Когда слышишь в чей-то адрес, - он, сука, доволен своей жизнь, - то первое, что представляется, так это довольная физиономия этого довольного типа, а уж затем, если, конечно, у вас есть лишнее мгновение времени, то и те существенные основания (в своём физическом выражении - нехилый особняк, люксовые автомобили, яхта и другие предметы роскоши, включая красавицу жену), на которых в основном и крепится всякое довольство на почему-то всегда, невыносимо для вас противной физиономии, очень довольного своей жизнью незнакомого для вас типа.
Ну а как только перед вашим весьма рассудительным умом предстанет всё это довольство, то вы прямо сейчас почувствуете в себе недовольство складывающимся вокруг вас положением вещей, где система распределения этого довольства построена как-то однобоко и несправедливо к недовольным этой системой людям, в числе которых вы относите и себя. Хотя может это всего лишь рефлекс, основанный на отличном знании природой вашего организма, непреложного закона этого мироустройства - если где-то что-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет. И если у этого довольного своей жизнью типа, так сильно прибыло, то у сотни таких как ты, не таких успешных, как он людей, а может и у тысячи, так на лице в один момент и убыло.
Правда ещё пять минут назад вы ничего слыхом не слыхивали об этом довольном своей жизнью типе, владельце бесчисленного количества акций топовых компаний, а не как в прошлом веке, газет и пароходов, и себя чувствовали вполне даже довольным своей жизнь, в которой казалось, всё необходимое, без всяких там излишеств есть, а как услышали новость об этом успешном типе, то тут же и выясняется, что вы глубоко насчёт себя заблуждались - у вас ничего практически нет, и даже так идущую вам улыбку и то потеряли.
- Я всё же склоняюсь к тому, что присутствие в нашей жизни, хоть и так косвенно, всех этих выводящих нас из себя, столь довольных своей жизнью людей, что на них тошно смотреть, просто необходимо. Это нас, всех остальных людей, столь далёких от довольства своей жизнью, так сказать, мотивирует. А вот на что, то тут всё сугубо индивидуально. Так меня эти новости о существовании такого рода людей, в первую очередь заставляют взяться за калькулятор, а уж затем за ручку, чтобы выписать рецепт этому экономическому гению в виде выдачи санкции на следственные действия по проверке основ его такого невероятного успеха, который никакими разумными доводами и финансовой отчётностью не объяснишь. В общем, мотивирует меня на работу. - Проговорил прокурор Атнанта, расплывшись в широкой улыбке, в этом внешнем выражении своего довольства, с которым он смотрел одновременно на свою молодую секретаршу Тари, и через её внешнюю отзывчивость к своим словам, на себя.
Атнанта считал, что человек просто обязан уметь себя видеть в отражении посторонних людей, это давало не такое ложное и рафинированное представление о себе, на которое только и было способно зеркало. При этом любование собой недопустимо и всегда нужно быть сосредоточенным на выступающих в качестве зеркала людях - они тоже склонны к приукрашиванию вашей действительности (особенно узнай они, о столь высокой должности Атнанты), и через вежливость, лесть или другого рода обходительность, постараются ввести вас в заблуждение.
И хотя Атнанта так жёстко прошёлся по неизвестному для него и его секретарши типу, о чём узнай этот довольный жизнью тип, то ему бы сразу поплохело от такой заинтересованности его делами прокурора, он, тем не менее, и сам выглядел ничем не хуже этих, помещённых на первые страницы обложек глянцевых журналов, маскулитых, с улыбкой до ушей, первых в стране денди. И даже самому Атнанте иногда, в минуты своей особой радости, когда его, к примеру, награждали за выдающийся вклад в деле разгрома организованной преступной сети наркобарона Мазетти, было интересно, а с чьих лиц, конечно только в качестве сохранения природного баланса, слезла улыбка, когда они узнали, как доволен своей жизнью он (наркобарон Мазетти не в счёт, он изрешечённый пулями при своём захвате, не успел дожить до такого радостного момента).
Ну а сегодня у Атнанте особенно хорошее настроение, и оттого, что он не знает видимых причин для этого своего настроения, это предполагает некий для него сюрприз, который всё и объяснит. Хотя он всё же слегка лукавит - он с утра в зеркало, после того как гладко выбрился, мог преотлично убедиться в том, что у него всё есть для того, чтобы сделать счастливой ни одну, даже самую придирчивую к внешности своего избранника красотку (и хорошо, что об этом не знает, и только догадывается, его супруга, ревнивица и большая насчёт себя собственница).
И Атнанте, заручившись поддержкой всегда такого чуткого и участливого взгляда со стороны Тари, для которой он всегда делал поблажки, разрешая ей присесть туда, куда никому не разрешалось присесть кроме него - на тоже кресло, на котором он сейчас сидел - закрутился на этом своём кресле и начал проговаривать пришедшее ему на ум слово, близко связанное с его работой, для которого он принялся подыскивать новые для себя применения.
- Мы приговариваем, - с задумчивым видом проговорил Атнанта это словосочетание, затем на мгновение застыл на месте и проговорил это словосочетание по слогам: " Мы при-го-ва-ри-ваем", - и у него получилось совсем другое по смыслу выражение. Что было уловлено им и Тари, с которой он перемигнулся.
А как только он вместе с ней так ярко осветился радостной улыбкой, то Атнанта, не уходя далеко от этой своей любимой темы - юридические термины и просто сухие словечки из своей практики, ассимилировать к обычной жизни - обращается к Тари. - А не приговорить ли нам по чашечке кофе. - Но на этот раз этот словесный манёвр Атнанте, то ли потому, что слишком заезжено было это словосочетание, то ли потому, что Атнанта по своей забывчивости не уточнил о месте и о том вечернем времени, где они смогут выпить по чашке кофе, но он не возымел успеха у Тари. И Тари только одним кивком даёт ему понять, что всё поняла, вслед за этим вставая с того же самого кресла, на котором по своей забывчивости всё это время также сидел Атнанта, и на который она по его просьбе: "Нужно беречь такие стройные ноги", - присела, совсем забыв, что и он там сидит.
А впрочем, если она даже об этом не забыла, то отлично зная, что в его кабинете нет больше таких удобных кресел, - а кресло для гостей не только жёстко, а оно просто узконогий и тупой стул, - решила, что не стоит подвергать столь жёсткой опасности задницу своего босса, на которой тому ещё всю свою дальнейшую жизнь сидеть не пересидеть (а вот то, что она таким своим сидением на коленях Атнанте, подвергает его иного рода опасности, то об этом она или забыла подумать, или же не подумала думать - Атнанта взрослый человек и сам за свои поступки должен отвечать).
И такая сухость ответа Тари, в общем-то, не слишком многословной Тари, что есть большая редкость и за что её к себе приблизил и так ценил Атнанта, замечается последним и он, вдруг вспомнив, как всегда фыркает лицом Тари при слове кофе, только теперь догадался, что она при собеседовании при приёме на работу сюда, к нему в офис, слишком преувеличила значение для себя кофе. Она совсем не любит его готовить, как заверяла кадровую службу.
- Вообще, это даже не редкость, а правило. Все кого я знал, терпеть не любят готовить кофе. А вот кофе в постель, то им только подавай. Интересно, почему? - на мгновение, пока Тари в своём подъёме на ноги от него отстраняется, задумался Атнанта. - Я понял! - озарился улыбкой в своём озарении Атнанта. - Они его только тогда и пьют.
Ну а Атнанта такой заводной человек, что он не может остановиться на чём-то только одном, и ему сразу же хочется ещё чего-нибудь совершить или придумать. И только Тари встала на ноги и повернулась, чтобы увидеть на лице Атнанта его раскаяние в том, что он, не подумавши, попросил её сделать, как Атнанта уже на своей волне спрашивает её. - Слушай, Тари. Когда я говорю своим клиентам, что их контрагентам так просто не сойдёт с рук всё то, что они наделали, как думаешь, в этом есть коррупционная составляющая?
Впрочем, Тари не первый день работает под руководством столь экспрессивного прокурора Атнанта, а примерно...как раз в самый раз, чтобы заслужить его полное доверие - она ни кому, в том числе рекомендовавшим её на это место влиятельным людям, ни словом, ни полсловом не проговорилась о том его неподобающем поведении на начальном этапе её службы, которое он позволил себе в её адрес, когда в усмерть не трезвый, в тёмном коридоре ведущим из банкетного зала ресторана в туалет, перепутал её со своей не такой прижимистой супругой.
