и спросил Наталью Эдуардовну насчет Олега. Врач сначала решила отмахнуться от Паши, мол, какое его дело. Но, видимо, почувствовала в его словах искренность и ответила, что вроде бы уже лучше. По крайней мере, она очень надеется, что они вообще избавят его от болей.
   Олег зачем-то приволок с собой в больницу ноутбук. Что ж, теперь переносной компьютер не считался такой уж роскошью. Паша частенько видел, как за ноутбуком сидят в МакДоналдсе или в кафе, щелкают клавишами под стук колес в вагоне метро. Хотя сам Паша больше любил стационарные компьютеры, чтобы монитор был как минимум 19 дюймов или даже больше.
   Он гадал, что же будет Олег делать с этим ноутбуком. И наконец, решившись, спросил у него об этом. Олег нехотя ответил, что он хочет набросать какие-то свои черновики. И Паша сразу догадался, что Олег пишет книжку. Что ж, это было вполне понятно. Тем более, Олег был человеком начитанным, то и дело сыпал цитатами из разных классических произведений, некоторые из которых Паше были хорошо знакомы по родному филфаку.
   Паше очень хотелось почитать творения Олега и, быть может, хотя бы так, одним глазком заглянуть в его внутренний мир, который, вполне возможно, мог быть даже и не миром, а целой необъятной вселенной. Но попросить Олега что-то прочесть он так и не решился, а залезать в его ноутбук, когда сосед ходил на электрошок, он посчитал просто предательством.
   Единственное, что хоть как-то приоткрывало перед Пашей завесу над этими загадочными черновиками, был сам процесс их написания. Чаще всего Олег писал сразу, придя с процедуры. Он мог немного подремать, процедура отнимала очень много сил. А потом он поднимался в каком-то сонном, почти шаманском трансе, включал ноутбук и бегло, почти без остановок печатал. И такой скорости могла бы позавидовать неплохая машинистка.
   Однажды Паше удалось увидеть глаза Олега в том момент, когда он писал. Подобного страшного и завораживающего взгляда он не видел больше никогда. Его зеленые глаза светились каким-то внутренним обжигающим огнем и смотрели не на экран, и даже не в сторону, а будто были устремлены в какие-то далекие, иные пространства. Выражение лица Олега оставалось неподвижным, застывшим, словно у изваяния. А глаза жили своей отдельной жизнью. И в них было все сразу: и горечь, и печаль, и радость, и тоска, и отчаянье, и Вера. Да, именно Вера с большой буквы. Какая-то страшная, но не фанатичная, а скорее абсолютная Вера в свой путь, в ту дорогу, которую он избрал и по которой он уже идет много лет. В такие моменты Олег казался Паше не обычным человеком, а существом из какой-то старинной легенды, может быть, одним из героев Толкина или кельтского эпоса. Очень трудно было подобрать адекватное сравнение.
   Одно Паша знал почти наверняка: Олег не был обычным человеком, и где-то внутри его души скрывалась страшная, зловещая тайна, которая сулила гибель простому смертному, попытавшемуся к ней прикоснуться. Поэтому, когда Олег писал, Паша всеми силами старался ему не мешать. Он лежал на кровати, читал книжку или слушал плеер.
   Однажды он по неосторожности уронил на пол свою металлическую кружку для чая. Он тут же сильно испугался того, что помешал Олегу. Но Олег, казалось, даже не заметил шума. Стук пальцев по клавишам даже на мгновение не прервался. Словно это стучал какой-то автомат, а не живой человек. И Паша тогда подумал, что Олег вроде бы с одной стороны здесь, а с другой - его просто нет.
   В свой последний вечер в больнице Паша решил все-таки еще раз поговорить с Олегом. Вернее, поговорить с ним о чем-то очень, очень важном. Просто так о жизни они болтали с ним довольно часто. Но после того, как Олег сказал эти три страшных слова: "Страх перед жизнью", Паша не решался с ним больше говорить на философские и уж тем более богословские темы. Он даже раскаялся в том, что в первый же день вывалил на нового соседа всю свою дурацкую историю про ролевые игры. Каким же, наверное, дураком теперь считает его Олег? А может быть, даже слабаком? Поехал в костюмированный поход и слег в дурку. Хотя, если разобраться по совести, то игра была лишь звеном, очередной вехой. Он бы все равно попал сюда рано или поздно. Это веха, ты или идешь, или падаешь. Вот и все дела.
   Когда Паша всматривался в серьезное, задумчивое лицо Олега, ему казалось, что по какому-то очень странному капризу судьбы ему выпал шанс поговорить с очень важным человеком, совет у которого не чурались бы попросить и сильные мира сего. А он, самый обычный парень, лежит с ним в одной палате и постоянно грузит его всякой ерундой, причем преимущественно о себе любимом. Паша морщился, мучительно пытаясь сообразить, что же ему спросить у Олега.
  -- Ты хочешь спросить меня о чем-то напоследок? - тихий спокойный голос Олег прозвучал для Паши словно гром.
  -- Спросить? - Паша озадаченно взглянул на Олега.
  -- Смотрю: сидишь, мучаешься, но молчишь. Ты ведь завтра выписываешься? Что-то хотел напоследок у меня спросить?
  -- Хотел, - Паша уже оправился от неожиданности и посмотрел на Олега. Его сосед дружелюбно улыбался. - Да брось! - Паша обреченно махнул рукой. - Эти философствования, умствования видишь, куда меня завели.
  -- Куда? - Олег прищурил левый глаз.
  -- Сам не знаю, - сказал Паша и неожиданно для себя самого рассмеялся. - Я знаешь, что думаю, - продолжил он после того, как отсмеялся. - Вот живу я, что-то делаю, думаю, что это надо мне, тем, кто мне дорог, это все надо. Я пребываю в полной уверенности, что так и надо, что я на правильном пути. И вдруг все рушится. Нет не в жизни, в душе рушится. И я понимаю, что я вообще не в ту сторону шел. А вдруг так случится, что я это осознаю уже лет в тридцать или даже в сорок? Вдруг я оглянусь лет в пятьдесят на прожитую жизнь и скажу сам себе - все, что я делал, было полной ерундой. Суетой какой-то. Я осознаю, что я не нашел своей дороги. На этом пути между вехами судьбы я то ли не заметил в тумане очередного путевого знака, то ли уклонился в сторону, то ли... - Паша задумался.
  -- Не ты первый, не ты последний задаешь себе этот вопрос. И мне кажется... - Олег вздохнул, и только потом продолжил: - Мне кажется, что если человек уже задает себе этот вопрос, то он не сбился с пути. Знаешь, иногда меняется цель в жизни, но не меняется путь, по которому ты идешь. Послушай одну короткую притчу.
   Жил некогда в графстве Шампань рыцарь по имени Гуго. Был он из обеспеченной семьи, получил хорошие воспитание и образование. У него было редкое по тем временам качество - чувство меры. Он любил читать старинные хроники, восхищался подвигами героев прошлого, но при этом не забывал и ратное дело и до седьмого пота тренировался во дворе своего родового замка. Был он благочестив и исправно посещал мессу, но при этом не был фанатичен и не видел за каждым углом предзнаменование Божие или же напротив - козни дьявола.
   В семнадцать лет его должны были посвятить в рыцари. И в ночь перед посвящением по обычаю того времени его оставили в часовне, чтобы в одиночестве и тишине подумал он о своей будущей жизни и помолился Богу. Гуго изо всех сил старался не смыкать глаз, но усталость взяла свое, и он уснул. И приснилась ему дева такой красоты, что и описать словами нельзя, до чего прекрасен был ее лик. И проснулся Гуго в благоговении и, когда посвятили его в рыцари, поклялся он отыскать сию прелестницу и сделать ее своей дамой сердца.
   Много времени провел Гуго в странствиях и скитаниях, но нигде не нашел он вожделенную даму сердца. Он объездил всю Европу, участвовал во множестве турниров, был принят с почетом в замках своей дальней и не очень дальней родни, но нигде не встретил он прекрасной дамы, чей образ ему явился тогда во сне. Однажды поздней осенью он оказался в городе Клермоне, где проходил тогда Собор Святой Церкви. И съехалось туда множество народу. Гуго тщетно бродил меж палаток и искал свою возлюбленную.
   А потом на Соборе Папа призвал всех христиан плыть за море, освобождать Гроб Господень. И Гуго подумал: может быть, его любимая там, за морем, томится в неволе у язычников-сарацин. И он принял крест и отправился за море вместе с множеством других пилигримов.
   Когда же войско франков прибыло в город Константинополь, Гуго в числе многих других рыцарей отправился помолиться в храм святой Софии. И каково же было его удивление, когда на одной из икон, украшенной массивным золотым окладом, он увидел лицо своей возлюбленной. Это была Богородица, держащая на руках младенца Иисуса. И тогда пал в слезах на колени Гуго и стал истово молиться. И горячие слезы падали на мраморные плиты храма, и в прозрении своем он с силой сжал нашейный серебряный медальон с выгравированным на нем ликом Богородицы, пусть и не похожим на тот чудесный лик, что он увидел в Храме. И понял тогда Гуго: та, которую он так тщетно искал, была всегда рядом с ним, и понял также он, что она любит его, - сказав последние слова, Олег замолчал и пристально посмотрел на Пашу, ожидая, что он скажет.
  -- Это не тот самый Гуго де Пьен, первый магистр ордена Тамплиеров? - спросил Паша.
  -- Может быть, он, а может быть, не он. Множество рыцарей тогда отправилось за море. Но притча это не о рыцарях и не о тамплиерах, и даже не о Богородице.
  -- А о чем? - озадаченно спросил Паша.
  -- Это притча о том, что каждый человек носит в себе цель своей жизни, смысл своего существования, но может даже не догадываться об этом.
  -- Но как? Как узнать эту цель? - с жаром спросил Паша.
  -- Надо, чтобы сердце пребывало в согласии с разумом. Слушай, что говорит тебе твое сердце, и если разум соглашается с сердцем, это и есть тот самый путь, который ты ищешь, о котором столько думаешь.
  -- Но я столько раз слушал свое сердце, но не мог понять, чего оно хочет.
  -- А тебе не надо напрягаться, ты просто жди, сердце само подскажет.
  -- А если я проживу целую жизнь и так ничего и не услышу?
  -- А сердце по-разному зовет, не обязательно прямо, в открытую. И почем ты знаешь, что самое главное в твоей жизни? Может быть, какой-нибудь один поступок, который ты сам считаешь незначительным, который ты сделаешь между делом, но с чистой душой будет самым главным в жизни. Кто знает?!
  -- ТАБЛЕТКИ! ИДЕМ ПИТЬ ТАБЛЕТКИ! - донесся голос реальности из коридора. И он на время отвлек Пашу от всех его мечтаний о рыцарях, зове сердца и образе прекрасной Богородицы.
  
   Глава 14. Когда приходит Ночь
  
   Пока ничего страшного не происходило. Олег и Настя спокойно вышли на Шоссе Энтузиастов и пошли к маршрутке. Ни в вагоне метро, ни уже на поверхности они не перемолвились даже парой слов. О чем-то постороннем говорить не хотелось. Олег мучительно перебирал в голове самые разнообразные варианты, но под конец решил не ломать себе голову, а дождаться того самого обещанного серьезного разговора.
   Хотя что здесь можно изменить?! Кости были брошены, а бросавшие их проиграли. Нельзя сказать, что Олег догадывался об истинном статусе Собирателя праха. Но теперь, благодаря Насте, головоломка полностью сложилась, и результат поверг Олега в самый страшный грех - уныние. "Неужели, - думал он, - нет никакой возможности создать на Терре Перекресток? Все прошлые попытки окончились страшным поражением. Закон равновесия здесь действовал как нигде жестоко и беспощадно: чем больше сильных бессмертных собиралось в одном месте, тем сильнее становилась в этом месте Бездна".
   Бессмертные знали об этом. Но поделать ничего не могли. Чья-то воля упорно, из эпохи в эпоху, в ключевые для истории этого мира моменты собирала их вместе, но получалось так, что вместо Перекрестка, Города бессмертных, соплеменники Олега ввергались в ужасы смерти, безумия и войны.
   Олег пытался понять, почему так упорно и настойчиво все повторяется по одному и тому же страшному кругу, что нужно сделать, как разорвать круг?! Может быть, для того, чтобы разорвать круг бесконечно гибнущего Города бессмертных, ему нужно разорвать свой собственный круг, хотя он не слишком-то верил в то, что один человек или даже бессмертный может так кардинально изменить ход истории.
   - Что-то ты невесел, друг мой. - Настя тронула Олега за плечо, и он наконец-то оторвался от созерцания проносящейся за окном маршрутки дороги, а заодно и от своих мрачных мыслей.
   - Разорвать круг... - ответил он, пристально посмотрев ей в глаза. - Я думаю, как разорвать круг. В этом ключ.
   - Ты, я смотрю, в буддисты подался... Круг разорвать, уйти в Нирвану... Миры являются из Бездны, в Бездну и уходят... Герои появляются из небытия, и небытие снова принимает их в объятья. Хотя и героев-то нет. Есть только мифы, которые придумывают люди. И... - Настя улыбнулась Олегу, показав свои белоснежные зубы, - и не только люди. На протяжении веков умами правят сказки. И от них - от них, Олег, вся беда!
   - Может быть, - Олег прищурился, поморщил нос, и это выражение его лица напомнило Насте пса, охотничьего пса, который принюхивается к добыче. - Но я рассматриваю сказки как мощное идеологическое оружие, ни больше, ни меньше.
   - А я... - договорить Настя не успела. Маршрутка дернулась и встала. Водитель, безуспешно пытаясь завести мотор, выругался по-азербайджански, сказал еще что-то неразборчивое по-русски и полез открывать капот. Поедет ли маршрутка, не поедет - пассажирам сообщить об этом он не посчитал нужным. Курящие стали медленно выбираться на воздух.
   Законы подлости, они же законы Мерфи, давно уже являются неотъемлемой частью жизни современного городского человека. Стоит закурить сигарету, как тут же подходит нужный автобус. Если вы едете на работу впритык, то у вас обязательно кончится карточка на проезд, и вы окажетесь в хвосте огромной очереди перед кассой.
   Если вы сядете в час пик в переполненном вагоне метро, то буквально на следующей остановке в вагон войдет древняя бабушка и встанет строго напротив вас. Законы подлости на этот раз подействовали и на маршрутку, в которую сели Олег и Настя. Маршрутка ухитрилась сломаться в самом глухом районе Балашихи, где не только нет остановки, но даже попутку поймать довольно тяжело. Именно эти мысли одолевали всех пассажиров, которые смотрели на водителя со смешанным чувством ненависти и робкой надежды на то, что он все-таки починит мотор.
   - Не нравится мне это, - поморщившись, сказал Олег и сплюнул. - Как специально. Хотя мы уже за пределами Москвы, а значит вне зоны Зова, поднявшего все стаи на Перекрестке.
   - Расслабься, просто сломался мотор. Хотя... - Настя задумалась, - ничего в этой жизни просто так никогда не случается.
   Словно иллюстрируя слова Насти, со стороны зловещего вида промышленного здания, огороженного бетонным забором, к маршрутке стала медленно приближаться стая дворняг. Собаки шли медленно, неторопливо, словно приноравливаясь. Настораживало и то, что они не лаяли, не рычали, не грызли друг друга, как это обычно бывает, они шли в каком-то полусне, и Олег, наблюдавший за этой картиной, заметил и то, что собаки - а их было около десятка - начали выстраиваться в своеобразное подобие боевого порядка.
   - Ну, я же говорила! - Настя улыбнулась, но не как обычно - злобно и иронично, - а как-то легко, свободно. Олегу эта улыбка понравилась еще меньше, чем ее обычное ехидное выражение лица.
   - Если так посмотреть, - в тон Насте ответил Олег, - то пушечным мясом Бездны является самое что ни на есть городское отребье: бомжи, пьяницы, наркоманы, мелкая шпана, стаи бродячих собак. Хорошенькая армия у хозяйки изначальной тьмы.
   - Несмотря на непрезентабельный внешний вид, эти войска очень хорошо воюют, их сложно остановить даже с оружием в руках, а управляются Бездной - так и вовсе чудесно!
   - А ты откуда знаешь?
   - Просто знаю. Знаю, и все. Драться будешь?
   - Нет, пугнуть попробую.
   - Ипостасью пса Господня или своим тотемом?
   - Вот уж действительно, затрудняюсь выбрать. А надо бы поторопиться.
   Тем временем и пассажиры заметили тех, кто решил "посочувствовать" нежданной поломке машины. Как это обычно бывает у людей, каждый в первую очередь подумал о себе. Первым в маршрутку, бросив сигарету и растолкав прочих вышедших подышать свежим воздухом пассажиров, забрался здоровенный мужик, он забился на самое дальнее сиденье, делая вид, что ничего не случилось. Спустя несколько секунд его "героическому" примеру последовали остальные. Не обращая внимание на то, что снаружи остались Олег, Настя и, кажется, ничего не заметивший водитель - пассажиры захлопнули дверь.
   Тем временем, собаки, выстроившись в боевой порядок, остановились в пяти шагах от сломанной маршрутки.
   - Их что-то держит, - задумчиво сказал Олег.
   - Не что-то, а кто-то. Я их держу.
   Олег почему-то сразу же вспомнил бойню в электричке и то, как Настя отвела взгляд железного катка, прошедшего сквозь вагон и даже не обратившего на них внимания. Олег тихо подошел к водителю, тронул его за плечо и молча указал на собак. Водитель смерил взглядом враждебно настроенную стаю, затем посмотрел на Олега, потом опять на собак, что-то подкрутил гаечным ключом в недрах мотора и, произнеся что-то совершенно неразборчивое на смеси родного азербайджанского и русского матерного с грохотом закрыл капот и сел за руль. Олег и Настя, не мешкая, заняли свои места. Машина завелась с первого раза. Страх не всегда, но очень часто является лучшим помощником.
   Когда маршрутка тронулась, пассажиры усиленно делали вид, что ничего не произошло. Кто-то на весь салон болтал по телефону, кто-то читал детектив, грузный мужик вообще уснул. И только Олег, смотревший в окно, видел, как стая, влекомая совершенно непостижимой силой, молча бежала за маршруткой. Как это у нее получалось, для Олега оставалось загадкой. Но едва маршрутка вырулила в спальные районы - собаки отстали. Олег готов был поспорить, что никто из пассажиров не вспомнит про этот досадный инцидент, о своем страхе люди предпочитают молчать. "А была ли вообще стая?" - неожиданно подумал Олег.
  
   В квартире Насти царил полнейший хаос, Олег это понял даже стоя в коридоре. Настя принадлежала к самому последнему, конченному типу людей живущих в вечном бардаке. Принадлежащие к этой категории даже не извиняются перед гостями за царящий в квартире беспорядок.
   В коридоре валялся полуразобранный рюкзак, пара роликовых коньков, какие-то коробки, стояли в ряд пустые пластиковые бутылки из-под "Кока-колы" и "Нарзана". Наблюдательный Олег тут же заметил, что среди них не было пивных и водочных бутылок.
   В комнате царил еще больший беспорядок. На разобранном диване валялось скомканное одеяло, сверху на нем лежало две раскрытых книги. На столе, около раскрытого ноутбука, ютились две чашки с недопитым не то чаем, не то кофе. Понять это было уже сложно, потому что чашки стояли давно. Прямо на полу - деревянная пепельница в виде черепа, до краев заполненная окурками. В открытом книжном шкафу без всякой системы были расставлены книги, диски, какие-то предметы неясного назначения. Олег уже достаточно насмотрелся подобных квартир, где для живущих там людей наведение какого-либо порядка не то чтобы являлось проблемой, но создавало ужасный, почти невыносимый дискомфорт. Как это ни парадоксально, среди соплеменников Олега было очень мало тех, кто любил вечный беспорядок. Слишком уж страшными и тяжелыми были прошлые жизни, слишком сильно ценили бессмертные понятия "дом" и "уют".
   - Ты не пугайся, у меня так не всегда. Тут просто сидели с подругой, была халтурка, нужно было все за ночь сделать. Вот и посидели... А утром на работу. А так я обычно убираюсь. Ты чаю хочешь?.. И, кстати, можешь курить прямо в комнате. У меня здесь полная демократия.
   - Скорее анархия. Ладно. - Он сел на диван, достал из бокового кармана пиджака трубку и все сопутствующие ей принадлежности, не торопясь, набил ее, раскурил, задумчиво выпустил клуб ароматного табачного дыма. И только после этого сказал: - Ну, можно и чаю. Только чашки помой.
   Настя ушла на кухню ставить чайник. А Олег тем временем бросил взгляд на две валявшиеся на диване книги. Вопрос о том, что же читают его друзья и знакомые, продолжал оставаться для него весьма актуальным. К счастью, книжки были не художественные. Что-то про дизайн, про программы компьютерной верстки. Не слишком уж большой простор для козней Бездны. При всей изощренности фантазии Олегу было очень трудно представить своего соплеменника, решившего, что он в прошлой жизни был компьютерной программой.
   Вернулась Настя, держа в руках две дымящиеся чашки, и поставила их на стол рядом с ноутбуком и двумя другими чашками. Олегу вдруг неожиданно вспомнилось Безумное чаепитие Шляпного мастера.
   - Поговорим? - Олег, нахмурившись, посмотрел на Настю. - Только давай напрямую. Без всяких вокруг да около.
   - А напрямую, Олег, не получится. При всем твоем почтенном возрасте, огромной Силе, ты, не обижайся уж пожалуйста, закостенел во взглядах.
   - Не делай из меня паладина. Ты что-нибудь слышала про короля-чародея Сарана?
   - Может быть, и слышала, - хитро прищурившись ответила Настя. - Только это дела не меняет. Ты преданно служил Тени. Потом преданно, самозабвенно служил Свету. Для тебя в жизни существует только "да" и "нет". "Возможно", "вероятно" - для тебя непостижимые категории. Темные для тебя - противники. Слуги Бездны - враги. Все ясно и понятно. Смертные - всего лишь орудие. Вселенная в твоем представлении - удивительно простая штука: есть Творец, есть его вечный противник, у обоих есть армии, армии сражаются, люди рождаются и умирают. А ты, вот, например, когда-нибудь задумывался над тем, а куда собственно уходят люди? Задумывался ли ты, чем вы лучше людей? Бессмертные считают себя избранными, живущими вечно, хранящими вековую мудрость. А вдруг правы буддисты и люди тоже вечно перерождаются?
   - Я встречал альхари, тех смертных, кто возвращается и кое-что помнит, но их не так много. Впрочем, я не исключаю и того факта, что большинству людей адом стала новая жизнь. Я иногда еду в метро, вижу какого-нибудь убогого калеку и, с одной стороны, жалею, а с другой - совершенно непрошеной приходит мысль: как же ты, наверное, напакостил в прошлой жизни, приятель...
   Настя громко рассмеялась и зааплодировала Олегу.
   - Впрочем, - продолжил Олег, - это не суть важно... Возвращаются люди - не возвращаются, они - один народ, а мы - совершенно другой. И знаешь, меня откровенно пугает то, что ты говоришь о бессмертных в третьем лице, причем намеренно говоришь, не скрывая этого.
   - Все просто. Я не люблю бессмертных. Просто не люблю их и все. Не хочу себя причислять к ним. Я просто человек. Человек, который помнит прошлые жизни, и ничего больше. Твой мир, Олег, прост как двоичный код. Везде и всюду ты видишь либо волю Бога, либо волю дьявола, либо происки Бездны. Ты никогда не думал, что мир состоит не из оттенков серого, но и из цветов радуги? Ты никогда не пытался понять врага? Неужели ты думаешь, что Бездне так уж хочется все погрузить во мрак, затопить изначальной тьмой, все разрушить? Может быть, она преследует совершенно иные цели? Может быть, она просто хочет освободить миры от бесконечной бойни, которую вы называете Великой Игрой?
   - Ты говоришь, как Слуга бездны... Я слишком много на них насмотрелся, на врагов. Это было давно, - взгляд Олега сделался стеклянным, - очень давно. Ты тоже должна помнить те времена, когда не было ни темных, ни светлых, было мало миров и робкие ростки людских племен всходили на земле, которую мы сотворили. Мы растили их, оберегали их... - Олег на секунду замолчал, - от врага. Ведь сказано было: "И когда Первые пришли к ним с мечами, у слуг Бездны уже были мечи". А потом, когда я ушел путями людей, я везде и всюду выжигал эту скверну, но закон равновесия, что-то я слишком часто стал его вспоминать, превращал нашу Силу в нашу беспомощность. Как можно договориться с диким, бешеным зверем, который кидается на тебя? Как можно договориться с бессмертным, который приобрел великую Силу и великую власть, но взамен этого сжег свою душу? Без души - нет посмертия. Без души вообще ничего нет.
   - Душу? - усмехнувшись, переспросила Настя. - Ты веришь, что у бессмертных есть душа? Что-то уж больно часто вы называете душу бессмертных сущностью, будто боитесь слова "душа" или не хотите равнять свою душу, помнящую прошлые воплощения, с душами смертных, которые если и возвращаются на Землю, то подобны хорошо выскобленным листам пергамента. Но если бессмертные идут служить Бездне даже имея власть над людьми и миром, значит она им может предложить что-то такое, что не может предложить им ни Бог, ни сатана.
   - Настя! Если бы не обстоятельства, в которых мы встретились сегодня... Если бы... - Олег замялся подбирая слова. - Если бы не ты... Я бы, конечно, мог подумать, что ты слуга Бездны, и найти очень много объяснений тем разным непонятным вещам, которые творились, когда мы были вместе, но поверить в то, что ты слуга Бездны и пришла уговаривать меня встать на ее сторону, меня, носителя меча Бездны, это было бы слишком уж как-то просто, понимаешь, слишком просто. Да и потом - это бесполезно. Где бы я ни жил, с какими народами я бы ни общался - я всегда спрашивал у них, у тех, кто знает об этом: "Как вы боретесь с ней?" Шаманы диких племен, жрецы разных религий, вообще нелюди - все они называли ее по-разному, но все боялись и ненавидели. Да и я почувствовал бы ее в тебе, мой Меч сделан из нее, и я слишком хорошо знаю, чем пахнет изначальная тьма.
   - Но ты уже ошибся один раз. И эта ошибка чуть не стоила тебе твоей любимой и обожаемой бессмертной сущности. Ни так ли? Тебе напомнить?
   - Я всегда это буду помнить. Но здесь.. здесь меня можно было столько раз убить... Но мы отвлеклись. Ты говорила о помощи. Какая теперь может быть помощь? И зачем она теперь нужна?
   - Ты забыл о внутренних силах мира, о том, что вы зовете его сердцем, его душой. Говорят, что воплощенная душа мира когда-то...
   - Не надо. Не хочу вспоминать. Так значит, ты играешь на два лагеря? Или даже на три? Ты играешь какую-то свою пьесу и хочешь обхитрить всех? Что ты мне хочешь предложить?
   - Я хочу предложить тебе встречу с заинтересованными лицами, если говорить официальным языком. Терять тебе все равно нечего, все твои соплеменники либо мертвы, либо спят.
   Олег подошел к столу, за которым сидела Настя, пристально посмотрел ей в глаза и по какой-то странной причине не выдержал ее взгляда. Он взял в руку остывающую чашку с чаем, отхлебнул, поставил на место и задумчиво прошелся по комнате.
   - Но мне-то какая от этого выгода? - наконец спросил он у Насти. - Мне-то зачем это? Я не люблю покупать кота в мешке. Для меня все просто: есть товар - есть цена. А ты то говоришь загадками, то пытаешься оправдать слуг Бездны, то говоришь о душе мира - что-то здесь не то...
   - Олег, помнишь, я тебе только что говорила про радугу? Есть силы, которым ты интересен. Которые могут тебе помочь, - последнюю фразу Настя произнесла с явным нажимом.
   - Но кто это, Бездна меня побери?!
   - Ладно, я скажу тебе. Эти бессмертные, которые смогли защититься и от закона равновесия, и от Перекрестка, и от Стаи. Они знают, как и почему сходят с ума от книг бессмертные, они много чего знают, но они не Серые, и не Темные, и не Светлые.
   Олег не просто внимательно слушал Настю, он просеивал каждое её слово через сито своей Силы. Как это ни было странно - Настя не врала. Олег чувствовал. Девушка не произнесла ни одного лживого слова. Не исключено, что она очень тщательно и осторожно подбирала слова, и еще Олег чувствовал, что устроить встречу с ним для нее почему-то было очень, очень важно.
   Может быть, вся ее бравада - это просто прикрытие страха? Возможно, что эти ее странные покровители, которые никому не служат и каким-то образом связаны с душой мира, предложили темной бессмертной свое покровительство в обмен на то, что она приведет к ним Олега. Терять было нечего. В конце концов он был носителем меча Бездны, который был способен навсегда убить сущность любого бессмертного.
   Тем временем Настя встала из-за стола и, сев рядом с Олегом на диван, закурила. Она, нахмурившись, смотрела на него и ждала, ждала его решения. Хотя уже сама чувствовала, что он согласен. Но прежде чем ответить утвердительно, Олег неожиданно вспомнил повторяющийся сон, сон о том времени, когда он был одним из четырех разрушителей миров. Черный вихрь, черные плащи, черные рогатые шлемы, несущиеся во весь опор черные кони... и фигура, женская фигура, закутанная в черный плащ. Фигура стояла раскинув руки и преграждая дорогу Черным всадникам. Олег посмотрел в глаза Насти, потом взял ее за руку и тихо прошептал:
   - Я вспомнил тебя. Ты так не хотела, чтобы тот мир погиб! Ты ведь ушла путями людей, ушла за миг, перед тем как мы стерли тот мир, смахнули его с доски Великой игры. Как, должно быть, тогда ты ненавидела меня, всех нас, как злилась, как проклинала свою беспомощность. Темные тоже умеют любить миры, которым отдавали много сил, я это знаю. Темные умеют любить. Иногда они любят гораздо сильнее и более страстно, чем светлые. Но предательство они прощают очень, очень редко.
  
   Спустя два часа, уже засыпая рядом с Настей, он думал о том, насколько у их народа все это получается проще и легче, чем у людей. Бессмертные знают, что происходит во время секса с Силой, они знают, что для живого существа иногда бывает очень важен энергетический обмен, который происходит во время соития. Бессмертные об этом слишком много знают... И редко между теми, кто помнит друг друга много тысяч лет, возникали какие-нибудь этические, моральные, идеологические препятствия для того, чтобы сблизиться. Бессмертные знали, что люди их соплеменников и соплеменниц в науке любви никогда не смогут обойти. Но при этом первые, ушедшие путями людей, и второе поколение старались жениться и выходить замуж за смертных. В этом была их великая загадка, которую они сами не в силах были разгадать.
   Настя же, засыпая, думала только о двух вещах: почему, когда она целует и обнимает Олега, его глаза неожиданно стекленеют и становятся чужими и страшными, в отличие от его прикосновений. А еще она думала о том, для чего бессмертному нужна душа.
  
   Встреча была назначена в Филевском парке. Место это Олегу никогда не нравилось. Что-то мрачное и нехорошее было в этой лесополосе, что-то зловещее. Хотя близлежащая территория старой "Горбушки" и "Горбушки" новой, расположенной на территории завода "Рубин", как Старый и Новый Арбат считалась для бессмертных нейтральной территорией.
   Может быть, именно поэтому здесь и была назначена встреча. В весенний будний день в парке было тихо, спокойно. Настя уверенно вела Олега по еле заметной тропинке, а Олег, идя неторопливым, размеренным шагом, уже давно смотрел на мир истинным зрением, пытаясь нащупать с помощью Силы тех, кто назначил с ним встречу. Неожиданно его взгляд натолкнулся на какой-то странный предмет, лежащий около дерева. Олег тут же перешел на нормальное зрение, сошел с тропинки и приблизился, чтобы его рассмотреть. Это оказался меч, но не настоящий, а игрушечный, неумело сделанный из стеклопластика. Меч был сломан пополам и поэтому брошен неизвестным владельцем на произвол судьбы.
   - Они называют это место "Аир", - сказала Настя, подойдя прямо к Олегу.
   - Кто?
   - Всякие неформалы, которые здесь собираются. Фанаты аниме, книг фентези, которые здесь пьют по воскресеньям водку и дерутся на мечах.
   - Сломанный меч всегда был для меня недобрым знаком.
   - Олег, - Настя положила руку ему на плечо, - скажи мне одну вещь, только прежде, чем сказать, хорошо подумай. Время еще есть.
   Олег повернулся и с удивлением обнаружил, что в глазах Насти застыла страшная, какая-то фатальная мольба. Такого выражения лица он никогда у нее не видел. И тут ему впервые за очень-очень долгое время стало страшно. И Олег обрадовался этому страху. Обрадовался как ребенок, ведь пока он чувствует страх, он еще Подмастерье.
   - Только скажи мне честно, пожалуйста, - продолжала Настя. - Не только ты один считаешь себя одним из самых страшных врагов Бездны, но и сами слуги Бездны считают так. У Бездны есть просто пушечное мясо - люди, которые сами начали сжигать свою душу и пустили в нее Бездну. Но есть специально созданные Бездной существа для борьбы с вами, ее врагами, с изначальных времен. Олег, скажи мне, пожалуйста, скажи, скажи, милый, ведь у тварей из Бездны нет души?
   - Нет, - вздохнув, ответил Олег.
   - Но ведь Тот, кому ты служишь, Творец Великой Игры, ведь это Он дает живым существам души. Может ли он дать твари из Бездны душу? И что тогда с ней станет?
   - Еще ни один враг не просил меня об этом, но я думаю, что это возможно.
   - Олег! - Настя с силой сжала его плечи. - Я не та, кем ты меня считаешь. Та твоя соплеменница, что пыталась преградить путь Черным всадникам, не ушла из разрушаемого вами мира. Ее поглотила Бездна. Ты же знаешь, что Бездна никогда не сможет поглотить того, в ком нет ее части. Ты никогда не задумывался о том, что сделала Бездна с теми бессмертными, которых поглотила?! Бездна, прежде чем полностью растворить их в себе, делает с их души слепок, всего лишь слепок, точную копию. Но копию, которую ни один бессмертный не способен отличить от оригинала. Олег, я всего лишь копия той несчастной. Бездна создала меня из небытия и вселила в тело новорожденного младенца. Ведь все это готовилось очень давно. Во мне не душа, во мне всего лишь сгусток Бездны, и когда цель моей хозяйки будет достигнута, я снова уйду в небытие. В вечную ночь. А я не хочу, чтобы для меня наступила вечная ночь... Я не врала тебе вчера. Мы идем на встречу с такими же, как я. Это они ввергли в безумие бессмертных этого города.
   - Но как? - с удивлением спросил Олег. - Мы ломали над этим голову все последнее время.
   - Все просто. - Она печально улыбнулась. - Вы все очень любите старые, прошедшие через множество рук книги, желательно редкие, раритетные. Каждый держащий книгу в руках оставляет на ней маленький след. И если ее держал, просто держал в руках слуга Бездны, мы можем получить власть над разумом бессмертного. Ты же видел - некоторых мы просто не могли ввергнуть в безумие. Видимо, они не любят старые книги.
   - Но что теперь? Что мешало вам убить меня, как вы убили Женю, как вы убили Серую Чайку и Белого Волка?
   - Посланник - редкая добыча. В моей сумке лежит шприц с нервно-паралитическим лекарством. Если над истекающим кровью, но еще живым посланником мы сможем провести некий ритуал, мы сможем открыть на Терре врата вечной ночи. Но я, в отличие от других, понимаю, что Бездна не сохранит нас. Она изымет из наших тел слепки когда-то погибших бессмертных и это будет даже не смерть... - Настя задумалась, подбирая слова. - Наверное, так смерть представляют атеисты: закрыл глаза и больше ничего. А я хочу жить. Пусть и одну человеческую жизнь, я хочу жить и иметь посмертие, они не понимают этого, они упиваются властью над вами. И им не важно, что они короли на час.
   - Как ты узнала о том, что ты не бессмертная, а всего лишь слепок?
   - Когда у меня произошло нечто похожее на пробуждение бессмертного в шестнадцатилетнем теле. Эти воспоминания всегда были для меня чужими. Я всегда знала, что они украдены Бездной. А я с упоением рассказывала другим про миры, которых я не видела, но которые помнила. Если бы вчера мы не заговорили о душе, то все бы вышло совсем по-другому.
   - Вышло бы так же, - раздался тихий голос у них за спиной.
   В обычном зрении они выглядели как самые обыкновенные, неприметные люди в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет. В истинном зрении они выглядели как самые обычные бессмертные. Но теперь Олег знал, кто они такие. Он также понял намек Насти относительно души мира. Ведь они хотели уничтожить Терру, а значит и убить душу мира.
   - Мы знали, что ты не выдержишь, в принципе это входило в план. Очень хороший план, тонкий и элегантный
   Олегу казался знакомым этот надменный, чуть грубоватый голос, только в последний раз он говорил на другом языке. Олег видел его истинную сущность и понял, что это точный слепок с Мастера Душ, которого много тысяч лет назад он отправил в Бездну. "Ничего не скажешь, сильных фигур она подняла из небытия".
   Слуги Бездны надвигались, беря их в кольцо.
   - Ты с нами или против нас? - спросил слепок с Мастера Душ.
   - Я с ним, - ответила Настя. - Я с ним, - повторила Настя, взяв за руку Олега.
  
