От отца, только что вернувшегося из клиники и все еще не сменившего серый костюм на домашний пиджак верблюжьей шерсти, исходил едва уловимый запах йодоформа и карболки, с детства внушавший Тони уважение и даже немного страх. Запах напоминал о болезненно вгрызающейся в зуб бормашине, о зловеще поблескивающих в стеклянном шкафчике щипцах и ланцетах. А сейчас, когда из-под грозно сведенных широких бровей гневно сверкали голубые прозрачные глаза, еще и о проваленном весной экзамене по анатомии, который Тони так и не собрался пересдать.
- И чем это все закончится, мистер Энтони Уилкинз? - процедил отец, окидывая нерадивого отпрыска величественным взглядом.
Величие у мистера Энтони-старшего в последние пару лет получалось с трудом, младший перерос его на полголовы, да и в плечах раздался так, что отец легко мог спрятаться за его широкой спиной.
- Па, ты же знаешь, что мне нужно тренироваться, - Тони повторял эту фразу уже далеко не в первый раз с начала лета, и она ему порядком осточертела, - в сентябре мне грести за Сент-Эндрю на кубок Роусона.
Мистеру Уилкинзу, похоже, этот довод убедительным не показался, и Тони решил пустить в ход тяжелую артиллерию.
- Я теперь первый загребной, па, - похвастался он, надеясь, что суровое отцовское сердце смягчится от такой великолепной новости, - они все на меня надеются.
- И в Скаутах тоже все на тебя надеются? - снаряд явно пронесся мимо цели. - И в стрелковом кружке? И на беговой дорожке? Ты решил в одиночку взять кубок для колледжа?
- Но, па, - встрепенулся Тони, - Скауты - это же совсем другое. Это не спорт, а военное дело. Это серьезно, па.
- Ты бы еще в солдатики поиграл, - сердито возразил мистер Уилкинз, - какая война в наше время? Человечество, наконец, научилось решать проблемы цивилизованным путем.
Он прошелся по кабинету, поглядел на ряды медицинских справочников в дубовом шкафу и принял окончательное решение.
- Если ты не сдашь анатомию до конца августа, то отправишься на ферму к дяде Саймону...
- Овец пасти, - закончил за отца Тони знакомую фразу, - я понял, па. Я не подведу.
На ферму к дяде Саймону, младшему брату отца, Тони ездил каждый год. И каждый раз, как отец произносил сакраментальную фразу о вечном изгнании на просторы австралийских пастбищ, Тони охватывало все более горячее желание заявить, что ничего другого он для себя и не ищет. Овцы паслись сами, и все, что входило на ферме в обязанности любимого племянника, - отстрел кроликов, соперничающих с отарой за траву, и объезд участка. Ездить верхом Энтони любил почти так же сильно, как стрелять. И только отсутствие гребного канала слегка омрачало эту райскую жизнь, на которую юноша с удовольствием променял бы скучные лекции по медицине. Если бы не мама.
С мисс Эвелин Кроуфорд, дочерью профессора зоологии Сиднейского университета, юный фермер из Северного Тэйблленда познакомился на торжественном открытии Сеннтенел-парка в Сиднее, самым бесцеремонны образом наступив ей на ногу в толчее. В ответ на неуклюжие извинения паренька девушка улыбнулась, и с этого момента участь фермы Уилкинзов, недавно оставшейся братьям в наследство, была решена. Саймон получил землю и овец, а Энтони - наличные деньги, которые самым благоразумным образом вложил в обучение зубоврачебному делу. Мисс Эвелин терпеливо ждала, пока избранник вытряхнет солому из волос и крепко встанет на ноги. Ко дню свадьбы уже мало кто принял бы молодого дантиста за деревенского увальня, и ученое семейство невесты почти признало, что Эвелин сделала удачную партию. Но свои главные надежды она возлагала на сына, и Энтони-младший боялся ее тихого разочарования гораздо сильнее, чем отцовского гнева.
