- Ничего нового. - Глядя на то, как председательствующий на совещании вице-президент Шиллинг, занимая своё председательское место, ставит перед собой на стол принесённый с собой небольшой глобус, еле слышно проговорила леди госсекретарь Брань. Госсекретарь Брань, как и все здесь присутствующие высокопоставленные чиновники, была в числе тех избранных, кто по долгу своей службы часто присутствовал в этой "ситуационной" комнате, названной так, по той же заключённой в её названии причине необходимости поиска выхода из создавшейся, всегда почему-то чрезвычайной, а не как всем здесь присутствующим желалось бы - по радостной причине.
- Что вы имеете в виду? - заинтересованно спросил госсекретаря Брань, нуждающийся (по причине утраты самоуверенности) в поддержке, пока ещё новичок здесь, подкативший к ней на кресле на колёсиках недавно назначенный генпрокурором мистер Снайпс. Впрочем, на таком же, как и у всех здесь в комнате, за общим столом сидящих в первых рядах людей.
Что же касается внутреннего интерьера этой секретной комнаты, то в ней ничего необычного не было. Так в середине комнаты, на всю её длину был установлен продольный стол, за которым и помещались основные действующие лица. Сбоку от самого стола, на стене был подвешен большой экран для видео присутствия какого-нибудь востребованного сейчас здесь, но пока удалённого лица, вдоль же его сидели всё больше центральные фигуры президентского аппарата, ну а во втором внешнем ряду, состоящем из приставленных к стенам стульев, сидели всё больше консультативного характера, вспомогательные и второстепенные люди и советники.
- Всё очень просто. - Откинувшись головой на мягкое кресло, проговорила леди Брань. - Это такой психологический приём по выпуску накопившейся нервозности. Когда внутренняя ситуация в стране не складывается, как того хотелось бы, то легче всего перенаправить внимание на внешнее - начать без конца крутить глобус в поисках того, на ком можно выпустить пар.
- И что, получается? - спросил её генпрокурор Снайпс.
- А вот как только он начнёт выкручиваться, то об этом мы тотчас и узнаем. - Усмехнувшись сказала леди Брань, после чего наклонилась к столу и сделала какую-то запись в лежащей перед ней на столе развёрнутой тетради. На что генпрокурор Снайпс, будучи натурой любознательной, что и позволило ему занять столь высокий пост (правда его любознательность часто его заводила не туда, куда следует - а зачем ему тогда задаваться таким нелепым вопросом о своей, как генпрокурора необходимости присутствовать на столь секретных, касающихся нацбезопасности совещаниях? Разве непонятно, что правительство призывая его в свои ряды, тем самым хочет показать, что оно подходит к решению всякой международной проблемы с позиции закона. "Но ведь прокуратура занимает позицию обвинения, а где тогда спрашивается представитель стороны защиты?", - такое(!) спросив, как всегда генпрокурор проявит свою нелепую в этих стенах любознательность) чрезвычайно заинтересовавшись тем, что же интересно такого записала в своей тетради леди Брань, попытался было заглянуть туда через её плечо. Но леди Брань, для которой конфиденциальность не пустое слово, закрыв тетрадь рукой, быстро пресекла попытки генпрокурора нарушить её право на личную жизнь.
- Мистер генпрокурор. - Боковым зрением посмотрев на генпрокурора, тихо и как-то даже задушевно проговорила леди Брань. - Без соответствующего вашим намерениям ордера, я ничем не смогу вам помочь. Так что вам остаётся только догадываться о том, что я тут написала. Ну и заодно о моих намерениях насчёт вас. - Насколько можно, до степени вибрации тихо постучав пальцем руки по подлокотнику своего кресла, одарив Снайпса мимолётной улыбкой, сказала леди Брань.
"Так она же со мной заигрывает!", - сражённый наповал улыбкой леди Брань и последующим своим озарением, генпрокурор Снайпс одновременно вспотел и замёрз от всех этих сулящихся перспектив с леди Брань, при виде которой и так сердце холодком страха обдаёт, а тут ещё такие нескромные, с выходом на полнокровную близость предложения. С чем он и провалился в глубину своего кресла, чтобы там домыслить случившееся.
"Но я ещё так молод". - Попытался про себя разубедить злодейку судьбу, которая таким страшным способом решила отбалансировать его редкую удачливость по жизни - он самый молодой генпрокурор в истории страны.
- Ты же сам знаешь, что всё в этой жизни относительно. - Сам же себе контраргументировал, уже понявший безнадёжность своей позиции генпрокурор Снайпс.
- И что, смириться? - Снайпс сделал попытку докричаться, ну или хотя бы дозваться до тех сил внутри себя, которым больше нравится он сам, чем страшная и старая как смерть леди Брань - поэтому они, его силы, и не позволят случиться неизбежному. Но как им подспудно уже предчувствовалось, все эти силы остались глухи к его призывам, а вооружившись здравомыслием и честолюбием, начали убеждающее нашептывать ему обратное.
А ведь этому, пожалуй, было своё объяснение - такой грозный к преступникам генпрокурор Снайпс, при виде которого в чёрной мантии, коррупционеры сразу же теряли самообладание и частично полные страха штаны, признаться честно, то по дороге к этой вершине прокурорской власти, несколько подрастерял независимость своего суждения. И он частенько сталкиваясь с самой обычной в такого рода делах дилеммой выбора, переступить себя и тем самым переступить следующую, ведущую вверх ступеньку по карьерной лестнице или остаться самим собой и на прежнем месте, то выбирал самое ненужное и одновременно нужное для карьеры - самого себя, через которого и переступал. Правда, на самых последних ступенях, он уже об этом не задумывался, а с лёгкостью переступал через себя. Так что этот крик его души, даже как-то странно было слышать. С чем вскоре и сам генпрокурор Снайпс согласился и принялся, поглядывая исподлобья на леди Брань, искать для себя выгоды из своего полузависимого положения и предполагаемого будущего с ней сотрудничества.
"М-да. Видок, честно сказать, на любителя". - После небольшого обзора леди Брань, генпрокурор Снайпс вздохнув, вынужден был признать, что он как бы не старался быть не придирчивым, но всё же он далеко не тот любитель, на чей эстетический вкус могла бы рассчитывать слишком невкусно и сухо выглядящая леди Брань.
- И откуда у этих старых, что за страшных дев, такая тяга к молодым и симпатичным генпрокурорам? - Снайпс вдруг вспомнив о том, как он отвергал множество лестных предложений, от куда более симпатичных и одним только молодым возрастом, соблазнительных, осуждаемых им преступниц, про себя вновь сорвался на ожесточение в отношении леди Брань. - Хотя, возможно, ответ на этот вопрос как раз кроется в том, что я генпрокурор, то есть та часть закона, которая выступает с позиции осуждения. Ну а такие поступки этих облачённых властью и красотой на любителя (я что, Пикассо какой-то!) дам, нередко вызывают осуждение. Вот они и стараются с этой стороны убрать угрозу. - Генпрокурор Снайпс бросил ненавидящий взгляд на леди Брань и, взяв стола свою рабочую тетрадь для записей, принялся ожесточённо черкаться в ней.
"Одного уже можно сбросить со счёта, если он, конечно, не хочет пойти на комиссию по этике; а нечего было так соприкосновенно близко, подкатывать на своём кресле к моему", - улыбнулась про себя госсекретарь Брань, таким образом начав собирать свою коалицию против другого центра силы во главе с вице-президентом Шиллингом. "Не единством мнения мы едины, а объединяющим страхом, оказаться в единственном числе", - поразмыслила леди Брань и пока вице-президент накручивает себя, принялась изучать стоящие на столе перед каждым высокопоставленным и, благодаря этому посаженным в мягкие кресла лицам, таблички с именованиями этих лиц.
"Всё-таки эти таблички иногда приносят пользу. Особенно здесь, в этом ограниченном друг друга знающем кругу. - Посмотрев на заплывшее, скорее от беспокойного сна, а не как все здесь присутствующие подумали от беспробудного пьянства, генерала четыре звезды, а дома пять, Браслава, с какой-то странной усмешкой подумала госсекретарь. А вот рядом с ним сидящий директор ФБР Флинт, в этом бесконечно был уверен - бьющий прямо в мозг, исходящий от генерала перегар, он ни с чем не спутает. О чём мистер Флинт давно бы высказал и не в кулуарах, а во всеуслышание, но ему в последнее время никто не верит - он сам виноват, а нечего собирать на всех компромат и постоянно выдвигать до чего же неслыханные обвинения. Вот и добился обратного эффекта, и даже больше, против него теперь ведётся служебное расследование. И, пожалуй, все здесь сидящие, у которых тоже бывают такие моменты, когда они находятся в такого рода нервном расстройстве, ещё больше на него обозлятся.
- М-да. Твою рожу сегодня без этой таблички и не узнаешь. - Поглядывая на Браслава, продолжила радоваться за генерала госсекретарь Брань. А за кого ей ещё радоваться, если за себя она уже давно не радуется и только переживает ("Я вас, сволочи, всех переживу!", - иногда леди Брань заносило, и она слишком сильно и несколько иносказательно радовалась за своих коллег по работе). А ведь у неё уже не осталось никаких радостей в этой жизни - единственная радость, зеркало, последние десять лет, не беря в расчёт успехи пластической медицины, заняло к ней совершенно непримиримую позицию и, несмотря на такую близость и продолжительное знание друг друга, не собирается замалчивать все её недостатки. И стоит только ей, даже мельком заглянуть в него, то зеркало своим, сразу же отражающимся в её глазах приговором: "Тьфу. Глаза бы не смотрели!", - портит ей всё настроение, а она в свою очередь, всем остальным своим коллегам по государственной службе.
А ведь у них, её коллег по службе, из-за всей этой свалившейся на их, иногда и хрупкие плечи ответственности и власти преодолевать эту свалившуюся ответственность, и без её хмурного и что уж умалчивать, частенько паскудного настроения, итак забот полон, полного фарфоровых зубов рот. А теперь ещё из-за этого китайского фарфора во рту, добавилась новая забота - перед комитетом по этике необходимо доказать отсутствие своей симпатии к китайским товарищам и их фарфоровому продукту (нужно, или самому разбить себе зубы и показать, что их качество фарфоровых изделий ни в какой конгрессменский рот не лезет, или показать зубы комиссии по этике, которая сама позаботиться о вас и сама выбьет зубы).
