- Не без того... - Дима глянул на подружку поверх очков. Та, обиженно скривившись, подхватила ведро и направилась-таки к ручью.
Он вернулся к изучению тетради. Последняя экспедиция и впрямь оказалась удачной: текстов собрали предостаточно, можно и возвращаться. Десять дней, как-никак. Пора и честь знать! Так, что там осталось: легенды местного происхождения... Район: Лесной... Сведения об информантах и собирателях... Ручка легко скользила по бумаге: последние штрихи наносить всегда легко, даже если потом они окажутся излишними или дисгармоничными. Но теперь следовало соблюсти форму. А вода, в конце концов, могла и подождать. Зря Анька так взбесилась! Одно же дело делают, и делают давно, уже четыре года. Чего же злиться по пустякам?
Дима перестал ее понимать. Он полагал, что дело уже не в загадочной женской логике, а в каких-то необратимых изменениях характера, может быть, возрастных, может быть, патологических. За эти годы они привыкли друг другу - а точнее, сразу ощутили некую общность. Уже в первой экспедиции, студентами первого курса, они держались вместе. И дело шло быстрее, и сами спокойнее существовали. А потом начали собирать фольклор в рамках специализации, да и дипломы почти об одном писали. Так что союз удерживался прочно.
Анька, правда, не особенно стремилась в аспирантуру; да и вообще продолжать научную деятельность не собиралась. У нее появились приятели в северной столице, куда она моталась все чаще. И Дима мог ее понять: нищенское существование в однокомнатной квартире с матерью и сестрой не всякому по силам вынести. Сам он как-то выкручивался; о научной работе подумывал как о чем-то неизбежном, не испытывая ни к чему иному стремления или просто не чувствуя способностей. И с Анькой его никакие обещания не связывали: ну, сдружились, сошлись - не так чтобы близко; а потом разбежались. Бывает... Но почему ж так противно это все?
Экспедиция теперешняя, самая интересная, может оказаться для них последней; материалы ему одному останутся - как раз для будущей диссертации; новая жизнь (ну, не жизнь, это вранье - этап жизни) неминуемо начнется. По всякому можно факты повернуть... Дима прикрыл глаза. В голову лезло все подряд; мысли утрачивали стройность, а чтение перестало увлекать. Тут появилась Анька; ведро она тащила с трудом, но явно старалась продемонстрировать независимость и силу. Когда Дима попытался отобрать у нее ношу, она только отмахнулась:
- Иди ты! Сама справлюсь, раз уж напарник такими серьезными делами занят.
Однако ж, поставив ведро на землю и переведя дух, Анька пошла на мировую:
- Давай, подключайся! Теперь моя очередь наслаждаться чтением и письмом.
Дима быстро сварил картошку в мундирах. Они уселись у костра и распотрошили свои припасы: Анька, оказалось, проголодалась едва ли не больше своего спутника, так что ее стремление заняться хозяйством было легко объяснимо.
О делах за едой не говорили. Да и вовсе разговаривать друг с другом стали куда меньше. С одной стороны, научились понимать с полуслова, с другой - о серьезных вещах предпочитали молчать, не касаясь наболевших тем. С друзьями, конечно, следует делиться самым важным, но не бывает правил без исключений. И Дима, неоднократно собиравшийся обсудить со своей спутницей ее дальнейшие жизненные планы, вновь и вновь замолкал в решающий момент, зная, что Анька испытывает сходную неловкость.
- Вина выпьем? - Он вытянул из сумки бумажный пакет с завлекательными рисунками.
- Это еще откуда? - Анька подозрительно прищурилась; густые темные брови сошлись; тонкие губы сжались, и без того вздернутый нос будто приподнялся в поисках нового аромата.
- В сельпо взял, пока ты со старушками разбиралась. Дед посоветовал.
- Михеич, что ли? Недаром ты с ним столько шлялся! - Анька здесь оказалась уже в третий раз и немногочисленных аборигенов запомнила всех до единого.
Дима кивнул. Он и впрямь большую часть времени провел с помянутым Михеичем. У того истории были посвежее и позанимательнее; легендами старый плотник буквально сыпал. Получилось кое-что и записать. Так что не одна Анька проводила время с пользой.
- Ты у него и ключ взял?
- Да; от сенного сарая. Там же заночевать решили.
- Давно ли они замок повесили? - поинтересовалась Анька.
- Ты лучше скажи - пить будешь? - Дима знал, что вино его подружка в старые времена употребляла. Не то что теперь, когда другие стимуляторы появились, а спиртное вздорожало и в качестве потеряло много. Но здесь, в глуши, привередничать не следует.
- Я же тебе мухоморов не предлагаю!
- И на том спасибо... - Воспоминание о том, как Анька пыталась у него в комнате на шкафу сушить некие неаппетитные грибочки, не относилось к числу самых приятных. Фактически именно с этого случая все и началось. И теперь экспедиции в лес не казались Диме особенно радостными. Могла бы и не напоминать!