12.08.1914. Ливерпуль, Новый Южный Уэльс. Австралия
"Дорогая мама,
У меня, наконец, выдалась свободная минутка тебе написать. Мы с ребятами попали в один взвод, и мне иногда кажется, что мы просто поехали в летний лагерь на сборы. Здесь совсем не трудно, но учат нас на совесть, с утра до вечера, и я надеюсь скоро стать заправским воякой. Передай папе, что я непременно сдам эту злосчастную анатомию. Я даже учебник с собой захватил, и надеюсь, что у меня будет время позаниматься, когда мы отплывем. Если отплытие вообще состоится. Все говорят, что война закончится уже к Рождеству, и Лесли (помнишь Лесли Джонса? Он приходил ко мне готовиться к экзамену по физиологии) боится, что мы так и не примем в ней участия. Жаль, конечно. Я очень хотел повидать старушку Европу. Не волнуйся и не скучай.
Твой любящий сын, Тони"
Пароход "Медик" отходил из Олбани в последний день 1914 года. Чайки носились над отполированной штилем зеленью моря, выхватывая из воды рыбу, сверкавшую на солнце слитками серебра. В ослепительное небо уходила ровная струя темно-серого дыма из единственной трубы "Медика", напоминая о скором расставании. Тони поправил на плече вещмешок, подтянул ремень, стараясь не выдать волнения. Родители протискивались на пирс сквозь мельтешащую толпу, волнующиеся волны хаки, в которых яркими парусами мелькали платья и шляпки провожающих бойцов женщин.
- Ничего не забыл? - от внимательных серых глаз к вискам разбежались настороженные лучики. - Носки, платки, зубная щетка?
- Тебе бы в капралы, мам, - рассмеялся Тони, - докладываю: рядовой Энтони Уилкинз, собирая вещмешок, сверялся со списком. Все в порядке, не волнуйся.
- Я и не волнуюсь, - Эвелин взяла мужа под руку, - но должна же я что-то сказать.
- Мам, за что я тебя люблю, - Тони звонко чмокнул мать в щеку, - так это за честность. До весны вся эта заварушка в Европе непременно закончится, и мы вернемся. Когда бы я еще выбрался в Египет? Смотри на это, как на бесплатную экскурсию.
- Надеюсь, анатомию ты за это время выучишь, - вмешался отец, легонько похлопывая жену по затянутой в перчатку руке, - и все остальное не забудешь.
- Не то поеду к дяде Саймону, овец пасти, - на бронзовом от загара лице расцвела сияющая улыбка, - я помню, па.
12.03.1915. Гелиополис. Египет
"Дорогая мама,
У меня не хватает слов, чтобы выразить мое восхищение Египтом. Наш лагерь стоит на краю Земли Гошем, и место, где Иосиф встретил Асенефу, всего в миле от моей палатки. А в Каире, куда мы с ребятами ездили в увольнение, я видел в музее мумию фараона, которому Иосиф истолковал сон о кровах. Библия начинает казаться исторической книгой.
Воды здесь довольно, несмотря на то, что песок повсюду. У нас прекрасная столовая, душевая, и кинематограф через день. Я рад, что мне выдалась возможность здесь побывать, и очень хотел бы, чтобы ты и па могли приехать сюда со мной следующей весной, когда война закончится. Посылаю тебе фотографию. Наш батальон на фоне Великой Пирамиды. Попробуй меня отыскать. Я загорел, почти как египтянин, а волосы выгорели до соломенного цвета. Думаю, ты была бы довольна, ты всегда говорила, что загар мне идет. Папе передай, что я помню, какая участь меня ждет, если я не сдам экзамен, поэтому в свободное время сижу, уткнувшись в учебники. Надеюсь, дядя Саймон справится с овцами без меня.
Твой любящий сын, Тони"
Песок снова забился в нос, и Тони чихнул, утирая навернувшиеся слезы рукавом выгоревшей льняной рубашки. Песок забивался между складками обмоток, заползал в ботинки, оттягивал карманы шортов. Полная пустыня песка, куда ни повернись. Окопы они тоже рыли в песке, слежавшемся на глубине фута в твердую, но крошащуюся под ударами кирки массу. Тони усердно копал, сержант Хилл, с блестящим хронометром в руках, расположился прямо у него за спиной, наблюдая за учениями.
