Любое коммерческое использование данного перевода, воспроизведение текста или его частей без разрешения переводчика запрещено. Текст предназначен для ознакомительной публикации на сайте lib.ru.
Содержание:
Игрушки мира
Луиза
Волки Черногратца
Луи
Гости
Покаяние
Призрачный завтрак
Бутерброд
Предупреждение
Перепелиное семя
Капитуляция
Угроза
Марк
Еж
Вольер
Судьба
Бык
Морлвира
Сад по случаю....
Оветс
Оплошность
Образ Пропащей Души
Порфира Балканских Царей
Чулан
За продолжение войны
От переводчика
Как и большинство из тех, кто читает эти строки, я жадно ухватил с прилавка книжку Саки, вышедшую в издательстве "Азбука" - "Омлет по-византийски". Спору нет, 65 рассказов в прекрасном переводе И. Богданова вызывают восторг, восхищение, упоение и много чего еще... Но и озлобление вызывают. Почему великий писатель до сих пор удостаивается только "избранного"? Почему не переиздан ни один сборник его рассказов?
А раз никто на вопросы отвечать не брался, пришлось отвечать самому. И я перевел все рассказы из "Игрушек мира", доселе не представленные на русском. Не все в посмертном сборнике равноценно. Замечу, что рассказы в книге были расположены в хронологическом порядке. И поздние тексты, связанные с ожиданием войны, могут показаться устаревшими и излишне жестокими. Но Гектор Манро выражал свои взгляды. И он за эти взгляды заплатил жизнью. Так что выслушать его - долг внимательного читателя.
Прочие тексты вопросов не вызывают. Ярче всех "Морлвира" и "Покаяние" - насколько возможно выделить наиболее удачные произведения. Надеюсь, мои переводы помогут поддержать интерес к удивительному рассказчику. В ближайших планах - рассказы из сборников "Хроники Кловиса" и "Животные и сверх-животные" (именно так надо переводить заглавие книги, напрямую содержащее отсылку к "Человеку и сверх-человеку"), а также рассказы, не вошедшие в сборники. Из текстов Саки в оригинале я не нашел пока "Алису в Вестминстере" и сборник "Квадратное лицо". Был бы признателен за помощь... Засим - приятного чтения.
- Харви, - сказала Элеонора Боуп, вручая брату вырезку из утренней лондонской газеты от 19-ого марта, - прочти-ка здесь про детские игрушки, пожалуйста; это все в точности совпадает с некоторыми нашими мыслями о влиянии и воспитании.
"По мнению Национального Совета Мира", гласила вырезка, "возникают серьезные возражения в связи с тем, что нашим мальчикам предоставляют целые полки вооруженных людей, артиллерийские батареи и эскадры дредноутов. Как признает Совет, мальчики по природе своей любят сражения и все воинственное...., но это не причина поддерживать, развивать и укреплять их примитивные инстинкты. На Детской Выставке, которая откроется в "Олимпии" через три недели, Совет Мира предложит родителям альтернативу в форме выставки "игрушек мира". В специально подстроенной модели Дворца Мира в Гааге будут размещены не миниатюрные солдаты, а миниатюрные гражданские лица, не с ружьями, а с плугами и промышленными изделиями... Надеемся, что производители последуют совету организаторов выставки, которая тем самым повлияет на ассортимент игрушек в магазинах".
- Идея, конечно, интересна; задумано очень хорошо, - сказал Харви. - А вот удастся ли все это на практике...
- Мы должны попробовать, - прервала его сестра, - ты придешь к нам на Пасху, а ты всегда приносишь мальчикам какие-нибудь игрушки, так что у тебя будет прекрасная возможность продолжить новый эксперимент. Пройдись по магазинам и купи любые игрушки или модели, которые имеют отношение к гражданской жизни в самых мирных ее проявлениях. Конечно, тебе придется объяснить детям смысл игрушек и заинтересовать их новой идеей. Очень жаль, что игра "Осада Адрианополя", которую им прислала тетя Сьюзен, не нуждается в объяснениях; они уже узнали все формы и флаги, даже запомнили имена командиров. И когда я услышала однажды утром, что они изъясняются неподобающе, мальчики сообщили мне, что это приказы на болгарском языке; конечно, это мог быть и болгарский, но в любом случае игру я у них отобрала. Теперь буду надеяться, что твои пасхальные подарки дадут совершенно новый импульс и направление размышлениям ребят. Эрику еще нет одиннадцати, а Берти только девять с половиной, так что они в самом что ни на есть подходящем возрасте.
- Но есть и примитивные инстинкты, с которыми, знаешь ли, следует считаться, - с сомнением сказал Харви, - да и наследственность тоже... Один их двоюродный дедушка весьма решительно сражался в Инкермане - его участие особо отмечено в нескольких депешах; а их прадед разносил пылающие дома своих соседей-вигов, когда был принят великий Билль о реформах. Однако, как ты говоришь, они сейчас очень впечатлительны. Я постараюсь как смогу.
В пасхальную субботу Харви Боуп распаковал большую красную картонную коробку под жадными взглядами племянников.
- Ваш дядя принес вам самую новую игрушку, - выразительно сказала Элеонора, и нетерпеливая молодость в тревоге заколебалась между албанскими солдатами и корпусом сомалийских наездников. Эрик склонялся на сторону вторых.
- Там будут верховые арабы, - прошептал он, - у албанцев забавная форма, и они сражаются целыми днями, да и ночами, когда восходит луна, но у них скалистая страна, так что у них нет никакой конницы.
Огромное количество мятой бумаги - первое, что они увидели, когда была снята крышка; самые восхитительные игрушки всегда начинались именно так. Харви приподнял верхний слой и приоткрыл весьма невыразительное квадратное сооружение.
- Это форт! - воскликнул Берти.
- Нет, не форт, это - дворец мпрета Албании, - сказал Эрик, очень гордившийся своими познаниями в экзотических словах. - Там же нет окон, видишь, чтобы прохожие не могли стрелять по Королевскому Семейству.
- Это - муниципальный мусорный ящик, - поспешно сказал Харви. - Видите, все отходы и городской мусор скапливаются там вместо того, чтобы валяться вокруг, причиняя вред здоровью граждан.