- Опять двадцать пять... Ты их и сюда притащила?
Анька обиженно фыркнула:
- Ты мне, что, опекун? Твое-то какое дело?
- Ладно, ладно... - махнул он рукой. - Мир! Давай приберемся, итоги подведем, а потом к сараю дернем. Вина я и один выпью.
Пока собирали тарелки и мыли котелок, Анька поинтересовалась:
- Чего мы сюда-то приперлись? Ну, холмик, ну, два дерева. Ручей близко, но от сарая, помнится, немногим дальше. А сейчас еще потопаем, будто за весь день не нагулялись!
- Ты почитай сама: запись архивная, старая. Как раз про эти края. - Дима протянул ей тетрадь. Анька, вытерев руки, зашелестела страницами. Она шевелила губами, шепотом воспроизводя то, что Дима запомнил едва ли не наизусть.
В экспедиции десятилетней давности здесь побывал его научный руководитель; просто завернул на пару часов воды выпить да местность осмотреть. И сделал такую запись: "Горелова Авдотья, 87 лет. Местная легенда: А дом-то барский на пригорке стоял, там, где два деревца таперь. Там и стоял. Колонны, флигель помню... Но нехорошее место, дурное было. Еще при барах, баушка сказывала, все началось. Оттого они и не жили здесь, все болтались по чужим краям. А потом сельсовет захотели там поставить - да не далось. А чего не далось? Дурное место, говорю же. Как зачнет он смеяться - тут, значит, ничего не поможет, давай Бог ноги! И никто не ходил к дому, так все и пропало. Нет, вреда никакого не чинилось. А про смех тот мне баушка сказывала; она еще в стары годы во флигеле раз ночевала. Там и слыхала... Вот какие чудеса!"
Анька ознакомилась с остальными записями - обычными рассказами о барских злодействах и о названии деревни, потом повернулась к своему спутнику:
- Ну и с чего ты взял, что это может быть интересно?
- Михеич, которому от тебя так достается, сводил меня сегодня на место, где стояла изба Гореловой. Оттуда как раз один пригорок и просматривается - тот самый, на котором мы сидим. И два дерева на нем. А поболтавшись по округе, я и сам на пару сюжетцев вышел. Вот Михеича рассказ только что расшифровал. Ну, потом посмотришь... С вариациями гореловская история. А еще один местный старожил, Федот Петров, со мной у сельпо поделился на сей счет еще одной байкой. Я в точности воспроизвести не могу: диктофон не включал, записи в такой обстановке делать совсем уж непристойным показалось. Но сюжет следующий: место действительно чудное. Двое красноармейцев заночевали в доме; во флигель не пошли отчего-то.
- Их, разумеется, никто и никогда больше не видел? - нехорошо улыбнулась Анька.
- Тут другое... Это было бы слишком просто и хорошо. А случилось нечто похуже. Дров набросали прямо посреди комнаты, костерок развели и улеглись. А в полночь проснулись и увидели, что у костра сидит кто-то. Лица он так и не показал, сидел в полутьме. Откашлялся, чтоб наверняка разбудить, и негромко сказал: "Уже скоро. Настает час. Была такая же ночь, когда я совершил убийство. А потом отрекся от высших сил. И они оставили это место; но не оставили после себя пустоты. Грех был страшен, но страшным оказалось и воздаяние. Ибо пришло нечто иное, что еще выше, нечто, чуждое нашему разумению. Уходите, ибо оно идет сюда. И уже скоро..." С этими словами мужчина пропал - в воздухе растворился.
Анька фыркнула:
- Федоту или как его там подобной муры в жизнь не придумать. Наизусть мог бы заучить - но это ж сколько времени могло занять?
- Слушай дальше! Красноармейцы поругались на происки "нечистой силы" (они скорее кулаков подозревали) и легли спать дальше. Одному, правда, стало жутковато, сон не шел - ну и отправился покурить. Повезло ему, что за порогом стоял. Выжил, вероятно, именно поэтому. И записал отчет в тетради у председателя сельсовета, который нашему Федоту дедом приходился. Что уж он увидел и услышал - внятно рассказать не мог, руки мигом трястись начинали. Но наутро его крестьяне нашли на улице без сознания. А товарищ в доме у очага так и остался. И на лице у него такое выражение было, что мужики смотреть остерегались. А на теле - никаких следов, разумеется. И все дела. Думай чего хочешь.
Анька наморщила лоб, пригладила рукой непослушную челку и заметила:
- По-моему, они местной самогонкой отравились, которую тот самый прадед Федота Петрова не очень удачно гнал. Один выпил побольше - и результат налицо.
