Места массового скопления людей (тут немного утрированно для эффекту), их ещё называют местами компактного проживания людей, общедоступными словами ещё называемые городами, для удобства своей основной составляющей части, городских жителей, сплошь и рядом, во все стороны и на разных уровнях, прорезаны транспортными и дорожными магистралями, так называемыми городскими артериями (город сравнивают с одним огромным организмом, и в этом что-то есть), чья основная задача заключается в том, чтобы максимально облегчить или хотя бы способствовать передвижению и сообщению между собой жителей города. И если транспортные артерии, те же автомагистрали, ни на что больше не претендуют, кроме своего прямого назначения, - переправлять людей из одного пункта в другой, - то вот пешеходные зоны, те же тротуары или ещё лучше, свободные от машин пешеходные зоны, где и скорость передвижения другая и правила дорожного движении не столь строги, - можно остановиться где вздумается покурить, завязать развязавшийся шнурок и эмоционально побеседовать по душам со своим попутчиком, - не только служат по своему прямому назначению, в качестве транспортной артерии, неся на себе прямую функциональную нагрузку, в частности обувь вступающих на мостовую людей, но и предоставляют возможность носителям всей этой обуви, вступающим на твёрдую поверхность пешеходной дорожки, продемонстрировать всем окружающим, что и кто он есть такой, и в случае своего успеха, уже продолжить свой дальнейший путь не один, а с очарованной им теперь уже знакомкой (или знакомым, в обратном случае).
Но к большому сожалению нужно признать, что городские жители из-за своего занятого, всё время в суматохе, образа жизни в городе - они вечно чем-то и не пойми чем заняты, и оттого постоянно спешат и бегут, и всё равно не успевают, - со временем начали забывать о таком функционале пешеходных магистралей, и стали ими пользоваться крайне ограничено, лишь только в качестве дорог.
Но всё же не всё так печально, серо и бездушно, и время от времени, когда уже и не ждёшь ничего такого для себя задушевного, и можно сказать, что, вообще, уже начал забывать, что такое возможно, нет да встречаются на этих пешеходных зонах и в частности на твоём пути, не такие забывчивые и занятые только лишь собой наискучнейшие люди, которые ничего кроме себя и своих кончиков ботинок или туфлей не видят перед собой.
И эти удивительные люди, - одного взгляда на них достаточно, чтобы всё о них сразу становится понятно, - явно живут в полную силу и если им жизнь что-то предоставила в их распоряжение, то они не ограничатся только одним, а вовсю используют то, что им дано в их пользование - если улыбаться, то во всю ширь себя, чтобы и всем вокруг становилось неудобно от своей серьёзности и серости, если смеяться, то от всей души и обязательно закатываясь и скручиваясь в смехе, отчего мимо проходящие люди и сами не могут удержаться от радостной улыбчивости и начинают сами смеяться, а уж если такой человек вступил на этот пешеходный переход, то разве он ограничится одним лишь переходом, да ни за что в своей жизни, и он обязательно использует его во всех его функциях, сразу же начав переход не просто по пешеходной дорожке, а от одной к другой встреченной на пути своего следования личности.
И вот вы, тоже, если честно, частенько собой увлечённый, когда идёте среди толпы пешеходов и такой весь из себя занятой и важный, когда навстречу вам попадается кто-то такой, перед кем совсем не хочется важничать, но при этом внутри себя вы отзывчивый, верующий в чудо и ждущий его, в один из таких моментов своего движения, которые не предвещают ничего необычного, - впереди вас уже какой квартал идёт, не сворачивая, всё та же серая спина в дорогом костюме, а вы у себя в голове пытаетесь разрешить важную рабочую проблему, которая почему-то всегда предстаёт перед вами в виде некоего ненавидимого вами всей душой лица, - прибил бы эту гадину, Свекра, на месте, если бы мне за это ничего бы не было, - вот так прямо вам виделось решение этой проблемы, - как вдруг, к полной вашей неожиданности, до вас шепотом, но так отчётливо слышно, доносятся чьи-то слова: "Так прибей". Отчего вы в оторопи и в частичном потрясении вдруг замираете на месте, к крайнему неудовольствию сзади идущих людей, - им в момент пришлось резко менять направление своего движения, - и, обернувшись в ту сторону, откуда до вас донёсся звук этого голоса, начинаете выискивать того, кто посмел так нарушить ваше спокойствие.
И хотя вокруг вас стеной идут прохожие, вы тем не менее обнаруживаете того человека, кто более всего подходит под описание того типа, кто смеет вам давать такие советы - этот человек выделяется из серой массы прохожих тем, что он не только не вписывается в общий пешеходный тренд, - его отличный от всех, не спешный, вразвалочку ход, сбивает с мысли и хода спешащих прохожих, - но и ведёт себя как минимум вызывающе. Этот гражданин с виду приличной наружности и дорогого покроя костюма, за что к нему нет претензий и присутствует доля уважения, ведёт себя прямо сказать необычно и недостойно своего дорогого и представительного вида костюма.
Так он вместо того, чтобы идти своим путём и не отвлекать собой встречных прохожих, у которых быть может, много требующих немедленного решения забот в голове, во всём себе и своём ходе источает столько довольства, что это сразу бросается в глаза и сбивает людей ответственных и не беспечных как он с серьёзной мысли. Что ещё терпимо и можно не заметить, если ты сильно вдавлен своими досужими мыслями прямо в дорогу перед собой, но этот явно даровитый эгоист, которому нет никакого дела до настроения людей вокруг, которые придерживаются в основном мрачных и серых мыслей, явно не задумываясь над тем, какие ассоциации может вызвать это его поведение, противопоставляет себя всем, тем, что никого не стесняясь и, даже отчасти бравируя собой, глядя в неведомую даль, идёт и с глубокой увлечённостью, одной рукой (в этом заключается его бравада) дирижирует неким невидимым оркестром. Да так захватывающе и завораживающе, что никто не смеет его перебить ни словом, ни каким-нибудь движением, и тем самым, не дай боже сбить его с музыкального такта - иначе там, в этом незримом оркестре, нарушится вселенская гармония и тогда кто знает, не станет ли ещё серее и хмурее у тебя на душе и сердце. А так он идёт с добродушным выражением лица и такой удивительной улыбкой на ней, водит рукой верх вниз, делая ею только ему понятные знаковые пассы, и встречным прохожим и тем, кто идёт сзади, при виде такой его простодушной беспечности, с которой он смотрит на мир, становится чуть легче в плечах и на душе.
- Да как это всё понимать? - тем не менее, каким-то образом вырывается этот вопрос из глубин того человека, задумавшего нехорошее по отношению к своему сослуживцу Свекру, и заинтригованного таким к себе обращением определённо со стороны этого дирижёра невидимого оркестра. Ну а дирижёр и не думает прикрываться своей увлечённостью от ответа и от своей ответственности за сказанное слово, и он как будто так и должно быть, делает остановку или вернее сказать, на миг замирает на месте, оборачивается к этому находящемуся в недоумении и некоторой интриги насчёт себя человеку и, до чего же светлым взглядом посмотрев на него, говорит. - Может хватить ходить всё вокруг да около и пора всё сказать ей.
- Кому ей? - побледнев в лице и вздрогнув от испуга, вызванного тем, что тщательно скрываемая тайна сердца, вдруг, и при этом неизвестно как, оказалась раскрыта, задался вопросом этот человек.
- Ты сам всё прекрасно знаешь. - Следует ответ дирижёра, после чего он разворачивается в сторону своего следования и, быстро сообразив на каком такте он остановился, для должного внимания своего оркестра постучал по неведомому пюпитру невидимыми палочками и, замахнувшись руками чуть ли не на самого Сальери, - люди близкие к музыкальным кругам, с нотной папкой под мышкой, могли бы утверждать, что с таким замахом, который себе позволил этот дирижёр, он бы и Моцарта легко мог сделать, - и продолжил дальше свой путь, оставив далеко позади себя недоумевать очередного встреченного на своём пути нерешительного попутчика.
Между тем дирижёр, поудивляв, а больше порадовав собой встреченных им на своём пути пешеходов, свернув в одно из ответвлений улиц, ведущих на одну из городских площадей, наконец-то, выскочил из этого большой плотности человеческого потока, каким характеризуются все соседствующие с оживлённой машинами магистралью пешеходные зоны типа тротуаров и тем самым перестал давать повод людям серьёзным отвлекаться от своих серьёзных мыслей. Ну а на этой пешеходной зоне под названием городская площадь, куда как больше пространства для манёвра тех же рук, своего понимания окружающими людьми, большей частью состоящих из тех, кто никуда не спешит и пришёл сюда отдохнуть, а так же здесь легко дышится и не только мыслями.
И тут выше приведённых объяснений достаточно, чтобы предугадать то первое, что сделал режиссёр, как только он вступил на городскую площадь - он распахнул всю свою душу навстречу всему встречному и, широко выставив в стороны свои руки, глубоко, с закатом глаз, вдохнул. После чего он с иронической улыбкой прокашлялся, - слишком насыщен кислородом и непривычен для дирижёра местный воздух, - выпрямился и начал осмотр площади и всего того, что в неё входит.
- Мне нравится. - По-другому и не мог охарактеризовать увиденное полный благодушия дирижёр. - А что насчёт людей, какие они здесь? Всё такие же противоречивые и неугомонные, одновременно чуть ли не всё знающие и в тоже время столь не далёкие насчёт себя, или же они уже поумерили свои амбиции. Ладно, посмотрим, какая тональность сейчас преобладает. - Улыбнулся дирижёр, обратив своё внимание на вереницу уличных кафешек, наполненных разного рода людьми, которых можно было охарактеризовать одним общим словом, они были люди отдыхающие. А вот от чего или от кого они отдыхали, то это другой и тот самый вопрос, который они как раз и решали за чашкой кофе, чая или ещё чего другого, сидя здесь.
И Дирижёру одного мимолётного взгляда на людей отдыхающих было достаточно, чтобы понять, от чего они, как бы не отдыхали, всё равно не смогли отдохнуть - от самих себя, о ком они без конца упоминают, всё говоря и говоря: Я, Я, Я.
- Ля! - Дирижёр, протянув внутри себя эту ноту, вначале с добавлением диеза, затем немного нахмурился при виде сидящей за столиками отдыхающей публики и, решил сбавить на полутон эту ноту "ля". - С вас и ля бемоля достаточно. - Рассудил дирижёр, прислушавшись к ведущимся разговорам за близстоящими столиками. Ну а при его-то музыкальном слухе, ему не то что все разговоры ведущиеся в ближайшей округе становятся доступны, - всё зависит от направления его слуховой локации, - а он запросто может услышать малейшее движение души человека, стоящее за всем этим звуковым выражением себя.
- Что и говорить, люди слишком забывчивы и если честно, то их память совсем ни к чёрту. Вот и приходится постоянно себя запоминать, по несколько десятков раз в день вглядываясь в зеркало и так в разговорах себя не забывая. - Размыслил про себя дирижёр, остановившись у одной из ближайших кафешек, и встав спиной к одному из столиков, за которым свои места занимала мужская компания. Ну а какие разговоры велись за этим столиком (да и за любым другим), то не трудно догадаться - речь шла о том, чего им недостаёт. А вот чего им недостаёт, то об этом ещё легче догадаться, стоит хотя бы проследить за направлением их взглядов в сторону соседнего кафешного типа заведения, где за одним из столиков свои места занимала другая компания, в отличие от этой сплошь состоящая из девушек. Правда дирижёр всех этих их взглядов не видел, и ему в анализе происходящего за столом приходилось опираться только на свой слух, что, впрочем, не помешало ему сразу всё понять за этих парней.
