Темы начинаются со знакомства, переходят на поиск и злобу дня, правила вдохновения, и другие поиски и происки неуживчивых членов клуба.
Љ1 Вождь Рабиндранат орлиное перо.
- И как он пишет? - Отчего-то, первое, что спрашивали при виде рук Вождя и его рабочего инструмента, орлиного пера, единственного члена клуба, кто не просто не гнушался поэзии, а достиг в ней невероятных успехов - он был признан, и даже читаем, и всё в наше далёкое от поэтизма время.
- Как курица лапой. - Неизменно отвечал на этот вопрос бесконечно далёкий от всякой лирики, рационалист по жизни, мистер Сенатор. К чему он мог бы добавить и ставшее легендарным изречение: "Не читал, но осуждаю", - но он сдерживался, боясь быть заподозренным в зависти к поэтическому дару и умению Вождя (так об именовали поэта за использование им в качестве рабочего инструмента орлиного пера) зарифмовать всё, что только он не пожелает. Тогда как мистер Сенатор, чего бы он не пожелал зарифмовать, то у него ничего не выходит, а если что и выходит, то об этом лучше не говорить вслух. Так что мистер Сенатор имел некоторые природные основания для своего критического взгляда на Вождя.
- Но это всё относится лишь к технической стороне вопроса, которая, по моему мнению, влияет лишь на скорость передачи мысли от источника её возникновения, головы или задницы, кому что ближе и кто чем разумеет, к отформатированному средством для письма, ручке или клавиатуре, к её физическому отражению на бумаге или на цифровом аналоге. - По мнению мистера Сенатора, этот новичок слишком много о себе думает, хочет знать и слишком дерзок, давая такие провокационные ответы.
- Куда катится этот мир! Совершенно отсутствует уважение к словам старейших членов клуба. Да что там к словам! - Разнервничавшись, громко возмутился про себя мистер Сенатор, не слыша никакого почтения к себе со стороны новичка. - У этой молодой поросли, нет ни к кому уважения. Они кроме себя никого не видят, и знать не хотят. И чует моё сердце, лелеют надежду перевернуть этот мир верх дном, чтобы нас признанных классиков своего времени, низвергнуть в тартарары перед лицом нового времени, где нет места нам. - Мистер Сенатор переполнившись ненавистью к новичку, чей вызывающий не только вопросы, но и бросающий вызов прежним устоям вид, начал не только раздражать его, но и откровенно бесить, вдруг вспомнил изречение Президента по такому же случаю: "И мы в своё время пришли с такими же предубеждениями против уходящего поколения", - и этим на время себя успокоил.
- И вслед за тобой придут. И они в свою очередь предъявят к тебе те же самые претензии, с требованием подвинуться или вообще, уйти в небытие, как затрагивающий не актуальные вопросы автор, который уже не может ответить на поставленные временем вопросы. - Глядя на яростный, готовый всё испепелить вокруг взгляд новичка, с крайним злорадством подумал мистер Сенатор. - Да к тому же, тебя ещё в клуб никто не принял, так что лучше попридержи красноречие для своих слушаний. - Мистер Сенатор от своих далеко идущих мыслей, дошедших до самого голосования насчёт принятия в члены клуба одного из претендентов, даже изменил своей давней привычке, не улыбаться на людях, и краешками губ проделал эту, волнующую тех, кто его знает людей, процедуру.
- Можешь за меня сильно не волноваться, я как надо, не за тебя проголосую. - Сладко поглядывая на претендента, мистер Сенатор можно сказать, коварно наполнил, вполне возможно, что совершенно неосуществимыми надеждами претендента, который при виде такого благожелательного к себе отношения со стороны встречающих лиц, - мистеру Сенатору неожиданно для него и для всех остальных членов клуба, было поручено встретить прибывающих в замок претендентов на членство в клубе, - мог впасть в заблуждение насчёт себя и принять всё как должное. Тогда как за это должное ещё нужно как следует побороться.
Ну а так как борьба за членство в клубе предстояла нешуточная, то Президент решил не откладывать в долгий ящик начало предвыборной гонки за место в клубе, а сразу с порога, направив встречать претендентов мистера Сенатора, тем самым дал старт этой гонке - Президент отлично знал, на что способен и не способен мистер Сенатор, и пройти через него, чего-то, да стоит.
- Мистер Сенатор, имеет намётанный глаз. И он как оценщик из ломбарда, с точностью до унции, а в уникальном случае, при наличии таланта с его гениальными задатками, то и до карата, сумеет сделать должную оценку наших претендентов. - Аргументировал своё решение использовать мистера Сенатора в качестве гида Президент.
- Умолчит. - Немедленно, правда только про себя, последовал ответ от сэра Монблана, чей ответ основывался на отличном знании мистера Сенатора и заодно себя и всех остальных членов клуба, которые всё отлично видят и замечают, что творят их коллеги, но стараются этого не замечать и не оценивать. А вот озвучить вслух, сэр Монблан решил куда более значимый аргумент, который звучал следующим образом.
- А как же? - многозначительно посмотрев на Президента, таким же образом вопросил сэр Монблан. На что Президент, чьё понимание членов клуба, во главе которого он столько времени уже председательствовал, было досконально, всё понял с этого полусловесного замечания, и он без дополнительных уточнений, даёт свой категорически неоспоримый ответ. - Каждый имеет право на ошибку и на шанс на её исправление. - Ну, а судя по появившейся на лице сэра Монблана усмешке, то он не верил в то, что горбатого, кроме могилы что-нибудь другое исправит (использование данной заезженной метафоры по отношению к оступившимся членам клуба, да и ко всем другим людям, было любимой присказкой сэра Монблана. По поводу же мистера Сенатора и его пагубных склонностей, на которые так завуалировано намекал сэр Монблан, то об этом будет сказано чуть позже).
Что касается сэра Паркера, который также входил в этот самый близкий, совещательный круг Президента, то он был куда более многословней. Что впрочем, не вносило большей ясности в понимание сказанного им. - Мне кажется, что это не слишком дальновидное решение. - Заявил сэр Паркер, от чьей наглости, где он посмел подвергнуть сомнению предложение Президента, вспыхнуло и накалилось лицо сэра Монблана, который конечно ожидал, что от сэра Паркера ещё и не того можно ожидать, но чтобы это воплотилось в реальность так быстро, то он этого точно не ожидал. Но сэр Паркер и носом не ведёт и даже игнорирует сэра Монблана, обращаясь к Президенту.
- Всё-таки, да и сэр Монблан, как завсегдатай такого рода заведений подтвердит (сэр Монблан чуть не лопнул от такого своего упоминания в качестве растратчика), в ломбард сдают уже подержанные вещи и ценности, тогда как к нам пребывают новые лица и чтобы оценить их талант, как мне кажется, нужен свежий взгляд на них. - Теперь-то сэр Монблан и Президент поняли, к чему вёл этот свой разговор сэр Паркер, который выпучив вперёд свою грудь, не скрывая, указывал на себя, как на лицо готовое занять вакансию гида.
И хотя сэр Монблан также питал про себя те же надежды - выступить в качестве гида и проводника своих мыслей для претендентов, среди которых был и тот, кому он в тайне отдавал своё предпочтение - всё же когда сэр Паркер так беззастенчиво, со своей долей циничности (его невыносимо противная и наглая рожа, других характеризующих её слов у сэра Монблана не находила) выставил свою кандидатуру на это вакантное место гида, то сэр Монблан, чувствуя, что он запоздал со своим предложением и теряет остатки своего самообладания, с надеждой на благоразумие Президента, с мольбой в глазах посмотрел на него. И надо сказать, что Президент не разочаровал сэра Монблана, умело контраргументровав сэру Паркеру.
- Может быть и так, сэр Паркер, - начальные слова Президента не внушили оптимизма в сэра Монблана, погрузив его в жестокое уныние, - но вы возможно запамятовали или не учли того рода деятельности, в котором все мы тут замешаны. - А вот этот намёк, не намёк, а практически прямая провокация Президента, на короткую память сэра Паркера и отсутствие у него логического мышления, потрясло этого, как он считал себя, незабываемого и полного дедукций (так он называл свою интуицию, которая частенько вела его по жизни) сэра. - И здесь у нас в клубе, даже самая свежая и здравая мысль, не сможет быть по своему достоинству оценена, пока она не будет поддержана в других руках. Так что кандидатура мистера Сенатора, как я думаю, вполне достойна того, чтобы выступить в качестве гида для наших претендентов. - Президент внимательно посмотрел на обоих сэров и на этот раз они не нашли аргументов для возражений.
