И как оказывается, как раз в том случае, когда ты сам становишься доказательным звеном некого утверждения, где все сложившиеся вокруг тебя обстоятельства произошедшего, тому очевидные доказательства, то человек в себе и в своих поступках, настолько сильно похож на своё божественное подобие, что даже в это не верится.
Чему не верил и спешащий никого не встретить на своём пути к месту, где можно очистить себя и свой костюм от всей этой запачканности, мистер Сенатор. А оказалось так, что и его, как и божественные пути, обладают одинаковыми характеристиками - они также неисповедимы. И как бы мистера Сенатора не волновал его не презентабельный вид, который мог бы бросить дурно-пахнущую тень на его респектабельность положения в клубе, для чего он на пути к общественному туалету, где находились так необходимые ему краны с водой, не гнушался ничем и в том числе свойственной ему увертливостью, всё же человеческая мысль такая нетерпеливая и возмутительная субстанция, которая никогда не хочет ждать удобного для этого момента, и лезет в голову без своей на то очереди. Что потом хоть стой, хоть падай, не зная, как реагировать на неё в столь ответственный для твоей ноги момент, которая как раз сейчас была занесена над пропастью. И хотя эта пропасть была фигурального свойства, всё же те возможные последствия при падении в неё, будут не менее трагичны для мистера Сенатора, попавшего на глаза месье Картье, вдруг появившегося на одном из переходов.
И хорошо, что у мистера Сенатора отличная реакция, которая и позволила ему, по его же мнению, вовремя уйти в кусты от всё замечающего взгляда месье Картье, который немало удивился этому обстоятельству, где мистер Сенатор так себя необычно ведёт.
- Наверное, что-то лишнее съел за завтраком, вот и спешит. - Сделал для себя долгоиграющий вывод месье Картье, решив сегодня держаться подальше от своего соседа за столом, мистера Сенатора, чьё поведение за столом, с самого начала заседания, вызывало у него смутные подозрения на его счёт. - А я ещё во всём винил провокационную деятельность ног товарища Гвоздя под столом. А тут как оказывается, не всё так однозначно. - Размышляя таким образом, месье Картье продолжил свой путь в главный зал замка.
Мистер же Сенатор, в очередной за сегодня раз, оказавшись в двусмысленном и больше неудобном, чем комфортном для себя положении, - опять в каком-то мало посещаемом и проходимом месте, - где даже не он не стоит перед выбором пути, а его подталкивают к чему-то непонятному и неясному, вначале искривился в досадной ухмылке, а затем прислушавшись и, не услышав ничего такого, что могло бы внушить ему опасение за своё нахождение здесь, впрочем, на самой обыкновенной тропинке, осторожно выглянул из-за угла, чтобы убедиться в своей безопасности от любопытных глаз месье Картье.
Когда же мистер Сенатор убедился в том, что месье Картье проявил благоразумие и, не заметив его, удалился с глаз его долой, он выпрямился во весь рост и уже с высоты этого положения, здраво рассудил, что этот месье Картье, не зря здесь появился именно в тот самый момент, когда ему было крайне необходимо проследовать по этому пути.
- А теперь я стою здесь и сомневаюсь. - Ни пол словом не погрешил против истины мистер Сенатор, чей внешний вид во всех своих складках и не только костюма, отражал эту его действительность. - Идти ли мне прежним путём, где есть огромная вероятность того, что где-нибудь там, за поворотом, затаился месье Картье, прикрывающий свои истинные намерения, - подловить меня, - завязыванием своих развязавшихся на туфлях шнурков, или же проявить благоразумие, и пойти длинным, но более безопасным окружным путём. - И хотя в этих рассуждениях мистера Сенатора, уже прочитывалась его склонность к выбору второго пути, всё-таки мистер Сенатор не для этого завёл этот весь разговор, чтобы безоговорочно следовать, как ему кажется, чьему-то принуждению.