Общий лейтмотив их рассуждений, он, конечно, понял, - моё Я, самое из всех Я, вот только ему развернуться не дают, - а вот кому в частности принадлежали эти Я заявки, то дирижёр вот так стоя к ним спиной, сразу не мог определить. Так одно Я звучало достаточно решительно, и даже убедительно - оттого, наверное, что озвучивалось крепким баритональным басом, - второе Я, из-за своего дисканта, совсем не убеждало, а даже наоборот, наводило на мысль о бесперспективности заявок этого типа, ну а третье Я и вовсе было не многословно, ну а те словесные выражение, которые это Я умудрялось выговорить, наводило на весьма прискорбные мысли насчёт умственного развития этого типа.
- Что ж, - рассудил дирижёр, - носителю баритонального баса присваиваю имя До, немногословному выразителю себя дам имя Ре, а дисканту...- тут дирижёр задумался и после небольшого размышления вынес решение насчёт третьего лица. - Пусть будет Соль. Имя Фауст ещё нужно заслужить. - Почесав подбородок, дирижёр многозначительно улыбнулся, краем своих глаз посмотрев на своё отражение в витринном окне в кафе напротив, где за одним из столиков сидела так заинтересовавшая местную мужскую компанию компания девушек.
- Ну а их, - разглядывая сидящих за столиком девушек, дирижёр и в данном случае не смог удержаться от того, чтобы не разыграть как по нотам увиденное, где он для начала решил закрепить за каждой девушкой своё нотное имя, - соответственно их внешней тональности назовём: самую милую, Ми, самую весёлую, Ля и ту, что дух захватывает, Си. - Дирижёр от удовольствия и от предощущения невероятного удовольствия, которое доставляет ему любое прикосновение к музыке, а что уж говорить о том, когда сам становишься её автором, начал потирать руки.
И хотя режиссёр действовал отчасти на свой страх и риск, и в некоторой степени поступил самонадеянно, - не испросивши разрешения у девушек, присвоил им имена, - всё же в его действиях был свой определённый смысл. Ведь он собрался создать лёгкую, с оттенком меланхолии любовную историю, а разве в ней могут поместиться девушки с именами, Милена Аркадьевна, Олимпиада Прокофьевна и Сирена Андреевна. Это уже ближе к пьесам Островского, где и бедность и всякая именная напыщенность не порок. Правда здесь можно было впасть и в другую крайность, окажись на месте дирижёра большой любитель вальсов. И тогда не избежать им другого рода именной тяжеловесности - баронесса Мильдебраум, графиня Альпебрум и её сиятельство Сабрахам. А от таких оглушающих в падении имён "бам", "бум" и другие "блюм", и оглохнуть не долго.
А так они получили в имени лёгкое музыкальное звучание, и у тебя у самого, сердце запело в унисон звучащему имени. А что уж говорить о самих девушках, для которых лёгкость бытия не просто природная данность, а временами и тяжёлый труд в спортзалах, и отказ в самых для себя необходимых вещах - в сладком. Да и с лёгкостью готовы избавиться от всего тяжеловесного, что есть в них, перед тем как встать на весы оценки себя. Так что дирижёр может себя чувствовать спокойным с этой стороны - никто ему не скажет против им надуманного. Что же касается другой стороны - тех парней за своей спиной, то хотя в их об именовании он пошёл тем же путём, всё же в этом вопросе с ними он не проявил большой внимательности. А он, махнув фигурально на них рукой, со словами: "С этими зи зи топами всё ясно", - в один момент дал им всем новые имена.
- Для новой темы надо материала поднабрать. - Решил дирижёр, вновь сосредоточившись на своём слушании ведущегося за его спиной разговора. При этом он не забывал наблюдать за тем, что делается за тем столом с девушками - они для него, в его только что придуманном мюзикле "Городской квартал", основанного на реальных событиях и ставящегося прямо сейчас, Он-лайн, отвечали за альтовую, мелодическую составляющую, тогда как парни, находящиеся за его спиной, отвечали за басовый лад.
- И кому же дать шанс? - прослушав все эти заявки До-Ре-Соль парней (До-Ми-Нантные парни это другой случай) на своё перспективное будущее, задался вопросом дирижёр. - Решил же уже, - усмехнулся про себя дирижёр, - и зачем тогда задаёшься вопросами. - Дирижёр продолжил себя веселить своими вопросами. - А я, может быть, не хочу быть предсказуемым. - Вступил в спор с самим с собой дирижёр. - Так ведь твоя непредсказуемость ведёт к предсказуемым результатам, и тогда какой смысл делать такой выбор. - Аргументировал себя оппонент дирижёра. И дирижёр вынужден был признать правоту своего оппонента. - И то верно. - Согласился дирижёр, понуро покачав головой. Ну а оппонент дирижёра, если чего и добивался, то только не такого, и он своим новым предложением вновь наполняет дирижёра светом радости. - Но ты же не знаешь, кому из них принадлежат голоса, а значит, полагаясь на некую вероятностную величину, ещё называемую интуицией, можешь сыграть с ними в свою игру.
- А что, будет интересно. - Согласился сам с собой дирижёр. С чем он оборачивается к этой компании за столом и, подойдя вплотную к их столику, - это не могло не вызвать со стороны сидящих за этим столиком людей удивлённые взгляды на него, - приложив палец к своему рту, с таинственным выражением лица говорит одно слово в виде звука: "Тсс!". И хотя сидящие за столом парни не из пугливых, они почему-то сочли нужным уверовать в то, что так нужно, и проявили молчаливое понимание к этому странному типу. А так они, в общем-то, за словом не полезут в карман, что подтверждает их участие в различных разговорного жанра батлах - а До, этот тот мускулистого вида тип, то он и в бойцовских батлах участвовал - там твой рот, чтобы поменьше разговаривал и нецензурно не выражался в адрес противника, прикрывают каппой.
- Видите их. - Кивнув в сторону того столика с девушками, тихо сказал дирижёр. Парни в ответ посмотрели по направлению его взгляда, на мгновение подзадержались там и, вернувшись назад, согласно кивнули головами.
- И спрашивается, почему не используют этот самый ближний путь к своему счастью. Где особого ничего и не надо делать. Подошёл, познакомился, влюбил и влюбился. Чего уж легче. - Рассудительно проговорил дирижёр. Тут До было хотел контраргументировать, но дирижёр предупредительно прижал ко рту палец и своим: "Тсс!", - зацыкал это его поползновение на то, чтобы открыть рот. Когда До был приведён к порядку, а его товарищи не спешили открывать рот, дирижёр обводит их внимательным взглядом и говорит. - А теперь моё к вам предложение. И как понимаете, всему мною сказанному, можете верить или не верить, а значит, принимать его должны будете на веру, а не принимать на безверие. - Дирижёр сделал небольшую паузу, чтобы дать заработать головам этих балбесов, если они так бесконечно недоверчиво на него сейчас смотрят и не скрываемо выражают на своих лицах предубеждение к нему.
- Так вот, - сказал дирижёр, - одного из вас, там, за тем столом, сейчас ждёт своё счастье. - Дирижёр перевёл свой взгляд за этот столик напротив, и парни за столом может быть на рефлексах, а может из любопытства, вновь последовали вслед за ним. И на этот раз они были более внимательны к этому столику напротив. А там, за тем столиком, как будто этого внимания к ним ждали, и в ответ взяли и все замерли во внимании к ним.
Когда же парни с трудом оторвались от своего внимания к столу напротив и вернулись обратно, но к полнейшему их удивлению, никого постороннего у их стола уже не было. А после того как они покрутили головами по сторонам в поиске этого, теперь и не поймёшь, кто такого, скорей фантома, и убедились в том, что он исчез бесследно, то впору было задаться первостепенной важности вопросом: А не померещился ли им этот тип? - А если нет, что маловероятно, то, что всё это было? И как отнестись ко всему им сказанному?
- Чокнутый какой-то. - Сделал вывод До. И никто не стал оспаривать это мнение До, и не только потому, что его товарищи уважали мнение До и вообще, были либеральных взглядов на всякое мнение, а потому, что их сейчас больше волновало другое - как отнестись к предложению этого чокнутого типа. А если воспользоваться его предложением, то ...ещё больше вопросов возникает. Например, такой: А что я им скажу, когда подойду? - изрезав свой лоб в глубокомысленных морщинах, краем глаза поглядывая в сторону того самого столика, где одна девушка особенно ему понравилась, задался вопросом обладатель самого бесперспективного голоса из всей троицы, Соль.
- То и скажешь. - Неожиданно до Соли доносится голос того самого чокнутого типа, отчего он весь осаживается на стуле и начинает в испуге крутить по сторонам головой, в поиске этого типа. Но его нигде не было, что, тем не менее, не мешало Соли слышать его голос. - Я пришёл влюбить одну из вас в себя, а вот кого, то об этом уж вы попробуйте догадаться. - Добавил чокнутый тип.
Между тем от товарищей Соли, эта его непоседливость не остаётся незамеченной, и они, как это обычно бывает в таких случаях, начинают его поддевать. - Что Соли, не сидится, - усмехнулся Ре, - никак слова чокнутого типа не дают покоя.
- А и вправду Соли, - с серьёзным видом обратился к нему До, - чего тебе терять-то, если ты примешь предложение этого типа и пойдёшь к тому столу за своим счастьем. - При этих словах, До так неприкрыто насмешливо переглянулся с Ре, что Соль, не стерпев таких, даже не намёков, а утверждений в своей второсортности, подскакивает с места, с явным вызовом смотрит на До и заявляет ему. - А я в отличие от тебя, не боюсь верить людям. И пусть они по чокнутому выглядят, и может и недоразумение одно говорят, но в деле верования так и должно быть. И я сейчас пойду и стану счастливым. А вы оставайтесь здесь, зная одно, что вам был дан шанс, а вы даже не стали его рассматривать. - Соль хватает со стола бокал с минеральной водой, в глоток осушает его и, крепко так отставив его на стол, что Ре с До слегка одёрнулись, с решительным видом выдвигается к знаковому столику.
Ну а До с Ре, глядя ему вслед с некоторым удивлением, сами того не понимая, как так случилось, каждый начинает внутри себя странно чувствовать. Они как будто понимают, что их настигла некая утрата, а вот какая, то этого они не могут постичь - что-то похожее на сожаление об утраченных возможностях.
- Попади в нужную ноту, и она ответит тебе звуковым созвучием. - Глядя из-за угла здания кафе на Соли, идущего к столику напротив, с девушками, мысленно направлял его ход дирижёр. - А чтобы разобраться и понять какая нота твоя, не спеши форсировать события и для начала дай им себя озвучить, а там остаётся только слушать и при этом сердцем. - Вкладывая в уши Соли эти напутствия, дирижёр сумел-таки подвести его к столу с девушками - последние шаги ему дались с огромным трудом, он по мере своего приближения к столу с девушками, где они вдруг все в один момент замерли в одном внимательном к нему положении, начал терять всю свою решительность и силу воли. А когда до их столика оставалось пару тройку шагов, а с него так на него изучающе смотрят такие невероятно удивительные создания, чуть ли не нимфы (это в голове Соли от волнения всё перемешалось и через туманность его взгляда начали возникать различные фантастические образы), то он уже мало что соображал, а уж говорить о том, чтобы он что-то мог осмысленно говорить, то само собой не приходится.
