А вот куда несколько нетерпеливо, агрессивно и строптиво спрашивается пойти ставшему со вчерашнего дня кристально честному человеку, каким стала и что важнее, ощутила себя Прасковья, то это вопрос из вопросов. И кристаллизация её душевных характеристик - это не фигура речи и даже не дань требованиям внутреннего оптимизма человека, который является серым кардиналом внутренней политики человека, его мотиватором к реализации себя и своих положений о себе природы, а вот не может Прасковья, как и всякая девушка, особенно знающая цену себе, в рассвете жизненных сил и взглядов на себя, и на мир вокруг и в себе, останавливаться на полумерах. И если так уж было суждено и вышло, и её жизненный путь отныне лежит через дорогу объективности, то она выберет в качестве инструмента лицезрения мира самый тончайший и чистый, как слеза ребёнка инструмент - собственную самокритичность и вредность, как почему-то называют её высокие стандарты общественного качества, которые она примеряет не к одной только себе.
И что самое сложное для Прасковьи в этом моменте, так это то, что всё это для неё случилось очень неожиданно и как это всегда говорят, не к месту и не вовремя. И если насчёт не к месту, то это ещё можно понять - она оказалась для себя в новых условиях жизни и возможно, что выживания, как личности - тогда как характеристика не вовремя, определённо содержит в себе отговорку человека, который хочет сам планировать свою жизнь, а тут ему вот такое навязывают.
А между тем, Прасковья нельзя сказать, что была какой-то особенной или талантливой врушкой, а дело в том, что она была девушкой не тронутой опытом и информационной составляющей мира, задачей которой служит сформировать под организующую систему миропорядка личность человека, потребителя этой информации и качества жизни, также определяемой этой информацией, являющейся по сути её оберткой. И получается, что нравственное начало и честность Прасковьи шла в парадигме той информационной составляющей, которую формировала среда её существования, и жизни до этой поры, до времени. А это между тем в чём-то навязанное определение себя, как социального человека, в отличие от природной составляющей человека. И это одна из причин, по которой Прасковья не могла себя зачислить в человека девственно чистого в плане реализации своих нравственных начал, где она, что видит, так и называет, а что слышит, то это ни от кого не скрывает. В общем, эволюционные процессы в области духовности, где через этикет и правила поведения регулируются процессы взаимоотношений и воспитания людей, не могли пройти мимо Прасковьи и в какой-то части её зацепили, оцивилизовав её в своей части.
Но и это ещё не всё из того, что присутствовало в Прасковье и в некоторой, часто в большой и важной степени затмевало ей взор на окружающие её вещи и действительность. И мешало ей смотреть на мир впереди себя и что для неё крайне важно, ожидающий её мир, так это её право на свой внутренний мир и индивидуальность. А если более понятно, то иллюзии и надежды на своё светлое и важное не только для себя будущее. И эти душевные начала в Прасковье и становились для неё, хоть и двигателем её движения вперёд, но чаще большим препятствием в верной оценке действительности и реальности данных вещей и событий. Где уже её мысль о том, что лежащий перед ней мир ждёт её и для неё везде двери в нём открыты, являлась по своей сути обманной иллюзией, которая только через опыт, и часто через горький опыт, могла развеяться.
А тут ещё плюс ко всему этому наличие у неё ложных понятий и представлений о мире вокруг и других людей, с их-то представлением о мире, правде и лжи. И тут пойди разберись, что есть правда и что есть ложь, если у каждого своя личная и природная основа понимания построения миропорядка и образующих его законов принципа. И будет лучше и верней пока не делать однозначных насчёт всего этого выводов и посчитать её багаж знаний и понимания мира частично за свои простодушные заблуждения, как результат только собственной обдуманности и местами неразумности, без участия жизненной практики и опыта, что есть путь ошибок к становлению собственного я.
И теперь, после приведения в качестве примера только самой малой толики из всего того, что определяло внутренний мир и нравственное мировоззрение Прасковьи, становится понятным, какой шок и сложность восприятия себя и мира испытала Прасковья после того памятного дня, когда на неё не только была обрушена новость о том, что с этого часа и дня, до скончания действия этого эликсира правды, как минимум, вы не сможете быть нечестными и кривить душой.
И вот на кой чёрт ей всё это надо, и с какой стати такая напасть на неё натолкнулась, то пойди ответь на этот вопрос. И ладно пусть Прасковья себя и про себя считала себя нечто особенной и такой как она больше нет во всём мире, но в этом нет ничего такого удивительного - такая обязательность в каждом первом человеке встречается, и это не просто честно, но и истинная правда. В общем, Прасковья, если не опираться в её определении на этот внутренний стержень собственного оптимизма, который заложен в человека в качестве двигателя его внутреннего прогресса и сгорания, была не лучше и не хуже кого-то из других людей в своём возрасте мечтания и воображения насчёт себя всякого удивительного с запасом и вызовом всякой серой реальности. Хотя, впрочем, некоторые представители человечества были лучше, а некоторые хуже неё объективности и честности ради, по весьма странной по своей необъяснимости шкале измерения морально-нравственных начал.
И вот спрашивается в очередной раз, куда пойти и податься вот такому человека, как Прасковья, кого так вдруг осчастливили вот такой отдельной от всех других суперспособностью. На что сразу ответ не просто не найдёшь, а когда тебя переполняет возмущение, то пока ты не выпустишь из себя пар, ты не будешь способен на любого рода размышления.
- Ну, спасибо, папа! - с той самой противной тональностью голоса, похожей на спазм ваших нервов и сжатие носа пальцами рук, на манер манерных и повёрнутых на преклонение перед архитектурой снобистского ума людей, вот так по выходу из дома начала себя коверкать и делать всем за себя больней Прасковья, выражая таким образом крайнее недовольство самоуправством своего родителя. В очередной раз убеждаясь в одной истине, касающейся их бесправия насчёт решения своих родителей насчёт своего появления на свет. Меня мол, тогда никто не спрашивал, и как сейчас я опять убеждаюсь, не собирается и дальше спрашивать, что я на то или иное действие думаю.
- Вот не мог ты ничего другого придумать, как только одаривать нас тем, что не только не даёт никаких плюсов, а наоборот, представляет для человека опасность. Честность. И что я с ней буду делать? - задавшись этим вопросом, Прасковья начала смотреть по сторонам, с желанием найти то место, куда можно будет запихнуть эту свою дарственную.
И судя по тому, что Прасковья вскоре фыркнула, то она не нашла для себя здесь сколько бы приличных мест, куда можно было бы приложить эту свою способность видеть мир вооруженным так выпукло взглядом.
- А у нас всё также чисто. - Сделала вывод из того, что сейчас перед собой видела Прасковья. После чего она бросила свой взгляд через номинальную ограду своего дома и начала уже там искать место приложения этой своей способности. А вот там пространства для манёвра её внутреннему побуждению и исходящей из него мысли, было куда как больше.
- Может получиться как-то эту свою способность с кем-то разделить. - Рассудила Прасковья и сразу же натолкнулась на свои предубеждения насчёт впереди и здесь лежащего чужеземного для неё мира. Который для её вот такого эксклюзивного случая в чём-то даже играет ей на руку. Иноземец и иностранец в здешнем случае, по своему определению далёкого по разумному и этическому началу для местных реалий человек, не сможет вас обмануть у вас дома хотя бы из-за трудности перевода чего он может (хочет он это понятно, вас обмануть). Да и его ход мысли совершенно другой и его ещё нужно уразуметь.
И поэтому иностранец, пытающийся организоваться и акклиматизироваться в новой для себя жизненной реальности, вынужден быть во всём честным с людьми собой определяющими местную жизнь и правила жизни в ней. И это должно помочь Прасковье в деле не слишком выделяться среди общей тенденции жизни - облачаться в информационную повестку дня, которая в сегодняшнем мире и является вашим внешним определением и одеждой, по которой вас встречают и все надеются, что и будут провожать вас по тому же уму вашей сообразительности.
- Пожалуй, здесь это будет сделать сложно. - А вот и та самая предвзятая упёртость Прасковьи. - Моё предложение "разделить" несёт под собой предложение взять на себя часть ответственности. А этого никто не хочет для себя, даже если твоя ответственность компенсируется с лихвой новыми для себя правами. - На этом месте Прасковья тяжко так вздохнула, и без лишних вопросов со стороны людей всегда сильно волнующихся при виде тяжко и на полном серьёзе вздыхающих молодых девушек (а разве не ясно, в какую одну только сторону они всегда смотрят и затем вздыхают), пошла вперёд по тропинке. Через минут пять-шесть возвращаясь к тому, что так и недодумала.
