Аннотация: О кукольном мастере Ван Криде этот рассказ. И о том, как больно расправляется с нами прошлое. И страшно надвигается будущее.
Куклы Ван Крида.
(13 историй в картинках словами)
История десятая: Я здесь!
(Секреты мастера солнца хранятся в призме света, чтобы вы знали)
Октябрь пришел в Стокванхейм, как истинный король, который вступил в свои законные права на престол. Впереди него бежали ветра глашатаи, разгоняя золотую кленовую листву по узким мостовым улочкам древних окраин, – они возвещали славу своему королю. Вслед за ними шли эскорты октябрьских дождей, которые серебряными плетьми хлестали нерадивых горожан, вынуждая их нахлобучивать на брови свои шляпы, поднимать воротники камзолов и вжимать головы в плечи. Теплые ветра смешались с холодными и разбежались по городу, как свора королевских псов, проверяя, кто еще не оказал почтения прибывшему владыке.
В атмосфере Стокванхейма появился особенный привкус, который имел свойство быстро исчезать в холодных снежных ветрах, примчавшихся с другого края света, из Ледяного Хеддаса. В ней были растворены ноты увядавших виноградников, что покрывали холмы южной стороны Стокванхейма, как прозрачные алые стяги свергнутого и обезглавленного короля Лета вместе с его армией, разбитой и втоптанной в холодные лужи. Запах виноградников в октябре был запахом летней крови.
В немногочисленных ресторациях, оставшихся открытыми вопреки октябрю, подавали горячий кофе в больших кружках и коньяк в маленьких графинах с фигурными пробками. Однако всё меньше посетителей решалось оставаться на улице, предпочитая скрываться в уютном тепле внутренних помещений с большими окнами и каминами в середине.
За столиком одной из таких рестораций, под коричневым зонтом с посеребренной бахромой, расслабленно сидел высокий и необычный господин в белом камзоле с золотой строчкой. Его шляпа лежала на столе, рядом с ней были небрежно брошены перчатки с застежками в виде волчьих голов, чуть в стороне стоял пустой графин и коньячный бокал с расплескавшимся по дну ароматным янтарем благородного напитка. Господин привлекал к себе внимание немногочисленных прохожих, он отражался в больших и чистых окнах ресторации, рассыпавшись белыми пятнами в отражениях стеклянных квадратов вместе с темной синевой октябрьского неба, а сам был погружен в свои невеселые думы. Одежда благородного покроя, осанка, белые волосы, распущенные по плечам, и пронзительно зеленые зрачки глаз выдавали в нем яарита. Не часто ангелы этого мира так запросто сиживали в обыкновенных уличных ресторациях и смотрели за ломаную кромку черепичных крыш в хмурое небо.
Необычный господин определенно кого-то ждал, иногда вынимая из жилетного кармашка золотые часы на цепочке. Временами он оглядывался в сторону ресторанной витрины и вслед за тем, сразу, слышался тихий звон дверного колокольчика. На улицу выбегал испуганный и бледный хозяин, чтобы принять очередной заказ, еще один графин коньяку.
И скоро...
На улице показался высокий и худой подросток в легкой куртке нездешнего покроя. Он держал свои руки в карманах и шел быстро, иногда перепрыгивая через лужи, иногда задерживаясь возле яркой витрины. Рыжие волосы подростка были мокрыми из-за недавнего дождя, они топорщились огненными сосульками, и часть их прилипла к бледному лбу. Заметив господина в белом камзоле, подросток хмыкнул и направился к нему.
Яарит заметил подростка, которого ждал, по всей видимости, всё это долгое время, но не поменял своего положения, а лишь внимательно наблюдал за ним не добрыми глазами. Его рука расслаблено взяла бокал и раскрутила коньячный янтарь по дну. Колокольчик ресторанной двери снова звякнул, и по стеклянным квадратам блеснул перелив белого осеннего света. Хозяин ресторации решил, что яарит небрежным жестом позвал его снова... Но господин в белом камзоле лишь брезгливо дернул бровью, и этого оказалось достаточно, чтобы высунувшийся наполовину хозяин испуганно нырнул обратно. Дрзвяк – недоуменно отозвался колокольчик.
Подросток подошел к столику и сел без приглашения, не вынув рук из карманов куртки.
–Привет, Редиард, – весело сказал он, обращаясь к господину в камзоле.
Тот лишь неопределенно качнул головой.
–Заждался, да? – подросток с некоторой брезгливостью осмотрелся вокруг, затем посмотрел на коньячный бокал в руке яарита.
Господин снова расплескал остатки коньяка по звонким стенкам тончайшего хрусталя.
