- Генерал Лабус! - прямо эхом отдался в сердцах этот, даже не окрик, а призыв к чему-то такому, героическому. Отчего сердца и поджилки всех буквально людей в ситуационной комнате наполнились потенциальным героизмом и отвагой свершений, с готовностью всем этим в себе поддержать того героя, на кого нынче указала судьба в лице президента. И только одному человеку хоть бы хны, параллельно и фиолетово на всё это. И этот человек именно тот человек, на кого пал выбор президента и значит, судьбы, быть в данный момент определяющим звеном для их будущего, от которого столько всего зависит, что не передать словами, и, наверное, поэтому, и все надеются, что только поэтому, этот человек так скромничает, и все ещё надеются, что не потому, что он не желает ничего иметь общего с этим человеком, на кого все рассчитывают. И имя этого человека точь-в-точь, как у того человека, чьё имя так вознёс на пьедестал героизма президент - Лабус.
В чью сторону чуть ли немедленно, спровоцированные своими рефлексами, все тут люди (что поделаешь, даже в вершине власти публика присутствует всё безликая, а иначе не найти места лидеру в истории, и приходится раз за разом так их всех обобщать) посмотрели, и натолкнулись там не стену собственного непонимания в виде зацикленного на себе, находящегося в вакууме автономии пренебрежения и игнорирования всего за пределами своего я в виде чёрного пакета, Лабуса. И теперь до многих начинает доходить, с чем связано такое странное и сперва необъяснимое поведение Лабуса. Кто прямо огорошил всех своей фантазией быть крайне чудаковым и придурошным типом, забравшись в пакет. Но, как оказывается, то этот Лабус не полный дурак и он знает, что делает. Он, предчувствуя, что совсем скоро все прорехи безопасности системы вылезут наружу, таким эксцентричным способом огородил себя от ответственности прямо сейчас за свои провалы в работе по организации системы безопасности. И даже никто сейчас не удивится тому, что Лабус в деле своей безопасности не пренебрёг ничем, в том числе и самыми пакостными и изощрёнными методами собственной изоляции от праведного гнева президента и его администрации. И поэтому придётся все эти разборы с Лабусом отложить до лучшего времени, как минимум, до того момента, когда у него самого уже не будет внутренних сил имитировать кризис отношений со своим желудком.
С чем полностью согласен и президент, с тошнотворным и брезгливым выражением лица посмотревший на эту чёрную капсулу в виде пакета, за которым прятался Лабус. Кто хоть и получил для себя отсрочку, но это не значит, что он получил иммунитет от неминуемого возмездия за свои огрехи в работе.
- От него сейчас нет никакого толку. - Говорит, махнув рукой, президент, и оба(!), им найден другой ответчик. И им будет гер Румпель...бл*ь, да сколько можно так всех мучить. Отчего этот невыносимый на выговор гер начинает попадать под подозрение в плане своего причисления к заговорщикам. А почему бы и нет, когда очень многое провоцирует в нём в эту сторону думать. Например, его не проговариваемая фамилия (ну и что, что всё это повторяется, а чем здесь ещё заняться), которая так и желается тобой забыться, чтобы не мучить для начала свой мозг, который должен сообразить над тем, как составить ту самую логическую и связующую цепочку из нейронов междометий, чтобы это его именование было зачислено в одну из ячеек идентификационных моделей людей. На что не у всех людей хватает оперативной памяти и многие предпочитают отождествлять это имя каким-нибудь коротким ником или символом. Что в итоге и приводит к разночтению в понимании о ком в итоге идёт речь. И этот многовекторный и многоликий Румпель...етит его через коромысло, уже на этом теряется для служб распознания личностей.
Плюс ко всему этому не нужно забывать о той психологической травме вашему сознанию, которую наносит этот многоликий тип, решивший через такое своё именное подчёркивание принизить любого из вас, кто не сподобился иметь таких многогранных и с воображением предков, и имеют лишь то, что имеют - максимум Леви, минимум Ли.
Что не просто невероятно бесит, но и мучает беспрестанно, стоит только посмотреть на эту напыщенную своей самоуверенность физиономию Румпельштиль..., а уж что с вами начинает происходить, когда необходимость в вас взывает к нему обратиться, то тут и словами не передать. Чего как раз и добиваются заговорщики, для кого внутренний разлад и растерянность у собранных здесь людей, как раз входит в их зловещие планы.
Но вот только в сторону президента все эти заговорщики не верно спланировали и рассчитали. Они-то все думали, что президент рохля и он при первой же опасности впадёт в депрессию, а лучше, конечно, в деменцию (когда опасность минует, то можно и себя будет вспомнить), но как сейчас к большому удивлению всех и вся в этом кабинете, включая несомненно и самого президента происходит, то он демонстрирует завидную самоуверенность, как будто он знает больше, чем все знают.
И президент без всякого культурного и этического кода тыкает своим указательным пальцем прямо в напыщенную своей самонадеянностью физиономию Румпель...что б ты, и в одно жёсткое слово: "Вот ты-то мне и нужен", отрезает ему все пути отхода, в том числе и в сторону комиссии по этике, куда он захочет пожаловаться за такое оскорбительное к себе обращение президента - ваша честь, представьте, он мне тыкал прямо в лицо пальцем, и всё при свидетелях, а не в полагающимся для такого рода обращении в наедине.
Но сейчас по актуальности на первом месте стоит ответ на заданный так замысловато президентом вопрос: Какого хрена ему нужен этот гер?
И понятно, и это видно по крайне растерянной и недоумённой физиономии Румпеля, что он понятия никакого не имеет о сути претензий к нему со стороны президента. Хотя, быть может, он так играет, выказывая свою разумную невменяемость. А так-то он сразу сообразил, с какой целью выбор президента на него пал. Он находился ближе всех к Лабусу, а также он из каких-то своих внутренних соображений (однозначно атеистических, то есть анархических) остался сидеть на своём месте за столом, тогда как все энергично бросились выполнять наказ президента искать камеры. И тут не заподозрить Румпеля в его большой информированности насчёт наличия в этой комнате камер слежения и контроля, просто будет преступно. Ну а то, что они рано или скоро будут найдены, то он и в этом не сомневался, желая посмеяться над своими коллегами, кто так остервенело пытается выслужиться перед президентом.
И получается так, что генерал Маккартур, кто выказал себя больше всех сноровистей и изыскательней, совершенно не этими качествами обладает в глазах Румпеля. А он для него самый первый лизоблюд и пресмыкающееся. Кому чего только не прикажешь, он всё это выполнит без разговоров. А вот эта информация очень будет интересна для врагов президента.
Но к этому ещё нужно прийти, а пока что президент ведёт разведывательную деятельность в сторону своих скрытых врагов, где Румпель занял самое очевидное и всё на это указывает место.
- По чьему распоряжению здесь были установлены камеры? - а вот и тот самый вопрос президента, который должен всё расставить по своим местам, и выявить внутреннего врага государства, Румпеля.
Но враг ожидаемо оказался коварен и подготовлен к любым, даже к самым каверзным вопросам.
- По-вашему, мистер президент. - Даёт буквально сразу же ответ своей наглой рожей Румпель. И надо отдать должное умению Румпеля быть наглецом и при том до одурения дерзким в сторону президента, кого он не только не тушуется, а он его не принимает в счёт, он сумел пробить брешь в позиции президента, в тот же момент растерявшегося и принявшегося чесать свой затылок в попытке вспомнить, когда это такое было и когда он отдавал такой наказ.
Ну а такой резкий разворот разговора на 180 градусов, меняет не только суть обвинения и сторону вины, но и также на чью сторону переметнулись взгляды внутренней поддержки социума. И как не прискорбно это осознавать президенту, то уровень его поддержки опустился до отрицательной величины. И если он сейчас не найдёт чем обосновать это своё решение, то кто знает, не устроят ли ему прямо сейчас самую ненавистную для президентов процедуру - процедуру импичмента.
Ну и президент, как это не раз с ним бывало, когда телесуфлёр заедало, начинает сбиваться на всякую глупость, покрывая себя и свою проводимую политику недостоверными данными.
- Это когда было такое? - вопрошает президент, и в самом деле искренне не понимая, когда он отдавал такой наказ.
- Да буквально на прошлой неделе. - Говорит Румпель так уверенно, что ему не поверить нет никакой возможности. - Сами ведь сказали, что нужно ужесточить контроль за информационной политикой. - А вот здесь лучше не говорить о том, что меня не так поняли и нечего вырывать смыслы из контекста моих слов, ведь когда дело имеешь с политиками, то тут лучше перебздеть, чем не добздеть (уж прямо в точку бьёт фразеология вражеского языка, аж прямо в ступор впадаешь от желания ещё раз и ещё раз окунуться с головой в эту дремучую, но такую насыщенную бездной невероятных ощущений лингвистику на грани разума и фола), и исходя политической конъюнктуры, как бы не прискорбно было это осознавать, а Румпель поступил так, как ему велела политическая целесообразность.
И вот случись в этой ситуационной комнате конфликт интересов на другого рода неприязненной почве между представителями двух разных точек зрения на целесообразность существования точки зрения противной стороны, того же генерала Маккартура и особняком к нему всегда стоящей госпожи госсекретаря, где каждый из них для себя резонно отстаивал неимоверно эксцентрично верность своей позиции на проводимую политику, - я считаю, что выход из себя не есть выход и это есть потеря себя, считал Маккартур, а я считаю наоборот, иногда надо выйти из себя, чтобы найти себя, считала Шарлотта, - что непременно перерастёт в пришибленность друг другом, когда свет в комнате на время погаснет по чьей-то президентской указке, всегда любящего находиться над схваткой, то разве не будет интересно всё это ещё раз прокручивать не у себя в памяти, а на большой экране своего телевизора.
И тут начинают в окружении президента шажок за шажком внедряться крупицы истин понимания истинных причин всех этих, всегда и когда-то непонятных причуд президента, как будто живущего не одну жизнь (есть у него такая в себе странная уверенность и чуть ли не вера во всё это), а как минимум, семь тысяч, - а ведь на концепции своего мироощущения и верования или не верования в одну только земную жизнь, а не как там буддисты себя реанкарнационно ощущают, безмерное количество раз живя, и строится политика государства (если все раз живём, то нужно побольше построить мест для развлечений и нужно всего себя в этой жизни потратить, если будущее не требует что-то в себе экономить и для себя оставить), - и это их понимание его презумпции невиновности начинает давать сбои. А президент не тот, за кого мы все его считали, а он имеет в себе личное, и кто знает, не руководствуется ли он прежде всего личным, а затем уж только общественными интересами.
- А иначе как объяснить такое удивительное совпадение. Буквально неделю назад он требует от Румпеля установить здесь, в самой секретной комнате, где никогда не предусматривался такой визуальный контроль, камеры, а через неделю происходит захват их всех в заложники. - А вот это мысль так мысль, и получи она прямо сейчас для себя развитие, то президенту не отвертеться. Но президент каким-то пятым чувством адепта Синхарты, кто и сподобил его на верование в вечность человеческой жизни (ну и путь ты будешь в следующей жизни пони, всё же жизнь. Так что давай Джозичь, усиль давление на энергетиков и проводи настойчивей зелёную повестку дня), почувствовал для себя эту опасность и своим новым предложением купировал эту для себя сложность.
- Ладно. - Сквозь зубы еле слышно прорывается разъярённое недовольство президента, со скрытой угрозой кое-кому. - А теперь, Шпрехензедойч, поясните нам, на каком принципе работают эти ваши камеры слежения. Судя по тому, что нас ещё не бросились спасать, то они работают по какому-то особому принципу.
И хотя президент сейчас только предполагал и если честно, то вот сейчас он не хотел оказаться правым, то этому не суждено было случится, и Румпель, который Шпрехензедойч по разъярённому и упрямому на бзики мнению президента, всегда опускающегося до оскорбления своих подчинённых, если они сами виноваты и пренебрегают политикой президента, определённо в ответку президенту на такой к себе оскорбительный подход, подтвердил все его самые страшные подозрения.
- Да, - с дерзким вызовом не одному только президенту, а всему тому, что он представляет собой, а это чуть ли не всей системе власти, заявляет Румпель, скрытый анархист и адепт-шутер киберпанка, - эта камера не имеет прямого выхода на пульт службы охраны, а если точней, то доступ до трансляции к ней заблокирован паролем, где только после получения ключей доступа, можно открыть мерцающее окна на пульте контроля. - А вот это уже интересно своими незримыми перспективами и определёнными сложностями в сторону взлома этих паролей доступа и выведения картинки трансляции происходящего сейчас в ситуационной комнате на монитор службы безопасности. Где перспективы их обнаружения нахождения в опасности вошли в противоречие с опасностью оказаться участниками реал-шоу.
И выбор между этими двумя вариантами своего будущего, на самом деле не так-то прост. И всё буквально будет зависеть оттого, кто будет стоять за взломом ключей доступа к этой трансляционной картинки. И как все отлично понимают, то наибольшая вероятность к взлому этих ключей доступа имеет вражеская группировка, какая-нибудь Аль-свобода, осуществившая весь этот теракт в их сторону. И тут рассчитывать на что-то другое, то значит быть наивным дурачком. Что себе никто в этом кабинете позволить не может, в особенности президент. В один момент сообразивший, что нужно сейчас делать и как заблокировать, кто его знает, начавшуюся ли уже прямую трансляцию на весь информационный мир этого политического шоу. В котором будет показана на весь белый, а также на анти-белый свет изнанка и внутренний мир политики. Для чего, собственно, - для дискредитации всякой политической власти, - как уже можно догадаться, и затевалась эта глубоко продуманная операция по блокированию всего высшего руководства в одной комнате.
