Аннотация: Повесть о лагере, вафлях и великих тенях
Лембит Короедов
Артек
Повесть о лагере, вафлях и великих тенях
"Нигде не было столько творчества, свободы, заботы, столько прелестных местных легенд, традиций и великих теней".
Дмитрий Быков
Действие 1. Знакомство.
В метро, когда поднимались по эскалатору на "Вокзальной", Лерочка немного, всего на секундочку, затосковала - ощутила проводы, но тут же, увидев на эскалаторе белые рубашки и красные галстуки других счастливчиков, воспрянула духом, вспомнила - провожают не кого-нибудь, а ее, Леру Сорокину, и не куда-нибудь, а во всесоюзный пионерский лагерь "Артек".
Жаль, конечно, расставаться с Сережей, с тетей Полиной - очень хорошо было с ними в Киеве, в другой раз бы ей сказали, что уезжать из Киева будет радостно и приятно, Лерочка бы не поверила - уж как она всегда ждала этих редких поездок в гости к киевским родственникам, как хорошо ей всегда было в Киеве, но сегодня... Сегодня Лерочка едет в "Артек"!
Тетя Полина шла первой, несла пакет с бутербродами, приготовленными Лерочке в дорогу. Рядом с Лерочкой шел Сережа и, как настоящий кавалер, нес ее чемодан...
***
Раньше Сережа не казался Лерочке таким уж кавалером. Она ведь уже приезжала с мамой в Киев в гости к тете Полине, маленькая еще была - а Сережа на год старше и учился хорошо, отличник, его всегда в пример ставили. Лерочка и сама хорошо училась - на одни пятерки, но Сережу все равно ставили в пример - наверное, потому, что он жил в Киеве и учился в спецшколе с углубленным изучением иностранных языков. Лерочка из-за этого на маму слегка обижалась - нечестно это, ставить Сережу в пример только потому, что он на год старше и в спецшколе учится. "Я ведь через год все те же самые предметы выучу на отлично", - думала Лерочка. - "Разве я виновата, что на год позже родилась"? И папа разве виноват, что дядя Коля в какой-то Высшей Школе учится? Дядя Коля - это папин брат, муж тети Полины и отец Сережи. Его мама тоже всегда в пример ставила, только не Лерочке, а папе. Говорила: "Видишь, Николай твой в Высшей Школе учится!" Лерочка за папу тоже обижалась - зачем ему мама дядю Колю в пример ставит? А папа только посмеивался.
Поэтому раньше Лерочка Сережу немножко недолюбливала. Вроде бы и не за что было - наоборот, всегда, когда они ни приедут в гости, тетя Полина просила Сережу, чтобы он погулял с Лерочкой. "Своди Лерочку в кино", - говорила она или: "Своди Лерочку в театр". И Сережа беспрекословно вел Лерочку, куда сказано, даже мороженым по дороге угощал в Пассаже, тремя шариками: шоколадным, ореховым и фруктовым. "Наверное, это ему тетя Полина тоже приказывает, - думала Лерочка: - "Угости Лерочку мороженым". А пока гуляли, Сережа все больше молчал. Шел такой весь напыщенный и молчал. Прям как его папа - дядя Коля. Вот с ним Лерочке точно никогда не было жалко расставаться, потому что дядя Коля, хоть и был папиным родным братом, Лерочке едва ли слово сказал за всю жизнь. Да и с другими он не особенно разговаривал. Только с телевизором, когда там футбол показывали или хоккей. И то коротко: "Швэды", - говорил он на хоккей, - "от, швэды..." А на футбол он говорил: "Бышовэц, от, Бышовэц..." А мама с тетей Полиной говорили, что дядю Колю нельзя беспокоить, потому что он занят. Беспокоить дядю Колю мог, пожалуй, только папа. Когда папа с дядей Колей встречались, они могли выпить целую бутылку вина и играть в карты на деньги и, хоть дядя Коля тогда говорил то же самое, что и всегда: "От, швэды" и "От, Бышовэц", но при этом смеялся и хлопал папу по плечу. Да, с папой он еще говорил: "Карпаты", от, те ваши "Карпаты..." Но папа в Киев приезжал редко, так что дядю Колю чаще нельзя было беспокоить.
И Сережа, точно так же как дядя Коля, молчал все время, будто бы его тоже нельзя беспокоить. "Он даже думает по-английски", - говорила мама про Сережу. Лерочка вначале верила, пока маленькая была, смотрела на Сережу, раскрыв рот, все пытаясь понять, как это: "думать по-английски", но так ничего и не разглядела и со временем пришла к мысли, что Сережа - обычный тугодум и задавака. Когда они гуляли по городу, шли в Пассаж на мороженое, Сережа, шел чуть поодаль от Лерочки, будто ее стесняясь, и даже не смотрел на нее, молчал, "думал по-английски". Так же и в театре они сидели, и в кинотеатре - молча, по-английски, не прикасаясь руками. Лишь изредка во время прогулок Сережа ни с того ни с сего протягивал вперед руку и говорил: "А это наш красный университет", "а это наш цирк", "а это наш зоопарк". Будто Лерочка такая уж маленькая, что цирка от зоопарка не отличит.
И только однажды она заметила в Сереже эмоции, присущие человеку, мальчику, а не заносчивому чурбану - это когда они ходили на встречу с "неуловимыми мстителями" в Октябрьский дворец культуры. Когда на фоне четырех всадников на экране, едущих навстречу заре, на сцену вышли Яшка-цыган, Данька, Ксанка и Валерка под звуки прекрасной песни:
"Если снова над миром грянет гром,
Небо вспыхнет огнём -
Вы нам только шепните!
Мы на помощь придём."
- Сережа аж привстал с места, смотрел на сцену во все глаза, шептал что-то губами - видимо, повторял про себя слова песни... А когда Яшка-цыган взял гитару и запел: "Спрячь за высоким забором девчонку - выкраду вместе с забором", Сережа порывисто схватил Лерочку за руку, но тотчас спохватился, отдернул руку и покраснел как рак...
***
В последний раз они были с мамой в Киеве весной - на майские. И по очень важному поводу: еще зимой Лерочка победила на областной олимпиаде по русской литературе - ее сочинение про великих антифашистов Ярослава Галана и Юлиуса Фучика было признано самым лучшим. А весной Лерочку, вместе с другими областными олимпийцами, пригласили в Киев на республиканский пионерский слет, в рамках которого они должны были выступить на майских праздниках - читать стихи советских поэтов. Лерочка, например, должна была читать "Песню о буревестнике". А самое главное - на слете всем победителям областных олимпиад должны были торжественно вручить путевки в "Артек"!
Но перед тем как читать, должна была быть генеральная репетиция - стихи-то свои все уже давно выучили, еще дома, Лерочка, например, "Буревестника" назубок знала, хоть ночью ее разбуди, прочитает без запинки, с выражением. Но без репетиции, конечно, нельзя - вдруг не все такие, как Лерочка, вдруг кто-то не выучил стихотворение, а это же какой позор на Великий Первомай. Нужна репетиция, одним словом.
Лерочка ни капельки репетиции не боялась и не волновалась - вышла и рассказала про буревестника, правильно, с выражением, ни разу не запнулась. А в комиссии там, в актовом зале, за столом, под красно-золотым ленинским флагом, дяденька такой сидел в кремовом пиджаке, толстоватый и с залысинами. А по бокам от дяденьки - две девушки, комсомолки. Так тот дяденька, прослушав Лерочку, тихонько заохал и затёхкал, как лесная птичка, переглянулся с девушками-комсомолками, а те ему в ответ улыбнулись. Расспросили они еще Лерочку, откуда она и отличница ли, кто ее родители, а потом сказали: "Спасибо. Следующий!"
А мама почему-то, когда Лерочку домой привела к тете Полине, была заплаканная. Они ушли с тетей Полиной на кухню, пили там коньяк и курили. Они дверь закрыли, но Лерочка догадалась по запаху из кухни. Удивилась - мама редко курила, только когда нервничает. А с кухни только слышалось: "Артек! Это же Артек!"
А потом тетя Полина вышла с кухни и направилась в кабинет дяди Коли. Лерочка снова удивилась - ведь дядю Колю старались не беспокоить, даже тетя Полина лишний раз боялась к нему зайти, потому что дядя Коля всегда занят. Дядя Коля вышел через пять минут, посмотрел на Лерочку задумчиво, а потом сказал: "Поехали". Лерочка удивилась в третий раз, но послушалась и поехала с дядей Колей. На троллейбусе.
Оказалось, что приехали они к тому самому дяденьке, который проводил репетицию. Только на этот раз дяденька сидел не в актовом зале, а в кабинете, и один, без комсомолок. Дядя Коля посадил Лерочку перед толстым дяденькой и сказал: "Читай!" Лерочка, не переставая удивляться, снова прочитала "Буревестника". "И что?" - спросил дядя Коля. "Как что?" - всплеснул руками толстый дяденька. - "Вы разве не слышите? Она же гэкает! Гэкает!" "Не слышу", - пожал плечами дядя Коля. - "Что значит гэкает?" "Как?" - вскричал дяденька. - "Ну как же вы можете не слышать?" И тут он начал сам декламировать "Буревестника", красиво, с выражением, Лерочка даже заслушалась - только дяденька снова немножко охал и тёхкал, как лесная птичка, как тогда в зале, а иногда останавливался и говорил дяде Коле: "Слышите? Ну, слышите же? Я гэкаю? Я не гэкаю! А она гэкает! Вот здесь! Слышите - надо гэ, а она говорит - гэ! Я говорю - гэ, а она что? А она - гэ. Если бы украинцев декламировали, я бы слова не сказал. Тычину, Рыльского, пожалуйста! Но здесь же русская литература! Русская! Маяковский! То есть, Горький! А она гэкает! Слышите?". Дядя Коля молча смотрел на толстяка и на лице его не дрожал ни один мускул, а потом Лерочке вдруг показалось, что дядя Коля сейчас скажет: "От, швэды!" или "От, Бышовэц!", но вместо этого дядя Коля сказал: "Нэ слышу!"
"Ай, ладно", - в отчаянии махнул рукой толстый дяденька, - "Оставьте ее мне на вечер".
Так Лерочка осталась с толстым лысым дяденькой, который всю вторую половину дня заставлял ее читать "Буревестника", а потом читал его сам. И, казалось, конца края этому не будет. Сначала читала Лерочка, потом дяденька. После этого дяденька охал и тёхкал, как лесная птичка, вытирая лоб платочком и приговаривая: "Ну? Слышишь? Здесь надо гэ, а ты говоришь - гэ. А надо - гэ! Ну как, милая, слышишь? Гагары! Слышишь? Гагары!"