- Согласен. - Сказал сэр Монблан, на этот раз выказав себя с более расторопной стороны.
Вот таким-то образом, в общем, мистер Сенатор и занял эту, довольно ключевую на данном этапе вакансию гида, и проводника для претендентов, которых он по мере их прибытия в клуб, знакомил с существующими порядками и правилами клуба, а затем по мере возможности, принялся знакомить с другими членами клуба (сам он при этом облачился в маску гражданина).
Так мистер Сенатор привёл претендента под номером 1 на второй этаж клуба, где находилась так называемая смотровая площадка, с которой время от времени вели свой присмотр за проведением заседаний клуба, отвечающие за общий порядок административные лица клуба - с этой площадки при помощи телескопической трубы, установленной на ней, открывался отличный вид сверху на стол, и можно было делать свои приметливые наблюдения за происходящими за столом событиями.
Конечно, Президент шёл на некоторый риск, открывая перед мистером Сенатором такие тайные места (что говорит о высокой степени доверия к Сенатору со стороны Президента, даже несмотря на прежние его недопустимые под этими стенами поступки; впрочем, не первому и возможно не последнему) и значит, возможности, и теперь Сенатор знал, что не только за столом за ним ведут наблюдение, но и незримое око старшего брата, неусыпно следует за движением его рук. Но видимо значимость этих выборов была слишком важна для Президента, раз он пошёл на такого рода раскрытия административных тайн клуба. - Я думаю, что он догадывается об этом. - Утешал себя Президент сознанием чрезмерной мнительности мистера Сенатора, который через это свойство своего характера, вначале доводил себя до нервного срыва, а затем уже до куда более глубоких озарений.
Чем он скорей всего и воспользовался при встрече Претендента Љ1, задав ему сходу неожиданный для претендента, но только не для знающих мистера Сенатора людей, полувопрос. - И какими судьбами вас к нам занесло? - В результате чего Претендент Љ1 впадает в умственный ступор, явно не ожидая таких довольно провокационных встречных вопросов, которые, как ему кажется, подразумевают его личное участие в принятии решения по прибытию сюда. Тогда как ничего подобного не было и в помине.
А всё случилось иначе и по факту, в подземной парковке, куда он спустился для того чтобы проведать свой автомобиль, а затем на нём отбыть по своим делам, до которых теперь уже ни у кого нет дела. Но оказалось так, что у кого-то всё-таки до всего, что касается него (Претендента Љ1) есть дела, и он вначале, совершенно неожиданно для себя, вдруг был пойман на прицел или спусковой крючок револьвера неизвестного для претендента типа довольно странной наружности (узнай сеньор Феррари, что его вид вызывает такие возмутительные для него ассоциации у людей взятых им на прицел, то скорей всего, у него рука бы дрогнула и тогда бы всё само собой решилось при выборе нового члена клуба, в виду самоотвода одного из претендентов на это место), а затем был быстро им убеждён занять малоудобное место в багажнике автомобиля.
И вот когда Претендент Љ1 всё вначале проклял, ударяясь головой о кочки или вернее, через передаточное звено, крышку багажника автомобиля, а затем вдруг вспомнил все свои прегрешения перед человечеством, которых, по его мнению, было недостаточно, чтобы его вот так сразу порешили, - "Глупец! Мир переполнен людскими лицами, и теперь он уже не ищет для себя должных причин и обоснований, чтобы избавиться от лишнего человеческого лица. Меньше народу больше кислороду, чем не причина", - Претендент Љ1 мгновенно нашёл убедительные для его предположений утверждения. После чего он впадает в отчаяние и начинает, как в последний раз слушать, а точнее, прислушиваться к внешним звукам исходящим с другой стороны крышки багажника.
А там вроде как остановились и это почему-то не очень радует Претендента Љ1, который был бы не против того, чтобы ещё с часок потрястись в багажнике и даже набитые им шишки всему не помеха, и он за них уже простил того засунувшего его в багажник типа. Но сегодня для Претендента Љ1 видимо не его день, и как он скорее интуитивно услышал, то те люди, кто находятся по ту сторону крышки багажника автомобиля, не собираются прислушиваться к его желанию, а так сказать, решили во всём противоречить и противодействовать ему.
И вот Претендент Љ1 слышит звук щелчка замка багажника, после чего в одно мгновение открывается сам багажник и его ослепляет яркий солнечный свет, который заставляет Претендента Љ1 зажмуриться и состроить весьма удручённую физиономию - здесь уже сам Претендент Љ1 постарался, думая тем самым разжалобить этих схвативших его злодеев, как будто не знает, что это только ещё больше распаляет злодейство в злодеях. Что, в общем-то, так и вышло. И утвердивший свою волю над Претендентом Љ1 тот злодей странной наружности (одетая на лицо маска, подобная той, которую в своих фильмах носил Зорро, этот Лис от геройства, вносила свою жуткую интригу), известный нам как сеньор Феррари, чьё терпение конечно не бесконечно и он при виде не мужского поведения мужчин, немедленно вскипает и, схватив Претендента Љ1 за шкирку, злобно на него рявкает. - Да ты сволочь, ещё рожи строить нам смеешь! - На что Претендент Љ1 конечно имел полное право заявить ему в ответ, в его маску: "Кто бы говорил! На себя посмотри, сволочь скрытная", - но он ничего не сказал, а всё потому, что был как бы в гостях, и поэтому решил не спешить, а вначале по возможности осмотреться.
И, наверное, после такого приглашения на выход Претенденту Љ1 со стороны сеньора Феррари, стоило бы ожидать дальнейшего, уже физического проявления ярости этого сеньора, но к его счастью, Президент предупредительно предусмотрел все возможные действия или вернее сказать, срывы сеньора Феррари и для баланса его поведения, направил вместе с ним более сдержанного человека, герра Ватермана. Ну а герр Ватерман, своей не пылкостью и хладнокровностью поведения, не даёт сеньору Феррари взорваться и всегда остужает его пыл.
- Президент сказал доставить его в целости и сохранности, и без всяких на то недоразумений. - Сказал подошедший к сеньору Феррари герр Ватерман, положив свою руку на плечо сеньора Феррари. И не будь у герра Ватермана рука такая тяжёлая и цепкая, то Феррари тут же послал бы ко всем чертям Президента с его холуями, в коих он видел и герра Ватермана. Ну а так пришлось проявить дисциплинированность, и сеньор Феррари, вытащив из багажника Претендента Љ1, отпускает его шкирку и, махнув на него рукой, предоставляет его в распоряжение герра Ватермана.
Герр Ватерман же делает полукруг вокруг Претендента Љ1, останавливает напротив него и обращается к нему. - Наверное вам, прежде всего желается узнать, к чему всё это. - С улыбкой, из под такой же что и у Феррари маски, обратился к Претенденту Љ1 герр Ватерман. На что Претендент Љ1 только кивает в ответ головой. Что вполне удовлетворяет герра Ватермана и он продолжает говорить.
- Жить будешь, а значит, можешь расслабиться. - Усмехается герр Ватерман. Но Претендент Љ1 не только не расслабляется, но даже в знак благодарности к злодеям за такой их отход от своих злодейских правил, улыбку выдавить на лице не может. Хотя, возможно, он не совсем верит этому злодею на слово и, пожалуй, имеет на то достаточно веские основания - злодеям, а тем более прячущим своё лицо под маской, нет веры, и это то главное правило во взаимоотношениях с ними. К тому же, если сделать допущение и поверить на слово этим злодеям, то это не отменяет с их стороны других мучительных поступков по отношению к физическому телу Претендента Љ1, после чего и жизнь будет не в радость. Так что ответная невыразительность лица Претендента Љ1, где сквозила одна настороженность, была вполне объяснима и понимаема герром Ватерманом, который своим следующим заявлением вносит тревожную интригу в дальнейшие разумения Претендента Љ1.
- Хотя расслабляться, всё же будет преждевременно. - Сказал герр Ватерман. - Ведь тебе предстоит сделать для себя окончательный выбор между двумя жизненными стезями. Между своей жизнью, будучи самим собой, или же решением прожить её публично, но не в себе. А это немалого стоит. - Более чем туманно сказал герр Ватерман.
- Что всё это значит? - На этот раз, сам не зная почему, не сдержался Претендент Љ1 и задался вопросом.