После чего на экраны всех информационных агентств выйдет анонс первого в мире реал-шоу под названием "Полный камин-аут" с действующими политиками, где они без всяких прикрас, насколько можно быть честными и прямыми покажут пружины внутренней политики, и всё для того, чтобы вернуть утраченный авторитет и доверие к власти (и всё это под лозунгом быть максимально открытыми и стать лицом к лицу перед своим избирателем). Но как задумано организаторами этой диверсии, политес не только не вернёт к себе доверие избирателя, а он потеряет к себе последние крупицы уважения. А попытаться между собой договориться хотя бы на время этой прямой трансляции вести как взрослые и разумные люди, бесполезно и нет никаких на это перспектив. Уж слишком большие противоречия связывают всех этих людей друг с другом. И никто из них не сможет умолчать в себе всю ту степень уважения и благодарности, которую они испытывают и питают друг другу за то, что по твоей гад, милости, я должен мучится в аду эти трое суток.
- Срочно найдите скотч! - опять в край неожиданно и в той же степени непонятно и многозначительно выкрикивает этот приказ президент, вводя людей в кабинете в растерянность, а кого-то и в расстройство при виде того, как президент сбрендил, требуя для себя крепких алкогольных напитков, чтобы значит, бросить их всех на произвол безвластия и внутривидовой борьбы за власть, пока он будет насыщать себя парами алкоголя. И как уверенно в этом догадываются некоторые из представителей генералитета, имеющих отличный интуитивный нюх на средства доставки до себя глубинных мыслей, то у президента в плане наличия скотча определённо есть заначка.
Но так решили интерпретировать слова президента люди, ограниченные своим недалёким сознанием, близко стоящих к их вечерней бытовой зависимости, тогда как в этом кабинете, среди всей этой серой массы чиновников были и не такие прямолинейные тугодумы, а здесь также имели своё место люди канцелярского склада ума, кто по своему интерпретировал это требование президента, относящееся не к его желанию напиться и забыться, и они увидели в этом требовании президента желание всех их спасти от информационной атаки со стороны их противника.
И как вскоре выяснится, то вторая группа политикума оказалась ближе к истине, и требование президента относилось к клейкой ленте, а не к бутылке крепкого пойла, которое, впрочем, тоже не было бы лишним. Ну а зачем президенту потребовалась клейкая лента, то всё легко объясняется им же.
- Пока мы не знаем, кто контролирует этот информационный выход отсюда, мы не имеем право его держать открытым со своей стороны. Я всё понятно объяснил? - заклеив собственноручно (нет тут ни к кому доверия) глазок этого видео выхода во внешние пределы, по итогу своего заявления президент обратился с этим уточняющим вопросом ко всем вокруг него стоящим людям.
Что было уже лишним, и разве все они не понимают, какое значение имеет информационная составляющая политики. А вот то недоверие, которое к ним так скрытно продемонстрировал президент, - не может он, видите ли, поручиться за их благоразумие и сдержанность поведения всего лишь на эти три дня и ночи, обязательно кто-нибудь из вас сорвётся друг на друга и раздует из какого-нибудь пустяка скандал, с применением физических аргументов, - не вызывает во всех этих людях оптимизма. Чего-то им не слишком нравится, что президент только в одну негативную сторону на них может рассчитывать, видя в них одних скандалистов и популистов. А как дело коснётся реалий жизни, то они, всё по тому же негативному мнению президента, ни к чему бытовому не приспособлены и могут быть только обузой.
И такие взгляды президента на людей вокруг себя, которые он даже не пытается экстраполировать под что-то другое, под свой личный пессимизм, тоже не внушает доверия. Так что ему никто не хочет отвечать, не просто на вопрос, а на эту его претензию. И тогда президент переводит своё внимание на отличившегося Маккартура, чтобы через свою похвальбу укрепить в его лице свою поддержку, и заодно...- А где Броуди?! - как громом среди бела дня, то есть гативного, поражает одна, только что пришедшая при виде Маккартура мысль президента. И вложенная в это откровение президента тревожная мысль и чуть ли не испуг, передаётся и всем остальным людям здесь, не просто бросившимся в панике куда глаза глядят бежать, а их всех сковал несознательный страх перед тем открытием, которое сейчас предполагало это озарение президента. И оглянуться куда бы то ни было ни у кого не было, ни сил, ни желания. Там, с любой стороны, их ждала опасность в лице разъярённого Броуди, кто имел не только мотивацию их всех прибить, но и силовые возможности для этого. Чем, чем, а физической силой природой его не обошла стороной.
Но и стоять в одном положении неведения, препираясь с самим собой тоже не вариант, и люди из окружения президента вслед за самим президентом медленно и постепенно оборачиваются в сторону общего рабочего стола, и бл*ь. что же они там видят? А видят они как ни в чём не бывало стоящего у стола с нахальной улыбкой Броуди, который в ответ с вызовом на них смотрит, типа что вы мне теперь сделаете, и что чёрт возьми он ещё делает?, спросил бы президент, видя как тот со всей бесцеремонностью пьёт воду из его бутылки.
И президент, кто, само собой, сейчас не просто подавлен таким пренебрежением к себе в лице бесцеремонного поведения Броуди, кто без всякого спроса присосался к его бутылке с водой (а если бы там был скотч), а он в предельную степень растерян, находясь под таким перекрёстным давлением на себя всех вокруг взглядов и требований поставить на место Броуди, ничего другого предложить не может по выходу из этой запутанной ситуации, как только заметить Маккартуру очевидные вещи. - Так вы его ещё и развязали!
А вот этот момент в Броуди, как оказывается, не все сразу заметили, а как только были оповещены президентом, кто только и может, как приносить самые дурные вести, за что его и не сильно любят, то это не добавило всем им уверенности в завтрашнем дне. Ну а так как люди всегда склонны преувеличивать для себя негатив и опасность, то тут сразу вход пошли фантазии на тему того, чем будет сейчас укреплять свой властный авторитет Броуди, понижая их шансы увидеть завтрашний свет. А это будут не только его огромные кулаки, но и подручные средства в виде канцелярских предметов, ну и что главное, так это то, что он будет сейчас их всех обрекать на обезвоженность, как он на примере бутылки президента это уже продемонстрировал.
Ну а пока Броуди, а может и кем-то ещё организовано сейчас такое противостояние, в себе демонстрирует судьбоносность, генерал Маккартур, кому был дан так завуалировано шанс президентом на исправление всей этой ситуации с Броуди, - я пока его отвлекаю всеми этими разговорами, ты уж как-нибудь умудрись его опять скрутить, - не оправдывает всех возлагаемых на него надежд, а он демонстрирует в себе всё то, на что в нём и рассчитывали вражеские лазутчики - неприкрытую разумом прямоту.
- У меня есть честь, господин президент. - С какой-то неприкрытой обидой такое заявляет Маккартур и прямо-таки требует от президента извинений за свои инсинуации в свою сторону. - И я проявляю уважение к себе через уважение к противнику. - А вот что это значило, то это посильно познать только тому, кто находится на одном уровне познания мира с Маккартуром.
Что может недопустимо для президента, не имеющего право быть на одном уровне созерцания и сознания со всеми видами сознания. Но не это сейчас волнует президента. А ему совершенно непонятно то, что теперь дальше со всеми ними будет и как быть с развязанным Броуди, кто поди что не захочет опять оказаться связанным теперь уже своими обязательствами перед ними, если он, конечно, без сопротивления отдастся на милость их решений на его счёт.
И только президент впал в отчаяние, понимая, что Броуди не такой дурак, чтобы без предварительных условий и когда у него есть физическое преимущество дать себя связать (тем более он совершил новый акт агрессии против президента, выпив всю его воду и таким образом на себя навлёк в будущем на произвол своего природного естества, если, конечно, это не была его подготовка к долгому противостоянию со всеми ими, обязательно пожелающим применить против него пытки голодания, жажды и беспокойства), как со стороны Броуди следует совершенно неожиданный и никем неожидаемый шаг. Броуди протягивает вперёд свои руки и говорит, что готов предстать перед судом истории очень замысловатым и в чём-то трагически-эпическим слогом. - Если вам это мешает и создаёт препятствия для обретения истины, то вяжите.
Что и говорить, а Броуди сумел навести шороху в нестойких головах женской части коллектива, всегда с сердечным и душевным трепетом смотрящих на душевное благородство, особенно когда оно подчёркивается такими высокими поступками и словами. И как бы не склонен был президент и люди из его окружения, и его последователи не принимать в расчёт эту ловкость и хитрость ума Броуди, надо ему отдать должное, сумевшего всех тут удивить умением говорить складно умные вещи, они интуитивно в себе почувствовали внутренний раскол в своей позиции, на который их всех облекает женский склад ума, которому вечно хочется и требуется кого-нибудь (будь он сто раз преступник) пожалеть и помилосердствовать.
И теперь эта часть их сообщества, кто на жизнь смотрит через фокус милосердствующего ума и его связи с физикой тела, видит перед собой в лице Броуди не противника всего хорошего и прогрессивного, что собой олицетворяет президент, а они видят в нём Джордано Бруно, осмысляющего жизнь и мир вокруг всего лишь иными категориями ума. И он по своему прав, и прогрессивен. И его беда, и неправота заключается только в одном - в большой конкуренции на этом идеологическом поле. Где президент застолбил себе первым быть во всём правым и прогрессивным. А кто не успел, тот опоздал и записан в еретики подлежащими очистительному огню праведной инквизиции. Которая в новых реалиях грамотности и политкорректности называется процедурой отмены.
- Вы верно подметили, Броуди. - Говорит президент, демонстрируя всем, что и он не вражеским лыком шитый (как минимум джинсой). - Истина рождается в споре. И значит, для связки нитей категорий разума, вы должны быть связаны. - После чего со стороны президента следует условная команда на приведение Броуди в состояние ответчика за все свои в прошлом прегрешения, доказательства которых лежат само собой в будущем. Ну а как только Броуди, усаженный на стул, приведён к ответу, то можно его, конечно, начать спрашивать. Да вот только президенту требуется перевести дух и привести свои мысли в порядок от всего столько в один момент набежавших событий.
И пока там привязывали Броуди к своему стулу, президент, а вслед за ним и все остальные люди из совета спасения подошли к столу, чтобы значит, всем им не в стороне стоять, и что же они здесь видят, посмотрев на стол. А видят они, что Броуди время за просто так не тратил, пока здесь стоял никем незамеченный (а вот на Румпеля никто внимания не обратил почему-то, когда он один из всех оставался сидеть за столом). А Броуди посчитал себя в праве навести хаос и беспорядок в их умы, из каких-то своих внутренних соображений, а может ему был отдан приказ совершить такую диверсию, поменяв местами таблички с именами людей, присутствующих за столом для этих разговоров по душам и роли бога в их и общей жизни, если добираться до сути всех этих людей, а если брать общий нарратив, то о сути проводимой ими политики, что опять же не меняет сути этого разговора (он крепится на понимании основ жизни, если от бога, тогда есть в этом мире будет найден компромисс между людьми, но не между базовым ценностями, а если все мы ходим под эволюционным процессом, то он всех нас привёл к логическому результату, нет будущего для этого живого организма).
А вот для чего он это всё сделал и имелся ли в этом какой-то скрытый смысл и контекст, то в этом прямо-таки напрашивается разобраться всем находящимся здесь людям, теперь и не знающим, какие им за столом занимать места. Из прежних соображений президентского аппарата, определённо не просто так указывающих через эти именные таблички место за столом людям из управленческого аппарата, кто хоть и равен друг другу, но со своими небольшими перекосами в сторону равенства с господином президентом, любящим сидеть ближе с теми людьми, с кем он находится на одной умственной волне, или же им сейчас сесть так, как это указал им сесть Броуди, определённо не в хаосе своих предубеждений делавший все эти перестановки. А за этим стоит нечто большее, проводимая политика врагами президента, чьим проводником и является Броуди.
Вот и все застыли на одном месте, как вкопанные и ждут решения на этот счёт президента, кто до сего момента определял перестановки в своём кабинете. А сейчас на себя взял все эти полномочия Броуди, узурпатор власти президента, Джордано Бруно установившейся через демократические выборы реальности. И если весь этот президентский аппарат, если честно, то безвольное стадо, следующее безвольно за своим пастухом, президентом, примет для себя эту новую реальность, указанную на эти перемещённых по своим местам табличкам с их именами (а их здесь наличие указывает не только на то, что эти люди друг друга знать не знают по причине того, что они сами себе на уме, а они указывают на место в этой реальности этих людей, видимо и право не имеющих на личное мнение; сядешь там, где укажут и не вздумай бздеть), не то, что не торопится продемонстрировать своё право на личную самоидентификацию (не для этого ли и проводится вся эта политика разнообразия своего выбора кем быть), а они, видимо ещё не избавившись от атавизмов прошлого, своего пресмыкания перед более влиятельным и сильным, ждут на этот счёт решения от президента.
А что президент? А президент и сам поставлен в тупик этой безнравственной выходкой Броуди, кто может ради смеха, а может и нет, все фигуральные карты на столе так спутал. А ведь расстановка сил на политическом поле битвы, которая в себе подразумевает рассадка по своим местам всех этих людей из управленческого аппарата государства, включает в себя свою стратегию и сложную комбинацию по балансировке сил. Которая берёт своё начало из самых древних времён, когда близость усадки вассала к своему сюзерену, определяла для него милость или опалу сюзерена. Ну а усадить рядом с собой всех этих вассальных нахалов, кто терпеть друг друга априори не мог, и вечно был недоволен своим конкурентами из вассальной жизни, была та ещё задача. И вот теперь пойди разберись, что и каких целей таким изменением хотел добиться Броуди и те заговорщики, кто за ним стоял.
- Что всё это значит? - не смог сдержаться от этого вопроса к Броуди президент.
- А вы сядьте, и тогда узнаете. - Вот такую беспрецедентную наглость заявляет Броуди.
- Я не позволю с собой разговаривать языком ультиматумов. - Вскипел президент, нервно задёргавшись.
- Тогда сами ищите ответ, без моих подсказок. - Ну до чего же подл в своём коварстве Броуди. Ведь знает же гад, что никто и никогда не догадается о ходе его мыслей, если он сам о них не расскажет. Вот и пользуется этой своей прерогативой на собственный, даже самый ничтожный и глупый ум.