Правда, когда он был остановлен их столиком (а по-другому никак), на который он натолкнулся, будучи в разориентированном состоянии, он сумел-таки выдавить из себя слово. - Простите. - Затекая мыслями и физическими воплощениями волнения в виде капель со лба, проговорил Соли, через пелену затуманенных глаз видя только смутные очертания сидящих за столом девушек. Ну а протереть свои глаза он не смеет и ему в своём общении с ними приходится полагаться только на свой слух. А он не настолько музыкален, как у дирижёра, и главное, он не обучен наукам построения музыкального лада.
Но сейчас уже поздно себя корить за такую свою неподготовленность, и остаётся только слушать, что и делает Соли, пытаясь сфокусировать свой взгляд на девушках, а в частности на той, что слева, которую он ещё до подхода к ним, особенно для себя выделил. - В твоём случае с первого слова всё будет ясно. - До Соли донеслась мысль дирижёра. И Соли ещё больше напрягся, приготовившись услышать приговор.
Но судьба не зря некоторыми обойдёнными ею лицами называется злодейкой и она не спешит раскрывать все карты перед Соли, и она не прочь с ним поиграть в свою игру, нажимая на другие ноты. - А если не простим, то что? - со смехом задаётся вопросом, сидящая по центру Ля. И их столик накрывает переливы скерцандо (смешливость (итал.) - так это видится дирижёру) - а вот столик напротив, за которым сидят и поражаются всему увиденному До и Ре, накрывает люгубре (тяжесть).
- Постойте девушки, - когда вся эта смешливость с перекатами озорства несколько успокоилась, до Соли донёсся голос Си, той девушки, которая сидела от него справа, - мы ещё молодого человека не выслушали, а уже делаем насчёт него выводы. Он же нам не объяснил, за что он просит у нас прощение.
- И то верно. - Сказала Ля. - А ну живо говори, за что нам тебя не придётся жаловать, скажем... - тут Ля переглядывается со своими подругами и, вернувшись обратно к Соли, говорит, - не знаю как другие, а я может и с минуту тебя стерпеть не смогу.
- А теперь говори. Виваче! (живо) - до Соли доносится голос незримого дирижёра и он, толком не понимая, что говорит, говорит. - За то, что я обойду своим вниманием большую часть из вас, выбрав только одну. - Сглатывая набегающие слюни, еле выговорил всё это Соли. И хотя всё им сказанное прозвучало так неуверенно и не убеждающе, всё же смысловая нагрузка, заключающая в его словах, перевесила все эти формы своего донесения, и за столом в момент воцарилась какая-то странная тишина. Во время которой, Соли не видел, что там за столом делается, - может девушки в злости на него и из девичьей солидарности против него переглядываются, а может всё наоборот, и они рассматривают в лицах друг друга их шансы не на свой успех, - а там между тем, судя по ёрзающим звукам, что-то определённо происходило.
Правда, исходя из того, что он сейчас услышал и не услышал, Соли уже мог сделать для себя некоторые выводы. - Для Ля не свойственно столь долго задерживаться с ответом. На Си тоже не похоже, что она так занервничала (ёрзание доносилось с её стороны). А Ми...А голоса Ми я до сих пор не слышал. Но почему она молчит? И какой у неё голос? - заволновался Соли, вглядываясь в Ми. И тут же до Соли со стороны Ми доносится её голос:
- И кто же вас не должен будет простить?
- Я попал в ноту. - Расплывшись в улыбке, сказал Соли.
- Попал. - Многозначительно сказал дирижёр, внимательно разглядывая стоящее там, в кафе, в середине между столиками, фортепиано. - Чего-то не хватает. - Почесав нос, пробубнил про него дирижёр. - Точно, тут нужна мистерьёзо (таинственность). Какая же бывает история без своей загадки. Только наискучнейшая. А любая загадка, это залог будущих открытий. - Здесь дирижёр берёт и понимает, что совсем на чуть-чуть забежал вперёд в осмыслении происходящего, и сейчас Ми ещё не задала свой вопрос, а Соль ещё мучается загадками на её счёт.
- А вот и наш Фауст. - Улыбнулся дирижёр, видя куда как дальше, чем все участники этого действия, которые и не могут оторвать своего взгляда от своих мыслей и друг от друга. А вот если бы они на самую малость отвлеклись и посмотрели по направлению фортепиано, стоящего в центре образного круга, состоящего из столиков, то они бы заметили человека одетого не совсем по ясной и светлой погоде, - во всём чёрном, - который и не пойми откуда появился и прямиком направился к этому музыкальному инструменту, который если что, то не для того здесь был установлен, чтобы за него кому не лень садился и портил настроение людям своей отвратительной игрой и фальшью на фальши - его поставили здесь лишь с одной целью, для красоты и чтобы оправдать название кафе: "Музыкальное кафе".
Но так как хозяин или управляющий кафе, а кто главней и не разберёшь, не позаботились заранее и не повесили на фортепиано табличку "Руками не трогать", а народ вокруг и здесь пошёл всё больше законопослушный, то уж ничего тут не поделаешь, и обязательно найдётся человек музыкальных, а не экстерьерных взглядов на фортепиано, на котором ему захочется размять свои пальцы рук, сыграв на нём несколько лёгких мелодий. А если красивые девушки попросят, то можно сыграть и на бис какую-нибудь мелодию из душещипательного фильма про любовь.
Ну а так в этом кафе сейчас присутствовали те, кто может по своему достоинству оценить твои музыкальные потуги, то и нашёлся желающий продемонстрировать своё мастерство, этот человек в чёрном. И вот этот человек во всём чёрном, названный дирижёром отчего-то Фаустом (но у дирижёра в голове свои нотные тараканы), однозначно не признанный исполнитель фуг и токкат, - а всем не признанным всегда хочется быть признанным, - заранее приметив сколько необоснованно много внимание приковано и не пойми что за типу, у которого скорей всего и музыкального образования нет за душой, а слушает он один лишь металл или на худой счёт, классический рок, решает непременно изменить в свою сторону сложившиеся обстоятельства. И с этим непременным желанием, а также с желанием справедливости, - для одного столько, три к одному, внимания, а это слишком не справедливо по отношению к тем, на кого вообще не обращают внимание, - Фауст, свернув со своего прежнего пути, прямиком направляется к фортепиано.
Подойдя к нему, он открывает крышку и...о боже, он к своему крайнему возмущению и потрясению видит - насколько вероломен и коварен хозяин этого заведения, обманувший его в самых светлых надеждах. Как видит Фауст, то это ненастоящее фортепиано, а что-то типа электронного гибрида, играющего и без пианиста, на программных началах. И как только Фауст это увидел, а затем посмотрев в сторону того столика, с творящейся за ним несправедливостью по отношению к нему, увидел насколько жизнь неотзывчива к тем, кто не может извлекать из неё звуки, в момент переполнился негодованием на хозяина этого заведения, который так обманул его в надеждах и со всей силы и размаха врезал по клавиатуре кулаками рук.
И к неимоверному потрясению Фауста, подкосившихся ножек фортепиано и, в общем, всех вокруг людей, фортепиано вдруг звучно отозвалось на этот призыв к своей душе со стороны разгорячённого пианиста, выдав на гора, скорей всего, свою последнюю лебединую песню в виде суррогата из звуков отбитых клавиш, чьи молоточки били уже по ржавым струнам, треска подкосившихся от удара ножек и одного единственного чистого нотного звука. А вот что это была за нота, то никто из людей в тот момент находящихся в кафе, не смог определить. И не оттого, что ни у кого из них не было музыкального слуха или же по причине того, что всё это так произошло неожиданно, а просто дальнейшие события развивались так поглощающе всё внимание стремительно, что, в общем, ни у кого, кроме дирижёра, до этого дела не было.
И не успели все находящиеся в кафе люди отвлечься от своих прежних занятий и в удивлении повернуть свои головы по направлению источника этих оглушающих звуков, где всем им представилась по своему мифическая картина - над в чёрном отблеске фортепиано, чуть наклонившись, с занесёнными вверх руками, в ореоле неизвестности стоял человек весь в чёрном и с безумным взглядом, с которым он упирался в клавиатуру перед собой - как вдруг фортепиано окончательно подкашивается и так оглушающе для всех схлапывается под собой, что когда сидящий у себя в личном кабинете, на втором этаже здания, хозяин кафе всё это услышал, то он не только в один момент поседел, а он не стал откладывать на потом всё что знал и думал о своей ненасытной до денег любовнице, с которой он в этот момент разговаривал по телефону, и прямо сейчас ей всё это сказал. - Не дам я тебе больше денег, лярва, у меня музыкальный инструмент сломался. - На чём хозяин "Музыкального кафе", Зигмунд Сожалевич, заканчивает свой разговор, оставляя на той стороне телефонной трубки лицо хоть и приятной наружности и неимоверной простодушной глупости, всё же когда ему бросают в лицо такие оправдания своей жадности, оно начинает понимать, что её не только за непонятно кого держат, но при этом ещё и за дуру (а это, как минимум, другие расценки для своего оправдания).
А вот такого к себе отношения ни одна дура стерпеть не может, и лицо приятной наружности, с которой так необдуманно поступил Зигмунд, начинает немедленно собираться с аргументами и компрометирующими Зигмунда фактами, чтобы все их доставить куда нужно - к суровой на расправу с Зигмундом, его супруге.
И если даже для людей столь далеко находящихся от места крушения фортепиано, всё с ним случившееся так жёстко отозвалось, то, что тут говорить о тех, кто оказался в эпицентре этого события. Ну а когда ещё это всё происходит в самый кульминационный момент, то перестать понимать, что сейчас вокруг тебя происходит, это самая нормальная реакция на всё это.
И вот в тот момент, когда отвечающая за образование звуков голоса в горле струна натянулась, и даже уже в информационную среду полился первый поток озвучки себя со стороны Ми, и Соли на нейронном уровне начинает чувствовать приближение этого потока звукового сознания, как в этот момент их всех потрясает выбитый из фортепиано Фаустом страннейший звук. И все кто находился за столом, вздрогнув, одёргиваются от стола в себя, и собираются было понять, что всё это значит, для чего рефлекторно поворачивают свои головы по направлению источника звуков, но тут в момент оглушённые грохотом падения фортепиано, они опять не успевают понять, что всё это сейчас было. После чего вместе с шумом и пылью поднимается полная визга неразбериха, которая только способствует ещё больше запутанности происходящего и как итог, кафе пустеет и все теряются.
- Немного драматично, но зато есть своя интрига, и есть куда стремиться. - Сделал вывод дирижёр, глядя на Соли, разводящего свои руки перед До и Ре. А те вроде как сочувствуют, и не вроде как, втихушку радуются.
- Ай-яй-яй. - Покачал головой дирижёр при виде такой фальшивости товарищей Соли. - А не слишком ли минорно вышло? - задался к себе вопросом дирижёр. - Немного. - Вынужден был признать дирижёр. - И что делать? - спросил себя дирижёр. - Можно, конечно, изменить тональность, но как быть с седьмой нотой, Фаустом, ведь без него никак не обойтись. - Дирижёр попытался отстоять перед собой эту минорную тональность. И, наверное, он бы согласился с такой трактовкой своей музыкальной пьесы, но он в душе всегда был огромный оптимист, и не мог терпеть минорного настроения, так что ему пришлось пересмотреть эту свою музыкальную картину.
И тут как у него повелось с самим собой, он задаётся знаковым многозначительным вопросом: "А если?", - и этот вопрос всё решает, заставляя дирижёра пересмотреть собой же представленное представление. Ну а так как времени у него уже особенно много не было, то он сразу, на начальном этапе подхода Соли к столику, вносит свои кардинальные изменения.
