Историй всего четыре, и сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пере-сказывать их - в том или ином виде.
Х.Л. Борхес. Четыре цикла
Среди тех немногих историй, что известны мне, есть только одна, которую я способен рассказать. То есть - выразить в словах. В сущности, ее можно свести все к тем же четырем пер-вым. Ибо в ней есть и штурм укрепленного города, и поиск, и возвращение... Нет только Бога. Или это мне кажется теперь, когда годы заслоняют то, что миновало?
Впрочем, у моей истории (а она неминуемо станет час-тью вашей, если вы ее прочтете) есть одно неоспоримое достоин-ство - она соединяет в себе черты четырех изначальных, не яв-ляясь их компиляцией. Вы скажете: Это невозможно. Я отвечу: все это было, а к истории претензии не предъявляются. Все равно изменить (исправить?) ничего нельзя. Итак, я приступаю...
Ночь первая
Совсем не скоро пришел я к пониманию того факта, что события обычной декабрьской ночи станут началом истории исклю-чительной (для моей жизни) важности. Да, совсем не скоро... Долгое время потом я не возвращался к этому случаю), но все, что случилось тогда, до сих пор помню отчетливо. Думаю, не ошибусь даже в мелочах. В каких тайниках памяти хранилось это происшест-вие - Бог знает, только не я один о них не забыл. Можно ли утратить пролог истории, если вся она хорошо известна?...
Тогда я еще учился в выпускном классе средней школы, и в один из дней (этот день не был выходным, а следовательно, ничем не отличался от прочих) вместе с одноклассниками отпра-вился в театр. Поход был, естественно, организованный - тоже обычный, всего-навсего один из..., но я и такими развлечени-ями не пренебрегал.
Спектакль, видимо, оказался не слишком хорошим, по-скольку название я забыл сразу же, выйдя из зала. Кажется, это был какой-то переводной водевиль качествен ниже среднего (впрочем, в зале иногда смеялись). Для одноклассников, туда пришедших - а в театр явилось большинство, - равно как и для меня, времяпрепровождение могло бы быть и получше, но культпоход пре-восходно сошел за возможность пообщаться...
Со столь относительной пользой проведя время, мы ор-ганизованной толпой выбрались из театра, час был поздний, и трамваи, конечно, бастовали. После некоторых колебаний все ре-шили двигаться в сторону дома пешком. Я шагал едва ли не впе-реди остальных, впрочем, не слишком торопясь. Из этого следует, что прочие шагали и вовсе медленно. Было довольно тепло для середины декабря, и пешая прогулка не доставляла особенных не-удобств.
Трамвай нагнал нас неожиданно. Я до сих пор не пони-маю, почему не вскочил в него, а продолжал медленно шагать по другой стороне улицы. В моем распоряжении было достаточно вре-мени, чтобы добежать до передней двери. Почему я этого не сде-лал? Сейчас мне кажется, что душой уже овладело к тому моменту ощущение чего-то непоправимо прекрасного, предчувствие того, что нельзя пережить дважды. Только эта мысль не может быть вы-ражена словами. Уверен, что и тогда не было слов для нее. Воз-можно, музыка - несколько далеких, чуть слышных аккордов - вмес-тила бы в себя то состояние, но я, к сожалению, никогда не смо-гу сыграть их и вам придется поверить на слово...
Итак, приятное оцепенение оставило меня в тот самый момент, когда двери старенького вагона закрылись, и он задре-безжал, двинувшись дальше. С улыбкой я проводил взглядом это чудо техники и как бы по инерции продолжил путь. В это мгновение я был уверен, что остался в одиночестве и могу спокойно шествовать домой, но голоса, раздавшиеся за спиной, быстро опро-вергли это предположение. Обернувшись, я обнаружил, что еще семь человек не воспользовались услугами транспорта и последо-вали моему примеру (я ведь шел впереди, поэтому некоторое право тешить себя такой надеждой)... Шедшие сначала парами или поодиночке, они уже сплотили ряды, и Андрей, мой приятель, предложил разделить компанию.
Я замедлил шаг, подождал, пока остальные догонят ме-ня, и пошел с ними рядом. Некоторое время я не участвовал в разговоре, которым заправлял Андрей, и даже не прислушивался к нему, все еще не оправившись от столбняка, которым был охва-чен несколько минут назад.
Потом я все-таки смог усилием воли вырваться из мира представлений, отделившего меня от прочих, и вслушаться в отрывистые реплики шедших рядом со мной людей:
- Похоже, создатели спектакля почему-то сочли, что шоу должно продолжаться, - донесся до меня голос Андрея, - хоть это действо и не того сорта.
- Фраза хороша, да не твоя. Ее автору, похоже, удаст-ся увидеть продолжение с небес, - ответила ему одна из девушек.
- Ох уж эта поп-культура, - громко вздохнул Вадим. - Везде норовят сунуться, а взглянуть повнимательнее - и увидишь гнилую сердцевину.
- О чем вы треплетесь?! - этот резкий хрипловатый голос был легко узнаваем: Ирка сидела за соседней партой в клас-се, и запах дорогих сигарет, исходивший от нее, и звук ее го-лоса изрядно мне поднадоели. А претензии на актерский талант вообще бесили всех типичных любителей. Но что поделаешь - уже в школе приходилось делаться фаталистом и вырабатывать в себе привычку принимать эту жизнь такой, какой досталась.
Я окинул взглядом компанию, в которой собирался ско-ротать время (каким долгим представлялся вечер в тот миг и как я мечтал продлить его потом!). Вадик, конечно, сопровождал Ирку: неразлучны они не были, но обоих отличала некая широта взглядов; то же самое можно было сказать и о претензиях. Вадик был бы очень милым панком (вопреки мнению тогдашних взрослых, настоящие панки являлись едва ли не самой лояльной частью тинейджеров), если бы не кичился собственными идеалами (и даже самим наличием оных). Впрочем, по части музыки я их вполне раз-делял, а посему был с Вадимом на короткой ноге.
Андрей, мой сосед по парте, увивался вокруг этой па-рочки. Тогда он мне казался лучшим другом. Теперь, вспоминая школьные годы (их, кроме той ночи, я не считаю особенно выдаю-щимися), понимаю, что это было не так. Просто - приятели, со-седи, одноклассники... Андрей был очень мил, когда хотел каза-ться таким, и наоборот. Это хамелеонство, врожденная, если хо-тите, склонность к лицедейству, привлекало в нем не меня одного, Друг мой блистал в школьном театре, где я всегда оставался на вторых ролях, пока труднообъяснимые капризы не поссорили его со всеми в труппе, и Андрей был вынужден ее оставить. Но лицедей-ствовать он продолжал и сейчас.
- Вот, вы воркуете тут, на темной улице, парочка голубков, и мечтаете о занятиях медициной. А ведь ты, Вадик, и вида крови не выносишь, несмотря на зловещую музыку, которую слушаешь. - Андрей мог, как бы между делом, поносить чьи угодно музыкальные предпочтения, поскольку его собственные не страдали определенностью. Я слушаю то, что слышу, - говаривал он иногда. И сейчас двум моим одноклассникам требовалось немало сил, чтобы как-то защититься от насмешек.
За этой троицей, шла еще одна: Марина и Оля шагали вместе, Лена - чуть поодаль от них. Девушки эти всегда казались мне очень разными, и то, что они были вместе, несколько удивля-ло. Марину я знал мало: она недавно появилась в городе, и странная, хрупкая красота девушки обратила на себя внимание мужской части старших классов. Странно, что ни один поклонник не последовал за ней сейчас, в наиболее подходящее для ухажи-ваний время. Я, однако, не собирался воспользоваться столь перспективной возможностью: по молодости лет мало интересовал-ся прекрасным полом. Впрочем, не так уж и мало...
К Ольге я относился, мягко говоря, сдержанно, старал-ся в стенах школы избегать ее: не было точек соприкосновения. Как говорится, мы были настолько разными, что нам не о чем было спорить, а вот Лена - дело другое. Мы общались довольно много, но большей частью - в профессиональных рамках учебного процесса. Другие возможности для встреч предоставлял школьный театр: выступая в ролях второго плана, мы постоянно появлялись на сце-не вместе. Частые репетиции способствовали некоторому сближению, хотя оно и не было особенно значительным. Андрей даже подшу-чивал над странными совпадениями и страстью в свете рамп (а над кем он не шутил?) и написал забавные стишки на эту тему. Жаль, что они не сохранились до этого дня в моем архиве - пре-любопытный вышел бы документ....
Конечно, все эти размышления - продукт возраста и ушедших лет; а в тот вечер я просто окинул взглядом людей, от чьих шагов хрустел снег на асфальте и чье дыхание согревало воздух, рождая тот легкий пар, который хорошо знаком всем блуждающим в зимней ночи. Через несколько секунд я снова вслушался в разговор, который грозил перерасти во всеобщий.
- Хорошенькая ночка, - заметил Андрей. - Но это для нас. А может, кого-то где-то прирезали или грабят в эту самую распрекрасную минуту, пока мы непринужденно общаемся.
- Похоже, портить всей настроение становится у тебя просто манией, - капризно заметила Ольга.
- Ну, кому-то надо же говорить правду, даже если иные ее и не хотят... Приятно провести время, развеяться - без лишнего шика и затрат - вот мечта буржуа об отдыхе, и подобная ночь для этого как нельзя лучше подходит.
- Как и любая другая, - заметил Вадик, не отрывая взгляда от Ирины. - В каждом отрезке времени можно найти что-то привлекательное. Вели ты помнить уроки истории...
- Да не хочу я помнить ничьи уроки! - возопил Анд-рей, напугав стоявших рядом девушек. - Зачем они мне? Да и пе-дагоги, та же Евгения Ивановна, не вызывают во мне особого ува-жения.
Евгения Ивановна была нашей историчкой, обладавшей большими странностями и часто меняющимися - в соответствии с по-литическим курсом - воззрениями. Поэтому Андрею никто и не по-думал возражать. Только Ирина негромко заметила:
- Ты слишком шумно возмущаешься и потому неубедителен. Обрати лучше свое пристальное внимание на что-нибудь дру-гое. Хотя бы на ночь.