И мистер Сенатор, будучи человеком довольно мнительного, если не сказать, а лучше будет уж честно сказать, подозрительного характера и склада ума, не мог вначале проигнорировать все эти обстоятельства внешнего на него давления, а вслед за этим умозаключить, что это всё не спроста. - Ведь не появись на моём пути Картье, то я бы шёл, как шёл, прежним путём. А вот он появился, и я вынужден изменить все свои прямые планы и свернуть на другую дорогу. Но я бы не свернул на неё, если бы не все те обстоятельства ранее случившегося со мной. А это значит...- Сенатор от новой волны возбуждения раскрыв рот, покраснел, и только после того как глубоко вздохнул, огорошил себя своим открытием, - что месье Картье, не только в курсе всего того, что со мной приключилось, но и сам входит в число тех, кто всё это со мной проделал.
И мистер Сенатор от горечи осознания того, что не просто весь мир, а наиболее видные его представители, все как один, против него ополчились, попытался понять, что же он такого наделал, что все так к нему недружелюбны. И естественно, кто бы мог подумать, что будет как-то иначе, не найдя не единой зацепки и аргумента оправдывающего эти их неприязненные взгляды на него, решил, что может это ему всё надумалось или по крайней мере, не всё так для него плачевно.
- А месье Картье, в общем-то, не плохой малый и всегда мне нравился. И наверняка, и он ничего не имеет против меня, а его скорей всего используют в тёмную. - Не понятно почему, но так посчитал мистер Сенатор. Хотя понятно, он таким образом хотел склонить на свою сторону этого месье Картье, что не так уж и глупо, как кажется, на первый взгляд - это позволяет не чувствовать себя одиноким и всеми брошенным, что само по себе придаёт силы. При этом мистера Сенатора больше всего волновал не сам месье Картье, а те таинственные лица, которые стояли за всем тем, что в итоге и привело его в такое незавидное положение. А зная то, насколько здесь, в этих стенах замка стоящая атмосфера пронизана ненавистью и завистью к чужому таланту, а что уж говорить о дышащих этой атмосферой членах клуба, мистер Сенатор понимал, что этими таинственными и само собой, подлыми людьми, может быть кто угодно.
- Но что им всем от меня нужно? - так, лишь для того чтобы выплеснуть свои эмоции, вопросил себя Сенатор - он знал, что у него снега зимой не выпросишь, а уж что тут говорить о более существенных вещах. Так что можно было сделать фигурально единственный вывод - эти люди, либо полные глупцы, либо они гораздо дальновидней, чем он сам насчёт себя представляет. И если тут имеет место быть первый случай, то тут уж ничего не поделаешь и придётся смириться, но если за него взялись те самые люди, у которых в голове имеется всего лишь один недостаток, неприязнь к мистеру Сенатору, то ему об этом не мешало бы основательно подумать.
- А эти подонки, скорей всего, отлично осведомлены обо мне. - С дрожью в сердце рассудил мистер Сенатор. - А зная склонность моего ипохондрического характера к мнительности и паранойе, они без труда могут манипулировать мной, направляя ход моей мысли и моих ног, туда, куда им вздумается. А вздумалось им, направить меня в то самое поганое место, на самом краю оранжереи! - Только сейчас мистер Сенатор осознал всю глубину коварства тех тайных заговорщиков, которые вначале завели его в чащу оранжереи, а затем воспользовавшись его впечатлительностью, извозили с ног до головы в дерьме.
И этими тайными злодеями, покусителями на его честь, были...! И как бы тяжело это не было осознавать мистеру Сенатору, но он не смог выговорить имя того, кто это, по его мнению, был.
- К тому же, я ведь не просто так оказался именно в том месте, в оранжерее. И ко всему этому действию есть своя подоплёка. - Сенатор принялся мягко подводить под тех, кто по его уже сложившемуся мнению, стоял за всем тем, что случилось с ним. - Меня вначале через цепь знаковых слов и событий вывели из себя, затем из общего зала клуба. А когда я оказался в самой оранжерее... А как я в ней вообще оказался? - перебив себя, вдруг задался вопросом Сенатор и, судя по удивленному выражению его лица, то он этого сейчас уже и вспомнит - так он нервничал и ходил в запале по выходу из главного зала замка, где проводились заседания.
