Фраза: "Ничего личного, только бизнес", как правило больше всего волнует и касается того, на кого в данный момент направлен ствол пистолета или в более изобретательном случае, чьё имущество прямо сейчас идёт с молотка. Ну а для самого, с пистолетом или с исполнительным судебным иском, сказавшего эту присказку человека, она служит своего рода оправданием его жизненной позиции - нужно же на хоть что-то опираться. Хотя на самом деле, и для этого держателя пистолета, личное, всегда стоит на самом первом плане. Наверное, поэтому, эти выгодоприобретатели или простым языком сказать, барышники по жизни, несмотря даже на чужие финансовые издержки, иногда так падки на все эти предложения, увековечить своё имя в веках и памяти тех людей, кто находится по другую сторону от его пистолета (впрочем, этим грешат все).
И что же ещё может сказать в ответ, тот же рядовой американский миллиардер Рокфеллер, когда ему делают такое многообещающее предложение: "Джон!". Как только ответить, своё сухое:
- Денег не дам. - На автомате отвечает Джон (что поделать, все его деньги находятся в обороте или в слепых трастах - что это такое, он и сам не знает; главное, это доходно). На что спрашивающий Джона, вечно сующий свой нос в чужие дела, прокурор штата, под одной из очень известных по сериалам фамилий, которая, дабы не скомпрометировать себя, здесь не произносится вслух, конечно же, сразу обиделся на Джона, за его такую недальновидность (или дальновидность?) насчёт него. Но потом почувствовав в этом ответе Джона заботу о себе - Джон знает, как прокурора тяготит наличие в чужих карманах лишних средств, и поэтому, во благо ему врёт, говоря, что у него их нет - прокурор решает зайти к нему с другой стороны (не через открытое окно офиса, в которое он позвал Джона, а через дверь).
Ну а так как Джон не предусмотрел такой изобретательности прокурора и не успел закрыть дверь на щеколду, то грузный прокурор штата, пусть будет по фамилии Безфамильный, даже не почувствовал подставленную к двери ногу Джона, вскоре войдя вовнутрь офиса. Вслед за этим прокурор штата Безфамильный, явно чувствуя себя здесь как дома - что поделаешь, такая у него была натура, он везде чувствовал себя хозяином положения - не спрашивая потирающего от боли ногу Джона, садится на его кожаный стул, закидывает ноги на стол и, воззрившись на Джона, начинает вспоминать, где он ранее мог видеть эту преступную личность.
После чего вспоминает и, расплывшись в улыбке, вначале начинает рассказывать Джону о том, как оказывается тому повезло с тем, что он знаком с ним, прокурором штата, как повезло штату с таким прокурором как он, и при этом, как не повезло всем преступным личностям, что прокурор штата именно он (в этот момент, прокурор очень внимательно посмотрел на Джона, давая понять ему, что только от него зависит, повезло Джону или нет, что он прокурор).
Но это всё присказки, когда само главное, это то, что ему вчера одновременно повезло и не повезло.
- Да. И так бывает. - Тяжело вздохнул прокурор Безфамильный и Джон, по этому его вздоху, сразу понял, что данный им в самом начале разговора ответ, совершенно не устраивает прокурора. - Мне не повезло вчера в карты, и я в пух и прах продулся. - Опустив ноги на пол, с сожалением себя, проговорил прокурор. И, пожалуй, была бы его воля (а он всего лишь представитель исполнительной, а не законодательной власти; в общем, безвольный, подчинённый человек), то даже при плохих картах, продулся бы кто-то другой. Но среди игроков, где все были сплошь конгрессмены и сенаторы (представители законодательной власти и значит, волевые люди), к его огорчению не нашлось менее волевого человека, и прокурору пришлось заливать своё горе коньяком.
- А ты же знаешь, как я не люблю пить коньяк. - Этим своим заявлением, прокурор Безфамильный смог-таки удивить Джона, который даже не подозревал о такой своей близости к прокурору. Впрочем, прокурор тем временем, вновь возвращает своему лицо благодушие и уже радостно заявляет. - Но как оказывается и в коньяке есть свои положительные стороны. - Прокурор сладостно вздохнул, вспомнив, куда его вчера после коньяка занесла нелёгкая.
- Так вот. - Прокурор потряс головой, чтобы выбросить из головы воспоминания о нелицеприятных сторонах жизни людей не в трезвом виде и памяти. - За коньяком мне удалось познакомиться с одним мутным типом, который...- Тут прокурор замолчал, посмотрел по сторонам и, вроде бы никого не обнаружив, указательным пальцем руки подозвал к себе Джона.
Ну а Джон зная, что прокурор не отвяжется, уже сам вздохнул и подошёл к этому пышущему перегаром прокурору. Ну а тот, без лишних разговоров хватает Джона за шею и, приблизив его ухо к своему рту, начинает нашептывать ему то, что он услышал от того любителя коньяка. И трудно сказать, на что рассчитывал прокурор Безфамильный, облизывая словами уши Джона, тем не менее, когда он уходил от Джона, то его сердце и душу согревал выписанный Джоном чек. Ну а сам Джон, в чьей голове так и стояли чьи-то слова: "Буквально весь мир будет на твоей, представь только, на твоей земле пастись!", - уже сидел на трубке телефона, вызванивая нужных ему лиц, среди которых и оказался крупнейший местный девелопер Уильям Зекендорф.
После чего Джон покупает кусок Манхэттена площадью в 17 акров и, совершенно случайно услышав, что как оказывается, весь мир очень нуждается в подходящей площадке под строительство штаб-квартиры ООН, предлагает этому, что за глупое название ООН, подарить этот свой участок под штаб-квартиру. - А я как-нибудь обойдусь и построю свой центр имени себя, в каком-нибудь другом, задрыпанном месте. - Умеет же уговаривать ООН и себя, этот скромный бессребреник Джон.
Ну а ООН, хоть и очень богатая организация - если ОНО захочет, то может себе позволить построить штаб-квартиру в любом месте на Земле - но ведь не это главное. А главное для неё, это её основополагающие принципы, на которых и зиждется эта организация. Да и политическая составляющая, и конъюнктура, заложенные под здание этой организации, разве могут позволить, чтобы ООН так разбрасывалась деньгами, и тем влиянием и значением, которое оно будет иметь, находясь как раз на земле оплаченной первым капиталистом и эксплуататором Америки Рокфеллером (какой вызов коммунистам). Ну а предложенная под штаб-квартиру Ниагара, была тут же забыта.
Но всё это - то, что Джон за свой благородный поступок получил от государства налоговые преференции - конечно, домыслы не благожелателей миллиардера, а также не выдержавших честной конкуренции с ним разорившихся бизнесменов, а сейчас вольных болтунов коммивояжеров, ну и как без них - уволенных без выходного пособия, представителей пролетариата, которым всегда близки коммунистические идеи, раз им нечего терять кроме своих цепей. В общем, как бы то не было, а здание ООН стоит на своём настоящем месте и проводит свои заседания, брифинги и ассамблеи, даже несмотря на провокационные заявления, мимо него проезжающего на своём люксовом автомобиле, не совсем в себе перебравшего воспоминаний (всё верно, все знают, что их навевают, и что их нагоняет) Джона.
- У нас частная собственность священна. Так? - уперевшись взглядом в напротив него сидящего мэра Нью-Йорка Джулиани, спрашивает его Джон.
