Аннотация: Тайное Святилище, что это и какие секреты оно хранит? Баал приоткроет тайну их провала на посвящении в этой главе.
Шею сдавливал тяжелый камень с высеченными на нем полустёртыми рунами. Немало времени прошло с тех пор, как эти кандалы были созданы и мощь постепенно покидала их, позволяя Вечному Океану тонкими ручейками просачиваться сквозь бреши оков. Если бы не эти живительные касания магии, меня бы, наверное, пришлось тащить на руках. Или что скорее всего, я просто последовал бы вслед за Цеотаросом, чье тело сейчас безвольной куклой болталось на плече одного из охранников.
"А чем твое положение лучше смерти, брат? Мертвым ты обрел бы покой, теперь же твоя судьба стать марионеткой в руках тюремщиков. А то и вовсе подношением на жертвенном алтаре".
Не было смысла отвечать, да и мало кто знал, что ониксовый череп, зажатый в моей руке, есть нечто большее, чем просто колдовской фетиш. Некоторыми секретами лучше не делиться, особенно когда оказываешься в шкуре узника. Силы постепенно возвращались ко мне и я решил придушить назойливый голос брата, что в очередной раз, страхом и лживыми посулами о спокойствии в посмертии, пытался смутить мой разум. Однако слова о том, что мне может быть уготована судьба агнца на заклание, никак не хотели выходить у меня из головы. Не страх снедал меня, скорее чувство печали из-за возможности разделить судьбу отпрыска Тирана. Но тому, хотя бы, было дано право погибнуть в бою, рабам же такой милости не оказывают. Чтобы хоть как-то отвлечься, я принялся украдкой разглядывать окружающее нас пространство.
Сияние над головами постепенно сошло на нет, словно остатки нерастраченных колдовских энергий, швырнувших нас сюда, окончательно истаивали, оставляя тяжелое дыхание поражения и мрак. Мы шли друг за другом, скованные единой цепью, а по бокам грузно переваливаясь, двигались надсмотрщики, поймавшие нас. Крупные, заплывшие салом, туши, державшие в руках сети, да разнообразное оружие, интересовали меня не сильно, как впрочем и Бельтаур с ключником. Справиться с ними все равно не было никакой возможности, а мысль о побеге вызывала лишь грустную усмешку. Да и куда вообще бежать в этих стылых руинах, даже если тебя не настигнет крюк ловчего, выбраться отсюда или просто выжить здесь в одиночку, казалось задачей почти невыполнимой.
Раздался хлесткий удар и истошный вскрик Авигеи позади меня. Я обернулся. Над лежавшей девушкой, с неестественно вывернутым крылом, навис тюремщик с занесенным над головой цепом. Однако тушу повело в сторону, когда кулак взбешенного Вела, бросившегося на защиту юной гарпии, с размаху впечатался в челюсть охраннику. В ту же секунду со всех сторон надвинулись громоздкие тени, а цепь глухо зазвенела, когда Альманзор и к своему немалому удивлению я сам, дернулись было помочь нашему собрату. Но кандалы держали крепко и бывшему воину Дхамы предстояло встретить свою судьбу одному.
- Нет! - крикнула Авигея, превозмогая боль, ухватив Велизария за пробитую ритуальными костылями руку, каким-то чудом умудрившись не пораниться. - Нет. Не надо, я сама виновата.
Опираясь о покрытые заскорузлой грязью стены, она с трудом поднялась на ноги. Осторожно коснувшись крыла, в котором теперь красовалась легко различимая проплешина порванных перьев и окровавленной кожи, поморщилась. Похоже, она попыталась расправить онемевшие конечности, за что получила по ним цепом с несколькими стальными крючьями, буквально вспахавшими её нежную плоть.
Вела огрели сзади кованым обухом длиной алебарды, тот даже не успел ничего сделать, растянувшись в мокрой луже. Добивать его не стали. Но это был урок. Напоминание, что наши жизни нам боле не принадлежат, а за любую непокорность последует наказание. Что ж, я и сам не раз поступал так же, принуждая подчиняться особо ретивых невольников, ибо тем не только нужно сковать тело, но и сломать волю. В противном случае, раб рано или поздно попытается бежать, или того пуще, как сейчас, поднимет руку на хозяина.
Теперь уже Авигея помогала Велизарию подняться, а под отпечатком её руки, оставленным на стене, покрытой влажным илом, проступили неожиданно резкие, упорядоченные грани. Что-то вокруг неуловимо изменилось. Вместе с течениями стихий, в пение тонкого мира вплелись краски эмоций боли и ненависти. Все так же безучастно парили прозрачные души-медузы забытых и тихо позвякивала цепь в такт нашим шагам, но вместе с тем, зеленоватое марево над головой вновь слегка усилилось, выхватив из окружавшей тьмы очертания стен и древних барельефов, высеченных на них в стародавние времена.
Ещё когда мои пути пролегали над зарешеченными провалами в полу, открывавшими моему взору часть этих старых подземелий, я замечал, что они вовсе не так безжизненны, как кажутся поначалу. Иногда здесь мелькали сгорбленные силуэты слуг-рабов или же подобных нам, в сопровождении стражей казематов, но я никогда не подозревал, что тут же могут оказаться осколки прошлого, запечатленные в камне. Это было крайне необычно. Искусство вообще ценилось невысоко, разве что шуты при дворах правителей, да барды со скальдами, тешившие свободный люд в бражных домах, вели относительно сытую жизнь. Кеплер не способствовал созданию красоты, ужасов же в нем хватало и без того, чтобы ещё платить за них. Потому фрески, да ещё спрятанные от лишних глаз там, где их вряд ли кто-то вообще увидит, казались довольно интригующими.
Мое чрезмерное внимание к окружавшему нас подземелью не осталось незамеченным. Мой старый наставник, шедший позади меня, видимо так же начал приглядываться к открывшимся в слабом свете деталям. За толстым слоем лоснящихся, сочащихся вязкими соками, илистых наростов, покрывавшими тут почти все, с трудом удавалось различить некоторые детали.
- Это история полиса. - тихо, так чтобы не привлечь лишнего внимания, произнес Пиш, видимо обращаясь ко мне. Он ненадолго замолк, ожидая, как отреагируют стражи, но видимо пока мы не пытались бежать, тем было плевать на нас, а поэтому старик продолжил. - Считается, что некогда Дхама была построена мастерами подгорного племени и уходила своими корнями глубоко в сердце мира. Однако, когда дворфы оставили её, эти древние залы стали прибежищем иным расам, чьи храмы и дворцы простирались гораздо глубже, нежели сегодня.
- Скольким же душам сей ад был домом, раз они осмелились жить даже в этих пропахших смертью и отчаянием катакомбах? - не удержавшись, спросил я. По меркам Кеплера, Дхама была просто огромным поселением, с несколькими тысячами жителей. Ни один другой полис в нашем доле не мог похвастаться таким числом обитателей. Разве что Врата Пустыни Вечного Дня, зловонный Кхидрин, да и то, вряд ли.
Пиш задумался. Полагаю, он и сам не знал ответа, просто пересказывал то, что некогда прочел в пыльных свитках из которых, казалось, не вылезал пока был нашим ментором.
- Честно говоря, никто никогда не пытался сосчитать, да и к тому же, каждый летописец пытался скорее запечатлеть то, как именно он видел историю, передать суть и ощущения того времени, не особо заботясь о точности. Да и Баал, ты ведь знаешь, чем вычурней песец обрисует правителю его подвиги, чем хвалебней будет ода о землях, которыми тот правит, тем более жирный кусок со стола господина получит. Каменотесы, высекавшие эти барельефы, полагаю, руководствовались тем же. Присмотрись, эти изображения хоть и прекрасны, но все же слишком топорны, чтобы выйти из-под резца дворфа, а значит, появились уже после их исхода.