Ну да бог с их зубами, в конце концов, они ведь их не на полку кладут, а значит, у них всё не так уж плохо в сравнении с леди Брань, у которой все зубы были свои и поэтому они, время от время её мучили своим кариесным видом и приступами нервного состояния. А всякая нервность, отдаваясь в её голове, часто приводила леди Брань к несдержанности - да и зеркало опять выкинуло новый фокус, новую морщину - и она крыла своих подчинённых не только словом, но и каким-нибудь запущенным в них канцелярским предметом, ещё недавно стоящим на её столе, а сейчас, и заметить не успела, как он уже уравновесил собой пышную причёску мелкого атташе.
Но мелкий атташе пока ещё не дослужился до того, чтобы перед ним стояла такая красивая, с его именем табличка и поэтому леди Брань, заслуженно им, может не обращать внимание на таких как он, без табличек с именем людей. Впрочем, и имеющие перед собой таблички люди, тоже не должны злоупотреблять оказанным им доверием и не слишком забываться о том, кто они есть такие, а иначе, именно эта табличка и напомнит им о их месте здесь, в этом кабинете. И если, к примеру, тот же советник по национальной безопасности, генерал Макмастер, забудет, что он всего лишь советник и начнёт раздуваться от важности и затыкать всем рот, то госпожа госсекретарь Брань, а в девичестве до госслужбы, весёлая и ласковая мисс Оллрайт (она бесконечно хотела походить на одну не безызвестную "железную леди" и из-за своей нервности - она всё время боялась не соответствовать своему идеалу, и поэтому, ещё больше и больше, до степени потери уравновешенности нервничала - на этой почве и добилась только вот такой именной нарицательности), в ответ обзовёт его всего лишь генералом и, проявив дальнейшую по отношению к нему забывчивость, подойдёт к его табличке и, уставившись на неё, станет вспоминать.
Ну а генерал, много секретных звёзд Макмастер, из-за такой фамильярности к себе обращения, не просто потечёт бледностью, но и потерявшись в своём значении для администрации президента - и кто я после всего этого - забыв обо всём, сейчас только одного будет желать - самому посмотреть на эту стоящую к нему спиной, со своим именем табличку. Но пока на неё смотрит госпожа госсекретарь, разве он посмеет так забыться. И госсекретарь Брань, в очередной раз выходит победительницей из этой очередной интеллектуальной схватки.
"Зачем рыться в грязном белье в поисках компромата, когда всё что нужно для достижения конечной цели, находится перед твоими глазами". - Поправляя на своём деловом костюме золотую заколку, сегодня в виде хитро улыбающегося котика - единственное украшение, которое она могла себе позволить (не в плане финансов) - затаённо улыбалась госпожа госсекретарь Брань. - Они ведь сами обвешиваются регалиями, медалями, знаками отличия и довольно самовлюблёнными лицами - читай, не хочу". Госпожа госсекретарь Брань вдруг вспомнила, как одного её пристального взгляда на сверкающую медаль генерала Винсента хватило, для того чтобы он вдруг, до степени сползания с него генеральских лампасов затушевался, и от его радостного выражения лица не осталось и следа. Ну а когда госсекретарь Брань завела разговор о заслугах и наградах, то генерал Винсент и вовсе потерялся - вон из банкетного зала.
И хотя такие воспоминания всегда позволяют отдохнуть душой, но всё же любой организм, даже и её, не такой уже молодой, всегда живёт постоянным обменом веществ и обновлением, и поэтому требует новизны. А где её черпать, как не из действительности, и леди Брань вернувшись в настоящее, теперь уже осознано посмотрела на генерала Браслава, с которого она последние десять минут не сводила своего взгляда, но при этом всё равно в упор не видела.
- А у генерала Браслава сегодня действительно всё с головы на голову перевёрнуто. - Только сейчас заметив, что стоящая рядом с генералом табличка с его именем перевёрнута, леди Брань нашла-таки ту причину, которая так воздействовала на генерала, на которого бы глаза не смотрели, но все здесь сидящие, почему-то, время от времени на него смотрели и от этого просмотра, как-то даже свежели. И хотя леди Брань была столь внимательна к генералу Браславу и даже приблизилась к отгадке той самой уважительной причины, которая могла сказаться на мрачном умонастроении генерала, всё же ей не удалось отгадать истинное положение вещей - а всё из-за того, что она смотрела на Браслава со стороны.
А всё дело в том, что генерал Браслав и был тем самым провокатором, который таким, верх головой образом, перевернул табличку со своим именем. И дело тут не в загадочной душе генерала Браслава и даже не в его желании как-то выделиться среди общей массы, все как под копирку одетых, четырёх звёздных генералов, а просто это ему было необходимо для того чтобы себе напомнить, что он высокопоставленный, важный чин в системе государственного аппарата, а не как он себя сейчас чувствовал, мелким и ничтожным пакостником. Ну а то, что табличка с именем, таким верх ногами образом перевернулась, то тут всё дело в особенности строения самой таблички, имеющей в разрезе треугольный вид и подхода к ней самого Браслава - он вначале её развернул к себе лицом, а затем, чтобы не тратить силы на все эти развороты, просто перевернул на другую грань табличку и она оказывалась лицом к сидящим напротив Браслава людям, правда, уже верх ногами.
"Энергетические вампиры, чёртовы! И главный из них, паскуда, генерал Сканнет", - кипел про себя генерал Браслав, наливая дрожащими руками очередной стакан воды, которые под внимательными взглядами присутствующих за столом лиц, ещё больше дрожали. После чего он, стиснув своими огромными руками стакан так, что казалось, ещё одно его усилие и стакан лопнет под этим давлением, подтягивал стакан к своему рту и под неизменными взглядами присутствующих здесь людей, начинался давиться водой. Выпив же стакан, начавший протекать во всех своих всевозможных местах на теле - под мышками, на спине и в основном на лбу - генерал Браслав ставит обратно стакан и, слишком сильно откинувшись на кресло, чуть было ...Хотя, всё же укатился на нём, и креслом вдавился в ноги сзади него сидящего на стуле финансового аналитика Блюма. Чем вызвал повсеместную улыбку в напротив сидящих рядах наблюдателей.
Правда финансовому крючку Блюму, как его называл Браслав, такая неожиданная придавленность ног показалась мало смешным событием, и он в ответ даже позволил себе, скривив лицо, одёрнуть ногу. Ну а генерал Браслав вначале было хотел возмутиться, правда про себя, за такую очевидную несдержанность и злопыхательство своих коллег, но затем повернув лицо назад, заметил того, на кого он таким образом наехал ("Так тебе и надо, бюджетный паразит", - Браслав расплылся в улыбке) и он так уж и быть, отнёсся с пониманием к своим коллегам по долгу перед государством, которым тоже иногда бывает скучно на таких нудных совещаниях по поиску выхода из очередной кризисной ситуации.
"Ну и что на этот раз так волнует первые умы администрации? - почувствовав временное облегчение, подкатив обратно к столу, задался про себя вопросом генерал Браслав. - Какая авторитарная голова деспотичного диктатора, мешающая свободно передвигаться углеводородам по направлению демократических режимов, на этот раз не даёт покоя индексу Доу-Джонсона, который опять перестал расти, и уже какую торговую сессию падает вниз?", - усмехнулся Браслав, посмотрев по сторонам. Ну а так как все в это время смотрели на него, то генерала Браслава, непонятно почему, вдруг посетила провокационная мысль, заставившая его покрыться холодными мурашками.
"Так это ведь я, та самая непутёвая голова, которая создала ту взволновавшую всех кризисную ситуацию - зря, что ли они тогда все смотрят на меня". - Стараясь долго не останавливать свой взгляд на ком-то одном из напротив сидящих людей, перепугавшийся за себя, а так он ничего больше не боится, генерал Браслав начал беспокойно озирать сидящих людей. Да что же я такого натворил? Ума не приложу и совершенно не представляю, что произошло. - Несколько слукавил генерал Браслав. И хотя он детализировано мало что мог представить, что он там такого натворил и за что все вдруг на него так ополчились, тем не менее, общую причину, которая могла привести ко всему этому, им была доподлинно известна - он в пылу ярости на полученное на совещании от мистера Твистера унижение, ушёл в автономное плавание - в запой. Ну а то чем грозит это его автономное плавание, тем, кто встанет на его пути, генерал Браслав, по разбитым в хлам лицам своих подчинённых, доподлинно знал.
А ведь генерал Браслав, это вам не какой-нибудь метр с кепкой росту, генерал-прыщ Сканнет - так его прозвал сам Браслав - а он своим физическим и внешним видом достойно мог поспорить с тем самым самим Арнольдом, правда конечно, в лучшие его годы в "Коммандо". Что вполне возможно и опять же, в очередной раз пытался продемонстрировать генерал Браслав - а тогда откуда на его лице чёрная, похожая на гуталин краска. Генерал Браслав в поиске подтверждения этих своих догадок, потянулся рукой к своему уху, где взявшись за мочку уха, растёр её и, вернув руку обратно, посмотрел на неё и по черноте пальцев начал склоняться к озвученной его капралом версии.
Так генерал Браслав, не найдя под рукой срочно ему нужной краски для нанесения на своём лице маскировки - генерал Браслав именно с этого художественного ритуала начинал своё перевоплощение из простого генерала в опасного и очень кровожадного (капрал не даст соврать) коммандос - конечно же разозлился и, тут же (с горя) допив из горла бутылку виски, попытался для начала разбить её об голову капрала. Ну а так как капрал был далеко не новичок, и знал, на что способен Браслав, то генерал само собой в него не попал, а вот в окно своего кабинета, даже очень точно.
А вот это сквозное на вылет попадание в окно бутылкой, и заставляет на мгновение задуматься генерала Браслава. А всё дело в том, что висящие на окнах жалюзи, не оказали совершенно никакого сдерживающего воздействия на брошенную им бутылку - в ней он видел выпущенную из "джавелина" ракету, а жалюзи им представлялись, как решётчатая защита для бронетехники (Браслав всегда мыслил по военному) - и спокойно пропустили сквозь себя выпущенную из рук Браслава бутылку-ракету.
И, конечно, Браслав, и слушать ничего не хочет, что сила ударной мощи ракеты-бутылки по своим техническим характеристикам, ни чьёму аналитическому уму непостижима и ни какими баллистическими параметрами не исчислима. И Браслав естественно вполне справедливо возмущён таким безответственным производителем бронезащиты, который не может создать достойную защиту и тем самым не может должно обеспечить сохранность вверенной ему техники.