И президент, и иже с ним высокопоставленные люди, попытались поискать ответ на этот вопрос. И ожидаемо уверенно Броуди, то бесполезно. И как бы они между собой не переглядывались, таким образом возможно моделируя для себя ситуацию своего нового расположения за этим общим столом для переговоров, на этот раз заняв на нём свои места так, как того от них добивается подлец и негодяй Броуди, они ничего для себя разумного и понимающего не уразумели. Видимо им всем был нужен физический контакт с поверхностью стула, чтобы, так сказать, оказаться в шкуре подопытного человека и таким образом ощутить весь трагизм ситуации, когда не ты являешься управленческим звеном, а тобой управляют.
И иже с президентом люди независимого ума и положения когда-то, а сейчас они все тут зависимые от обстоятельств в лице Броуди люди (вот кто знал, что он окажется такой сволочью), с настоятельной такой мольбой в глазах посмотрели на президента, - мол, соглашайся на это требование Броуди, от нас не убудет, да и выхода другого у нас нет, тем более мы и сами уже не помним, на каких местах за этим столом помещались, - и сумели-таки подвинуть президента к устраивающему всех на данный момент решению.
- Ладно. Мы люди не гордые и готовы всегда пойти на компромисс. - Говорит президент Броуди. После чего он, бросив взгляд согласия в сторону ожидающих его решения людей, начал пропускать их в сторону занятия своих мест за столом по тому распределению, который для них всех навязал Броуди. И как вдруг и сейчас выясняется, то не все из президентского аппарата и людей из совета готовы соглашаться с тем, что идёт в противоречие с их внутренними принципами и убеждениями.
И политический и социальный общественник Маркс, всегда выделяющийся на фоне всей этой блеклой и серой массы политического бомонда, ещё называемым истеблишментом (он себе мог открыто позволить носить дорогие часы, смущая ум и какую есть совесть у всех этих политических моралистов - смотри на них и на ими указываемое время, и не криви рожей и душой, а запоминай, это время моё и определять его буду только я, и только на своих часах), и на этот раз посчитал за своё право иметь отдельную точку зрения на всё происходящее и ему плевать, что это его несогласие с общим мнением может привести к самым непредсказуемым результатам. Как минимум, на нездоровый интерес Броуди к существующему разладу между политикой президента и его лоббистскими группами, которые представляет Маркс. На чём в будущем можно будет и сыграть всем тем, кто желает переформатирование местной власти.
Ну а если ближе к конкретике и происходящему сейчас за столом, то этот напыщенный на своей самоуверенности Маркс, видимо один из тех людей и господ за этим столом, кто обладал прекрасной памятью и знал своё место за столом и без всякой указующей таблички (а это указывает на то, что он сам приложил руку к распределению лиц за этим столом: вице-президентша терпеть не может госсекретаря, значит, их нужно рассадить подальше друг от друга, у генералов МакБрута и МакТиберия разные взгляды на стратегические планы по расширению военного альянса, значит их нужно усадить строго напротив друг друга, и далее в таком ключе), и не собирается подгибаться под чью-то другую лоббистскую стратегию. Ему не за это платят.
И этот Маркс, пока все тут люди, затаив в себе обиды и недовольство, демонстрируя в себе покорность судьбе и обстоятельствам ею созданным, рассаживаются по своим новым местам, берёт и специально шумно обращая на себя внимание, ультимативно заявляя: "Как хотите, а у меня нет сил дальше идти, и сяду сюда. И попробуйте меня сдвинуть", садится на первый же попавшийся стул (а он, уже и никто не помнит, чьёму заду принадлежал) и с вызовом смотрит одновременно на президента и на Броуди, благо они находятся на одной линии соприкосновения его взгляда.
И если Броуди с полнейшим хладнокровием смотрит на эти выжимки упрямства ума Маркса, для которого у него при желании найдётся веское и убеждающее его не глупить слово, то президент, судя по нему, расстроился и даже отчасти раздражился в сторону Маркса, своим бессмысленным упрямством ставящим их всех под удар ответного упрямства Броуди.
Но как бы президент убеждающе не быть такой скотиной не смотрел на Маркса, всё бесполезно. Тем более у того есть резонные в ответ аргументы. - Тебе, Джозичь, легко говорить, когда ты находишься в стороне от всего задуманного Броуди. Твою табличку на столе он-то не поменял. - А вот этому новому мироустройству за этим столом, президент как-то и не придал значение. И только сейчас, когда Маркс ему на это указал так агрессивно, чуть ли не ткнув его лицом в эту расстановку категорий ума, президент в себе несколько напрягся при обнаружении такого провокационного шага Броуди в свою сторону. А вот теперь президенту крайне быстро нужно ответить для себя на первостепенной важности вопрос: "С чем связана такая избирательность Броуди?".
А не найти ответ на этот вопрос президенту грозит большими осложнениями со всеми остальными людьми за этим столом, которых очень легко подвести к самой неблагодарной мысли в его сторону, когда это захочет сделать задумавший эту комбинацию Броуди. - Мол, посмотрите вокруг себя и не видите ли вы чего-то такого, что вы ранее не заметили. - Обратится ко всем Броуди, как только президент вновь начнёт упорствовать на проведении независимой от характера и обстоятельств его здесь нахождения политики.
И хотя сперва никто не сумеет обнаружить того, что прямо так в глаза и бросается - президент сидел на своём прежнем месте, всё же когда Броуди подойдёт к президентскому месту, все отчётливо поймут, как заодно президент с Броуди. И само собой злость в сторону президента затмит собой весь негатив в сторону Броуди, явно лицо несамостоятельное и действовавшее по указке президента. Так что президенту жизненно важно найти ответ на этот вопрос, пока все тут не спохватились в его сторону.
И надо отдать должное сообразительности президента, когда его прижмёт, она всегда найдёт выход из создавшегося положения. - А Броуди не поменял мою табличку, чтобы не раскрыть перед всеми нами своего сообщника, кого он и метит на моё место. Разве вы ещё не поняли, для чего разыгрывается весь этот спектакль! - С надрывом в голосе вопросит президент чуть ли не небеса. - Их основной целью является с провоцировать в вас недоверие ко мне, с выдвижением в мою сторону импичмента (наш количественный состав позволяет это сделать), и как результат, продвинуть своего кандидата на моё место.
И, пожалуй, при данных нервных и экстраординарных обстоятельствах, где мир вокруг себя видится через призму выживаемости, такие предположения президента, носящие в себе частичку паранойи и фантазии на кофейной гущи, имеют свою вероятность реализоваться когда-нибудь, в канун предельного противостояния местных умов, как раз через три дня и три ночи.
И хотя вся ситуация вокруг строптивого поведения Маркса сейчас складывалась в одну из сторон возмущения социологического контекста, то есть местной среды, всё же всё пошло не по задуманному Марксом и кого другого плану. А из-за спины президента, откуда, как правило, сейчас и глубоко ранее выходили люди из его администрации, плюс близкие к его политической платформе, как-то и почему-то вдруг выходит Сесилия Мантело и, заняв все визуальные позиции своей спиной для президента и Броуди, идёт не куда-то мимо Маркса, занявшего первый по её ходу стул, а она прямиком упирается в него, остановившись в предельной от него близости. После чего она так многозначительно посмотрела на него сверху в низ, и на этом моменте возникла неловкая и много навевающая мыслей пауза. Где все вокруг стоящие и сидящие люли имели возможность только предполагать из того, что сейчас происходит между этими противо смотрящими людьми, тогда как между ними определённо состоялся очень предвзятый друг другу разговор.
- Господин Маркс, - вот так обращается к Марксу Сесилия своим упирающим на свою предвзятость к самому Марксу и его поведению взглядом, - не хотелось бы о вас думать хуже, чем есть. А для этого даёт только одно основание думать. Вы это место заняли для меня.
На что Маркс крайне удивлён такой самоуверенностью Сесилии, кто и не красавица даже, чтобы выдвигать ему столь дерзкие претензии. И Марксу даже становится любопытно, на каких-таких основаниях крепится вся эта самонадеянность Сесилии, как он помнит, то её продвижение к вершинам власти не обошлось без содействия его лоббистской группы.
- Чем вам, Сесилия, так это место угодило, что вы ради него готовы потерять поддержку среди своих друзей? - вполне разумно даёт Маркс понять Сесилии, что всяк сверчок знай свой шесток.
А Сесилия, судя по всему, потеряла в себе все последние остатки разума из-за спёртого воздуха и нахождения столько времени в такой близости от разгорячённых безумием и яростью умов, что она перестала слышать голос разума, чьи рупором для неё выступает Маркс, и она продолжает наседать на него. - Я даю вам последний шанс, признать меня женщиной. - И вот что такое вообще говорит Сесилия, и как понять то, что она сейчас говорит, и что собственно она о себе и своём, одном из тысячи в будущем гендере вообразила. Что он самый исключительный, угнетаемый и поди что такой, что к нему повышенное внимание обеспечь тож.
Да неужель?! А не сильно много госпожа Сесиль на себя берёт или всё же она заблуждается так, что имеет право на свою апелляцию. Ведь она верно совсем забыла в какие прогрессивные времена на свободу выражения своего мнения и личности мы все живём. Так что забудьте о тех для вас благостных временах, когда только вы и ваш гендер считался единственно угнетаемым и порождением дьявола полом. Нынче на такие эксклюзивные предпочтения себя всем можете даже не рассчитывать, за государственной помощью в плане преодолеть в себе все эти внутренние и внешние страхи и побуждения на испуг ещё со вчера выстроилась целая очередь из нечета вам нуждающихся в поддержке, как истинным словом, так и презренным металлом.
И понятно ещё, что того, что она говорит или хотя бы подразумевает, ни один культурный мужской ум не воспримет так, как того добивается от него Сесилия всеми этими скабрёзными намёками и не пойми на что при данный обстоятельствах, когда каждый твой шаг обозревается и анализируется множеством глаза и умов, и всё это происходит при таком скоплении публичности. И можно было предположить, и решить со стороны Сесилии, что она поставила шах и мат Марксу, кто не сможет верно квалифицировать её требования к нему, а это всегда ведёт к уступкам со стороны мужского интеллекта, всегда выбирающего разумный подход к необъяснимым с разумной точки зрения обстоятельствам - он трусливо бежит, да вот только Маркс обладал не самым заурядным умом, а может он так сидеть здесь хотел, что наплевал на все последствия несговорчивости с женским я, что и привело к тому, к чему привело.
А именно сперва к тому, что Маркс уж слишком провокационно подошёл к этой угрозе ему Сесилии, смакующе посмотрев на свои коленки, куда намеревалась усесться Сесилия, если он не примет её ультиматум. Против чего Марк в принципе ничего против не имел, и он даже был бы доволен доставить такое удовольствие Сесилии, видно изголодавшейся по мужскому вниманию и чувственным отношениям, если бы она не подошла ко всему этому так агрессивно и неуважительно к его мнению. А раз Сесилия не может держать себя в руках, а язык за зубами, то Маркс ей укажет на те уважительные причина, которые в любом суде будут признаны за его право иметь свою позицию на происходящее с собой.
- Мне будет это крайне сложно сделать, и не потому, что это невозможно сделать, когда человек не имеет чёткой идентификации насчёт себя, а у меня для этого есть исключительные обстоятельства с собой. Я, видите ли, человек с ограниченными возможностями, и мне физически, а бывает, что и умственно, недоступно понимание того, на каких-таких юридических основаниях вы выделили себя в лицо в чью сторону приоритетно исполняются требования гражданского кодекса. - Что и говорить, а умеет поставить в тупик своих оппонентов Маркс в борьбе за своё место.
- И что это ещё за возможности такие, ограниченные?! - чуть с дуру, глупости и политической недальновидности вот такую кощунственность не умудрилась сейчас спросить Сесилия. И только то, что она опешила от такой яркой и неординарной мудрённости Маркса засовывать за пояс своих оппонентов и тем более оппоненшт, не позволило ей всего этого нагородить вслух. А про себя говорить всякую чушь, глупость и тем более политическую нецелесообразность, пока что никому не запрещено из-за невозможности выводить в публичную плоскость рассмотрения все эти ваши затаённые мысли. И вот только тогда, когда и в этой области появятся прорывные технологии и ваши мысли будут также легко считаны, как и ваши слова, слетевшие с языка, то вы сто раз подумаете подумать, прежде чем так преступно против себя подумать.
А пока что Сесилия пользуется полной свободой своего мысленного самовыражения, и как видим, то она ни в чём себя не сдерживает и так сказать, выходит за некоторые грани здравомыслия и порогов нравственности, совершенно не считая нужным питать уважение к людям с эвфемистическими проблемами в себе, раз она даже о такой категории умозримости проблем в свою сторону людей свободомыслящих не помнит.
Но и это ещё не всё. А она считает Маркса, задаваясь этим вопросом, не вопросом, а констатацией факта своей беспринципности и сверх цинизма, за человека мало здорового и в чём-то тронутого в умственном плане. В общем, за умственного и душевного инвалида, к которому совершенно неприменимы смягчающие его внутренние проблемы эвфемизмы. И Маркс всё это легко компенсирует побочными эффектами от своего далекого от здравого мышления (он человек не того ума разума, который обычно с нами связывается через диалог) в виде цифрового кода кэша. Который так к нему и липнет. И как понимает Сесилия, не будь Маркс носителем в себе такой умственной необычности и из ряда вон выходящей рассудительности, то он бы никогда не достиг таких своих высот капитализации.
И ещё Сесилия прямо-таки и не знает, какую ещё глупость сморозить (а на это она только и способна после этой ей отповеди Маркса), чтобы хотя бы всех убедить, что она не так напористо на свой счёт заблуждалась, когда вдруг для себя решила быть всех тут умней.
И как это неожиданно для Сесилии происходит, то ей на выручку приходит Маркс, предложивший ей занять ("Ничё, подвинется, - Маркс отодвигает табличку от места рядом с собой") стул рядом с собой. Чем сразу снискал благодарность у Сесилии и у несколько других женских умов. А вот другие, соседние по уму к нему умы, посчитали Маркса за большого ловкача в деле премудрости обмана женского ума. Да и сам он всё это подстроил, как верно посчитали некоторые оппозиционно настроенные к гражданским зрелые мужские умы.