Разговор привлек внимание идущего впереди Альманзора, так же завертевшего головой. Все это время прелат сохранял гробовое молчание, погруженный сам в себя, однако что-то в творении давно мертвых мастеров все же привлекло его внимание:
- Если это делали придворные каменотесы, то почему я вижу Пантеон и изображение богов? Вон могучий Тхакир, сын громовержца Вилара и вечный защитник прекрасной Апрены. Вон чудовищная дыба, разорвавшая на части тело Плачущей Богини. - он кивнул куда-то наверх, мой взгляд непроизвольно устремился следом. - А вот, великий Кхулос, острием Дунлада поражающий коварного Вайлеко.
Пока я удивлялся неожиданному открытию, а Пиш придавался воспоминаниям о прошедших днях, строя теории кто мог быть творцом всего этого, Альманзор увидел саму суть. Он никогда не был дураком, всегда умел зреть в корень, не отвлекаясь на мишуру, налет, что оставляет на любом из нас окружающий мир. Огонь фанатизма помогал сжигать вопросы и лишние мысли, когда требовалось вынести приговор еретику или врагу предвечного. Это то, что давалось смертному с момента рождения, а после пестовалось и тщательно затачивалось мастерами слова любого храма, создавая совершенные, живые орудия веры. Омут Посвящения с последующим низвержением может быть и преобразили прелата, но уникальная способность отсекать все лишнее все так же оставалась при нем.
- Пожалуй, ты прав. Это действительно изображения богов. - приглядевшись, согласился Пиш. Однако пока мы с Альманзором пялились на искусно вытесанные потолки, где изображалась жаркая схватка демиургов, старик, напротив, сосредоточил внимание на нижних, едва заметных, частях фрески. - Но вся картина, кажется, изображает обряды некого культа, что обитал тут прежде. Эти коридоры никогда не были домом ни для кого, кроме слуг Пантеона. И некоторые из них нашли тут дорогу к искуплению! Залы Отверженных, это вовсе не конец нашего пути!
Последние слова он едва не выкрикнул, зацепившись взглядом за какой-то кусок фрески, уже скрывшийся за углом. Надо сказать, что после этих слов цепь гулко зазвякала, когда я, да и все те, кто шел передо мной, обернулись к старику, едва не остановившись, за что тут же получили несколько ударов плетью.
- О чем ты говоришь? - как и следовало ожидать, едва забрезжила надежда вернуть благосклонность повелителя, в голосе Альманзора сразу же послышался так хорошо знакомый всем шепот пламени фанатика. Надежда, ветром тронула почти потухшие угли веры, и те отозвались робким языком огня, прежде горевшего в сердце Ревнителя Пророчеств. Так иногда называли особо рьяных служителей Кхулоса.
Вместо ответа наш бывший наставник указал на самый низ стены, где было больше всего грязи и жирной коросты, но все же изредка попадались очищенные участки, будто кого-то волоком потащили вдоль каменной кладки ещё до нас, стесав часть стылого ила. Там, в мешанине грязи и каменной крошки, среди переплетений чахлых прядей гнилых лоз, с трудом можно было различить то, что хотели пронести сквозь время давно уже позабытые создатели этого места.
Это походило на изображение некой иной реальности, что изредка являлась в видениях любому жрецу, отгороженной от верхнего, настоящего мира, в котором бурлила жизнь, велись войны, творилась история. Истертые фигуры, неуловимо похожие на изломанные тени тех, кто обитал над ними, шествовали по длинной тропе, а за ними тянулись пряди мрачный туманов. Изображение высекли давным-давно, однако искусство его творцов оказалось столь велико, что даже сейчас можно было различить едва уловимые, почти незаметные образы полупрозрачных духов позабытых, окружавших нас ныне. Очень похоже, что нижняя часть стены изображала вереницы проваливших посвящение и изгнанных из храма, как недостойных. Были там и громоздкие туши, которые можно было бы легко принять за могучие колоны, поддерживающие своды, если бы от каждой из них не отходило по десятку нитей-цепей, сковавших бредущих внизу.
Хотя большая часть узора скрывалась за налетом грязи и липкого мха, даже из тех обрывков картин, что оказались на виду, было видно, постепенно количество фигур уменьшается. Одних изобразили с воздетыми руками и пронзенными копьями, отчего сразу вспомнилась судьба Цеотароса. Другие пали на землю и вместо теней с литерными лицами стали ясно различимыми костяками, так и не дойдя до конца. Третьи же, сбрасывали окутывавший их темный саван скорби, превращаясь в бестелесных духов, тех самых забытых, чьи имена теперь не помнит даже время.
Я шел, глядя на предначертанную судьбу, но видел её я теперь гораздо яснее, чем в любом из откровений, дарованных мне прежде. До сего момента, были уже тысячи подробных мне и их жизнь, вот она, как на ладони. Словно камень, дробящий кость, правда, разбивала надежду любого отверженного, увидевшего её. Пожалуй, подобное должно было окончательно сломить дух, однако что же тогда имел в виду Пиш, говоря будто это не конец пути. Окончание фрески старик видеть не мог, так как катакомбы тянулись ещё очень далеко и на всем их протяжении плелось полотно навечно замерших образов. Даже когда верхние слои стали крошиться, постепенно стираясь, а изображения на них превратились в странные бугристые пустоты, словно настал конец времен, поломанные фигуры нижнего мира все продолжали брести, заключенные в тиски мрака и обреченности.
- В этом каменном реквиеме по судьбам, подобным нашим, мне открылись лишь бесконечные тоска с отчаянием. Отверзи тайну, Пиш, что упустил мой взор? - я действительно не видел ничего воодушевляющего, о чем можно было бы сказать, будто наше теперешнее положение ещё не конец пути.
Старик оглянулся, в тщетной попытке увидеть тот участок барельефа, который подарил ему надежду, но мы уже слишком далеко отошли от того места и потому, он принялся внимательно всматриваться в плывущие мимо картины безнадежности. Надо сказать, наше занятие и слова, будто возможно для нас ещё не все потеряно, вселили робкую надежду не только в Альманзора, но и во всех остальных, кто их услышал. Выводок с жадностью вглядывался в крохи истории, которые удавалось увидеть, пытаясь разглядеть то, что так воодушевило Пиша. Неффел, идущий первым, даже осмелился спросить у Бельтаура, куда же нас ведут, ответа правда так и не дождавшись.
Сказать откровенно, меня захватило необычное чувство, желание, во что бы то ни стало найти спасение из этой западни, даже несмотря на то, что я изначально был готов ко всему произошедшему.
* * *
- Внидьте под кров святых чертогов. - раздалось из глубины залы, ярко освещенной сотнями свечей. Голос Демта был невероятно силен, буквально сотрясая каменные своды и совершено не вязался с внешним видом древнего, будто сам мир, старика, с которого разве что песок не сыпался.
Я, наконец, осмелился поднять голову, мельком взглянув на статуи двух огнедышащих драконов, державших массивные створки открывшихся дверей. Пусть мне было не под силу как должно преклонить колени у порога древнего алькова, тому мешали чугунные печати клятв, ещё в молодости ставшие единым целым с моим телом, но не выразить почтение пред древними скрижалями, оттиснутыми на вратах, значило совершить страшное святотатство. Поклона, пусть и исполненного с должным говением, конечно не достаточно, но большее мне было просто не под силу.
