- Панамский, Суэцкий! Да какое мне до них дело, когда у меня во рту свои каналы изнывают от боли! - Схватившись за челюсть, перекосившись лицом, стучал головой об стол архитектор проекта глобального мира, Дамоклов меч демократии, сэр или пан, он и сам уже не помнил кто, в общем имеющий на это самые широкие, с правом выбора, демократические взгляды, этот два в одном, парсэн Паника. А ведь между тем и этим, сэр или пан Паника, ещё пять минут назад мог похвастаться тем ... хотя, всё же нет, он не позволял себе такого рода излишества. А вот с серьёзным и вдумчивым выражением лица заявить, что он после долгих размышлений и консультаций с видными (что это значит в данном контексте, сложно сказать) в данной области специалистами, пришёл к выводу, что ему чёрт не брат и он ничего в этом мире не боится и не страшиться, то вот это он, пожалуй, мог бы себе позволить сделать.
Но кто же знал (а парсэн Паника и подавно), что жизнь, явно специально, для того чтобы испытать крепость твоих жизненных основ и твоей веры в то, в чём ты уже закоренел, берёт и преподносит такие сюрпризы, что хоть стой, хоть падай (опять выбор, демократия!). И, конечно, для парсена Паника, решавшего судьбу очередного провинившегося диктатора, было крайне неожиданно и, что уж говорить, болезненно для себя вдруг осознать, что решаемая им судьба диктатора Заносы (по большому счёту, занозы в чьей-то конгрессменской заднице) или как его там ...ну, в общем, того, с отоларингологической фамилией диктатора, так остро отозвалась у него в голове или если быть точнее, в зубе.
Ну а зубная боль, эта такая неожиданность, что не даёт никакой возможности пойманному на ней человеку, хотя бы сохранить невозмутимость лица и не отреагировать на этот внутренний удар током ему прямо в мозг. И ладно бы, если сэр или пан Паника, в этот момент находился один одинёшенек у себя в кабинете, где будь здоров или не здоров заорись, и тебя всё равно никто не услышит, но нет, и сюрприз на то и сюрприз, что он вас застаёт в самые неожиданные и неподходящие для этого моменты жизни. И эта острейшая, до умопомрачения зубная боль, нашла своего героя, ладно пусть будет пана Паника, в тот самый решительный момент, когда пан Паника выносил приговор или вернее сказать, читал итоговый доклад по беспрецедентной сукиной деятельности, того самого диктатора с отоларингологической фамилией, нарушающей национальные интересы одной монополии, которую как раз и представлял пан Паника.
- После проведения всех сравнительных анализов, сверки балансовых ведомостей и расчёта трат на расходные операции, наша аналитическая группа пришла к следующему выводу. - Читал пояснительную записку к докладу пан Паника, чья бухгалтерская душа, не могла промолчать и влезала туда, куда её не просят. Впрочем, пан Паника в этом деле был не одинок и, понимаем здесь, в этом мире, где им правил дисбаланс отношений и такой же баланс денег.
- Наш подопечный, в последнее время беспрецедентно дорого нам обходится и ...- вдруг пронзившая зуб пана Паника дикая боль, заставляет его оборвать себя на полуслове и очень выразительно вытянуться в своём лице. Что не могло не остаться без внимания всех присутствующих на этом секретном докладе, уполномоченных своими ключевыми должностями скорее не людей, а функций.
Ну а стоило только этим принимающим решения людям, присутствующим на этом закрытом докладе, проводимом в секретной комнате, самого известного, пока что только на Земле дома, услышать прозвучавшее у докладчика табу-слово - беспрецедентное, как они сразу поняли, что, пожалуй, дни диктатора с отоларингологической фамилией сочтены. Ну а раз так, то можно расслабиться и вести себя, как им вздумается. И они ослабив свою невозмутимость, начали, кто хвататься за ручки, кто за свои медали на груди, а кто и вовсе осмелился, принявшись чесать свой орлиный нос - и всё это на глазах самого директора по связям с общественностью - это был его официальный должностной статус, что касается неофициального, то об этом ещё никто не посмел у него спросить.
И, конечно, больше всех возмущённо взволновался находящийся здесь в статусе общественного деятеля, миллиардер Порос (никто из присутствующих здесь на заседании чиновников, не удивлялся факту нахождения на этой закрытой встрече этого общественника, все прекрасно знали, кто он есть на самом деле) - он, как и все здесь присутствующие, считал, что прецедентное право, одно из краеугольных правил, на котором стоит и функционирует государство, и подвергать это правило осмыслению, пока что недопустимо (если ты не миллиардер).
- Это немыслимо. - Не сдержался общественный деятель и по совместительству миллиардер Порос и пробубнил себе в свои густейшие брови. С чем не мог не согласиться и сам докладчик, пан Паника, чьи руки так и тянулись к свой голове, чтобы сдержать нарастающую и сводящую скулы боль. "Это немыслимо!", - выкатив глаза из орбит, еле сдерживался пан Паника. Ну а такое выразительное поведение пана Паника, который как всем здесь кажется, специально для эффектности оборвал свой доклад, наводит на свои далеко ведущие мысли. И теперь уже никто не сомневается в том, что этого диктатора с отоларингологической фамилией, ожидает незавидная судьба.
И вот собравшийся с силами пан Паника, можно сказать, не подвёл и озвучил то, что все уже и так по его прискорбному лицу знали.