А между тем маховик истории ни на миг не остановился, и всё сейчас произошедшее между Марксом и Сесилией есть всего лишь некоторая заминка в грандиозных планах Броуди против президентской системы управления.
- Ты получил, что требовал. - Обращается к Броуди президент, как только последний, то есть предпоследний стул за столом был занят предназначенной для него задницей (Лабус, находящийся в вакууме собственных событий, и президент не считаются). - Теперь мы ждём от тебя ответов.
На что со стороны Броуди следует совсем уж удивительный и непредсказуемый никак ответ. - Связывать руки будете? - вот такое спрашивает этот Броуди.
И понятно, что президент и все вокруг охренеть как не поняли этого вопроса Броуди и чего он собственно хочет. О чём президент так и говорит, а точнее спрашивает маловразумительно:
- Я не понял. А какое это имеет значение к рассматриваемому делу?
- Это уже у вас нужно спросить. - Опять дерзко отвечает Броуди. - Вы же меня изначально связали, чтобы, как я понимаю, я был более честен и послушней на свои ответы.
И вот что делать с этим негодяем Броуди, так всё перекручивающим с происходящим с собой. Где не он всех тут вывел и подвёл к тому, чтобы его связать в обеспечении своей безопасности, а президент и иже с ним люди благороднейшего ума и намерений, из внутренних садистских побуждений решили над ним поиздеваться, ограничив его свободу высказываний, передвижений и самовыражения.
- Ты мне тут не пудри мозги! - чуть ли не огрызается президент, явно с провоцированный Броуди на свою растерянность. - Ты знаешь, почему тебя связали.
И, конечно, Броуди с этим не согласен, и он будет до конца упорствовать в обратном.
- И не представляю даже. - С до чего же гнусной улыбкой усмехается в ответ Броуди, аж прибить его всем за такую наглость хочется. А у президента уже нет сил на то, чтобы сдерживать себя и своё негодование на Броуди, столько времени и так убедительно скрывающего под личиной во всём его поддерживающего и нужного человека вот такого подлеца и самопроизвольного человека.
- В чём ты хочешь меня обвинить, говори уже. - Со всей, какой возможно резкостью, говорит президент.
- Кто я такой, чтобы за всех решать. - Пафосно, с долей трагизма и актёрства заявляет Броуди, и совершенно не просто так своим взглядом упирает на людей за столом. Он, гад, хочет их склонить в свою сторону. Мол, если мы все объединимся, то кто нам сможет противостоять в этом кабинете. Тем более у президента нет иных рычагов на наше влияние, кроме как только его словесная риторика со своими угрозами. Тогда как у нас всего этого в разы больше. Ну так что, давайте решайтесь на этот переворот в умах.
Но все эти призывы к внутренней для начала революции Броуди (надо понимать, что это всё предвзятое к нему мнение президента и мысли имеющих здесь место авторитарных и анархических умов) не нашли отклика в этих забронзовевших на своей личной правоте и комфорте умах, и он был вынужден переключиться на президента.
- Может уже хватит умничать, и перейдём к тому, к чему так или иначе перейдём. - Говорит президент, и Броуди считает, что это наиболее из всех разумные слова президента, честно сказать, не слывшим человеком, умеющим убедительно и внятно говорить. И брал президент своих слушателей лишь только своим служебным положением - его приходилось слушать, а иначе... сами знаете что!
- Значит, хотите знать, что всё это означает. - Сложив руки на своей груди, таким образом демонстрируя свою полновесную позицию хозяина положения, вальяжно так озвучил себя Броуди. - Что ж, раз так просите, то скажу. - А вот это что ещё за такие дерзкие прочтения слов президента Броуди, ставящего президента в положение просителя?! Чего, слышите, никогда не было и не будет. И если президент выбрал компромиссное решение, а не путь войны, то всё это было вызвано заботой о своих подчинённых, кто ему доверился и сейчас находится в прямой опасности у неизвестных похитителей их свободы, и никак не иначе, и уж точно не слабость, как решат трактовать шаги президента его враги.
- Всё на самом деле проще простого. - Говорит Броуди. - Я таким нехитрым образом хотел вам показать, что каждый из нас, даже гер Шпрехензедойч (а вот от этого своего упоминания Броуди, Шпрехензедойч прямо оцепенел и побелел, и он был бы совсем не против того, чтобы его тут не упоминали, а то люди вокруг хмурятся, не понимая с чем связано такая памятливость на имена Броуди), имеют право на своё мнение, взгляды и свою точку зрения на то или иное событие.
На что президент смотрит осоловелым и немигающим взглядом, всем видом своим показывая, что он чего-то в Броуди не понимает. О чём он так и спрашивает. - А как насчёт правды?
- Правды? - задумчиво повторяет вопрос Броуди. - Она вам не понравится. - Говорит Броуди.
- Как я понимаю, нам деваться отсюда некуда, в том числе от твоей правды жизни. - Многозначительно говорит президент.
- Тогда слушайте. - Сказав это предисловие к чему-то для всех страшному, Броуди прокашлялся, чтобы прочистить свои дыхательные пути, и на те получайте то, что заслуживаете и не заслуживаете тоже.
- Посмотрите вокруг. - Окидывает всех людей за столом поверхностным взглядом Броуди, своим предложением побуждая на ответную реакцию рефлексов этих людей, где они как бы не были стойки на внешнее раздражение, а всё равно удержаться не смогут от внутреннего позыва бросить взгляд во вне себя, в это вокруг, и попытаться там обнаружить то, что им увидеть предлагает Броуди. И само собой и как всеми ими ожидалось, то ничего для себя нового и необычного они там не обнаружили, и как итоговый результат, все на Броуди затаили озлобленность за такое его насмехательство над их рефлексами и какого хрена он нам тут всем головы морочит и кружит?!
А Броуди вполне быть может и такой цели добивался для себя (я кукловод, а вы мои марионетки), но всё же она была не главная. А главное было то, о чём он вслед и указал. - А теперь, после того, как вы так и не обнаружили для себя то, что прямо-таки напрашивается увидеть из обстоятельств нашего здесь нахождения, мне самому придётся вам на это указать. А дело в том, что при вот таком нашем нахождении в замкнутом пространстве, где выход отсюда иллюзорен и больше находится в наших умах, любая деталь, даже самая мелкая, имеет своё значение. Я понятно выразился? - задался вопросом Броуди, почему-то обращаясь с этим вопросом к президенту. Для кого такая его избирательность в данном случае была лишней. А то возникают не нужные, в негативном для его умственной зрелости ассоциации. Типа для всех Броуди понятно выразился, а вот у президента с пониманием сказанного Броуди есть проблемы, и не мог бы он разъяснить отчётливее, что всё это значит.
И президенту теперь ищи выход из этой глупой для себя ситуации. И он опять его находит.
- Ты хочешь сказать, что злоумышленники здесь нас запершие, организовали для нас свой фигуральный квест? - задаётся вопросом президент, с большой надеждой на то, что его предположение оказалось неверным. Не любит президент все эти головоломки и игры для ума. Обязательно кто-нибудь захочет его обдурить, не говоря уже о том, чтобы быть быстрей на сообразительность и живей умом.
- Типа того. - Отвечает Броуди. - А теперь посмотрите на эти стены, да что там стены, на саму эту комнату обзорным зрением и проведите свои ассоциации с ней и со всем тем, с чем она связана и чем она всегда под завязку наполнена. - А вот этот намёк Броуди и не пойми на что, вообще сложно трансформируется в разумную мысль и понимание того, на что он всё-таки указывает. И, наверное, поэтому тоже, никто не спешит озвучить то, что кому пришло сейчас на ум при проведении тех ассоциаций, на которых настаивал Броуди.
Впрочем, Броуди всегда за разумный подход к осмотру своей внутренней сути и логистики, к которым ведут вот такого рода размышления о своей точке зрения на окружающие вещи, о которых уже с проецировано общее мнение и нужно иметь большую смелость и отвагу, чтобы своим мироощущением и точкой зрения внести зрительные и мыслительные поправки в то, что ещё вчера считалось эталоном и нормативом определения сути этого объекта рассмотрения.
- Давайте посмотрим на эту комнату со стороны его пространственного нахождения. И исходя из имеющегося у нас понимания её геолокационного расположения, зададимся, скажем так, не теми самыми вопросами, которыми мы раньше задавались, оправляясь сюда на очередное заседание нашего клуба по интересам. А мы спросим себя: "Почему эта комната находится на таком глубинном удалении от солнечного света?". И при этом не будет спешить с логичным до банальности ответом: "В целях секретности и стратегической безопасности, эта комната так глубоко под землёй помещена и замурована". И чтобы сюда попасть, нужно первое: соответствовать уровню топовой секретности, во-вторых, преодолеть несколько уровней контроля безопасности, с ведением кодов доступа и считывания отпечатков личных идентификаторов, и что самое сложное, то в итоге не забыть, кто ты есть на самом деле и зачем ты здесь. - Броуди сделал специальную паузу, чтобы его слушатели насладились пониманием горькой на самом деле иронии, в которую он обернул этапы их пути сюда, к вершине власти и доверия к себе, которые, как оказывается, находятся на самом дне бездны, и доверие к тебе не такое уж и доверие, если требуют от тебя подтверждение твоей личности.
И тут как не возникнуть логически выверенному и с трудом выдержанному вопросу: "А кто такие те, кто нас всех проверяет на соответствие требованиям к топ высшим чиновникам?". -Неужели сами боги! - а вот так спешить отвечать не нужно. А то не ровен час и самому можно тронуться умом раньше всех и что главное, раньше всех в этом быть замеченным. А это путь в никуда, в свою отдельную обитель для богоизбранных людей, или на крайний случай в великие люди-полководцы.
В общем, как все тут про себя понимают, то Броуди их всех решил свести с ума или на крайний момент запутать. Так что будет разумней не задаваться вопросами, а ждать того, что Броуди сам скажет.
А Броуди само собой скажет, что он и вновь берётся делать, и при этом самым негативным образом, через провокационный вопрос ко всем тут и вокруг. А вот президент на этот раз остался в стороне от прямолинейности вопросительности Броуди, и за это он ему и не будет даже думать быть благодарен. Это всё внутренняя сноровка и умение президента уходить в сторону от неудобных вопросов.
- Ну и какие у вас на этот счёт возникают мысли? - вот такое и так спрашивает Броуди, смотря на всех тут людей с таким предвзятым упорством, как будто они ему что-то должны, как минимум, ответить на этот его вопрос. А как насчёт того, что это их право хранить молчание и не свидетельствовать против себя, когда с ним за что-то спрашивает. Да и в конце концов им может неохота, и они страшно заняты собственной выживаемость, что как раз и требует от всех них держать рот под замком и лишнего ума на себя не наговаривать. А то обязательно найдутся охотники за лишним умом. Все догадываются о том, в какое людоедское безобразие скатываются люди, оказавшись один на один со своей сущностью.
При этом показывать себя полным профанов или хотя бы человеком недалёким, не слишком будет умно, вот всем и приходиться соответствовать и быть многозначным и многоликим, мол, с какой с меня спрос, всё равно никакой ясности не получите, а одну только головную боль. Вот такие здесь все мыслительные стратеги.
- Нету, или решили выждать и послушать, что на этот счёт я скажу. Что ж, я не против. - Говорит Броуди. - А теперь задайтесь к себе ещё одним вопросом. Кто на самом деле приложил руку к постройке этого, самого секретного бункера, находящегося, не просто в секретной части нашей земной геолокации и пространства, а он можно и такое предположить, что ни одним прибором слежения и определения пространственного положения не определяется и не фиксируется. И не только потому, что здесь установлены устройства антирадарных помех и перехватов сигналов, а потому, что этот бункер помещён в такое аномальное место, в котором не действует большинство физических законов. И та же гравитация, и кислородный баланс, здесь поддерживаются искусственным путём, как это делается на космических станциях. - Даже у самого Броуди от этих страшных откровений сглотнулось. А что у ж говорить о всех остальных, даже и предположить себе не могущих, в какой они опасности всё это время находились, и бл*ь, до сих пор находятся.
Впрочем, не для всех эта новость была неожиданной. Для генерала МакТиберия давно всё было ясно, а именно с самого начала этого фигурального захвата их в заложники, и он всё верно про себя сообразил насчёт происходящего со всеми ними. - А вот и первые, косвенные подтверждения того, что мы всё-таки оказались на ковчеге, звездолёте. - Сглотнул сухомяткой МакТиберний, и на автомате потянулся рукой к бутылке с водой. Потянув на рефлексах за собой и всех остальных людей за столом. И вот же какая неожиданная неприятность для президента, не могущего в стороне стоять от глобальных проблем и вот таких бытовых процессов, и тоже было устремившийся рукой взять бутылку с водой. Как сейчас им обнаружилось, то его бутылка с водой была под сухую опорожнена Броуди и получается так, что президент, если хочет напиться, должен рассчитывать на кого-то рядом с ним сидящего.
А ближе всего к нему сидит вице-президентша Алисия Тома, чьё прежнее место, по правую руку от президента, поменяло всего лишь его расположение к ней, то есть полюсность, и она сейчас сидела по левую руку от него, а по правую руку находился Маркс, для кого правила приличий и субординации не писаны, и он садится, падла, там, где садится.
И выбор для президента между этими людьми не так прост, как может показаться с первого взгляда, с его расчётом на то, что каждый человек был бы рад быть полезным и услужить президенту. Тогда как всё не совсем так, и это не просто предположения и слухи, а такие выводы исходят от первого лица такой реальности - президента. У кого, как бы на него не ополчились альтернативные и оппозиционные источники донесения информации и подчёркивания реальности, всё же есть память, и не самая короткая, как бы этого хотели в нём видеть и слышать его оппоненты и что удивительно, но и соратники.