- Если хочешь быть, то тогда пошли за мной, и я по дороге всё объясню. - Сказал герр Ватерман, рукой указывая Претенденту Љ1 за его спину. Что заставляет Претендента Љ1 обернуться назад, где он видит просёлочную дорогу, ведущую к выглядывающему из-за деревьев массивному зданию, с виду сродни замка из средневековья. Где Претендент Љ1 на мгновение задерживает свой взгляд на замке, после чего возвращается к герру Ватерману и ждёт от него альтернативного предложения, которое определённо ждёт своей очереди. И оно звучит.
- А не быть, то ты и сам знаешь, как быть. - Сказал герр Ватерман, кивнув в обратную от себя сторону.
Что и говорить, а в любом случае это предложение герра Ватермана, а для Претендента Љ1, злодея из чащи леса (а Претендент Љ1 себя ещё не знал под этим именем, а звался так только среди тех членов клуба, кто был в курсе всех этих происходящих с ним дел), из-за своей малой информативности и того, что оно прозвучало при таких странных обстоятельствах, при которых ни о какой объективности выбора и речи быть не может, и всем верховодит инстинкт самосохранения, прозвучало страшно тревожно. И хотя Претендент Љ1, первое, что желал сделать, так это принять второй предложенный злодеем вариант, с отбытием назад, всё же у него хватило разумения, вот так сразу не принимать это его предложение, где он, попрощавшись со злодеем: "Глаза бы мои вас, подлюк, больше не видели", - немедленно отбывает подальше отсюда.
Ведь и второй предложенный злодеем вариант, нёс в себе некую скрытую угрозу. - А что тогда ещё значит это слововыражение "не быть" и "ты и сам знаешь, что это значит". Ведь "не быть" это своеобразный синоним смерти. А что есть такое смерть, не вдаваясь в подробности, а общих планах значит, все знают. - Рассудил про себя Претендент Љ1, чувствуя всеми своими поджилками свою неготовность к такому варианту развития своих отношений с жизнью. Правда не ясность и первого предложения, да ещё и от такого неизвестного рода занятий типа странной наружности, что при данных обстоятельствах всё-таки смягчающий фактор, сдерживает от своих поворотов довольно длинный язык Претендента Љ1.
Герр Ватерман в свою очередь отлично понимает все эти мысленные задержки Претендента Љ1, которому как и всякому оказавшемуся на распутье человеку, при таких тревожных для него обстоятельствах, нелегко сделать для себя окончательный выбор, и он даёт ему время на всё это. Но только на это и ни на что большее, а именно на его отвлечение на отмахивание от себя кровопийц комаров. Которые между тем, что за сволочь такая, совершенно не избирательны и не знают никакого различия между людьми, среди которых, по мнению герра Ватермана, нет двух одинаковых и они, пренебрегая всем этим приличием, так и стремятся попитаться кровью на неприкрытой маской части лица герра Ватермана. А герр Ватерман может быть лелеет и холит своё высоконравственного вида лицо и ему все эти укусы с их следствием, припухлостями, совершенно не интересны и даже неуместны для него. А они, эти кровопийцы, совсем не считаются с его мнением и своим пищанием начинают выводить из себя герра Ватермана, чьей взгляд на Претендента Љ1 преобразился до неузнаваемости и тем самым поторопил его.
- Я может быть, потом и пожалею, - сказал Претендент Љ1, - но я так и быть, выбираю первое предложение.
- Вот и отлично. - Радостно сказал герр Ватерман и, схватив Претендента Љ1 за локоть, повёл его в сторону той дороги ведущей в замок. - А себя никогда не нужно жалеть. - Добавил герр Ватерман, предварив тем самым введение Претендента Љ1 в курс касающихся его дел. И как вскоре, а именно по мере озвучивания герром Ватерманом краткого курса введения в происходящее, Претендентом Љ1 выяснилось, то он сам частично виноват в случившемся, а всё потому, что обладает повышенным честолюбием и желает для себя повсеместного и в частности со стороны некоторых сообществ признания, к которым и относился данный клуб, куда он подал заявку на рассмотрение своей кандидатуры на членство в клубе.
Ну а как только Претендент Љ1 осознал, что ему ничего не грозит здесь, кроме разве что непризнания, то он наполнился уверенностью и даже посмел себе критическое замечание.
- Наверное, можно было и как-нибудь полегче мне об этом сообщить. - Краем глаза поглядывая на сеньора Феррари, на этого идейного вдохновителя такого способа доставки претендента к месту назначения, к слову, а не со зла сказал Претендент Љ1. Но ответа на своё заявление он не получил, так как они как раз достигли довольно массивных дверей (что так и должно быть в такого рода сооружениях, служащих не только для жития-бытия сюзеренов или в нашем случае властелинов мысли, но и их защиты от завистников - опять же в нашем случае критиков) ведущих в замок, и герр Ватерман крепко отвлёкся на них.
Что вполне объяснимо, а всё потому, что довольно крепкого телосложения герра Ватермана всё равно было недостаточно против этих обитых железом дверей, в центре которых был набит герб владельца замка в виде скрещённых пера и меча. И ему пришлось приложить все свои усилия, чтобы открыть двери, за которыми, как только они были открыты, во всей своей красе, также под прикрытием, но только совершенно другой маски, стоял мистер Сенатор. Который сходу и ошарашил Претендента Љ1 своим глубокомысленным вопросом, заставив того от такой неожиданности даже повернуться, ища поддержки у сопроводивших его сюда лиц в масках Зорро. Но к его удивлению, их и след уже простыл, и Претендент Љ1 вынужден был отдуваться сам, без оглядки назад.
- Меня привезли. - Явно не подумавши, а всё потому, что был он в очередной раз застан врасплох, сказал Претендент Љ1, чем вызвал нескрываемое и даже из под маски заметное недовольство мистера Сенатора. Который тут же резко отозвался. - Значит привык плыть по течению, так сказать, быть ведомым, пассажиром по жизни. - На этот раз уже Претендент Љ1 выразительно наполнился возмущением за такие поверхностные взгляды на него, тогда как при более глубоком изучении его личности, всему этому его поведению есть свои аргументированные объяснения - он не привык лезть на рожон популярности и предпочитает оставаться в тени, тем более врачи не рекомендуют ему находится на солнце.
Но мистер Сенатор и не собирается замечать то, какую реакцию у Претендента Љ1 вызвали его в некоторой степени оскорбительные слова, а уж говорить о том, чтобы он решил смягчить тон своих заявлений и вовсе не приходится. И мистер Сенатор продолжил гнуть свою линию, задавая вопросы на грани провокации.
- И чего тебе здесь надо? Зачем и с какой целью ты к нам пришёл? - от такого пренебрежения логикой и причинно-следственных связей со стороны этого чёрт знает что за типа, у Претендента Љ1 внутри всё расстроилось и перемешалось так, что он забыл о своём зависимом положении и связанных с ним обязательствах перед окружающими и перед собой, и принялся грубить в ответ.
- Для начала, наступать вам на пятки. А как осмотрюсь, так уж и быть, и вам предоставлю эту, кто знает, может и не достижимую для вас возможность. - В один этот свой ответ, Претендент Љ1 ошарашил мистера Сенатора, тем самым вогнав его в умственный ступор, который выразился в том, что мистер Сенатор рефлекторно посмотрел вначале на довольно массивные, в таких же ботинках ноги претендента, а затем на свои, самых разумных размеров туфли. - Кому-то придётся плохо и даже не по себе, после того как он наступит ему на ногу, - сглотнув комок предчувственной боли, подумал Сенатор.
Но мистер Сенатор хоть и из робкого десятка, всё же он к тому же и из опытного десятка, так что он не собирается на слово верить всяким незнакомым, с таким же туманным статусом личностям, и он, мобилизовав все свои внутренние силы, можно сказать ещё больше накаляет обстановку, начав делать странные телодвижения. Так он прикладывает одну руку к своему уху и к изумлению Претендента Љ1, начинает как будто прислушиваться. При этом ему в одиночку не доставляет большого удовольствия всё это делать и он, выразительно посмотрев на Претендента Љ1, спрашивает его. - Ты это слышишь?
Ну а Претендент Љ1 разве может что-то слышать, если и этот, начинающий его пугать тип, ничего не слышит. Хотя нет, после заданного Сенатором вопроса, Претендент Љ1 тоже начал слышать, но только не то, чего скорей всего хотел Сенатор, чтобы он услышал - а он услышал стук своего сердца, которое через свои кровеносные сосуды, принялось нещадно молотиться об стенки его грудной клетки.