Рядом в песок зарывался Лесли, краснея обожженными на солнце коленками. Тропический шлем наезжал ему на глаза, но Джонс взмокшей спиной чувствовал колючий взгляд сержанта, и лопату не бросал.
- Пятнадцать минут, - ровным голосом сообщил Хилл и, чуть помолчав, добавил, - молодцы, уложились.
Ребята довольно переглянулись, но времени поздравить друг друга с успехом сержант им не дал.
Расстреляв по магазину в выглядывающие из песка фанерные фигуры и заколов их для верности штыками, австралийцы строились в походную колонну. Винтовки Ли-Энфилд, холщовые патронташи, сумки с патронами на поясе, мешки за спиной - все это пришлось тащить на себе миль десять до лагеря, под палящим египетским солнцем. На дождь, который мог бы дать долгожданную передышку в учениях, рассчитывать не приходилось, да и обед, который поначалу казался вполне сносным, особого энтузиазма не вызвал. Зато в полковую лавочку завезли фрукты и мороженое, а по пути, обманув, как обычно, бдительность младшего комсостава, на колонну налетели местные торговцы, вытаскивая из складок грязной одежды восхитительные восточные сладости. Тони торопливо обменял припасенные как раз для этого случая пару пиастров на разлохмаченное гнездо из тонких прутиков теста и осторожно сунул его в карман, пока капрал разбирался с оборванными торговцами.
После обеда и недолго отдыха солдат развели по большим палаткам, где Тони и Лесли выслушали убаюкивающую лекцию сухого, как пески Гошена, лейтенанта Британской Армии об устройстве различных типов ручных гранат. Капрал Дональд О"Хара, добродушный здоровяк и ветеран Бурской войны, под размеренный голос лейтенанта начал клевать носом и был разбужен звуком щелкнувшего о лакированное голенище офицерского сапога тонким стеком и гневным голосом:
- Вы, австралийцы, о таком предмете, как дисциплина, понятия не имеете! Это не армия, это сборище искателей приключений.
О"Хара пожал широкими плечами и изобразил на красном от загара лице самое заинтересованное в теме лекции выражение.
Ночью батальон подняли по тревоге и отправили в марш-бросок. В шортах и рубашке было холодно, но доставать из стоявшего в изголовье вещмешка форму из грубой шерсти было некогда.
- Скоро бородами обрастем, - недовольно проворчал Лесли, - побриться времени не дают.
- Гунны дадут, - пообещал Тони, - и побриться, и прикурить. Шаг печатай, Джонс, капрал смотрит.
- Глаза потеряет, других не дадут, - ухмыльнулся Лесли, но вид принял бравый и колени начал поднимать повыше.
Через три дня одиннадцатому батальону объявили, что отправка на Западный фронт отменяется. Слухи о неудачной морской операции Адмиралтейства по форсированию Дарданелл силами одного только флота подтвердились, и третья бригада под командованием полковника Сенклэра-Маклагана отправлялась в Малую Азию. Операция по высадке смешанного англо-французского десанта на полуостров Галлиполи намечалась на конец апреля, и солдаты Австралийской Имперской Армии с удвоенным рвением возобновили тренировки и учения, готовясь принять боевое крещение.
12.04.1915 Каир. Египет
"Ма, па, привет!
Пишу при свете вокзального фонаря. Сегодня ночью грузимся в поезд и едем в Александрию. Учеба закончилась, и пора показать, чего мы стоим. В последние дни мы вели себя примерно, как приготовишки, потому что майор пригрозил отправить всякого, кто нарушит дисциплину... Угадайте, куда? Правильно, домой, овец пасти. Я чуть не подавился смехом прямо на плацу, когда он это сказал. Я, конечно, не могу вам сказать, куда нас направляют, но, надеюсь, скоро вы сами прочтете обо всем в газетах. Я в прекрасной форме, и хоть сейчас мог бы сесть за весло, но, слышал, что в этом году Кубок отменили. Здорово. Сент-Эндрю брал его семь раз подряд, и уступать никому не намерен. Если писем долго не будет, не беспокойтесь. Но я постараюсь написать как можно скорее. Люблю, скучаю.