- Ну так всё-таки, куда мне податься? - задалась повторно этим вопросом Прасковья, остановившись на одном из уличных перекрёстков. Где одно направление для её движения было открыто с помощью зелёного сигнала светофора, другое, само собой, было ограничено красным светом, а чтобы пойти назад и вернуться, то Прасковье было необходимо это захотеть и вспомнить тут же, что она дома забыла.
Но как выясняется и демонстрируется внутренним характером Прасковьи, то у ней свои личные подходы к выбору для себя дальнейшего пути, которые строятся на основе...Скажем так, маневрирования того, что в голову придёт.
- В театр, в актрисы? - вышло на первый план размышлений Прасковьи это предложение. - В журналисты? Во врачи? Или на худой конец в шпионы. - А вот последний вариант умилил Прасковью своей неприхотливостью и упрощением того, что по своему факту есть очень сложная и опасная штука. Хотя о шпионах все мы, обыватели, знаем только из художественного представления в кино, и получается, что из иллюзии, и тогда имеет смысл пересмотреть ближе в свою сторону представление об этой специализации своей жизни. А учитывая девичий максимализм, который с обретением весны в себе Прасковьей, в ней с вечера до утра присутствует и будоражит её сознание принцем на чёрном кабриолете, агентом 007, то эта мысль ей пришла в голову совершенно не случайно и не как следствие событий за вчерашним обедом в их доме. А Прасковья постепенно шла и убеждалась в том, что стать разведчиком это и есть её предназначение (заткнуть бы какого-нибудь агента 007 в агенты нулевые). И теперь ей осталось решить только один, самый наиважнейший и в чём-то провокационный и предательский для себя вопрос: И в какую разведку мне податься?
Но так как ответ на этот, наконец-то, заданный вопрос, последовал немедленно, без раздумья и возмущённо-утвердительно: "За наших, за кого же ещё!!", то было можно не сомневаться в верности выбранного Прасковьей пути.
- Всё это, конечно, крайне зажигает, интересно и легко воплощается в мечтах и фантазиях. Но что насчёт приземлённой реальности. Что делать и как быть? - задалась этим вопросом к себе Прасковья, остановившись напротив витража картины современной компановки интерьера жизни современника. Само собой, продвинутого, если взглянуть на все эти умопомрачительные цены в этом бутике, которые не будут тревожить только человека прогресса и будущего, кто только и живёт, что завтрашним днём.
А это значит, что он живёт в кредит, со взвинченными инфляцией ценами завтра, и получается так, что сегодня для него есть вчера и не актуально из-за своей малой для прогрессивного будущего ценностью. Где всё будет оцениваться иными мерками расценок и тарификации (а вчера - это прошлое и обесценено временем), чья основа будет закрепляться на более логичных, мало имеющих отношения к материальным ценностям вещах. Которые приносят больше ущерба, чем прибытка, нарушая душевный и сердечный покой и баланс человека. И на смену всем этим прежним основам благополучия, дабы достичь нравственного здоровья и благополучия человечества, которое, как оказывается, обладает легко травматичной душевной конституцией, и в нём так легко вызвать панические атаки, придут крипто определители вашей душевной значимости, которая не будет идти в противовес всем остальным эмитентам своего права, и оскорблять их душевную и умственную составляющую своим дисбалансом в сторону порабощения их ума своим большим состоянием и правом иметь куда большие возможности по осуществлению своих прав.
- А что есть богатство? - перед глазами Прасковьи как сейчас предстаёт один из бывших знакомых её папа, некто Иван Васильевич, кто всегда был рад видеть её папа в здравии и при капиталах до его встречи с новыми для себя реальностями жизни, а сейчас он так занят, что у него нет ни минутки свободной, чтобы о себе напомнить. В общем, не хочет затруднять жизнь папа этот Иван Васильевич, с одной стороны большой философ, а с другой стороны малахольный и податливый в сторону суеверий человек.
Кто видимо, по страшился и на себя беду накликать, вот и у себя в особняке затих, сидя тише воды, ниже травы, чтобы на глаза не попасться бедуинам. Это таким людям с полномочиями выносить судебные решения, которые всегда несут беды тем людям, в сторону которых вынесены все эти судебные акты и решения. И оттого все эти люди из судебного департамента, по своей сути и по факту своей должности судебные исполнители и были прозваны у вот такой нервной и опасливой прослойки людей бедуинами - тот, кто разносит в пакетах с печатями им всем беду.
И вот сейчас Прасковья, глядя на зеркальную и светоотражающую витрину магазина перед собой и видя там в ней нищету и роскошь одновременно современного мира, а если уточняюще конкретней, то контраст между таким великолепием собственного измерения мира внутри себя и перед собой в человеке с иголочки одетом, сейчас находящимся там, за стеклом, и наводящим шороха на местный служебный персонал, кто проявляет некоторую заминку и оплошность в том, что по мнению этого респектабельного человека называется быть лицом современного изящества и фактуры, и человеком, находящимся на этой стороне реальности, а точнее сидящим достаточно от неё позади, чтобы не создавать помехи в своём здравомыслии у Прасковьи и заодно у самого бордюра дороги. Где этот человек, судя по его внешнему виду и принципиальным взглядам на своё место в этой жизни и на проходящих мимо него людей, являлся полным антиподом для человека с той стороны витрины.
Так тот, само великолепие и респектабельность человек, олицетворял собой блеск и роскошь этого мира, тогда как этот попрошайка у дороги определял собой философию этого мира, как сейчас должно выражаться, чтобы не нанести душевную травму и урон этому человеку, кто сейчас всего лишь испытывает определённые сложности и трудности перевода себя в люди, со своим восприятием в этом мире, и у него всего-то в жизни настала не самая светлая полоса. Ну а так-то нищету этого мира, если продолжать в себе быть дремучим из прошлого человеком.
И вот этот человек в витрине магазина, во время своего, конечно, по делу и не беспричинно, отчитывания зазевавшихся было сотрудниц этого торгового бутика по продаже вам нового имиджа и респекта, вдруг натыкается на внимательный взгляд в свою сторону со стороны не самой последней и от того интересной девушки, то есть Прасковьи, и само собой, такое к нему внимание с её стороны его начинает обязывать быть ещё более представительным и интересным для этой симпатичной в первую очередь незнакомки. Ну, а чтобы он не был с её стороны замечен в сексизме и не дай юридический кодекс право его обвинить в домогательствах, он начинает замечать за ней и её глубокий ум, обращаясь к нему вот так философски, с позиции знакомого папа Прасковьи, Ивана Васильевича.
Ну а как только аллегорический и в чём-то абстрактный Иван Васильевич обратился к Прасковье с этим вопросом о богатстве, то она самопроизвольно и само собой невольно обратилась к сравнению Ивана Васильевича с этим нищим на дороге, кого она решила идентифицировать Диогеном без бочки, но с бычком в руке.
И как видит Прасковья на этой картине контраста "Блеск и нищета прогресса", то не всё так однозначно в нём. И то, что в материалистическом, со своими традициями прошлом называлось, как минимум, бедностью и не богатством, а то, что считалось успехом и благосостоянием, сейчас, в мире современной переоценки ценностей, через призму нового кодекса морально-нравственных устоев, уже выглядит и определяется не так однозначно и лаконично. И стремление человека к полной свободе, которое в себе демонстрирует этот человек в залежалой и не даже третьей свежести одежде, сидящий на бордюре, есть его первое право, как человека. И укорять его в этом и в том, что он паразит на теле общества, который палец о палец не ударил, чтобы себе помочь, в таком обществе и общественном сознании, которое регулируют нормативы юридического права, где лезть в чужую жизнь со своими мнениями о них очень дорого и тяжко осуждается, было бы крайне неблагоразумно с вашей стороны.
И если человек хочет в чём он есть сидеть на грязной мостовой, вокруг себя грязными словами плеваться и требовать для себя уважение за то, что он человек, а это всегда и в любом состоянии звучит гордо, плюс он инклюзивен в край в своём подтексте, то посторонись и потеснись со своим мнением, и стой вон там, за стеклом молча.
Ну а как только с этим вопросом в миг Прасковья разобралась, она приступила слушать Ивана Васильевича, имевшего свою точку зрения на богатство.