В ужасной тишине он вытащил из коробки маленькую фигурку человека в черной одежде.
- Это, - пояснил он, - выдающийся гражданин, Джон Стюарт Милль. Он был авторитетом в политической экономии.
- Почему? - спросил Берти.
- Ну, он стремился к этому; он думал, что это будет весьма полезно.
Берти издал выразительный стон, явно доказывавший, что его взгляды на этот предмет сильно отличались от взглядов Джона Стюарта Милля.
Появилось еще одно квадратное здание, на сей раз с окнами и дымоходами.
- Модель Манчестерского отделения Христианской Ассоциации Юных Девушек, - сказал Харви.
- А где же львы? - с надеждой поинтересовался Эрик. Он читал историю Древнего Рима и думал, что там, где можно обнаружить христиан, вполне разумно ожидать появления нескольких львов.
- Никаких львов нет, - сказал Харви. - Вот и другое гражданское лицо, Роберт Райкс, создатель воскресных школ, а это модель муниципальной прачечной. Эти маленькие кругляши - караваи, испеченные в государственной пекарне. Эта фигура - санитарный инспектор, это - член совета района, а это - должностное лицо из местного управления.
- Что он делает? - утомленно спросил Эрик.
- Он управляет делами своего департамента, - пояснил Харви. - Эта коробка с разрезом - избирательная урна. Сюда опускают бюллетени во время выборов.
- А что туда опускают в другое время? - спросил Берти.
- Ничего. А вот некоторые промышленные инструменты, тачки и мотыги, и я думаю, что это предназначено для сбора хмеля. Это образцовый пчелиный улей, а это вентилятор для проветривания коллекторов. Это, кажется, еще один муниципальный мусорный ящик - нет, это модель художественной школы и общественной библиотеки. Эта маленькая фигурка - миссис Хеманс, поэтесса, а это - Роуленд Хилл, который изобрел систему почтовой оплаты. Это - сэр Джон Хершел, выдающийся астроном.
- Мы должны играть с этими гражданскими фигурками? - спросил Эрик.
- Конечно, - сказал Харви, - это игрушки; они предназначены для того, чтобы с ними играть.
- Но как?
Вот это был сложный вопрос.
- Вы могли бы представить, что двое из них борются за место в Парламенте, - заметил Харви, - устроить выборы...
- С тухлыми яйцами, свободными поединками и великим множеством проломленных голов! - воскликнул Эрик.
- И носы все в крови! И все пьяны до предела! - откликнулся Берти, который тщательно изучил одну из картин Хогарта.
- Ничего подобного, - сказал Харви, - ничего похожего на это. Бюллетени будут опущены в избирательную урну, и мэр подсчитает голоса и скажет, кто добился большинства голосов, и потом эти два кандидата будут благодарить его за председательство, и оба скажут, что борьба велась открыто и честно, и они расстанутся с выражениями взаимного уважения. Это очень веселая игра для вас, мальчики. Когда я был молод, у меня никогда не было таких игрушек.
- Я не думаю, что мы станем играть с ними сейчас, - сказал Эрик, вовсе не разделяя энтузиазма, который излучал его дядя. - Я думаю, может, нам следует немного поработать над домашним заданием на праздники. У нас сейчас история; мы как раз собирались кое-что узнать о правлении Бурбонов во Франции.
- Правление Бурбонов... - пробормотал Харви с некоторым неодобрением в голосе.
- Мы узнали кое-что про Луи Четырнадцатого, - продолжал Эрик, - я уже выучил названия всех основных сражений.
Это было уже совсем плохо.
- Конечно, в его правление происходили кое-какие сражения, - сказал Харви, - но я полагаю, что их количество сильно преувеличено; новости в те времена были очень ненадежны, и не было никаких военных корреспондентов, так что генералы и командующие могли раздувать все ничтожные перестрелки, в которых принимали участие, пока эти стычки не достигали размеров решающих сражений. На самом деле Луи знаменит теперь как прекрасный ландшафтный архитектор; придуманное им расположение Версаля оказалось настолько восхитительным, что его находку копировали по всей Европе.
- Вы знаете что-нибудь о мадам Дю Барри? - спросил Эрик. - Разве ей не отрубили голову?
- Она тоже была большой поклонницей ландшафтной архитектуры, - сказал Харви уклончиво. - В самом деле, я уверен, знаменитая роза Дю Барри названа в ее честь. А теперь, по-моему, вам лучше бы немного поиграть и оставить уроки на потом.
Харви отступил в библиотеку и провел приблизительно тридцать или сорок минут в размышлениях, возможно ли для использования в начальных школах разработать курс истории, в котором не будет места сражениям, резне, кровавым интригам и ужасным смертоубийствам. Эпоха Йорка и Ланкастера и наполеоновская эра, признал он, представляют значительные трудности, да и Тридцатилетняя война превратилась бы в некое пустое место, если выбросить ее целиком. Однако кое-что могло бы получиться, если бы в таком впечатлительном возрасте дети сосредоточили свое внимание на изобретении печатного станка, а не на Испанской Армаде или битве при Ватерлоо.
Он подумал, что пора вернуться в комнату мальчиков, и посмотреть, как они управляются с игрушками мира. Стоя за дверью, он мог расслышать, как Эрик во весь голос отдавал команды; Берти время от времени прерывал его полезными предложениями.
- Это Луи Четырнадцатый, - говорил Эрик, - этот, в бриджах, который, по словам дяди, изобрел воскресные школы. Не особенно на него похож, но на худой конец сгодится.
- Мы дадим ему алый плащ из моей коробки с красками и... - сказал Берти.
- Да, и красные каблуки. Это мадам Ментенон, та, которую он назвал миссис Хеманс. Она просит Луи не продолжать эту экспедицию, но он отворачивается, как глухой. Он берет с собой маршала Сакса, и мы должны притвориться, что с ними многие тысячи людей. Пароль: "Qui vive?". Отзыв "L'etat c'est moi" - это было одно из его любимых изречений, сам знаешь. Они высаживаются в Манчестере в полночь, и якобит-заговорщик передает им ключи от крепости.