Сенатор между тем увлечённо слушает, пока... Как вдруг, да так неожиданно для Претендента Љ1, да и возможно для самого себя, с нервным возгласом: "Вот оно! Я слышу!", - подскакивает на месте и обращается лицом к побледневшему Претенденту Љ1, уже начавшему всё и всех проклинать за свою глупость, на которую его сподобило его честолюбие, взявшее его в оборот и ручку в его руки. После чего его руке только и оставалось, как стать инструментом в руках его безумства, тем самым проводником его в основном блуждающих мыслей, которые вскоре и отразились на бумаге, а затем на конверте, который в свою очередь и был отправлен по одному из адресов найденных им в виртуальном мире - интернете.
А ведь Претендент Љ1, может потому и подал эту свою заявку на соискание признания себя в этом мире, что не верил в то, что она вообще дойдёт до своего места назначения - в современных реалиях, когда цифровой мир постепенно вытесняет обычные средства коммуникации, те же письма, определяющие письменную форму заявки, требования организаторов конкурса на членство в клубе избранных, выглядели более чем странно, если не сказать, нелепо-фантастично. И это можно сказать и подвигло его на подачу своей заявки на членство в клубе. И, пожалуй, выгляди требования к претендентам на членство в клубе более реалистичными, то Претендент Љ1 скорей всего не был бы замотивирован и остался при своих разумениях.
- Лёгкой поступью он приближается к нам. - Сбавив звук своего голоса до степени тревожного, проговорил Сенатора, постепенно поворачиваясь в левую от себя сторону, откуда по его поворотливым движениям, видимо и исходил этот приближающийся звук. И надо сказать, что и Претендент Љ1 вскоре услышал этот лёгкий, шуршащий по полу шум шагов, который скорей всего принадлежал не человеку. И это в своей степени пугало Претендента Љ1, который со всем своим вниманием уставился в сторону тёмного коридора, со стороны которого и доносился этот шорох.
И здесь также не обошлось без того самого разумения, когда само ожидание неизвестного, больше страшит, нежели то, что скрывается за этим неизвестным. И когда из темноты коридора на свет появился пёс породы немецкой овчарки, то первое что сделал Претендент Љ1, так это облегчённо вздохнул. А уж после подумал о том, а что его так испугало-то. - А что это я так напрягся-то. Какого Чудо-юда я там ожидал увидеть? - задался про себя вопросом Претендент Љ1, переведя свой взгляд на Сенатора. В котором он вдруг и увидел отгадку своего не должного для храброго человека поведения. - Так вот это Чудо-юдо, которое своим вздорным поведением и расхрабрило меня. - Теперь уже злобно смотрел на Сенатора Претендент Љ1.
Но Претендент Љ1 слишком поспешил, отвлекаясь на Сенатора от собаки, которая если здесь появилась, то, наверное, не зря. В чём немедленно и убедился в следующее мгновение павший под напором ярости бросившегося на него Вельзевула (так звали пса) и своих подкосившихся ног на пол, в один миг промокший насквозь и бледный как смерть, Претендент Љ1. И, пожалуй, не предусмотри хозяева замка должную длину цепи Вельзевула, и частично мистер Сенатор, не позволивший Претенденту переступить прочерченную на пороге красную черту, так называемой ответственности, за которой, по заверению членов клуба, наступает эта самая ответственность перед собой и окружающими, и ждёт ощетинившаяся клыками пасть Вельзевула, то Претенденту Љ1 не избежать преждевременной взбучки и крепости клыков Вельзевула на себе.
- Осмотрительность и бдительность, в любом деле первый шаг к успеху. - Сквозь ярость Вельзевула, до мало что соображающего Претендента Љ1, на которого стекали слюни пса, донеслись слова Сенатора, который неимоверно радовался, глядя на истерику стоящую в глазах претендента. Нарадовавшись же за себя, Сенатор хватает за цепь рядом с ошейником пса и одёргивает его от претендента. Что поначалу не слишком радует Вельзевула, попытавшегося было возразить своим рыком Сенатору. Но прозвучавший со стороны Сенатора ответный словесный рык: "А ну! Знай, собака, своё место!", - находит должное понимание у пса, которому как оказывается, два раз повторять не надо и он в одно мгновение преобразившись в благоразумную и послушную шавку, с заискивающе машущим хвостом отправляется обратно, в глубины бокового коридора.
Мистер Сенатор тем временем переводит свой взгляд на не сводящего своего взгляда с Вельзевула Претендента Љ1, звучным похмыкиванием привлекает к себе его внимание, а когда претендент уже полностью вовлечён в сферу его внимания, то с довольной улыбкой протягивает ему руку.
- Это наш Вельзевул (тут без штампов не обошлось), своего рода привратник. А возникшее между вами напряжение, этот часть его работы. Он таким незамысловатым образом, сбивает с вновь прибывших людей их спесь, а к ней, буду предельно честен, все мы имеем некоторую склонность. А так Вельзевул, в один свой рык опустил вас с небес на землю, и тем самым показал вам, что вы всего лишь пока что только человек. - Сказал Сенатор, приподняв на ноги Претендента Љ1, который всё ещё дрожал в ногах от перенесённого стресса.
- Впрочем, это не одно достоинство Вельзевула, за которое все мы, члены клуба, его любим, ценим и никогда им не пренебрегаем. - Выдвинувшись в сторону центральной лестницы, ведущей на верхние этажи здания, заговорил Сенатор. Ну а Претендент Љ1, имея полное право опасаться за свою жизнь со стороны Вельзевула, вполне возможно, что затаившегося там, в тени коридора и только и ждущего, когда он переступит эту красную черту, остался стоять на месте, не решаясь сделать и шага. И только тогда, когда Сенатор остановился на месте и, повернувшись назад, посмотрел на претендента, тот после напряжённого размышления и всё под взглядом Сенатора, всё-таки решился на этот шаг - Правда при первом же шорохе со стороны тёмного коридора, готовым незамедлительно рвануть назад. Но видимо поставленная перед Вельзевулом его хозяевами задача была им выполнена, и он там почивал на своих лаврах, с косточкой в зубах, и претенденту можно было пока больше не беспокоиться за сохранность своих штанов и сердечного ритма.
Когда же Претендент Љ1 занял своё место рядом с Сенатором, то тот, двинувшись дальше, уже было собрался продолжить начатый разговор, как вдруг, к полной неожиданности Претендента Љ1, застывает на месте, затем озирается по сторонам, задерживает свой взгляд в той стороне, куда ушёл Вельзевул, и уже после этого поворачивается к претенденту. Где он опять фиксирует на нём взгляд и лишь после этого странного ритуала, приблизившись к претенденту максимально близко, заговорщицки спрашивает его. - Ты как относишься к критикам?
Ну а Претендент Љ1, в общем-то, не до конца сообразил, что имеет в виду этот странный господин и поэтому опять растерялся, не зная, что ему отвечать на это. Правда он сумел сообразить, что, во-первых, ответ в виде молчаливого согласия будет малоубедителен для его собеседника и, во-вторых, судя по всему, а именно по тому тону, с каким был задан вопрос, его отношение к этой категории людей под названием критики, не должно содержать позитива. При этом Претендент Љ1, дабы не быть заподозренным в лицемерии и соглашательстве, решает дать нейтральный ответ.
- Никак я к ним не отношусь. - Заявил Претендент Љ1. На что мистер Сенатор в ответ крепко застывает во взгляде на претендента, пытаясь уловить на его лице повод для того чтобы придраться к искренности заверений этого, кто его знает, что за человека ли, а может самого что ни на есть последнего критика, которые, для таких людей как мистер Сенатор, и не люди вовсе, а ходячая, благо что вырождающаяся язва, на смену которой приходят рецензенты. Но мистера Сенатора такого рода ребрендингом не обманешь и не введёшь в заблуждение, он отлично знает, что под всем этим скрывается и сколько всё это великолепие восхищений и замечаний стоит. Но вроде этот Претендент Љ1 ничем не выдаёт в себе критика и пока не позволяет себе такого рода взгляды на окружающее. И Сенатор, посчитав про себя: "Лицемер чёртов!", - так и быть, решает ему поверить, но только под чутким своим контролем.
- И не советую. - Жёстко заявил Сенатор, затем вновь бросил по сторонам свой взгляд и тихо проговорил. - Среди членов нашего клуба, если быть до конца честным, нет единого взгляда на окружающий мир и на всё то, что он олицетворяет собою. Но есть одно, что всех, таких разных членов клуба объединяет, - Сенатор приблизился к самому уху претендента и прошептал ему туда, - это наша общая не любовь к критикам всем профессиональных мастей. И они в свою очередь всегда отвечают нам взаимностью. - Претенденту Љ1 стало не по себе от скрежета зубов Сенатора, который таким звуковым образом подчеркнул степень своего отношения к этой ходячей язве, которая по его абсолютному мнению, во всём зависит от них, и при этом ведёт себя как последняя неблагодарная тварь, плюя в тот колодец, из которого она черпает свои дрянные мыслишки.