Ваш непутевый сын, Тони"
Корабль Его Величества "Лондон" отошел от причала Лемноса утром двадцать четвертого апреля. На палубе австралийцы, снова сменившие шорты на шерстяные мундиры, стояли плечом к плечу, и лишь немногим счастливцам удалось расчистить себе местечко и присесть на вещмешки. По правому борту эскадренного броненосца величественно рассекая легкую волну шел дредноут "Куин Элизабет" грозно ощетинившийся пятнадцатидюймовым главным калибром. Еще два десятка транспортов и эсминцев то появлялись, то исчезали из поля зрения, в отдалении темнели силуэты "Принца Уэльского" и "Королевы" . Тони прислонился к борту, наблюдая за эскадрой. Заходящее солнце окрасило волны пурпуром и киноварью, вишневые, изумрудные, пунцовые, ультрамариновые струи, бежавшие в кильватере дредноута, то сплетались в живые узоры, то растекались нежно-розовой пеной.
Полнолуние стерло краски, заиграло над темной бездной серебряными бликами, окружило силуэты крейсеров и броненосцев легкой сияющей дымкой. На горизонте угадывалась черная масса Галлиполи, скалы, кусты, разбитые пушками песчаниковые стены старых фортов, выстроенных здесь британцами еще во время Крымской войны. Теперь там стояли пушки, готовясь встретить бывших союзников вовсе не приветственным залпом.
Перед самым рассветом "Куин Элизабет" неожиданно замедлила ход, оглушительный залп главного калибра набатом ворвался в мерный плеск волн. Пушечный гром эхом отозвался от невидимых темных скал, а затем и форты Седдул Бахра ответили огнем корабельным орудиям, и берег расцвел алыми вспышками. Пятнадцатидюймовки дредноута громыхнули, прорубив новую улочку в деревеньке у форта. "Лондон" прошел мимо пологого южного берега, где уже шла высадка британских частей, и направился на север, к Ари Бурну.
Жесткая ветка кустарника, влажная от росы, скользила в руке, и Тони чуть не уткнулся носом в желтоватую землю. О"Хара, продиравшийся сквозь низкие заросли рядом, сгреб его за шиворот, помогая подняться. Внизу все еще продолжалась высадка, австралийцы, по пояс в кипящей от шрапнельных пуль воде, выбирались из застрявших на мелководье шлюпок, высоко держа над головой винтовки с примкнутыми штыками. Море пенилось розовым, на узкой полосе пляжа, простреливающейся с высот, под турецким огнем залегли, вжимаясь в песок, солдаты двенадцатого батальона, дожидающиеся, пока их товарищи к ним присоединятся.
На вершине холма два силуэта обрисовались на фоне кобальтового неба, блеснули штыки, и солдат в хаки, почти выбравшийся на плато, цепляясь за пучки травы, покатился вниз. Тони прицелился, нажал на спуск, и левый силуэт согнулся пополам, хватаясь за живот. Передернул затвор, гильза звякнула о вросший в землю камень. Тони выстрелил снова, но второй турок уже отползал назад, прячась в расщелине. Застрочил пулемет, грязные фонтанчики земли взметнулись в двух шагах от Уилкинза, но он уже вскочил на ноги, пробираясь наверх по извилистой ложбинке, уходящей к колючим зарослям чертополоха, в которых, виртуозно костеря Джонни Турка, залег Лесли, перезаряжающий Ли-Энфилд.
