Дни бегут, бегут года, убегают столетья, тысячелетия. Земные существа и прежде всего люди наследуют и приобретают новые биологические факторы, пытаются осознать понять природу развития земного, внеземного пространства, силу интеллекта человека, его духовность. Смертных землян одухотворяет мысль о вечной жизни, окрыляет вера в бессмертие, удесятеряет их силы в гармонии единства, в движении к цели. Мы - инопланетяне нейтрально наблюдаем за их развитием. Десять тысяч лет, земных лет, кажется, пролетели, как один день. Десять тысяч лет назад владыка Красной планеты благословил меня юного марсианина на вселение в разумное земное существо, т.е. земного человека, и жить бессмертно на планете Земля, испытывая человеческие прелести и муки. Быстро бежит времечко земное, а у нас на Родине лишь колеблется и в ином измерении материализуется.
И вот живу я среди землян века, тысячелетия... то старею... то молодею...
Всем моим существом управляет мой Бог - мой владыка и повелитель: переселяет сущность мою в новорожденные существа по своему усмотрению и тем продлевает моё земное бессмертие, и я выполняю свою миссию, и не всегда осознавая ее, но всегда держу ее в себе. Многому мог бы научить людей, многое мог бы передать умным правителям, если бы не мой обед, если бы не наказ моего Господа: держать язык за зубами. И лишь, в бедственные времена дозволено мне послать необходимую вибрацию спасения, как отдельному человеку, так и целому сообществу. И радостно мне, когда моя нравственная вибрация спасает человека, облагораживает его жизнь и горько мне, когда усилия мои не достигают цели...
Слышу, как просит обреченный на смерть о спасении, слышу, как зовет смерть измученных страданиями: вижу, как горит и сгорает живая душа, а спасти их не в силах, ибо не дано мне, вмешиваться в судьбы людей.
Не достоин имени земного человека, не человек я, а - инопланетянин... просто какая-то живая бездушная машина, наблюдающая и исторгающая бездушие, выполняющая волю моего покровителя...
В первое тысячелетие моей земной жизни пытался и спасать, и учить людей уму-разуму, жить не по волчьим законам, а по чести и по совести, но каждый раз убеждался, что их земная сущность развивается в единстве добра и зла. Человек не творит сам себя из себя, а заимствует свое падение, свое восхождение у земной природы, вот и бросает его из стороны в сторону. Человек не способен отделить душу свою и послать ее на просветление в иные миры, ибо такое отделение души от тела для человека смерти подобно. Встречаются люди и полидушные, напускают к себе блуждающие души и все по уговору колдунов черной магии. С такими держи ухо топориком, за версту их обходи... они знают и все умеют и простых непосвященных за людей не считают. Добрый настоящий душевный человек всегда доверчив и душа у него открыто светится. Шагающий на прорыв, ученый человек, перенасыщая свой ум - разум информацией, нередко, зацикливается и, как палач с закрытыми глазами, безжалостно рубит правду - истину, с ума сходит, теряет дар ясновидения, путает божий дар с яичницей. Не развитый, верхогляд, не подготовленный, не зрелый ум - разум выдергивает из потока информации отдельные красочные куски - биты и возводит их в абсолют, чем причиняет страдание и себе и окружающему его миру.
Соразмерность земного пространства, бытие жизни требуют от человека внимания, просчета, проникновения за пределы нового открытия. Сто раз отмерь, а один раз отрежь, - учит народная мудрость.
Нам инопланетянам трогательно наблюдать за перегрузками, больно видеть зашторенность человека, бедность его ума - разума.
Повседневные сплетни, страх обрушивается потопом, и гасят здоровье чистое пламенное душевное равновесие личности, принося страдания и болезни всему обществу.
Не осознает человек ХХI века, как и в прежние века, что все стежки - дорожки его бытия ведут к единству многомерному, к простейшему осознанию жизни во имя жизни...
Все прошедшие тысячелетия разрушающие жизнь факторы - события взламывали судьбы народов, отбрасывали духовное нравственное развитие целых народов на века... А ведь без духовного нравственного развития общий цикл социального прогресса, а, следовательно, и технического прогресса подвержены коррозии, принимают искривление, зацикливаются на постулатах, загоняют себя в тупик.