- Простите. - Наткнувшись на столик, взволнованно, через затуманенность своих глаз говорит Соли. На что уже было приготовилась в своём задорном ключе ответить Ля, как к её и всех здесь людей неожиданности, в разговор вмешивается подошедший официант, до бесконечности похожий на Фауста. И этот официант, что за невероятное совпадение, слово в слово повторяет сказанное Соли. - Простите. - Говорит подошедший официант-Фауст и при этом так похоже на Соли, что первой не может сдержаться Ля и она со словами: "А ну, держите меня, я не могу!", - всей собой опрокинувшись на спинку стула, начинает заливаться столь зажигательным смехом, что никто не может остаться безучастным, и тут же вслед за этим начинает заваливаться назад в падении со стула. Но так как она всех предупредила о том, чтобы её держали, то она была удержана руками Фауста и при этом очень вовремя - ещё чуть-чуть и ей бы было не до смеха.
Ну а когда все вслед за Ля, спеша ей на выручку, перемешались за столом, то когда дело дошло до вопросов к Соли, и ему в итоге был задан резюмирующий его подход к столу вопрос: "И кто же вас не должен будет простить?", - то после того, как девушки поменяли свои места за столом, а Соли так и не удосужился протереть свои глаза, то он совсем не был уверен, кто задаёт ему этот вопрос - Ми или Си.
- Имеющий сердце, услышит. - Подвёл свой итог дирижёр.
После чего дирижёр разворачивается в противоположную от них сторону и в привычной для себя манере, разыгрывая только одному себе известную музыкальную партию, отправляется вниз по улочке, вдоль всё тех же уличных кафе и людей отдыхающими за столиками в них. Что по мере своего праздного гуляния начинает притягивать и уже самому хочется присесть за один из столиков и за ним отдохнуть. И дирижёр, пройдясь по невидимой партитуре от одного акта к другому, затем до следующего, после чего пальцами руки прошёлся по вставшей на пути его руки чей-то лысой голове, крайне вначале удивлённой, а затем возмущённой такими его действиями по отношению к своей голове, в итоге завернул в сторону одного стоящего в гуще зелёных насаждений кафе и занял один из свободных столиков, стоящих, ни в центре, ни с краю, а в самой глубине кафе.
А как занял, то откинулся всем телом на спинку стула, приподнял лицо навстречу лучам солнца, прикрыл глаза и принялся слушать, а не как можно было со стороны подумать, спать и своим поведением нервировать управляющего заведением Антона Спивака, у которого были диаметрально противоположные взгляды на то, как нужно отдыхать в его кафе. И у него даже для этого есть свой перечень правил поведения в кафе: со своими продуктами и напитками не приходить, яркими словами не выражаться, не скупиться на похвалы и чаевые, быть высококультурным и ответственным потребителем оказанных услуг, и само собой не спать, а проявлять активность в отдыхе.
Ну а чтобы посетитель слишком много о себе не думал, не зарывался и вёл согласно установленным правилам, то всё зависело от предупредительности персонала кафе и приметливости самого Антона, который с захода посетителя в его кафе всё за ним примечает и, чтобы ему без проблем отдыхалось, не даёт ему расслабиться и в момент посылает к нему официанта. И только дирижёр прикрыл свои глаза, как Антон подзывает к себе самого шустрого официанта и отдаёт ему команду. - Шурик, мигом лети к тому сонному типу и разберись с ним.
И Шурик, размеренным шагом вступая, летит к нему, чтобы звучно положить на стол перед дирижёром меню, и когда тот приоткроет глаза и вопросительно посмотрит на него, задаться весьма волнующим Антона вопросом: Что заказывать будете?
- Чайник зелёного чая, два чайных набора и что-нибудь кексовое к нему. - Незамедлительно следует ответ со стороны дирижёра, сразу же закрывшего свои глаза, как только он сделал заказ. Ну а Шурику ничего не остаётся делать, как пойти выполнять заказ.
- Значит, говоришь, сделал заказ на двоих. - С задумчивостью глядя на прикимарившего дирижёра, проговорил Антон, услышав сделанный им заказ. - Чует моё сердце, что здесь что-то не так. - Добавил Антон.
Ну а весь служебный персонал кафе, прекрасно знал о такой параноидальной привычке Антона, видеть в каждом посетителе кафе человека, как минимум, злостного неплательщика ("Это потому, что Антон сам злостный неплательщик алиментов, а как говорится, рыбак рыбака, ага", - у Шурика была своя версия объяснения такого поведения Антона), в случаях же ответственного подхода к своим обязательствам по оплате чека, этот посетитель записывался им в скупца, а когда от посетителя поступали неплохие чаевые и их скрыть от Антона не представлялось никакой возможности, то тут ответ очевиден - выпендривается перед своей подружкой или он есть вражья гадина, иностранный шпион.
В общем, никто не обращал внимания на эти заскоки Антона, первого скупца и жадины в этой части живого пространства, и Шурик, с понимающим видом выслушав Антона, отправился выполнять заказ.
Что же касается дирижёра, то он не потому сделал заказ на двоих, что не любил пить чай в одиночку (и это тоже) и рассчитывал таким расчётливым способом подцепить для себя собеседника или слушателя, - не всё же ему быть слушателем, пусть кто-то и его послушает (во всём нужен баланс), - а у него была здесь назначена встреча, о которой он так и позаботился.
Между тем, из другой части городского пространства, навстречу этой встречи и значит, режиссёру, известному также под именем Калибровщик, выдвинулся человек не столь беззаботный и беспечный, как выше упомянутый Калибровщик. И если уж их сравнивать, что не часто бывает по причине их редких встреч, - а как оказываются вместе, то тут не обходится без сравнения (вообще, с кем бы Калибровщик рядом не оказывался, его сразу начинают с этим человеком сравнивать и при этом не в его пользу), - то чтобы не затягивать этот сравнительный процесс и так сказать, не принижать значение одной из сторон (а все сравнения, что по своей сути есть процесс оценки, ведутся лишь для того, чтобы выявить предпочтения или недостатки сторон и, исходя них, выбрать победителя или проигравшего), - а то потом последуют вопросы недоумения и выводы из них: "А на какой таким неравноценным людям встречаться? И если незачем, то выходит, что вы чего-то важного нам недоговариваете и, вообще, вводите в заблуждение насчёт этой встречи, которой незачем было состояться", - в одно словосочетание подведём итог: они были совершенно разные. Что же касается их ценности, то такого рода оценочные исследования не проводились, и не надо.
Правда, между ними было и нечто общее - они вместе и каждый из них в отдельности, любили пешие прогулки. Так что можно вполне предположить, что и этот человек выдвинулся к месту встречи с Калибровщиком (всё же странное имя для режиссёра) пешим ходом. Ну а когда между людьми есть хоть что-то общее, а любовь к пешим прогулкам, не просто хоть что-то, а достаточно значительная общность, то хочешь, не хочешь, а начинаешь опять сравнивать - в данном случае то, насколько это их общее у них разнится или наоборот, похоже.
Ну а тут одного сравнительного взгляда на Калибровщика и идущего ему навстречу Понтифика (а это и был выдвинувшийся на эту встречу человек) достаточно, чтобы понять, что Калибровщику при его небольшом росточке, если он, конечно, не хочет безнадёжно отстать от высокорослого Понтифика, придётся, как следует, поспешать. Но всё это физические характеристики, которые хоть и существенно влияют на любой ход, но всё же не это главное, и бывает так, что при длинных ногах и высоком росте, люди частенько остаются позади своих более низких и коренастых в плечах собратьев. И причин для этого была не одна, а масса - и не только тела, как правило, снижающая скорость и запас прочности хода.
И если, к примеру, Калибровщик мало обращал внимания на то, что о нём думает встречный прохожий, - он его чуть ли не замечал, - то Понтифик в своём подходе к пешему ходу исповедовал иные принципы. Он много обращал внимание прохожих от себя и как результат всему этому обращению - Калибровщик не мог пройти мимо людей незамеченный, а вот Понтифика мало кто мог заметить, даже попадись он прохожему навстречу. А всё потому, что Калибровщик слишком был занят собой, тогда как Понтифик всего себя отдавал окружающим, не давая им заскучать на своём пути, а уж если им вздумается зазеваться, то тут как говорится, пиши пропала их спокойная жизнь на сегодня и возможно, на ближайшие дни недели.
А всё потому, что Понтифик по своей сути очень беспокойный и ему до всего дело есть, и он только с виду такой неустроенный, неусидчивый и малахольный. А так ему мимо пройти тебя зазевавшегося, без того чтобы не поправить тебя и перенаправить твой ход мысли в здравое русло, нет никакой возможности.
- А у вас спина в нижней её части, не слишком чистая. - Так тихо, что вслух и не слышно, прямо в ухо прохожему вкладывает это предупреждение Понтифик, стоит тому засмотреться на испачканную спину, в той же нижней части, какого-нибудь забулдыги или просто человека небрежного. И прохожий, спохватившись памятью за часовой отрезок своего прошлого, припоминает, где он мог бы так неосмотрительно себя повести, а как вспоминает, то тут же предусмотрительно наводит у себя там, сзади, порядок, и как итог, приходит на свидание с очень серьёзной и аккуратной девушкой в полном порядке.
А вот приди он на встречу не столь аккуратно выглядяще, что непременно бросится его новой знакомой в глаза, когда она решит удостовериться, насколько идеален её избранник, бросив на него косой взгляд со всех сторон, - а там, о боже, белая от извёстки полоска, а это значит, что он чёрт те знает, где и с кем сидел (хорошо, что ещё не на корточках с семками в руках, а это уже другие выводы), совсем не дорожит своим здоровьем, репутацией и самое главное, бросает своим задом тень на неё и их отношения, - то насчёт него немедленно будут сделаны недалеко ведущие выводы: наши отношения зашли в свой логический тупик. А так, благодаря неравнодушному к нему отношению со стороны Понтифика, всё обошлось и личностные отношения между этим прохожим и его чересчур аккуратной избранницей, сразу же не зашли в тупик, а ему был дан огромный шанс стать тряпкой половой, об которую она в будущем будет вытирать свою принципиальную аккуратность.
А если краем глаза посмотреть по сторонам, как это часто делает Понтифик, то вокруг и не встретишь встречного, смотрящего вперёд, а не куда-то себе под ноги лица. И при этом все эти лица столь занятые, спешащие и увлечённые только собой, что и не подходи к ним с любого рода вопросом. Но Понтифик умеет приводить в чувства ушедших от себя настоящих людей и он из любого окостеневшего сердца выбьет искру. И он находит тех людей, кому уже необходима остановка, пока они не перегрелись.
Вот идёт один из таких всю жизнь спешащих людей, который никого и ничего вокруг не видит, погружённый только в себя и в свои мысли о себе, которые он называет работой. И если вслед за ним, краем глаза посмотреть ему под ноги, чего себе не может отказать этот спешащий прохожий в таком дорогом костюме, что впору задаться вопросом: "А как он вообще здесь оказался, среди просто прохожих и где его люксовый автомобиль?", - то там, внизу, ему и всем нам увидятся основательно на него смотрящие, дорогущие кожаные туфли, которые при каждом шаге обвиваются опахалами брючин дорогого костюма. Что же касается всех этих возможно возникнувших на его счёт вопросов, то он на такие провокационные вопросы, уже из-за одной своей постановки и не подумает отвечать - никого не касается за чьей спиной (её рогатого мужа или своей недальновидной супруги) он встречается со своей любовницей, и уж совсем ничьё собачье дело, за чьей спиной с ним делятся инсайдерской информацией любители кэша, тем более это требует от него проявления крайней осторожности и приходится за ней идти пешком.