   Стороннему наблюдателю, не наделенному даром Силы, могла показаться очень странной пантомима, которую разыгрывали в Филевском парке молодые и не очень молодые люди. Двое, молодой человек и девушка, были зажаты в кольцо остальными. И те, медленно надвигаясь на них, воспроизводили движения ловчих, развертывающих большую сеть. Девушка, стоявшая рядом с молодым человеком, делала какие-то странные пассы руками, будто бы кидая камни, способные порвать ловчую сеть. Длинноволосый молодой человек повел себя и вовсе странно: из воображаемых ножен он достал воображаемый меч и начал им угрожающе размахивать. На безумных эти люди мало походили, и сторонний наблюдатель скорее всего подумал, что это какая-то игра или репетиция спектакля. Однако происходящее не было спектаклем. Это событие являлось частью странной многоуровневой и многоплановой баталии, которую ее участники называли Великой Игрой.
  
   Олег чувствовал, как сила изначальной тьмы надвигается на него со всех сторон. В истинном зрении воздух вокруг него и Насти сгущался, превращался в липкий, густой, черный туман. Олег понимал, что хотят сделать его враги: опутать его сетью, сотканной из Бездны, погрузить в подобие полужизни-полусмерти и, по капле выпустив из него человеческую кровь и Силу бессмертного, тем самым открыть врата своей Хозяйке. Этот план еще был хорош и тем, что в городе практически не осталось бессмертных, которые бы помнили о том, кто они такие.
   Меч Бездны, выкованный в одном из тонких миров, как раз и был предназначен для борьбы с отродьями Бездны. Но Олег отчетливо понимал, что сейчас у него просто не хватит времени на то, чтобы прикончить все эти пустышки, прикрывающиеся личинами давно погибших бессмертных. Настя, пользуясь Силой Тени, пока что не давала слугам Бездны окончательно захлопнуть мышеловку. Но Олег знал, что ее сил хватит ненадолго. И тогда он решил прибегнуть к самому последнему средству, к которому бессмертные прибегают только тогда, когда знают, что в противном случае их ждет не только гибель их физической оболочки.
   Истечение Силы было чем-то похоже на то, что собирались с ним сделать Слуги Бездны, если бы им удалось захватить Олега живым. По всей бессмертной сущности беспрерывным потоком, словно кровь, циркулирует Сила. Бессмертный использует ее с учетом неприкосновенного запаса, который и поддерживает жизнь его сущности, заключенной в тело. Но если намеренно вскрыть этот запас, то бессмертный станет во много раз могущественней. Только вот если он не успеет остановиться, то вся Сила истечет из него и он может погибнуть своей последней смертью. Поэтому бессмертные предпочитали гибель своей физической оболочки, нежели прибегали к Истечению Силы. Но выбор у Олега был невелик: или он сам это сделает или это сделают его враги.
   Его левая рука сжимала Меч Бездны, и он даже чувствовал тепло от рукояти, видимой лишь в истинном зрении. Он развернул Меч и полоснул им по запястью правой руки там, где обычно перерезают вены те, кто хочет свести счеты с жизнью. В истинном зрении стало заметно, что из запястья медленно потекла густая сверкающая жидкость гранатового цвета.
   Олег тут же прислонил рукоять Меча к ране, позволяя оружию напитаться Силой. Затем переложил Меч в правую руку и в истинном зрении увидел, как поток Силы устремился к Мечу, который стал наливаться страшным багровым светом. Олег перекачивал всю свою Силу в Меч, не думая о том, останется что-то или нет.
   Меч стал сверкать все ослепительнее, черный липкий туман начал отступать перед ним. И Олег увидел, как слепки с погибших бессмертных стали таять на глазах, словно призраки. Их лица даже не успел перекосить ужас. Лезвие Меча удлинилось в два раза, и Олег несколькими стремительными движениями смог прикоснуться к каждому из нападавших. И едва Меч Бездны прикасался к ним, как они тут же исчезали.
   Обычным зрением было видно, как фигуры людей отступают на несколько шагов, глаза их делаются пустыми и бессмысленными, будто они внезапно сошли с ума. Люди, еще недавно танцевавшие с воображаемой сетью, превратились в подобия животных, не знающих, что им делать и куда идти. Кто-то уселся под дерево, кто-то побрел прочь от места сражения. Тот, кто являлся слепком с Мастера Душ, и вовсе сел на корточки и стал глупо улыбаться, озираясь вокруг.
  -- Что с ними делать? - спросила Настя.
  -- То же самое случилось в древнем Вавилоне. Но тогда Посланник перерезал пустышкам глотки. Я же просто оставлю их здесь. - Олег продолжал сжимать Меч Бездны, но уже запретил потоку Силы истекать из неприкосновенного запаса своей сущности.
   Он чувствовал, что Силы в нем осталось едва ли на большее, чем просто поддерживать жизнь своей оболочки. Однако Меч был напоен Силой, ее нужно было как-то истратить. И Олег тут же понял, что он должен сделать: мысленно он представил город с высоты птичьего полета. В его воображении возникли сталинские высотки, Останкинская телебашня, красные стены Кремля, дома, улицы, храмы, стадионы. Но он поднимался выше и выше над городом, над землей. И тогда Олег мысленно приказал всем бессмертным на Терре независимо от того, подверглись они безумию или нет, погрузиться в исцеляющий сон. Таким образом, Слуги Бездны, которые, возможно, еще остались в этом мире, будут просто не властны над ними. И едва Олег пожелал этого, как Меч перестал светиться багровым светом, отдав всю взятую у Олега Силу на погружение в сон бессмертных всей Терры.
  
   Олег сидел на земле, уткнувшись головой в ствол осины. Глаза его были полузакрыты. Он чувствовал себя полностью опустошенным. При попытке переключиться на истинное зрение он продолжал все видеть глазами обычного человека.
  -- Во мне почти нет Силы, - печально улыбнувшись, сказал он склонившейся над ним Насте. - Но для того, чтобы воззвать к Творцу, не нужна никакая Сила. Нужна только вера. И по нашей вере нам и воздается. Ты сама веришь, что можешь стать личностью, человеком? Хочешь ли ты научиться по-настоящему любить, прощать и верить? Это будут твои чувства, порожденные тобой, а не позаимствованные у ушедшей в Бездну фигуры тени. Ты веришь? Ты хотя бы хочешь поверить? - Олег пристально посмотрел на Настю.
  -- Да. Я верю. Прежде всего, я верю тебе, слуга Творца. И когда они спросили, с кем я, я сказала, что я не с твоим Богом, я сказала, что с тобой.
  -- А это значит и с моим Богом. Потому что кто не с Ним, тот и не со мной. Если ты знаешь какие-то молитвы, то молись, а если не знаешь, то просто смотри, лучше всего в истинном зрении. Но едва душа войдет в тебя, ты забудешь все, что было связано с этой историей. В твоей голове останутся лишь воспоминания о твоей обычной жизни, друзья. Но все, что было связано с бессмертными, ты забудешь.
  -- И я забуду тебя? - спросила Настя.
  -- Не совсем, ты просто решишь, что мы выбрались с тобой погулять, а я какой-то твой старый знакомый. Давай уйдем куда-нибудь подальше, - Олег кивнул в сторону бессмысленно бродивших пустышек. - Чтобы это не испугало тебя, когда ты обретешь душу.
  
   Олег стоял на коленях. Ладони закрывали лицо. До Насти доносился едва слышный шепот на смеси родного языка Олега и русского. Олег был напряжен до предела. Настя неотрывно смотрела на него, полностью переключившись в истинное зрение. Постепенно вся фигура Олега налилась каким-то ярким, подобным солнечному, светом, а затем Настя увидела, как откуда-то сверху слетает прекрасная ослепительно-солнечная птица, очертаниями напоминающая голубя, и это птица летит к ней, на нее, в нее.
  
  -- Очнитесь! Очнитесь! - позвал ее чей-то знакомый голос, и Настя открыла глаза.
   Над ней склонился ее давний знакомый, которого звали Олегом. Парень был явно не в ее вкусе -- худощавый, длинноволосый и к тому же одетый в костюм. Кажется, он работал в какой-то конторе не то бухгалтером, не то экономистом. И что ее сегодня понесло с ним в парк? Дома же куча работы и.. Настя охнула, вспомнив, какой у нее дома творится бардак.
   Ей тут же захотелось немедленно отправиться домой и навести там порядок, вымыть полы и раковину, разложить все вещи по полкам. Несмотря на то, что по какой-то непонятной причине грохнулась в обморок, чувствовала она себя прекрасно. Будто что-то новое, необычайно приятное и прекрасное появилось теперь у нее внутри.
  -- Простите меня, Олег! Это видимо воздух так подействовал. Сижу целыми днями у компьютера. Огромное спасибо вам, что вытащили меня погулять, а то бы я так и зачахла за компьютером. Вы проводите меня до метро?
  
   Когда Олег проводил Настю до входа на станцию Багратионовская, он ощутил уже давно позабытую им боль в плече, куда когда-то его ранил Посланник Абстрактного Зла. Когда-то он прижег эту рану Мечом Бездны, но рана так и не зажила до конца, и только Сила способствовала быстрому заживлению и устраняла болевые эффекты, переносимые на физическую оболочку. Теперь же он должен сам справляться с болью. Только лишь своей верой да силой воли.
   Раскуривая трубку, Олег медленно прокручивал события последних дней, постепенно привыкая к мысли, что он теперь один, без истинного зрения, без всяческих доказательств того, что он не человек. Стоп!! А как же наблюдатели? Олег огляделся по сторонам, но не обнаружил ни одного молодого человека в наушниках.
   Может, и не было ничего? Ни тварей из Бездны, ни Меча, который должен висеть у него на поясе? Ни его соплеменников, которые только скрываются под личинами людей. Может ВСЕ это было лишь игрой его воображения, а ему самое время сдаться в сумасшедший дом. При последней мысли Олег усмехнулся.
   Чтобы немного развеяться, он решил прогуляться по "Горбушке", расположенной теперь в здании "Рубина", тем более что там он еще ни разу не был. Идти было совсем недалеко, и по дороге Олег принял единственное правильное, как он полагал, решение: раз все уснули и он остался один, теперь у него появилась масса свободного времени и он наконец-то сможет записать на русском языке легенды о своем народе, которые он до этого времени носил в своей памяти из жизни в жизнь.
   И не страшно, что показать их теперь некому. Главное, что он их запишет. Ведь слово написанное обретает силу, в том числе и над тем, кто его записал. И Олег хотел уйти в эти легенды о начале времен, о драконах и великом исходе трех племен. Хотел уйти туда, но не навсегда, а только до тех пор, пока его не перестанет тревожить боль в совершенно здоровом плече.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О Паромщике и Мертвой реке
  
   Это случилось в те времена, когда уже много миров достигло пика своего развития. В тех мирах люди Силы почти не рождались, а простые смертные подчиняли природу с помощью машин. В тех мирах и память о бессмертных почти стерлась. А Вселенная двигалась по огромному кругу. Бессмертные созидали новые миры, и там все начиналось сначала. И были люди с добрыми и светлыми взглядами, а затем были войны и казни, и безумие, и невежество. И что бы ни делали бессмертные, как ни старались, люди все равно шли к прогрессу через бессмысленные войны, поклонялись Бездне, убивали друг друга без всякой причины. А Вселенная между тем медленно совершала очередной круг.
   И были бессмертные, которые начинали уставать от своей вечности. Они видели, что как бы ни старались они, какие бы усилия они ни прикладывали, все равно люди в совершенно разных мирах совершают одни и те же ошибки. И воистину, нет без боли ни творения, ни прогресса. Некоторые бессмертные уставали и, как говорят, уходили по Дороге, и никто больше не видел их. Не могли они умереть как обычные люди, и даже те мнимые смерти, которые переживали они, когда погибала их плоть, не могли вылечить вековой усталости.
   Но таких, кто не мог уже нести свое бремя и участвовать в Великой Игре, было не так много. Зато были это самые талантливые, самые мудрые бессмертные. Слишком часто брали они и несли на своих плечах непосильное бремя. И не выдерживали тяжести. Уходили они по Дороге, ища места покоя своего, но не находили его, а просто исчезали.
   Друг Людей в те времена тоже устал от вечности. И держался уже из последних сил, потому что более, нежели другие его соплеменники, нес на себе непосильное бремя. Не зря еще в первом, изначальном мире назвали его Другом Людей. Ибо везде, где только мог, помогал он людям, даже видя, что на протянутую руку отвечают ударом. Но силы бессмертных не беспредельны.
   Однажды, после окончания долгой и бессмысленной битвы, он шел по полю боя и смотрел на мертвые лица людей. И поле то тянулось до горизонта. Тогда душевная тоска окончательно взяла над ним верх, и он почувствовал, что идет уже по Дороге и неведомая Сила ведет его тем путем, которым прошли до него те, чья скорбь была безмерно велика.
   Дорога вывела его в некое пустынное и гористое место, и неведомо было Другу Людей, что это за мир и мир ли это вообще. В одной из гор была громадная пещера. И почувствовал Друг Людей, что это то самое место, в которое уходили те, чья скорбь была безмерно велика. И вошел Друг Людей в глубь этой пещеры.
   В огромной зале, чьи стены терялись в полумраке, сидело и лежало множество бессмертных, глаза у многих были закрыты, а на лицах было такая легкость и безмятежность, что казалось - все беды были забыты ими. Поэтому и называлось то место Пещера Забвения или Мардана, на языке Первых.
   Время здесь текло иначе, чем в мирах Великой Игры, и могли бессмертные легко восстанавливать силы. И долгое время Друг Людей пробыл там и говорил со своими соплеменниками, и с разговорами уходили беды, очищалась душа от скорби. Забывали скорбь бессмертные, и однажды один из пребывавших в Мардане вернулся в Великую Игру, а вслед за ним стали уходить и другие. И Друг Людей почувствовал, что прежние Силы постепенно возвращаются к нему, и он тоже может возвратиться в Великую Игру.
   Но что-то пока останавливало его. Словно само это место, Пещера Забвения, говорило ему: ты нужен здесь, ты нужен мне. И бродил Друг Людей безмерное количество времени по пещере и говорил с теми, кто нашел здесь приют и забвение тревог своих.
   Была пещера огромна и множество было в ней бессмертных, ибо велик и многочислен Первый народ. И в одно из путешествий по гигантской пещере встретил Друг Людей бессмертного, с которым не виделся долгое время, а по меркам смертных и вовсе вечность.
  -- Что бродишь ты, Всадник! - так называли бессмертные Друга Людей, с тех пор, как он стал одним из четырех разрушителей миров предавшихся Бездне. - Что ищешь ты?
  -- Я не нахожу многих своих соплеменников, которые отошли от Игры, но и в Пещере Забвения их нет.
  -- Они не могут пребывать с живыми, потому что мертвы.
  -- Но бессмертные не могут умереть, - возразил Друг Людей.
  -- Могут, если в них умерла надежда, что они еще могут сделать людей лучше.
  -- Где они?
  -- Я расскажу тебе, как найти это место, - ответил бессмертный и указал направление рукой. - Если ты пойдешь туда, то увидишь узкий проход в другую пещеру, где собрались те, чья надежда погибла окончательно. Глаза наших соплеменников, пребывающих там, полны такого глубокого отчаянья, что на них страшно смотреть.
  -- Как ты узнал про это место?
  -- Я дошел до этой пещеры, она звала меня, но, попав туда, я понял, что не так велика моя скорбь, чтобы быть там, и я вернулся сюда, в Мардану, и я почти уже забыл всю свою скорбь и скоро вернусь в Великую Игру. Не ходи туда, Всадник, там боль, там великая боль.
   Но не послушал его Друг Людей и пошел он в указанном направлении, ибо жива еще была в нем надежда помочь тем, кого его соплеменник называл мертвыми бессмертными.
  
  
   Друг Людей с трудом протиснулся в узкий проход, соединяющий две пещеры. Пещера, в которую он попал, была значительно меньше по размерам. Она была еще более темной, чем Мардана, но лица сидящих здесь бессмертных Друг Людей мог разглядеть. Ужаснули лица бессмертных Друга Людей. И не видел он подобных лиц в Пещере Забвения. И понял тогда Друг Людей, что нет возврата этим его соплеменникам в Великую Игру.
   Каждый из них пережил что-то, что окончательно сломило его дух, и не хотелось им далее жить, но и умереть они не могли. Так и пребывали они между жизнью и смертью, и муки их были велики.
  -- Если ты пройдешь дальше, то выйдешь на берег подземной реки, - с трудом сказал Другу Людей один из его соплеменников. - Та река черная и глубокая, но на другом берегу есть проход. Мы пробовали входить в реку, но река обжигает нас невыносимой болью, и нет сил зайти в нее даже по пояс. Многие из нас считают, что спасение наше на том берегу. Но не знаем мы, как перебраться туда.
   Тогда пошел Друг Людей к берегу подземной реки. И долго он смотрел на черную гладь воды, которая притягивала его взор. Вода была спокойна и неподвижна, и черен был цвет ее. Но взгляд на реку дарил покой, и хотелось Другу Людей вечно сидеть на берегу черной реки и слушать, как падают капли с каменных сводов и ударяются о водную гладь. И назвал он реку Маралла, что на языке Первых значит Мертвая река.
   Но не забыл Друг Людей, зачем пришел к Мертвой реке, и думал он, как перевести бессмертных на другой берег. Он пробовал войти в воду, но прикосновения к воде причиняли ему невыносимую боль и обжигали все тело. И чем больше он прикасался к воде, тем сильнее была боль, и казалось, что кожа сходит с рук и обнажает кости. Но когда боль достигла предела, внезапно все прошло. Не причиняла больше мучений Мертвая река. Будто приняла она Друга Людей.
   И, склонившись над черной водой, Друг Людей зачерпнул в ладонь воды и напился из Мертвой реки и сладка была та вода и растеклась теплом по всему телу. Понял тогда Друг Людей, что нельзя бояться забвения, только в начале приносящего боль, но дальше безмерное облегчение. Пил Друг Людей из Мертвой реки и чувствовал, как меняется он. Как становится кем-то иным, не человеком, и не бессмертным, но частью Мертвой Реки. А затем разделся он и выкупался в Мертвой реке.
  
   Много времени прошло с тех пор, как ушел Друг Людей к Мертвой реке, и сидящие в пещере уже почти забыли о нему, потому что только свою боль помнили они. Но не забыл о них Друг Людей, ибо чужая боль была для него всегда важнее своей.
   Когда же вернулся он, то не узнали его бессмертные, а многие и вовсе отшатнулись в ужасе, вглядываясь в полумрак пещеры. Думали некоторые, что сам Шайрах, повелитель тени, пришел к ним или вовсе тварь из Бездны.
   Был похож Друг Людей на ожившего мертвеца. Глаза его запали, кожа побледнела и чуть светилась в полумраке пещеры. Он был одет в черные одежды, скрывающие все его тело, кроме рук, бледных и похожих на крючья. А из-под черного капюшона выбивалась прядь поседевших волос. И взгляд его был так ужасен, что никто не смог произнести ни слова.
  -- Вы хотели очищения от боли, - громко сказал Друг Людей. - Вы хотели спасения, но не могли вы переплыть Мертвую реку. А я же, чтобы вы могли найти облегчение на том берегу, сам стал частью Мертвой реки, Паромщиком, который перевезет вас на другой берег.
   И вызвался один из бессмертных идти с Другом Людей, и дошли они до берега Мертвой реки. И увидел соплеменник Друга Людей, что стоит на берегу паром и можно перебраться на нем на ту сторону.
  -- Что там? - спросил бессмертный.
  -- Я не был еще там, да и не стремлюсь туда. Когда я перевезу всех, кто в этой пещере, я хочу вернуться в Великую Игру.
  -- Ты излечился от вековой скорби?
  -- Да, я излечился, когда понял, что никогда не был ею болен. Я был болен вашей болью и когда я излечу ее, то смогу вернуться.
  -- Но что там, на том берегу?
  -- Там неизвестность, и никто не скажет тебе, что будет с тобой на той стороне. Но там твое спасение, спасение тех, кто не в силах сам побороть свою боль.
   Сказав это, перевез Паромщик первого своего соплеменника, и ушел тот в проем на другой стороне и больше никто и никогда не видел его. И перевозил Паромщик других своих соплеменников, и уходили они и больше не возвращались. Редко по двое, еще реже по трое перевозил он их, но чаще всего по одному. Было много работы у Паромщика и не знал он отдыха. И везя на тот берег бессмертных, слушал он истории их жизни и боли, и понимал, что не в силах бессмертные терпеть такое. У каждого была своя боль, глубину которой мог понять только он сам и еще Паромщик.
   Были те, кого не принимала та сторона, и когда привозил он их на тот берег, вместо проема в горной породе была сплошная стена. И били в нее кулаками бессмертные и стенали, но проход не открывался и перевозил он их обратно и уходили они. Не время, значит, им еще уходить, и не так была велика их боль.
   Называли же Первые то место, куда перевозил бессмертных Паромщик Нуэран Эль Шайа, что значит "Там, где зажигаются звезды". И много легенд было у Первых об этом месте. И ни одна из них не была истинной, и потому не будем приводить их здесь. Ибо только Творцу ведомо, куда уходили измученные Великой Игрой бессмертные, так же как только Творцу известно, куда после смерти уходили люди.
   И долго перевозил Паромщик бессмертных на тот берег. И бывало, что долго никто не приходил к берегу Мертвой реки, и он просто сидел и смотрел на паром, и на Мертвую реку и думал о Великой Игре и Замысле. Было ему тогда одиноко, и пел он, и тяжкая, грустная песнь разносилась над сводами пещеры, и становилось тогда Паромщику легче.
   Однажды пришел к нему бессмертный, на чьем лице не было скорби, но будто бы узнал себя в нем Паромщик, который прозывался когда-то Другом Людей, Всадником и Грустно Смотрящим на Звезды.
  -- Здесь не видно звезд, здесь только мрак и боль, - сказал пришедший и присел рядом с Паромщиком.
  -- Здесь спасение для тех, кто уже не может сам себя спасти, - ответил Паромщик.
  -- Я пришел сменить тебя, ты нужен Великой Игре, она зовет тебя.
   И когда Паромщик посмотрел в глаза пришедшему, то понял он, что он тоже Подмастерье Господа Бога. Тогда искупался Друг Людей в Мертвой реке во второй раз и стал прежним, и волосы его снова сделались светло-русыми, и отпустила его Мертвая река. А пришедший пил из Мертвой реки, и купался в ней, и стал Паромщиком.
  -- Я приду сменить тебя, когда ты устанешь, - сказал он брату-Подмастерью. - Мы теперь связаны Мертвой рекой, и я буду знать, когда устанешь ты и захочешь вернуться в Великую Игру. Ибо нельзя вечно быть здесь, но нам надо Играть и нам надо учиться.
  -- Я буду ждать тебя, - ответил другой Подмастерье. - Я буду ждать... Но если ты не вернешься, то я знаю, что когда-нибудь меня сменит другой Подмастерье. Хоть и немного нас, но более чем двое, я знаю это достоверно и я встречал других.
   Так вернулся Друг Людей в Великую Игру и видел, как много изменилось в тех мирах, где он уже побывал. Но то были всего лишь изменения, вызванные временем, а суть не менялась, и Великая Игра не менялась. Просто Вселенная двигалась по очередному кругу.
  
   Глава 15. Мария Египетская
  
   В тех кругах, где вращалась Галя, ее внешность была далека от эталона красоты. Впрочем, красота - штука субъективная. Галя не была обделена вниманием противоположного пола, хотя прекрасно понимала, что полнота нынче не в моде. Большая грудь и широкие бедра вызвали бы пламенное восхищение мужчин лет эдак триста или даже четыреста назад, но не сейчас.
   Все подруги Гали тщательно следили за своей фигурой. Волшебное сочетание девяносто-шестьдесят-девяносто было для них сравнимо с магическим заклинанием. Галя лишь тихо посмеивалась над своими подругами. Хотя какие они ей подруги? Можно ли это было назвать дружбой? Скорее это было неким объединением людей с приблизительно одинаковым достатком.
   Такое странное словосочетание как "нет денег" для Гали было незнакомо никогда. Родители ее были богаты, конечно, не так сказочно, чтобы иметь виллы на всех самых популярных курортах мира, однако могли позволить себе путешествовать по всему миру и не отказывали себе практически ни в чем. У Гали была собственная квартира, которую подарили ей на двадцатилетие, родители же жили в загородном доме, окруженные комфортом и прислугой. Галя заканчивала обучение в Академии управления и после защиты диплома ей было уже приготовлено теплое местечко в холдинге ее отца.
   На первый взгляд, такой судьбе можно только позавидовать, хотя всем известно, что у маленьких людей - маленькие проблемы, а у больших - проблемы несоизмеримо больше. Еще на первом курсе Академии Галя поняла, насколько большими могут быть эти самые проблемы. Конечно, экономическая стабильность - это очень и очень хорошо, но людям, у которых есть деньги, тоже хочется и тепла, и понимания, и друзей. А вот с этим в среде богатых людей было непросто.
   Несмотря на то, что Галя постоянно вращалась в кругах так называемой "золотой молодежи", у нее было четкое ощущение того, что это люди не ее круга. То есть по своему экономическому статусу она свободно вписывалась в эту тусовку и могла позволить себе потратить на развлечения гораздо больше, чем завсегдатаи модных клубов, некоторые из которых почему-то постоянно ходили в долгах, но, прикованные волшебными огнями клубной жизни, не могли с ней завязать.
   Конечно, клубами правила мода. Это был бесконечный пафосный парад шмоток, тачек, мобильников и всякой другой мишуры. Еще в клубах присутствовала наркота, причем в таких бешеных количествах, что когда у восемнадцатилетней Гали на все это раскрылись глаза, она долго пребывала в шоке.
   Ее дядя, то есть мамин брат, долгое время занимал один из ключевых постов в Госнаркоконтроле, и услышав, что его любимая племянница зачастила на модные клубные вечеринки, не поленился и свозил ее на экскурсию в одну из закрытых наркологических клиник, где Галя насмотрелась ужасов на всю оставшуюся жизнь.
   В конце экскурсии дядя Костя, бывшая государственная шишка, а нынче преуспевающий бизнесмен, владеющий сетью аптек, пообещал ее лично пристрелить, если хотя бы узнает, что она "просто попробовала для прикола травку", а также прозрачно намекнул, что, мол, наш мир тесен и если таковой факт случится, то он обязательно об этом узнает. Дядю Костю Галя хоть и любила, но больше все-таки боялась, поэтому обещание свое она сдержала, тут же прослыв в тусовке "правильной девочкой".
   Внимательно рассматривая всю эту блестяще разодетую толпу детей богатых родителей, Галя не переставала удивляться тому, как в этой жизни все легко, но в то же время рационально устроено. Пошел по неправильной дорожке и упал в яму. Причем в яму, полную дерьма и помоев. И неважно, где ты оступился, как ты оступился, главное - ты оступился, вот и все.
   На одной из лекций в Академии им приводили интересную статистику: в каком поколении семья утрачивает свое состояние. Первое поколение - это люди, которые деньги заработали, второе - это те, кто наследовал капитал и видел, как его зарабатывали их родители, третье - это уже их внуки, они не видели трудностей их дедов, они уже выросли в достатке. Вот они как раз начинают постепенно, по кирпичику разбирать здание, которое построили их предки. В четвертом поколении как правило состояние полностью утрачивается. И не важно, сколько нулей было в сумме капитала. Спускаются равно быстро и три миллиона долларов и три миллиарда.
   Так вот, глядя на свое окружение, Галя, к удивлению своему, поняла, что поколение могущественных российских олигархов, сделавших свое состояние в смутные для страны времена, может потерять его не из-за реванша левых реакционных сил, не из-за мирового экономического кризиса, а по вине своих любимых и обожаемых чад.
   Все в той же "Академии" Гале рассказывали об одном американском промышленнике, который устроил своего сына на работу курьером и заставил пройти всю иерархическую лестницу своей компании, прежде чем завещал ему свой бизнес. Конечно, это мудрое решение. Что тут возразить? Только то, что было хорошо для Америки времен Драйзера, у нас просто не пройдет. Причем никаким образом.
   Мода загнала людей в страшную ловушку. Дети богатых людей стали частью их статуса, ведь они тоже всегда на виду. И родители не могут позволить, чтобы их сын имел машину хуже, чем сын конкурента по бизнесу. Некоторые богатые люди видели панацею в отправке любимого чада за бугор, где западная система обучения и воспитания сделает из него нормального человека, умеющего считать деньги. Но случалось это не везде и не всегда.
   Мир людей сильно напоминал животный мир, и в этом не было для Гали ничего удивительного. Когда огромный кит бороздит просторы океана, вокруг него бурно кипит жизнь более мелких морских существ, которые живут около кита и даже на самом ките. Так получилось и с богатыми людьми в новой России. Некоторые предприимчивые люди быстро поняли, как без наездов и похищений отнимать у богатых людей деньги. Для этого нужно всего лишь создать для них элитную дорогую культуру избранных в соответствующих ценовых рамках.
   Ты богатый человек? Так почему у тебя до сих пор нет этого, вот этого и еще этого. Под таким предлогом богатым людям можно впаривать все, что угодно. Главное, не забыть приклеить ярлык "VIP" и завысить цену. И тогда с легкостью заправского фокусника можно вынимать из карманов богатых людей и тем более их детишек огромные, а иногда просто баснословные суммы денег.
   В принципе ничего нового в России не изобрели, подобная практика давно уже существует на Западе. И там подсаживают "золотую молодежь" на иглу и культивируют в их среде соответствующую музыку и клубную культуру, которая весьма этому сажанию на иглу способствует.
   Галя видела все это и будто бы понимала на каком-то интуитивном уровне. Но прозрение наступило как-то сразу, почти мгновенно. Наверное, последней каплей было то, что ее парень трахнул какую-то девицу прямо в том же клубе, куда они вместе приехали. Просто завел в туалет и трахнул. Считай, что почти на ее глазах. Нет, конечно, ни о какой любви не было и речи. Не было в их тусовке подобных чувств, хотя "люблю" можно было слышать через слово на второе. Но любили вещи, клубы, себя, конечно же, но не других.
   Парень был скорее хорошим другом, партнером, не больше и не меньше, а браки в подобных тусовках скорее напоминали феодальные мезальянсы, держащиеся на деньгах, на взаимных услугах и расчете. А фотографу можно и улыбнуться. Это даже приятно.
   Но кем бы ни был ее парень, другом, сексуальным партнером, все равно он поступил с ней как с вещью, а Галя этого стерпеть не могла. И когда она возвращалась домой, и в окнах машины быстро мелькали огни ночной Москвы, она поняла все. И тогда же она вспомнила ту самую лекцию про четыре поколения богатых людей. И перебрав в уме своих знакомых, она поняла, что мало кто из них будет способен управлять деньгами своих родителей.
   Конечно, можно легко отдать деньги в доверительное управление ушлым топ-менеджерам, сумевшим подняться из низов, но тогда и оглянуться не успеешь, как останешься без штанов. Мало кто из ее знакомых даже знал, откуда и каким образом были заработаны семейные капиталы. И случилось это даже не потому, что это было какой-то тайной за семью печатями. Нет, просто детей это не интересовало, когда они в очередной раз говорили: "Пап, дай денег!" И те без каких-либо сомнений выкладывали. Разве мой сын или моя дочь хуже других? А если это действительно так?!
   Галя вдруг неожиданно осознала, что находится на финишной прямой. Впереди была самая последняя сессия, а потом ГОСы и диплом. Дальше нужно идти работать, серьезно работать, вникать во все, что творится в компании отца, думать, анализировать. Пытаться понять, как этот бизнес можно улучшить, а с этими мотыльками ей больше не по пути.
   Но сказать было гораздо легче, чем сделать. Потому что никаких близких знакомых и уже тем более друзей вне этой тусовки у нее не было. Да и ее знакомые из тусовки забыли ее практически мгновенно. Первое время еще раздавались звонки на мобильник: "Ты пойдешь в ....?" или "Ты будешь в ...?", "Знаешь, а мы собираемся на выходные махнуть в ....?" И когда Галя говорила, что не поедет, никто ее не просил и не уговаривал, никто не интересовался, почему она вдруг решила завязать со всей этой жизнью. В принципе, ее никто не уговаривал и по той причине, что она никому никогда не давала крупных сумм в долг и не употребляла наркоту, а такой человек мало полезен в тусовке, от него нет практически никакого толку. Тусовка избавилась от Гали так же быстро, как и сама Галя от тусовки.
   Первое время девушка радовалась своему прозрению, но затем наступили дни черного одиночества. Оказалось, что теперь она никому не нужна. Как-то так повелось, что с институтскими она общалась мало, да и по чести сказать, хоть сессию всегда сдавала удивительно легко и удачно, но на пары нередко забивала.
   Родители жили уже давно своей, обособленной жизнью, много путешествовали, иногда даже по месяцу не были в России, да и никогда не отличались ее отношения с родителями особой теплотой и лаской. Гале не было отказа ни в чем, что бы она ни попросила, кроме самой малости: любви и ласки, которые нужны не только маленькой глупой девочке, но и взрослой девушке.
   Интернет ей тоже мало чем помог. Всякие случайные связи с молодыми людьми и уже взрослыми мужчинами не приносили ей ни облегчения, ни радости. Тем более она нередко чувствовала социальную пропасть между ними и собой. Ведь, что ни говори, а в клуб многие люди приходили не столько потому, что любили такую музыку, а просто искали людей, стоявших на одной социальной ступени с собой. Вот и все. То же самое происходило, когда Галя стала появляться на всяких околосетевых тусовках, где отношения строились нередко по тому же принципу, как в той среде, с которой Галя порвала, но при этом люди там были не в пример беднее.
   Нередко подобные походы либо вообще ничем не заканчивались, либо особо ушлые новые "подружки" делали робкие или даже не очень робкие попытки сесть ей на шею. И тогда Галя отчетливо поняла, что осталась совсем, совсем одна.
   Да, у нее была цель в жизни. Хорошая цель - сохранить бизнес, который она со временем наследует. И она к этому приложит все возможные силы, чтобы хоть как-то отрешиться от своего одиночества. И еще она начала много читать. Раньше она читала только учебники по профилю, да и то перед сессией, изредка листала глянец, но какие-то серьезные художественные книги не читала со школьной скамьи.
   И тут она с удивлением и радостью открыла для себя заново мир высокой литературы. Она по-новому взглянула на Толстого и на Достоевского, на Тургенева и на Чехова, прочитала кое-что из зарубежных классиков. И с удивлением поняла, что такие взаимоотношения в среде богатых людей были всегда: и сто, и двести лет назад, а может быть, и раньше. Ей очень понравилось название одного романа XIX века, автором которого был Уильям Теккерей: "Ярмарка тщеславия". Более точно и в то же время лаконично об этом нельзя было сказать.
   Но книги хоть и принесли ей немало радостей и понимания, все-таки не смогли избавить ее от чувства угнетающего одиночества. И однажды вдруг ни с того ни с сего позвонил дядя Костя, а потом напросился в гости. Он долго слушал ее и, поцокав языком, сказал: "Девочка моя, да у тебя самая настоящая депрессия", и Галя попала сюда.
   Конечно, поначалу было немного страшновато. Шутка ли - с психами лежать в одной палате. Но ее соседкой оказалась милая девушка Светлана, которая - вот судьба-то! - была из той же среды, что и Галя. Только ее история была более печальной, чем Галина. Света в свои 26 лет наконец-то удачно вышла замуж за приличного человека из своего круга, который был так добр и обходителен с ней во время ухаживания, но стоило только ей поставить свою подпись в ЗАГСе, как ее жизнь тут же превратилась в ад.
   Светин муж был ужасно ревнив и не отпускал ее никуда. Жизнь в комфортабельном коттедже, расположенном на престижном Рублево-Успенском направлении, превратилась для нее в ад. Она была замкнута в огромном каменном дворце, где все за нее делала прислуга. Светлана вешалась от скуки, муж редко позволял ей куда-либо выбираться, при этом снабжал ее в дорогу двумя гориллообразными мордоворотами.
   Разводиться с мужем Света отказывалась не потому, что боялась потерять все эти богатства, пропади они пропадом, а потому что на горе любила своего мужа, а он любил ее. Выход из сложившейся ситуации Света начала искать у психиатра.
   Остальная часть женской части отделения к миру сильных и богатых, слава Богу, не принадлежала. С виду это были обычные женщины и девушки, которые по вечерам гоняли чаи и разговаривали о всякой ерунде. Но если присмотреться к ним поближе, то выходила не очень веселая картина.
   Оля была религиозной фанатичкой, с которой на темы христианства лучше было не заговаривать. Катя сначала казалась нормальной и общительной, но после того как Галя увидела пару ее припадков, стала держаться от нее подальше. Что же касается тихой девушки Иры, то она вообще практически ни с кем не разговаривала и, по слухам, попала сюда в связи с чрезмерным увлечением многопользовательскими компьютерными играми, в которых Галя мало что понимала.
   Но настоящим потрясением стала для нее тихая интеллигентная женщина Софья Михайловна, которая работала бухгалтером. Галя было подумала, что женщина попала сюда из-за переутомления, но ничуть не бывало. Галя как-то заметила, что Софья Михайловна периодически совершает какие-то странные движения руками, будто бы что-то ловит на себе. Долго потом Галя жалела, когда вдруг по глупости спросила ее об этом. Потому что Софья Михайловна рассказала ей, что ловит она на себе чертенят, которые на нее цепляются в транспорте, и что особенно много их бывает в час пик, тогда целый день от одежды отдирать приходится. Услышав подобные откровения, Галя решила общаться только со своей соседкой Светой.
   Что же касается мужиков, то там смотреть особо не на что было. Еврей с байкером дулись все время в карты и втихую отпускали всяческие сальные шутки, когда они со Светой проходили по коридору. Их сосед - бывший кришнаит, которого, слава Богу, выписали вместе с фанатичкой Ольгой, только и думал о еде, а говорил мало и не особо вразумительно, видать все последние мозги в секте у него зазомбировали. Был еще довольно приятный, но слишком уж юный мальчик Паша. Однако когда Галя узнала, что он из этих "толкиенистов", что по лесам бегают с деревянными мечами, у нее появилось к нему нечто вроде легкой брезгливости.
   Другое дело сосед Паши - Олег. Мужчиной он был вполне представительным и при деньгах, на это у Гали был глаз наметанный. Единственное, что раздражало в нем Галю, так это его дурацкие длинные волосы, которые, по ее мнению, лишали его мужественности. Хотя лицо у него действительно было волевым. И взгляд. Галю просто-таки завораживал взгляд его пронзительных зеленых глаз, которые, нет, не раздевали, они будто бы взвешивали тебя на каких-то незримых весах, будто бы решали твою судьбу. Так могут смотреть только сильные, очень сильные люди. Гале приходилось общаться с мужчинами, прошедшими Зону, у многих из них были похожие взгляды. Только на Зоне Олег не был. Потому что тюремные повадки так просто от человека не отлипают.
   В больницу Олег попал с какими-то болями. То ли после какой-то тяжелой операции, то ли после болезни -- Галя толком не знала, а спрашивать было как-то не удобно. Тем более, Галя поймала себя на мысли, что робеет перед этим мужчиной, хотя раньше никого, кроме дяди Кости, она не боялась.
   Но, в отличие от дяди, в Олеге была еще какая-то внутренняя мягкость, что-то вроде врожденной аристократической интеллигентности или... В общем, Галя не могла это точно сформулировать. Он чем-то был похож на положительных героев Бальзака или Диккенса. Чем-то, но далеко не всем. От пристального взгляда Гали не могло укрыться и то, что на лице Олега изредка проступала какая-то саркастическая, почти злая усмешка, когда он слышал то, что ему было не по душе.
   В общем, Галя для себя решила точно: с таким мужиком ей было бы надежно и спокойно, но не исключено, что ее жизнь превратилась бы в подобие жизни ее соседки. Впрочем, подкалываться к нему она не собиралась. Психушка - это ведь не дом свиданий в конце-то концов. Но случай поговорить с ним по душам все-таки ей представился.
   Однажды Галя проснулась очень рано. До завтрака еще было часа два. Она долго ворочалась в кровати, потом почувствовала, что очень хочет курить. Одеваясь, она в который раз послала проклятья в адрес тех, кто устроил общую курилку в мужском туалете. Но делать нечего - пришлось идти. Зайдя в курилку, она остановилась как вкопанная от завораживающего зрелища. Спиной к ней стоял Олег. Волосы его были распущены, и в самой позе было что-то монументальное. А табачный дым в предрассветных сумерках казался какой-то таинственной завесой. Галя не знала, что точно так же на Олега смотрела Ольга, не знала она и о том, какой разговор произошел между ней и Олегом, и чего стоил он молодому человеку, который человеком-то и не был.
  -- Заходи! - не оборачиваясь, сказал Олег.
   Предрассветное время - время очень странное. Во всяком случае, на людей оно действует по-особому. Галя многократно наблюдала это в клубах. И не могла сказать, что люди в утренних лучах солнца становились лучше. Скорее, точно в сказке, из прекрасных юношей и девушек они превращались в какие-то безликие фигуры с синевой под глазами. Но тем не менее что-то было в этом времени, и людей почему-то очень сильно тянуло на откровенность. Галя не собиралась тут, в мужском туалете, исповедоваться какому-то малознакомому мужику, которого к тому же побаивалась. Но так получилось, что обоим не спалось. И потом как обычно: слово за слово... И поехало.
   Не то, чтобы Галя рассказала Олегу все. Но достаточно для того, чтобы он мог составить о ней мнение. И что самое главное, не было у Гали никаких угрызений совести по этому поводу, ни тогда, ни потом. Тем более то, что сказал ей Олег, она запомнила очень, очень надолго.
   А рассказал ей Олег очень странную притчу. Галя к религии относилась скептически и считала это своего рода бизнесом, а также прибежищем слабых, которым и осталось только у Бога защиты искать. Но, тем не менее, крестик она носила. Такой маленький, скромненький золотой крестик на тонкой золотой цепочке.
   Притча же эта была про святую, которую звали Мария Египетская. И жила она очень-очень давно. Но она тоже была девушкой из высшего общества, и как и предполагала Галя, в те далекие времена золотая молодежь отрывалась так же, если не хлеще. И вот однажды эта самая Мария поехала в Иерусалим, и взбрело ей в голову пойти в храм, куда принесли крест, на котором был распят Иисус. Хотела Мария в храм войти, да не смогла. Какая-то сила ее не пускала. И тут на нее снизошло прозрение, она раскаялась в своей праздной жизни и ушла в пустыню.
  -- Ты, Олег, мне что, предлагаешь в монахини податься? - деланно усмехнувшись, спросила Галя.
  -- Нет. - Олег улыбнулся. - Ты просто не дослушала притчу до конца. А конец у нее такой. Мария прожила в пустыне сорок семь лет, о чем повествует старец Зосима, который и записал ее историю жизни. И не думай, что ей было легко, что нашло на нее озарение и стала она блаженной и счастливой. Первые семнадцать лет она страдала и тосковала по прежней жизни. Понимаешь, целых семнадцать лет!
  -- А потом? - спросил Галя.
  -- А потом, как повествует житие, сошла на нее "великая тишина".
  -- А что это за тишина такая?
  -- А это, я думаю, значит понимание. Понимание своего пути и того, что путь этот правильный. И то, как бы тяжело тебе ни было, это твой путь и ты идешь по этому пути. И если ты идешь по нему одна, тебе будет очень, очень тяжело. Но потом придет эта "великая тишина", когда ты все, все поймешь, и тогда ты станешь сильной.
  -- Ясно, - только и смогла она ответить.
   Галя была немного обескуражена таким поворотом разговора. И не знала, как вообще реагировать на эти слова Олега. Она много думала об этом, о том, что порвала с тусовкой, что осталась совсем одна. Но не были ли все эти люди миражом пустыни? Может, она так и шла все время одна, а эти многочисленные случайные люди не существовали на самом деле? Да, их просто не было. Они растают, стоит лишь протереть глаза. Она всегда была одна, только мужества признаться себе в этом ей не хватало.
   И Олег прав: мало понимать, мало бросить то, что мешает тебе в жизни, мешает твоему пути, твоей цели. Надо еще этой цели упорно и методично следовать. Просто сжать зубы и идти вперед. В конце концов у нее есть родители, у нее есть дядя Костя, который ей всегда поможет. А может, когда-нибудь появятся и друзья, нормальные, которым не будет от нее что-то нужно. Только надо идти вперед, навстречу этой самой великой тишине.
  