- Так. - Соглашается с Джоном, его близкий друг и по случаю дружбы, мэр Нью-Йорка Джулиани.
- А я вот возьму и аннулирую свой подарок! - вдруг заявляет Джон.
- Как это? - спрашивает его, вдруг протрезвевший мэр Нью-Йорка.
- А скажу, что такие как ты коррупционеры, оказывали на меня давление и брали деньги за то, чтобы моё предложение о дарении земли под строительство здания ООН было принято. - Свои заявлением, Рокфеллер окончательно роняет себя в глазах мэра Нью-Йорка, который уронив пепел от сигары себе в ботинок, совершенно не понимает, когда это он так оплошал, раз совершенно не помнит, чтобы ему за это деньги давали. Так что ответ мэра ожидаем и, он до глубины души возмутившись за прежнего мэра, который сдавая ему дела, ничего такого не говорил, а сразу улетел на личном вертолёте отдыхать на Кубу, где его и расстреляли повстанцы, резко заявил в ответ:
- Не может такого быть.
- Может! - непримиримо заявил Джон и в подтверждении своих слов, выкидывает вперёд прямо под нос мэру, сжатую в кулак правую руку. После чего внимательно смотрит на оторопевшего от такой его резкости мэра и добавляет. - Вот именно этой рукой, я ставил подпись под договором дарения. Понял! - И мэру ничего другого, даже несмотря на то, что он ничего не понял, а смотря на кулак, что существенней, не остаётся ничего другого делать, как только понять и в соответствии с этим сказать: Понял.
Но на этом испытания для мэра Нью-Йорка Джулиани не заканчиваются и, совсем от рук отбившийся Рокфеллер, вдруг очень страшно прищуривается ("Неужели, сейчас прибьёт?", - ахнул мэр), и спрашивает мэра:
- А что это значит?
И взмокшему мэру только и остаётся, как не показывая виду этому обезумевшему от своих денег и могущества миллиардеру, охнуть и осесть в себя. "Говорили же мне, что дружба с миллиардерами, до хорошего не доведёт. И точно. Сейчас он меня прибьёт", - забегали глазки у судорожно соображающего мэра. Ну а Джон уже весь горит от нетерпения и совершенно не готов, так долго ждать ответа от этого недалёкого, от горшка два прыжка, что за мэра. И Джон натянув на лице все свои подтяжки, зычно рыкнул на мэра: Ну!
- Это рука. - Только и нашёлся, что сказать мэр.
- Тьфу, на тебя. - Не сдержался Джон и олицетворил брызгами благодарного ему за то, что не кулаком, мэра. - Я спрашиваю. Какая это рука? - уже более спокойно спросил мэра, выплеснувший всю горечь через слюну Рокфеллер. Но мэра не провести всем этим спокойствием. Он-то знает, что это спокойствие перед бурей, которая непременно разразится, стоит ему только дать не правильный ответ на этот, не просто вопрос, а определённо с умыслом вопрос.
"Да что ж такое. Что за день. - Взмолившись, вновь поплыл растерянный мэр. - И на что мне всё это! - хотел уже было вскинуть руки вверх мэр, но почувствовав на руке золотые часы, посчитав, что сейчас прибедняться будет не продуктивно, решил подумать над ответом этой загадки. - Может, дающая! - первая пришедшая мысль, сразу же обрадовала мэра и растеклась теплом у него в животе. Но его радость тут же омрачило его знание антонимов. - А может, берущая? - Побледнел, не готовый что-либо отдавать мэр Джулиани, правда, готовый в доказательство своей бедности, предоставить все декларации за последние годы своего пэрства (так он в шутку называл свою работу), где указан его мизерный доход (что поделать, раз он подкаблучник и всё имеющееся у них в семье имущество и денежные средства, принадлежит его супруге, видной безнес-вумен Джулии; у него даже фамилия от имени жены).
Рокфеллер же видя все сомнения мэра, даёт ему подсказку:
- Это та рука, которой я подписывал договор дарения.
- И что? - уже ничего не понимает мэр Джулиани.
- А то, что это правая рука, а я левша! - Что есть силы, заорал Джон. Ну а дальше понеслось. Так для начала дав мэру в лоб, уже не смог сдержаться раскричавшийся Джон, который в своём нервном забытьи, так разошёлся, что избил мэра гаванскими сигарами, которые так любил мэр. И как результат всему - он забыл о своей зловещей угрозе, подать претензионный иск и закрыть эти двери ассамблеи, что как раз не позволило расшатать мировые устои и не пустить на её очередную сессию представителей различных стран, среди которых были даже президенты.
И ведь это хорошо, что на этом свете, кроме алчных и до всего имеющих свой аппетит частнособственнических капиталистов, существуют не жалеющие себя, самоотверженно трудящиеся на благо своей и что уж говорить, на благо общего мира, такие мэры как мэр Нью-Йорка Джулиани, который принял на себя весь удар и не позволил осуществиться коварному плану Джона, по лишению крыши над головой участников ассамблеи.
Что же касается этого камня преткновения, самой ассамблеи, то она есть олицетворение всего самого передового и прогрессивного, что есть в человечестве. Так с самого входа, вас встречают выстроенные в алфавитном порядке, флаги всех стран, членов этой организации. Внутри же самой ассамблеи ,всё демократично и как надо устроено, для всех и каждого из его участников, где каждый из них, ни в чём не будет обделён, в том числе и вниманием.
Так для каждой страны участницы ассамблеи - а их чуть ли не 193 страны - выделен свой секторальный стол, за которым представители стран, одев на себя наушники, смогут, удобно устроившись, слушать то, что им переведут вслед за речью очередного докладчика. А ведь эти докладчики не простые, а всё сплошь демократично избранные президенты стран и монархий. Правда их, время от времени, хорошо, что только на трибуне, а не в стране, сменяют различные представители недружественных режимов, среди которых, что уж греха таить, через одного встречаются осуждаемые всем мировым сообществом, диктаторы и просто не легитимные, то есть малосимпатичные, как правило, с усиками, тираны.
- И как только их трибуна терпит и ещё держит! - у любого здравомыслящего человека, при виде этой или той диктаторской или старорежимной рожи, не может не вырваться подобный крик отчаяния. И надо воистину обладать огромным самообладанием, терпением и выдержкой, выработке которой способствует чёткое следование демократическим принципам не вмешательства, чтобы сдержаться и от отчаяния не выхватить из плечевой кобуры пистолет, и не разрядить его весь, до последнего патрона, в этого несущего со священной трибуны ООН одну ложь и околесицу, что за деспотичного диктатора.
Правда, не все здесь столь стойки - им, наверное, поэтому, не продают автоматическое оружие (а с пистолета много не настреляешь) - и некоторые, как к примеру, технический персонал, при виде ненавистных лиц диктаторов, которые вообще оборзели, не только вольно, и не опасаясь за свою жизнь, здесь ходят и дышат, но и решив расслабить свою грозность на лице, принялись довольно улыбаться, вдыхая воздух свободы, иногда не выдерживают и, используя своё служебное, близкое к стоящим на трибуне микрофонам положение, берут, набирают в рот слюну и плюют на микрофоны.