И президент отлично помнит, что происходило буквально полчаса назад, когда он указал Алисии Тома на недопустимость примерять под себя его кресло, по крайне мере до того времени, пока он дееспособен. И пользоваться его бутылочкой с водой, это только его и его, президентская прерогатива. Так что президент, отлично зная женскую злопамятливость, даже не будет соваться в эту сторону. Здесь его будет ждать не просто отказ, а играющий всеми красками злорадства, ехидства и сарказма отказ.
- Что, господин президент, не думали, что так быстро вам аукнется ваш снобизм. - Посмеётся вот так в лицо президенту Алисия, и поглядывая на него сверху вниз, приложится ртом к бутылке, и начнёт из него глотающими звуками прихлёбывать свою злость против него.
Но тогда быть может президенту обратиться к Марксу, кто не без его помощи достиг такого финансового благополучия и могущества. И президент так бы сделал, да вот только что-то ему подсказывает, что в избирательный период так открыто обращаться за помощью финансовых воротил, молящихся не одному только золотому тельцу, этой единокровной для всех финансистов вере, будет не совсем верное в стратегическом плане решение. Да и знает он всех этих сквалыг, при таких обстоятельствах, при которых они оказались здесь, он, скорей всего, над твоей наивностью посмеётся и не даст воды, заявив, что он в первую очередь реалист, и когда мир погружается в апокалипсис, то тут каждый сам за себя.
Вот и приходится президенту оставаться при своих сложностях и давиться одними слюнями, крайне скупо выделяющихся на фоне общего кризиса с водой.
А между тем Броуди продолжает нагнетать страсти и ужасную для всех реальность. - Но что самое главное. - С каким-то прямо эмоциональным накалом говорит это Броуди. Отчего все слушатели застыли в одном положении, перестав даже давиться водой. - Эта ситуационная комната, как по мне, то автономная капсула, со своей системой автономного самообеспечения, на подобие ковчега, помещена не просто в аномальный центр земли, на глубину бездны, а она находится в самом преддверии ада. - Как обухом по голове всех тут людей оглушил этим своим откровением Броуди. И никто даже не заметил, что сообщённая Броуди новость, больше похожая на возведённый в реальность слуховой помысл возбуждённого сознания, несёт в себе столько всего фантастически невероятного и близко не похожего на реальность. Чему, впрочем, есть объяснение: это их общее нахождение в одном ограниченном собой и своими воспалёнными мыслями пространстве, где выхода отсюда никакого в ближайшие трое суток и не видно, и тут хочешь того или нет быть здравомыслящим человеком, тебе это крайне сложно сделать и приходиться цепляться за любую глупость, хоть чуть-чуть похожую на правду и дающую хоть какой-то шанс по выходу отсюда. А если озвученная какая-то мысль не даёт путей выхода отсюда, то за неё цепляешься лишь по тому, что она даёт надежду на твою выживаемость в этих новых для себя условиях. Всё-таки последнее, что в человеке живёт, это ни какая-то там надежда, а его инстинкт самосохранения.
И человек выберет для себя хоть какую-то определённость, даже такую, какую им всем тут предлагает Броуди, как оказывается, скрытый апологет всякой дьявольщины, чем будет и дальше мучиться неопределённостью. Так уж его организм устроен, ему нужно знать к чему себя готовить. И раз к аду, то пусть будет так.
- Но позвольте. - Собрался было встрять в ход ведения дискуссии Броуди Маккартур, из внутреннего принципа никогда не соглашающийся с Броуди. Но куда там. Сейчас Броуди собой занял все умы, и никто не будет слушать возражения Маккартура, всем требуется знать, к чему им именно готовиться. Как понимают все, то встреча с новыми реалиями не будет холодной, а вот жаркие объятия только в реальной жизни что-то хорошее предполагают, а вот здесь, что-то как-то на них не хочется рассчитывать.
- Я может и позволю, раз вы так благосклонно меня об этом просите, но я совсем не уверен в том, что вам это позволят сделать те, кто вас совсем скоро будет взвешивать и разбирать по винтикам. - Вот такое заявляет Броуди, чуть ли не затыкая рот Маккартуру. Отчего тот даже в лице изменился, закипев в нём. При этом Маккартур всё-таки не затыкается, имея в себе нерв огромной выживаемости, и желания и дальше жить.
- Вы это про кого тут нам говорите? - хоть и не громко, но всё же задаёт этот опасный на ответ вопрос Маккартур, как будто не понимая, что те, даже не люди, а порождения дьявола, у чьего мироздания они сейчас так близко находятся, не потерпят всех этих суждений в свою сторону. Они сами привыкли судить, и тогда ты, Маккартур, кто такой, чтобы отменять этот принцип мироздания.
Ну а Броуди, кого Маккартур решил так подставить перед судьями страшного суда, не такой простофиля, как на его счёт сильно рассчитывает Маккартур, и он умеет уходить от прямых ассоциаций.
- У вас есть в этом сомнения? - вопросом на вопрос отвечает Броуди.
- Как у атеиста есть. - Со своей ловкостью отвечает Маккартур, увиливая от своей ответственности перед единоверием, которое, если и реализуется сейчас в действительности, то его защита будет строится не так глупо, на незнании основополагающих законов ("А не знание законов не освобождает от ответственности, вы такое не слышали, - срежут его в раз таким ответом судейского лица"), а Маккартур будет упирать на то, что он сознательно выбрал для себя этот путь отрицания бога в себе, что б значит, его не подставлять и ему не было стыдно за такого своего неразумного дитя. Сам же, отче, видишь, какая я собственно сволочь.
- И на чём они строятся? - спрашивает Броуди.
- Сам понимаешь, на разумных категориях ума. - Отвечает Маккртур как всегда расплывчато, перенося всю ответственность за понимание своего ответа на оппонента.
- Если тебе нужны доводы, несущие в себе рациональное зерно, то вот они. - Говорит Броуди. - Все принимаемые нами здесь решения несут в себе глобальные изменения для всего мира, ставя его подчас на грань апокалипсиса. А чем это не аргумент в сторону нашей связи с глубинным государством, за которое все принимают совсем не то пространство цикловых и жизнеутверждающих до поры до времени умозаключений. И вы сейчас, как никогда другой близко оказались к пониманию того, кто его представляет. Не так ли? - вопрошает Броуди. А вот к чему относился этот его вопрос, то чего-то даже не хочется над этим вопросом размышлять.
Вот и Маккартур решил не думать о том, к чему относится этот вопрос Броуди, и он решил по-военному, сразу все пути отхода для всех отрезать, на прямую спросив Броуди. - Хорош крутить задницей. Говори уже, кто за всем этим стоит?
На что Броуди посмотрел с диким предубеждением и чуть ли не презрением к недалёкому уму Маккартура, и раз ты хочешь, чтобы тебя прямо на месте поразило затмение ума, то на, получай новую бессмысленность и одновременно осмысленность своей реальности.
- Масоны. - Вот такую диспропорцию жизни озвучивает Броуди. И до того это заявление звучит издевательски над здравомыслием всех здесь находящихся в кабинете людей, готовых в самого чёрта даже поверить, если ты аргументированно и с уважением к их уму эту новость подашь, но, чтобы так беспардонно и беспринципно врать и наглеть, используя все эти штампы дремучего прошлого, когда во всех бедах обвиняли эту квинтэссенцию всего самого загадочного и необъяснимого с разумной точки зрения человека, то ты, Броуди уж хватил здесь лишнего, и этого никто тут не потерпит. И в первую очередь президент, кого уже достало быть оплёванным всеми этими инсинуациями своего беспрецедентного значения Броуди (не мастер великого ложа я и всё тут!).
- Да ты, батенька, окончательно заврался. - Каким-то очень удивительным наречием делает вот такое заявление президент, перенося общее внимание на себя. - А теперь мы хотим слышать от тебя правду и только правду. Которую ты видимо не способен говорить в свободном состоянии. А раз тебе для своей правдивости требуется находиться со связанными руками, то мы пойдём тебе навстречу. Маккуртур и МакБрут. - Президенту было достаточно назвать только имена этих генералов, чтобы они уже бросились понимать его с полуслова. Ну а когда твои желания сходятся с поставленной задачей (так всех достал своим эгоцентризмом Броуди), то всё спорится в твоих руках. И Броуди и моргнуть не успел, как он вновь привязан к стулу, и на этот раз крепче чем раньше крепко. И на этом всё ставит очень эффектно точку Маккартур, уперевшись ногой об грудь Броуди при последнем натяжении верёвки на нём.
- Всё, он готов. - Ставя ногу с груди Броуди на пол, говорит Маккартур. А Броуди и не показывает вида, как ему всё это унизительно к себе и обидно видеть, а он, наоборот, демонстрирует в себе ничем невозможно опорочить и унизить достоинство борца за свои и других людей свободы, и он не будет молча склонять голову перед жизненными обстоятельствами, которые только на этом этапе пути оказались сильней, а он всё, что хочет сказать скажет, а что думает, то раскроет.
- И к чему интересно? - задаёт вопрос Броуди с вызовом.
- К встрече с посланниками ада. О них ведь ты нам всё это время говорил? - С усмешкой отвечает Маккартур.
- Я другое вижу. - Как-то отстранённо от самого себя, глядя куда-то не просто вне себя, а в такие глубины немыслимого, аж жутко становится за Броуди, кто запросто мог там заблудиться, и затем его ищи всем скопом, а иначе он всем тут так просраться даст, что пакетов на всех не хватит (и что всё-таки за живая тема, эти пакеты).
- И что же ты видишь? - с наигранным ехидством спрашивает его Маккартни, когда самому страшно, а спросил он Броуди таким образом, чтобы для всех и для себя в первую очередь разрядить обстановку.
Броуди как будто просыпается от глубинного сна не сознания и всё это с открытыми глазами, дурно так, нехорошо смотрит непонимающим взглядом на Маккатура, отчего тому стало нехорошо, да и переспрашивает его. - Спрашиваешь, что я вижу?
На что Маккартни и не знает, как отвечать, и вообще надобно ли ему это делать, вот убей его, он не знает. И Маккартуру повезло, Броуди собирался сам дать ответ на этот свой риторический вопрос. - А вижу я. - Многозначительно так, с философским подтекстом, что говорит о том, что это говорил не сам Броуди (за ним ничего подобного и даже задатков на умственные прозрения никогда не замечали, или же он очень сильно всё это самодурство в себе скрывал под личиной увальня и простоватого парня), а кто-то уж очень недурственно умный, где сам Броуди выступал в качестве аватара для этого сознания Кришны.
А вот и догадка, как злоумышленники, запершие их всех тута, всё это дело с внедрением в святая святые всех основ государственности, центр принятия самых глобальных решений, эту ситуационную комнату, проникли. Им, как оказывается, и не нужно было давить на Броуди в плане его подкупа или какого другого подлога через ту же постель. А нужно лишь было настроить Броуди на нужную гипнотическую частоту, и через воздействия на чувствительные и мозговые центры Броуди подвести его к нужному результату. И, скорей всего, сам Броуди не знал, как им воспользовались вражеские лазутчики. А воспользовались они им в тот самый момент, когда он взял телефонную трубку. Где ему было озвучено специальное кодовое слово, которое включает в Броуди автономный режим саморазрушения, и он теперь действует строго по запрограммированному сценарию.
И видимо сейчас из-за плохого сигнала произошёл сбой в системе поведенческого контроля в Броуди и он на миг освободился от диктата своих заморских кукловодов (кукловоды только такой статус и носят, ведь если на них посмотреть с любой стороны океана, то они во всех случаях будут заморскими; вот такая высочайшая степень презумпции виновности). Но только на самый короткий миг (теперь перед разведкой стоит задача разгадать загадку Броуди, и каким образом его можно, если не выключить, то заблокировать идущий в его сторону сигнал), и сейчас Броуди вновь подконтролен внешним силам, и следует внешнему диктату.
- А вижу я, что вы не имеете, ни моральных, ни душевных сил, чтобы разговаривать со мной начистоту. А вам нужно, чтобы я был связанным. И тогда вы только решитесь со мной вести диалог. - Вот какую ересь несёт Брроуди, ясно, что под контролем чуждых сил всё это он сказал, а был бы в себе, то никогда не посмел так себя открыто дистанцироваться от того, что здесь называется правдой и справедливостью.
- Ах ты вон как?! - в себе в один момент изменились в лицах все те, кто эту кощунственность услышал, и в частности президент, до сих пор так и не могущий понять, как такое вообще может быть и что в людей вселяется такое, что они становятся вообще неузнаваемыми и непредсказуемыми, как Броуди.
- А ты не имеешь сил всё это сказать с развязанными руками. - Очень умело контраргументирует президент, ссылаясь на факты и реальность - Броуди и в самом деле не имел решимость всё это сказать, когда был свободен и не связан по ногам и рукам.
- Может по этой самой причине я сейчас и оказался связан, без особого сопротивления со своей стороны. - А вот этот каверзный выпад в сторону генералов Маккартура и МакБрута Броуди, мол если не я, то вам никогда меня не связать, и, в общем, вы тут не причём, а связал себя я сам своим словом и решением проверить себя, совершенно ими не принимается за основную версию происходящего, и они прямо сейчас готовы продемонстрировать этой сволочи Броуди, как с ними пререкаться и спорить.
И они бы показали Броуди всё собой задуманное прямо сейчас, в этот нервный момент, да вот только президент, видимо уже не имеющий столько душевных сил для переваривания всех этих кризисов доверия, перфорансов и скандалов, которые идут по нарастающей, и как он отлично понимает, то их столько впереди на эти трое суток ждёт, что не сойти с ума будет крайне сложно, и значит, нужно беречь свои душевные силы, в одно заявление перебивает это, было создавшееся направление движения общей мысли - в сторону противостояния двух армейских стратегий на будущий театр войны, где Броуди представлял собой штабную версию сражений за победу добра над злом во всём мире, а генералы Маккартур и МакБрут были больше практики и кто должен был реализовывать в реальности все эти фантазии и так называемое немыслимое этих тыловых крыс, штабистов.
- Броуди, раз мы создали для тебя подходящие условия для твоей откровенности, то мяч на твоей стороне площадки. Мы ждём от тебя всех этих откровений. - Говорит президент.