А когда он так неожиданно для себя перепутал, то руки поднимать вверх в капитуляции было уже поздно, так они низко пали, что даже камин-аут с признанием своей противоположности взглядов на собственное мироустройство, где такого рода прилипчивые ручные поползновения, только тогда будоражат его душу и нервы, когда они обращены на него, не спасёт его как минимум от отставки. Ну а как дальше компенсировать такую для Атнанте судьбоносную ошибку, то всё будет во власти такого милого голоска Тари. Который умолчав всё это, тем самым обрёл не просто огромную власть над Атнанте, а своим молчанием заслужил доверие, и как уж без сопутствующего доверию факта слишком развязного поведения Атнанте, который всё же меру знал и не переходил некоторые границы допустимого, после которого возникают обязательства перед друг другом.
И Тари отлично знает, чего можно ждать от этого неугомонного, с экспрессией в душе, господина Атнанта. Вот почему он постоянно просит её сделать кофе-экспрессо, но дело по его приготовлению так ни разу и не сдвинулось с места - максимум, куда доходила Тари в своём намерении всё послать к чёрту, то это до порога соседнего кабинета, где она с каким-то прямо постоянством (что за мистика такая), отчего хочешь, не хочешь, а подумаешь о существовании потусторонних сил, вдруг замечала какое-то прямо неустройство на своём пути и прямиком наклонялось к нему, чтобы поправить его на носках своих туфель. Ну, а Атнанта, видя всё это излишество, в один момент обо всё забывал и больше ни о каком кофе и речи быть не могло.
О чём Атнанта по причине своей экзальтированности поведения, где он перепрыгивает с одного дела криминального авторитета на другое, вечно забывает и оттого, вечно хочет и просит Тари сделать для него это кофе. Вот такой замкнутый круг получается.
И Тари на этот новый вопрос Атнанте, даёт своё тихое возможно. Чего вполне достаточно для Атнанте и он идёт дальше. - А если я говорю, что мне многое такое сходит с рук, за что другим не поздоровилось бы, то, что это значит? - спрашивает её Атнанта. На что Тари на этот раз даёт совсем на неё не похожий, куда как более развёрнутый ответ. - То, что вы слишком самонадеянны, - с серьёзным видом, пристально смотря на Атнанте, говорит Тари, - а может ваши руки настолько универсальны, что не оставляют после себя отпечатков. - Уже с лёгкой смешинкой в глазах добавляет Тари, в демонстративных целях рукой похлопав себя по юбке там, куда она, как правило, садится и куда всегда легче незнакомым рукам дотянуться.
Правда эта её весёлость взгляда, на этот раз не замечается этим вечно себе на уме Атнантой, и он, с серьёзным видом посмотрев на свои руки, говорит. - Я склоняюсь к обоим вариантам. - После чего он, не давая Тари возможности покачать своей головой при виде такой его самонадеянности, выразив на своём лице служебное рвение, канцелярским тоном обращается к ней. - Ну а теперь к делу. Что там у нас сегодня по плану? - Но только он задаётся этим вопросом, как звонит лежащий на столе телефон и Атнанта вынужден пока отвлечься. И он, полностью оправдав себя разведением своих рук в стороны, забывает мгновенно о Тари, взяв в руки телефон.
- Да, милая. - С невыносимо на него Тари смотреть, до чего же слащавой и лицемерной улыбкой, Атнанта отвечает в телефон. Откуда до Тари доносится не менее для неё противное щебетание, скорей всего его супруги, редкостной стервы, как её называл Атнанта в минуты прорыва их доверительных отношений до очень доверительных. И понятно, что Тари смотреть на всё это лживое непотребство и падение в её глазах Атнанте, от человека необыкновенного, до самого обычного человека, да ещё лжеца, рядом с которым ей, ни тепло, ни холодно, она не собирается.
И она, дав понять Атнанта, что она пошла за блокнотом, в котором детально расписан список его сегодняшних дел, как будто специально, не тихо, на цыпочках направляется на выход, а так громко отбивает каблуками об пол тот самый, ни с чем не спутаешь, звучный цок, что там, в трубке, начинают живо интересоваться о том, где это Атнанта так интересно проводит своё время - а говорил вроде на работе.
- Да это клиентка в коридоре волнуется, всё места себе не находит. - Пытается отшутиться Атнанта. Отчего Тари становится ещё противнее и стыдно за него. И она чтобы больше себя не мучить всем этим трёпом Атнанте, с силой прихлопнув дверь, тем самым заглушает все исходящие от Атнанте звуки. И она, пожалуй, очень вовремя так о себе позаботилась, а иначе бы она, даже не услышав, а по лицу Атнанте поняв, что ему там, в телефон, говорит его собеседница: "Надеюсь, она на твоих коленях не найдёт себе тёплого местечка?", - а вслед услышав потрясший её его ответ: "Это место только для тебя, дорогая", - не выдержала и ...Но хорошо, что она ничего не услышала из этого, и это многоточие, как бесконечная возможность для разного рода поступков, так и осталось возможностью.
Между тем, спустя некоторое время, до Тари через селектор доносится сигнал вызова в кабинет Атнанте и она вроде как успокоившись, возвращается к нему в кабинет. Но не успевает она с блокнотом наперевес войти обратно в кабинет, как вновь звонит телефон, вынуждая её замереть на месте, а Атнанте, обращаясь к Тари: "Наверное, что-то забыла", - вновь берёт телефон. Но как только телефон оказывается перед его лицом, то судя по его видоизменению, то это он чего-то там у себя в голове забыл.
- Да, дорогая. - Совсем другим тоном, в котором прослеживалась ответственность за каждое своё сказанное слово, поприветствовал в трубку свою дорогую Атнанта.
- А вот это точно его стерва. - Горько усмехнулась Тари, глядя на то, как с расстановкой акцентов на свою честность перед ней и своим браком, изворачивался Атнанта в своей новой лжи, теперь уже своей супруге.
И вот когда не бесконечное терпение Тари начало заканчиваться, и она принялась источать его из себя, со вздохами выпуская воздух и, недовольно переминаясь с ноги на ногу, то Атнанта, вроде как заметил всё это её нетерпение и, сославшись на то, что его ждут... - Кто это там тебя ждёт? - тут же последовал вопрос в трубку телефона. - Дела. - Парировал Атнанта и, положив телефон перед собой на стол, внимательно посмотрел на Тари.
- Что, противно на меня было смотреть? - чистым-чистым, без всякой примеси нечистоплотности, взглядом посмотрев на Тари, так вопросительно обратился к ней Атнанта. И Тари, даже если бы хотела, то не смогла бы соврать этой чистоте в его взгляде. - Противно. - Ответила Тари, кивком подтвердив сказанное.
- Мне тоже. - Искривившись в лице, сказал Атнанта. - Но что поделать, я истинное дитя своего, зиждущегося на лжи и обмане времени. - С несколько задумчивым видом заговорил Атнанта. - Хотя даже не дитя, а технический продукт научно-технического прогресса. И я это говорю не фигуральном значении, а что ни на есть, буквальном. - Здесь Атнанта берёт со стола отложенный было телефон, включает его, затем в нём немного покопавшись, найдя то, что искал, поворачивает его экраном к Тари, и под демонстрируемый там, на экране, видеоролик, начинает им сопровождать свой рассказ.
- Я ведь был рождён из пробирки. - Более чем спокойным голосом заговорил Атнанта, всё же не сумев скрыть в своём взгляде потемнение своих мыслей. - И это так сказать, обязывает ... Хм. К чему обязывает? - задался вопросом Атнанта, нажав пальцем руки на экран телефона и, поставив ролик на паузу, - теперь оттуда на Тари смотрела застывшая в одном положении выразительная улыбка рафинированной дамы в белом халате, в руках которой паром исходила эта детородная пробирка. - Любить своих родителей? Мамашу? Хм. Или её совокупность, выступивший в роли отца зачинателя, научно-технический прогресс. Что-то в душе и сердце ничего в ответ не отзывается, и им только до жути холодно и скрежетом металла отдаётся. Может потому, что ... - Атнанта оборвал себя, уставившись в одну точку.
- Да уж, - после небольшой паузы вздохнул Атнанта, - во мне столько всего намешано, - Атнанта вновь зависает в одном молчаливом положении, затем отлипает и, посмотрев на Тари, говорит. - И опять не в фигуральном значении этого выражения, а в что ни на есть прямом смысле. Как мне на мой прямой вопрос: "И кто же мой папаша?", - по большому секрету рассказал заведующий той самой репродуктивной лаборатории, где все эти пробирки с живительным материалом хранились и ждали своей очереди, для того чтобы осчастливить очередную, вдруг спохватившуюся, уже перезрелую мамашу, то это вопрос не простой и вот так, стоя в ванной, по колено наполненной бетоном, в двух словах не расскажешь. Тогда я ему говорю, что мне, судя по всему, больше с этим упрямым господином говорить не о чём и все недостающие детали о том типе, чьи уши из той злополучной пробирки растут, я вытяну у его ассистентов.