Двое стражей, из тайгуров, расы угасших подземных царств времен Века Ночи, напоминавших телосложением могучих варваров восточных степей, а цветом кожи и красотой, смертоносных темных эльфов, холодно смотрели на меня своими глазами, горящими янтарным светом. Подобные им славились на весь мир, как непревзойденные воители, не отступавшие ни перед чем, жадные до звонкой монеты. Однако эти двое были совсем иными. Пустоту в своем сердце, что прочие из их рода пытались заполнить крепкой выпивкой и объятиями послушных женщин, они изгнали истовой верой, тем самым получив благословение Кхулоса, оттого став много опасней. Сильные руки, лежащие на обухах поставленных острием вниз двуручных мечей из настоящей поющей стали, не шелохнулись, но я слишком хорошо знал нравы ревнителей веры, уже за одно то, что я не встал на колени пред священными текстами, они были готовы перебить мне хребет. Не будь я приглашён самим Демтом, так непременно бы и произошло.
Санктум Арканум, Святилище Тайн, в центре которого горел холодным, синим пламенем Горн Предначертанного, наполняя обширную подземную каверну едва заметным смогом, что тут же укутал меня в туманный саван. Эта сокрытая от чужих глаз зала была в самом сердце храмового квартала Дхамы. Внутри неё находилась широкая площадь, сделанная из монолитного куска, непонятно как оказавшегося здесь, огромного гравиона - парящей скалы, зависшей над провалом, уходящего в непроглядное чрево Кеплера. Из каменной плоти этого островка древнего мира, зависшего над бездной, словно клыки, вырастали сталагмиты настоящей ордианской руды, заливавшей пространство вокруг себя мягким, давно забытым всеми нами, солнечным светом. Из тех же материалов был выполнен и мост, перекинутый над пустотой. В мягком сиянии, без труда, различались тысячи магических фигур, нанесенных на пол и стены помещения. Это было само сердце веры, суть её мощи и величия, залог того, что мы услышим слова предвечного, когда его взор обратится к нам.
Золотая порфира с высоким воротом, украшенная червонным орнаментом из драгоценных камней и тонкой вышивки, покрывала плечи настоятеля, чья старчески сгорбленная фигура, в окружении небольшой свиты, сейчас виднелась в самом центре Святилища. Он, словно карлик-слуга, для смеха обряженный правителем в дорогие одежды, ходил меж источающих волны тёплого сияния столпов, касаясь тех сухими тонкими, покрытыми темными пятнами, пальцами. Он был очень стар. Мало кто из людей доживал до таких лет и даже алхимия более не могла помочь ему справляться с постоянной хворью. Никто сегодня не признал бы в этой пародии на все то, что составляло саму суть нашей веры, некогда непобедимого воителя, чемпиона Кхулоса, свергавшего Тиранов, забавы ради и ставивших на их место своих марионеток. Демт никому и никогда не проигрывал, и лишь время сумело согнуть его некогда могучую спину, иссушив мышцы, хотя даже ему оказалось не под силу сломить волю настоятеля.
- Ступи в круге трисвятая, не убоясь ничего, ибо страх - суть бренности и нет ему места средь сынов и дочерей Кхулоса. - он говорил не оборачиваясь, но в то же время без высокомерия, столь часто встречающегося у равных ему по рангу слуг Пантеона. Его голос необычно резонировал, но то была не магия, а огромный опыт Демта повелевать людьми, управляя их делами и даже помыслами всего лишь общаясь с ними. Страшно представить, чего он мог добиться в пору своего рассвета, когда убедительность его речей подкреплялась ещё и силой его рук. - Повяжи убрус завета, до того, как востечь на путя откровений.
Мертвые слуги, ибо иные сюда не допускались, дабы не осквернять чистоту духов, обитавших здесь, своими смертными мыслями и порочными желаниями, стояли пред мраморным входом к парящим плитам моста. Один из них протянул мне отрез тончайшей ткани из паучьего шелка Плетущих Боль, на котором были выведены слова тайных молитв. Начав про себя читать их, я бережно оборачивал поданный мне убрус вокруг плеч, при этом стараясь не выронить череп брата.
- А он не так глуп. - внезапно раздалось с другой стороны гравионного острова. Я тут же повернулся в ту сторону, отметив, как позади меня заскрежетал зубами один из тайгуров, едва сдерживая праведную ярость. А может, то был звук смыкающихся створок дверей. Зрение теряло четкость в окружающем меня тумане. - Но прозорливость ли говорит в нем или простой страх? Я думаю, второе. Жалкое зрелище
Взгляд выхватил фигуру, что раньше я почел за игру теней. Она парила у дальнего края меж трех сталагмитов, напоминавших треугольные, оплывшие свечи, сияющие изнутри. Кто бы то ни был, к нашему храму отношения он точно не имел. Отвратительное ощущение чудовищного святотатства, что было свершено, допустив недостойного в наши сакральные залы, появилось на задворках сознания.
- Столь дерзновенно попрекать всякого, не ведая о том ни слова правды, порок Олифа, что искони чудится невезенью, а корень-то того ведь в нем самом. - пристыдил говорившего Демт. Названный Олифом, ничего не ответил. Чем ближе я подходил, тем четче мог разглядеть настоятеля, которого доселе видел лишь единожды во время принятия своего пострига. Синяя кожа, словно у мертвеца, провал на месте, где некогда был нос и жирно обведенные черной сурьмой глубокие впадины глазниц под тяжелыми бровями. Тот же, к кому он обращался и вовсе давно перестал быть живым существом, превратившись в плывущий по воздуху остов в обрывках ритуальных одежд. Кожа слезала с его истлевшей плоти, обнажив бурую кость и скалящийся череп, с двумя небольшими рогами, буравил меня кровавыми точками восьми глаз.
Тварь, осмелившаяся забрать у смерти положенное ей по праву, отказавшаяся умирать, не мертвая, но уже и неживая, пялилась на меня и гнев, что никогда прежде не тревожил мое сердце, стал закипать глубоко внутри. Но вместе с ним пришли и вопросы, ведь этот Олиф попал сюда с соблаговоления настоятеля, что же должно было случиться, чтобы в святая святых призвали подобных созданий. И один ли он здесь?
Не осмеливаясь крутить головой, будто незрелый юнец впервые попавший на рынок рабынь, я рыскал взглядом по испещренному колдовскими конструкциями и пентаграммами островку, застывшему над бездной и моя догадка подтвердилась. Вокруг костяного монумента Горна Предначертанного, изрыгавшего сквозь пористые, ребристые стенки языки пламени, с венцом короны над его обращенным к невидимым небесам жерлом, собирались и иные "гости". Некоторых я знал, другие были мне незнакомы.
Нескольких старцев, одетых в просторные ризы с надетыми на голову костяными ликами слуг Кхулоса, скорее всего являлись мудрецами нашего храма, ибо я не раз видел их, проводивших обряды и совершавших моленья вместе с паствой и прочими людом. Мелкий, четырехкрылый имп, что незаметно таскался за Демтом повсюду, нося его вещи и сейчас, прячась за хрупким станом владыки, тащил что-то громоздкое. По другую руку от настоятеля стояла храмовая ведьма, чьего имени я даже не знал, в своем плаще с извечно звенящей бахромой из золотых монеток, словно какая-то бродячая гадалка. Морщинистая кожа, да огромный нос, выдававший что в роду у неё были толи гоблины, толи тролли, та посекундно морщилась, а губы кривились и скороговоркой перебирали колдовские скрепы.
