- Кофе будешь? - Кондратьев замер на пороге кухни с дымящимся чайником в руках. - Заварки я все равно не нашел.
Я слабо махнул рукой:
- Все равно. Ставь что есть. За компанию можно и кофе.
- Вот и славно! - Игорь засуетился, будто выбрасывая на стол все содержимое шкафчиков: пачку печенья, чашки с блюдцами, сахарницу и банки с кофе. - Приходится поддерживать себя в рабочем состоянии. Никак не освобожусь. Кофеина переводится - уйма! Привык я к нему; жалко, что ненадолго.
Он без особого успеха попытался пригладить взъерошенные кудри, затем опустился на стул. Кроме прически, ничто не выдавало в моем школьном приятеле кабинетного ученого: модный костюм, до блеска начищенные ботинки, холеные руки с аккуратно подстриженными ногтями. Впрочем, Игорь всегда много внимания уделял внешнему облику. И за те пять лет, что я его не видел, он мало изменился. Правда, сменил работу и место жительства, а так - все по-прежнему...
Игорь неподдельно обрадовался встрече:
- Ты, говоришь, в институт наезжал? Конференция?
- Так, небольшой семинар... Вот, приехал пообщаться... - Я никак не мог подобрать верный тон. Вроде после школы мы особенно не дружили. А тут встретились случайно на столичном проспекте, и Кондратьев только что обниматься не полез. Притащил в свою квартиру и жаждал пообщаться. О чем? Он вроде бы физик в какой-то очень узкоспециальной области, я - историк культуры, тоже специалист - по концу XVIII столетия. И какой может быть разговор?
Кондратьев, разливая кофе, все так же интересовался моими научными успехами. Поздравил с защитой диссертации:
- Читал пару статей по журналам. Ты так французской революцией и занимаешься? До чертиков интересная эпоха!
- Да, все по-прежнему... А ты как?
- В одном институте здесь подвизаюсь. Пригласили для некоторого проекта. Заканчиваем скоро; тогда отправлюсь куда-нибудь в провинцию. Москва надоела. Дела делать хорошо - быстро, лихо, оперативно, а вот жить как-то не очень. Город слишком большой; до сих пор задумаюсь - и заблудиться боюсь. Один опять же...
- А как же Лена? - Я вспомнил жену Кондратьева - миловидную брюнетку, его бывшую однокурсницу.
- Уехала к себе. Может, попробую все наладить, когда закончу. Я бы на ее месте тоже такого города и такого мужа не вынес. Вот и решили пожить раздельно. Не разводились, нет...
- Стало быть, ты проект закончишь скоро?
- Да как тебе сказать. Там еще несколько нюансов осталось. Вот хотел у тебя, как у культуролога некоторыми вещами поинтересоваться... Все сопредельные аспекты пытаюсь учитывать - извини за наукообразие.
Я впервые с интересом посмотрел на собеседника. Вот, значит, откуда дружеские чувства взялись! Но не всякий день физики просят у культурологов совета. Любопытно будет послушать.
- Что за проект, Игорь? Может, тогда легче будет советы давать?
Кондратьев на миг замер, потом наполнил свою чашку:
- С коньяком будешь? - И не дожидаясь ответа, щедро плеснул себе и мне в кофе пахучей темной жидкости. - Видишь ли... изложить непосвященному такой сюжет непросто. Ты ничего не поймешь, а кое-чего я сам внятно объяснить не смогу. Первоначально в проекте речь шла о нейтрализации последствий ядерных взрывов. Было разработано некое излучение, снижающее уровень радиоактивности. Рассматривались возможности его концентрации и точечного воздействия. Сам знаешь, Чернобыль, Бикини, разные прочие кошмары... Результаты были незначительные; но один эксцентрик из старых профессоров, который в давние времена еще с Эйнштейном переписывался, начал рассуждать про анти-бомбы, вовсе уничтожавшие эффект радиоактивности. Какие-то безумцы дали под это денег - и началось!
Кондратьев перевел дух; я с нетерпением ждал дальнейших пояснений:
- Ну?
- Где там ну! В общем, теперь доводится до ума нечто, противоположное атомной бомбе в принципе. Этакое оружие созидания.
- Анти-бомба?
- Не совсем так. Идея хороша, но воплотить ее сложновато. Скорее анти-атомная бомба.
- Испытания уже проводились? - не без сарказма поинтересовался я. - И как там с излучением?
- Боюсь, здесь ничем не могу порадовать. - Кондратьев стал убийственно серьезен. - Испытание может спровоцировать цепную реакцию... Пока все нестабильно. Вот этим аспектом я и занимаюсь... А у тебя хотел уточнить, как именно культура отреагировала на революционные события, не переворот во всех областях? Общая закономерность может быть выведена - ты ведь как раз революционной эпохой занимался?
Я почувствовал себя солидным специалистом-консультантом и потому позабыл о собственных расспросах. И только минут через десять понял, как ловко меня спровоцировали на лекцию, отвлекая от самого важного. Кондратьева интересовали все закономерности: развитие визуальных и словесных искусств, революция в эстетике, открытие новых материалов и методов... И я - уже некуда было деваться! - покорно отвечал на вопросы.
- Что же, культурную бомбу изобрел, что ли? - улыбнулся я наконец, отвлекаясь от эстетических взглядов Робеспьера.
- Отнюдь! - Кондратьев посерьезнел. - Как бы объяснить... Атомная бомба разрушала органическую материю. Мы придумали бомбу, которая воздействует на неорганику, не причиняя живой природе ни малейшего вреда. Все происходит в точности так, как предполагал мой эксцентричный предшественник. В основе лежит принцип четырех стихий. Чистая философия, казалось бы, однако ж остаются земля, воздух, огонь и вода. Все разлагается до первоэлементов.