- Вы говорите: "какары", - наконец сказала Лерочка.
Дяденька на секунду опешил, а потом вдруг радостно всплеснул руками: "Да! Я говорю "какары"! А ты говоришь: "Хахары! А и того лучше: "А-ары! Поняла? А надо - какары!"
И Лерочка, хоть и не поняла, зачем нужно говорить: "какары", если в книжке черным по белому написано: "гагары", но послушалась лысого дяденьку и на празднике продекламировала так, как он просил...
***
Но в этот раз Сережа был совсем-совсем другим. Во-первых, он перестал заноситься - даже тете Полине однажды сказал, когда она снова вспомнила про его английскую спецшколу: "Что ж ты, мама, так меня перед Лерочкой возносишь? Она вон сама отличница - в "Артек" едет!" Во-вторых, сам предложил Лерочке сходить в театр Ивана Франка, не дожидаясь тети Полининого: "Своди Лерочку". "Хочешь, в театр сходим?" - сказал. - "Там сегодня "Кассандру" ставят". В-третьих, не шел молча поодаль, будто ее стесняясь, как маленькой, а сам подставил ей руку, чтобы она взялась, и они гуляли в антракте по фойе в театре, как самая настоящая пара - можно было даже подумать, что они жених и невеста, если не знать, что они двоюродные брат и сестра, или как Сережа вдруг придумал называть Лерочку: "кузина".
Ах да, перед театром было же еще платье! Но это уже не Сережа - это тетя Полина. Лерочка ведь не думала на сей раз по театрам ходить - всего на пару дней приехала погостить перед отъездом в "Артек", взяла в чемоданчик только самое необходимое - пионерскую форму и купальный костюм, книжки. Куда там на море в платьях расхаживать? Так и Сереже ответила на его предложение: "Мне же надеть нечего". А Сережа пошел на кухню к тете Полине и говорит: "Ей надеть нечего". А тетя Полина взяла телефон и позвонила какой-то тетеньке, называла ее Луизой, говорила: "Луизонька, я видела у тебя там платьице такое - голубое, в горохи, батистовое, для молоденькой девушки..." А потом приехала та тетя Луиза, похожая на артистку дамочка в шляпке и с солнечным зонтом, и привезла платье. Лерочка, как увидела, ахнула: голубое, блестящее, в крупные белые горохи, ворот с бантиком. "Это тебе подарок", - сказала тетя Полина Лерочке. - "День рожденья у тебя был? Был". И хоть день рожденья у Лерочки был два месяца назад, она все равно очень обрадовалась подарку. А вечером пошли с Сережей в театр, где держались за руки и пили кофе в буфете с шоколадкой "Чайка".
А на следующий день пошли в зоопарк...
***
В зоопарке, как обычно, купили у самого входа пломбирного мороженого, сели на лавочке у овражка, там, где в пруду птицы-фламинго. И хоть там были птицы-фламинго, Лерочка вдруг вспомнила про гагар и рассказала о них Сереже. Сережа очень смеялся и говорил Лерочке: "Моя милая провинциальная кузина". Лерочка даже не обиделась на эту "провинциальную кузину", так Сережа искренне заливисто смеялся, услышав про гагар. А потом пошел еще купил лимонаду и хрустящие вафли. "Видишь?" - говорит, - "Вафли "Артек". Очень подходят к твоему случаю".
Они там, наверное, битый час сидели на лавочке - даже не шли дальше в зоопарк, сто раз ведь уже ходили раньше - кушали вафли с лимонадом и говорили про всякое. Больше о литературе. Сережа спрашивал Лерочку, что она любит и что читает. Раньше он никогда с ней про книжки не говорил. Бывало, сядут за столом вечером, пьют чай, и тетя Полина говорит: "Ну что же ты молчишь, Сережа? Рассказал бы Лерочке, какие ты книжки читаешь, что любишь?" А Сережа покраснеет и буркнет что-нибудь вроде: "Герберта Уэллса люблю". Лерочке даже жалко его было в такие моменты - ну зачем его заставляют с ней говорить, если он не хочет и ее стесняется?
А сейчас сидели на лавочке, и Сережа рассказывал про писателя Александра Грина - о том, какой это прекрасный писатель и недооцененный, несмотря на то, что фильмы по нему хорошие сняли с Вертинской и Тереховой, но слишком уж романтичные.
- Это разве плохо? - удивилась Лерочка.
- Не плохо, - Сережа говорил очень авторитетно, как лектор или учитель, - но все видят только любовь, Вертинскую и Терехову, а Грина не видят, автора, текста... А Грин на самом деле посильнее автор, чем Лев Толстой...
- Скажешь тоже, - вступилась Лерочка за Толстого. - Толстой это же "Анна Каренина", "Война и мир"...
- А ты читала "Войну и мир", кузина? - насмешливо спросил ее Сережа.
- Мы еще не дошли в школе. Я считаю, что всему свое время, - рассудительно ответила Лерочка. - Не следует читать литературное произведение раньше, чем ты способен его понять!
Сережа рассмеялся, но Лерочка опять не обиделась. Ей было приятно сидеть с Сережей - приятно, что он с ней разговаривает уже как с взрослой, про книжки спрашивает, не "думает по-английски", приятно, что люди, гуляющие по зоопарку, смотрят на них, думая, наверное - какая красивая пара на лавочке и какое красивое у девочки голубое платье в белые горохи. Лерочка даже на минутку пожалела, что Сережа ее двоюродный брат. Хотя, с другой стороны, если бы Сережа не был ее братом, она бы с ним не сидела - рано еще с парнями по лавочкам рассиживаться, неприлично это. А с братом можно, хоть никто вокруг и не знает, что это брат. Поэтому Лерочка была счастлива - смеялась, рассказывала про книжки, хрустела вафлями...
***
Невероятное приключение случилось возле вольеров с тиграми. Это когда Лерочка с Сережей насиделись на лавочке и решили прогуляться старыми знакомыми дорожками парка. Вы знаете, тигровые вольеры устроены в такой большой бетонной яме, чтобы тигры оттуда не выпрыгнули. И вот там внизу они уже спокойно гуляют или лежат на боку, греясь на солнце, как пляжные отдыхающие в полосатых купальниках, изредка порыкивают на зевак. А зрители стоят сверху, облокотившись на железные перила, глазеют.
Так вот в этот раз зевак возле тигровых вольеров было немного, а вернее - совсем никого не было. Никто не стоял, опершись на перила - видимо, от жары посетители предпочли навестить палатки с мороженым и лимонадом вместо того, чтобы глазеть на разомлевших от солнца тигров. Лерочка с Сережей заметили всего одну парочку, которая так же, как они, приближалась к тигровым вольерам, только с другой стороны парка. Надо сказать, эту парочку никак нельзя было не заметить - и не из-за парня. Парень на вид был самым обычным - такой же взрослый, как Сережа, старшеклассник или даже студент, высокий, худощавый, черноволосый, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами. А вот девушка с ним...
У девушки были рыжие, нет, не рыжие, а самые настоящие красные волосы...
***
- Я, кажется... - Сережа хотел что-то сказать. Он пристально глядел на парочку вдалеке и даже приподнял руку, будто собираясь им помахать, как старым знакомым. Но не успел...
Парень с красноволосой девушкой остановились у железных перил тигровой ямы, стрельнули глазами по парку - как показалось Лерочке, воровато, а потом девушка вдруг одним махом стянула через голову платье и бросила его парню. Лерочка даже зажмурилась от неожиданности, а Сережа потому и оставил свою попытку махать руками и окликать своих знакомцев - застыл с открытым ртом. А когда Лерочка осмелилась снова взглянуть на девушку, она удивилась еще больше - та вдруг оказалась одетой в усеянный золотыми блестками и оттого ослепительно сверкающий на солнце купальник - точь-в-точь как у тех артисток, что парят золотыми птицами под куполом цирка. Красноволосая тут же подтвердила догадку - опершись рукой на перила, она одним прыжком перемахнула через ограждение и повисла, ухватившись за самый нижний поручень, а повиснув, принялась крутиться из стороны в сторону - поворачиваясь то одним боком, то другим, по очереди поднимая и опуская колени, а один раз даже закинула обе ноги за голову. Она позировала.
Чернявый же спутник отчаянной циркачки тоже не терял времени даром: примостив на руку брошенное ему девушкой платье, он вооружился фотоаппаратом и принялся немедля щелкать рыжую артистку в разных изображаемых ею позах, все так же воровато оглядываясь по сторонам.
Надо сказать, что Лерочка с Сережей тоже заразились настроением парочки - все это выглядело так чудно и красиво, как на настоящем цирковом представлении, что им вовсе не хотелось его прекращения. Поэтому они тоже невольно начали оглядываться - не видит ли кто? Милиция, служащие зоопарка, зеваки? И дождались...
Первым заметил безобразие мужчина с тачкой. Видимо, какой-то работник зоопарка - в сапогах, в фартуке и картузе, он что-то вез в своей тачке под брезентом, наверное, свежее мясо для тигров. Завидев висящую на перилах рыжую артистку, он упустил тачку на землю, бросился сначала к вольеру, будто намереваясь самолично прекратить странное представление, а потом, внезапно передумав, резко крутнулся и побежал назад по дорожке - куда-то вглубь парка. Милиция не заставила себя долго ждать - не успел мужчина в фартуке скрыться за кустами, как оттуда же выбежал молоденький милиционер, пронзительно свистя в свисток. "Фартучник" бежал следом за милиционером, едва поспевая, и что-то кричал. Когда они пробегали мимо Лерочки с Сережей, те услышали, что он кричал:
- Тигры, тигры! Пойди с моста прыгни, если дура...
Но чернявый фотограф и его экстравагантная натурщица тоже не мешкали - они заметили мужичка, когда тот еще убегал в кусты, и, видно, сразу поняли - милиция не за горами. Парень уже не стоял возле перил - спокойным шагом, будто бы он совсем не при делах, а просто прогуливается, он направился в сторону Лерочки с Сережей, фотоаппарат же он спрятал под девушкиным платьем на руке - со стороны оно выглядело какой-то совсем уж обычной дерюжкой. Когда парень поравнялся с ними, Лерочке опять показалось, что Сережа хотел его окликнуть, как знакомого, даже рот открыл, но парень вдруг хитро им подмигнул и приложил палец к губам, а потом так же спокойно, не ускоряя шаг и не оглядываясь, пошел дальше. И милиционер с "фартучником" никак не заподозрили в нем хитроумного сообщника рыжей нарушительницы - ходит себе гуляет прохожий, смотрит тигров.