Умные головы это видят, ощущают всеми фибрами своей души, но они, по сущности бытия, малочисленны и разрозненны.
Владыки - правители земные в массе своей лживы и жмут на массовое сознание людей, играют с народом на его закоренелых страстях, на борьбе за выживание, на войнах, на зрелищных играх, на непросвещенности человека...
О! Сколько Бог мой марсианский мог бы дать людям, чтобы они были истинно свободны, строить и жить во имя жизни, во имя счастья на Земле.
Люди, очнитесь! Вы узнаете бесконечность конечного мира, и Вы станете вровень с соседями инопланетянами... Вы получите главную вибрацию, если будете жить и делать себя из себя во имя общего духовного нравственного развития человека...
Все десять тысяч лет моей земной жизни мое сердце обливается кровью, замирает от вашего бессердечного отношения к самим себе через отношения к другим, таким же, как и Вы, людям.
Во имя Вас и ваших потомков прошу Вас: будьте бдительны, читайте и перечитывайте в душе вашей наши инопланетные послания, наши исповеди.
Мир и счастье вашему дому.
Всегда Ваш и с Вами - инопланетянин...
С Красной планеты Марс.
Автор СВП
НЕОРДИНАРНЫЕ ЗЕМЛЯНЕ
За выгоном, за околицей села М..., вдоль болота по ржавому ручью стоят три избушки, ровесницы воинам былых времен, и живут в них одинаковые бабуленьки-колхозницы без коровушек, без козочек, с утра до ночи в огороде ковыряются, лебеду с картохи собирают; ни в клуб колхозный, ни в церковь не ходят и редко-редко в сельмаг за хлебушком заглядывают - хуторок-то на отшибе, полторы версты до сельмага и обратно полторы, вот и сидят горемычные на оладьях да блинах картофельных. Живут на природе по законам природы: по солнцу встают, по звездам день угадывают, с кошаками да псинами судьбою своей, болезнями-недугами делятся. Славно живут старушки-бабуленьки, беззаботно, безропотно, по божьему писанию и по советскому предписанию живут.
Детки у старушек состарились, внуки в армии служат, но никто и весточку-открыточку на 1 Мая, ни на 9 мая, ни на 7 ноября не пришлет, а уж в христианские праздники и подавно, ибо воспитание большевистское, просвещение научное, передовое мышление у авангарда общества осуждает человека за преклонение перед верою предков. "Религия - это опиум для народа" - начертано на плакате в колхозном клубе.
- Будь готов... Всегда готов! - повторяют, как "отче наш" все юнцы и дедушки. Зрелое общество, смелое послевоенное поколение режет правду-матку на колхозном собрании, ругает деревенских пьяниц, изгоняет из своих рядов безнравственных разгильдяев. "Наше поколение будет жить при коммунизме" - печатает большими красными буквами сельская газета.
- Доживем ли до светлого завтрашнего дня? - спрашивает бабуля Клава свою подругу-соседку.
- Доживем, если не помрем, - отвечает та.
И живут себе, и верят, что их деткам, их внукам и правнукам послал сам Бог райскую благодать при жизни.
Государство пенсию для колхозников ввело: аж! по двадцать рублей в месяц выходит, цены на хлеб установило по двадцать копеек за буханку. Рады бабуленьки, красноречиво доказывают
преимущества колхозной послевоенной жизни перед довоенной и не обижаются на своих близких деточек, ибо понимают их
перегруженность государственными делами. Работают детки на великих стройках в Сибири, на Востоке, на крайнем Севере и даже на Урале и целине.
- Бабки-подружки, скоро на луну жить поедем, запись провожу. Конкурс среди всех равный. Не прозевайте, - шутит дед Афанас.
- Ишь, чего удумал, старый леший, - ворчит старушка. - Отнес свою бабку на тот свет и принялся за свое молодецкое богохульство, шастает по всей деревне, на хутор приперся.
- Прямо сказывай, - шепелявит старуха. - Зачем пожаловал? Мож заплату на протертое место поставить?