- Хотя во всём этом есть своя странность, и я бы даже назвал своеобразный парадокс. - В самом подходящем для своего разумения месте, в баре, размышлял Сенатор в кругу своих единомышленников, герра Ватермана и мистера Кросса. - Чем больше мы даём поводов для критики, - сказав, Сенатор вдруг задумавшись замолчал, затем обвёл своим разгорячённым мыслями и содержимым кружки взглядом своих товарищей по столу, и с долей горести и сомнением подчеркнув: "Мы всего лишь люди и тоже не безгрешны", - продолжил свою основную мысль, - тем больше мы даём работы этим, по своей сути паразитирующих на наших огрехах личностям. От которых, несмотря на все наши старания, доброго слова не дождёшься, а одни только критические замечания. А вот захоти, к примеру, - Сенатор посмотрел на герра Ватермана, но тот вовремя сообразив, к чему может привести этот взгляд Сенатора, немедленно проявил должную внимательность к содержимому своей кружки и Сенатор был вынужден искать для себя лицо более одухотворённое почтением и вниманием к себе.
Правда мистер Кросс тоже не слишком отвечал предъявляемым к нему со стороны Сенатора требованиям, а всё потому, что он будучи натурой увлекаемой, вначале слишком сильно увлёкся пенным напитком, без наличия которого подобного рода заведения теряют весь смысл своего существования, а после того как его глаза потеряли зрительную фокусировку, он принялся их настраивать, уставившись на сидящую за соседним столом весьма выразительную для публичных, но самую обычную для подобного рода проходных мест даму в трико с лампасами. А это надо бы срочно заметить мистеру Кроссу, грозило ему сближением его взглядов на жизнь с этой дамой, которая кто её знает, куда только, и даже в самые дальние овраги, может увлечь этого столь податливого мистера Кросса.
Но сегодня, то есть в то своё время, мистер Сенатор находился в фокусированном на своей мысли убеждении, и он смотрел на Кросса сквозь призму этих своих размышлений, так что он не мог заметить в какой опасности находился Кросс и поэтому он лишь злобно сплюнул, и как бы этого не хотел, взял за образец примера творчество всей душой ненавистного им, того единственного члена клуба, кто умел не только совладать, но и вроде бы даже дружить с рифмой (тем самым противопоставлять себя всем беллетристам), поэта Вождя. И хотя первоначально, как традиционно давно было принято в клубе, будущего Вождя назвали Перо, из-за наличия в его руках такого лёгкого инструмента по проведению его мыслей в жизнь, - орлиного пера, - да и его лирика всегда освежала грузные умы членов клуба, всё же впоследствии, когда Вождь в возникшем противостоянии с появившимся среди членов клуба противниками, выказал насколько остро и точно его перо, то за ним и закрепилось это новое агрессивное имя, Вождь.
- Это он всё делает специально. Ведь знает, что все мы ни в зуб ногой в деле рифмы. Вот и пользуется этой нашей неграмотностью, гад! - каждый раз закипал Сенатор, стоило только Вождю к слову вставить какое-нибудь рифмованное, а главное удачное словосочетание, а не стихи, как считал Сенатор.
В общем, мистер Сенатор, как первый из первых, кто остро чувствовал недостаток в себе духовного кальция - лирики - при каждом удобном, а лучше неудобном случае, вспоминал Вождя и на его примере, приводил свои примеры. - Так вот, - обратился к своим товарищам по столу, слишком бесцеремонно относящимся к своему долгу слушателей, мистер Сенатор, - захоти, а потом сумей Вождь создать какое-нибудь произведение без изъянов (видимо степень ненависти к критикам, чем к Вождю, была куда более сильнее у Сенатора, раз он допустил такую для себя немыслимость), то у всех этих критиков, прежде чем они задохнутся от возмущения за такое пренебрежение их интересами со стороны Вождя, случится заворот кишок от предчувствия сильнейшего недоедания, на которое их в будущем обречёт вышедшая из под его пера, напечатанная даже без забавных опечаток, какая-нибудь "Вишнугпали". Виниту чёртов! - Сенатор злобно вздохнул и погрузил свои думы в глубины своей кружки.
Сейчас же мистер Сенатор после своих сказанных в ухо Претенденту Љ1 откровений, вернулся на своё прежнее, рядом с ним место и после небольшой паузы, задался новым, как его понял претендент, провокационным вопросом. - А теперь ответь мне на такой вопрос. А позволяешь ли ты себе критический взгляд на самого себя и на своё творчество?
И опять Претендент Љ1 достаточно вовремя сообразил, что здесь главное не сам ответ, а быстрота его озвучивания. С чем Претендент Љ1 быстро справляется, заявляя в ответ. - Хотел бы сказать, что я себе во всём доверяю, но не могу. И бывает так, что я время от времени, на себя смотреть без стыда не могу. Видимо во мне всё ещё живёт свой неисправимый самокритик, которого вот так, с первых своих шагов на этом поприще не изживёшь. - С досадой сказал Претендент Љ1, разведя в стороны руками. - И даже сейчас что-то во мне бурлит и возмущается, заставляя меня, даже через моё не хочу, с долей скептицизма, под которым всегда маскирует свои намерения критический взгляд, смотреть на вас и на ваши слова.
Теперь уже мистер Сенатор оказался в затруднительном положении, не зная как реагировать на этот довольно провокационный ответ претендента. Где он через два фигуральных отрицания или вернее сказать, через использование двух взаимоисключающих утверждений, но всё же не исключающих своего использования и присутствия в словах и намерениях этого типа, так сказать привёл к непониманию всего сказанного претендентом Сенатора. Чего мистер Сенатор терпеть не может и не хочет. А когда Сенатор неизредко попадает в такого рода ситуации, то он действует всегда по одному и тому же плану - огорошивает своего собеседника каким-нибудь резким заявлением.
- Ладно, пошли, пока они не спустили на нас всех своих собак. - Кивнув в противоположную сторону от того места, куда зашёл Вельзевул, сказал Сенатор, выдвинувшись вперёд. Ну а этого игнорировать вновь побледневший Претендент Љ1 не посмел и в срочном порядке проследовал вслед за Сенатором. Мистер Сенатор же при виде такого здравомыслия, которое мокрым и бледным порядком выступило на лице претендента, а также той поспешности, с которой он поспешал за ним, приободрился и с высоты своего положения принялся знакомить претендента с существующими в этих стенах порядками и с установленными правилами поведения членов клуба и претендентов на это членство.
Когда же претендент был ознакомлен с основными правилами клуба, Сенатор привёл его на ту самую, ранее уже упомянутую смотровую площадку второго этажа главного зала замка, где проводились все заседания клуба. После чего он ознакомил претендента с присутствующими на заседании членами клуба (скорей всего это была самодеятельность Сенатора, решившего таким образом настроить на своё мнение Претендента Љ1) и в итоге перебрав ряд членов клуба, добрался-таки до Вождя, с которого он и принялся своеобразно своему взгляду на него, некоторым образом фигурально снимать скальп.
Тем более к этому у Сенатора были все и не только рифмованные (за которые у него к Вождю особое предпочтение и спасибо) предпосылки. И если рифмический антагонизм Вождя, это была всего лишь лирическая часть их отношений, вызывающая у Сенатора всего лишь нервный тик, то после одного памятливого заседания, которое привело к тому, что он вынужден был сдать свой пронесённый на одно из заседаний клуба многофункциональный телефон (а по правилам клуба было запрещено проносить внутрь замка любые технические устройства, при этом все отношения между администрацией и членами клуба строились на доверительных началах, и никто их не проверял при входе, а они этим раз за разом пользовались), на который он собирался записать некоторый компромат (так он называл это действие - подловить на слове) на своих противников, то от одного только воспоминания случившегося, Сенатору становилось невыносимо плохо.
