Патрус Комис стоял у Срединных Врат. Чуть хрипловатый голос разносил по дальним углам храма заключительные слова молебна: "Боже сущий в Небесах, и Ты, Сын его, спустившийся к нам. Услышите меня, слугу вашего! Ты! - патрус попытался возвысить голос, но сорвался на фальцет, - Сошедший с Небес в облике смертном. Ты! - голос снова подвел Комиса, - преданный на смерть лютую и восставший со смертного одра. Славься! Славься! - и так еще тридцать один раз. Сказав последнее "Славься!", патрус облегченно вздохнул. На этом служба была окончена.
Комис устало огляделся по сторонам. Храм был пуст, как и многие дни до этого. Однако патрус отслужил молебен до конца. Это его работа. А работа, какая бы она ни была, должна быть сделана до конца. Теперь можно было возвращаться домой.
Не смотря на то, что патрус старался ступать как можно тише, эхо шагов разносилось под высокими сводами. Взгляд путруса скользил по вечно печальным ликам святых, по их фигурам, застывшим в неестественно величественных позах. Кто поверит, в святого, если облик его будет недостаточно величественным? Но на них можно было смотреть без опаски, так же как на белокрылых ангелов. Это всего лишь изображение... На них, но не на Него.
Патрус остановился перед самым входом, пригвожденный взглядом. В последнее время это случалось с ним слишком часто. Он даже начала бояться за свой рассудок. Комис обернулся.
Он старался смотреть чуть ниже огромного величественного полотна, висящего над Срединными Вратами, даже во время молитв, обращенных к Нему.
Чуть нахмуренные брови, суровый притягивающий взгляд. И вместе с тем улыбка, странная едва заметная. Конечно же, человек так не может улыбаться. Босая нога опирается на камень. Правая рука указывает в небо. Спутанные волосы ниспадают на белоснежное одеяние. Сейчас разомкнуться губы... Патрус зажал ладонями уши.
--
За что! Скажи в чем я провинился? Отпусти меня!
--
Мен я....я .я - разнеслось по храму.
--
Я не виноват!
--
Винов-а-а-т. - передразнило эхо.
Двери поддались сухой старческой руке и в глаза патрусу ударил свет. Яркий, ослепляющий послеполуденный свет казался не выносимым после вечного полумрака, царившего в храме. Комис поспешил одеть темные очки. Мир потемнел, но так было значительно легче.
Старенький фрач семнадцатой модели был почти ровесником Комиса. Он достался ему вместо с должностью хранителя, когда скончался семидесяти трех летний патрус Добис и Комису предложили занять это, откровенно говоря, не такое уж и плохое место.
Работа не хуже, чем у других. Молись Господу, да проверяй ярко ли блестят подсвечники, в который раз отдраенные уборщиком. В праздники, конечно, бывает хлопотно. Да еще крещения с похоронами. Но это случается крайне редко. Не такой уж и большой приход. Конечно же, чувство обиды посещало его чуть ли не каждый день. А теперь еще этот Взгляд.
Но обида жила. И он знал, что ко всему этому и он тоже приложил свою руку. Знал, но не хотел в это верить...
Это случилось не сразу. Обитель Господа стала лишаться прихожан постепенно. Нет, не этот конкретный храм, а Храм - как совокупность всех священных мест. Долгие века Слуги Господни, проповедовали слово Его, говорили людям о том, как им необходима Вера. А истинную Веру можно получить лишь через Слуг его. Ибо как сказано в Великом Каноне: "И в уста их Я вложу слова Истины. Слушайте их ибо устами их буду Я говорить с Небес."
Простые и, казалось бы, очень понятные слова обернулись не спасением, а началом конца. Теперь уже не известно, кому и когда пришла в голову идея пытаться найти единственно правильный смысл этой самой Истины. Произошло ли это на первом Великом Собрании, когда утверждались единые молитвы и обряды или намного позже. Великое благое намерение - нести людям слово Господне, нести правдиво и точно. Но для этого нужно и самим все правильно понимать. Но ведь каждый понимает Истину по-своему! Как говорил святой Никлаус: "Благими намерениями дорога в ледяной чертог тьмы выложена". Кстати этот Никлаус казнил слишком многих, кто думал иначе, чем было принято на Великом Собрании. А потом схватили и казнили его - так он стал святым.
Может быть тогда люди уже задумались: как можно нести Истину, лишив паству возможности самим понимать Великий Канон? Задумались... И казней стало на много больше. А затем и сам Великий Канон запретили читать непосвященным в Слуги Господни. Думали так будет меньше тех, кто будет мешать нести единую Истину.
И инакомыслящие стали собираться в пещерах и пустынных землях совсем как первые Слуги Господни, гонимые язычниками в Святой земле. История повторялась.
Храмы были полны верующими. Вернее сказать теми, кто очень хотел, чтобы на них не подумали, что они не верят в Господа. Иначе Тайной Дознание позаботиться о тех, кто пытается погубить величайший дар Господа - свою душу.