Заглянув в дверной проем, Харви обнаружил, что муниципальный мусорный ящик продырявили, чтобы разместить внутри мнимые орудия, и теперь он представлял главную укрепленную позицию в линии обороны Манчестера; Джона Стюарта Милля окунули в красные чернила и, очевидно, превратили в маршала Сакса.
- Луи приказывает, чтобы его отряды окружили Христианскую Ассоциацию Юных Девушек и захватили их побольше. "Вернемся назад в Лувр и девочки будут мои", восклицает он. Нам снова пригодится госпожа Хеманс вместо одной из девочек; она говорит "Никогда" и наносит удар маршалу Саксу прямо в сердце.
- Он ужасно истекает кровью, - воскликнул Берти, старательно разбрызгивая красные чернила по фасаду здания Ассоциации.
- Солдаты мчатся и мстят за его смерть с предельной жестокостью. Сотня девиц убита, - тут Берти вылил остатки красных чернил на обреченное здание, - а выжившие пять сотен утащены на французские корабли. "Я потерял Маршала", говорит Луи, "но я не вернусь с пустыми руками".
Харви выскользнул из комнаты и разыскал сестру.
- Элеонор, - сказал он, - эксперимент...
- Да?
- ...провалился. Мы начали слишком поздно.
ЛУИЗА
- Чай остынет, вы бы лучше позвонили еще раз, - сказала вдовая леди Бинфорд.
Леди Сьюзен Бинфорд была весьма энергичной пожилой дамой, которая кокетливо намекала на мнимые болезни большую часть жизни; Кловис Сангрейл непочтительно замечал, что она простудилась на коронации королевы Виктории и решила больше этого не допускать. Ее сестра, Джейн Тропплстэнс, которая была на несколько лет моложе, тоже выделялась из числа прочих: ее считали самой рассеянной женщиной в Миддлсексе.
- Я и впрямь была необычайно внимательна в этот день, - весело заметила она, когда звонила, требуя чаю. - Я позвонила всем тем, кому собиралась позвонить; и я сделала все покупки, которые собиралась сделать. Я даже не забыла посмотреть для вас тот шелк в "Хэрродс", но я забыла взять с собой образец, так что это оказалось бесполезным. Я и впрямь думаю, что это единственная важная вещь, о которой я забыла за целый день. Неплохо для меня, не так ли?
- А что вы сделали с Луизой? - спросила ее сестра. - Разве вы не взяли ее с собой? Вы сказали, что собираетесь.
- Боже правый, - воскликнула Джейн, - что я сделала с Луизой? Я, должно быть, оставила ее где-нибудь.
- Но где?
- В том-то и дело. Где я ее оставила? Я не могу вспомнить, были Кэрривуды дома или я просто оставляла им визитные карточки. Если они были дома, то я скорее всего оставила Луизу там, чтобы поиграть в бридж. Я пойду, позвоню лорду Кэрривуду и все выясню.
- Это вы, лорд Кэрривуд? - поинтересовалась она у телефонной трубки. - Это я, Джейн Тропплстэнс. Я хочу узнать, видели вы Луизу?
- Луиза... - раздалось в ответ. - Мне суждено было видеть ее три раза. В первый раз, вынужден признать, она не произвела на меня впечатления, но музыка производит эффект со временем. Но я не думаю, что хотел бы посмотреть ее снова прямо сейчас. Вы хотите предложить мне место в своей ложе?
- Не оперу "Луиза", а мою племянницу, Луизу Тропплстэнс. Я думала, что могла оставить ее у вас дома.
- Вы сегодня днем позабыли у нас карты, это я понимаю, но не думаю, что вы позабыли племянницу. Лакей наверняка сказал бы, если б это случилось. Неужели вошло в моду оставлять людям племянниц, как карточные колоды? Надеюсь, что нет; некоторые дома на Беркли-сквер для таких новшеств просто не приспособлены.
- Она не у Кэрривудов, - объявила Джейн, возвращаясь к чаю, - теперь я вспомнила; может быть, я оставила ее в отделе шелков "Селфриджа". Может, я попросила ее подождать минутку, пока я взгляну на шелка при лучшем освещении, а потом про нее забыла, когда обнаружила, что не захватила с собой ваш образец. В таком случае она там еще сидит. Она с места не двинется, пока ей не скажут; у Луизы напрочь отсутствует самостоятельность.
- Вы сказали, что осматривали шелка в "Хэрродс", - заметила вдова.
- Неужели? А может, это было в "Хэрродс". Я и в самом деле не помню. В одном из тех мест, где все так добры, очаровательны и услужливы, что никому не хочется даже рулон хлопка унести из такого чудесного окружения.
- Я полагаю, вам следует забрать Луизу. Мне не хочется думать, что она сидит там одна-одинешенька среди множества незнакомых людей. Может так случиться, что какой-нибудь беспринципный субъект завяжет с ней разговор.
- Невозможно. Луиза не вступает в разговоры. Я так и не смогла обнаружить ни единой темы, насчет которой она могла бы произнести нечто членораздельное, кроме: "Вы так думаете? Я полагаю, что вы совершенно правы". Лично я думаю, что ее молчание о падении министерства Рибо было смехотворным, учитывая, сколько раз ее покойная мать посещала Париж... Эти бутерброды слишком тонко нарезаны; они распадаются задолго до того, как их успевают донести до рта. Это попросту абсурдно - выбрасывать пищу в воздух; да, выглядит настолько же абсурдно, как форель, набрасывающаяся на майскую мушку.
- Я немало удивлена, - сказала вдова, - что вы можете так сидеть, спокойно попивая чай, когда только что потеряли любимую племянницу.
- Вы говорите так, как будто я потеряла ее навеки, в кладбищенском смысле, а мы лишились ее временно. Уверена, что сейчас вспомню, где ее оставила.
- Вы не посещали никаких священных мест? Если вы оставили ее бродящей у Вестминстера или у Святого Петра, на Итон-сквер, и она не сможет удовлетворительно объяснить, почему там оказалась, то Луизу схватят согласно акту "Кота и Мыши" и отправят прямиком к Реджинальду Маккенне.