-Нет, с такими защитниками отечества и бронетехники, мы контракты заключать не будем. - Сделал свой вывод из всего случившегося Браслав.
После же всего этого разбитного поведения генерала Браслава, из разбитого окна его обдаёт свежим воздухом и он, забыв о прежних своих мыслях, тут же решает, что для коммандоса спортивная подготовка не последнее дело и, заорав: "Рота подъём!", - бросается вдогонку за капралом.
Ну а капралу, как уже говорилось выше, не впервые совершать такие марш-броски по пересечённой местности - перепрыгивая через вставшие на его пути офисные столы, стулья, вписываться в межкоридорные пространства и повороты штаба бригады, попадать в игольное ушко в чуть приоткрытых дверей и, конечно, умеючи преодолевать лестничные пролёты, перепрыгивая зараз через три-четыре ступеньки, а иногда и все пять - и он, пожалуй, сумеет измотать, нет, не противника, а скажем так, временно находящегося на тёмной стороне (у всех бывают свои затмения и умопомрачения, тут уж ничего не поделаешь) генерала Браслава.
И с самого начала этого марш-броска, всех участвующих и в стороне наблюдающим за ним овладела горячность. Так сносящий всё на своём пути - те же всегда ему мешающие двери, в один момент были вынесены с петель - генерал Браслав, сразу показал себя более чем достойным "противником" - его более чем целеустремлённость, не давала никому из вставших на его пути шанса, и права на сомнение в мощи Браслава, и он сносил всё, что пыталось воспрепятствовать его продвижению вперёд. Так генерал Браслав, всегда предпочитая полагаться на силу, мощь и внезапность нападения своих морпехов, конечно же, и для себя избрал эту, редко дававшую сбоев тактику ведения наступления и, не разбирая дороги и, не тратя время на фланговые обходы этой загромоздившей все проходы офисной мебели, с разбегу из своего кабинета ворвавшись в общий, занятый столами служащих зал, сразу же всем показал, на что он способен.
Правда времени для того чтобы осознать, что сейчас происходит, у этих штабных крыс, как их в своём забытьи величал ставший одним из них генерал Браслав, совершенно не было - если ты не успевал вовремя отскочить, то тебя вместе с мебелью выбрасывало в лучшем случае куда-нибудь к стенке, а в других переломных случаях, заваливало оргтехникой и сломанной мебелью. В общем, генерал Браслав пройдя сквозь все эти офисные ряды, как нож сквозь масло, оставлял за собой офисный разгром, поверженные недоумению и ужасу лица штабных крыс и бумагопад из взлетевших вверх к самому потолку бумаг, которые почему-то не спешили падать, а подхваченные потоком воздуха, которым управляли подвешенные к потолку вентиляторы, очень красочно летали по этому разгромленному помещению штаба.
Но генерал Браслав слишком спешил и поэтому у него совершенно не было времени для того чтобы порадоваться за себя, при виде такой своей художественной инсталляции, на которую, как оказывается и он способен. Так что генерал Браслав, определённо дав всем понять, что он обязательно вернётся - только так можно понять его поступок, с выносом с петель очередной, на этот раз двери главного входа - пока что исчез там, где-то в коридорах штаба.
Ну а там, в этих штабных коридорах, генерал Браслав не единственный генерал, который протирает свои подошвы ботинок об постеленные на полах дорогие трофейные (пока ещё не персидские, но это дело времени) ковры. И если ты даже совершенно этого не хочешь - это бывает в том случае, если ты не генерал - то ничего не поделать с тем фактом, что тебе обязательно где-нибудь (да в той же курилке) на твоём пути встретится какой-нибудь, может и не четыре, как у Браслава звезды, но всё же генерал. Так что теперь можно было понять, в какой неравной с Браславом ситуации оказался капрал, как только сейчас выясняется по фамилии Мнишек, которому в отличие от генерала, согласно уставу своей службы, требовалось при встрече с генералом не забывать о субординации, демонстрировать знание устава воинской службы и, конечно, воинское приветствие - а иначе встреченный им генерал, побледнев, огорчится и кто его знает, не захочет ли он (тот огорчённый генерал) из чувства генеральской солидарности, присоединиться к генералу Браславу в погоне за этим негодяем, совершенно забывшим субординацию и не во что не ставящего генералов.
Ну а стоило только капралу Мнишеку подумать о такой всевозможности - встрече с генералом - как вот оно и случилось - навстречу идёт чем-то довольный, несколько витающий в облаках (он не скрывает улыбки и рефлекторно, время от времени трогает свою начищенную и не только взглядами, медальку на груди) генерал три звезды Винсент. И что спрашивается делать в этом случае капралу Мнишеку, который благодаря скоростному подъёму по лестнице, немного оторвался от не такого проворного как он, генерала Браслава, и теперь собирался где-нибудь затаиться, а тут этот генерал Винсент все его планы срывает.
Что ж, делать нечего и капралу Мнишеку остаётся только одно, проявить смекалку. И он скоро и как выяснилось незаметно для генерала Винсента, приблизившись к нему на расстояние, с которого от него требуется выполнение уставного подхода к вышестоящему должностному лицу, продемонстрировал знание устава - поприветствовал генерала, приложением к козырьку фуражки руки, и после того как генерал Винсент увидел его, обратился к нему. - Сэр. Разрешите обратиться.
И хотя генерал Винсент слишком занят собой (теперь он судорожно размышлял над тем, где и как ему добыть, ту недостающую до полного комплекта четвёртую звезду), всё-таки он находится на службе, а не у себя дома на барбекю и он, недовольно поморщившись при виде, что за наглого капрала, кивком головы даёт ему добро.
- Генерал Браслав, просил вас зайти к нему. - Явно от страха, потеряв стыд и совесть, капрал Мнишек таким бессовестным и, пожалуй, обманным способом, так сказать вводит в заблуждение изумившегося генерала Винсента. Отчего тот даже не сдержался и сболтнул лишнее.
- И что ему надо? - скорее спрашивая себя, нежели кого другого, удивлённо спросил окружающий воздух генерал Винсент. Ну а капрал, он и есть капрал, чтобы не уметь стратегически мыслить и поэтому он принимает всё сказанное генералом за чистую монету. И, конечно, капрал Мнишек принял на свой счёт этот вопрос генерал Винсента, на что и ответил своё недальновидное: Не могу знать. Сэр.
- А я и не сомневался в этом! - тут же рявкнул на капрала генерал Винсен, вдруг почему-то озлившись на весь белый свет. А вот на этот ответ генерала, капрал Мнишек мог бы много чего ответить, но он спиной чувствуя приближение разъярённого генерала Браслава, решил, что время для дискуссий с генералами, пока он не генерал, ещё не пришло и поэтому благоразумно промолчал.
Ну а в свою очередь генерал Винсент, был бы и не прочь проучить этого принёсшего плохие новости посыльного - встреча с этим, до чего же самолюбивым и не ставящим ни во что генералов, у которых нет четыре, а дома пять звёзд, генералом Браславом, который будет постоянно подчёркивать твою генеральскую не звёздность, не несла ничего хорошего - Винсент чтил древние традиции, где принёсшего плохие новости посыльного ожидала казнь, но появление в коридорном проходе, запыхавшегося, всего красного и как видно, куда-то (за ним) спешащего генерала Браслава, заставляет вдруг перетрухнувшего генерала Винсента замереть в одном положении и, невольно махнув рукой на капрала, отпустить его.
"Что ж такого стряслось, раз на Браславе лица нет?", - весь похолодев внутри, начал задаваться вопросами генерал Винсент, не сводя своего взгляда с приближающегося к нему Браслава. "Да он меня сейчас, если не прибьёт, то по стенке размажет", - сглотнув комок накопившегося страха, генерал Винсент начал чувствовать, что он начал осаживаться вниз на подгибающихся в коленях ногах. "Надо срочно бежать". - Пришёл к мысли Винсент, но его ноги словно приросли к полу и Винсент вынужден признать, что он уже не справится с собой и не сможет осуществить против генерала Браслава такой свой обходной манёвр.
Что же касается самого генерала Браслава, то он что и говорить, а запыхался, преодолевая этот многоступенчатый лестничный подъём - его физическая фактура позволяла ему лучше действовать на ровных поверхностях или с горочки, а вот даже самый пологий подъём, всегда вызывал у него одышку и упадок сил, но только не ярости, которая как раз нарастала по мере подъёма. А тут ещё, что за напасть - он неудачно, каким-то немыслимым образом, зацепился погоном за край периллы лестницы и в результате своего резкого рывка, сам надорвался и заодно надорвал или с корнем вырвал одну звезду со своих погон, которая улетела куда-то туда вниз, подземелье. А уж это такое, ни с чем не сравнить, что за событие.
И, конечно, генерал четыре, а никак три целых и одна оборванная звезда Браслав, потрясён случившимся - он не привык, потому что с ним такого никогда ещё не случалось, терять звёзды, а вот получать, то завсегда готов (честно сказать, к такому заслуженному действию, тоже сложно привыкнуть) - с чем он смотрит на такой потерянный погон, на котором так осиротевши жмутся друг к другу и так жалостливо, с просьбой о помощи, на него смотрят всего-то три звезды. При этом самая крайняя звезда выглядит особенно жалко - ведь она потеряла свою пару и теперь как ей жить дальше в таком одиночестве. Что и говорить, а у генерала Браслава просто сердце разрывается от жалости к этой осиротевшей звезде и к себе в том числе - тот, кому так приятно давили на погоны четыре звезды, знает, как невыносимо тяжело ощущать отсутствие на погоне хотя бы одной звезды - для них мир уже не столь ярок.
Генерал Браслав глубоко вздыхает и, пригладив оттопырившийся погон, смотрит вниз, в глубину лестничного пролёта, куда скорей всего и улетела оторванная звезда. И эти глубокие и дальние виды мало утешают Браслава, который чувствует, что если он и сможет спуститься вниз, то вот подняться обратно наверх, ему будет не по силам. И тогда спрашивается, зачем ему та упавшая звезда, если он уже не сможет подняться. И генерал Браслав посчитав, что это путь в никуда, решает поискать выход из создавшегося положения где-нибудь поближе. После чего он разворачивает себя в сторону выхода из лестничной площадки, где он всё это время размышлял и, придерживая рукой погон с оторванной звездой, выходит в коридор, где на свою удачу и видит, так не считающего генерала Винсента.
