Я смотрел ей в спину и ни о чем не думал. Мы шли по узкой тропе, делившей Западное поле на две неровные части. Поле было большим, травным и переливчатым от утренней росы; тропинка была узкой и глубокой, будто канавка с округленными краями, отчего идти по ней было трудно.
Травы было очень много. Неестественно много. И все это опьяняющее, насыщенное горько-сладкими ароматами великолепие застыло в утренней тиши восьмого часа, только золотистые полосы солнечного света метались по алмазам росы, то ослепляя яркими вспышками до зеленых кругов в глазах, то будто становясь провалами в серебристо-серую бездну. Западное поле в этот час было тихим и смиренным, несмотря на прямое свое предназначение. И девочка, решительно шагавшая впереди меня, по всей видимости, знала об этом предназначении не меньше меня. А может и больше.
Стрижка под мальчика, футболка, шорты, загорелые почти до черноты ноги и небольшой рюкзачок на одном плече. Она собрала все свои пожитки. Точнее то, с чем пришла в школу. То, что хранилось на складе все пять лет обучения в большом холщовом мешке с наклеенной квитанцией номер такой-то.
Она вдруг остановилась. Я от неожиданности едва не налетел на нее и проворчал что-то там про то, что предупреждать нужно и все такое. Я смотрел на ее плоскую и сильную не по девчачьи спину, на выпиравшие лопатки, на черный от загара затылок и куцый кант выгоревших на солнце волос... Смотрел и заставлял себя ни о чем не думать. Ибо мысли, точнее все мои сожаления, высказанные вчера некоторым членам педагогического совета, снова заворочались в глубине сознания, выплескивая на поверхность горечь разочарования.
–Или нет? – тихо сказала она со странной интонацией, вопросительной и утвердительной одновременно.
–Что? – недоуменно пробормотал я в ответ, отступив от нее на пару шагов.
–Вы привели меня на Западное поле не для экзамена... Вернее, и для этого, и для чего-то еще... Так? – она не сделала даже слабой попытки повернуться в мою сторону и посмотреть в глаза.
А в глазах моих кое-что было. Кое-что такое, что срочно нужно было спрятать. Поэтому я вынул солнцезащитные очки из накладного кармана на моей учительской рубахе ярко-желтого цвета и быстро нацепил их, едва ли не вслух вздохнув с облегчением – скрылся-таки.
–Позволь задать тебе встречный вопрос, зачем ты забрала свои вещи со склада?
–Ну, это просто. Все дети в школе знают, что вы один из трех экзаменаторов. И если вы сказали прийти в семь утра к западным воротам, ведущим на дорогу из Школы в Большую Жизнь, то это означает только одно – будет последний экзамен.
–Так-таки все дети знают, – проворчал я.
–Все, – она повернулась в мою сторону и посмотрела в глаза. Только теперь было поздно, я успел спрятать их за черными стеклами.
–Я отражаюсь в ваших очках, как в маленьких зеркалах, – с улыбкой сказала она.
Спереди она еще больше походила на мальчика. Впрочем, изящный контур лица и некая прозрачная растерянность витавшая перед ее глазами, подобно разряженному воздуху, утверждали обратное. Это была именно девочка пятнадцати лет, с великолепными умственными способностями и назревшими вопросами, которые некому было задать.
Я читал ее дело всю ночь. И чем дальше, тем больше она мне нравилась. Вот только ее успеваемость по некоторым предметам...
–Что еще говорят школьники про трех экзаменаторов и Западное поле?
–Про двух других разное, хорошее и плохое. И к тому же, они женщины.
–А про меня?
–А про вас, – улыбка на ее лице погасла, зеленые глаза стали острыми, будто острия стрел. – Про вас говорят, что уводите некоторых детей на Западное поле и они уже никогда не возвращаются. Кто-то говорит, что вы уводите их за магический барьер, потом садите на Автобус, идущий до Города, и долго смотрите вслед. А я думаю, что вы... – она замолчала и опустила голову, скулы побелели и заходили ходуном. Разозлилась, по всей видимости.
–Что я?