Тут Марина отчего-то вздохнула, а Вадик ответил:
- Чтобы говорить о самом романтическом времени, нужно хотя бы не так торопиться. Согласна? - Ирина кивнула. - А то мы все ускоряем шаги и не заметим, как уже подойдем к чьему-то дому. И ночь пропадет даром... - Он с улыбкой взглянул на свою спутницу. - Этого не должно слупиться. Кстати, неподалеку есть весьма живописный уголок, как раз для подобного бесцель-ного ожидания.
Все поняли, что Вадик имел в виду Обелиск - место, ставшее в пределах нашего города в некотором роде легендарным. Огромная серая колонна с присоединенными к ней стеллами возво-дилась, кажется, к юбилейному Дню Победы. Но строительство, как обычно, велось со значительными задержками и завершилось с годичным опозданием. Так что особого торжества не получилось, хотя ежегодно - а минуло со дня открытия уже лет пять - 9 мая к шпилю возлагались венки. Небольшая продолговатая каменная площадка, словно специально созданная для прогулок, окружала основной монумент; в дальнем ее конце находился спуск к Вечному огню, одиноко пылавшему в защищенной от снега и ветра нише. Кажется, Обелиск готовились превратить к очередному юбилею в целый памятный комплекс, но это благое намерение собиралось разделить судьбу многих ему подобных: по крайней мере, на располагавшихся рядом строительных площадках все работы давно за-мерли.
К Обелиску мы и направили свои несколько замедлив-шиеся после Вадькиной речи шаги, немного уклонившись от централь-ного проспекта, который вел в отдаленный район, служивший местом обитания большей части моих одноклассников. Редкие снежинки кружились в морозное воздухе, а легкий ветер временами начинал отбрасывать их в стороны, и на минуту увлекся этим зрелищем и утерял нить разговора, очнувшись лишь тогда, когда Андрей дер-нул меня за рукав:
- Так поделишься ли ты с нами собственным драгоценным мнением, о молчаливейший?
- Что? - вздрогнул я. - О чем идет речь? - Все рас-хохотались.
- А что я говорила!? - воскликнула Ольга. - Кому же знать, как не ему?
- Дело в мечте, вернее, в мечтателях, - пояснил нако-нец Андрей, отвечая на мой недоуменный взгляд, обращенный в его сторону. - Я говорил, что не верю в этот тип, то есть в предан-ность предполагаемой, абсолютно неосуществимой мечте. Такого типа, как мечтатель, для которого вроде бы создано это место, он обвел рукой площадку вокруг Обелиска, - не существует. А Ольга лихо привела в пример, извиняюсь, тебя.
- У тебя был такой... вид. Ну, вы понимаете, что я имею в виду, - просительным тоном протянула Ольга.
- Дурацкий, словом, - помог ей Андрей.
- Ты прекрасно знаешь, что я не это подразумевала.
- Ты так же смотришь, - впервые вступила в разго-вор Лена, - когда питаешь только что полученную в театре роль. Да почти у всех бывает - вроде попытки перевоплощения, которая почти никогда не удается...
- Ох уж мне этот театр, прибежище неудачливых лицедеев! - озлился Андрей, я тем же тоном обратился ко мне: - Ну хоть ты поддержи, скажи что-то удобоваримое!
- Похоже, мне придется разочаровать всех, - ответил я. - Не смею счесть себя мечтателем в этом понимании. Я скорее был сосредоточен на том, чтобы ни о чем не думать. Я просто смотрел... смотрел на снег. (Если б я знал, сколько раз буду заниматься этим потом!) И никаких высоких мыслей. Однако в их существование я все-таки верю. Как и в возможность перевопло-щения - удачного, конечно.
- Да ты сам эту возможность опровергаешь всякий раз, когда, поднимаешься на сцену? - Андрея никогда не упускал случая подколоть кого-нибудь в связи с выступлениями в школьном театре. Как я уже упоминал, с этим упреждением у него были бо-лее чем натянутые отношения. В течение двух сезонов он с успе-хов там выступал, но дело кончилось некрасивым дебошем на репе-тиции и срывом одного спектакля (неплохого, на мой любитель-ский взгляд), на премьере которого мой друг произнес с подмост-ков несколько, мягко выражаясь, незапланированных реплик. Затем в труппе произошло нечто вроде раскола - несколько актеров ее покинули, поддерживая Андрея (вот уж кто в поддержке не нуждал-ся!) Тогда был объявлен внеочередной набор в труппу, и я попал туда - вместе с Леной. И уже целый год нам приходилось оборо-няться от насмешек Андрея.
- Жизнь иногда представляет куда больше возможностей, чем сцена. Только мы ими не всегда верно пользуемся.
- В примерах нет нужды - всего не перечислишь, - вздохнул Вадик. - И выбор пути - не последняя из ошибок.
- Тебе-то уж точно не на что жаловаться. Пока ты не допускал особых просчетов в трактовке своей ... роли, - ехидно заметила Ольга.
- Кто может знать наверняка, - улыбнулся Вадим, сжав (достаточно заметно) Ирину руку. - Во многом придется раская-ться. Вот хотя бы школа... Что я делаю в десятом классе? Джек (вы все его помните: столько лет вместе учились!) Оросил вся-кую учебу; теперь ему и на себя денег хватает, и на мать с сест-рой. А мы с вами! Школа, институт - когда же настанет время для своей жизни, без наставлений и чужой поддержки?
- Может быть, потом ты пожалеешь и об этих словах, -загадочно заметила Марина. Спорщики, совсем забывшие о ней в пылу беседы, с удивлением вспомнили о присутствии еще одной спутницы. - Да и гадать тебе ни к чему. Сейчас как раз есть возможность для минутного отдыха - и от наставлений, и должно быть, от самостоятельности. Не смотреть внутрь себя, как учат на обществоведении (хочу заметить, что тогда этот предмет еще значился в программе), а оглянуться вокруг ~ вот это куда нужнее
И действительно, обратив взгляд за парапет каменной площадки, я оценил глубину ее замечания. Ночь уже охватила го-род, как вокруг Обелиска, так и по другую сторону его. Лишь кое-где светились одинокие огоньки, фонарей почти не было - они гаснут всегда, когда особенно нужны. И только памятник ограждало кольцо огня, образованное ярко горевшими светильни-ками. Тишину тоже нелегко было нарушить - лишь изредка разда-вались шорохи и хруст льда внизу, на реке, возле которой нахо-дился Обелиск, да пролетали по проспекту немногочисленные ав-томобили. Казалось, что мы остались одни, что мы - последний форпост света. Но это не пугало и не становилось сигналом к борьбе за что бы то ни было. Тишина, ночь, факелы среди тьмы - о чем еще можно мечтать, если сохранившаяся в душе романтиче-ская жилка столь тонка, как у нас тогда? Мы были юнцами, прагматиками с молоком на губах - и столкновение с громадой, ка-кой казалась ночь, нарушало искусственное равновесие внутри нас. Не хотел бы я увидеть того, кто удержался бы от прилива чувств под напором подобных ощущений: видеть город у своих ног, воспринимать себя не как одного из многих, а просто - как од-ного, осязать ту часть природы, какую может постичь коренной горожанин, остающийся в привычной среде.
Трудно было оставаться в тот момент в рамках, которые навязывал день. И новизна ощущений требовала немедленного комментария. Естественно, первым оказался Андрей:
- Зрелище впечатляющее, конечно... Надеюсь, никто еще не окоченел?! И почему это все величественное всегда до ужаса бездушно: храмы, статуи, мавзолей - и этот ночной пей-заж?
- Подобное зрелище очень многое даст всякому, кто насладится им по-настоящему. Оно куда более цельно как произ-ведение искусства, чем многое другое, преподносимое нам как эталон, - с мальчишеским максимализмом откликнулся я.
- Моей любви ко всему мрачному данный ландшафт весьма польстил, - академически откомментировал Вадик. - А тебе как, Ира?
- Жутковато. Никогда бы не подумала, что наш город настолько велик. А отсюда, с возвышенности... прямо Вавилон.
- Город - или ночь? - уточнила Ольга. - Как будто в глубине души открываются вторые глаза, которыми начинаешь ви-деть все иначе, глубже, может быть...
- А я и не знал, что ты настолько склонна к поэзии, - Андрей придвинулся к ней вплотную, полуобняв девушку. - Ко-нечно, это от чего-то зависит.
- Если ты ничего не чувствуешь, значит твои способ-ности куда ниже моего мнения о них, - парировала Ольга.
- После такой отповеди тебе, Андрюша, придется при-знать свое поражение, - злорадно ухмыльнулся Вадим. - Ну, а вы, девочки, что скажете? Может, поддержите утопающего? - об-ратился он к Лене и Марине.
Но девушки не успели высказаться: сцена была наруше-на появлением нового лица, а тишина - звуком шагов быстро идущего по свежему снегу человека. Мы все обернулись в его сто-рону и с удивлением узрели своего одноклассника Игоря, неведо-мо как оставившего свою компанию, с которой он укатил в трам-вае, так лихо разделившем наш класс.
Впрочем, для меня это не было особенной неожиданно-стью: Игорь считался одним из самых горячих поклонников Марины и старался навязывать ей свое общество по возможности чаще. Возражений с ее стороны, по крайней мере до сих пор, он не встречал. В глубине души я выразил надежду, что и на этот раз ему все сойдет с рук и полезный отдых не будет испорчен.
- Вечер добрый! - Игорь перевел дух, приблизившись к нашей группе, как будто сплотившейся при его появлении. - Думал, и не разыщу... Надо же, все бросили меня в этом тре-клятом транспортном средстве, а сами наслаждаются избытком свежего воздуха! Хороши, нечего сказать....
- А не переутомился? - участливо осведомился Андрей. - Мы уж заволновались - как это, тебя с нами нет. Неуже-ли погиб, пропал, растерзан дикими зверями...