К берегу потянулись раненые, санитары оттаскивали тех, кто не мог идти, из узких расщелин, служивших тропками лезущим наверх бойцам. Тони рванулся наверх короткими перебежками в такт свистящим мимо турецким пулям. Над головой снова ухнуло, корабельные снаряды один за другим ложились на плато, пролагая дорогу пехоте. Первая линия уже оттеснила турок от гребня холма и торопливо рыла неглубокие окопчики, пока выбирающиеся наверх товарищи поддерживали их беглым огнем.
Выбравшись на плато, Тони свалился под ближайший куст, глотнул воды, поправил врезавшийся в челюсть ремешок шляпы, отдышался. За грудой битого камня турецкий пулемет затрещал, заохал, встречая бегущих со штыками наперевес бойцов. Один из них, падая, швырнул гранату, в воздух взметнулась каменная крошка, и Тони бросился вперед, на ходу передергивая затвор. Выстрелить он не успел, из-за каменной груды навстречу ему выскочил усатый турок, и Тони ударил штыком, вошедшим в живот противника, как в мешок с песком на учениях. Турок закричал, хватаясь руками за ствол винтовки, но Тони потянул приклад на себя, пнув пошатнувшегося врага ботинком в колено.
От перегретого кожуха пулемета валил пар, рядом, истошно воя и зажимая руками рваную рану в паху, по земле катался турецкий солдат.
- Морфию ему вколите, - майор Дрейк-Брокман, командир батальона, поймал за рукав санитара, пытающегося приладить повязку на оцарапанную пулей щеку О"Хара, который, улучив свободный момент, самозабвенно дымил сигаретой. Санитар вручил раненому перевязочный пакет и принялся рыться в сумке. Тони придавил брыкающегося турка к земле и приложил к его губам открытую флягу.
- Водички глотни, полегчает.
Турок ухватился за флягу, судорожно глотнул и вдруг вытянулся во весь рост, мелко задрожав. Фляга выпала из руки, и тонкая струйка воды полилась на сухую землю.
- Воду побереги, - заметил О"Хара, - пригодится.
Тони согласно кивнул, и аккуратно завинтил крышку.
- Прикроете нас, капрал, - майор махнул револьвером в сторону турецкого пулемета и поднялся во весь рост. Пуля ударила в футе от его сапога, но Дрейк-Брокман уже рванулся к передовой линии бойцов. - За мной, ребята! Австралия, вперед!
23.05.1915 Галлиполи. Турция
"Дорогая мама (и па, конечно, тоже),
Мы уже третий день отдыхаем в блиндажах. С тех пор, как и мы, и Джонни Турок прочно залегли в окопах, в нашей жизни установился относительный порядок. Четыре дня на передовой, и восемь здесь, на пляже, под защитой корабельных пушек. Работы хватает - мы носим мешки с песком, укрывая блиндажи, роем коммуникационные траншеи, помогаем разгружать шлюпки с продуктами и прочим снаряжением. Но настроение у всех бодрое, а по всему Галлиполи нас теперь зовут "непобедимыми". Австралийцы доказали, что не ударят в грязь лицом, как бы трудно ни приходилось. Турки сегодня явились на нейтральную полосу с белым флагом, прося день перемирия для похорон. Я как раз был в лазарете, помогал укрывать палатки ветками и травой, чтобы сбить с толку турецкие аэропланы, когда пришли наши офицеры, просить простыню для переговоров. Белые флаги в комплект снаряжения австралийской армии не входят.
Учебник по анатомии я потерял, когда в мы в последний раз ходили в атаку. Так что, па, может, овцы, хотя бы на год, не такая уж плохая идея. Не сердись, я непременно закончу университет. И кубок мы тоже возьмем.
Ваш любящий сын, Тони"
- Какого черта мы вообще здесь торчим? - Лесли критически поглядел на намазанный тонким слоем желтой массы, именуемой абрикосовым джемом, бисквит и со вздохом отправил его в рот.
Повязка, виднеющаяся из-под потрепанной фетровой шляпы, придавала Джонсу бандитский вид. Шальная пуля снесла ему верхнюю часть уха, когда взвод в последний раз нес боевое дежурство в окопах, но такую мелочь и за рану-то посчитать было стыдно.