Так вот, как-то раз в одно из тех самых не предсказуемых времён, когда казалось, что ничего не предвещает ненастья (о чём даже синоптики, эти астрологи от природы, сошлись в едином мнении) и тем более какого-нибудь несчастья, - рассматриваемые на очередном заседании клуба вопросы никого по большому счёту не волновали, - и члены клуба, находясь в расслабленном положении, кто собирался вздремнуть, кто свои ноги почесать друг о дружку, а кто и вообще, не собирался слушать, чего там собирается сказать Президент, как вдруг зал оглашает необычный для этого места звук, вроде того, который звучит, когда на стол бросают какое-нибудь средней тяжести электронное устройство (у людей на этот счёт имеется свой нюх).
И все до единого члены клуба, несмотря на всю свою занятость будущими намерениями, в один момент забывают обо всём этом своём отвлечении и замирают в одном положении, в котором каждый из них задаётся одними и теме же вопросами: "А что всё это значит? И кто это посмел пронести сюда телефон?" - и в этом нет ничего необычного, ведь каждый из членов клуба примеривал на других, но только не на себя (и скорей всего, что вскоре и выяснится, многие игнорировали эти запреты), правила клуба с его запретами.
После же того как все эти вопросы были заданы, взгляды членов клуба переводятся на стол, где как ими предчувственно и догадывалось (Сеньор Феррари даже успел быстро подумать, - На воре и шапка горит), лежал телефон. При этом телефон лежал не в том месте, рядом с Президентом, где ему ещё было простительно появиться, - Президенту, как административному лицу отвечающему за безопасность и ещё чего там прописанное в правилах клуба, позволялись такие отступления от правил, - но вот что он делает рядом с Вождём, то это было всем без исключения интересно.
- Как это всё понимать?! - сжав рукой в своих карманах свои телефоны, в один момент наполнились возмущением лица наиболее дисциплинированных членов клуба, которые не позволяют себе таких наглых выходок, и если они тайком пронесли сюда телефоны, то лишь для того, чтобы стать тем исключением из правил, которое подтверждает все эти правила.
- Да это прямой вызов нам и ...- на этом месте запнулся в своих вопрошающих мыслях мистер Сенатор, которого вдруг поразила страшная догадка, при виде, даже не самого Президента, о проявлении неуважения к которому хотел было возопить Сенатора, а дрожащих рук сэра Паркера. Чей вид и навёл его на весьма далеко заглядывающую мысль.
- Так вот оно что! - мистер Сенатор даже взмок от своей страшной догадки. - Они хотят пошатнуть все те устои, на которых крепится здание клуба. И главное, они хотят подорвать авторитет Президента, чтобы самим занять его место. Вот же сволочи, опередили. - От нетерпеливого ёрзания на своём стуле, мистер Сенатор чуть было не расшатал, пока что только стул. И только то, что Вождь протянул свои руки к телефону и взял его, спасло стул и мистера Сенатора от преждевременного падения.
Вождь же между тем не обращает видимого внимания на создавшуюся вокруг него окружающую обстановку, наполненную тревожной тишиной и вниманием к его рукам со стороны всех присутствующих членов клуба. И он хладнокровно, без малейшей дрожи в руках, берёт телефон со стола, издевательски покручивает его в руках и затем поворачивает его к себе лицевой стороной. И тут все, в том числе и Вождь, замирают и трепетно ждут, что же будет дальше. Включит, не включит он телефон?
- Куда же смотрит, и почему молчит Президент?! - у некоторых, особенно не терпеливых и честно сказать, паникёрски настроенных членов клуба, начинают сдавать нервы и, они всё это бубня про себя, при этом не смея закрывать глаза на происходящее, обращают свой мучительный взор на Президента. Который на этот раз ведёт себя довольно странно и не как обычно, по президентски - он углубился в своё кресло и оттуда внимательно смотрел на происходящее. Ну а такое поведение Президента не прибавляет уверенности в этих членов клуба, которые всегда видели в нём для себя опору, а тут такое дело. И они уже готовы на различного рода панические действия, но хорошо что не успевают, а всё потому, что Вождь начинает говорить. И не просто, а как всегда, мантрой рифмованных слов.
- Свет мой зеркальце скажи, - заговорил Вождь и с первых своих, всеми легко узнаваемых словосочетаний, а по мнению того же Сенатора, самой что ни на есть часто встречающейся комбинацией слов, ввёл в транс всех вокруг сидящих членов клуба, - и всю правду доложи. - Продолжил говорить Вождь.
- Он хочет таким образом добиться от нас того, чего никто до этого не добивался, правды. - Вцепившись в стол, стал вгрызаться в свой язык зубами месье Картье, чьей вотчиной отражения его воображения была спекулятивная фантастика, и ему всё это слышать было невыносимо. - Это у него такая своеобразная сыворотка правды. - А вот эта догадка месье Картье, показалась ему имеющей свои дальнейшие перспективы на отражение в его творчестве и значит, всё же можно послушать Вождя, который между тем не останавливался и всё говорил.
- Кто сегодня всех наглее, беспринципней и хитрее? - громко задался вопросом Вождь, вслед за этим вдруг включая телефон. После чего стол для заседаний вновь погружается в тишину, где каждый из сидящих за столом членов клуба, теперь пытается, если не заглянуть в телефон Вождя, что не всем дано, исходя из их пространственного напротив Вождя положения, то хотя бы домыслив, понять, что же он там с ним делает.
- Наверняка чатится. Понимаю. - Проявила про себя свою предсказуемость Дебютанка, которая и сама изнывала от нетерпения от такого долгого своего расставания со своим цифровым окном в мир её повседневной реальности.
- А по мне так, то он таким образом, демонстративно плюёт на всех и правила клуба, чьим проводником в жизнь является Президент. - Со своей стороны размыслил Сенатор, чьё разумение насчёт действий Вождя, были всё же более точнее, нежели у Дебютанши.
Но всё же, несмотря даже на большую точность разумений Сенатора, это всё были только его домыслы, которые ничего не имели общего с той реальностью, которая происходила на их глазах, в телефоне Вождя. Впрочем, Вождь не собирался их всех долго мучить, и как только пришло своё время (оно как вскоре выясниться, зависело от поисковых возможностей телефона), он раскрыл свои фигуральные карты, положив включенный телефон обратно на стол. После чего все взгляды членов клуба упираются в экран телефона. И хотя все члены клуба страдали близорукостью и время от времени, а кто и вовсе всегда, носили на своих носах различной фокусировки очки, сейчас у них времени и памяти совершенно не было для того чтобы водрузить на себя этот прибор своего оптического, а по мнению некоторых членов клуба, обманного отношения к этому миру. И они без этих технических средств, хоть и с трудом, но зато своевременно, принялись различать светящуюся с экрана телефона картинку.
И вот тут-то на многих из них, кому выпало несчастье обнаружить даже не своё имя, а связующее с ним название марки своего телефона, нашло откровение - вот же сволочь этот, до чего хитроумный Вождь!
- Ещё и прибедняется, выдавая себя за технически отсталого человека, которому даже слово прогресс неизвестно. - Заметив имя своего телефона в высветившемся списке обнаруженных телефонов, засверлил своими мыслями и взглядом Вождя Сенатор, хоть и резко, но в полной растерянности, не зная, что дальше делать, вытащив из кармана свой телефон.
Ну а как только ко всем пришло понимание того, что всё это значило, то вслед за этим до всех донёсся голос Президента, и ко всем, кто пренебрегал правилами клуба и пронёс внутрь телефон, а также до тех, кто пока что только замышлял вероломно воспользоваться оказанным им доверием, пришло понимание, что Президент хоть и стоит на страже всех этих прописных правил, но он всё же большая скотина, раз решил, доверяя, проверять их на доверие. И, понятно, что тот, кто не прошёл эту проверку, немедленно лишился своего телефона (как это происходило, то этого воспоминания память Сенатора воспроизвести не может, из-за перенапряжения его мозга) и некоторого доверия, что выразилось в том, что те из членов клуба, кто был пойман в пренебрежении оказанного им доверия и пронёс на заседание клуба телефон, отныне подвергался демонстративному унижению - его заставляли проходить в замок через рамку металлоискателя.
А это дало ещё один повод для раскола единодушия среди членов клуба, где пойманные на реализации своих намерений члены клуба, теперь находились в оппозиции к тем, кто только по факту, а не в своих намерениях придерживался правил клуба. Но мистера Сенатора и всех тех, кто принадлежал к первой оппозиционной группе, не проведёшь. Они, как себя знали, что эти, только с виду респектабельные и здравомыслящие господа, на самом деле те ещё беспринципные негодяи, которых от раскрытия их истинного лица, только их бесконечная тупость и тормознутость, и спасла.
- А так они бы давно уже нарушали все установленные правила и принесли с собой на заседание телефон. - Резюмировал свой взгляд на не попавшихся членов клуба, мистер Сенатор. - Их глубокая недалёкость и тупость, на этот раз сослужила им службу.