Сама же рыжая показала преследователям последний фокус - так же резко, одним движением, как и запрыгивала, она качнулась одной рукой на перилах, взмыла в воздух, перелетела через ограждение, и, оказавшись на асфальтовой дорожке, стремглав понеслась прочь. Как серна или горная лань. Не дав никаких шансов милиционеру с "фартучником". Добежав до парковой стены, девушка так же стремительно заскочила на дерево - не влезла, а именно заскочила, кажется, всего пару раз коснувшись ствола и веток руками и ногами, а добравшись до большой ветки вровень с парковой стеной, оттолкнулась от нее, перепрыгнула стену и была такова, только ее и видели, блеснула напоследок золотой молнией.
***
На лодке еще катались. Это на Голосеевских озерах - от центра нужно на троллейбусе ехать. Там кафешка есть на берегу с причалом для лодок - лодку можно на прокат брать и плавать по озеру, вот они и взяли на час. Сережа сидел на веслах, изображал из себя бывалого моряка, хотя греб коряво, а вначале даже в лодку сел задом наперед - ему парень-лодочник объяснил, как надо, и Сережа пересел, залился краской, но Лерочка сделала вид, что не заметила - она ведь понимала, что Сереже некогда было стать настоящим моряком в своей английской спецшколе, разве что по книжкам учиться или по фильму "Юнга со шхуны "Колумб". Поэтому Лерочка улыбнулась про себя - она-то знала, как гребцы в лодке сидят, ее папа катал по озеру, но виду не подала, а наоборот, сказала себе, что сама виновата - села на носу, вот и Сережа уселся лицом к ней, а села бы на корме, и Сережа бы сел, как моряк. Так подумав, Лерочка тут же решила перебраться на корму, чтобы сидеть лицом к Сереже, а перебираясь, оперлась на его плечо, покачнулась в лодке, чуть не упала, так, что Сереже пришлось схватить ее за талию. Вот так, быстро и неуклюже обнявшись, они и расселись наконец-то по-человечески - друг против друга. Ах, как же Сережа при всем при этом краснел, и как это было Лерочке приятно. Рано ей с парнями сидеть на лавочках, рано и в лодках с ними кататься, не говоря уже о случайных объятиях, но с братом можно ведь. А то, что брат при этом краснеет, будто он вовсе не брат, так это совсем постороннее дело.
- Смотри, - сказала Лерочка Сереже, когда они уже в третий раз проплывали мимо причала и кафешки. - В лодках все молодые плавают парочки, а в кафе наоборот - все старые сидят, смотрят.
- Пожилые, - поправил ее Сережа.
- Да, - смутилась Лерочка. - Они бы тоже, наверное, хотели поплавать, но стесняются.
- Когда-нибудь и мы так будем сидеть... смотреть на молодых, - Сережа осекся. - Ну, в смысле, не мы с тобой. Вернее, не именно мы с тобой... - поняв, что сказал что-то не то, что-то двусмысленное, он попытался исправить ситуацию, но запутался еще больше, - Ну ты меня поняла, кузина, - нарочно назвал ее кузиной, чтобы скрыть собственную неловкость. - Мы с тобой, когда постареем, будем так сидеть - ты с мужем, я с женой..., - Сережа ушел совсем уж в непроходимые дебри.
Лерочка рассмеялась и тем спасла "кузена". Сережа тоже улыбнулся - вылез из дебрей.
- Одним словом, я хотел сказать, что хотел бы, вот так как они, сидеть на старости лет с любимым человеком, с которым прожил всю жизнь, в кафе на берегу озера, пить лимонад и наблюдать за парочками, катающимися на лодках.
- И умереть в один день?
- И умереть в один день.
- Ты такой романтик, Сережа, - серьезно, без издевки, сказала Лерочка. - Я и не знала.
- Конечно, не знала, - усмехнулся Сережа. - Мы же с тобой раньше почти не говорили. Я был такой букой. Прости меня за это.
- Я была маленькая, неинтересная, - самокритично ответила Лерочка и тут же подумала: "Ах, что я такое говорю. Как будто я сейчас ужас какая взрослая и интересная". - А я бы хотела все время плавать, - сказала она вслух. - И сейчас плавать, и когда взрослая, и когда старенькая... Почему нельзя все время плавать?
- Потому что любовь это всплеск! - Сережа сказал неожиданное и, конечно же, опять покраснел. - Это как взрыв сверхновой...
- Взрыв чего? - не поняла Лерочка.
- Ну, это звезда такая, - пояснил Сережа. - Она сначала взрывается, а потом горит миллиарды лет. В общем, вы по астрономии будете скоро учить.
- Ага, - кивнула Лерочка.
- Это я к тому, что люди влюбляются, когда молодые, - Сережа греб неуклюже, глубоко погружая весла, стесняясь своих слов и стараясь не глядеть на Лерочку, но упорно продолжал говорить про любовь. - То есть у них происходит взрыв. Ну... как бы тебе сказать... Вот, скажем, увидели они друг друга, и что-то их друг в друге поразило, что-то такое внезапное, запоминающееся, отличное от других...
- Как красные волосы?
- А? - Сережа даже бросил грести от неожиданности. - П-почему красные волосы?
- Ну так, к слову пришлось, - пожала плечами Лерочка. - Ты же сказал: "что-то такое отличное от других", вот я и вспомнила ту девчонку из зоопарка - вот уж отличное, так отличное, никогда такого не видела. Вот у них точно был всплеск! - она рассмеялась. - Точно был. Мне кстати показалось, что ты их знаешь..., - она посмотрела на Сережу вопросительно.
- Парня знаю немного, - Сережа замялся. - Встречались... А девочку нет, никогда раньше не видел, - Лерочке показалось, или она заметила в его голосе сожаление? "Ревную", - поймала она себя, - "Но как же можно? Она ведь брат. Брат! Или кузен?" - Вот смотри, возьмем любое литературное произведение, - Сережа нашел себя в том, что хорошо знал, вот здесь ему точно не угрожали никакие дебри. - Если оно про любовь, то там вся книга про то, как герои знакомятся, и как у них все хорошо заканчивается... или плохо. И никогда про то, как они живут дальше... вот как ты говоришь: "Каталась бы вечно на лодочке", - перекривил Сережа Лерочку. - Так вот не катаются они на лодочках. Заканчивается все точкой, а дальше они себе живут и... свет от сверхновой звезды озаряет им путь.
- Как красиво, - восхитилась Лерочка. - Прям как в сочинении.
- Да, - кивнул Сережа серьезно. - Вот возьмем, к примеру, Ассоль и капитана Грэя. У Ассоль была мечта - о том, что к ней приплывет принц на корабле с алыми парусами, а Грэй узнал об этом и все подстроил. Он подстроил ей всплеск, эту самую вспышку сверхновой звезды...
- Так нечестно. У нее, значит, была вспышка, а у него нет. У него подстроенная вспышка.
- Ничего подобного! - запальчиво сказал Сережа. - Ну как ты не понимаешь? У него тоже была вспышка! Когда он ее впервые увидел и узнал о ее мечтах. Это была искра. Когда он готовился, покупал паруса, тем самым он раздувал эту искру. И когда он ей наконец явился, это была вспышка для них обоих. Пусть он знал об этом заранее, а она нет, но вспышка была для обоих!
Лерочка смотрела на Сережу восхищенно. Таким она его совсем не знала. Конечно же, он романтик, но какой умный! "Мне никогда не написать такого красивого сочинения", - подумала она, - "Нечестно, выходит, я еду в "Артек". Это Сережа должен ехать в "Артек".
- Вот поэтому я и завидую этим старичкам в кафе, - сказал Сереже уже спокойно, не заметив, что сам обозвал пожилых людей "старичками". - Тому, что они живут этим светом и счастливы вместе. Не у всех получается..., - добавил он как-то грустно.
- Человек может на войне погибнуть, - поняла его Лерочка.
- Да, - согласился Сережа. - И тогда другой будет сидеть в кафе один... Ты знаешь, что Ассоль пережила Грэя на сорок лет? - спросил он вдруг.
Лерочка не знала.
- Писатель Александр Грин умер сорок лет назад, - пояснил Сережа. - Ведь Грин это, конечно же, Грэй.
Лерочка кивнула. Она никогда об этом не задумывалась, но Сережа, безусловно, прав. Грин. Грэй. Все слова английские - зеленый, серый. Грин это, конечно же, Грэй.
- А его жена, Нина Николаевна, с которой он писал Ассоль, умерла в прошлом году. У нас в Киеве...
- Эх, - печально вздохнула Лерочка.
***
Предотъездные прощания всегда были Лерочке в тягость. На эскалаторе она чуточку взгрустнула, осознав расставание с Киевом и родственниками, потом снова повеселела, вспомнив, куда едет, а уже здесь - у поезда, просто заскучала. Всегда ведь понятно, что кто-то едет, а кто-то остается. Стоят люди на перроне, прощаются. Уж лучше бы без этого - ясно, что она вот прямо сейчас уедет, только лишний раз печалься. Уж лучше бы сразу в поезд и ехать, без всех этих слез, поцелуйчиков и "Лерочка, веди себя хорошо", "Лерочка, не забывай надевать панамку", "Лерочка, не пей холодного".
Правда, возле вагона была еще суматоха - проверяли путевки. Какая-то женщина, видимо, ответственный работник, стояла возле проводника и громко объявляла, завидев на подходе новых пассажиров, особенно, если те были в красных галстуках: "Пионеры! Пионеры, сюда! Показываем путевки, путевки показываем!" У Лерочки, разумеется, тоже была путевка - большая, красивая, похожая на школьную грамоту, на ней был нарисован пионер, трубящий в горн, прямо как на обертке хрустящих вафлей, что они с Сережей кушали в зоопарке, только стоящий между двумя кипарисами. Эту путевку Лерочке лично выдал тот самый дяденька, который надоедал ей с "гагарами", после того, как Лерочка выступила на пионерском слете. Тетя Полина предъявила путевку женщине, и та, проверив, сказала: "Стойте здесь, пионеры, собирайтесь. Провожающие, прощаемся", как будто без нее никто бы не догадался попрощаться. "Меня зовут Вера Александровна", - еще сказала женщина.