"- Вот, к примеру, гипотетически взятый мной человек", - говорит Иван Васильевич, кивая на этого своего гипотетически взятого человека, кем оказался тот тип полной для себя свободы, сидящий на мостовой, - с активом 20 миллионов кэша, но при этом с кредитной задолженностью в два раза больше. Где он живёт в своё удовольствие, прожигая свою жизнь и жизнь своего кэша. А вот с другой стороны я. Не имеющий долгов, как и особого достатка, требующего от меня размеренной и экономной жизни. И кто спрашивается, из нас богат в таком случае? Я, живущий в вечном ограничении, или этот тип, не задумывающийся о завтрашнем дне, на все сто сегодня и себя тративший.
- Хотите сказать, что богатство вещь эфемерная, вернее для нашего дня сказать, виртуальная? - вот таким образом отвечает Прасковья Ивану Васильевичу.
- Даже не очень предположительно. - В свойственной себе манере и людям туманного прошлого, мутного настоящего, а уж за будущее их лучше не зарекаться, говорит Иван Васильевич, и на этом всё, у него нет больше времени уделять его Прасковье, его ждут другие дела и их к нему внимание.
А вот у Прасковьи есть свои вопросы к Диогену на её придумку, а так-то это какой-нибудь Оливер Свист на максималках. И Прасковья, заметив за этим типом большую его внимательность к той части неё, которая относится к тылу, а такая его не беззаботность и наличие в нём безусловных рефлексов указывает на то, что Оливер тот ещё проходимец по вашим, защищённым правилами этикета и законодательства, личностным порядкам. К которым он относится вольно, критически и предвзято.
О чём Прасковья ему указывать считает за бесполезное занятие, уже зная его на всё про всё ответ, - я вижу лишь то, что вы сами демонстрируете в себе, - и она, вынимая из сумочки кошелёк, достаёт оттуда первую попавшуюся купюру (она в этом деле полагается на предложение судьбы) и с ней подходит к Оливеру. Ну а Оливеру, со своей стороны всё это видевшему, принципиально интересно смотреть на Прасковью и услышать то, с чем она к нему решила подойди. И чтобы Прасковья там в себе незатушивалась, а всё к этому шло, Оливер, а точнее Сфинкс, как его прозывали местные завсегдатаи уличной и всё больше в подворотнях жизни на лавках и в подземных переходах (Оливер или Сфинкс задавал прохожим неудобные и всегда настолько сложные вопросы, что те предпочитали ускорить свой шаг и подальше уйти от этого места), с выразительной гримасой на своём лице, взяв в фокус своего внимания купюру в руках Прасковьи и её саму, на её подходе к нему задаётся провоцирующим на некоторые мысленные поступки вопросом.
- А не пожалеете затем об этом своём шаге в сторону только с вашей стороны благотворительности, тогда как моя реальность говорит, что вы оправдываете созданный властями порядок, и потворствуете моему безделью и паразитизму. - Вот такое, в чём-то революционное препятствие организует Сфинкс на пути к самым лучшим чувствам Прасковьи. Ну и чтобы она не сомневалась в том, что он, Сфинкс, недостоин всего того, что она своим жалостливым сердцем надумала на его счёт и оттого не прошла мимо него, задрав свой высокомерный нос, он добавляет следующее. - Что, хотите за мой счёт укрепить своё самосознание благородного человека?
Прасковья, само собой, уткнувшись на это препятствие в виде агрессивности Сфинкса, захотела подумать над его словами, и... Передумать, даже под давлением таких существенных аргументов, нет уж, не дождёшься Оливер. - Это в тебе говорит униженное и оскорблённое я. - Всё за Оливера решила Прасковья, из глубины себя так улыбнувшись Оливеру, что тот даже немного испугался, предположив, что эта, с виду сама простота и наивность девушка, не так проста до одурения и определённо само коварство, целью которой является низведение его до самой последней черты. А вот где это дно находится для Оливера, то это вопрос ещё более сложный, учитывая тот момент в организации повседневной жизни Оливера, что его неприхотливость к своему быту и философии жизни было в совершенстве отточено и представляло эталон жизни людей отверженных и вне правил.
- А вы сейчас со мной полностью честны, или это в вас говорит ещё не отжившее своё самолюбие? - задаётся вот таким вопросом Прасковья.
- Хм. Да, пожалуй, честолюбие во мне ещё есть. - Призадумавшись, ответил Оливер.
- Благодарю за честность. - Говорит Прасковья.
- Она дорого нам обходится. - С тем же обращением в себе к некой памятливости событий, грустно ответил Оливер.
- Могу я тогда сказать, что вы человек богатый? - задаётся новым вопросом Прасковья. Оливер осмотрелся вокруг и на себя, и с ухмылкой вернувшись к Прасковье, дал согласный ответ. - Пожалуй это так. Я себе могу позволить то, что многие только мечтают такое сделать.
- Только площадок для выступлений вам не дают. - Заметила Прасковья.
- Да, приходиться довольствоваться малым. - Согласился Оливер. - Миру не нужна правда. Он живёт в иллюзии своей правды и истории.
- А вы готовы разделить со мной мою правду жизни. - Протягивая купюру Оливеру, спросила Прасковья.
- Многозначное предложение. - Проговорил Оливер, не сводя своего взгляда с протянутой ему купюры. - Ко многому оно обязывает, как понимаю.
- А вы не спешите, подумайте. - Говорит Прасковья.
- А это можно. - Говорит Оливер, беря купюру. - Тем более у меня нет таких, обязывающих меня к чему-то дел. И я в это время через день всегда здесь. - А вот такое, в чём-то конспирологическое указание Оливера на шпионские игры разума, понравилось и укрепило сознание Прасковьи в желании не быть здесь статистом, и уж если занесла их всех сюда нелёгкая, то с какой стати она будет всем тут облегчать жизнь. И все известные миру физические и математические законы движения и отношении к жизни человека, в том числе закон всемирного тяготения и отталкивания, и в данной геолокации действует и касается тебя в той же точно степени. И тогда Прасковьей спрашивается, почему её должно больше тяготить и затрачивать больше поступательные движения здешние условия жизни и существования людей, если среда обитания и сопутствующие ей природные факторы для всех одни и те же.
- И тогда получается, что если природа нас между собой не делит, то свою руку ко всему этому разделению нас по своим категориям принёс сам человек, со своей эгоистичной внутренней природой. И здесь имеют основной правовой статус не естественные законы, а законы разума человека, с его философией жизни. - С этими мыслями Прасковья натолкнулась на рекламный щит, с которого на неё смотрела с до чего же довольной улыбкой и радостью не в себе подвид человеческого образа, в обиходе называемый моделью.
- Ну и чего ты так лыбишься в меня, заглядывая прямо ко мне в сердце и душу? - язвительно так вопросила в упор эту рафинированную дуру Прасковья, отчего-то никогда не стесняющаяся делать вот такие грубые и с первого взгляда на вот такой талант искусственно улыбаться обладательниц вот таких широчайших ртов и хороших в них зубов выводы. В чём зависти не было нисколько, за исключением разве что того, что Прасковье было всегда удивительно видеть вот такую беззубую на искренность игру на публику всех этих безымянных всё больше актрис. И что самое пошлое, им отвечают той же игрой, верой в их эту искренность радости видеть вас здоровыми и с неизменной улыбкой в гробу, как всё это видит Прасковья.
- А чё не так? - без тени сомнения в правильности выбранного для себя образа жизни, быть всегда у всех на виду, с высоты своего положения рекламного образа, вопрошает Прасковью эта модель, фигуральное воплощение Фаст-фуда и Пин-апа в своей совокупной экзальтации.
- Значит, отвечаешь за связи с общественностью, работаешь на публике, с людьми. - Игнорируя вопрос возмущения и недоумения Пинни, как за эту вешалку с рекламного щита решила Прасковья, Прасковья делает не спешно вот такой вывод. И попадает в точку.
- Люди любят, когда их окружает красота и что-то такое, отчего сложно отвести глаза. - Через горловую протянутость используемых в разговоре фраз, соглашается с Прасковьей Пинни.
- А что есть красота? - интересуется Прасковья, ставя в свой тупик Пинни, никогда не задававшей себе такого вопроса, считая себя само собой разумеющимся природным красивым предположением.
- Не знаю, каких ты хочешь услышать детальных подробностей, но как по мне, то их нет, а красота это я в общем. Посмотри на меня и скажи, что это не так. - Даёт вот такой ответ Пинни.