- Диктатор Заноса, слишком дорого нам обходится. - Повторился пан Паника. - И как сальдо всему - он уже не тот сукин сын, который нам нужен. - Проговорил пан Паника и, не сдержавшись, одной рукой ухватил себя за челюсть, что знатоками и чтицами невербальных движений, которыми все присутствующие в кабинете были через одного, было прочитано, как смертный приговор через повешение, этому не оправдавшему возложенные на него надежды, что за сукиному сыну, диктатору Заносе. После чего собравшийся в этом своём узком кругу, выносящий судьбоносные решения кабинет решений, как записано в регламенте, приступает к прениям, а пан Паника, с трудом удерживаясь на ногах, только и может, что согласно кивать головой.
Ну а сами прения, на этот раз только для виду прения - а всё потому, что на этот раз кабинет принимающих решения людей, единодушен (и даже не имеющая детей, посвятившая всю себя работе, а не как предполагали конгрессмены, из-за того, что была страшная, как смерть, само собой, старая дева мисс Клэр, не пожелав усыновить диктатора, была согласна) в своём мнении насчёт этого, специально (многие даже сломали себе зубы, произнося её - и, наверное, сразу можно было догадаться, что от этого диктатора ничего путного не выйдет, раз он с первых своих шагов к власти, начал вставлять в разговор такие, не выговоришь, что за словосочетания) носящего труднопроизносимую отоларингологическую фамилию, сукиного сына диктатора Заносы.
И только представители двух непримиримых и всегда между собой соперничающих, и концептуально придерживающихся разных подходов в решении поставленных перед ними задач, силовых блока, как всегда разошлись в своём видении подобающего подхода в решении возникшего вопроса и в частности, самих деталях устранения диктатора Заносы от власти. Так один из силовых блоков придерживался концепции прямой силы, когда как его балансовый противник (в мире без внутреннего баланса никак), был несколько сдержан, предлагая действовать более скрытно и завуалировано - они называли это мягкой силой. И хотя цель у всех была одна, тем не менее, интересы этих двух главных (фигурально) силовых блоков, чья сила заключалась в той поддержке, которую им оказывали стоящие за каждым блоком политические партии, почему-то, не всегда совпадали, и именно это и вызывало их ожесточённые споры.
Так полное физическое отражение, несомой его силовым ведомством концепции нанесения прямой силы с его превентивным ударом, при всех четыре звезды, а дома, всё больше пять, генерал Браслав, играя под военным сюртуком огромными мышцами, выражал надежду на то, что в его оппоненте, наконец-то, взыграет здравомыслие и он, падла, рот закроет, и согласится с его предложением, с помощью его элитных морпехов закрыть навсегда рот диктатору Заносе.
- Не на того напал! - даже не думает и не собирается слушать этого, сила есть, ума не надо, придурка генерала, тоже генерал и тоже четыре звезды, орущий в ответ приверженец другой концепции с её мягкой силой, генерал Сканнет, который обладая немыслимой, на грани наглости энергетикой, компенсировал ею свой недостаток роста, веса, волос и ещё много чего, и при этом ни в чём не уступал Браславу.
И хотя поначалу весь кабинет решений, с подозрением отнёсся к этому заявлению генерала Сканнета - неужели он сомневается в мощи наших доблестных морпехов, а в навыках наёмниках Заносы, наоборот, ни капельки не сомневается (не иначе генерал ведёт свои закулисные дела с диктатором Заносой и обеспечивает его охрану своими мутными частниками) - всё же после того, как генерал Сканнет, не сдержав своих эмоций, плюнул на новые итальянские туфли Браслава, то тогда-то все поняли, что он имел в виду себя и он, пожалуй, тот ещё патриот (на генерале Сканнете были одеты отечественные ковбойские сапоги).
И не успел генерал Браслав возмутиться и кулаком в лоб Сканнету, контраргументировать, как вдруг генерал Сканнет, пугающе для всех и для него, резво бросается к столу, хватает с него бутылки с водой, стаканчики и листки бумаги, и начинает из них составлять на столе некую конструкцию.
- Вот здесь, на этом острове, диктует всем и каждому, свою волю диктатор Заноса. - Заявил генерал Сканнет, указывая рукой на помещённый на середину стола лист бумаги, на котором, когда он только всё успевает (а может это была заготовка? Хотя особо наблюдательные персоны, всё же успели заметить, из чьих рук генералом был вырван этот лист бумаги - сэра Рейнджера, большого любителя рисовать шаржи на всех кого он не встретит; потом не удивляйся тому, что из зала суда выходят такие рисованные репортажи - там тоже сидят свои шаржисты), была нарисована весёлая рожица, скорей всего диктатора Заносы ("И до чего же похож! - вздрогнула про себя леди госсекретарь Брань, глядя на это изображение Заносы. - Та же грубая мужская сила и этот зовущий к себе взгляд, который так диктует, что хочется только одного - подчиняться и подчиняться. - Леди госсекретарь Брань от своих фантазий почувствовала, что сегодня кондиционер работает в полсилы, а как иначе объяснить тот факт, что её сорочка прилипла к её спине"), и в подтверждении своих слов и своего отношения к этому сукиному сыну Заносе, кулаком впечатывает прямо по роже этому, ещё смеётся диктатору (генералу Браславу даже стало завидно, что не он припечатал этому обнаглевшему Заносе). После чего генерал Сканнет обводит кабинет своим взглядом и, убедившись в том, что все заинтригованы и ждут, не дождутся, когда он начнёт принуждать этого зарвавшегося диктатора к демократии, начинает театрализовано реализовывать свой план подавления диктатора Заносы.