- И стоило только этого несговорчивого типа так слегка подтолкнуть с набережной в сторону реки, как он начинает одумываться и здраво мыслить. Говорит, что бес в лице таких высокопоставленных лиц, что их по своему чину можно было поставить в один ряд с этим слугой ада, которые курировали различные эксперименты, проводимые их лабораторией - репродуктивная деятельность лаборатории было прикрытие основной деятельности лаборатории - его и ещё несколько людей подневольных попутал. И они в результате психологического давления и под угрозой физической расправы с их стороны, поддались и провели на коленке состряпанный, тот самый эксперимент, в результате которого на свет появился я. - Здесь Атнанта делает полную трагизма кульминационную паузу и после глубокого выдоха, включив стоящий на паузе ролик, озвучивает, что это был за эксперимент. - Они взяли несколько пробирок и все смешали в одну. - Атнанта передёргивается в лице и так цепко смотрит на Тари, что та не смеет ничего промолвить.
В таком, с замиранием сердца вакууме полного внимания друг другу отношений, они задерживают своё дыхание на сколько их лёгких хватает, а как только начинают проявляться первые признаки кислородного недостатка, то Атнанта первым выходит из этого ракурса их отношений. - Конечно, я прекрасно понимаю, что, сколько там не смешивай, перемешивай, насыщай генетической эффективностью этот материал, то, как говорили в одном известном фильме: "В конце остаться должен только один, самый живучий". Но это всего лишь техническая часть этого процесса. А ведь той репродуктивной клетке, которая в итоге и добралась до финиша, в моём случае пришлось бороться за итоговый приз в куда как сложной атмосфере своего неприятия всеми вокруг. И она, добравшись первой до финиша, в итоге проявила не только свою волю к жизни и силу, а она во время своего движения к финишу и борьбы за первенство, через сопровождавшее её путь всё это трение с другими претендентами на место в жизни, где в моём случае присутствовало кратно больше конкурентов, можно сказать, впитала в себя все эти различия и сделала её кратно сильней. Что в итоге так разнопланово и отразилось на мне. И я, даже благодарен тому податливому типу из лаборатории, что я не такой как все. - Нехорошей улыбкой улыбнулся Атнанта.
- Правда, этот заведующий лабораторией несколько исказил историю с пробиркой. И как только на свет из багажника машины был вытащен его ассистент, то он (не ассистент) сразу же во всём признался, заявив, что это, в общем-то, и не эксперимент был, а они таким нехитрым способом давали жизнь тем природным материалам, которые оказались невостребованными и их из-за отсутствия спроса и финансирования, было решено отправить в утиль; но бес их точно попутал. Что прозвучало очень правдоподобно и даже немного в сердце отозвалось. Да вот только с ассистентом этому отцу Терезу не свезло. Уж больно он несговорчивый и, судя по всему, совсем не любит своего начальника, которого он готов был тут же утопить.
- Да нажрались они с полковником Бриксом, куратором лаборатории, на именинах у полковника, вот и решили, таким способом поднять себе настроение, смешав в одну все попавшиеся им по руку пробирки. - В один момент сдал своего начальника ассистент. Но этот отец Терез, как тут же выяснилось, цепко держится за остатки своей жизни. И знаешь, что он мне сказал, когда я подвёл его к последней черте, к краю набережной? - пододвинувшись к Тари, прямо в душу спросил её Атнанта.
- Что? - одним кивком своей головки, спросила его Тари.
- Он подозвал меня к себе и когда я к нему приблизился, то он мне так тихо, чтобы никто вокруг ничего не услышал, с надрывом прохрипел: "Я твой отец". - Атнанта замолкает и, глядя на Тари, ждёт от неё её реакции на свои слова. И она последовала. - Это правда? - спросила Тари.
- Я не знаю и, наверное, никогда не узнаю. Ведь отец Терез сам виноват, что так самонадеян и не придерживается взвешенных взглядов на себя. Да и мне, кажется, что он насчёт себя и заодно меня ошибся, питая такие огромные надежды на то, что его сообщение об отцовстве, что-либо изменит в его судьбе. - В задумчивости сказал Атнанта. - И если даже то, что он мне сообщил, было правдой, то он на собственной шкуре сумел убедиться в верности поговорки "яблоко от яблони не далеко падает". В общем, он оступился, упал в реку и не выплыл. - Совершенно бесстрастно, как будто речь шла о чём-то неодушевлённом, констатировал факт потопления заведующего лабораторией Атнанта, смотря куда-то сквозь пространство. При этом он не забывал о том, что в этой части пространства находится Тари и, у неё, возможно, возникнут вопросы насчёт судьбы того, слишком не воздержанного на слова ассистента. И он, предупреждая её вопросы, даёт ответ на них. - Он тоже, как оказывается, как и второй мой самоназванный отец, полковник Брикс, не умел плавать в студёной воде. - Тут Атнанта как будто оживает и, возвратившись из других пространств понимания мироздания в эту реальность, с просветлевшим лицом подытоживая свой рассказ, обращается к Тари.
- И вот что из всего этого получается, Тари. - Говорит Атнанта. - Я, имея такую противоречивую наследственность, где во мне так и продолжают бороться различные установки на будущее, даже не разориентирован в себе и понимании окружающего мира, а во мне весь отвечающий за чувства функционал атрофирован до зачаточного состояния. Это своего рода церебральный паралич моих чувств, где сигналы из мозга, не поступая в отвечающие за чувства области, тем самым вывел их из жизни и сделал меня бесчувственным. И получается, что я, поступая так-то и итак, всего лишь действую механически, согласно системным взглядам моего организма, а не как со стороны создаётся впечатление, лживо и непотребно. Ведь я не настолько человечен и для меня все эти категории морали, чувств и ещё чего-то там, есть всего лишь инструментарий для проведения в жизнь моих установок. И как можно оценивать функцию, с этих человеческих позиций. Так что не обессудь. Я всего лишь функционирую, а не живу. Да и выражение "я пользуюсь успехом", не зря несёт в себе столько неоднозначных, априори смыслов. - Атнанта в подтверждение своих слов развёл руками, где заметив в одной из рук телефон, убирает его на стол. После чего акцентирует своё внимание на находящемся в руках Тари блокноте и спрашивает её:
- Ну так, что там у нас на сегодня?
Тари приподнимает блокнот до уровня своего прочтения и начинает зачитывать первый пункт списка дел Атнанта. - Конгрессмен Альцгеймер. - Зачитав это имя, Тари ждёт уточнений или замечаний со стороны Атнанта. Но Атнанта, как будто и сам ждёт, что Тари дополнит это своё сообщение - в каком значении или в каком контексте значения, на первом месте списка был записан этот конгрессмен, для Атнанта было бы небезынтересно знать.
Ведь Атнанта всегда давал Тари такие чёткие и понятные рекомендации при составлении ею списка первоочередных дел. Где должно было быть чётко указано, на каких таких основаниях, тот или иной фигурант заинтересованности прокурора Атнанта, попал вначале в грязную историю, а уж затем в этот список. А тут, как прямо сейчас выясняется, то этот конгрессмен Альцгеймер прямо как ангел небесный, чистый и ничем собой непримечательный. Да если он хочет знать, то уже одно то, что он оказался на первом месте в этом списке, говорит о том, что он как минимум, амбициозен.
- Это всё? - спрашивает Тари Атнанта. Ну а Тари отлично поняла, о чём спрашивает её Атнанта, и хотя напротив имени этого конгрессмена стоял чистый прочерк, она знает, что это значит. - Вы просили, начинать зачитывать список ваших дел с этого имени. Чтобы не забывать, сказали вы. - Говорит Тари и Атнанта, наконец-то, вспоминает, почему он дал такое задание Тари. Этот Альцгеймер не выходил у него из головы и вызывал много насчёт себя тревожных вопросов.