Ну а такое, несколько расшатанное собой и своим поведением состояние генерала Браслава, где мир вокруг него сейчас очень быстро перемещается, что он не всегда успевает за ним уследить, заставляет его - чтобы окончательно закружившись в нём не потеряться - цепляться за его части. И раз неугомонный капрал оказался вне видимости и уже памяти Браслава - задай ему сейчас вопрос, что он сейчас здесь делает и зачем он так спешит, то Браслав не задумываясь, ответил бы: "Не помню" - то статично выглядевший и остановившийся на одном месте генерал Винсент, можно сказать, сам напрашивался на то, чтобы Браслав к нему прицепился. И он прицепился.
"Ага, песочная голова. Ну, от меня ты на этот раз никуда не денешься!", - как-то уж слишком рьяно обрадовался при виде генерала Винсента (ну это старая история - морская пехота, которой всю свою военную жизнь посвятил Браслав, всегда предвзято относилась к другим родам войск, ну а те отвечали им тем же. А генерал Винсент служа в сухопутных войсках, скорее всего, из-за это рода своей военной деятельности и был так пропесочен морским молотом (это уже ответка от Винсента) Браславом) Браслав напористо, с неумолимым шагом начал мощно приближаться к похолодевшему внутри и не сводящему своего взгляда с Браслава генералу Винсенту.
- Вот же здорово, что я тебя встретил. Ты как раз мне и нужен. - С первых обращённых к Винсенту слов Браслава, Винсент вынужден был не поверить своему противнику, который так демонстративно и откровенно лжёт - с какой это кстати, он должен обрадоваться и посчитать эту встречу отличной. Но генерал Браслав совершенно никакого внимания не обращает на безрадостную физиономию Винсента, а вот на его звёздные погоны, почему-то даже слишком внимательно обращает. Что вызывает у генерала Винсента тревожное чувство и, он поёжившись под этим напористым взглядом Браслава, решает того спросить.
- Генерал, что-то не так? - задался вопросом генерал Винсент.
- Генерал, я вижу, что вы звёзд с неба не хватаете, и у вас не полный комплект звёзд на погонах. - Переведя свой взгляд на Винсента, как-то странно сказал Браслав.
- Благодарю генерал, вас за вашу приметливость. О чём я и без вас знаю. - Генерал Винсент сразу обозлился на Браслава, который в очередной раз, через эту свою приметливость, решил принизить его. Но потом генерал Винсент подумав, а к чему это Браслав ведёт такие странные разговоры, вдруг загорелся немыслимой надеждой на повышение - а для чего тогда спрашивается, Браслав так близко к нему стоит и намекает. Правда эта вспышка надежды была мимолётна и, стоило только Браславу убрав свою руку с погона, заговорить, как Винсенту стало всё предельно ясно и оттого запредельно сложно.
- Генерал. Я по милости чрезвычайных, непреодолимой силы обстоятельств, оказался в двусмысленном, что и говорить, а весьма в затруднительном положении. - Обдавая Винсента этими хорошенько сдобренными свежевыпитым виски словами, генерал Браслав подняв свою руку от плеча, раскрыл-таки тайну такого своего поведения - с его погона на Винсента смотрели всего лишь, как и у него, три звезды. И если насчёт заявления Браслава о присутствии и воздействии на него неких непреодолимых сил, то с этим Винсент не мог с ним не только не согласиться, но и точно ткнув пальцем в грудь Браслава, указать на источник возникновения этих сил, то вот насчёт затруднительности его положения, он пока так ничего и не понял. А вот эти три звезды на погоне Браслава, трудно сказать почему, но сильно обрадовали Винсента.
- Хе-хе. Пролёт лестницы решил таким образом понизить меня в звании. - Глядя на Винсента, через шутку решил донести до него свою просьбу Браслав. Но генерал Винсент в ответ никак не проявляет понимания и как смотрел на него полным мрачности бесстрастным лицом, так и продолжает смотреть. "А с какой это стати, мне тебе верить. А может тебя за твоё постоянное тугодумие, которое ты обильно подстёгиваешь алкогольным допингом, на самом деле понизили в звании", - прикидывая в уме все возможные варианты и главное, этот наиболее желательный для себя вариант, Винсент совершенно не реагирует на все эти призывы Браслава и только молчит.
И, конечно, такое пренебрежение собой, не может пройти мимо начавшего снова закипать пока ещё генерала четыре звезды Браслава, который увидел в таком пренебрежительном к себе отношении со стороны (а он ещё думал, что между всеми генералами существует незримая, сплочённая лампасами связь и генерал за генерала, всегда постоит и даже если надо будет сядет) генерала Винсента, демонстративное, не просто неуважение к старшему по званию, но и нарушение устава внутренней службы - а такое не прощается.
- Генерал Винсент! - налившись кровью, выпрямившись во весь свой огромный, с внушительными мускулами на руках рост, обдал Винсента ещё не пропитым командным голосом Браслав. И хотя генерал Винсент отлично и без Браслава знал, что он генерал, всё же он несколько возмутился, правда, только про себя, на то, что Браслав так к нему неоднозначно обратился. "Браслав произнося слово генерал с пренебрежением, определённо выказывает сомнения в моём генеральстве". - Завозмущался про себя Винсент. - Если ты не нюхал пороху на поле боя, то какой ты генерал. Тьфу. Максимум майор. - Как ножом по сердцу Винсента резали эти слова Браслава, которые он не раз отпускал в адрес штабных крыс.
- Я вам приказываю. Немедленно сорвите со своего погона звезду и передайте её своему крайне нуждающемуся в ней, старшему по вашему званию, генералу четыре звезды Браславу. - Переполненный грозностью, отдал приказ Винсенту Браслав (то что он в своём приказе назвал себя по имени, то это он сделал для того чтобы этот ловкач Винсент, не смог сослаться на недопонимание отданного ему приказа). Но как бы Браслав не выглядел грозно и не пытался утверждать, что он генерал четыре звезды, именно это как раз и посеяло зёрна сомнения в честолюбивой душе, пока что генерала три звезда Винсента.
"Нет, это конечно, понятно, что ему хочется время от времени посамоутверждаться, выпячивая вперёд грудь всю в медалях и главное, эти блестящие звёзды на погонах. Но что-то мне подсказывает, что его звёзды на погонах, уже не так крепко держатся", - генерал Винсент от своих полных надежд на новую звезду на свои погоны мыслей, краем глаза посмотрел на свои погоны, где в звёздном блеске огней, ему померещилась та четвёртая, так им долгожданная звезда. На которую вдруг упала тень этого Браслава, и она тут же испарилась. Что в свою очередь выводит из себя Винсента, теперь-то понявшего, кто или что стоит на его пути к очередной звезде. Отчего он в одно мгновение и взрывается.
- Генерал. - Рявкнул в ответ Винсент, от неожиданности своего заявления ошеломив на мгновение Браслава. - Я привык верить своим глазам. А они видят только три звезды. А это значит, что вы не можете мне отдавать приказы. - Правда, по блуждающему виду генерала Винсента ощущалось, что он хоть и испытывал гневные чувства и ненависть, всё же он ещё находился в замешательстве насчёт своего отношения к генералу, не пойми сколько звёзд, Браславу.
И генерал Винсент, перебрасывая свой взгляд с одного погона генерала Браслава на другой, сейчас находился, не то чтобы в каком-то смущении своих мыслей, а он был так сказать разориентирован этим звёздным разнобоем на погонах Браслава.
Когда генерал Винсент бросал свой взгляд на правый погон генерала Браслава, где на него смотрели три звезды, он наполнялся самоуверенностью и убеждением в том, что действовал верно. Когда же он переводил свой взгляд на левый, четырёхзвёздный погон Браслава, то генерала Винсента накрывала безбрежная тоска, подсказывающая ему, что после того что он сейчас натворил, то четыре звезды, если ему и удастся увидеть, то только на чужом погоне, и Винсент начинал бледнеть и истекать потом.
- Что ты сказал, мокрая курица! - вдруг заревел Браслав и не успел генерал Винсент возмутится на это новое оскорбительное прозвище прозвучавшее в устах Браслава или хотя бы аргументированно ответить - мол, так и так, согласно внутреннему уставу службы ...Но было поздно и генерал Браслав решительно настаивая на применении неуставных отношений, одной рукой сорвал с генерал Винсента сразу весь погон со всеми тремя звёздами (наверное, для запасу) и второй рукой так приложил генерала Винсента, что он, соскочив со своих ног, в одно мгновение понизил себя по самое не хочу, на пол. Правда там, на полу, генерал Винсент, прежде чем окончательно уйти в себя, всё-таки успел напоследок высказать свою точку зрения на всё случившееся.
- Я так это не оставлю. - С трудом приподняв голову, произнёс Винсент и, вновь упав головой на пол, получил второе сотрясение за сегодняшний день.
- А я оставлю. - Бездумно ответил Браслав, радуясь как маленький этим звёздочкам в руке. После чего взял и, не взяв генерала Винсента, и впрямь оставил генерала Винсента лежать одного.
"А вот генерал Винсент, видимо, и впрямь всё это дело не оставил и, пожалуй, подал рапорт на меня", - продолжая поглядывать исподлобья по сторонам, хоть и здраво, и даже очень близко от истины рассудил генерал, пока что четыре звезды, Браслав.
Между тем вице-президент Шиллинг закончил свою игру с человеческим миром - глобусом, под названием на кого бог пошлёт (он закручивал глобус и через какой-нибудь случайный промежуток времени, не глядя, пальцем руки останавливал его, ну и на кого этот божий перст (все мы в своих мыслях, в зависимости от своих предпочтений, супергерои) падал, то тому ...ну, здесь всё зависело от того, что загадал крутящий этот земной шарик супергерой), прокашлялся и, обратив всеобщее внимание на себя, дал старт совещанию.
- Ну что, начнём. - Обведя взглядом сидящих, сказал вице-президент Шиллинг и сразу же наткнулся на пока что только мысленное противодействие своих оппозиционно к нему настроенных коллег. "Сам собрал, а ещё спрашивает. А скажи в ответ - нет, не начнём - он, что, не начнёт?", - пробурчали про себя вечно недовольные вице президентством Шиллинга, его скрытные противники - почти все. И, пожалуй, тут всё дело не в самом Шиллинге, а в том, что на этом его вице-президентском месте, каждый из здесь присутствующих хотел бы видеть своего ставленника. Так что, как бы Шиллинг их не пытался переубеждать и говорить, что он для них хороший, он всё равно был им противен. О чём скорей всего и сам Шиллинг догадывался и поэтому не давал им повода сомневаться в том, что он их всех вместе и по отдельности терпеть не может и пока есть силы и власть, будет их топить и втаптывать в грязь.