- Это точно, - согласился Тони, выковыривающий из банки заплывшую жиром тушенку, - на передовой и веселее, и безопаснее.
Просвистевший над головами шрапнельный снаряд подтвердил его слова, разорвавшись над морем.
- Перелет, - констатировал Лесли, глядя на взметнувшиеся фонтанчики воды, - но я, вообще-то, о другом. Нас обстреливают из фортов, которые мы же сами и построили, чтобы русских в Константинополь не пустить. А теперь для них каштаны из огня таскаем. И хоть бы для приличия участие в этом приняли, а не на Адмиралтейство давили.
- Да уж, - скрипнул зубами Тони, - увязли по самые уши. Ни проглотить, ни выплюнуть. Нам бы во Францию, толку бы от нас было больше. А тебе, Джонс, после войны в политике самое место, пока туда приличных людей еще пускают.
- А ты, значит, неприличный? - усмехнулся Лесли, намазывая джемом второй бисквит. - И ведь точно, Уилкинз, ты уже полбанки умял, а обо мне забыл.
- Меня овцы ждут, - рассмеялся Тони, протягивая другу остаток консервов, - самый приличный народ в этом мире, доложу тебе.
- Твою мать! Ложись!
От взрыва заложило уши, тушенка покатилась по песчаному берегу, зацепившись за чахлый кустик. Одну из лазаретных палаток изрешетило шрапнелью, и санитары спешно вытаскивали из нее раненых, ждущих отправки на санитарный транспорт.
С моря дружным залпом ответили эсминцы, оставшиеся за главных после того, как крейсеры покинули пролив. После того, как "Триумф" затонул в полчаса от попадания торпеды с подводной лодки, стало ясно, что рисковать кораблями, обошедшимися налогоплательщикам по миллиону фунтов каждый, бессмысленно. Еще один турецкий снаряд разорвался на склоне, рассеяв колонну санитаров, бегом несущих носилки с ранеными от линии окопов. Тони и Лесли кинулись к ним, на ходу дожевывая бисквиты.
Капрал медицинских войск, в сапогах и фуражке, составлявших его единственное обмундирование по причине прерванного обстрелом купания, спешно перевязывал свежую рану на уже замотанной побуревшими бинтами руке сидящего на песке лейтенанта сигнальщиков.
- Полный бардак, - пожаловался он, отрывая зубами конец повязки, - штаны надеть не дадут.
- Да уж, - усмехнулся лейтенант, - леди здесь не место.
Тяжелый снаряд врезался в холм футах в десяти за спиной бегущего к пляжу Тони. Из обрушившегося блиндажа показалась чья-то голова, солдат закашлялся, сплюнул, и, даже не выбравшись полностью наружу, принялся раскапывать завал. Земля вокруг него шевелилась, и Тони, заметивший окровавленную руку, торчащую из бурой комковатой почвы, бросился помогать. Откопанные солдаты, едва успев сделать по глотку воды, присоединились к санитарам, под градом шрапнели спешно сгружающим носилки на стоящую у причала баржу.
- Хорошо, что завтра наша очередь в окопы, - заметил Лесли, доставая из кармана наполовину выкуренную сигарету, и охлопывая себя в поисках спичек, - Уилкинз, прикурить есть? Кажется, я их выронил.
- Не переживай, Джонс, - Тони протянул другу коробок, - чертовы турки нам еще дадут прикурить прежде чем мы до них доберемся.
- А там наша очередь, - согласился Лесли, выпуская изо рта струйку дыма.
10.10.1915 Галлиполи. Турция
"Привет, родители!
Жив, здоров, сыт и обут. Чего еще солдату желать? Вот, разве что купальный сезон кончился, море уже холодное, хотя солнце в полдень припекает вовсю.
Вчера был хороший день. Нам сообщили, что во Франции британская армия продвинулась у Лоса на пять миль, захватив в плен семнадцать тысяч бошей и несколько орудий. Давно пора. Мы тут решили отпраздновать этот день, задав хорошую трепку Джонни Турку. Почта вот-вот уходит, а мне уже пора на построение. Напишу, как только вернусь.