- Всё-таки зачем, он мне всё это показал и рассказал? - какой уже раз задался этим вопросом Атнанта, вспоминая тот злополучный день на съемочной площадке. Где из всего того, что ему по секрету сообщил Альцгеймер, после того как Атнанта про себя в голове памятливо прокрутил, так многое не вязалось и входило в противоречие друг с другом. - Говорит о том, что лицо по дискредитации неизвестно, тогда как моделирует ситуацию с падением вице-президента. Ничего не понятно. - Принялся раздумывать Атнанта. - Но что-то мне подсказывает, - Альцгеймер имеет вхожесть во многие ключевые комитеты, - что он определённо что-то знает на будущее. Может ему что-то известно насчёт кандидатуры будущего генерального прокурора. - У Атнанты несколько дух захватило от своих не таких уж и нереальных предчувствий. - Зря он что ли, стал бы меня обхаживать. Но что он хочет и кого представляет? - задался вопросом Атнанта, поглядывая на блокнот в руках Тари. - Ладно, со временем разберёмся. - Атнанта взглядом отрывается от блокнота и, посмотрев на Тари, даёт команду двигаться дальше по списку.
Дальше Тари зачитываются имена в значимом для них ключе, с именованием их находящихся под законным подозрением заслуг перед обществом и законом, с указанием их ликвидности для общества, с постановкой на вид всего скрытого и пока не скрытого их имущества, и некоторыми приписками в их адрес в виде комментариев, со стороны Тари - её в точку едкие замечания, были по достоинству оценены Атнантой и он разрешил ей делать такую вольность. - А то так окончательно утратишь чувство юмора, имея дело с одними только непроходимо серьёзными людьми. - Аргументировал это своё решение Атнанта.
- Этому господину Мало, опять так завистливо жадно, что он готов взять на себя чуть больше вины, лишь бы только не подумали, что его опять обошли в дележе награбленного. - Примерно такого рода замечания делала Таро, зачитывая имя очередного справедливостью обойдённого преступного типа. Чья замечательность выражалась в том, что он в своём наивном простодушии, при одновременном наличии в нём такой крайней степени жестокости, что кровь в жилах холодела при виде всего того, на что он был способен, всё буквально для себя понимал. Где его жизненное кредо "Жить на широкую ногу", включало в себя, в том числе и его широкую поступь шага, в которую он вкладывал всего себя, изрядно выматываясь так широко шагая.
Но сейчас этот господин Мало, которому всегда всего было мало, да и все с похожими историями типы, не заинтересовали Антанта, который и ухом не повёл при упоминании всех этих лиц, нуждающихся в государственной поддержке, которая, как правило, заключалась в их классификации по своим проступкам, с последующей отправкой их в те самые места, где им самое место. И хотя они совсем так не считают и на этот счёт имеют свою принципиальную, отличную от официальной позицию, то, как говорится в таких случаях, кто не заблуждался на свой счёт. А вот государственная процессуальная машина на этот ваш счёт никогда не заблуждается, хотя бы потому, что она как бездушная материя, на это просто не способна.
А вот когда Тари назвала очень знаковое имя: "Господин Дульсиней", - то Атнанта в один момент оживился, и тут же предложил на этом имени остановиться. Что было совсем не сложно сделать, когда Тари итак остановилась.
- И на сколько у нас назначена встреча с этим интересным господином? - спросил Тари Атнанта. На что Тари бросает свой взгляд на блокнот и в тоже время на часики на своей руке и, подняв взгляд на Антанте, говорит. - На сейчас. - И хотя это время так неожиданно близко, Атнанта даже лёгким укоризненным взглядом не указывает Тари на эту её не предупредительность. А он приподымается со своего кресла, отряхивает себя от усталости сидения в одном положении (мог бы и раньше встать, вроде его никто не удерживал так сидеть) и, осмотревшись по сторонам, кивнув в сторону двери, с улыбкой обращается к Тари. - Так он, поди что там, в приёмной, сидит.
- Ага. - Посмотрев на дверь, согласилась Тари.
- Так может быть, позовёшь его. - Говорит Атнанта, со всё той же улыбчивостью смотря на Тари.
- Пусть ещё немного поволнуется. - Поморщив носик, сказала Тари.
- А вы, как я посмотрю, жестоки. - Сказал Атнанта.
- Ну как хотите. - Сказала Тари, отправившись на выход к двери, ведущей в приёмную. Когда же дверь за Тари закрылась, Атнанта, пока у него есть минутка времени, ещё раз очень быстро осматривается по сторонам и, убедившись в чём-то своём, направляется к отдельно стоящему столу, предназначенному специально для рабочих переговоров или подобного рода бесед, с теми господами, которые вслух заявляют, что не видят никакого смысла в этих беседах и им, вообще, не о чем говорить с прокурором, но, тем не менее, они всегда откликаются на прокурорскую просьбу, прийти к ним побеседовать - любопытство, что не говори, сильнейшая штука.
И только Атнанта занял место за этим столом, как дверь в его кабинет открывается и, зашедший в кабинет господин Дульсиней, застаёт прокурора за своими глубокими размышлениями над горемычными судьбами тех людей, кто по воле всё той же судьбы-горемыки, попал к нему на стол для его рассмотрения. Ну, а судя по тому, что Атнанта не сразу признал вошедшего господина Дульсинея, которого, между прочим, всегда с первого взгляда признают, - его отглаженное современной пластической хирургией лицо не сходит с экранов телевизоров и с последних полос газет и журналов, где помещается светская хроника, - а это навевает на господина Дульсинея нехорошие предчувствия. Ведь если прокурор не признаёт в нём ответственного гражданина, то не далёк тот час, когда вслед за ним и все остальные люди начнут видеть в нём то, что видит в нём прокурор - последнего человека, которому и руки подать, не подать.
Впрочем, господин Дульсиней не успевает окончательно насчёт себя расстроиться, как вдруг озарившееся приветственной улыбкой лицо Атнанты, начинает его обнадёживать по поводу исхода этой встречи. - У него ничего на меня нет. - Делает вывод из этого захода Атнанты господин Дульсиней, чья улыбка ещё шире и краше, чем у Атнанты. Далее следуют ни к чему не обязывающие слова приветствия, если, конечно, в них не сильно вдумываться и искать в них глубинный смысл - чем не мог похвастаться господин Дульсиней, как и любой оказавшийся здесь по просьбе прокурора человек.
- А вот и вы. - Поднимаясь со стула, с улыбкой приветствует господина Дульсинея Атнанта. На что Дульсиней, про себя ядовито выразившись: "Только прикидывается добродушным", - вслух сказал совсем не то. - Со своей стороны могу тоже самое сказать. А вот и вы. - Улыбаясь, сказал Дульсиней.
- Рад нашему знакомству. - Протягивая руку для знакомства, сказал Атнанта.
- А я как рад. - Пожимая руку прокурору, Дульсиней не удержался, и позволил себе, бросить в ответ эту многозначительную фразу.
- Вы как всегда прекрасно выглядите. Как вы добрались? Проблем на дорогах, а может в метро, не возникло? - потрясывая руку Дульсинея, Атнанта начал задаваться многосмысловыми вопросами. А вот теперь Дульсинею нужно было хорошенько подумать, прежде давать ответы на эти каверзные вопросы. - Что он этим "как всегда", хочет сказать? - заволновался про себя Дульсиней. - И что за странный интерес к тому, на чём я к нему добрался. Хочет проверить, насколько соответствует мой уровень благосостояния моей налоговой декларации. Или же тут ещё что-то.
- Спасибо. Хорошо добрался. - Сухо ответил Дульсиней, так и не уразумев, на что намекал прокурор (да и времени не было).
- Ну, тогда хватит расшаркиваться перед друг другом, и прошу к столу. - Сказал Атнанта, указав Дульсинею на стол. После чего они отправляются к столу, где заняв места друг напротив друга, начинают выразительно, со всем вниманием к своему визави смотреть друг на друга.
И если для Атнанты такое положение вещей и себя в них, вполне устраивает и по своему забавляет, то Дульсинея, - хоть он виду и не показывает, - такая пауза в их отношениях, где он к тому же является объектом пристального изучения со стороны Атнанты, несмотря на то, что и он сам имел все возможности для изучения прокурора, совершенно не нравится. И ему бы хотелось, чтобы эта пауза не затягивалась. С чем не мог согласиться и против чего скорей всего выступал Атнанта, которому всё это обоюдное молчание позволяло много чего увидеть в сидящем напротив Дульсинее, которому уже началось ёрзаться на месте под этим пронзительным взглядом Атнанты.
- Говорят, что недоговорённость не способствует пониманию между людьми. А по мне так наоборот. Она очень даже помогает пониманию мною сидящих напротив меня людей. - Заговорил Атнанта, когда Дульсинею уже терпеть было никакой мочи, а набежавшие с его раскалённой лысины на лоб капли пота, накопив в себе достаточной массы, чтобы суметь оторваться от того края его лба, к которому они прибились, готовы были уже начать капать на низ его лица.