- Опять ты, кума, шутишь, - пыхтит дед. - Кошки на душе скребут. Ни одной весточки второй год от родных детушек. Твои-то пишут? - вздыхает дед.
Вздыхает дед, вздыхают старушки-подружки. Вспоминают молодость, нэпмановское озорство, годы предвоенные, тяготы-лишения, жертвы военного времени, радость Победы, послевоенные социалистический подъем по всем направлениям сельской жизни: жить стало лучше, жить стало веселей. Одно плохо: вылетели детки из родительского гнезда и забыли своих родителей, разучились письма, открыточки писать; летают голубочки по белому свету, зашибают деньгу, в городах оседают, вьют свою гнездо, размножаются, сытно пьют, сытно кушают, в театры на представления бегают; ученых внуков поднимают на ноги - культурой пудрят жизнь городскую.
- Культура...прогресс... цивилизация...мопеды-авто подавай, а живые души родительские забыли, - излил дед душу и молча, поковылял восвояси.
- Ишь, чего навыдумывал, - бормочет кума Прасковья, - в "космондравты" записывает, на тот свет живые души по конкурсу загоняет; совсем, видать, из ума выжил кум Афанас, а ведь каким был в энти-то годы, с самим Буденным рубил саблею буржуйских выродков.
- Что-то я расхорохорилась? - продолжала старушка, - доживаем свое последнее, пролетели годочки...ничего с собой не унесешь...ничего не надо...вот только б весточку от моих родненьких.
- Прасковья...Прасковьюшка-соседушка, радость у меня: письмецо от доченьки получила, - кричит с крыльца бабка Надя...
Но не слышит бабуленька-соседушка, свалилась посреди избенки на полу, закрылись ее голубые глазеночки на веки вечные.
Облетела молва деревню о кончине столетней бабки на Троицын день. Колхозное правление организовало похоронное дело...земляки с почестью проводили первую орденоносную гражданочку на приютское поселение. Речей не говорили. Все понимали...Сто лет без малого - это испытание. Это - о-го-го!
Продолжение "Неординарные земляне"
НЕОРДИНАРНОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Жарит, парит солнце июльское; бегут автобусы с малышнею в пионерские лагеря; поет горн, бьет дробь барабан; пионерские отряды выстроились на линейке - идет торжественное открытие лагеря - вторая смена...школьники на отдыхе под присмотром воспитателей-учителей, пионервожатых. Игры, кружки, самодеятельность, походы, костры - на всю жизнь останутся в памяти детишек. Счастливое детство у советских ребятишек; мирное небо над головой, расти, учись, выбирай профессию по душе, иди к своей цели...
Все разъехались. Один Мишка сидит в московской квартире; перерос он пионерию и вот сидит, изобретает шапку-невидимку, чтобы не пугать прилетающих гостей-гомоноидов и разговаривать с ними на равных. У него и план созрел: что им показать, объяснить и как убедить в превосходстве социалистического строя над капиталистическим. Ему не жалко: пусть опыт перенимают и у себя на Марсе коммунизм строят. На Земле скоро везде коммунизм будет...наука путь верный прорубает: учись, работай, получай по труду...один за всех и все за одного...все люди равны и все братья-товарищи-граждане...Упорно мечтает Мишка о коммунизме и, хотя и с ошибками, записывает мысли-тезисы в дневничок. Второй год ведет записи, две толстых тетрадки исписал; хочет Мишка, как его папка, быть партийным проводником передовых идей коммунизма и готовиться в комсомол вступать в первой четверти седьмого класса.
- Могут и не принять, - записывает Мишка на сто первой страничке дневника, - если училка опять трояк по русскому языку влепит. За содержание сочинения пятеру ставит, за две ошибки - трояк, а за запятую - четыре с минусом. Ей не докажешь, что слово "рабочий" пишется с буквой "а" и от слова "раб", а слово "робочий" пишется с буквой "о" и от слово "робот"...наш советский "рабочий" - не "раб" и писать нужно через "о".
Нам по математике везет: ни одного двоечника в классе нет. Андрей Гаврилович и алгебру, и геометрию, и тригонометрию
будет вести. Он ставит отметки не за результат-сумму, а за вывод и подход к решению задачи.