–Я думаю, что на самом деле вы убиваете детей, – процедила она сквозь зубы, не подняв головы. – И закапываете где-нибудь здесь. Вот поэтому всем ученикам строго запрещено играться на Западном поле.
–Чтобы вдруг не обнаружили свежую могилку? – с усмешкой пробормотал я.
–Да! – резко ответила она и подняла голову. Она смотрела на меня не с ненавистью, наверное, потому что еще не научилась ненавидеть по-настоящему. Это был строгий девичий взгляд, что называется «за справедливость».
–Вот сегодня ты и узнаешь, что я делаю с детьми на Западном поле. Ты недалека от истины по форме. А вот по содержанию...
–Что не так с содержанием? Убийства – это мерзость. Нас так учили. Меня так учили. Да и без школы я всегда знала, что это так!
–И даже убийства во имя благополучия или тем более спасения человечества?
–Нет таких целей, которые оправдали бы убийство!
–Хорошо, пусть будет так, – я вынул из кармана джинсов носовой платок и принялся вытирать лицо. Розового солнца на поле проливалось все больше, становилось жарко и душно. – Где-то вокруг нас, в самой гуще травы, крутится злодень, – я неопределенно показал на духмяное море вокруг. – Ты помнишь уроки самообороны? Помнишь, кто такие злодни? Впрочем, зачем я спрашиваю, у тебя одной из своего класса набрано 100 баллов по этому предмету.
–Злодень? – девочка растерянно осмотрелась, вытянув правую руку с характерным для боевой магии соединением двух пальцев, указательного и среднего. Скоро раздался знакомый звук, чем-то похожий на взмах кнута, затем глухое – бум. Недалеко от нас взметнулась вырванная трава и комья земли. Магический удар прошелся по полю, это было похоже на неровную полосу метров пяти, которую вспахал очередью крупнокалиберный пулемет из далекого прошлого. – Как здесь могли появиться злодни?
–Если ты будешь просто и тупо лупить по полю, то ничего не добьешься, – я продолжал вытирать лицо промокшим насквозь платком. – Тебе всю память от страха отшибло? – Пришлось резко повысить голос: –Вспомни, чему вас учили на самообороне! Как обнаружить злодня в траве? Ну!
Девочка вздрогнула и с недоумением уставилась на меня.
–Его нужно выманить, – растерянно прошептала она.
–Как?
–Позвать...
–Зови! – страшным голосом крикнул я.
–Но если он придет, то убьет нас, – прошептала она с ужасом и все более нарастающей паникой. – То есть, вас может и нет, не убьет..., потому что злодни ненавидят женщин, и особенно девочек.
–Черт подери, твои сто баллов по самообороне приравниваются к высшему балу по применительной боевой магии. Ты практик! Ты буквально можешь убить все, что живо и обездвижить все, что не живо.
–Но ведь неживого не существует! – едва ли не в истерике крикнула она. – Все, что не мыслит и не осознает себя, как личность – не живет! Живое знает, что оно живо, мертвое ничего не знает!
–Уверена? Это вам на уроках по философии чистого идеализма рассказывают? Тогда скажи, что такое живые злодни, при том, что вместо головного мозга у них комок белой плесени? И что такое мертвые, не менее сообразительные, жестокие и быстрые, а может и более?
–Не знаю! – она уже почти рыдала. – Мы изучаем людей, а не проклятых злодней!
–Справа!
Звук хлыста и глухой удар по земле. В этот раз, вместе с травой и кусками земли, в воздух взметнулось красное облако, брызнувшее на бархатистые колокольчики и дикий овес широкой пахучей полосой. Ароматы травы и земли странным образом смешались с запахом крови, ставши дурманным коктейлем, который красит мир багрянцем по краю. Тишина сделалась словно бы зловещей. Девочка с ужасом смотрела в сторону развороченной земли в пяти метрах от тропинки. Там перемешалось все, и черные комья, и зеленые пучки, и измятые цветы, и сочащиеся кровью внутренности.
–Ведь это был злодень? – шепотом спросила она, не в силах отвести взгляд от свежего, жирного, вскрытого чернозема, с торчащей из него бледной рукой с тонкими пальцами. – Вы сказали, что там был злодень.