И хотя Дульсинею было крайне сложно следить за ходом мысли Атнанты, - ему в тоже время нужно было держать под контролем все эти накопления на своём лбу, которые так и стремились собой застелить ему глаза, - он, тем не менее, изловчился в своём понимании Атнанты, и понятно, что полностью с ним не согласился. Правда, он не стал категорически расходится во мнении с Атнантой, он ведь здесь находится на правах гостя, и всего лишь попросил своего собеседника перейти к сути того вопроса, для решения которого его сюда и пригласили.
- Да, конечно, господин Дульсиней. Вы человек занятой и для вас выражение "время деньги" не пустой звук. - Уж слишком участливо сказал это Атнанта, начав запускать свои руки в свои карманы, в поиске чего-то такого, без чего он не сможет продолжить свою беседу с Дульсинеем.
Ну а пока Дульсиней, поглядывая на все эти поисковые мероприятия Атнанты, исходил в тревоге от таких, со скрытым подтекстом слов прокурора, - время деньги, к чему это он сказал, - Атнанта после нескольких безуспешных попыток, отыскать у себя в карманах костюма так ему сейчас необходимую вещь, наконец-то, её находит. А как находит, то с торжествующей улыбкой кладёт найденную им флэшку на стол перед собой. После чего переводит свой взгляд от флэшки на Дульсинея, чьё настроение, судя по всему его напряжённому лицу, так и не улучшилось, и после фиксации на нём взгляда, спрашивает Дульсинея. - Вы знаете, что это?
И тут самому недалёкому уму и даже не уму, понятно, что это вопрос с подвохом - когда тебе указывают на очевидную вещь и спрашивают об её назначении, то понятно, что вопрошающий интересуется не этой очевидной вещью, а твоей сообразительностью или наоборот, недальновидностью. Что, конечно, понимаемо Дульсинеем, но вот что хочет услышать от него в ответ Атнанта, то вот этого Дульсиней никак не может вразумить, сколько бы ему не думалось. На что времени у него совсем нет, и Дульсинею приходиться озвучивать то, что у него есть. То есть ничего толкового.
- Носитель информации. - Осторожно проговорил свой ответ Дульсиней. Чем вызвал нескрываемое удивление на лице Антанты, который даже не стал обдумывать и смягчать свой ответ, а напрямую отреагировал на это заявление Дульсинея. - Вот значит, как вы выражаетесь. - Почесав рукой подбородок, косясь на Дульсинея, сказал Атнанта. - Информативно и в тоже время так пространно. А ведь захоти я назвать вас тем же носителем информации, то я, пожалуй, ни насколько не ошибусь. И разница только и состоит, что в форме носителя информации, и в количестве её внутренней памяти. И если уж выбирать для себя, какому носителю я отдал бы предпочтение, то... - Атнанта взял в руки флэшку, посмотрел на неё, затем положил её обратно, оценивающим взглядом посмотрел на Дульсинея и, расплывшись в улыбке, многозначительно сказал:
- Выбор очевиден. Не так ли?
Ну а для Дульсинея, может быть, тоже выбор очевиден, и он не такой как у Атнанты, что, тем не менее, не позволяет ему этим своим выбором так принижать достоинство людей, которые может быть и достойны такого его выбора. А то, что Антанта таким хитростным способом, прямо-таки требует от него признания в том, что он как носитель информации во всём уступает этой флэшке, - его память не столь дисциплинирована, коротка и со временем стирается, из неё подчас очень сложно извлечь нужную информацию, она поддерживает только один языковой формат, и вообще его память вмещает в себя в основном только мусор, тогда как на флэшке держат всё больше ценную информацию, - приводит Дульсинея в негодование. И он на это раз не собирается отмалчиваться и, резко заявляет. - Может всё-таки перейдём, наконец, к делу.
- А мы собственно уже и перешли. - Говорит Атнанта и, взяв в руки флэшку, начинает её покручивать пальцами руки. - Ведь, как вы понимаете, внешнее, как с этой флэшкой, это всегда преамбула. Ну а что всех всегда интересует, так это то, что находится внутри этой преамбулы. Что в нашем случае частично известно. Это память. А вот что несёт в себе память, - а она в себя вмещает целый мир, - то вот это для каждого и представляет свой интерес. - Здесь Атнанта выпрямляется и обращается с вопросом к Дульсинею. - Господин Дульсиней, что вы думаете насчёт памяти?
- Я вас не понимаю. - В недоумении проговорил Дульсиней.
- Она у вас хорошая? - не сводя своего взгляда с Дульсинея, спросил его Атнанта.
- Вроде не жалуюсь. - Настороженно сказал Дульсиней.
- Это, конечно, хорошо. - Сказал Атнанта. - Но память такая удивительная и противоречивая штука - она постоянно не хочет выполнять свои прямые обязанности и с трудом расстаётся с информацией, особенно тогда, когда отлично о ней помнит и знает, какой важностью она обладает. И она только тогда эту свою информацию в себе припоминает, когда ей об этом напоминают со стороны. И даже иногда и не знаешь, что думать о такой памяти, которая без своего дублирования откликнуться не может.
- Всё это по-своему интересно. Но я всё же я так и не пойму, о чём вообще идёт речь. - Ответил Дульсиней.
- Сейчас объясню. - Сказал Атнанта, слегка исказившись в лице на такого непонятливого Дульсинея. - Так вот. - Вздохнув, заговорил Атнанта. - В прежние, до цифровые времена, я для демонстрации своих намерений всю комнату завалил бы стопками бумаг, состоящих из гневных обращений, криков души и требований немедленно разобраться в происходящем безобразии, исходящих от граждан, домохозяек и отцов семейств, до глубины своей души возмущённых всем тем, чему они стали свидетелями. В чём сейчас совершенно нет никакой необходимости, когда всё это помещается в этой малюсенькой флэшке. Отчего она не совершенно не теряет свой вес в своей значимости.- Выставив перед собой флэшку, сказал Атнанта, глядя на Дульсинея.
- И знаете, о чём все эти письма? - после небольшой паузы спросил Дульсинея Атнанта.
- Даже не догадываюсь. - Всё больше и больше стал себе позволять Дульсиней, чуть ли не с бахвальством так заявив.
- А я вам напомню. - Сказал Атнанта, чуть наклонившись в сторону Дульсинея. Отчего он чуть было рефлекторно не отпрял назад, но вовремя взял себя в руки и удержался на одном месте. - Вы, господин Дульсиней, прежде всего бизнесмен, а затем уже аниматор. И не спешите меня переубеждать в обратном. - Атнанта, заметив непроизвольное движение Дульсинея в сторону возразить, быстро пресёк эти его поползновения возражать. - Не будь вы прежде всего бизнесменом, вам бы никогда не удалось из маленькой, частной артели, выстроить такую огромную империю, в которую превратилась ваша фабрика по производству мультфильмов. - Аргументировал свою позицию Атнанта, но Дульсиней, судя по стоящему на его лице недовольству, всё равно был с ним не согласен. Но Атнанту это совсем не волнует, и он продолжает подводить Дульсинея к главной теме разговора.
- И вы, как и всякий бизнесмен, подходите к своему делу с позиции бизнесмена. Для увеличения своей прибыли, вы стараетесь по максимуму снизить свои издержки на производство своего продукта. Что вполне разумно и объяснимо, если всё делается по правилам и соответствует утверждённым стандартам и нормам. Ну а так как конечный продукт вашего производства носит специфический характер, то и нормы, определяющие и подтверждающие качество вашего продукта, носят тот же специфический характер. - Здесь Атнанта вынужден был замолчать, а всё потому, что Дульсиней не сдержался и перебил его, вставив своё уточнение.
- Умозримый и значит, не имеющий для себя чётких определений. - Торжествующе заявил Дульсиней. Но непоколебимый вид Атнанта говорит о том, что Дульсиней, пожалуй, рано радуется. Что на поверку так и оказалось. - До поры, до времени. - Таким холодным голосом, да ещё так утверждающе это сказал Атнанта, что Дульсинея пробил озноб и в горле у него запершило. - А время нынче, как бы полегче для вас сказать, требовательное к людям, особенно к тем, кто создаёт этот, как его... контент, и отвечает за формирование у человека мировоззрения. Что в полной мере относится и к вам, кто с самых первых шагов ребёнка на его жизненном пути, рисует для него картину окружающего мира. И не мне вам объяснять, какая это огромная ответственность, ведь дети это не просто наше будущее, а они наше всё. - Атнанта делает психологическую паузу, чтобы Дульсиней осознал, что дальше будет только хуже для него. А как только заметил, что Дульсиней вновь наполнился волнением - он начал нервно в глазе тикать - то продолжил повышать ставки.