- Ну ладно, диктаторская рожа! На, получай. - Стоило только отвернуться отвечающему за готовность зала и в частности трибуны для выступления контролёру, как пылетёр Родриго, уже проделал свою смачную диверсию. И, конечно, трудно осудить за идущие от самого сердца действия, этого, когда-то подающего надежды на место в элите одной из ближнего бассейна страны, а сейчас подающего, а чаще быстро хватающего швабру, бывшего представителя золотой молодёжи, Родриго Бандераса, чья не спокойная душа, на этом не успокоится и будет, мстить и мстить.
Но это всё частности, которые всегда имеют своё место там, где часто собирается огромное количество и всё больше разных, с отличным цветом и взглядом на мир людей, где у каждого есть свои настроения, проблемы и такие культурные ценности, что при виде их, без матерного слова иногда и не обойдёшься (но это себе позволяют ещё не освоившиеся, мало культур видевшие, далёкие от дипломатической работы люди). Но и это тоже всё частности, которые со временем пообтеревшись в этих стенах, так приживаются, что без них даже, кажется, что чего-то здесь не хватает.
А вот этот вопрос - чего же им всем не хватает, можно сказать общечеловеческий и общий, для решения которого, скорей всего и была создана эта глобальная организация. И, пожалуй, чтобы ответить на него, прежде всего нужно, откинув все частности, правильно суметь сформулировать для себя общую цель (лозунг "мир во всём мире", это только инструмент для достижения общей цели, а не сама цель; хотя некоторые философски настроенные страны, в последнее время пытаются использовать обратный миру инструмент), найти которую, возможно позволит дать ответ на следующий вопрос, а что же всё-таки, всеми собравшимися здесь странами движет.
Ну а всеми здесь, неспроста собравшимися представителями разных стран, как правило, движет одно общее, а именно желание признания и уважения (второе спорно) и не только на словах. И хотя страна стране рознь, тем не менее, её размер никак не влияет на степень самооценки и самоуважения её лидеров, которые не только сами не собираются заискивающе смотреть на президентов могущественных держав снизу вверх, но и им не позволят тыкать себе, глядя на них сверху вниз. Но это, конечно, происходит только в теории, которая почему-то всегда далека от практики и от самой трибуны ООН, на которой лидеры стран демонстрируют свою полную независимость от мнений ...да того же самозваного гегемона, тогда как в кулуарах здания, при встрече ...пусть с тем же гегемоном - наверное оттого, что у гегемона много мордатых охранников, а так бы всё было по-другому - от их независимости мнения не остаётся и следа, а вот зависимости, полная сладкая чаша приторных улыбок.
Но такое хоть и случается сплошь и рядом, и по-человечески даже иногда понятно, всё же бывают и свои исключения из общих правил, и тому же гегемону (для удобства примера, он лучше всего подходит), не то чтобы непочтительно не кланяются прямо в ноги, а идут дальше, а оттоптав ноги в новых сшитых на заказ лакированных ботинках, переходят дорогу. И тут уж всё зависит оттого, преднамеренно или может быть случайно, наступил на ноги (хотя в большой политике случайностей не бывает, и значит, кто-то его подстрекал) этот не смотрящий себе под ноги налётчик, и определённо агрессор по отношению к чужой территории - туфлям (а они находясь на ногах представителя независимой страны, обладают дипломатической неприкосновенностью). К тому же, надо ещё узнать, а не собирался этот налётчик, таким злодейским способом аннексировать эту, по мнению агрессора, спорную (он уже спровоцировал носителя туфлей на желание возмущаться и спорить) территорию.
И, конечно, тут возникает масса вопросов к спецслужбам (не иначе крот завёлся) - как они вообще, допустили такую возможность, чтобы этот, что за дикий наряд, принц, какой-то там Нагибии, сумел так близко приблизиться к обладающему иммунитетом (вот уж нашёл чем гордиться), независимым от самого носителя характером, который всегда довлеет над ним вечерами, приводя его в такие места, о которых лучше не упоминать людям с совестью, чиновнику службы протокола, мистеру Стронгу, и сумел так нагнуть его, что мистеру Стронгу ничего не оставалось делать, как с болью в сердце и на лице, нагнуться и посмотреть на то, что этот гад наделал.
И хотя там всё было просто ужасно и плохо - песочный след пустыни, которая всегда присутствует на ногах всех этих принцев, мистер Стронг, как дипломат с большой буквы, проявляет сдержанность и не посылает того на три буквы, а высказывает лишь свою глубокую озабоченность таким ошибочным поведением принца Падлюки (мистер Стронг почему-то решил, что принца именно так зовут).
- Ты Падлюка, если ещё раз встанешь на моём пути, то я тебе все твои алмазные зубы пересчитаю. - Сладко улыбаясь, выказал свою глубокую озабоченность здоровьем принца мистер Стронг, после того как понял, что принц ни в зуб ногой на его гегемонском языке. После чего принц Нагибии раскланивается и покидает мистера Стронга, который теперь ни о чём другом и думать не может, как только об этом принце и кто мог за ним стоять.
И, пожалуй, этот случай с принцем Нагибии, показателен тем, что в этих коридорах общего для всех народов дома, можно, сам того не ожидая, встретить или всё также натолкнуться, на представителя и даже президента любой страны, с кем можно вот так запросто перекинуться пару фраз (привет Обама или Джордж) и пожелать того, что сам себе не желаешь (тут всё зависит от вашего блокового настроения).
Так представитель какой-нибудь, с ноготок на карте страны Собака-Ком, ну, например, министр до всего есть дела Бамборис, (по названию страны сразу можно понять, что она высокотехнологичная страна; это заслуга креативного министра Бамбориса, который пока что министр, а так у него насчёт себя грандиозные планы - он сам хочет стать диктатором, и ждёт не дождётся, когда нынешнего главу страны правителя Тутси, укусит малярийный комар), впервые оказавшись в этих величественных стенах ассамблеи (а ему не сидится и всё хочется увидеть и знать), и как новичок, по большому счёту не зная многих правил, конечно, имеет право и возможность заблудиться в этих бесчисленных коридорах комплекса зданий ООН, и вместо искомого им буфета, совершенно случайно натолкнуться на стоящую в курилке группу курящих людей.
Ну а как не здесь в курилке, рассказывают все самые последние и важные новости и, конечно, Бамборис, даже несмотря на давление своего голодного желудка, решил воспользоваться этим удачным стечением обстоятельств и прислушаться к разговорам столь важных персон.
При этом Бамборис не собирается стоять вон там в сторонке - он знает себе цену, и если что, сумеет за себя постоять, и чтобы ни у кого не возникло насчёт него недоразумений, Бамборис сразу заряжает свой рот сигаретой и явно специально, не находит у себя зажигалки или тех же спичек.
"Сейчас посмотрим на эти рожи в их истинном свете", - ухмыльнулся про себя Бамборис и, протолкнувшись в общий круг, для начала сливается с чьим-то плечом и принимается за наблюдение.
В самом же кругу, тем временем центральное место занимал всем известный, большой любитель тёплого окружения, сенатор Маккейн, сбоку от которого своё представительное место, как бы это не удивительно или наоборот обычно выглядело, занял известный своими оголтелыми заявлениями в адрес всем известной администрации, диктатор Заноса (все знали, что сенатор тренирует свою силу воли, для чего собственно и общается в основном с диктаторами и подобного рода, мутными и кровожадными типами). Ну а, судя по тому, что стоящие вокруг этих выдающихся персон люди, проявляли к ним не всегда здоровый интерес - не вынимая изо рта сигареты, постоянно о чём-то спрашивали их - то они здесь тоже не случайно собрались.