Броуди переводит свой взгляд на президента и спрашивает его. - И что вы хотите знать?
- Хотелось бы всё то, что нам будет полезно, но давай начнём с твоего объяснения того, что это сейчас такое было за столом. С какой целью ты поменял таблички за столом? - спрашивает президент.
А Броуди, что за хамоватая и беспардонная личность, вместо того, чтобы ответить вежливостью на вежливость самого президента, начинает тут паскудно язвить и вздыхать в сторону того, чего нет и не может быть в президенте.
- Вот же что за благодарность, жить и быть при таком руководстве. Я же уже всё говорил и объяснял. - Своими тяжкими вздохами и бубнением под нос такими кощунственными заявлениями, прямо подпадающими под статью "Дискредитация действующего лидера", ещё назови его зомби, Броуди прямо-таки закатывает себя в асфальт. И только то, что он является носителем критичной для всех тута информации, спасает его от немедленной аннигиляции руками Маккартура.
И это несмотря на то, что Броуди себе прямо сейчас наговорил на бессрочный срок изоляции от общества и общения с людьми свободными, - такие, как Броуди, зацикленные на себе люди, должны общаться и иметь дело только с такими же заключёнными на собственном абсолютизме людьми, - он продолжает нагнетать вокруг себя обстановку, определённо напрашиваясь на электрический стул. Хочет, падла, подорвать энергическую составляющую экономики. Вот до чего же коварный враг государства тут выискался. И если ему не удалось изнутри взорвать государственную машину, то он решил сделать своё уничтожение наиболее для государства затратным. И поди что всё это будет прикрываться теми самыми лозунгами о демократии, к которым он не имеет никакого отношения, но вот пользоваться благами прогресса и эволюции человека, доведшего процесс самоуничтожения до идеала - с помощью инструмента нравственно чистой, зелёной энергетики, электрического стула, это он всегда готов.
- Я требую для себя электрического стула. И отказать в этом вы мне не имеете никакого права. Ведь использовать инструменты авторитарных режимов для подавления демократии, например, верёвку, это тем самым признать моё право на авторитарное мышление. - Вот такое будет заявлять Броуди со скамьи обвиняемых, очень умело используя прорехи уголовного кодекса, утверждающего, что судить демократическими методами совершенно нельзя людей с другим мировоззрением. И если его концессионные убеждения (авторитаризм там) предполагают безжалостное осуждение себя через повешение, то какого хрена к нему будут применяться высоко технологические и затратные методы обретения итогового смысла жизни. И судейская коллегия попадает в патовое положение, не зная, какой метод индивидуального и окончательного воздействия применить в сторону этого Броуди, однозначно специально требующего для своего наказания демократических инструментов приведение в исполнение приговоров.
Где с одной стороны он использует первую поправку о свободе своего волеизъявления и своего права на своё демократическое осуждение, а с другой стороны всё это входит в противоречие с основным демократическим принципом: "Не суди, да не судим будешь"...Хотя не этим. А... Судим будешь избирательно, как это и полагается в странах победившей демократии...Блин, опять что-то не то. Ну да ладно. И сейчас важнее то, что Броуди себе на несколько пожизненных сроков наговаривает.
- Ну раз вы все тут такие тупые, я ещё раз попробую вам объяснить, какие вы тупые. - Упираясь взглядом в президента явно специально, чтобы не возникло разночтений в им сказанное, прямо в лицо президенту такое заявляет Броуди. И за одно уже это ему, как минимум, полагает выбить зубы и вырвать язык, чтобы он навсегда забыл говорить такие оскорбительные вещи. И президент только дай команду, её немедленно приведут в исполнение его верные генералы. Но президент эту, так и напрашивающую команду, не даёт и чего-то ещё ждёт, с отдупленным лицом взирая на Броуди. А тому только это внимание к себе президента и надо, и он продолжает всех тут крыть самыми корёжащими слух словами и гадкими выводами насчёт их всех умственной деятельности.
- Вы слышали когда-нибудь басню "Квартет"? - и вот спрашивается к чему это спросил Броуди. Чай все они сейчас находятся не на поэтических вечерах. Или же Броуди таким завуалированным способом решил указать им всем на свою безграмотность. В общем, продолжает издеваться. И хотя всё это так на солдафонский юмор похоже, всё-таки сам метод, используемый Броуди для поднятия собственного настроения за чужой счёт, совершенно на него не похож. Броуди сам по себе никогда бы не стал так изящно насмехаться над ближним своим. Он бы сделал ему подножку, а когда жертва его вот такой дипломатии полетела бы на встречу своего лица с асфальтом, то он ему бы ещё хорошенько поддал под зад. А из всего этого президент, единственный, кто из всех в этом кабинете людей в несколько параллелей думающий, делает вывод, что его версия о том, что Броуди законтролирован кодовым словом, имеет место быть.
- Нужно немедленно разобраться с этим вопросом и выяснить этот код. - Про себя надумал президент, покосившись в сторону Шпрехен...Румпеля. Кто единственный здесь, кто хоть что-то знает об этих квазитехнологиях.
Ну а пока всем им приходиться иметь дело с закодированным Броуди. И сильней и нетерпеливей всех с ним хочет и не хочет одновременно иметь дело, так это Маккартур. Кого уже достала вся эта лояльность к такому поведению Броуди президента и у него уже давно руки чешутся в сторону приложить их для усиления ничтожества значения Броуди. В общем, хочет он ему как следует врезать, затем все звёзды с его погон срезать и...Сыграть с ним, нет, не в русскую рулетку на звёзды (нынче и такие способы разрешения споров под санкциями), а в так называемое лото, известное ещё под именем "Напёрстки". И если Броуди угадает под каким стаканчиком снятая с его погона звезда, то он остаётся при прежнем звании, а если нет, то его ждёт понижение.
- Ты чё, нам сейчас будешь басни читать?! - с какой-то прямо агрессией, в ультимативной форме вопрошает Маккартур.
Но Броуди, как говорится, не прошибёшь. И он без всякого страха и испуга согласно кивает. Ну а за этой его смелостью стоит только одно - его понимание того, что никуда они тут все от него не денутся в ближайшие трое суток. А чем это не раз в жизни дающийся шанс быть в центре внимания и что главное, быть выслушанным не только по делу, но и в плане демонстрации своих скрытых талантов. Где один из них в Броуди присутствует такой. Он в тайне от всех пишет стихи, притчи и главное, это басни. И как не трудно догадаться, то сюжеты для своих басен он черпает из своей жизни. То есть из окружения президента.
- И что это ещё за басня? - а вот президент более конструктивно и разумно подошёл к желанию Броуди продемонстрировать свою изнанку души, демонстрируя себя человеком не чуждым высокого искусства. - И всё равно это не он. - Уже не сомневается в версии перепрограммирования Броуди президент. - Разве генерал может думать и помышлять о бабочках. Да никогда в жизни.
- Сейчас узнаете. - Не просто говорит Броуди, а он буквально таким образом утверждает себя и то, что вы все тут, никуда не денетесь и как миленькие будете слушать любую похабщину, которую он захочет утверждать за здравый смысл. И если насчёт похабщины никто ничего против неё не имеет, пускай сколько хочет чешет своё самолюбие Броуди, да вот только такого развлекательного зрелища никто не дождётся, и Броуди, как с ним это было не раз, будет всех здесь людей нагнетать пошлостью и скукой своих воззрений на рифмоплётсво.
И тут как не прийти в голову альтернативной, уводящей в сторону версии насчёт мотивационных причин Броуди запереть их всех здесь. Он с ума сошёл от своего одиночества и непризнания хотя бы поэтической личностью. А именно вот такая человеческая не признанность и его недооценка окружающимися, на что налагается его одиночество, и приводит всех этих людей к самым экстраординарным поступкам. И ещё хорошо, что болезнь Броуди носит поэтический характер, а вот если бы он почувствовал себя угнетаемой и ущемлённой личностью, то он бы взялся за пистолет и с помощью его вознёс бы себя на пьедестал уважения. И ещё одно хорошо. А именно то, что Броуди всё-таки не настолько грамотен, чтобы взять пример с Герострата, и в две обоймы своего пистолета не погрузить планету в общий мир.
- Звучит угрожающе. - Не смешно усмехнулся натужно президент. И чтобы отвести подозрение от своего испуганного и растерянного состояния, спросил Броуди об авторе этого произведения. - Боюсь даже предположить кто его автор. Неужели ты? - спрашивает президент.
На что Броуди не сразу даёт ответ, он как будто внутри в себе с чем-то таким столкнулся, что не даёт ему дать сразу ответ. Впрочем, ненадолго, и Броуди страшно для президента сверкнул глазами, и сказал то, что он сказать был для себя и для своего признания, наконец-то, не только служакой должен. - Да. Это я. Что-то имеете против? - задаётся в конце своего ответа злобным вопросом Броуди. И само собой никто не против того, чтобы Броуди у себя дома занимался чёрте знает чем.
- Тогда слушайте. - Говорит Броуди. Собирается в себе и со своими мыслями, чтобы преподнести это своё произведение в самом эффектном качестве, для чего обязательно нужно посмотреть через злобный прищур на своих слушателей, дав им всем понять, что каждый из вас будет запомнен, и расплата за ваше неуважение к творцу рано или поздно тебя, падла, настигнет, и... Долгая пауза.
И вот Броуди, через это своё обозрение слушающей публики настроив всех на этот поэтический вечер, выпрямляется на сколько это можно, и с высоты своего презрения к прозе этой жизни, которую собой олицетворяет вся эта масса чиновнического сословия начинает доносить им поэтическую правду жизни.
- Проказница-Мартышка,
Осёл,
Козёл
Да косолапый Мишка
Затеяли сыграть Квартет. - И только Броуди прочитал это первое четверостишье, по своей сути являющимся высером его воспалённого на зависти и злобе ума, а также памфлетом на уважаемых людей, как среди подневольно слушающей публики наметился раскол и раздрай в плане умственного помрачения. Где та часть слушателей, кто дальше своего носа не видит, пребывая в собственной самоуверенности и самонадеянности, ничего пока что провокационного в этих стихах Броуди не услышала, тогда как другая часть слушателей, с более дальновидными взглядами на всё вокруг, сразу догадалась в чью сторону направлен этот недружественный мало сказать, а оскорбительный самое то, памфлет. И единственное, что им оставалось сейчас выяснить, кого под этими зверями подразумевает Броуди.
А вот здесь от степени разночтения и предпочтений видеть в козле Лабуса, в осле Маккартура, а не наоборот, и происходила внутренняя борьба в этих людях. А вот насчёт проказницы-мартышки и косолапого Мишки, таких сложностей определения не было. За мартышку всеми принималась госпожа госсекретарь, а за мишку сам Броуди. А вот этот последний факт воспринимался несколько под вопросом. Если, конечно, не принимать всерьёз самокритику и самобичевание Броуди.
Впрочем, и насчёт ассоциативного прикрепления ярлыков в сторону госсекретаря Шарлотты, почему-то всеми тут без предварительных разговоров и прерий записанную в этот подкласс животных, так называемых мартышек, тоже имелись весьма резонные возражения, как не трудно догадаться, то со стороны самой Шарлотты. Которая, между тем, не опустилась до оскорблений и перевода стрелок - ты сам такой, а она подошла к этому вопросу более чем серьёзно, глядя из-под своих очков очень внимательно в сторону тех недальновидных людей и политиков из её окружения, кто не умеет держать язык эмоций за обезличенной маской лица, и бл*ь, смеет в её сторону кивать в тот самый момент, когда в пример приводилась и озвучивалась эта самая мартышка.
А Шарлотта Монро считает в крайней степени неполиткорректно сравнивать какого-либо человека именно с этим представителем приматов. За что можно в будущем сильно поплатится. Тогда как сравнивать человека с козлом и ослом почему-то не воспрещено, и за это тебя никто не подтянет в суд к ответу. Ну а почему всё так, то это вопрос, требующий для себя отдельного рассмотрения. Хотя на этот счёт имеются некоторые соображения.
А всё дело в том, что при сравнении человека с ослом или тем же козлом, имеют в виду навязанную этим животным смысловую нагрузку, тогда как при использовании примата для твоего ассоциирования и отождествления с ним, имеют в виду физическую составляющую человека, недалеко ушедшую от этого представителя приматов. Что в определённой степени считается оскорбительным для тех людей, кто по умственному развитию недалеко стоит от ослов, а в нравственном качестве они те ещё козлы. В общем, вот такая сложная составляющая выходит в таком, казалось бы, простом вопросе.
Ну а пока все про себя так сомневались и не сомневались тоже, как-то всё прошло незамеченным из всего того, в какую ситуацию и интригу поместил этих своих героев Броуди (как минимум, похожую на сейчашнюю), и Броуди дошёл до окончания своего эпоса, основанного на реальных событиях.
"Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, -
Им отвечает Соловей, -
А вы, друзья, как ни садитесь;
Всё в музыканты не годитесь". - С выдохом ставит точку Броуди в своей декларации права на самовыражение, даже если оно поэтического склада ума. И теперь он с нервным лицом ждёт реакции слушателей на прочтение, даже не своего поэтического произведения, а на свой талант создавать умные и поэтические произведения и главное, на свой талант чтеца.
Но куда там. Ничего такого и даже подобного Броуди не увидел во всех этих растерянных и недоумённых лицах, даже переглядывающихся между собой, ища там для себя подсказку насчёт того, что это сейчас такое было, и что всё это значит. Чего никто разъяснить не может уже по одной той причине, что все эти люди не привыкли никого кроме себя слушать. А когда в пол себя кого-то и чего-то слушаешь, выхватывая из пространства отдельные фрагменты (что не говори, всё равно всё будет так, как я сказал), то как можно составить цельную и верную картинку из всех этих фрагментов.
И только один президент, с первого слова до последнего внимательно слушая, догадался, какая всё-таки Броуди скотина, и у него уважения ни к кому тут нет.
