Аннотация: Авторский взгляд на историю Иуды Искариота.
Children of Judas. An evil clan of vampires found in Serbia, Bulgaria and Romania, distinguished by their red hair. They are known mainly by oral traditions and are considered the worst of the Balkan undead, the spawn of Judas Iscariot, whose hair was supposedly red. The children of Judas possess the awful power of draining a victim with a single kiss or bite, leaving a scar in the shape of XXX, signifying the thirty pieces of silver given to Judas for betraying Christ.
The Vampire Encyplopedia, Matthew Bunson
Солнце зашло за горизонт, и выжженная земля начала остывать. В Гефсиманском саду, в сени оливковых деревьев, можно было укрыться от нещадной жары палестинского неба. Сейчас воздух был ещё горячим, но вскоре ему предстояло постепенно остыть, чтобы подарить измученным пеклом людям облегчение. Иуда всегда любил ночи больше дней, хотя в это время добрым гражданам и полагалось спать. Его влекли к себе вечерняя прохлада и то смутное чувство, что охватывает каждого путника, оказавшегося в сумерках в незнакомом месте.
Но это место пока что было знакомым. Гефсиманский сад находился в собственности какого-то не очень рачительного хозяина (а, может быть, просто слишком богатого, чтобы следить за каждым из своих владений), потому Иисус с учениками часто располагался здесь. Сад находился в некотором отдалении от суеты Иерусалима, так что трудно было сыскать место, которое бы лучше подходило для молитв, наставлений Учителя и расслабляющего созерцания Божьего творения.
Иуде нравилось подниматься вечерами на ближайшую гору и смотреть на вечерний пейзаж. В сумерках у подножия горы темнел сад, поодаль горели вечерние огни Иерусалима, а дальше простиралась иудейская земля, на которой перемежались каменистые пустоши, богатые виноградники и скопления ветхих лачуг, некоторые из которых поблескивали огоньками скудных дымных очагов.
Вот и теперь Иуда поднялся на гору после очередной проповеди Учителя, чтобы насладиться знакомым видом. Однако в этот раз речи Иисуса тронули его не так, как обычно.
Иуда часто размышлял о том, зачем он с Иисусом. Слепая ли он овца, следующая за пастырем в надежде на то, что тот ведёт стадо на тучное пастбище, а не на убой? Или он - воин будущего сражения за всю Землю, битвы с язычниками и идолопоклонниками, корыстолюбцами и лжецами? А может быть, он - такой же сын Бога, как и Иисус? Дни шли за днями, а ничего не менялось. Казалось бы, Учитель мог бы уже давно заявить права на Иудейское царство - при таком количестве благодарных и верных ему людей это было бы трудно, но осуществимо. Да и те чудеса, что он способен совершать, со временем склонили бы на его сторону даже тех, кто не привык верить одним лишь словам. Но почему-то ничего не менялось. Иуда не знал, что за намерения скрывались за кротким ликом Иисуса, но казалось, что именно его о них не извещают. Похоже, Пётр как любимый ученик Сына Человеческого мог что-то знать о происходящем, но он Иуду откровенно недолюбливал. Может быть, именно из-за козней Петра Учитель и отдалился от Искариота.
Раздумья были прерваны картиной, которой он никак не ожидал увидеть здесь, на небольшой площадке, расположенной в конце взбиравшейся на гору тропинки. Спиной к Иуде стоял какой-то человек в чёрных одеждах и смотрел на раскинувшуюся внизу картину. Казалось, он возник столь незаметно, что Искариот чуть не наткнулся прямо на него, остановившись, как вкопанный, в сажени от путника.
Он повернулся к Иуде. Лицо незнакомца внушало симпатию, но выглядело как-то странно. Человек внешне сильно походил на Иисуса - только волосы его были темнее, черты лица казались более заострёнными, а в глазах как будто горел огонь, который было заметно даже в наступившей темноте. В остальном же он казался подобием Учителя, словно его родной брат.
- Здравствуй, Иуда. Я ждал тебя
- Здравствуй, добрый человек. Разве мы виделись раньше?
- Пожалуй, нет, но друг о друге наслышаны, - промолвил человек в чёрном с усмешкой.
- Вот как. Ну, раз уж ты знаешь моё имя, может быть, и мне стоит узнать твоё?
- Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо... Кажется, так про меня кто-то сказал. Или ещё скажет? - на его лице появилось выражение почти мечтательной задумчивости.
- Не ты ли Враг рода человеческого? - поразмыслив, спросил Иуда и, несмотря на темноту, явственно увидел, что путник поморщился.
- Я предпочитаю обращение "Князь мира сего". Впрочем, ты можешь вообще никак меня не называть. Так даже проще - обходиться без лишних титулов. Среди друзей это не принято.
- Друзей? Ладно. Ты чего-то хочешь от меня?
- Не важно, чего хочу я. Я, может, и вовсе ничего не хочу. Важно, чего хочешь ты. Расскажешь?
- А какое тебе дело? - Иуда был не из тех, кто делится с первым встречным своими переживаниями.
- Как невежливо... Ну хорошо, давай я сам расскажу, раз уж тебе лень. Ты хочешь вечной жизни. Могущества. Славы. Но больше всего ты жаждешь свободы.
- Откуда ты знаешь?
- Я знаю многое. В частности - то, что всем людям свойственны эти желания, и только сумасшедший откажется от чего-то из названного. У вас их принято называть блаженными или юродивыми - те бегут от этих безусловных благ ради мифического царствия небесного. Так?
- Допустим.
- Вот твой этот учитель...
- Иисус... - подсказал Искариот
- Твой учитель, - незнакомец снова поморщился, резко прервав Иуду, - обещает вам вечную жизнь на небесах. Очень любезно с его стороны, но я лично доподлинно знаю, что его собственная жизнь закончится через несколько дней. Не правда ли, это не вписывается в твои планы?
- Пожалуй. Я бы хотел спасти его.
- О, не усердствуй - это бесполезно. При любом раскладе ты уже не сможешь занять достойного места рядом с Мессией. А скорее и вовсе окажешься в списке изгоев. Сам-то не хочешь повисеть на кресте, пока не высохнешь до смерти?
Иуде такая перспектива не нравилась, и он покачал головой, не совсем осознавая, что делает.
- Я так и думал. Так вот, я хотел бы сообщить тебе одну небезынтересную новость. За голову лжепророка Иисуса из Назарета назначена награда. На твоём месте я бы не отказывался от неё. Священники с радостью заплатят тебе серебром - тут уж будь покоен. И потом, мы оба прекрасно знаем: кто-то рано или поздно схватит его, ведь он ни от кого не скрывается. Так пусть же награда достанется достойному, а не какому-нибудь проходимцу.
- Как ты вообще мог про меня такое подумать? - у Иуды непроизвольно сжались кулаки.
- Прибереги свой пыл для других вещей. Меня бесполезно обманывать, и великую любовь к своему учителю описывать тоже не надо - я тебе не поверю, как ни старайся. Лучше вспомни об этом разговоре, когда тебя в очередной раз обвинят в сребролюбии и стяжательстве те, кто для тебя - как братья. И тогда, я надеюсь, ты лучше обдумаешь мои слова. Кстати, вознаграждение можно получить в иерусалимском храме - лучше всего поговорить с самим Каифой, так тебе больше достанется. Ну, до встречи! Было приятно пообщаться, Иуда, - при этих словах он словно растворился в ночном мраке.
Искариот кинулся на то место, где только что находился человек в чёрном, но там никого не было - только сгустившаяся ночная тьма обступала небольшое углубление в скале, формой походившее на человеческий силуэт.
***
Когда Иуда спустился обратно в Гефсиманский сад, он хотел поговорить с Учителем, однако вместо этого ему встретился назойливый Пётр.
- Иуда, где ты был?
- Не важно. Я хочу поговорить с Иисусом. Где он?
- Молится, брат мой, - Пётр показал рукой в дальний конец сада, где среди сгустившейся тьмы можно было различить коленопреклонённую фигуру, - но он разговаривает с Отцом, и я бы не стал на твоём месте его беспокоить.
- Мы с Учителем разберёмся сами, - Иуда яростно сверкнул глазами в сторону иисусова любимого ученика. Тот опешил и, не найдясь с ответом, растворился где-то за спиной Искариота.
Иуда поспешил к Иисусу - тот как раз поднялся с колен и смотрел вдаль, словно бы не обращая ни на что внимания.
- С возвращением, Иуда, - проговорил он медленно, даже не взглянув на своего ученика.