–А ты и убила, – недобро хмыкнул я. – Хотя еще пять минут назад говорила, что убийство это мерзость.
–Но ведь это злодень?
–А есть разница, как обозначается живое существо, пусть и враждебно настроенное к нам?
–Но ведь он бы убил нас... – она с растерянностью посмотрела на меня. – Если бы не мы его, то он нас, так?
–Пожалуйста, не говори мне про мы и нас, а говори правду на все свои вопросы – я, я, я. Я не знаю. Я убила. Я не так добра и великодушна, как думала про себя в школе на уроках по теории всеобщего счастья.
–Я не могла просто так взять... и убить, – прошептала она. Жилистые загорелые руки опустились. Вся ее сущность, которая недавно была сурово возвышенна, сейчас падала, падала, падала куда-то в беспроглядную тьму. То к чему она была готова, исходя из страшных слухов, что расползались по Школе подобно чернильным теням не одно поколение, оказалось вовсе не тем, чем являлось. А то, что явилось взаправду – раскрыло ей глаза на собственную суть со всей возможной силой, на которую только и способна совесть. Живая совесть.
И последнее, с грустью подумал я, Мария как всегда оказалась права, эта девочка крайне нестабильна. Все условия соблюдены и экзамен, скорее всего, будет сдан на отметку отлично. Черной душа становится от обиды на несправедливость. Черной как ночь.
–Экзамен не окончен, – я убрал платок в задний карман джинсов и показал на куски мяса, валявшиеся в траве. – Я снова взываю к твоим ста баллам. Ответь-ка, сколько проходит времени от момента разъединения злодня до момента полного его восстановления?
–Три минуты, – ответила она, не подняв головы.
–То есть, уже две с половиной минуты. И с каждой секундой времени становится все меньше.
–Теперь я понимаю, почему детям запрещено играться на Западном поле, – едва слышно пробормотала она, глотая слезы. Побелевшие на загорелой коже желваки снова заострились и загуляли. – У вас тут ферма по разведению злодней.
–Что ты там бормочешь? Я ничего не разобрал. Не перебивай меня, потому что осталось уже менее двух минут. А скажи, что ты должна сделать, чтобы окончательно дезактивировать злодня?
–Должна раздавить его голову, – с ненавистью сказала она и посмотрела на меня. Теперь ее зеленые глаза казались черными.
–Все-таки голову, при доказанном отсутствии мозга и неумении мыслить, по крайней мере, в нашем, человеческом понимании, – хмыкнул я. – Ну так дерзай, – я махнул рукой в сторону развороченного мяса, которое уже вовсю шевелилось и сползалось к голове, укатившейся под куст боярышника. – Приступай, иначе скоро мы снова будем иметь дело со здоровым и целым злоднем, который уже не даст нам ни одного шанса на выживание. Точнее, тебе, ни одного, ибо злодни ненавидят женщин. Они чуют женскую магию, как раздражающий запах, который сводит с ума.
–Или он меня, или я его, так?
–Так.
–А как же вы, если я проиграю? Как вы справитесь с окрепшим злоднем, который уже будет иметь опыт смерти, а потому станет неуязвимым для боевой магии?
–Тебя это не касается. Напоминаю, что осталось меньше одной минуты... Что? – я принюхался. К запаху земли, травы и крови добавился новый аромат, будто бы где-то недалеко случилось короткое замыкание и принялась тлеть оплетка проводов. – Ты смогла замедлить локальное время? То есть, ты осознанно вырвала этот кусок пространства из общего оборота вещей, зная наперед, что теперь этот кусок станет непригодным для жизни на ближайшие десять лет?
–Зато я остановила восстановление злодня!
–Ты убила как минимум десять квадратных метров живой материи, чем нарушила сразу три правила белой магии!
–А кто сказал, что я хочу стать белой?! – снова крикнула она и снова со слезами. Куски бурого мяса замедлили свое сползание в одну большую кучу возле куста, которую уже накрывал окровавленный и пока еще рваный кожный покров.
