Laugh, Clone, Laugh

Смейся, смейся, клон!

И ныне люди могут увядать, стареть и уходить,

И все же снова жить, повторены по плану,

Ведь доппельгангеры растут

Средь Феникса Садов.

Чон Грейстарк,

Первый Поэт Эпохи Клонов

Его рождение было чудесным.

Невозможным.

Отклонением - единственным на ксиллион.

Невероятно, но в королевском семействе наконец родился Хороший Парень.

Это был секрет, который надежно хранил -

он сам.

Джанико, единственный сын Эрстава, Тэйтора Френофалии.

У него были такие гуманные идеи, такие благородные стремления, такие дивные планы улучшения мира. Он считал почти невероятным, что кто-то подобный ему окажется так близко к трону и сможет получить значительные шансы на то, чтобы в конечном счете даровать свободы и добиться великого множества усовершенствований.

Это была невероятность бесконечного уровня - и все же она без сомнения осуществилась: и вот он стоял здесь, достигший расцвета сил, единственный сын, в одном шаге от вершины.

Вселенная трепетала в ожидании, в одном биении пульса от судьбоносного решения.

* * *

С самой ранней юности Джанико разрабатывал план, основанный на научном изобретении, истинное понимание которого, казалось, никогда не было доступно его отцу: открытие точного и совершенного клонирования.

Взять несколько клеток человека, и вновь вырастить все его тело. Создать абсолютного близнеца. У него должны были быть те же мысли и те же чувства: duplicata exactica. Хотя этого никогда не должно было случиться. Уже мельчайшие изменения, которые никак не касались основных способностей индивидуума, давали в результате успешные модификации.

План его отца состоял в том, чтобы создавать клоны себя самого - и до бесконечности в будущем. У Тейтора было ограниченное представление о клонировании, и он намеревался сохранить преимущества нового метода для себя и - в качестве награды за лояльную службу лично ему. Клонирование слишком дорого стоит, подчеркивал он. Очевидно, большинство людей никогда не смогло бы позволить себе такую роскошь. Следовательно, поскольку возникали автоматические ограничения в применении изобретения, было необходимо использовать и другие необходимые сдерживающие меры, основываясь на том, что следует поддерживать закон и порядок.

Джанико пожимал плечами и незаметно улыбался всякий раз, когда слышал отцовские разъяснения о жертвах и реалиях политики. Кого волновала цена? Такие проблемы можно решить. Джанико чувствовал еще большее отвращение к близоруким биологам, которые приходили в восторг, ограничивая саму идею клонирования созданием будущих Шекспиров и других гениев, которых, согласно воле Тейтора, следовало творить в тех случаях, когда это соответствовало общественным интересам.

"Это естественно", думал Джанико, презрительно улыбаясь.

Но его доброта, его идеалы простирались гораздо дальше этих ничтожных пределов.

Пусть придет конец всем печалям! - бесполезным страданиям, утрате тела, помрачению разума, истощению души.

Пусть исчезнут все скорби! - и вместо них на всех лицах расцветут улыбки!

И так, для начала - тонко, осторожно - перемены должны совершиться вокруг трона, нисходя вниз, ими будут охвачены благородные сословия, маргинальные элементы и наконец, систематически, все Люди.

Биение сердца - его отца - отделяло Старый мир рабов от грядущего прекрасного Нового мира, поэтому не следовало допустить, чтобы Тейтор до бесконечности клонировал себя в будущем. Однажды это сердце застучит неровно, и когда это случится, Тейтор призовет своего старшего сына, ибо он не доверит исполнение клонирования никому, кроме его улыбающегося, верного Джанико.

* * *

Луч убийцы! Жар иссушает плоть Тейтора, опаляет волосы на голове, сжигает один глаз. Скорее мертвый, чем живой, корчащийся отец Джанико зовёт сына и мчится в секретную лабораторию.

Тейтор умирает с улыбкой на том, что осталось от его обгоревшего, искаженного лица, ибо его последнее сознательное ощущение - надрез скальпеля, которая сохранит необходимую часть его плоти, чтобы обеспечить грядущее возрождение. Он вернется!

Но судьбой его стало черное, вечное забвение. Скорбно улыбаясь, коронованный Джанико скармливает последние остатки плоти отца дворцовым пираньям...

* * *

Начинается новое царствование.

Забавно, но некоторые люди возражают против клонирования, фактически сопротивляются дублированию, не понимая, насколько это будет выгодно для них. Они заходят далеко - слишком далеко! - когда пытаются бежать из Френофалии, скрываться в Зарнокопии на западе или просить политического убежища в Мегатрополисе на востоке.

(Конечно, отправиться на север или на юг просто немыслимо)

Робополы, разумеется, всегда возвращали их: "Металлическая Полиция всегда получает своих людей". И мужчин, и женщин.

И "потом" все клоны признавали, что они были неправы, а Джанико - совершенно прав.