- Учитель, как ты? Подаришь ли ты сегодня ещё несколько мудрых слов своему скромному слуге?
- Тебе не понравятся мои слова, - Иисус покачал головой, и в этот момент было видно, как он устал, - Увы, скоро ты предашь меня, и по твоей вине я приму смерть на кресте.
- Как ты можешь думать обо мне такое? - Иуда после прошлого разговора с незнакомцем уже ничему не удивлялся, но такое от Иисуса не был готов услышать.
- Я не думаю, я знаю. Даже Пётр отречётся от меня трижды за эту ночь. Что же говорить о тебе?
- Я всегда подозревал, что Пётр лишь жаждет обрести мирскую славу, но не царствие небесное.
- Нет, Иуда. Он - мой лучший ученик, а его отречение - лишь следствие слабости человеческой природы. Так или иначе, его ждёт царствие небесное и вечная жизнь одесную Меня. Что же до тебя, то ступай в храм Иерусалимский и предай меня в руки первосвященника - это твоя судьба, Иуда, ниспосланная Отцом нашим. И не тебе ей противиться, - в голосе Иисуса слышались грусть и отстранённость, - Что делаешь, делай скорее.
К горлу ученика словно подкатил комок беззвучной ярости. Но он сдержался и, ничего не сказав, развернулся на месте. А потом, не оглядываясь, пошёл в ночную тьму, стараясь как можно скорее добраться до Иерусалима.
***
- Прости меня, брат и учитель мой, что поддался я гневу неправедному, - с этими словами Иуда поцеловал Иисуса.
Хмурый десятник кивнул легионерам, и те, не мешкая, двинулись в сторону Сына Человеческого. Иуда уступил им дорогу и направился прочь. Сначала он шёл нерешительно, опасаясь, что кто-то его окрикнет. Однако ученики были заняты тем, что тщетно пытались спасти Иисуса (кто-то из них даже достал меч), а легионерам до Искариота уже не было никакого дела - тот выполнил свою часть договора.
По мере того, как Иуда шёл обратно к Иерусалиму, на его лице медленно появлялась улыбка. Затем она последовательно уступила место выражению спокойствия, раздражения и, наконец, тревоги. Казалось, он сделал то, что было суждено, но почему на душе было так отвратительно?
В первом же попавшемся по дороге кабаке Иуда напился так, как не напивался никогда в жизни. И на следующий день он сделал то же самое. Продолжал пить он до тех пор, пока очередной случайный собутыльник, мерзко ухмыляясь, не упомянул о казни Иисуса на Голгофе.
Замутнённое вином сознание Искариота мгновенно прояснилось. Он схватил собутыльника за плечи, встряхнул и, выпучив глаза, рявкнул:
- Где!?
- Да на Голгофе, говорю же, - после секундной паузы повторил ошеломлённый пьянчуга, а потом заулыбался, - Да ты, никак, совсем допился, блаженный.
Иуда оттолкнул его к стене и выбежал из трактира. Собутыльник потёр ушибленную спину, пожал плечами и направился за новым бурдюком вина. Над Иерусалимом стояло солнце.
***
Ворота храма были открыты, а жрецы покидали его, следуя на место казни. Иуда ворвался внутрь, схватил за руку одного из них и пал на колени у его ног.
- Согрешил я, предав кровь невинную! - простонал Искариот, снизу вверх пытаясь заглянуть в глаза жрецу и протягивая ему мешок с тридцатью серебряными монетами,
- Что нам до того? - старик презрительно отвернулся, сбросив с себя руку Иуды. Мешок упал на каменный пол храма, и монеты рассыпались по полу с оглушительным звоном.
Иуда пал ниц и зашелся в судорогах. Никогда раньше Искариот не плакал, и теперь все слёзы и рыдания, которые скопились в слабом человеческом теле за всю его жизнь, стремились найти себе выход. Жрецы давно уже покинули храм, а Иуда всё лежал на полу, ничего не осознавая, кроме ужаса перед лицом своего деяния.
***
Когда он добрался до Голгофы, солнце уже садилось. Лучи озаряли три креста, на которых висели три истерзанных трупа, и один из них - тот, что посередине - был Учителем, погибшим по его, Иуды, вине. Тут Искариот увидел учеников, которые обернулись в его сторону. Иуде показалось, что это Пётр показал в его направлении. До него донеслись крики: "Предатель! Сребролюбец! Дьяволово отродье! Как ты смеешь являться сюда после содеянного?" Они исходили не от учеников Иисуса, а нестройным хором раздавались по всей толпе. В Иуду полетели камни. Он отвернулся и снова побежал, в исступлении рыдая и не замечая обрушивающихся на его тело ударов.