- Полковник Заноса! - несколько фамильярно, что в этих демократических стенах допустимо, обратился к диктатору, постоянно поправляющий на носу очки и во рту сигарету, какой-то хлипкий тип. И, наверное, диктатор не счёл бы нужным заметить этого, по его мнению, слизняка, если бы у того не висел пейджик с словом "пресса" и если бы сенатор Маккейн, своим кашлем не дал ему условный знак.
- Да, я вас внимательно слушаю. - Расплывшись в очаровательной улыбке, из-за которой множество леди, не задумываясь, отправилось бы за ним на край света (как раз туда, где диктаторствовал полковник Заноса), ответил этому слизняку из какого-то там поста, Заноса.
- Когда вы станете генералом? - не успел этот, как оказывается ходячая язва, журналист задать этот однозначно провокационный вопрос с подтекстом, как окружающих сенатора и диктатора людей, накрыло общее веселье. И надо отдать должное полковнику Заносе, он не стал доставать свой наградной золотой пистолет и всаживать серебряные пули в этого журналюгу (все знают, что этих оборотней, можно убить только серебряными пулями) - у Заносы он сегодня заряжен золотыми; а их на такого жалко - а вместе с сенатором Маккейном рассмеялся в ответ. Отсмеявшись же, Заноса, дабы показать, какой он необидчивый полковник, сам ответно шутит:
- Пока никто не назначает. - И, пожалуй, эта недальновидная шутка Заносы, заслуживает не меньшего, и ему в ответ даже послышалось сдержанное хихиканье, но этот, что за язва журналист по имени Кондор, не только громче всех смеется, но и своим новым вопросом к сенатору Маккейну, срезает весь только образовавшийся смех.
- Сенатор. Отчего такая несправедливость. Неужели полковник Заноса, не заслужил? - задаётся вопросом мистер Кондор и, в один момент срезав улыбки с лиц дипломатов и всех других здесь стоящих людей, погружает всё собрание в мрачную немоту. Ну а выход из такого неловкого, молчаливого положения, всегда необычайно труден и, пожалуй, возможен только в результате внешнего вмешательства, либо же никем неожидаемому поступку, кого-то из здесь стоящих. И кто знает, чтобы все они делали, не окажись в их рядах случайно затесавшегося сюда Бамбориса.
Ну а у Бамбориса, по большому счёту, нет ни перед кем обязательств, и свои поступки, он мотивирует пока что только самим собой, и своим знанием, этого, для него нового света - в общем, он независим от внешнего влияния, с этим его, так всех страшащим - а что потом о тебе скажут или того больше, подумают. И он смело смотрит на всех открытым взглядом и, выйдя вперёд, громко заявляет: I'm sorry!
И как только прозвучали эти слова в устах, для всех стоящих здесь с сигарами и сигаретами людей незнакомца (он был новичок и поэтому его никто не знал, и заодно не знал, что от него можно ожидать, а это всегда пугает), как лица дипломатов, советников и даже конгрессменов, одновременно побледнели и замерли в ожидании, что же за этим его заявлением последует. "А это ещё что за новость. Неужели полковник, вызвал наёмных убийц? - начали переплетаться мысли со страхом у этих дипломатических лиц. - А у меня последняя! Кто его сюда пустил? Я уже сегодня дал на бедность в переходе. Чёрт, дёрнуло же меня курить сигары. Сошлюсь на то, что не понимаю не дипломатического языка", - уже ближе к своей животной теме, заволновались про себя дипломаты, не сводя своего взгляда с этого, уже ненавистного ими незнакомца (как быстро все забыли, что именно он, вывел их всех из создавшегося неловкого положения).
Между тем Бамборис, не спешит озвучивать свою просьбу и внимательно разглядывает помертвевшие лица дипломатов. И выбрав для себя самое высокомерное и недовольное лицо (понятно кого), обратился прямо к нему.
- Господа, я извиняюсь, что отрываю вас от ваших дум и сигарок, но я хотел бы присоединиться к вам, но как прямо сейчас выяснилось, я забыл спички. Не поделитесь огоньком, мистер. - Бамборис обратился к мистеру с недовольным лицом, кем само собой и оказался большой либерал сенатор Маккейн (за свои либеральные идеи, иногда всё-таки приходится, вот так прямо в лицо отвечать). Ну а это прямое обращение к сенатору, заставляет облегчённо вздохнувших дипломатов, уже не облегчённо посмотреть на посеревшего лицом сенатора Маккейна, который как все знали, был очень грозным сенатором и через раз грозил кому-нибудь дать прикурить.
"Что ж, вот и пришло время продемонстрировать на деле, насколько ты крут. - Читалось в глазах смотревших на сенатора дипломатов".
Но Маккейн оказался крепким орешком и, он стиснув зубы, достаёт зажигалку и протягивает её этому, непонятно что за проходимцу и определённо засланному врагом провокатору. Бамборис тем временем берёт зажигалку, внимательно смотрит на неё и вдруг спрашивает Маккейна:
- Смотрю китайская. Что, трофейная или подарили?
А вот это вопрос, прямо под дых Маккейну вопрос, отчего он даже на одно мгновение задохнулся, от такого не мысленного оскорбления себе, от этого, теперь уже понятно, засланного шпиона. "На что он намекает? - взволновались головы вокруг стоящих дипломатов и даже стоящего рядом с Маккейном диктатора Заносы. - То, что ему её, скорей всего подарили, а не как он всем говорил, что добыл в бою. И значит...- потрясла догадка дипломатов, теперь-то понявших, на чьей на самом деле стороне, находится сенатор.
Бамборис тем временем разжигает огонь и прикуривает свою, как сразу же по искривившимся лицам дипломатов выяснилось, невозможно дышать, что за вонючую сигарету, затем возвращает зажигалку и ждёт, когда же оборванный им разговор, вернётся в своё прежнее русло. Что, наверное, после его появления и заявлений, уже невозможно, хотя для сенатора Маккейна, несмотря на неприятность концовки разговора, это просто необходимо - надо сбить всех с мысли о его зажигалке.
И сенатор, обратившись к рядом с ним стоящему советнику, сам начинает разговор. - Как думаете, советник, стоит ли нам, за счёт новых членов расширять нашу организацию? - И хотя сенатор не уточнил, о какой организации идёт речь, советник на то и советник, что должен по тембру голоса или по каким другим отличительным признакам, суметь понять, о чём ведётся речь и дать толковый ответ на заданный вопрос.
- Сенатор. - Хотел было ответить советник, как вдруг этот ненавистный им проходимец Бамборис, не даёт ему это сделать и обрушивается на сенатора со своим новым провокационным заявлением:
- Так это вы, тот самый сенатор!
Что и говорить, а это полное загадок, неожиданное заявление однозначно сочувствующего вражьим силам, господина проходимца, выбивает из вздрогнувшего сенатора остатки его невозмутимости и заодно сбивает пепел с его сигареты, которая теперь дрожит в руках Маккейна. И хотя, возможно, в заявлении Бамбориса было больше восторженности (он в первый раз увидал в живую сенатора) чем какого-то смысла, всё же дипломаты такой народ, что привыкли видеть чуть дальше, чем даже сам заявитель. И, конечно, в этом его заявлении "тот самый сенатор", всем сразу же увиделась многозначность трактовок.