И с ней Прасковья поспорила бы из только внутренней строптивости, а если по факту и по делу, то Прасковья не может не согласиться с Пинни, она и в самом деле есть воплощение красоты, хоть и отталкивающей по некоторым морально-этическим аспектам (с ней хочется со стороны взаимодействовать, не подпуская близко к себе; наверное, потому, что не хочется в ней разочаровываться). Но Прасковью интересует во всём этом другой вопрос. - Почему и какая совокупность внешних и внутренних факторов определяет и создаёт в нашем сознании образ красоты? И не есть ли эта внешняя наша обёртка, проекция и воплощение нашей психологически-духовной составляющей? И тогда то, что нам близко по нашей душевной психоматике, и становится для нас красивым. А это уже какое-то объяснение. - Рассудила про себя Прасковья и решила больше не допытываться до Пинни. Хотя, как обойтись без резюмирующего вопроса.
- А ты, Пинни, кого в толпе прохожих для себя высматриваешь? - спросила Прасковья.
- Того, кто, как правило, среди обычных людей не ходит. - Со вздохом сожаления отвечает Пинни. - Но всё-таки иногда в обывательскую массу втирается.
- И кто же это? - с искренним интересом спросила Прасковья.
- Современный принц. Агент 007. - Проговорила Пинни со вздохом сожаления, удрученности и немного раздражения за то, что она, такая вся видная и красивая просто шик, должна днём и ночью, в любую погоду (а какие здесь ветра просто настырные и продувающие) во все глаза смотреть и искать этого в край обнаглевшего и оборзевшего принца, агента 007, и попробуй только на мгновение на себя отвлечься и слишком увлечься своими прямыми обязанностями, вовлечь потребителя в покупательские сомнения насчёт ею предлагаемого продукта, то в миг лишишься возможности найти для себя мечту своего сердца.
И этот крайне ловкий и увёртливый на уход от всякого преследования и мастер перевоплощения агент 007, Джимми или Василий, как более ближе по ментальности и сердцу Пинни, в ком за время его профессиональной деятельности выработался рефлекс и привычка ко всему быть приметливым и всё замечать, и в тоже самое время стараться, как хамелеон слиться с внешним миром и быть неприметным, естественно, не сам, конечно, а самопроизвольно и в чём-то противореча собственным амбициозным устремлением быть очень и слишком заметным для мира и главное для женских сердец, обязательно захочет пройти мимо той, кто его не зацепил своим взглядом и просто на него не смотрит, как Пинни.
"Так вот отчего он с иголочки так шикарно и постоянно одет, и застань его, например, в постели чисто случайно, проходя мимо его гостиничного номера, то и там, в постели, он будет одет в смокинг, поместившись с красоткой с надутыми от раздражения и разочарования губами, - всё-всё за этих агентов поняла вдруг Прасковья, - все эти мужики одним миром мазаны, ищут для себя и своих безответственных поступков оправдания. Мне, мол, по роду моей секретной службы запрещено иметь серьёзные отношения и наказано сов семи изменять в первую очередь самому себе, верному супругу и отличному семьянину. Ведь мне приходится заниматься вовлечением в сферы наших интересов резидентов разведок противника, то есть вербовкой. А здесь любые методы хороши и приемлемы. И уже это обстоятельство не позволяет мне быть верным одной только тебе. А разделять работу и личную жизнь я не умею.
Что и говорить, а до чего же хитрую позицию занял этот агент 007 для себя, не особо беспокоясь о морально-этических нормах и церемонясь с теми, кто отдал ему своё сердце и на него, падлу, рассчитывает. Да за одно только это, я не имею никакого права оставаться безучастной к этой части жизненного пространства. Где вот такие козлы, под прикрытием громких слов о национальной безопасности и спасения мира, продвигают в жизнь свои пакостные нарративы, живя без печати в паспорте в своё удовольствие, нарушая безнаказанно все правила и запреты. И я просто обязана навести порядок в этом вертепе безнравственной безнаказанности". - И вот чёрт! - Прасковью буквально сейчас же и на этом месте осенила удивительная и в чём-то странная догадка, заставившая её отвернуться от этого рекламного щита и посмотреть на витрину того торгового бутика, в которую она совсем недавно смотрела и, тогда не понимая вот такие элементарные вещи из жизни шпионских личностей, кто выбрал для себя путь лжи и обмана, не могла увидеть истинной сути того представительного господина, отчитывающего служебный персонал.
А вот сейчас, после того, как она более глубоко копнула то, что лежит только на поверхности, внутреннюю суть жизни людей шпионской профессии, то для неё много что стало ясно.
- Для этого типа должность администратора есть только прикрытие. Тогда как на самом деле он занимается тут совершенно другими вещами. И какими же? - задалась к себе вопросом Прасковья, заставившим её посмотреть по сторонам более внимательно и оценить это место нахождения с позиции заинтересованности в нём различных спецслужб.
И надо отдать умению Прасковьи находить то, что соответствует тому, что она вдруг надумала и признала эту мысль за перспективную. И она нашла это место своего и ранее этого торгового центра нахождение, весьма перспективным местом для разного рода операций для различных разведок, чьи оптически-волоконные шпионские сети обволокли все сферы и образы жизни современника. Где он и чихнуть теперь не может без того, чтобы этот его нездоровый манёвр не был бы замечен и запечатлён на уличную камеру мониторинга ситуации.
И как не в одном из локальных городских центров, где находится центр скопления покупательной способности современника, потребителя - торговый центр, затем неподалёку расположился другой центр, центр создания различных эмитентов, материальных и моральных ценностей - торговая биржа, и как вишенка на торте вот такой зрительной гениальности Прасковьи - на другой стороне улицы расположились в ряд посольства стран одного мировоззрения страны их сейчас расположения, которые смотрят на общее светлое будущее через призму взглядов на товарно-денежные эмиссии, не расположиться всем этим шпионским сетям, круглосуточно, в любую погоду ведущих наблюдение за всеми, кто попадёт в объектив их камер и взглядов.
- Да здесь каждый второй шпион, разведчик или ... - на этом месте Прасковья сбилась, сфокусировав свой взгляд на своём отражении в витрине, за которую она ещё успеет заглянуть. - И эти некто будешь ты. - Нащупала-таки ответ на эту загадку Прасковья, самой себе улыбнувшись в стекло витрины и, посмотрев по новому на Пиппи. Кто теперь не казалась для Прасковьи такой уж бездумной дурой, выставленной сюда только напоказ, а она...
- Я знаю, Пиппи, что скрывается за твоим таким благодушным взглядом. Взгляд жестокой правды агента 00*, по своему природному характеру и номерному коду терпеть не могущий всех своих предшественников и возможных в будущем конкурентов. Кого ты видишь в каждом первом прохожем, кого необходимо уже на подходе к той самой мысли, решить стать твоим конкурентом в шпионской игре, осадить тут же и отправить домой разбитым и разорентированным, что б у него и намёков на такую мысль не осталось в голове. - Всё за Пиппи поняла и решила Прасковья, уперевшись в неё взглядом. Ну и чтобы Пиппи не соскочила уже с её крючка мысли, завела с ней дискуссию о сложности судьбы вот таких как она публичных людей. Чьей красотой и доверчивостью пользуются все, кому не лень, и им нужно обладать большим самообладанием и крепкой конституцией, чтобы оставаться самой собой под давлением стольких негативных и завистливых на себя взглядов и ещё хуже домыслов, кои не имеют ничего общего с их настоящим.
- Так скажи, Пиппи, ты его видела? - через прищур взгляда на Пиппи, спрашивает её Прасковья. Ну а Пиппи ожидаемо делает вид, что она ничего не поняла из спрашиваемого.
- Кого? - недоумённо так хлопая ресницами глаз, ничего не понимает Пинни.
- Того самого человека, кто создан для тебя. Правда, он этого ещё не знает и тщательно это скрывает от всех, и главное от тебя и себя. А не даёт ему во всём этом раскрыться его так называемый долг перед национальными интересами (вот такой он интересный человек). - Говорит Прасковья вроде бы всё понятно, а Пиппи всё равно этого недостаточно, чтобы она уразумела Прасковью. И в чём тут причина, в том, что она из-за специфики своей работы, всегда быть на людях, в публичном поле, перестала мыслить глубинными категориями ума, либо же она продолжает играть на публику, показывая себя вот таким поверхностным человеком, чтобы было легче подвинуть человека на откровение со своей стороны и тем самым выудить из него все его секреты, которые и будут записаны в строенные во внутреннюю оболочку Пиппи камеры, то это и не поймёшь. И поэтому Прасковья со своей стороны продолжает свою игру разума, как бы переводя разговор на то, что тут представляет Пиппи на своём рекламном щите.