И Лерочка принялась прощаться с тетей Полиной и Сережей, вернее, как уже было сказано выше - скучала и ждала, когда же все это кончится. Сережа, правда, еще раз порадовал Лерочку - сделал ей подарок. "Вот, кузина, возьми", сказал он и приколол ей на рубашку красивый значок - кораблик с алыми парусами. - "Теперь ты член нашего литературного кружка". Лерочка не спросила про кружок, а вместо того подумала, что красный кораблик красиво смотрится на белой рубашке, все равно что брошка, особенно рядом с пионерским значком. Правда, тут же засомневалась - уместна ли брошка рядом с ленинским значком? Достойно ли это пионерки - носить брошку на парадной форме? Не мещанство ли это? Пожалуй, Лерочка сняла бы кораблик - не сразу, чтобы не обидеть Сережу, а позже, зайдя в вагон, но вскоре последовавшее событие отвлекло ее от этих мыслей и сомнений. В следующую секунду Лерочка напрочь забыла о кораблике-брошке, потому что увидела на перроне... девочку с красными волосами.
Та гордо шла по перрону к их вагону, задрав нос чуть не до самого неба, а сопровождал ее все тот же чернявый кавалер, ранее замеченный в роли фотографа - нес желтый чемодан-саквояж. Сережа тоже заметил парочку и так же, как и намедни в парке, превратился в соляной столб. Надо сказать, парочка обратила на себя не только Лерочкино и Сережино внимание - все бывшие на перроне люди останавливались, оборачивались, глазели вслед, а некоторые даже качали головой и что-то тихонько про себя говорили. Не удивительно - не каждый день встретишь на улице человека с красными волосами, даже на вокзале столицы союзной республики. И в этот раз красноволосая не бежала босиком по асфальту, как тогда в парке, спасаясь от милиционера, а шла в туфельках на высоченных каблуках. Невозможно было даже представить, как человек может ходить на таких каблуках - такие они были высокие. Впрочем, несмотря на задранный кверху нос и всю напускную горделивость красноволосой, было видно, что ей ой как нелегко - шла она как цапля по болоту, когда та за рыбкой гонится, быстро, казалось, чуть не так ступит - и покатится вверх тормашками по перрону. Добежала, ухватилась за поручень вагона, выдохнула с облегчением. Лерочка заметила - на красноволосой то же платье, что и вчера, странное, с виду будто из белой мешковины. Красивое, фасончик из модного журнала, с вырезом на спине, но кто же шьет платья из мешковины? Впрочем, если у человека красная голова, а платье ему предназначено для того, чтобы его сбрасывать перед тем, как прыгнуть в вольер с тиграми... Красные волосы, мешок вместо платья, каблуки, если бы это еще было все...
На плече у девушки сидела большая белая крыса.
- Пионеры, путевки предъяв..., - Вера Александровна запнулась. Видимо, она не могла представить, что девочка с красными волосами может быть пионеркой. Но жестокое разочарование тут же постигло ее.
- Штольц, достань путевку, - приказала красноволосая своему спутнику.
Чернявый, названный "Штольцем", послушно полез в саквояж, достал оттуда скрученный рулон бумаги, перехваченный резинкой, и отдал его Вере Александровне. Вера же Александровна разворачивала рулон так, будто боялась, что оттуда выскочит ядовитая гадюка.
- Шустова? Алина? - еле слышно прочитала она из путевки. Казалось, что ее сейчас хватит удар.
Красноволосая кивнула.
- Почему... почему без формы? - Вера Александровна понемногу приходила в себя, снова обретая голос. - Где галстук и панама? - кажется, последнее Вера Александровна хотела выкрикнуть, но у нее получилось что-то среднее между визгом и хрипом, - Губы... губы накрашены..., - она схватилась за сердце. Вера Александровна была опытным педагогом и методистом, способным правильно решить любую воспитательную проблему. Но, согласитесь, любой, даже самый лучший педагог придет в замешательство, если количество воспитательных проблем в одном единственном человеке, превысит все допустимые в социалистическом обществе рамки. - Кр-ы-ыса-а-а, - последнее, что смогла она вымолвить.
- Я же тебе говорил, сестренка, чтобы ты панамку надела, - вдруг сказал Штольц и снова полез в саквояж, - чтоб в макушку не напекло.
"Она ему сестренка", - подумала Лерочка и вдруг испугалась: "Я же тоже без панамы!" - а потом опомнилась: "Но ведь мне никто не сказал, что нужно надеть панаму. У меня, конечно, есть панама в чемодане - мама нарочно купила для поездки, но ведь это не настоящая пионерская панама. Я думала, что пионерские панамы нам выдадут в лагере. И потом, почему панама? Мы ведь не на пляже. Наверное, она имела в виду пилотку. Но ведь и про пилотки никто не сказал - вон здесь сколько пионеров и все без пилоток", - вот в таком смятении чувств была Лерочка, она не подозревала, что "панама" возникла в подсознании Веры Александровны в состоянии смятенного аффекта.
А Штольц тем временем достал из саквояжа белую панаму и пионерский галстук. Панаму надел "сестренке" на голову и тут же принялся повязывать ей галстук - аккуратно, надо сказать, бережно - и повязал красиво.
- Тебе идет, - сказал он, закончив.
- Ай, знаю я, - гордо ответила Алина, - Сама не знаю, почему сразу не надела. Прямо скандал. Панамка с галстуком прямо шиково, - при этом Алина почему-то смотрела на Сережу так, будто он был зеркалом, даже голову поворачивала из стороны в сторону, играя лицом, как это делают девушки у трюмо. - И Крыса придется спровадить, ах-ах-ах..., - добавила она как-то совсем уж притворно, присела на корточки, протянула руку к саквояжу, и белая крыса, сидевшая у нее на плече, мигом юркнула в саквояж, пробежав по Алининой руке, как по мостику.
- С крысой в поезд не пущу! - заявила Вера Александровна.
- С крысами не положено! - поддержала ее проводница.
- Заметано, девушки, - хитро подмигнул им Штольц, точно как тогда в парке, достал крысу из саквояжа и посадил ее к себе на плечо. - Но в провожающие-то крысам можно?
- Грэй! - сказал вдруг Сережа, обращаясь к Штольцу, несмело, как обращаются к не очень знакомому человеку, боясь, что он вас не признает.
- Привет-привет, Сержио, - Штольц в ответ широко улыбнулся и протянул Сереже руку. - Ты уж прости, что никак не могу с тобой поздороваться. Ты же видишь, сестренка продыху не дает. Познакомься, кстати - Алина, - Штольц представил сестру, которая тут же скорчила рожицу Сереже уже не как зеркалу, а как интересному молодому человеку. - А это та самая знаменитая кузина? - он насмешливо посмотрел на Лерочку, заставив ее покраснеть, - Мне Сережа о вас много рассказывал. Вы, в самом деле, чистая Ассоль, - Штольц протянул руку Лерочке. - Феликс, - представился он.
- Валерия, - Лерочка ответила на рукопожатие, слегка недоумевая, как же все-таки зовут ее нового знакомого, названного за последние минуты сразу тремя чудными именами, и что значит это: "чистая Ассоль". Но им не хватило времени разговориться и познакомиться получше. Вначале Лерочку перехватила тетя Полина с обычным предотъездным ритуалом взрослых: "веди себя хорошо, не забывай надевать панамку, не пей холодного", а вскоре объявили посадку.
- Отправляемся! - крикнула проводница.
- Отправляемся, отправляемся, грузимся, прощаемся! - подхватила вновь обретшая себя в стихах Вера Александровна.
***
Само собой, Лерочка оказалась в одном купе с Алиной - ведь они уже познакомились. Лерочка не возражала, а если честно, была этому очень рада - несмотря на все странности красноволосой, она вызывала в Лерочке огромное любопытство. Потому что...
Потому что раньше Лерочка таких людей попросту не видела. Вот взять, например, ее школу. Представить в школе девочку с накрашенными губами было совсем невозможно. Нет, девочки, конечно, баловались на переменках - красились, глядели в зеркальца, показывали друг дружке, а потом тщательно смывали помаду с губ перед уроком. Некоторые, самые отчаянные, решались и на более серьезные проступки - оставляли немного краски и на уроке, так, совсем немножко, едва заметно, чтобы только рядом сидящим подружкам было видно и понятно, что губы накрашены, но ни в коем случае не учительнице. Такое безрассудство было чревато страшными последствиями - учителя внимательно следили за губами учениц и даже едва заметный намек на помаду мог вызвать серьезнейшие последствия, вплоть до разборов на родительском комитете, на совете отряда или дружины. И никакие отговорки вроде того, что у меня просто такие красные губы нарушительнице не помогали.
У этой же, сидящей напротив нее странной девочки, губы были не просто накрашены, а вовсю извазюканы, густо, не едва заметной коричневой, а самой настоящей красной, ярко-красной помадой, такой же красной, как ее волосы. Еще и глаза обведены черной тушью. "В какой же школе она учится?" - думала Лерочка. - "Как ей это позволяют?" - В том, что Алина появляется в таком же виде и в школе, Лерочка почему-то не сомневалась. - "А волосы? Чем так можно выкрасить волосы? Хной? Хна рыжая. Не бывает такого красного цвета. В природе не бывает. Такой красный цвет бывает только у..." - Лерочка даже побоялась додумать, что ей напоминает цвет Алининых волос.
Странным (и Лерочка осознавала эту странность) было то, что Алина ей нравилась. Не просто вызывала любопытство, а нравилась - казалась интересной, красивой и хорошей девочкой, несмотря на все причуды. Лерочка боялась себе признаться в том, что бы было, если бы они встретились с Алиной в школе. Если бы такая девочка, как Алина, училась с ней в одном классе. И если бы их классная руководительница поручила Лерочке проработать такую Алину на совета отряда. Лерочка даже знала слова, которые бы она произнесла на совете, произнесла бы абсолютно искренне - по-товарищески, как должны делать настоящие пионеры... и поэтому она чувствовала огромное облегчение от того, что она не в школе, не на сборе совета отряда, а сидит в вагоне поезда, едущего на юг, в Крым, в "Артек". Облегчение от того, что с девочкой можно было подружиться...
- Жалко, крысу пришлось оставить, - сочувственно сказала Лерочка, чтобы как-то начать разговор.