У края же, там где витал Олиф, стояли иные, те кого было трудно заметить, не перейдя мост. Их было не меньше десятка, но знал я лишь троих. Улана, верховного авгура Нарцио Совратителя, как всегда соблазнительная в своем изумрудном, ничего не скрывающем одеянии, выглядевшем, словно растопленная нуга на обнаженном тело. Поодаль стояли Анурд, с лицом украшенным жуткой огненной улыбкой и таким же, слегка безумным взглядом, вместе с Безымянной Дочерью Траура, всегда носящей черные одежды и фату, скрывающий её окаменевший лик смерти. Учения предвечных, которым они служили, лежали столь далеко от пути Кхулоса, что даже представить, будто их могли допустить в Санктум Арканум, казалось невозможным. Тем не менее, они тут были и даже, кажется о чем-то переговаривались.
Вообще более разношерстной компании я и представить себе не мог, к тому же, некоторые из "гостей", как мне помнилось, раньше открыто враждовали, а распри между фанатиками всегда заканчивались великой кровью. Однако, пока все было спокойно, разве что Олиф все никак не унимался.
- Наглость и самонадеянность, вот что я вижу в нем. Он падет, клянусь Звездой Гальгена и все усилия будут тщетны. - упоминание бога-дракона несколько озадачило меня. Выходит, этот кусок парящего остова, всеми силами цепляющийся за свою иллюзию жизни, являлся слугой того, с кем наш храм вообще никогда не сталкивался. Их обители даже не было в Дхаме, да и во всем нашем доле, насколько мне было известно, тоже. Это порождало ещё больше вопросов.
- Его помыслы - ясны, как и желания. Не надо делать вид, будто вы не избрали бы тот же путь, будь на то ваша воли и достаточно смелости ... или отчаяния. - раздалось позади. Я обернулся, но за тонкими завитками синего пламени, исходившими из центра парящей площадки, увидел лишь зыбкую тень говорившего, словно тот не принадлежал материальному миру. Однако и энергии, присущей инферналам, порождениям колдовской реальности, он тоже не излучал. - Смертное существо, что ж в этом есть смысл, хотя хватит ли у него разума, чтобы прожить достаточно долго, дабы исполнить свое предназначение?
Все приглашённые неспешно ходили между сталагмитами и свет, из змеящихся трещин на каменных клыках, выхватывал из тьмы их озадаченные, хмурые, а иногда и откровенно испуганные лица. Они задумчиво высказывали свои мнения, при этом избегая встречаться со мной взглядом и лишь изредка поглядывали на Горн Предначертанного, возле которого храмовая ведьма тянула свою бесконечную литанию.
Кто-то был возмущен, говоря о незрелости и недостойности, иные напротив полагали, что простого человека никто не заподозрит и его сложнее обнаружить, а значит, и план может сработать. Правда, что это за план меня, пока что, никто просветить так и не удосужился. Но все были согласны в одном, действовать нужно как можно быстрее, пока не случилось непоправимое. Никто из них не горел желанием заговорить лично со мной, видимо считая молодого послушника, ещё даже не прошедшего обряд посвящения, не достойным их внимания. Меня это вполне устраивало и я тоже решил игнорировать их едкие выпады. Лишь Демт, дрожащими руками приняв от своего пронырливого слуги зубчатую корону, сначала осторожно водрузил ту себе на голову, а после взглянув на меня, неспешным движением руки поманил ближе.
- Выводок грядет. - ритуальная фраза, которой обычно сообщают об окончании обучения, прозвучала из уст старика, едва не рассыпающегося от древности, невероятно громко и четко, легко заглушив всех остальных. Я почувствовал, как вибрация от мощи, наполнявшей голос, сотрясла все мое естество, заставив едва не выронить череп. Настоятель знал о тайне, связывающей нас с братом, но никогда не относился к этому как к слабости, напротив считал, что именно моя сила воли позволила мне взять верх над ним, когда пришло время битвы. Однако меня пригласили сюда не ради воспоминаний о юности и кажется, пришло время узнать истинную цель моего визита, а так же что тут делают все эти еристархи.
- И достойные станут о десницу Его, возносясь. - мой ответ был так же частью ритуала, который правда обычно проводил жрец рангом намного ниже настоятеля и подразумевал готовность принять сан, обет или испытание, что избрал для меня Кхулос.
Только сейчас, смотря в глаза Демта, мне открылось их поразительное сходство с моими собственными. Черные капли самой ночи, отражающие игравшие вокруг нас лучи света, отчего на них появлялся причудливый, постоянно меняющийся узор бликов и переливов. Я всегда полагал, что это часть неконтролируемой мутации, вызванной дыханием эфира, коснувшегося матери, когда мы с братом были ещё в её утробе, позволившей нам видеть тонкий мир ясно и четко, словно материальный. Никогда прежде мне не доводилось встречал никого с аналогичным даром Вечного Океана. Самого настоятеля прежде я видел только издалека, а за его внушительной короной-шлемом, да ещё с большого расстояния, разглядеть что-либо было просто невозможно. Думаю он носил её, потому что это необычное творение забытых мастеров являлось последней той частью его древней брони, что хоть как-то ещё держалась на его высохшем теле.
И снова посетила мысль о странной иронии судьбы, что главой храма, где не дозволялась слабость, а любое её проявление вело к изгнанию, был старик, едва ли ныне способный даже поднять тренировочный меч. Впрочем, нас учили, что сила заключена не только в теле, но и в разуме и хотя Демт боле не мог возглавлять армии в походах, управлять людьми и плести интриги он не разучился. Несомненно, мне вскоре предстояло стать пешкой в очередной его игре. Впрочем, я вырос на догмах храма, чугунными костылями-печатями запечатлев их в своем теле и не ведал страха перед предначертанным. Стоящий передо мной это знал.
- Воскрылясь. - покачав головой и отведя взор, повторил последнее словно на старый манер настоятель. Его говор так же был до боли знаком, петляя в лабиринтах речи, давно не звучавшей под небесами. Но в отличие от меня, лишь частично принявшего сей сомнительный дар от пустоты, где застрял мой брат, Демт жил в те стародавние времена, когда смертные не знали иного способа общения. Ему трудно давались изменения и новый язык, хотя он всегда старался на массовых проповедях говорить так, чтобы мы хотя бы примерно понимали, о чем он толкует.
Старик стоял не двигаясь, слегка пошатываясь толи от усталости, толи от груза короны, которую даже мне было бы непросто удержать, молча глядя в синее пламя, бьющее из недр гравионовой плиты. В его прядях, что притягивал взгляд всех находящихся вокруг нас, танцевали неуловимые образы. Они напоминали быстро меняющиеся видения, которые каждый жрец поклоняющийся живому или даже мертвому богу, обязательно видел хотя бы раз в своей жизни.
- Запомни Баал, великими не рождаются, их создают, неважно десницей ли богов, иль собственною волей. - медленно подбирая слова, чтобы я смог понять каждое из них, молвил Демт. То, что ради простого адепта он снизошел до подобного, говорило о немалой важности предстоящего разговора. Он поднял вверх кривой, обтянутый сухой, словно пергамент кожей, палец. - Слушай.
И я стал слушать. Сначала его молчание, а после, тихо звучавшие голоса остальных, находящихся сейчас в Санктум Арканум. Те продолжали говорить так, будто меня здесь не было и от ощущения абсолютной ничтожности в их глазах накатывало желание тут же оборвать их наглые, лживые речи, выгнать прочь из сердца нашего храма, где даже подобные мне, послушники, были не в праве находиться. Я был сыном Кхулоса и никто не смел бросить тень на его величие, оскорбляя одного из его детей, но именно потому, что я являлся его верным слугой, мне было недозволенно ослушаться владыки. Потому, сцепив зубы, отринув обиду и праведную злость, вскипавшую в сердце, я, как и было приказано, обратился в слух.