   Интерлюдия IV. Политик Господа Бога
  
   Санкт-Петербург, Петропавловская крепость, ночь с 24 на 25 июля 1826 г.
  
  
   "Что может быть отвратительнее тюремного каземата? - думал Кондра?тий Фёдорович, сидя на нарах. - Пожалуй, что ничего на свете. Стены пропитаны энергией боли и мучительных раздумий сотен заключенных, прошедших сквозь узилище, кто по этапу в Сибирь, а кто, как он завтра, на эшафот".
   В тюрьмах ему уже приходилось сидеть и не один раз. Только это было в других жизнях, которые Кондратий Федорович помнил столь же отчетливо, как и события, случившиеся 26 декабря минувшего года. Ловушка, в которую угодили они все, была расставлена столь искусно, что Кондратий Федорович не мог не восхититься изобретательности своего врага. А враг у бывшего заговорщика, задумавшего свергнуть самого Государя Императора, был один - слуги изначальной тьмы.
   Те, кого священники называли бесовскими слугами, отродьями дьявола, врагами Кондратию Федоровичу не были, они были ему противниками, то есть теми, кто стоит супротив него, то есть напротив, по другую сторону бытия. У них свои цели и стремления, и нередко они даже совпадали со стремлениями сил светлых, или как их еще называют смертные, ангельских.
   В этот раз задача у них была одна и та же, у сил ангельских и демонических: во что бы то ни стало взять власть в свои руки, а потом уже разобраться между собой, если, конечно, переворот будет иметь успех. И ведь поначалу все шло хорошо, Кондратий Федорович даже считал, что очень хорошо. Более удачного момента и придумать было нельзя: один государь умирает, а другой еще на престол не вступил. Более того, еще до смерти Александра I было ясно, что споры о том, кто из двух братьев, Константин или Николай, наследует престол государства Российского, начнутся, едва душа их царственного брата отлетит в мир иной.
   То, что военная верхушка во главе с Милорадовичем окажет на Константина определенное давление, было ясно, так же было понятно и то, что сенат, где были свои люди, по возможности затянет и усложнит всю процедуру передачи власти и вот тут-то самое время брать власть в свои руки.
   Кондратий Федорович хотя и возглавил "Северное общество" спустя год как туда пришел, но был крайним противником кровопролития, тем более пролития крови царственной особы. И вообще, все восстание он видел совсем иначе. Конечно, среди заговорщиков он имел немалый вес и его ода "К Временщику", направленная против Аракчеева, сыграла здесь немалую роль. На такое вряд ли кто еще смог решиться, Аракчеева все-таки боялись, хотя он был всего лишь недалеким, злым солдафоном, не больше и не меньше.
   Но род Рылеевых, к которому принадлежал и Кондратий Федорович, был не богат и не знатен, а значит, он проигрывал во многом, очень во многом тому же Трубецкому. Что тут поделаешь? Поэтому большинство из того, что предлагал Кондратий Федорович, не вошло в планы заговорщиков. Конечно, он не предлагал поднимать народ, прекрасно понимая, что это перерастет в еще одну пугачевщину или что похуже. Но взять в ряды заговорщиков разночинцев, привлечь купечество, обещая им выгодные реформы, - это было нужно сделать.
   Остальные же, как всегда, положились на русское авось. Думали, что, как и раньше, с легкостью совершат самый обычный дворцовый переворот, захватят Зимний Дворец, свои люди в Сенате поддержат и будет и Конституция, и Республика. Как бы не так!
   Помимо Кондратия Федоровича в рядах заговорщиков были такие же, как он, те, кто помнил свои прошлые жизни на этой грешной земле, кто обладал незримой Силой, способной изменять мир и людей. Только вот мир не слишком хотел меняться. Да, многие из соратников Константина Федоровича прекрасно знали, куда катится Россия, а катилась она прямиком в Бездну.
   Миры развивались очень похоже. ОЧЕНЬ! Иногда слишком, так что совпадали названия государств, имена правителей. Почему так происходило? Тому много причин. Но одному Богу ведомы все составляющие этой головоломки, имя которой Движение Вселенной по вечному кругу бытия.
   Даже если дать свободу крестьянам, освободить их от векового рабства, это ничего не решит. Если это будет делать государь, то крестьяне получат свободу без своих личных наделов, снова попав в кабалу к землевладельцам или вконец обнищают и уйдут в города искать лучшей доли.
   Система взаимоотношений в обществе развивается по сложной схеме: спад-подъем-спад, где на пиках случаются мировые войны и катаклизмы. К тому же начинался двадцатый век христианства, мировой глобальной религии, а это означало последний глобальный территориальный передел и как минимум две мировых войны с применением огнестрельного оружия, бомб и отравляющих газов. И можно было если не избежать всего этого, то хотя бы смягчить удар.
   Всего лишь ряд планомерных, продуманных реформ, обеспечение роста капитала, укрепление среднего класса, улучшение условий производства, внутренней и внешней торговли, и тогда, быть может, пронесет. А иначе будет так, как в других подобных мирах: бессмысленная кровавая война, где Восточная империя потеряет большую часть своих территорий и выгодные морские торговые пути; на волне этого поднимется народный бунт, бессмысленный и беспощадный. Во главе же этой сметающей все на своем пути обезумевшей, голодной, доведенной до отчаянья толпы встанут как раз те, кто помешал Кондратию Федоровичу осуществить задуманный переворот.
   Они наделены большей силой, чем даже перерождающиеся бессмертные. Они ненавидят жизнь и порядок, они получают удовольствие от бессмысленных убийств и хаоса, царящего в умах. Та, изначальная, вековечная Тьма, которую Демиург запер за Вратами Вечной Ночи, находит лазейки через бессмысленное равнодушие и страсти людей, пожирает их души и потом словно марионетками манипулирует уже пустыми людскими оболочками.
   А ведь все слишком гладко получалось. Они выходят на площадь, арестовывают Николая и при поддержке Сената принимают Конституцию. Да и сил особенных не требовалось в столице. Но они не учли одного очень важного момента, момента, о котором забывать нельзя - темным все-таки нельзя доверять. У них свои методы, у светлых - свои.
   И если соратники Кондратия Федоровича действовали через прессу, создавали общественное мнение, едкой и острой сатирой били по слабым местам, заставляя людей думать, анализировать то, что творится в стране и к чему это в конце концов приведет, то темные пошли по старому проторенному пути, по которому они шли сквозь средние века.
   Словно грибы после дождя по всей Западной и Восточной Европе стали возникать масонские ложи, где, прикрывшись соответствующим антуражем, темные, действуя все теми же старыми методами, в массовом порядке инициировали людей, обладающих Силой, и обращали их на служение тени. Что ж, этот метод был знаком Кондратию Федоровичу еще с тех времен, когда он был членом капитула испанской инквизиции и истребил немало ведьм и колдунов, предавшихся тени или, того хуже, Бездне.
   Самая страшная ошибка Кондратия Федоровича была в том, что он пошел на сделку с темными, пусть на временную, пусть под эгидой борьбы с общим, еще более древним врагом, но все-таки пошел. Тогда, в день восстания, темные должны были вывести своих смертных учеников и прикрыть всю площадь щитом Силы, и тогда слуги Бездны не смогли бы вмешаться. Но темные в самый последний момент, как это бывало и раньше, просто изменили свои планы.
   По всей видимости, они решили взять курс на социалистическую революцию. Сначала террором и убийствами ключевых государственных фигур ослабить и запугать власть, затем все-таки ввязаться в войну и совершить переворот, но уже лет на восемьдесят-девяносто позже, чем было задумано. Видимо, они все-таки испугались в последний момент, что Рылеев сделает все возможное, чтобы прекратить деятельность лож хотя бы на территории Российской империи. Что ж, Кондратий Федорович действительно мог так поступить. Мог, но никогда не поступил бы. Он был верен своему слову, не только слову русского дворянина и офицера, прошедшего с победоносной армией всю Европу, но и слову светлого, что было не менее важно.
   Но темные не поверили ему и не прикрыли их. И тогда слуги Бездны нанесли свой страшный удар, заставив историков впоследствии ломать головы над тем, почему хорошо вооруженные декабристы остались столбом стоять на Сенатской площади, не предпринимая никаких действий.
   Действительно, если посмотреть на эту ситуацию обычными человеческими глазами, это выглядело более чем абсурдно. Столько готовить заговор и ради чего?! Чтобы без всякого смысла стоять на площади и ждать, пока стянут войска и начнут расстреливать аки агнцев безропотных. Неужели ни одному историку будущего не придет в голову усомниться? Или все они будут обвинять декабристов в нерешительности?
   Видимо, только один Николай Михайлович Карамзин, человек, без сомнения опередивший свою эпоху, понял это. Много позже тот, кто был повешен во дворе Петропавловской крепости ранним утром 25 июля 1826 года, прочитает, что после того как толпа рассечлась и арестованных увели, среди растерзанных картечью трупов, в числе которых убитых мирных петербуржцев было больше, чем восставших, ходил человек с непокрытой головой. Он громко вздыхал, крестился, а потом сел среди горы трупов, все время повторяя: "Почему? Почему история так решила?!", а затем горько заплакал. На следующее утро Николай Михайлович слег в горячке и вскорости умер, не выдержав такого потрясения.
   Конечно, ему не было дано знать, что на самом деле творилось в тот день на Сенатской площади. А там творился кромешный ад. Слуги Бездны ударили всеми силами, которые только смогли стянуть к тому моменту к центру столицы. И на восставших словно бы накинули черное покрывало.
   Необъяснимый ужас сковал вооруженных людей незримыми цепями. Простые солдаты едва не начали с перепугу стрелять друг в друга. Но Кондратий Федорович, отдав почти всю свою Силу на то, чтобы хоть как-то отвести удар Бездны, смог кое-как навести порядок и заставить восставших хотя бы держать строй. О том, чтобы куда-то идти, не могло быть и речи. Все настолько обезумели от страха, что едва могли держать оружие в руках. По этой причине они и не смогли оказать сопротивление стянутым на площадь войскам. А некоторые и вовсе были рады уйти с прОклятого места, пусть даже в качестве арестованных.
   Единственное, что оставалось для Кондратия Федоровича неясным, так это роль во всей этой истории Трубецкого. Спустя десятки лет, уже будучи в новом воплощении, он копался во многих исторических трудах, касающихся тех событий и так и не смог найти ответ на вопрос: почему Трубецкой так и не пришел на Сенатскую площадь? Был ли по руководителю восстания нанесен персональный удар? Или же он был в заговоре с темными и его предупредили о том, что площадь не будет прикрываться? Этого Кондратий Федорович так и не узнал. Более того, он столкнулся в исторических трудах с существенными противоречиями.
   Одни историки убедительно доказывали, что князь Трубецкой разделил общую горькую судьбу сосланных на каторгу декабристов, другие не менее убедительно, приводя документы того времени, доказывали, что князь Трубецкой не был осужден. Правда же осталась сокрытой. Но, так или иначе, история Российской империи не пошла тем путем, который ей прочил Кондратий Федорович Рылеев, и к лучшему это случилось или к худшему, также осталось для него загадкой.
  
   От тяжких дум его оторвали голоса за дверью и перекличка охраны. Все. Рассвет. Время для подведения неутешительных итогов было на исходе. Сменится караул, а затем их поведут во двор крепости и перевешают как собак. Впрочем, шанс еще оставался. По старинному обычаю, тех осужденных, у кого обрывалась петля, нельзя было вешать повторно. И этот шанс Кондратий Федорович хотел использовать.
   Обычным людям очень трудно понять, почему тот, для кого смерть - это всего лишь миг агонии, после которого он окажется в теле шестнадцатилетнего человека со взглядом старика и сможет продолжить все, что не успел закончить, почему человек, наделенный такими способностями так отчаянно цеплялся за свою жизнь.
   Просто Кондратий Федорович решил идти до конца. Он чувствовал, что царствие Николая Павловича продлится недолго и пусть на закате лет, но он сможет продолжить начатое дело, если выживет на сибирской каторге. Всего лишь маленький шанс! Вложить в веревку частичку Силы и на грани смертной агонии, когда Сила может доходить до своего пика, готовясь понести из мертвой оболочки душу, разорвать ненавистные путы смерти.
   Но, видимо, Бог или судьба или нечто иное в этот раз тоже были не на стороне Кондратия Федоровича. И после того как хрипящие задыхающиеся заключенные сорвались с оборванных веревок, весом своих тел проломили доски и провалились внутрь эшафота, даже после этого их не пожалели.
   И бессмысленно было взывать к древнему обычаю. Потому что для палачей святого ничего нет. И пятеро осужденных, мучившиеся от боли в вывихнутых и переломленных конечностях, сидели под дулами ружей и ждали, пока принесут новые веревки. И вот тогда присутствовавшие на казни услышали все, на что способно русское бранное слово. Конечно, это не вошло ни в какие судебные протоколы. Да и такое записать было бы полнейшим срамом для российской истории, но не срамнее, чем нарушать древний обычай казни.
   Когда долетели эти слова до ушей Николая Павловича, то он с лицом, налившимся ярко-алой краской, сказал лишь одно: "А тела их закопать, как убитых собак, чтобы ни одна живая душа не знала, где гниют их мерзкие кости".
  
   Глава 16 Когда все соберутся вместе.
  
   Это была последняя ночь, которую Олегу предстояло провести в "Реанимационном отделении" научно-исследовательского института, изучающего психические заболевания. Его сосед выписался двумя днями раньше и теперь у Олега впереди была длинная ночь, после которой он здоровым и уверенным в себе снова выйдет в большой мир.
   Тот страшный перелом, вернее череда душевных переломов, которые произошли с ним в больнице, тем не менее отразилась на его мировосприятии положительно. Он наконец-то нашел тот самый компромисс, золотую середину, которую искал не только в этой жизни, но и во множестве других своих воплощений.
   С одной стороны, он был самым обычным человеком, с другой - он был последним на Земле бодрствующим бессмертным. Да, у него не было никаких доказательств того, что на самом деле Олег Абрамцев - это древний воитель, защитник людей и бессмертных от Бездны и темных сил. Но он стал прекрасно понимать, что вера, его вера в то, что он не такой как все, гораздо важнее истинного зрения и сверхвозможностей. Да, он просто другой, но при этом не выше других людей.
   Он просто другой. И с этим надо было смириться. То, что он смог записать на своем ноутбуке, очень помогло ему понять, что именно сделало его таким. Почему Подмастерье Господа Бога - это человек, и бессмертный, и кто-то совсем другой одновременно. И еще он понял, что ничто так не объединяет, казалось бы, совершенно незнакомых людей, как общий недуг, общее горе.
   Он с улыбкой вспоминал всех тех, с кем ему удалось познакомиться в стенах этой больницы. И у него теплело в душе. Это были разные, совершенно разные люди. Каждый со своими достоинствами и недостатками. Но в любом случае это были не те сумасшедшие, которыми принято пугать по телевизору, потому что ни один ненормальный не согласится лечь по собственной воле в психиатрическую больницу, пусть и с несколько смягченным режимом. И он верил, что у этих людей все будет хорошо. Да, пусть им придется какое-то время пить таблетки и наблюдаться у врача, но благодаря этому месту их кризис миновал. Во всяком случае, так хотелось думать Олегу, и он так действительно думал.
   И еще он думал о Наталье, представительнице очень странного племени существ, которые живут один раз и их память сливается воедино, но сама личность навсегда погибает с физической смертью. Эти существа немного резковаты и порою даже грубоваты, но их легко умилостивить самой обыкновенной лестью. Олег думал, что когда он наконец-то станет Мастером, то откроет проход для таких существ в свою вселенную и они наверняка заглянут к нему. И в одном из них будет жить память и опыт Натальи Эрнестовны, врача из далекого мира Земля.
   Олег улыбнулся и, положив руки под голову, стал вглядываться в полутемную палату, освещенную лишь тусклым дежурным светом из коридора. "Как странно, - думал он, - мне так хорошо и спокойно... Кажется, так спокойно и хорошо мне не было никогда. И кто бы мог подумать, что именно этого спокойствия я достигну, лежа на койке в психиатрической больнице".
   Краем глаза Олег заметил, как легкая, едва различимая глазом тень скользнула откуда-то из полумрака и, приняв человеческие очертания, уселась на койке напротив. И еще Олег отчетливо услышал, как тренькнула струна музыкального инструмента. Сначала Олегу показалось, что это очередной приступ безумия. Но он быстро понял, что это не болезнь, просто сейчас должно произойти нечто очень важное.
  -- Привет! - сказала тень. - Я Тильво, певец Тильво из славного города Терика, твое первое человеческое воплощение. Ты помнишь меня?
  -- Помню, - ответил Олег.
  -- Я пришел попрощаться с тобой, сейчас подойдут и остальные. Мы теперь умрем. Вернее, не умрем, а станем одним целым. Если раньше мы жили в тебе каждый по отдельности, то сейчас мы станем единым целым с тобой, с твоей истинной сущностью, с тем, кто когда-то пришел учиться у Мастера Великой Игры. Все хорошее, что каждый может дать тебе, будет твоим, все ненужное, суетное уйдет, растает как ночной полумрак. Мы - это ты, ты - это мы. Теперь мы станем одним целым. И ты был не прав, когда говорил, что каждый раз мы умираем, что мы уже не будем теми, в кого когда-то воплощались. Крестоносец не станет бродячим певцом, а халиф - декабристом. Но это не совсем так. Ведь сейчас мы станем одним целым.
  -- Но я могу погибнуть, когда разные голоса и мысли станут раздирать меня.
  -- Нет, ты не погибнешь. Ты просто... - Тень замолчала, будто бы о чем-то задумалась. - В общем, как твое первое воплощение, я скажу тебе то, что ты и так скоро узнаешь. Шай-Ама, время пришло. Это просто пришло время.
   Олег все понял и больше никаких вопросов не задавал. А между тем приходили все новые и новые тени. Короли и нищие, инквизиторы и еретики, воины и те, кто ни разу за свою жизнь не держал в руках оружия, художники и поэты, музыканты, мошенники, купцы, мореплаватели, философы и политики. Но больше всего было все-таки воинов. В разной амуниции и доспехах, с символикой армий, о которых на Земле никогда не слышали. И Олег даже не удивлялся, как в маленькой палате, рассчитанной на двух человек, их уместилось десятки тысяч. И Олег с ужасом осознал, сколько же ему на самом деле лет, сколько он пережил, перестрадал. Но он отчетливо понимал, что радости в этих жизнях было также немало. Были друзья и любимые женщины, были новые впечатления и глубокие раздумья, было творчество в разных его проявлениях, но были и война, и болезни, и голод, и самое горькое, что может испытать разумное существо - предательство тех, кому доверял.
   Герои и злодеи, повелители толпы и в толпе стоящие, они все были здесь. Словно ужасающий и прекрасный маскарад, гротескный парад лиц, причесок, одеяний, взглядов, миров. И последним, кто вошел в палату, был высокий молодой человек в современной одежде с длинными светло-русыми волосами. А потом они все посмотрели на Олега. Все сразу. Тяжело и пронзительно. Они улыбались, а он улыбался им в ответ. Затем они стали входить в него. По одному, по трое, по двое. Безгрешные святые и тираны, обагрившие свои руки в крови, дельцы, запятнавшие свою жизнь торгашеством. Но плохое оставалось перед чертой, за которой очередное воплощение сливалось воедино с изначальной сущностью Подмастерья. И наконец, последним, не торопясь, закинув за плечи струнный музыкальный инструмент, похожий на лютню, в Олега вошел певец Тильво, его первое, самое первое человеческое воплощение, которое в древние времена спасло один мир, но так и не смогло сделать людей добрее.
   Палата снова опустела. Олег почувствовал себя всеми ими одновременно, а еще он понял, что весь неоценимый опыт, который они смогли накопить за свои короткие или не очень короткие жизни, теперь доступен ему в полной мере. Он может написать и великую книгу, и великую песню. Может, но не сделает этого на Земле. Как это ни парадоксально, среди этих непохожих друг на друга людей, живших в разных мирах, странах и эпохах, теперь царили мир и согласие. И в случае необходимости Олег мог бы сделать доминантой свой нынешней личности черты любого из них, он мог стать королем Сарана, поставившим на колени полмира, или кротким египетским пустынником, который не хотел, чтобы его почитали за святого. Он мог быть ими всеми и он был ими. И когда понимание этого окончательно пришло к Олегу, его глаза закрылись, и он уснул.
  
   Наутро после обхода Олег, получив все необходимые документы и таблетки на ближайшие три дня, выписался из больницы. Наталья Эрнестовна проводила его до выхода из Реанимационного отделения. Молодой человек и женщина стояли, молча глядя друг другу в глаза. Олег прекрасно знал, что Наталья одна из немногих, кто способен выдержать его взгляд. Далеко не все бессмертные могли вынести блеск в его пронзительных, порою даже страшных и полных чуждой всему живому тоской зеленых глазах.
   Наталья Эрнестовна еще раз повторила ему все, что сказала ранее о таблетках, о режиме дня и о том, что ему вовсе не стоит загонять себя в угол и тем более перенапрягаться на работе, если он не хочет каждую весну или осень лежать в больнице. И лишь после того, как она открыла своим ключом-ручкой дверь отделения, он услышал от нее одну-единственную фразу, ради которой, скорее всего, и состоялся их последний разговор: "Ты молодец. Жди, совсем скоро. Думаю, что этой ночью". Она ободряюще улыбнулась ему, а затем как-то совсем буднично, будто это касалось все того же вопроса о соблюдении режима, сказала: "Жаль, я тебя больше таким не увижу. Ты был хорошим человеком, а он из вас себе подобных лепит. Вот за это я его и не люблю, за "по образу и подобию". Олег сразу понял, О КОМ так сказало это странное существо, которое не имело право на посмертие, но не боялось ни небытия, ни Бога.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О наследии арктаидцев и втором поколении бессмертных
  
   Народ, ушедший из погибающей Арктаиды, не сразу растворился среди прочих народов. Превзошли они прочие племена во многих искусствах и ремеслах. И вернувшись на свою изначальную родину, стали они строить укрепленные города, прокладывать дороги, возделывать поля. И немало преуспели они в этом. Но были теперь они не единым народом, и умалились их слава и могущество.
   Народ арктаидцев разделился. Не было единой воли, ибо умер во время перехода последний король Арктаиды и три сына разделили власть между собой. И как некогда в древности три племени стали одним, так по смерти короля опять стало три племени из единого народа.
   Старший сын повел своих людей на восток в края теплые, где климат был подобен арктаидскому, как он слышал от путешественников. И говорят, что достиг он своей цели. Но климат далекого востока сгубил многих арктаидцев. Народ же, что населял те земли, был черноволосый, смуглолицый и низкорослый. Очень быстро растворились среди них высокие, русоволосые и голубоглазые арктаидцы. Много мудрости отдал народ погибшей Арктаиды востоку. Говорят, что многие книги из главной библиотеки Арки старший сын последнего короля унес с собой на восток и были они переведены на местные языки и мудрость востока слилась с мудростью погибшей Арктаиды. Много пророков и мудрецов с тех пор рождалось на востоке, и учили они людей добру и справедливости.
   Средний сын повел своих людей на запад, где жили племена суровые и враждебные к чужакам. И арктаидцы стали строить укрепленные города, и не могли местные вожди взять их приступом. Арктаидцы не воевали на своей родине, но во время исхода бессмертные начали учить их воинскому ремеслу, и быстро преуспели дети погибшей земли.
   Не разоряли и не захватывали они чужих земель на западе, но свои держали крепко. И дикие племена смотрели на людей среднего сына с уважением. И самые мудрые говорили: "Нельзя воевать с голубоглазыми, но нужно учиться у них, как самим строить такие мощные крепости". Другие вторили им: "Жены пришельцев красивее наших, отдадим за них наших сынов и будут у них здоровые дети".
   И сватались люди запада к арктаидцам и много было заключено союзов, и породнились пришельцы и люди запада. Было много счастливых браков, и не воевали меж собой люди запада и арктаидцы. Постепенно растворялась кровь арктаидцев в крови людей запада. Воинственны были люди запада и перенимали у артаидцев больше ремесла, нежели книжную мудрость. Но стали некоторые молиться богу и богине народа Арктаиды, потому что слышали немало чудесного о них. Также почитали они и Друга Людей, погибшего бога, и называли его на своей манер Реракс, что на их наречии означало: Кузнец Счастья.
   Люди младшего сына ушли на юг, где солнце нещадно палит и где круглый год земля дает урожай. И там подчинили они огнем и мечом местные дикие темнокожие племена. Изначально же пришли к ним с миром, но племена почитали их за демонов, чурались их и ненавидели. И тогда чтобы выжить подчинили они эти племена огнем и мечом и стали править ими и сделали их рабами своими.
   Среди людей, ведомых младшим сыном последнего короля Арктаиды, было много учеников Уходящего С Рассветом, великих строителей древности. И строили они плотины и изменяли русла рек и делали пустынные земли плодородными, а в память о своей родине строили на юге огромные храмы и усыпальницы. Но со временем забыли они культ Творца Вселенной и вновь стали почитать бессмертных как богов. И больше всех почитали они трех своих бессмертных учителей. Их древняя вера слилась с верованиями тех земель и трудно теперь сказать, кому на самом деле поклонялись они. Известно только, что Друга Людей рисовали они и высекали в камне с головой хищной птицы, потому что помнили еще, что Друг Людей любил небо больше всего и создал когда-то летучий народ.
   Со временем же растворился среди прочих смертных народов народ погибшей Арктаиды. На востоке осталось больше их знаний и мудрости, на западе сохранилась их кровь, на юге народ арктаиды застыл в камне.
   Но главное, что оставили после себя арктаидцы - это стремление познавать мир и учиться у него. Говорят, что первые книги по магии были списками с арктаидских свитков, труды мудрецов поздних времен тоже во многом повторяли мысли арктаидских жрецов и мудрецов. Но ярче всего осталась светлая память об их былом рассвете и могуществе.
   Многие в более поздние времена даже стремились искать Арктаиду, но легенды уже были искажены. И считали, что Арктаида не ушла подо льды, а ушла под воду, в Великий океан. Так считали во многом потому, что неправильно переводили древние книги арктаидцев, а потом и вовсе книги, унесенные с погибшей земли, были утрачены в войнах и потрясениях. Осталась лишь память о великой славе и мудрости, да и то немало искаженная.
  
   Мужчины и женщины первого поколения познали друг друга еще до того, как люди пришли в мир. И было для них это естественно и дарило им великую радость. Ибо когда мужчина и женщина из Первого народа возлежали друг с другом, то их сущности сливались и рождали прекрасные грезы, и не только их тело, но разум их испытывал великое блаженство.
   Но не было у них детей, и думали они, что так и положено Творцом, чтобы дети рождались только у смертных. А Первый народ был сотворен и не может преумножаться через рождение.
   Когда же наступила Великая Игра, у Первых стали рождаться дети. И были они немало удивлены этому, ибо прежде сколько не возлежали они друг с другом, не носили женщины Первого народа плод во чреве своем. Но приняли они это как должное в умах своих, ибо никто из них не знал полностью замысла их Творца, Дай-мэ-рака.
   Когда же родились первые дети от союзов бессмертного народа, то видели они, что дети те, подобно родителям, обладают великой Силой, но Сила их все же слабее, чем Сила родителей. И жили дети Первых сначала среди своих родителей и росли вместе с ними и учились их мудрости. Но было так очень недолго.
   Дети Первых не знали языка родителей своих и не могли научиться ему, как не могли научиться ему люди и иные народы. Родители же разговаривали с ними на одном из смертных языков. И так залегла меж ними первая преграда в понимании друг друга. Когда были юны и сильны они, то были подобны и людским магам, и Первым одновременно, и прекрасны были они. Но с ужасом увидели Первые, что их дети начали стареть подобно смертным, а затем и вовсе умирать.
   Ужас объял Первых, когда будучи вечно молодыми видели они, как на глазах у них стареют дети, превращаются в дряхлых старцев, подобно смертным, и умирают. И многие дети Первых, умирая, проклинали своих родителей, что не могли они дать им вечной молодости, которую имели сами. Так умирали дети Первых и до поры не знали их посмертную судьбу бессмертные первого поколения.
   Но едва первые дети бессмертных познали смерть, стали среди смертных рождаться необычные люди. Одни думали, что это просто талантливые соплеменники, иные считали их магами. Но едва эти дети достигали шестнадцатилетнего возраста, возраста зрелости - по обычаям многих смертных племен, как стали они говорить своим земным родителям о том, что прежде они были детьми Первых и вспоминали свою первую жизнь.
   Первые, узнав об этом, возрадовались. Потому как почитали своих детей умершими и ушедшими на посмертные пути людей или иных народов. Но оказалось, что в замысле Дай-мэ-рака была им предопределена иная судьба и иная роль. Роль бессмертных с умирающими телами. И могли вторые рождаться среди смертных, но помнить все, что было с ними в других жизнях. И момент смерти и осознания себя в теле шестнадцатилетнего человека был для них неделим.
   Люди по-разному относились ко второму поколению бессмертных. Одни стали почитать их за богов, пусть и менее значимых, другие из страха убивали их. Но рождались вторые снова уже в других людских родах. И со временем мало кто из них уже рассказывал своим смертным родителям о том, кто они, и хранили они это в тайне. Но могли они чувствовать своих соплеменников: своих родителей и тех, кто также перерождался в людских телах, и только им открывали они свое истинное происхождение.
   Скрываться же от людей они могли так, что нельзя было уличить их. Потому как, рождаясь, впитывали они законы и обычаи племен, до момента пробуждения знали язык и всех, кто был в их роду. И не нужно было им особо таиться, и вели они себя как обычно до пробуждения, но лишь молчали о прошлом, о том, что было до их нынешнего рождения.
   Первые, осознав замысел Дай-мэ-рака, смирились с его волей. Но со своими детьми стали поступать иначе, нежели сначала. И когда те рождались у первого народа, не хотели они смотреть на их старение, приносящее им немалую боль, и отдавали их на воспитание иным народам, с которыми Первые всегда хранили дружбу. И жители небес, лесов и пещер воспитывали детей Первых и наставляли их. Жили они с иными народами свою первую жизнь, но после первой их смерти отпечаток Силы того иного народа, что воспитал их, навсегда пребывал с ними из перерождения в перерождение. И говорят, что те вторые, кого воспитывали драконы, были наиболее мудры и сильны духом.
   Но по смене пяти-шести людских поколений стали замечать Первые, что не рождаются более их дети среди людей в их мирах. Ходили они по Дороге в иные миры, которые строили их соплеменники, желая узнать, не рождались ли они там. Но узнавали, что не рождались. И со временем узнали они, что их дети уходили из изначальных миров, потому что Великую Игру они понимали по-своему и не всегда придерживались ее правил, и Великая Игра в мирах, построенных Первыми, довлела над ними и было тяжело второму поколению.
   Тогда покидали они Великую Игру, и, как говорят мудрые, строили они свои миры, что стали называть вторичными мирами. Строили они их в бесплотном облике, и едва люди по воле Творца стали заселять их, они вселялись в людские тела и следовали бесконечному кругу перерождений среди смертных. Но многие так возвеличивались среди людей, что их почитали за богов даже в смертных телах. В первые века после создания во вторичных мирах дети Первых могли жить намного дольше, чем в мирах Первых. Но чем больше возрастало могущество людей, тем слабее они были и уже век их был равен людскому, но не печалились вторые об этом.
   Они любили свои миры, во многом похожие и непохожие на миры их родителей. Не было меж ними Дороги, как между изначальными мирами, только через перерождения ходили они из мира в мир. А созидатели вторичных миров нередко и вовсе были привязаны на долгие века к своему творению. И были судьбы второго народа во многом подобны судьбам людей, но во многом и судьбам Первых.
   Мудрые говорят, что второе поколение лучше понимает боли и невзгоды людей, ибо сами они так же терпят и жару, и холод, и болезни и все иные людские лишения. Но не печалятся они об этом, потому что знают: таков их жребий.
   И если Первые несут свою боль веками и только Пещера Забвения помогает им излечиться от боли, а прочие и вовсе плывут без возврата по Мертвой реке, то вторых излечивает смерть, и в новом перерождении уже не так сильно чувствуется боль прежнего. Так живут они веками, и люди редко узнают о них. Но вторые чувствуют друг друга, и меж ними во вторичных мирах тоже идет Великая Игра, но идет по-другому, нежели в изначальных мирах.
   Мудрые же из народа Первых говорят, что это та же самая Великая Игра, просто первое и второе поколения видят Вселенную по-другому, но Вселенная от этого не меняется. Она постоянно движется по кругу и все время меняется. В этом ее жизнь. И таков замысел Дай-мэ-рака, Творца Вселенной.
  