- Сколько будет два плюс два? - спрашивает класс Андрей Гаврилович и сам крупно пишет на доске.
- Четыре, - отвечаем.
- Правильно, - говорит он...и опять спрашивает: - А три плюс три?
- Шесть, - отвечаем.
- Правильно, - говорит он...и опять спрашивает: - А сколько будет дважды два и трижды три?
Мы кричим всем классом: "Дважды два - четыре, а трижды три - девять".
- Неправильно, - говорит он, а сам пишет ответ: четыре и девять.
Мы рты разеваем; ничего понять не можем.
- Внимательно слушайте каждое мое слово, - говорит Андрей Гаврилович и повторяет вопрос.
- Миша, сколько же все-таки будет? - обращается он ко мне.
- Если "и", - отвечаю я, - то нужно сложить и тогда будет тринадцать.
- Молодец, Миша! Отлично! - четко говорит учитель и добавляет: - Учитесь прислушиваться к вопросам жизни, учитесь мыслить логически. Не все сладко, что сладко...бывает и сладкое горчее самого горького.
Андрей Гаврилович любит, когда я спрашиваю его о суммарных планах страны на пятилетку и предлагает мне подумать о соотношении числа отличников в классе к числу "неординарных" учеников. Скажу Вам честно: я еще не совсем разобрался, из каких учеников вырастают редкие личности, а, может быть, и гении. Папочка - человек высшего партийного образования и у него нет прямых ответов на такие вот вопросики; приходится прислушиваться к простым людям, самому оценивать весы жизни, события и не торопиться с выводами. Ученые на машинах считают, математические модели строят, физическое моделирование проводят, эксперименты изучают и то ошибаются: гибнут летчики-космонавты, природа на дыбы встает, люди в тупик упираются. Видимо, одних расчетов и научной логики для решения масштабных проектов не достаточно, нужны какие-то новые идеи, новые сказки-небылицы, новое просветление мозгов, - записывает в дневничке семиклассник Миша.
ЭХ, УХНЕМ...
Живет город обычной жизнью: трамваи гремят, машины летят, люди бегут, радио из окон орет, помойки горят, улицы поливать перестали, дворники работу побросали, а город живет и расстраивается, и народу год от года прибавляется, лимитчиков уйма на заводах, на стройках - все хотят получить московскую прописку, квартирку в новых районах: Москва-то - это город - государство в государстве; здесь и зарплата выше, чем в других местностях и цивилизованных культурных заведений не сосчитать, институты на каждом шагу; работай - учись не ленись и человеком станешь. Идешь по улице или спускаешься по эскалатору в метро и думаешь: чтобы такое придумать, чтобы эти дяди и тети еще лучше жили, в очередях не ругались, не неслись, как угорелые на своих "Жигулях"...
- Эх, Миха! То ли еще повстречаешь на своем веку, - проносится новая "мышка" в голове паренька.
- Мальчик, ты выходишь у библиотеки...оглох что ли? - бросает на выходе из вагона молоденькая смуглянка.
У Михи голова забита проектами: он весь в поиске ускоренного развития-саморазвития нового человека, человека-творца-борца за светлое, завтрашнее...будущее.
Он уверен, он знает, так думают все.
- Все вместе - мы сила, - говорит уверенно он и смеется, и шутит "эх, ухнем".
- Наше поколение будет жить при коммунизме, - повторяет Миша слова папеньки.
Нужно учиться думать и работать, как пришельцы из других миров, как передовые гомоноиды-инопланетяне, изучающие нас - земных жителей.
Отстает человечество от инопланетян...не может ответить мировому разуму взаимностью. Ведь истина-то одна, а значит, и ответ должен быть один,..., но только правильный ответ...пусть даже антилогический, пусть даже какой-нибудь дроблено-факторный, противоречивый, неокончательный, а приоткрывающий правду-истину. Движение-движение и все-все в движении к истине первой, к истине последующей и так, без конца, но каждый раз с пользой для всего человечества.
- Мишенька, все сочиняешь...иди поешь...я и мороженое приготовила, - зовет мамочка.