- ... сосуд слишком хрупок. Касание простой стали разобьет его. Но может так и надо, ведь тогда сокрытая в нем сила получит свободу. Что думаешь? - рассуждала очаровательная Улана.
Ей вторил шипящий, будто остывающие угли, голос Анурда:
- Убить несложно, но найти. В игре теней, за тысячами масок, блуждающих по Дхаме, будет сокрыт он от всех. Вот в чем истинная его сила и опасность. Созреет плод раньше, чем смогут оборвать его клинки охотников.
Мне определенно не нравились подобные разговоры, к тому же иные, незнакомцы, все чаще предлагали сразу "убить смертного" или "вырвать ему сердце". Но в разговорах и суждениях, окружавших нас, стала заметна необычная последовательность: те словно кружили в неком танце, повторяя узор линий, начертанных на полу и можно было проследить четкое разделение мнений по тому, где от центра площадки они стояли.
Самая большая часть приглашенных была явно раздражена и требовала крови, вплоть до того, что нужно вырезать всех обитателей Дхамы, до последнего. Впрочем даже мне, крайне далекому от полководческих талантов, было понятно, скорее уж уничтожат самих жрецов, коих едва ли была сотня или две, чем мы одолеем несколько тысяч свободных жителей полиса. Группа чуть поменьше, в которую входили Улана с Анурдом, тревожно переглядывалась, обсуждая некое перерождение, явно была растеряна и не стремилась ни подержать агрессивно настроенных собратьев, ни предложить свое решение, переливая из пустого в порожнее. Третья, самая маленькая, выглядели так, словно уже смирились с судьбой и теперь решают на какой бы бок лечь, чтобы было сподручней умирать.
- Словно жужель в коконе, зреет неотвратимое. Если суждено тому случится, мы должны принять свою судьбу, ибо лишь она одна превыше воли и смертных, и богов. - произнесла обреченно Безымянная Дочь Траура, а её полупрозрачная черная вуаль, покрывающая голову, мягко качнулась.
Только теперь я заметил, что мы с Демтом стоим в отдалении от всех остальных и молча наблюдаем, слушаем и ... кажется решаем. Вернее решает он, мне же дозволяя лишь понять причины выбора, что он вскоре совершит, а может уже совершил, просто ожидая, когда же я озвучу его. К сожалению, мудрость настоятеля не далась мне столь споро, а потому я продолжал внимать говорившим.
- Довольно разговоров. - мечась из стороны в сторону на самой грани обрыва, посекундно рискуя сорваться в бездну, воскликнул Олиф. Было похоже, что его гнев рожден бессилием. - Если мы потерпим неудачу, тогда пусть его храм сгорит. Пускай наградой за подобную самонадеянность наглецу, возомнившему себя достойнее других, станут лишь следы его ног на пепелище из костей единоверцев.
Словно соглашаясь с парящим костяком, рядом защелкало мутировавшими клешнями существо, лик которому заменили кровавые росчерки сакральных шрамов. Это был язык перестукивания и гортанных хрипов, неизвестный мне, а потому неясно было, что тот ответил. Однако то, что тварь находилась на одной стороне с Олифом, несомненно говорило о его согласии с доводами последнего.
И снова голос Безымянной Дочери Траура горестной литанией разнесся меж каменных стен каверны:
- Грядущего не избежать. Века назад было предначертано, что звезда сорвется с небес, дабы воссиять истинным светом на земле, средь червей и гнили, принеся с собой не жизнь, но смерть. Умрут черви, потухнут прочие звезды, ... истает сам свет. Останется лишь тьма и забвение. - отовсюду снова послышались голоса, каждый говорил так, словно не услышал её, будто тут вообще никто никого не слушал, разве что себя самих. И все так же внимание оказывалось приковано к горну, в котором я зрел лишь калейдоскоп ничего незначащих, мимолётных образов. - Нет смысла спрашивать, как могло такое произойти. Все было решено задолго до момента, когда вероломный Вайлеко привел свой план в исполнение, нам его уже не остановить. Никому его не остановить.
Прозвучавшее имя ошпарило мои душу и разум, словно кипяток кожу младенца, ибо не было врага злее для слуги Кхулоса, чем проклятый собрат нашего повелителя. Демиург-предатель, сраженный мечом моего владыки, но чудом выживший и с тех пор лелеющий мечту о мести.
- Вайлеко? - мой собственный голос прозвучал хрипло, а горло запершило от горечи, словно наполнилось гнилой жижей застоявшегося болота. Внезапно пришло озарение, что все это время разговоры вокруг велись не обо мне, а об одном из последних выживших времен той войны, когда Кхулос отстаивал свое право занять место в Пантеоне. Десятки культов тогда лишились своих покровителей став теми, кого принято называть слугами забытых или мертвых богов.
При звуках моего голоса не перестававшая все это время бормотать храмовая ведьма сморщилась, как от зубовной боли, а переливчатые трели безделушек, украшавших её пестрое одеяние, противно звякнув, оборвались. Женщина заозиралась так, будто вышла из глубокого транса, не понимая где она и что с ней. Слуга имп подскочил к ней, протягивая клюку, которую та молча приняла и они вдвоем засеменили в сторону парящего моста. Синеватый туман тут же начал рассеиваться, а все, кроме настоятеля и его спешно удаляющейся свиты, растаяли, словно утренняя дымка. Теперь здесь не было никого, кроме нас.
- Что это было? Морок, видение? - я стоял перед потухшим Горном Предначертанного с трепетом осознавая, что только что своей несдержанностью разрушил некое крайне сложное колдовство, позволявшее видеть слуг иных богов, слышать о чем те говорили, а возможно и думали. Вот почему это место называлось Святилищем Тайн, здесь открывались самые потаённые дела и сокровенные мысли любого иного смертного Кеплера. Неудивительно, что оно охранялось личной стражей самого Демта, спрятанное от любопытных глаз в глубине нашей обители.
Впрочем, кажется настоятель не был зол или даже расстроен из-за случившегося, спокойно произнеся:
- Откровение. Молви, Баал, узрел ли ты истину, понял ли речи, звучавшие здесь?
Я кивнул в ответ, спешно собирая воедино мозаику из фрагментов, что услышал до того, как все исчезло. Это оказалось не так уж и сложно.
По всему выходило, что раненый Кхулосом Вайлеко, желая восстановить силы, решил скрыться от взора ищущих его врагов в смертном теле, дабы по прошествии времени возродиться полным сил и способным вновь бросить вызов, ну или хотя бы не быть уничтоженным, как большинство его прежних союзников. Однако если верить пророчеству об упавшей звезде, видимо символизировавшей как раз низвергнутого демиурга, подобное развитие событий могло серьезно сказаться на всем Кеплере, что в общем-то неудивительно, ибо войны богов причиняли миру вреда едва ли не больше, чем треклятые Небесные Горы, которые словно чумные бубоны над нашими головами раскинулись от горизонта до горизонта.