- Крыса? Скажешь тоже, - Алина, судя по всему, не была тем человеком, с которым было трудно разговориться. Она слегка оттянула ворот платья и оттуда тут же показалась острая крысиная морда. Алина достала крысу из-за шиворота и, не долго думая, посадила ее Лерочке на голову. Конечно, она это сделала нарочно - хотела испугать, проверить на вшивость. Но Лерочка не испугалась. Она не боялась крыс. Напротив, всегда удивлялась, почему все девочки боятся мышей и крыс. Мыши и крысы казались ей симпатичными животными - она их часто видела в селе у бабушки, в зерне или в свинарнике, и никогда не боялась. Поэтому она только вжала голову в плечи от неожиданности, но не завизжала, как того, наверное, ожидала Алина. Лерочка осторожно сняла крысу с головы и разрешила той побегать по руке.
- Его зовут Крыс. Это он, - Алина смотрела на Лерочку с уважением, и Лерочке это польстило. Иногда достаточно не испугаться крысы, чтобы стать подружками, и Лерочка именно это и почувствовала: она тоже нравилась Алине, и они уже стали подружками, сидели на диванчике рядом, нога к ноге, играли с крысой.
Но секунду спустя Крысу пришлось снова прятаться Алине за шиворот - потому что дверь купе открылась и на пороге показалась Вера Александровна.
- Разместились? - спросила она, настороженно поглядывая на Алину. - Проходи, Наташа, - Вера Александровна посторонилась, пропуская в купе высокую девушку с кудрявыми каштановыми волосами. - Садись, - Вера Александровна указала рукой на диван напротив того, где сидели Лерочка с Алиной. Девушка послушно села.
- Наталья будет ехать с вами в купе, - заявила Вера Александровна. - Я, к сожалению, не могу, - добавила она, чем очень порадовала Алину с Лерочкой. - Но! - Вера Александровна решила тут же отмести всякие недомолвки. - Вместо меня здесь будет Наталья!
Лерочка, хоть и обрадовалась, что Вера Александровна не едет с ними в купе, все же подумала, что обязана этим Алине - одно место было свободно и, захоти Вера Александровна, она могла бы его занять. Но, видимо, наблюдать пионерку с красными губами и волосами всю долгую поездку до Крыма, было выше ее сил. Поэтому Вера Александровна и назначила вместо себя эту Наталью, которую Лерочка тут же мысленно окрестила "Гулливером". А то, что Наталью именно назначили, не вызывало никаких сомнений - на шевроне девушки-"гулливера" красовались четыре звездочки. Актив, "штабистка", элита. Например, у Лерочки было всего две звездочки - можно догадаться, кем была для нее Наталья. В пионерском мире четыре звезды - это человек важнее Веры Александровны.
- Меня зовут Наталья! - сказала "штабистка", когда Вера Александровна удалилась из купе, будто та ее только что не представила.
Девочки тоже назвались.
- Крыс боишься? - спросила ее Алина.
***
Наверное, Вера Александровна все-таки была хорошим методистом - подсадить им в купе Наталью, безусловно, было грамотным решением. Конечно, Лерочка думала не совсем так, и Алина ей нравилась, но... красноволосую нужно было время от времени ставить на место, одергивать, пресекать, а сама Лерочка с этим бы точно не справилась. В школе, на отряде, она справлялась, но Алина... как мы уже говорили - таких девочек Лерочка еще не встречала, она ведь еще не была опытным методистом. А Наталья, наверное, встречала - в горштабе они и не такое видали - так думала Лерочка. Взять пример с брошкой...
Не успели они стать подружками, как Алина попыталась выдурить у Лерочки подаренный Сережей значок-кораблик.
- Ух ты, что это у тебя? - воскликнула она, заметив значок. - Какая брошка прекрасная! Подари ее мне. Мне же она как больше идет к волосам, - и Алина принялась отстегивать кораблик с Лерочкиной рубашки, не дожидаясь хоть какого-то разрешения или согласия и, не успела Лерочка опомниться, как брошка оказалась пристегнутой к платью Алины. Лерочке вовсе не было жалко, разве что самую чуточку - подарок недавний, еще не успела привыкнуть к брошке, как к своей, и даже рада была сделать приятное Алине и подарить ей брошку в честь знакомства, но... Лерочка сама понимала, что брошку у нее выдурили. Впрочем, Алина не долго радовалась...
- А ну-ка выйдем в тамбур покурим, - вдруг сказала ей Наталья.
- Я же не курю! - заявила Алина. - Иногда только. Редко. Когда сильно захочется. Но мне почти не хочется никогда. Но я тебе дам сигарету, - предложила она Наталье и даже полезла в свой саквояж.
- Я. Разумеется. Тоже не курю, - отчеканила Наталья. - Выйдем, - сказала она с нажимом.
Алина пожала плечами, но повиновалась. Когда они выходили из купе, Лерочка заметила, что даже на своих огромных каблуках Алина едва достает Наталье до плеча - надо же, такой взрослой казалась из-за того, что размалевана, прямо как женщина, а встала рядом с Натальей - совсем девчонка, мелюзга.
Вернулись они через четверть часа.
- Ты знаешь, возьми, наверное, брошку назад, - сказала Алина Лерочке. - Тебе она тоже идет. Тебе же, наверное, жалко?
- Не жалко, - сказала Лерочка.
- Жалко-жалко, - уговаривала ее Алина. - Возьми, - твердо сказала она, покосившись на Наталью, хоть та и смотрела в окно, будто происходящее ее совсем не касается. - Алина сама приколола брошку назад Лерочке на рубашку.
***
- Дылда, - с чувством сказала Алина, когда они стояли на перроне в Знаменке и кушали пирожки с капустой. - Каланча. Заставила меня тебе брошку отдать, - призналась она Лерочке, не выдержав. - Давай ты мне ее потом подаришь, незаметно, в лагере, когда приедем?
- Хорошо, - сказала Лерочка, а сама подумала: "Там еще будет видно".
- Она думает, я ее испугалась! Ты не смотри, что я маленькая. Я, если хочешь знать, взрослого мужика могу задушить. Не хотела просто связываться. Нажалуется еще, активистка! - Алина продолжала пылить, и Лерочке это не понравилось - особенно вот это, плохо сказанное, слово "активистка". Она даже хотела вступиться за Наталью, отчитать Алину...
- Я когда маленькая была, Штольц меня тоже бил, так я ему потом как шваркнула шпагой по башке - ему голову зашивали в травмапункте, - Алина не дала Лерочке вставить хоть слово. - С тех пор шелковый стал.
- А Штольц твой брат? - спросила Лерочка Алину уже в купе, хотя прекрасно слышала тогда на перроне, как Штольц называл Алину "сестренкой", просто ей было любопытно выяснить про его странные имена.
- Понравился? - догадалась Алина. - Он вообще ничего. Ну, он как бы мне брат, да, - заметив вопрос в глазах Лерочки, она попыталась объяснить: - Штольц - сын моего отчима и моей мачехи. Феликс его зовут. Феликс Штольц.
- Ага-ага, - сказала Лерочка, хотя ей все же показалось, что она что-то недопонимает.
Даже Наталья заинтересовалась разговором. Услышав про отчима и мачеху, она удивленно взглянула на Алину, потом снова отвернулась к окну - но было видно, что она задумалась. А минуту спустя Наталья достала из чемодана ручку и блокнотик и принялась что-то писать, иногда морщась, как будто решала неимоверно сложную задачу. Алина поначалу не обратила на это внимания, потом же заинтересовалась и несколько раз, съедаемая любопытством, попыталась незаметно заглянуть в записи Натальи, но та прикрывала блокнот рукой.
- Ну, что ты там пишешь, математичка?! - Алина наконец не выдержала и вырвала блокнот у Натальи; та же к удивлению Лерочки, не сопротивлялась, а наоборот - покраснела. - "М"+ "О" = "Ш"? Глупизна какая-то. Что тебе непонятно? - обратилась она к Наталье. - Папа Штольца - мой отчим, потому что моя мама вышла за него замуж. Она была Шустова, когда была замужем за папой, а теперь Штольц. А я Шустова. А мама Штольца - мне мачеха, потому что на ней женился мой папа. И мачеха, наоборот, была Штольц, а стала Шустова. Как и я. Папа мой - Шустов, а отчим - Штольц, и Феликс поэтому - Штольц, а я Шустова, как папа. Ясно теперь?
Наталья молча кивнула, но по лицу ее было видно - ей далеко не все ясно.
- А почему его называют Грэй? - спросила Лерочка.
- Ай, не знаю, - скривилась Алина. - Это, наверное, из-за этого его литературного кружка. Точно, из-за кружка. У них там у всех есть эти значки - как у тебя, кораблики, - Алина опасливо зыркнула на Наталью. - Я просила Штольца, а он мне не дал, говорит: "Не положено", тоже мне, - Алина невольно выдала причину своего стойкого интереса к Лерочкиному кораблику-брошке. - Этот значок как-то связан с литературой, наверное. И Грэй тоже... есть такое где-то в литературе - Грэй?
- Где-то есть, - Наталья посмотрела на нее с нескрываемой насмешкой.
- Ну вот, - Алина же насмешки не заметила вовсе. - Я же ничего не читаю, - сказала она без всякого стеснения. - Ни одной-одинешенькой книжки не прочитала. А брошка мне к платью пошла бы, - она взялась пальцами за ткань в том месте, где недавно была приколота бесславно утраченная брошка. - Я платье сама пошила, кстати. Сзади только не дострочила вырез...
- Красивое, - похвалила платье Лерочка. - Материя только странная.
- Это мешок, - ничтоже сумняшеся, Алина подтвердила ее давешнюю догадку. - Я мешок порезала. Нам в таких зерно привозят в цирк. Для попугаев.
- А как же ты путевку получила? - спросила ее Наталья. - Ты выиграла областную олимпиаду? По какому предмету? Может быть, спортивные соревнования?
- Можно и так сказать, - ответила Алина уклончиво. - У меня папа заслуженный, - впрочем, таиться было не в ее характере. - Дрессировщик. И мама заслуженная. Гимнастка. И отчим гимнаст заслуженный. И мачеха... тоже заслуженная... ас-си-стентка, с папой, короче, работает. Да я сама заслуженная! - заявила она вдруг, собрав всю растерянную было в боях с Натальей гордость. - Я, знаешь, как выступаю?! Ты видела, как я выступаю? Ты бы меня хоть раз видела...