"У, рожи достойные кисти Пикассо, а лучше Малевича. Глаза бы не видели. Тьфу. - Выразительно посмотрел на лица госсекретаря Брань и генпрокурора Снайпса Шиллинг. - Взял бы и кубически закрасил бы их в чёрный квадрат. - Что и говорить, нет предела жестокости в мыслях у Шиллинга". После чего он перевёл свой взгляд, как он и все здесь сидящие считали, на рафинированную физиономию директора ФБР Флинта. И Шиллинг в очередной раз при виде его физиономии, вынести не смог этого выражения лицемерной преданности и внимания этого проныры и жука во всех телефонах, и чуть было не подавился накопившейся при взгляде на Флинта слюной.
"Единственный плюс, что при них мне сухомятка не грозит". - Сделав окончательный вывод из увиденного, Шиллинг, наконец, заговорил.
- Я вижу всё знакомые лица. - Расплывшись в улыбке, заговорил Шиллинг. "Во как! Вот это открытие. Да наш вице-президент тот ещё шутник. И за что нам такое счастье", - рой ответных мыслей накрыло сидящих за столом чиновников. - Что ж, раз мы все друг друга знаем и все мы здесь так сказать свои, то давайте поговорим откровенно. - А вот это заявление Шиллинга, к которому он присовокупил широкую жестикуляцию рук, в одно мгновение заморозило лица сидящих чиновников и даже широко улыбающийся мистер Флинт, не смог удержать улыбки на лице, и она постепенно стекла с его лица.
"Что всё это значит?", - в кои веки все здесь собравшиеся пришли к единодушному вопросительному мнению - они, несмотря на предварительную подготовку, впрочем, безрезультатного сбора информации из кулуарных бесед о теме сегодняшнего совещания - не понимали, к чему ведёт этот разговор вице-президент, и в какой итоговый тупик он их собирается завести (в этом тоже никто не сомневался).
"Он пытается намекнуть, что здесь не все свои, как на первый взгляд и принятую на верность стране присягу, кажется", - быстро уловила скрытый подтекст в словах Шиллинга госсекретарь Брань. С чем она, даже несмотря на то, что ей этот Шиллинг не просто противен, а вечно стоит поперёк горла, пожалуй, вынуждена согласиться с ним - и первый кто здесь не свой, то это сам Шиллинг (а это её вывод). Госсекретарь Брань дабы показать Шиллингу, что ей всё понятно и ясно на что намекает вице-президент, пристально посмотрела на него.
"Ага, щас я буду с ним откровенничать", - заскрипел зубами Флинт, которого которую уже неделю склоняли на туже откровенность в комиссии по расследованию его деятельности в период избирательной компании. - Я ему сейчас всё расскажу, а завтра за мной придут люди в чёрном и отправят меня в казённый дом. Нет уж, фигушки, ищи другого дурака. - Флинт, опустив руки под стол, злобно продемонстрировал подстольной части Шиллинга эти фигуры из трёх пальцев.
Вообще Флинт, часто и много себе позволял проделывать там, под столом - так он иногда сделав рожу кирпичом, цеплял кого-нибудь своей ногой и как только зацепленный им, ну тот же советник по национальной безопасности генерал Макмастер, а лучше, такая всегда насчёт себя мнительная старушка Клэр, одёрнется от такой неожиданности, то тут-то для Флинта и начинается своё веселье.
Так попавший в капкан Флинта, тот же генерал Макмастер (надо сделать на многое открывающее глаза уточнение, Флинт выбирал этих жертв своих мистификаций не наобум, а после тщательной информационной подготовки, и действовал на волне кризисных отношений между чиновниками, как, например, в данном случае после перебранки между госсекретарём и Макмастером), будучи взбешён и подавлен после такого нелицеприятного для себя обмена мнений с госсекретарём Брань, провалившись в своё кресло попытается успокоиться и тут, когда кажется, с него начинает сползать краска, он получает потрясший его до основания зада, пинок под столом.
И не ожидавший ничего подобного Макмастер, естественно нервно одёргивает свою ногу и частично самого себя. После чего, он до глубины своей души сражённый случившимся, бледнеет от умопомрачения, которое накрыло его от той неизвестности, которая там спряталась под столом, куда он заглянуть, не то чтобы боится, а до безумия страшиться. И Макмастер только на одно и способен, как только начать нервно озираться по сторонам.
- Что с вами, генерал? - заметив переполох в голове Макмастера, госсекретарь Брань, считая, что так ему и надо, решила добавить перцу этому Макмастеру и задалась этим вопросом.
- Ничего. - Нервно отвечает Макмастер, теперь, наконец-то, видя или даже больше, понимая, кто за всем этим нападением стоит или вернее сказать, сидит - при этом его нисколько не смущает тот факт, что леди Брань сидит от него не на расстоянии вытянутой ноги, а гораздо дальше (хотя длина женских ног это всё-таки умозрительный параметр, не имеющий точных размеров).
"Ты что думаешь, что я не отвечу. Ещё как отвечу", - тут же закипает про себя Макмастер. После чего к огромному удовольствию и внутреннему гоготу Флинта, начинает сползать вниз с кресла под стол, чтобы нанести ответный превентивный удар. Но как им сейчас вдруг выясняется, то расстояние до ног госсекретаря Брань действительно слишком не близко и для того чтобы до них достать нужно полностью забраться под стол. Но генерал Макмастер всё-таки не простой советник, и он решает кардинально изменить тактику подхода к ногам леди Брань. Так генерал Макмастер после всех этих соображений, обратно подтягивается вверх, берёт ручку, делает ею пару несвязанных между собой слов на своей записной книжке: "Что за Дрянь" и тут к своей полной неожиданности роняет ручку под стол.
Ну а это хоть и неприятность, но она всё же с каждым может случиться и, Макмастер пожав плечами, лезет под стол за ручкой, чтобы быстро её взять и ... Ну а дальше остаётся невыясненным, так как по ручной команде Флинта - как только Макмастер скрылся под столом, он обведя всех своей рукой привлёк к себе всеобщее внимание и, указав ею вниз под стол, тем самым побудил их всех к любопытству и интриге - заглянувшие под стол все эти ведущие себя прямо как дети, впрочем, высшие чиновники и генералы, к новому потрясению Макмастера, застали его не в лучшие его минуты, когда он с выражением озабоченности за ноги леди Брань с ручкой на изготовке приготовился к мести.
- Генерал Макмастер. А вы что тут ищете? - лицом к лицу спросила Макмастера леди Брань.
- И теперь окончательно уронивший себя ниже некуда, потерявшийся в себе Макмастер, сам не зная, что говорит, сказал. - Ваши ноги, госпожа госсекретарь.
И скорей всего, генерала Макмастера за такие провокационные действия, минимум, что ожидало - отставка, но видимо то, что он вспомнил, что и у госсекретарей есть ноги, спасло его, и он был прощён, правда до тех пор, пока во всём слушается госпожу госсекретаря Брань.
"Я знала, что вы, генерал, то ещё пресмыкающееся, но чтобы настолько явно, то это определённо было неожиданно и надо сказать, даже местами волнительно видеть. И так уж и быть, это будет учтено и записано, как зачётно", - сладко улыбнувшись, подытожила результат этой неоднозначной встречи в верхах, госпожа госсекретарь Брань.
А вот такого результата, Флинт явно не ожидал и не желал видеть - в стане его противников прибавилось - и он в один из, как он посчитал наиболее удобных моментов, на одном из следующих совещаний, для того чтобы внести раскол в этот новообразовавшийся альянс, предпринял атаку уже на леди Клэр.
Что и говорить, а первоначальная задумка мистера Флинта была блестяща - он с помощью своего своевременного ножного зацепа - когда леди Клэр выступит в поддержку предложения Макмастера, её как бы дружественно подтолкнёт ногой и тем самым добьётся от леди Клэр повышенного внимания к напротив сидящему довольному Макмастеру, который по внутриполитическим договорённостям, сегодня во всём поддерживает позицию леди Клэр. Что в свою очередь спровоцирует госсекретаря Брань на ревность (для любой дамы, даже если она облачена такими сверхполномочиями, будет неприятно лицезреть все эти за её спиной, что не отменяет самого факта - прямо на её глазах, разворачивающиеся шашни) и Флинту останется только пожинать плоды нового раскола - Макмастер теперь уж точно будет для неё первым врагом.
Но на этот раз Флинт, возможно, из-за самонадеянности, а может оттого, что он не принял в расчёт всю степень мнительности леди Клэр, которая даже ментально может определить степень своего воздействия на мужской генотип, который почему-то при разговоре с ней всегда стойко старается смотреть в другую сторону от неё, и в один миг взял и попался. В общем, не буем приводить лишние подробности, а скажем так, он просто переусердствовал, и леди Клэр в одно мгновение уловила, кто за всем этим стоит или сидит. И теперь мистеру Флинту его полное самозабвенности и бесстрастности лицо уже не поможет, когда на него, а не на генерала Макмастера смотрит леди Клэр, которая ни за что на свете не забудет и не отпустит мистера Флинта после того что он сейчас сделал.
"Сам дурак, знал же с кем имею дело", - клял себя последними словами мистер Флинт, теперь вынужденный проявлять предусмотрительность и повышенные меры предосторожности, чтобы не натолкнуться в коридорах того же сената, на такую как оказывается предприимчивую леди Клэр. Что, в общем-то, бесполезно и не раз было ей доказано, когда мистер Флинт был подловлен в самом для себя неудобном месте (ну а это уже повод для размышлений).
И может для кого-то кто слишком реалистично смотрит на мир, считая, что в нём нет места для чудачеств, и всё движется, и течёт только благодаря чёткому следованию тем, кем-то там прописанным правилам, это событие, которому Флинт был не только свидетелем, но и тем человеком, кто всё это с провоцировал на возможность быть, покажется (нет, не там вверху, куда они вслед за моим пальцем, вздёрнули головы) слишком далёкой от реальности и притянутой за лопоухие уши Флинта действительностью - ведь у этих облечённых властью чиновников, имеются такие огромные возможности в сравнении с этой всей безликой массой безвластных людей, и значит у них нет особого повода для такого рода поступков - всё же не побоюсь их не обрадовать, и скажу, что это всё так.