Но были те, кто не боялись и не прятались от Слуг Господних. И у них были на то все права. Такие же права, как и у самих Слуг Господних. Ведь сказано в Великом Каноне: "Властью наделенные суть вершащие Суд Господа". И те самые наделенные властью очень уж не хотели делить ее со Слугами Господними. Дабы поправить это не очень выгодное для носителей Истины положение приходилось идти на жертвы. Как сказано в Великом Каноне: "что ни делаешь ты во славу Мою, то праведно". А Слугам Господним нужны были деньги, чтобы противостоять власти. Они не могли уже просто нести слово Господне "босыми без пристанища ходя по миру". Им нужна была сила, а силу можно купить за деньги.
"Силой веры вершатся чудеса великие". Что плохого, если человек уверует, что купленное у Слуг Господних Прощение, полное или отдельных прегрешений, поможет родственникам кровным в жизни вечной. Быть может уверовав в Прощение всем сердцем своим они облегчат участь умерших грешников да и свою тоже. Земли и крепости, целые состояния, отданные за погребение в пещере, где жил некогда святой праведник. Кто знает? Может и обретет тогда покой душа грешника. А что богатства? "Ослепленный золотом да не узрит Истины". И Слуги Господни ничем не владели. "Все, что принадлежит Слугам Господним, то Господу принадлежит." Они лишь используют это к вящей славе Его.
Но не на одной лишь власти и золоте зиждется Истина. Нужны были чудеса. Ибо сказано было в Великом Каноне: "Не уверуете в Меня, пока не узрите чуда". Чудес было много. И каждый мог увидеть их и даже прикоснуться к ним. И не беда, что многие из них не были ниспосланы Господом. Все ведь к вящей славе Его. Да, были настоящие чудеса, что заставляли самих Слуг Господних падать ниц, но те чудеса творили неугодные. Те, что не годились быть увековеченными на стенах храмов, ибо они по-своему понимали Истину. Про таких лучше забыть. Но если это чудо видел народ, то на страницах книг история легко меняет русло. Ведь истинная история обыденна и мало привлекательна, надо сделать так, чтобы Чудо осталось в веках. Все к вящей славе Его.
А потом настало время Страшного Падения Человечества. Эпоха прогресса, когда человек возомнил, что может сам узреть Истину Не возможно было остановить это ибо пришлось бы казнить всю паству. Но та истина была лжива ибо она заставляла людей не бояться мира сущего, а повелевать им. И опустел Храм, ибо многие пошли за лживым прогрессом.
Но Господь не остался безучастным к Слугам Его. Во всяком случае, они так думали. Ибо череда великих войн потрясла мир. А вслед за войнами менялся и устоявшийся миропорядок, установленный Великим Каноном. И уже не избранный Господом правил, но выбранные людьми. Но те потрясения были по нраву Слугам Господним ибо храмы снова наполнились. Дни перемен - это дни, когда снова можно говорить об Истине.
Когда патрус повернул ключ зажигания, фрач недовольно заворчал. Будто бы большая ленивая кошка, которую вдруг ни с того ни с сего прогнали с нагретого крыльца. Домой ехать не хотелось. Да и что может быть хорошего в старенькой скромно обставленной квартирке? Домой - это значит подальше от работы. Тем более у патруса был свободен весь оставшийся день.
Город дремал, чутким послеполуденным сном. Центр города. Тихие аллеи, невысокие дома, где на первых этажах располагались магазины и конторы, а по выше жили их владельцы. Машины, брошенные у обочин с оставленными ключами зажигания. Неторопливо идущие по своим делам люди. Жизнь, давно превратившаяся в статичную картинку.
Так было везде, не только в этом небольшом западном городишке, находившимся у самой границы Освалии. Весь мир будто бы замер, ожидая чего-то. Вот уже более двухсот лет как в мире кончилась эпоха войн. Маленькие локальные конфликты, словно остатки лесного пожара тлели еще лет сто. Но их уничтожали не силой оружия. Экономика давно заменила солдат. Неизвестно куда подевались террористы. Сколько сил было потрачено на их уничтожение. А они исчезли сами, незаметно для всех. Некоторые считали это своей заслугой, и не жалея сил, писали в учебниках новейшей истории о том, как был побежден терроризм. Но на самом деле терроризм победить так же невозможно как и бушующее море. А на море нередко бывает штиль.
Все в этом мире замерло. Даже Новый свет. С легкой руки какого-то давно умершего журналиста, называемый вселенской шлюхой, затих и успокоился, не грозя своей военной и экономической мощью ни Восточной Империи, ни маленьким государствам запада и юга.
"Вселенская шлюха", - Комис в который раз усмехнулся, вспоминая о Новом свете. Если внимательно разглядывать карту, то два спаянных узким перешейком-талией континента, напоминают наклонившуюся в недвусмысленной позе женскую фигуру. "И воссядет на трон мира вселенская шлюха и будет править безрассудно и все будут желать ее" - так было сказано в Великом Каноне. Хотя сейчас его мало кто читал.