- А где ты выступаешь? - спросила Наталья уже без всякой насмешки, наоборот - Лерочке показалось, уважительно. - Я была в нашем цирке - тебя ни разу не видела.
- Не в вашем, - Алина на секунду замялась. - Я вообще-то из Бердянска, но... мы с цирком путешествуем. Гастроли, понимаете? За границей даже были... в Болгарии... А в Киев я к Штольцу приехала... повисеть. Он там у вас в университете учится.
Услышав это "повисеть", Лерочка тут же вспомнила случай в зоопарке, но побоялась расспрашивать Алину при Наталье. Впрочем, Алина не разделяла ее опасений и все выложила сама.
- Я видела тебя, - заявила она. - Вчера. Когда ты с хахалем своим гуляла в зоопарке.
- Это мой брат, - Лерочка почему-то покраснела. Она очень удивилась, что Алина не только заметила ее с Сережей, но и запомнила в лицо, несмотря на свою очень насыщенную программу.
- Ага, - насмешливо кивнула Алина. - Вы нам все чуть не испортили. Я говорю: "Идет кто-то", а Штольц: "Ай, это какие-то влюбленные". Ну, я и прыгнула. Думаешь, я вас не видела, как вы таращились? Я могу висеть и по сторонам смотреть, мне это не мешает. Могу висеть и чай пить с вареньем. Я уже везде висела. Дома - везде. В Киев специально приехала - у вас мостов много. Там, где метро, возле речки, пешеходный там еще рядом и этот... как его...
- Да, точно, Патона! - обрадовалась Алина. - На всех висела. Нарочно приехала, чтобы на мостах повисеть. Штольца подбила, чтобы он меня фотографировал - а то что за прок так просто висеть, без доказательств? - резонно заметила она. - Штольца легко подбить, он такие штуки любит. Отчим говорит, что "по нему тюрьма плачет".
- Да уж, - Наталья, не колеблясь, согласилась с последним замечанием.
- А вообще, путевочку мне, конечно, папочка подсуетил, - резюмировала Алина, после чего отвернулась к окну и уставилась в него, задумчиво разглядывая пролетающие мимо пейзажи, и при этом молчала, что совершенно не вязалось с ее характером. По Алининым плечам бегал ее верный Крыс, наверное, тоже обеспокоенный странным молчанием хозяйки. "Обиделась?" - подумала Лерочка - "На что же?".
- Вон мост какой прекрасный! - Алина вдруг радостно ткнула пальцем в окно, и у Лерочки отлегло от души.
Действие 2."Морская".
На "эвакобазе" (это место, где проводится предварительный медосмотр, акклиматизация и распределение пионеров по лагерям и отрядам) Лерочку тут же попытались с новыми подружками разлучить. Начальники дружин отбирали детей по интересам, по своим, надо сказать, интересам, мало спрашивая их мнения. Каждый пытался отхватить себе кого получше - юных художников, танцоров, писателей, артистов, особым спросом пользовались спортсмены.
"Баскетбол?" - спросил Наталью вожатый, высокий мускулистый грузин по имени Гога, едва ее увидел. Наталья же обдала его волной презрения - обращение "баскетбол" ей явно не понравилось. "Натерпелась она, наверное, за всю жизнь со своим ростом", - думала Лерочка. - "В школе таких, как она, всегда выделяют. На физкультуре, на линейке - по росту. Вон та же Алина, не успела с Натальей в поезде познакомиться, так та ей сразу "дылда" и "каланча". Ой, я же сама ее назвала про себя "гулливером", - Лерочка устыдилась. О талантах новоприбывших вожатые часто знали заранее, наверное, из сопроводительных документов или какого-то своего секретного вожатского радио - на лучших налетали как коршуны.
Алину тоже определили в спортсменки - выходит, она не врала насчет своих цирковых "выступлений", и слава ее опережала.
- В "Морскую" нас с "дылдой" сватают, - сообщила Алина Лерочке. - Ой, чувствую, наплачусь я еще с ней - приставили конвоира.
Лерочку же хотели определить в "Озерную" - ведь какие у нее особенные таланты? Стенгазетчица, декламаторша, затейница - стишки, заметки, вырезки, викторины, таких здесь вагон с тележкой. А отличники здесь все, наверное, кроме Алины.
- Еще чего! - заявила Алина на это. - Вы себе как хотите, а я с ней не расстанусь. Мы теперь подруги навеки. Пожалеете! - пригрозила она вожатым.
Наталья же, видимо, простив мускулистому Гоге оскорбление "баскетболом" (ее только что избрали отрядным председателем при явной Гогиной поддержке), отошла с ним в сторонку и о чем-то шепталась с серьезным видом, поглядывая на Лерочку с Алиной.
- "Дылда" на нашей стороне, - предположила Алина. - За тебя словечко говорит. Ну, нет худа без добра. Хоть какая-то от нее польза.
Она уже не была накрашена, как вульгарная женщина - хотя... еще утром, в поезде, проснувшись, подвела ресницы, но губы красной помадой не красила - вместо этого достала из косметички другую, бесцветный блеск, подвела. Называется, привела себя в порядок - честно говоря, такой она Лерочке больше нравилась. От туфлей же на каблучищах не отказалась - пробежалась в них от вагона к встречавшему их лагерному "икарусу", нужно ведь было произвести впечатление и на этих, местных, не все только Веру Александровну шокировать. Вера же Александровна, передавая детей из рук в руки лагерным вожакам, все же на минутку отозвала в сторону Наталью. "Я на тебя надеюсь..." - всего-то услышала Лерочка из их разговора. То же самое, наверное, услышала и Алина, потому что тут же подмигнула ей заговорщицки.
В автобусе Алина сидела рядом с Лерочкой и, конечно же, у окна...
***
- Не сдавай одежду, - сказала Алина Лерочке. - Все, впрочем, отдай, а платьечко вот это... - она ткнула пальцем в открытый Лерочкин чемодан, заметив то самое прекрасное платье в горохи, - ...прибереги. А то мало ли...
Девочки стояли в раздевалке, переодеваясь в только что выданную им лагерную форму - шорты, рубашки, пилотки, панамки. Свою же одежду полагалось сдать в камеру хранения.
- А куда же я... - начала Лерочка.
- Давай сюда, - не дав ей договорить, Алина сама вытащила Лерочкино платье из чемодана и переложила его в маленькую холщовую сумочку, туда же спрятала и свое, модельно-мешковинное. - Каблы сдам, пожалуй, - сказала она, подумав. Видно, туфли эти были предназначены только для того, чтобы произвести первое, вокзальное, впечатление, сразить всех наповал, а ходить в них все же было нелегко - еще в автобусе Алина переобулась в шлепанцы. - Нет, не сдам, - у Алины было больше, чем семь пятниц на неделе. - Деньги есть у тебя? - спросила она вдруг.
- Есть, - призналась Лерочка. Ей почему-то показалось, что Алина сейчас затребует ее деньги так же, как раньше брошку-кораблик, и спрячет их к себе в сумочку, в компанию к платью в горохи. - Немножко, - добавила она.
Но денег Алина не потребовала.
- Спрячь хорошо, - сказала она вместо этого. - И никому про них не говори. И не показывай, - сама же достала из саквояжа толстый рулончик, перехваченный резинкой в точности, как та путевка, что Штольц совал на вокзале Вере Александровне. И Лерочке показалось, что тот рулончик скручен из красных "десяток". Во всяком случае, сверху точно была десятирублевка. Рулончик тоже проследовал в холщовую сумочку. Туда же - пачка сигарет "Мальборо", косметичка. - "Дылде" тоже не говори, - добавила Алина, подумав. - К ней еще надо приглядеться... Пилотка - ништяк вообще шиково, куда панаме?!
***
- Забор - ерунда, - тихо, чтобы ее не услышала Наталья, шептала Алина, лежа на кровати, подперев голову рукой, вполоборота к Лерочке. - Перемахнуть можно в два счета... Но я, конечно, попытаюсь на всякий случай с этим Гогой дружбу свести - думаю, ему голову обкрутить ничего не стоит. Чтобы, чуть что, покрыл нас...
- Зачем покрыл? - так же тихо отвечала ей Лерочка. - Ты что, бежать собралась? Мы же только приехали.
- Никуда я не собралась! - Алина придвинулась к ней поближе. - Но на всякий же случай. Мало ли... Дело житейское. Меня Штольц всему научил - он здесь уже был. Главное - вести себя тихо, чтобы все шито-крыто. Делать вид, что мы паиньки - соблюдаем режим, во всех мероприятиях участвовать, как активистки, петь хором, не заплывать за буйки...
- Я плаваю так себе, - сказала Лерочка.
- А я, думаешь, хорошо? Нет, я, конечно, умею. Плаваю там у себя дома в Бердянске. Но не так чтобы я это очень любила. Барахтаться люблю под берегом... но я же тебе говорю в принципе. В принципе, понимаешь?!
- Понимаю, - сказала Лерочка, хотя понимала не очень.
- В город можно смотаться...
- Зачем?
- В принципе!
- А-а-а.
- И это... телефонные переговоры, когда заказываешь на почте... имей в виду... телефонистка все слушает, - Алина уже не подпирала голову рукой - лежала щекой на подушке, глаза ее слипались, - ...так что никаких секретов по телефону... мне Штольц сказал... он знает... да.
- Каких секретов-то?
Алина не ответила - она крепко спала.
***
- Я знаю, зачем мы можем удрать в город... в принципе, - заговорщицки сообщила Алина Лерочке на следующее утро - в столовой, на их первом лагерном завтраке. - За каунами!
***
- Меня зовут Наталья Прохоренко. Я из Киева. Закончила восьмой класс. Являюсь председателем районного пионерского штаба. Награждена путевкой в "Артек", как лучший организатор пионерских мероприятий в городе. Наш штаб принимал активное участие в организации таких мероприятий, как "Зарница", "Веселые старты", тимуровского движения, походов по местам боевой и трудовой славы, сбора металлолома и макулатуры... Занимаюсь волейболом и баскетболом, побеждала на первенстве города, имею первый разряд... Мои любимые предметы: математика, физика, химия, литература. Также увлекаюсь иностранными языками и после школы собираюсь поступать в иняз. Люблю читать. Мои любимые писатели: Горький, Фадеев, Олесь Гончар, Корнейчук... Считаю, что каждый пионер, удостоенный великой чести - посетить всесоюзный пионерский лагерь "Артек", должен воспользоваться этой прекрасной возможностью - для обмена опытом, освоения новых умений и навыков, которые очень пригодятся нам в нашей дальнейшей пионерской работе...