- Сейчас, иду, - отзывается он. - Сейчас, вот только еще одну "мышку" запишу...
Вкусный обед на столе: красненький борщ украинский со сметанкой, вареники душистые сами в рот прыгают, домашний компотик из клубнички, пирожки мамкины с капусточкой и мороженое из холодильничка.
- Мамочка, ты самая лучшая стряпуха, - подхваливает Миша вкусные мамкины приготовления.
- Мне нужно у мамки учиться стряпать свои дела, - рассуждает паренек за обедом.
ДВАЖДЫ ДВА...
Перемены-перемены...звенит в ушах перестроечное воззвание. Чирикают, суетятся воробьишки, склевывая хлебушек в кормушке, которую соорудил папочка для птичек.
- О чем думают птички? - спрашивает себя мальчик. Если у птичек есть ум, то и у них можно поучиться разумному щебетанию, общению, строительству гнездышка-домика, воспитанию птенчиков-детушек. Каждый человек обязан учиться у природы. Природа для человека, как родная мамка. Природа не молчит. Она посылает свои сигналы. Поймал сигнал, расшифровал и действуй по природному правилу. Кто природу не любит и не прислушивается к своей природе, тот творит не весь что и получает оплеуху по голове. Все нормальные люди понимают свою человеческую природу, но часто не прислушиваются к своему внутреннему голосу, боясь прослыть сумасшедшими. Крикнет подгулявший человек: "Гуляй, братва, за все плачу"... и народик гуляет, пьет вонючее зелье и бьет по скулам, и прет по разгулам, и мечется по перестройке, как мышь в западне. Жизнь-то простит перепады-переломы, у жизни время космическое. Человек забывает о мгновении личной жизни и ломает свою жизнь на долгие годы, и сшибает с ног человека, оказавшегося - в дикий приступ сознания человека-плута - рядом с ним.
К чертовой матери летит нравственность, разрываются благородные, вековые народные традиции, рушится общественное устройство, хрустят косточки невинных, проливной поток невежества, зла уносит живые души в тьму-таракань. Можно обмануть, можно закодировать народные массы, но нельзя оседлать отдельного человека. Каждый человек чувствует и предвидит приближении грозы-беды, но не каждый осознает ее и противостоит ей. Слаб еще человеческий разум, спят еще "мышки" в клеточках. Крутится-вертится матушка-земля, отрыгивает перегрузки вулканами, поворачивает континенты к теплу - к солнышку, подсказывает человечеству прямую дорогу к выживанию.
Написал Мишка о своих раздумьях и показал тетрадь папочке. Ученый папочка перечитал его изыскания и признался, что ничего не понял.
- Ты, - говорит папочка, - пиши-пиши и перечитывай, а через полгодика почитаешь и перескажешь, если живы будем.
Не сразу сообразил Миха, что хотел сказать ему его родной отец. Лет десять развивал свои идеи паренек. За эти годики он многому научился, познал себя и мир вокруг; лекции студентам читает и все время спрашивает: сколько будет дважды два и пятью пять?
СЛУЧАЙ
Комнатка метров пятнадцати казалась огромною залою, и было в ней все пристроено и размещено самим хозяином с каким-то на редкость вкусом. Справа за дверью стояла бадья, накрытая половой тряпкой; из-за бадьи выглядывал ржавый совок и огрызок веника; слева от окна, в углу, на деревянных козликах лежали доски, накрытые множеством лохмотьев, поверх которых отдыхала огромная перьевая подушка. Вместо стола посреди комнаты стоял ящик, накрытый газетами; вокруг стола расставлены скамейки. Всякие чугуны, сковородки покоились на низенькой русской печке, там же в зимнее время отлеживался и хозяин-старик лет семидесяти. Хозяин был человеком веселого нрава, бренчал на балалайке и на все плевал свысока. Не было у него ни кота любимого, ни пса, ни сада-огорода. Сельчане обходили его дом за версту, ибо боялись его колдовского сглаза. На что и как доживал век колдун-самозванец, никто не знал и не догадывался и никогда бы не узнал, если бы не редкий случай: прогремел Зевс над деревенькою, полетели огненные стрелы-молнии и заполыхали соломенные крыши, и заревела скотинушка во дворах, и забегали да заголосили-запричитали в ночной темени несчастные сельчане. Полдеревни в ту ночь сгорело.