Недоумевающее выражение лица Игоря было встречено хохотом (со стороны автора шутки) и улыбками (со стороны про-чих). Живой звук развеял тишину ночи. Мы почувствовали себя едва ли не победителями... И от размышлений перешли к бол-товне, больше не казавшейся кощунством перед виденным нами мрачным великолепием. Разговор с театра (оказалось, что никто из нас его сколько-нибудь регулярно не посещал, не считая по-становок школьной труппы) незаметно перекинулся на кино.
- Я думаю - не могу припомнить, что бы кто-то в кинематографе показал пейзаж, подобный тому, который видим мы, -заметила Марина.
- Для этого неведомому режиссеру потребовалось бы изобразить еще и нас - такими, какие мы есть в эту минуту, - возразил Андрей. - Даже великому мастеру такая задача может оказаться не по плечу.
- Неужели мы такие уж сложные? - опросила его Ольга.
- Как отдельные люди - может быть, и нет. А вот сейчас, вместе, наши переживания куда сложнее. Но я, разумеется, могу и ошибаться.
- От ошибок никто не застрахован, - добавил Игорь. Беседуя в таком духе, мы прогуливались по казенному подиуму. Думаю, нет нужды воспроизводить все реплики, хотя я их помню их до сих пор (или это память подсказывает мне ложные, но кажущиеся наиболее подходящими фразы и сентенции?) Ведь многие покажутся читателю - и совершенно оправданно - по-детски - наивными, а в иных раскаиваются говорившие: зачем напоми-нать хорошим, в сущности, людям о прошлых ошибках, тек более - об оговорках?
Но постепенно наша компания распадалась на части, и в беседе принимало участие все меньшее количество лип. Игорь в основном общался с Мариной, причем делал это шепотов, и чтобы не мешать ему, мы отдалились от парочки, что доказывало на-личие у большинства достаточного уровня деликатности. Я оказал-ся рядом с Андреем, Леной и Ольгой.
- Все-таки есть в этом времени суток что-то магиче-ское, - неожиданно заметил Андрей.
- Знаешь, мне, похоже, впервые в жизни не хочется с тобой спорить, - улыбнулась Ольга.
- Это действуют магические силы, чье великое могу-щество известно всем дельцам от хиромантии и астрологии, - по-пытался пошутить я.
- Ты слишком жесток к этому миру, - незамедлительно ответил Андрей, - здесь тоже многое решается. Хотя не все решаем мы.
Поскольку друг мой усердно увивался вокруг Ольги (что было неудивительно - противоположности ведь сходятся), мы с Леной воленс ноленс составили еще одну парочку. И я был скло-нен этому обрадоваться: многие склонности, как бы дремавшие внутри, дожидались такой или подобной минуты, чтобы вырваться на свободу. Данная была не из последних.
- Нe думаю, что даже самые романтичные из присутст-вующих, - с нежданной громкостью заявил Андрей, - хотя бы пред-полагали, что мечтательные прогулки при луне могут оказаться реальностью.
- То же мне знаток глубин душ человеческих! - пробор-мотала Ольга, уже утерявшая часть своей восторженности. Что касается лени, то она приняла это заявление спокойно. Она во-обще старалась держаться в рамках, видимо остерегаясь край-ностей. Но от меня таилась несколько меньше, может быть, по-тому, что шли мы бок о бок, и моя рука как-то незаметно сжала ее ладонь. Или то было уже следствием перемен, исподволь в нас совершавшихся?
Мы несколько отдалились от остальных, голос Андрея, звучал тише, как будто издалека... Но я не остановился, и дер-жась за руки, мы начали спускаться по каменным ступеням. К Веч-ному огню.
На площадке возле огня было пусто, но на снегу вид-нелись следы двух пар ног. Похоже, Игорь с Мариной совсем не-давно покинули это место. Освободили для следующих? - подумал я. - Вряд ли все так банально. Ничего не говоря, я обратил взгляд к огню. Что-то подсказывало: и Лена смотрит туда же. Несколько минут прошли в двойном молчании: природы и людей. Сверху не донесся ни один звук, только изредка стучало сердце в центре огня. И тут, сам не понимая почему - быть может, от неловкости, - я снова заговорил о школьном театре:
- Если не ошибаюсь, Лена, в новом спектакле мы вы-ступим - в который раз? - вместе. Я просмотрел пьесу: там да-же придется изображать старинный менуэт - насколько удастся, разумеется. Ты как, приняла роль? Завтра ведь репетиция.
То, что ответила Лена, врезалось мне в память. Навер-ное, и в старости, вспоминая ту ночь, прежде всего я додумаю об ее словах:
- Знаешь ли, я решила отказаться от роли. И от те-атра вообще. Кажется, я только теперь понимаю, как трудно вы-нести свои чувства на всеобщее обозрение. Если они искренни и глубоки... А танец - тем более этот - слишком интимен.
- Выходит, мне придется искать другую партнершу - для менуэта? Надеюсь, ты меня за это извинишь?
И тут... Я притянул Лену к себе и - впервые - поцеловал. Должно быть, со стороны это выглядело весьма картинно: первый поцелуй в полутьме подземелья. В кругу огня... Не сто-ит объяснять дальше, рассыпаясь в подробностях - это уж дейст-вительно слишком интимно. Но ощущение теплых губ на своих губах, согревающее среди всепроникающего холода, останется со иной навсегда. Это я знаю точно.
Мы, конечно, еще говорили о чем-то, но дальнейшее вспоминается смутно: слишком много переживаний для одной ночи. Я находился словно в состоянии какого-то необычно приятного опья-нения, шутки и экспромты лились рекой, достигая уровня, свой-ственного обыкновенно Андрею, который был непритворно удивлен:
- Да ты, никак, становишься совсем поэтом?
- Возможно. - Больше я ничего не добавил; да в этом и не было нужды...
Когда за рекой погас последний огонек и перестали ходить трамваи, мы решили покинуть Обелиск. Тьма брала свое, порождая некую тяжесть в глубинах юных душ. И все еще сохра-няя приподнятое настроение, мы - парочками - зашагали по про-спекту. Разговор продолжался в том же духе, но большей пастью состоял из диалогов и резюме, обращенных к остальным.
- Надеюсь, папочки и мамочки ни о ком не беспокоят-ся? - подколол компанию Андрей. - А то пришлось бы прервать такую прогулку!
- И тебя проняло! - засмеялась Ирина. - Говорил же, что не веришь в магию.
- Какая тут магия! Просто странные симптомы взросления...
- Никогда бы не подумал, что ощущать себя взрослым так приятно... - протянул Вадим. - По-моему, тут нечто совсем другое.
В этом споре приняли участие все, кроме Игоря и Ма-рины: те, похоже, пришли к полному взаимопониманию и разгова-ривали только друг с другом.
- Быть может, сам прекрасный пейзаж и вызвал всю эту бурю чувств и размышлений? - задала вопрос Ирина, ни к кому конкретно не обращаясь. И тут я прервал беседу:
- К чему задумываться об этом? Давайте лучше обернем-ся н взглянем на Обелиск еще раз! Это будет лучше, чем все раз-гадки, которые мы могли бы предложить.
Как ни странно, я ощутил общую молчаливую поддержку... Монумент, вернее, его серый шпиль, едва выделялся на фоне тем-ного неба, но мы видели его так же ясно, как днем. И что-то шевельнулось во мне, словно едва минувшее раскладывалось по полочкам сознания. Нет, оно не стало еще прошлым, однако уже покидало реальность... так и не покинув ее окончательно никог-да. Ведь эта минута всегда остается со мной, к ней я обращаюсь, как к эпицентру собственной судьбы, эпиграфу и эпилогу одновре-менно ...
Через несколько минут Лена прикоснулась к моей руке. Пришло время отправляться домой. И Обелиск, оставшийся в моей памяти, вскоре исчез с глаз.
Дом Иры был первым на нашем пути. К моему удивлению, Лена решила переночевать у подруги. Впрочем, объяснялось это просто: в ее семье происходили очередные разборки. К тому же, как и всем нам, Лене следовало в тишине обдумать события этой ночи (как бы немногочисленны они ни были), прощаясь, она - на виду у всех - только сжала мою ладонь и шепнула:
- Не обижайся. Мне надо кое-что для себя решить. Но мы ведь встретимся завтра, хоть и не на репетиции?
- Ну конечно, радость моя, - и я сжал ее руку в ответ.Ира не была столь скованна: она чмокнула Вадика в щеку и шумно взбежала вверх по лестнице. Вскоре ее избранник тоже оставил нас, свернув в свой переулок. А потом пришла и моя очередь: среди двух оставшихся парочек я почувствовал се-бя в некоторой степени лишним. Как раз подошел запоздавший ав-тобус, и появилась возможность проститься с теми, кто разде-лил со мной эту ночь.
- Ну, я побеждал. Пора...
- Удачи! - воскликнул Андрей. - А коли уж будешь мечтать, помечтай и за нас, - добавил он негромко.
Оля махнула мне рукой, Игорь и Марина кивнули на про-щанье. Но, вскочив в автобус, я думал только о словах Андрея. О них думаю и сейчас. Неужели все мечты его сбылись тогда, и он предоставил мне задумываться о чем-то иной, выйти на следу-ющий виток? Или мой друг просто утратил способность бескорыст-но мечтать?
Андрей так и не дал мне никаких разъяснений на этот счет. Вообще все мы старались не болтать о тех минутах. Соб-ственные переживания не могли стать чужим достоянием. Смею считать себя первым, кто рискнул совершить попытку, кто дал себе шанс выговориться, разделил счастье и тяготы с другими.
Придя домой, я тут же начал пару новелл, так и не законченных впоследствии. Значит, порыв вдохновения иссяк не сразу... Но постепенно жажда писать пропала, прекратились и встречи с тогдашними друзьями-собеседниками - с большинст-вом из них я утратил связь после школы. Лена... Но не буду опережать события. Ведь эта ночь вряд ли была бы описана, если бы осталась единственной. Самое сокровенное, выражаясь словами Лены, действительно слишком интимно. Однако последующие слишком удивительны для простых совпадений.