- Может быть уже хватит, без конца спешить и сам не зная зачем. - Сквозь приятно звучащие звуки новых кожаных перчаток, которые волнующе слух носителя перчаток, поскрипывая, держат в себе такой же новенький кожаный кейс, вдруг до этого занятого человека доносится, и не пойми чей, и откуда голос.
- Вроде никто не звонил. - Поправляя на ухе блютуз-наушник, этот занятой и спешащий человек попытался разобраться, кто тут решил вмешаться и сбить его с занятого хода мысли. - Послышалось. - Решил занятой человек, даже не думая останавливаться.
- Остановись хоть на миг, оглянись по сторонам и образумься. - И вновь он слышит голос неизвестного в своих ушах. Что на этот раз заставляет его в недоумении остановиться и начать оглядываться по сторонам в поиске того, кто бы мог осуществить эту диверсию по отношению к нему. А то, что это чья-то подрывная деятельность, то в этом он не сомневался хотя бы потому, что он ключевое лицо во многих дорогостоящих проектах, и от него, и от его бесстрастной и взвешенной позиции зависит будущее этих проектов. Ну а когда на кону стоят столь высокие ставки, то тут без конкуренции, и в том числе нечестной, редко обходится. Вот его конкуренты и решили таким способом разориентировать и вывести его из себя.
И им, пожалуй, это удалось сделать, раз этот вечно спешащий господин, со знаковым именем Брокер, был сбит со своего прежнего жизненного ритма и сейчас не столь рационально растрачивал своё дорогое время, без особого толку крутясь вокруг себя в поиске тех, кто так целенаправленно ведёт на него звуковую трансляцию. Господин Брокер всё понял и уже догадался, каким способом доставляют до его ушей все эти звуки - хакеры конкурентов взломали пароль его телефона и через блютуз-наушники, с помощью специальной ретранслирующей аппаратуры, всё ему вкладывают в голову.
- И что вам на самом деле надо? - покрутившись на одном месте и, не обнаружив кого-то похожего на конкурентов (они все выглядят похоже на него), Брокер остановился и, призывно приподняв руки на уровень пояса, обратился с этим вопросом в пространство, наполненное мимо проходящими прохожими. В результате чего, он добивается лишь одного - мимо проходящие прохожие все как один зашарахались в сторону от него, образовав вокруг него свободное круговое пространство, в которое теперь никто из сменяющих друг за другом прохожих, не заходил, обходя Брокера по этому кругу.
Ну а как только Брокер замечает, в каком положении он оказался - отличной мишенью для снайпера - его пробивает холодным ознобом от предощущения страшного - сейчас в эту мишень, точно в яблочко, попадёт нанятый конкурентами снайпер. И тут в предощущении неминуемого, перед глазами Брокера проносится вся его жизнь, где как сейчас им выясняется, кроме детских воспоминаний и нет ничего достойного памяти.
- И тогда зачем мне всё это, если всё так бессмысленно. - Брокера вдруг накрывает настоящее откровение, и он, потеряв в руках цепкость, выпускает из своих рук новенький кейс. Но Брокера это уже не волнует, также, как его не интересует, куда упадут снятые с рук перчатки, которые он в остервенении выбросил вслед за упавшим кейсом. После чего настанет очередь вечно стягивающего ему шею галстука, который будет немедленно снят и с резкостью брошен перед собой на асфальт и раздавлен новенькими туфлями.
- А чьи они? - глядя на стоящие на галстуке туфли, вдруг задастся вопросом Брокер. О чём он раньше всего вероятней знал, но сейчас у него не то настроение, чтобы всякую ненужную ему чушь помнить, и Брокер, не обращая ни на кого внимания, как это он всю свою жизнь делал, садится на асфальт и начинает снимать с себя обувь. Так сначала сняв правый ботинок, он приближает его к себе и начинает рассматривать его, заглянув вначале внутрь, а затем посмотрев на подошву. После чего он отставляет туфель рядом с собой, на асфальт, затем снимает второй, ставит его рядом и уже налегке поднимается на ноги. Отсюда он смотрит на стоящую на дороге обувь, и со словами: "Сам носи, Карвальи", - переводит свой взгляд на ноги. Затем укоризненно покачав головой, наклоняется и начинает засучивать брюки. Когда же брюки таким образом укорачиваются, Брокер выпрямляется, заново смотрит на них и уже с довольной улыбкой подводит итог своего наблюдения. - Вот это другое дело. Да, кстати, насчёт других дел. - Тут Брокер как будто вспоминает о чём-то давно забытом и начинает допоминать, строя на лице выразительные гримасы.
- Меня вроде как ждут дела. - После небольшого размышления проговаривает под нос Брокер, в глазах которого проскакивает безумный огонёк, а лицо растягивается в странной улыбке, с которой он смотрит куда-то вдаль, сквозь толпу идущих в обе стороны людей. - Что ж, разберёмся. Я уверен, что они без меня их не решат. - Делает вывод из чего-то там высмотренного Брокер, смотрит на свои часы, с покачиванием головы ухмыляется и, со словами: "Вот же для всех будет сюрприз, когда я так не ко времени приду на совещание совета", - отправляется дальше. Ну а насыщенный смысловой нагрузкой ветер, который, как и любая сущая субстанция, возникает не из ниоткуда и всегда причинна, - в данном случае его источником возникновения есть дуновение чьей-то душевной константы, - несётся дальше, залетая в следующие уши и, освежая собой следующие застоявшиеся умы.
- А ведь вы всегда были неравнодушным человеком и в своё время переводили старушек через улицу. - Дуновением ветра вкладывает в уши другого прохожего эти слова Понтифик, поворачивая его голову в сторону одной вот такой беспечной старушки, которая с возрастом подрастеряла всю память и, забыв в прошлом всё благоразумие, решила, что в её возрасте каждой минутой нужно дорожить, для чего собственно и выдвинулась переходить в неположенном месте улицу полную летящих без предупреждения машин. И этот прохожий теперь обречён на то, чтобы спасти старушку от этого шага навстречу преждевременной смерти, - хотя он в этих вопросах большой фаталист, и если пришёл назначенный час, то нет смысла одёргивать эту старую ведьму, это ведь был её выбор, - ведь он был замечен в этом своём взгляде на старушку одной дотошной на взгляды гражданкой.
Ну а когда прохожий вместо благодарности за спасение старушки, получает от неё оплеуху, горсть нецензурных слов и достаточно голословное обвинение в поползновениях на её честь, и готов уже был послать к чертям эту старую ведьму, как за него вступается та зоркая гражданка, заявляя старой ведьме, что она всё видела и той лучше убираться по добру по здорову. Когда же старая ведьма ни солоно хлебавши убирается ко всем своим родственникам, чертям, то неравнодушный прохожий благодарит свою неравнодушную защитницу и интересуется у неё: Чем я могу вам помочь?
Ну а ответ этой гражданки своей многозначностью в момент умопотрясает неравнодушного и отзывчивого ко всякому порыву ветра и души прохожего. - Переведите меня через улицу. - Говорит гражданка, протягивая руку.
- Не хочу, и не буду смотреть на то, что дальше будет. - Отвернувшись от них и, для убедительности ещё прикрыв свои глаза ладоней руки, Понтифик поскорее пошёл прочь от этого места, чтобы не стать жертвой своего любопытства, которое не знает в себе удержу и не даёт ему, а через него и всем вокруг покоя. Но стоит только Понтифику слегка удалиться от этого места и убрать ладонь руки от своих глаз, то он обязательно, - а это уже проверено на практике, - натыкается на чей-нибудь интерес, стоящий во взгляде прохожей на него.
- И чего спрашивается, вы от всех нас и в частности от меня скрываете? - так интригующе улыбчиво поглядывает на него идущая навстречу прохожая девушка, что Понтифик к своему очередному удивлению теряет в красной краске своё лицо, всегда столь хладнокровное и независимое от посторонних взглядов на себя. И ему немедленно нужно что-то такое отвлечённое придумать, чтобы не стать единственным стоящим смыслом существования для этой девушки.
- Делать нечего. - Понтифик, быстро сообразив, что ничего нового за это короткое время не придумывается, обращается к своему проверенному средству. - Придётся прибегнуть к универсальному средству, - рассудил про себя Понтифик, - демонстрации своего культурного кода. А он у меня ого-го! - И он, остановившись на месте для большего эффекту демонстрируемого, с непререкаемым выражением лица, то есть упоротым в своей правоте, глядя прямо в лицо приближающейся девушки, выкатив вперёд свою нижнюю губу, берёт и со зверским выражением лица, сквозь зубы сплёвывает - мол, плевать я хотел на землю, на этот мир полный таких паскудных типов как я, на людей, все сплошь эгоисты, и само собой на тебя, такую прекрасную его частность. Ну а после такой демонстрации своего наплевательского отношения к жизни, ни одна девушка, кто не желает быть забрызганной такими отходами природной жизнедеятельности, - вот такого бескультурного рода, гадкими и завистливого типа типами, - никогда и близко к нему не подойдёт, стараясь поскорее, не глядя и зажимая нос, обойти стороной эту ходячую инфекцию.
Но на этот раз всё пошло не так, как планировал Понтифик, и произошёл какой-то сбой во всей этой его отлаженной системе взаимоотношений с окружающим миром. И, идущая навстречу ему девушка, хоть на начальном этапе и выразила на своём лице отторжение от увиденного, но это её, тем не менее, не остановило, - может она была из службы интеллектуального контроля, своего рода этической санэпидстанции, - и она не только отвела свой взгляд в сторону, перейдя на другую сторону улицы, а она как будто специально, целеустремлённо смотрит туда, вниз, куда отправил бывшую часть себя Понтифик.
Ну а Понтифику в свою очередь и самому становится чрезвычайно интересно, на что это там так внимательно смотрит эта девушка. Правда, он сейчас находится в образе человека безрассудного и совершенно паскудного, которому на всё наплевать, и поэтому он сразу не может опустить свой взгляд вниз и разобраться, что же привлекло столь большое внимание этой девушки. И Понтифик начинает судорожно соображать, что же это может быть. И первое, что понимает Понтифик, так это то, что он перестал свободно мыслить и делать безответственные ходы, как в былую беспечную пору с мечтами и желанием весь мир изменить в лучшую сторону, слушая только сердце и всё делая от души, с налётом безрассудства, легко и свободно, без домашних заготовок, а стал вроде как основательным, всё больше следуя разработанным и выработанным правилам и алгоритмам, и как итог, стал математически просчитываемым и логически предсказуемым - вначале причина, затем идёт следствие, и так дальше до бесконечности.
И что же его навело на это понимание себя, то беглого прочтения стенограммы его размышления, будет достаточно, чтобы об этом догадаться. Вот она:
- А если у меня спина не слишком чистая, в самой нижней своей части? - озадачила первая пришедшая в голову Понтифика мысль. Но что-то в ней ему показалось странным, и он решил проигнорировать её. - Что ещё за чушь. - Понтифик отверг своё желание вытащить руки из карманов брюк и проверить ими чистоту своей спины - а по сторонам не было зеркальных поверхностей, чтобы на себя со стороны посмотреть и убедиться в голословности этих утверждений и не пойми кого.
- А может это та старая ведьма? - потемнел в мыслях Понтифик оттого, что ему вспомнилось столько ведьм, а они все априори старые, облезлые и ярко не симпатичные, и у него не было никакой возможности понять, кто из них что-то с ним нехорошее сделал. - Может молнию на брюках силой своей мысли расстегнула? - почти что догадался Понтифик, улыбнувшись столь большой коварности этих современных старых ведьм-феминисток, которые действуют не напрямую, а так наверняка, чтобы потом тебя можно было обвинить, как минимум в нарушении общественного порядка, а при удачном для них стечении обстоятельств, и в вызове устоям общества с его этикой благопристойности - аморальный тип в общем.