- И что или вернее, кто, заставил меня, вначале остановиться в оранжерее, а затем поспешно спрятаться в том самом злополучном месте? - мистер Сенатор продолжил терзать себя вопросами. - Да, всё верно. Президент и Буквоед, своим разговором на заговорщицких тонах, воздействовали на меня и повлияли на моё дальнейшее решение, как раз приведшее меня туда, куда им и было нужно - к кольцу! - А вот это открытие, так открытие. Которое вызвало у мистера Сенатору массу противоположных чувств, где он вот так сразу и не понял, что на этот счёт думать. И чтобы как-то продолжать осуществлять свою мозговую деятельность, мистеру Сенатору были крайне нужны дополнительные, если не знания, то хотя бы зацепки. А для того чтобы их найти, мистер Сенатор мог пойти только одним путём - взволнованно вопросить.
- Но для чего всё это им было нужно? - задался вопросом мистер Сенатор. И хорошо, что он это спросил, раз ему сейчас же, глядя на свои так и неочищенные руки, всё стало ясно. - Они хотели проверить меня на мою качественную готовность, если это будет нужно для достижения цели, не испугаться вымараться в дерьме. - С жёстким взглядом помыслил в сторону этих коварных господ, как раз с того самого места, куда он был выдавлен и заперт ими (в его образном представлении), мистер Сенатор и, осознавая свою силу, что есть силы сжал кулаки, в готовности проявлять себя и дальше.
- А это значит лишь одно, что они ещё не списывают меня со счетов и питают насчёт меня определённые надежды. - Эта мысль своей теплотой растеклась по организму Сенатора, заставив его отчасти просветлеть лицом. Но ясность взгляда на этом, всегда хмуром лице, была большой редкостью и не в привычку для мистера Сенатора, так что такое положение вещей не могло продолжаться долго, и спустя почти что сразу, как только в голову мистера Сенатора пришла следующая мысль - они меня по полной используют и выбросят как отработанный материал - то к нему вернулась прежняя хмурость.
И это выражение лица Сенатора, как живое олицетворение его внутреннего я, никак не устраивало подобное положение вещей в будущем. А это в свою очередь вызвало у него залп возмущения. - Нет уж. Не на того напали. Я вам не такой простак, чтобы верить всему тому, что вы мне скажите. И я буду действовать по-своему. Вначале я вам подыграю, притворившись простофилей, и соглашусь со всем тем, что вы мне предложите, а дальше, уже буду действовать по своему. И как бы вы не хотели, я не пойду по вашему пути, а пойду тем путём, по которому не вы будете меня вести, ограждая его флажками, а тем, который я сам для себя лично выберу! - Мистер Сенатор, придя к этому своему волевому решению, посмотрел по сторонам и, убедившись в том, что все пути свободны, принял для себя, как он посчитал, единственно верное решение - идти окружным путём. И не просто окружным путём, а через гостевую башню, где им был помещён Новичок.
- Они уж точно от меня этого не ожидают. - Подбодрив себя этим рассуждением, мистер Сенатор усмехнулся и уже было собрался выдвинуться в путь, как вспомнил всё то, что себе позволял Новичок по отношению к нему по своему прибытию в замок. Затем Сенатору припомнились его нарушающие всякие приличия отношения с Соней и, в конечном счёте, ведь именно он выступил в качестве послушного инструмента чужой воли, и выкрал у него перстень. А этого мистер Сенатор, уж точно прощать не собирался, даже если его об этом, под пытками попросили Президент с Буквоедом.
- И в первую очередь нужно выяснить, кто на самом деле этот Новичок. - Перейдя на бег, размышлял на ходу Сенатор. - И не есть ли он на самом деле квазиподставное лицо, за которым скрывается ...Ротинг. Этот имитатор чёртов! - И так мистер Сенатор, по мере своего, скорее разбега, чем бега, всё больше себя распалял, пока в полном запале, забыв обо всём том, что с ним по пути сюда, к гостевой башне было, а заодно то, как он сейчас неряшливо, а это ещё мало сказано, и безумно выглядит, вылетев из последнего коридорного поворота ведущего прямо к башне, натолкнувшись, чуть не сбил с ног прогуливающегося сеньора Феррари.
На что сеньор Феррари, как человек кипучего и буйного нрава, который вскипает от одной лишь искры, несмотря на всё это, а смотря на всё то, что представлял из себя мистер Сенатор, почему-то не стал взрывным и принимающим поспешные решения человеком, поднимающим жестикуляцией своих рук вокруг себя торнадо, а скорее наоборот, выказал себя с достаточно осмотрительной, если не сказать больше, пугливой стороны (возможно потому, что он находился в глубоком романтическом размышлении и, будучи застанным Сенатором врасплох, просто не успел прийти в яростного и опасного себя).