Потому предвечные, справедливо опасаясь лишиться паствы, чья вера и позволяет им существовать, решают все свои разногласия в землях Пантеона, особого пласта реальности, куда смертным дорога заказана. Но если один из богов обретет плоть в материальном мире, станет аватаром, то последствия и вправду могут быть просто чудовищными. К тому же, Вайлеко непременно захочет отомстить, начав разрушать храмы и убивать последователей прочих предвечных, оставив последним простой выбор: либо умереть, либо лично вмешаться в происходящее. И в том, и в другом случае миру, каким мы его знаем, конец, ибо он либо лишится силы Пантеона, что вынужден защищать смертных от ужасов дикой магии, либо будет этой же силой уничтожен.
Слушая мои рассуждения, настоятель только кивал, хотя не было понятно согласен он с ними или нет. В конце концов, я закончил тем, что большая часть жрецов высказывается за радикальное решение вопроса, вплоть до уничтожения всего живого в Дхаме, а возможно и за её пределами. Они полагают, подобное наверняка решит проблему скрывающегося демиурга-мятежника.
- Мое же мнение иное, вестимо явь не можно угадать столь просто. - Демт замолчал, видимо поняв, что сбился на привычную для себя речь и вновь принялся медленно подбирать слова, чтобы я смог понять, о чем он говорит. - Пусть Вайлеко один из падших, но он до сего дня остается богом и неразумно полагать, будто он не предвидел столь очевидное, как гибель его смертного тела. То, что Санктум Арканум позволил тебе узреть, мысли чужих жизней, говорит об искре авгура, толкователя воли богов, в твоей душе. Редкий дар, но именно из-за него я и выбрал тебя.
Так вот, что это было. Проверка. Демт хотел увидеть насколько я подхожу и когда стало окончательно ясно, что мне без труда удается различать голоса призраков, блуждающих по извивам магических рисунков, свита прервала ритуал и поспешила удалиться, дабы мы могли продолжить разговор без свидетелей. Врата, удерживаемые каменными изваяниями драконов, через которые я попал сюда, были теперь закрыты наглухо, лишь мягкий свет, исходящий от наростов ордианской руды, освещал затухающие узоры на темном камне под ногами. Настоятель ещё немного подождал, убеждаясь, что мы остались одни и продолжил:
- По моему разумению, смерть аватара ничего не даст, скорее наоборот, приблизит перерождение, а вместе с ним и нашу гибель. Слишком уж очевидно подобное решение.
- Отчего же тогда не прийти на порог нашего храма, неся на устах ересь, а в глазах безумие? Стражи обители с радостью подарят смерть ему. Або ещё проще самому броситься на клинок. Зачем скрываться?
Вопрос не смутил настоятеля и он так же просто ответил:
- Разорви кокон бабочки до созревания, внутри ты узришь слабого, но живого мотылька. В нем не будет ни красоты, ни силы. Напротив, тебе явится отвратительная аберрация, воплотившая в себе стремление измениться, но боле неспособное достичь желаемого, алчущая мести за несовершенное предназначение. И хотя, по меркам своего племени, сия тварь будет худшей из всех, все равно для неё жизни смертных, что пыльца на соцветии, неспособна навредить, но зато вполне пригодна в пищу. Убей аватара и исход будет тот же, что если бы Вайлеко переродится. Просто вместо него появится безмозглая, вечно жаждущая крови тварь, убивающая все на своем пути.
Он сделал паузу, переводя сбившееся дыхание, но я уже и сам все понял, а потому закончил за него:
- Однако, вряд ли сам падший жаждет стать палачом нашего мира, при этом, будучи погруженным в пучину агонии и безумия, не имея возможности насладиться плодами своей победы. В том причина его скрытности, не так ли?
Демт кивнул и в его движениях я заметил нервную дрожь, словно его руки искали, на что бы опереться, ему было все сложнее продолжать стоять. Но я не посмел оскорбить старика предложением помощи, ведь в таком случае, это значило признать его слабость, а слабый не может служить Кхулосу, ибо недостоин того.
- Именно. - наконец услышал я, различая во все ещё сильном голосе нотки чудовищной усталости. - К тому же, большая война, на пороге Праздника Чистых Небес, худшего и придумать нельзя.
Событие, о котором говорил настоятель, случалось раз в столетие и от него зависело будет ли древняя машина мастеров-алхимиков, Хроногресс, запущена, дабы ещё на сто лет защитить наш дол от ледяной смерти или нет. Воистину, сейчас самое неподходящее время, чтобы развязать грандиозную резню или затеять поиски беглого аватара. Не только слуги Пантеона, но и весь свободный люд, готовился к грядущему торжеству. Но хотя ныне сообщение между полисами и цитаделями практически сошло на нет из-за нагрянувшей лютой зимы, эти островки цивилизации, в бушующем море оживших кошмаров, собирали за стены в десятки раз больше душ, чем в иные, даже самые неспокойные, годы. Разыскивать падшего сейчас было все равно, что искать слезу в море.
Вместе с тяжелыми мыслями о произошедшем и том, чему лишь суждено было случиться, в разум незаметно закрадывались и иные вопросы, само появление которых лишь разжигало беспокойство ещё больше.
- Как сие стало возможным, неужто пути в мир богов закрылись, а оракулы ослепли и великий Кхулос боле не явит видений нам? Почему мы, словно воры, тайком подглядываем за иными культами, вместо того, чтобы сплотить усилия в поисках. - Я на секунду замолчал, понимая что дерзнул спросить лишнего, ибо вряд ли Демт стал бы прибегать к подобной секретности без крайней необходимости, но все же решился закончить мысль. - И отчего потребно утаивать опасную весть от собственных собратьев, ведь недаром вы сказали о моей избранности, не доверив знаний никому более.
Золотая багряница, укрывающая плечи старика, поднялась и опустилась от глубокого вздоха. Казалось, ему тяжело говорить подобное, но все же он решил был со мной откровенным до конца:
- Жизнь предвечных сокрыта от смертных и в миг подобный нынешнему, пред столь великим празднеством, они редко обращают свой взор на нас. Полагаю, им хватает своих забот. Кхулос безмолвствует уже очень давно, а если бы не Санктум Арканум и того, что мы ныне знаем, не было бы у нас. Что же до тайны, то в том моя печаль и боль едва ли не более глубокая, чем от молчания Владыки. Среди нас, Баал, есть предатель. Тайный слуга Вайлеко, многие лета назад проникший в нашу обитель и коварно надевший личину одного из наших братьев или сестер.
В этот момент я почувствовал себя так, словно меня огрели обухом по голове. Предательство!? Для мира простых обывателей и придворных, подобное не было чем-то из ряда вон выходящим, но какими же силами должен обладать слуга падшего, чтобы суметь спрятаться в храме другого бога, да ещё годами оставаясь незамеченным. Глаза скользнули по древним стенам святилища, слово ища скрывшегося среди теней врага, но разумеется тут никого не было, кроме нас двоих. Вопросы рождались так быстро, что я не успевал вымолвить ни слова. Одни умирали на губах, так и не потревожив стылый воздух подземного Святилища, другие, никак не могли сформироваться, сбитые роем тревожных мыслей. Демт заметил мое замешательство и молвив:
- Зрю, мрачная весть тебя сразила. Представь же, какого было мне, ведь святотатство свершилось в дни моего бдения. Это черное пятно, кое мой недогляд бросил на всех нас, моя вина и будь хоть малый шанс, что я смогу все исправить сам, тебя бы не посмел тревожить. Враг уж давно обитает среди нас и потому, имоверно, ныне имеет высокий чин, а значит, ни на кого, даже из своего окружения, я полагаться не смею. Разве что вам, молодым, ещё не прошедшим инициацию неофитам, можно верить. Тяжкую ношу взвалить на твои плечи треба, но выбор не велик, Баал. Ты, лучший из своего поколения и сегодня мои чаяния оправдались, в тебе действительно есть искра авгура.