- Это было бы чрезвычайно неудачно, - сказала Джейн, перехватывая сомнительный бутерброд на полпути. - Мы едва знакомы с МакКенной, и было бы весьма утомительно телефонировать совершенно постороннему лицу, какому-нибудь безразличному частному секретарю, описывать ему Луизу и просить, чтобы ее вернули обратно к обеду. К счастью, я не была ни в одном охраняемом месте, хотя и столкнулась с процессией Армии Спасения. Мне показалось очень интересным идти рядом с ними, они совсем не похожи на то, как я их представляла с восьмидесятых. Тогда они бродили повсюду, неопрятные и растрепанные, будто выражая своими улыбками негодование, и теперь они - нарядные, бойкие и ярко разукрашенные - прямо ходячие клумбы с религиозными убеждениями. Лаура Кеттлвей повстречалась с ними на станции Довер-стрит на днях, а потом рассуждала, сколько добрых дел они сделали, и как много мы бы потеряли, если бы их не существовало. "Если б их не было", сказала я, "Грэнвиллю Банкеру пришлось бы изобрести что-нибудь в точности похожее на них". Если вы произносите нечто подобное на станции достаточно громким голосом, ваши слова звучат как настоящая эпиграмма.
- Я все же думаю, вам надо что-нибудь предпринять в связи с Луизой, - сказала вдова.
- Я пытаюсь вспомнить, была ли она со мной, когда я направилась к Аде Спелвексит. Я была просто в восторге. Ада пыталась, как обычно, повесить мне на шею эту ужасную женщину Корятовскую, прекрасно зная, что я не переношу ее, и она по неосторожности сказала: "Она покидает свой нынешний дом и собирается переехать на Сеймур-стрит". "Смею сказать, что так и будет, если только она продержится там достаточно долго", ответила я. Ада не обращала на это внимания минуты три, а затем она стала определенно невежливой. Нет, я уверена, что не оставляла там Луизу.
- Если б вы могли вспомнить, где все-таки ее оставили, это было бы ближе к сути дела, чем долгие отрицания, - сказала Леди Бинфорд. - Пока все, что нам известно - что она не у Кэрривудов, не у Ады Спелвексит и не в Вестминстерском аббатстве.
- Это немного сужает область поисков, - с надеждой сказала Джейн. - Я полагаю, что она, должно быть, оставалась со мной, когда я поехала к Морнею. Я знаю, что пошла к Морнею, поскольку помню, что встретила там этого чудесного Малькольма Как-его-там - ну, вы знаете, кого я имею в виду. У людей с необычными именами есть немалое преимущество - не нужно запоминать их фамилии. Конечно, я знакома еще с парочкой Малькольмов, но ни одного из них нельзя назвать чудесным. Он дал мне два билета на "Счастливый воскресный вечер" в Слоан-сквер. Я, наверное, забыла их у Морнея, но все равно с его стороны было ужасно мило сделать мне такой подарок".
- Вы думаете, что оставили Луизу там?
- Я могу позвонить и спросить. О, Роберт, прежде, чем вы унесете чайные приборы, позвоните к Морнею, на Риджент-стрит, и уточните, не оставляла ли я сегодня днем у них в магазине два билета в театр и одну племянницу.
- Племянницу, мэм? - переспросил лакей.
- Да, мисс Луиза не вернулась домой вместе со мной, и я не уверена, где оставила ее.
- Мисс Луиза была наверху весь день, мэм, она читала второй посудомойке, у которой случилась невралгия. Я отнес мисс Луизе чай без четверти пять, мэм.
- Ну конечно, как же это глупо! Теперь припоминаю, я попросила ее почитать "Королеву фей" бедной Эмме, чтобы она уснула. Я всегда заставляю кого-нибудь почитать мне "Королеву фей", когда у меня невралгия, и это обычно вызывает глубокий здоровый сон. Луиза, кажется, не добилась успеха, но никто не скажет, что она не пыталась. Я думала, через час или около того посудомойка предпочтет, чтобы ее оставили наедине с невралгией. Но, разумеется, Луиза не прекратит читать, пока ей кто-нибудь не скажет. В любом случае вы можете позвонить к Морнею, Роберт, и спросить, не оставила ли я там два билета в театр. Кроме вашего шелка, Сьюзен, это единственные вещи, о которых я забыла сегодня за день. Замечательно для меня! Просто чудесно!
ВОЛКИ ЧЕРНОГРАТЦА
- К замку прилагаются какие-нибудь старинные предания? - спросил Конрад у своей сестры. Конрад был преуспевающим гамбургским торговцем, но он же был и самым поэтичным представителем весьма практичного семейства.
Баронесса Грюбель пожала пухлыми плечами:
- Всегда существуют легенды, окружающие подобные старинные места. Их не трудно изобрести и они ничего не стоят. В данном случае есть такая история: когда кто-нибудь в замке умирает, все собаки в деревне и все звери в лесу воют ночь напролет. Не слишком приятно слышать подобное, не правда ли?
- Это было бы сверхъестественно и романтично, - сказал гамбургский торговец.
- Во всяком случае, это неправда, - с удовлетворением откликнулась баронесса. - С тех пор, как мы купили это место, то могли получить доказательство, что ничего подобного не происходит. Когда старая свекровь умерла прошлой весной, мы все прислушивались, но никакого воя не было. Это всего лишь сказка, которая прибавляет солидности месту, но сама по себе ничего не стоит.
- Вы не совсем верно изложили историю, - сказала Амалия, седая старая гувернантка. Все обернулись и удивленно посмотрели на нее. Она обыкновенно тихо и чопорно сидела за столом и будто таяла в своем кресле, если никто с ней не заговаривал, а находилось немного желающих обеспокоить себя беседой со старухой. Сегодня ее внезапно обуяла разговорчивость; она продолжала говорить, быстро и нервно, глядя прямо перед собой и ни к кому конкретно не обращаясь.