Так для начала, он продолжает кулаком давить на эту хоть и весёлую, но уже придавленную рожицу диктатора Заносы.
- Мы должны постоянно на него давить и без нашего позволения не давать ему рта открыть, продохнуть и вздохнуть свободно. - Принялся комментировать свои действия генерал Сканнет. - Пусть знает, что он у нас постоянно находится под наблюдением и ему никуда от нас не деться (вокруг наш доблестный флот). А для этого мы...- Генерал Сканнет поодиночке берёт расставленные с трёх сторон от этого острова с Заносой, стоящие во главе стаканчиков бутылки и, приблизив их на расстояние диаметра стаканчика к острову, оставляет их здесь стоять. - Ну а когда ты находишься на расстоянии пушечного выстрела от нашего флота или подлёта наших истребителей, то тебе ничего другого не остаётся делать, как петь под дудку наших корабельных стволов.
"Ага, бутылки это авианосцы, а стаканчики истребители и ещё много чего", - сразу же догадался, глотнувший из своего стаканчика воды, финансовый аналитик Блюм, без чьего мнения и финансовых выкладок, и обоснования предстоящих затрат на такого рода мероприятия, сами эти мероприятия никогда не проводятся.
- А я всё же считаю, что нам надо, по этой подлой роже диктатора Заносы, ударить из всех орудий так. - Стукнув, что есть силы по столу, грозно заявил генерал Браслав. - Чтобы у него на его острове ни одного банана не осталось. - Генерал Браслав заметив, что после его удара, одна из бутылок упав, залила водой остров диктатора Заносы, чья рожица намокнув, расплылась в некую страшную бесформенность, обрадовавшись полученному эффекту, торжествующе обводит присутствующих и, пожалуй, ждёт одобрения. Но к своему удивлению, он видит только напрягшиеся и злые лица секретарей, глав агентств и департаментов. Где к его полной не неожиданности, но всё же вдруг, своё слово берёт, как он почему-то и ожидал, всем сердцем им ненавидимый, этот финансовый крючок Блюм. И этот Блюм, как всегда начинает своё разговор из своего далека - покашливания.
- Кхе-кхе. Прошу прощения. - Уже из своего полунаклона головы, сквозь толстые очки, издевательски смотрит на уже побелевшего от злости Браслава, этот сквалыга и до чего же жадный до денег, всего лишь клерк Блюм, а не как он четыре звезды (а дома пять) генерал. А ведь этого Блюма и пушкой не прошибёшь, приводя в качестве аргументации финансовых трат, наличие желания их тратить, стратегически мыслить и перевооружаться, а ему, видите ли, что посущественней, в виде хотя бы той же нефти, подавай.
- У меня всего лишь один вопрос к генералу. - Бросив, уже косой взгляд на генерала, заговорил этот прижимала бюджетных ассигнований, клерк Блюм. "Начинается!", - начал от злости задыхаться генерал Браслав, ослабляя свой галстук.
- Спрашивается, а зачем нам тогда будет нужна эта банановая республика, если на ней, после того как вы его разбомбите, не останется ни одного банана? - тихим, но до чего же противным голосом, добравшись прямо-таки до пяток генерала (все знают, что душа у генералов, находится в этом отдалённом от головы месте - чтобы не мешала принимать судьбоносные решения), задался вопросом клерк Блюм, всполошив не только генерала Браслава, но и главного поставщика бананов и заодно кокосов, отвечающего за проведение в конгрессе принимаемых здесь решений, главного политического лоббиста, конгрессмена Баунти.
А конгрессмен Баунти, это вам не какой-то худосочный клерк Блюм, он имеет свой существенный вес и не только на весах, но и в политике. И потрясённый такими перспективами для себя и своего находящегося на банановой диете здоровья, конгрессмен Баунти тут же роняет свою тяжёлую (даже, несмотря на выполненные из китайского фарфора облегчённые зубы) челюсть от услышанного, чем вызывает всеобщее к себе внимание кабинета. После чего конгрессмен Баунти наливается кровью и, сжав кулаки, уничтожительно смотрит на уже взволновавшегося генерала Браслава, который на этот раз, жалеет о том, что он слишком большой и мимо него, если сейчас конгрессмен захочет в него что-нибудь кинуть, будет трудно промахнуться.
- Генерал! - отбивая зубами каждый слог, проговорил конгрессмен Баунти.
- Да сэр. - Вытянувшись по струнке, ответил бледный генерал.
- Мне кажется, что вы поспешили. - Заявил конгрессмен Баунти.
- Да сэр. - По-военному чётко, где нет времени рассуждать над ответом на вопрос: "А в чём они собственно поспешили - когда приводили к власти демократично избранного диктатора Заносу или когда решили заменить его на другого демократично настроенного, пока что не диктатора, Самосу?", - даёт ответ генерал Браслав.
- Вот и хорошо. - Облегчённо выдыхает конгрессмен Баунти, а вместе с ним и все остальные в кабинете люди и функции. После чего вновь за своё берётся генерал Сканнет и уверенно доводит до понимания кабинета свою, со своей мягкой силой мысль. Ну а слова, а особенно театрализованность действий генерала Сканнета, пожалуй, убедительно подействовали на кабинет принятия решений и им было решено, дать ещё один шанс этому, до чего же трудно произнести фамилию, блудному сыну Заносе.