И как самое главное доказательство - первое, что приходит в голову, так это то, что для них всё это, да и вообще всё, что с ними происходит, слишком скучно и уже не так захватывающе интересно - им из-за их толстокожести, чтобы что-то понять, нужны поострее и погорячее эмоции. Да и к тому же, когда ты постоянно и круглосуточно находишься в одном и том же круге общения, даже несмотря на огромную разницу взглядов, всё же по общим интересам лиц, то тут выход такой, либо сойти с ума от ненависти к этой вечно недовольной напротив тебя сидящей физиономии, того же генерала Макмастера или же смирившись с неизбежным - совместным бытиём, расслабиться и получать чувственное, а иногда и физическое удовольствие. Так что будь ты три раза главой ФБР или ЦРУ, то тебе как фигуре более или менее публичной, никуда не деться от того, чтобы всегда быть, если не в центре внимания, то как минимум на виду, со всеми сопутствующими этому публичному положению правилами сидения за общим столом напротив леди Клэр, которая теперь с тебя глаз не сводит. И ты, даже если захочешь задействовать программу защиту свидетелей и скрыться, то всё равно ничего не сможешь сделать - ты под надёжным колпаком.
- Господа. - Сказал вице-президент Шиллинг и, в очередной раз побуждая присутствующих к открытости, обвёл своим открытым взглядом лица заседателей. - Ведь мы, высшие представители власти, как никто другой должны быть честны друг с другом - от этого можно сказать, зависит будущее страны. - Как-то не слишком уверенно сказал Шиллинг, и у всех присутствующих создалось такое впечатление, что он сам не верит тому, что сейчас говорит.
- Демагог. - Очень тихо позволил себе оскорбительно выразиться генпрокурор Снайпс, чем вызвал у леди Брань невольное желание... похвалить его. За что? Да за всё хорошее.
- И мне порой странно слышать от посторонних людей, среди которых бывают даже журналисты, о том, что мы, по их мнению, редко находим общий язык друг с другом. - Сказал Шиллинг, мрачно посмотрев на как всегда его не слушающую госпожу госсекретаря Брань. А она между тем, на этот раз даже очень хорошо всё слушала, и если бы не всё это сказанное Шиллингом, то она бы так многозначительно не посмотрела на почему-то вдруг поперхнувшегося генпрокурора Снайпса.
- Тьфу. - Искренне про себя просчитался насчёт этой леди Брань Шиллинг и с ожесточением ко всем этим мрачным и непробиваемым лицам, продолжил развивать тему своего разговора. - Говорят, что тут у нас заговор на заговоре и этим словом только друг друга погоняют и двигают дела. И что каждый из нас, при первой же возможности, готов подтолкнуть соперника на неблаговидный, а возможно и преступный поступок.
"Что он тут несёт? - вновь заволновались и потерялись в самомнении головы генералов. - На что и главное, на кого он прямо так открыто намекает? - уже вопросили себя конгрессмены".
- Да он просто хочет нас всех столкнуть головами. - Вдруг нашло озарение на председателя объединённых собой комитета начальников штабов генерала Данфорта (ему сильно импонировало, что его должность была так длинна, что в конце её озвучки забываешь, что было вначале; и она к тому же не вписывалась ни в одну из существующих табличек). Что заставляет его невольно взяться за лоб, и из под своей руки, искоса посмотреть на возможности и размеры голов своих потенциальных врагов - генералов. "Только не с Браславом", - при виде головы Браслава, разрушающей все надежды на благополучный исход от столкновения с ней, Данфорт мертвенно побледнел, почему-то уверенный в том, что столкновения именно с этой, определённо чугунной головой, ему не избежать.
"Разделяй и властвуй. Я поняла, чего ты тут добиваешься", - сжав, что есть силы подлокотники кресла, что было трудно сделать в виду их обширности, леди Брань ненавидяще посмотрела на Шиллинга. Но вице-президент Шиллинг так увлечён собой, что не видит всех этих мысленных метаний и физических - под собою на креслах, терзаний присутствующих чиновников.
- Господа. Я обращаюсь к вам, как к защитникам и последней опоре страны, а не как к тем, придуманным средствами массовой информации стереотипным персонажам, чья не сменяемость, не самих лиц, а именно персоналий - одних и тех же серых лиц людей в тёмных костюмах - с каждым годом становится всё явнее и крайне очевидной. И пора бы нам признать, что временные разбавления и вливание новых лиц в сплоченные собой ряды истеблишмента, уже не приносят каких-либо выгод и уже не даёт обмануть избирателя. Ведь при всём при этом, главная линия партии так и остаётся прежней. - Шиллинг внимательно посмотрел на притихшие или вернее сказать застывшие в мрачности лица конгрессменов, чья влиятельность, как раз и зиждилась на знании внутренних рычагов и правил работы системы существующей власти.
- Да-да. Это всё так. - Не сводя своего взгляда с конгрессмена Руби, как бы вступая одновременно в мысленный и голословный спор с этим видным конгрессменом и почти что однопартийцем, заговорил Шиллинг. - И кем бы мы или другие представители народа не были - от первых непререкаемых как сама истина авторитетов, до последних подонков (Шиллинг во время своего переходного озвучивания этих ступеней народных доверителей, выразительно перевёл свой взгляд с Руби на генпрокурора Снайпса, чем заставил последнего взмокнуть от такого неприкрытого намёка) - мы все есть часть единого - системы. И единственное что, система и значит и мы, как часть её, не приемлет, так это то, что может привести к слому самой системы построения властных взаимоотношений. И, конечно, системе, для того чтобы она как можно дольше сохраняла свою устойчивость и функционал, требуется чтобы она время от времени обновлялась, а для этого иногда приходится прибегать не к стандартным способам работы по обновлению системы, как например, ставить во главе системы не системных лидеров. Но это решает только часть задач. - Шиллинг как-то тяжко вздохнул.
- Сейчас же система переживает самый свой большой кризис из всех какие были, и для выхода из него нам требуется нечто больше, нежели замена одного декоративного лица на другое (присутствующие в зале даже внутренне ахнули). И нам для спасения самой системы нужен новый системный подход к решению этой проблемы. А в этом мы всегда были лучше всех и впереди планеты всей, и я думаю, что мы обязательно найдём выход из этого образовавшегося тупика. - Шиллинг сделал паузу и со вздохом внезапно проговорил. - И знаете, какой главный вывод из всего этого? Нам нужно перестать оглядываться назад и жить прошлым. А для этого нужно принять те новые правила игры, которые нам диктует новое время. - Покрасневший Шиллинг вздохнул (ему видимо с трудом всё это говорилось) и под шум нервно зашевелившихся задов заседателей, которые так бурно переваривали всё им сказанное, взяв бутылку со стола, налил себе в стакан воды, после чего под взглядами сидящих жадно выпил и, поставив стакан на прежнее место, внимательно посмотрел в зал.
Ну а там смотри не смотри, а первое на что натолкнёшься, так это на суровые и частично мертвые взгляды уже засомневавшихся в твоей адекватности представителей власти, где особняком ко всем и в особенности к самому Шиллингу находилась госсекретарь Брань, у которой на всё сказанное Шиллингом, само собой имелось своё отличное мнение. Так что не было ничего удивительного в том, что и сейчас леди Брань, с нескрываемым - уголки её губ вытянулись в саркастическую ухмылку - выражением своего отношения ко всему сказанному вице-президентом, посматривала на него с высока (а ведь дылда-Шиллинг был гораздо её выше; и даже сидя) и определённо уже имела что сказать в ответ.
"Скажи ещё, что всё новое, это хорошо забытое старое", - проговорила про себя эту заезженную, столь себе ненавистную истину леди Брань (для неё любое упоминание возрастного слова коробило душу - это был её своего рода политкорректный подход к данной категории значимых слов). "А ведь это путь к диктатуре. И оглянуться не успеешь, как упразднят сенат, оставив за ним чисто представительные функции, после чего и до тирана Цезаря не долго", - а вот от этих своих мыслей, леди Брань стало как-то уж совсем не по себе (леди Брань была ни одна из многих властных леди, а также не лишенных докторских степеней конгрессменов, для которых исторические параллели было не пустым звуком - она была самым верным последователем веры в историческую миссию новой священной римской империи, которую олицетворяла та страна, во главе которой она стояла. К тому же именно на фундаменте мысли и структуре древнеримской империи и была построена модель этой новой империи). Что заставляет её по новому, но с прежним неприятием посмотреть на пока ещё вице-президента Шиллинга, который сейчас для леди Брань виделся в ореоле славы, пока что только римского легионера. И этот легионер, дай ему только полномочия и волю, вполне может переродиться в своего местечкового Цезаря.
"Только через мой и ...труп", - сжав, что есть силы пальцы своих рук, леди Брань решила до последнего своего и ещё некоторых неназванных ею лиц издыхания, отстаивать идеалы демократии. Правда при этом забыв о том, что в том самом хорошо забытом старом, Цезарь представлял ту же что и она партию популяров, тогда как его противники, в числе которых нынче числился Шиллинг, относились к партии традиционалистов во главе с Катоном. Впрочем, сам Шиллинг не спешил, а может и не мог так далеко заглядывать и поэтому все эти вполне фантастические фантазии госпожи госсекретаря Брань, для него пока что были только из рода глубинных фантазий и он пока что при взгляде в зал, опирался только на местные, а не исторические реальности.
Так при взгляде в зал на других участников заседания, как только сейчас заметил сам Шиллинг, то у него появились последователи, что обрадовало и прибавило ему самообладания. Так вслед за ним к своим стаканам потянулись руки нескольких вспотевших от слов Шиллинга генералов во главе с Браславом (но ладно бы один Браслав, с ним и так всё понятно, но когда в таком ключе одновременно действует группа лиц, то это всегда тревожно видеть и понимается только так - они все за одно и, пожалуй, уже сговорились действовать сообща). И вот в этом-то движении рук к стаканам генералов, как раз многие и увидели проявление ими поддержки вице-президента Шиллинга.
"Силовики на стороне вице-президента", - стиснув зубы и частично прикусив от злобы губы, принялась производить расчёты и свои тактические расклады госпожа госсекретарь Брань.
"Вот тут-то твоё истинное лицо не системщика и нарисовалось", - в свою очередь генпрокурор Снайпс в словах Шиллинга увидел проявление самого страшного в их рядах преступления - отступничества от системных правил.