* * *

Сначала у Джанико была одна мысль, одна маленькая уступка эго: должно оставаться ничтожное различие между созданием и создателем. Небольшое; ничего особо эгоистичного - Фройд упаси! - но ... вместо того, чтобы смеяться как все остальные, он бы улыбался .... Просто - улыбался.

Таким образом, всегда смеющиеся люди могли бы узнать своего благодетеля. И, признавая, любить его.

До тех пор, с самого рождения, он всегда мог улыбаться; возможно, он улыбался с некоторыми опасениями, возможно, даже успокоительно - когда гневался его отец; улыбался с тайной радостью, обдумывая великие планы, и улыбался с удовольствием, когда эти божественные мечты осуществлялись - соответственно, не было потребности в клоне Джанико. Джаниклон - и он добавил еще одну улыбку к общему количеству, когда ему пришло на ум это занятное слово.

После смерти отца и утверждения на троне он постепенно обнаружил одно странное явление: было в дворцовом окружении некоторое количество склонных к смеху людей, людей, которые всегда, как они признавались, чувствовали желание смеяться и смеяться целый день напролет, но вынуждены были ограничивать себя из-за его отца. Джанико с радостью избавил таких индивидуумов от излишеств клонирования. Он даже чувствовал себя лучше, потому что существовал подобный естественный запас. Прирожденные хохотуны были автоматическим ответом на любую критику от не-клонов, которые иначе могли осмелиться на то, чтобы усомниться в идее, что всем, кроме Джанико, необходимы клоны.

В самом деле, возблагодарим Бога за идиотов! Правитель от всей души приветствовал их; он считал их чем-то вроде личных клонов-клоунов.

Это было прекрасно: Джанико даже сам иногда смеялся. Вот он находился посреди группы счастливых смехачей, и внезапно его бесконечная улыбка прерывалась и, искажаясь, сменялась смехом, и он неудержимо смеялся наравне с остальными.

Френофалия стала дивным миром смеющихся людей - пока однажды Министр Нападений (солдаты теперь смеялись всю войну напролет) не сказал, смеясь, Джанико какую-то фразу; и правитель уловил нечто странное в глазах своего подданного.

Лицо смеялось. Глаза - нет.

Фантастическая, разрушительная реальность потрясла Джанико: он не смеется вместе со мной, он смеется надо мной!

Джанико подавил дурное, отвратительное предчувствие - люди в конце концов не слишком-то хороши.

Джанико, Тейтор Френофалии, продолжал улыбаться на людях, конечно, но это была улыбка паяца, ибо в душе у него теперь воцарилась невыразимая печаль, печаль, которой не было названия. И пришло понимание, что он на самом деле сразу заметил это явление, но принудил себя не обращать на него внимания, мысленно отказывался признавать, что человеческая раса действительно стала отвратительна.

И думая эту мрачную думу, он шел, подобно зомби, по коридорам Дворца. Как и повсюду, здесь было великое множество зеркал. Отражаясь в одном из них, Джанико увидел, что его улыбка снова стала такой же натянутой, какой она была прежде - когда его отец еще был жив.

Этот немой внутренний конфликт завершился тем, что наконец Джанико придумал, как ему завоевать мир. Он понял, что совершенно необходимо научиться отличать людей, которые смеялись ради удовольствия, от людей, смех которых скрывал дурные помыслы.

Джанико не мог немедленно решить, что следует сделать с этими омерзительными подданными, которые, злоупотребляя смехом, нарушали его идиллию. И это была его фатальная ошибка, поскольку его паранойя стала очевидной для приближенных, припомнивших пример Калигулы, римского императора, который женился на своей сестре и совершил великое множество преступлений. Никто не хотел еще одного Калигулы, кроме разве что сестры Калигулы; но эта проблема не отличалась сложностью, поскольку у Джанико не было сестер.

Все признавали, что у Джанико Подлинного действительно были некоторые положительные свойства, так что палачи, объединившись, согласились перевоплотить его с помощью клонирования и, выбрав не склонную к паранойе личность Джанико Второго, сохранили часть Тейтора и вновь вырастили его после публичной казни.

Мир замер; весь мир наблюдал, ожидал и удивлялся.

* * *

Теперь, в двадцать втором столетии, Френофалии, конечно, больше нет на карте. Некоторые из наших старейших граждан помнят, как раз и навсегда отшутилась эта страна. Все произошло именно тогда, когда Джанико Второй праздновал день перерождения со всеми своими маленькими, счастливыми, радостными, смеющимися друзьями, под веселые крики, под музыку, с серпантином, с играми, с подарками и забавными шляпами, с леденцами, пирогами и мороженым и -

внезапно!

необъяснимо! -

Джанико Второй не смеялся, он даже не улыбался, даже не плакал. Джанико младший -

кричал!

Это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Вы, конечно, можете догадаться, что произошло.

Он был первым Кричащим Клоном!

Конец (неприятной истории клона).