Ваш любящий (как всегда) сын, Тони"
После безуспешных августовских атак обе стороны прочно засели в траншеях. На нейтральной полосе среди поржавевших касок и высушенных зноем кустов белели кости, рои зеленых мух кружили над ними, навещая окопы каждый раз, как разносчики подносили еду. Шрапнель и фугасы привычно собирали урожай, снайперы по утрам исправно выползали на охоту.
"Мы все здесь умрем". Смерть поселилась в траншеях, прижилась, пообвыклась. Смерть стала привычной и от мыслей о ней отмахивались, как от назойливой зеленой мухи, - лениво и безнадежно.
"Я и двести лет бы прожить не отказался, - как-то сказал Лесли, - но всегда знал, что и сто вряд ли проживу. Так что, голову о стенку заранее разбить? Раньше или позже - нас не спросят. Сегодня жив, и славно".
Через два дня Лесли получил свою "Блайти"* и теперь, наверное, уже был в Лондоне. Тони пожелал ему прожить сто лет, провожая на санитарный катер, но про себя подумал, что не уверен, готов ли заплатить за такую перспективу простреленным легким. Он предпочел бы легкую смерть. Но таковой в данный момент не предвиделось.
Взвод атаковал турецкие позиции ночью, и ружейные сполохи красными зарницами осветили небо. Турецкие пулеметчики вслепую поливали свинцом ничейную полосу, но австралийцы успели подползти к пулеметным гнездам раньше, чем противник всполошился. Пулеметчиков сняли, ворвались в окопы, вышибли из них полусонных турок и заняли два ряда траншей. Капрал О"Хара с двумя солдатами отправился вперед, чтобы определить расстояние до новых позиций Джонни Турка. Но и Джонни, разбуженный среди ночи, уже не дремал, и теперь Тони лежал посреди каменистой пустоши, дожидаясь рассвета.
Как получилось, что они заплутали среди расщелин и кустов и вышли на эту пустошь, Тони так и не понял. В горячке ночного боя они потеряли друг друга, и Тони совершенно не представлял, в какой стороне находятся позиции одиннадцатого батальона. Решив дождаться утра, он перевязал, как сумел развороченное колено и затаился в густой, жесткой траве.
За ночь Тони промок, продрог и почти отчаялся. Раздробленное турецкой пулей колено не только не стало меньше болеть, но распухло и почернело по краям повязки. Валяющийся в полуметре усатый труп с распоротым животом, уставившийся в серое низкое небо, уже не доставлял чуть насмешливого удовлетворения исходом поединка и превратился в довольно-таки отвратительную деталь пейзажа.
Из туманной дымки выступил высокий остроконечный холм, прозванный в батальоне Сфинксом, и Тони, наконец, определился с направлением. Узкая долина тянулась от холма почти до линии захваченных ночью турецких траншей. Он попытался встать, но молния, ударившая из колена в мозг, убедила его, что ползком будет быстрее и проще. Высосав из фляги последние капли воды, Тони собрался с духом и преодолел уже ярдов десять из полутора миль, отделявших его от своих, когда в небе раздался далекий гул аэроплана.
Тони вжался в землю, безуспешно пытаясь рассмотреть знаки на нижних крыльях. Аэроплан кружил высоко на севере, над турецкими позициями, и рядом с ним, как маленькие одуванчики пушились в небе шрапнельные разрывы. Мысленно пожелав летчику удачи, Тони снова пополз вперед. Гул мотора за спиной стал громче, очевидно, пилот закончил наблюдение и тоже направлялся домой, на остров Имброс.
Аэроплан пронесся почти над головой, пьяно качая крыльями. Тони остановился и сел, наблюдая, как самолет, грузно подпрыгивая, сбивая колючий кустарник, трясется по узкой полосе долины. Из остановившегося самолета показался пилот, перевалившийся через борт кокпита и тяжело упавший на землю. Летчик, впрочем, тут же поднялся на ноги, и Тони облегченно вздохнул. Стиснув зубы и понадеявшись на удачу, он ухитрился выпрямиться, стараясь не опираться на раненую ногу, и закричал.