И на этот раз сенатор Маккейн не выдерживает, растерянно смотрит на непроницаемые лица советников и другого рода дипломатов и, не найдя в них для себя поддержки, вдруг обращается к более живому лицу диктатора Заносы - что есть штамп либеральной, вечно недовольной прессы, когда как Заноса, был всего лишь слегка авторитарный, пользующийся среди своих выборщиков уважением лидер, хоть и банановой (у каждого свои достатки), но всё же республики, а не как можно подумать, тьфу, алмазной монархии.
- Да кто это такой, в конце концов? - возмущается Маккейн, глядя на Заносу. - Ты его знаешь? - Теперь уже Заноса поставлен в тупик этим вопросом сенатора.
"Он что, считает, что я должен всех проходимцев знать! - про себя возмутился Заноса. - Ну тогда, если так, то если сенатор мне знаком, то и он тоже проходимец". И хотя авторитарный лидер Заноса, всегда так яростно и решительно изобличает своих врагов с экрана телевизора, где он через день, грозит их стереть в порошок, всё же дипломатическая игра на публику, это одно, а вот жизнь в кулуарах, это совсем другое. И никогда лезущий в карман за словом, авторитарный лидер Заноса, на этот раз берёт и сразу обеими руками лезет себе в карман за словом, которых как вскоре выясняется, и там нет.
И сенатор, в очередной раз убедившись в том, что ему как всегда придётся полагаться только на самого себя, насупившись и сгустив грозно свои брови, где с левого борта на этого господина проходимца смотрит второй флот, а с правого - четвёртый, начинает напряжённо давить на Бамбориса. Но этот Бамборис в своей наивности уверившись, что мир добродушен, даже не замечает этих грозных взглядов сенатора Маккейна, который всё же от своего чрезмерного перенапряжения и натуги на свой живот, не выдержал этого его ответного дыма в лицо и, покраснев от уже другого желания, резко разворачивается и бегом отправляется в туалет.
Куда вслед за ним, уже для конфиденциального разговора, вскоре направляется авторитарный лидер Заноса, ну и чуть позже, совсем уж не неожиданно, Бамборис. И не успел сенатор, присев у себя в кабинке, облегчённо вздохнуть, как в боковую дверку, до него доносится тихий троекратный стук. И, пожалуй, можно было предположить, что сенатор Маккейн вновь встревожится и разволнуется за такое вмешательство в его личную жизнь, но нет, ничего такого не произошло и, сенатор прижавшись ухом к стенке кабинки, также тихо трёхкратно стучит в ответ. После чего, снизу от него, в пространство между полом и стенкой кабинки, просовывается конверт и сенатор как ни в чём ни бывало, берёт этот конверт и не интересуясь его содержимым, убирает его во внутренний карман пиджака.
И на этом можно было бы и расходиться (что и сделал тот, кто передал сенатору конверт), как вдруг, к полной неожиданности, до забывшего все тревоги, успокоившегося сенатора, уже с другой стороны кабинки, доносится точно такой же трёхкратный стук. А вот на этот-то раз, это всё случившееся, было для него так неожиданно, что от испуга резко дёрнувшийся побледневший сенатор, что есть силы, схватился за стенки кабинки руками, чтобы окончательно не упасть. Что ему всё же не помогло слегка замочить репутацию, и он соскользнув с крышки унитаза, своим задом частично окунулся в его воду.
Ну а первое, что пришло в голову сенатора, даже непонятно почему, было желание избавиться, от тяжёлым грузом давившего на него конверта. "Ведь, пожалуй, мне никто не поверит, да и объяснять некогда, что мои намерения благи. И я всего лишь хочу вернуть с чужбины, обратно на родину, напечатанные именно на нашем отечественном принтере, наше самое главное богатство - доллары. А ради возвращения наших богатств, я на всё готов. И я ради этого, не боюсь замараться встречами с диктаторами, у которых не понятно мне почему, всегда карманы полны нашими долларами. А это наводит на размышления - каким образом, они вновь оказываются в руках диктаторов?", - и только эта глубокая мысль, где сенатор увидел измену в собственных сенаторских рядах, не дала сенатору совершить невозможное - порвать сам конверт и его содержимое; да и руки были заняты.
Ну а пришедшая мысль, хоть и глубока, и занимает много места в голове сенатора, тем не менее, это не отменяет того факта, что кто-то стучал в стенку кабинки, и нужно как-то реагировать на это. И взмокший от этого нового напряжения, сенатор Маккейн, решает пока не торопиться и, продолжая руками держаться за стенки кабинки, смотрит в ту сторону кабинки, откуда до него донёсся этот стук, и ждёт того, чтобы этот стук не повторился и ему всё это показалось.
Но так разве бывает. И стоило только сенатору изо всех сил захотеть это, как в тот же момент, стук повторился и сенатор уже окончательно потерявшись, не понимая, что он делает, вглядываясь в глубину открытого пространства между стенкой кабинки и полом, где видна только тень находящегося за той стороны стенки кабинки человека, тихо спрашивает:
- Кто там?
- Сенатор, это я. - Тут же следует весёлый ответ того самого, так ненавистного для сенатора проходимца и точно шпиона, известного нам под именем Бамбориса.
- Кто я? - трудно сказать, зачем это спросил сенатор Маккейн, может он хотел оттянуть время, для того чтобы сообразить, что дальше делать, а может действительно хотел знать имя этого Бамбориса, но это уже не важно, а важно то, что он своим вопросом очень удивил Бамбориса. Правда, здесь нужно учесть фактор того, что сенатор не слишком выразительно задался своим вопросом, что наложившись на не слишком большое знание языка самим Бамборисом, тем самым затруднило понимание Бамборисом того, что хотел узнать сенатор, таким образом, спрашивая его.
Ну а раз сам сенатор затрудняется в своей самоиндефикации, то кто такой Бамборис, чтобы за это браться и, дабы сенатор или кто он там уже для себя - может сенатор в таких местах обретает сознание будды, а это требует терпения и уважения - не слишком на него злился, Бамборис решает обойти этот возникший в виде препятствия острый угол, с помощью философии Дао.
- Всё зависит от того, кем ты хочешь быть и как ты сам оцениваешь себя. - Как можно спокойно и ровно произносит свой ответ Барборис. Но спокойный тон обращающегося к вам, при таких неспокойных обстоятельствах, с не ясной просьбой человека, только ещё больше расстраивает и заставляет нервничать оппонента, непонимающего, что от него хотят, но согласно своему мировоззрению догадывающегося, что его обязательно будут принуждать к чему-то. И сенатор, будучи не исключением из этих, почти что общих правил, само собой ещё больше напрягся и задёргался.
"Вот оно что. - Заскрипел от злости Маккейн. - Да он просто моих денег хочет. Да я лучше утоплюсь, чем отдам". - Сенатор, явно не осознавая, что делает, вытаскивает полученный конверт и, что есть силы, сжимает его в своей трясущейся руке. После чего бросает свой взгляд в то свободное пространство между полом и стенкой кабинки и, наблюдая за отраженной полом тенью, начинает ждать, что же эта тень дальше предпримет. И сенатору не пришлось долго ждать и буквально сразу же, до него донёсся тихий троекратный стук в дверку кабинки, который раскатом грома и отзвонил в голове сенатора тем самым колоколом, который всегда набатом звонит в сердцах сенаторов и конгрессменов.