- И вот тут-то мы и подходим к тому вопросу, который... - Атнанта опять акцентирует общее внимание на флэшке, которую он приблизил к своему слегка близорукому глазу (что не мешает ему быть дальновидным), демонстративно изучил на ней надпись, после чего посмотрел на Дульсинея и продолжил говорить, - на под завязку, а точнее на 32 гига имён неравнодушных граждан нашего государства взволновал общественность. - Вновь следует пауза, потребовавшаяся Атнанте для того чтобы набрать побольше кислорода себе в грудь, после которой он и обрушился на Дульсинея.
- Вы использовали своё руководящее, генеральное положение, нет, не для того чтобы повысить художественную ценность создаваемого вами произведения, или же это отвечало художественному замыслу картины, а вы руководствуясь только одним, своей жаждой наживы, пошли на беспрецедентный шаг, вы исказили существующую реальность. Отрезали у ваших мультяшный героев пятый палец, объясняя это тем, что так удобнее.
И видимо Дульсиней ожидал услышать от Антанты что-то более страшней и глобальней, ну, например, обвинения в скрытых намерениях выпустить на большой экран новую картину, где была бы вскрыта вся правда о мультяшном закулисье, а тут как оказывается, такой пустяк. Ну и осознание того, что ему ничего не угрожает, приободряет Дульсинея, и он, наполнившись той самой уверенностью по самое не хочу, с которой он губернаторские двери открывает ногой, окинув прокурора сверху вниз презрительным взглядом, ехидно так заявляет:
- Столько времени не возникало никаких вопросов, а сейчас они вдруг возникли. Хм. - Хмыкнул Дульсиней, в упор не видя флэшки, на которую он сейчас посмотрел (настолько его взгляд был презрителен). - А время, между прочим, самый что ни на есть главный судья, не зря же говорят, что время всех нас рассудит и всё расставит по своим местам. И как оно посмотрит на дело рук твоих, так и будет оценен твой труд.
- Согласен. - Согласился в ответ Атнанта, кивнув головой. - И скажу больше, сейчас как раз и настало то самое время, судить. Чем мы сейчас и займёмся. - Атнанта замолкает и под взглядом Дульсинея начинает по-новому обустраиваться на этом своём месте. Так он поправляет под собой стул, слегка отодвинув его от стола, после чего принимается за себя. Где он для начала, поворотами в разные стороны, разминает свою шею, затем взяв руки в замок, выпрямляет их вперёд и таким образом протягивает себя. После чего он возвращает руки и, скрестив их, кладёт на груди, когда сам облокачивается спиной на спинку стула. Когда же он, таким образом, привёл себя в готовность, то после совсем небольшой паузы он берёт слово.
- Для того чтобы не возникло путаницы в мыслях, а там и до неразумных, ни каким здравым смыслом необъяснимых поступков недалеко, которая вполне может возникнуть в результате нашего недопонимания друг другом, я вкратце, ничего не утаивая, объясню вам положение ваших дел, и что в данный момент находится... Нет, не на флэшке, хотя и не без этого, а на той чаше весов правосудия, которая находится на ...Скажем так, на противоположной от вас стороне. - Атнанта пододвинулся к столу и, положив на стол руки, заговорил:
- И я пока что не буду прибегать к тем красноречивым аргументам, которые всегда сопровождают такого рода дела. Хотя несколько примеров, для того чтобы понять направление будущей дискуссии, всё же приведу. То, что рисуют нам как настоящую реальность, - поднимутся голоса возмущения со стороны самой передовой общественности, - не есть такова, она есть плод больного воображения обделённого природой человека. - Атнанта на этом красноречивом моменте покосился на руки Дульсинея, который сам не зная почему, невольно спрятал руки под стол. - Который под себя кроит этот мир и хочет, чтобы и все остальные смотрели на мир его глазами и почувствовали свою природную ущербность перед теми, кого природа так обошла своим вниманием. А такая открытая демонстрация своего отличия, принижает наше человеческое достоинство, нравственно нас мучает и действительно заставляет чувствовать себя нравственно ущербными. Но это так сказать, лирика. - Сказал Атнанта, переходя к самой сути разговора.
- Ну а теперь конкретика. По одним только прикидочным расчётам, вы на одном только анимационном фильме, благодаря этой манипуляции с пальцами рук, в карман себе положили до 45-ти тысяч. И при этом в старых ценах. Так что совсем не сложно сосчитать, какие колоссальные суммы вы зарабатывали на этих не дорисовках. - И только Атнанта это сказал, как Дульсиней уже всё сосчитал и сообразил. А вот насколько он сообразительный человек, то это должен был решить Атнанта, к которому он и обратился с достаточно провокационным и двусмысленным вопросом. В котором Дульсиней однозначно преследовал цель проверить Антатне уже на его сообразительность.
- Сколько? - многозначно посмотрев на Атнанте, спросил его этот до чего же хитрющий Дульсиней. Но Дульсиней, задаваясь этим своим провокационным вопросом, который должен был поставить в тупик бездействия Атнанту, не учёл того, что в этих стенах по надзору за правосудием, где постоянно задаются вопросами, вопросами и ещё раз вопросами, именно этот вопрос и звучит чаще всех. Так что Антанте не смутить такой постановкой вопроса, и если на что-то он и знает ответ, то именно на этот вопрос.
- А вы ещё не соглашались, когда я вас назвал бизнесменом. - Заулыбался Атнанта. - А рефлексы, с их цепкой хваткой, так сказать, не обманешь. Но да ладно. Вы, как я вижу, уловили суть нашей судебной системы, раз решили обговорить условия сделки. Ведь на торге зиждиться вся наша система правосудия. Ну а для того чтобы получить удовлетворяющий все стороны результат, то тут нужен точный расчёт. А по расчётам наших аналитиков с бухгалтерским образованием, без которого нынче некуда, то, как я вам уже говорил, - но память такая удивительная штука - ей вечно хочется, чтобы ей о ней напоминали, - сумма возможных претензий к вашей компании, будет кратно превышать все ваши активы. - Атнанта замолчал. Теперь мяч был на стороне поля Дульсинея, и от него зависело, как воспользоваться этим правом.
И почему-то, как часто бывает в таких случаях, Дульсиней решил, что он не такой как все человек, он не подчиняется единым правилам и установкам (они его просто не колышут), на него не как на среднестатистического человека давит атмосферное давление, в общем, не захотел прислушиваться к своему здравомыслию, а решил поупрямиться, заявив, что всё это чушь, и Атнанта всего лишь берёт его на понт с этой пустой флэшкой. - Пока собственными глазами не увижу, то не убеждусь. - С яростью во всём себе заявил Дульсиней, в своей экзальтированности поведения посмев прихлопнуть кулаком откуда-то вдруг появившуюся на столе муху.
- Да вы, как я посмотрю, обладаете скрытыми талантами. - Глядя на раздавленную кулаком Дульсинея муху на столе или вернее, на то, что от неё осталось, бесстрастным голосом проговорил Атнанта. - Которые, я даже не сомневаюсь в этом, помогли вам в обустройстве вашей замечательной во многом жизни. Что ж, хотите, чтобы я вас убедил в безальтернативности моего предложения, я не буду против. - Атнанта приподымается со стула, и отправляется к стоящему у окна рабочему столу. Что между тем начинает тревожить Дульсинея, проведшего параллели между собой и мухой, - прихлопнет меня, как я её.
Там Атнанта долго не задерживается и, прихватив со стола некий предмет, возвращается обратно к своему месту. Правда на этот раз он не садится на свой стул, а остановившись за ним, демонстрирует Дульсинею прихваченный с собой ножичек для резки бумаг. Чей вид не прибавляет уверенности в себе у Дульсинея, а вот волнения за свою целостность, сколько угодно.
- Это, конечно, глупо, думать, что он меня этим ножичком сейчас покромсает, - глядя на ножичек в руках Атнанты, Дульсиней принялся нервно соображать, - но и исключать такого варианта развития было бы глупо. Зачем тогда он его сюда принёс.
Атнанта между тем опирается руками на спинку стула и приступает...Нет, не к кромсанию господина Дульсинея, чего он вполне заслужил, и не только из-за своего отношения к части живой природы, мухе, а к тому, на чём настаивал Дульсиней - к его убеждению.