"Да это ведь явная провокация, рассчитанная на то...", - но видимо эта задуманная Шиллингом провокация была столь хитроумна, что советник по национальной безопасности Макмастер, не смог сформулировать на кого она была рассчитана - а говорить, что на таких дураков как он, он не решился (Макмастер ещё не такой самокритичный генерал).
"Ничего. Нам есть ещё, что им всем противопоставить. Спецслужбы пока ещё на нашей стороне", - подумала госсекретарь Брань и с уверенностью посмотрела на всегда её поддерживающего директора ЦРУ Гилмора. Но на этот раз к потрясению леди Брань на лице Гилмора в ответ на её взгляд нет ни тени улыбки, да что там улыбки, этот христопродавец и подлец Гилмор, который практически всем ей обязан, своими маленькими глазками, словно боится на неё посмотреть, бегает из стороны в сторону и даже пытается отвести от неё свой взгляд. Отчего госпоже госсекретарю Брань становится до нестерпения душно и трудно дышать, а также ко всему этому, нестерпимо хочется пить. И она сама того не ожидая, тянется рукой к бутылке с водой, наполняет свой стакан ею и после того как выпивает, вдруг видит перед собой улыбающееся лицо этого подонка Гилмора, который незамедлительно и удовлетворённо кивает ей, и теперь уже сам выпивает вслед за ней наполненный водой стакан.
И теперь госсекретарь Брань уже и сама не знает, на чьей стороне она сама и этот Гилмор, которого возможно на эту демонстративную поддержку вице-президента, как раз и спровоцировала она сама (а может и он сам, используя свои секретные психологические наработки). Но судя по радостному лицу вице-президента Шиллинга, принявшего это всё на свой победный счёт, это уже не важно и, Шиллинг воодушевившись такой выразительной поддержкой, вновь взялся за своё - говорильню.
- Что ж, я прекрасно понимаю все ваши опасения. - Улыбнувшись, заговорил вице-президент Шиллинг. - Ведь чем ближе к тебе находится человек или тот же народ, то тем больше между ними возникает трений. Это как закон физики, который действует вне зависимости от наших желаний. И пренебрегать которым было бы просто глупо, а вот использовать его в своих целях и интересах, то это отвечает дальновидности того же политика. - Вице-президент Шиллинг так широко и главное, столь масленно расплылся в своей, теперь до тошноты противной улыбке, что ни у кого из присутствующих здесь людей не возникло сомнений в том, кого Шиллинг считает дальновидным политиком, а кого, то есть всех остальных, даже и не пойми за кого считает или принимает.
И хотя для многих, а для некоторых в особенности всякие там науки, в том числе и упомянутая Шиллингом физика, так и осталась за пределами своего понимания, всё же всем находящимся в комнате, почему-то стало обидно слышать такие утверждения в свой адрес. Так мистер Руби - представитель одной из самых важнейших партий конгресса - несмотря на то, что Шиллинг таким намёкливым образом выделил его из всей сидящей массы людей, всё же несколько надулся от такой предвзятости к себе. "Если законы природы действуют сами по себе, то какое мне до них дело. Да и вообще, науками пусть учёные занимаются, а не политики. Зря мы что ли выделяем им деньги из бюджета", - мистер Руби таким образом частенько умело крыл своих оппонентов, решивших указать на его ошибочное мнение насчёт работы некоторых физических законов.
И каждый (кроме, конечно, Шиллинга) вдруг бесконечно сильно захотел на Шиллинге продемонстрировать своё отличное знание того же закона всемирного тяготения. Которому, как все присутствующие единодушно решили, из-за своего повышенного самомнения, не совсем приземлённо подчиняется слишком оторвавшийся от земли Шиллинг.
"Да если хотите знать, то у меня из всех здесь присутствующих самая большая физика тела", - генерал Браслав игрой своих могучих мышц, прямо-таки указывал, что если кому присуждать степень доктора наук, то только ему. С чем, пожалуй, вынуждено согласились все остальные генералы - им нечего было противопоставить Браславу - но вот женская часть собрания, как всегда имела свою особую точку зрения на это. В чём, если честно сказать, она, эта часть истеблишмента, пожалуй, вносила сумятицу в понимание физических законов жизни.
А как ещё понимать эти их заявления, что мол слабость, всегда эффективнее силы. - Наша сила в слабости. - Вот прямо так, никого не стесняясь, заявляла на одном из светских приёмов госпожа госсекретарь Брань. Просто нонсенс какой-то.
Вот почему в последнее время силовой блок во главе с Браславом, на всех фронтах раз за разом держит поражения. А этот женский пол и ещё не пойми что за угодник генерал Сканнет, со своей мягкой силой, совершенно не дают никакого проходу таким мужественным в своём мужском штабном кругу генералам и почему-то раз за разом теряющих свои лица при одном только приближении к ним, не пойми за что (хотя за счёт чего, догадок было много) или не пойми что за генерала Сканнета.
И ведь тогда даже никто не решился, её (госсекретаря Брань) в этом поправить. Хотя мистер Руби, над чьими словесными выходками всегда столько потешались и госсекретарь в том числе, за что (ну и за страшную красоту, от которой многим становилось плохо; что поделать у каждой профессии свои издержки) он её простить не мог, однажды кулуарно выразил своё недовольство, заявив, - А я между прочим, слышал, что красота страшная сила. И если даже не совсем внимательно посмотреть на наших женских политиков, то наш противник непременно должен нас не просто бояться, а стыть от ужаса.
- И они боятся. - Вдруг последовал неожиданный ответ, от так внезапно появившегося из ниоткуда генерала Сканнета.
- Застучит. - Побледнев, тут же застучал зубами конгрессмен Руби.
- Ты уже сам себя застучал. - Усмехнулся про себя генерал Сканнет, чья близость к госсекретарю Брань ни у кого не вызывала сомнений, конечно, только в профессиональном плане, ведь генерал Сканнет был тот ещё генерал, которых больше всего и боится сам генералитет.
И теперь мистеру, а по наследственной стезе конгрессмену Руби, приходилось всё реже ходить по кулуарам административных зданий конгресса. Ну а если ему всё же получалось туда попасть, то приходилось быстро ходить и при этом оглядываться. А ведь все договорённости и главные решения выносятся именно там - в кулуарах, и получается, что одно его неосторожное высказывание, сильнейшим образом сказалось на нём и подорвало весь его авторитет. И мистеру Руби для того чтобы совсем не оторваться от политической жизни и данного ему от ... Это не проверенная информация и поэтому не может использована в качестве доказательств. В общем, конгрессмен Руби, дабы не столкнуться в кулуарах здания конгресса с имеющим столь огромное влияние на болтливых и видных конгрессменов генералом Сканнетом, своевременно заручился поддержкой генерал Браслава, без которого он теперь редко появлялся один в здании конгресса.
Ну а это всё, так и осталось в кулуарах внутреннего внимания присутствующих на этом заседании лиц, тогда как Шиллинг продолжал свою речь.
- Да и как нам быть откровенными друг с другом, если мы и оказались на этих своих должностных местах, как раз не будучи такими, а наоборот. - Заговорил Шиллинг, попутно обводя удивлённые его таким заявлением лица заседателей. - Да и как нам быть открытыми друг с другом, если к примеру, моя первая любовь, - Шиллинг демонстративно посмотрел на госсекретаря Брань, которая, несмотря на давнюю потерю чувственности своего лица, вдруг под общими, полными изумления и любопытства взглядами покраснела, - с которой я когда-то в подъезде целовался, - Шиллинг так театрально и воодушевлённо это сказал, что ни у кого не возникло сомнений в том, что, пожалуй, если даже тогда в подъезде были выкручены лампочки, то он тем не менее определённо кого-то целовал в подъезде - да туже стенку, которая мало чем была отличима от леди Брань, - после того как я вместе с ней выбрал политическую стезю и пару раз подста...опередил на выборах, знать меня не хочет. - Шиллинг сделал небольшую передышку, которая определённо требовалась всем присутствующим, чтобы осознать, как такое могло и могло ли это случится, и куда катится этот безумный, безумный мир, в котором давно уже нет месту человеческим чувствам.
Правда были и те, кто ни одному слову вице-президента Шиллинга не поверил и посчитал, что всё это ложь и провокация. И в число этих неверующих, конечно, входила сама леди Брань, которая ничего подобного за собой и за этим, только на словах смелым Шиллингом, не помнит. Ну и леди Брань, будучи многоопытным политиком, сразу же увидела неискренность Шиллинга и принялась судорожно размышлять над главным вопросом любого политика - кому же всё это выгодно? И хотя ответ на этот вопрос лежал на поверхности, всё же леди Брань живо интересовало другое. Для чего же всё-таки Шиллинг всё это тут напридумывал? И чего он, в конце концов, добивается?
И хотя леди Брань терзало желание бросить все эти вопросы в лицо этому, ни в её вкусе Шиллингу, всё же после всего сказанного, она находясь на передовой позиции всеобщего внимания, уже не решалась, хоть прямо, хоть криво смотреть в сторону Шиллинга. И теперь в независимости от её гневного или какого-другого взгляда, все будут смотреть на неё сквозь призму всего сказанного - а это ещё больше усугубляет её положение и ей только и остаётся, что выказывать хладнокровность.
Но и это уже не спасает леди Брань от всех этих мыслей, за которые она бы в какой-другой момент ... Даже зла не хватает, особенно глядя на вдруг ставшего таким улыбчивым генпрокурора Снайпса, который ещё каких-то полчаса назад был полностью в её власти, а сейчас выказывает свои бесстыжие воззрения на неё. Мол, сколько лицо не хладнокровь, а мы-то все здесь знаем, насколько ты насчёт себя грешна.
И трудно сказать, чем бы закончились все эти переглядывания (скорее всего нервным срывом леди Брань), если бы Шиллинг вновь не взялся за старое - за своё столько уже бед принёсшее слово. Впрочем, на этот раз леди Брань была даже рада, что Шиллинг заговорил и отвлёк на себя внимание этих голодных до пикантных историй генералов и конгрессменов.