  
   Глава 17. Ставящая точку
  
   Олег прошел по дворику больницы. Была уже поздняя осень, почти зима. Лужицы тронул пока непрочный ледок. Опавшая листва, собранная в кучи, почернела. Воздух был немного колючим, а небо ослепительно синим. Светило солнце, и Олегу шагалось очень легко. Но что-то странное начало происходить с ним, едва он вышел из ворот больницы и пошел по улице. Встреченные люди казались ему какими-то очень уж странными. И тут Олег понял. Он снова мог видеть мир истинным зрением. Точнее, обычное полностью исчезло. Он теперь видел мир именно таким, каким он и был на самом деле. Каким он его видел до той страшной бойни в Филевском парке.
   Это были не те жалкие крохи Силы, которыми он изредка пользовался после того, как истратил большую часть Силы, нет, что-то иное, более могущественное просыпалось в нем.
   Но все-таки истинным зрением его нынешнее восприятие назвать было сложно. Он видел все гораздо глубже, гораздо ярче. Каждый увиденный им человек представлялся ему как нечто полностью ясное и понятное, со всеми возможными вероятностями развития его судьбы. Причем, чтобы видеть мир таким, ему теперь не требовалось никаких, даже самых малейших усилий. Олег увидел проходящую мимо него женщину лет пятидесяти, не очень хорошо одетую, явно пристрастившуюся в последнее время к алкоголю. И вдруг отчетливо понял, что она могла стать одной из известных в России актрис.
   Около супермаркета остановилась иномарка, и из нее вышел грузный мужчина лет шестидесяти. У него был очень усталый и замотанный вид. Судя по его машине и одежде, он был если не очень богат, то неплохо обеспечен. Олег ясно увидел, что в тридцать два года он мог умереть от цирроза печени, но вовремя остановился. А сейчас его терзала новая страсть - игра. Затем Олег чуть-чуть напряг свое сознание и отчетливо услышал его мысли. Причем получилось у него это настолько легко и естественно, что он даже не удивился этому. Читать мысли людей, именно мысли, а не эмоции, не мог никто из его соплеменников. По крайней мере, Олег не слышал о таком.
   Выйдя из ворот больницы, он будто бы переступил какой-то рубеж, подобно Данте, преодолел все круги ада, чистилища и рая и только после этого стал по-настоящему свободным. Но он никак не мог решить для себя, чем же для него была двухместная палата в психиатрической больнице: адом, чистилищем, раем или же всем одновременно. Может быть, просто последним шагом, который, скорее всего, у каждого Подмастерья был свой.
   У метро Олег достал трубку, закурил и, смотря на мир одновременно глазами человека и бессмертного - теперь у него оба зрения слились воедино, - улыбался, выпуская колечки табачного дыма. Небо было по-прежнему чистым и прозрачным. Олегу очень хотелось поскорее доехать до дома и залезть в свой собственный, а не больничный душ, и потом развалиться на кровати с любимой книгой.
   Его идиллический настрой нарушил молодой человек, прошедший мимо него и начавший спускаться в метро. Ему было около двадцати. Это был бессмертный. Как раз из той огромной и, как Олег надеялся, последней волны бессмертных, рожденных в России и стремящихся на Перекресток, где им чуть меньше полугода назад едва не исковеркали сущность те, кого Олег уничтожил Мечом Бездны в Филевском парке.
   Бессмертный спал, причем Олег отчетливо понял, что до того момента, как он погрузил весь мир в сон, этот бессмертный уже пробудился. Под мышкой у молодого человека был увесистый том какой-то фантастической книги в яркой обложке. В ушах гремело что-то яростное и неистовое. А глаза у него были необыкновенно печальными. И Олег даже не удивился тому, что может теперь видеть спящих бессмертных.
   Все они так стремились на Перекресток, чтобы что-то сделать, что-то совершить, или, наконец, исполнить пророчество о Городе Бессмертных, но все, что Олег смог сделать для них - это погрузить в сон на очень долгое время, пока раны, нанесенные их сущностям, не затянутся. Сон, как известно, - лучшее лекарство.
   Олег вычистил трубку, убрал в карман плаща и стал спускаться в метро. Когда он уже садился в вагон, его посетило странное чувство. Это было словно наитие, подсказка, поданная неизвестно кем. Будто бы голос очень далекий, очень тихий, но в то же время знакомый звал его, пытался сказать ему что-то. Это не было предупреждением об опасности. Просто этот голос говорил ему почти то же, что говорили его воплощения, то, о чем пыталась сказать Наталья. И Олег с поразительной ясностью понял: он не один бодрствующий бессмертный в этом городе. Но где искать того, кто зовет его, кто хочет что-то сказать ему? Сказать, по-видимому что-то не просто очень важное, а судьбоносное не только для самого Олега, но и для всего этого мира.
   Олег встал с сиденья и посмотрел на карту метрополитена. Многие из станций московского метрополитена вызывали у него ассоциации с тем миром, который, находясь на виду у обычных людей, был от них тем не менее скрыт.
   На этой станции живет девушка, которую древние кельты звали Мориган, а потом феей Морганой, здесь поселился бывший император Австро-Венгрии, а тут, рисуя обложки для компакт-дисков и фантастических книг, видимо и по сей день живет бывший придворный художник короля Франции Людовика XIV. Но где же в этом муравейнике можно найти того, кто зовет его? Ответ пришел сам собой. Смотря на карту метро, Олег отчетливо увидел, как пульсирует точка, под которой стояла надпись "станция метро Братиславская".
   Когда Олег вышел на Братиславской, он с абсолютной ясностью почувствовал, где именно его будут ждать. Около дверей супермаркета "Седьмой континент" стояла женщина лет тридцати. Он была высокого роста и очень хрупкая. Полы распахнутого осеннего плаща болотного цвета развевались на ветру. Длинные рыжие волосы были забраны в пучок. Когда Олег подошел к ней и улыбнулся, то встретил настолько пронзительный взгляд серых глаз, смотрящих на него сквозь огромные очки в роговой оправе, что невольно потупился. И тут ему неожиданно пришло в голову, что еще никому, ни человеку, ни бессмертному не удавалось заставить его опустить глаза. Оскорбленный этой мыслью, он снова посмотрел на женщину. Она улыбалась. Затем она сделала шаг навстречу и совершенно буднично спросила:
  -- Шай-Ама? Подмастерье Господа Бога? Можно звать тебя просто Олег?
   Он согласно кивнул.
  -- Значит, буду звать тебя просто Олегом, без всех твоих титулов. Я Таня, пойдем со мной. Потерпи, скоро все кончится.
  -- Что кончится? Кто ты?
  -- Я? - Она усмехнулась. - Я Ставящая Точку. Вот кто я. Можешь называть меня Таней. И ты меня знаешь, мы уже встречались, но только сейчас ты можешь увидеть мое истинное лицо. Ведь я была всегда рядом. Всегда. Потому что негоже оставлять Подмастерье без присмотра. Вас не так уж и мало, а у Творца и так дел хватает, без вас. Идем.
   Она подошла к Олегу, взяла его под руку и уверенно повела куда-то. Олег предпочел за лучшее не сопротивляться. Сила, исходящая от той, что назвала себя Ставящей Точку, была настолько могущественной и настолько чуждой Олегу, что его пробрал мороз по коже. Но в то же время Олег отчетливо почувствовал какое-то удивительное спокойствие. Он понял, что от этой женщины не стоит ожидать чего-то плохого. Она пришла, чтобы ему помочь. Поставить точку. Но где? "Может, так выглядит моя смерть?" - вдруг подумал Олег.
  -- Я не смерть, я вечность. Твоя вечность, - сказала женщина, и Олег понял, что она тоже умеет читать мысли. - Пойдем скорее, что-то совсем холодно, а я выбежала налегке. Но ничего, дома чаю попьем. А потом я поставлю точку в твоем долгом пути, Подмастерье.
   Все это было сказано так буднично, так спокойно, что Олегу стало совсем жутко. Но он продолжал идти рядом с Татьяной и старался больше не думать ни о чем серьезном.
   Татьяна жила в высотке, в однокомнатной квартире, переоборудованной в художественную мастерскую. Из мебели в комнате были только диван, стол с компьютером и две табуретки. Посреди комнаты стоял мольберт с незаконченной картиной. Это был пейзаж небольшого портового городка. И Олег его тут же узнал.
   "C`est la Normandie!" - неожиданно для себя Олег заговорил по-французски, хотя в этой жизни не изучал язык Рабле и Вольтера.
  -- Oui,monseur, - ответила Татьяна. - Узнаешь этот город?
  -- Узнаю, - с печалью в голосе ответил Олег.
   Неожиданное прозрение вдруг снизошло на него. Эта женщина была с ним всегда, везде, где бы он ни был. Только она очень любила примерять разные маски, разные личины. Но она всегда была рядом с ним.
   Татьяна была своего рода куратором. Он вспомнил этот небольшой портовый город в Нормандии. И тихую, худенькую, неулыбчивую девушку, с которой он прожил вместе три года, будучи абсолютно уверен, что она простая смертная. Его даже не смущал тот факт, что когда в их доме бывали другие бессмертные и звучал язык Первых, она не придавала этому никакого значения. Ее вполне устраивало самое обычное объяснение мужа: "Je suis la madgestick!" А потом был проклятый 1742 год. Когда сначала жуткая эпидемия оспы пронеслась почти по всей Франции, а вслед за ней пришла революция. И Олег стоял по правую руку от ее лидеров, с тоской вспоминая тихую жизнь в портовом городке и покрытое пудрой окаменевшее лицо его мертвой жены. Тихое, спокойное, как этот небольшой городок.
   Олег вспомнил и другие встречи с этой женщиной. И далеко не всегда они жили вместе. Бывало, что они встречались всего лишь на день, два и их пути расходились. Она просто смотрела за ним, беспокоилась, все ли в порядке, все ли идет хорошо в его нелегком пути Подмастерья Господа Бога. Она почти не вмешивалась, почти. Хотя, прокручивая в памяти многие странные, ранее не поддававшиеся объяснению эпизоды своих жизней, он только сейчас понял, сколько эта женщина сделала для него. Тихо, незримо стоя за его спиной, наблюдая. "Интересно, любила ли она меня?" - спросил он сам себя.
  -- Ты не услышишь ответа, - ответила она, стоя у него за спиной. - Ты не услышишь, потому что теперь это не важно. Твой путь окончен. Совсем скоро ты станешь Мастером. А мне... - она вздохнула, - мне придется искать кого-то другого, о ком бы я могла заботиться. Вас было много. Но ты мне запомнился больше всех. Сама не знаю почему. Возможно потому, что рыцарей по жизни, как нынче говорит молодежь, редко встретишь даже на улицах Города Бессмертных. Идем пить чай, сэр Ланселот Озерный, рыцарь Камелота, - она легонько тронула его за плечо, приглашая на кухню.
   Олег усмехнулся. Рыцарь по жизни? Но ведь его правда когда-то звали сэром Ланселотом. И была Гвиневра. Но это было так давно. Так давно. И только разве что фея Моргана, живущая недалеко от метро Университет, может вспомнить о тех событиях. Да и то она, как и все прочие, погружена в сон. "Надо бы перечитать Мэллори", - решил вдруг Олег.
   Чай пили, разговаривая о самых обычных вещах. Татьяна жаловалась на то, что из-за дурацкой работы художником-дизайнером в одном из издательств ей абсолютно не хватает времени на то, чтобы рисовать для себя. Потом оба посетовали, что современное положение живописи, в отличие от той же литературы, находится в ужасающем состоянии. Поговорили о том, о сем, допили чай. А затем она сказала: "Пойдем в комнату" - и Олег сразу понял, зачем.
   Мольберт с незаконченной картиной был отодвинут в сторону. Они стояли посередине комнаты, друг напротив друга. Затем Татьяна сделала какое-то странное движение, будто бы с какой-то дальней полки достала огромный фолиант. И действительно, ее руки стали двигаться так, будто бы она держала в них огромную книгу. И Олег сразу же догадался, что это за книга. Это была книга его жизни, вернее жизней. Татьяна медленно пролистывала страницы и улыбалась.
  -- О, это было забавно, а это печально. А это я сама видела. Помнишь, когда ты до смерти напугал Аттилу, сказав ему, что ты бог степи. Здорово ты его. Ну ладно. Начнем.
   И тут Татьяна сделала резкое движение, будто вырвала из несуществующей книги страницу. Олег почувствовал страшную боль в груди, словно сотни маленьких игл пронзили ее. Он упал на колени.
  -- Потерпи, я постараюсь быстро, - сказала она.
   При этом она продолжала безжалостно вырывать страницы из его книги жизни. А Олег, сжав от боли зубы, уперся руками в пол и закрыл глаза. И в его ушах отчетливо слышался звук вырываемых из книги страниц. Неожиданно боль прошла, и он почувствовал себя намного легче. Он открыл глаза и, стоя на коленях, посмотрел на Татьяну. Ее руки по-прежнему держали воображаемую книгу.
   - Встань, не пристало Мастеру стоять перед кем-либо на коленях, - сказала она.
  -- Но я пока не Мастер, и потом я всегда рад служить даме, - он неожиданно нашел выход из неловкой для себя ситуации.
  -- Все равно встань.
   Когда Олег встал, Татьяна переложила невидимую книгу в одну руку, а другой взяла такое же стило. Но как ни напрягал Олег свою Силу, ничего не смог увидеть, лишь догадывался о том, что происходит, по своим ощущениям и по странным жестам Татьяны. Тем временем она сделала несколько едва уловимых движений воображаемым стилом над страницей воображаемой книги. И все тело Олега мгновенно прожгло такой жуткой болью, что он закричал. Однако боль утихла так же внезапно, как и появилась.
  -- Все, Олег, все, - успокаивающе сказала Татьяна.
   Она подошла к нему и дотронулась ладонью до его руки.
  -- Ну, вот и все. Я поставила точку в твоей книге земных воплощений. Теперь она практически чистая. За исключением одной фразы: "Все, что бы он ни делал, ему будет под силу".
  -- Но... - возразил Олег.
  -- Да, Олег, ты почти стал Мастером. Почти.
   Олег вышел на балкон покурить. Татьяна не курила, но тоже вышла с ним, зябко кутаясь в серую шаль. На город опустился темный ноябрьский вечер. С балкона семнадцатого этажа перед Олегом предстала картина уходящих за горизонт нагромождений многоэтажек, освещенных огнями. Внизу, точно игрушечные, сновали туда-сюда машины и маленькие точки - люди.
   Москва. Город Бессмертных. Перекресток. Мегаполис, полный специально собранных для какой-то неведомой цели бессмертных всех трех поколений. Однако это был погруженный в сон Перекресток. Без памяти прошлых воплощений бессмертные практически ничем не отличались от людей. Ведь, не используя накопленный за прожитые века опыт, они не могли осознанно управлять своей Силой.
  -- Хороший открывается вид, - сказал Олег, посмотрев на Татьяну, - живописный. Вот бы отсюда разбудить Перекресток, а вместе с ним и всех спящих бессмертных в этом городе. Разбудить и одновременно излечить.
   На бесстрастном до этого момента лице Татьяны вдруг появился едва заметный испуг. Но эмоция лишь на короткий миг отразилась на лице Ставящей Точку, а затем оно снова стало каменным.
  -- Хочешь -- буди, - сказала она. - Я же тебе все, что нужно, написала.
  -- А мне хватит сил? - с сомнением спросил Олег.
  -- Мастер, ну, скажем, почти Мастер, сам является источником Силы, как, например, Дай-мэ-рак. На пробуждение города ты затратишь лишь малую долю той Силы, которую отныне носишь в себе. Но ты уверен, что нужно будить Перекресток и всех спящих бессмертных?
   Олег долго вглядывался в огни города, затем выпустил изо рта клуб табачного дыма и вздохнул.
  -- Я думаю, что стоит. Так было предначертано. Очень давно.
  -- Так было предначертано, - передразнивая Олега, усмехнулась Татьяна. - Любите вы пафосные речи! Сказал бы лучше, что Москва созрела, да заодно и бессмертных надо в чувство привести после той странной заварушки.
  -- Ты и про это знаешь?
  -- Я про все, что связано с тобой, знаю. Ну, буди Перекресток! Буди! А я посмотрю.
   Сказав это, Татьяна вышла с балкона, однако дверь не стала закрывать, да и отходить далеко не решалась. Привычка быть все время рядом с Олегом пока еще жила в ней. Олег же молча всматривался в огни города, а затем начал медленно разводить в стороны руки.
  
   Глава 18. Пробуждение Города
  
   Олег смотрел на город, и ему казалось, что он чувствует в нем каждого бессмертного и при желании может даже проникнуть в его сознание. А еще он чувствовал Перекресток, и на мгновение ему показалось, что спящий Город Бессмертных откликнулся на его мысли, шевельнулся, словно огромный зверь, пробудившийся от вековой спячки.
   Олег раскрыл рот и стал жадно хватать холодный ноябрьский воздух. Еще мгновение, и с губ начнут слетать слова вечного языка, языка Первых. А еще он осознал, что где-то очень глубоко внутри его сущности пробуждается страшная, великая Сила, по сравнению с которой даже Сила Меча Бездны или мощь десятка Первых покажется ничтожной.
   Как и обещала Татьяна, Олег, практически став Мастером, приобрел внутри своей сущности собственный неисчерпаемый источник Силы. Он отчетливо понял, что ему теперь под силу даже в этом вторичном мире под названием Земля рушить целые города, подчинять своей воле народы. Олег играл на стороне света и прекрасно понимал, что равновесие света и тени теперь сильно пошатнулось. При желании он мог изгнать из этого мира всех темных бессмертных. Но ему тут же пришла в голову мысль, что теперь он уже не принадлежит ни к силам света, ни к силам тени, ни даже к силам знания. Он почти стал Мастером, Творцом вселенной, история которой еще не началась.
   Олег ощущал, как пришли в движение воздушные потоки над Москвой. Он задрал голову вверх и увидел, как звездное небо закрывают черные грозовые тучи, а затем он услышал нехарактерные для ноября раскаты грома.
   Над четырьмя огромными башнями жилых домов, чьи крыши были похожи на корпуса инопланетных кораблей, стали сверкать молнии. Сильный ветер взлохматил длинные волосы Олега, а он неподвижно стоял на балконе семнадцатого этажа, расставив в стороны руки, и медленно высвобождал из своей сущности часть Силы, которая была необходима для пробуждения Перекрестка и всех собравшихся на нем бессмертных.
   В который уже раз оглушительно громыхнуло, заплясали молнии над крышами домов. И Олег, набрав в грудь побольше воздуха, стараясь перекричать ветер, громко и отчетливо сказал на языке Первых: "Пробуждайся!" Тут же раздался еще более оглушительный раскат грома, противно запищали автомобильные сигнализации. А Олег смотрел на город, в котором в эту ночь пробудятся сотни бессмертных. Причем они не только пробудятся ото сна, но проснутся здоровыми, излеченными от синдрома ложной памяти.
   Олег знал это наверняка. Чтобы одержать окончательную победу над слугами Бездны, ему необходимо было приобрести Силу Мастера, а на это слуги Бездны вряд ли рассчитывали. Он медленно опустил руки и вернулся в комнату.
   Татьяна смотрела на своего подопечного с нескрываемым восхищением и гордостью. Она подошла к нему вплотную и, быстро поцеловав в щеку, отвернулась.
  -- Только теперь я начинаю понимать, насколько страшной силой обладает Мастер. Страшной, могущественной и беспощадной, - сказал Олег, присаживаясь на табуретку.
  -- Вот об этом я и хотела поговорить с тобой напоследок, - вздохнув, сказала Татьяна. - Мне очень жаль, действительно жаль. Но Силой, которую ты приобрел, ты сможешь воспользоваться только после того, как покинешь Землю. Независимо от того, на какой стороне ты выступишь, баланс сил будет нарушен. Сейчас ты самый сильный бессмертный на Земле. Но я уверена, что и в изначальные миры Великой Игры тебе тоже нет дороги. Твой путь лежит туда, в черную пустоту, где по твоему слову возникнет твоя вселенная со множеством миров.
  -- Значит, Олегу Абрамцеву пришло время умереть? - спросил Олег, и словно едва заметная тень легла на его лицо.
  -- Нет, почему же? Откуда такой фатализм? Просто до тех пор, пока ты не покинешь Землю, начиная с этого момента, тебе запрещено пользоваться Силой, за исключением незначительных изменений, скажем так, на мелком бытовом уровне.
  -- Я понимаю, - Олег вздохнул.
  -- Но это еще не все. Помимо Силы, сейчас начнет меняться и твое мировосприятие. Все твои земные привязанности умрут и покажутся незначительными, суетными, даже твоя вредная привычка - курить. В понимании любой религии ты станешь уже при жизни просветленным. Причем просветленным, которому даже не нужно возносить молитву своему божеству. Достаточно будет только что-либо пожелать. Ты можешь излечить любого человека от любого недуга. Едва ты войдешь в храм любой конфессии, как начнут твориться знамения и чудеса. Стоит тебе произнести речь перед толпой и тебя изберут владыкой не то что страны, но и всего этого мира. Не мне тебе говорить, что может при этом случиться. Слишком, сверх - это очень опасные слова. Ты не должен посещать храмы, большие массовые сборища, принимать участия в митингах, политической, религиозной и общественной жизни любой страны.
  -- Может быть, мне уехать в глухую провинцию или уйти в монастырь?
  -- Ты сразу привлечешь внимание. Такие люди сразу попадают в поле зрения. Тебе надо скрыться, раствориться в толпе и закрыть себя настолько мощным щитом, чтобы большинство бессмертных даже и не догадывалось о твоем могуществе. Сказать о том, кем ты стал, ты можешь только самым близким тебе соплеменникам. Остальные не поймут. Мастер так же далек от бессмертных, как и бессмертные от человека. Но в любом случае из Москвы ты должен уехать и появляться здесь как можно реже.
  -- Сколько у меня еще времени?
  -- Я думаю, около недели. Пока все бессмертные окончательно не придут в себя.
  -- Хорошо, я все понял.
  -- Сегодня же ночью постарайся выбраться за пределы города.
  -- Зачем?
  -- Этой ночью ты станешь Мастером.
   Олег промолчал. Затем он взял со стола мобильник и набрал номер отца. После долгого ожидания ему ответил веселый, чуть подвыпивший голос родителя.
  -- Тебе что, уже выпустили из псих..., ой, прости, шучу, выписали из больницы? Как чувствуешь себя?
  -- Неплохо. Ты сейчас где?
  -- Да мы с матерью в гостях у Соколовых, а что?
  -- Я просто хотел заехать. Вы сегодня вернетесь?
  -- Нет. Зачем мне пьяному за руль садиться? Да и потом такая буря разыгралась. А ты хотел приехать?
  -- Сегодня. Я просто тут в гостях, недалеко. Неохота домой возвращаться.
  -- Ну, приезжай, - без особого энтузиазма ответил отец. - Поесть в холодильнике найдешь. Ключи есть?
  -- Есть.
  -- Хочешь, можешь нас с матерью дождаться. Или тебе завтра на работу уже выходить?
  -- Да, работы предстоит много, - ответил Олег, представив, как будут завтра надрываться мобильный и домашний телефоны и сколько сообщений придет по электронной почте.
  -- Ну, ладно тогда, - ответил отец Олега и отключился.
   После разговора с отцом Олег попрощался с Татьяной и, пообещав как можно скорее выбраться за черту города, вышел. Идя по длинному межквартирному коридору, заставленному всяким хламом, он вдруг остановился и обернулся. Ставящая Точку стояла в дверях. Лицо у нее было спокойным и казалось равнодушным, будто бы она вышла провожать малознакомого человека, который к ней случайно зашел. Но едва их глаза встретились, Олег понял, что никогда, сколько бы после этой встречи не прошло времени, он не забудет взгляд этой женщины, веками незримо стоявшей за его спиною.
  
   На улице Олег почувствовал на лице обжигающее прикосновение холодного ноябрьского ветра. А еще он видел слившимся воедино человеческим и истинным зрением, как буквально все вокруг пропитано Силой: ветер, молнии, начинающий накрапывать противный мелкий дождик. По дороге к метро Олег думал вовсе не о Перекрестке, и не о пробудившихся бессмертных, и даже не о том, что этой ночью он закончит путь Подмастерья длиной в сотни тысяч лет. Он думал о женщинах, о сотнях женщин, которых он любил, а порою и ненавидел. Нередко любовь причудливо переплеталась с ненавистью. Он думал о той женщине из народа Первых, ради которой он когда-то отказался выполнять приказ Творца и обрек себя на вечные перерождения в человеческом теле. Только сейчас он в полной мере осознал, насколько серьезным был этот шаг. Шаг, обрекший его на бесконечные муки взросления, старости, смерти, болезни, нищеты и войны. Все это было почти неведомо Первым из изначальных миров Великой Игры.
   Он вспоминал многочисленных бессмертных женщин, с которыми судьба то сводила, то вновь разлучала его на долгие века. Он вспоминал своих жен, ждущих его из походов или в походы провожавших, куртизанок, служанок на постоялых дворах, надменных баронесс и графинь, веселых крестьянок и одиноких вдовиц, у которых он нередко оставался жить, если ему везло и на закате лет, израненный в многочисленных сражениях, он все-таки оставался жив и ему нужен был кров, чтобы скоротать остаток очередной жизни в надвигающихся немощи, болезнях и старости.
   Женщины были для него утехой от земных горестей и в то же время причиной многих тревог и мук. И только сейчас он отчетливо понял, сколько все эти женщины, с которыми ему довелось встречаться, сделали для него. Тихо и незаметно принося ему ужин, лаская его ночью в постели или проклиная на поле боя или в бесконечном противостоянии света и тени.
   Сколько они сделали для него и как они тихо, незаметно подталкивали его к той цели, ради которой он когда-то и стал Подмастерьем Господа Бога. И последний кирпичик в эту стену любви, ненависти, понимания, сочувствия, неприязни, боли, разлуки, любви положила женщина с рыжими волосами в больших роговых очках, которая молча, почти незримо стояла у него за спиной веками, наблюдала, изредка подталкивала, ничего, совсем ничего не требуя взамен. Разве что поставить самую последнюю точку, а затем выбрать другого Подмастерья. И при этом она даже не посмела сказать о том, что она испытывала к нему, а лишь робко, словно неопытная девушка, поцеловала его и проводила в вечность, где он будет хозяином своей вселенной.
   Кто-то однажды сказал ему, что, не познав любовь и ненависть женщины, нельзя стать настоящим мужчиной. Теперь Олег отчетливо понял, что, не познав всех тех чувств, которые может испытывать мужчина к женщине, невозможно стать Мастером. Трагедия Олега заключалось в том, что он любил многих, слишком многих, но так и не смог сохранить в своем сердце любовь к одной-единственной женщине. Ведь даже бессмертная женщина из первого поколения никогда не сможет пройти за ним до конца тем путем, который он избрал. Он знал, что унесет все их лица, запахи, взгляды, бессонные, полные любовной сладкой муки ночи с собой, в свою вселенную и научит свои творения любить так же, как мог бы любить он сам, будь у него всего лишь одна женщина, одна любовь и одна жизнь.
   Подойдя к метро, Олег встал у обочины и начал голосовать. Хотя надежды на то, что кто-то поедет в такую погоду за город, было мало. Тем не менее, буквально через пять минут около Олега остановилась старенькая, помятая и ржавая шестерка. Водитель-кавказец осведомился, куда нужно Олегу, и тут же стал торговаться. Прожив немало жизней на востоке и в совершенстве освоив искусство торга, Олег довольно легко нашел общий язык с водителем. Он хорошо знал, что традиции восточных народов, по сравнению с теми же славянами, по-прежнему сильны. Тех, кто не торгуется с ними, многие кавказцы просто не считают серьезными людьми. И дело тут было даже не в деньгах. От самого процесса торга они получали огромное удовольствие.
  -- Киломэтров шестдэсят, говорищ, - уточнял водитель, коверкая слова чужого для него языка.
  -- Где-то так.
  -- Буря, да! Накинь полтинник, вижю нэ жадный чэловэк!
  -- Накину коль не побоишься, - Олег ему подмигнул.
  -- А чэго мни бояться да? Что я, бури ны выдэл?
  -- Такой - точно нет.
  -- Поехалы, парэн!
   Машина вырулила на кольцо и с огромной скоростью понеслась в сторону области. При этом Олег только диву давался, как эта развалина вообще может ехать. В салоне играла какая-то восточная музыка. Олег, утомленный событиями последних часов, уснул. И то ли музыка, то ли присутствие водителя-кавказца, то ли слившиеся воедино его воплощения, навеяли ему сон-воспоминание. Олег знал, что бессмертные очень редко видят в своих снах прошлые жизни. Разве что когда их сущности погружены в сон, навеянный неимоверной усталостью, память рвется наружу. В обычной жизни у любого из них множество других проблем, и нередко бывшему нормандскому герцогу снится огромная очередь в налоговую инспекцию, а халифу вместо его прекрасного дворца - прохождение технического осмотра в ГИБДД.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О темных веках и путях людей
  
   Никто теперь не знает, когда и в какой мир впервые пришел Сын Творца, воплотившийся в человеческом теле. Но доподлинно известно то, что за несколько лет до этого Дай-мэ-рак изгнал на время прихода своего сына всех бессмертных из этого мира, и Великая Игра в том мире приостановилась.
   То, что было дальше, известно всем, даже не посвященным в тайны бессмертных, потому что Сын Творца, в какие миры он ни приходил бы, всегда был казнен людьми через распятие на кресте и после своего воскресения обожествлен. И тогда люди верили в него и поклонялись ему сначала тайно от приверженцев веры в богов, а потом и вовсе новая вера становилось главной верой мира.
   Мудрые говорят, что Сын Творца был послан в миры, на бесконечные воплощения и муки с одной лишь целью - сделать людей добрей, уничтожить в них ненависть и прекратить войны. Но куда ни приходил Сын Творца, везде он был гоним и казнен без вины, а после возвеличен. Такова природа людей: отвергать дары Творца, а затем умолять о прощении. Люди таковы, и изменить их сущность нельзя, пока Вселенная совершает очередной круг в череде бесконечных кругов.
   Говорят, что и многие бессмертные, как Первые в изначальных мирах, так и вторые в своих, стали приверженцами Сына Творца, или как его называли Первые - Ниэра Эл Дай-мэ-рак. Культ Сына Творца стал одним из символов тех бессмертных, что играли на стороне света. И активно использовали они учение о Сыне Творца, чтобы обратить людей к свету.
   Многие бессмертные как первого, так и второго поколения, играющие на стороне света, становились ярыми поборниками веры в Сына Творца, проповедовали учение о нем и совершали его именем чудеса и за то причислялись к святым, людям, избранным самим Творцом.
   В те времена бессмертные и вовсе не открывались никому из смертных, и все, что происходило необычного, все, сотворенное своей Силой, они приписывали чудесам своей истовой веры. Впрочем, лжи в этом было ровно столько же, сколько и правды. Ибо многие бессмертные уверовали, хоть и не дано было им видеть Сына Творца. Не к ним он был послан, но к людям.
   С течением времени культ Сына Творца становился так силен, что его именем нередко стали прикрываться не только дела Великой Игры, но и злодеяния, которые смертные творили по собственной воле. И тут, как считают многие мудрые, не обошлось без влияния Бездны, которая не дремала никогда и тайно или явно, через своих последователей, стремилась творить зло и сеять смуту, а равно уничтожать и бессмертных и иные народы, которые во многих старых мирах с воцарением культа Сына Творца вовсе исчезали с лица земли.
   Во главе культов Сына Творца все чаще оказывались угодные Бездне люди, которые безжалостно уничтожали остатки иных народов, ловили и казнили людей с даром Силы и затевали войны между государствами, стремясь к наживе. Нередко тогда бессмертные, где хитростью и коварством, а где и открытым противостоянием, сами занимали должности в иерархии культа Сына Творца и в первую очередь уничтожали прислужников Бездны, а во вторую - вершили Великую Игру. Но также берегли они и сами миры, вспоминая, что в каждом из миров заключена живая Душа Мира, которая страдает, когда люди творят зло и оскверняют землю пролитием крови.
   Но те века, когда власть культа Сына Творца была особенно велика, когда инакомыслящих преследовали с особенной жестокостью, а войны велись практически без перерыва, называли темными веками, а в некоторых мирах - средними веками, ибо находились они между веками великих империй древности и веками прогресса, когда люди учились подчинять себе природу. И были то страшные и жестокие времена во всех мирах, но по неясной никому причине бессмертные особенно любили их.
   Может, потому, что в те опасные и страшные века многие из них могли полностью реализовать себя и в науке, и в воинском искусстве, и везде, где можно привносить изменения и делать все частью Великой Игры. Трудно сказать. И мудрые молчат о том, почему бессмертные и второго, и первого поколения так любят темные века в любых мирах по всей Вселенной.
  
   Мудрые говорят, что только Творцу Вселенной ведом весь замысел. Только он может видеть и былое, и настоящее, и грядущее. Только он по праву Создателя знает все возможности каждого из созданных им народов. И не всегда сами народы знают, в чем их истинное предназначение.
   Так в самом начале Великой Игры считалось, что народ Первых создан вечно юным и полным сил, что бессмертные первого поколения могут вечно созидать миры и участвовать в Великой Игре, не зная ни боли, ни усталости, ни жалости к себе и другим. Считалось, что первое поколение бессмертных - это стержень, на котором крепится весь замысел Великой Игры.
   Но потом первые узнали многое, что не было им ведомо, что не открыл им изначально Дай-мэ-рак, когда говорил с ними на заре времен. Узнали они много того, что принесло им как великую боль, так и великую радость, и все было в замысле Творца Вселенной, но не все пока воплотилось в нем. Ибо многое сокрыто до срока и только Творец знает, когда наступит этот срок.
   Пришло время, и народ Первых познал великую боль и стал уходить в Пещеру Забвения, а те, чья боль была неисцелима, уплывали по Мертвой реке в неизвестность и, говорят, только там находили они покой.
   Но были и такие бессмертные первого поколения, чья боль за других была сильнее собственной и готовы они были отдать все, что имеют, чтобы облегчить страдания людей и бессмертных. Многие из тех, чье чувство справедливости подобно неисцелимой внутренней ране, чья любовь к другим сильнее любви к себе были Подмастерьями, не сотворенными Творцом, но пришедшими из Тьмы кромешной и заключившими с Дай-мэ-раком тайный завет, о котором доподлинно известно очень мало и очень немногим, да и те в полной мере не способны разуметь услышанное.
   Были Первые, что стремились быть похожими на Подмастерьев Господа Бога, Творца Вселенной, и шли за Подмастерьями, как воин идет за своим боевым знаменем и в бою ориентируется на него. Такие бессмертные более другие преуспели в понимании Замысла Творца и, даже не будучи избранными, далеко уходили в своих мыслях от Великой Игры и народа своего. И более других были любимы они Творцом. Потому что более других любил он тех, кто идет своим путем, строит в разуме свой собственный замысел, растит в себе Творца.
   Но кого более любил Дай-мэ-рак, того более испытывал и вел страшными путями и нередко ставил перед тяжким бременем выбора, где советчиком была только совесть. Ибо, как говорил Дай-мэ-рак одному из своих учеников, без боли нет творения. И чем сильнее боль, тем лучше созданное творение. Кровью пишутся великие стихи, кровью рисуются великие полотна, руки в крови касаются струн и на растворе, замешанном на крови строителя, созидаются великие здания.
   Но чем больше хочешь понять и достигнуть, тем более страшную цену платишь. Таков Закон не только Великой Игры, но и Вселенной, сущего, созданного Дай-мэ-раком. И были те, кто готов был платить любую цену, лишь бы идти дальше, а не двигаться по бесконечному кругу.
   Говорят, что первым из народа Первых на пути людей вступил бессмертный, которого звали Грустно Смотрящий на Звезды, также смертные прозывали его Другом Людей, Кузнецом счастья, а бессмертные прозывали его Всадником и Паромщиком. Многое сделал он для смертных и бессмертных и для иных народов. Не перечислить это здесь. И до того, как ступил он на пути людей, играл он всегда на стороне Света.
   Был он одним из четырех бессмертных, которые разрушали по приказу Творца те миры, что предались Бездне, чье существование вносило диссонанс в Великую Игру. И собирались те четверо в обреченном мире и уничтожали его. И прозывали их Черными Всадниками. Как гласит одна из легенд, Четвертым Всадником, Мастером Бездны был Друг Людей. И однажды пожалел он обреченный на гибель мир, пожалел ради тех немногих людей, что не предались в том мире Бездне и просили его пожалеть даже не их, но мир. И тогда говорил он с братьями своими, но не пожелали они слушать его, и открыл он Врата Бездны и низверг он туда троих Черных Всадников, а сам ушел по Дороге между мирами.
   Говорят, что встретился там он с Творцом и долго говорил с ним о Замысле и о том, что успел понять Друг Людей и куда хочет он идти дальше. И так рек Творец: "Что ни скажешь, выполню". И ответил ему Друг Людей: "Хочу идти путями людей, чтобы понять их и помочь им". И возрадовался тогда Дай-мэ-рак, поняв, что на ступень выше поднялся в своем понимании замысла его ученик. Ибо Друг Людей был Подмастерьем, о чем знали очень немногие.
   Тогда открыл Творец для Первого народа своего пути людей. Могли они уходить из Великой Игры, покидая свои бессмертные тела и становясь подобными второму поколению, с болью в душе и теле переживая муки человеческие. И рождались средь людей те, кто выбрал этот нелегкий путь, обменяв его на вечность.
   Но были они во многом сильнее второго поколения. Хоть также имели слабые человеческие тела, но дух их был духом первого народа, и сила их была могущественней, чем сила второго поколения. Только тело, вечно болеющее и стареющее, сдерживало их Силу. Но, нося бремя стареющего тела, Всадник и те, кто со временем последовал его примеру, более, нежели все иные Первые, познали замысел Творца Вселенной, пропустив его через свою личную боль. И так многие приблизились к полному осознанию и пониманию замысла Творца.
   И говорят, что все Подмастерья рано или поздно уходили путями людей. И все мудрые Первые следовали им, и хоть была у них возможность вернуть себе вечное тело и снова встать на Дорогу между мирами Первых, но немногие возвращались в Великую Игру Первого народа. Пути людей были тяжким бременем для тех, кто некогда был всемогущ, но многое через боль и страдания открывали им эти пути.
   Говорят, что Друг Людей шел ими так долго и терпел такие муки и страдания, что дух его стал подобен клинку из закаленной стали, который мог сносить любые удары и не сломаться. Но слишком много зазубрин оставалось на том клинке. Столько зазубрин, сколько перерождений пережил друг людей. Мудрые говорят, что нет им числа, что нельзя было назвать или написать это число и не ужаснуться той боли, что пережил он, познавая Замысел своего Учителя. Таковы пути людей, страшные для Первого народа, но все равно бессмертные ступают на них.
  