- Вой слышен не тогда, когда в замке кто-нибудь умирает. Когда здесь умирает кто-то из семьи Черногратц, волки собираются отовсюду и воют на краю леса незадолго до смертного часа. Всего несколько волков прячутся теперь в этой части леса, но в былые времена, рассказывают старожилы, их было великое множество, они крались среди теней и выли хором, а собаки в деревне и на всех окрестных фермах прятались и лаяли в ярости и ужасе, отзываясь на вой стаи волков. И когда душа умирающего покидала тело, в парке падало дерево. Это случалось, когда Черногратц умирал в фамильном замке. Но если здесь умрет чужак, ни один волк не станет выть и ни одно дерево не рухнет. О, нет!
В ее голосе звучали ноты вызова, почти презрения, когда она произносила последние слова. Упитанная, одетая с чрезмерным шиком баронесса сердито смотрела на неряшливую старуху, которая забыла про обычное, приличествующее ей самоуничижение и заговорила в присутствии хозяев так непочтительно.
- Вы, кажется, очень много знаете о легенде фон Черногратцев, фройляйн Шмидт, - резко заметила она. - Я и не подумать не могла, что семейные истории входят в число предметов, находящихся в вашей компетенции".
Ответ на ее колкость был еще более неожиданным и удивительным, чем монолог, который стал причиной вспышки.
- Я сама фон Черногратц, - сказала старуха, - именно поэтому я знаю семейную историю.
- Вы - фон Черногратц? Вы! - зазвучал хор голосов, выражавших недоверие.
- Когда мы сильно обеднели, - объяснила она, - и мне пришлось уйти и давать платные уроки, я взяла другую фамилию; я думала, что так будет спокойнее. Но мой дедушка провел мальчиком очень много времени в этом замке, и мой отец частенько рассказывал про него разные истории, и, конечно, я знала все семейные легенды и предания. Когда у человека ничего не остается, кроме воспоминаний, он охраняет и бережет их особенно заботливо. Я немного задумалась, когда поступала к вам на службу, я думала, что могу когда-нибудь оказаться с вами в старом семейном особняке. Я хотела бы, чтобы этого не случилось.
Когда она закончила говорить, настала тишина, а затем баронесса перевела разговор на менее скользкие темы, чем семейные хроники. Но впоследствии, когда старая гувернантка спокойно возвратилась к своим обязанностям, все громче зазвучали насмешки и недоверчивые возгласы.
- Это дерзость, - вырвалось у барона, его выпученные глаза выражали шок и смущение. - Как эта женщина могла позволить себе нечто подобное, сидя за нашим столом! Она почти сказала нам, что мы - никто, и я не верю ни единому слову. Она - всего лишь Шмидт и никто больше. Она поговорила с несколькими крестьянами о старом семействе Черногратц и присвоила их историю и их легенды.
- Она хочет представить себя значительной особой, - сказала баронесса. - Она знает, что скоро не сможет работать, и хочет завоевать наши симпатии. Подумать только, ее дедушка!
У баронессы было положенное количество дедов, но она никогда, никогда ими не хвалилась.
- Смею заметить, что ее дедушка был в замке мальчиком из кладовки или кем-то в этом роде, - захихикал барон, - так что эта часть истории может быть правдива.
Торговец из Гамбурга не сказал ничего; он видел слезы в глазах старухи, когда она говорила о сбережении воспоминаний - или, будучи человеком с развитым воображением, он был уверен, что их видел.
- Я не предложу ей уйти, пока не закончатся новогодние празднества, - сказала Баронесса. - До тех пор я буду слишком занята, чтобы справиться без нее.
Но ей все равно пришлось справляться, поскольку в холодные дни, наставшие после Рождества, старая гувернантка захворала и лежала у себя в комнате.
- Это прямо вызывающе, - сказала баронесса, когда ее гости уселись возле очага в один из последних вечеров уходящего года. - Все время, пока она была с нами, я не могу вспомнить, что она когда-нибудь серьезно болела, болела так, чтобы не подниматься и не исполнять свои обязанности, я имею в виду. И теперь, когда у меня полон дом гостей и она могла быть так полезна, она все хворает и хворает. Всем ее жалко, конечно, она кажется такой увядшей и исхудавшей, но это все равно очень раздражает.
- Весьма неприятно, - выражая всем своим видом сочувствие, согласилась жена банкира. - Сильные холода, я уверена, подкашивают силы стариков. В этом году было необычайно холодно.
- Самый сильный мороз в декабре за много лет, - заметил барон.
- И, конечно, она очень стара, - сказала баронесса, - мне жаль, что я не дала ей отставку несколько недель назад, тогда она уехала бы прежде, чем это с ней случилось. Эй, Ваппи, что с тобой?
Маленький, обросший густой шерстью песик внезапно спрыгнул со своей подушки и дрожа, забился под диван. В то же мгновение яростно залаяли собаки во дворе замка, можно было расслышать, как заливаются в отдалении другие псы.
- Что беспокоит животных? - спросил барон.
И тогда люди, прислушавшись, уловили звук, который вызвал в собаках ужас и ярость; услышали протяжный вой, который становился то громче, то тише; в одно мгновение он, казалось, доносился издалека, в следующее - уже раздавался у самых стен замка. Вся голодная и холодная нищета этого промерзшего насквозь мира, вся неутоленная дикая ярость, смешанная с другими ужасными и призрачными мелодиями, которым нельзя подобрать названия, казалось, выразилась в этом погребальном вопле.
- Волки! - воскликнул барон.
Их музыка тут же слилась в один бушующий вихрь, казалось, вой доносился отовсюду.
- Сотни волков, - сказал гамбургский торговец, который был человеком с развитым воображением.
Побуждаемая неким импульсом, который она не могла объяснить, баронесса покинула своих гостей и направилась к узкой, унылой комнате, где лежала старая гувернантка, наблюдая, как исчезают часы уходящего года. Несмотря на резкий холод зимней ночи, окно было распахнуто. Шокированная баронесса бросилась вперед, чтобы закрыть его.
- Оставьте его открытым, - сказала старуха голосом, который при всей его слабости выражал приказ, которых баронесса никогда прежде от гувернантки не слышала.
- Но вы умрете от холода! - убеждала она.
- Я в любом случае умру, - раздался голос, - и я хочу послушать их музыку. Они пришли издалека, чтобы спеть смертную песню моего семейства. Как хорошо, что они пришли; я - последняя из фон Черногратцев, я умираю в нашем старом замке, и они пришли, чтобы спеть мне. Слушайте, как громко они зовут!