- Господин Дульсиней, - обращается к этому слегка взмокшему господину Атнанта, - я не исключаю варианта, что всё вами сказанное насчёт всей этой истории, для вас есть всего лишь пустяк, незначительность и чушь. И ваше слово, подкреплённое вашей состоятельностью, куда как весомее и больше значит, чем десятки мегабайт слов в устах так и не состоявшихся людей. Но как быть в ситуации с единственным, ещё и трёх лет нет от роду, сыном губернатора нашего штата, который был обнаружен своим отцом с отрезанным мизинцем, во время просмотра им ваших усечённых мультфильмов. А ведь его отец, и лишь для того чтобы ответить на важный телефонный звонок, всего-то вышел на минутку из своего рабочего кабинета, где они с сыном часто проводили совместное время - он занимался делами, а сын смотрел мультики. Чего вполне хватило его малолетнему сыну, чтобы забраться к нему на рабочий стол и нащупать вот такой ножичек, - Атнанта показательно продемонстрировал Дульсинею ножичек, - а затем использовать его по прямому назначению по отношению к себе - сделать себя похожим на своих, так им любимых, мультяшных героев. Ведь так хочется быть похожим на них, а тут такой непорядок с пальцами. И тут никакие, даже самые разумные доводы, что такое в принципе самому, да ещё в таком малом возрасте, сделать с собой никак невозможно, и ещё что-то в этом роде, даже не будут услышаны и приниматься в расчёт находящимся в умственной прострации отцом. Которые отныне все свои силы и возможности направит в сторону мщения. И как думаете, на что пойдёт и не пойдёт в своём мщении губернатор, как обезумевший отец, чей единственный сын чуть не погиб на его глазах, и всё из-за того, что он так по возрасту наивен и доверчив? - уставившись на Дульсинея, низким голосом спросил Атнанта.
Ну а белее белого Дульсиней, уже одним своим видом демонстрирует своё полное понимание ожидающих его последствий недоговорённости с Атнантой. - Что вы хотите? - через хрип своего голоса проговорил свой вопрос Дульсиней. А вот этот его вопрос куда как конструктивней и разумней, и сразу видно, что он, не как, как какой-нибудь торгаш, смотрит на правосудие, как на продажную тётку, которая от стыда за такое правосудие спрятала свои глаза за повязку, а серьёзно относится к своим обязательствам перед обществом. Что должно оценено Атнантой, и он вновь занимает своё место на стуле напротив Дульсинея, откуда и обращается к нему.
- Для начала скажите, вам знаком конгрессмен Альцгеймер? - спрашивает Атнанта Дульсинея. Ну а Дульсиней почему-то искренне удивляется и переспрашивает Атнанту. - Для начала? - Для Атанты же такого рода непонятливость его клиентов не в новинку, и он возможно даже удивился про себя, если бы Дульсиней повёл себя иначе.
И Атнанта в ответ на этот демарш Дульсинея заявляет. - А что вас так удивляет, господин Дульсиней. Вы что, дозировано проявляете свою гражданскую позицию? Сегодня вы добропорядочный гражданин, а на завтра кто знает, и даже не надо загадывать, как знать, что там нас всех ждёт. Нет уж, господин Дульсиней, так не выйдет. К тому же наше сотрудничество с вами, будет вам не безынтересно. И если меня не подводит память, - здесь Атнанта многозначительно посмотрел на Дульсинея, мол ты, надеюсь, не сомневаешься в этом. Но вроде бы Дульсиней даже не думает сомневаться, и тогда Атнанта вновь берёт слово, - то ваша семья всегда ответственно относилась к своему гражданскому долгу. И когда красная угроза, как никогда была велика, то вы первые начали бить в набат, проявляя в этом деле незавидную для многих инициативу. Ну а то, что в этом деле были некоторые перекосы, например, когда вместе с красными от своих идеологических установок, запойных выпивох, которые, конечно же, осуждались за дело, страдали люди с повышенным кровеносным давлением, то, что уж тут поделать, когда на войне без сопутствующих жертв не обойтись. Впрочем, вы ведь тоже в накладе не остались в результате нашего сотрудничества. Откуда бы вы ещё могли черпать столько вдохновения для производства вашей продукции, как не наблюдая всё это в своей жизни, которая местами жестока, а некоторыми, - Атнанта вновь многозначительно посмотрел на Дульсинея, - ещё как жестока.
- Ну так что скажите, в ответ на мой вопрос? - спросил Дульсинея Атнанта после совсем короткой паузы.
- Поскольку, постольку. - Ожидаемо, в таком ключе даёт ответ Дульсиней. Что, впрочем, устраивает Атнанту. - Так вот, мне нужно знать, с чем я могу выйти на тех людей из вашей сферы бизнеса, с кем этот конгрессмен поддерживает крепкие связи. - Сказал Атнанта и, давая время Дульсинею подумать над ответом, как он уже ранее делал, откинулся на спинку стула и принялся вести наблюдение за Дульсинеем.
Дульсиней же, кем бы он там про себя не был, и кем бы его окружающие его люди не считали, уж точно кем не был, так это дураком. И он прекрасно понял, чего от него требует Атнанта, который, если что, то выказал себя не меньшим коммерсантом, чем он. - Умеет торговаться, сука. - Так выразительно обозначив своё отношение к Атнанте, Дульсиней принялся перебирать в голове всех тех, кого можно было с меньшими для себя издержками и по более выгодному курсу продать.
- Есть такой человек. - После небольшого размышления проговорил Дульсиней. Что между тем не стало новостью для Атнанты, он это и без Дульсинея отлично знал, и поэтому никак не отреагировал на это заявление Дульсинея. - Мистер Валенштейн. С ним в последнее время, выше названный вами конгрессмен, часто встречается. - Дульсиней было сделал паузу, но Атнанта его тут же подогнал, вопросив: "И?".
- Да вроде бы всё. - С таким простодушием на лице это сказал Дульсиней, что будь на месте Атнанты человек более доверчивый к людям, то он был бы не просто введён в заблуждение этим хитрым Дульсинеем, а он был бы обманут им. И хорошо, что на страже закона стоят такие маловерующие и бесчувственные люди, как Атнанта, которых вот так просто на чувства не прошибёшь.
И Атнанта на основе своего немалого опыта общения с людьми всевозможного качества, - со всяким сбродом, людьми авторитетными и уважаемыми, и не только в той среде, где этим авторитетным уважением прокладывают себе дорогу к сердцам людей, людьми с активной жизненной позицией насчёт своего места под солнцем, где их всех связывает одно, страсть к лицедейству, - совсем-совсем не поверил Дульсинею. При этом Атнанта понимает, что если он напрямую не поверит Дульсинею, а сразу примется выкручивать ему руки, то это не будет сопутствовать дальнейшему диалогу. И поэтому Атнанта делает заход к Дульсинею с другой стороны.
- Я понимаю, что вот так сразу, без подготовки, трудно припомнить всё, что может связывать этих людей. И для этого нужно время, например, пару дней. А чтобы у вас отпали все сомнения по поводу нашего негласного договора, - бескорыстная помощь друг другу, - и так сказать, промотивировало, я отдам вам эту флэшку на ответственное хранение. В ней вы найдёте для себя много чего интересного. - Сказал Атнанта, пододвинув в сторону Дульсинея флэшку.
Дульсиней, глядя на флэшку, не спешит демонстрировать готовность взять её, а всё также сидит, не шелохнувшись, явно ожидая от Атнанты подтверждения своего намерения отдать флэшку. При этом Дульсиней совершенно не верит в такой альтруизм Атнанты. - У него однозначно есть копия. - В один момент считал по лицу Атнанты эту информацию Дульсиней. Что не мешало и Атнанте в ответ считать эту информационную мысль с лица Дульсинея. На которую он тут же даёт ответ. - Можете мне не верить, но копий нет. - Говорит Атнанта, ещё ближе пододвигая флэшку.
- А не боитесь, что я её уничтожу? - из глубины себя смотря на Атнанту, спросил его Дульсиней.
- Вы же знаете, что не боюсь. И ещё вы знаете, что чем целее она будет, тем целее будут наши с вами отношения. - Сказал Атнанта, отбирая руку от флэшки. Что служит сигналом для Дульсинея, который протянув к ней руку, осторожно берёт её, затем приближает к себе, изучающе смотрит на неё и, усмехнувшись какой-то мысли, убирает её в карман своего пиджака. Ну а как только Дульсиней убирает флэшку, Атнанта поднимается из-за стола и таким образом подводит эту встречу к своему окончанию.
После же того, как Дульсиней без лишних ему напоминаний со стороны Атнанты о том, что обо всём том, о чём они здесь беседовали и договорились, лучше никому не распространяться, был отправлен на свободу волноваться и по своему переживать и готовиться к новой встрече с Атнантой, о чём ему будет сообщено отдельно, сам Атнанта не стал расслабляться, откинувшись на кресло и, закинув ноги на стол, а он вынимает из внутреннего кармана пиджака совсем невзрачный телефон из прошлого, с кнопками века, и набирает только ему известный номер.