Та, первая ночь что-то изменила во мне - в чувствах, во взгляде на мир, в образе мыслей - называйте, как хотите. И пусть я не могу до сих пор словесно сформулировать данное вли-яние, я чувствую его постоянно. И немудрено! Ведь продолжение тех событий последовало - да еще какое... Возможно, если вам незнакомы мои чувства, его изложение разъяснят многое, как разъ-яснило мне самому.
Если же с вами, читатель, когда-то (неважно когда) произошло нечто подобное... Вы счастливец, такой же, как и я. Несмотря ни на что...
Ночь вторая
Между этой ночью и первой прошло два года. Надо при-знаться, я не терял времени зря (но может быть, это только так кажется). Окончил школу, поступил в вуз - правда, не в престиж-ный, но все-таки довольно приличный, дававший неплохие шансы на будущее устройство в жизни. Учеба отнимала много времени, но частицы свободы еще сохранялись. Я продолжал писать - все еще для себя, в стол, не испытывая угрызений совести, посколь-ку не считал пока возможным заявить миру о своем существовании (потрясающе смешно, не правда ли?). Тогда я и записал все то, что составило в моей истории Ночь первую.
У меня была девушка, причем довольно милая. Звали ее... ceйчac уже и не вспомню... Лиза, что ли? Ничего особен-ного, легкое развлечение, лишенное всякой серьезности. Но я был вполне доволен собой и собственной жизнью и ничего не со-бирался менять, не видя лучших вариантов. Иногда перелистывал записи школьных лет, однако не находил ничего, достойного сожаления. Кроме той ночи. Я очень долго но мог понять, что имен-но привлекало меня в кратких мгновениях двухлетней давности и не мог выразить этого словами...
Однажды вечером я засиделся в городской библиотеке допоздна, до самого закрытия. Тема, над которой я работал, вызывала неподдельный интерес, бывший как бы персональной при-вилегией. Энтузиазм никому больше не передавался, и меня пере-полняла решимость придать собственной работе значимость, которой она на самом деле никогда не имела...
Поглощенный честолюбивыми мыслями о перспективах научной деятельности, я выскочил из библиотеки, едва набросив на плечи куртку. Шел снег, но ветер почти не чувствовался, и было до странности тепло. Я ощущал, как большие снежинки тают у меня на губах, но ничто не шевельнулось внутри, в подсозна-нии. Спокойно запахнув куртку, я зашагал по пустынному переулку, минуя цветочный базар. Уже минуло девять вечера, и не сто-ило рассчитывать на то, что кто-либо там еще будет. Однако из-за последнего прилавка выскочил бойкий мужчина и, размахивая руками, предложил купить у него цветок. Я пожал плечами и дви-нулся дальше: все равно не было денег. Да и кому бы я подарил эту несчастную гвоздику в декабрьскую ночь? Тогда романтиче-ские фантазии были чужды мне...
И тут пришло воспоминание о том, как именно в этот день два года назад я провел время у Обелиска. И как-то неожи-данно меня потянуло туда. Будто на старое пепелище. Трамваи опять не ходили, как тогда, и знакомое место все там же, по дороге домой. Отчего не зайти, - подумал я еще равнодушно, но уже ощущая в себе смутную тоску, где-то глубоко, глубоко...
У каменного памятника было пустынно, окна в сосед-них зданиях, несмотря на ранний час, уже темпы и сами здания как бы растворялись в потоках усиливавшегося снега. Не было слышно ни звука, даже моих собственных шагов по белому по-крову. Два фонаря возле Обелиска и два - на прилегавшем к нему островке тускнели, едва освещая близлежащее пространство. Пройдясь вдоль парапета, я спустился в нижний ярус - туда, от-куда пробивались сполохи Огня - единственная подвижная деталь во всей картине...
Внизу гробовая тишина исчезала: Огонь бился в своей железно-каменной нише, будто пойманный зверь, и стучало смоде-лированное конструкторами сердце. А само пламя издавало шум, удивительно похожий на сюиту домашнего камина. Этот факт пока-зался мне несколько странным, поскольку ранее я ничего подоб-ного не замечал. Неожиданно пришло воспоминание: несколько ме-сяцев назад власти собирались погасить Огонь, ссылаясь на не-достаток средств (и природного газа), но люди, обычно редко - не чаще раза в год - приходившие к Обелиску, вдруг воспротиви-лись. И сверху пошли им навстречу. ОНИ уже боялись раздражать толпу в мелочах, поняв, что тогда она всего опаснее. И Огонь продолжал гореть, распространяя вокруг себя тепло и шум.
Тепло стало и мне, несмотря на свежий мороз. Но это не вызывало удивления, Даже память способна согреть, - с каким-то вздохом подумал я. И осмотрелся по сторонам. Зачем я сюда пришел? И чего дожидаюсь у Огня холодной зимней ночью? Другой причины, кроме странного двухлетнего юбилея, не находи-лось. А что же так притягивало в прошедшем давно мгновении? Неужели оно значило столь много, при всей его мимолетности? Во-просы оставались без ответа... И я смотрел и смот-рел в центр Огня, словно пытаясь отыскать его там. На нижнем ярусе монумента я задержался надолго, воскрешая почти по минутам первую из проведенных здесь ночей, думая о лю-дях, бывших со мной тогда. Андрей уехал далеко, кажется, в Сибирь. Впрочем, мы с ним поссорились через месяц-другой после тех событий; больше ничего узнать не довелось. Ирка работала парикмахером и собиралась вроде бы замуж. В ее рабочее время я старался не показываться поблизости от модельного центра. Вадик вкалывал на какой-то фабрике. При наших редких встречах пого-ворить почти не удавалось. Ольга... Пока у нее били выпивка и мальчики, ей, похоже, ни о чем не хотелось беспокоиться. Лен-ка... Вот уж кого я давно не видел и о ком ничего не знал.
Почему все эти люди, бесконечно далекие от меня теперь, в ту ночь оказались так близки и важны? Что общего могло быть между нами? В чем это выражалось и куда - почти тот-час же - исчезло? Вопросы, вопросы, вопросы... Неужели Огонь и то чувство очага, о котором думалось мне, породили целую гамму сложнейших чувств? Наивно было бы полагать так!
Я вздохнул и уселся на ограду у Вечного огня. И слушал стук своего сердца. Оно не билось в унисон с тем, что было заключено в камне, вопреки моим неясным ожиданиям. А снег почти не ощущался здесь, в нижнем ярусе. Совсем как тогда. Только изредка пара-тройка белых точек мелькала б воздухе. И еще раз заглянул в огонь и зашагал по мостику, ведущему прямо от ниши к островку, но остановился на середине пути. Мне почему-то вспомнился один знакомый парень, физически необычайно здоровый человек, умерший недавно в клинике от общего истощения орга-низма. Врачи долго мялись, прежде чем поставить даже такой невнятный диагноз. Лишь немногие друзья покойного смутно понимали причину: у него не было ни цели в жизни, ни какой-то свя-зи со всем живым. Я мог поклясться, что никаких воспоминаний, подобных этому вечеру, он не унес с собой. А они - пусть лишь отчасти - и являются тем якорем, который соединяет человека с жизнью, с ее суетой и поверхностностью, с ее чувством и глуби-ной.
Мороз все усиливался, холод проник даже за воротник моей весьма теплой куртки. Пора было уходить...
Шаги мои все ускорялись по мере удаления от Обелиска, я перешел на обычную мерную рысь, а вскоре вскочил в трамвай, прервав таким образом пешую прогулку.
Явившись домой, я снова уселся за свои тетради, при-нявшись, как и в первую ночь, за свободное творчество. На сей раз предметом моих трудов стал философский трактат, задуманный задолго до того, но далее десятка страниц не пошедший. Впрочем, иногда я перечитываю его и вношу изменения, согласные с новыми взглядами... как и в свои воспоминания.
Ночь третья
Вы знаете, когда от некого события человека отделя-ют несколько лет (хоть бы и не слишком много), он может пре-красно помнить его целиком, но напрочь утратить владевшее им когда-то ощущение. Не то чтобы память отказывалась его вос-становить - просто человек не очень с этим торопился. Все от-кладывал, ждал, когда придет благоприятный момент, когда память услужливо вывернется наизнанку. Но момент все не приходил, а опущение само собой все отдалялось, пока не терялось совсем...
Нечто подобное, похоже, случилось и со мной. Я по-пытался изгнать из себя переживания столь памятной ночи и пре-успел. Но при этом я перестал понимать, почему не стоит возвращаться туда, где все происходило, как я уже поступил одна-жды. Не стало причины сдерживать себя, хотя и потребовалось время, чтобы решиться на новую попытку.
Годы прошли в блужданиях по стране, может быть, бесцельных внешне, но кое-что давших мне самому, теперь появилась уверенность, что я могу для чего-то сгодиться, как-то помочь тем людям, с которыми встретился в своих странствиях и которые вызвали в душе не интерес, но сочувствие. Я даже написал несколько книг, правда, большую часть - в стол; но две из них все же вышли и имели успех в определенных узких кругах. На меня по-явилась мода (которая быстро прошла), а кое-кто счел автора книг неким гуру...
И я чуть-чуть не поддался на это! Я вообразил себя сочинителем историй, которые должны и развлекать, и поучать публику, которая захочет выслушать их создателя. Я стал отыски-вать сюжеты, буквально охотился за ними. И подумать только - вернулся к Обелиску... в поисках вдохновения!
Не знаю, что я мечтал там найти! Уж не новые ли Тайны Парижа - думаю теперь с ужасом. А нашел все то же, что и прежде: снег, ветер и ночь. Уж конечно, тот же каменный шпиль, буднично вздымавшийся в небо. Я вздохнул: ну вот, и что теперь, когда я вернулся? И неожиданно услышал за спиной сухой кашель.
Теперь кажется, что предчувствие встречи не оставляло меня; что возвращение было связано с этим ожиданием. Но я не уверен, было ли нечто подобное тогда. Скорее всего - нет. Я не ожидал, что у Обелиска произойдет какая-то важная встреча. Да кто мог прийти сюда в эту ничем не примечательную ночь? и уж по крайней мере я не сразу поверил в реальность того, кто кашлял у меня за спиной.