- Меня зовут Алина. Фамилия моя - Шустова. Я воздушная гимнастка, выступаю в цирке. Учусь в цирковом училище... Меня в училище взяли на год раньше потому, что я вундеркинд! Хотя вру, конечно. Меня взяли в училище, потому что из школы бы меня все равно выперли - я совершенно ничего не знаю и вообще не понимаю, как можно что-то выучить в этой вашей математике, физике и химии. Ровным счетом ничего. Из иностранных языков я знаю только "шнэле", "хэндехох" и "гитлер-капут". Хотя я могу выучить большой текст - в литературе я, значит, понимаю, хотя я ничего и не читала еще. Но в училище заставляют. Мы там ставим спектакли и учим роли - пока я играла только котов, собак и мышей, там роли маленькие - только усы нужно на щеках нарисовать, но скоро буду играть настоящие "взрослые" роли, уже осенью, после лагеря. Нам задали на лето выучить роль из Гоголя. Я, правда, не знаю еще какую - сказали, выбери любое, то, что тебе больше всего подходит по характеру. Штольц говорит... Штольц - это мой брат, он учится в университете на литературе... говорит, сыграй Панночку, ты лицом похожа и текста там как раз для тебя... но это я знаю и не хочу, я видела это кино про панночку, очень страшное, не хочу я такое играть... Тогда, говорит, играй Солоху... или Оксану. Про Солоху и Оксану ничего плохого пока не скажу... не читала. Еще я люблю животных. Дома у меня есть две кошки, собака, черепашки, две крысы... с собой я взяла одну - подумала, что тяжело с двумя в лагере, вначале хотела кошку взять, а потом решила - возьму лучше крысу. Еще у меня есть попугайчики и рысь... Значит, мой любимый предмет выходит зоология... Есть такой предмет - зоология? Или биология?..
- Меня зовут Лера Сорокина. Путевку я получила, как победительница областной олимпиады по литературе. Я написала сочинение о Юлиусе Фучике и Ярославе Галане, писателях-антифашистах. Вернее, я написала все о своей бабушке. Она была сельской учительницей, преподавала русский язык и литературу и погибла после войны от рук "бандеровцев", как Ярослав Галан... Я не знала свою бабушку, поэтому написала то, что мне о ней рассказывал отец. У меня есть еще другая бабушка, по маме. Она живет в селе, и я часто езжу к ней в гости на выходные. Поэтому я написала в своем сочинении так, как будто та бабушка, которая погибла, на самом деле жива и тоже живет в селе, а я езжу к ней в гости. Еще говорят, что я на нее очень похожа...
***
Хотя подружкам удалось не разлучиться, вместе они проводили не так много времени, как им того хотелось - в лагере хватало работы для всех, по способностям, в дежурство тоже не всегда удавалось попасть вместе, а на общих мероприятиях, массовках - коллектив, песни, общие цели, подружек не выделяют, чтобы пошептаться. Алина с Натальей много тренировались, а у Натальи ведь, помимо волейбола, были и организаторские обязанности, и воспитательные. Но старались, конечно, встречаться - как только выдавалась свободная минутка, бежали друг к дружке, набивались в дежурство, гуляли по парку, сидели на лавочке, болтали.
Лерочка в лагере занялась тем, что больше всего любила - газетно-плакатной работой. Несмотря на то, что в "Морскую" дружину, в сообщество спортсменов, ее взяли по настойчивой просьбе Натальи, она совсем не оказалась там лишней, напротив - кто-то же должен заниматься плакатами и газетами, не всем же в волейбол играть, кто-то должен и освещать события. А то ведь как получится - все спортивные соревнования "Морская" выиграет, а на конкурсах плаката и стенгазеты опозорится, так выходит? Так что даже мускулистый Гога скоро осознал, что Лерочка попала к ним вовсе не "по блату", а по рекомендации опытной штабистки, знающей толк в организации дела. Уже на третий день Гога ходил вокруг Лерочки, наблюдая за ее работой, и довольно цокал языком. "Ай, молодэц", - говорил. Наталья тоже приходила - на словах не хвалила, только спрашивала, беря в руки заготовки, наброски, черновые заметки: "А это что будет?", "А с этим что ты думаешь делать?", но смотрела одобрительно, кивала - явно была довольна, что протеже ее не срамит. А один раз даже заявила: "Тебя бы в Киев. Мне бы такую помощницу. Поступать к нам не думала?". Лерочка пожала плечами, промолчала - она еще не знала, куда будет поступать после школы, но была на седьмом небе от счастья.
Лерочка была скромной девушкой и таланты свои оценивала невысоко - но на первом же заседании редколлегии (оно было посвящено созданию первого номера стенгазеты), когда в комнате собрались все те, кто имел навыки газетной и оформительской работы, она, молча выслушав все крики, споры, предложения и эмоции присутствующих, заявила: "Лучше будет вот так" и показала: выбрала и разложила фотографии, наметила заголовки и подписи, очертила тематику статей. В комнате поначалу возникла пауза - казалось, коллеги-газетчики поразились такой ее наглости и уже готовы были назвать ее выскочкой, но вдруг... выбрали ее главным редактором. "Вот и будешь главредом", - сказали, - "раз ты все знаешь".
Лерочка вовсе не была самоуверенной выскочкой и сама не поняла, как это у нее вышло - взять инициативу в свои руки. Наверное, это произошло невольно, интуитивно, само собой - потому что у себя в школе Лерочка все делала сама: фотографировала, писала, рисовала. Конечно, у нее были помощники - Лерочка была красивой девушкой, и поэтому мальчики из ее класса часто изъявляли желание остаться с ней вечером в ее газетной каморке (в школе ей была выделена специальная комната, маленькая, на втором этаже), чтобы помочь. Помощники эти были аховые, ничего не умели - "принеси-подай", к тому же мальчики часто соперничали друг с другом и, скажем, если один оставался помогать Лерочке с газетой, то другой тут же оскорблялся и оставлял их наедине. Поэтому у Лерочки по вечерам чаще всего был только один помощник, который вдобавок провожал ее вечером домой. Вот поэтому Лерочка, которой были чужды все эти мальчишеские турниры за нее в роли прекрасной дамы, почитай, все делала самостоятельно. И ей это нравилось. Она любила сидеть вечерами, когда все разошлись, и школа тиха и пуста, в своей каморке на втором этаже. Несмотря на то, что маленькая, комната ее была настоящей редакцией - на полках стояли подшивки газет и журналов; в специальных маркированных ящичках были сложены фотографии; в других - канцтовары: карандаши, ручки, перья, бумага, тушь, чернила, клей; в подписанные папки подшиты Лерочкины статьи и заметки, а на большом столе у окна всегда - большой лист ватмана, иногда два и больше, склеенные вместе - текущая работа. Особенно она любила оставаться в своей "редакции" зимой - когда на улице темно, и ее окошко часто - единственное светлое пятно во всей школе. Глянешь в окно - снег идет, заметает школьное крыльцо, и скоро Новый Год, а ты сидишь у окна, рисуешь Деда Мороза, пишешь поздравления, пожелания на новый год - учителям, одноклассникам, стране, а потом - праздник, папа с мамой, елка, новогодние подарки, каникулы, село и бабушка. Или ко дню космонавтики - вырезаешь из газет, наклеиваешь на ватман фотографии Гагарина, Титова, Леонова. А рядом с тобой сидит какой-нибудь добровольный помощник, сопит. Ты ему: "Дай клей", и он послушно подает. "Вырежи Гагарина" - вырезает, аккуратничает, хочет понравиться. Не возражала Лерочка против помощников - все же не так скучно...
***
Красить губы, даже блеском, и чернить глаза в лагере Алине, конечно же, не светило, здесь уж точно пришлось бы выбирать - либо лагерь, либо паковать чемодан-саквояж. С этим было строго - в два счета бы вылетела, после первой же линейки. Ей это еще на эвакобазе объяснили - произвела впечатление. Спасибо, красные волосы простили - были мнения насчет "силой перекрасить", но милосердие, в конце концов, победило.
А Крыса постановили отдать в живой уголок.
- Животных любит, - поддержал Алину вожатый Гога. - Х-харашо!
- В палате держать крысу недопустимо! - категорически заявила на это Наталья и была поддержана большинством.
Как ни странно, Алина согласилась с этим решением беспрекословно - не пылила, не угрожала: "Вы еще пожалеете", спокойно взяла Крыса и отнесла, куда приказано. Там усадила Крыса в аквариум, попросила дежурных по живому уголку "следить за ним повнимательней".
Но на следующий же день Лерочка поняла причину такой покладистости - Алина, как ни в чем ни бывало, ходила по лагерю с Крысом на плече. Всюду - на пляже, в столовой, даже в палате, против чего так категорически возражала Наталья, Лерочка наблюдала рядом с Алиной эту острую крысиную морду. Лерочка Крыса видела, а Наталья нет - судя по всему, Крыс был в сговоре с хозяйкой и сам прекрасно понимал, кому дозволено являться на глаза, а кому нет, и, завидев Наталью, тут же шмыгал Алине за шиворот, в тумбочку или под одеяло. На улице же Крыс вел себя очень самостоятельно - когда Алина сидела на пляже на лежаке или на лавочке в парке, или просто на минутку останавливалась, чтобы с кем-то поболтать, он спускался на землю и гулял по окрестностям, убегал, прятался в траве, но стоило Алине отойти хоть на сколько-нибудь приличное расстояние, Крыс тут же брался за ум и стремглав, прыжками, мчался за хозяйкой по асфальтовой дорожке, как верный пес.
Вот после этой истории с мнимым поселением Крыса в живом уголке Лерочка окончательно поняла, что Алина очень хитрая девочка - не зря она говорила про то, что надо "вести себя тихо, чтобы все было шито-крыто" и "делать вид". Лерочке не очень нравилось "делать вид", действовать тайком и скрывать что-то от товарищей - и за это она осуждала Алину. С другой стороны, ей было жалко Алину из-за того, что ее хотели разлучить с Крысом. И это было общее решение - никакими уговорами не поправишь. Поэтому Лерочка Алину хоть и осуждала, но делала ей скидку. Могла бы, наверное, сдать Крыса в уголок и там его навещать, или даже брать его иногда на прогулки. Впрочем, Алина так и делала - иногда брала Крыса на прогулки из живого уголка, только слишком часто, почти всегда. В общем, Лерочка совсем запуталась в своем осуждении Алины и скидках на жалость, и поэтому решила держать себя с Алиной настороже - не поддаваться на провокации и подначки, она помнила вот это ее: "Забор - ерунда, перемахнуть можно в два счета".
