- Существование и продолжительность жизни классических произведений, обусловлено их необходимостью для человечества в данном периоде его существования, пока оно, человечество, не сумеет себя полноценно самоидентифицировать и не достигнет нравственного совершенства. - Сказал Президент в ответ на выдвинутые ему претензии новоиспечённых членов клубы, которым была непонятны эти все отсылки к прошлому.
- И ещё они характеризуются тем, что погрязли в ветхости своего классицизма, с высоты которого они всегда будут отстаивать своё место в искусстве, подвергая критике и сомнению всё то, что на них совершенно непохоже. Но не в их силах, не в их случае, изменить настоящее и остановить течение мысли, которое во все времена разное, и привносит свои изменения в выражения самой себя. И я, как выразитель своего времени, требую быть объективным! - повысив голос до яростного, сказал товарищ Гвоздь.
- Что именно вы предлагаете? - спросил его успокоительным голосом Президент.
- Что касается, не столь свободного как хотелось, не произвольного, находящего под неусыпным контролем рифмы и подчинённого строгим системным правилам стихотворного размера поэтического искусства, то в здесь всё до меня давно изложено товарищем Маяковским. - Товарищ Гвоздь достаёт лист бумаги из глубин своей темноты, кладёт его перед собой и начинает зачитывать:
- Мы приказываем чтить права поэтов: 1). На увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2) На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
3) С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы. 4) Стоять на глыбе слова "мы" среди моря свиста и негодования.
И если пока еще и в наших строках остались грязные клейма ваших "здравого смысла" и "хорошего вкуса", то все же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова. - Зачитав этот список предложений, товарищ Гвоздь продвигает по столу в сторону Президента этот список предложений. Президент берёт лист, быстро пробегает по нему своим взглядом и убирает его в глубину лежащей перед ним папки. После чего обращается к товарищу Гвоздю:
- Это я как понял, самая первая часть из ваших предложений.
- Вы всё верно подметили. - Сказал товарищ Гвоздь. - В следующем пункте моих предложений, содержатся предложения в области произвольного художественного искусства, в котором все мы, по мере своего таланта и сил пробуем себя. - Товарищ Гвоздь вновь обращается за помощью к темноте и достаёт оттуда новый исписанный лист бумаги. Что вызывает у мистера Сенатора злорадный смешок, со своим замечанием. - А товарищ Гвоздь пришёл подготовленным. И видимо мистер Сенатор умеет учитывать обстоятельства, раз немедленного ответа от товарища Гвоздя не последовало, и он в ответ ничего не сказал, а только проверил на крепость лист бумаги, дёрнув её в разные стороны держащими за концы руками. Лист бумаги же оказавшись достойным того, чтобы на нём содержались прописанные на нём правила, был уложен перед собой на стол товарищем Гвоздём, после чего он принялся за его читку.
- Авторитеты! - громко зачитал первое слово товарищ Гвоздь, сделал осмысленную паузу и как всем членам клуба почувствовалось, обдал каждого своим взглядом, ища может какого-то с их стороны несогласия. Но как оно, это несогласие, может быть последовать, не возникнув, а причин для последнего с одного произнесённого слова пока ещё невозможно представить. - Посторонитесь и постойте в сторонке пока не позовут. А если надобность в вас возникнет, то я сошлюсь в ссылке на вашу авторитетность.
- Талант. Вот то единственное, что является руководством к действиям. - Отбил удары карандашом по столу Гвоздь, вслед за своим прочтением. - На хрен советчиков, сказал бы я не подумавши прежний. А сейчас я предположу, что всему, и этому умнику, есть своё в моей душе место. И если уж их посылать куда-то, то это нужно делать только по закону. По тому единственному, имеющему в этих местах значение и законное место закону, закону самоупотребления моего авторского положения, где никто надо мной не властен, кроме разве что только моих умственных ограничений. - Гвоздь останавливается, прокашливается для чёткости голоса и мысли, и приступает к зачитке нового абзаца.