...Старик был высок и худ, никакой головной убор не прикрывал густые седые волосы. Неказистое облачение - валенки и теплое барашковое пальто - не мешало ему выглядеть демократически - интеллигентно. Некая дисгармония в законченный облик вносилась темными усами, давно не стриженными и неухоженными, и отрешенным взглядом голубых глаз. Он держался, прямо и осанкой напомнил мне об Обелиске, у подножия которого стоял. Не уверен, что мужчина об этом заботился: такая стать бывает только вро-жденной.
- Добрый вечер, молодой человек. Надеюсь, не помешал вам? - заговорил он после приступа кашля.
- Нисколько, - ответил я, стараясь не выказывать голосом никаких эмоций, реальных или мнимых.
- Удивительно, что в такие ночи сюда кто-то заходит. Извините, если я присяду: очень трудно стоять без движения. - И он устроился на давно знакомом мне каменном парапете, почти на том самом месте, где Андрей шумнo излагал свои взгляды.
- Конечно, садитесь, - улыбнулся я такому проявлению старомодной вежливости.
- Давно уже эту ночь я провожу в одиночестве, - вздохнул старик. - Сегодня, пожалуй, стоит изменить обыкновению: праздник, круглая дата.
Я впервые обратил внимание на венки у подножия Обе-лиска, почти не заметные в сумраке зимней ночи и вспомнил об услышанной днем по радио передаче, где речь шла о годовщине освобождения города от оккупантов.
- Постойте-ка... Но ведь торжества назначены на завтpa. День юбилея еще не наступил.
Старик глубоко вздохнул:
- В самом деле, удобнее отмечать юбилеи днем. Только вам-то, молодой человек, пора бы знать, что большие дела творятся под покровом ночи чаще, нежели при свете солнца. Он слишком режет глаза, особенно когда отражается от снега...
Я внимательно, не отрываясь, смотрел на говорящего. И тут - впервые - возникло в душе предчувствие той, истории, ко-торой мне так не хватало, без которой эта ночь казалась не прожитой до конца, неполной, что ли... В такую ночь ждешь че-го-то сокрытого, оживляющего давно ушедшие дни, придающее им новый ореол. И иногда - дожидаешься...
- Выходит, ваш праздник связан с теми событиями? - осторожно спросил я.
- Да уж, теснее некуда. Собственно, единственная моя медаль за это и дана. За освобождение, значит... Тут оно все и было, как раз поблизости. Потому и прихожу каждый год: вспомнил значит отпраздновал. Тем только и живу: делать-то больше нечего. Впрочем, вам, наверное, неинтересно? У вас, молодой человек, свои заботы.
- Что вы! - энергично - даже чрезмерно - воскликнул я. - Об этом теперь слишком многие молчат, а правда в конечном счете всегда и потрясающа, и удивительна, и необходима одновременно. Поэтому прошу вас, продолжайте.
- Да, сию историю теперь не особенно вспоминают, - заговорил старик снова. - Нет в ней чего-то, престижа, что ли, военного... Однако правдива она - в этом вся соль. Выходит, про себя мне говорить придется. Но тут уж - не избежать! Я, получается, в ряды героев затесался. В первый и единственный раз. Никогда больше такого не случалось. Родился я, собствен-но, в деревне, тут неподалеку... Потом - мальцом еще - в город подался. - Он улыбнулся: видимо, воспоминания доставили рассказчику истинное удовольствие. - Тут дядька мой жил, он и на завод меня пристроил, и в школу... Там я с Иришкой встретился: девчонка соседская, через дом от нас жила, худенькая была та-кая, востроносая. И были мы все вместе да вместе: и в школе, и на гулянках. Ни о чем мне с ней рядом не думалось - легко на душе становилось, радостно. Так к ней привык - не знаю, словами не высказать. Ну, женихом с невестой, понятное дело, считали, и мои родные, и ее. Я только не спешил: устроиться понадежнее хотел. Как мастером стал, сразу и посватался. Она, ясно, обрадовалась. Вскорости и свадьба была. До сих пор, как сказку, все вспоминаю. А ведь наяву же, со мной было... Наутро как проснулся - голова шумит, только встал - а в дверь приятель мой стучит: война! Я опомниться не успел, как добровольцем записался да в машину сел. Иришка заплакала: сама не очень поняла, что делается-то. Обнял ее, поцеловал и - тронулась мы в западном направлении. Что потом было, в следующие недели две, как во сне помню. Меня сразу в полк - в армии ведь перед этил отслужил, - а полк - в эшелон. Только до линии фронта доехать мы не поспели... Эшелон разбомбили, ну а нас, кто уцелел, командир собрал, да и помахали мы пешком. Тоже ведь - война кру-гом, гансы эти проклятые, а мы с ружьишками плохонькими прем туда, где фронт был. Потом сообразили понемногу, что и как, в лесу окопались, фронт-то мимо нас и прошел. Командир и говорит тогда: Прорваться к своим мы не сможем, выходит, надо в тылу пока остаться, и как в Наполеоново нашествие, сзади врага ис-треблять, в спину. Потихоньку и до своих доберемся. На том и порешили, как говорится...
Просидели мы в лесу месяц, карту раздобыли, приемник и решили к линии фронта двигаться. Набралось человек под сто. Шли больше лесом; только мы-то идем, а линия - от нас. Конеч-но, старались утаиться, но иной раз не удерживались: пакости разные Гансам строили. Один раз даже окружили они отряд - прорываться пришлось...
Так за пару месяцев и подобрались к фронту. Тогда уж остановился он: наши с силами собрались. К ним надо было пробиться, да сил уж не осталось. Тут и командира нашего уби-ли, когда линию фронта перейти пытались. Остался отряд без вожатого. А я там за ветерана был - почитай, с первого дня при главном состоял. Меня, значит, и выбрали начатое довершать.
А я, надо сказать, про Иришку совсем и забыл с того дня, как эшелон разбомбили. Все за шкуру свою трясся - не до жены. Только были мы от города недалеко, уткнулся я носом в карту, название родное прочел и все вспомнил. Заплакал даже... тут мы по радио услыхали, что на город-то наши уже наступают, вот-вот освободят. Словом, сюда я решился дойти, тут и фронт миновать.
...К окраинам мы подошли к ночи. С востока пушки грохочут, дома все в развалинах, и солдат в городе немного. Вижу я такой расклад, думаю, как своим помочь. Ну и решил с тыла ударить. Только про фронт да про солдат своих я уж не думал: одну Иришку помню и все спрашиваю себя - как-то она там? Жива ли? Город я знал как свои пять пальцев, обдумал, как нам к ее дому выйти. А ребята мои про жену не знали: знали бы, может, не все за мной и пошли бы. Шутка сказать - полтораста человек, разве захотят они своей жизнью рисковать невесть за что, за прихоть командирскую!
В ту ночь мы и рванули. Вот с этого самого берега. Высадились на островов - тут, на ближнем. Батарея на нем была: так мы прислугу постреляли, а пушки развернули в другую сторо-ну да как пальнем! Гансы на нас насели сначала, но мы с острова опять на берег перебрались. Тут и наши с той стороны в атаку пошли, те - на попятный сразу. Как фрицы отступать ста-ли, я к ее дому и помчался. Только вижу: все на замке, полдома сгорело, давно не жил никто. Я в соседские домишки вломился. Не признали сначала, а потом и говорят: нету ее здесь, еще в начале войны в Свердловск уехала. Мне сразу и легче стало, и тяжелее. Хорошо, что цела она, но что так далеко... И не видаться нам с ней еще столько!
Да только опять думать некогда стало. Город-то с наскоку наши заняли, меня отыскали и - в штаб. Сам Сталин про это дело прослышал. К ордену меня представили, и даже то, что в тылу был, простили. А иные из сотоварищей моих под трибунал пошли! И ничего-то я поделать не смог! Сам отпуск получил да в Свердловск удрал, к Иришке. Потом снова воевать пошел. Да что о том говорить! Все одно: не было в жизни минут важнее тех, когда я тут, на сеновале, на окраине, план свой выдумывал. Жизнь хотел перехитрить, перекроить нет, ни о чем таком даже не думал, не мечтал, об Иришке одной! Пока она жива была, не очень я мучился: только когда орден надевал, про счастье свое думал. А в эти десять лет - устал... Был ли у меня высший миг или просто - людей подвел? Сколько их погибло в ту ночь, сколько потом - от ран, в лагерях! Но сделанного не воротишь... Вот и хожу сюда: положу букет, постою возле и легче становить-ся. Жизнь, она дальше идет, не останавливается из-за таких мелочей. Или...
Тут старик тряхнул головой, будто только что опомнился:
- Да что это я? Совсем заболтался. Вы, верно, спеши-те, а я отнял столько времени своими излияниями. Прошу прощения; виноват.
Он удрученно вздохнул и так грустно посмотрел на меня, что очень захотелось изменить его мнение (в самом деле, рассказ старика заставил забыть обо всем):
- Все равно я никуда не спешил. И... ваши слова - то, что вы рассказали - сильно на меня подействовали. Тяжело пережить это... Прямо как сюжет романа - с массой бытовых деталей, подробностей, с любовной и авантюрной линиями, с нагро-мождением исторических событий и с потрясающим двусмысленным финалом! Великолепно! И вам довелось быть героем в этом действе. Уже одно это должно счесть за ЗНАК...
- Должно быть, так... - покачал головой старик. - Я как-то не думал о своей жизни с литературной точки зрения. Вы мне на многое открыли глаза, за что благодарю. Но вы про-сто обязаны пообещать, что не сделаете из данного сюжета - роман. Такого поворота я не перенесу - он был бы слишком тяжел.
- Могу пообещать, - с полной серьезностью заверил я, - что романа писать не буду.