- Первое, что он должен непременно сделать - как знак того, что он внял голосу разума и идёт на уступки - так это придумать себе самую простую и легко произносимую фамилию. - Подытожила решение кабинета, вновь почувствовавшая надежду на возможность не одиночества, мисс Клэр, чья решительность и на этот раз была непоколебима. Так на подсказку своего советника - все жители этого государства носят эту трудно произносимую фамилию, и что скорей всего, этот шаг отступничества от своих корней диктатора Заносы, мало кто поймёт из жителей и возможно вызовет бунт - мисс Клэр только прошипела и стальным голосом заявила:
- А если диктатор Заноса продолжит эту свою языковую агрессию, то наш ответ будет незамедлительным и беспощадным. - И на этом заседание кабинета в его узком составе, было закончено. "Она что, мимов привлечёт!", - усмехнулся про себя, сидящий в самом углу секретной комнаты, генератор идей и инженер мысли, а по простому ещё один советник, сэр Рейнджер.
Что же касается пана Паника, то для него эти прения прошли, как в тумане, и он из них, так ничего и не запомнил, да и ему в сравнении, с ничего такого неожидающего диктатором Заносой (это уже ему будет сюрприз), это было не столь важно, когда зубная боль, вынося мозг, полностью затмила его разум. И пан Паника, с трудом сумев добраться до своего кабинета, на пороге даже не удержался, а споткнувшись о свои ноги, упал. После чего, он добравшись до рабочего стола, из его ящика с трудом достаёт обезболивающие таблетки и, заглотнув сразу пару штук, принимается ждать, когда его отпустит эта боль.
И она его отпустила, правда, совсем ненадолго и стоило только пану Панику слишком резко повести свою голову или изменить положение своего тела в пространстве, как зуб тут как тут, и в одно мгновение усаживает обратно на пол, куда-то было собравшегося пана Паника. При этом его зуб прямо-таки свербел у него изнутри, грозно заявляя:
- Нет уж, посиди и подумай, как нам с тобою жить дальше. - Хотя это, наверное, угрожающе мыслил в ответ пан Паника, а вот зуб, будучи натурой нервной и злобной, дёргано потрясывая пана Паника, время от времени резко заявлял: Рот закрой и не нуди, раззява!
И, конечно, пан Паника пытался проявить всю свою волю в противостоянии с этим самым сильным из всех противником - с самим собой. Но если честно, то у него даже с помощью обезболивающих таблеток и встряски себя головой об стол, ничего не получалось, и пан Паника вынужден был признать, что противостоять вызовам своей природы, человек ещё не может или не научился. Но и это не единственное, в чём сегодня пришлось признаться пану Панику. И этот, как оказывается, не такой уж кремень пан, в один из зубодробительных приступов, зашёл так далеко, что пошёл на отступничество и попытался обратиться к помощи, отвергаемому им в здоровом состоянии, всевышнему богу.
- О, боже! - как низко пал в своей слабости, этот ещё совсем недавно подвигавший бога в сторонку, один из глобальных реконструкторов мира и судеб человеческих, взмолившийся пан Паника (запаниковал, бывает) - стоило ему ощутить свою человечность, как он сразу же вспомнил бога. Но так в основном и бывает - те, кто считает себя богом, забывает о нём, тот же, кто обретает человечность, тот вновь обращает свой взгляд на бога.
- Мне бы сейчас отлежаться и показаться врачу, но нет, от меня срочно ждут подвижек, по продвижению в степень готовности проекта "N" (инструменты все есть, но какая концепция, пока ещё не ясно), да и моё присутствие на ассамблее, а потом на приёме, обязательно. - Запричитал пан Паника, приводя себя в чувство ещё одной таблеткой и жёстким соприкосновением своей головы со столом. - И кто знал, что ещё совсем недавно находящийся в твоём кармане мир, перестанет быть таковым. А оно вон как всё изменилось. - Трагично вздохнул пан Паника, смотря на стоящую на столе фотографию в рамке, где он... ну ладно, президент, стоял у самого известного в мире дома, в окружении его верных советников, где самым умным и дальновидным, конечно, был он, пан Паника (на этот счёт, у одного, совсем не такого как он, мало щепетильного советника, сэра Рейнджера, были и есть сомнения, но они не в счёт, когда в этом не сомневался сам пан Паника).
- А я ведь знал, что время не стоит на месте и вместе с ним изменяющийся мир. - Вскипел теперь уже от злости, пан Паника и, схватив эту рамку, с этой так много для него значащей фотографией, начал пристально вглядываться в неё. - Но нас убедили в обратном (в эйфории, как оказалось, мнимой победы, сами себя и убедили), объяснив с помощью научных трактатов и диспутов (тех же методичек), что история, благодаря нашему усердию и ловкости, на этом закончилась. - Завыл от душевной боли пан Паника, боясь самому себе признаться в том, что он сам попался на туже уловку, на которую он всю свою жизнь подлавливал других - убеди клиента в избранности и делай с ним, что хошь.