Волчий вой все еще разносился в зимнем воздухе, и затяжные, пронзительные раскаты его, казалось, окружали замок; старуха лежала на кушетке, и взгляд ее выражал долгожданное счастье.
- Уходите, - сказала она баронессе, - я больше не одинока. Я - часть великого древнего рода...
- Я думаю, она умирает, - сказала баронесса, возвратившись к гостям. - Полагаю, нам следует послать за доктором. И что за ужасный вой! За такую похоронную музыку я бы не заплатила большие деньги.
- Эту музыку не купить ни за какие деньги, - сказал Конрад.
- Слушайте! Что это еще за звук? - спросил барон, когда раздался треск и шум падения.
Это было дерево, рухнувшее в парке.
На мгновение воцарилось принужденное молчание, а затем заговорила жена банкира:
- Сильный холод иногда раскалывает деревья. Как раз холод и выгнал волков в таком количестве. У нас уже много лет не было такой холодной зимы.
Баронесса тотчас же согласилась, что причиной всего случившегося был холод. Холодный воздух от открытого окна стал причиной остановки сердца, которая сделала ненужным вызов доктора к старой фройляйн. Но уведомление в газетах выглядело очень хорошо:
"29-го декабря в замке Черногратц скончалась Амалия фон Черногратц, давняя и дорогая подруга барона и баронессы Грюбель".
ЛУИ
- Было бы очень мило в этом году провести Пасху в Вене, - сказал Струдварден, - и повидать там некоторых моих старых друзей. Это самое веселое место для того, чтобы провести Пасху...
- Я думала, что мы уже решили провести Пасху в Брайтоне, - прервала Лина Струдварден, выражая огорчение и удивление.
- Подразумевается, что ты приняла решение и мы должны провести Пасху там, - сказал ее муж. - Мы провели там прошлую Пасху, и неделю после Троицы тоже, годом раньше мы были в Вортинге, а перед тем снова в Брайтоне. Я думаю, что пора бы произвести некоторую смену декораций, раз уж мы об этом заговорили.
- Поездка в Вену окажется очень дорогой, - сказала Лина.
- Ты не часто интересуешься экономией, - ответил Струдварден, - и в любом случае путешествие в Вену обойдется немногим дороже, чем весьма бестолковые завтраки, которые мы обычно даем весьма бестолковым знакомым в Брайтоне. Сбежать от всего этого - само по себе праздник.
Струдварден говорил с чувством; Лина Струдварден с таким же сильным чувством хранила молчание по этому конкретному поводу. Кружок, который она собрала вокруг себя в Брайтоне и других южных прибрежных курортах, был создан из семейств и отдельных лиц, которые сами по себе могли быть скучными и бестолковыми, но которые в совершенстве постигли искусство льстить миссис Струдварден. Она не имела ни малейшего желания изменить их обществу и оказаться среди невнимательных незнакомцев в чужой стране.
- Ты можешь отправляться в Вену один, если тебе так этого хочется, - сказала она, - я не могу оставить Луи, а собака - всегда источник ужасных неприятностей в иностранной гостинице, даже если не вспоминать про всю суету и карантинные строгости при возвращении. Луи умрет, если он расстанется со мной хотя бы на неделю. Ты не знаешь, что это для меня может значить.
Лина наклонилась и чмокнула в нос крошечного коричневого шпица, который лежал, спокойный и безразличный, под шалью у нее на коленях.
- Послушай, - сказал Струдварден, - быть смехотворной проблемой - это вечное занятие Луи. Ничего нельзя сделать, никаких планов нельзя исполнить без всяческих запретов, связанных с причудами или удобствами этого животного. Будь ты жрецом, служащим какому-нибудь африканскому идолу, ты не сумела бы выработать более сложный комплекс ограничений. Я уверен, ты потребуешь от правительства отсрочки всеобщих выборов, если они будут как-то противоречить удобствам Луи.
Вместо ответа на эту тираду миссис Струдварден снова наклонилась и поцеловала безразличный коричневый нос. Это было действие женщины, очаровательно кроткой по природе, которая, однако, скорее поставит на карту весь мир, чем уступит дюйм там, где она считает себя правой.
- Ведь ты не слишком-то любишь животных, - продолжал Струдварден с возрастающим раздражением. - Когда мы охотимся в Керрифилде, ты не стараешься снизить скорость, возвращаясь с собаками домой, даже если они умирают от усталости, и я не думаю, что ты бывала на конюшне хоть два раза в жизни. Ты потешаешься над тем, что называешь суетой по поводу чрезмерного истребления птиц ради их оперения, и ты всегда выражаешь возмущение, когда я вмешиваюсь, защищая утомленное в дороге животное. И однако же ты настаиваешь на всех предложениях, которые для того и делаются, чтобы подчинить нас этому глупому маленькому гибриду меха и эгоизма.
- Ты предубежден против моего маленького Луи, - сказала Лина; целый мир чуткости и жалости таился в ее голосе.
- Мне всегда только и оставалось, что быть против него предубежденным, - сказал Струдварден, - я знаю, каким веселым и отзывчивым компаньоном может быть песик, но мне и не позволяли и пальцем коснуться Луи. Ты говоришь, что он кусает всех, кроме тебя и твоей горничной. Когда старая леди Петерби захотела его погладить, ты выхватила Луи у нее из рук, чтобы песик не впился в даму зубами. Все, что я от него вижу - это верхушка болезненного маленького носика, высунутая из его корзины или из твоей муфты, и я иногда слышу его тихий хриплый лай, когда ты выводишь Луи на прогулку по коридору. Ты же не можешь ожидать ни от кого подобной глупости - любить такую собаку. Эдак можно развить в себе привязанность к кукушке, которая обитает в стенных часах.
- Он любит меня, - произнесла Лина, вставая из-за стола, по-прежнему держа на руках обмотанного шалью Луи. - Он любит только меня, возможно, поэтому я так сильно люблю его в ответ. Меня не волнует, что ты там про него говоришь, и я с ним не расстанусь. Если ты настаиваешь на поездке в Вену, тебе придется ехать одному, как я уже сказала. Я думаю, было бы куда разумнее, если б ты поехал в Брайтон со мной и Луи, но, разумеется, ты можешь и себя потешить.