- Душевное спасибо, - старик протянул мне длинную тонкую руку с холодными пальцами, и я сжал его ладонь в своей. А засим - простите, но мне нужно идти; теперь о многом предстоит поразмыслить! Что-то подсказывает мне, что встреча наша не последняя. Вы уже знаете, где меня можно найти. До свидания, молодой человек!
И он зашагал прочь от обелиска, ускоряя шаг и сгибаясь, словно каждое движение старило его на год. Вдруг старик обернулся и крикнул мне, поднеся ладони рупором ко рту:
- Зовут меня Андрей Петрович, Андрей Петрович Злобин... - И двинулся во тьму, больше ничего не добавив.
Я долго смотрел туда, вслед несчастному старому че-ловеку, так и не избавившемуся от чувства вины за содеянное. Заслужил ли он эту кару? Кто я такой, чтобы решать! Но если бы решал я, ответ был бы один: нет.
Конечно, я не нарушил слова, данного старику, и не превратил в роман его сюжет. Но сам сюжет решился представить вам - в полном и подлинном виде. Не думаю, что он что-то потерял от такой демонстрации. Ведь история - это всегда лучше, чем просто роман. По крайней мере, глубже и мудрее.
Ночь четвертая
После долгих раздумий, на которые меня подвиг рас-сказ старого ветерана, желание вернуться под сень Обелиска возникло вновь - через год. Теперь я решил быть пунктуальным и не пропускать свиданий с собственными воспоминаниями. Где-то было решено, что мне предстоит испить их чашу до дна. Не то чтобы такое предложение не совпадало с мыслями автора, но...
К Обелиску я шел в ту ночь с явной неохотой, несмотря на пре-восходную - ясную и в меру холодную - погоду. Подружка, у кото-рой я жил, отпустила меня без особых сетований: обоим было яс-но, что наше общение подходит к концу и часы совместного счас-тья остались в прошлом. Свой чемоданчик я поставил в углу, на видном месте - в знак того, что за ним вернусь.
И тут, шагая по пустынным улицам, я получил неплохую возможность еще раз обдумать все, что со мной происходило. За год удалось напечатать две новых книги: обе на удивление непло-хо разошлись. Я был свободен и материально независим, находясь в положении полуизвестного автора, читаемого, но еще не приз-нанного. И это было неплохо - боюсь, слава, массовая популяр-ность и их неизбежные следствия мне сильно повредили бы. А по-ка можно было продолжать свой труд в надежде на понимание род-ственных душ. Несмотря на всю романтичность такого заявления, оно вполне соответствовало моему образу мыслей. Но у меня не возникло уверенности в собственной необходимости для мира и - правильнее - людей, его населяющих. Это твердое убеждение подменялось до сих пор предчувствиями и надеждами. Кроме них, я, в сущности, никаким багажом не обладал. Но они были радужны, далеки и бесцельно-прекрасны: словом, мне вроде бы хватало.
Поглощенный такими мыслями, я не заметил, как подошел к Обелиску. Ночное небо нисколько не изменило своего вида, чему я немало подивился - как вы помните, все вещи меняются ночью. Хотя Роберт Смит спел это по другому поводу.
Я не заметил у монумента знакомой фигуры в пальто - мы с Андреем Петровичем, по-видимому, разминулись, как это случалось потом не раз. Ветеран был забывчив и иногда ошибал-ся часом в своих визитах. Но на смену ему появился молодой человек моих лет (молодой ли?) в короткой теплой курт-ке и в забавной шапке с опущенными книзу шерстяными наушни-ками. Я было уже прошел мимо него, но присмотрелся и подметил в прохожем знакомые черты. Я обошел стоявшего на месте чело-века так, чтобы свет фонаря падал ему на лицо - и неожиданно натолкнулся на удивленный взгляд Вадика. Судя по всему, мы оба были поражены в равной мере.
Вадима я не видел со школьных времен. Вернее, почти не видел. Иной раз, на праздниках или в людных местах (что зачастую обозначает одно и то же), мы пожимали друг другу руки и даже обменивались парой реплик. Но общения не было, так что о теперешней жизни бывшего друга я знал мало. Да и можно ли назвать его бывшим, если мы вовсе и не ссорились - так, разбежались по жизни, которая вконец завертела обоих...
Но я отвлекся от событий описываемой ночи. Вадик сперва разинул рот, а потом бросился ко мне, лихо вытянув ру-ку вперед. Мы дружески отнялись и, все еще не оправившись от удивления, устроились на парапете. Вадик опустил воротник сво-ей куртки и буквально засыпал меня вопросами:
- Где ты сейчас живешь? И как? Давно ли мы виделись в последний раз?! И за каким чертом тебя сюда занесло?
- Я то же самое могу спросить у тебя. Мы не виделись уже года три, а не разговаривали со школьных лет. Так что у нас есть что сказать друг другу, не так ли? Могу начать и я, но потом тебe все равно придется раскрывать карты, чтобы не остаться в долгу.
Я постарался пересказать (как можно короче и точнее) все события прошедших лет. Впрочем, это не заняло много време-ни - их оказалось исключительно мало. Основные уже упомянуты в этих записках, и нет нужды повторяться. Помнится, я очень удивился, что мой рассказ занял так мало времени. Столько пе-редумано, переделано, а значительная часть жизни уместилась в несколько минут неспешного повествования. Какая несообразность! Только я все равно не мог передать непередаваемое, да оно и к лучшему. Может, хоть часть его уместится здесь, на бумаге.
Настала очередь Вадика. Ему, видно, не очень хотелось говорить, и мой друг начал задавать многочисленные вопросы, уточняя сказанное. Последний из них был таков:
- Ты довел свою историю почти до конца. Но не совсем. Ты не объяснил, каким образом оказался здесь в эту ночв, и мне хотелось бы узнать ответ.
- Все это более чем просто, - улыбнулся я, - совсем просто. Иногда я выхожу по ночам прогуляться. И в этот раз слу-чайно проходил мимо Обелиска. Всего-навсего неожиданность, которая дала нам возможность поговорить. Пока, правда, говорил я один. Может, примешь эстафету?
Зачем я солгал Вадику? Не хотел признаваться в странности, в которую не верил сам? Или старался скрыть значительно более глубокое чувство? Мне до сих пор стыдно. Но Вадик тогда никак не показал, что усомнился в моих словах. Не спрашивая больше ни о чем, он сменил меня в роли рассказчика:
Твоя история не особенно богата фактами, как я заметил. Но моя, приходится признать, еще беднее. Совсем не интересно, поверь мне... После школы я некоторое время работал на заводе, подкопил деньжат и решил открыть свое дело. Кое-чем приторговывал, ездил в Турцию и Польшу. Только доходы были невелики, и я поступил в институт. Спал на лекциях, вообще редко там появлялся, но вовремя давал на лапу и в результате - закончил обучение в срок. Работать по специальности не собирался - все равно новичкам платили гроши. Но что-то надо же было предпринять! Я вернулся к началу своей карьеры, снова торговал, открыл пару магазинов. Концы с концами кое-как сводил. Но потом... Я встретил Ирку (помнишь ее?), - я кивнул, стараясь скрыть свою, пожалуй, чрезмерную заинтересованность. - Она втянула меня в одну авантюру: собиралась, представь себе, устроить здесь, у нас, маленький Бродвей! И я поддался... Все это шоу закончилось большой разборкой. Я лишился всего, что у меня было, вдобавок нажил уйму врагов, а эта б... спокойно удрала куда-то в Польшу, больше я про нее не слышал. Мне пришлось пойти в разнорабочие, но в один отвратительный день понял, что больше не выдержу и переехал в столицу. Жил по углам у друзей, потом приискал себе малозаконное занятие - сбывал запчасти от краденых автомобилей. Ухитрился не загреметь, но завязал и с этим. Нет, не из страха; просто очень уж обыденным, неинтересным все оказалось. Купить, продать, перехитригь - вез-де одно и то же. Сейчас, что называется, вернулся на родное пепелище. Работаю продавцом в автомагазине - пока. О будущем еще не думал. Вот, собственно, и все.
Лихо у тебя получилось. Главное - быстро, - заметил я после недолгого молчания. Надеюсь, это было тактично.
- Знаешь, я столько раз пересказывал себе собственную историю, что она у меня навеки скомпоновалась. Хотя и не закончена. И все координаты могут измениться. А будущее... До него ли? Живу простыми удовольствиями. Говорил я тебе, что до сих пор не женился?
- Говорил. И меня это нисколько не удивляет - сам в таком же положении. Оценивать его не возьмусь: слишком уж сложно подобрать какие-то критерии. Но ты собирался что-то добавить. Весьма романтическую историю, наверно?
- Ты нисколько не угадал, - вздохнул Вадик. - Дело в том, что я подыскиваю подходящую - в смысле достоинств и бюджета - кандидатку на вакантное место. Познакомился недавно с одной рыженькой; Ингой зовут. Просто конфетка! Однако стер-ва она ужасная. Похоже, водит меня за нос. Назначает свидания в самых невообразимых местах. Но иногда приходит на них! И сей-час сижу я тут, на морозе, вместо того, чтобы культурно пьянст-вовать в тепле и уюте!
- Приношу свои соболезнования, - я чуть заметно улыб-нулся. - Вот, оказывается, почему ты здесь... Каприз женщины похож на каприз судьбы. Ты, наверно, немало сердец разбил в своих поисках, и есть какая-то справедливость в том, что кто-то попытался разбить твое.
- Дело не просто в попытке. Ей, похоже, это потихоньку удается, Прямо зло берет! Какая-то рыжая длинноногая кра-сотка мной манипулирует!
- Ну, не какая-то, а твоя будущая (тьфу-тьфу-тьфу!) жена. И чувства ваши взаимны, что особенно приятно. Поиск за-вершился! Когда он подходит к концу, частица жизни уходит, те-ряется, и это кажется большим потрясением. Но ей на смену спе-шит что-то еще, чему не подобрано названия и что придает смысл следующему отрезку бытия. Ты должен бы радоваться происходяще-му, но старое, отмирающее сопротивляется. Но поиск все-таки завершен! Наступает новая эра.