И сенатор Маккейн, чьи затёкшие потом глаза, уже ничего не видят, ещё раз бросает свой затуманенный взор на находящийся в своих руках конверт, выдыхает и, рявкнув: "Да на ты, подавись", - с остервенением кидает его в пустое пространство под стенкой кабинки. После чего сенатор, уже без сил, с трудом поднимается на ноги и, не желая больше терпеть такого унижения, покидает вначале кабинку, а затем и сам туалет.
Что же касается самого Барбориса, то он определённо был удивлён, когда из нижней щели стенки двери, в его сторону полетел конверт. И только отличная реакция Барбориса и его спортивная подготовка в деле ловли пухлых конвертов - без чего на его должности делать нечего - не позволило конверту миновать его руки и залететь дальше в следующую кабинку - а там может быть, в данный момент находился не столь нуждающийся в пухлых конвертах человек, и тогда получается, что сенатор зря разбрасывался конвертами. Нет, так не пойдёт и хорошо, что Барборис столь ловок. Впрочем, Барборис не только в этом отличительно ловок и он, не смотря на то, что при этом своём обращении к сенатору, не имел в виду никакого пухлого от денег конверта - он хотел всего лишь, как повод заговорить (Барборис надеялся при таком один на один, конфиденциальном разговоре с сенатором, узнать свои шансы стать для него полезным, то сеть диктатором), попросить туалетной бумаги - не стал отказываться от такого лестного предложения сенатора и без всякой задней мысли, взял этот конверт себе.
- Вот же удивительные люди. Я хотел всего лишь туалетной бумаги попросить, а он мне денег дал, чтобы я её купил. - Спустя скорое время, направляясь к столу, где расположилась их делегация, размышлял про себя довольный Барборис. - А здесь, судя по конверту, на всю страну хватит! - как громом поражённый, остановился Бамборис. - А это значит, что я всю страну обеспечил поставками дешёвой туалетной бумаги и тем самым, смогу заручиться поддержкой самых видных засранцев. - Только сейчас понял Бамборис, что такое стратегическое планирование, и что сенатор Маккейн, до чего же дальновидный сукин сын.
Что и говорить, а встречи в кулуарах этого, столь представительного здания, зачастую куда конструктивней проходят и больше пользы несут участникам этих встреч, нежели если бы они совершались в общем зале, на виду множества глаз. Оттого, наверное, все важнейшие договорённости и сделки, совершаются именно в этих, подальше от общественных глаз местах.
Ну а такое обстоятельство совершенно нельзя игнорировать, и не было проигнорировано этими двумя между собою знакомыми, известными во многих околовластных кругах, конечно, более тёмными, чем светлыми личностями. И где-то там, в одном из неприметных мест здания ассамблеи, так за между прочим, встретились, так на публике благодушно друг к другу относящиеся, а внутри себя, бурно, с выплеском, не терпящие опять же друг друга, договорившиеся об этой встрече, представители двух противоположных векторов политики, пан Паника и сэр Рейнджер.
- Что, пришёл покаяться или признать поражение? - усмехнулся, глядя на подошедшего пана Паника, развалившийся на мягком диване сэр Рейнджер, чьё присутствие на одном из боковых, выходящих в зал ассамблеи балконов, было прикрыто задвинутой на окна занавеской. И, конечно, пан Паника, который и так терпеть не мог этого своего извечного конкурента, тем более, не смог стерпеть этой его язвительности в свой адрес и даже дёрнулся в ответ. "А ещё говорят, что сэр Рейнджер благодушный человек. Что-то при мне, он таким никогда не бывает. - Перебирая взглядом складки на лице сэра Рейнджера, нервно дёргая рукой, размышлял пан Паника. - Так он меня терпеть не может, как и я его! - вдруг озарила догадка пана Паника, удивлённого таким положением вещей".
- Чего задёргался. - Сэр Рейнджер продолжает язвить, глядя на пана Паника. - Политическому тяжеловесу, это не по статусу. - Но пан Паника игнорирует это выпад сэра Рейнджера и, заняв приготовленный для него стул, спешит уразумить этого, много о себе и не всегда о других верно думающего, пока что сэра Рейнджера.
- Я всю свою жизнь, даже несмотря на политическую целесообразность, всегда был последователен, как в любви, так и в ненависти, и не собираюсь отказываться от своих принципов. - Отбил зубами слова пан Паника.
- Да ты принципиальный. - Улыбается себе в нос, не верящий ни одному его слову, сэр Рейнджер.
- И я как считал, что внешняя политика определяет внутреннюю, так и продолжаю считать. - Не слушая сэра Рейнджера, продолжил выдавливать слова пан Паника.
- Да ты со своей перефразировкой фразы "бытие определяет сознание", этим своим идеологическим инструментом, всё так и носишься, пытаясь под это подстроить мир. Ха-ха. Да, я должен признать - ты действительно не меняешься. - Рассмеялся сэр Рейнджер. - Нет на тебя своего Маккартера, марксист чёртов.
- Что-что? - спросил пан Паника, не сразу сообразив, что имел в виду сэр Рейнджер.
- А то! - изменившись в лице, резко и как-то даже зло проговорил сэр Рейнджер, повернувшись к пану Панике. - Что, внутренняя повестка, на этот раз окончательно победила, ограничив внешнюю. Ведь теперь, уже все пришли к общему мнению, что внешняя политика, есть приложение внутренней и значит, вторична. Не так ли? - хитро посмотрев исподтишка, задался своим риторическим вопросом сэр Рейнджер. И не дожидаясь ответной реакции пана Паника ("Что-то здесь не так. Он меня специально путает", - забегал мыслями пан Паника), продолжил. - И об этом, если хочешь знать, не нынешний президент провозгласил - он всего лишь только и может делать, как только по инерции двигаться туда, куда его тащит накопленные за все прежние годы проблемы. И я боюсь, что мы уже прошли точку невозврата. - Как-то даже безнадёжно, вздохнул столь переменчивый сэр Рейнджер. Потом видимо наполнившись горечью и даже какой-то новой злобой к пану Паника, жёстко заявляет ему. - Да и ты разве сам не слышал, что с этой трибуны ассамблеи заявлял ваш выдвиженец. Наша внутренняя предвзятость к себе, определяет не только наше я, но и всё человеческое я.
- Я понял, к чему ты ведёшь этот разговор. - Вдруг усмехнулся пан Паника, чем ни мало удивил, пока ещё самого не определившегося сэра Рейнджера. - "Серая зона" нашего конституционного права - военные полномочия, где президент и конгресс не могут их поделить их между собой, вот что тебя волнует. Но это твои проблемы. Ну а я, как всегда утверждал, так и продолжаю утверждать. Президент как главнокомандующий, имеет полное право, без одобрения конгресса объявлять войну. - Грозно заявил пан Паника.
- Так ты опять за своё - за войну. - Вздохнул сэр Рейнджер. - А знаешь, я ничего не буду спрашивать, но только ответь мне на один только вопрос. Для чего тебе всё это? - с дальним прицелом спросил сэр Рейнджер. "Ничего не буду спрашивать. А сам тем временем спросил", - прежде чем ответить, покоробил себя причитанием недовольный пан Паника.
- Нам сейчас, как никогда необходимо сплотить общество. - С долей патетики, заявил пан Паника.
- Что, угроза общего врага уже не помогает? - с издёвкой спросил сэр Рейнджер.