- И вот к чему привела наша исключительная вера в себя. - Заскрипел зубами пан Паника, решительно наливая себе в стакан виски - и это после полгода нахождения в относительной завязке, на которую его обрекало лечение в клинике от сексуальной зависимости, на которую его уже обрекал принятый им алкоголь. После чего он делает большой глоток, задерживает виски во рту, полоскает им свой больной зуб и затем лишь глотает. Далее следует небольшое затишье в голове пана Паника, а когда виски начинает своё успокаивающее действие, то он облокотившись на спинку стула, теперь может более здраво поненавидеть того апологета истории, который своим заявлением: "Можете теперь расслабиться, конец истории наступил", - можно сказать, подвёл их всех под Соловецкий, а не Лейк-Плейсидский монастырь.
А привыкший подводить под папскую тиару кардиналов, пан Паника, можно сказать, был не готов к такому развитию исторических событий и он, как и многие из его ведомства советники, теперь находились в глубокой растерянности, не зная, что дальше делать и что советовать своим резидентам и президентам. Ну а все эти, всё знающие с советниками за спиной господа, главы ведомств и президенты, когда они лишились дельных советов и самих советчиков, то тут же превратившись в ходячую несуразность, перестали выглядеть умными и здравомыслящими господами, которые от своих знаний ничего не знаний, только и знали, как только ругаться между собой и обвинять своего оппонента, или абонента, или может быть абонемента (если они ещё помнили и знали, кто это такой; что, впрочем, для них было не важно) в том, что он по сравнению с ним и этого не знает. Ну и далее шла цепная реакция, которая по своей логической цепочке вела в свою неопределённость - хаос.
И хотя контролируемый хаос, тоже был одним из тех разработанных их отделом стратегических исследований и изменений, инструментом проведения внешней политики, всё же когда он бумерангом возвращается и начинается действовать во внутренней политике - в твоей голове и в твоём окружении, то что-то как-то даже не видно, как он управляем. И вот в этом разброде и шатании в разные стороны политического бомонда или истеблишмента, который между тем, постоянно давит на него и требует немедленно найти приемлемое решение для выхода из этого тупика, в который они сами себя и загнали, теперь и приходилось работать пану Панике. А он совершенно не на это рассчитывал и вообще, когда-то собирался, как только он выйдет на пенсию по старости (которая как оказывается, была не за горами; и тута опять обманули) и заслугам, ничего не делать, а только курить гаванские сигары и пить виски, лёжа в гамаке на пляже где-нибудь в Майями, а получается, что сейчас он вынужден здесь мучиться от зубной боли, когда какой-нибудь беззаботный олигарх или просто беженец, вот прямо сейчас курит его гаванские сигары, лёжа в том самом гамаке, где он когда-то рассчитывал лежать.
- Признания захотел, конченый историк! - вслед за своим зубом, вновь завопил пан Паника, протягивая свою руку за очередной порцией виски. Которая без промедления вновь занимает своё место вначале во рту пана Паника, а затем по тому же принципу, через полоскание рта проглатывается им. Ну а вторая принятая порция виски, уже приносит свои мысли и связанные с ними облечения или, наоборот, злобные озарения.
- Легитимность им всем подавай. - Злобно усмехнулся пан Паника. - А такую не хочешь. - Сунув композицию из трёх пальцев в эту общую фотографию (а ведь там президент!), смачно плюнул на ковёр пан Паника, который в этом своём поступке всё же слишком переусердствовал (а скрытая камера всё пишет; потом на комиссии не оправдаешься), а так он, вообще-то, всего-то плюнул в расплывшееся от дружелюбности лицо, одной из множества марионеток той прежней администрации президента, в которой в своё время, по велению всем сердцем ненавидящей коммунистов души, на своих добровольных началах работал советником пан Паника. - Как там его? - размышлял пан Паника, пытаясь вспомнить ту необидчивую и знающую своё место в стойле, рожу нового демократично избранного президента кокосовой республики ...- Сколько их было, все теперь и не упомнишь. - Умело оправдал свою забывчивость, немного захмелевший пан Паника.
- А ведь ещё совсем недавно, да практически вчера, мы никого в расчёт, кроме разве что только на колени, не ставили. - Вздохнул пан Паника и, прихлёбывая из стакана виски, ударился уже не головой об стол, а всего лишь в воспоминания. Ну а воспоминания, да ещё под затяжной прихлёб из стакана виски, всегда доводили пана Паника до того самого, всем известного кремля, двери которого, он само собой открывал ногами.
- Ну что, падлы, заждались! - отдавливая ноги и скручивая пойманные подобострастные носы компрадоров, из-за природной скромности пытающихся уклониться от такой милости нового хозяина, радовал своим словом и долгожданным появлением новый царь Дмитрий, о чём даже метрика есть, а по местному обычаю - Лжедмитрий третий, в отрочестве называемый пан Паника.
- Где? - многозначительно спросил Лжедмитрий третий, зорко глядя в глаза схваченного им за бороду, пока что не бога, а специально отрастившего эту бороду к его приходу, да и для того чтобы слыть за своего, господина Графа, а по мнению Лжедмитрия, такого же как и все, Ивана-дурака. И точно, этот Граф смеет не проявлять проницательности и, подобострастно улыбаясь, только тупо смотрит в ответ. Что естественно вызывает у Лжедмитрия третьего нетерпение и злость и он, что есть силы, дёрнув за бороду это Графа, заорал на него:
- Я не посмотрю на твоё купленное в Африке дворянство, а живо разжалую в холуи, если ты мне сейчас же не ответишь на вопрос, где моё царственное место?