И вот когда Понтифик было уже согласился с тем, что он не всегда готов следовать общим правилам общежития, как его озаряет той самой мыслью о том, что он зря себя тешит такой своей непохожестью от всех остальных, и не желанием подчиняться всем этим прописным и не прописным правилам общежития, когда на самом деле всё не так, и он для себя сам уже давно прописал правила своего подчинения системе. - В отношении тебя система добилась много больше, чем с другими. Она убедила тебя в том, что ты независим от неё и даже находишься в сопротивлении к ней, тогда как на самом деле, ты стал её оплотом и защитником. - Понтифик даже похолодел от качества этих своих мыслей, которые и прибили его взгляд к земле. А там он видит свои туфли и то, насколько он оказывается, иногда бывает точен. И только он всё это замечает, как вслед за появлением женских туфлей в области обзорного видения его глаз, до него доносится голос носительницы этих туфлей:
- Вот это называется чистоплюйство в чистом виде.
Понтифик не спешит поднимать свою голову навстречу пронзительному взгляду подошедшей девушки - а что она так сейчас будет на него смотреть, он не сомневается. И от понимания того, что она стоит и ждёт его, Понтифика вдруг начинает наполнять, давно он такого не испытывал, той беззаботной и по-детски беспечной радостью, с какой он всегда смотрел на окружающих раньше, а сейчас призабыл. - Интересно, и как она себя поведёт, если я буду так стоять и не отрывать своего взгляда от своих туфлей? - смешливо задался про себя вопросом Понтифик. Но только он успел усмехнуться, как со стороны его собеседницы звучит вопрос. - Позвольте спросить. И что вы там такое особенное увидели?
- Провоцирует. - Мгновенно догадался Понтифик. - Хочет с помощью вопроса оторвать мой взгляд. Хе-хе. Ничего у тебя не получится, хитрюга. - Расплылся в улыбке Понтифик.
- Говорят, что со стороны лучше видней. Может, подскажите. - Еле сдерживаясь оттого, чтобы не закатиться в смехе и само собой, не поднять лица, серьёзным голосом спросил Понтифик. Ну а после такой дерзости и, пожалуй, неприкрытого оскорбления, любая девушка, даже такая как эта сочувствующая, - она может увидела всю не ухоженность и неустроенность этого человека, который так вызывающе крепится собой при виде очередной недоступности счастья, и решила его приободрить, а он вон что творит, - была в полном праве наплевать на него, но она опять удивила Понтифика, поступив не так ожидаемо.
- Самый тяжёлый груз это вы сами, так что мой прогноз такой, вы его, без посторонней помощи, на себе долго не пронесёте. - Сказала девушка.
- И я должен во всё это поверить. - Приподнимая лицо, спросил её Понтифик.
- Вы уже верите, если обратились лицом к вере. - Многозначительно сказала девушка.
- А не много ли...- Не много. - Не даёт договорить Понтифику, смотрящая на него пронзительным взглядом его собеседница. Тогда Понтифик берёт новое слово: "А не слишком ли...", - и опять неудачно. Его опять перебивают и всё по той же технологии. - Не слишком! - твёрдо перебивает Понтифика его собеседница. В результате Понтифик оказывается в небывалом для себя затруднении - он не знает, что делать и что хотя бы можно сказать. И он начинает перебирать в голове не столь категорически звучащие, подходящие словосочетания нейтрального качества, которые можно было полностью выговорить, не будучи перебитый ни разу этой, что за нахалкой с красивыми глазами, которые она и не думает отводить от него.
- Вот же прицепилась. - С усмешкой подумал Понтифик и как в наказание за свою выразительную открытость, получает замечание со стороны своей дотошной и всё примечающей собеседницы. - И не прицепилась, а попалась на расставленный вами же крючок.
Ну а от этих ей слов Понтифику становится как-то совсем необычно тепло в себе и он даже не расстраивается за то, что позволил себе быть настолько открытым, что был прочитан ...- Да кем же? - задался вопросом к самому себе Понтифик, вдруг предчувственно почувствовав, что если ответ на этот вопрос он даст сам, то он ему вообще не понравится. И только он так интуитивно предположил, как тут же начал выдвигать одна другой хуже версии того, кем она может быть. Где все версии в основном сводились к одной. - Она, несомненно, ведьма, но только вначале своего ведьминого пути, раз она ещё молодая. - Умело аргументировал возраст ведьмы Понтифик. И теперь оставалось найти такие же достойные обоснования её ведьминой сущности. Ну а то, что он в ней увидел именно ведьму, а никого-то другого, то это ни у кого не вызывает вопросов - а кого же ещё? И хотя в глубине души Понтифика всё этому сопротивлялось, он скрепя зубами, нашёл-таки основания для себя так думать.
- Она умеет читать мысли, задаёт странные загадки, насквозь меня видит, и главное, кажется, она начинает сводить меня с ума. - Подвёл итог своему размышлению Понтифик, посматривая на теперь уже ведьму. А та как будто и вправду ведьма, и она многозначительно, краешками губ улыбается и, прищурив один глаз (явно в попытке сглазить Понтифика или заворожить), с таким подтекстом, что она знает ответ, задаёт вопрос Понтифику. - Что, за ведьму меня считаете? - И Понтифик, сам того от себя не ожидая и, не понимая, как такое могло с ним произойти, берёт и сразу же необдуманно переспрашивает её:
- А что, должен?
Та же на этот раз ведёт предсказуемо - так же как на её месте повела бы любая ведьма. Она не просто не скрывает, а наоборот, демонстрирует на своём лице улыбчивую многозначительность, которая прямо-таки указывает на то, что она не только не стесняется своей ведьминой сущности, но и чуть ли не считает это за достоинство, типа, кого хочу приворожу - например, тебя сукин сын, - а кого не хочу, - тебе, милок, на этот раз не повезло, ты не относишься к этой ненавистной для меня категории людей, - то того отпущу на все четыре стороны и плюс в одну приоритетную, нижнюю сторону.
А как только Понтифик так ею внешне убеждён в её коварной сущности ведьмы, она, как самая что ни на есть настоящая ведьма, опять начинает говорить загадками. - Всё зависит только от тебя. - Приблизившись в крайние близости к лицу Понтифика, глубинным голосом, на одном тёплым дыхании, заговорила находящаяся в ведьмином статусе девушка. - Во что поверишь крепко, то так оно и будет.
- А если не поверю? - тихо спросил Понтифик.
- Не говори о том, во что не веришь. - Чуть повысив в недовольстве голос, сказала ведьма. - А ты ведь веришь. - Спросила, не спросила Понтифика ведьма, оставив решение этого вопроса для него.
- И тогда получается, что я из тебя могу слепить всё, что захочу и во что поверю. - В задумчивости спросил, не спросил ведьму или себя Понтифик, посмотрев прямо в обращённые на него глаза ведьмы. И её глаза в ответ согласно прикрыли ресницы.
- Ты знала, что я всю свою жизнь искал свою с большой буквы веру. - Уже воодушевлённо сказал Понтифик. - Совесть. - Следует незримая поправка. И вновь ресницы её глаз согласно прикрываются, и теперь и не поймёшь, кто из них заворожен друг другом, хотя не без некоторых догадок с обеих сторон, где каждая сторона считает иначе, чем противостоящая сторона, которая себя ни в чём таком даже не подозревает. Правда, кому-то так и не терпится указать на свою правоту, и совсем скоро звучит её голос: "Я же говорила, сам себя, без помощи со стороны, не вынесешь", - и Понтифик, последовав вслед за взглядом своей ведьмы вниз, к своим ногам, обнаруживает там её правоту (вот только зачем было на ногу вставать, когда есть платок).
Но эта знаковая встреча, как и любая другая знаковая встреча, может только один раз случится или произойти - такого рода встречи классифицируются качественными характеристиками и выпускаются поштучно. А так как она уже случилась в своё время, то сегодня Понтифик на своём пути к месту встречи с Калибровщиком, окромя самых простых и обыденных встреч с людьми со своими частными заботами не встретил, и без особых на то задержек прибыл к месту назначенной встречи.
А как оказался на месте, то без труда нашёл тот самый столик, за которым занял своё место Калибровщик. И тут, в общем-то, нет ничего удивительного и, пожалуй, окажись на месте Понтифика кто-то другой и при этом совсем не знающий этого замечательного типа со столь интригующим именем, то и он бы, оказавшись на пороге входа в это вполне себе уютное кафе, в первую очередь, несмотря даже на то, что пришёл сюда по совершенно другим делам, заметил этого интересного человека, и непременно захотел бы узнать, кто это так себя непосредственно и вызывающе улыбку ведёт.
И понятно, что с этим вопросом лучше всего обратиться к служебному персоналу кафе, а в частности к его администратору, Антону. А Антон, судя по тому, как он нервно и бледно выглядит, не сводя своего взгляда с разинутого во всю ширь рта Калибровщика, которым он не только шумно дышит, но и создаётся такое странное ощущение, будто он через него во все зубы смотрит на окружающих людей, и так и хочет проглотить из них тех, кто окажется ему по зубам, наверняка знает, кто это такой - одна из акул империализма, собравшаяся проглотить его малый бизнес целиком, вместе со всеми оборотными средствами, включая и наёмный персонал. И, конечно, Антон не может потерпеть такого и готов против этого всеми имеющимися у него под рукой средствами бороться. Ну а так как у него под рукой только официанты, то весь его гнев был направлен на них.
- Чего стоишь, не видишь, что клиент начал зевать. - Как только Калибровщик, а для Антона крайне сложный клиент, крепко зевнул и сразу был за этим делом примечен Антоном, то его официант Шурик, получил нагоняй от не находящего себе места Антона. - И не пойму, что со мной сегодня не так. Прямо не нахожу себе места. - Влив в себя минус одна бессчётную чашку чая, Антон в удивлении на то, что его сегодняшний распорядок дня так однозначно упорядочен, в очередной раз засобирался в мужскую комнату. Когда же он вернулся обратно, то он становится перед фактом того, что от Шурика никакого толку нет - сложный клиент пошёл ещё дальше и решил больше не закрывать своего рта. Ему, видите ли, (это уже за него надумал Антон) так легче дышится, да и нервировать местного управляющего так куда легче и эффективней.
Ну и Антон, как только всё это увидел, а затем в нервном исступлении хотел было сам закрыть этому гаду рот, но вовремя себя остановил, заметив на мизинце руки сложного клиента перстень с огромным брильянтом, - яркий блеск брильянта сбивает с прежних мыслей и наводит на глубокие мысли, - то он если не всё сразу, то многое об этом сложном клиенте понял. - Этот тип здесь появился не случайно, - не сводя своего взгляда от тех бездн, которые в себе скрывал рот сложного клиента, принялся рассуждать Антон, - и то, что он ведёт себя так вызывающе, тому прямое доказательство. Но что он этим своим поведением хочет продемонстрировать, и какой он сигнал мне посылает? - задался вопросом к себе Антон и интуитивно почувствовал, что ничего хорошего.
- Сожрёт гад, и не подавится. - Сглотнув набежавшую слюну, чуть не подавился слюной Антон из-за нервного хода размышления. - Но кто же он на самом деле? К каким структурам относится? - И только Антон задался этим вопросом, как на пороге кафе появляется такого рода заметный человек, что его не заметить почему-то не представляется никакой возможности, - от него какой-то (ясно, что притягательный) магнетизм исходит, - и Антон, вдруг странно себя почувствовав - как будто стало тесно - в поиске ответа уже на этот вопрос, поворачивается по направлению входа, и при виде остановившегося там типа, выверенной как часы наружности, - всё в нём было строго и отмерено симметрично, - прилипнув к своей взмокшей в момент от страха рубашке, только и мог, что пробормотать: Началось. Сейчас будут отжимать кафе.