Когда же трубку на той стороне линии берут, Атнанта сухо говорит. - Флэшка у объекта.
- Я подключаюсь. - Следует ответ от Вольфа. На что ответа от Атнанты не следует. А он, выключив телефон, убирает его обратно, во внутренний карман пиджака.
- Интересно, как всё-таки решит поступить господин Дульсиней. - Задумчиво задался вопросом Атнанта, после того как присел на своё рабочее кресло, которое не в пример всем остальным стульям из его кабинета, умело крутиться и оттого выделялось Атнантой. - Чью сторону выберет. Мою или Альцгеймера, поделившись с ним информацией об этой встрече. Или может даже отдаст ему флэшку, когда сочтёт, что он слишком значителен и непотопляем. И всё что на флэшке есть, как он выразился, недостойная его внимания чушь. Хотя, что гадать. Он выберет сторону сильнейшего. А вот кто в итоге им окажется, то на это будет интересно посмотреть. - Атнанта замолчал, рассеянным взглядом посмотрев на находящуюся в его руках точно такую же, что он отдал Дульсинею, флэшку. После чего он хотел было позвать Тари, чтобы справиться у неё насчёт кофе, но почему-то передумал и оставил себя на сухую размышлять, о чём ему захотелось поразмышлять.
Впрочем, даже если Атнанта и позвал Тари, то он бы всё равно остался без кофе. И не потому, что она крайне негативно относилась к такого рода просьбам, унижающих её достоинство высококлассного специалиста и служащих лишь только для одного - подчеркнуть существенную разницу между ею, хоть и два высших образования за плечами, а всё равно человеком находящимся в статусе наёмного служащего, и её начальником, который на своём месте может быть кем ему вздумается быть, от полного придурка, до полнейшего кретина, и всё равно она, а не он будет готовить ему кофе, - а потому что её сейчас на месте не было. Она отправилась по тем своим служебным надобностям, о которых никогда не удосуживается знать начальство, которое почему-то всегда уверено в том, что их настолько конфиденциального характера поручения, что их передавать нужно только из рук в руки, сами перепоручаться, без участия в этом ног их секретарей и секретарш. Чьё именование, между прочим, уже говорит о их близости к секретам их начальников. За что им нужно доплачивать, а не орать на них, требуя полного, поминутного отчёта об их отсутствии не знамо ими где.
- Где тебя, сволочь, носило?! - взревёт в своём недовольстве несдержанный начальник, который вдруг почувствовал себя обделённым, когда так неотзывчиво откликнулась на его зов его секретарша, посланная им пять минут назад в магазин за сигаретами. И не давая ей возможности оправдаться, выхватывает из её рук протянутые сигареты, и тут же обвиняет её в том, что она способствует расстройству его желудка и нервов. - Теперь я понял, почему я так закуриваюсь. Ты как кукловод, дёргаешь меня за нервные ниточки и тем самым провоцируешь меня на курение. Ждёшь, не дождёшься, когда я сдохну. - Свирепый начальник подводит итог своему взаимоотношению со своей секретаршей и, пустив сигаретный дым ей в лицо из закуренной сигареты, решает проявить упорство в отношении к этой строптивой секретарше, и всё сделать для того, чтобы он первая сдохла.
Что же касается Тари, то в случае с ней не всё было так туманно и жизненно бесперспективно. И Атнанта не слишком к ней придирался (если она, конечно, и для него что-нибудь съестное принесёт), когда она в своё обеденное время отлучалась в находящееся на другой стороне улицы, заведение общепита. Куда она прямо сейчас и направляла свой звучный и отточенный шаг. И одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что она точно знает, куда и зачем идёт. А шла она, как упоминалось чуть выше, в то самое кафе, в котором она каждый свой рабочий день проводила за самым простым обедом, состоящим из её неосуществимых желаний, наестся до отвала, и той скудной реальности, которую она могла себе позволить, если, конечно, она так и хотела оставаться стройной, как тростинка - чашки чая и какой-то завёрнутой в красивую бумажную упаковку, низкокалорийной лабуды.
Ну, а когда человек день ото дня, с постоянством проделывает одни и те же движения в одном направлении, то у него до автоматизма вырабатываются все эти его движения. Где уже можно предсказать каждый его шаг и последующее направление его движения, которые через цепочку следующих друг за другом действий, - выхода из здания прокуратуры, перехода через улицу в строго отмеренном месте, прибытие в кафе, где Тари уже ждут свои препятствия на пути к её столику, - приводят к своему итогу - сомкнутости её зубов над чем-то съестным.
Ну а сегодняшний день ничем ни лучше и не хуже, чем все предыдущие дни. И Тари, следуя выработанной ею схеме движения на пути к своему обеду, и сегодня ни на шаг не отклонилась от своего маршрута и, миновав раздачу, где она получила свой заказ в виде обеда, в точности прибыла к своему столику, чтобы занять за ним своё место и немного себя насытить.
Но на этот раз, на этом заключительном этапе дистанции её пути, её ждала непредвиденная ситуация - за её(!) столиком поместился какой-то, явно неудовлетворённый жизнью тип (так широко, до своего неприятия окружающими людьми, он раскинул в стороны свои ноги). И Тари, в один момент наткнувшись на это препятствие, замерла в одном положении, не зная, как себя вести. Чего не скажешь об этом развязном типе, которого ничуть не смутило появление у столика столь прекрасной незнакомки, и он как продолжал прихлебательски, огромными глотками наполнять себя из большого бумажного стаканчика, так и не остановился, пока не утолил свою жажду. После чего он, смотря на Тари, отстраняет от себя стаканчик и теперь оттуда на Тари смотрит его насмешливость, на губах которой выделялась выпачканность, оставшаяся от соприкосновения его губ с тем напитком, который он так насыщенно прихлебал.
- Что, понравился? - вытерев рукавом пиджака свои губы, усмехается незнакомец, наполняя лицо Тари красотой красных красок. - Вижу, что да. - Прибавляет незнакомец. - А раз так, то я не вижу препятствий для того чтобы заняться моим перевоспитанием. Ведь я представляю из себя отличный образчик для такого рода действий. К которым все вы питаете такую склонность. - И тут от Тари можно было ожидать всякого, вплоть до того, что она пойдёт на жертвы, и весь свой сегодняшний обед опрокинет на этого наглеца, на чью самовлюблённую ухмылку и смотреть нет никакой мочи, но только не такого, что она сделала (хотя она возможно сочла, что этому наглецу слишком жирно будет, если она останется без обеда и поэтому лишила того удовольствия, оставить себя голодной).
А Тари вдруг так проницательно крепко смотрит на этого наглеца, что тот теряет всё своё нахальное самообладание и даже начинает собираться ногами. Когда же ноги этого наглеца усмирены и приведены в некоторый порядок (а то, сколько можно об них запинаться), Тари повелительным тоном ему говорит: "А ну, живо подвинулся", - и как только он повинуется, то садится на свободное место напротив него. Заняв же место напротив этого типа, Тари как ни в чём небывало начинает свои приготовления к своему обеду, тогда как этот усмирённый наглец напротив, вынужден наблюдать за всеми этими её приготовлениями.
Когда же Тари, разорвав один одноразовый пакетик из под сахара, высыпала его в чашку чая, а затем взяла второй точно такой же пакетик, который вызвал у неё сложную дилемму - добавлять или нет - то усмирённый наглец, видя всё это её затруднение, попытался подмазаться к ней. - Если новости хорошие, то можешь себе позволить немного сладкого. А я, ты знаешь, всё пойму. - Сказал этот наглец, который всё не уймётся, и так и хочет простелить свою власть на Тари, которая, по каким-то там его внутренним желаниям и соображениям, которые скорее есть плод его воспалённого наглостью воображения, непременно должна знать его. И при этом он ещё себе позволяет отдавать ей команды.
Тогда как Тари, и сама, без всякой подсказки со стороны, что собственно и было, сможет для себя решить, что ей делать со вторым пакетиком сахара. - Гулять, так гулять. Говорю, как жертва своего социапатизма, помешанного на стремлении к совершенству. - Горько усмехнулась Тари, разрывая пакетик с сахаром. - Вот и подсласти свою горечь. - Тихо-тихо так сказал этот усмирённый наглец напротив, наблюдая за нервными движениями рук Тари. Но Тари всё равно услышала эту его тихость, за что она была ему благодарна.
- Господина Дульсинея сегодня зарядили. - Размешивая чай, проговорила Тари.