Дима перевел дух: убедить спутницу не представлялось возможным. Уперлась и будет стоять на своем - на это он уже успел насмотреться.
- Не суди обо всех по себе... Впрочем, дело твое. Ночевать здесь все равно не будем; хотя через час можно уже караулить. Вдруг проявится.
- Дуракам закон не писан! - Анька убрала оставшуюся посуду и подхватила рюкзак. - А я устала.
- Так и надо было сказать! Пойдемте, барышня, на сеновал.
- Отец у меня - кузнец! - Анька шутку уловила, но явно не одобрила. - В сене кувыркаться не будем - неэстетично.
Дима ничего не ответил; он зашагал по тропинке к сараю, смиряясь с неизбежным. Все давно уже кончилось; а здесь он устало разглядывает последние язычки угасающего костра. К чему? Ни радости, ни страдания - так, пустые размышления. И впрямь надо бы выспаться. А сарай большой, на двоих места хватит, даже если эти двое уже и не вместе.
Замок и впрямь оказался на месте. По словам Михеича, сено могли спалить дети. Но, как понял Дима, ребятишки почему-то не стремились здесь играть. Не поднимались на холм - и все.
Ему место показалось весьма уютным: маленькая ровная площадка перед сараем, массивный сруб - и запах свежего сена.
- Хорошо! Покойно... - не удержался Дима.
- Неплохо. - Его спутница восторг выражала не столь бурно; ей и без того хватало дел
В сарае зажегся фонарик, началась какая-то возня.
- Баиньки собралась?
- Не ждать же мне всяких дурацких призраков!
- Знаешь, ты слишком сурово настроена, - вздохнул Димка. - Доказательств, конечно, нет. Но вот помещик, который тут обитал, на самом деле угробил свою супругу. Была там какая-то нехорошая история; доказать ничего не удалось, но у народа мнение сложилось. Это еще в одной записи есть.
- Почитать надумал? Темно уже. А фонарик я тебе не отдам. Еще батарейки посадишь ради всяких глупостей.
Димка уселся на траву, прислонившись спиной к отполированному ветром и временем срубу. Тьма опустилась неожиданно и мгновенно, как бывает в разгар жаркого лета. Большая часть деревни была скрыта за холмом, поэтому Димка не мог различить ни единого огонька. Где-то по шоссе пронеслась машина, скрипнув тормозами на повороте. Жутко вскрикнула одинокая птица. Смолкали один за другим сверчки, в последний раз щелкая неожиданно громко. И шелестела на ветру трава... А других звуков Димка не слышал - или не хотел слышать.
Наконец из сарая донесся приглушенный голос:
- Так и будешь сидеть да караулить? Мне все одеяла забирать, что ли?
- Конечно, если хочешь. Зароюсь в сено поглубже - и никаких проблем.
- И чего тебе дался этот дурацкий дом с привидениями?
- Если б ты, Анечка, лекции иногда посещала, то знала бы про колосс Мемнона...
- Это который чудо света? - Димка явственно представлял себе, как Анька позевывает, поудобнее устраиваясь на сене.
- Он самый. Так вот, Александр Север, воцарившись в Египте, повелел спилить огромную статую, которая на заре издавала дивные, необъяснимые звуки. Остались от колосса только ноги. Но все равно с первыми лучами солнца статуя пела. Или кто-то пел за нее... И здесь мы тоже ждем неземного звука - только не свет, а тьма принесет его. Или сам этот звук и есть тьма?
- Одним словом, бредятина... - донеслось из сарая. - Совсем у тебя крыша поехала. И грибочков вроде не ел. Ладно, сиди.
Еще с полчаса Димка просидел у сарая. Глотнул вина из припрятанной бутылки, но спиртное как-то не покатило. Еще прислушался, осмотрелся вокруг - если так можно сказать о попытках различить хоть что-то в абсолютной темноте - и привстал. Мало-помалу он начал различать очертания холма и тропинку перед собой - тоненькую светлую линию. Сделал шаг, другой... И повернул назад. Он точно знал, что впереди, у их потухшего костра, ничего и никого не было. Но все равно не мог туда пойти. Просто не мог.
Не отдавая себе в том отчета, Димка развернулся и снова подошел к сараю. Он прислонился к стене и перевел дух. Сначала решил, что темнота, тишина и непривычный насыщенный запах сена вывели его из равновесия. Немудрено, если учитывать еще и Анькины колкости... Но явно недостаточно, чтобы объяснить жуткий страх перед неведомым и несуществующим. Даже не страх, а просто желание избежать встречи.
Значит, там и впрямь что-то было? И рассказы стариков - не фольклор, а напоминание о чем-то древнем и несказанно чуждом? Но о чем?
Из сарая донеслись какие-то звуки. Димка, упершийся в стену, не мог пошевельнуться - даже руки дрожать перестали. Ему казалось, что упасть и потерять сознание было бы наилучшим выходом. Но увы, приходилось встречать опасность лицом к лицу.