- Мне, кажется, что твоё предложение, - Прасковья тут кивает на билеты в руках Пиппи с турами в одно из райских мест, где находится сама беззаботность и вечное солнце, - предполагает увеличение вероятности нахождение тех самых людей, кто может себе позволить то, что мы называем отдыхом от себя. А отдых от себя - это всегда нечто противоположное тому, чем ты в обычной жизни занят. И если твои туры предполагают райскую беззаботность и дорогого очень стоят, то в противоположность им, пакетом идёт крайняя напряжённость и затратность жизни человека, решившего отдохнуть от себя вместе с тобой. - А вот из каких-таких оснований Прасковья сделала последний вывод, то этого Пиппи никак не поймёт, хоть ей и приятно было услышать такое предположение на свой счёт, которое и сбило её несколько с толку.
- Это необязательно так. - Всё же Пиппи находится в том, чтобы возразить.
- Но тебя то не проведёшь. - Усмехается Прасковья. - В чём, в чём, а в людях ты разбираешься, видя каждый день столько их. И ты уж точно выявишь, кто перед тобой стоит. Давай, говори, кто он? - А это уже совсем был непонятный вопрос Прасковьи, заданный ей ещё так, как будто они с Пиппи закадычные подруги и столько лет друг друга знают. Тогда как всё не так, и они в первый раз только сейчас встретились, и при этом вот так оффлайн.
Но как выясняется сейчас, то реальность - это не только физические и логические законы, а в ней не меньшее, а подчас большее место занимают параллельно действительности виртуальные миры, создающиеся на ходу и живущие в областях мысленного мира, являющимся проектом реализуемого вашей инициативой мира, плюс подкасты и законы жанра. И эта нейронная сеть, одна из множества других логических и иллюзорных сетей, которым вдоль и поперёк пронизан окружающий, как мы его знаем и видим мир вокруг и в себе, и определила вот такую ситуацию с Пиппи, которая есть не просто зрительное воплощение вашего внутреннего нерва, видящего в ней отклик на свои чувственные посылы, а она ко всему прочему может не только вас выслушать, когда вы, нагрузившись по самое не хочу своими переживаниями в купе со слабительным напитком, уткнётесь свои лбом в панель этого рекламного щита, но и посоветовать вам, как выйти из этого положения собственного уныния и удрученности:
- Возьми, придурок, себя в руки, подотри сопли рукавом, и мигом к нам в офис за путёвкой и за мной.
И какой бы ты не был придурок и маменькин сынок, ты берёшь себя в руки, передумав прямо здесь размякнуть и уснуть, идёшь по указанному адресу, почему-то чаще всего приводящим тебя домой. Что тоже уже не плохо, и ты остаёшься при тех своих кредитах, которые могли бы запросто растрачены не на свои желания и нужды.
Что же касается прямо сейчас происходящего разговора и общения Прасковьи с Пиппи по своей отдельно выделенной нейронной сетке, то Пиппи уловила ход мысли Прасковьи в последнем её заявлении, и посчитала, что её откровенность заслуживает с её стороны ответной откровенности.
- Что есть, то есть. - Согласно кивает в ответ Пиппи, заговорщицки улыбаясь. - И такой именно субъект буквально вчера тут нарисовался. - На этом месте Пиппи задумалась над тем, как всё-таки ей представлять этого вчерашнего субъекта для Прасковьи. Кто подруга себе ничего, но в вопросах взаимоотношений с мужским населением нужно даже самого последнего его представителя учитывать, и иметь про запас и в виду. Вдруг прямо завтра произойдёт мор мужского потенциала (а к этому дефициту и к росту себя стоимости всё так и идёт, судя по сегодняшней повестке дня), и тех, кто останется полноценным представителем своего пола будет теперь столь всего ничего, что они будут выдаваться в прокат и по талонам, и при этом не всем, а только тем, кто является активистом гражданского общества, борющегося с его пережитками. И тут самый захудалый, потрёпанный жизнью и само ничтожество тип, но со стойкой жизненной позицией на свою мужскую роль, уже не может быть проигнорирован той же Пиппи, имеющей в себе ещё природные атавизмы - женские начала, мать твоюринство.
И Пиппи решила, что чему быть, тому не миновать. И не буду я преуменьшать и преувеличивать роль посторонних для меня людей. - Так вот, - взяла вновь слово Пиппи, - прохожий человек, а это основной контингент моего наблюдения, тем и характеризуется, что ведёт и мыслит себя мимоходом, задерживаясь разве что только на мгновение на встречных для себя препятствиях. Так что мне сразу бросаются в глаза те люди, чей основной целью на данный момент не является его проходящая мимо мысль. А те люди, для кого его прохожесть есть инструмент для достижения некоей цели, как бы они не старались не выделяться из толпы прохожих, в момент мною вычисляются. Тем более они, сами того не понимая, всё делают для своего раскрытия передо мной, выбирая для своего и скрытия своих намерений от других людей именно вот такие как я закоулки и остановки для собственных мыслей.
Мол, меня заинтересовала эта рекламная вывеска, и это вполне обстоятельный и резонный предлог для моей остановки на мостовой, пока преследуемый мной человек со своей стороны остановился, чтобы завязать шнурки на своих ботинках, тогда как на самом деле он посчитал необходимым оглядеться по сторонам в плане выявить там за собой слежку. А так как ведущий за ним и в самом деле слежку и наблюдение агент 007 (другой пока что никак на ум не приходит), так умело замаскировался под обывателя и туриста одновременно (ему огромных усилий и профессионализма стоило выглядеть, как лопух и надеть на себя эти треклятые джинсы, эти шмотки не от таких как он респектабельных денди) и сейчас вот так ловко увернул себя от подозрения со стороны преследуемого им шпиона Клауса Скорцени, то тот ничего из того, что ожидал увидеть, не обнаружил, хоть ему и не понравилось предвзятое целеустремление и уверенность в своих силах, прослеживаемые во взгляде на красотку с этого рекламного щита обывателя с дороги, раскатавшего свою губу на то, что только он, Клаус, достоин.
- Тебе повезло, что у меня сейчас нет времени. - Глядя на Василия, нашего агента 007 (05 ему будет мало) испепеляющим взглядом, Клаус всё равно не смог удержаться от того, чтобы этот чужеземный для него мир не рассмотреть с позиции своего мировоззрения. Где он так и хочет всё называть своими словами и именами, и расставлять вещи и события с ними связанные, только по подобию того, как он идеологически осмысляет этот мир. Для чего собственно он сюда и был заслан иноземными спецслужбами, в чьи задачи и входит переделать и переформатировать чужеземный мир под себя. Не хрен мол смотреть на мир под другим фокусом обозрения и смотреть на всё про всё с противоположных и противовес нам позиций. А на мир, чтобы в нём был мир, нужно смотреть только с одной точки зрения, и тогда у нас не возникнет больше споров между собой каким быть этому миру.
- А так бы я тебе указал на твоё место у папарацци. - С вот такой категоричностью определяет жизнь Василия этот Клаус, видимо большой знаток вашего и кого другого мест в этой жизни. И места все эти не блещут оригинальностью и блеском нищеты, а они есть отражения вашей личной и естественной инициативы. И как можно по принципиальному взгляду Клауса на Василия понять, на кого он смотрит сквозь профиль своего к нему предубеждения, а также через призму своих шнурков, кои ему хочется почему-то изо всех стянуть не на своей туфле, а на шее своего идеологического врага, то Клаус смотрит на мир и его представителей через информационную составляющую, а иначе и никак не понять его злоупотребление этим, Феллиньевским словом.
Ну а что насчёт принципиальных расхождений между Клаусом, собой представляющим определённый его государством кластер политики и международных отношений, и выбранным им в качестве жертвенного агнца на заклание, первым встречным для вот таких его мыслей прохожего, кем, так уж удивительно вышло, что оказался агент 007 Джеймс-Василий (он так долго скрывался под чужой личиной, что уже не сможет себя осмысливать без этого имени для своего прикрытия), кто есть плоть от плоти государственной политики и проводимых ею в жизнь предубеждений против развития человека вне государственной машины, то Клаус смотрит на всю эту жизнь вокруг совершенно не так, как Василий. Хотя с Василием у него больше общего, чем с Джеймсом.
В чём же состоит неприкрытая правилами этикета и манер сермяжная правда Клауса, так это в том, что мир тут вокруг и вещи его определяющие, как бы это не странно не звучало для него, представителя одного из авторитарных режимов (все враги твоего режима есть авторитарные режимы, тотально неразумные и пагубные для человечества, традиционно и основательно погрязшие в своём ретроградстве и регрессе философской мысли; Омара Хайяма им только подавай), то его категорически не устраивала излишняя опека государственными стандартами жизни обывателя. Где ему шагу не дают сделать без того, чтобы этот шаг не отрегулировать какими-нибудь регламентами. И всё подаётся под лозунгами свободы и декларацией государством первейшего права человека, не просто быть тем, кем он захочет и на что у него хватит возможностей, а на необходимость принять своё участие в выборе себя тем, кем он только не пожелает быть.