- Позвольте вас, ваше благородие, поправить. Под вашим началом быть в холуях, значит возвышение. - До того приторно сладко улыбнулся в ответ этот Граф, что Лжедмитрий третий, удивившись, почему к нему так, не по историческому времени обращаются, вдруг до нестерпения так сильно захотел пить, что даже потерял дар речи и, открыв рот, принялся рукой показывать Графу, что он хочет пить. Ну а так как в руке Лжедмитрия третьего, в этот момент была только борода этого Графа, то он сам того не заметив, засунул себе в рот часть бороды Графа. Что в свою очередь начинает вызывать у него во рту свои неудобства и Лжедмитрий третий начинает звучно чихать, где он, в конце концов, и вычихивает себя из как всегда задремавшего на полу пана Паника.
Ну а сам пан Паника, как оказалось, увлёкшись виски, сполз со стула на ворсяной ковёр, где на его подсознание, который уже раз, этим ковром и было оказано своё ворсяное давление, преобразовавшееся в такой причудливый сон с бородой этого Графа в руках (когда на самом деле, это всего лишь ворс ковра оказался в его руках, а затем во рту).
- Бытие определяет сознание. - Не удивившись случившемуся, поднявшись на ноги, не сдержанно, по марксистки осознал себя пан Паника. Что заставляет его рефлекторно посмотреть по сторонам, в поисках невольных и скорее тайных ушей свидетелей. И хотя этих ушей не видно, пан Паника не дурак и догадывается, что они есть, и его, как и всех находящихся под защитой этого самого известного дома персоналий, с придыханием слушают и делают выводы.
"Ну ладно, пусть слушают, если, конечно, посмеют. Но они не посмеют!", - улыбнувшись про себя, во хмелю решил себе позволить эту вольность пан Паника, зная, что и тех, кто слушает, тоже в свою очередь кто-то непременно слушает. Правда пан Паника, как человек, которому было свойственно недоверие и придирчивость ко всему, что заставляло его три раза на день проверять выключен ли утюг или закрыты ли краны с водой в ванне, предполагал, что и тех, кто слушает тех, кто слушает их, вполне вероятно, что тоже кто-то слушает. Ну а на ком заканчивается эта логическая и возможно круговая цепочка, то это такой вопрос из вопросов, что лучше не задаваться им, даже будучи наедине с самим с собой, а иначе точно голову сломаешь. Ну а раз присутствует такая, по большому счёту открытость, то для того чтобы за тобой что-нибудь не заподозрили, то нужно время от времени, озадачив слушателей, заявлять вслух такие провокационные вещи.
- А часом пан Паника, не коммунист? - услышав пана Паника, тут же обомлели от такой догадки, всё же посмевшие его слушать, на одно мгновение даже забывшие, свои имена агенты из секретной службы, которые даже и не предполагали, насколько сложна их служба в этом агентстве моментальных сообщений, где столько противоречивой и не поймёшь что за информации, в один миг обрушивается на них.
- А ты что думаешь, зря их что ли, называют Вашингтонским обкомом. - Первым не спохватился, а лишнее сболтнул (когда только что и делаешь, что слушаешь, то часто забываешься и болтаешь то, что не следует), худой как вешалка, агент Смит.
- А кто их так называет? - решив сыграть дурачка, хитро спросил Смита, после измены своей жены Маруси с одним из конгрессменов, больше никому не доверяющий, агент Вольф. (И что за превратности судьбы, ведь именно агент Вольф был приставлен к тому самому конгрессмену Альцгеймеру, за которым шёл длинный шлейф сексуальных скандалов. И, видимо, сколько верёвочке не виться, а она свой конец всегда находит и доводит до того, что этот конгрессмен окончательно зарвавшись, берёт и кому-то из высших чинов агентства национальной безопасности, каким-то, сам не заметил, образом переходит дорожку. А это недопустимо (как минимум, для того высокого, метр девяносто или много футов, главы секретного агентства мистера Залески).
В результате чего принимается решение вывести на чистую воду этого незнающего пределов своей неотразимости и нахрапистости, имеющего выборочную память - о своей изнывающей в одиночестве жене забыл, а вот о чужих не забывает, заглядывая к ним в гости именно тогда, когда их мужей нет дома - конгрессмена Альцгеймера, приставив к нему скрытное наблюдение.
И так уж получилось, что когда конгрессмен Альцгеймер, что от него было ожидаемо, вдруг возжелал находиться и частично уже был на пути к интимной близости с первой им подцепленной в баре леди, то именно агент Вольф, как раз и находился на своём боевом посту - в наушниках, на прямую связанных с тем самым номером отеля, где свои грязные делишки и проделывал с этими первыми встречными леди, этот столь забывчивый конгрессмен.
А ведь поначалу своего наблюдения за конгрессменом Альцгеймером, агент Вольф даже восхищался его умелостью оказывать своё магнетическое воздействие на этих, только с первого вида не сговорчивых леди.
- Ты знаешь, кто я?! - с одного своего вопроса, сбивал с мысли леди, этот пылкий конгрессмен. На что в ответ леди и не успевают даже подумать о том, что всё это значит, как он своим заявлением: "Я конгрессмен!", - и брошенным прямо им в лоб снятым носком, выбивает из под их ног почву и роняет леди в объятия столь экспрессивного политика. "Что и говорить, а он политик с большой буквы", - радовался за конгрессмена агент Вольф, пока не услышал, как конгрессмен, обращаясь к леди из бара, произносит знакомое имя Маруся. Что сразу же настораживает агента Вольфа и заставляет его более внимательно прислушаться к звучащему в объятиях конгрессмена женскому голосу. Ну а услышанное, как гром среди ясного неба, поражает в один момент прикусившего свой язык агента Вольфа.