- Пожалуй, да. - Вынужден согласиться пан Паника. - И поэтому, нам сейчас крайне нужна одна, даже самая маленькая, но такая, чтобы ни у кого не возникло сомнений в нашей силе, победа. А любая, несмотря на её размеры победа или её ожидание, как никогда сплачивает наше общество.
- Понимаю. - На этот раз уже задумчиво сказал сэр Рейнджер, провалившись в спинку кресла. - Но времена нынче другие. - Так противно почмокал губами сэр Рейнджер, что пану Панике, до противного стало несогласно с ним тошно. - Что сказать. Да, не раз доказавшие свою эффективность инструменты воздействия и изменения политического ландшафта стран, у нас ещё есть и, пожалуй, при должном усердии и применении они не дадут сбоев. Да и, пожалуй, внутренний оппозиционный фронт, при полной мобилизации ресурсов, можно сломать и привести к единому мнению, но вот что делать с внешними факторами, то это тот ещё вопрос. Ведь теперь нам, не только нельзя игнорировать, но и без этого никуда не деться, и нужно учитывать все те возникшие за время нашего исторического безвременья - почивания на лаврах, факторы.
- Ты это о чём или о ком? - настороженно спросил пан Паника.
- О том, что на это скажет наш стратегический противник или заклятый партнёр. А его мнение, я так скажу, не учитывать было бы крайне не разумно. - Не отводя своего взгляда от пана Паника, проговорил сэр Рейнджер.
- Хм. - Только и ответил, закинув ногу на ногу, пан Паника.
- Боюсь, что такого развёрнутого ответа будет недостаточно. - С непроницаемым лицом, без какой-либо интонации отреагировал в ответ сэр Рейнджер. Что видимо нашло отклик у заносчивого, когда дело касается врага, пана Паника и, он с трудом смирив себя, заявляет:
- Мы уведомим их - это касается наших национальных интересов и что их мнение, будет учтено.
- Хм. - А вот точно такой же, как и у пана Паника, глубокомысленный ответ сэра Рейнджера, вызвал иную - молчаливую реакцию у пана Паника (наверное, потому, что не он так отвечал).
- Ты, как и те, кто там стоит за тобой, демонстрируете одну и ту же ошибку. - Тихо заговорил сэр Рейнджер. - Вы не хотите признать того, что мир изменился, и то, что он оказался именно в таком подвешенном состоянии, виноваты мы сами. Так что, нечего перекладывать на кого-то другого вину. Но и это ещё не всё. А дело в том, что ключ ко всей сложившейся критической ситуации, лежит в нашем полном непонимании задач существования человечества, и если мы это не поймём, а судя по всему, это мы уже не сможем сделать, то наше падение в пропасть будет неминуемым.
- У нас нет времени решать общемировые проблемы, пока мы не решим свои. Так что, оставь свои философствования для беседок в клубе, и пока мы не оказались в этой твоей мифологической пропасти, давай начнём искать выход. - Сказал пан Паника.
- Что ж, раз ты так хочешь, то давай. - Такая прозвучавшая принуждённость в ответе сэра Рейнджера, как-то даже холодком сомнений отметилась у пана Паника. - Так вот. Насчёт нашего извечного стратегического заклятого партнёра, недопонимание которого и завело нас в нынешний тупик. Научили мы их капитализму на свою голову. И теперь уже не обойдёшься простыми, ничего в себе не содержащими заявлениями о добрососедстве и необходимости уважения друг к другу, с дружеским похлопыванием по плечу - они нам на слово не верят (и правильно делают), им теперь подавай что-нибудь посущественней и, чтобы оно при этом, было обязательно документально зафиксировано.
- Да без проблем. Если будет надо, то запустим печатный станок в круглосуточный режим работы. - Бодро заявил пан Паника.
- Эх. Ты опять ничего не понял. - Вздохнул сэр Рейнджер. - Зная их. А я уж их теперь очень хорошо знаю. Боюсь, что они даже не попросят, а потребуют много больше, чем просто заплатить. - Сэр Рейнджер сделал глубокую (бывают и такие) паузу. - Они захотят, чтобы на этот раз мы поделились, и это только в самом лучшем случае; если, конечно, уже не поздно. - Ну а прозвучавшая в устах сэра Рейнджера безнадёжность, возмутила пана Паника и он до нестерпения разозлившись на этого старого хрыча, полный язвительности, спросил его:
- И откуда ты так хорошо знаешь, что хочет наш враг?
Но сэр Рейнджер, как будто не замечает всего этого позвучавшего в словах пана Паника сарказма и также спокойно ему отвечает. - Чтобы победить врага, нужно не просто хорошо его знать, но при этом необходимо понять ход его мыслей и его жизненную мотивацию. А для этого, нет ничего лучше способа - как влезть в его шкуру. - Сэр Рейнджер вдруг оживает, переводит свой взгляд на пана Паника и, прищурившись, каким-то неестественным, с нотками задора голосом, говорит ему:
- Так что, если хочешь есть пельмени со сметаной, то учи матчасть.
И первое, что пришло в голову пана Паника при этом виде сэра Рейнджера и сказанного им, было полное недоумение этой его концовкой речи. "Какие пельмени? Он, вообще, о чём?", - пронеслось в голове, слегка обалдевшего от услышанного пана Паника. Но тут вдруг, как от удара током, передёрнуло в один момент похолодевшего от своей догадки пана Паника. И эта его догадка, была до того невероятна и фантастична, что даже сидя, пана Паника пошатнуло и сковала оторопь. И он только и мог, что только открыв рот, глазеть вытаращенными глазами на улыбающегося ему сэра Рейнджера.
И, наверное, не зря человеческий организм, в случае такой непредвиденной для него опасности в виде внезапного изумления, предусмотрел такие автоматические функции, как широкое разевание рта. Что позволяет не задохнуться впавшему в умственный ступор и забывшему, не только как двигаться, но и дышать человеку. А так, рот открыт и блуждающие ветра, спокойно регулируют поступающие внутрь человека потоки воздуха, и пока он не очухался, вместо него выполняют дыхательные функции (человек ведь тоже, носясь как угорелый, частенько делает работу за место ветра).
Но вот пана Паника слегка отпустило и, что он первое смог выговорить, так это обвинение в сторону сэра Рейнджера, судя по разлившейся по его лицу радости, уже обо всём давно догадавшемуся:
- И ты, Брут!
- Ха-ха. - Уже откровенно и громко развеселился сэр Рейнджер. - Что ж, я должен отдать должное твоей разведке. Она отлично справилась со своей задачей, покопавшись в открытых источниках информации. Но ведь так и должно быть. - Наклонив чуть в сторону голову, с каким-то чуть ли не покровительственным (как с неразумным ребёнком) тоном, заговорил сэр Рейнджер. - Ведь мы же себя позиционируем с великой римской империей. А ей без Цезаря и Брута, в ней никак. Неполноценная, какая империя получается. - Вновь издевательски рассмеялся сэр Рейнджер.
А ведь кинься сейчас сэр Рейнджер отговариваться, юлить и ловчить в своём оправдывающим его ответе, то, пожалуй, пан Паника, посчитав, что он всегда это знал - сэр Рейнджер потенциальный предатель и шпион, сейчас бы чувствовал себя более чем уверенно и даже хорошо, но это его открытое, без всякой боязни и оглядки по сторонам признание, сбило с толку и окончательно пошатнуло в пане Паника всякую уверенность в себе и понимание того, что, чёрт возьми, вокруг сейчас здесь и, вообще, происходит.