   Глава 19. Сон Олега, или Подлинная история учителя медресе Омара Хайяма
  
   В этот день Омар встал как обычно, с рассветом. Его годы утекали, словно вода, налитая в решето. А он еще не обдумал стольких вещей, не сделал стольких записей, так и не нашел доказательство постулата Евклида. С тех пор как умерла его вторая жена, не оставив ему наследника, он смирился с волей Аллаха и больше не брал к себе в дом женщину. Весь его мир, весь его огромный мир книг, стихов, математических формул, молитв и размышлений теперь был сосредоточен в маленьком, но очень уютном доме, спрятавшемся в густой тени старых персиковых деревьев, где он любил последнее время пережидать жару.
   Вот и сейчас он сидел, скрестив ноги и опершись спиной о ствол старого персикового дерева, которое давно уже не плодоносило. Но Омар не спешил рубить его, потому что знал, что Аллах пока тоже не стремится рубить древо его жизни, несмотря на то, что оно также не приносит плодов.
   В последнее время Омара, кроме его размышлений о математике, медицине, политике и Творце, больше ничего не интересовало. Порой он даже забывал поесть, и лишь докучливая, старая, вечно ворчащая служанка уговаривала его съесть хоть что-нибудь, и он покорялся воле этой сердобольной женщины.
   Его волосы и борода были белы, как тот свет, что он нередко видел в своих снах, яркий всепоглощающий свет Аллаха, к которому он рано или поздно придет. И Омар свято верил в то, что даже если он изредка позволял себе выпить вина или забывал из-за своих глубоких размышлений о намазе, ему это непременно простится.
   Чем чаще он думал об Аллахе, его милосердии и могуществе, тем больше он укреплялся в мысли, что милосердие Аллаха не знает границ и рано или поздно будут прощены все. Нередко ему казалось, что он уподобился суфиям, которые считали, что постичь Творца можно лишь своим сердцем, своей душой, руководствуясь исключительно своим разумом и ничьим другим. Снова погрузившись в глубокие размышления, Омар почувствовал, как его начала одолевать послеполуденная дремота. Но вдруг чей-то звонкий голос окликнул его. Плечи старика дернулись, он открыл глаза и увидел высокого черноволосого человека лет сорока, стоявшего около соседнего дерева и с любопытством наблюдавшего за ним.
   Человек был одет в дорогой халат, расшитый серебром, золотом, речным и морским жемчугом и драгоценными камнями. Переливаясь в солнечных лучах, одеяние человека было подобно одеянию ангела, спустившегося с неба, чтобы возвестить волю Аллаха. Лицо человека было прекрасно и спокойно, однако в нем чувствовалась некоторая надменность, ведь стоящий перед Омаром сорокалетний, высокий, черноволосый и чернобровый человек был халифом.
  -- Приветствую тебя, учитель, - халиф слегка наклонил голову.
  -- Я слишком стар, чтобы отвешивать поклоны даже халифу. Но давай найдем компромисс: ты склонил голову перед моими седыми висками, а я уже сижу, сраженный твоим величием, так что у меня даже нет сил встать. Иди же, сынок, обними своего старого учителя.
   Халиф медленно подошел к старику, сел рядом и положил руку ему на плечо. Старик посмотрел в изумрудно-зеленые глаза халифа и печально улыбнулся.
  -- Я помню тебя еще совсем юным. Да, именно так. Я учил тебя складывать числа и приводить в порядок мысли, я учил тебя Корану и наставлял в житейской мудрости. И я видел, что даже в юные годы ты отличался умом и прозорливостью. Но ты слишком добр для халифа, слишком красив для человека, и твои глаза слишком печальны, чтобы быть глазами того, чье лицо и стан приводит в восторг твоих жен. Как поживает твой сын?
  -- Благодарю, мудрейший Омар, он здоров и шлет тебе привет. Недавно я купил для него нового скакуна. Но он слишком мал пока, чтобы ездить без посторонней помощи.
  -- Мне будет очень жаль, если я так и не увижу, как твой сын прискачет к порогу моего дома и войдет в этот сад. Но годы берут свое. Да, годы... - Омар вздохнул. - Ты, видно, пришел по делу, а я снова философствую о жизни.
  -- Да, Омар, я пришел по делу. - Халиф извлек из-под полы халата позолоченный футляр и протянул старику.
  -- Что это? - спросил Омар.
  -- Это стихи.
  -- Твои? - восхищенно спросил Омар.
  -- Когда ты прикоснешься к этим листам, исписанным мелким, но разборчивым подчерком, то ты поймешь, что их не мог написать ни я, ни ты, ни кто-либо еще. Разве что Аллах.
  -- Да? - Омар удивленно поднял глаза.
   Старик открыл футляр и достал оттуда кипу пожелтевших листков, свернутых в трубочку.
  -- Ты хочешь, чтобы я их прочел прямо сейчас?
  -- Боюсь, на то, чтобы внимательнейшим образом изучить все эти стихи, у тебя уйдет много времени. Но я хотел, чтобы ты в моем присутствии прочитал хотя бы некоторые из них.
  -- Что ж... - Старик вздохнул. - В последнее время у меня болят кости, да и сердце гонит по жилам кровь не так быстро, как раньше. Но мой ум по-прежнему ясен, и Аллах не отнял у моих глаз остроту зрения.
   Омар поудобнее устроился и начал читать. Халиф внимательно следил за тем, как постепенно меняется выражение на лице старика. И когда халиф увидел, как на, казалось бы, всегда задумчивом, немного меланхоличном лице Омара отразилось искреннее изумление, он улыбнулся.
  -- Клянусь пророком! - воскликнул Омар, заметив хитрую улыбку халифа. - Это что-то новое, совсем новое в мире поэзии. Это лучше, чем Имру Уль-Кайс или, скажем, Абу Нувас.
  -- Нет, Омар, ты ошибаешься, они не лучше ни стихов Аль-Маари, ни Рудаки. Они просто другие, совсем другие. Они другие и по смыслу, и по форме стихосложения.
  -- Но откуда? Клянусь пророком! - Омар был очень взволнован.
  -- Я уже говорил тебе, что в последнее время меня многое разочаровало в этой жизни. Ни гарем, ни оружие, ни быстрые скакуны, ничто не радует меня в последние два года. Разве что подрастающий сын. И дабы изгнать не угодную Аллаху тоску из своего сердца, я начал вместе со старым Аль Феруни разбирать отцовскую библиотеку.
  -- Аль Феруни еще жив? Да он старше меня на добрых пять лет! Вот уж действительно, близость к знаниям продлевает жизнь. Продолжай, мой мальчик, прости, что перебил тебя. Но я так взволнован этими стихами.
  -- Так вот, мы разбирали отцовскую библиотеку, равной которой, я думаю, нет во всем правоверном мире. На самой дальней полке я наткнулся на запрятанный между двумя книгами позолоченный футляр, и мне почему-то сразу показалось, что там хранится нечто ценное. Я читал и перечитывал эти стихи весь оставшийся день и всю следующую ночь, оставив государственные дела. Они были одновременно как прекрасная музыка, житейская мудрость и глубина философского познания, любовь и тоска. Здесь было все то, о чем думали многие из достойных людей, но никто не мог выразить это такими словами.
  -- Кто написал эти стихи? Ты смог это выяснить?
  -- Да, - вздохнул халиф. - Но это очень печальная история. Клянусь Владыкой Миров, печальнее я не слышал очень давно. В те времена, когда я был совсем юн, у отца был придворный поэт. Говорят, он пришел из Хорезма или Самарканда, точно не известно. Но отец полюбил его, его стихи, его мысли. Он советовался с ним, точно он был его визирем. Но ты же помнишь нрав моего отца?
  -- О да, не приведи Аллах! - мрачно улыбнулся Омар.
  -- Однажды вечером они о чем-то долго спорили, запершись одни. И беда была в том, что молодой поэт был слишком дерзок. Он был мудр в своих стихах, но в жизни он был сущим ребенком, не ищущим золотой середины. Никто не знает, что произошло между ними, что они сказали друг другу: поэт и его повелитель. Но мой отец, несмотря на позднюю ночь, велел позвать стражу и приказал отрубить поэту голову. Наутро он раскаялся. Ты же знаешь, он скор на гнев и расправу, но отходчив.
  -- Однако головы назад не прирастают, - усмехнулся Омар.
  -- Ты прав. - Халиф вздохнул. - Наутро, пролив горькие слезы сожаления, отец приказал всем домочадцам навсегда забыть имя поэта, а стихи его запрятать в дальний угол библиотеки. Даже у такого тирана, как мой отец, не поднялась рука на эти стихи. А теперь они попали ко мне.
  -- И как же ты намерен с ними поступить? - спросил Омар.
  -- Я хочу, чтобы эту драгоценную жемчужину увидели не только мы с тобой. Ты же понимаешь, это совершенно новое в поэзии: другое построение, другой ритм.
  -- И другие мысли. - Омар улыбнулся. - Так в чем же дело? В твоих силах возвеличить имя этого поэта.
  -- Если бы это имя было известно, - сказал Халиф. - И потом, история о сыне, раскаявшемся за поступок отца. Ты понимаешь меня?
  -- Понимаю. А почему бы тебе не сказать, что эти стихи написал ты? Ведь все знают, что ты пишешь стихи, но никому не показываешь. Почему бы тебе своими золотыми буквами не подписать стихи погибшего поэта? Тогда они станут еще более величественными, они разойдутся по всему миру. Это будет достойной оправой для жемчужины. Разве я не прав?
  -- Я думал об этом. И понял, что это может быть опасно. Когда свергают правителя, то вместе с ним уничтожают все его дела, мысли, все, что он сделал. Из праведника он может превратиться в злодея. А его стихи станут запрещенными.
  -- Ты боишься, что тебя свергнут?
  -- Этого боится каждый правитель. Но не каждому хватает мужества сказать об этом даже своим друзьям. Никто не хочет казаться слабым.
  -- И что ты решил? Как ты сохранишь в памяти потомков эти стихи?
  -- Скажи мне, достопочтенный Омар, что правдивее: легенда, или то, что было на самом деле?
  -- Обычно люди считают правдивым то, что их больше всего устраивает. - Омар хитро прищурился.
  -- Как ты думаешь, Омар, какая из двух историй больше устроила бы людей: история о казненном из-за своей глупости мальчишке или история о почтенном благочестивом учителе медресе, который на закате лет постиг истинный смысл Корана и волю Аллаха и воплотил своим мысли в стихах?
  -- И к тому же любил вино, как я вижу из этих чудесных стихов.
  -- Люди любят слияние противоположностей: благочестие и бунт, любовь и обреченность. Все это есть в стихах этого мальчишки с душой старика, все это есть в глазах старика, иногда похожего на мальчишку. Это будет красивая легенда.
  -- Но некоторые стихи, как я посмотрю... - Омар рассеянно перебирал пожелтевшие листки. - Они не закончены.
  -- Это и предстоит тебе сделать, Омар. И твое имя с благоговением будут произносить даже неверные.
  -- Чтобы окончательно избавиться от стыда за пользование чужим талантом, я напишу и несколько своих стихов в его манере. Чем больше я смотрю на эти стихи, тем больше понимаю смысл их построения, их философию.
  -- Да, это будет ваш совместный труд, Омар.
  -- Хватило бы только времени.
  -- На все воля Аллаха.
  -- Да, только его одного. Не смею больше задерживать тебя, о повелитель.
  -- А я не смею уходить, ибо здесь маленький рай мудрости и высокой беседы без лжи, заискивания и бесконечного ожидания кинжала в спину. Мне так хочется еще раз умереть, смотря своей смерти в глаза. Как это обычно и бывало, - задумчиво произнес халиф, казалось, больше не обращая внимания на Омара.
  -- Как ты сказал - еще раз умереть? - переспросил Омар.
  -- Неважно. - Халиф улыбнулся. - Просто сегодня у меня слишком странный настрой.
   Громкий пронзительный голос муэдзина напомнил о том, что пора совершить намаз.
  -- Помолимся, Омар, давай просто помолимся и попросим у Аллаха мира этому саду и нашим душам. Разве нам надо больше?
  
   Глава 20. Мастер
  
  -- Гдэ сварачиват? - голос водителя вырвал Олега из сна.
   Тихий уютный садик со старыми персиковыми деревьями исчез. Олег смотрел на полутемную трассу и пытался сообразить, где необходимо повернуть. Наконец, он окончательно проснулся и сообщил водителю, после какого указателя следует сворачивать. Водитель ехал молча, изредка бросая подозрительные взгляды на Олега. Олег напряг свои способности и удивился. В мыслях водителя отчетливо читалось восхищение Олегом и какие-то спутанные мысли насчет единоверца. Олег не мог взять в толк, с чего вдруг в голову водителя пришли такие странные мысли. Он улыбнулся. Ведь водитель думал на своем родном языке, а он понимал его.
  -- У шлагбаума останови, - сказал он, когда шестерка подъехала к въезду в коттеджный поселок.
  -- Харящё, - отозвался водитель.
   Олег вышел из машины и направился к будке охранников. Когда он вернулся, то увидел, что водитель стоит около машины и курит.
  -- И здэс плохой погода! Будто бэ за табой туч идэт!
  -- За пророком тоже ходила грозовая туча. Разве не знаешь?
   Лицо водителя мгновенно приняло озадаченный вид, а затем на нем появилась тень испуга. Мысли считывать Олег не стал. Он достал кошелек и протянул водителю оговоренную сумму. Водитель принял деньги и, отсчитав из них двести рублей, вернул Олегу.
  -- Почему? - только и смог спросить озадаченный необыкновенной щедростью Олег.
  -- С едыноверца нилзя! - возмущенно сказал водитель. - Толко на бэнзин взял.
  -- Единоверца? - переспросил озадаченный Олег.
  -- Когды ты спал, ты читал Коран наизуст, по-арабский читал. Буд здоров, брат, да пошлет тыбе Аллах удач.
   Громыхнуло. Вспышка молнии осветила лица водителя и Олега.
  -- Зя пророком ходыл грозовой туч? - будто бы сам себя спросил водитель.
  -- Да, - улыбнувшись, ответил Олег, и в свете новой вспышки его лицо показалось водителю одновременно красивым и зловещим.
   Больше не говоря ни слова, тот сел в машину и, развернувшись, поехал прочь от коттеджного поселка.
   Олег подошел к калитке, нащупал в кармане плаща связку ключей. Заскрипел замок. Он вошел на территорию родительского участка. Тут же сработал датчик движения и загорелся свет. Олег огляделся по сторонам. Чисто, спокойно, тихо. То, что надо. Впрочем, он чувствовал, что тихо этой ночью здесь не будет. Он посмотрел в черное от грозовых туч небо и пошел открывать дверь дома. Пока он поднимался на крыльцо дома, успело еще раз сильно громыхнуть.
   В большом каменном доме было уныло, пусто и тихо. Олег зашел на кухню, порылся в холодильнике, нашел сосиски и немного зачерствевший батон хлеба. Жить можно. За окном громыхнуло так, что Олег вздрогнул. Он чувствовал, как огромная, страшная, чудовищная и беспощадная Сила собирается в небе над этим подмосковным коттеджным поселком.
   Пискнула микроволновка, и Олег сел ужинать. Он налил себе чаю, рассеянно щелкнул телевизионным пультом. На экране высветилась надпись: "Нет сигнала". У родителей была спутниковая антенна, и в такую погоду она, конечно же, не работала. Олег выключил телевизор и, подойдя к окну, выглянул во двор. Тускло горели фонари за забором, изредка грохотал гром, но дождь не спешил начинаться. Олег набил трубку и вышел на крыльцо. Но стоило ему сделать первую затяжку, как он ясно почувствовал: НАЧАЛОСЬ!
   Порывы ветра стали усиливаться, раскаты грома разрывали воздух словно пушечная канонада. Отсветы молний превращали окружающим мир в зал дискотеки. Олег чувствовал, как Сила концентрируется над крышей дома его родителей. Еще немного, еще совсем чуть-чуть, и от прежнего Подмастерья не останется ничего. Он теперь ясно понял, что это значит: стать Мастером. Но никакими словами, даже на языке народа Первых, он не мог бы объяснить этого другим.
   Он посмотрел на кисть левой руки, в которой была зажата дымящаяся трубка. Между пальцев пробегали крохотные ярко-фиолетовые и багрово-красные искорки маленьких молний. Тело почти не чувствовалось, словно ему заморозили всю нервную систему. Однако зрение, обоняние и слух необычайно обострились. Еще немного, всего лишь один шаг, полшага. Опять громыхнуло. Одна из ламп, висевших над крыльцом, разлетелась на мелкие осколки.
   Он почувствовал максимальную концентрацию Силы, той изначальной Силы, которой пользовался Творец Великой Игры, создавая сущее из Бездны. Олег понял, что эта, собранная в единый кулак мощь сейчас обрушивается на него, навсегда, навечно делая его подобным тому, у кого он учился столько тысяч лет.
   Олег закрыл глаза, его сердце почти перестало биться. Удар, еще удар, перебой, сердце забилось очень часто, затем на две секунды остановилось. А вместе с ним будто бы остановилось и время. Не гремел гром, не сверкали молнии. Даже собаки у будки охранников перестали надрывно лаять. Стихли порывы ветра. И та огромная страшная Сила, что собиралась над домом родителей Олега, наконец-то сделала свое дело. Олег стал Мастером.
   Первое, что услышал Олег, когда пришел в себя - шум дождя. Ливень шел плотной стеной, словно был не ноябрь месяц, а июль. Шум ударяющих о землю дождевых капель был похож на частую барабанную дробь. Словно Олег стоял за кулисами цирка, и ему предстояло преодолеть полумрак кулис и выйти на ярко освещенный цирковой манеж. И Олег отчетливо понял, что это у него еще впереди. Только вот не будет ни восторженных взглядов зрителей, ни ослепительного света прожекторов. В лучшем случае за актом творения новой вселенной будет наблюдать Подмастерье. Его подмастерье, которого теперь он поведет через тысячи лет за собой, чтобы однажды он стал Мастером. И эта цепь - Мастер и Подмастерье, учитель и ученик - никогда не разорвется.
   Олег вернулся в дом и налил себе чаю. С одной стороны, он чувствовал колоссальную физическую усталость, которая навалилась на него, с другой - необыкновенную ясность сознания, легкость понимания многих вещей. Вернее, нет, не так. Абсолютное понимание всех вещей. Теперь ему даже не надо было напрягать свой разум. Едва какая-то проблема начинала его волновать, необходимый ответ моментально приходил к нему сам собой.
   Олег нашел где-то плед, подушки и лег на диване в гостиной на первом этаже. Ему необходимо было выспаться, потому что с самого утра на него обрушится шквал звонков от тех бессмертных, которых он знал раньше. Всех тех, Первых и Вторых, которые, дабы их сущность не была окончательно искажена, были погружены им в спасительный сон. Последнее, что слышал Олег, засыпая, была барабанная дробь дождя. Такая родная, такая успокаивающая. Завтра предстоял очень сложный день. Первый день Мастера, пока еще заключенного в человеческое тело. Первый день бессмертного, которому практически запрещено заниматься тем, что составляло весомую часть его существования на протяжении сотен тысяч лет. Будучи практически всемогущим, Олег теперь не мог в полной мере пользоваться Силой.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О выборе людей
  
   Много разных дорог в бесконечных мирах прошли Первые, что выбрали Пути людей, и страшными и тяжелыми для них были те дороги. И, как говорят, многие из них до сих пор ходят этими дорогами, незримые, незаметные для людей. Дороги часто пересекаются, и жизни и судьбы сплетаются как ленты, заплетенные в волосы. Волосы - это дороги, ленты - судьбы. Но память, все что остается у бессмертных от прошлого воплощения, они несли с собой. В памяти жили те, кого уже не было в Великой Игре, и те, кого не видели они много веков.
   Но память часто подводит бессмертных. Нередко она отбрасывает все то, что причинило им сильную боль или что стало не нужным. И поэтому бессмертные нередко забывают детали, имена, названия стран и государств, а языки прожитых жизней и вовсе не помнят. Но ход событий, лица и глаза они помнят, и поэтому они узнают друг друга с первой встречи. Ибо как ни изменяется тело с новым перевоплощением, но выражения лиц и глаз у бессмертных неизменны.
   Нередко встретившись где-то в мире, полном людей, они уединяются и подолгу говорят друг с другом. Ведь почти нет бессмертных первого поколения, которые уже не встречались когда-то. Слишком их мало, тех, кто ушел Путями людей, по сравнению со вторым поколением. Но когда собирается их слишком много в одном месте, ушедших Путями людей, место то зовется Перекресток. И может оно принести людям и бессмертным великую мудрость или страшную беду.
   Так бывало много раз, что собирались бессмертные вместе, будто звало и притягивало их одно место, и город людей становился Городом Бессмертных. И много говорили тогда меж собой бессмертные и спрашивали друг друга: "Ты из какой Игры? Из той, что идет сейчас, или из прошлой?"
   Но не стоит понимать это так, будто было уже много Великих Игр. Так обычно думает второе поколение, ибо не знает оно Законов Первых, что Великая Игра непрерывна и неделима и идет она без конца, хотя и было у нее начало. Но в Великой Игре есть множество конов, Великих Этапов Игры. И когда заканчивается очередной кон Великой Игры, Дай-мэ-рак и Шайрах подсчитывают захваченные клетки-миры и выясняют, кто на этот момент взял верх. И говорят Первые, что ни разу ни Дай-мэ-рак, ни Шайрах не взяли верха и была всегда ничья меж ними. И продолжалась Игра с нового кона, и начинали всегда белые.
   Мудрые говорят, что конец Великой Игры, после которого будет подведен окончательный итог всему, не наступит никогда, потому как интересна Великая Игра обоим противникам и оба сильны, и не может никто взять из них верх даже в малом. Может, потому и цела до сих пор Вселенная, и Бездна пребывает за Вратами, что свет и тень одинаково сильны.
   Второе поколение мало знает о Великой Игре. Многие вторые со временем забыли даже, что их родители звали Творца Дай-мэ-раком, а его противника Шайрахом. Многие из вторых приняли учения смертных мудрецов и искренне исполняли обряды людских культов, когда для Первых все это было лишь Великой Игрой, и ничего вне Игры и вне умысла не делали они.
   Потому не понимали вторые речей ушедших путями людей и нередко втайне от них злословили они: "Как променяли они свою вечную юность на вечную старость?" - говорили дети Первых. Хотя многие вторые уже мало знали о мирах Первых и о Дороге, потому что то были места, недоступные для них. Некоторые даже считали ушедших путями людей просто очень старыми соплеменниками, которые и не имели никогда нестареющих тел. Память лжет лишь под гнетом времени и нет в том вины никого из живых.
   Люди же вообще не способны были понять бессмертных ни первого, ни второго поколения. Потому что смертные, даже самые мудрые и сильные духом, были больны гордыней. И в себялюбии своем не могли допустить в помыслах своих, что есть те, кто старше и умнее их. "Как же могут они быть ровесниками веков, если говорят и ведут себя как мы?" - вопрошали те смертные, что когда-либо встречались с бессмертными и говорили с ними о вечности. "Чем они лучше нас, людей? Тем лишь, что увидели больше миров, чем мы городов. Тем ли, что у них веков было больше, чем наших лет? Они так же шутят, как и мы, склонны и к гневу, и к печали, и к радости, так же как и мы любят, и так же ненавидят. Поступают они подло и благородно. Но в чем же они нас превосходят?" - вопрошали в гордыне своей люди.
   Но бессмертные, которые слышали эти речи, говорили всегда так: "Хочешь ли ты поменяться местами со мной? Хочешь ли ты нести все беды и несчастья, горести и утраты в душе своей без забвения, без перерыва. И если на пятом десятке говорите себе: я устал, хочу найти место покоя своего, то нам нет покоя: ни отдыха, ни забвения. Что же ты завидуешь прокаженному, когда сам болеешь простудой? Что ты завидуешь узнику, когда сам живешь на свободе? И почему не смеяться нам?! Не шутить и не быть изредка детьми?! Почему нам должно быть только старцами умудренными, которые могут говорить лишь о том, как было в прежние времена? Мудрые только и умеют, что веселиться, потому как о своей мудрости они уже успели поговорить много раз. Мудрым и остались только смех да шутки, да дурачества, потому как впереди у них бесконечная боль и вечная черта между вами и нами". Так обычно отвечали бессмертные людям.
   Люди же никогда, даже если бы можно было сделать такой выбор, не поменяли бы свою дорогу в неведомые земли покоя на вечную земную боль бессмертия. Люди сами давно сделали выбор, ибо не хватает им ни воли, ни силы духа терпеть невзгоды подобно тому, как умеют терпеть их бессмертные. Но рождаются меж смертных великие, более великие, чем сами бессмертные, которым бывает и вечности мало, чтобы воплотить свои великие замыслы.
   Выбор же всего племени смертных таков - прожить жизнь, заложить семя во чрево женщины, родить потомков и уйти в место покоя своего. Ибо если бы не было это волей всего племени, то люди бы жили вечно. Ибо ничего нет невозможного для Дай-мэ-рака. Но на склоне лет молят они о смерти. А иные люди и вовсе сами убивают себя. Тогда как бессмертные никогда не убивают себя, разве что покалеченные в битве или когда мучения тела от болезни становятся невыносимыми. Нет в языке Первых слова "смерть". И каждую свою жизнь перерождающиеся бессмертные проживают до конца и радуются ей и стараются сделать многое. Когда люди заболевают презренной у бессмертных болезнью - скукой, которой никогда не страдают вечно живущие, то последние смеются над людьми, говоря: "Как можно скучать здесь?!"
   Иные бессмертные говорили, что была бы наша воля, отдавали бы век, да хоть полвека великим смертным, что приходят на краткий миг, а оставляют по себе великую память и великое наследие. Их стихи мы сами читаем и несем в сердце своем, их картины похожи на то, как мы сами видим вечность, их музыка звучит так, будто они слышали песнь Бездны, но такие люди ненавистны бывают большинству смертных и презираемы и угнетаемы. И возвеличивают их люди обычно лишь тогда, когда тело таких съедают черви. Но бессмертные, где только могут, помогают великим людям. Ибо печать великого человека видна бессмертным на челах людских.
   Говорят, что такие люди своими творениями искупают многие злодеяния. Говорят, и Зло Без Лица приходит в миры реже, если в них рождаются люди, которые учат людей самому важному. Они учат людей смотреть на мир и учат их думать. Но люди боятся думать, потому что страшные мысли приходят к ним, и порой говорят себе: "Не буду думать о смысле жизни своей, о мире, но заработаю себе на кров и пропитание, найду чрево для детей моих и тем доволен буду". Таков часто бывает выбор людей и потому не так много среди них тех, кого уважали бы и любили бессмертные и кто живет в их памяти вечно.
  
   Интерлюдия V. Судья Господа Бога
  
   Россия, Москва, Старый Арбат, Кафе "Шоколадница", поздняя осень 1998-го года от Р.Х.
  
   Старый Арбат никогда не нравился Косте. Было в этом месте что-то зловещее, неприятное. Особенно его пугали местные бомжи с абсолютно пустыми взглядами, из которых сквозила Бездна. Словно стражи на границе живых и мертвых, они бесформенными кулями сидели около входа метро и в подземных переходах. Следя своими мутными глазами за прохожими, они безошибочно определяли тех, к кому можно пристать по поводу денег.
   Старый Арбат не нравился Косте еще и из-за того, что ближе к вечеру около выхода со станции метро "Арбатская" и в переходе, ведущем к ресторану "Прага", собирались многочисленные подвыпившие неформалы. Они кучковались около старого хрипящего усилителя, из которого немелодично завывала полурасстроенная электрогитара, выводя хитовые мелодии русского рока. Неформалы пили пиво и баночные коктейли, смолили сигарету за сигаретой и громко переговаривались друг с другом.
   Было холодно и мрачно. Начал накрапывать мокрый дождь, грозивший постепенно превратиться в мокрый снег. Костя взял в свои ладони озябшие ладошки Иры и подул на них.
  -- Замерзла? - спросил он.
  -- Нет, - ответила она и улыбнулась. - Разве что чуть-чуть.
  -- Тебе тоже не нравится Старый Арбат?
  -- Мне вообще этот район не нравится. Я даже в книжный на Новом уже давно не захожу. Просто не хочу идти в этот район и все.
  -- Нейтральная полоса! - Костя заговорщически подмигнул Ире.
  -- Еще бы здесь наши разборки проводили, то тут вообще черт знает что творилось бы, - Ира поморщилась.
  -- А много ты наших видела? Много? Мне иногда кажется, что мы одни в этом городе. Сильные общаются между собой, но их не так много и в свой круг они мало кого допускают. Получается, будто здесь каждый в поле воин, каждый сражается с тенью и с Бездной и даже не знает, кто его прикрывает со спины. Видишь своего в метро и понимаешь, что даже если ты подойдешь к нему и заговоришь, он может легко выставить тебя сумасшедшим. Причем свой, твоей Силы. Все здесь всего боятся. Странный этот мир, Терра. Странный город Москва. Ты не находишь?
  -- Мы поэтому и идем к Судье.
  -- А кто он, этот Судья? - спросил вечно во всем сомневающийся Костя.
  -- Мне иногда кажется странным, почему ты столько жизней носишь белый плащ. - Ира посмотрела на забрызганный осенней слякотью черный плащ своего друга и, усмехнувшись добавила: - Выражаясь чисто фигурально.
  -- Сомнение есть нормальное состояние живого существа, которое живет среди чужих так долго, что ему иногда кажется, что он сам один из них.
  -- Разве люди нам чужие?
  -- Конечно, чужие.
  -- А если все это безумие? - Ира с силой сжала ладонь Кости. - Если ты не светлый, я не серая, если тот мир не существует? Вдруг мы придумали его для себя, чтобы оправдать свою чуждость этому миру, этому городу, этой жизни?
  -- Но зачем?
  -- Чтобы чувствовать себя особенными. Вот зачем!
  -- Но многочисленные доказательства...
  -- Ты можешь пощупать хотя бы одно из них рукой?
  -- Нет.
  -- Но ты слушал, что сказал тот Высокий, из древнего изначального народа. Он говорил на древнем языке, а ему по виду не больше, чем тебе.
  -- Мало ли! - Костя поморщился. - Сейчас вон даже на всяких выдуманных языках говорят. Мужика по ящику показывали, он вообще вспомнил сто два языка, которые никогда не учил.
  -- Вот мы и идем к Судье.
  -- Идем.. - согласился Костя.
   - А вдруг он тоже сумасшедший, такой же, как и мы с тобой?
  
   В кафе Ира почувствовала, какая пропасть лежит между кафе и улицей. За дверью холодно, мрачно, темно, как раз под стать этому самому кельтскому празднику поминовения мертвых, в дни которого ежегодно встречался судья с бессмертными. Здесь же люди выглядели если не веселыми, то по крайней мере не окончательно задавленными осенней депрессией. Откуда-то лилась приятная музыка. Было очень уютно, как-то по-домашнему. Не было видно ни пьяных, ни излишне шумных людей.
   Ира подошла к витрине, где красовались аппетитные пирожные, украшенные фруктами, и тут же почувствовала голод. Но мысль о том, зачем они пришли сюда с Костей, тут же вырвала ее из гастрономических грез.
  -- Тот из Высоких сказал, что Судья обычно сидит внизу и курит трубку, - озираясь по сторонам, сказал Костя.
  -- Слушай, а Судья - это вообще временная должность или вроде какого-то статуса на Терре?
  -- Он говорил еще про то, что это как-то связано с тем, что он Посланник. А может быть, я его неправильно понял.
  -- Ты слышал про Посланников что-нибудь? В том мире, откуда мы пришли, ни про каких Посланников никто не слышал и вообще перерождающихся бессмертных на все королевство было человек двадцать, не больше. А тут целый город! Я многого не понимаю. Не знаю, кто такие Высокие.
  -- Тише! - Костя обнял Иру за талию. - Тут же люди.
  -- Они слышат только себя, - фыркнула девушка. - Им нет дела не то, что до перерожденных, но и до того, как поживают их ближайшие родственники. Люди слышат только то, что касается их самих. Пошли вниз.
  
  
   Судью они узнали сразу. Тем более, что цокольный этаж "Шоколадницы" был почти пуст. За одним столиком сидели две девушки, поглощали мороженое и без умолку болтали, смеясь и перебивая друг друга. Судья сидел за столиком в углу. Во рту у него дымилась трубка, а на столе стояла дымящаяся чашка и лежала раскрытая книга внушительных размеров.
   Едва Костя и Ира спустились на нижний этаж, Судья тут же почувствовал их, оторвался от чтения увесистого фолианта и пристально посмотрел на вошедших. На вид ему было двадцать два - двадцати четыре, хотя возможно, что он выглядел моложе своих лет. Он был одет в черный свитер и черные брюки.
   Ирина, изредка лечившая свое плохое настроение хождением по дорогим магазинам, где почти все было не по ее студенческому кошельку, мгновенно оценила стоимость его одежды и поняла, что тот, кого называют Судьей, мало того что неплохо зарабатывает, но к тому же обладает неплохим вкусом. Также от опытного взгляда Ирины не укрылись мешки под глазами и седая прядь, выбившаяся из забранных в хвост длинных волос. Видимо, рано поседевших волос сторонились прочие, не тронутые снегом скорби и печали.
  
   Когда она посмотрела на него зрением перерожденных, как они с Костей называли свои возможности, то увидела того же самого человека, только старше лет на пять-шесть. Одет он был точно так же, только на поясе у него висел Меч, от которого исходила такая могущественная Сила, что у нее на секунду зарябило в глазах. Вообще вся фигура Судьи была как бы средоточием Света. Слабое свечение исходило от рук, ног и лица. А зеленые глаза пылали двумя сверкающими изумрудами. Но Ирина почувствовала, что могущественная Сила, Сила, безусловно, светлая, пока дремлет в этом Высоком. Он будто бы находится в ожидании, но в ожидании спокойном, мало похожем на боевую готовность перед приходом тех, кто может представлять для него угрозу.
  -- Что скажешь? - прошептала Ирина на ухо Косте.
  -- Силен он, - пробурчал Константин. - Так силен, что и слов-то подобрать никаких не могу. Но я чувствую, что настроен он скорее благожелательно, нежели враждебно. Однако все равно не стоит его злить. Нас с тобой он может раздавить в лепешку. Просто сердце остановится и пойдем по новому кругу. Я даже стал сомневаться, стоит ли нам вообще беспокоить Высокого. Для такого, как он, наши проблемы не более, чем жужжание мухи над ухом слона.
  