- Беда одна не ходит, - поговаривали суеверные старухи. - Жди теперь удара похлеще: война, сказывали, на носу.
Так оно и случилось: накаркали немца-фашиста в гости. Посмотрел немец на жизнь лапотников, плюнул и укатил на мотоциклах за бугор - за околицу. Следом за немцем пожаловали зверюги румынского рода-племени; всех баб перещупали, все припасы поворовали, малых деток обидели. Не стерпел дед такого насилия и размозжил топором голову головорезу поганому. Схватили деда изверги, связали, пинков под бока надавали; соорудили виселицу посреди деревни, чтобы деда вздернуть. А вот и не вздернули: освободил себе руки, ноги...заговорил часового и задушил разбойника своими старческими ручищами...задушил и сбежал в леса непроходимые, а через какое-то время и партизан привел, и всю нечисть перебил, а сельчан своих всех до единого в леса увел, тем и спас народ, тем и в памяти живет.
ПРИЯТЕЛИ
Замучил деда Егора колдун петелинский, ни свет ни заря вваливается без стука через порог и орет бесстыжая бестия на всю избу свои колдовские заклинания: брось в огонь благородную живую душу племянника, утопи в колодце невинную душу внучонка несмышленого, а не то гони миллионы долга, что брал под честное слово до понедельника.
- Что ты, Бог с тобою, - плачет дед Егор. - Миллионы-то я тебе трижды три раза вернул, еще в прошлом году под спасов день, а живые души родственников еще позапрошлым июлем месяцем при тебе же дотла на костре в огороде спалил.
- Не правда твоя, - бушует колдун. - Миллионы были зеленые, а ты положил в дупло моего дятла-счетовода миллионы чистые - некрашеные. Опять же, - маленько успокоившись, продолжает колдун, - души твоих родственников ни один черт в аду не принимает, ибо они, хотя и обожженные, но до конца нераскрещенные.
Помялся дед Егор. Видит, что прав колдун и пообещал ему до восхода солнца привести все договорные сговоры их в полное юридическое соответствие.
- На сей раз пронесло, - крестится дед Егор и наливает рюмочки хмельного отвара, приготовленного соседкою по рецепту ведьмы рощинской из зачаточных невинных душ будущих младенцев.
Хряпнули старые приятели по рюмочке - по стопочке и заговорили, как ни в чем не бывало, о прелестях нового времени, о дозволительности колдовать по своему хотению-разумению.
- Мне, - сказывает подвыпивший дед Егор, - того дня наша Марья-покойница подарила вшу заморскую ученую. Подсунешь вшу к своим нательным-постельным и баста. Утром ни одной живой вошеньки; всем ученая бестия глотки заткнула - одни трупики на простыночке вверх ножками мертвецки спят. Ученая вошь с ног валится от работы и заныривает в укромное место под мышечкой и не беспокоит, как наши домашние, - облизывая рюмочку, сообщает дед Егор.
- Хошь, возьми на пару деньков на прокат под залог невеликий, - предлагает дед Егор своему вымогателю.
Колдун чешется, раздумывает и, долизывая капельки хмельного, бьет по рукам, т.е. соглашается.
Посадил колдун ученую пленницу на свою лысую макушку и, не сказав ни слова, поплелся по асфальтовой дороженьке в родную татарскую слободку, что значилась в полуверсте от хором-избы деда-приятеля, стоявшую у самого рощинского поселения дачников. Всю ночь ковылял колдун по прямой, освещенной современным электричеством трассе, высвечиваемый фарами визжавших авто-марок разного калибра, пока не наткнулся на патруля дорожного контроля, который сжалился над дедом-колдуном и подбросил его бесплатно до дома.
Развалился колдун петелинский на старомодной бархатной тахте, храпит на всю избу.
Ученая проказница тем временем смекнула-прикинула свои возможности и прогрызла его нечистую макушку до самых мозгов. Сидит вошь, пирует, мозги дырявые сортирует, теплую колдовскую кровушку посасывает, а колдун, знай себе, храпит, как сивый мерин, груженный бутовым камнем.