Но сэр Рейнджер не останавливается на достигнутом и продолжает разориентировать в политическом пространстве пана Паника. - Да и не ты ли всегда говорил, что в наше не спокойное время, на большой шахматной доске, делать ставки на одни и те же фигуры, неразумно.
- Но я...- попытался было возразить пан Паника, но схваченный за галстук, был перебит сэром Рейнджером.
- Без всяких но. Не запряг. - Рычит прямо в притянутое ухо пана Паника сэр Рейнджер. - Ты уже добился своего. Твоё имя стало нарицательным и обозначает именно то, что сейчас творится на всех этажах власти. - Сэр Рейнджер вслед за сказанным ослабевает свою хватку и, улыбнувшись пану Панику, мягко говорит. - Впрочем, никто не заинтересован в шоковом сценарии. Так что, можешь не обращать большого внимания на мои слова, вырванные тобою, из своего, никому не доверяющего и во всём видящим затаённый смысл (а он хоть и есть, но не тот), мысленного контекста, и приступать к тому, к чему тебя обязывают сложившиеся обстоятельства. Тем более, одобрение с самого верху уже получено.
"Что он хочет этим сказать? - уже ничего не понимая, пан Паника попытался понять, что было правдой ...хотя нет, такого слова в его лексиконе не было, а вот то, что из сказанного сэром Рейнджером, считалось целесообразным и чему он, в конечном счёте (а так это, всего лишь его декларации о намерениях), будет следовать в своих действиях, то это и волновало пана Паника. - Выходит, что сэр Рейнджер, уже в курсе нового проекта, а это значит, что из нашего ведомства идёт утечка и у нас завёлся какой-то... гад!", - представив этого гада, а другими его словами и не назовёшь (заслужил), от отчаяния за то, что ничего не может поделать, закипел пан Паника.
Но не успевает пан Паника проникнуться злобным огорчением, как сэр Рейнджер своим новым заявлением, заставляет пана Панику окончательно потерять веру в бескорыстность и умение держать язык за зубами людей из своего ведомства и ещё, нелюдей, а всего лишь близких к его ведомству конгрессменов.
- Ну что, мистер. - Улыбнувшись одним глазом, сказал сэр Рейнджер, окончательно отпустив галстук пана Паника. - Вы готовы, как следует, не скупясь, торговаться за ваш новый проект "Несокрушимая решимость".
- Готов. - Улыбнувшись в ответ, сказал пан Паника, совершенно не понимая, как сэр Рейнджер узнал название этого нового проекта, если его он сам ещё никому не говорил, кроме разве что, только самого, мало трезвого себя (но он об этом не помнит), и то наедине, в своём кабинете (а там жучки).
"Кто же этот гад ползучий?", - хищно, уже про себя улыбнулся, вне всяческих насчёт себя подозрений, пан Паника, перебирая в голове всех сотрудников своего ведомства стратегических планирований, имевших доступ к секретной информации по новому проекту "N".
- Только учти главное. Конгресс на первых порах, готов лишь устно выразить поддержку твоему проекту, а голосовать "кошельком", будет только после того, как только ты найдёшь частных инвесторов. - Сказал сэр Рейнджер, перебив кровожадные мысли пана Паника.
- Но кто на это пойдёт? - растеряно спросил пан Паника. - Да и кто захочет рисковать своим кошельком. - Уже про себя пробубнил пан Паника.
- Я не обязан тебе объяснять элементарные вещи. - Потемнев лицом, зло проговорил сэр Рейнджер. - Сейчас, для такого рода проектов, одного обоснования необходимости, недостаточно и нужны более существенные, так сказать осязаемые вещи. И будет целесообразней, если это будет частная инициатива - кровные волеизъявления неравнодушных к бесчинствам тиранов граждан. - Сэр Рейнджер перевёл дух, точь-в-точь, как один из тех предполагаемых им неравнодушных граждан, которому даже дышать стало трудно, стоило ему только подумать о жестокости к своему народу, всем известного не легитимного тирана Кассада, а не как он, явно на счёт себя заблуждаясь, называет себя демократично избранным президентом.
И тут даже спорить нечего, раз мировое сообщество так считает, то так оно и есть - разве миллионы людей могут заблуждаться. Ну а то, что истина есть категория качественная, а не количественная, то откуда ты взялся такой умник? Пора бы уже знать, что на земле всё течёт, всё изменяется и то, что вчера было непоколебимой и вечной истиной, сегодня уже не столь бесспорно. Ну а раз истина по своей сути, как правило, существует только для нуждающихся в ней людей - без их существования, она хоть и существовала бы, но ни имела бы того своего общечеловеческого значения для человечества, а это значит, что и истина, в том своём виде, в каком она существует для человека, не может быть постоянной константой и изменяется вместе с человеком. Ну а так как человечество на данный момент пришло к некому консенсусу, насчёт своего общего понимания истинности, то она и будет считаться таковой, если на неё так смотрит или за неё проголосовало наибольшее количество, обязательно из передового общемирового сообщества людей.
- Да и вообще, отнесись к своему проекту, как к очередному бизнес проекту. - Передохнув, продолжил сэр Рейнджер. - Разработай бизнес-план. Найди частных инвесторов. Презентуй его заинтересованным людям, и если они окажутся глухи, то мотивированно объясни им, что теперь пришла их очередь оказать помощь государству. А там уж, исходя от обстановки и понимания политической целесообразности, надави, убеди или так уж и быть, примени челночную дипломатию. Да, в конце концов, не мне тебя учить, как нужно действовать. - Усмехнулся сэр Рейнджер. - Ну а когда все предварительные этапы будут пройдены, то можно будет приступать к реализации проекта.
- Они, значит, выразят мнимую, только на словах поддержку, которую в случае неудачного развития событий, всегда можно отозвать и вообще заявить, что их не правильно поняли. А все риски, получается, неси другим. - Заскрипел зубами пан Паника. - А разве частное, не есть продолжение государственной политики? - пан Паника до того разнервничался, что вновь стал заговариваться, выплёскивая наружу свои (он о них и сам не знал, а только лишь догадывался) самые затаённые мысли, в которых так и читалось его сочувствие, а местами приверженность к идеалам коммунистического пути развития общества. Но сэр Рейнджер не стал ловить пана Паника на его предательском для всякого капиталиста слове, а всего лишь записал его слова на включенный и лежащий в кармане пиджака диктофон (пан Паника в свою очередь не отличался деликатностью и тоже вёл скрытную запись всего разговора; и получается, что они друг друга стоили, да и знали, и поэтому всё делали не зря).
- А к дележу пирога, они первые прибегут. Так что ли? - Закончил свою нервную истерику пан Паника.
- А ты разве сомневаешься. Так оно всегда и бывает. - Сэр Рейнджер не перестаёт улыбаться и удивляться наивности или забывчивости пана Паника, который так изумляется тому, чему не раз был свидетелем и участником. - Ведь главное, иметь политическую волю. А она у тебя, надеюсь, есть. - Сэр Рейнджер, вновь перегнулся через кресло в сторону пана Паника и с хитрым прищуром посмотрел на него, ожидая, что он на это скажет.
- Можешь даже не сомневаться. Есть. - Щёлкнул в ответ челюстью, не сводящий своего взгляда с сэра Рейнджера, пан Паника.