А вот это всё привело к прямо противоположным результатам. И человек обыватель и потребитель этой системы взаимоотношения государства и его гражданина, вдруг оказался разориентирован и растерян, совершенно не понимая, что от него все хотят и кто он есть такой в этом потоке размытой и нагружающей его по самый разум ежесекундно информации. И тут-то к нему вновь и приходит на помощь государственная машина власти, организуя для вот таких как он, растерянных и разориентированных людей, клубы по собственной идентификации или интерпретации, в общем, кому что больше нравиться и подходит.
И теперь человек, чувствуя очень крепкую о себе заботу родного государства и потребность прорвать сковывающую столько времени его оболочку анонимности, заявляя и определяя себя, наконец-то, во всеуслышание, может открыться в этом клубе по общим интересам.
- Я алкаш! - сперва не слишком уверенно и разумно этим словом пытается себя идентифицировать вызванный для своего представления человек из общего круга на этом собрании по общим интересам - прилюдно и не стесняясь поговорить о том, что тебе ближе всего и нравится. И это когда все домашние совершенно не понимают и не принимают этого твоего увлечения напиваться до предела своего разума и затем гонять их всех по двору уже за то, что они так до сих и не поняли одной главной вещи: Когда я в таком приподнятом над собой и землёй состоянии, то лучше не перечить и делать так, как я сказал.
И хотя этим своим признанием, наконец-то, перед восторженной и понимающей тебя как надо, а не скотиной публикой, ты несколько бравируешь и в чём-то даже гордишься, тебя всё равно никто не собирается осуждать, следуя принципу: по себе людей не судят. И это очень сильно помогает всем этим людям не быть столь сильно требовательными к выступающим на этом собрании людям, в конце концов, нашедших себя и признавшихся в том, кто они есть. Ну а то, что их несколько распирает гордость за то, что они вот такие увлекающиеся собой и своими хобби люди, то это всего лишь их радость за то, что они нашли себя и смысл своей жизни.
И теперь со всех уголков пыльных заведений, ретрансляторов онлайн реальности, репродукции публичной и непубличной жизни реальных, параллельных и ирреальных пространств несутся слова собственного самоутверждения и всё на радость государственных служб опеки, которым так хочется вас опекать и жизнеутверждать: Я псих! Я гротеск реальности! Я иллюстратор! И, конечно, я Элвис и какой-нибудь супер (скорей всего, шпион)!
И вот такого анонима, определённо ещё не открывшего себя для самого себя и ещё ищущего, и неопределившегося, и увидеть захотел в Василии Клаус, определившийся циник и подонок, только дай ему возможность и безнаказанность так действовать (по этой самой причине он и пошёл в шпионы, здесь выдаётся лицензия на бесплатный сыр в мышеловке, а также право на без обязательные отношения со своей стороны).
- Вот прямо и не знаю, какого хрена я трачу своё время на тебя придурка, - вот так себе в нос пробубнил Клаус, исподлобья, исподтишка и из глубины своей позиции посмотрев в сторону агента 007, Василия, кто со своей стороны увлечённо и в тоже время аккуратно и осторожно, чтобы не дай бог его не заподозрили в излишней заинтересованности в том, на что он смотрит и обратил внимание, поглядывал на Пиппи перед собой, - ну, давай, уже хорош строить из себя мямлю. Если имеешь про себя что этой чиксе сказать, то так прямо и размажь на её физиономии эту её снобистскую ухмылку. Спросишь, как? Да всё просто. Сделай ей такое предложение, от которого она точно отказаться не сможет. Хотя бы по причине своего непонимания, что всё это значит и означает.
И видимо, агент 007 Василий сумел-таки сделать такое резонное предложение Пиппи, в результате которого она сумела отказаться от всех своих прежних принципов женской солидарности, самодостаточности и высокомерия, посчитав при виде вот такого, лапушечка взгляда прямо в тебя со стороны этого не пристроенного и неприбранного человека, что на этот раз можно и изменить себе и потеснить всё то в себе, что слишком завышает планку во всём вокруг и не даёт ей покоя и ответить ему взаимностью. Чего, - очень не жаль, и это предполагалось такой, как Клаус неприятной никому кроме себя личностью, - этот Клаус не счёл нужным для себя правильно интерпретировать, сконцентрировавшись на чьих-то уж очень до блеска вычищенных туфлях, при взгляде на которые стало очень больно за себя и свою чистоплотность и обязательность Клаусу, уже не могущему ни о чём другом думать, как только о носителе этих туфлей, поставленных им так в предел близко от его туфлей, что казалось, что целью этого типа было, как минимум, желание зацепить внутреннюю архитектуру Клауса, построенную на аккуратности и пунктуальности, а по максимуму наступить ему на руку.
И надо отдать должное этому типовому денди, выказывающему напоказ, какой он чистоплюй и как он прёт по жизни буром, с готовностью вставшего на его пути человека опрокинуть своим упорством достигать поставленной цели и нахрапистым мировоззрением немного, он сумел-таки, хоть и не буквально, а фигурально наступить на больную мозоль Клауса, на его честолюбие.
И с этого момента Клаус, в момент забыв обо всём том, что его до этого момента тревожило, неистово и с полным погружением в свою ярость, желал знать, кто это такой наглец. Также забыв одномоментно одно из главных правил человека из разведки: "Никогда не руководствуйся своими эмоциями. Тебя обязательно на них будут провоцировать, чтобы раскрыть тебя или подвести туда, куда твоему противнику надо".
Но наличие в душе и сердце Клауса яростного огня борьбы со своим идеологическим противником, всё не давало ему того внутреннего эффекта, полного своего отстранения от действительности и быть созерцательно-нейтральным, и Клаус часто бывал сбит с толку своим, не столь явным, как он противником. Что произошло и на этот раз. И Клаус, закипев весь в себе, между прочим, представителе нордического психотипа, кому не свойственны были вот такие взрывные эмоции, забывает завязать самим же и развязанные шнурки для создания вот такого повода для своей остановки и замешательства следящего за ним противника, и, поднявшись на ноги, решает выяснить, кто это собственно такой, кто ведёт себя так бесповоротно нагло и беспринципно, следуя к своей цели, не замечая чужих рук на пути своих ног.
- И если этот наглец не предоставит мне убедительные доказательства своего права наступать на руки кому ему только хочется, то ему будет нечем приводить вслух эти аргументы и доказательства. - Вот так жёстко наметил свой разговор с этим типом Клаус, кто, всего вероятней, и начистил свои ботинки до такого невероятного блеска для одной лишь цели - смотреть на себя в их отражении и таким образом не замечать вокруг никого.
- А вот меня ты, падла, скоро заметишь. И прямо в своих ботинках. В которые ты начерпаешь воды и будешь в отражение этого пруда видеть меня. - А вот эта мысль Клауса окончательно поставила точку в том, что сейчас происходило и находилось за его спиной.
А там между тем события развивались не просто своим чередом, а по возрастающей для душевной конституции Пиппи. Как оказывается, не такой уж бездушной и лицемерной дуры. А вот если у неё есть сердце и она прислушивается к нему, то её решения редко бывают дурными. Неразумными да, но вот только не неумными.
- И куда вы мне посоветуете отправиться? - задаётся вот таким вопросом к Пиппи остановившийся перед ней человек с задумчивым видом, рассеянным взглядом и затем только Пиппи замечается, что он в костюме, с поднятым воротником. Кто, как она, в этих делах разбираясь, отлично думает, является человеком с таким душевным нарративом неустроенности и стресса в себе, что ему необходимо с кем-то поделиться самым своим сокровенным, а иначе он в себе перегорит. А почему он не может быть откровенным и поделиться этими своими душевными и в чём-то даже сердечными проблемами со своими близкими, то тут либо вариант предположения Пиппи - он в последнюю степень одинок из-за того, что слишком требователен к своим избранницам и ищет для себя идеал, то либо вариант фактически приближенный к действительности - его профессиональный род деятельности категорически не предусматривает такого рода откровенности со всеми теми, кого он знает, и что самое для него сложное, то с теми, кто в его сторону доверяет и делится своими откровениями.