   Увидев нерешительность молодых людей, сидевший за столом дружелюбно махнул рукой, приглашая присесть к себе.
  -- Олег! - коротко представился он.
  -- Костя!
  -- Ирина, - девушка чуть замешкалась, пытаясь рассмотреть, что же такое читает судья.
   Увидев это, Олег перевернул книгу так, чтобы был виден титульный лист, на котором девушка прочла: "Жанн де Нострадам. Жизнеописание трубадуров и наиславнейших провансальских пиитов во времена графов провансских процветших".
  -- Так, хотел кое-что уточнить, - прокомментировал Судья.
  -- Нашли что искали? - спросил Костя.
  -- Не совсем то, но нашел. Вернемся к вам. Вы что, собственно, от меня хотели?
  -- Вы и вправду Судья?
  -- Судья - это слишком громко сказано. - Олег улыбнулся. - Я не выношу вердикты, не назначаю наказания. Скажем так: я сужу о поступках своих соплеменников и на основе этого пытаюсь понять, что им делать дальше. Накануне каждого Самайна я три вечера сижу здесь.
  -- И много народу приходит?
  -- Нет. Впрочем, я только второй год сижу. До этого сидел другой бессмертный, но его тело слишком уж старо, чтобы тащиться через весь город ради встречи, которой возможно и не будет. Фактически должность Судьи никто не выбирает. Просто это место занимает тот, кто больше всех в курсе о происходящем в городе с большим скоплением бессмертных.
  -- Мы и об этом хотели поговорить... - начал Костя.
  -- Говорите о себе. Только о себе. Я для этого здесь.
   Костя начал рассказывать. Говорил он хорошо, старался не вдаваться в малозначительные подробности. Он рассказал о том мире, откуда они пришли вместе с Ирой. Мире, застывшем в средневековье на многие века из-за плохого климата. Но они очень любили этот мир с замками и городами, еще не исследованными землями. Мир, чем-то схожий и несхожий с прошлым Земли.
  -- Нас было немного. Может Я знал лишь два десятка, включая себя и Ирину. Меня на Земле сразу поразило, как же здесь много перерожденных. Там мы просто делали свое дело. Шло объединение разрозненных княжеств. Появилась новая мощная религия. Все шло очень хорошо.
  -- Вы всегда были вместе? - спросил Олег.
  -- Когда совпадали жизненные циклы, - нехотя ответил Костя. - Но мы все равно любим друг друга. И там... - Он силился подобрать слова. - Даже с этой долгой зимой. Там нам было хорошо. И нам казалось, что мы все делали правильно. Мы предотвратили две больших войны. Медицина поднялась на высокий уровень. И мы...
  -- Мы не понимаем, за что нас оттуда убрали, - закончила за Костю Ирина. - Скажи нам только это. Скажи, Судья.
  -- Я скажу. Но прежде ответьте на вопрос: вам не нравится Терра? Вы считаете ее хуже, чем свой мир?
  -- Нет, но... - начал Костя.
  -- Понимаешь в чем дело, Олег, - Ира решила взять инициативу в свои руки. - Это достаточно уютный техногенный мир. Здесь стремительно развивается техника. И жить в квартире с электричеством и водопроводом гораздо лучше, чем в холодном как склеп замке. Но нам не нравится суета этого мира. Ты будто тонешь в этом огромном потоке людей, кричишь, и твои слова тонут в реве поездов метрополитена, в море зажженных ночных огней, за каждым из которых скрывается свой маленький мир. Здесь в одном городе сотни поэтов, писателей, музыкантов и художников. Многие из них талантливы и в других обстоятельствах, в другом мире они были бы признаны. Здесь нам с Костей кажется: все, что здесь делается, напрасно. Собака лает - ветер носит...
  -- Подождите, мне надо запросить о вас информацию. Минутку помолчите...
   Олег отхлебнул из чашки и закрыл глаза. Костя и Ира тут же почувствовали, как в их собеседнике пробуждается огромная Сила. Сила настолько могущественная, что на мгновение у них снова зарябило в глазах. Зрением перерожденных Ира увидела, как от руки Олега поползла тоненькая светлая ниточка. Нить устремилась вверх, к потолку, пронзила крышу и ушла дальше - в небо. Девушка почувствовала, что нить пронзает этот мир и уходит куда-то очень и очень далеко. Так далеко, что ей было сложно представить. И быть может... Кто знает? Может, эта нить способна дотянуться до их родного мира. Именно родного. Пусть они и не были в нем изначально рождены.
  -- Слушайте мой ответ, - эти слова Олега будто бы пробудили Ирину и Костю от долгого сна. - Вас повысили.
  -- Повысили? - почти в один голос переспросили молодые люди.
  -- Да. Я запросил о вас информацию. Вы переросли тот мир.
  -- Переросли?
  -- Да, переросли. Там все движется медленно и просто. И те, кто остался, вполне могут справиться без вас. А вы нужны здесь, на Терре. Я встречал многих бессмертных, которые воспринимают свое рождение на Терре как наказание. Но это не так. Вернее, не всегда так. Бог часто не наказывает людей и бессмертных, а корректирует их путь. Ставит на ту дорогу, где они могут отринуть мучающие их страсти. Но, увы, эта дорога нередко бывает очень сложна. Но кто вам обещал, что будет легко? Вам этого никто не обещал. Узкие Врата ведут в Царство небесное. Очень узкие. Легко и приятно двигать королями как пешками, где следующий ход может быть через два-три месяца, а может быть, и года. Попробуйте поиграть в игру посложнее, где и поле побольше. Москва мала по сравнению с вашими лесами да полями. Но происходит здесь все гораздо быстрее, да и событий больше. И знаете еще что... Сюда нередко забирают самых лучших. Самых. И опытных тоже.
  -- Но почему?
  -- Потому что этот мир почти всегда стоял в шаге от Бездны. Не спрашивайте меня почему. Я вам все равно не отвечу, потому что и сам до конца не знаю. Вы говорите о том, что здесь трудно кричать в толпе. Но это не так. На самом деле не особо важно: станет ли ваше произведение культуры всемирно известным или завоюет популярность у ста человек. Это не важно. Важно то, что каждое произведение культуры, несущее в себе созидательную силу, отдаляет этот мир от падения в Бездну. Тот, кто пишет стихи, музыку, книги, - укрепляет стену между Бездной и этим миром.
  -- Another brick in the wall... - задумчиво проговорил Костя. - А Роджер Уотерс он тоже... наш?
   Олег лишь загадочно улыбнулся.
  -- Это касается написанного здесь? - Ирина, зная отчаянную, почти фанатичную любовь Кости к Pink Floyd, решила не будоражить сознание молодого человека.
  -- Да. Именно. Все, кто творит, то есть становится маленьким подобием Бога, на самом деле являются стражами, защитниками этого мира от Бездны, изначальной тьмы. И вы сможете если не создать что-то, то направить талантливого человека на нужный путь. Путь созидания, а не разрушения. Награду часто путают с наказанием. Весь вопрос только в том, как воспринимать то, что происходит, что искать: доброе или худое. И еще... Терра - это тяжелый фронт. Если хотите, можете через пару-тройку кругов вернуться туда, где были. Надо только захотеть вернуться, вот и все. Чем вы больше будете ненавидеть этот мир, тем больше он будет ненавидеть вас самих. И тогда он может навечно приковать вас к себе. Не бессмертные попадают в мир-тюрьму, а сами делают из мира узилище.
  -- Мы многого не знаем, Высокий, мы даже местных перерожденцев не так уж много знаем, хотя видим их на улицах Москвы. И Высоких в нашем мире вообще не было. По крайней мере, мы не видели. А здесь они не такая уж редкость. Мы просто делаем свое дело, вот и все. - Ира обняла за плечи Костю.
  -- Так и надо, просто делать свое дело. Иногда сжав зубы, чтобы не заскулить, но делать. Обычные люди могут не увидеть того, как буквально рядом с ними защищают последний не взятый врагом бастион. А вам дана сила видеть, знать и помнить. Пользуйтесь этим. Несите людям свет, несите им знание. И бережно храните в своем сердце даже самые неприхотливые радости жизни.
  -- Знаешь, Олег, - Костя нахмурился, будто бы собираясь сказать что-то очень, очень важное. - Мы, наверное, здесь надолго останемся, раз такое дело. Раз каждый воин на счету. Только мы здесь очень боимся в очередном круге потерять друг друга.
  -- Держите любовь как светильник и тогда найдете друг друга. Настоящая любовь горит так ярко, что вы легко сможете отыскать друг друга даже в этом сером неспокойном море.
  
  
  
   Глава 21. Брат мой
  
   Олега разбудил звонок мобильного телефона, лежавшего около дивана. Он мгновенно проснулся и нажал кнопку ответа. Звонил один из московских бессмертных. Путаясь в словах из-за избытка эмоций, он начал рассказывать Олегу о том, что, проснувшись сегодня утром, он обнаружил, что пребывал в забвении с начала лета и до прошлой ночи. То же самое было и с его друзьями. Пытаясь разобраться в своих чувствах, он вспомнил, как в конце лета Олег звонил ему, а он не понял, КТО с ним на самом деле разговаривает, и подумал, что его давний знакомый либо сильно пьян либо сошел с ума.
  -- Так было со всеми, - вздохнул Олег. - Вы погрузились в сон. В спасительный для вас сон.
  -- НО!!! Каким образом тебе удалось бодрствовать?
  -- Это долгая, очень долгая история. И мне, честно говоря, не хочется повторять ее каждому, кто будет звонить. Давай сделаем так: когда я доберусь домой, я все напишу и перешлю тебе файл. Я твой мейл помню. А ты где-нибудь вывесишь в закрытом доступе.
  -- Хорошо, - растерянно пробормотал бессмертный.- Олег?!
  -- Да!
  -- Как же ты жил эти полгода?
  -- Я только вчера выписался из психушки, - сказав это, Олег улыбнулся, представляя весь ужас, который отразился на лице его незримого собеседника.
  -- Олег, мы все сочувствуем. Но как? Почему?
  -- Вы все узнаете в свое время. И про то, что случилось, и про то, почему сегодня в этом городе проснулись все бессмертные.
  -- Все? - переспросил собеседник.
  -- Да, все, кто младше сорока. Тех, кто перевалил четвертый десяток, будить бесполезно, они запросто могут оказаться там, где я провел последние три недели.
  -- Ладно, как только напишешь, то сразу присылай.
  -- И скажи, чтобы мне не звонили. Я очень устал.
  -- Договорились. Если будет нужна наша помощь...
  -- Уже нет. Уже нет. Как ты сам прекрасно знаешь, помощь обычно особенно сильно нужна тогда, когда тебе никто не может помочь. Жди письма.
   Произнеся последние слова, Олег отключил телефон. Затем он умылся, позавтракал и, заперев родительский дом, уехал в Москву.
  
   От коттеджного поселка нужно было еще около трех километров идти до ближайшей железнодорожной станции, но для жителей этого поселка это не было каким-то страшным неудобством, поскольку все они ездили на машинах.
   Идя по пустынной дороге, вдыхая холодный ноябрьский воздух и любуясь голыми полями, перемежающимися небольшими подлесками, Олег полностью погрузился в свои мысли. Он мучительно искал ответ: что ему делать дальше? Это с ним случалось много раз, когда он достигал какой-либо цели: выигрывал сражение, добивался видного поста в церковной или государственной иерархии или завоевывал очередную неприступную красавицу. Все еще ощущая на губах вкус победы, он думал о том, что это всего лишь маленькая, крошечная ступенька и надо идти дальше. Но теперь... теперь ему некуда было идти. Потому что он стоял на самой верхней ступени в иерархии людей и бессмертных.
   Когда приступы отчаянья, терзавшие его в других воплощениях, становились особенно невыносимыми, он обращался к Богу, своему хозяину и учителю. Но теперь для него не существовало Бога, Бога в понимании обычных людей и даже бессмертных: Бога-наставника, Бога-учителя, Бога-утешителя и Бога-советчика. И теперь он мог бы повторить слова Ницше: "Бог умер. Теперь все боги умерли". Он стал тем сверхчеловеком, о котором грезил безумный философ, но стал им благодаря тому, в кого Ницше не верил или старался убедить других, что не верит.
   Теперь он мог найти утешение только в себе, в понимании себя, в осознании того, какой страшной Силой обладает. Он выиграл последнее сражение в облике человека, теперь ему предстоял вечный поединок с Бездной, которая несомненно захочет вторгнуться в сотворенное им сущее и по возможности внести как можно больше хаоса в упорядоченное.
   У него было право творить вне замысла Бога, у него была власть и сила творить и он теперь знал, как это - творить, пропуская весь творимый мир через боль прожитых веков. Но у него пока не было замысла, а Творец, во время их самой первой встречи сказал ему, что без замысла нет и творения. Что ж, у него теперь будет много времени, чтобы подумать об этом. Его никто не торопит и впереди у него целая вечность.
   Изучая стенд с расписанием поездов, Олег наткнулся на знакомое название. И тут же яркая череда образов пронеслась перед его внутренним взором. Лес, озеро и почти у самого его берега стоит мужской монастырь. Он вспомнил суровое лицо отца Андрея, бессмертного, выбравшего в этой жизни нелегкий путь монашества. Будто бы стремясь смыть со своей души всю кровь, которую он пролил в многочисленных сражениях, он затворился в монастырь и практически ни с кем не общался. В последний раз Олег видел его осенью 1999 года на Казанском вокзале, куда отец Андрей привез Камень Паладинов, древний артефакт, как сказал бы язык легенд, или сгусток светлой энергии, как сказали бы ученые. Камень Паладинов нужен был Олегу для Битвы. После нее он сам вернулся к хранителю, но Олег помнил слова монаха: "Приезжай ко мне, когда понадобится излечить душу".
   Вспомнив об этом, Олег тут же захотел поехать к отцу Андрею, но вспомнил о том, что его ждет Перекресток и сотни бессмертных, проснувшихся в неведенье и страхе. Их надо было успокоить, а монастырь пока подождет. Почему-то Олегу тут же пришла печальная мысль: поехать к отцу Андрею, чтобы попрощаться.
   Едва электричка пересекла незримую черту города, как на Олега тут же навалилась страшная тяжесть. Он чувствовал, как город пронзают невидимые потоки силы, сплетающиеся в зловещий клубок, который не в силах был ни перерубить, ни распутать никто. Разве что Бог.
  
   Когда Олег подходил к подъезду своего дома, его охватило какое-то странное чувство. Сначала он не очень этому удивился: слишком уж много всего произошло за последние сутки. Но, прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что это за чувство. Перепутать было невозможно. Где-то совсем рядом находился самый близкий для него человек, которого он считал ушедшим навсегда.
   Они были как одно целое. Редкий случай, чтобы двое были так тесно связаны. Тем более двое, выбравшие путь людей. Еще более невероятным казалось, что оба они были Подмастерьями.
   Миров существовало великое множество. Но они шли рядом, часто воплощаясь не только в одном мире, но и в одном времени и среди одного народа. Хотя могло пройти сотни лет и они по воле случая не встречались, но оба знали, что рано или поздно их пути обязательно пересекутся. Ведь так они сами для себя решили, а свою клятву друг перед другом они связали чашей, в которую много веков назад пролили свою кровь и выпили до дна.
   Люди, особенно в древние времена, нередко тоже мешали кровь и пили из одной чаши, называли себя братьями, но у людей была одна жизнь, миг для бессмертных. Кровные братья в вечности несли свою верность до конца. И Олег мог вспомнить сотни жизней, где они прикрывали друг другу спину, вытаскивали друг друга из узилищ и даже вместе правили целыми народами. Но весь этот бесконечный калейдоскоп перевоплощений смешался в его памяти в нечто неделимое, в зыбкую картину, где детали размыты и видны лишь два силуэта воинов, каждый из которых прикрывает спину другому.
   Олег, остановился у двери в подъезд и зажмурил глаза. Он вспомнил их последнюю встречу под обжигающим солнцем Палестины, крики хорезмцев и ржание коней, топчущих копытами христианских беженцев из Иерусалима. Он вспомнил отчаянные крики горстки рыцарей, которых, словно волна, смела мусульманская конница. А потом он услышал страшные для Подмастерья слова: "Я ухожу. Мое ученичество закончилось". А потом был долгий, долгий путь домой, в Европу, где славный крестоносец Зигмунд фон Рейнбах закончил свои дни в окружении домочадцев и подросших внуков.
   Олег сжал рукоятку Меча Бездны. "Тебя нет, - прошептал он. - Ты погиб, ты ушел. Ты стал Мастером". Может быть, слуги Бездны решили напоследок сыграть с ним злую шутку? Но нет, теперь им даже близко к нему не подобраться!
  
   Двери лифта раскрылись, и Олег вышел на знакомую лестничную клетку. Он прислушался к своим ощущением. Брат или некто выдавший себя за брата был рядом. Олег сильнее сжал рукоять Меча Бездны и, стараясь ничем не выдать своей настороженности, направился к двери в квартиру.
  -- Ты стал еще более настороженным, Шай-Ама!
   Олег обернулся. На ступеньках сидел молодой человек лет двадцати трех. Длинные темно-русые волосы забраны в хвост на затылке. Около ног футляр с гитарой. Одет он был как типичный неформал с Арбата: кожаная куртка, высокие берцы, заляпанные осенней слякотью.
  -- Не признаешь? - Молодой человек хитро прищурился и глуповато улыбнулся. Олегу слишком хорошо была знакома подобная маска простачка, которую так любил примерять на свое лицо его кровный брат Одэнер.
   Олег остановился и пристально посмотрел на брата. Слишком свежи были воспоминания о Насте и о том, как за личиной Первой пряталось существо из Бездны. Но как проверить, если Слуги Бездны способны полностью скопировать память бессмертного? Как проверить? Олег знал как.
  -- Подойди сюда, - тихо сказал он.
   Молодой человек пожал плечами, встал со ступенек и подошел.
  -- Засучи правый рукав.
  -- Я понял, - тихо ответил он. - Я все понял.
   Он подошел к Олегу, скинул прямо на пол кожанку и засучил правый рукав. В истинном зрении, которое для Олега теперь было единым с тем, как видят мир обычные люди, Он увидел на запястье молодого человека тонкий разрез, будто бы он был сделан несколько дней назад. От разреза тянулась тоненькая нить к руке Олега. Теперь, став Мастером, и обладая всеми знаниями о устройстве Вселенной, Олег знал, что кровную связь никак невозможно подделать.
  -- Ну, здравствуй... - Олег хотел сказать "брат", но не смог.
  -- ...брат, - закончил за него молодой человек и обнял Олега.
   Обычному человеку, если бы он хорошо знал видимую простым смертным жизнь Олега показалось бы очень странным, что он обнимает молодого человека, которого в первый раз видит. Да, в квартире Олега часто бывало множество незнакомых людей, но никого из них, даже женщин, Олег не обнимал стоя на лестничной клетке. Особенно извращенные умы могли подумать вообще невесть что. Но если бы кто-то из соседей увидел их, Олег впервые мог честно ответить людям, не скрывая от них правды: у него нашелся брат, которого он давно считал погибшим.
  
  -- Неплохо, неплохо ты устроился, - бормотал себе под нос Одэнер, осматривая квартиру Олега. - А уж защиту какую нагородил! Собственно, по ней я тебя и нашел.
  -- Странно, - Олег нахмурился. - Вообще-то защита поставлена по принципу отражения, ну, знаешь, простое Зеркало Силы, чтобы бессмертный или людской маг, прощупывая этот дом, подумал, что уже на пятом этаже живет мелкий заштатный человеческий маг, который и годен только девиц привораживать. Сила, прощупывающая место, отражается от такой защиты очень быстро, будто стоит там самая простенькая, примитивная защита, которую только смертный и способен поставить. А дальше первого слоя редко кто лезет.
  -- Ты повторяешься.
  -- Правда?
  -- Да. Точно такая же защита часто стоял на твоем жилище. Почти как индивидуальный подчерк.
  -- Ты есть хочешь?
  -- А что у тебя есть поесть?
  -- Для тебя все, что хочешь. А чего нет, то и приготовить недолго.
  -- Как обычно! Твоя хлебосольность скоро в легенды войдет.
  -- Уже вошла. Но как ты остался жив? Почему я тебя не видел? И вообще... - Олег включил чайник и достал с полки две чашки. - Рассказывай.
   Они сели на кухне, Шай-Ама достал трубку, а Одэнер, которого в этой жизни звали Ярославом, пачку сигарет. В чашках дымился крепкий черный чай. И Одэнер начал свой рассказ.
   Он рассказывал о том, как видел с высоты птичьего полета крохотную фигурку своего кровного брата, кричащую над его трупом, видел, как предводитель хорезмцев все-таки смог остановить своих людей, опьяненных кровью беженцев из Иерусалима. А затем он увидел мир. Страшный и жестокий мир средневековой Земли, где в каждом ее уголке лилась кровь, на кострах сжигали людей. Конечно, он видел много других таких миров, видел, как на земле, обагренной кровью многочисленных войн, начинают всходить ростки человечности и мир сначала идет к взрослению, а затем к закономерному концу. Он видел это множество раз. Всего лишь шаг отделял его от того, чтобы уйти за грань Земли, и тогда, он это особенно ясно понял, лишившись плоти, он смог бы стать Мастером. Такого было его условие. И он не смог, он снова пошел по бесконечному кругу, кругу войн Великой Игры.
  -- Я не жалел Землю. Земля всего лишь один из миров, тем более что это вторичный мир. Нет, я просто понял, что я не готов. Понимаешь? Не готов. А ты...
  -- А я теперь Мастер.
   Одэнер ошарашенно смотрел на своего кровного брата, и через мгновение его лицо озарила безумная догадка.
  -- Так значит, так значит.... Это ты разбудил Перекресток?
  -- Я.
  -- А когда ты стал Мастером?
  -- Этой ночью. Не буду ничего про это говорить. Понимаешь, это шаг, это страшный шаг. Это страшнее смерти, это страшнее забвения, но это... Этого никто кроме тебя не сможет понять.
  -- Это единственный выход из бесконечного круга Сансары, как бы сказал об этом великий Будда. Я понял, что сил стать Мастером мне хватит, но я, ты же знаешь, не прошел еще по всем кругам, хотя хожу по мирам по меньшей мере столько же, сколько и ты. Мне не стыдно в этом признаться, но я не готов. Однако я не буду стоять на месте. Ты же знаешь, я всегда боялся застоя, болота. Я буду переписывать эту последнюю главу бесконечно, пока не получу такой результат, какой устроит меня. Понимаешь, брат, именно меня. Даже если он Бога будет устраивать, я не стану Мастером, пока не буду готов к этому сам.
  -- Это твое право. Но не будем, не будем об этом. Давай о нынешнем. Ты москвич?
  -- Нет, я из славного города Санкт-Петербурга, последнего прибежища детей цветов.
  -- Значит, из этого могильника, из этого отстойника. Надеюсь когда-нибудь его все-таки постигнет участь Венеции.
  -- Ты все еще злишься за Сенатскую площадь и Петропавловскую крепость?
  -- Да нет. Просто я не любил, не люблю и никогда не полюблю этот город.
  -- Ну, можешь не заводить опять эту шарманку. Я знаю, подобные города не для тебя. Тебя и в Венеции от одного вида каналов мутило.
  -- Ты прав. Но... - Олег задумался, - Все равно что-то не сходится в твоих рассказах. И я не могу понять что.
   Ярослав снова засучил правый рукав.
  -- Я понял тебя. Да, я не понимаю, как я мог не почувствовать, что ты вернулся, или ты только в этом воплощении вернулся на Землю?
  -- В этом. Именно в этом. Никакая защита не смогла бы обмануть кровную связь. А пока я спал, ты не мог меня почувствовать. Спящий бессмертный - будто мертвый.
  -- Ты ушел с Земли, чтобы доказать самому себе, что остался не из-за жалости именно к этому миру?
  -- Нет, не совсем.
  -- Ладно, - видя смущение брата, Олег решил оставить эту тему.
   Выпив чаю, они решил сделать небольшую паузу в разговоре. Олег принялся за стряпню, а Ярослав устроился около стеллажа с книгами, при этом периодически восторженно охая.
   После обеда они продолжили разговор. На этот раз рассказывал Олег, а Ярослав слушал. Олег рассказал и про лишающих памяти слуг Бездны, и про Настю, и про то, как едва не сошел с ума, когда погрузил в сон всех бессмертных на Земле. Когда он начал рассказывать про психиатрическую больницу, Ярослав с ужасом смотрел на своего кровного брата, не в силах вымолвить ни слова, пока Олег не дошел до того момента, как с балкона семнадцатого этажа он разбудил Перекресток.
  -- Значит, пророчество сбылось?
  -- Да, этот певец оказался прав.
  -- "Я стоял на холме, и злые духи кружились внизу над городом..." - прошептал Ярослав. Я нашел у тебя книгу "История провансальских поэтов". О нем там есть?
  -- Да, всего два абзаца.
  -- Увы, а какой был человек! Вернее, нечеловек. - Одэнер вздохнул.
  -- Ну а ты, друг мой, какими судьбами в Москве?
  -- Ну, я так... - беспечно пожал плечами Ярослав. - Приехал тут, как нынче модно говорить, потусоваться на Арбате. Ну, пообщался с народом. Естественно, что я тоже спал. Хотя... - Ярослав нахмурился. - Спал, да не спал. Знаешь, память окончательно усыпить нельзя. Нет-нет, да что-то всплывает. В общем, я считал себя человеческим магом. - Ярослав усмехнулся.
  -- А ты просыпался уже до того, как я погрузил всех бессмертных в сон?
  -- Я почти начал просыпаться. Я хорошо помню тот день, когда по твоим словам произошли эти мрачные события в Филевском парке. Мне было так плохо, что я даже в Университет не пошел.
  -- Ты учишься?
  -- Да, последний курс филфака ЛГУ.
  -- Философского или филологического?
  -- Филологического, конечно. Кому сейчас нужны философы?
  -- У тебя диплом когда?
  -- ГОСы в декабре. В июне диплом. А ты это к чему? - хитро прищурившись, спросил Одэнер.
  -- Да тебе пора сюда перебираться.
  -- Мне жить негде. А снимать квартиру в Москве очень дорого.
  -- Ты же знаешь, я всегда все могу устроить.
  -- Брюс Всемогущий! - Ярослав рассмеялся.
  -- Вроде того, только делать мне ничего теперь нельзя. И Меч мне надо тебе отдать.
  -- Воистину мир похож на колесо!
  -- Только оно прогнило и вот-вот отвалится от телеги, как и предсказывал Маркес.
  -- Может, и так. Я сам ума не приложу, как все это разрулить.
  -- А придется, дорогой мой брат, - усмехнувшись сказал Олег. - Какие у тебя планы на сегодняшний день?
  -- Разведка! Ну, и попутно по книжным.
  -- Ладно. - Олег пошел в комнату, достал из ящика запасные ключи и объяснил, как отключать сигнализацию. - Давай, а мне тут надо для остальных послание побыстрее написать, а потом уехать в дальнее Подмосковье, так что я не знаю, когда вернусь.
  -- Договорились.... Все-таки я рад тебя видеть, брат. Нам о многом еще надо поговорить.
  -- Еще успеем... - Олег вздохнул.
  -- Ты какой-то... Какой-то совсем другой стал. И дело не в прошедшем времени. Ты же знаешь, пара тысяч лет для нас небольшой срок. Ты просто стал... - Ярослав силился подобрать слова.
  -- Чужим я стал, вот что ты хотел сказать. Да, жаль, что мы так и не увиделись до того, как я стал Мастером, хотя что ни делается, все к лучшему. Я больше рад, что наша встреча после долгой разлуки состоялась в моем доме, а не в коридоре дурдома.
  -- Это точно, брат. Это точно.
  
   После того как Ярослав ушел, Олег сел за компьютер, запустил текстовый редактор и начал писать письмо, обращенное ко всем бессмертным. Включая компьютер, Олег боялся, что письмо будет написать очень тяжело. Но его опасения оказались излишним. Сухим, почти казенным языком он рассказал о случившемся, умолчав лишь некоторые подробности. Умолчал он и о пророчестве. Кому надо, тот и так знал об этом. В конце Олег написал, что в силу обстоятельств непреодолимой силы он складывает с себя все полномочия, в том числе и бремя Посланника, и уезжает из этого города. Набирая на клавиатуре слова: "И покидаю этот город", Олег сам еще не знал, куда ему ехать. Потому что все, что было дорого и близко ему в этом воплощении, сосредоточилось в Москве. Здесь волю судеб собрались многие его старые товарищи по оружию, с некоторыми из которых он еще не успел как следует пообщаться, но теперь он был лишен и этой возможности.
   Он получил все, что хотел. Дошел до конца по дороге в тысячи воплощений, но итог был неутешительным. В этом, последнем для него воплощении его ждало одиночество, и Олег старался не думать об этом. "Нужно ехать к отцу Андрею", - подумал он, отправляя письмо тому, кто сегодняшним утром разбудил его в доме родителей. После этого он посмотрел в интернете расписание пригородных электричек, отправляющихся с Казанского вокзала, и начал собираться.
  
  
  
   Глава 22. Обитель
  
   Едва отслужили обедню, отец Андрей поспешил удалиться к себе в келью, хотя кельей это помещение называлось чисто условно, скорее по привычке, нежели по внешнему виду. Это действительно была небольшая комнатка, расположенная на верхнем этаже обители. Однако внутри она более походила на обычный рабочий кабинет.
   Здесь стоял длинный стол, на котором находились монитор, системный блок, принтер и сканер. От системного блока к окну тянулся длинный белый провод. Отец Андрей все собирался закрепить его поаккуратнее и пустить вдоль плинтуса, но пока не доходили руки. А за окном была укреплена спутниковая антенна - фактически единственная связь с внешним миром.
   Раньше отец Андрей выходил в интернет с помощью мобильного телефона, но. во-первых, скорость соединения была слишком медленной, а во-вторых, на это требовалось много денег, которые кончались на счету в самый неподходящий момент.
   Отец Андрей с нетерпением сел за компьютер, набрал пароль и стал ждать, пока загрузится система. Он посмотрел на настольный отрывной календарь и вырвал листок ушедшего дня.
   Шесть лет... Шесть лет пролетели для отца Андрея как один месяц. Впрочем, что для него и десять, и двадцать, и даже сто лет? Это всего лишь миг по сравнению с оставшейся вечностью.
   Шесть лет. В них было многое. Постороннему человеку трудно поверить, какой бурной жизнью кипит монашеская обитель. Четкий распорядок дня, молитвы, много рутинной работы. Но при этом в маленьком замкнутом мире порою кипят нешуточные страсти, ведутся споры, достойные философов древности, и, увы, правду скрывать грешно, нередко духовое рвение доходит до такого абсурда, что мирянам лучше не знать об этом. Чего только стоила установка спутниковой антенны!
   Конечно, в монастыре все решает настоятель, а настоятель, отец Арсений, человек хоть и пожилой, но прогрессивный, что для отца Андрея было решающим критерием для пострижения именно в этом монастыре. Он сразу поведал настоятелю, что в свою мирскую бытность был военным и работал над закрытым военным проектом, пока проект после развала СССР не был свернут. Теперь же, осознав, что в столь зрелые годы не имеет желания заводить семью и детей, то Господу, видимо, угодно, чтобы он постригся в монахи. Единственное, что удерживает его от этого шага - это любовь к прогрессу и технике. Настоятель дал ему благословение заниматься делом технического прогресса на благо распространения веры в Господа нашего Иисуса Христа, и отец Андрей со спокойной совестью постригся в монахи.
   Но едва в его келье появился привезенный из дома компьютер, как начались проблемы. Пошли разговоры, что отец Андрей с помощью сети читает не богоугодные тексты - возможно, смотрит греховные изображения обнаженных девиц, а чтобы никому об этом ведомо не было, запирает компьютер на пароль. О чем всем послушникам известно.
   Отец Андрей не раз замечал, что в его келью пытались проникнуть более молодые послушники, как раз за тем самым, в чем пытались обвинить его самого, но не в силах взломать пароль, они только и могли что наводить на собрата напраслину.
   Отец Андрей, хотя и был в мирской жизни военным, а в предыдущих воплощениях и вовсе кровавым воителем, все-таки был человеком незлобивым и тем более не злопамятным. К тому же он очень хорошо понимал, что искушение тем труднее преодолеть, чем ближе оно находится к искушаемому. Посему он просто поговорил с настоятелем и объяснил ему ситуацию. Однако для отца Арсения факт попытки проникновения в компьютер давно уже не являлся тайной, и он давно ждал, когда сам отец Андрей, как человек мудрый и рассудительный, придет к нему за советом.
  -- Вот что мы сделаем, брат Андрей. Я, подобно царю Соломону, приму решение мудрое, справедливое, но в то же время устраивающее всех. Во все время компьютер будет находиться под паролем, который ведом будет только мне и тебе. Хотя мне он ни к чему, потому что я в этих делах все равно не разбираюсь. Но мы установим часы, в которые желающие, предварительно испросив у меня благословения, могут, под твоим присмотром конечно же, читать в сети богоугодные тексты, а в будущем мы, возможно, заведем и второй компьютер, на котором будем параллельно вести хозяйственный учет нашей общины, благо отец Дмитрий, в миру бывший бухгалтером, давно уже устал все считать на калькуляторе.
   И действительно, спустя неделю, после того как отец-настоятель огласил прочим монахам свое решение относительно компьютера, в келью к отцу Андрею пришло двое молодых монахов, которых он и подозревал в попытке тайного проникновения в компьютер. Поняв, что ни похабных анекдотов, ни картинок с обнаженными девицами им под бдительным оком отца Андрея не посмотреть, они хотели было вообще оставить всякую попытку добиться самостоятельного пользования компьютером, но отец Андрей настолько сильно увлек их web дизайном и программированием, что они, позабыв про свои греховные мысли, стали с рвением изучать новую науку, а со временем стали ему хорошей подмогой, и отец Андрей уже подумывал, не создать ли в монастыре небольшую локальную сеть.
   Но недавний скандал с установкой спутниковой антенны пока останавливал его от таких революционных нововведений. Слишком свеж был на его памяти вопль престарелого монаха, который носился по монастырскому двору и, грозя монтажникам отлучением от церкви и прочими карами небесными, настаивал на том, чтобы "рога диавольские не вешали на Храме Божьем". Настоятель долго и терпеливо объяснял монаху, который принял пострижение еще во времена Советского Союза, что "никакие сие не рога диавольские, а устройство для связи с прочим миром Божиим". Пожилой монах успокоился лишь тогда, когда самолично залез на этажерке к антенне и окропил ее святой водой. После этого конфликт был исчерпан, а у отца Андрея появился быстрый спутниковый интернет.
   Однако пароль на компьютере был нужен отцу Андрею не только для того, чтобы оградить прочую братию от мирских искушений, но и уберечь от самого страшного, что может быть для человека верующего: от знаний губительных и еретических, которые, увы, были реальной правдой о мире.
   Несмотря на то, что отец Андрей затворился в монастырь от мира, мир по-прежнему не хотел его отпускать. В особенности это касалось его соплеменников. Как лицо духовное, он имел право отпускать грехи, но те, кто приходил к нему за словом прощения и утешения, не хотели идти к прочим священникам только потому, что грехи, в которых они каялись, не могли быть отпущены обычным духовным лицом. Ну, что сказал бы батюшка молодому человеку, двадцати лет от роду, который пришел бы к нему на исповедь и начал рассказывать, как сто пятьдесят лет назад он проиграл десять тысяч казенных рублей царскими ассигнациями в карты, или как бы посмотрел тот же священник на девушку двадцати с небольшим лет, которая бы покаялась в том, что удушила подушкой собственного мужа в 1432 году от Р.Х., потому что он был стар, и вообще ее выдали насильно?
   Отец Андрей часто думал о том, что обычному человеку трудно было бы поверить в то, что существам, перерождающимся в человеческих телах тысячелетиями, для которых Бог, дьявол, силы хаоса - это просто часть жизни, вообще нужна религия. Многие люди уверены в том, что религия как раз проистекает от неуверенности людей в существовании высших сил, что это некий посредник между живущими на земле и пребывающими на Небесах. Однако отец Андрей много раз был свидетелем тому, что все эти, казалось бы, разумные доводы рушились под напором реальных фактов, свидетелем которых ему приходилось быть.
   Да, безусловно, среди бессмертных есть много таких, кто считает религию уделом смертных, а заодно и опиумом для народа. Но в большинстве своем бессмертные если не регулярно посещают храмы, то, по крайней мере, причисляют себя к одной из существующих или навсегда забытых конфессий. Увы, даже несмотря на то, что бессмертные обладают гораздо большими знаниями, они тоже не всеведущи, но и это не было главным, по мнению отца Андрея. А главное заключалось в том, что им, как и обычным людям, нужно было тоже успокаивать свою совесть. К тому же ими нередко двигал страх. И если люди боялись наказания в загробном мире, то многие бессмертные страшились воздаяния за свои грехи в следующих воплощениях.
   Это не было религией в религии и вообще отец Андрей отпускал грехи, совершенные в прошлых воплощениях с большой неохотой, потому что как ни крути, но по сути это сделал другой человек. Или все-таки нет? Отец Андрей никак не мог понять этот вечный спор и вечную тему разговоров бессмертных - передается ли что-нибудь будущему воплощению кроме памяти и если передается, то в какой мере.
   Бессмертные. Вечные дети или вечные старики? Ему было трудно судить бесстрастно, потому что он был одним из них, хотя и старался быть поближе к людям. Бессмертные, вершащие судьбы мира или проживающие в жалкой лачуге, горящие на кострах, прекрасно осознавая, что идеи, которые они отстаивают, так же суетны, как и весь этот мир.
   В последние полгода творилось что-то неладное. И отец Андрей никак не мог понять, что именно. Никто из его старых друзей не стремился навестить его. А в один летний день его посетило какое-то особенно тревожное чувство. На мгновение ему показалось, что все бессмертные уснули. Да и он сам стал замечать за собой, что изредка забывает о своей бессмертной природе и думает о себе как о пятидесятилетнем человеке, нашедшем под монастырской сенью последний приют, а не как о вечном страннике, лишь на мгновение, на краткий миг обретшем покой.
   Но от этого странного состояния помогало старое проверенное средство - "Молитва всем святым". Ведь что греха таить? Многие из таких, как отец Андрей, побывали в шкуре святых, и лишь он, всегда столь ревностно относившийся к религии, не стремился в отшельники и пустынники и не творил чудеса посредством Силы. Его уделом был меч.
   За последние полгода к нему не пришел ни один бессмертный, ни один не прислал ему письмо по электронной почте, но отец Андрей считал это нормальным. Ведь того, кто отходит от дел, нередко забывают. Тем более, что покой и одиночество были для бессмертных понятиями если не священными, то такими, к которым относились с особым трепетом. По-настоящему отцу Андрею было плохо лишь однажды, когда осенью он по делам ездил в Москву, и ему показалось, будто город вымер. Он списал эти ощущения на то, что давно не был в Москве и уже забыл, как это - жить в городе, переполненном бессмертными. Когда вокруг чего-то слишком много, то это просто перестаешь замечать. Он заехал в старинный храм "Всех святых", расположенный почти рядом с одним из выходов метро Китай-город. Сюда бессмертные приходили довольно часто. И, увы, многих влекла сюда не вера, а гордыня.
   Ведь этот храм был по сути построен в их честь. В храме он не встретил ни одного из своих. Но молитва помогла, стало легче. Хотя в Москву он ездить вообще перестал, предпочитая поручать покупку расходных материалов для принтера кому-нибудь из своих братьев. Этот город слишком страшил его. Он был подобен Дублину, Парижу, Нью-Йорку, Риму и Иерусалиму вместе взятым, но больше всего напоминал Вавилон - самый первый и самый страшный Перекресток, судьба которого иносказательным языком описана в Ветхом завете.
   Неожиданно отца Андрея посетило знакомое чувство, которое он не испытывал уже целых шесть месяцев. Кто-то из своих приближался к монастырю. Отец Андрей отвлекся от размышлений и стал морально готовиться к разговору с одним из своих соплеменников. Со вторыми ему было проще, они во многом были подобны людям, довольно легко поддавались внушению, но глупостей делали гораздо больше, чем те, кто бессмертное тело променял на путь людей. Впрочем, первые редко нуждались в исповеди, разве что те, кто ушел на путь смертных совсем недавно. Религия для них была неким якорем, который помогал им не впасть в уныние при осознании, что значит терпеть людские невзгоды.
   Чем ближе приближался его соплеменник, тем явственней отец Андрей чувствовал, какой колоссальной мощью обладает идущий к обители. Ошибиться было трудно, это был Посланник, обладатель Меча Бездны. Отец Андрей, вздохнув, вспомнил историю о том, как приемник Олега, едва приняв бремя, отказался от него. Что же можно было ожидать от темного? Темного, особенного такого как Мэрдак, трудно переделать. Такие люди живут только для себя и упиваются самолюбованием. Они любят только тех, кто восхищается ими. Они выдают общеизвестные истины за высокую философию. И именно поэтому они так легко становились в прошлом великими правителями и полководцами. Подобная площадная мудрость была близка толпе. Слава Богу, что их времена прошли. Хотя кто знает?
   Отец Андрей не стал ждать, пока Олег дойдет до монастыря и будет спрашивать, где найти своего старого друга, и сам вышел ему навстречу.
   Много сотен лет спустя тот, кого в этом воплощении звали отцом Андреем, будет вспоминать эту картину: высокий, красивый молодой человек с непокрытой головой, одетый в черное пальто, идет по замерзшей проселочной дороге. Он будет вспоминать и то, что взгляд его был направлен на купола монастырского храма, и то, что шел он быстрой легкой походкой, в которой в то же время чувствовалась тяжесть какой-то незримой ноши.
   Отец Андрей будет вспоминать эту картину и стоя в первом ряду копейщиков, глядя, как стремительно несется на него закованная в броню вражеская конница; он вспомнит об этом, когда возденет руки к небу на залитой солнцем площади, проповедуя в одном из множества миров о добре и милосердии. Он будет вспоминать это, уходя для перерождения и вновь просыпаясь в новом теле. И со временем этот образ, этот человек станет для него неким маяком, который поведет его дальше.
   А тем временем Олег приближался к монастырю. Остановившись на небольшом расстоянии от входа, он перекрестился и поклонился в пояс, а затем пошел дальше. Увидев отца Андрея, он улыбнулся. Искренне, открыто, как улыбаются тому, кого так хотели увидеть, но судьба всячески препятствовала этой встрече.
  -- Ты меня ждешь? - спросил Олег.
  -- Жду, - ответил отец Андрей и огромной, словно медвежья лапа, ладонью пожал, казалось бы, хрупкую, изящную ладонь Олега, которая тем не менее выдержала это рукопожатие.
  -- Пойдем, пойдем, друг. Нам надо о многом поговорить, - сказал отец Андрей, провожая Олега внутрь обители.
  