Так вот, этот сеньор Феррари, чуть ли не сбитый с ног экспрессивностью и бьющим наповал исходящим от мистера Сенатора запахом, был вынужден в срочном порядке занять свои руки, и не привычным им занятием, жестикуляцией, а зажимом своего носа, который не только мог бы пасть жертвой исходящих от Сенатора поветрий, а стать проводником губительных для сердца сеньора Феррари мыслей о мистере Сенаторе, который как сейчас выяснилось, действительно оказался не человеком, а говном (сеньор Феррари, несмотря на свой внешний, источающий непримиримую жестокость к действительности вид, был по своей сути добродушным и милым человеком, который никогда не судил ближнего своего за его тягу, даже не к грешной жизни, а как он считал, всего лишь к погрешностям).
Когда же мистер Сенатор был остановлен, а сеньор Феррари одной рукой сжимая что есть силы свой нос, добился от него уже сливовообразного вида, а другой, вытянутой вперёд рукой, пытался не допустить до себя этого, кто бы мог подумать, и уж точно не сеньор Феррари, страшного для него человека, мистера Сенатора, то сеньор Феррари, находясь в состоянии страшного преломления себя в этой новой для себя действительности, где не он находится в положении хищника, а Сенатор, попытался его образумить, громко, а получилось гнусаво (а всё благодаря зажатому носу), выкрикнув: Не подходи!
И это надо сказать подействовало на мистера Сенатора, который в каком-то необъяснимом изумлённом виде застыл на одном месте и в том, достаточно неуклюжем положении, в котором его и застал этот окрик сеньора Феррари. Что же касается того неуклюжего положения, в которое загнал в себя через окрик Феррари мистер Сенатор, то его самое главное значение, даже не в том, в какой композиции застыл Сенатор, а в том, что у каждого человека имеется в своём наличие именно своя, ни с кем несравнимая неуклюжесть.
И тут совсем неважна вся эта выставленная на обозрение, твоя композиционная составляющая, а имеет значение и свой незримый смысл лишь то нечто, что и скрывается за этой композицией, которое и зовётся, неоконченность совершенства, то есть неуклюжесть - это природа через свои мазки, ищет для себя и тебя, новые степени твоего совершенства. И когда ты в неё попадаешь, то она, во-первых, своим неудобством изводит самого тебя, а во-вторых, собою изумляет и чрезвычайно пугает (если ты в этом положении находишься достаточно долго) всех тех людей, кто стал свидетелем этого акта самоистязания, который так и не могут взять в толк, как такое возможно сделать. Хотя с виду, в ней вроде бы нет ничего необычного, но всё равно, что-то незримо в этом присутствует, и тем самым тяготит всех этих свидетелей чужой неуклюжести.
Но давайте вернёмся к мистеру Сенатору, чей на грани падения вид, внушал не беспочвенные опасения за себя у сеньора Феррари, принявшегося бегать глазами в поисках для себя места поудобней, чтобы увернувшись от этого страшного мистера, если что упасть туда. Так вот, когда сеньор Феррари так звучно прогнусавил в его сторону, то именно эта прозвучавшая гнусность, и стала тем катализатором, который и заставил физически задеревенеть мистера Сенатора, у которого теперь в голове только одно и крутилось: Имитатор!
При этом и у сеньора Феррари терпение не вечное, особенно у его носа, который уже принялся задыхаться от возмущения от такого к себе отношения со стороны Феррари. А это в свою очередь грозило задохнуться самому сеньору Феррари, не привыкшему использовать свой рот в ином качестве, как только есть, пить и целоваться им. И сеньору Феррари ничего другого не остаётся делать, как выпустить из своих рук свой нос. После чего он, уже прежним своим, но только до осточертения злым голосом, орёт на мистера Сенатора. - Да какого чёрта! Вы в таком неприличном виде, накидываетесь на людей!