Ну а сейчас всё зашло так далеко, что сорвись этот человек на нервах и расскажи всю правду о себе своим домочадцам, особенно жене, то она не то чтобы ему не поверит, а она его теперь в жизнь не простит за то, что он всю их совместную жизнь ей врал, выказывая себя примерным супругом, из-за чего в ней развился комплекс неполноценности, а сейчас, когда он, гад, всё же ей изменил при невозможности всё это сохранить в тайне, - что, всё-таки Люська добилась своего?! - решил таким образом опередить события с раскрытием своей измены и в очередной раз сделать из меня дуру.
Ну а как это происходило и с каких начальных слов покаяния начал этот свой итоговый для столького времена совместного и счастливого брака агент 007 Василий, то тут и голову ломать не нужно, когда всё это прямо читается по тусклому и потерянному взгляду Василия.
- Я, лапусик, не могу больше от тебя скрывать... - здесь Василий сбивается на дыхание и чрезмерно поднявшееся давление, чем немедленно воспользовалась Лапусик, супруга Василия, чья основная жизненная характерность заключается в том, что она вечно опережает события своими поспешными выводами. Из-за чего и по этой в том числе причине, Василий предпочитал свою вторую, тайную жизнь, держать при себе и не раскрывать перед Лапусиком настоящий источник их благосостояния - это прям самая секретная служба Ми-6.
И, хотя во внутренних должностных документах и инструкциях было прописано и в предел рекомендовано держать все свои и о себе секреты за зубами, и всё это было скреплено подписью о неразглашении и угрозами с предупреждениями о том, что тебя, падла и предатель, будет ждать в том случае, если ты всего этого не будешь придерживаться и пойдёшь на поводу своего эгоизма, всё-таки Василий, а так-то Джеймс по документам и для своего куратора, леди Джейн, кто единственный знал его по настоящему имени и в соответствии с ним в лицо (так вот с кем Джеймс изменил самому себе), пошёл на такое отступление от правил по другой причине. А именно из-за спонтанного желания своего безрассудства, усиленного приёмом внутрь храброго напитка и всё это под впечатлением очередного героя нашего времени, решившего на весь белый...будет правильней назвать на весь солнечный свет, объявить себя тем, кем он был на самом деле, но до сего дня скрывал из-за корыстных и конъюнктурных соображений, самых верных и убедительных для себя, если уж быть до конца честным.
Вот и Джеймс решил, что он ничем не хуже всех этих людей, совершенно забыв при этом, что на такую публичность идут в основном люди публичные, как раз свою жизнь обеспечивающие в результате своих выступлений на публике, даже если это кино, тогда как его жизнь и специализация предполагает самое обратное. Отчего видимо и возникло сразу же такое непонимание его и того, что он хочет сейчас сказать со стороны Лапуси. Сразу же заподозрившей в им недосказанном самое недопустимое для продолжения их семейного сотрудничества, в котором, разве вы это можете помнить и это вас когда-нибудь останавливало, не может быть место третьей.
- Кто она?! - в момент вспылила Лапуся, запылав всей той ненавистью, которая накапливалась, накапливать по причине всех этих недомолвок, и она как сердцем чувствовала, что ты от меня что-то скрываешь и недоговариваешь всегда на полшага влево, и сейчас, наконец-то, вырвалась.
- Как, кто она? - от такой неожиданности и постановки вопроса Джеймс тут же запутался и сбился в себе и своих ответах, очень даже искренне недоумевая насчёт всего сейчас происходящего и смотря на Лапусю. Но куда там, уже поздно быть ему искренним и правдивым, Лапуся отныне и во веки веков ни одному его брехливому слову не поверит, и она начинает с ненавистью недоумевать насчёт того, что этот гад ещё тут рядом с ней делает. Не иначе мозг ей хочет вынести своим оправдывающим каждый его шаг и проступки за её спиной враньём.
- Это уж ты мне скажи. - С невероятным ехидством и язвительностью прямо насмехается над разумом Джеймса Лапуся. - Ты же с ней шашни за моей спиной водишь. И да, мне будет интересно, до какого цинизма ты дошёл, смакуя её имя, данное ей от рождения, которое ты переиначил под свои похотливые дела. А ну признавайся, как ты свой и её слух услаждаешь, когда добиваешься от неё своего?! - и с такой яростью и напором на внутреннюю обстановку Джеймса вопросила его готовая прямо сейчас убить половником Лапуся, что Джеймс, в лёгкую могущий обмануть полиграф, чужие разведки, и пытки с пристрастием ему не по чём, так в себе запутался и обомлел при виде невозможно им ещё недавно представить ситуации логического для него тупика, что произвольно как-то у него получилось, что он сболтнул лишнее и заодно первое пришедшее ему имя животного: Бельчонок.
Ну а после таких прямолинейных и откровенно предательских признаний Джеймса, какие с ним могут быть ещё разговоры, только половником ему, подлецу, по лбу, и на вольный ветер в том, что он был, и здесь твоего ничего, знаешь ли, нет. Все недвижимые и движимые активы записаны на меня и моё имя, которое никак не склоняется с Бельчонком. А вот этот, последний факт и довод убедительности Лапуси и глупости Джеймса, не мало его удручил и поразил в самое сердце.
- Да как же так?! А как же я?! - разведя в недоумении руки, стоя уже выставленный из дома на его пороге, вопросил небеса и в полузакрытую дверь Лапусей Джеймс, теперь только осознавший на своей не прикрытой даже шейным платком шее, для чего, собственно, и пришлось её прикрывать от студёного ветра воротником пиджака, что жить чужой жизнью, чуть ли не анонимом для всех контролирующих каждый твой шаг дисциплинированного гражданина органов правопорядка, настолько не простое и сложное после разрыва и развода со своим партнёром по жизни дело, что после того, как ты, обманщик и человек с другим именем и мировоззрением, вдруг оказался выведен своим партнёром на чистую воду, - я свой обман тебе простить смогу, но обман налоговой и наших национальных интересов, это уже ни в какие ворота не лезет, - ты, как оказывается, ни на что из того, что называется благосостоянием, не можешь предъявить свои имущественные права.
Ведь сунься ты в суд или регистрационную палату, то там неожиданно для тебя выясняется, что ты гол, как сокол, раз все сделки по регистрации вашего имущества с вашей супругой фиксировались и регистрировались только на её имя. А сделай ты, Джеймс, попытку оспорить всё это, ссылаясь на конвенцию Монро, гласящую, что горе и радость, приобретённые вами во время брака, делятся пропорционально вашим вложениям, строго на пополам, и значит вам, Анатоль Региски, полагается половина вашего загородного дома, одна из двух машин и банковский счёт Лапуси пока что заморозьте, а то знаю я её, ударится она во все тяжкие недоразумения, то это будет с вашей стороны неприкрытое и крайне разорительное для вашего странного имени безумство.
- Пожалуйста, предъявите для сверки ваши документы. - Обратится с самой, казалось бы, обычной и формальной просьбой к Джеймсу, по паспорту Анатолю Региски, судебный поверенный, занимающий улаживанием имущественных дел после развода. И Джеймс, по паспорту Анатоль Региски, лезет в карман костюма, чтобы предъявить самые верные свои доказательства и права на половину нажитого с этой сволочью Лапусей имущество. Но вот только на полпути к своим документам, его вдруг что-то начинает напрягать и задерживать. И Джеймс задерживает свою руку в кармане, не спеша вынимать свой паспорт. А всё дело в том, что он вдруг осознал, что всё это с ним происходящее и чему инициатором он сам стал, есть такая вероятность, что диверсия вражеской разведки, работающей на корпорацию сирен, в чью идеологическую секту записалась Лапуся, несмотря на все его запреты.
- Раз так, и ты мне это запрещаешь, - пристукнув ногой, как сейчас помнит Джеймс, начала Лапуся настаивать на этой своей глупости, - то я из принципа туда пойду и запишусь. Нечего мной пользоваться, без на то моего ответного слова и моего права на личную жизнь.
- И пошла же дура. - Всё как есть понял и к чему ведут вот такие принципиальные разногласия в семье Джеймс. - А там её накрутили в плане того, как противостоять моей тирании и произволу. "Не будь дурой, Лорен Дитрих. И не закатывай этому лопуху дома скандал. А ты действуй осторожно и постепенно, переводя все активы в свою юрисдикцию. А для этого мы вам посоветуем нашего ведущего адвоката. Присциллу Лотхен". - Вот таким образом надоумили Лапусю в этом сообществе сирен, а по мнению Джеймса бл*дей, быть благоразумней.