И понятно, что от таких воспоминаний, мистер Сенатор, особенно когда он видел перед собой рамку металлоискателя, вряд ли мог себя здраво чувствовать. Так что то, что Сенатор хотел от этих воспоминаний избавиться, то это была вполне нормальная реакция любого и в том числе его, не любящего стрессы организма. Ну а лучшее средство в такого рода делах, конечно, не твоя забывчивость, как кто-то сражённый склерозом мог бы подумать, если бы опять не забыл, что он склеротик, а способ под названием, клин клином вышибают. И мистер Сенатор решил, что если он этого Вождя вычеркнет из своих воспоминаний, то и те его стрессовые воспоминания, утеряв свою главную подпитку в виде главного исполнительного лица, Вождя, потеряют свою актуальность и исчезнут. Так что ненависть Сенатора к Вождю имела под собой куда более глубокие основания, а не как можно было подумать на первый взгляд - Сенатор никого не любил и предпочитал основывать свои отношения с окружающим его миром на более устойчивых опорах, ненависти (так его отношения и с товарищем Гвоздём, имели такую же точно природу).
О чём, в общем-то, Сенатор рассудительно не собирался никому признаваться и поэтому он при ознакомлении претендента с этим недружественным ему лицом, вдавался лишь в такие подробности, которые бы не раскрывали его, Сенатора, недружественного лица, а вот лицо Вождя им было представлено во всём тёмном цвете. - Тем более это не грешит против истины, если посмотреть на него при свете дня. - Подтверждал себя Сенатор.
- Я так и не пойму до сих пор, - лукавил Сенатор, указывая Претенденту Љ1 на руки Вождя, - это у него такой цвет тела или же он, живя в своём вечном полупьяном, а по его заверениям, в так называемом трансцендентальном состоянии, в сточной канаве, на улице, вместе с грязью пропитался солнечным светом и выразился в такого рода загар. Но Претендент Љ1, что за неблагодарная тварь, - мистер Сенатор тут перед ним распинается, тратя своё драгоценное время для того чтобы познакомить его с основными правилами и внутренним распорядком деятельности клуба, и при этом подходит к делу не формально, а творчески, - даже смешком или какой-нибудь язвительностью в адрес Вождя, не поддержит Сенатора, а как-то даже осуждающей смотрит на столь интересного и замечательного гида.
Заметив такое отдалённое пренебрежение к своим словам, Сенатор наполнился грозностью, и как им ожидалось, начал сомневаться в способности этого идущего им на смену молодого поколения в лице претендента, суметь держать ту высокую планку, которую они, прежнее, верное традициям поколение, так высоко подняли, в чём (во всём этом) собственно, Сенатор никогда не сомневался. - Что-то не ясно? - задался вопросом Сенатор.
- Насчёт вас, как раз всё предельно ясно. - Уж больно дерзко ответил Сенатору Претендент Љ1, отчего мистер Сенатор даже на одно мгновение оторопел от такой наглости претендента, позволяющего себе такие вольности и как следствие этой растерянности, выдал себя неосмысленным вопросом. - Не понял, что тебе ясно?
- То, что вы, скорее антиглобалист, которому близки пережитки прошлого, нежели терпимый ко всему глобалист. - Даёт более чем туманный ответ Претендент Љ1, чем ещё больше разориентирует Сенатора, который и не знает, как реагировать на этот, ясно только одно, что наглый ответ. При этом Сенатор так и не поймёт, с какой частью из заявленного претендентом, он ни в коем случае не должен соглашаться, и испытывать оскорбление своим чувствам.
Впрочем, Сенатор сумел совладать с собой, чему сильно помог направленный на него выжидающий взгляд с хитрицой претендента, и он жёстко контратакует. - А ты, знаешь ли, в чём-то, - Сенатор делает осмысленную паузу, смотрит внимательно на претендента и продолжает начатое, - да, именно в чём-то прав. И я действительно, знать не знаю и не желаю знать, что такое терпение. И это не моя блажь, а всё потому, что всё что с ним связано, противоречит всему тому, чем мы тут занимаемся.
- И любое творчество, можно охарактеризовать той сутью, которая несёт в себе нетерпение творца к окружающему миру требующему от него своей переделки. И это нетерпение есть своеобразный источник той мотивирующей и движущей силы, которая, не давая спокойно усидеть на месте творцу, приводит в движение само его я, тем самым позволяя ему утверждающе заявить на весь мир - я существую. А стиснув зубы, более комфортным способом, в поездке в поезде или вообще, за критично необходимые для жизни деньги, испытывать терпение при ознакомлении с тем, что ты тут натворил, да такого ни один здравомыслящий человек больше одной страницы не стерпит, резко заявив: "А это мне нужно?!". - Высокопарно заявил Сенатор. И видимо претенденту на всё это нечего было возразить, раз он ничего не сказал в ответ, а лишь только молчал.
Сенатор же убедившись в том, что претендент осознал свою никчёмность перед ним, или по крайней мере, решил проявить здравомыслие и больше не задаваться в его присутствии, почувствовал очередной прилив одухотворённости. А такое состояние души Сенатора, всегда смягчает его взгляды на окружающих, и он даже готов признать за ними право на свои маленькие слабости.
- Претендент ещё слишком молод, чтобы разуметь как я. И он видит мир с позиции желторотого птенца, так сказать из под того фигурального стола, откуда окружающий мир виден с определённой, низовой позиции. Он ещё не вырос до того понимания жизни, которое приходит с высоты мудрости лет. Вот он и грубит мне, а всё для того чтобы я его приметил из под его стола. - Улыбнулся про себя от этих своих размышлений Сенатор и, переведя своё внимание обратно к столу, с поправками на молодость претендента, продолжил возлагать свои надежды на Вождя, чей гипотетический скальп опять понадобился Сенатору для примера - Сенатор посчитал, что он ещё не довершил начатое, зарисовку портрета Вождя, а это было не в его правилах, и значит, ты морда краснокожая, держись. Тем более мысль о молодости, даже не претендента, а сама по себе, взбудоражила кровь Сенатора, напомнив ему выходки Вождя по отношению к единственной (Дебютанша не в счёт) особе женского пола, Соне, в качестве полноправного члена клуба с недавнего времени присутствующей на заседаниях клуба.
И даже то, что вопрос с привлекательностью или наоборот, с её ведьминой сущностью, пока что ещё не был решён и находился в своей горячей стадии рассмотрения, обсуждения и домысливания, всё же многие члены клуба, в число которых входил и мистер Сенатор, посчитали, что быть предусмотрительным, куда как более глубокая и здравая мысль, нежели пренебрегать ею и отталкиваться в жизни на сиюминутную данность. В общем, более просто это звучит так - Сенатор, как и другие члены клуба, придерживающиеся этой позиции, добивались от Сони расположения, посылая ей различного рода сигналы, должно подсказывающие ей о джентльменстве этих господ, которые, если она не будет против, готовы пойти с ней и дальше всех этих условностей. А вот куда, то это всё остаётся на совести фантазий всех этих джентльменских воображал, которые в своих фантазиях так далеко заходят, что даже позволяют себе отвлекаться и пропускать мимо ушей сказанные слова Президента.
Между тем Сенатор вернулся обратно к претенденту и обратился к нему. - Но ладно со всем этим. - Не совсем понятно, что имел в виду Сенатор, сказав это. - А вот скажи мне, как ты относишься к женскому полу? - И хотя Претендент Љ1 вполне мог подумать, что этот вопрос Сенатора есть его ответное продолжение того ранее прозвучавшего вопроса об отношении к терпению, а может даже к кощунственному употреблению в этих стенах значению слова терпимости, он по своей молодости проигнорировал такую возможность, проявив любопытство в этом вопросе, выраженное в завуалированном в его довольно пространном ответе.
- Положительно к тем, кто не во всём полагается на себя и готов признаться в этом. И настороженно к тем, кто самонадеян и искусственно чёрств к предлагаемой помощи. - Сказал Претендент Љ1, заставив глубоко задуматься Сенатора над этим его ответом. А раздумья Сенатора привели его к Соне, которая для него так и осталась большой загадкой, и сейчас он попытался её соотнести к одной из двух предложенных претендентом категорий дам. Что вот так, без какого-нибудь приведённого примера из жизни, не представляется возможным сделать, и Сенатор, как обычно прибегнул к помощи Вождя. А примеры с участием Вождя, никогда не подводили Сенатора, и всегда, хоть зачастую и с горечью для Сенатора, но приводили его к пониманию некоторых для него не совсем ясных истин и условностей, а также сложившейся ситуации, которая почему-то всегда становится для Сенатора в тупиковой степени безнадёжной.