Taким панегириком я предотвратил меланхолию друга, и Вадик воспрял духом, ожил. Мы с ним провели немало приятных минут, беседуя о политиках, фильмах, книгах... Наконец дошла очередь и до людей.
- Помнишь, Вадик, еще во время учебы в школе, мы как-то ночью зимой забрели сюда, к Обелиску? С нами еще были Андрей, Ольга и другие ребята...
- Да, - простодушно взглянул на меня собеседник. - Я сам вспоминал сегодня тот случай. Была, помнится точь-в-точь такая же погода, и мы прогуливались здесь, болтая невесть о чем.
- Так вот, - продолжил я, уверенный, что Вадиму неизвестны мои тайные мотивы. - Я хотел у тебя спросить, что ты знаешь о судьбе ребят. Я никого из тогдашних спутников после выпускного, почитай, не встречал, ты - первый. А ночь у Обе-лиска почему-то калится мне важной. Расскажи, пожалуйста, если тебе что-то известно.
- Да что тут особенно рассказывать, - ответил Вадик. - Я почти ничего и не знаю. Так, кое-что слышал. Андрей давным-давно поехал в Пермь, что с ним - неизвестно. Про Ирку я тебе говорил. Игорь и Марина поженились не так давно. Даже пригла-шение на свадьбу прислали. Очень мило с их стороны, но я все равно не пошел. Телеграмму послал - с пожеланиями! Лена, кажется, вышла замуж, но вскорости развелась. Про остальных ни-чего не известно... - Тут он прервал свои излияния. - Смотри, вот и она!
Действительно, в свете фонарей вдалеке показалась рыжеволосая красотка в меховой шубке. Как я понял, это и была Инга. Но Вадим не стал дожидаться новых вопросов. С криком: Бегу! Бегу! он пожал мне руку и - поспешил к даме сердца, крепко обнял ее. Потом парочка удалилась. Вадим даже не огля-нулся в мою оборону, в чем я его нисколько не виню. В конце концов, у него был куда более приятный объект для визуального рассмотрения...
А я остался у Обелиска, чтобы еще поразмышлять об услышанном. Слова Вадика вызвали у меня целую бурю чувств, которую не передать на бумаге. Его поиск закончился. Когда же завершится мой? Найду ли я здесь то, что ищу, сам о нем не ве-дая? и сколько мне еще ждать? Не пора ли предпринять что-то? А как теперь живут мои тогдашние друзья? И - Лена? С кем она пыталась связать свою судьбу? Кого она искала?
Но ответов не было. Были только снег и ветер, кото-рые неожиданно совпали, и я (вместе с огромным шпилем Обелис-ка) оказался открыт всем стихиям и их разрушительному воздей-ствию. Нужно было уходить. А я все ждал...
Ночь пятая
Следующий год, как ни странно, не привнес в мою жизнь ничего нового - все столь же беспорядочной оставалась она. А я-то полагал, что открывающееся мне у Обелиска способно что-нибудь изменить! Пусть не к лучшему, но - решительно! Я начал убеждаться в собственной наивности: несмотря на новые знания, внутренне обогащавшие меня, внешнее оставалось неподвижным. И я испугался этого, постепенно уходя в себя. Отчуждение уда-лось преодолеть - с трудом; я вернулся к своим мелким успехам и страданиям, которые отнюдь не умаляли желания снова оказа-ться у Обелиска в загадочную ночь.
На сей раз предстоял своего рода юбилей - пятое по-сещение, но я не предпринял почти никаких мер по данному по-воду. Только оделся потщательнее, напялил пальто а-ля Микки Рурк, недавно купленное в престижном магазине. Незадолго до того я получил значительный гонорар за новый роман и распола-гал крупной суммой денег, на которую мог беспечно существовать некоторое время.
То, что я делал, не всегда нравилось мне самому, но доход это приносило - тут уж ничего не попишешь (простите за дурной каламбур), такие прагматические мысли всех иногда посе-щают.
A ночью мне пришлось поторопиться: вроде бы ничем весь день не будучи занят, не связанный делами - ухитрился чуть-чуть не опоздать. Жил я один, и некому в пустой квартире было напомнить о времени - часы испортились неделю назад.
Я одевался бистро, стараясь, правда, избежать небреж-ности, и помчался к Обелиску почти бегом. Но на значительном расстоянии от шпиля умерил шаг. В почти суеверном предощуще-нии я пытался не сглазить, не уничтожить новое откровение до его явления. И, как ни странно, опять оказался прав: Андрея Петровича опять не застал - старик лежал в больнице с инфарктом; зато встретил кое-кого еще... Впрочем, обо всем по порядку.
Я довольно долго вымерял шагами бетонные плиты возле обелиска и монумента на острове. Этот новый памятник должен был быть построен уже давно, сразу после завершения первого мемориала, но власти ограничились торжественной закладкой, возведением фундамента и нескольких сооружений из бетона, ко-торые не могли претендовать на роль музейного комплекса под открытым небом, посвященного маршалу Жукову, уже окончательно признанному главным героем той войны. Так уж приходит земная слава и так она проходит - быстро и без особого шума. Я еще немного поразмышлял о преходящести бытия вообще - не без влияния прочтенного недавно Экклезиаста. Эти мысли вряд ли ин-тересны кому-либо, крoмe самого мыслителя, а посему - не буду на них останавливаться я обращусь к последующим событиям.
Пальто меня надежно защищало, и влияния погоды я поч-ти не испытывал, то ускоряя, то замедляя шаг. Том не менее, прождав почти два часа, с ужасом констатировал, что никто не появился и вряд ли теперь - в полночь - появится. Это было боль-шим разочарованием после предыдущих ночей, но я решился ждать до победного, несмотря ни на что. Пришла уверенность, давно где-то зревшая, что истина подкидает где-то за углом, что еще самую малость - и мне посчастливится узнать о себе больше, чем знал до сих пор, получить ответы на те вопросы, которыми с давних лет терзался. Так - от отчаяния к надежде - метался я. И был необходим человек, ибо упреки свои и вопросы я не мог бросить в лицо Вечности: она слишком далека и не заметит во-прошающего. А столкнуться с кем-то лицом к лицу, услышать притчу или сразиться в споре стало для меня потребностью.
Однако холод брал свое, несмотря на дорогое пальто. И я решил спуститься к Вечному огню - погреть руки. На камен-ной площадке было тепло и тихо. Пар от моего дыхания лениво поднимался вверх. Я протянул ладони к пламени в нише.
И услышал голос...
Дело в том, что пониже мостика, ведущего к островку, в темной части площадки находился еще один, направленный в ни-куда. Этот последний был построен, чтобы соединять памятник с рощей у берега реки. Но расстояние оказалось слишком велико, а запланированную песчаную косу так и не насыпали. И мост остался еще одним памятником - тщете людских усилий. Я ни разу не прогуливался там - не находил времени для чистых поэтических восторгов красотами окружающего пейзажа. Но тот, кто заговорил, похоже, оказался их поклонником.
- Добрый вечер. Как я и полагал, вы пришли сюда сно-ва. Голос был мягок и негромок, но в нем чувствовалась власть, вернее - привычка к власти. Но я даже не вздрогнул, поскольку так ждал неожиданности, подобной этой. Медленно обернулся к незнакомцу, чей силуэт выступал из полутьмы затененного участка площадки. Ничего примечательного не было ни в лице, ни в одеж-де ночного визитера. Теплый картуз, короткое пальто, высокие ботинки - и все черного цвета. Только черты лица как бы рас-плывались, оставаясь неясными. Это я, недолго думая, припи-сал оптическому эффекту, связанному с погодными условиями. Но странные слова незнакомца поразили меня так, что между его приветствием и моим ответом прошло некоторое время. Потом я собрался с мыслями:
- Приветствую вас. Мы, кажется, незнакомы, а ваши слова предполагают обратное. Мы не встречались где-то еще?
- Не совсем, не совсем... Но я, так сказатъ, в курсе ваших посещений данного места в определенный срок. Можете считать, что видел вас падали и был заинтересован. Хотел бы знать, что вы здесь ищете и что уже нашли. Вам и самому будет проще, если сможете это связно изложить.
Такой поворот событий меня несказанно удивил. Выхо-дит, неизвестный следил за мной все эти годы, выжидая и ана-лизируя все визиты к Обелиску. Зачем ему это было нужно?
Я решил, что не уйду, не получив ответа. Однако в словах со-беседника заключалась некая странная притягательность. Дейст-вительно, в моих визитах нет ничего секретного и я без особых нарушений правил приличия могу поделиться своими наблюдениями фактически с первым встречным...
- Кое-что побуждает меня согласиться с вашим пред-ложением, - ответил я, решившись. - Но хочу попросить об от-ветной услуге. Судя по всему, в том, что вы за мной наблюдали, был некий смысл. Это, возможно, ничуть не менее важно для вас, чем для меня. И если я изложу вам то, о чем вы просите, то вы изложите свои наблюдения и, конечно, цели ваших действий.
Я хотел еще что-то добавить, но незнакомец прервал меня:
- Принимаю. Признаюсь, не ожидал, что согласие по-следует настолько быстро. Но лучше не будем медлить, так как беседа может нежелательно затянуться, предлагаю вам начать, а потом - моя очередь.
Я вздохнул: все-таки придется заговорить! Есть ли в этом смысл: рассказать неизвестному все, если признаться чест-но, самое сокровенное, что хранила книга моей жизни? Могу ли я услыхать в ответ нечто хоть сколько-нибудь ценное?
- Надеюсь, вы объясните, как узнали об этих ночных бдениях, - заметил я. - Возможно, нет нужды рассказывать обо всем? Может, вы знаете даже, с чего все началось?
- Будем исходить из посылки, - улыбнулся незнакомец (хотя я не уверен, что видел его улыбку), - что я случайно наткнулся на вашу компанию в ту ночь и решил в дальнейшем проследить за последствиями данных событий. В результате - еще пару раз замечал здесь вас. А больше, пожалуй, добавить нечего. Так что отговорок у вас более нет. Попробуйте начать...