- Мне мои поддельные документы не помогут. Придётся переходить в режим бродяги. - Сделал вывод Джеймс, оставив попытки достучаться до сердца и благоразумия осерчавшей на него женщины. Всё бесполезно, сделал ещё один единственно верный и правильный вывод из всего этого Джеймс, прямо сейчас, на пути к этой истине наткнувшись на рекламный щит с Пиппи. С таким обнадёживающим и много чего предлагающим взглядом на него смотрящей. Но Джеймс уже имеет опыт и притом самый горький, встречи с носительницами в твою сторону вот таких призывных улыбок, и он теперь с подозрением и ожиданием подвоха на всё, что связано с вот такими предложениями, смотрит.
- Нет уж, я уже раз попался в эту мышеловку с бесплатным сыром. И второй раз попадаться на тот же крючок, было бы признанием себя самым глупым человеком на свете. - С вот такой выстроенной в себе защитой посмотрел грубо и пренебрежительно ко всем предложениям с этого рекламного щита Джеймс, с этого дня грубый хам и женоненавистник Василий. Но при этом ему крайне сложно в себе удержать свою внутреннюю джентльменскую культуру и галантность, и он обращается как бы с самому себе с этим вопросом о предлагаемых турах этим туристическим агентством, которое представляет Пиппи.
Ну а Пиппи не первый день на этом рынке рекламных услуг, и она знает подход к даже самому чёрствому и прижимистому сердцу потенциального потребителя их услуг.
- Всё зависит от того, какая в вашем сердце на данный момент существует недостаточность и чем вы хотите наполнить эту образовавшуюся в результате вашего общения с окружающим вам миром дыру. - Вот так витиевато и многогранно отвечает Пиппи, сумев заинтересовать Джеймса.
- Вот значит как. - В первый раз за столько дней выдавив на своём грубом и в тоже время интересном лице подобие улыбки, проговорил Джеймс, внимательно, с проскальзывающей во взгляде заинтересованностью посмотрев на Пиппи. - А вот скажите мне на вскидку, что могло бы мне подойти? - спрашивает Пиппи Джеймс.
А Пиппи, явно добиваясь от этого, интересного ей по своему, потенциального клиента, вот такого близкого к себе внимания и чуточку даже заинтересованности в её мнении на свой собственный счёт, уже по просьбе своего клиента смотрит на него не в рекламных целях настырно, а близко заинтересованно для себя, и начинает, раз он этого сам просил, его анализировать, а не наслаждаться его видом, как можно было бы подумать сперва, не предложи он сам себя проанализировать.
- И что вы видите? - всё же не удержавшись при виде такой долгой внимательности к себе со стороны Пиппи, задался вопросом Джеймс.
- Много маленьких и одну большую тайну. - Грудным голосом говорит Пиппи, вгоняя прямо в изморозь Джеймса, не ожидавшего нисколько, что он оказался так близко к своему раскрытию. И ему бы сейчас бежать отсюда, сломя голову, пока его тут прямо не разложили на атомы и не разоблачили, но такова уж великая сила человеческой природы, со своим стремлением быть оценённой и раскрыть себя таким как ты есть, что Джеймс, не смотря на всю эту опасность для себя, остался на прежнем месте и продолжил себя подвергать вот такому анализу.
- И что это за тайна? - сглотнув комок слюней, спросил Джеймс.
- Что за тайна? - явно специально переспросила Пиппи, чтобы добавить интриги и эмоций в этот, тет-а-тет разговор по душам. - А всё та же самая, которая мучает каждого первого современника. Ты не можешь ни с кем быть полностью откровенным, нося в себе вот такое своё душевное одиночество. - И прямо в точку и сердце одновременно попала Пиппи, кто в чём, в чём, а в категориях одиночества разбирается.
- И какой из всего этого выход? - вопрошает Джеймс.
- Взять в первый же попавшийся вам на глаза тур первую же попавшуюся незнакомку. - А вот на этом самом интересном месте Пиппи поставила точку в своём откровении с Прасковьей. И сколько бы Прасковья её не просила рассказать, что было дальше и воспользовался ли Джеймс её предложением, - а его суть заключалась в том, что Джеймс оказавшись в турагентстве, которое рекламировала Пиппи, само собой, там встречает её на рецепшене, и действуя по заложенному ему здесь в голову наитию, видя именно в Пиппи первую встречную девушку, и делает на неё самую главную ставку своей жизни, - она ничего так и не сказала. И Прасковье приходиться самой на себя и свою сообразительность полагаться в деле нахождения этого спецагента.
- Спасибо и за это. - С нескрываемым от прежде всего себя хитрым умыслом, проявившимся в ухмылке, Прасковья дала ответ этой несговорчивой на большее Пиппи, чья большая проблема состояла в том, что она была слишком далека и не близко от настоящей действительности, которая находилась прямо перед глазами Прасковьи в отражении витрины всё того же торгового центра, тогда как сама Пиппи, а точнее рекламный щит с её рекламным предложением, находился на высоте нескольких метров у обочины дороги, отражаясь всего лишь в той же витрине торгового центра, на которую сейчас смотрела Прасковья.
- И знаешь, что я тебе скажу и не обрадую. - Говорит Прасковья. - Мимо меня никто не пройдёт, если я сама мимо себя и того что есть во мне не пройду и не стану замечать. А что есть во мне? То это, что уж поделать, раз так создан наш мозг, принципиально реагирующий на только две основные вещи в человеке, моя красота и притом заметная, а не на эксклюзивного любителя. И для того чтобы это себе сказать, не нужен никакой эликсир правды. Ну а красота во все времена пользуется успехом и открывает для себя везде двери, и в первую очередь в сердцах людей. А это уже открывает для меня другие перспективы в плане того, что я задумала. - А вот что Прасковья задумала, то об этом можно было не говорить, чтобы всё это сбылось, но она не удержалась и сказала, всё же придерживаясь конспирологии, бубня себе эту удивительную затею под нос. - Направить на ложный след и перегрузить систему.
- И как? - задалась к себе новым вопросом Прасковья, уставившись не просто в своё отражение витрины, а она заглянула в тот её дальний угол, где ею был замечен в своих безрассудных мыслях Клаус. Из чего она вывела свою логическую цепочку, приведшую её в посольские представительства через дорогу. Куда время от времени, и обязательно во внеурочное, заглядывает этот Клаус, чтобы под видом получения визы получить для себя инструкции для своей подрывной для местного менталитета деятельности.
- Хотя это было бы слишком просто для его разоблачения, если его роль, конечно, не заключалась в том, чтобы своей вот такой неприкрытой специальными шпионскими заморочками деятельностью, не отвлекать внимание местных разведывательных служб от главной операции в этой декаде по дискриминации потуг местного власти быть с гражданским населением заодно. Что совершенно не так, как захотят представить на подконтрольных себе информационных площадках наниматели Клауса, и вот вам для этого доказательства. Ну а все идеологические битвы и противостояния сейчас ведутся в информационном поле. - Всё поняла о современной политике и противостоянии идеологических систем Прасковья, сама дойдя до этой мысли.
- Значит мой путь лежит именно туда. - Всё за себя решила Прасковья, в одном только что пока не определившись, какое из этих представительств ей штурмовать.
- На месте разберёмся. - Сделала итоговый вывод Прасковья, было собравшись направиться туда, где она будет на месте разбираться с тем, с чем не на месте не разобраться, да вот только не может она сразу броситься в омут с головой, не оценив в который уже раз, как она выглядит.
И Прасковья впилась глаза в глаза в собственную себя так, что готова была вывернуться наизнанку, так некоторое время постояла, анализируя собственную реальность и к вот какому выводу из всего этого придя.
- А вот это могу без ложной сознательности и эликсира правды сказать, - ничего вслух не говоря, про себя всё с собой происходящее резюмировала Прасковья, - женская голова - это целая шпионская сеть, целью которой является желание её обладательницы сделать свою жизнь не скучной и интересной. Что ж, тогда будем её такой делать. - Сказала Прасковья, и надо полагать по тому, что она больше не стала здесь стоять и раздумывать, то она не откладывает в долгий ящик задуманное. - И да. - Прежде чем направиться выполнять задуманное, Прасковья делает последнее для себя и ещё кое-кого замечание на будущее. - Во мне теперь то, чего ни у кого из вас нет. Блокиратор и расщепитель любых противоправных в мою сторону действий этического толка. И скорей вам нужно опасаться действия ваших психоневрологических инструментов подавления воли и настройки влияния на личность, чем мне. Так что мне стоит пойти для начала, для так называемой пробы пера, в ... - Недоговорив даже после задумчивой паузы, по новому задумалась Прасковья.