–Ты не хотела стать белой? – я прищурился от солнца, что уже слепило глаза. Нескладный силуэт девочки подростка казался нелепым и плоским, будто вырезанным из тонкой черной бумаги. Левую руку, с соединенными указательным и средним пальцами, она направляла на злодня, правую, с соединенными всеми пальцами, на меня. Так и стояла, подобно кукле, с которой игрались недобрые дети, да забыли на лужайке, едва мама позвала обедать.
–Я... Я мечтала получить диплом перед Ковчегом, вместе со всеми своими подругами. Я мечтала... – она поперхнулась слезами, но на удивление быстро справилась с волнением и скоро смотрела на меня холодными и жестокими глазами. – Все оказалось не тем, чем представлялось. Не тем, чему вы нас учили. Добро, человеколюбие, бессмертие, мерзость убийства... Все ложь! У нас под боком бродят наши самые страшные враги, а никто не знает. То есть, вы все, учителя, лгали нам! Как же закон отторжения?! Ведь человек чувствует всем своим нутром злодня, даже если тот находится хотя бы в одном километре от него! Что вы сделали со всеми нами, со всеми девчонками из школы, раз мы не чувствуем присутствия злодней?
–Твое время закончилось, – просто ответил я, показав на поле за ее спиной. Там совершенно целехонький экземпляр прямо смотрел на девочку в белой футболке и синих шортах. И я в который раз удивился тому факту, как мы похожи и не похожи одновременно. Злодень был подобен прекрасному юноше, как на иллюстрациях в древних книгах по античной истории. Высокий, идеально сложенный, гибкий. Если бы не рот...
Чудовище бросилось на девочку, раскрыв пасть, что делила голову будто бы на две половины, с тремя рядами мелких острых зубов вверху и внизу. И она справилась, первым скользящим ударом боевой магии она отбросила чудовище на десять метров, вторым разорвала меня пополам, вдоль. Я успел увидеть, как она снова увернулась от опомнившегося и крайне обозленного злодня, хлестнула синей молнией по перекошенной морде, затем мгновенно сотворила мануальную магию перемещения и поднялась в воздух. Злодень не отступал, он подпрыгнул и успел-таки укусить девочку за лодыжку, вырвав кусочек мяса. Но в следующее мгновение магия перемещения ударила по нему плотной волной сжатого воздуха, подняла девочку выше и понесла, все набирая и набирая скорость, в сторону железных гор.
До меня донеслись ее последние слова, выкрикнутые... нет, исторгнутые из себя с болью и кровью:
–Ненавижу! Ненавижу! Я вернусь и освобожу девчонок от вас, проклятые взрослые! Всех злодней уничтожу и вернусь!
–А нам большего и не надо, – прохрипели рваные остатки моих губ.
Я свалился в траву, наблюдая мир залитыми кровью глазами. К правой моей половине на четвереньках подполз злодень, шумно обнюхал кровоточащее мясо, зашипел и широко раскрыл пасть...
–Больно было?
–Раз в год могу и потерпеть.
Мария стояла возле окна с чашкой чая и смотрела на сиреневое вечернее небо, подсвеченное снизу оранжевыми бликами и акварельным разбавленным светом Розового озера, что пузырилось и благоухало далеко-далеко на границе владений Школы. Вода в нем правда была розового цвета. А в середине медленно колыхались, покачивая воздушными и ослепительно белыми лепестками, гигантские цветы веериты.
–А мне стало страшно... в этот раз. Эта девочка... Кстати, ее звать Карина. Так вот, она самая сильная выпускница за двадцать лет, что я руковожу Школой. Она действительно могла тебя убить.
–Ты пришла как всегда вовремя. И так легко расправилась со злоднем, что я задумался, как ты еще не стала ведьмой? Все предпосылки на лицо...
–Глупый, ведь я влюблена в тебя, и значит чиста в помыслах. Я очищаю свое сердце от ведьминой черноты тобою. И поэтому все еще белая. Кстати, все задаюсь вопросом, почему ты идешь на эти мучения каждый год? Из пятнадцати принятых тобою экзаменов, десять раз тебя убивали... Почему еще не отказался? Все дело в нашей философии чистого идеализма?