Столь высокое доверие давило пуще вековой скалы, водруженной на плечи, но я не осмелился возразить или отказаться. Слова настоятеля - закон. Ибо, как сказал Кхулос: "воин всегда следует за своим полководцем, готовый выполнить любой приказ и даже отдать жизнь, если то от него потребуется". Мне было не по себе, но я давил страх, как давят ядовитого гада, забравшегося в дом и продолжал внимать словам настоятеля.
- Вайлеко жаждет переродиться. Ежели не уячить его, длань смерти коснется всех нас и коли уморим, случится тоже самое. Так можем ли мы выиграть это битву?
- Всегда есть выход, верный путь, ведущий к победе. - отчеканил я фразу, всплывшую в памяти. Первую, которую слышит любой неофит, едва переступив порог нашего храма.
Короткий кивок согласия и недолгая пауза, будто в ожидании ответа, что же нам делать сейчас. К своему стыду, я молчал, слишком сбитый столку после всего того, что мне довелось только что узнать. Демт снова кивнул, но теперь уже своим мыслям и пояснил:
- Твоя правда, выход есть всегда и даже план падшего демиурга не может быть абсолютным. В тяжких думах я провел недели, пока меня не посетило озарение, раз мы не можем дать Вайлеко родиться и не можем убить аватара его, то потребно сковать его проклятую сущность силой того, кто уже единожды одолел его. Волей и властью Кхулоса и пусть Владыка не отзывается на наш зов, но здесь, в обители его, полнящимся его мощи, мы будем в состоянии некоторое время удержать тварь. На дыбах палачей и в сокрытых казематах под Дхамой мы заточим падшего дожидаясь, когда наш повелитель вновь обратит к нам свой взор.
Я хотел было заикнуться о предателе, что несомненно попробует освободить смертную оболочку своего хозяина, однако Демт останавливающее поднял трясущуюся руку и даже кажется слегка улыбнулся:
- Я не забыл о змии, поселившемся среди нас и потому, внимай юный послушник чутко. Из-за скоропалительных действий иных культов, лакеи Вайлеко уже начали действовать. То ведомо мне, ибо Тиран благоволит нам и его шпионы шепчут тайны, украденные у теней, о людях, меченых кровью, появившихся на улицах града. На поиски аватара должны отправиться не храмовники, ибо тогда врагам станет ясно задуманное и они постараются скрыть порченую душу от наших очей и арканов, но безликие. - он замолчал, а после, вдруг прямо посмотрел мне в глаза и впервые за очень долгое время я почувствовал, как мороз прошелся по моей коже, а в животе появился отвратительный липкий комок. Последние слова Демта были тихи и печальны, будто он приговаривал меня к смерти, что впрочем, было недалеко от истины. - Или отверженные.
Меченые кровью, носящие две алые линии, пересекающие лица, знак Вайлеко во времена войны, вновь вернулись из небытия. Однако даже новость, что где-то рядом ходят наши исконные, казалось бы давно поверженные враги, в тот момент отошла на второй план. Силки черных глаз поймали меня, не позволяя отвернутся и даже дышал я с трудом, через силу вытолкнув из себя:
- Отверженные? - так нарекали тех, кто провалил испытания вознесения и навсегда приговаривался к изгнанию, становясь чем-то даже худшим, чем слуги забытых, ибо за последними стояла хотя бы тень их бога. За отверженными же была лишь пустота и всеобщее презрение.
Настоятель с трудом повернулся ко мне, отчего того повело в сторону и ему стоило огромных трудов устоять на ногах. Бренное тело, казалось, держалось лишь на несгибаемой воле этого некогда могучего создания, ибо под одеждами я видел лишь синюшную кожу и высохшие от старости кости.
- Прости, Баал, ты воистину наивеличайший из птенцов младого выводка и мне бесконечно горько, что за свои грехи я вынужден требовать от тебя подобной жертвы. Будь у меня хоть малый шанс на успех, реши я сделать потребное сам, без колебаний принял бы сию чашу полную проклятья. - в подобное я верил легко. Для Демта этот разговор был фактически признанием своей беспомощности. Унижением, на которое подобные ему, привыкшие повелевать судьбами целых народов, могли пойти лишь в час крайней нужды. Попробуй он лично отправиться в поход в нынешнем состоянии, едва ли бы осилил и начало пути, а уж об успехе оного можно было бы даже не заикаться.
В итоге выходило, что мне предстояло отказаться от своего будущего, стать меньше чем рабом, хуже чем презренным предателем, ради того, чтобы спасти то, во что я верю и чему служку. Чудовищный выбор, но даже мысли о том, чтобы ослушаться настоятеля, у меня не возникало. Судьба дает нам испытания, дабы мы их преодолевали и становились сильнее, а именно в этом и заключалось учение нашего бога. Сила в мощи, сила в мудрости, сила в преодолении непреодолимого.
Ослабив заклятие левитации, я опустился чуть ниже, так чтобы опоясывающая меня тяжелая риза-юбка и атрофированные за годы бездействия колени под ней, коснулись пола. Неприятная боль в конечностях отзывалась по всему телу, нарушая концентрацию, но я нашел в себе силы склонить голову:
- Ваши приказы, Владыка? - чего стоит вера, если ты не готов отдать за неё все, что у тебя есть и даже больше. Неважно кем меня будут почитать окружающие, главное кем я буду на самом деле. А я - верный воин Кхулоса, до самой последней черты.
Невесомая рука легла на мой лысый затылок, соскользнув на плечо, призывая подняться:
- Вскоре придет время вознесения и весь ваш выводок будет посвящен в авгуры. Не дивись, это лишь предосторожность от излишних вопросов и пересудов о тебе. Единственный избранный, да ещё провалившийся, привлечет чрезмерное внимание. - с этим сложно было не согласиться. Толкователи воли богов должны были обладать редким даром понимать ниспосланные видения, за судьбой каждого из них пристально следили. Причем как собственные собратья, так и недоброжелатели. Один неудачник на фоне больше полудюжины новообращённых действительно быстро забудется. - Испив из потира, ты будешь низвергнут, я прослежу за этим. В тот момент начнется твой путь. Ты должен найти аватара, а после привести его в храм, целым и невредимым. Защищай его любой ценой, он не должен пострадать, по крайне мере до того, как его голову не покроют сковывающие клейма, что мы наносим на мятежных колдунов и магов.
Судьба смертного, в котором нашел прибежище падший, была не многим лучше чем та, что ждала меня, но я почувствовал нечто, вроде жалости к этому несчастному существу, ибо в отличии от моей судьбы, которую я выбрал сам, тому подобного выбора дано не было. Впрочем, жалость непозволительная роскошь в нынешней ситуации, слишком велики ставки.
Демт говорил ещё долго, рассказывая, как будет происходить посвящение, что должно произойти и где я в итоге окажусь. Я же слышал его слова, будто те звучали сквозь толщу воды, погруженный в пучину тревожных размышлений. Согласие далось мне нелегко, но не ради настоятеля я шел на это, а ради веры. Наверное, во мне жил такой же фанатик, как и в буяне Альманзоре. Просто безумие, так же как сила, может принимать сотни обличий.
Когда мы прощались, в глазах старика я видел чудовищную усталость, печаль, но и надежду. Внутри же меня был холод обреченности, словно перед шагом в пропасть.
* * *
- Вон! - воскликнул Пиш, тыча в стену, вырвав меня из воспоминаний о причинах, по которым я оказался тут. - Смотрите, вон там, похоже на разрыв в своде подземелья, по которому идут отверженные.