Дед же Егор после ухода товарища-колдуна заварил настой из столетних трав, откушал целебного зелья и помолодел на все сто-двести лет; сидит себе за пультом современного компьютера и считает-высчитывает: сколько жизней без пробуждения проспит его старый приятель-товарищ-колдун. Знал дедушка-шельма, чем попотчевал бесстыжего колдуна; напоил-угостил на славу; сам бес такого хмельного на душу не принимал; ни одна нечистая сила проделки ученой иностранной воши разгадать не могла.
Живет себе, поживает дед Егор в избушке петелинской, живет и молодеет день ото дня, а его приятель-колдун спит какой уж год беспробудно, спит и во сне денежки-долги-прибыли пересчитывает.
КРЕЩЕНСКОЕ ВИДЕНИЕ
Сидим мы всей нашей честной братией в крещенские вечера у печечки натопленной, сидим и покуриваем, и чешем языки без
умолку и без стеснения, ибо знаем, что никому до нас дела нет. Разве что мороз январский с метелью-вьюгой постучаться в окошко и погреться попросятся.
- Нам не жалко, заходите, гости редкие, - залают мои домашние собачата, а кошки и подавно обрадуются незваным бродягам.
Вдруг без стука, без приглашения вваливается через порог красавец полковник при всех лентах-регалиях, берет под козырек и представляется моему псу рыжему, чеканя каждое слово, как на параде: "Николай II - царь России".
Мой пес хитрющий обнюхал его Величество, встал на задние лапы и прогавкал от всех нас: "Здравие желаем, царь-батюшка".
Усадили мы царя-батюшку за стол под иконами, угощаем картохой с кваском очаковским, ждем, когда насытится, вопросики-ответики, про себя, прикидываем. Только откушал его Величество - царь-батюшка, только собрался угостить его своей вонючей сигареткою, а тут уже новый правитель России на пороге. Мы разом узнали нашего победителя буржуйского мира; дрожит бедная живая душа, замерз господин-товарищ Владимир Ильич в неотапливаемом мавзолее и к нам погреться пожаловал. Киска-мурка на плечо к нему запрыгнула, уши вождю оттирает, собачата у ног разлеглись, пятки готовы лизать.
Усадили Ильича на почетное место, рядом с царем Николаем. Собачка Дамка поставила перед товарищем Владимиром крынку топленого молочка. Попивает Володенька, согревается; бедная живая душа жизни нашей деревенской радуется.
В хатке-избенке два знатных правителя на дубовой скамейке мирно беседуют, а мороз за окном трещит, вьюга в трубе бесом лает, у ребят моих ушки топориком, и я глухим левым ухом пытаюсь в их речь французскую мышкой-думкою вползти, но не тут-то было, не успел и ахнул от неожиданного вторжения маленького, конопатого, с черными усиками человечка; присмотрелся к нему сбоку, спереди и ахнул, готов был в ножки
упасть, сквозь землю провалиться, что не узнал нашего отца родного Иосифа Виссарионовича. Если бы не мундир военный и не трубка с табачком пряным, то, ей-богу, сгорел бы со стыда.
Генералиссимус достойно оценил взглядом наше собрание и присел напротив гостей на свободный табурет. Мигом подсунул ему осьмушку махорки, хотел сам водицы жбанок поставить, но в эту минуту вваливается целая толпа знакомых мне правителей: Коля Булганин, Гриша Маленков, Никита Хрущев, Леня Брежнев, старикашка бесфамильный, Юра Андропов, Миша Горбачев, Боря Ельцин и усаживаются вокруг стола мировые проблемы решать.
И каких они речей только не закручивали и, что только не обещали друг другу, и каких только запрограммированностей не обсуждали - и все ради жизни живой российской души. Даже Царь-колокол поднять обещали.
Мои друзья поумолкли, хвосты поприжали, за мою спину попрятались.
Уснул я на пеньке, согрелся думкою старческой и не помню, чем закончилась их разборка, что новому времени - дню сегодняшнему напророчествовали.