Через несколько минут он упал в изнеможении на землю посреди остывающей пустыни. Рядом с Иудой лежала начавшая разлагаться туша павшего осла. Присмотревшись к ней внимательнее, Искариот увидел веревку, обвязанную вокруг шеи животного. Это был достаточно понятный намёк. Иуда снял верёвку и накинул петлю себе на шею. Вскарабкавшись на ближайшее дерево, он привязал себя к крепкой ветке и прыгнул вниз...
Что-то хрустнуло. Последним, что Иуда запомнил, были тёплые лучи закатного солнца на его коже. Солнце зашло за горизонт, и в этот миг поднялся сильный ветер. Искариот ощутил, что проваливается во тьму, в которой должен был пребывать всю последующую вечность.
***
После того, как эта вечность, казалось, завершилась и пошла на второй круг, он увидел языки пламени, посреди которых появилось смеющееся лицо незнакомца в чёрном. Глаза его мерцали, как угли, а на голове отчётливо были видны небольшие козлиные рога, придававшие лицу вместе с заострённой бородой форму наконечника стрелы.
- Молодец, мальчик мой. Я очень рад, что ты справился с возложенной на тебя задачей. Правда, взять какие-то тридцать сребреников было очень глупо. Зато лично мне смешно осознавать, что величайшее в истории предательство совершено так бездарно. Но я не дам тебе уйти, не попрощавшись - это было бы очень невежливо с твоей стороны. Так что тебе ещё предстоит вволю побродить по этому миру. Да, как ты помнишь, я говорил тебе о вечной жизни, могуществе и свободе - всего этого ты получишь сполна. Пожалуй, на этом хорошие новости для тебя пока что закончились, но есть, разумеется, и другая сторона медали. Знай, Иуда, что отныне даже самым порочным и падшим грешникам, самым лживым и омерзительным предателям будет стыдно, когда их будут сравнивать с тобой. И ты теперь всегда будешь стыдиться солнечного света - даже прикосновение отблеска зари будет причинять тебе адскую боль. Такова цена твоей вечной жизни и твоего предательства.
А теперь ещё немного о приятном. Помнишь тот поцелуй, которым ты приветствовал Иисуса? Теперь ты будешь повторять его каждую ночь. И поцелуй твой подобен отныне укусу гадюки. И каждый, кого ты поцелуешь, будет погибать в мучениях, а после - становиться таким же, как ты. Твоя жажда будет неутолимой, а с муками твоей совести сможет сравниться лишь твоя ненависть к роду человеческому. А теперь ступай, тебе открыты все ночные дороги. Отныне они все - твои. Навечно.
Иуда открыл глаза. Лицо человека в чёрном исчезло. Вместо этого перед ним была знакомая картина палестинской ночи. Схватившись обеими руками за веревку, пережимавшую горло, он легко разорвал её и по-звериному мягко приземлился на землю. Чувства Иуды многократно обострились - он отчётливо видел предметы в темноте, ощущал запахи и слышал каждый шорох.
Он услышал, что неподалеку по дороге кто-то идёт. Не думая о том, кто этот путник и что он забыл ночью на этой дороге, Иуда бросился к нему стремительными, но бесшумными прыжками. Искариот преодолел сотню локтей со скоростью лани, и увидел перед собой смутный силуэт. Знакомая фигура в чёрной накидке. Не было необходимости смотреть в глаза, чтобы понять, что перед Иудой - враг. Искариот сделал завершающий прыжок, откинул капюшон и впился клыками в горло путника. Тот обмяк и стал оседать на землю.
А Иуда впервые пил кровь - и эта красная жидкость казалась ему слаще самого дорого вина, священнее любого елея и желаннее прекраснейшей из женщин. Он пил до тех пор, пока кровь не перестала выступать из ран. Но этого было мало. Отбросив в сторону бездыханное, начавшее уже остывать тело, Иуда приготовился искать новый источник крови. Палестинская ночь, как и прежде, манила и звала, и все дороги отныне принадлежали ему.