И действительно, каменные образы, коих оставалось совсем мало, сгрудились возле того, что можно было принять за пробоину в потолке, через которую одна из фигурок, воздев руки кверху и удерживая в них некий предмет, возносилась из тьмы катакомб обратно к свету.
- Что это значит? - озадачено поинтересовался идущий передо мной прелат, пока остальные разглядывали фреску. - Что у него в руках?
- Полагаю, некий дар или подношение. - сощурившись, предположил наш бывший наставник. - Вот об этом я и говорю, если бы наше нынешнее положение стало концом служения, то не было бы пути к искуплению и возвращению обратно под сень богов.
Во время разговора с Демтом тот сказал, что позаботится о том, чтобы я не прошел посвящение и успехом прочих послушников отвлечет от моего низвержения всеобщее внимание, однако предатель в наших рядах сумел таки его переиграть, отправив в бездну весь выводок. О случившемся будут судачить ещё не один месяц по тавернам, да бражным домам и излишний интерес мне будет обеспечен, а потому необходимо было придумать, как свернуть эти разговоры. Надо сказать, что получивший искупление после провала жрец, пожалуй, мог бы вызвать интереса даже больше, чем целый выводок неудачников. По крайней мере, подобного не случалось на моей памяти. А значит, возможно, стоило помочь своим собратья, ставшим жертвами предательства, вернуться к свету Кхулоса.
- Дар зело ценный, но что сие быть может? - подтолкнул я разговор в нужном направлении. Пиш вдоль и поперек изучил древние фолианты, и ему нужно было лишь задать направление, где искать ответы.
- Да все, что угодно и достаточно важно для Пантеона. - с готовностью ответил старик. - К примеру, истинный камень душ, осколок Хроногресса, черный опал бездны или даже врата в инфернос, если вы сумеете их найти и принести в храм. К тому же, дару необязательно иметь материальную оболочку, это может быть и поступок. Главное, чтобы его сочли достаточно значим, дабы предвечные заметили деяние смертного. Потому, ничего ещё не кончено, у нас все ещё есть ...
Договорить он не успел, так как в этот момент цепь рванули с такой силой, словно гигант потянул за неё и всех нас бросило на несколько шагов вперед. Меня проволокло через упавших передо мной. Растерявшись, я на секунду упустил тонкий ручеёк силы, просачивающийся сквозь трещины в обсидиановом ошейники и заклятие левитации тут же угасло, бросив меня на пол, словно тряпичную куклу. От удара о камни мои пальцы разжались, а череп брата выпрыгнул из ладони, покатившись куда-то в сторону. Я попытался броситься за ним, ведь без его силы я был всего лишь бессмертным калекой, неспособным даже самостоятельно даже ходить, но в этот момент цепь снова натянулась и словно невод, тащащий из воды улов, нас, даже не успевших подняться на ноги, повлекло вперед.
Волна паники захлестнула меня, но пальцы, отчаянно цеплявшиеся за выбоины пола, лишь срывали застарелую грязь, да потрескавшиеся кусочки камня, не в силах остановить мое движение. Раздался звон стали и цепь, сверкнув на прощание блеклым металлом, выскользнула из каменных тисков, больше не сковывая нас вместе.
В ту же секунду я рванулся обратно, цепляясь вбитыми в тело кольями за выбоины в полу, но не успел преодолеть и пары шагов, как получил окованным сапогом прямо в лицо, отчего, едва не потеряв сознание, отлетел назад, врезавшись в непонятно откуда взявшиеся в подземелье грубо обтёсанные бревна.
- Этот калека чересчур резвый, может лучше было не снимать, раз даже безногий урод до сих пор не смирился со своей участью? - рыкнул огромный лысый детина, с пузом-бочкой, с ног до головы заключённый в пласты добротной проклёпанной кожаной брони. На его поясе виднелся зловещего вида тесак с клевецом на обратной стороне лезвия и длинный хлыст со стальным ершом на конце. Всенепременный атрибут любого уважающего себя торговца рабами.
- Сломать их - твоя забота, а не моя. - безучастно ответил Бельтаур, откуда-то из темноты. Кажется, этот ублюдок и не думал вести нас в казематы, откуда Демт хотя бы мог меня вытащить, а решил просто продать весь выводок. А может, он вообще был заодно с тварью, служившей Вайлеко и отравившей елей.
Медвежья шкура на плечах нашего нового владельца поднималась в такт его гулкому дыханию, словно это и вправду был огромный медведь, а короткая, но мощная рука вытянулась, указывая за мою спину:
- Ладно, грузите этот скот. В первых телегах места нет, так что давайте в последние две. Да смотрите не переломайте им шеи, как в прошлый раз, иначе сами платить мне за них будете. - гаркнул он, когда двое его подручных схватили едва пришедшего в себя Неффела и одним движением, словно мешок с зерном, швырнули в открытый деревянный зев, рядом с которым, пытаясь утереть кровь с лица, лежал я.
Постепенно, внутри чрева из плотно сколоченных бревен исчезли и остальные. Кого-то внутрь закинули, другие заходили сами. Когда же очередь дошла до меня и четыре руки уже размахивались, чтобы швырнуть мое тело внутрь, к тому времени совершенно переполненного обоза, раздался голос Вела:
- Стойте, у него в теле Печати Обетов, бросите внутрь и пораните остальных, да и его самого.
- Твою ж мать. - рыкнул один работорговцев, держа меня за шею и разглядывая чугунные гвозди, удерживавшие мою скромную ризу. - Кривой ублюдок, может проще тебя прикончить и как того, дохлого, просто пустить на мясо?
- Я помогу ему. - отозвался Велизарий, кинув беспомощный взгляд на Авигею, удерживаемую плотоядно облизывавшимся мутантом. Девушке он помочь не мог и ей предстояло сегодня ночью скрасить досуг её новых хозяев, потому он попытался хотя бы спасти меня. Подставив плечо, мой нежданный спаситель потащил меня внутрь, осторожно ступая между переплетениями зловонных грязных тел и едва мы оказались внутри, незаметно вложил что-то мне в руку.
"Неуклюжий слепой придурок!" - тут же раздался в голове голос беснующегося брата. Вел, каким-то чудом, сумел схватить его череп, когда нас волокли к повозкам. Я посмотрел на него со смесью удивления и благодарности, он же лишь хмуро кивнул, наблюдая сквозь трещины меж бревен за утаскиваемой в темноту девушкой, истошно кричавшей и отбивавшийся, но обреченной сегодня расстаться со свой бережно хранимой непорочностью. Брат же, уловив отзвуки моей неожиданной жалости к молодой гарпии, ехидно проворковал. - "Думаю и на тебя найдутся любители, уголек".
С силой сжав ониксовую кость, мои пальцы завертели череп, заставляя неугомонного духа заткнуться. Не хватало ещё потерять самообладание из-за его бессильной злобы и исполненных ядом речей. Чтобы хоть как-то отвлечься от все громче разносящихся мольбы и плача Авигеи, я принялся разглядывать сквозь полумрак, едва рассеиваемый зажжённым снаружи факелом, тех, кто томился в этом гадюшнике до нас.
"Чего это ты остановился, жаждешь пообщаться?" - вновь пропел ехидный потусторонний голос, когда моя рука замерла, а глаза неотрывно глядели на небольшую группу людей, сбившихся в кучу в дальнем конце телеги, чьи лица были перечеркнуты парой алых линий. Меченые кровью. Слуги Вайлеко.