- Я тебя понял, Броуди. - Приблизившись к Броуди в предельную близость, уперевшись лицом в лицо, сказал президент. - И, наверное, ты также не увидишь разницы в том, кто тебя будет вбивать в твою разумность. Сам же только что сказал, что как бы вы друзья местами не меняйтесь, ничего от этого не изменится. - А вот эта мысль, которую сейчас озвучил президент как бы для себя спонтанно, ему и самому очень понравилась. Ведь тогда выходит, что нет никакого смысла его на посту менять, если политика государства останется всё такой же. Правда быстро на нет пришла эта радость президента и как следствие всего этого его желание помиловать Броуди. А всё потому, что вслед пришедшая мысль полностью аннулировала все плюсы из этого вывода.
- Но на это могут и будут упирать мои противники. - Рассудил президент. - Что вам тогда бояться при моём выборе президентом, если всё останется по прежнему. А так электорат будет доволен, видя сменяемость власти и того, что от него что-то в этом мире зависит. - А вот этот аргумент противников президента и нечем будет крыть.
А у Броуди, между тем, есть что сказать президенту, в частности, когда он так близко к нему находится и относится, и есть некоторая возможность в некоторых очень тихо сказанных словах быть услышанным одним только президентом. А то, что он, Броуди, о чём-то перешёптывается с президентом, а с другого, стороннего взгляда, это будет видится, как его сговор или сепаратные переговоры с президентом, будет играть на руку Броуди. Узнай о чём президент, как наивный простачок попавший на такую уловку Броуди, где он не может со стороны на себя посмотреть, то он бы, пожалуй, резко бы одёрнулся от этого своего, неоднозначного положения. А чтобы окончательно развеять туман сомнения в свою сторону со стороны всех остальных людей, то президент со всего маху врезал бы Броуди в ухо, всё это дело приговаривая словами: "На получай злодейская рожа. Не получится тебе меня подкупить!".
Но Броуди умело купирует такую возможную осмотрительность и предупредительность президента, заговаривая ему уши самым верным способом - привлечением к слуху президента его любопытства. Для чего Броуди использует интригу и тайну.
- Так ты хочешь узнать, в чём кроется загадка нашего здесь нахождения? - вот такую интригу, тихо-тихо озвучил Броуди, так запанибратски обращаясь к президенту (с какой стати или неужели это привилегия всех узников совести). И, конечно, президент, только половину слов Броуди расслышав, а половину его слов сам додумав своим желанием быть самым проницательным человеком, отчасти склонённый к ответу согласия всей этой напряжённой обстановкой и своими нервами на пределе, даёт кивающий ответ, который определённо значит: Ага.
Броуди внимательно смотрит на президента, кто может быть рефлекторно и необдуманно согласился с его предложением, и только после того, как со стороны президента не поступило дополнения со своим но, он приступает к тому, что хотел донести до президента.
- Это совещательная комната? - кивнув за спину президента, задаёт такой вопрос Броуди.
Ну а так как самые очевидные вопросы всегда самые сложно понимаемые, - все почему-то начинают искать в них скрытый смысл и внутренний подтекст, - то президент не сразу на него отвечает, а он берёт паузу, чтобы расколоть ту хитрость, которую вложил в этот свой вопрос Броуди. И здесь бы президенту хотелось ещё раз обзорным зрением убедиться в том, где они сейчас все находятся, в той ли самой комнате, но сквозящая в его сторону во взгляде Броуди прямолинейность, не даёт ему возможности обернуться, и президент вынужден на основе своих памятливых воспоминаний решать, где на самом деле все они находятся.
И как через внутреннюю борьбу здравого смысла и побуждений воображения президента выясняется, то эта ситуационная комната ни на что больше не похожа, кроме как только на скучный кабинет для таких же скучных разговоров. А принимать в расчёт всё то, что тут в голову президента наговорило его воображение, всегда себя вольно и уверенно чувствующее при стрессовых ситуациях и когда для этого даётся повод, как прямо сейчас, - а оно всем собой поддержала фантастические мысли некоторых из здесь находящихся людей о том, что это и не кабинет вовсе, а это в некотором роде чистилище, раз это место так приближено к преддверию ада (это всё Броуди подонок, выносит всем мозг), и сейчас здесь будут вычищаться души тех людей, кто ещё на это способен, а кто свою душу давно продал или заложил, то тот первый на выход в сторону ада, - он пока что ни под какими причинами не собирается.
- Да. - Через внутренний нерв соглашается президент с Броуди, интуитивно чувствуя, что это его соглашательство с Броуди ни к чему хорошему не приведёт. Но у него нет другого выхода искать выхода из всего этого тупика, в который их загнали все эти обстоятельства, ключик к раскрытию которых находится у Броуди.
А Броуди, ожидаемо президентом, начинает нагнетать на него тревогу своими новыми, непонятно к чему ведущими вопросами туманного качества. - И знаешь в чём весь здесь фокус? - с хитрым прищуром спрашивает Броуди.
А откуда президент всё это может знать, теперь зная какая Броуди скотина и непредсказуемый тип. Правда, он и поддаваться на эту возможную хитрость и уловку тоже не должен. Да куда там, слишком давно и на пределе своих нервов находится президент. И его рефлексы сами за него отвечают, через пожимание плеч.
А Броуди такой ответ только и нужен был, и он поясняет президенту, что тот по своей должности или хотя бы по мировоззрению должен был знать. - А фокус тут в том состоит, что в совещательной комнате и посовещаться не с кем. - И до чего же, как оказывается, тонкий психолог этот аватар Броуди (а кто же ещё, когда Броуди был только в одном замечен, он вечно был не в себе и себя искал на дне бутылки; и тогда, как можно такое предположить, что он так умело разбирается в других людях, если только в нём самом уже кто-то не разобрался и не подобрал к его сознанию ключик), так на раз кладущий президента на фигуральные лопатки, забравшись ему в душу и найдя там отклик.
И президент в одно мгновение в лице изменился в сторону такой своей горе судьбы, где всегда быть один и всё за всех решать стезя его. А на кого он тут может положиться и понадеяться, когда как каждый из здесь находящихся людей тянет на себя одеяло и преследует одну только цель - личные интересы. А такая общая целесообразность ведёт к одному - приходиться только на одного себя надеяться.
А Броуди как прямо читает все эти мысли президента, вслух их озвучивая. - А как на кого-то можно положиться, когда каждый гнёт свою линию. - Прямо слово в слово отражает вслух мысли президента Броуди. - И вот здесь-то и решается роль личности в истории. - А вот эти слова Броуди пришлись по нраву президента, даже приосанившемуся после этих слов.
А вот вслед сказанное Броуди поставило во временный тупик президента, чего-то совсем не понявшего, на что это Броуди в его сторону решил рассчитывать, такое утверждая. - А вот мне ты можешь довериться. - Вот такую дерзость и в чём-то ахинею говорит Броуди, видимо совершенно не считаясь со своим положением, где он находится в качестве человека, обвинённого во всех смертных грехах, ну или как минимум под подозрением. И прежде всего он должен добиться для себя снятия всех этих обвинений, а уж затем заикаться о праве к себе доверия. Хотя эти вещи взаимосвязанные друг с другом, и бывает трудно проследить, что из чего выходит.
Но как сейчас же выясняется, то у Броуди есть для принятия этого своего предложения весьма резонные аргументы. - И знаешь почему? - задаётся, скорей всего, риторическим вопросом Броуди. Раз и тем более президент не знает почему, и он не обязан это знать в таком своём расстроенном состоянии.
- А потому, что я в отличие от всех здесь присутствующих как бы не заслуживаю доверия. При этом все от меня требуют полной честности. И это негативное знание в мою сторону, даёт вам больше повода доверять мне, чем кому-то ни было. Кто запросто может скрывать под своей благочестивой и верной вам личиной того же моего сообщника. - И надо отдать должное этому гаду Броуди, он сумел убедить президента в большем к себе доверии по отношению ко многим в этой, только на словах совещательной комнате. Тогда как в ней в основном сам с собой совещаешься, или на самый худой конец, со своим стратегическим противником, после долгих споров и несусветных предложений, доходящих до взрыва мозга, требуя от служб связи соединить себя звонком с тем недружественным для себя человеком, кто столько хлопот и причин для беспокойства организовал им всем тут своей самобытной, без консультирования с людьми знающими, политикой.
- Ты это...давай по тише там у себя политизируй на наш счёт. А то мы уже не можем угнаться своим печатным станком за своими обещаниями электорату быть ещё несговорчивей, прогрессивней и умней. - Попытается угомонить и урезонить свои внутренние требования президент, обращаясь пока что к телефонной трубке, заготавливая нужные слова для конструктивного разговора со своим мало дружественным оппонентом. Который с полслова не будет собираться понимать президента и даже не будет к нему и его предложениям прислушиваться, и не только потому, что они разговаривают на разных языках, а по весьма более оскорбительной для президента причине - его недружественный оппонент имеет и сам что сказать в ответ и этот его ответ совершенно не согласуется с мировоззрением президента. Вот и приходиться президенту волноваться и подбирать слова, чтобы выглядеть перед своей администрацией волевым и грамотным человеком, который может в экстренных случаях обойтись и без телесуфлёра, и найти такие убедительные слова для своего оппонента, что он в душе перекрестится и прямо вздрогнет, когда президент ему озвучит то, что он обо всём этом думает.
- Май френд. - Вот с таких ошеломляющих всякое сознание человека слов начнёт своё приветственное слово президент, дядюшка Джозеф.
Да вот только трудности перевода дали так необходимую передышку недружественному оппоненту дядюшки Джозефа, принятому им так в друзья, чем он не преминул воспользоваться, найдя к чему придраться в этих словах президента, тем самым указывая ему на его не полную честность.
- Сегодня апрель, хотел бы вам заметить господин президент. - Говорит, как оказывается, крайне недоверчивый и придирчивый ещё к своей не дружественности оппонент президента. - И как я понимаю из вашего предложения, то вы отмеряете нам всем срок в один месяц для нашего противостояния, чтобы по его итогу назваться нашими друзьями. - Ну до чего же бывает проницательным противник, так умело вырывая смыслы значений из предложенного президентом ультиматума всё ему же, самому вероятному и невероятному одновременно противнику. И президент прямо онемел от осознания того, насколько силён всё больше и больше, но лучше при таких знаниях могущества противника, меньше и меньше вероятный противник, у кого так умело работает служба внешней разведки, которая поди что уже внедрила крота в его администрацию, и он обо всех их планах не только всё уже выведал, а он их успел передать в центр, где сидит и потрясает его сознание своими познаниями его всех последующих шагов самый главный противник всех его свершений.
И что сильнее всего пригибает в коленях к земле президента, так это осознание того, что он о своих дальнейших планах ещё ни с кем не успел поделиться, а это значит только одно - так называемый крот находится в нём самом, это его внутренний предатель. И настолько это невыносимая мысль для патриотического смысла президента, что он готов выйти из себя, чтобы оголить эту свою предательскую сущность. И он бы так и сделал, если бы ему на ум не пришла очень спасительная мысль. - Так это всё Барбара. Ни у кого кроме неё нет доступа к моему внутреннему голосу, прорывающему во сне, когда я храплю. - И если президент был спасён этой мыслью, но только в физическом плане, а так-то он был душевно растоптан, то вот насчёт Барбары и их семейной жизни всего этого не скажешь без тягостного и удручающего вздоха.
- И что теперь делать? - спонтанно вырвалось у президента это в трубку телефона. И само собой его зловредный оппонент ухватился за этот крик помощи и демонстрацию своей слабости президента.
- Сколько вас там за столом? - немедленно задаёт содержащий тайну, провокационный вопрос оппонент президента. А президент и поплыл от такой оперативной скорости соображения своего оппонента. - Чёртова дюжина. - Не просто раскрывает государственную тайну президент, а тут главное то, как он её раскрывает, позиционируя себя за спасителя мира, где он со своими апостолами проводит операцию тайную вечерню.
- Ну тогда вы сами разберётесь с сами собой, выяснив, кто настоявший спаситель, кто предатель, а кто умывает руки. - Почему-то как гром среди ясного неба звучит в ушах президента это пророчество своего оппонента. Но почему-то президента, давайте уж по простому, Джозефа Эммануиловича Канта...Брр. Что за бред начинает приносить в голову воспалённое на жестокости этого мира сознание, поставленного в угол и одновременно в тупик своего безсознания обстоятельствами твоего определения как объект, а не как ты наивно всё это время думал, субъект политики людей более чем ты значимых и хитроумных. В общем, Джозефа с самым обычным фамильным именем для президента, Кондор, почему-то взволновал не этот вопрос своего причастия к возможности причащения к лику святых, как минимум, а по максимуму к спасителям человечества, а Джозеф, прежде всего, как человек, не неожиданно, а это более чем закономерно для человеческой природы соотношения со своей природой, оказавшись так близко к ней, начал с большим природным и естественным эгоизмом смотреть на всё себе присущее.
А присуще Джозефу было многое из того, что всякому человеку присуще, и первое, что его так сильно в себе заботит, то это его право на частную собственность и частную жизнь, которые в этих замкнутых и запертых условиях совсем скоро будут подвергаться сомнению и пересмотру в сторону общей публичности. И что самое ужасное в этом деле, так это то, что противопоставить этому нечего и Джозефу, как и всем остальным здесь людям, придётся смирять себя с данной действительностью.
Ну а так как будет глупо не смириться с неизбежностью, а её нужно принять, то Джозеф, ещё не потерявший в себе возможность логично мыслить, пока что решил разобраться с тем, что подвергает сомнению его частную собственность. К которой, как бы это не прискорбно было сообщать, Джозеф соотносил и свою супругу Барбару. Которой он, таким образом, сравнивая Барбару буквально с вещью, скорей всего, мстил за такой деспотичный в свою сторону характер их семейных отношений.