- А что же вам так не хватает в вашем муже, леди Маруся? Только деньги не в счёт. - Конгрессмен Альцгеймер никогда не отворачивается спиной к леди и, всегда готов покуривая в кровати, поддержать с ней разговор. И пока леди Маруся не успела в ответ раскрыть рот, конгрессмен вовремя улыбается и для того чтобы просто полежали, кладёт на журнальный столик несколько полновесных денежных купюр. Ну а леди Маруся не дура и она понимает, насколько деликатен и тактичен конгрессмен Вилли (так ей представился конгрессмен Альцгеймер), а для неё Витя, и ничего не говоря, берёт купюры, шумно складывает их в руку и прячет в сумочку. После чего смотрит на конгрессмена Витю и говорит:
- Люблю слушать, особенно этот непередаваемый волнительный звук хрустящих купюр. Вот и мой муж, полная моя идентичность, тоже очень любит меня слушать. А когда оба слушают и никто не говорит, то всегда, кажется, что чего-то не хватает.
Что же ей сквозь свой храп ответил на это конгрессмен Витя, белый как полотно, агент Вольф, из-за стоящего шума в его ушах, так ничего и не услышал, но про себя поклялся обязательно узнать, даже если для этого понадобиться выбить все зубы у конгрессмена Вити. Ну а чтобы комиссия по этике, не успела конгрессмена Витю, за его порочные связи лишить его конгрессменства (агент Вольф решил спросить с конгрессмена, а не с обычного гражданина), агент Вольф решил не придавать огласке все порочащие конгрессмена Витю записи.
- Я в интернете читал. - Ловко уходит из ловушки агент Смит.
- Это всё русские хакеры, они подменяют настоящие новости фейками. - Сказал агент Вольф.
- Согласен, дружище. - Решил закончить, развивающий в неудобную для себя сторону разговор агент Смит, заметив, что за всем этим, они отвлеклись и совершенно забыли о пане Паника.
Сам же пан Паника, тем временем осознаёт, что он хоть и крепко приложился к виски, но всё же недостаточно для того, чтобы здраво мыслить, и для того чтобы изменить эту неудобность, наливает себе ещё один стаканчик. Затем выпивает его и, усевшись на своё прежнее место, возвращается к тем своим тревожным мыслям, которые так беззвучно для него, привели его на пол.
- Надо срочно что-то делать. Так больше продолжаться не может. - И первое что, уже сильно не молодой и даже со следами подтяжек (об этой грубости по отношению к его лицу, больше всех жалел допустивший её пластический хирург Зац, на лице которого в тюрьме Гуантанамо, теперь проделывают свои операции практиканты из пластической академии имени сами знаете кого) на лице, старый пан Паника решил, глядя на себя в зеркальное отражение рамки фотографии, так это что-то изменить.
- Всё, хватит уже показывать нашу слабость и потакать врагу! - ударив пустым стаканом об стол, не сдержался пан Паника. - Пора показать всем и главное, нашему извечному стратегическому противнику, что его время курить кубинские сигары подошло к концу (пану Панику не даёт покоя такая географическая несправедливость - он вынужден контрабандным путём доставать себе эти находящиеся под боком у его страны сигары, когда находящийся за тридевять земель противник, имеет прямые поставки этих сигар), и мы вновь вернулись навсегда и надолго. I'll be back -стальным голосом, с примесью звука наливаемого в стакан виски, огласил свой кабинет, расплывшийся в улыбке пан Паника. После чего он залпом выпивает содержимое стакана, ставит его на стол и достаёт из ящика стола рабочую тетрадь, где начинает, время от времени задаваясь необходимыми для написания вопросами, делать наброски.
- Нам срочно нужна показательная порка. - Покусывая колпачок ручки, размышлял пан Паника. - Только так мы сможем вернуть к себе страх и уважение. - Задумался пан Паника, глядя куда-то в глубины себя. Где он вдруг наталкивается на не запомнившееся им, но отлично записанное подсознанием, заявление клерка Блюма, который в ответ на заявление генерала Браслава, спросил его: "А зачем нам тогда будет нужна эта банановая республика, если на ней, после того как вы её разбомбите, не останется ни одного банана?".
- Точно! - озарила догадка пана Паника. - Мы на примере диктатора Заносы, продемонстрируем всему миру, что бывает с теми, кто решил бросить вызов нашей гегемонии. А заодно, сможем обкатать новые технологии в реальном времени, обучить обновлённые кадры сотрудников (старые уже подрастеряли всю свою квалификацию - они уже путают диктора с диктатором - и уже ни на что не способны) и, пожалуй, эти нытики из конгресса, наконец-то, заткнутся. "А ещё истеблишментом себя называют", - нелицеприятно прошёлся по вечно недовольным и злым лицам финансовых воротил и конгрессменов пан Паника. И его озабоченность за них можно понять - он ведь их главная политехнологическая надежда, и они без его организаторских способностей и умения стравливать миры и извлекать из этого прибыль, можно с уверенностью сказать, как без рук. Пан Паника от нетерпения даже встал со своего места и принялся прохаживаться вдоль своего кабинета.