Дверь со скрипом приоткрылась, и в проему возник знакомый силуэт.
- Ты?!
- А ты кого собирался увидеть? - повела плечами Анька. - Тень отца Гамлета? Тепло как-то, душно... И мягко вроде бы, а не спится. Сейчас подышу воздухом и пойду дремать дальше. Давай прогуляемся немного, если не против. По тропе...
Но это намерение осталось неисполненным. Едва Анька шагнула вперед, сверху донесся звук. Тот самый...
Димка так и не сумел сдвинуться с места, а спутница его застыла посреди ровной площадки. И ничего предпринять они уже не могли. Даже бежать... Ибо в воздухе повис СМЕХ, и его раскаты, глухо доносившиеся из бывшей усадьбы, лишили бы сил кого угодно.
Их нельзя было описать: как описать то, что не принадлежит этому миру и не подчиняется его законам? Если высшие силы мира людей открыли врата тому, что находится НАД ними, и этими вратами кто-то воспользовался... Что ж, это случилось здесь. И повторялось по ночам в жаркую погоду - снова и снова, снова и снова.
Та сила не была враждебной или дружественной, ее отношение к миру полностью выражал СМЕХ. Но что о нем можно сказать? Заглянув в наш мир, это существо оценивало людей и их творения, подвиги и предательства, души и мысли. И - смеялось, смеялось, смеялось... Ничем иным это быть не могло - только смехом. И как же страшен был смех для людей!
Раскаты утихли; Димка почти поверил, что стал жертвой необычайно яркой галлюцинации. Но потом смех зазвучал снова. Вряд ли его слышали где-то еще; даже до сарая доносились лишь отзвуки. И не хотелось задумываться, как же это звучало на самом деле. И невозможно было и подумать о том, как выглядел тот, кто смеется - не над конкретными людьми, а над всем родом человеческим, а уж в том числе и над стоявшими у сарая юношей и девушкой. Нельзя было передать его чувства и оценить их. Ведь нельзя было увидеть и того, кто играл на гигантской статуе Мемнона.
Смех доносился еще дважды, все удаляясь и угасая. Похоже, этот звук не изменился за много лет. Для того, чтобы изменить его, человеку потребовалось бы совершить невозможное и стать чем-то иным. А человек оставался человеком. И таким останется навсегда - с богами и демонами, героями и злодеями, красавцами и уродами, гениями и бездарностями. И тот, что не повинуется высшим силам, будет заглядывать в смотровое окно и смеяться. Просто смеяться.
Когда взошло солнце, Димка пришел в себя. Размытые силуэты постепенно обрели четкость. Где-то далеко пели петухи, лаяли собаки, скрипел колодезный журавль. А два путешественника сидели, прижавшись друг к другу, на том же месте, у стены сенного сарая.
Мотнув головой, будто прогоняя сон, он встал и вопросительно посмотрел на Аньку. Но та отвернулась, будто стыдилась чего-то. Она молча встала, машинально собрала вещи и бросила через плечо:
- Пошли!
И Димка так же машинально повиновался...
Через деревню они не пошли. Анька выбрала кратчайший путь к шоссе, где иногда останавливались автобусы. Трава привычно шелестела под ногами, ярко светило солнце, и ночное происшествие казалось невозможным, немыслимым.
- Да, Мемнон... - выдохнул Димка.
И тут девушка обернулась к нему. Такое отчаяние, такой страх были в ее взгляде, что Димка понял: она тоже слышала и все запомнила; и она никому ничего не скажет, а с ним и вовсе не станет говорить. Для нее Димка стал частью той ночи, когда рухнули границы человеческого мира, а за стеной возникло что-то, чему в нашем языке нет названия. И теперь ей пришлось возводить новую стену, защищаясь от кошмарного знания.
Поэтому Димка больше ничего говорить не стал. Он подхватил Анькин рюкзак и широким шагом двинулся к дороге. Им повезло: через десять минут подкатил старенький "Икарус", и путешественники, уплатив пятьдесят рублей за двоих, уселись на потертые сиденья в задней части салона. Девушка села к окну, прижалась к стеклу щекой и закрыла глаза. И глядя, как по левой щеке Аньки стекает, оставляя блестящий след, первая капля, Димка перевел дух. Защита есть, она всегда найдется... Ему пришла на ум не вполне точная аналогия - есть стена, которую не удалось опрокинуть никаким римлянам. И у нее есть название - Стена Плача. Но могут ли слезы выстоять и против смеха? Что ж, это еще предстоит узнать.
С этой успокоительной мыслью Димка закрыл глаза и тоже попытался уснуть. А если не уснуть - так хотя бы забыть... А если не забыть - так хотя бы ни о чем не думать... Не думать... Не думать... Не думать... О смехе...