И вот какие мысли возникли у Джозефа по следам всех этих представлений об между государственных связях. - Барбара?! - почему-то восклицательно-вопросительно озвучил её имя Джозеф. И давай с этим вопросом разбираться. - А причём здесь она? - задался вопросом Джозеф. - И с чем её всё это связывает? - а вот ещё один вопрос Джозефа наводит его на ответ. - Жажда власти. - Всё верно и со знанием сути Барбары догадался Джозеф. - Но в чём она проявляется? - и опять вопрос и ответ на него. - А в том, чтобы меня контролировать.
- Но как?
- А всё просто. Чтобы я только её одну ценил и ни с кем больше не считался. - Догадался-таки о глубинной сущности Барбары Джозеф. - И вот здесь-то на первый план и выходит её природа, женская суть. Которая и упирает на то, чтобы я никого кроме неё за женщин не считал. Так вот откуда растут ноги этой проводимой мной по наущению консультативных подсказок Барбары политики по низведению женского я до уровня покорного наблюдателя за развитием жизни, передавая все ранее им присущие функции зачинателя жизни в техническую плоскость решения этой проблемы. - Джозеф прямо осел в себе от этого откровения женской сути, готовой себя уничтожить, лишь бы ты не достался другой. И для этого хода его мысли есть веские аргументы.
- И с какой же изуверской подлостью всё это внедряется в нашу жизнь. - Всё больше и больше охеревает Джозеф от современных возможностей переформатировать под свои задачи человека. - И сейчас, когда средства доставки красоты и физических удовольствий достигли беспрецедентных высот, - выбирай на любой вкус и цвет из всего этого расцвета искусственности, - тем самым обесценив само значение красоты, ставшей теперь серой обыденностью, человек начинает для себя искать другой эксклюзив, которым на данный момент становится настоящая, природная суть человека. Что как раз в себе и позиционирует Барбара. - Всё понял насчёт ловкости и дальновидности ума Барбары Джозеф, отчасти огорчённый тем, что ему придётся иметь дело со столь опасным и умным противником, и отчасти восхищённый тем, что Барбара такой сложный противник.
- Так вот почему она так неряшлива и непрезентабельно выглядит, даже тогда, когда красится и собирается на приём. Хочет подчеркнуть в себе эстетику природного свойства. Мне, мол, ничто искусственное не идёт. И всё для того, чтобы меня привлечь своей натуральностью. - Уже под углом раскрытия тайны такого поведения Барбары, посмотрел на неё Джозеф и вновь задался вопросом (а что поделать, когда у Джозефа в присутствии Барбары всегда возникают вопросы). - Но какова итоговая цель всех этих её манипуляций?
И пришедший в голову Джозефа ответ, поразил его своим откровением. - Когда мир находится на грани глобальной катастрофы, которая грозит всему человечеству вымиранием и выживут далеко не все, а лишь самые живучие и избранные, то вот тут-то и начнётся самая настоящая борьба за собственную выживаемость. И Барбара, стерва, любую молодую стерву поставит к ногтю своей подготовкой жизни без прикрас, когда ты можешь полагаться только на самого себя. Ведь эти лахудры из современности ничего делать не умеют, и в новых условиях жизни, а если точней, то собственной выживаемости, умение позаботиться о хлебе насущном, это вопрос жизни и смерти. - От этих мыслей Джозеф несколько приободрился, предполагая, что в таком смутном будущем о нём есть кому позаботиться. И как это всегда бывает и случается, то в таких блестящих перспективах своего будущего, обязательно обретёт своё значение какой-нибудь малоприятный фактор.
- Бл*ь, а как же вопрос воспроизводства?! - прямо про себя ахнул Джозеф от осознания того, какую огромную сложность несёт для всех оставшихся в живых людей этот вопрос. И как подспудно чувствует Джозеф, то на этом поле деятельности у него возникнут большие проблемы со своими конкурентами, ну и в природном плане тоже.
- И в чём я должен тебе довериться? - спрашивает Броуди Джозеф-президент, вернувшись в реальность из этого своего отвлечения. - Ты ведь к этому ведёшь.
- Я скажу, что тебе нужно искать, чтобы стать личностью в истории, а не наоборот. - Говорит Броуди.
- И что?
- Закон. - Как само собой разумеющееся отвечает Броуди.
- Что это за закон такой?
- Закон Абсолюта. - И опять нет никакой ясности из этого ответа Броуди.
- Что это? - спрашивает президент.
- Ты сам определишь этот закон. - Отвечает Броуди.
- И как?
- Ты решишь, что есть абсолютный факт, а что нет.
- И как? - продолжает дурака играть президент и надо отдать ему должное, в этом деле он очень достоверен.
- Берёшь, к примеру, какую-нибудь, считающуюся неопровержимой истину и низводишь её до факта своей ничтожности. И наоборот. Тебе это не в первой проделывать.
- И что это может быть? - задался этим вопросом больше к себе президент, туманным взглядом посмотрев сквозь Броуди. Где он не так уж и не неожиданно столкнулся с ответом на этот свой вопрос в лице... А как же ещё и с кем ещё иначе, как только не с Барбарой. И президент, отталкиваясь от своих рефлексов, не дожидаясь ответа на этот свой вопрос, так и ответил уже Броуди. - Женщина? - Правда с долей вопросительности и значит, с правом на мысленный манёвр дал свой ответ президент. Заставив тем самым неожиданно задуматься Броуди.
А президенту в последнее время, где-то с минут десять-пятнадцать назад, отчего-то совершенно не нравится, когда кто-то задумывается, а может и того больше, строит свои пакостные планы в сторону его Барбары. А почему именно в сторону его Барбары и не кого-то другого, когда президент ничего конкретного сейчас не говорил, а эту обобщённость, женщина, можно к кому угодно применить, даже если этот, кто угодно, от природы ничего не имел ничего общего с женщиной, но он так себя идентифицировал, и это говорят нынче главнее всего того, что на твой счёт природа отмерила и решила, то кто кроме него знает на это ответ.
И это верно хотя бы потому, что человек венец природы, его ум и разум, и как не ему больше знать, что ему в голову нашептывает его природа. А нашептывает она ему при вот таких случаях о том, что он есть Абсолют и всему значение, раз он мера всему и вся. А раз так, то вот это его так называемое собственное идентифицированные, есть всего лишь его собственное измерение и оценка своей ценности перед лицом самого себя, кто единственный имеет право и значение для себя.
А между тем этот Броуди так преднамеренно медленно себя ведёт в плане своей сообразительности, что у президента зла не хватает, и он поди что ещё гад расщепляет на свои атомы и под атомы то, что из себя составляет настоящая и природная женщина (а то, что ею является Барбара, на это указываю традиционные взгляды на женский пол Броуди), на что становится невыносимо смотреть президенту, готовому уже сорваться в нервной истерии и затребовать объяснений от Броуди: "Куда ты, падла, свои липкие руки суёшь?!".
Но тут случилось нечто такое непредвиденное этими сторонами назревающего конфликта, что им пришлось прямо сейчас и немедленно отложить все эти свои планы на мордобой друг друга.
- Что это?! - на весь кабинет и притом в крайне истерической степени и по форме разразилась вот такой вопросительной истерикой Алисия Тома, в оторопи отпрянув от стола на своём стуле так резко, что её стул упёрся спинкой об находящуюся сзади, стенку кабинета, благо для этого действия кабинет был не настолько больших и широких размеров, чтобы в нём было возможно играть в такие любопытные игры, в какие сейчас предлагала всем сыграть Алисия на своём стуле.
Впрочем, сейчас не время на такие побуждения раздосадованных и пытающихся как-то разнообразить свою скудость здесь осуществления мыслей, а в данный момент искренняя потрясенность и растерянность лица Алисии, и её не укладывающееся в рамки обычного и разумного поведение, требует для себя хоть какое-то объяснение. С чем и обратились в своих взглядах на неё все, кто тут в кабинете был.
А Алисия вместо того, чтобы всё по делу объяснить и всех людей в кабинете успокоить, делает всё наоборот, усиливая интригу и напряжение в кабинете, продолжая в нервном тик-токе дёргаться, как в конвульсиях. Что очень легко сделать при нахождении людей в столь замкнутом на своей запертой проблеме помещении. А она получается этим пользуется и начинает доводить до своих истерик податливых на такого рода провокации людей.
Но с этим потом или затем надо будет разобраться, а сейчас все смотрят, нет, не на саму Алисию, а на то, куда она так нервно и напряжённо смотрит, вдавившись всей собой в спинку стула. И целью этого её пронзительного и от страха глаза выкатились из орбит внимания является ничего особенного такого, а всего лишь лист бумаги, лежащий на столе у её места за столом. Но напряжение такого предела в глазах Алисии, не сводящей своего взгляда с этого листа, делает этот лист бумаги не самым простым листом бумаги, а нечто из него большее, и это требует немедленно с этим вопросом разобраться. А вот кто будет с этим разбираться, то почему-то больше всех знает и в этом уверен президент: это не его советники по бумажным вопросам, как он их в кулуарах называл в шутку и уж точно не делопроизводитель и бухгалтерская крыса, как уже не в шутку все называли господина Скуби-до, отвечающего за контроль и распределения средств бюджета, знаковые цифры и значения о которых он всегда вписывает и доверяет по старинке бумажным носителям информации, то есть вот таким бумажным листам, а с этим вопросом придётся разбираться ему самому. И всем плевать на его огромную занятость, даже в эту самую минуту, когда он так близко подошёл к раскрытию загадки Броуди.
Но куда там, когда женские глаза Алисии так просят, находясь в таком ужасном состоянии исступления, что дрожь сопровождает каждого из зрителей происходящего с Алисией и за её местом за столом. А так как со стороны сложно рассмотреть, что там такое привело в неописуемый ужас Алисию - какие-то каракули - то сквозящие во взглядах людей вокруг на президента требования не сложно понять. Он должен (так прямо что ли?) подойти к столу рядом с Алисией и прочитать то, что на этом листе написано. И как бы всё.
А президента не эта простота так напрягает, а его выводит из себя и крайне бесит то, что его президентский аппарат с некоторых пор, со времени их здесь заточения, начал все заботы и то, для чего он и был собран, перекладывать на него. И всё под благовидным предлогом - вы же из всех нас самый первый по рангу, и если не вы первый, то тогда кто?
И вот что президент на всё это может ответить, как только следовать всему тому, что на него навязало общественное мнение, отчего-то считающее, что в таких условиях, в которых они все оказались, президент не имеет никакого права перекладывать требования отваги и геройства на чужие плечи. Ведь тогда, как на это указывает наука психологии, может возникнуть самомнение у того самого лица, на которое перекладывают вопросы поддержания лидерства и авторитета. И если, к примеру, тот же Маккартур, в очередной раз по просьбе президента всех их тут спасёт и выручит, а это повлечёт за собой не нужное для президента подчёркивание нужности, авторитета и главное, незаменимости и лидерских качеств Маккартура, а это всё не пройдёт мимо людей здесь вместе с президентом запертых, теперь убеждённых в том, что при случае им есть на кого уповать в своих надеждах, то кто знает, к чему приведёт карьеристская мысль Маккартура, кто как и всякий человек всегда желает иметь для себя больше чем есть и даётся.
Вот и приходиться президенту подчиниться, даже не самим обстоятельствам их здесь нахождения, а тому психологическому фактору, который теперь имеет для всех них самое убеждающее значение, и который с этого момента будет иметь для всех них всё большее и определяющее их внутреннюю жизнь значение.
И хотя на президента так давит его рассудительность и понимание сложившейся ситуации, он всё же пробует искать свои пути решения этой возникшей проблемы.
- Господин Румпельштильцхен. - Без всякой запинки и ошибки при выговоре этого, всё время так сложного для произношения президента имени, а сейчас вон какое чудо произошло и случилось, президент легко это имя произносит, обращается к этому сложному господину президент. В результате чего этот Румпель...(а мы так и остались косноязычны и так не договороспособны), от такой неожиданности ещё сильней растерялся и испугался - раз президент умудрился в первые за время их общения выговорить его имя полностью и без ошибки, то это обязательно что-то связанное с жизнью и смертью значит - и решил быть крайнем глухим к любым призывам до себя достучаться.
А президент, думая и предполагая, что господин Румпель ушёл не в крепкую оборону, а он весь к нему во внимании, озвучивает то, что он от него решил требовать. - Посмотрите, что там так вывело из себя госпожу Алисию Тома.
- Ага, дурака нашёл. - Со всех сторон и глаз так и бросается вот такой вывод по следам просьбы президента, всё-таки умелого политического игрока, и знающего, кого можно привлечь на геройское поручение и поступок без особых для себя и своего авторитета осложнений. И если Румпель достойно и даже героически себя поведёт и проявит, то кто ж в него, с такой-то фамилией и своим представительством на земле, где всё так расплывчато на кресле и уныло в глазах на своё и ваше будущее выглядит, поверит в качестве лидера нации и всё с чем это связано.
И хотя президент и самом деле, но только фигурально в лице Румпеля дурака нашёл, тот не спешит подтверждать этот нарратив президента в свою сторону. Но при этом не так открыто, чтобы не побуждать у того нервный срыв и мысли о бунте на корабле (а где ж ещё). А на корабле, где единоначалие есть главное правило для выживания и жизни корабля, любое, даже самое ничтожное твоё не соглашательство с проводимым курсом капитана, должно пресекаться на самом корню и замеченный в энтом посягательстве на непререкаемость авторитета капитана повинен в смерти.
Ну а то, что в голову Румпеля забрались вот такие удивительные и местами захватывающие его центры разума и рассудка мысли, то что тут поделаешь, если не один он тут уже столько времени заперт в своей логической безысходности, и без надежды на выход отсюда, если ты не сможешь себя отвлечь на время своего здесь вынужденного заточения на что-то умиротворяющее твой рассудок. А так как господин Румпель имел предрасположенность к романтическому образу мышления, которые в нём подпитывали художественные повествования о борьбе за свой смысл жизни и за саму жизнь морских волков, то чего от него ещё ждать, кроме того, что он отправился в своё одиночное дальнее плавание, погрузив себя с головой на этот фрегат дураков. Где во главе команды, где он занимал скромную должность кока, стоял первый из всех дурак дураком, капитан, бл*ь, Блад.