–Что за дыра этот городишко, – вздохнул подросток и глянул в глаза яарита. – Зачем звал?
–Звал? – господин, которого подросток назвал Редиардом, усмехнулся. – Я предчувствовал, что молот ангелов скоро появится в Яара. Всего лишь.
–Ну и?
–Зачем ты здесь, Гаспарро?
–Не твое дело.
Редиард усмехнулся и допил коньяк. Бокал был поставлен на стол, как печать. Бледные пальцы отодвинула его от себя.
–Хорошо. Я спрошу иначе... Ты здесь не один, полагаю?
–А что?
–Значит, не один, – яарит опустил голову. – Учитель тоже здесь?
–Предположим, да.
–Здесь опасно...
–Брось ты говорить ерунду, Редиард! Опасно для кого? Для НЕГО?!
–Для всех нас, местных жителей.
Рыжий подросток пожал плечами, поскучнел и снова принялся рассматривать витринное окно ресторации.
–Я отказал капитану Рогу в жертве... – прошептал Редиард.
Рыжий остро глянул на ссутулившегося яарита. Господин взял себя в руки, усмехнулся и поднял голову. Он посмотрел в редкое октябрьское небо, наслаждаясь его простой и в тоже время изысканной красотой.
–И теперь... Мне ничего не остается...
–Кто должен стать жертвой в этот раз?
–Всего лишь полукровка. Очередной полукровка. Яариты не умеют заглядывать в будущее. И для того, чтобы всё же туда заглянуть капитан Рог ежегодно убивает одного несчастного полукровку в октябре, пятнадцатого числа. Ты знал?
–Мне без разницы. Эти ваши кровавые ритуалы... Бр-р. Хотя, кого же он выбрал? Конкретнее. Или это тайна?
–Мори.
–А-а, помню-помню! – Гаспарро оживился и с интересом глянул на Редиарда. – Такой уродливый мальчишка в очках? Он, кажется, твой...
–Ты хорошо осведомлен о моих семейных тайнах, Гаспарро.
–Верно сказал, это твои тайны, господин генерал-губернатор. Меня они не касаются.
–А я хотел просить об услуге... По старой памяти. И раз уж ты здесь, к тому же.
Подросток осмотрел яарита насмешливым взглядом.
–А говорил, что не звал. Ну, что же... Слушаю.
–Мой Мори... Я не хочу, чтобы он умер на осклизлом алтаре в Храме Первой Крови. Понимаешь?
–Предположим.
–Я хочу, чтобы ты...
Порыв холодного ветра унес слова господина в белом камзоле в хмурую даль улицы, словно легкую шаль, волоча по брусчатке, подбрасывая и трепля истаивающий смысл слов острыми снежными коготками. Редиард говорил, подросток слушал, каждый знал своё место и предназначение в этом мире.
*
Морган Ван Крид плохо спал в эту ночь, с четырнадцатого на пятнадцатое октября. Раз около пяти он выбирался из постели, сердито откинув одеяло. Он нащупывал тапочки, морщась, когда голые подошвы касались холодного пола, вставал, криво напяливал тяжелый домашний халат, и брёл в столовую, чтобы сделать пару затяжек из недокуренной сигары и выпить рюмку коньяку. В гулкой тишине столовой комнаты он ворчал сам себе, что совершенно сопьётся, прекращать-таки нужно это баловство; и закрыв резную дверку шкапа с громим щелчком, прислушивался, как эхо отскакивало от стены и бликом растворялось в окне. Затем он заглядывал в комнату кукольного мальчика Поля, который, как всегда, спал сидя в кресле возле окна. С недавних пор он полюбил прикосновения призрачного лунного света к своему резиновому лицу, когда мастер вмонтировал в него новый сенсорный блок. Он и засыпал здесь, вглядываясь в серебряный диск луны в половину неба. В комнате присутствовал специфический запах зарядного устройства, к которому Поль был присоединен толстым кабелем, тянувшимся из затылка, далее по креслу, черной петлёй по полу и, наконец, утыкался в розетку на стене. Улыбнувшись, мастер закрывал дверь и плёлся в свою спальню.
И каждый раз, из этих пяти, Морган засыпал почти мгновенно, сказывалось влияние малых доз коньяка. Просто повернувшись на бок и глянув на белесые пятна лунных бликов в окне, он переставал помнить реальный мир и уносился в детские воспоминания, которые выпрыгивали из черных памятных ям во сне.