- Режь, говорю!
Нож в руке у Тони почти не дрожал, когда он со всего маху рубанул по окровавленной перчатке, два пальца которой болтались на тонкой полосе кожи. Человеческой кожи, поскольку перчатка все еще была на развороченной шрапнелью левой руке лейтенанта Уилфреда Коллинза. Правой повезло больше, пуля пробила ладонь навылет. Еще была глубокая царапина на плече, и подкладка кожаной куртки летчика уже обильно пропиталась кровью. Тони, как сумел, перетянул рану, но она могла открыться при любом резком движении. Руки пришлось замотать целиком, и сейчас они походили на боксерские перчатки.
- Надо выбираться, - сказал Тони, закончив с перевязкой, и тут же сердито нахмурился, - ну да, знаю, что сказать проще, чем сделать. Но надо же.
- Далеко идти? - Уилфред встал и прикинул взглядом расстояние до самолета. - Продержишься, пока я за помощью схожу?
- Я-то продержусь, - кивнул Тони, - но, думаю, турки уже ищут самолет. Один я вряд ли управлюсь.
- Там камера, - вспомнил Уилфред, - и пластины. Я их точно не дотащу, И туркам оставлять нельзя. А тебя не будут искать?
- Может, и будут, - пожал плечами Тони, - но когда еще найдут.
- Чертовы Арчи, - летчик сплюнул в сердцах, поглядев в сторону турецких позиций, - я не могу лететь, ты не можешь идти. У меня руки, у тебя нога. Лучше бы наоборот.
- А что? - Тони озарило. - Хорошая идея.
До самолета они добирались чуть не с полчаса. Тони то прыгал на одной ноге, держась за здоровое плечо Коллинза, то повисал у него на спине, стараясь не задеть рану. Вблизи Бристоль выглядел удручающе, обшивка на крыльях была продырявлена насквозь в двадцати местах, ручка управления стала короче дюймов на пять, приборная панель разбита вдребезги. Уилфред, морщась и чертыхаясь, забрался в кокпит. Тони, балансируя руками, поскакал к винту на одной ноге, больше всего опасаясь, что не успеет отскочить от набирающего обороты пропеллера.
- Контакт!
- Есть контакт!
Тони еле успел поймать протянутую руку. Его потащило по земле, и боль ударила в колено, как раскаленная кочерга. Но Уилфред, свесившись за борт, тянул изо всех сил, и Тони, вскочив на крыло, успел забраться в самолет и усесться на колени к пилоту, прежде, чем Бристоль помчался по каменистой земле со скоростью скаковой лошади.
- Тяни на себя! - Уилфред кричал ему в самое ухо, перекрывая нарастающий рев мотора. - Да не так резко! Тьфу ты, черт!
Бристоль оторвался от земли, и ветер рванулся им навстречу и небо приняло их в свои холодные, крепкие объятия.
15.10.1915
"Дорогая мама,
Ты только не волнуйся, со мной все хорошо. Рана у меня совсем несерьезная, но врач настоял, чтобы меня отправили в Лондон. Ну, я не очень возражал, всегда мечтал посмотреть Старушку Блайти. Папа, наверное, потребует, чтобы я за эти пару месяцев подучил анатомию, но у меня пока другие планы. Я познакомился в госпитале с летчиком, его зовут Уилфред Коллинз, и он обещал похлопотать, чтобы меня перевели в Летный Корпус. Аэропланом управлять ничуть не сложнее, чем лошадью. А облака будут за овец. Так что анатомия может подождать.
Твой Тони"
* Блайти (Blighty) - искаженное "вилайет" (хинди). На сленге британских солдат Бурской и Первой мировой войны - Англия. Так же этим словом называли ранение, требующее долгого лечения, поскольку с ним отправляли в Англию.