- Ты должен избавиться от этой собаки! - сказала сестра Струдвардена, когда Лина вышла из комнаты. - Нужно помочь ей исчезнуть - быстро и безболезненно. Лина просто использует ее, чтобы добиться своего во множестве случаев; иначе ей пришлось бы осторожно уступать твоим желаниям или общим удобствам. Я уверена, что сама она не заботится даже о кнопках на ошейнике животного. Когда друзья толпятся вокруг нее в Брайтоне или где-нибудь еще, для собаки попросту не остается времени, и она целыми днями находится на попечении служанки. Но если ты предлагаешь Лине поехать куда-нибудь, куда она ехать не хочет, она тут же оправдывается, что не может расстаться с собакой. Ты когда-нибудь входил в комнату незамеченным и слышал, как Лина беседует со своим драгоценным животным? Я ни разу не слышала. Я уверена, что она трясется над Луи только тогда, когда кто-нибудь может обратить на это внимание.
- Что ж, признаюсь, - согласился Струдварден, - в последнее время я не один раз рассматривал возможность какого-нибудь несчастного случая, который бы положил конец существованию Луи. Однако не так уж легко устроить нечто подобное с животным, которое проводит большую часть времени в муфте или в игрушечной конуре. Не думаю, что яд нам подойдет; зверь, очевидно, до ужаса перекормлен: я иногда видел, что Лина предлагает ему за столом разные лакомства, но он, кажется, их никогда не ест.
- Лина пойдет в церковь в среду утром, - задумчиво произнесла Элси Струдварден, - она не сможет взять туда Луи. Сразу из церкви она отправится к Деллингам на ланч. У тебя будет несколько часов, чтобы достичь цели. Горничная почти непрерывно флиртует с шофером. В любом случае, я найду какой-нибудь предлог, чтобы удержать ее на расстоянии.
- Это освобождает нам путь, - сказал Струдварден, - но, к сожалению, в мозгу у меня абсолютно пусто, особенно по части смертоубийственных проектов. Этот маленький зверь омерзительно ленив; я не могу представить, что он прыгнет в ванну и там утонет или примет неравный бой с мастиффом мясника и закончит свой путь в огромных челюстях. В каком облике может придти смерть к вечному обитателю уютной корзинки? Было бы слишком подозрительно, если бы мы выдумали набег суфражисток, сказав, что они вторглись в будуар Лины и бросили в Луи кирпич. Тогда нам пришлось бы нанести еще множество повреждений, которые причинили бы неудобство. Да и слугам покажется странным, что они не видели и не слышали никого из захватчиц.
- У меня есть идея, - сказала Элси, - достань ящик с воздухонепроницаемой крышкой и проделай в ней маленькое отверстие, достаточное, чтобы просунуть внутрь резиновый шланг. Возьми Луи вместе с его корзинкой, сунь в коробку, закрой ее и присоедини другой конец шланга к газовому крану. Это будет настоящая камера смерти. Потом ты можешь поставить конуру у открытого окна, чтобы избавиться от запаха газа, и Лина, вернувшись домой, обнаружит мирно почившего Луи".
- Романы пишут как раз о таких женщинах, - восхищенно откликнулся Струдварден. - У тебя идеальный преступный склад ума. Пойдем поищем ящик.
***
Два дня спустя заговорщики стояли, виновато разглядывая крепкий квадратный ящик, соединенный с газовым краном длинным резиновым шлангом.
- Ни звука, - изрекла Элси, - он даже не шевельнулся; должно быть, это произошло совершенно безболезненно. Но все равно, мне делать это было крайне неприятно.
- Переходим к самому ужасному, - произнес Струдварден, закрывая вентиль. - Мы медленно поднимем крышку и постепенно выпустим газ. Пожалуйста, раскачивай дверь туда-сюда, чтобы в комнате был сквозняк.
Несколько минут спустя, когда пары рассеялись, они наклонились и подняли конуру вместе с ее печальным содержимым. Элси издала крик ужаса. Луи сидел у входа в свое жилище, голова его была поднята, а уши навострены, он был так же холоден и неподвижен, как тогда, когда они опускали его в камеру смерти. Струдварден отбросил конуру и долго смотрел на чудо-собаку; потом он залился громким, радостным смехом.
Это была, конечно, превосходная имитация грубоватого игрушечного шпица, и аппарат, который издавал хриплый лай, когда на него нажимали, существенно помогал Лине и горничной Лины в ведении домашнего хозяйства. Для женщины, которая терпеть не могла животных, но любила добиваться своего, оставаясь в ореоле бескорыстия, миссис Струдварден справилась достаточно хорошо.
- Луи мертв, - такова была краткая информация, которой приветствовали Лину, вернувшуюся с завтрака.
- Луи МЕРТВ! - воскликнула она.
- Да, он набросился на сына мясника и укусил его, он укусил и меня, когда я попытался его остановить, так что мне пришлось его уничтожить. Ты предупреждала меня, что он кусается, но не говорила, что он по-настоящему опасен. Мне пришлось выплатить мальчику значительную компенсацию, так что тебе придется обойтись без той броши, которую ты хотела получить на Пасху; мне придется отправиться в Вену к доктору Шредеру, который является специалистом по собачьим укусам, и ты поедешь со мной. То, что осталось от Луи, я послал к Роуленду Уорду, чтобы сделать чучело; это будет мой пасхальный подарок вместо броши. Ради Бога, Лина, поплачь, если ты и впрямь так сильно переживаешь; только не стой здесь, глядя на меня, как будто я лишился рассудка.
Лина Струдварден не плакала, но ее попытки рассмеяться оказались совершенно неудачными.
ГОСТИ
- Пейзаж, который виден из наших окон, бесспорно очарователен, - сказала Аннабель, - вишневые сады, и зеленые луга, и река, вьющаяся по долине, и церковный шпиль, виднеющийся среди вязов - все это производит превосходное впечатление. Однако есть что-то ужасно сонное и утомительное во всем окружающем мире; кажется, неподвижность преобладает повсюду. Здесь никогда ничего не случается; посев и сбор урожая, редкая вспышка кори, незначительные разрушения после грозы и слабое волнение в связи с выборами - это почти все, что за пять лет нарушало монотонность нашего существования. И впрямь ужасно, не правда ли?