–Брось ты... философия. Не обольщайся, я иду на это только ради тебя. Хотя, знаешь... осознавать себя причастным к обретению черных ведьм не очень-то приятно. Тешу себя мыслью, что все это не напрасно. И еще, что когда-нибудь мы все не пожалеем о том, что сотворили.
Мария отпила глоток чая, мельком оглянулась, чтобы рассмотреть мою размытую в вечернем свете фигуру в кресле, и вернулась взглядом к небу. Но возможно она смотрела на Ковчег, что высился на южной границе Школы, подсвеченный снизу мощными лучами прожекторов. Слабеющий свет красного гиганта, который красил весь этот мир в невозможное количество оттенков розового и черного под конец дня, до конца не умирал никогда. Ночью вполне было можно читать книгу, не включая лампу. Особенно этот свет был прекрасен вечером, когда небо становилось оранжевым, воздух делался розоватым, земля беспроглядно черной, а буйная растительность начинала пульсировать слабым неоновым свечением. И земля здесь пахла так сладко по ночам, что хотелось просто лечь в траву и уснуть навеки.
–Мне жаль эту девочку, – сказала Мария и тихо вздохнула.
Она всегда была умопомрачительно красивой женщиной, высокой, смуглой, черноволосой. Образ будто бы сошедший с византийской иконы. Женщины в нашем розовом мире долго оставались юными. Розовый воздух, что ли, так на них действовал? Марии в этом году исполнилось 80, а выглядела она не более чем на 20. Белый сарафан светился в наступавших сумерках и обруч золотого браслета тихо мерцал... Я любил ее? Нет, я был болен ею, и уже много лет.
–Магия в нашем мире доступна всем женщинам и очень-очень немногим из мужчин. А боевая только единицам из вас.
–Жаль, что мы не можем обойтись без боевой магии.
–Оружие, как показал опыт прошлого столетия, даже самое страшное и разрушительное, никак не уменьшает популяцию злодней. Вообще никак. Магия единственное, чем мы можем защищаться... и искоренять.
–И для этого нужны ведьмы. Потому что остальных мы готовим для нового мира без лжи, зла и убийств.
–Вот только мне интересно... – я с трудом выбрался из кресла и провел рукой по шраму, соединившему две половины тела с помощью особой магии выживания. Затем запахнул рубашку и подошел к Марии. Стал рядом с ней, обнял и зарылся лицом в мягкие сладко пахнущие волосы. – Мне интересно, что вы будете делать с ведьмами, когда они уничтожат-таки всех злодней? А ведь это время скоро придет.
–Так странно, – прошептала она, ответив на ласку. – Этот мир идеально подошел нам. Он будто специально был создан для нас. Даже способности к магии, которых у нас не было на Земле...
–А мне странно другое, что телекинез вы упорно называете магией... – прошептали мои губы, впрочем слишком тихо и неразборчиво. – Хотя с другой стороны, эта разница в нашем случае несущественна, наверное.
Я поцеловал ее в затылок и посмотрел на громаду ковчега далеко впереди. Розовый свет медленно меркнул в круглых иллюминаторах, вспыхивая золотистыми блесками то в одном, то в другом. Аккуратные здания школьного комплекса и два общежития для учеников, окруженные яблоневыми и вишневыми садами, выглядели в вечернем свете, как нарисованные, нереально красивые. Круг магического барьера, защищавшего людей от единственных их врагов здесь – злодней, лишь угадывался далеко впереди, подобно переливчатому сиянию, стлавшемуся по над буйной травой. В общественной библиотеке были раскрыты все окна, оттуда доносился детский смех и пение.
–Мария, я не знаю ваших планов, в педагогический совет мне, как мужчине, ход закрыт. Но я вижу, что ведьм становится больше, и выпускаем их в этот мир мы. Десять школ магии по всему миру, каждый год, как конвейер. Ведьмы это девочки, которые не могут повзрослеть из-за обиды на взрослых, разочаровавшиеся в ваших методах, желающие вам смерти, как только могут желать дети. Неужели вы не видите проблему?
–Успокойся, милый, все будет хорошо, – она погладила меня по руке, не отрывая взгляда от ковчега. – У нас все под контролем.
–Под контролем, – прошептал я, снова зарывшись в ее волосах. – Это меня и пугает.