Планета стала похожа на огромный круглый леденец. Когда люди сыты и им есть чем развлечься они редко задумываются о смысле жизни. А уж развлечений в этот век хватает. Включи проводник, надень маску и ты можешь попасть в любую точку мира. Будь то показ последней коллекции мод или концерт самого Ферсао Вердучи. Нет ни какой разницы, где ты находишься. Многие говорили о том, что с приходом глобальной сети наступит конец. Однако все рано или поздно приедается. И времена, когда все без исключения ходили с воспаленными от маски глазами канули в прошлое. Она стала, чем-то вроде визора, далекого предка проводника, изобретенного еще двести лет назад.
Комис по обыкновению оставил фратч на стоянке у Торгового центра. Отсюда до его любимого кафе было около пяти минут ходьбы. Тем более, что в его возрасте пешие прогулки особенно полезны. Патрус нахлобучил широкополую шляпу, надел темные очки и зашагал по направлению к своему любимому кафе. Его внешний вид был такой же экзотикой, как, к примеру, форма главного почтмейстера - синий сюртук с серебряными петлицами в виде птиц.
"Мы стали анахронизмом, - рассуждал про себя Комис, - Но люди не спешат нас уничтожать. Они разбавляют нами атмосферу обыденности. С нами любят фотографироваться туристы. Но пройдет еще немного времени и даже маленькие дети перестанут показывать на нас пальцем".
Главному почтмейстеру приходится развозить около двадцати писем в месяц по всему городу. Все давно уже общаются по сети. А за письмо в красивом голубом конверте приходиться щедро платить. Возможно, что еще дед Комиса помнил, что письма когда-то стоило не больше 30 пене. Впрочем это тоже не важно, потому что везде сейчас ходят одни и те же деньги. А пене, картни, чертги, - и прочие стали уделом коллекционеров.
Храм тоже стал анахронизмом. Это своего рода часть обыденной жизни. Окрестить новорожденного или отпеть покойника стало не более чем данью древней традиции. Никто сейчас не задумывается над тем, что на самом деле символизируют эти обряды.
Кафе было заполнено лишь на половину. Большинство людей патрус знал по именам. Когда Комис пробирался между столов к своему любимому месту, люди почтительно кивали, некоторые даже спрашивали "Как дела?" или просто вежливо улыбались.
Джак по своему обыкновению вырос словно бы из под земли.
--
Что желает уважаемый патрус Комис?
--
Как обычно, Джак, - Комис улыбнулся.
Торке было холодным, обжигающе холодным. Стайки пузырьков поднимались со дна кружки, чтобы тут же исчезнуть. Комис пил медленно, да и спешить, откровенно говоря, было некуда. Темно-красная жидкость попадала в горло и медленно растекалась по жилам, принося вожделенное тепло.
Взгляд патруса скользил по площади Согласия. Город был стар. Когда-то на площади произносились указы великих Императоров и устраивали показательные казни, неверующих в Истину. Много позже бургомистр Салкенс дже Рей произнес здесь свою историческую речь о том, что сей город ныне свободен от власти Империи, он не подчиняется никому и люди его свободны.
Он так и застыл держал в руках Петицию вольности. Немолодой и весьма полный человек, с каким-то странным блеском в глазах. Его изваяние методично очищается от птичьего помета, а он все стоит и ему нет до этого ни какого дела.
Бронзовый бургомистр даже не обращает внимания на то, что под его памятником частенько собираются хуриты. Вот и сейчас, не смотря на жару, можно разглядеть небольшую группу людей, толпящуюся возле изваяния. Если хорошенько прислушаться, то можно разобрать едва долетающие до кафе звуки антры и чей-то голос.
Они были всегда, но называли их всегда по-разному киппе, лишьни, тремпи, а теперь хуриты. Хотя суть от этого не менялась. Впервые подобное движение появилось спустя двадцать лет после Второй всемирной войны. Это были подростки, не знавшие что такое война. Они воспитывались на книгах, весьма популярных в то время. Там была любовь и ненависть, абсолютное зло и абсолютное добро - совсем как в сказке. И когда сильные мира сего начали снова делить власть и захватывать небольшие страны под предлогом миротворческой миссии, они выходили на улицы городов и выкладывали своими телами слово "мир". Киппе - в переводе с антштетского "живущие в мире".
Против них было бесполезно бороться. В отличии от безумствующих террористов, они не пытались доказывать свое мнение силой. Они просто были и своим существованием противостояли новой войне. Войне, которая могла бы стать последней. Можно было писать кучи умных книг о дипломатии и экономических санкциях. Хотя на самом деле тогда войну остановили именно они. Может быть у кого-то из влиятельных политиков сын ушел в их общину, сказав, что не хочет иметь ничего общего с палачами.
Комис мечтательно улыбнулся. Если бы эти ребята пришли в храм... Возможно, что это послужило бы началом возрождение веры. Они стали бы идеальными Слугами Господними. Как и первые последователи Спасителя, они презирали всякую собственность. Единственным их имуществом было то, что надето на них или лежит в потертом рюкзаке за спиной. Они переезжали из города в город, из страны в страну, благо границы сейчас были чистой условностью. Впрочем, хуриты не совсем походили на своих родоначальников - киппи. У них было какое-то странное верование, связанное с музыкой. Что-то вроде того, что среди них должен явиться некто, кто будет самым талантливым музыкантом.
Многие из них были действительно талантливы и агенты студий звукозаписи внедрялись в среду хуритов и нередко отыскивали там истинных самородков, которые подписывали контракт и уходили все выше и выше. Сами хуриты называли их предателями. Завидовали? Вряд ли, поскольку довольно большой процент хуритов был из довольно богатых семей. Здесь было что-то другое, понятное только самим хуритам.
Кружка опустела. Джак вежливо взял у патруса карточку и, небрежно запихнув в считывающее устройство, вернул обратно. Комис даже не стал брать чек. На его памяти цены в этом кафе не менялись вот уже десять лет.
Между тем народу у памятника становилось все больше и больше. Хуриты старались во всем походить на киппи и на лишьни, потому как тремпи отрицали многое от предыдущих сходных культур, хотя по сути были теми же киппи. Комис задумался: "Интересно, как отреагируют хуриты, если я невзначай подойду послушать их певца? Они никогда никого не прогоняют. Хуриты охотно фотографируются с туристами и даже поют на вечеринках за довольно таки смехотворные деньги. Но как они отреагируют на появление патруса?
Когда-то киппи ненавидели стражей, поскольку те их частенько гоняли с людных мест. Сейчас стражи занимаются лишь авариями на дорогах, да доставляют не в меру выпивших домой, не забывая выставить счет. До хуритов им дела нет.
У Комиса возникла странная мысль: "раньше противившихся Истине сжигали на площади. Они умирали с достоинством, выкрикивая проклятья. Но не страшнее ли будет для нынешнего пророка, если на него просто не будут обращать внимания. Зачем сжигать? Пусть себе кричит. Опасен тот, кто может повести за собой других. А если люди не хотят идти? Для чего овце убегать из уютного хлева?
Патрус Комис не торопясь шел по площади. Его ботинки скользили по отполированной тысячами ног мостовой. Хуриты не обратили никакого внимания на подошедшего к ним патруса. Длинные волосы, скрепленные обручами или кожаными шнурками, расшитая замысловатыми узорами одежда. Патрус слышал, что каждый узор одежды хуритов неповторим и знающим их символику он может многое рассказать о его владельце. Совсем как в древности.
Патрусу даже не пришлось проталкиваться сквозь собравшихся. Едва Комису стоило тронуть кого-то за плечо, как его тут же пропускали вглубь толпы. К своему удивлению, Комис обнаружил среди хуритов и вполне обычных подростков. Коротко стриженные, с покрашенными в яркие цвета волосами юноши и девушки не чувствовали никакого стеснения перед длинноволосыми хуритами. Более того, патрус заметил довольно много людей от тридцати и выше. Они были одеты в строгие, облегающие тело костюмы. Ни дать, ни взять вышли на перерыв из соседних контор. Впрочем, так на самом деле и было.
Патрус продвигался через толпу, стараясь не прислушиваться к пению. Сначала певца необходимо было увидеть, а уж прислушиваться к песне он будет потом. Тем не менее звуки струн антры заставляли патруса останавливаться. Звонкий, надломленный мальчишечий голос завораживал. И Комис то и дело ловил себя на мысли, что хорошо бы просто остаться в толпе. Зачем ему продвигаться вперед? Здесь и так отлично слышно.
Но тем не менее он добрался до первого ряда. Юноша сидел на ступеньках, ведущих к постаменту. Длинные волосы ниспадали до плеч. На щеках и подбородке прорезался легких пушок. Патрус узнал его. Ибо не узнать этого человека было просто не возможно. Его сделанная на цифровую камеру фотография весела над столом его племянника.
Сын его сестры, Настрен был самым обычным молодым человеком. Готовился поступать Оустринскую Высшую Школу. Он даже не красил волосы в яркий цвет и не носил колец в носу и ушах, как большинство его сверстников. Тихий спокойный мальчик. Фотография это музыканта появилась у него над столом около года назад или даже больше.
Патрус очень хорошо знал племянника и поэтому был весьма удивлен тому факту, что Настрен в кое-то веки заинтересовался чем-то кроме своих учебников. Племянника было не узнать. Он нес чушь о каком-то музыканте, ездящим из города в город, из страны в страну вместе с несколькими друзьями.
Патрусу пришлось выслушать целую лекцию о киппи, хуритах и прочих молодых людях, не желающих нормально жить. Комис помнил, что тогда слушал это в пол уха, а сам думал о предстоящем визите тре-патруса Сарминраса, который должен был вскоре приехать с целью проверки работы прихода.
Настрен взахлеб рассказывал о старой байке еще первых киппи. Согласно ней, должен будет явиться Великий музыкант, который исцелит своей музыкой все людское зло. Племянник даже предлагал послушать мини-диск его любимого музыканта-хурита, Ожидаемого, записанный на карманный рекордер. Но патрус вежливо отказался.
Ожидаемый - это был тот самый человек, чья фотография висела над столом Настрена. По словам племянника, этот самый Ожидаемый отказывался от многочисленных контрактов, а концерты устраивал при условии, если со слушателей не будет взиматься плата. Каким образом парню удавалось колесить по городам было не понятно. Возможно его единомышленники хуриты, которых день ото дня становилось все больше, помогали ему, чем могли.
Единственное, что запомнилось патрусу - это был портрет. Длинные волосы, ниспадающие на плечи, улыбка, чуть тронувшая губы и взгляд серых печальных глаз. Ни дать ни взять какой-нибудь святой. Он еще много раз видел этот портрет, когда заходил в гости к сестре и племяннику и каждый раз находил в портрете что-то новое. Он старался смотреть на него, когда этого не видел племянник, иначе он снова будет надоедать с хуритами и их музыкой. Патрусу был интересен только портрет.
И вот он здесь. Волосы все так же ниспадают до плеч. Взгляд открытый и ясный. Руки легко скользят по струнам антры. И над притихшей толпой разносится звонкий голос. Это была странная песня. Стоило патрусу вслушаться к словам, как их смысл тут же терялся. Но через несколько минут душу охватывало удивительное умиротворение. Словно ты вошел в теплую квартиру с пронзительного зимнего ветра. Снежинки на одежде тают и стекают тонкими струйками по плащу. А ты стоишь в прихожей и смотришь в лицо встречающим тебя у порога близким. Дочка что-то щебечет, жена сердится и говорит о том, что ужин давно остыл. А ты стоишь и виновато улыбаешься. Ледяной холод и вьюга остались за порогом. Тепло, уютно и горит неяркий свет.
Песня закончилась и странные мысли, неожиданно посетившие патруса, улетучились с последними звуками антры. Эта странная мечта... Она так давно не посещала Комиса. Ведь ему нельзя иметь семью. Таков обычай. Он должен нести тепло всем. Но в его душе давно не осталось тепла. Только страх перед этим взглядом, когда уходишь из храма. Он даже не любил детей. Хотя по идее должен был. Иногда его даже раздражали крики крестившихся младенцев, хотя он сам не мог понять почему.
Комис обернулся и поглядел по сторонам. На лицах окружавших его людей был очень странное выражение лица. Но нет, не заболела давно зарубцевавшаяся рана. А наоборот, давно мучавшая в плохую погоду боль незаметно ушла. Словно и не было ничего. И срастались раны на теле и в душе. А и вместе с тем появлялось и нечто новое. Крохотная свечка, с едва теплящим огоньком начала светить где-то очень, очень далеко. Но свет ее был ярок. И его не возможно было потушить.
--
Спасибо, - Ожидаемый улыбнулся той едва заметной улыбкой, которую запечатлел снимок его племянника.
Комис почувствовал на себе обжигающий взгляд. Он будто бы исходил отовсюду, но источником его были серые глаза музыканта.
--
Ступай же ловец золота, но не людей, - Комис удивился тому, что хурит так хорошо знает Великий Канон. Правда цитата была сказано абсолютно неподходящая. Впрочем, Комис слышал, что хуриты не очень хорошо относятся к Слугам Господним.
Комис ожидал, что все вокруг засмеются остроумной шутке Ожидаемого. Ведь именно так сказал Сын Господа одному из иерархов священного города, который и возбудил дело против него. Наваждение от песни прошло и Комис подумал, что все эти хуриты просто скопище бездельников и придурков, готовых богохульствовать на каждом шагу.
Но, к удивлению патруса, никто даже не засмеялся.. Будто бы и не услышал обидных слов Ожидаемого. Да и знают ли волосатые бродяги Великий Канон? Комис беспрепятственно прошел сквозь все прибывающую толпу и направился к машине.
По дороге ему повстречался племянник. Настрен что-то сбивчиво пытался рассказать Комису, кажется опять про Ожидаемого, но увидев, что патрус лишь рассеяно кивает, побежал к памятнику.
Между тем Комиса одолевали весьма странные мысли. Иногда случается так, что совершенно случайное событие или сказанная невпопад фраза наталкивает на решение очень важной проблемы. Так случилось и теперь. Если бы патрус Комис не услышал бы слова того умника хурита, то сейчас он направлялся бы к себе домой, где его бы ждал скромный холостятский ужин и парочка любимых программ, транслируемых по сети.
Теперь же машина патруса изо всех возможных сил мчалась к окраине города, где в старом особняке доживал свои последние годы человек, при упоминании которого еще тридцать лет назад люди восхищенно вздыхали.
В гостиной ярко горел камин. Он горел здесь всегда, независимо от времени года. Поленья потрескивали, пожираемые яркими языками пламени, и Комису вдруг подумалось, что камин, это древний совершенное архаичное в век сети предмет, погаснет только с последним вздохом хозяина дома.
Кэр был как всегда бледен. Редкие седые волосы, зачесанные назад, воспаленные глаза и непременный старомодный костюм тройка, который он носил даже дома. Сила привычки.
Сэлтор Кэр Руджи - великий и непревзойденный мастер оживлять все, что было когда-то написано. Словно волшебник из деткой сказки он мог оживить самый бездарный сценарий. Чем? Над этим ломали голову множество критиков. Но никто так и не понял, почему мастер поселился вдали от Золотой Долины, где он на протяжении долгих лет штамповали идолов для нескольких поколений. Почему он отказался творить дальше? Счел ли он всю свою работу напрасной, увидел, что делает людей еще хуже, чем есть или... В свое время очень много писали о том, что Руджи специально распространял порочащие информацию о своих актерах, чтобы поднять рейтинг фильмов. Так же писали, что всему виною была какая-то женщина, которая не согласилась принять от него ни богатство, ни популярность. Журналисты любят придумывать байки. Но что было на самом деле, не знает никто.
Это была весьма необычная дружба. Хотя, что может быть необычного для человека, чье имя, в числе немногих счастливчиков высечено на постаменте у входа в Золотую Долину. Этот старый дом помнил множество разных людей. Но патрусу и Кэру всегда было о чем поговорить. Непонятная, непостижимая близость. Словно у двух рыбаков весь день просидевших с удочкой у реки и так ничего и не поймавших.
Патрус сидел в углу, в массивном оббитом кожей кресле, а Кэр, по обыкновению, расхаживал по гостиной. В первое время это ужасно раздражало патруса, но затем он привык. Но в этот раз мастер не просто расхаживал по гостиной, попивая из бокала свой любимый кирри. Он буквально таки бегал взад вперед.
--
Это интересно патрус. Я никогда ни снимал документальных фильмов. Но...
--
Кэр, это не....
--
Понимаю, не совсем документальный и вообще не фильм. Это история, которую можно изменить по собственному желанию. Ты молодец, патрус!
--
Раз в жизни и дураку приходит гениальная идея!
--
Да, такое бывает только раз в жизни. Но ты хорошо подумал? Может все-таки святой?
--
Сейчас в святых уже никто не поверит, - Комис покачал головой и сделал очередной глоток кирри, - Время святых прошло. Это болото всколыхнет только явление самого Спасителя.
--
Ты знал, куда обращаться, Комис, - Кэр улыбнулся, - Сейчас я могу взяться только за безумную идею. Ни больше ни меньше. Говоришь, что мальчишка хорош?
--
Он замечателен! Самое интересное, что он сам натолкнул меня на эту идею. И потом легенда хуритов...
--
Да, ты уже говорил об этом. Что ж, думаю завтра можно будет уже начинать. Ты веришь в стечения обстоятельств?
--
Не очень.
--
Вот и я тоже. Но тем не менее один из моих знакомых хочет подсидеть бургомистра. Ты, знаешь я в политику не лез никогда. Но помочь хорошему человеку всегда рад. Представляешь, убийца Господа. Страшное недоразумение, бесчинство местных властей. Расследование... Как такое вообще могло быть? - Кэр рассмеялся, - Это мне напоминает...
--
Великий Канон, - патрус сделал еще глоток, - "Он был казнен без вины, ибо безгрешным пришел в мир и таковым умер."
--
Да, мальчишку все-таки придется убить.
--
А воскресение?
--
Чистые спец. эффекты. Мальчишка будет уже не нужен. Но все-таки мне хочется спросить твое мнение. Идея твоя и потом ты Слуга Господень.
--
"Все, что не делается, то во славу Его", - процитировал патрус, - Это необходимая жертва. Представляешь, сколько бродяг хуритов вместо того, чтобы горланить свои песни будут нести слово Господне. Храмы снова наполнятся народом.
--
А не получиться ли, что Храм запятнает свое имя?
--
Не думаю. Все это легко обставить, так же как и из нашего тихого бургомистра сделать палача. Ты с ним поговоришь?
--
Это самом собой. Я старику такое наобещаю, что он будет готов всех хуритов перестрелять.
--
Только не забудь все согласовывать со мной. Это тебе не фильм, мы историю делаем. Любой прокол и разлад превратит это все в глупый фарс.
--
Все будет нормально. Не бойся Комис. Его друзья хуриты не будут ожидать, что его вдруг ни с того ни с сего арестуют. Сначала разбегутся, а потом ночью они будут торчать под окнами участка. Совсем как в Великом Каноне.
--
Кэр!
--
Что?
--
А почему ты спросил не жалко ли мне мальчишку?
--
Мне тут пришла в голову одна мысль, - Руджи как-то натянуто улыбнулся, - А если он и вправду Новый Мессия?
--
Чушь, - Комис выпалил это короткое слово, старясь не думать. Не думать о том, что взгляд Ожидаемого с площади и тот обжигающие взгляд, который не давал ему покоя в храме... Они так похожи, - Нет ерунда. Ведь в Великом Каноне сказано, что "Во второй раз он явится в величье своем как и прежде. И снова разрушит храм и вновь победит смерть на третий день".
--
Сказано то, сказано, - Кэр снова налил себе кирри, - Только вся эта история ничего тебе не напоминает? Тогда по Святой Земле ходило множество пророков. Бродячие музыканты, патрус. Они тебе никого не напоминают? Кто был в земной жизни Спаситель? Тем же бродягой. И что ты знаешь о величье?
--
Чудеса, Он показывал чудеса... - сказал Комис и тут же замолчал, вспомнив что творилось с ним во время песни Ожидаемого.
--
Чудеса, - Кэр усмехнулся, - А ты знаешь, кто придумал эту легенду о Великом Музыканте?
Комис промолчал. Эту легенду знали многие, даже те, кто не был хуритами, а просто сочувствовал им. Как, например, его племянник.
--
Это мало кто знает. А я вот знаю. Ты же знаешь, я много с кем общаюсь. Так вот был такой парень, еще из первых, из киппи. Это он все придумал. А однажды нашли его с отсеченной головой. И говорят отсекли ничем иным, как настоящим клинком. Где ты сейчас меч найдешь, в музее или в коллекции. А тому бродяге именно мечом голову отрубили. Кому это все было нужно? Сначала думали на его дружков... Потом следы повели к самому верху. Дескать тот киппи открыто говорил на губернатора, что он живет со своей родственницей. А потом ему отрубили голову... Дело конечно же замяли. Тебя это ничего не напоминает?
--
Напоминает, - в голосе Комиса чувствовалась нервозность, - А ты зачем мне это все говоришь? Отказаться хочешь?
--
Нет. Просто, чтобы ты знал, на что идешь.
--
А ты?
--
Что я? - Кэр как-то недобро улыбнулся, - Я сам по себе, ты тоже. Можешь отказаться... Помнишь как говорилось в Великом Каноне: "И пришел к иерарху владетель тьмы и предложил ему службу и согласил тот".
--
Ты лучше врага в суе не поминай.
--
А кто знает? - Кэр прищурился.
--
Да ладно тебе меня пугать. Все, что ни делается, то во славу Его, - сказал Комис и направился к двери.
--
Все, что ни делается. - передразнил его Кэр, - А может тот мальчика, которого умрет из-за тебя, был прав, когда сказал тебе...
--
Замолчи! Ты, что лучше меня?
--
Не лучше поверь мне, а намного хуже. Но по крайней мере я это понимаю.
--
Да кто ты такой, чтобы так рассуждать?
--
Я? - Кэр усмехнулся, - Я уже тебе сказал.
--
Все твои шутки...
Когда Комис вышел на улицу, там царила глубокая ночь...И впервые отсутствие света напугало его. А в голове вертелась мысль: откуда Кэр узнал про то, что сказал ему ожидаемый? Кажется, он этого ему не говорил.
Площадь опустела только с наступлением сумерек. Люди расходились не охотно. Но все привыкли верить словам Ожидаемого. Ведь не верить им было просто невозможно. "Приходите завтра. Я снова буду играть для вас".
Ожидаемый жадно пил воду прямо из горлышка бутылки. Несколько часов он играл почти без перерыва. Остановиться было просто нельзя. Он чувствовал, как срастаются порванные некогда судьбы, как в души приходит долгожданный покой. Забываются обиды и ненависть. Люди начинают как прежде смотреть на мир. Смотреть глазами, в которых нет греха. А вместе с душевными ранами проходят и раны телесные. Незаметно. Пусть горб пропадет сам собой, зачем человеку лишние воспоминания о болезни. У него просто не было горба, не было рака легких, ничего не было. Он был всегда здоров. Потому, что теперь его душа исцелилась.
--
Держи, - Ожидаемый отдал бутылку Петеру. Петер отхлебнул и положил бутылку в рюкзак.
Ожидаемый взял антру и стал рассеянно перебирать струны.
--
Дождемся Ивена и Матвара они обещали найти приличный ночлег, - ободряюще сказал Петер.
Ожидаемый улыбнулся. Но затем улыбка медленно со шла с его губ.
--
Магда! Что с тобой?
Девушка стояла напротив и всего лишь следила за его пальцами, скользящими по струнам антры.
--
Ничего особенного, - Магда опустила глаза.
--
Правда?
--
Нет, то есть да. Ну...
--
Ладно, давай поговорим.
--
Петер, если вернутся Ивен с Матварой, пусть подождут нас. Нам надо поговорить с Магдой.
Петер лишь виновато пожал плечами и принял из рук Ожидаемого антру.
Они шли по опустевшей площади и Магда боялась смотреть в глаза Ожидаемому. Все то, что она хотела сказать ему, стало незначительным, суетным. И она решила молчать, чтобы просто его не расстраивать. Может быть потом...
--
Магда!
--
А... я...
--
Мне кажется, что в последнее время ты что-то не договариваешь. Будто бы стена. Я чем-то обидел тебя?
--
Э... нет. То есть... Извини, я путаюсь. Я сама не понимаю, чего хочу. Знаешь, когда ты пришел в наш город... Твои песни... Я пошла за тобой, потому что полюбила тебя. Сразу же. Это глупо... Этого не надо было говорить.
--
Я тоже люблю тебя Магда. Но ты должна понять, я люблю всех одинаково. "И моих друзей и тебя я люблю так же как и любого, кто пришел слушать меня."
--
Последняя фраза, она из Великого Канона. Почему ты так часто его цитируешь?
--
Это мои слова.
--
Знаешь, Ожидаемый. Ты очень странный.
--
Почему? - улыбка вновь осветила его лицо.
--
Ты иногда говоришь очень непонятно. Вернее, я понимаю это, но только где-то в глубине души. И ты знаешь Великий Канон наизусть.
--
"Эти слова в сердце моем."
--
Опять цитируешь? - Магда взъерошила его спутанные волосы.
--
Магда?
--
Что, Магда? Я передумала это говорить. Мне... Мне не хочется расстраивать тебя.
--
Скажи, так легче будет.
--
Я думала о нас с тобой. Может быть, мы останемся в каком-нибудь городе насовсем. Ты будешь петь, я ждать тебя дома. И... В общем, ты мог заключить контракт с каким-нибудь лейблом.
--
"И сын человеческий да не искусится посулами вселенской шлюхи." Магда! Они все ходят под корпорацией "3X6 Цифровая запись". А это в Новом Свете.
--
Но...
--
Магда! Я не могу объяснить тебе всего объяснить, потому что мне самому предстоит еще многое понять... - Ожидаемый сделал паузу, - Снова понять. Как тогда.
Магда взяла его руку и прижала к сердцу.
--
Но пока, мы разве не можем быть просто вместе? Я все понимаю. Но разве я? Я что хуже других девушек? Даже, если ты скажешь нет, я пойду за тобой. До конца пойду, что бы ни случилось. Но ты... Я даже не знаю как тебя зовут на самом деле. Да и никто не знает. Ты много говоришь о своей матери, но об отце все больше эти странные цитаты из Великого Канона. Ты появился ниоткуда. Я хотела бы знать... Я хотела бы быть с тобой. Дарить любовь, просто как женщина.
--
Магда! Я же говорил со мной будет не просто. Помнишь, еще в твоем городе. "Я многое пока не могу открыть вам. Замысел должен исполниться. Как было предсказано пророком". Я люблю тебя Магда, но я не могу отдать тебе больше, чем имею. Я и так весь ваш. "Я пришел для вас и суждено мне умереть так". Но ты можешь идти. Я не держу тебя.
Магда всхлипнула и уткнулась ему в плечо.
--
Я не брошу тебя. Да, я понимаю, я все понимаю. Прости меня... Петер, Ивен и Матвара записывают каждое сказанное тобой слово. Икам.. У него уже целая куча твоих дисков, которые он пишет прямо на улице. Он раздает их и они идут по сети.
--
Я разрешил им.
--
А я, я просто люблю тебя. Я чувствую, в самой глубине души. Ты ТОТ, ты Великий Музыкант и ты, пришедший снова...
--
Магда! - Ожидаемый приложил палец к ее губам, - Сердце не обманешь, но все в свое время. Пошли, нас ждут ребята.
Ивен и Матвара сидели на ступеньках памятника и о чем-то оживленно переговаривались. Петер стоял рядом и внимательно их слушал. Увидев приближающихся Магду и Ожидаемого все трое устремили взгляды на них.
--
Мы нашли то место, - тут же выпалил Матвара, - Удивляюсь твоему чутью на ночлег. Хозяин будто бы ждал нас. Он и еды нам оставил. И еще мы достали хорошего крехе. На всех хватит. Остальные ждут тебя там.
Ожидаемый лишь улыбнулся.
--
Ну, тогда пошли. Уже поздно. Все устали и... - Петер поймал взгляд Ожидаемого.
С его лица пропала улыбка. Он сделал шаг назад и прислонился к парапету.
--
Тебе плохо? - Магда тут же подбежала и поддержала его.
--
Нет, ничего. Все нормально, - Ожидаемый вяло улыбнулся.
--
У тебя, что-нибудь болит? - Магда заглянула ему в глаза, но тут же отвела взгляд.
--
Нет, друзья, все нормально. Я просто кое-что почувствовал...
Все недоуменно взглянули на Ожидаемого.
--
Я почувствовал..., - Ожидаемый замялся, - "Это свершилось".
--
Что свершилось? - спросил Петер
--
Моя судьба снова свершилась.
Петер побледнел. Неужели он был прав? Это ОН?
Ожидаемый вновь стал прежним. Лицо озарила привычная улыбка.
--
"Не время придаваться скорби, пока я с вами." Идемте, нас ждут друзья.