Между тем, остановившийся у входа в кафе Понтифик, обнаружив так всё поглощающе отдыхающего Калибровщика, очень даже простодушно усмехнулся, а не как решил Антон, злонамеренно, и неспешным шагом направился к столику с Калибровщиком за ним. Подойдя к нему, Понтифик берётся за спинку свободного стула и, без всякого любопытства посмотрев на Калибровщика, а не ему в рот, задаётся вопросом. - Я вижу у вас свободно. Позволите к вам присоединиться?
И к удивлению Антона и других случайный наблюдателей, сложный клиент отрывается от своего всепоглощающего дела и, прикрыв для начала свой рот, посмотрев на подошедшего человека, говорит ему в ответ. - Совершенно не могу предположить, какому из моих занятий вы выказали своё предпочтение, но я не буду против того, чтобы это узнать. Присоединяйтесь для начала к столу. - Понтифик кивком головы отдаёт честь гостеприимности Калибровщика и занимает стул напротив него. После чего Калибровщик берётся за чайник с чаем и, получив согласие от Понтифика на свой немой вопрос, разливает чай по чашкам. Как только чай разлит и чайник отставлен, Калибровщик пододвигает к себе блюдце с чашкой, затем разворачивает чашку в удобное для своей руки положение, ручкой с правого бока, и как всему итог, поднимает чашку к своему рту, чтобы сделать глоток.
Когда же каждый из них сделал по несколько глотков, то чашки возвращаются на свои места, а их взгляды друг на друга. Так длится совсем недолго, если вообще такое определение уместно в данном случае, после чего Понтифик лезет в карман пиджака и достаёт оттуда совсем небольшой контейнер, в точности похожий на те, которые лежали на столе перед Настройщиком - в виде коробочек для грифельных стержней от механических карандашей - и кладёт его на стол перед собой.
Калибровщик, посмотрев на контейнер, спрашивает Понтифика: "Посмотрю?".
- Для этого и принёс. - Сказал Понтифик. После чего Калибровщик берёт в руки контейнер и поднимает его перед собой на свет. И если Калибровщик различимо видит в контейнере, плавающих в его внутренней среде несколько, а точнее, три ртутных шарика, то ведущий за ними своё наблюдение Антон, неразличимо видит там невидимый простому глазу вирус сальмонеллёзы или того хуже, палочки Коха - с их помощью будет организована атака на активы их кафе.
- И что это? - продолжая любоваться шариками, спросил Калибровщик Понтифика. И хотя Понтифик прекрасно знал, что Калибровщик не только в курсе того, что это, а он к тому же имеет некоторое отношение к их созданию (на этапе теоретического обоснования - оттого, наверное, ему как теоретику, было всё дотошно интересно), он не стал об этом ему говорить, а сразу дал прямой ответ. - Это выводы.
- Выводы? - вопросительно посмотрел на Понтифика Калибровщик.
- Они самые. - Сухо ответил Понтифик.
- Надеюсь, что не Орг? - с лёгкой иронией спросил Калибровщик.
- Не на этом этапе. - Сказал Понтифик.
- Понятно. А из чего? - спросил Калибровщик.
- Если, в общем, то это крупицы частных истин, которые закладываются в фундамент любого из уже построенных и строящихся миров, которые в свою очередь служат своей основой для создания вселенной. Какая-то их часть пойдёт на создание генетического материала, какая-то послужит основой для построения конструкционного хребта мира, в общем, они встроятся во все сферы жизни и обнимут весь выстроенный мир. И насколько они будут крепки, настолько будет крепко стоять построенный мир. - С долей пафосности сказал Понтифик, отчего можно было предположить, что он всё это где-то заучил. Что, видимо, уловил и Калибровщик, раз он задаёт провокационный вопрос:
- А как насчёт ложных истин. Они тоже пойдут в строительство?
Ну а Понтифик неожиданно для Калибровщика легко находит ответ. - А таких не бывает. Так называемые ложные истины, есть всего лишь обратный взгляд на принятую за эталон истину.
- Пожалуй, я вынужден буду с тобой согласиться. Но только в общем. - После небольшой задумчивой паузы сказал Калибровщик.
- Если же рассматривать выводы частным порядком, детально, то в двух словах можно сказать, что это итог чьего-то взгляда или точки зрения на жизнь. Где он, этот взгляд на жизнь, опытным путём зафиксировавшись в своём неизменном убеждении на ту часть мира, в которой протекает его жизнь (неважно в каком значении), скажем так, подводит оценочный итог всему происходящему и увиденному с этой своей точки зрения, и образно затвердевает в одном состоянии константы, образуя собой вывод. Но это уже конечный результат. Пока же каждая в отдельности точка не завершит свой рабочий цикл, перед ней стоят иного рода задачи. Они, эти точки зрения, входят в единую систему глобального позиционирования, которые в режиме реального времени определяют и ориентируют в глобальном пространстве наш и другие миры. Это что-то наподобие работы спутниковой системы "Глонасс", где для навигационного обеспечения системы используют сигналы спутников, тогда как в нашем случае, где и задачи стоят совсем иные и куда глобальней, в качестве обеспечения мировой навигации используется такая система сигнального покрытия. Где каждый элемент этой системы, человек, собой отождествляет тот же спутник, напрямую занимающийся точечным контролем, сбором и передачей получаемой информации, на основании которой и создаётся картинка этого мира. - Понтифик замолчал, ожидая новых вопросов от Калибровщика.
Но Калибровщик не спешил их задавать, вновь увлёкшись своим наблюдением за шариками или другими словами, выводами, плавающими в эфире внутреннего пространства контейнера. Впрочем, он не так уж и долго задерживает собой Понтифика, - а об Антоне, с его терзаниями и страхами, он и не догадывается, - и буквально через ту же минуту опускает контейнер вниз, и, взвесив его на руке, с улыбкой говорит. - Ничего не весят. А узнай об этом те, чьим итогом жизни стали эти выводы, то им бы это вряд ли понравилось.
- Не теми категориями измеряете. - С добродушным выражением лица ответил Понтифик.
- Может и так, да вот только для их понимания доступны лишь эти, а значит, будем мерить тем, что есть. - Сказал Калибровщик.
- А что насчёт конвертора мер измерений. В этом плане что-нибудь разрабатывается? - спросил Понтифик.
- Пока на стадии опытных экземпляров. - Сказал Калибровщик. Но было видно, что его волнует совсем другой вопрос, с чем он и обратился к Понтифику. - И что с ними происходит дальше. - Кивнув на контейнер, который он положил на стол рядом с собой, спросил Калибровщик.
- Их выводят. - Просто ответил Понтифик.
- И куда? - на той же волне спросил Калибровщик.
- Систематически, со своей периодичностью из своих носителей происходит выемка этих контрольных элементов и они в соответствии со своей партией поступают в свой пункт накопления. Там они проходят свои карантинные мероприятия в течение сорока дней, после чего поступают в аналитический центр, и уж куда дальше, я не знаю. - Сказал Понтифик.
- Выходит у тебя времени совсем мало, сорок дней. - Многозначительно сказал Калибровщик.
- Уже меньше, как минимум на сутки. И у нас. - Уточнил Понтифик.
- У нас? - вопросительно посмотрел на Понтифика Калибровщик.
- Какие-то ещё есть вопросы? - вопросом на вопрос ответил Понтифик.
- Ну, хотя бы ответь на такой. Зачем тебе всё это нужно? - спросил Калибровщик.
- Зачем мне это нужно? - задумчиво повторил заданный вопрос Понтифик, углубившись в свои мысли. А чтобы плавнее что ли думалось, он не глядя, взял чайник, а не свою чашку и принялся прямо из горлышка вытягивать чай. Когда же он таким образом поразмышлял и заодно вогнал Антона в сумерки своих мыслей, то он возвращает чайник на место, а сам обращается к Калибровщику. - Скажем так, это мой мостик до следующего пункта назначения.
- А по понятнее. - Калибровщик уточняюще спросил.
- Ладно. - Сказал Понтифик. - Жизнь это логическая последовательность, состоящая из череды вопросов и ответов на них, которые я называю переходными мостиками от одного пункта к другому. Например, от пункта юности к пункту зрелости, где между ними существует огромное количество промежуточных станций. Где перед каждым человеком, на каждом этапе его жизненного пути, в зависимости от того, на каком этапе пути он находится, встают первоочередной важности вопросы. И он, решая вставшие перед ним вопросы или проблемы, так сказать, строит для себя переходной мостик, который позволяет ему перейти дальше, до следующего этапа своего жизненного пути, где его вновь ожидают новые вопросы. Так, к примеру, ты никогда не повзрослеешь, если не сделаешь выводы из своего прошлого и не дашь ответы на стоящие на пути к твоему взрослению вопросы. Но это одна из бесконечного множества, самая наипростейшая, чаще всего встречающаяся частность. Ну а если человек хочет идти дальше, то ему для построения следующего мостика, придётся решать всё новые и новые вставшие на его пути задачи и вопросы. И так до бесконечности.
- И физическая смерть, как я понимаю, это тоже переходный этап? - спросил Калибровщик.
- Всё верно, - сказал Понтифик, - и дальше уже возникают другого качества вопросы со своими решениями, где принцип функционирования остаётся прежним.
- И как итог? - спросил Калибровщик.
- Создание собственной вселенной. - Как само собой разумеющееся сказал Понтифик. На что в ответ Калибровщик имел полное право присвистнуть, типа, ничего у тебя запросы, но он или свистеть не умел, или возможно, не считал, что Понтифик слишком самонадеян, так что он только изучающе на него посмотрел, пытаясь определить, насколько он серьёзен. Ведь наличие собственной вселенной на сегодняшний час и в настоящее время, не такое уж фантастическое явление, и местами стало уже более чем обыденным явлением. Всё зависит только от масштабов и от образного воплощения создаваемых вселенных (особенно в этом плане преуспели деятели киноискусства, только и успевающие клепать новые вселенные).
Понтифик между тем более чем серьёзен, что заставляет Калибровщика задать вопрос. - И что ты хочешь?
- Чтобы ты расшифровал их данные. - Сказал Понтифик.
- И что это даст? - спросил Калибровщик.
- Понимание элементарных вещей. А это путь к пониманию большего. - Ответил Понтифик.
- Предположим. - Задумчиво сказал Калибровщик. - Думаешь, этого материала нам будет достаточно, чтобы ответить на элементарные вопросы. - Здесь Понтифик было дёрнулся рукой по направлению своего костюма, чтобы ещё добавить материалов или недостающих аргументов, как можно было подумать, но на полпути остановился и сказал. - Давай вначале посмотрим, а потом уже будем делать выводы.
- Хорошо. - Задумчиво ответил Калибровщик. - И откуда они? - В очередной раз кивнув в сторону контейнера, спросил Калибровщик.
- Перехватил на то время, пока не хватятся. - Последовал ответ Понтифика.
- Боюсь, что ты недооцениваешь систему. Она через утрату части себя, уже хватится. А как хватится, так немедленно отреагирует и направит оперативную группу для разрешения возникшей проблемы. Правда, есть время, пока они будут искать источник потери. Но этого будет недостаточно, чтобы успеть решить наши вопросы. - Сказал Калибровщик, пристально посмотрев на Понтифика.