*
Во сне была серая грязь и прогнившие доски мостков, небрежно брошенные в расквашенное месиво. Была морось и редкие кроны берез с остатками золота на ветвях, которые качались на ветру за бетонным забором с колючей проволокой поверху. И небо было во сне серое, редкое, с фиолетовыми оттенками по краям и галдящими стаями ворон в середине. Во сне была толпа детей в черных и коричневых рваных пальто, в шапочках, в пилотках, в мятых кепках, в серых колготках, в забрызганных грязью брючках, в разношенных до ветхости башмачках. Во сне ревели двигатели огромных грузовых машин с грязно-зелеными тентами, которые разворачивались где-то на краю зрения, как неуклюжие и уродливые животные. Во сне лаяли большие черные собаки, которых едва удерживали на цепях солдаты в плотных шинелях до земли. Лица солдат скрывали каски, до половины. Морган запомнил их лица: черная сталь в половину лица и прямая полоска рта. И еще... На другом конце видения..., на стальной площадке с бортом, чтобы не забрызгивалась грязь..., возле зеленых стягов, хлопавших на ветру, стоял он.
ОН!
Ангел!
Отец.
Высокий и красивый юноша в распахнутой черной офицерской шинели с белой подкладкой. Невыносимо красивый юноша, который небрежно и в тоже время крепко прижимал к себе фуражку с золотой кокардой. Его светлые волосы едва касались плеч, а холодный ветер с промозглой моросью пытался растрепать их. Юноша разговаривал с высоким грузным мужчиной в форме полкового капеллана. Он над чем-то смеялся и..., и иногда..., бросал тревожные взгляды на шевелящийся поток детей, которые шлепали по грязи, прижимая к себе кукол, узелки, заштопанные сумки, и с трудом волоча перевязанные бечевками чемоданчики.
И вдруг... В угрюмой толпе... Невысокий мальчик лет восьми или девяти застыл в потоке, когда неожиданно узнал юношу в лицо. Невысокий, некрасивый, скуластый мальчик в круглых очках с треснутым левым стеклом. Он застыл, словно уткнулся в невидимую стену. Он задыхался. Принялся судорожно разматывать, разрывать замерзшими пальцами, отрывать, ломая ногти, тяжелый шерстяной шарф от горла; чтобы не умереть от смущения и радости; не обращая внимания на плотный поток детей; едва-едва удерживаясь на ногах. В потоке, который норовил снести его, сбросить с мостков в жидкую грязь, он был словно щепка, зацепившаяся за тростник. Он не обращал внимания на толчки в плечи, стенания и бессильную ругань проходивших мимо детей. Он смотрел вперед на юношу в черной шинели: то отгибаясь в сторону, если ему загораживали вид солдаты, то привставая на цыпочки, и в конце концов, соскользнув с мостков в грязь, погрузившись в неё по щиколотки.
В юноше он узнал своего отца. Ангела. Так ему говорили в приюте для полукровок: твой отец самый настоящий ангел. Запомни Морган, он ангел! А ты – грязь.
«Эй?! Что встал?»
Морган вздрогнул от грубого окрика справа. К нему спешил солдат в серой шинели. Его большая черная собака рвалась с цепи и лаяла, разбрызгивая хлопья серой пены из оскаленной пасти. Морган попятился в сторону и упал в грязь..., но всё же..., перед тем..., заметив, что ангел в черной шинели посмотрел на него.
...
Кукольный мастер Морган Ван Крид заворочался в кровати, повернулся на спину и открыл глаза. Воспоминания вязко выплеснулись из сновидения, но не растворились, как обычно, а принялись растекаться холодной кровью по матовому стеклянному полотну дрёмы.
...
В пункте санобработки концентрационного лагеря их заставили снять с себя всю одежду.
Перед тем разделив мальчиков и девочек на два потока и разведя их по разным зданиям казённого вида. Солдаты грубо выдергивали из толпы то мальчика, то девочку и расшвыривали их в противоположные стороны, не обращая внимания на вопли и плач разлучаемых братьев и сестер. Дети оглядывались, шарахались от собак и прикладов, вытирали кровь на лицах и..., и всё-таки..., оглядывались. Мальчики смотрели на своих сестер. Девочки смотрели на братьев. Прощались.
Прощай, прощай, сестрёнка, мы расстаёмся навсегда!
Я смерти не боюсь... Мне просто жалко...,
Что так бессмысленно потеряны лета...
На серой шершавой стене барака, куда привели толпу мальчишек, висел выцветший на солнце плакат, исполосованный дождями: "Человек – владыка этого мира!"
Грязь имела свое неповторимое звучание. Детские башмачки, устало шлепавшие по черной жиже, тоже имели его – особенное..., обреченное.