И эта привычность голоса сеньора Феррари, делает своё благодатное дело, выведя мистера Сенатора из своего состояния внутренней турбулентности. Правда долгое нахождения мистера Сенатора в такой опасной атмосфере своего недоумения, требует для себя периода адаптации к окружающему миру, а иначе ему не миновать для себя осложнений. Ну а так как при таких сложных обстоятельствах, в каких сейчас находился мистер Сенатор, где с него своих глаз не сводил сеньор Феррари и только ждал удобного момента, чтобы как-нибудь ему возместить за весь тот страх, в который он вогнал его, то ни о каком передыхе и речи быть не могло. И мистер Сенатор впав в забывчивость, попёр буром на этого Феррари.
- Узнаёшь?! - в одно своё полное ярости, да так резко и неожиданно сказанное слово, мистер Сенатор, потрясая перед носом Феррари кулак, с которого на него смотрел надетый на указательный палец перстень, вогнал в страх и до потери чувствительности ног, потряс сеньора Феррари. И теперь уже ничего толком непонимающий, как заворожённый, не сводя своего взгляда с ходящего иногда кругами, а иногда вокруг да около его носа кулака Сенатора, где нос от нехорошего предчувствия весь сжался, сеньор Феррари не просто не знал, что ответить, а совершенно не понимал, что от него хочет Сенатор, и вообще, что он и он, тут вместе забыли.
А такое прибитое состояние сеньора Феррари, вызывает подъём духа у мистера Сенатора, и он пока Феррари не пришёл в себя, решает развить успех.
- Новичок в келье? - грозно спрашивает Феррари Сенатор. На что Феррари, будучи в полном знании о месте нахождении Новичка - он совсем недавно, перед самым приходом сюда Сенатора, чисто из любопытства заглянул в щель двери, за которой гостил до того момента, пока его не позовут в зал заседаний, и не новичок вовсе, а пока что претендент на членство в клубе - после всего случившегося с мистером Сенатором (и какая болезнетворная муха его укусила), теперь ни в чём не мог быть уверен. Но это всё не имеет никакого значения для сеньора Феррари, когда мистер Сенатор так сложно для его понимания на него смотрит и, пожалуй, прибить готов, если он сейчас же ему не ответит. И сеньор Феррари быстро в уме просчитав, какого рода ответ с его стороны удовлетворит и убедит мистера Сенатора отпустить его по добру по здорову, даёт ему свой, с возможностью для ухода от ответственности, ответ.
- А где же ему ещё быть? - с наигранностью беспечностью откинув назад голову (а на самом деле, чтобы быть подальше от кулака мистера Сенатора и от того, чем от него разило), самоуверенно хмыкнул в ответ сеньор Феррари. Но мистера Сенатора, не раз бывавшего в такого рода загнанном положении, не проведёшь этой игрой на публику, и он видит весь страх этого Феррари, который загнал его трепетно бьющееся сердечко прямо в его левую пятку. Отчего сеньору Феррари было больно вступать на левую ногу и его всего перекосило в одну сторону.
- И чего тебя так перекосило? - сладостно про себя и чрезмерно по грубиянски вслух съязвил в ответ мистер Сенатор, принявшись очень странно и оттого очень страшно для сеньора Феррари смеяться - его смех не выходил из него, а опускаясь в глубины живота, там вздрагивая вслед за мистером Сенатором, звучными ударами о стенки его живота, заявлял о своём присутствии. Когда же мистер Сенатор таким странным образом отсмеялся, то он к новому потрясению сеньора Феррари, задаёт ему очень необычный вопрос:
- Сеньор Феррари, а вы куковать умеете?
Что и говорить, а говорить было излишне, если вам суждено было увидеть окончательно потерянную физиономию сеньора Феррари, который мог Мамой мия поклясться, что он никогда в своей жизни не испытывал такого страха, в железные тиски которого он был заключён после этого вопроса мистера Сенатора. И в своё оправдание он хотел бы клятвенно сказать, что все его последующие действия не имеют никакой юридической основательности, так как он находился не в здравом уме и вообще без памяти.
- Точно не могу утверждать, но если так сильно нужно, то попробовать смогу. - Сам не понимая, что говорит, податливо сказал сеньор Феррари.
- Ну, давай, пробуй. - Потребовал от него унижений мистер Сенатор. И сеньор Феррари попробовал и унизился до кукушки. - Ку-ку. - После чего он посмотрел на Сенатора и, обнаружив в его взгляде свою недопонятость, а может быть и полное неверие в его талант имитатора, через сказанное одним монументальным, атеистически настроенным задирой завес театральных тайн, человеком: "Не верю!", - вложив все свои силы и знания птиц из этого рода безбашенного семейства в своё произношение, ещё раз попытался прокукукать.