- Или вот другой пример - мой бывший друг. Как думаете, что же я и мой друг можем сказать друг другу, после того как мой старый друг, с которым мы прошли огонь и воду, взял и увёл у меня мою первую любовь? - Шиллинг естественно при этих словах не мог на кого-то из сидящих за столом генералов и глав отделов не посмотреть. И надо понимать, что от этого его первого взгляда, можно сказать решалась судьба того высокопоставленного чиновника на которого и падёт взгляд Шиллинга. О чём скорей всего догадывались практически все здесь присутствующие и даже те, о ком это подумать было нельзя. И что же первое делают все эти грозы морей и вершители судеб, пока Шиллинг не посмотрел в чью-нибудь из них сторону - а они начинают отворачивать свои лица от Шиллинга и демонстрировать глубокую озабоченность своим костюмом или ещё чем другим.
А ведь никто из них не подумал о том, что вся эта запутанная ситуация или временное помешательство на себе умов этих чиновников, может привести к очень непредсказуемому результату. Где кто-то из них один, а может даже не один, а в сговоре с кем-то ещё (понятно, что с самым последним, но очень честолюбивым подлецом и прохиндеем), получив столь неопровержимые доказательства от взгляда Шиллинга, возьмут и по своему усмотрению используют эти доказательства против кого-то из высших чиновников, кто так неосмотрительно, отвернув лицо поступил. И скорей всего, как раз тот, кто во всём этом виноват и будет так мстительно действовать во благо себя и во вред всем остальным.
Но не успела эта мысль поселиться в головах высокопоставленных чиновников, которых больше чем кого-либо другого на этой планете мучают низменные страсти (для него, из-за его столь высокого положения, любые страсти будут низменными; а раз так, то чего тогда стесняться), как вице-президент Шиллинг вновь продолжил говорить и тем самым заставил их его возненавидеть, с чем они все вместе и одновременно посмотрели на этого словесного подстрекателя.
- Но я не буду и не хочу, как говорится ворошить прошлое. Да и мало ли таких примеров на свете. - А вот это заявление и опять долгоиграющий взгляд Шиллинга, не остался без своего внутреннего ответа.
- Он что, хочет напугать нас своей осведомлённостью. - Закипели лица генералов и конгрессменов, которые, кто краем глаза, кто лёгким поворотом шеи, обратили свой взор на директора ЦРУ Гилмора - теперь понятно, с кем в сговоре и откуда черпает свою информацию Шиллинг.
"И нечего строить невинную физиономию. Мы тебя, с твоими вуайеристическими замашками, как облупленного знаем", - теперь уже объектом всеобщего гнева стал Гилмор. Но Шиллинг продолжив говорить, тем самым вновь спасает очередного чиновника, на этот раз Гилмора, чья действительно облупленная возрастом голова сейчас находилась в большой опасности перед потенциальной возможностью обрушения на его голову запущенных в неё новых моделей телефонов, которыми его ведомство и обеспечивало этих, хоть и высокопоставленных, но весьма экономных чиновников.
- Ну да ладно, всё это мы оставим для досужих дум и мыслей. Сейчас же я подхожу к самому главному - новому системному подходу к решению стоящих перед нами задач. - Заговорил Шиллинг. - Вот к примеру я и президент... Нет, нет, не совсем так. Президент и я, - Быстро поправил себя вице-президент Шиллинг. Что, впрочем, не прошло мимо глаз и ушей заседателей, - самый ближайший его потенциальный подсидела, - Шиллинг хитро улыбнулся, - как наиболее близко стоящие официальные лица, тоже иногда не сходимся во мнениях. ("Ага", - округлились глаза у слушателей от недоверия к словам Шиллинга) Но на этот раз наши с президентом мнения полностью совпали и мы с ним решили показать вам пример того, что, несмотря на такую опасную близость, всё же иногда можно доверять друг другу. - Шиллинг сделал паузу для того чтобы волны недоверия утихомирились в головах чиновников.
- Так вот. Президент доверился мне. - Облокотившись руками на стол и, поднявшись на них над столом, с вызовом и даже как-то смачно, а значит противно, сказал Шиллинг, оглядывая лица заседателей, чьи недоверчивые и всегда в сомнении лица, ещё больше погрузились в неверие после этих слов Шиллинга. При этом самые искренние из них, даже позволили себе хмыкнуть и задаться себе самым актуальным сейчас вопросом: "Он что, нас за дураков здесь всех считает?". Но Шиллинг не собирается посвящать этих дураков в свои насчёт них без сомнения и продолжает говорить.
- Президент доверил мне, - отбивая слова, заговорил Шиллинг, - довести до вас новый порядок проведения в жизнь его указов. - Шиллинг в полном молчании сделал небольшую паузу и с вымученным лицом заговорил. - И хотя мне не совсем нравится то, что президент доверил мне эту не совсем приятную миссию, тем не менее, я считаю, что каждый из нас должен пойти на свои жертвы. - Шиллинг вновь сделал столь необходимую для всех паузу.
И это понятно, ведь когда речь заходит о жертвах и о жертвенности, то каждый начинает на себя примерять шкуру жертвы, в которую его, правда, только по его одному мнению, вскоре и определят - а когда ты в этом мире никому не веришь и не привык доверять, то внутренний голос есть первый советчик и тот аргумент, которому трудно не верить, даже если он слишком уж мнителен насчёт себя. При этом когда ты себя считаешь, хоть и не совсем невинной жертвой тех же наветов, всё же всё это вокруг тебя окружение, не просто овечки и даже не просто волки, а матёрые волчища. Так что основания для того, что в случае не благоприятно сложившихся в твою сторону обстоятельств, тебя постараются сожрать, вполне имеются. И значит, вероятность стать жертвой, хотя бы тех же обстоятельств, всегда есть.
- Значит так. - Жёстко озвучил себя вице-президент Шиллинг. - Президент, как бы это фантастично не звучало, решил строить нашу будущую совместную работу на принципах игры в выбывание. Так теперь перед каждым из вас, в зависимости от вашей специализации, будут поставлены свои конкретные задачи. И тот, кто не справится с ними в срок, будет терять своё место за этим столом. Что вы или вернее те, кто останется за этим столом, периодически, на следующих заседаниях об этом и будет узнавать.
- Что? Как это? Ничего не пойму? Что за игры такие? - гул вопросов накрыл общий, как оказывается такой всеми любимый стол. Хотя, пожалуй, стол был всего лишь приложением, а вот мягкий стул или тоже кресло под собой, как раз и служил тем источником такого их вопросительного вдохновения.
- Мистер президент сказал, - Не теряя время на объяснения, да и вообще не теряясь, а следуя чётко задуманному плану, Шиллинг продолжал обескровливать и ожесточать сердца заседателей, - что вы теперь можете вполне открыто работать, не прикрываясь мифическим мнением избирателя или той же, всегда сзади за вами стоящей и лоббирующей свои интересы партии - их тоже коснётся своя игра на выбывание и каждый из вас, теперь воочию сможет убедиться в том, кто на что способен. И можете на этот счёт не беспокоиться, всё будет происходить, как и должно быть, по демократическим правилам. - Шиллинг замолчал, дав конгрессменам и генералам время поволноваться, и осознать себя в новом качестве, не решателей судеб, а всего лишь её исполнителей или того хуже, подмастерьев. Что всегда очень сложно сделать и для таких людей часто неприемлемо, и обязательно вызывает у них, если не явную, то скрытую агрессию.
Правда устоявшийся в этих властных кабинетах дух рационального подхода ко всему, даже к тому, к чему лучше близко на дух не подходить, можно сказать, как раз и не дал вырваться наружу всей этой агрессивности - ведь невыдержанность, может быть признана за твою слабость и ты первым будешь на очереди на вылет. Так что лучшим вариантом поведения будет, для начала выждать, присмотреться и уже после делать какие-либо выводы. Хотя некоторые персоналии, будучи натурами более любопытными, нежели кто-либо из присутствующих здесь, совершенно не собираются молчать и, понизив голос до хриплоты - а может это у них горло пересохло от ярости - задаются вопросами.
- Господин вице-президент. - Взяла слово госпожа госсекретарь Брань, явно видя, что Шиллинг что-то недоговаривает. - А как же вы? - И, пожалуй, этого хватит для того чтобы все присутствующие и даже самые далёкие из них поняли, что и на кого намекает в своём вопросе госсекретарь Брань, задавая этот вопрос Шиллинг. И тут уж нечего ссылаться на свою исключительность, которая в этих высших кругах имеет совсем иное, навылет значение. Что вполне понимаемо Шиллингом, и он совершенно не собирается (и правильно делает) обособлять себя от высшего властного общества (тогда кем он будет?) и, саркастично улыбнувшись леди Брань, которая решила на такой провокационной мелочи его подловить, ответил ей и всем:
- А чем я лучше вас. Это касается и меня. - Что и говорить, а прозвучавшая в словах Шиллинга самокритичность, определённо понравилась части присутствующего истеблишмента, который невольно потянулся в сторону вице-президента, чтобы выказать свою готовность оставаться за этим столом как можно дольше. - Президент через меня будет отдавать те самые, особо значимые указы, а я буду доводить их до вашего сведения. И оттого как вы будете справляться с ними, как раз и будет зависеть моя эффективность работы на этом моём месте. Впрочем, - Шиллинг посмотрел на госсекретаря Брань, - вы можете выразить несогласие, а некоторые, пожалуй, уже внутренне не согласились с предложенным президентом принципом работы, который он, как бизнесмен в душе, назвал оптимизацией рабочего процесса. После чего можете даже выйти к прессе и, забыв о государственной тайне, оповестить её о том, что же делается в самых секретных кабинетах администрации. "Мы там играем в игры в вышибалы или на выбывание", - можете заявить прессе, если не желаете стать посмешищем для ...но только не для спецслужб. - Закончил говорить Шиллинг, почему-то посмотрев на генпрокурора Снайпса. Но генпрокурор даже и не думал о чём-либо таком, ведущим к разговорам не только по душам, но и под присягой, и поэтому ответно посмотрел с непроницаемым выражением лица.
- Но где же президент? - вдруг всех прервал резкий выкрик так нервно озадачившейся этим вопросом госсекретаря Брань, которая между тем, как никто другой из здесь сидящих и не сидящих, должна была знать местонахождение президента (а это говорило о многом).
- А вы разве не знаете? - наклонившись над столом, с хитрым прищуром спросил госсекретаря Брань Шиллинг. И все увидели в этом его вопросе нечто большее - вопрос о профпригодности госсекретаря Брань, на чьё тёплое место, у Шиллинга и всех здесь сидящих власть облечённых людей, имелись свои благодатные планы.
- Президент...- дергано проговорила пока что госпожа госсекретарь Брань.