В дальнем краю концлагеря, за высоким железным забором с ржавыми пятнами, высилась и упиралась в небо кирпичная труба крематория с закопченными краями. Надпись на калитке, ведущей во двор крематория, в которую круглосуточно кого-то вводили и никого не выводили, имела удивительное свойство гипнотизировать детей: «Входить по двое! Добро пожаловать!»
Из трубы не валил дым. Нет, совсем не валил. Каждый ребенок, попавший в концлагерь для полукровок, хотя бы раз оглядывался на трубу и почему-то успокаивался в глубине своей души, не обнаружив столба черного дыма над ней.
Толпу детей вбили прикладами в длинный коридор с распахнутой железной дверью на другом конце. По обе его стороны на равных промежутках стояли солдаты с карабинами наизготовку. Морган почувствовал на себе чей-то недружелюбный взгляд и опустил голову. Кто-то уже ненавидел его... Как грустно... Ведь там впереди... – смерть. Разве нет? Зачем ненавидеть кого-то, если все обречены?
«Эй, ты как? – послышался шепот из-за спины, и чья-то рука крепко пожала его плечо. – Всё обойдется, не отчаивайся, парень!»
Морган робко улыбнулся. Значит, не все ненавидят его и остальных? И, возможно, они не обречены?
Кто-то всё-таки есть...
Морган оглянулся назад на мгновение, но успел лишь заметить внимательный взгляд пронзительно зеленых глаз, перед тем, как бледный фельдфебель втолкнул его в огромное помещение с лампами под жестяными колпаками, которые простуженно скрипели, раскачиваясь на сквозняке.
В огромной холодной зале с белыми кафельными стенами пахло потом и резиной. Мальчишки стыдливо раздевались, шептались, переглядывались, что-то сообщали друг другу, с опаской поглядывая на стальную дверь в дальнем углу, возле которой застыл фельдфебель с маской в половину лица. В другом конце залы громоздились три безобразные кучи: с одеждой, обувью и личными вещами детей. Возле каждой из них стояли солдаты с карабинами.
Кто-то пребольно толкнул Моргана в бок.
«Чертов очкарик» – прошипел этот кто-то.
Морган неуклюже обернулся, и только он успел заметить остролицего мальчика со злыми глазами, как сразу ощутил резкую боль в лице. Незнакомый мальчишка зачем-то ударил его в нос. Морган отшатнулся, голые подошвы проскользнули по влажному полу и он упал.
–Так тебе и надо, очкастый! – крикнул мальчишка и наступил ногой на грудь Моргана. – Ненавижу вас, очкариков! Всех вас ненавижу!
–Не тронь.
Задыхавшийся от обиды Морган сквозь слёзы заметил мальчика с пронзительно зелеными глазами. Он неожиданно появился из толпы, резко оттолкнул остролицего хулигана в сторону и, кажется, приготовился драться. (За меня?)
Ребятня принялась собираться вокруг, но со стороны двери уже прозвучал грозный окрик:
«Эй, там! Не балуй!»
–Имя.
–Морган.
–Полное имя, – писарь оторвался от серого бланка и безразлично глянул на некрасивого скуластого мальчика в круглых очках. – Полное ангельское имя.
–Ро... – прошептал Морган, как вдруг осекся. Он откуда-то знал, что фамилию отца нужно было сохранить в тайне. Морган едва не сказал: – Роххи. – А этого было делать нельзя.
–Ангельское имя, – бубнил безразличный писарь. – Полное ангельское имя.
–Эй, –легонько пихнул его в спину мальчик, который стоял сразу за ним.
Морган оглянулся, и дрогнул, испугавшись серой бесконечной бездны коридора с лампами на проволоках. За его спиной тянулась длинная очередь мальчишек в серых робах, а вокруг них были бетонные стены и солдаты с касками вместо лица, и... Пронзительно зеленый взгляд, словно два ярких фонаря из сумрака... Морган закрыл глаза. «Всё-таки... Всё-таки не один»
–Ну чего ты, ну? – прошептал мальчишка и подмигнул, как заговорщик. – Не хочешь говорить ему свое настоящее, выдумай какое-нибудь.
–Выдумать?
Морган посмотрел на скучающего писаря. Он подумал о героическом мальчике Поле Ван Криде из книжки «Сонных сказок» Ди Псито.
–Морган Ван Крид, – сказал он так правдоподобно, что даже сам поверил.
–Так и запишем, – пробормотал писарь, застрочив пером по серому бланку.
А когда их вели в крематорий...
Он увидел ЕГО на стальной площадке...
Мальчик с пронзительными глазами снова пожал его за плечо. И в этот раз Морган не вздрогнул.