   Олег устроился на табуретке, а Андрей за своим рабочим местом. Они смотрели друг на друга, словно бы ведя безмолвный диалог. Наконец Олег спросил:
   - Ты давно проснулся?
  -- Ты же знаешь, Шай-Ама, я проснулся в семнадцать лет. А ныне я уже достаточно стар и могу самостоятельно просыпаться, без всякой посторонней помощи.
  -- И ты хочешь сказать, что за последние полгода твое истинное сознание не покидало тебя? - с удивлением спросил Олег.
  -- Нет! - так же удивленно ответил отец Андрей.
  -- Значит, ты даже не знаешь, что здесь происходит? Не знаешь, что произошло вчера?
  -- Нет! - отец Андрей удивился еще больше и со страхом посмотрел на старого друга.
   Олег сосредоточился. И обратился своим мысленным взором ко всей обители. И тогда внезапная догадка озарила его. Отец Андрей не просто ушел из мира людей и бессмертных, он действительно отгородился от него, и жажда одиночества была настолько сильна в нем, что он, возможно, и не осознавая, что делает, отгородил монастырь от всего остального мира и событий, совершающихся в нем. Именно поэтому монастыря не коснулась разрушающая память сила слуг Бездны, а затем и то, что совершил Олег в Филевском парке. Он сознательно отгородился от мира, плывя по спокойному руслу размеренной монастырской жизни и не интересуясь событиями в Москве, и это помогло ему избежать страха и безумия, которые настигли даже Олега.
   Олег рассказал своему другу все, что случилось за последние полгода. Отец Андрей слушал молча и всем своим видом показывал, что не желает перебивать собеседника. Ему все стало ясно. Но едва Олег дошел в своем рассказе до того момента, как он во время страшной бури стал Мастером, отец Андрей спросил его:
  -- Значит, прошлой ночью была буря?
  -- Да, страшная буря над всей Москвой и Подмосковьем.
  -- Странно, а у нас так тихо было, снежок первый падал. Благодать.
  -- Ты здесь как будто бы вне мира, вне его событий.
  -- Ты ошибаешься. Я просто смотрю на них по-другому. Олег, что-то страшное и трагическое, я не спорю, очень важное будет происходить в мире, но все суетно, все преходяще, и если в сердце есть огонь, желание творить добро, то все остальное: великие битвы, перерождения, - все суетно. Суета сует, как написано в Экклезиасте. Но ты стал тем, кем стал. И на взгляд человека, а тем более священника, это слова богохульные. Невозможно стать Богом. Пойми, Бог неповторим, Бог уникален, не будет такого Творца как Бог, потому что только Его разум способен породить именно такую вселенную, именно такие миры. Творец уникален, но ты, - он смерил Олега тяжелым взглядом, - ты просто получил право творить вне его замысла, ты получил от Бога великое право доверия, право создавать нечто из ничто без его руководства, без его вмешательства. Мне трудно представить, что ты можешь создать нечто величественное, нечто подобное Великой Игре Дай-мэ-рака, как мы, Первые, его называем.
  -- Я не могу ничего возразить. Право творить самому, сила вдыхать жизнь в свои творения и при этом действовать самостоятельно, вне пределов силы Бога, это еще не значит быть Богом. Только если я создал нечто величественное, если подобно Богу смогу нести за это весь груз ответственности, только тогда я могу хоть как-то приблизиться к нему. Но у меня пока нет замысла. А без замысла, как ты знаешь, нет творения. Мне дали ручку и бумагу, но я пока не знаю, что писать. Не знаю.
  -- Все равно, - продолжил отец Андрей, - это очень страшный путь. Мало кто из бессмертных первого поколения знает, кто такие Подмастерья Господа Бога. Очень мало. А если и знают, то думают, что это легенда. Никому никогда не придет в голову, что Бог кому-нибудь доверит творить вне его замысла. Сколько же ты прожил?! Я знаю тебя давно, очень давно. Наши пути сходились и расходились. Но Земля - это особый мир, здесь многие встречаются, здесь возникают Города-Перекрестки, да и сам этот мир какой-то большой перекресток, на котором идет постоянная толкотня. Так сколько?
  -- Лет?
  -- Да!
  -- Ты же знаешь, время везде течет по-разному и даже исчисляется по-разному, но я помню, сколько было у меня было воплощений.
   Олег подошел к столу, пододвинул к себе клавиатуру, и изумленный отец Андрей увидел на экране цифры. Он зажмурил глаза, затем сам потянулся к клавишам и мгновенно стер, написанное Олегом.
  -- Никому и никогда не называй эти цифры, - сказал он. - Тебе просто никто не поверит. Почти никто. Я поверю. Я понимаю, что только прошедшему такое длительное обучение, Творец доверил бы действовать самостоятельно. Но что же ты будешь делать теперь? Ты еще молод, твое физическое существование в этом теле далеко от заката лет.
  -- Пока все пути закрыты для меня. Я отдам Меч и уеду. Отныне мне запрещено участвовать в Великой Игре, и уж тем более жить на Перекрестке.
  -- Да, Творец мудр, - задумчиво ответил отец Андрей. - Ты теперь та гиря, которая, перевесив одну чашу весов, способна и вовсе их опрокинуть. Но куда же ты поедешь?
  -- Я не знаю. Может... - Олег просительно посмотрел на отца Андрея.
  -- Даже и не думай! - сурово сказал монах. - Я не хочу, чтобы в этом монастыре замироточил каждый камень, что уж говорить об иконах! Ты понимаешь, что здесь начнется? Участвовать в Великой Игре - это значит не только вмешиваться в дела бессмертных, но и людей тоже. Страшно представить, что из этого может получиться. А ведь это произойдет даже если ты просто будешь здесь жить. Говорю тебе: даже и не думай об этом!
  -- Я просто подумал... Да, конечно, мне нельзя здесь остаться. Видимо, мне придется бесконечно идти по свету, как в старые добрые времена, не оставаясь нигде более чем на одну ночь. Помнишь сказку про рыцаря, который все время ехал на восход и много раз обогнул земной шар.
  -- Помню. Кажется, ты ее и сочинил. - Отец Андрей улыбнулся. - Но это тоже не выход. Тебе нужно место покоя, место, где бы ты наконец подвел итоги всех своих жизней, понял ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ СОТВОРИТЬ. И я знаю такое место, место, которое тебя примет, которое всех нас готово принять всегда. Всех...
  -- Иерусалим, - прошептал Олег.
  -- Да.
  -- Решено, я еду.
   Они проговорили до позднего вечера. И отец Андрей настоятельно предлагал ему остаться, но Олег отказался, сказав, что боится, как бы наутро не случилось какого-нибудь чуда. Отец Андрей рассмеялся. Он проводил его до самой железнодорожной станции, расставаться не хотелось. Отец Андрей был уверен, что в этой жизни они вряд ли увидятся, и что самое печальное - в следующих воплощениях отца Андрея им тоже не суждено встретиться.
   Пожимая руку старого друга на пустом, окутанном осенними сумерками перроне, Олег отчетливо осознал, что призрачная надежда встретиться со старыми друзьями пусть через сто, через тысячу лет была для него теперь потеряна навсегда. И от этой страшной мысли, что теперь все те, кто шел с ним по бесконечным дорогам на протяжении веков, будто бы умрут для него, сжало его сердце и ему захотелось заплакать. Он посмотрел на старого друга и улыбнулся:
   - Не оставляй их, не оставляй, слышишь, никому не отказывай ни в прощении, ни в утешении, даже если они его не заслужили.
  -- Ты же знаешь, все мы когда-нибудь будем прощены. Рано или поздно.
  -- Рано или поздно, - прошептал Олег.
  
   Запись из файла "Черновик Олег.doc". О прощании Друга Людей с последним драконом и о встрече на Крыше мира
  
   Мудрые говорят, что странствиям бессмертных нет конца. И считается, что даже если бессмертный пребывает в одном месте, то дух внутри него претерпевает множество исканий. Бессмертные не могут стоять на месте, они все время движутся, ищут. И если кому-то кажется, что не меняются они долгие века, то это не так. Ибо меняются. И если наступает перелом в их душе, то уходят они или к Паромщику, или Путями Людей. Свой духовный путь бессмертные первого поколения называют "раймэ", что на язык смертных так и переводится - путь.
   На долгом жизненном пути Друга Людей было много переломов, которые меняли его безвозвратно. Ведь он был Подмастерьем Господа Бога, а потому Творец проводил его всеми путями, которые измыслил в Великой Игре: путями легкими и путями, способными сломать Подмастерье.
   Замысел Творца многогранен, и есть в нем все, что даже бессмертный не сможет измыслить в самых смелых своих думах. И ведет Творец Подмастерье по всем этапам своего замысла и постигает его Подмастерье, но постигает только через боль, потому что без боли нет творения. И если великие книги и великие картины пишутся кровью, то чтобы иметь замысел своей, нужно пережить столько боли, чтобы через эту боль творить.
   Говорят, что первый перелом в судьбе Друга Людей, Грустно Смотрящего на Звезды, случился тогда, когда понял он, что не в силах остановить ледник, надвигающийся на Арктаиду. И понял тогда Подмастерье, что остановить ледник так же невозможно, как и остановить движение Вселенной. Тогда впервые он познал временную смерть тела своего, но она была легка и непохожа на те смерти, которые он пережил, когда ушел Путями людей.
   Второй же перелом случился с ним тогда, когда оказался он в Пещере забвения, а через нее попал в зал, где Первые ожидали Паромщика, и пил он тогда из Мертвой реки и перевозил соплеменников на другой берег, что зовется на языке Первых Нуэран Эль Шайа, Там, Где Зажигаются Звезды.
   Доподлинно известно, что ушел Друг Людей, Грустно Смотрящий на Звезды Путями Людей. Также известно, почему он это сделал и как это случилось. Пожалел он мир, одержимый Бездной, и в обмен на жизнь мира предложил Творцу себя. Творец не взял его жертвы, но обещал наградить. И в качестве награды он попросил у Творца право уйти Путями Людей и так открыл Пути людей для своего народа.
   Доподлинно также известно, что когда Друг Людей уходил Путями Людей, Творец Великой Игры Дай-мэ-рак забрал у него и прежнее имя, Эльтай-а-ши, Грустно Смотрящий на Звезды, и дал ему новое имя, Шай-Ама, что значит Изгой. И только по прошествии многих веков и многих перерождений понял Друг Людей всю правду и смысл, что вложил в это имя Творец. Ибо велика разница между тем кто Грустно Смотрит на Звезды, и тем, кто носит имя Изгой.
   Мудрые говорят, что незадолго до того как Друга Людей призвали в числе других Черных Всадников разрушить очередной мир, где и случилось все и откуда ушел на Пути смертных, он тайно от многих бессмертных посетил первый сотворенный мир, который, как говорилось здесь, никогда не будет разрушен и который вечно будет двигаться по кругу, подобно Вселенной. Ибо первый изначальный мир и есть маленькое подобие Вселенной.
   В легендах народа Первых говорится, что когда Друг Людей познал первую смерть, пытаясь остановить ледник, он сказал своему другу - Уходящему С Рассветом, - что никогда более не посетит этот мир и уйдет по Дороге в другие миры. Но не давал он клятвы, ибо клятва священна для народа Первых. А раз не давал клятвы, то значит сомневался он в том, вернется ли он когда-нибудь в изначальный мир, где он был одним из созидателей, где он сотворил прекрасное племя драконов и где некогда была Арктаида, самая прекрасная из всех стран, которые когда-либо видел Друг Людей.
   Первые, что ушли Путями Людей и встречались потом с Шай-Ама и сохранили рассказ о том, как он незадолго до того как принять Путь Людей посетил изначальный мир и что случилось там. Многие из этих рассказов отличаются меж собой, и мы здесь приводим лишь то, что есть сходного в них.
   Говорят, что не бессмертные идут по Дороге, а Дорога, проложенная сквозь все миры Первых, сама ведет бессмертных и знает она, куда надо вывести, будто Дорога живая и читает помыслы тех, кто идет по ней. И помнит всех, кто когда-либо ходил по ней, и даже тени тех, кто ушел в незапамятные времена к Паромщику, иногда можно увидеть на Дороге. И как повествуют рассказы ушедших Путями Людей, что знали Шай-Ама и слушали его речи, Дорога вывела его в изначальный мир, ибо велико было его желание увидеть мир, что в числе других он созидал в самом начале времен, когда Вселенная еще была молодой, а Великая Игра не началась и даже не было Шайраха, которого много позже сотворил Дай-мэ-рак.
   И пройдя по Дороге, Друг Людей очутился на Крыше мира, на самой высокой вершине самой высокой горы изначального мира. Неисчислимое количество лет прошло с тех пор, как был он здесь в последний раз.
   С Крыши мира все земля была видна, словно карта, которую расстелил в своем шатре полководец. И увидел Друг Людей, что в мире изменилось, а что осталось прежним. Он увидел, что земля, некогда ушедшая под великие льды, снова зелена и снова там живут люди, но нет и следа от Арктаиды, и стоят там другие города, и живут другие народы, в крови которые, может, и осталось немного крови арктаидцев. Он увидел, как изменились лики материков, как изменились проливы и русла рек. И где некогда были пустыни, теперь сады, а где были сады, ныне пустыни. Вселенная сделала очередной свой круг, а вместе с ней круг сделал и изначальный мир.
   Но по-прежнему незыблемой и нерушимой стояла гора и ее вершина, что звалась Крышей мира. В те времена, когда Первые, созидатели этого мира, устраивали в нем все, чтобы приготовить место для прихода людей, сотворили они на Крыше Мира прекрасную твердыню, что стала местом отдохновения от трудов внизу. Были стены и башни ее из черного мрамора. Восемнадцать башен, по числу созидателей мира венчало твердыню. Был в ней один общий зал и восемнадцать чертогов по числу созидателей, ни один из которых не был похож на другой и мог меняться по воле хозяина. И была прекрасной та твердыня и никогда не ступала туда нога ни смертных, ни иных народов, ни детей Первых, но только Первого поколения - самих созидателей мира и тех, кто приходил их сменить, когда те уходили по Дороге в иные миры.
   Когда Друг Людей вошел в чертоги, то не нашел их ни в упадке, ни в запустении. Потому что твердыня не была построена, но была сотворена, и все здесь было пронизано Силой Первых, а значит, не подвержено разрушению временем, как не подвержены времени сами Первые.
   Но увидел Друг Людей, что давно не было Первых в этом чертоге, потому как никого из созидателей уже не осталось в этом мире. А иные Первые, хоть и знали о твердыне, но не приходили сюда, считая, что место это священно, и жили в людских городах и творили там Великую Игру.
   Блуждая по чертогам, Друг Людей вспоминал всех тех, с кем творил тогда изначальный мир. Вспомнил он и о великом танце, и о том, как сквозь сон видел, как меж ними бродила Душа Мира. Многое вспомнил он, и слезы стояли в его глазах, потому что самые светлые воспоминания нередко вызывают слезы более обильные, чем самые горькие думы, но от этих слез становится легче жить.
   Он прошел по всем восемнадцати чертогам и с великой скорбью отметил, что четверо из восемнадцати уже никогда не войдут в свои чертоги, потому что сам он их перевез на пароме через Мертвую Реку. И когда вспоминал он об этом, еще горше были его слезы, потому что все восемнадцать были великими, талантливыми, гордыми и прекрасными. И любили они друг друга даже тогда, когда Великая Игра разделила их.
   Последним был чертог, который принадлежал ему. И в нем было много книг и древних свитков, многие из которых он перенес из умирающей Арктаиды. И читал он свитки и смотрел на пергамент, который не могло уничтожить время. Но знал он, что едва вынесет эти бесценные свитки за пределы твердыни бессмертных, как превратятся они в прах и развеются по ветру. Ведь время очень любит брать свое, что некогда отняли у него. Но когда тоска и память о прошлом так сжали его сердце, что не было сил дышать, то вышел он из твердыни и долго смотрел с вершины на мир и любовался земными городами и селениями и всем, что было устроено в них, и думал, думал о том, как сделать людей лучше и добрее.
  
   Шум крыльев нарушил его одинокое созерцание мира. И Друг Людей увидел, как на уступ скалы сел белый дракон. Он был значительно меньше тех, что жили во времена, когда люди еще не пришли в Арктаиду. Однако он был прекрасен, как и его далекие предки. Дракон сложил крылья и пристально посмотрел на Друга Людей.
  -- Здесь давно не было богов, - промолвил он.
  -- Давно, - согласился Друг Людей.
   Бессмертный пристально посмотрел в глаза дракона, и зверь отвел в сторону взгляд своих желтых вертикальных зрачков.
  -- Ты боишься меня? - спросил Друг Людей.
  -- Мне страшно смотреть в глаза создателю нашего народа, - сказал он и, вспорхнув с уступа, обратился в седовласого старца.
  -- И что же ты хочешь от меня, сын иного народа? - спросил Друг Людей.
  -- Наше время кончилось, - ответил дракон. - Я последний из рода Великого Белого Дракона, который некогда был сотворен тобой из смертного мальчика. Ты помнишь это?
  -- Да, - ответил Друг Людей. - Это было очень давно, но я помню. Что ж, всему есть свое начало и свой конец. Когда-то ваше племя было великим, а еще раньше вас не было. Ты знаешь, что Вселенная все время движется по кругу?
  -- Да, это есть в наших легендах.
  -- Что ты видишь отсюда, с Крыши Мира? - спросил Друг Людей.
  -- Я вижу огромные людские города, их огромные дома подпирают небо, их механизмы выдыхают едкий дым. Люди теперь убивают друг друга не мечами, а молниями.
  -- Все идет по кругу, - ответил Друг Людей, - но только знай, что изначальному миру всегда будет место, потому что твой мир - это маленькое подобие Вселенной. Он не может быть разрушен. В нем будут одерживать верх то тень, то свет. Но никогда не обратится он к Бездне. Не повернет свой лик к пустоте. Те огромные города, что ты видишь с Крыши мира, они тоже не вечны и когда-нибудь все это исчезнет. И все начнется снова. И снова родится племя драконов.
  -- Это будет скоро? - спросил последний дракон.
  -- Это просто будет, - ответил Друг Людей.
  -- Что ж, - ответил Дракон, - ты вывел нас в небо, так проводи меня в последний полет.
   И тогда Друг Людей, как и в прежние времена, принял облик Стального дракона и взмыл в небеса вместе с последним драконом. И пока летели они, последний дракон просто стал частью неба, частью облаков, частью заката, частью звезд. Он уснул в небе, уснул до поры.
   А когда Друг Людей вернулся на Крышу Мира и принял человеческий облик, он увидел, как на крышу мира вскарабкался смертный. Он был обвешан снаряжением для подъема, и на нем был шлем, помогающий ему дышать на огромной высоте. И увидев Друга Людей и обитель бессмертных, он потерял сознание. Так всегда бывает: люди способны дойти до чертогов богов, но узреть их они уже не в силах. И когда человек очнулся, то глаза его были застланы мороком, и не видел он более обители богов и подумал, что привиделось ему это. Он водрузил на одной из скал флаг своей страны и, отдохнув, начал спуск.
   Друг Людей наблюдал за ним и думал о многом. И снова на его глаза навернулись слезы. Он встречал в обители бессмертных рассветы и закаты и смотрел на мир, лежащий под его ногами, и он любил этот мир и обещал, что когда станет Мастером, то обязательно вернется сюда в последний раз. Так он говорил себе и так обещал себе.
   А потом он спустился вниз, к людям и бродил по городам и селениям и всматривался в лица людей, и на одной из улиц огромного шумного города он встретил мальчика, так похожего на того, кто стал прародителем драконов. И мальчик задал ему только один вопрос: "А ты умеешь летать?" И Друг Людей не смог соврать ребенку и кивнул головой. "Я тоже умею, но только во сне", - ответил ему малыш.
   И после Друг Людей снова отправился на страшную войну и была великая битва, где он одержал верх, а потом был мир, так похожий на изначальный, и рука карающая остановилась. А Друг Людей стал Шай-Ама, Изгоем и ушел Путями Людей.
  
   Глава 23. Поминки по живому
  
   Олег вернулся домой только в первом часу ночи. На кухне горел свет. Разувшись, он заглянул туда и увидел сидящего на его любимом месте брата, с мокрыми после душа волосами. Одэнер прихлебывал из дымящейся кружки чай и лениво перелистывал книгу Куглера "История крестовых походов".
   Увидев Олега, он улыбнулся, а затем, спохватившись, встал с его места.
  -- Сиди, сиди, теперь это твое место!
   Брат вопросительно посмотрел на Олега.
  -- Ты что думаешь, я шучу, что ли? Я ведь правда из Москвы уезжаю.
  -- Куда - уже решил?
   Олег начал рассказывать о встрече с отцом Андреем.
  -- Значит жив, жив еще старый вояка, - отхлебнув чая, усмехнулся молодой человек.
  -- Жив... И долго еще будет жить.
   Олегу вдруг вспомнились руки Андрея. Даже не руки, а медвежьи лапы какие-то. Он вспомнил, как эти руки легко, быстро и изящно порхали над клавиатурой. А затем перед его мысленным взором появились такие же руки, почти такие же.
   Он вспомнил и брошенные наземь окровавленные кольчужные рукавицы, и то, как они вместе ходили по полю боя и добивали оставшихся в живых английских рыцарей. А Вильгельм Нормандский, этот величественный, но на редкость уродливый внешне человек, победно восседал на белом жеребце и надменно отдавал приказы. А они ходили по полю, искали воинов в богатых одеждах и перерезали глотки цвету рыцарства прежней Британии, которая с этого дня, памятного как битва при Гастингсе, будет говорить на французском языке, пока язык предков и язык завоевателей не сольются в нечто новое, но при этом все-таки не безобразное. Ведь именно на этом языке будет потом писать Вильям Шекспир.
  -- Ты бы проходил, что ли?! Стоишь в дверях, весь в задумчивости, даже пальто не снял.
  -- Сейчас. - Олег устало прикрыл глаза. - Сейчас. Что-то я вспомнил битву при Гастингсе.
  -- Ты там за кого был? А то я как-то вообще не при этих делах. Сам знаешь, в другом месте кровь с дерьмом мешал.
  -- За норманнов, которых так не любил сэр Вальтер Скотт.
  -- Я так и думал. Те же викинги, только более окультуренные.
  -- Те, да не те. Ладно, что было, то было. Все равно потом все переписали более красиво. История - штука гадкая и неприглядная, фарш, из которого следует лепить красивые котлеты.
  -- Добавить туда вместо лука лжи, вместо хлеба роль нужных императоров, а остальное по вкусу правителя той страны, при дворе которой кормится летописец. Глупо говорить, что историю пишут победители. История сама себя пишет, а потом многократно редактирует. Шай-Ама, наши с тобой познания в истории никому не нужны. Не переписывать же тысячи учебников!
  -- А как же Фоменко? - Олег усмехнулся.
  -- Фоменко я бы лично сам отправил в Крестовый поход под Трою или что там еще он напридумывал. Как бы он сам отнесся к тому, чтобы я скостил ему пару десятков лет и сказал, что он гораздо моложе? А что выглядит так неприглядно, так это нам просто кажется. Ты прав, история штука гадкая, скучная и пресная как просфора, однако просфора освящена во время таинства, а хлеб можно купить в любом магазине.
  -- Это ты точно подметил. Ох, уж мне твои сравнения, слава Творцу, что сейчас можно о чем хочешь говорить. Потому что сейчас всем все равно. Время такое, время равнодушия.
  -- Что-то ты в пессимизм ударился. Утром бодрее был.
  -- Да не хочу я в этот Иерусалим ехать. Я ни языка теперь не знаю, национальности не той. Увяну я там с тоски. Хотя... - Олег задумался. - Это только первое время. Ты же знаешь, у меня самый высокий уровень адаптации среди наших. Я к чему хочешь привыкну.
  -- Так, значит, все-таки в Иерусалим? Я вот гадал, на какой из старых Перекрестков тебя понесет.
   Олег коротко, не вдаваясь в детали, закончил рассказ о посещении монастыря.
   - Да, вот что молитва животворящая делает! - Ярослав улыбнулся.
  -- А ты не юродствуй. Конечно, и не только и не сколько молитва. Но я тебе скажу: там такой щит стоит, что и мне было бы трудно пробить. Заперся он от мира, капитально заперся.
  -- Это его выбор, мы все рано или поздно проходили этот период. Тебе напомнить, как ты по пустыне бродил?
  -- Тогда были другие времена.
  -- Да, какая разница! Я про путь тебе говорю. Воплощения - это всего лишь этапы, ступени лестницы, но все мы двигаемся по спирали. Вот и все. Стать Мастером значит дойти до самого верха по этой винтовой лестнице.
  -- По сути ты прав, я не стал лучше, умнее, добрее. Да, я, может быть, в чем-то хуже тебя. Я просто сильнее, хитрее и старше многих и смог избежать многократных хождений по одним и тем же кругам, по одним и тем же ошибкам. Отец Андрей был прав: никакой я не Господь Бог. Вот сделаю свою Великую Игру или как там я это все назову, тогда другое дело. Творец - это не тот, кто имеет право творить, а кто уже сотворил и сотворил мудро. А я пока только собираюсь.
  -- Не забывай, что отец Андрей не Подмастерье.
  -- Да, но он очень давно ушел от Первых на путь людей, и пусть хоть три рясы на себя наденет, вояку видно за версту. Однако в вопросах теологии и теософии он подкован весьма основательно.
  -- А также в вопросах демагогии и болтологии. Общался, помню.
  -- Все вы над ним иронизируете, а как плохо - бежите к нему.
  -- Вот еще, - поморщился Ярослав. - Я сам умею выйти из кризисной психологической ситуации. Мне для этого не надо в чужую рясу сморкаться. И если я пойду исповедоваться, то просто пойду каяться и освобождаться от грехов, а не рыдать на груди соплеменника.
  -- Все, хватит, - оборвал брата Олег. - Всем известно, что у тебя более радикальные способы приводить в чувства впавших в меланхолию бессмертных. Ты мне лучше расскажи: что ты тут в мое отсутствие делал?
  -- Я же тебе утром сказал: разведка, рекогносцировка местности и все такое. По всем правилам ведения войны.
  -- А война будет?! - задал риторический вопрос Олег.
  -- Несомненно.
  -- Ну, рассказывай, что тут за дурдом происходит на проснувшемся Перекрестке.
   За прошедший день Ярослав успел узнать довольно много. В компьютере Олега он нашел координаты всех московских бессмертных, с которыми общался его кровный брат. Около их нынешних имен и фамилий стояли пометки: искажение памяти и дата. В конце списка стояла надпись: "Все уснули, или я сошел с ума". Прочитав это короткое, но страшное для тех, кто мог это понять, предложение, Ярослав похолодел, представив, каково пришлось в эти страшные полгода Олегу.
   Дальнейшее напоминало разговоры сумасшедшего, которому случайным образом досталась чужая записная книжка. Он набирал номера тех, чье прозвище или истинное имя ему о чем-нибудь говорило. После нескольких звонков, он понял, что ситуация в городе более-менее стабильная. Гаэл Амаль И-И, его старый друг, которого он знал еще по другим мирам, сказал, что лучше всего ситуацию понимают наиболее старые или те, кто дольше всех живет на Земле. Собралась даже небольшая инициативная группа, которая ходит по городу в поисках проснувшихся бессмертных. На разных интернет-форумах вывешены объявления, где иносказательным языком, так, чтобы только своим было понятно, говорилось, где можно найти помощь.
   Очень помогло и открытое письмо Олега, это избавило бессмертных от бесконечного пересказа друг другу событий за последние полгода. Однако многие жаждали видеть Олега. Видеть в последний раз.
  -- Может, соберем всех, кого ты хочешь видеть, у тебя дома? Устроим небольшой сабантуй?
  -- Это скорее будут поминки по живому. Нет, не стоит. Давай сделаем так: пусть кто хочет приходит завтра к храму Вознесения, что в Коломенском парке, я тогда со всеми попрощаюсь и обойдемся без пьянки.
  -- Я так понимаю, визитом в Коломенское ты хочешь убить двух зайцев?
   Олег вопросительно посмотрел на Ярослава и тот пояснил:
   - Меч отдают на открытом пространстве.
  -- Ты угадал. Только давай без ритуалов и церемоний, посещения храма и прочего. Время сейчас непростое, не до формальностей. Да, и вот еще что, завтра зайдем в паспортный стол, я тебя пропишу. Если в Святой Земле сложится удачно, я тебе квартиру отдам.
  -- Двухкомнатную квартиру в Москве? Да ты сдурел, что ли? Тебя твои физические родственники доконают или в психушку опять упекут.
  -- В психушку не упекут, - спокойно ответил Олег. - Потому что фантомные боли и болевой синдром - это не тот диагноз, с помощью которого можно лишить человека дееспособности, а тебе жить где-то надо. К тому же не забудь, что почти во всех государственных органах наши сидят. Мало что меняется, те, кто в магистрате заседал, теперь в регистрационной палате или мировые судьи. Бессмертные редко меняют профессии. Так удобнее. И вообще, - подытожил Олег, - двушка в Москве - это мелочи, раньше мы замки друг другу дарили.
  -- По нынешнему времени двушка в Москве лучше всякого замка.
  -- Пожалуй, ты прав. Да, еще денег тебе оставлю на первое время. А с университетом ты сам разберешься, не в первый раз. Но в Питере, как ты понимаешь, тебе делать уже нечего. Всё, отхипповался, теперь пора за работу.
  -- Ох, - притворно вздохнул Ярослав.
  -- Ладно, спать пойдем, завтра тяжелый день будет.
  -- Ты иди, а я еще посижу, подумаю.
  -- Долго не засиживайся, я все равно встану очень рано и тебя разбужу без всякой жалости
  
   День выдался пасмурный. С самого утра начал валить снег. Только когда Олег ломал свой Меч, тучи на несколько минут разошлись, и показалось холодное, уже зимнее солнце.
  -- Холодно, - ежась, пробормотал Ярослав. - Здесь бы погодку как на Юге Франции, чтобы морозов особо жестоких не было.
  -- Ты не один здесь такой мерзлявый. Наши привыкли к теплу. Ведь все важные события прошлого вершились не здесь, а на Юге или на Востоке. Привычка - опасная вещь, даже когда тело меняется.
  -- Тогда жди потепления. Коллективное желание - тоже страшная штука.
  -- Мне уже все равно. - Олег вздохнул. - Там, где я теперь буду жить, гораздо теплее, хорошо хоть в доспехах теперь не придется париться.
  -- И то хлеб! - Ярослав рассмеялся. - Смотри, - он указал в сторону храма. - Тебя уже ждут.
   Народу собралось человек семьдесят. Олег боялся, что это привлечет излишнее внимание. Но он тут же увидел, что бессмертные создали коллективный морок и постороннему человеку, если бы он обратил на них внимание, показалось бы, что это всего лишь экскурсия пожилых иностранцев, ожидающая гида.
   Однако пришли именно те, кого Олег и хотел больше всего видеть. Идя по направлению к столпившимся бессмертным, он почувствовал какое-то странное, знакомое чувство. Будто бы кто-то пристально наблюдал за ним, но не со стороны столпившихся бессмертных. Нет! Оглядевшись вокруг, он увидел рассредоточенные по парку фигуры. Рассмотрев одного, наиболее близко стоявшего человека, он увидел, что в уши у него вставлены наушники.
  -- Наблюдатели активизировались! - бросил он на ходу Ярославу.
  -- Вижу, - озабоченно ответил брат.- Прощальную речь заготовил?
  -- Издеваешься?
  -- Нет, просто спросил, - пожал плечами Ярослав.
  
   Они стояли у самого обрыва, откуда открывался вид на скованную льдом воду. На проржавевших дулах пушек, одной из местных достопримечательностей, лежал снег. Олег оглядел собравшихся. Большинство из них он знал по этому воплощению, но некоторых видел в этой жизни в первый раз, хотя прекрасно знал их по истинным именам и даже помнил события, при которых они когда-то встречались.
   Здесь были представители всех трех сил: светлые, темные и серые, а также представители всех трех поколений: первые со страшными, завораживающими иномирными взглядами, вторые - больше похожие на людей, облеченных силой и проживших немало лет, третьи - с умными, вечно печальными глазами, обезображенные врожденными увечьями, признаками вырождения племени. Все они молча смотрели на Олега. Все ждали. Он еще раз оглядел толпу и громко, чтобы все слышали, сказал:
   - Эралх, эмещь! Эралх! - а затем повторил на русском для второго и третьего поколений: - Прощайте, братья! Прощайте.
   Ответом ему было гробовое молчание. Трудно описать, каким страшным для бессмертных может быть слово "эралх", "прощай". Затем Олег прошел сквозь толпу и, не говоря больше ни слова, медленно пошел к выходу из парка. Ярослав, пользуясь случаем, остался обсудить дела с нужными ему бессмертными. Все прекрасно понимали, кто теперь стал Посланником.
   Однако многие смотрели не на нового Посланника, а на удаляющегося от них Олега. Это было страшное, завораживающее зрелище: высокая фигура в черном пальто, идущая сквозь плотную стену падающего снега. Страшное, завораживающее и печальное зрелище. Один из их соплеменников уходил не в страну мертвых, не в другой мир и не ради нового перерождения. Он уходил в неизвестность, туда, где все еще только будет, где лежит сплошная, кромешная изначальная тьма и слышно, как поет Бездна.
  