- Напротив, - ответила Матильда, - я нахожу это чудесным и успокоительным; но раньше, видишь ли, я жила в странах, где очень много всего случается одновременно, причем именно тогда, когда человек ни к чему не подготовлен.
- Это, конечно, дело другое, - сказала Аннабель.
- Я никогда не забуду, - поведала Матильда, - тот случай, когда епископ из Бекара нанес нам нежданный визит; он направлялся на закладку миссии или чего-то подобного.
- Я думала, что вы там всегда готовились к приему особых гостей, - сказала Аннабель.
- Я готова была встретить полдюжины епископов, - заявила Матильда, - но возникло одно смущающее обстоятельство: после непродолжительной беседы выяснилось, что этот конкретный епископ был моим дальним родственником, принадлежащим к той ветви нашего семейства, которая рассорилась с нашей ветвью во время королевского дерби. Они выиграли его, хотя мы должны были выиграть, или мы выиграли, а они были уверены, что выиграть должны они - в общем, я позабыла, что там и как; во всяком случае, они поступили безнравственно. И теперь ко мне являлся один из них в ореоле святости и требовал традиционного восточного гостеприимства.
- Это и впрямь непросто, но ты могла пригласить своего мужа, чтобы придумать нечто увлекательное.
- Мой муж находился в пятидесяти милях от дома, пытаясь воззвать к здравому смыслу или к тому, что он называл здравым смыслом, деревенских жителей, которые возомнили, что один из их вождей - это тигр-оборотень.
- Какой такой тигр?
- Тигр-оборотень; ты слышала о волках-оборотнях, о помеси волка, человека и демона, не так ли? Ну, а в той части света существуют тигры-оборотни, или местные жители думают, что таковые существуют. И я должна сказать, что в данном случае, насколько подтверждается клятвами и неоспоримыми доказательствами, у них были все основания так думать. Однако, раз уж мы отказались от судебных преследований за колдовство триста лет назад, нам не нравится, что другие люди следуют тем традициям, которые мы отвергли; нам кажется, что они выказывают недостаточно почтения к нашему интеллектуальному и моральному положению.
- Я надеюсь, ты не была слишком груба с епископом, - прервала ее Аннабель.
- Ну конечно, он же был моим гостем, так что мне приходилось быть с ним вежливой, но он оказался лишен всякого такта и вспомнил про старую семейную ссору; он даже попытался указать на некоторые обстоятельства, которые оправдывали поведение его родни. Если такие обстоятельства и были, чего я ни на мгновение не допускаю, в моем доме ему не следовало затрагивать эту тему. Я ее обсуждать не собиралась. После этого я тотчас же дала выходной своему повару, чтобы он мог посетить престарелых родителей милях в девяноста от нашего дома. Повар, призванный на смену, не был специалистом по части карри; по правде сказать, я не думаю, что приготовление пищи в любой форме могло быть одной из его сильных сторон. Полагаю, что он первоначально явился к нам в качестве садовника, но поскольку у нас никогда не имелось ничего, что можно было счесть садом, он стал помощником козопаса, и этой должности он, по-моему, целиком и полностью соответствовал. Как только епископ услышал, что я отправила повара в сверхурочный и ненужный отпуск, он постиг смысл моего маневра, и с этого момента мы почти не разговаривали. Если б когда нибудь епископ, с которым ты не разговариваешь, остановился у тебя в доме, ты оценила бы сложившуюся ситуацию.
Аннабель признала, что в жизни ни с чем подобным не сталкивалась.
- Тогда, - продолжила Матильда, - чтобы все еще больше усложнить, Гвадлипичи вышла из берегов, что она время от времени делала, если дожди продолжались сверх положенного срока. И нижняя часть нашего дома и все дворовые постройки были затоплены. Мы успели вовремя освободить пони, и конюхи всем скопом доплыли до ближайшего островка, возвышавшегося над водой. Пяток козлов, главный козопас, его супруга и несколько их отпрысков укрылись на веранде. Все прочее свободное пространство заняли мокрые, потрепанные куры и цыплята; ни один человек не знает, сколько у него домашней птицы, пока жилища его слуг не скрываются под водой. Конечно, я переживала нечто подобное во время предшествующих наводнений, но тогда у меня не был полон дом козлов, козлят и полумертвых кур. Прибавь ко всему еще и епископа, с которым я почти не разговаривала.
- Это, наверно, было непростое времечко, - заметила Аннабель.
- Но дальше начались новые трудности. Я не могла допустить, чтобы обычное наводнение уничтожило все воспоминания о том королевском дерби. И я сообщила епископу, что большая спальня с письменным столом и маленькая ванна с достаточным запасом холодной воды должны стать его обиталищем, и этого пространства ему при данных обстоятельствах более чем достаточно.
Однако около трех часов дня, пробудившись после сиесты, он совершил внезапное вторжение в комнату, которая когда-то была гостиной, а теперь стала и гостиной, и складом, и полдюжиной других помещений. По состоянию костюма моего гостя можно было решить, что он решил превратить комнату еще и в свою раздевалку.
"У меня в спальне козел", заметил он столь же холодно с оттенком сардонического упрека.
"Неужели", сказала я, "еще один спасся? Я думала, все прочие козы пропали".
"Ну, этот козел уж точно пропал", ответил он, "его прямо сейчас доедает леопард. Поэтому я и покинул комнату; некоторым животным не нравится, когда при их трапезе присутствуют сторонние наблюдатели".
Появление леопарда, конечно, объяснялось просто; он бродил вокруг козьих загонов, когда началось наводнение, и взобрался наверх по внешней лестнице, ведущей в ванную комнату епископа. Козла леопард приволок с собой. Вероятно, он счел ванную слишком сырой и тесной и перенес свой банкет в спальню, пока епископ дремал.
- Какая ужасная ситуация! - воскликнула Аннабель. - Представляю, как разъяренный леопард носится по дому, окруженному водой!