- Ку-ку. - С выражением, скорее самого себя, а не этого рода птицы, прокукукал сеньор Феррари, подобострастно смотря на недовольную физиономию мистера Сенатора. И, пожалуй, мистера Сенатора, с его негодованием на сеньора Феррари можно понять, он ожидал большего от этого сеньора, который по его же заверениям, знавал огромное количество кукушек, сорок и даже ворон в женском обличии. А это его знание налагает на него предвзятость со стороны мистера Сенатора, желающего видеть и слышать, не просто бессмысленное повторение заученного текста, а такого имитационного подхода к делу, что не нужно было бы никакого перевода, чтобы понять то, что сейчас ему прокукукала эта кукушка в обличии сеньора Феррари.
Но раз сеньор Феррари ни на что другое, кроме автоматического повторения не способен, то мистером Сенатором выносится единственно возможное решение. Которое и звучит в его устах следующим способом. - Кукушка, кукушка! Скажи, сколько мне ещё жить осталось? - И сеньору Феррари, который по его же словам, находился в состоянии юридической недееспособности, ничего другого не оставалось, как поддавшись немыслимому на себя давлению со стороны мистера Сенатора, пойти на сделку со своей совестью, которая на время закрыла свои глаза на его пророчества, и начать через своё ку-ку, желать долгожительства этому, всё ему мало, мистеру Сенатору.
А ведь мистер Сенатор между тем, довольно сильно рисковал, вручив свою жизнь в руки сеньора Феррари, который в любой момент мог скоропостижно закончить свой ку-ку счёт и тем самым смертельно огорчить мистера Сенатора, который явно рассчитывал ещё пожить. И если совсем не знать мистера Сенатора, то даже проникнешься уважением к его такой, теперь уже и не встретишь, доверчивости к человеку. Где он без предварительного собеседования и даже намёка на подарки, взял и практически первому встречному, без лишних вопросов вручил свою судьбу.
Ну а если всё же немного знать мистера Сенатора, с его большим знанием психологии человека, то, пожалуй, можно будет сделать вывод о том, что ему скорей всего, ничего не грозило, когда он возложил на плечи сеньора Феррари столь большую ответственность за свою судьбу. Ведь жизнь человека, того же сеньора Феррари, не может протекать в автономном существовании, и она не только пересекаясь, взаимодействует с жизнью других людей, а в данном случае с жизнью мистера Сенатора, но и оказывает взаимовыгодные или наоборот, для себя воздействия. И иногда эта зависимость друг от друга так сильна, что иногда думаешь, если он, твой сосед, вдруг сейчас умрёт, то и я не переживу его и минуты. А это в свою очередь налагает на тебя некие обязательства и, сковав твои мысли, заставляет без умолку кукукать.
- А теперь похоже. - Улыбнувшись сказал мистер Сенатор, стоя напротив и, наблюдая на так за него старающегося сеньора Феррари. - И с каждым разом всё лучше и лучше выходит. - Подбодрил сеньора Феррари мистер Сенатор, продолжая улыбаться. И сеньор Феррари, судя по тому, что он не стал возражать и всё по причине своей занятости по продлению жизни Сенатора, то он имел точно такое же мнение на свой счёт. Но мистер Сенатор не был бы им, если бы остался всем довольным, и он прежде оставить сеньора Феррари задыхаться в ненависти к нему и через своё ку-ку хрипеть, воззвал к совести сеньора Феррари.
- Сеньор Феррари. - Обратился к нему мистер Сенатор. - Я собираюсь не только долго жить, но и в благополучии и радости проводить это время. - И сеньору Феррари два раза перед лицом кулаком не надо водить, и он всё и так понимает, тут же демонстрируя на своём лице полнейшее довольство и радость.
- Вот так-то лучше. - Усмехнулся мистер Сенатор и, развернувшись, направился в сторону гостевой башни, где за прочными дверьми находился Претендент Љ1.