- Так. Теперь, прежде всего, нужно заручиться внутренней поддержкой. - Пробубнил про себя пан Паника, остановившись у стола. После чего он вновь берёт со стола фотографию в рамке, с которой на неё смотрят все те, кто определял и ещё определяет внутреннюю и значит, внешнюю политику самого известного, а судя по голливудским фильмам, не только на земле дома, и нахмурившись, глядя на одну выдающуюся своим животом вперёд личность, решает набрать его телефонный номер.
- Это я. - Озвучивает себя пан Паника, когда на той стороне провода, после нестерпимого количества длинных гудков ("Падла, специально сразу не берёт трубку, чтобы меня потом обвинить в той настойчивости, с которой я искал с ним встречи", - вместе со своей сжимающий трубу телефона рукой, побелел от злости пан Паника), наконец-то, слышен весёлый ответ вызываемого абонента: "Алло!". - Знает же гад, как я отношусь к принципиальному противнику, и специально отвечает мне с русским акцентом, чтобы спровоцировать меня на неосторожность в высказываниях. - Прежде чем ответить, в голове пан Паника пролетает нервная мысль.
В ответ же набранный паном Паникой абонент, не спешит отвечать и как слышится или может кажется, уже не находящим себе места паном Паникой, посмеивается в трубку. И пан Паника уже готов взорваться и накричать на этого, что за сволочь, тугодума, как сэр Рейнджер, а это был набранный паном Паникой абонент, наконец-то, надумав, соизволил ответить.
- А я вот всё думаю, что ответить, скорей всего забывшему все берега человеку, который таким безапелляционным образом, позволяет себе обращаться ко мне. - Прожёвывая слова, начал говорить сэр Рейнджер и как показалось пану Панике, он эти свои слова, заодно запивал каким-то очень для него знакомым напитком.
- Хотя, если человек забылся, а судя по этому его заявлению, он определённо забылся, то, пожалуй, можно понять его стремление узнать, кем он на самом деле является. Ну а то, что он обратился с этим вопросом, а вернее сказать, за помощью в своей идентификации, не к первому проходимцу с улицы, а к лицу с аналитическом складом ума и можно даже сказать, не самому последнему человеку, в не самом последнем на этой земле доме, то, пожалуй, у него ещё сохранилось в голове здравость ума. - На этом сэр Рейнджер, был вынужден закончить своё введение в психологию познания человека, так как сам познаваемый человек, оказался существом нервным и нетерпеливым, раз он, не пожелав дальше слушать все эти инсинуации сэра Рейнджера, грубо перебил его, заявив:
- Есть срочное дело. Нам нужно встретиться.
- Ты в этом уверен. - Набивает себе цену сэр Рейнджер.
- Не сомневайся, ты в этом убедишься. - Сказал пан Паника.
- Тогда где? - спросил сэр Рейнджер.
- Там, где это не вызовет нежелательных вопросов. - Сказал пан Паника.
- Где сегодня, а может завтра и послезавтра, и так целую неделю, будут все? - Предположил сэр Рейнджер.
- Верно. - Ответил пан Паника.
- И на чьё выступление, мне стоит обратить внимание? - спросил сэр Рейнджер.
- Выступление лидера, уже не такой, как нам бы хотелось её видеть, демократичной страны, полковника Заносы. - Умело довёл до сэра Рейнджера главную мысль и пожелания истеблишмента, чьим выразителем всегда был пан Паника.
- Хм. - Выразил сомнения в таком выборе сэр Рейнджер, что сразу не понравилось не терпящему возражений пану Паника. Но сэр Рейнджер догадываясь, а может зная, что телефонным разговорам нет доверия и кто знает, этого болтливого собеседника или эту современную коммуникационную, также склонную болтать лишнее технику, и не завелись ли у первого тараканы в голове, в у второй жучки в микросхемах, так что он не собирается вот так открыто высказывать своё мнение и ограничивается договорённостью о встрече.
- Хорошо, я обращу на эту речь внимание. Но только сидя. - Засмеялся сэр Рейнджер, чем вызвал першение в горле, совершенно никак не склоняемого к смеху и веселью, пана Паника.
- Буду ждать. - Ответив, положил трубку пан Паника. После чего пан Паника берёт графин, внимательно смотрит на его содержимое и, вздохнув, наливает себе совсем чуть-чуть. Вслед за этим, берёт полупустой стакан и, посмотрев уже на него, подумал: "Что ж, для того чтобы убедить сэра Рейнджера оказать нам помощь, придётся в чём-то уступить и поделиться. Ну а дальше, останется сделать всё тоже самое, что и всегда - кого-то заговорить, кому-то что-то пообещать, на другого надавить, ну и дальше в таком же разговорном духе. Ну а как только этот скрипучий механизм закрутится, то его уже ничем не остановишь, пока голова Заносы не будет болтаться в петле".
После чего пан Паника залпом выпивает виски и, скривившись, смотрит на лежащую на столе раскрытую тетрадь. - Но перво-наперво надо позаботиться о подготовке новой команды. Кто-то, уже и не помню кто, говорил - кадры решают всё. - Взяв телефон, пробубнил пан Паника. Что (его бубнение), тут же было расшифровано опытными шифровальщиками агентами Смитом и Вольфом, которые переглянувшись, одновременно пришли к одному и тому же выводу: