Через распахнутое окно комнату топят сумерки. Маяком в углу стоит долговязый торшер; поверх накинуто одеяло, оттого слабый свет его тёпл и волнист. Деревянная оправа висящих над дверью часов выполнена в виде штурвала, за стеклом - без десяти одиннадцать. Июльский бриз треплет алые паруса занавесок и непослушные кудри пятилетней хозяйки комнаты. Верочка рисует - по столу разбросаны карандаши, и сейчас между пухлых пальчиков оказался чёрный. Она старательно выводит два треугольника поверх палок-ног самого высокого человечка на тетрадном листе: это будут брюки-клёш.
Отец Верочки - моряк, а ещё - самый лучший папа в мире. Полгода назад, уходя в плавание, он пообещал привезти ей настоящий компас. А неделю назад мама встала совсем рано - пекла торт. Получилось очень здорово, и казалось, что сейчас в прихожей затрещит звонок и зайдёт папа - смуглый, в форме, с сумкой через плечо; тогда-то Верочка бросится к нему на шею, а он улыбнётся и как всегда поцелует её в завеснушенный нос. И потом все вместе пойдут на кухню пить чай.
Часы пробили полночь - звонок молчал.
Отложив карандаши, Верочка слезает со стула, и по коридору до самой кухни разносится шлёпанье босых ножек. Там за столом сидит мать - бледнее обычного, она вглядывается в тьму за окном. Напротив - полупустая бутылка с серебряной нашлёпкой на горлышке. Верочка вспомнила, что папа по праздникам всегда приносил такую, и, весело подмигивая, говорил, что это настоящий пиратский ром. Девочка молча тянет мать за мешковатый рукав ночнушки. Та медленно поворачивает голову и растеряно смотрит куда-то ниже и левее лица дочери.
Нет, рома она не получит. Да, у мамы сегодня праздник. И вчера был, и завтра будет. И чтоб через пять минут была в кровати. И носки забудь не надеть.
И вот Верочка стоит в ванной на низкой табуретке. Холодная вода тонкой струйкой течёт в сложенные лодочкой ладошки. Печальные глаза смотрят на заполняющееся судно - скоро вода польётся через край, а значит все моряки утонут. Или их с потоком выльет за борт, в раковину - прямо в чёрную дыру в центре. И там-то уж точно никто не выживет, и даже папа.
А вчера за обедом позвонил какой-то противный бас и попросил маму, и из коридора Верочка слышала, что не может такого быть, и что вы, наверное, шутите. Скажите, вы ведь шутите?
И потом мама вернулась с красными глазами и накричала за недоеденный суп.
Верочка сплюнула остатки зубной пасты и прополоскала горло. Вытерев румяное от холода личико, она отправляется к себе в комнату. По пути заходит на кухню - перед сном надо поцеловать маму в щёку. Она убрала ото рта бутылку; поцелуй получился с каким-то горьким и немного яблочным вкусом. Уже в дверях Верочка сказала, что ром, наверное, гадкий, и они с папой зря его пьют; мама вздрогнула, и, сдерживая слёзы, отправила дочь спать.
Но сегодня Верочке спится особенно плохо. Среди ночи она встаёт и тихонько садится за стол, и долго смотрит на рисунок. Вся семья была нарисована в верхней части листа, и казалось, что снизу чего-то не хватает. Сообразив, чего именно, Верочка вооружилась чёрным и принялась за работу. Из под грифеля вышла какая-то сосиска с трубой, как у печки; она видела такую в деревне, куда ездила с отцом прошлым летом.
Написав в центре сосиски "Курск", девочка берёт рисунок и на цыпочках идёт в спальню родителей. Кровать пуста - мама спит на кухне. Положив листок на папину половину, Вера, стараясь не шуметь, возвращается в кровать, где ещё долго лежит и не может заснуть; она думает об отце, пока глаза наконец не слипаются окончательно и не остаётся ничего, кроме темноты.