  
   Глава 24. Последняя
  
   В ночь вылета в Тель-Авив Олег практически не спал. Настало время подводить итоги. Жизни, вечности - всего. Всего, что он сделал, не сделал, только хотел сделать, или просто не захотел. Вещи давно были собраны. Тем более, что пока он ехал не насовсем. Ему необходимо было присмотреть себе жилье, осмотреться, возможно, подыскать какую-то работу на первое время.
   Дело еще осложнялось тем, что Олег не был евреем и не имел жены еврейки. Да и вообще, не считая двух-трех бессмертных, которые жили даже не в самом Иерусалиме, у него в Израиле не было никаких знакомых, не за что было зацепиться. Но зато его ждал город. Он это чувствовал. Уже мертвый Перекресток ждал его. Последнего крестоносца, завоевателя, паломника, да и просто человека, которому больше некуда было идти. Потому что он теперь снова стал человеком, человеком с истинным именем "Олег" и коротким и емким титулом - Мастер. А по сути - Господом Богом вселенной, которую еще предстояло сотворить.
   Он долго и мучительно размышлял о том, не гордыня ли так себя именовать, и после долгих рассуждений, а также беседы с отцом Андреем сделал простой вывод: нельзя называть гордыней то, что уже является свершившимся фактом. Он Мастер как ни крути. И его путь длиною в миллиарды лет завершился. Теперь предстояло идти самому, жить без приказов и вообще обрести полную ответственность не просто за свои поступки или за один из сотворенных или разрушенных миров Великой Игры. Он должен был нести ответственность за свои мысли и желания, потому что от того, каким он будет, как будет ощущать себя, напрямую зависело то, какой будет его вселенная и его Дети - бессмертные и смертные, которыми он населит свою вселенную. Но какой она будет, он пока не знал, да и не хотел пока об этом думать.
   Он чувствовал, что Иерусалим зовет его, требует его, жаждет его и он так же отчетливо понимал, что нигде больше он не найдет покоя на этой земле до тех пор, пока его сущность не расстанется с его последним смертным воплощением в Великой Игре Бога и сатаны.
   Думая обо всем этом, Олег приводил свою комнату в порядок, стирал с настольного компьютера ненужные файлы, систематизировал наработки по контактам с другими бессмертными, писал короткие записки для Одэнера и ужасно мучился от мысли, что Перекресток, Город Бессмертных, который он разбудил, теперь будет жить без его присмотра.
   Он не в силах уже ничего больше сделать, и самым лучшим для него будет просто уехать, оставить все Одэнеру, другу, брату, бессмертному, которого он уже считал Мастером и который теперь останется здесь за него. Нет, конечно, право дать ему совет никто не отменял, да и в Россию он намерен все-таки периодически приезжать. Но он прекрасно осознавал, что Одэнер все сделает хорошо, правильно, он сможет разрулить самый мощный кризис, но тем не менее он все сделает не так, по-другому. Ведь они всегда, хоть были друзьями и стояли на стороне света, видели свое служение по-разному.
   Олег вышел на лоджию и закурил трубку. Уже рассвело, и по улицам то и дело проносились машины. Город просыпался, а Перекресток не спал уже несколько дней. Олег смотрел на пустынную улицу, на дома, за окном любого из которых мог сейчас спать бессмертный. Даже если брать предпоследний Перекресток - Париж на рубеже семнадцатого- восемнадцатого веков, то бессмертных на долю обычных людей было гораздо меньше. И если исходить из гораздо меньшего числа жителей столицы Франции... Ему стало страшно. В тринадцатимиллионной Москве бессмертным был каждый десятитысячный. Олегу почему-то казалось, что многие из них не жили на Земле подобно большинству его старых знакомых по тысяче и более лет. И вот теперь были посланы для какой-то странной, неведомой цели именно в это время, именно в этот мир, именно в эту страну и именно в этот город.
   Может быть, это была всего лишь дополнительная гиря на чашу весов сущего, дабы именно в этом месте уравновесить силы света и тени с Бездной. Или? Олег терялся в догадках, и его многовековой опыт не мог ему помочь, такого он больше нигде и никогда не видел. Он задумчиво почесал затылок. "Город бессмертных" - люди не поймут, "Град Божий" - богохульно, а вот "Град золоченный" - вполне себе. Олег курил и тихо, вполголоса напевал на своем родном языке: "И когда-нибудь мы вернемся в город, в город, где не будет ни одного человека".
   Зазвонил будильник в мобильном телефоне, а это значило, что через пятнадцать минут к дому подъедет заказанное накануне такси. Олег еще раз проверил вещи, билеты и зашел на минуту в гостиную, где спал Одэнер.
   Бессмертный, которому выпало взять незримые бразды правления Городом Бессмертных, крепко спал. Он лежал на спине, раскинув руки в стороны. Длинные волосы разметались по подушке. По лицу Одэнера блуждала странная, зловещая улыбка, и Олег догадался, что он не просто спит, а незримо блуждает в тонких сферах Перекрестка.
   На мгновение выражение лица Одэнера стало серьезным, а затем на лице снова появилась на первый взгляд довольно добрая, приветливая улыбка. Но Олег прекрасно знал, что эта улыбка не предвещает ни темным, ни слугам Бездны ничего хорошего. Неожиданно правая ладонь Одэнера сжалась в кулак, будто бы хватая рукоять меча. Меча Бездны. Олег вышел из комнаты.
   Закрывая снаружи на ключ входную дверь, Олег истинным зрением посмотрел на нее. Табличка, скрытая от глаз смертных, была на своем обычном месте. Только вот ее содержание изменилось. Теперь в истинном зрении на языке Первых, а также на русском и английском языках для второго и третьего поколений было написано: "Здесь живет Одэнер, Посланник, Первый, Светлый". Олег вздохнул, ему жалко было оставлять свою квартиру, к которой он успел привыкнуть, но делать было нечего. Олег вздохнул, закинул на плечо дорожную сумку и пошел к лифту.
   Таксист был сонный и неприветливый, он буднично осведомился о времени рейса и дал по газам. Машина неслась по пустынной в этот ранний час трассе и в какой-то момент, когда машина выехала за пределы Москвы, Олег почувствовал необыкновенную легкость, будто снял с плеч тяжелый рюкзак. Это Перекресток наконец отпустил его. Как Олег искренне надеялся - навсегда. Хотя вернуться в Москву через какое-то время и оформить транспортировку так полюбившихся ему за это время вещей было необходимо.
   На таможне Олега тщательно допросила служба безопасности израильской авиакомпании "Эль-Ай", что в переводе с иврита означало "Выше только Бог". Но с документами и легендой у Олега все было в порядке. И Олег лишний раз вернулся к мысли о Городе Бессмертных, в котором не было ни одной крупной государственной или коммерческой структуры, где бы не трудились свои.
   В "Дьюти Фри" Олег не стал по обыкновению покупать спиртного. Купил только упаковку хорошего трубочного табака и все. Посещение магазина беспошлинной торговли напомнило ему о Мальте, о Мэрдаке и Олегу стало совсем тоскливо.
   Когда самолет набрал порядочную высоту и Олегу открылся вид на Москву, он невольно вздрогнул. В истинном зрении отчетливо виделось мощное, переливающееся всеми цветами радуги свечение.
   Олег вздохнул, в который раз жалея, что больше не сможет принять участие в Великой Игре, и судьба Последнего Перекрестка теперь не зависит от него. А между тем огромный мегаполис расправлял свои отдохнувшие за ночь конечности и готовился к новому дню, где мистическое, сокрытое от глаз простых смертных будет настолько хитро переплетаться с обыденным, что даже сами бессмертные будут не в состоянии понять, где кончается противостояние Света, Тени и Бездны, а где идет война крупных корпораций, которые тоже жаждали заполучить человеческие души, а через них и кошельки обывателей. Но в одном Олег был точно уверен: слишком просто это все не кончится и не зря его вывели из Игры и фактически заставили покинуть этот город, над которым в истинном зрении полыхало зарево Силы, словно бы две могущественные армии устроили в городе грандиозное сражение и его осветили огни пожарищ.
   Олег достал ноутбук. Это был не тот старенький, рабочий, который он вернул в контору, когда увольнялся. Нет, это была очень дорогая, быстрая, легкая и удобная машина. Прощальный подарок, который он сам себе преподнес перед отъездом. Хотелось что-нибудь написать, но вместо этого он вставил в аудио-разъем штекер наушников и включил песню, которая сейчас была для него наиболее актуальной.
   К творчеству Кости Кинчева он относился прохладно, но та странная, необычная перемена, которая произошла с рок-музыкантом и заставила его прийти к искренней вере в Бога, очень заинтересовала Олега. В особенности, черновики нового альбома "Алисы", которые один из знакомых бессмертных по большому блату достал для него. Олег включил WinAmp и полилось тихое, печальное вступление. Олег закрыл глаза.
  
   Где, чудо да разбой,
   Правда, да навет,
   Песня да вой.
  
   Там, луч да ворожба,
   Вера да расчет,
   Мир да божба.
  
   Там, уже две тысячи лет
   Бьется за людей
   Пепел да Свет.
  
   Так, серебрит висок,
   Всполохом войны,
   Ближний восток.
  
   Сквозь свет звезды вечерней,
   Сквозь вой безликой черни,
   Смерть Поправший смертью
   Непобедим!
   Ветхий храм разрушить,
   Греть надеждой души,
   И увидеть Солнце-Иерусалим!
  
   Олег уснул, и ему снился Вечный Город, который уже дважды был Перекрестком - в ветхозаветные времена и во времена Крестовых походов. Олегу Иерусалим снился таким, каким он его в последний раз видел: пустым и покинутым, ждущим прихода войска хорезмцев, которому крестоносцы отдали его на разорение. И сквозь сон, где покинутый христианами город ждал прихода мусульман, Олег продолжал слушать слова песни "Солнце-Иерусалим".
  
   Только мне, знать, не с руки
   Биться пламенем за вас.
   Отпылили сапоги,
   Проглядел озера глаз.
   Вам бы воли через край,
   Рвать своих, что горло драть,
   Все одно, что ад, что рай,
   Все одно, где подъедать.
  
   А я, дурак хотел лечить
   Летаргию дряблых душ.
   Обломился в полпути,
   Захлебнулся грязью луж.
   Я не первый, не второй,
   Кто был с веком поперек,
   Кто любви живой водой
   Удобрял песок.
  
   Но только ветер дробит рассветы,
   Словно звезды прибой,
   А значит, мне путь держать к ответу,
   Чтоб стать снова собой.
   Значит, мне рвать привычки кольца,
   Мерить время с нуля.
   Знать, что мир под Покровом Солнца
   И где-то в нем ты и я!
  
   Где, чудо да разбой,
   Правда, да навет,
   Песня да вой.
  
   Там камни да песок
   Делит по себе
   Ближний восток.
  
   Там, радуга-дуга
   Ладит от земли
   Мост в облака,
  
   А выше облаков
   Дышит, как живет
   МИР да ЛЮБОВЬ!
  
   Олег ясно чувствовал, что Иерусалим не просто звал его, он ждал его, как ждут старого, доброго друга, с которым не виделись очень, очень давно. И даже несмотря на то, что Олег не единожды проливал кровь на улицах этого города и вместе с другими смертными и бессмертными разрывал его на части и заставлял стонать от крови и разрушений, Иерусалим ждал его. Ждал, теперь уже в последний раз.
   Олег проснулся, когда разносили завтрак. Он поел и почувствовал, что что-то не так. Очень быстро он разобрался в странных ощущениях. Ему не хотелось курить, хотя в этом воплощении он был заядлым курильщиком и три часа без табака в самолете были для него страшной пыткой. Странно, но курить действительно не хотелось. То есть он, конечно же, не отказался бы от трубки, но совершено спокойно мог и не курить. Права была Ставящая Точку: Мастеру безразличны людские страсти. Олег тут же с тревогой подумал, что, возможно, теперь ему не понадобится есть и спать, но все-таки сон и пища нужны для его смертного тела.
  
   Израиль встретил Олега шумом и суетой аэропорта Бен Гуриона, а также многоязычной разноголосицей. Его ждали. Олег понял это, едва увидел эту странную троицу, которая по идее никак не могла стоять вместе: высокий еврей, одетый во все черное, в шляпе с широкими полями, низенький грузный армянин с черной седеющей бородой и пожилой араб, неторопливо перебирающий в руках четки зеленого камня.
   Олег закрыл глаза и снова открыл. Затем проделал ту же манипуляцию еще раз. Нет, зрение его не подвело. Олега встречали сразу три Подмастерья Господа Бога, ставшие, как и Олег, Мастерами. Двоих из них, араба и еврея, Олег когда-то раньше встречал. Причем тот, кто был в нынешнем воплощении арабом и судя по одежде ортодоксальным мусульманином, был личным оруженосцем Ричарда Львиное Сердце. Никто никогда не знает, кем воплотишься в следующей жизни. Пути Мастера, создавшего Великую Игру, ведомы только ему одному. Увидев Олега, все трое приветливо улыбнулись, а араб поманил его рукой, приглашая подойти.
   Говорили на английском, хотя вполне могли говорить и на языке Первых, который в многоголосье семицких языков мог сойти как за арабский, так и за иврит.
  -- Теперь нас четверо. И тебя призвал этот город, - сказал, коверкая английский язык, армянин.
  -- Если не ошибаюсь, то через несколько лет нас будет пятеро, - улыбаясь белозубой улыбкой, сказал араб. - Добро пожаловать, Мастер Олег.
  -- Домой! - закончили армянин и еврей.
  -- Только здесь Мастера могут почувствовать себя дома, пока не настанет срок им уйти и вступить в законные права. Слишком сильный перевес мы создаем. А этот город все выдержит, все поймет, все простит. Он всех простил, всех, кто разрушал и калечил его, любил и предавал. Он всех нас ждет, он всех примет.
  -- Но... - не переставая удивляться, протянул Олег. - Не кажется ли вам, что четыре Подмастерья, ставшие Мастерами, для одного мира - это слишком много? Я никогда не верил в совпадения...
  -- А тут и нет ничего странного, - ответил еврей. - Просто одна из функций Земли состоит в том, чтобы быть последним миром для тех, кто уже созрел стать Мастером.
  -- Значит... и мой брат...
  -- Да! - усмехнулся араб. - Один из самых сильных бессмертных Последнего Перекрестка тоже станет Мастером, но это будет нескоро, очень нескоро, его путь еще не завершен. Ты устал, брат, тебе надо отдохнуть с дороги, все вопросы потом. Вот, - он достал из кармана ключи, - квартира расположена очень близко от Старого Города, Истинного Иерусалима. Мы скинулись и заплатили за аренду на полгода вперед, потом подыщешь что-нибудь получше, на свой вкус.
  -- Да, еще мы записали тебя на курсы гидов. Мы все работаем в туристических компаниях. Думаю, тебе тоже есть что рассказать людям о Иерусалиме.
  -- Но что? Что я буду здесь делать помимо того, что просто жить и работать? Я так привык к борьбе, к войне. Над Москвой, словно зарево пожарища, полыхает Сила от сотен разбуженных бессмертных. А я буду здесь рассказывать о красотах Святой Земли. Я все понимаю, но...
  -- У нас здесь есть очень важная миссия, наверное, самое важная из тех, что когда-либо нам поручались. - Еврей в широкополой шляпе похлопал Олега по плечу, будто стремясь успокоить его.
  -- Но ведь нам теперь запрещено любое вмешательство в дела бессмертных.
  -- Нам никто не запретил просто помолиться о мире. Знаешь, есть такая молитва у вас, у православных христиан она тоже, кажется, есть в каноне, - подмигнув, сказал бородатый армянин.
  -- Просите мира Иерусалиму, - догадался Олег.
  -- Да, - кивнул армянин. - Бессмертные и люди веками разрывали этот город на части. Смешно подумать: старый город площадью два квадратных километра, почти без воды, окруженный пустыней, и за него уже столько веков идет война.
  -- И не прекращается до сих пор, - добавил еврей. - А может так получиться, что если мы, собравшись здесь, просто каждый на языке и по обычаю своего последнего воплощения помолимся о мире в Иерусалиме, то гроза пройдет стороной и все обойдется. Не будет крови, да и на Святой земле наконец-то перестанет литься кровь.
  -- Все может быть, в этом мире может быть все, - сказал Олег. - А просить о мире нам действительно никто не запретил.
   Когда странная четверка вышла из дверей аэропорта и направилась к припаркованному автомобилю, над Тель-Авивом пошел дождь.
  -- Со стороны Иерусалима идет, - всматриваясь в почерневшее небо, заметил араб.
  -- Смотри, он радуется тебе, просто радуется, ведь плачут не только от горя, но и от радости, - улыбаясь, сказал еврей. - Мы будем просить для него мира. И я верю, что мир когда-нибудь наступит. И пусть гроза пройдет стороной от Последнего Перекрестка.
  
   О том, что не было записано в черновиках Олега, последнего воплощения Шай-Ама, Подмастерья Господа Бога, ставшего Мастером
  
   Шай-Ама, прозываемый когда-то Другом Людей, а позже Всадником и Паромщиком, стоял на Крыше Мира, самом высоком месте первого сотворенного бессмертными мира. Ветер трепал белоснежный плащ с изображением солнца. Его взгляд был устремлен вниз, где раскинулась живописная долина. Зеленые пятна леса перемежались с голубыми пятнами озер и рек. Мир лежал под ногами, пока пустой и одинокий. Шай-Ама помнил, как был здесь когда-то, целую вечность назад. И за это время Вселенная сделала не один круг. Это было давно, этого почти не было. И все, что он видел тогда, стерлось с лица изначального мира, как он и предсказывал последнему дракону. Только сам мир остался. Мир, снова ждущий людей. "Я сдержал обещание, которое дал самому себе тогда, вечность назад", - подумал Шай-Ама.
   Одиночество здесь ощущалось особенно остро. Только он и ветер, только он и небо, только он и его тень на скале, где когда-то сидел последний дракон. Ему было страшно лишь от одной мысли - что он действительно один. И всегда был таким, даже когда жил среди людей, забывая о том, что никогда не был человеком. Ему захотелось крикнуть, чтобы раскаты голоса разнеслись по окрестным скалам и вызвали лавину. Хотелось петь, так чтобы песню подхватил ветер и унес далеко-далеко в небо. Но Шай-ама молчал. Его время в Великой Игре кончалось, и он старался в эти последние минуты вобрать в себя частицу самого первого мира и навсегда сохранить ее в своей памяти.
   Он вспоминал раскаты грома и блеск ночного неба, шум прибоя и ветер, несущий его над миром на серебристых крыльях дракона. Он упивался своим одиночеством, которое смог осознать в полной мере только сейчас, когда все остальные чувства ушли в небытие. Ведь его обучение закончилось.
   Как кусок льда под обжигающим солнцем растаяла любовь. Сотни женских лиц, губ и глаз слились в один зыбкий образ, который растворялся в пустоте, стоило лишь на секунду задержать на нем взгляд. А мог ли он на самом деле кого-то любить, кого-то, кроме себя и своего одиночества? Нередко люди верили в его слова, но это было не всегда. Любовь таяла, не желая больше терзать и радовать его.
   Словно песочный замок, смытый волной, ушла дружба. Звон клинка, ощущение чьей-то руки на своем плече, улыбка и взгляд, дающий надежду, а затем чад погребального костра и заунывные молитвы, похожие на звериный вой. Тяжело хоронить тех, кого считал своими друзьями. Но вдвойне тяжело начинать все сначала, зная, что все снова повторится. Нет дружбы на вечность. Нет и никогда не было. А вместе с дружбой ушла и злость, ненавистный взгляд и брошенное в спину: "Уходи, ты чужой", ушли боль и досада. Даже то, что он считал предательством, уже не так сильно тяготило разум. Но были ли предательством слова ученика: " Оставь меня в покое". Что ж, это было его правом...
   С необычной ясностью Шай-ама осознал: все, что лежит под его ногами, что кроется в его сердце... Добро и зло, отвага и трусость, знание и сила... Это все чужое. Потому что в каждой песчинке, в каждом сказанном слове, в камне, огне, воздухе и воде живет другой Творец. Стоило лишь об этом подумать, как реальность взорвалась перед его глазами. Больше не стало ни прохладного ветра, ни неба, ни солнца. Больше не стало изначального мира. Вокруг была лишь черная пустота, усеянная миллиардами разноцветных огней, тысячами маленьких искр, огнями других миров.
   И он стоял посреди этой сверкающий пустоты. Стоял и слушал музыку Бездны и теперь даже мог понять смысл ее слов, хотя это уже не было важно. Шай-Ама смотрел на столб яркого не обжигающего белого пламени, внезапно выросшего перед ним. Свет, исходящий от огненного столпа, затмевал огни миров. Но Шай-ама теперь мог смотреть на это свет, не прикрывая глаз.
  -- Ты закончил обучение, - сказал печальный голос. - Но пока я учил тебя, я сам кое-чему от тебя научился. Я смотрел, как ты смеешься и плачешь, как молишься мне и проклинаешь меня, называя то Учителем, то Хозяином, то Творцом, то Вселенским палачом.
  -- Я любил, люблю и всегда буду любить тебя, но тебе ведь уже не нужна моя любовь, ты давно уже насытился этим чувством?
  -- Нет, мой ученик. Мой бывший ученик. Это не так. Без любви нет боли, а без боли нет творения. Но скажи мне, прошедший дорогами тысяч миров, живший тысячами чужих жизней, испытавший вкус вечности и непроходящей душевной боли. Скажи мне: люди больше любят меня или боятся? Как ты считаешь?
  -- Боятся и любят. И в каждом их проклятье живут слова любви к тебе.
  -- Ты познал мою волю, познал мою силу и мою любовь, а теперь ты уходишь. Что ты будешь делать дальше? Ведь тогда ты пришел ко мне, чтобы не бояться, не бояться творить самому. Теперь твой страх ушел. Но какой будет твоя Вселенная?
  -- Я еще не решил, хотя точно знаю, что она не будет похожа на твою.
  -- Ты многое поймешь еще тогда, когда начнешь творить. Ты многое еще должен понять. Ты всего лишь закончил обучение. Помни об этом, - вместе с грустью в голосе стала чувствоваться твердость. - Ты возьмешь что-нибудь на память отсюда?
  -- Только боль и знания. Больше ничего. Я благодарю тебя за последнюю жизнь, которая стала для меня подарком. Жизнь, в которой я по-настоящему смог ощутить себя человеком. Я благодарю тебя даже за боль моей последней жизни, за слезы, за каждый прожитый рассвет и закат, потому что я мог забыть о многом. Забыть, что я Мастер, а значит, обречен на вечное одиночество. Только теперь я в полной мере осознал, что без боли нет творения. Только теперь я понял, что значат эти слова.
  -- Если тебе станет грустно, то приходи назад любоваться звездопадом и парить на серебристых драконьих крыльях. Возвращайся, я буду рад говорить с тобой.
  -- Ты же знаешь, что я теперь никогда не смогу вернуться.
  -- Ты сможешь, но никогда не захочешь, потому что ты никогда не возвращался назад. Я благословляю твой путь в темноту. Иди с миром и помни меня. Просто помни!!!
   Он шел среди звезд, и сапоги его были в серебристой пыли. С каждым шагом стирался из памяти облик огненного столпа и рисовалось простое лицо усталого человека с грустными глазами. Ему не жалко было расставаться, потому что впереди его ждала вечность. И нужно было лишь произнести Слово, чтобы из Бездны возникла новая Вселенная из тысяч миров. Его миров. Но Шай-ама молчал и шел вперед по бесконечной сверкающей пустоте. У него было еще много времени, чтобы обдумать свой замысел, а потом своей кровью и болью написать новую Вселенную.
  
  
   Эпилог
  
   Отец Сергий с огромным любопытством осматривал зал ожидания. За границей он был впервые и от такого количества совершенно по-разному одетых и ведущих себя людей у него зарябило в глазах. Он хоть и впервые пересек границу России, но жил не в глухой провинции, а в славном городе Санкт-Петербурге, где родился, закончил философский факультет ЛГУ, затем духовную семинарию, женился и со временем принял приход на окраине Питера.
   Встретив отца Сергия на улице, никто бы никогда не догадался, что он священник. Он был из того молодого поколения православных священнослужителей, которые с большой радостью и интересом принимали все новое и без сожаления отбрасывали все наносное и устаревшее, которое по сути не имело большого значения для служения Богу. Отец Сергий просто не переваривал священников, которые ходили по городу в грязной, нестиранной рясе, с засаленными волосами и бородой, больше похожей на мочалку. Он считал свое служение Богу работой. Придя в храм, он доставал из сумки бережно выстиранное и выглаженное женой облачение, надевал его, мирскую одежду вешал в шкаф и шел служить Богу, утешать и нести любовь Господню. А переодевшись обратно в мирское, он был добропорядочным семьянином, который любил свою красивую молодую жену, трехлетнюю дочку и обожал, когда домой приходили старые друзья.
   Он с радостью принимал все новое. Он выступал за то, чтобы в храмах начали наконец вести службы на более понятном молодому поколению современном русском языке и чуть не попал в немилость. У него был свой сайт в интернете, где он отвечал на все вопросы и письма, а потом эти люди приходили к нему в храм на службу, чтобы, выражаясь на слэнге молодежи, "пообщаться в реале с батюшкой". Он открыто заявлял, что рок-музыка и фантастическая литература сами по себе не противоречат христианству.
   Много лет назад он пришел к Богу, когда на третьем курсе ЛГУ кто-то дал ему потрепанную книгу английского писателя и богослова Клайва Льюиса, о котором в тогдашнем Советском Союзе знали очень немногие. Так что отец Сергий считал себя человеком прогрессивным и собирался после поездки в Святую землю не только написать в интернете подробный отчет, но и вывесить фотографии храмов и святых мест и просто зарисовки из жизни простых людей, которым выпало счастье жить на земле, по которой ходил Господь. Он прекрасно понимал, что если не начать говорить с молодежью на их языке, то когда поколение Перестройки ляжет в могилу, храмы опустеют.
   Стоя и с неподдельным интересом наблюдая за суетой аэропорта, отец Сергий вдруг поймал себя на том, что его внимание привлекла странная четверка мужчин. Трое встречающих и один, по всей видимости, совсем недавно прилетевший. Секунду отец Сергий смотрел на них, а затем с ним началось то, от чего он бежал всю жизнь и чего он безумно боялся. Он снова начал видеть нимбы над головами людей.
   Все началось с того, что уже на последнем курсе ЛГУ, когда Перестройка и гласность дали значительное послабление рок-музыке, а самиздатовские книги уже ходили по рукам без всякой опаски на то, что найденные в сумке могут привести к ректору. В то самое время, тогда еще не отцу Сергию, а Виктору Смирнову в руки попала самиздатовская переводная книга про магию.
   Виктор прочел ее за одну ночь. Книга была хороша тем, что в ней были описаны конкретные практики. Он тогда уже был убежден в том, что высшие силы существуют, что Бог есть. Но в существовании магии он все-таки сомневался. И зря. Все, что было написано в той книге, которую он потом больше нигде и никогда не видел, действовало. Не всегда правильно, не всегда так, как хотелось, но действовало. А тот человек, который дал ему эту книгу, сказал, что у него магический дар. И еще он познакомил его с людьми, которые вполне осознанно этим даром пользовались.
   Это была странная, околохипповская компания, где много пили, много говорили и еще занимались магией. Магией, которая действует. А потом было первое исцеление человека, пусть и от не очень серьезной болячки, но все-таки. Спустя месяц Виктор прошел бесплатно в метро, потом еще раз. А потом просто пошел как-то и взял в магазине крепленого, заплатив как за бутылку пива. Но у дверей магазина ему встретился странный человек. Одет он был обычно, лет ему было около сорока. Виктор еще помнил, что у него глаза были такие грустные, пронзительные, как у старика.
  -- Зачем? - спросил он. - Зачем тебе магия, парень, ты же человек? У людей другой путь. Это как наркотик: чем больше берешь, тем больше хочется. Сначала бутылка даром, а потом машина, квартира. А потом смерть и погубленная душа.
  -- Что? - ошарашенно спросил молодой человек.
  -- Смерть, - улыбнувшись сказал незнакомец. - Смерть духовная.
  -- Но как вы...
  -- Как узнал?
  -- Да.
  -- Я просто вижу мир таким, каким он есть. Почему? Просто потому, что я не человек. Вот пошел себе сигарет купить, а тут хулиганят. Смотрю - и парень-то в общем неплохой. Учишься где-нибудь?
  -- ЛГУ, философский факультет.
  -- А! Тогда понятно. - Он нахмурился, будто задумываясь. - Оттуда много к нам придет.
  -- К кому - нам? - удивленно спросил Виктор.
  -- К свету, к чистому свету.
  -- К Богу?
  -- Ну да. Кто через войну, кто через храм, а кто через книги. Если сил хватит на свет смотреть, он ведь яркий.
  -- Ты ангел? - удивленно спросил Виктор.
  -- Смотри сам. - Незнакомец поднял правую руку и провел ладонью перед глазами молодого человека, будто бы снимая незримое покрывало, и тогда он увидел.
   Он видел это всего лишь секунд десять, не больше, но эта картина навсегда отпечаталась в его памяти. Вместо неприметного мужчины лет сорока перед ним стоял высокий молодой человек, облаченный в старинные белые одежды и подпоясанный мечом. А над головой у него был нимб, что рисуют над головами святых. Нимб толщиной где-то в мизинец подростка. Потом видение пропало. Перед ним стоял вполне обычный советский гражданин. Почему-то тогда Вите подумалось, что у этого гражданина и паспорт имеется, причем неподдельный паспорт.
  -- Иди к свету и забудь о магии, это просто совет, - сказал он, заходя в магазин.
   После этой встречи Виктор пошел в церковь на исповедь, сказал священнику, что читал книги по магии и что раскаивается. Про то, что он этой магией пользовался, он умолчал только потому, что перестройка перестройкой, но могли-таки и в дурку посадить за такое. Двое или трое из той компании магов, с которыми он общался, побывали в психушке и вспоминали об этом только тогда, когда очень сильно напивались.
   Прошло много лет с той встречи у магазина. Виктор закончил семинарию и стал отцом Сергием. С тех пор он лишь раз видел нимб над головой человека. Это случилось, когда он по делам своего прихода ездил в глухую деревушку, где-то в районе Выборга. Там жил старый, можно даже сказать древний, дедушка, который не признавал ни электричества, ни тем более радио с телевизором, считая это все бесовщиной. В жизни его интересовали три вещи: его небольшое приусадебное хозяйство, старая покосившаяся церквушка, и: "чтобы прихожане имели страх Божий". Так вот над этим древним старцем, который в восемьдесят с гаком лет сам таскал ведра из колодца и колол дрова для печки, Сергей увидел тоненький, с волосок, нимб. Но об этом он, конечно же, никому не сказал.
   Теперь же, стоя в аэропорту Бен Гурион, отец Сергий распахнутыми от ужаса и благоговения глазами смотрел на четырех мужчин, у которых он отчетливо видел над головами нимбы толщиной в руку взрослого мужчины. При этом они были настолько яркими, что ему казалось удивительным, как окружающие не видят исходящего от них свечения.
   Четверо о чем-то разговаривали, улыбались друг другу. Отец Сергий начал к ним присматриваться, он понял, что трое встречающих были местными. Причем отец Сергий поразился: все они были разных национальностей. Высокий молодой человек в черной шляпе был евреем, одетый в светлое пожилой человек походил на араба, а вот армянина видно невооруженным глазом, во что ни одень. Такое странное объединение людей трех национальностей, которые, мягко говоря, относятся друг к другу не очень-то хорошо, удивило отца Сергия.
   А вот прилетевший был высок, на вид ему было около тридцати, у него были длинные, светло-русые волосы, и отец Сергий подумал, что это скорее всего немец, а может быть, даже англичанин. Слишком уж аккуратно одет, слишком уверенно держится и настолько спокоен, как бывают спокойны только европейцы, прилетевшие в чужую страну. Ведь они знают: что бы ни случилось, их вытащат, им помогут, ведь за их спиной их страна, в отличие от наших туристов, приезжающих за границу с тайным страхом, что туристическая компания их кинула. Думая об этом, отец Сергий поймал себя на мысли, что рассуждает об этих странных людях, как о простых смертных. Но разве бывает у людей, пусть даже и просветленных, такой нимб над головой? Сколько же нужно пережить и через что пройти, как долог должен быть путь, чтобы обрести такую святость?
   Видимо, о чем-то договорившись, они, по-прежнему улыбаясь, пошли к выходу. Отец Сергий понял, что они обязательно пройдут мимо него. Поэтому он замер, сконцентрировал свой слух и зрение на этих странных людях. Когда они проходили мимо него, он услышал, что говорили они по-английски. И до пораженного священника долетела всего лишь одна фраза, но она помогла ему понять, ЧТО эти странные, без сомнения великие просветленные люди, а может даже и не люди вовсе, делают в Иерусалиме. И эта фраза была: "Мы будет молиться о мире в Иерусалиме". Но следующее открытие окончательно озадачило отца Сергия.
   Ворот рубашки высокого, длинноволосого человека был расстегнут и когда он наклонился, чтобы перехватить сумку другой рукой, из-за ворота выбилась серебряная цепочка с крестом, православным крестом. Прилетевший был русским. Отец Сергий быстро посмотрел на табло прилета-отлета и сразу сообразил, что он прилетел из Москвы, из этого страшного давящего города, где отцу Сергию было так же неуютно, как и на давних сборищах магов-хиппи. Теперь многое прояснялось.
   Он стоял и смотрел вслед странной четверке людей разного возраста, разной национальности и принадлежащих к разным конфессиям, которые шли вместе, а над их головами были нимбы толщиной в руку взрослого мужчины, а над нимбами - жаркое, ослепительно яркое солнце Святой Земли. Отец Сергий перекрестился и, взяв в руки свою небольшую дорожную сумку, пошел вслед за ними.
  
  
   Москва - Подмосковье, осень 2005 - зима 2007 гг.
  
   Персонаж романа Стендаля "Красное и черное".
   Пропп "Исторические корни волшебной сказки", труд по филологии, подробно разбирающий символику элементов волшебной сказки.
   Наталья имеет в виду Дж. Р.Р. Толкина и его книгу "Сильмариллион".
   Бензедрин (бензол - эфедрин) - препарат, использующийся в качестве средства для ингаляции с целью облегчения назальной гиперемии и в качестве стимулятора центральной нервной системы.
   Отрывок из стихотворения Рылеева "На смерть Байрона".
   Внимание (англ.).
   В настоящее время находится на территории Турции.
   Текст песни группы Iron Maiden "Como Estais Amigos", авторы Gers и Bayley.
   Стихи Татьяны Ковальчкук и группы Бергтора.
   Скандинавский предводитель дружины.
   Добрых снов, милый храбрец! Добрый ночи, милый!
   Николай Константинович Михайловский (1842-1904), журналист, общественный и политический деятель, работал вместе в Некрасовым и Салтыковым-Щедриным. Написал ряд работ, легших в основу современной социологии, психологии и судебной психиатрии.
   Командовать и завоевывать (англ.).
   Шансон де Жест - вид средневековой героической поэзии
   Я стою на высоком холме
   И злые духи поют мне песню.
  
   Они поют мне песню, о Золотом городе,
   Городе, где живут только бессмертные
  
  
   Белый дикий волк - англ.
   Одна из поэм Байрона, преподносящая историю первого убийства глазами сатаны
   Атропин (лат. Аtropinum) -- антихолинергическое средство. Химически представляет собой тропиновый эфир d, l-троповой кислоты. Алкалоид, содержащийся в различных растениях семейства паслёновых: красавке (Аtropa bеlladonna), белене (Нуoscyamus niger), разных видах дурмана (Datura stramonium) и др. В анестезиологической практике атропин применяют перед наркозом и операцией и во время операции для предупреждения бронхиоло- и ларингоспазма, ограничения секреции слюнных и бронхиальных желез и уменьшения других рефлекторных реакций и побочных явлений, связанных с возбуждением блуждающего нерва.
   Старшая Эдда. Песни о Богах. Речи Высокого. Стихи 138-139. Перевод с древнеисландского А. Корсуна.
   В средние века и более позднее время считалось, что если инквизитор раньше увидит ведьму, чем она его, то она не сможет наложить на него чар. Поэтому подозреваемых в колдовстве всегда вводили в помещение для допроса задом.
   Все даты в интерлюдии приводятся по дореволюционному летоисчислению (старому стилю).
   Это Нормандия! (фр.)
   Да, месье. (фр.)
   Я волшебник! (фр.)
   Роджер Уотерс - участник английской группы Pink Floyd, практически единственный автор рок-оперы "The Wall" и сингла "Аnother brick in the wall" ("Еще один кирпич в стене").
   Дети цветов - одно из самоназваний хиппи.
   Константин Кинчев ("Алиса") "Солнце-Иерусалим".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   182
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"