- Правила меры. Мера всему человек. Быть собой и никем больше. Мерить мир только своим умственным аршином, а не чужеродным дюймом. Всегда видеть больше, чем видится на самом деле. Близорукость, как и дальнозоркость приветствуется. Использование технических средств в качестве наблюдения, - розовые очки, микроскоп, лупы и другого рода выпуклости, - не возбраняется, но может подвергаться сомнению и осмеянию. - Гвоздь делает паузу для следующего перехода.
- Правила употреблений. Первое правило употребления - делиться наполнением, а не опустошением своей души. Второе правило употреблений - Јникогда" требовать говорить. Третье правило употреблений - не переусердствуй себя крайностями, от тошноты чрезмерности, до сухости благочестивого воздержания. Четвёртое правило употреблений - никогда не терпеть и не сметь конформировать свой язык единственно что-то значащим злоупотреблением - нейтрализующим истину благоречием.
- Техника. Писать всегда нужно с позиции силы, даже если ты не знаком с приёмами кунг-фу. Писатель должен мастерски обладать умением не только мыслить в любых в самых неподходящих для этого ситуациях, но и если будет нужно, из любой, самой специфической позиции из ЈКамасутры", суметь сделать свой вывод.- На этом моменте прямо-таки всеми почувствовалось, что все воспылали вниманием к словам Гвоздя. И даже сам Президент, на время ослабив контроль, дал возможность Гвоздю на такого рода отвлечения.
- Здесь необходимо примерное уточнение. Так, например, - оторвавшись от чтения, Гвоздь впал в сладкие воспоминания, - позиция ЈЗабивание гвоздя", а не ваша любимая ЈЗевок"... - но на этом месте вдруг вмешался Президент, заявив, что такие подробности здесь не к месту и ни к чему (Ага. За себя говори). Тем более они всем и так известны. С чем большинство членов клуба и даже Соня, были совершенно не согласны, но в открытую никто не посмел идти на нарушение авторитета Президента (- Как только стану президентом, то первое, что я сделаю, так отменю все эти ограничения. А Гвоздя вызову на ковёр, отчитаться о том, что он там умолчал сегодня. - Подумал сэр Игрек, сегодня же решив, во время перерыва озвучить этот новый пункт своей предвыборной программы, который однозначно увеличит число его сторонников) и Гвоздь вынужденно вернулся к чтению дальнейших пунктов своего заявления.
- Приёмы выразительности. Быть синонимом истины, а не её очевидностью. Быть нетерпимым к терпимости к косноязычеству. Иносказания использовать в прямом, а не в ограниченном потолком своего умственного развития смысле. Не знать, как звали того дурака, а знать, куда следует его направить, и будет лучше, если послать. Смеяться и горевать всегда вместе и ни разом не по отдельности, и отсохни рука писавшего, если над кем-то. Безветренность, штиль в отношениях, это смерть отношений. Значит надо быть любимым, и нет, снова любимым, и снова нет. И так до бесконечности, пока сердце не перестанет без волнения биться. На этом пока всё. - Замолчал товарищ Гвоздь, и как и в первом случае, придвинув этот лист бумаги в сторону Президента.
Президент в свою очередь действует по прежней схеме, быстро пробежавшись глазами по написанному и, не обнаружив там закравшихся недоразумений, и других не озвученных в слух дополнений, принял к сведению своей папки это предложение. После чего он обводит своим вниманием всех присутствующих (почему-то у каждого члена клуба при этом взгляде на них Президента, начинает закрадываться убеждение в том, что Президент их не только, используя фигуральные приспособления и инструменты воображения, насквозь видит, но и определённо знает, кого он видит, и всё потому, что видит и поэтому это знает. А вот каким образом он это осуществляет, то на это может дать, и то только бездоказательный, ответ, пока что только воображение) и, заметив практически в каждом из члене клуба желание перевести дух и переосмыслить содержание первой вступительной части первого дня заседания, объявляет переходный период - так Президент иронически называл перерыв, что, в общем-то, соответствовало всему тому, что он нёс в себе.