- И что же можно поделать с такой бомбой? - я не очень поверил Игорю, но сама идея показалась любопытной. С ней можно бы и поиграться, если ему так угодно.
Кондратьев покачал головой:
- Скорее - чего с ней не сделаешь! Сначала речь шла о разоружении, об уничтожении оружия - глупо, конечно... А потом выяснилось, что уничтожается все искусственно созданное. Растения, животные, люди - уцелеют. А вот вся материальная культура канет в небытие; выходит, и духовной несдобровать.
Я повертел головой, отгоняя от себя назойливое видение. Грибообразное облако, охватывающее всю землю, пламя, пожирающее дома и книги, орудия труда и бытовые мелочи... Слишком глобально - поверить в реальность такого я бы не решился. А вот поди ж ты - из головы не идет!
Кондратьев испытующе поглядел на меня:
- Никакого взрыва не будет, не волнуйся. Это на самом деле не совсем и бомба. Скорее накопитель излучения. Когда оно достигает должного предела, начинается вибрация. И все, созданное нами - разумно или неразумно... Все возвращается к своему началу. К четырем стихиям.
Он развел руками и зашагал на кухню, поставил там чайник, что-то уронив по дороге, потом вернулся. Я не отрываясь смотрел на Игоря. Вот сейчас он расхохочется и признает свой розыгрыш удачным. Но Кондратьев был серьезен; даже в детстве таких шуточек он сторонился.
- Далеко ли вы зашли в своих опытах? - Оставалась еще надежда. Вдруг эти разумные, серьезные люди только экспериментируют. А решение задачи - дело невообразимо далекого будущего. Тогда все в порядке. Можно допить кофе и уходить...
- Это, по правде сказать, уже не опыты. Потому я с тобой и говорю. Мы опробовали излучение в лаборатории - на различных объектах. Все так, как я сказал. Камень, дерево - остаются, металлы, пластик - разрушаются. Насчет бумаги не уверен. Хотя пергамент, вероятно, сохранится... Так вот. Уровень излучения начал неконтролируемо расти. Цепная реакция, получается: мы где-то просчитались, чего-то не учли.
Я в оцепенении смотрел на него. Передо мной в маленькой московской квартирке сидит человек в отлично скроенном пиджаке, ерошит волосы и рассказывает, что миру, в котором мы живем, настал конец.
- Значит, все? Апокалипсис? И ты, Игорь, рассчитываешь, что я во все это поверю? - Я не без истерики улыбнулся.
- Нет, не рассчитываю. Потому все и рассказал. Ты поверишь - так тебе никто не поверит. Излучение достигнет критической точки не сегодня и не завтра, но уже скоро. И оно коснется всего, что сотворено не природой, а человеком. Жертв будет немного - действие взрыва постепенно; здания можно покинуть, корабли и самолеты успеют достичь места назначения. Будут, конечно, и случайности - но даже огненная стихия окажется милосердной, как свидетельствуют мои опыты.
- А больше они ни о чем не свидетельствуют? - Спокойствие Игоря меня просто бесило. Сидеть здесь, рассуждать об ужасных последствиях собственных необдуманных действий и ничего не предпринимать... А потом я понял!
Я вспомнил медлительность Кондратьева, его любовь к природе и ненависть к городам, его неприспособленность к цивилизации, лежащей за пределами физических формул, его трогательную беспомощность... И осознал, что такой человек не стал бы препятствовать уничтожению цивилизации. Даже если бы мог... Кондратьев устало смотрел на меня; и в глазах его не было горя, ужаса или раскаяния, только терпеливое ожидание:
- Нет, о росте излучения никто еще не знает. Кричать о нем бесполезно; мы все равно не сможем остановить этот взрыв. И он положит конец тому ужасу, который создали люди. Они получат свой шанс снова - простая жизнь, возвращение золотого века, счастье невинности... Я собираюсь вернуться в родные пенаты. Возьму отпуск, заберу Лену - и будем ждать. Такие перемены не могут быть к худшему. И тебе советую поискать место, где хотелось бы жить. Свобода и счастье! Забавно чувствовать себя орудием высших сил; жаль, что от меня ничего не зависит. Прекрасные были бы показания для мании величия!
Я встал, горестно глянув на старого приятеля. Может, в том, что он говорил, и была правда. Но я мириться с этой правдой не собирался:
- Не ты, Игорь, так другие... Человек не смирится. Подумаешь, взрыв! Представлю на миг, что ты говоришь правду. Излучение достигнет максимума; цивилизация исчезнет, вернувшись на уровень изначальных стихий. Человек окажется лицом к лицу с нерукотворной материей. Даже если это случится - будет возможность все возродить. Память культуры - это уж мне хорошо известно! - работает превосходно. Не сразу, но довольно быстро человек вернет себе все исчезнувшее. И снова будут города и машины, компьютеры и оружие... Так что твои претензии смешны и безвкусны. Спаситель нашелся! И сколько детского самолюбования: "Знаю, да не скажу. Мы им покажем!"... Противно, да и только.
Я встал и, не прощаясь, направился к двери. Может, мне и не удастся никого предупредить. Однако можно разработать процедуры накопления и хранения знаний. Следует отобрать то, что наиболее важно, и то, что легче всего будет восстановить. Кажется, вот достойная культуролога задача. Даже если она и умозрительна... И только в самых дверях меня остановил негромкий голос Кондратьева:
- Видишь ли, у излучения есть еще одно свойство. Уровень его спадает и повышается периодически, но установить эту периодичность пока не удается. Да и не удастся. И бомба будет падать раз за разом, волна вибраций будет возвращаться, причиняя все меньше вреда. Цивилизация в этой борьбе обречена. Останутся только эти взрывы... Других не будет.