***
За что Алину можно было уважать безусловно - так это за ее отношение к делу, к тренировкам. И если поначалу, заметив, что Алина "болтушка" - а ведь от "болтушки" недалеко и до "врушки", Лерочка относилась к ее рассказам о невероятных цирковых успехах с недоверием, то увидев, как та работает в лагере, всякие сомнения оставила - эта девочка была настоящей гимнасткой, мастером своего дела. Алина не давала себе пощады, не расслаблялась ни дня - бегала на спортплощадку утром и после обеда, едва выдавалась минутка, свободная от регулярных обязательных мероприятий, как-то - линейка, зарядка, походы в столовую и на пляж, а бывало, что и по три-четыре тренировки в день устраивала. А уж когда она занималась на спортплощадке - крутила фигуры на турнике и брусьях или прыгала на бревне, то посмотреть на это сбегалось пол-лагеря. Даже маститые спортсмены-разрядники из "Морской", вроде Натальи, наблюдая Алину в деле, одобрительно цокали языками и говорили: "Во дает"! Особенно доволен был Гога - на замечания других вожатых, вроде: "Ишь ты хитрец, какую деваху себе отхватил", он лишь довольно посмеивался и потирал руки, предвкушая, каких лавров принесет Алина ему и дружине на общелагерном спортивном смотре.
А вот поведению Алины с товарищами, тому, как она строит межличностные отношения в коллективе, Лерочка искренне удивлялась. Разумеется, в Алину все влюблялись с первого взгляда, особенно мальчишки, наблюдавшие ее фигуры и кульбиты на спортплощадке - они туда сбегались, как по звонку, как только Алина появлялась на тренировке. Да что там появлялась - они там заранее сидели гурьбой, ожидая, когда она придет. Потом же, встретив ее в лагере, в парке или на пляже, каждый пытался попасться ей на глаза, поздороваться, познакомиться. И что, вы думаете, делала Алина? Какую награду получали ее поклонники?
Для поклонников у Алины был стандартный набор ответов, возмущавших Лерочку своей бестактностью и неприветливостью. Например, на вопрос: "Девчонки, куда идете?" Алина не отвечала иначе, чем: "На Кудыкину гору". Впрочем, еще: "Куда надо, туда и идем". Это была ее фирменная речевая конструкция для общения с мальчиками: "А это ваша крыса? А как ее зовут?" - "Чья надо крыса. Как надо, так и зовут". При этом нос задирала до неба, как Пиноккио, точь-в-точь, как тогда на вокзале. И проходила мимо желающих познакомиться поклонников, не удостоив их даже взглядом.
И в то же самое время, если Алине кто-нибудь нравился, вызывал ее интерес, то она обрушивала на такого счастливчика, как и при знакомстве с Лерочкой, настоящий "девятый вал" внимания - рассказывала обо всем: про школу, училище, мать и мачеху, отца и отчима, домашних и цирковых зверей, висение на мостах, выступления в шапито, Штольца. Да что там говорить - она уже и про Лерочку рассказывала, считая ее частью своей жизни, и несколько раз повторяла то обидное: "Вижу, она с хахалем стоит, рты пооткрывали...", хотя Лерочка уже миллион раз ей говорила, что Сережа ей не хахаль, а брат. Например, такого внимания со стороны Алины удостаивался вожатый Гога, и Лерочка не могла понять - искренне ли он нравится Алине, или та воплощает в жизнь обещанный план: " обкрутить ему голову, чтобы, чуть что, покрыл".
Из-за такого ее поведения половина лагеря Алину обожала, половина же пионеров - терпеть не могли, считали заносчивой, грубой и вообще - слегка чокнутой. Это подозрение в чокнутости, по правде, было не совсем справедливым - просто Алина тренировалась и практиковалась в профессии не только на спортплощадке, она это делала всегда и в любом месте - когда сидела в столовке, крутилась из стороны в сторону, щелкая позвонками - это вообще было ее коронным номером, она это проделывала везде, где нужно было хоть пять минут посидеть: на пляже, на лежаке, на вечерних сборах-массовках в амфитеатре, на кровати перед сном - чем очень бесила Наталью, и, как уже было сказано - в столовке. Когда же Алина куда-нибудь шла, например, прогуливалась с Лерочкой по дорожкам парка - она не просто шла, а... это надо было видеть - она забегала вперед или наоборот - вдруг ни с того ни с сего останавливалась посреди дороги, делала разные балетные па или просто странные движения ногами и руками, изображая животных и птиц - тигров, собак, оленей, кенгуру, страусов и пингвинов, иногда сопровождая все это характерными звуками - например, бегать и угукать как обезьяна, чесать себе подмышками, а потом запрыгнуть на дерево - было ее вторым коронным представлением после хруста позвонками. Таким популярным, что однажды она была доставлена на беседу к директору, случайно напугав этим "обезьяньим" номером идущую по дорожке Зою Рафаиловну - лагерного главврача. Не говоря уже о прыжках через лавочки и маленькие заборы - мимо лавочки или забора Алина просто пройти не могла, чтобы не перепрыгнуть, иногда с таким кульбитом, что Лерочка за голову хваталась в испуге. Не удивительно, что многие считали Алину сумасшедшей, а, те, кто еще с ней вдобавок пообщался и получил свою порцию "кому надо" и "куда надо", завидев ее издалека, только постукивали пальцем по голове и что-то друг другу говорили. Один раз Лерочка даже услышала что - один пионер сказал другому: "Рыжая-я-у-мамы-дурочка". "Сам ты дурак", - ответила ему на это Лерочка, вступившись за подружку. Сама она уже давно для себя поняла: Алина-артистка, она ведь сама в этом призналась, открыто, перед всеми - на вечере знакомств. Она ведь и лицом такие фигуры делает, как телом - все время корчит рожи, а личико у нее, будто резиновое, как пластилин - любая гримаса выходит очень легко и смешно, не зря она тогда перед Сережей гримасничала, как перед зеркалом, для нее все вокруг - зеркало. Она все время и-зо-бра-жа-ет, поняла Лерочка. Когда "Оксану", когда "Солоху", а когда может и "Панночку" - роли по своему характеру. Лерочка не знала только - хорошо это или плохо лично для нее, она любила Алину и видела, что та ее тоже любит, но... может быть это она тоже "и-зо-бра-жа-ет".
Взрослые тоже нисколечко не были для нее авторитетом - нет, конечно, начальнику лагеря она не отвечала: "На Кудыкину гору" и "куда надо", но за спиной перекривляла Петра Ильича без всякого пиетета. И это было так смешно, что Лерочка здесь никак не могла осудить ее за бестактность - сил от смеха не хватало. Или взять хотя бы Михал Григорыча, завхоза, что она ему выдала...
***
Михал Григорыч Полетыка, завхоз, хоть и не имел прямого отношения к пионерским делам, не познакомиться с ним было никак невозможно - он постоянно сновал по лагерю по своим хозяйственным нуждам, проверяя все ли в порядке, все ли налажено. Особенное пристрастие Михал Григорыч почему-то питал к спортивному инвентарю - чаще всего, если не на хоздворе, его можно было встретить на спортплощадке, в клубе или на пляже, где он мог подойти, например, к теннисному столу прямо во время игры и просунуть палец в дыру в сетке. А на возмущенные крики игроков отвечал, грозя пальцем: "Портим инвентарь". Потом собирал вокруг стола треснутые и раздавленные теннисные шарики, качал головой и вздыхал. Точно так же его огорчали спустившие баскетбольные, футбольные и волейбольные мячи, и даже игрушечные, не приспособленные ни для какого дела, кроме дурацких игр в воде, пластмассовые мячики, которым цена копейка, искренне печалили Михал Григорыча, если он находил их где-то под забором или в кустах в непотребном виде, а обнаружив в шахматном клубе недостачу шахматных фигур в коробке, он просто за сердце хватался - очень любил шахматы.
И вот с этим-то Михал Григорычем Лерочка с Алиной познакомились уже на второй день пребывания в лагере. Они как раз выходили из своего корпуса и наткнулись на завхоза - он стоял как раз перед выходом и наблюдал перевернутую урну с рассыпавшимся вокруг мусором. Тогда они, конечно, еще не знали, что это завхоз - просто увидели какого-то невысокого пузатого мужчину, лет с виду за пятьдесят, с каракулевой шевелюрой, который почему-то стоит возле урны и качает головой. А когда толстяк обернулся на их шаги, он вдруг подался назад, открыл рот и... Лерочке показалось, что он хотел перекреститься - она раньше видела, как крестятся, во Львове это иногда делают темные пожилые люди, не покончившие с пережитками прошлого. А потом, когда Лерочка с Алиной с ним поравнялись...
- Ева? - произнес он как-то испуганно, смущенно и полувопросительно. Обращался он к Алине.
- Нет, я не Ева, - ответила она. - Меня зовут Алина. А вас как? Всем-всем, добрый день, кстати.
- Добрый день. Михал Григорыч Полетыка, завхоз, - промямлил он. Вот так и познакомились. - А мамочку вашу как зовут? Она случайно не отдыхала в нашем лагере? Когда-нибудь раньше?
- Маму мою зовут Мария Федоровна Папазогло, - строго сказала Алина. - И она никогда в нашем лагере не отдыхала. Понятно вам?
- Понятно, конечно, понятно, - будто не услышав явной колкости, Михал Григорыч отчего-то вдруг повеселел и зашагал прочь, как-то даже вприпрыжку, как идет человек, которому внезапно пришло радостное известие. Девочки услышали, как он, чуть отойдя, с пафосом продекламировал: "Она с красным знаменем цвета одного!"
Алина с Лерочкой рассмеялись.
- На самом деле моя мама здесь отдыхала много лет назад, - вдруг сказала Алина. - Вернее, выступала с концертами, я знаю. Меня с собой не брала - я тогда еще совсем была малая. И зовут мою маму - Эвелина. Ева - на афишах пишут. Ева Штольц.
Лерочка посмотрела на нее вопросительно.
- Ну что? - Алина поняла вопрос. - Дядька угадал, да. Но не буду же я ему сходу признаваться. Посмотрим еще, что он за фрукт.