- Я об этом уже позаботился. - Сказал Понтифик, глядя в ответ. Калибровщик же лишь выжидающе смотрит в ответ, и Понтифик вынужден пояснить свой ответ. - Я привлёк кого нужно, для решения проблемы отвлечения системы на себя. А пока система будет отвлечена решением этой проблемы, у нас есть время для решения наших задач.
- Да ты, я смотрю, серьёзно подошёл к делу. - Откинувшись на спинку стула, усмехнулся Калибровщик. Но тут он неожиданно приближается к столу и, изменившись в лице, пониженным тоном голоса спрашивает Понтифика. - Так что ты от меня всё-таки скрываешь? - Понтифик в замершем положении внимательно смотрит в ответ на Калибровщика и лезет в карман своего костюма рукой. Откуда вскоре вынимается похожий на тот, что лежит на столе контейнер, где только его содержимое разнится. И там, в нём, находятся не шарики, а в единственном экземпляре стержень, похожий один в один на грифельный стержень.
- А он откуда? - глядя на контейнер в руках Понтифика, спросил его Калибровщик.
- Оттуда же. - Ответил Понтифик.
- А теперь давай, детально мне объясни план своих действий. - Обратился к Понтифику Калибровщик.
- Ты снимешь с него ту информацию, - ткнув пальцем на контейнер со стержнем, сказал Понтифик, - ради которой он был извлечён из своего носителя. И мы, исходя из неё, попытаемся разобраться, что к чему.
- И каким образом? - спросил Калибровщик.
- Не зря же говорят, что на ошибках учатся. - Сказал Понтифик, приподняв контейнер со стержнем на уровень глаз. - Вот и мы, - посмотрев на Калибровщика сквозь прозрачные стенки контейнера, в котором в одном недвижимом положении находился стержень, проговорил Понтифик, - через сбои в системе, информация о которых записана на этом жёстком носителе, сумеем подобраться к расшифровке её рабочего алгоритма. А зная алгоритм работы системы, останется один шаг для создания собственной вселенной. - Понтифик выдохнул и спросил Калибровщика. - Ну как, ты со мной? - Ну а Калибровщик просто обязан подумать над этим вопросом, хотя все его невербальные действия, да тех же рук, где одна закрепилась на контейнере с шариками, говорили о том, что он, в общем-то, решение уже принял и ему только небольшого толчка не хватает, чтобы дать своё согласие.
- Но ошибка ошибке рознь. - Заговорил Калибровщик. - И где гарантия того, что этот наш случай, приведёт нас к системному сбою, а не всего лишь к технической проблеме, с наблюдателем. Где у него сбилась фокусировка или что-то ещё в том же плане? - задался вопросом Калибровщик. И теперь, когда он через этот вопрос выказал свою информированность, стало ясно, что он на самом деле знает куда как больше, чем делает вид.
- Выбирать не приходится. Приходится брать то, что даётся в руки. - Ответил Понтифик.
- Из кого вынули носитель, известно? - указующе посмотрев на стержень, спросил Калибровщик.
- Как-то не до этого было. А разве возникнут проблемы считать информацию? - спросил Понтифик.
- На это понадобится время, а его у нас, как я понимаю, нет. - Сказал Калибровщик.
- Тогда ваше предложение. - Обратился с вопросом Понтифик. Калибровщик протягивает свободную руку по направлению контейнера со стержнем, без лишних слов забирает его, подтягивает его к себе, с интересом смотрит на него и, оторвавшись от него, обращается к Понтифику. - Для начала, я хотел бы услышать ваш план во всех деталях.
- Хорошо. - Не раздумывая, говорит Понтифик. Затем всё же нахмуривает лоб и, перебрав в морщинах лоб, излагает свой план. - Снять информацию с этого носителя и поместить её на другой, подконтрольный мне носитель. "В вас?", - не сдержался и перебил Понтифика вопросом Калибровщик. - Да. - Согласно кивнул Понтифик, после чего продолжил свой рассказ. - А это позволит, во-первых, до момента обнаружения пропажи успеть вернуть на место стержень, и, во-вторых, не упустив ни малейших деталей, а это крайне важно, - в такого рода делах любое упущение фатально, - приступить к исследованию интересующего нас вопроса уже без спешки, взвешенно и что самое главное, напрямую, а не стороны. Только полностью погрузившись в опыт, пропуская его через себя, можно достичь результата. Ну, что скажите? - спросил Калибровщика Понтифик.
- Надо подумать. - Ответил Калибровщик, нахмурив в задумчивости лоб.
- Можно попробовать. - Сказал Калибровщик после небольшой задумчивой паузы. - Но найти того, кому принадлежит этот носитель информации, всё же придётся. - Калибровщик сделал выжидательную паузу и как только Понтифик сказал: "Я слушаю", - он продолжил. - Без точных координат точки позиционирования, результаты исследования будут страдать большой погрешностью. Чего мы, имея в своём распоряжении только одну точку позиционирования, не можем допустить. Это только система, имея в своём распоряжении бесчисленное количество точек позиционирования себя, назовём их для удобства спутниками, может себе позволить в сборе информации полагаться на среднестатистические результаты - всё равно в итоге, при сравнительном анализе, получается точная картинка. Так что будем искать того, кому он принадлежит. - Сказал Калибровщик, положив контейнер на стол. Понтифик задумчиво посмотрел на контейнер и, переведя свой взгляд на Калибровщика, сказал:
- Поищем.
- Тогда у меня следующие соображения. - Взял слово Калибровщик. - Я как понимаю, выводы и этот энергетический носитель информации, шли в одной временной партии и поступили в один территориальный пункт сбора. - Калибровщик вопросительно посмотрел на Понтифика. Тот согласно кивнул и Калибровщик, взяв контейнер с шариками и, подняв его перед собой, хитро прищурившись, спросил Понтифика. - А почему именно три?
- С этим вопросом нужно к моему подсознанию обратиться. Оно в тот момент руководило всеми моими действиями. - С долей насмешливости сказал Понтифик.
- Убедил. - Усмехнулся Калибровщик. - Что же касается твоего подсознания, то оно в правильную сторону соображает. Ведь имея данные координат трёх точек, мы всегда сумеем определить искомый объект. И что-то мне подсказывает, то этот наш объект не просто лежит в одной системе координат с этим тремя точками (трёхмерной плоскости), а он как раз ими и определяется (четвёртое измерение пока не будем затрагивать). Так что теперь, для начала находим тех, кому принадлежат эти выводы, а уж затем они сами нас приведут к искомому объекту. - Калибровщик замолчал, ожидая ответа Понтифика.
- Счёт! - подняв руку, таким образом дал ответ Понтифик. Пока же официант соображает, что ему на дорогу наставляет Антон: "Смотри, не обсчитайся", - Калибровщик, аккуратно сложив друг на дружку контейнеры, убирает их куда-то в свои сокровенные места в костюме, после чего он берёт со стола даже не распробованный кекс и кусает его. Немного прожёвывает и затем запивает его остатками чая в чашке. После чего он отставляет чашку обратно на блюдце, смотрит на чайник и вдруг вспоминает, как Понтифик себя неприлично вёл по отношению к нему и чайнику - выпил весь чай, гад. А это значит одно, что если он решит доедать кекс, то ему придётся давиться всухомятку. - Сам давись. - Решает Калибровщик, возвращая недоеденный кекс обратно в кексницу.
Ну а тут и официант подоспел, с кем Понтифик быстро решает вопрос оплаты чая, а вот кекс говорит он, я и не пробовал. И при этом так предательски указующе смотрит на Калибровщика, как будто он весь кекс съел - а он его и не ел толком, только попробовал. И тут у всех участников этой дискуссии, как-то само собой, в голове рождаются почему-то волнующие их вопросы.
- И что он этим хочет сказать? - в момент заволновался вопросом Шурик, непонимающе глядя на Калибровщика, а для него он тип дерзкой, отчасти хамоватой наружности и главное, акульей сущности (кому дано так широко разевать рот, тот всегда этим воспользуется). И хотя Шурик ответа на этот свой вопрос ещё не получил, что-то ему во всём виде этого хамоватого типа подсказывает, что ответ на свой вопрос ему очень не понравится. А стоило хамоватому, с акульей сущностью типу, зыркнуть взглядом на него, как будто в первый раз увидел, да так при этом принижающее его достоинство свободного человека и всё равно индивидуальности, которая только по воле жизненных обстоятельств и своей неустроенности работает официантом (а так у него запросы о-го-го), то Шурик без труда прочитал на его насыщенной событиями физиономии ответ на свой вопрос.
- Вот только попробуй, тля, задать уточняющий вопрос, вмиг на себе познаешь, что значит выражение, попасть под горячую руку отдыхающего феодала (почему именно феодала, то Шурик, убеждённый первой частью ответа нахального типа, не посмел задаваться вопросами). А когда феодалы отдыхают, твоя главная задача какая? - Одним пронзающим насквозь Шурика взглядом, спросил его этот феодал. И Шурик по своей лакейской недалёкости и глупости, хотел было переспросить столь к нему снисходительного феодала: "Какая?", - но хорошо, что он вовремя сообразил, что феодал строго настрого запретил ему задаваться вопросами, и ему хоть это и тяжело делать, но пришлось полагаться на свою смекалку. Которая его не подвела и он нашёл ответ на этот вопрос.
- Быть всегда под рукой для трёпки и не мешаться под ногами. - Верно сообразил Шурик, сделав шаг назад от стола.
Ну, а отдыхающие за столом феодалы, как почему-то за них так сообразил Шурик, на тот момент задавались про себя другими вопросами. - Взять что ли с собой кекс, ведь они всё равно его выбросят. Или не выбросят? - Калибровщик с должным вниманием посмотрел на Шурика и сразу всё за него понял - сожрёт и не подавится. - Тогда заберу. - Сгустив в строгости брови, решил всё за Шурика и за кекс Калибровщик.
Что же касается Понтифика, то его почему-то тоже озадачил вопрос с кексом. - Интересно, а вкусный этот кекс, или так? - задался вопросом Понтифик, совершенно не считая этот вопрос, по шкале глупости занимающим предпоследнее место, глупым. Какой же вопрос занимает последнее место, то Понтифик не такой дурак, чтобы озвучивать его, ведь озвучь он его, то он признается в том, что знает самые глупые вопросы. А тут не далеко до того, чтобы задаться интригующим вопросом: А зачем ему знать самые глупые вопросы, если он сам не глупец?
В общем, он не такой глупец, чтобы признаваться во всём этом. Хотя очень часто, да прямо сейчас, в этом признаётся. - Какой же я глупец, что не попробовал кекс. - Воскликнул про себя Понтифик, обнаружив, что Калибровщик аккуратно заворачивает в салфетку кекс.
- Голубей побалую. - Сказал, а по мнению Понтифика, с брехал Калибровщик, в ответ на внимательный на себя взгляд со стороны Понтифика. - Сам сожрёт и не подавится. - Так за Калибровщика решив, Понтифик в этот момент посмотрел на Шурика. И вот бы Понтифик удивился, узнай он о том ходе мыслей Калибровщика, которые привели к тому, что кекс оказался у него в кармане.
Но ему не суждено было по этому поводу удивиться, и когда счёт им был оплачен, они покинули расположение этого заведения. Где перед тем как расстаться, Калибровщик спросил его на дорожку. - А ты знаешь, какая самая большая опасность поджидает того, кто будет себя отождествлять и действовать от другого лица?
- Нет. - Ответил Понтифик.
- Тогда скоро на собственной шкуре узнаешь. - Сказал Калибровщик, покидая неудовлетворённого его ответом Понтифика.