Когда же мистер Сенатор приблизился к этим дверям, за которыми находился Претендент Љ1, его благодушие вдруг испарилось, и даже доносящиеся издалека до него ку-ку сеньора Феррари, не могли его вернуть. А всё потому, что мистер Сенатор интуитивно почувствовал незримую, пока ещё беспредметную тревогу, которая и выветрила из него всю радостную наполненность, вернув его в обычное состояние недоверчивого духа. К тому же мистер Сенатор так и не ответил для себя на мучительный вопрос - кто же всё-таки тогда был в оранжерее? Новичок или же кто-то из членов клуба, кто через свои способности к имитаторскому искусству, попытался ввести его в заблуждение?
- Вроде бы засов закрыт. - Осмотрев с внешней стороны дверь и, не заметив существенных изменений за время своего отсутствия, сделал вывод Сенатор. - Но это ещё не значит, что его не открывали, чтобы на время выпустить Новичка. - Вполне разумно и логично подумал мистер Сенатор, вдруг посмотрев в сторону сеньора Феррари. И как оказалось не зря. А этот ветреный сеньор, как только почувствовал себя в относительной безопасности, бросился наутёк и при этом не просто так, а применяя хитрость - он на ходу вводил в заблуждение слух мистера Сенатора, продолжая кукукать и один раз даже умудрился впопыхах кукарекнуть.
- Ах, вот почему мне показалось, что сеньор Феррари в своём умении имитировать голос кукушки, превзошёл её по всем своим качественным параметрам. И эти звуковые эффекты с их удалённостями, как оказывается, были не его указания на жизненную позицию кукушки по отношению к своему потомству, а это была всего лишь, его, сеньора Феррари, демонстрация своей жизненной трусливой позиции. - С досадой на сеньора Феррари и на то, что теперь у того и не узнать, кто здесь кроме него был, покачал головой мистер Сенатор (насчёт того, открывал ли сам сеньор Феррари дверь, то тут от него ничего путного, а главное правды, не добьёшься, а вот насчёт справедливости насчёт других людей, то тут можно было попытаться). После чего он вернулся к дверям и, пока не решаясь заглянуть в секретный глазок, попытался понять, кто ещё мог выпустить из этой клетки Новичка или же сыграть его роль.
- Соня, точно здесь не причём. - На основании всего им услышанного в оранжерее, сделал для себя вывод мистер Сенатор. Который неожиданно навёл его на новые доразумения, перечёркивающие все его прежние разумения и договорённости с самим собой. - А может тогда и Новичок тут не причём. - Посмотрев на свой перстень, мистер Сенатор вздрогнул от такой возможности. Правда вся эта растерянность чувств длилась мгновение, и мистер Сенатор, быстро себя убедив не имеющим альтернативного ответа вопросом: "А кто, если не он? (а так как он с совершенной ясностью не знал на него ответа, то чем это не аргумент для доказательства вины Новичка)", - решительно придвинулся к глазку.
Припав же к глазку, мистер Сенатор совсем недолго постоял в этом, со стороны выглядящим очень даже забавно положении, и после небольшого нахождения в таком своём качестве наблюдателя, вернувшись из него в своё прежнее выпрямлённое положение, теперь всем своим видом показывал, что он, пожалуй, не увидел того, что хотел, или же увидел то, что не желал видеть, что одно и тоже, и не снимает вопроса о том, что он там всё-таки увидел или не увидел. Постояв же таком своём недоразумении, мистер Сенатор, вдруг разнервничался и даже вознегодовал, злобно проскрипев зубами.
- Я тут, видите ли, за него волнуюсь и насчёт него сомневаюсь, а он, что за наглость, спит. - Выдав это, мистер Сенатор в порыве негодования, хотел бы не удержаться и мощными ударами по дверям своими ногами, в ужасе опрокинуть этого засоню со своей кушетки, но благоразумие и взгляд на свои, хоть и частично запачканные, но всё ещё новые туфли, остановило его от этих поспешных действий. Правда только не от кипучей деятельности его мозга, который продолжая мстительно мыслить, навёл его на две взаимосвязанные, а может и нет, высказанные довольно туманно и невпопад, мысли.
- Мистификатор чёртов. - Передёрнувшись, бросил эту странную фразу в дверь мистер Сенатор, после чего он развернулся и, добавив: "Я всё равно узнаю, кто вместо тебя, Соня (?), спит и бдит", - теперь уже без всяких сомнений и опаски за свой броский вид, направился в только свой путь, в туалет.