И я рассказал незнакомцу все почти так же, как рассказываю сейчас вам. Наверное, уже тогда возникла потребность поделиться самым личным своим опытом. И это должно было произойти там, где он был обретен...
Мой рассказ получился не слишком кратким. Пару раз я прерывался и грел руки у Вечного огня. В это время незнакомец, деликатно отворачиваясь в сторону, закуривал. Впрочем, мо-жет быть, он поступал так, чтобы огонек зажигалки не освещал его лицо. Незнакомец ни о чем не расспрашивал меня: видимо, рассказ представлялся ему достаточно обстоятельным. Только в самом конце последовал вопрос:
- А та девушка, с которой вы были в первую ночь?.. Извините за нескромность, вы не пробовали с ней связаться?
- Некоторое время спустя мы были в близких отношениях почти год. Да, перед третьим визитом к Обелиску... А за год до него расстались. Просто поссорились... Или не просто? Она была слишком импульсивна, порывиста - и в любви, и в жизни. Нет, больше я ей не звонил.
И рассказ продолжил свое течение. Когда он наконец закончился, я впервые спокойно вздохнул. Теперь выход стал ви-ден! Но прежде я обернулся к незнакомцу, ожидая его реплики.
- Вы ничего не скрыли, - скорее утвердительно, чем вопросительно заметил он. - И ваша линия поведения кажется мне оправданной, конечно, не без просчетов. У кого их нет... А теперь вы ждете от меня чего-то вроде совета. Такой выбор не вполне основателен. Я и в своих делах столько напортачил, что вряд ли правомочен разбирать чужие. Но - сам же дал повод! Ни-что не ценится так дешево, как советы, особенно в ваши бурные времена... в наши, хотел сказать я...
Незнакомец замолчал, отошел к мостику и оперся обе-ими руками о его перила. Я последовал за ним со словами:
- Все-таки вы - первый слушатель этой истории, и ваша оценка для меня более всего интересна. Как по-вашему, го-дится мой опыт на что-либо, кроме воспоминаний?
- История еще не закончена. - Когда он произнес это, я вздрогнул. - Вас ожидает кое-что интересное, возможно, оно станет источником радости. Но не хотелось бы предвосхищать со-бытия. Думаю, вам не стоит останавливаться. Вероятно, вы не должны останавливаться. Каждый визит сюда приносил что-то, че-го не получить нигде более. Но если вы будете продолжать, опыт станет чересчур велик.
- И беспредметен! - воскликнул я. - Обелиск и эти ночи дали мне многое, может быть, чересчур многое. Но данное знание никуда не ведет, оно бесцельно. Да и ваши советы меня-ют нечто настолько неуловимое, что оно, боюсь, не окажет до-статочного воздействия ни на меня, ни на всех остальных, так скажем, участников. Как же мне быть? - вот что хочу я услы-шать в ответ на свои излияния.
- Кто, кроме вас самого, может найти ответ! - не-ожиданно резко произнес мой собеседник. - Решайтесь... В од-ном вы неправы: сегодняшний разговор принес то, о чем вы и не мечтали: возможность применения минувших событий в реальной жизни, вы сами знаете - как. И не считайте, что данный путь ошибочен!
- Как тяжело направлять людей в их жизни, - добавил он после паузы. - В сущности, невозможно... Так, кое-какие штрихи, восполнение лакун. Вам еще многое суждено пережить, вы - молоды. И не отягощайте себя воспоминаниями, не носите их в себе. Замкнутый круг всегда вреден для здоровья, из чего бы он ни состоял. А вы все же подаете значительные надежды... Вряд ли мы снова свидимся, так что - желаю удачи!
Незнакомец заложил руки за спину и зашагал по мос-тику прочь от меня. Я хотел было за ним последовать, но не-ожиданно резкий порыв ветра запорошил мне лицо снегом о верх-ней решетки. А когда я снова посмотрел в ту сторону, мостик был пуст. Тщательный его осмотр не дал никаких результатов: следов ночного посетителя обнаружить не удалось. Будто замеч-тался на секунду, глядя в огонь, и вообразил себе еще одну встречу...
Но я-то знал, что это не так! Кем бы ни был ночной призрак, беседа с ним многое прояснила. Такой реакции на соб-ственную историю не смог бы вообразить я сам, беседуя с персо-нальным альтер эго. Я как бы увидел свою историю впервые чужими глазами и многое в ней понял. Нельзя быть вечно зависимым от прошлого, иначе оно может накрепко привязать к себе. И в ту ночь. Отряхиваясь от ночного снега, я решил прервать свои ночные визиты. В конце концов, день, рассуждал я, ничуть не мене важен, чем ночь. А прошлое... Оно же прошло!
И это не было пустым легкомыслием или бравадой. Не-знакомец помог мне найти применение узнанному. Тогда мысль описать бывшее у Обелиска - для всех - получила окончательное оформ-ление. Ее-то ныне и воплощаю...
Я много думал о той ночи. Возможно, больше, чем обо всех прочих, исключая первую. Вспоминал каждую реплику, каждый жест незнакомца. Не знаю, кем он был - случайным наблюдателем, врачевателем душ или... Но он действительно оказал мне помощь, хоть и не в той мере, в какой рассчитывал. Этот просчет я скло-нен расценивать как доказательство его земной сущности. Однако всему свое время...
А в ту ночь долго, почти до рассвета, стоял у Вечного Огня одинокий человек в длинном пальто и грезил о конце хожде-ния. И к утру решил искать иной путь...
Ночь шестая
Пусть читатель не беспокоится: на сей раз я не за-держу его надолго. И хотя цифра шесть заключает в себе не-кий намек на неблагополучие, связанный с извечным врагом ро-да человеческого, этот очерк будет последним. Как правдивый бытописатель, я должен в точности следовать за истинным ходом событий, как бы ни хотелось мне удержать героев (и себя в их числе) хоть на миг против положенного срока.
Эту ночь отделяют от предшествующей четыре долгих года, но мне нечего сказать об их течении: те времена поблекли в све-те настоящего, осталось только чувство утраченного времени.
Я не бывал у Обелиска в ночь с 15 на 16 декабря це-лых четыре года. Время, успевшее стать заветным, исчезало, не использованное по назначению. Я мог бы привести тысячу оправ-даний. Но не стану этого делать - единственно верного все од-но не отыскать; его нет. И вот - возвращение после долгого перерыва.
На сей раз визит к монументу не был прогулкой между делом. Весь вечер я бродил по городу, настраиваясь на ночное бдение. Я знал, что вряд ли кого-либо там встречу: Андрей Пет-рович умер два года назад; об этом сообщали в газетах. Я по-бывал на его могиле с букетом цветов - больше ничем не смог быть полезен. А на какую еще встречу можно было еще рассчитывать? То, о чем говорил незнакомец в прошлую ночь, неоднократно вспо-миналось мне, но я старался тотчас же отметать эти мысли. Дол-гие скитания по стране закалили тело и дух, и я наивно полагал, что могу контролировать себя полностью. О несостоятель-ности данного тезиса лучше всего говорило очередное посещение Обелиска.
Погода была, как ни странно, совершенно обычная. Ни снега, ни дождя, ни мороза - и ничего, что не соответствовало бы стандартным декабрьским прогнозам. Это меня удивило. Почему, до сих пор не понимаю...
Со стороны реки дул слабый, но холодный ветерок. Я поднял воротник пальто и уселся на неизменный каменный пара-пет, запрокинув голову вверх. И увидел ступени, вернее, желез-ные скобы, вбитые в каменный шпиль с небольшими промежутками от подножия до самой вершины. В детстве отец рассказывал мне о своем друге, человеке необычайно ловком, который в дни боль-ших торжеств взбирался по ним на вершину Обелиска, чтобы за-жечь огонь там. Именно его выбирали для этой цели городские боссы. И ровно в девять утра над шпилем взмывал яркий столб пламени, колыхавшийся на ветру. Зачем хороший и умный человек, отец семейства и талантливый инженер, рисковал жизнью ради та-кой, в сущности, мелкой цели? Так думал я раньше, но теперь... А рада чего рискуем мы все? И я сам? Beсна жизни подошла к концу, да и лето на самом пике и скоро пойдет на спад. Пред-сказания незнакомца все не сбывались. Какую из своих задач исполнил я, если только они вообще имели место? Почти двадцать лет пытался угнаться за химерой, стараясь вернуть прекрасное ощущение единственной ночи вместо того, чтобы от-ыскать прекраснейшее. Сколько времени потеряно? Но потеряно ли? и прав ли был мой хранитель? Боже, почему я не могу от-ветить ни на один вопрос просто и ясно! Или таких ответов во-обще не существует!
Я плачу. Слезы, как им и положено, текут по щекам вниз. Я отрываю взгляд от ведущей в никуда лестницы и подни-маюсь.
Годы, годы... Зачем они ушли? Оставили ли след? Смеш-ной вопрос... Что делать теперь? С чем жить? И с кем? Мы на-ходим там, где теряем, - кажется, ни один из моих собеседни-ков ничего подобного не говорил. Но ведь никто из них и не достиг... Чего?
Все, решено. Последний раз пройти по каменной гале-рее, спуститься в нижний ярус, постоять у вечно горящего Ог-ня. И больше не возвращаться, как бы тяжело ни было! Да...
Я иду и мои шаги четко отдаются в дрожи гранита. Больше никого нет, никого рядом и в душе... Нет, с душой я по-торопился. Чувство еще живет, и его не вытравить никаким конт-ролем над мыслями.
Как тихо, совсем как в пустыне... Или - нет. Кто-то поднимается из нижнего яруса. Светлые волосы, янтарная закол-ка и красная куртка. Я с шумом выдыхаю воздух, и она оборачи-вается. И - молчит, глядя на меня.
- Лена, - я бросаюсь к ней, - и больше ничего не мо-гу сказать: неожиданный холод сдавливает меня изнутри.
- Где тебя носит? Я ведь каждый год приходила сюда, -говорит она, прижимаясь ко мне.
- Ты все врешь. - Я улыбаюсь. И опускаю лицо в волну светлых волос.