Так Сенатору вспомнилось одно из тех первых заседаний клуба, где как раз впервые приняла своё участие Соня, и каждый из членов клуба вёл себя не с прежней обычностью и невозмутимостью, а пытался, если не ударить перед новенькой в грязь лицом, то хотя бы проявить себя так, чтобы она обратила на него своё внимание и возможно записала в одну из самых близких для себя ячеек памяти - ведь самое первое впечатление, как раз формирует о тебе общую картину, на основе которой, в дальнейшем и строится общение.
И надо сказать, что им по большому счёту и, по мнению Сенатора, своим презентабельным видом и поведением, скорей удалось впечатлить, как Соню, так и своих коллег по клубу, нежели нет. И если насчёт Сони, то тут вопрос об оказанном на неё впечатлении, был, в общем-то, спорным, - ей не с чем было сравнивать, - то то, что увидел Сенатор, да и все другие члены клуба на руках своих коллег по клубу, а уж вслед за этим на своих, то это определённо заставило их всех задуматься над фундаментальным вопросом - бытиё определяет их сознание или же их сознание своего несовершенства ведёт их к мастеру по маникюру.
- Вот же подлецы! - неожиданно натолкнувшись и обнаружив на пальцах рук своих коллег по клубу, работу мастера по маникюру, внутренне охнул Сенатор, вовремя удержав свои руки в темноте, у себя в карманах - ведь они тоже источали такого же рода ухоженность. - Вот же дамские угодники, готовы на всё, лишь бы она обратила на них внимание. - Переводя свой взгляд от одних рук к другим, всё больше нервничал Сенатор, теперь и не зная, что делать со своими руками, на которых кроме всего прочего маникюра, на указательном пальце теперь присутствовал перстень с огромным рубином. А это, как только сейчас осознал и понял Сенатор, бросится в глаза не только Сони, но и всем другим членам клуба, которые не наполнятся завистью к его финансовым возможностям, как этого бы хотел Сенатор, а сочтут эту его демонстрацию своей состоятельности, за его очередной выпендрёж и вызов их благоразумию.
Да и к тому же, о нём может сложится своё особое, превратное мнение и члены клуба ещё, пожалуй, решат, что он ответил для себя на тот, так мучающий всех вопрос о первичности сознания бытия. И тот же товарищ Гвоздь во всеуслышание, ударив кулаком по столу, громко заявит:
- А мистер Сенатор всё уже для себя давно решил. Его праздное бытиё всегда служит для его сознания путеводной звездой. Он и не мыслит своей жизни без этого красноречивого бытия на его пальце, а мыслит лишь только для одного, чтобы это бытиё определяло его сознание. Вот такой круговорот сознания мыслей в голове Сенатора получается. - И ведь мистер Сенатор ничего не сможет возразить в ответ или хотя бы подловить товарища Гвоздя на его стадности сознания, где он, поддавшись этому объединяющему таких разных людей чувству к Соне, взял и обработал свои руки ухожестью - они как были, как и прежде отражением его бунтарской сущности, где нет места изяществу и рафинированности.
А ведь всё это происходит потому, что здесь появилась эта Соня и теперь с её появлением существующий мир не может быть прежним и он навсегда изменился. И теперь все члены клуба, осознанно или не совсем так, смотрели на окружающее через преломление своего взгляда на Соню. - Дисперсия чёртова, ведьмино отродие! - что есть силы, надавив тем своим пальцем на котором был надет перстень, снизу на крышку стола, чуть не задохнулся от исходящей ненависти к Соне Сенатор, теперь только причисливший её к ведьмам. И хорошо, что стол был изготовлен из тяжёлого материала, из векового дуба, а иначе бы Сенатор умудрился удивить своих коллег по клубу, подняв стол над собой. Но не это успокоило Сенатора, а неожиданно пришедшая к нему в голову мысль: "А ведь я сейчас веду себя так неразумно тоже благодаря этой Дисперсии", - в одни момент ослабила его давление на стол и заставила опустить его руки.
- Уже сглазила. - Резюмировал Сенатор, в забывчивости вытащив из под стола свои руки и, положив их перед собой на стол. Чем немедленно обратил все взгляды членов клуба на себя, в частности на его указательный палец руки с перстнем на нём. Что незамедлительно вызвало у всех членов клуба внутренний ротор на этот, не просто неприкрытый, а демонстративный вызов Сенатора основам клуба, с его фундаментальной истинной на которой стоит здание клуба: только мысль вечна, а всё остальное тленно.
- Да как он смел, указывать нам на состоятельность только своей бытийной позиции?! - невероятно возмутился герр Ватерман, чья шаткая позиция по этому вопросу, иногда вводила его в различного рода заблуждения и поэтому не позволяла ему быть более утвердительно резким.
- Я всегда знал, что от этого подлеца и просто неумеренного человека, можно ожидать что-нибудь подобного. - С некоторой степенью зависти смотря на рубин Сенатора, переживал за свою нерешительность мистер Пеликан, по какому-то своему не далёкому разумению отложивший до следующего раз не менее броский перстень с фиолетовым брильянтом. - А теперь уже и не оденешь. Все посчитают меня за последователя. - С горечью подумал Пеликан, посмотрев на свои ухоженные руки, на которых он мысленно видел свой перстень.
- А Сенатор не такой уж и дурень, каким он кажется с первого взгляда, - подумал месье Картье, у которого вдруг на запястье руки из под рукава пиджака сполз золотой браслет, - он знает, чем завладеть внимание и мысли дамы. - У месье Картье от этих мыслей вдруг затеплилась надежда на то, что Сенатор этим своим броским поведением переведёт всё внимание Гвоздя на себя и тем самым он сможет уклониться от пари. К тому же, как заметил Картье, товарищ Гвоздь проявляет недовольство поведением Сенатора - его лежащая на столе рука, большим пальцем в такт нервному биению его сердца постукивает по столу - и это даёт большой шанс на то, что Гвоздь перенаправит всё своё внимание от них с Кроссом на Сенатора.
- А в этом смысле, мистер Сенатор ещё какой большой дурень. - Месье Картье вновь вернулся к своему первоначальному мнению насчёт Сенатора.
- Она точно ведьма. - Как мантру нервно повторил про себя Кросс, глядя на перстень Сенатора, который как и все, стал жертвой чар этой Сони.
- Какая-то прямо ярмарка тщеславия получается. - Ухмыльнулся про себя Самоед.
Но всё это был гул частных, близких к самомнению, так сказать статически зацикленных на себе голосов, тогда как здесь имелись и другие голоса, принадлежащие господам с куда более глубокими познаниями себя и своего места в жизни, которые могли и смотрели на всё это куда шире и глубже, со своих стратегических позиций. Где они увидели даже то, о чём и не догадывался сам Сенатор. Так сэр Монблан, как только стол озарился светом рубина мистера Сенатора, в один свой взгляд на этот перстень, всё отлично понял - сэр Паркер прибегнул к чёрным политическим технологиям, начав подкуп избирателей. Отчего у сэра Монблана вдруг зачесались сжатые в кулаки руки и он, бросив полный ненависти взгляд на также сжатые в кулаки руки сэра Паркера, дай только повод, готов был использовать со своей стороны грязные технологии, с выдавливанием и выбиванием из глазниц и головы сэра Паркера его глаз и самонадеянных мыслей.
Сэр же Паркер, в свою очередь увидев перстень Сенатора, в своих мыслях недалеко ушёл от сэра Монблана, решив, что никогда не ошибался на счёт этого подлого и бесчестного сэра ли ещё, раз его предпринимательская сущность с постоянством берёт в нём вверх, оставляя его спорное благородство для задних умов. - Врезать бы ему хорошенько, чтобы забыл, как звали. - Сжав руки в кулаки, подумал сэр Паркер. - А уж потом, я его так назову, что ...- сэр Паркер не смог закончить свою мысль, так она его умственно и физически содрогнула своим великолепием. - А ведь это потрясающая мысль, мистер Немо или как я пожелаю, так тебя и назовут. - Несказанно обрадовался сэр Паркер и, ослабив свои руки, перевёл свой взгляд на пока ещё сэра Монблана. Который при виде ослабления рук сэра Паркера заволновался и решил пока не разберётся, что за фокус задумал сэр Паркер, ослабить свои руки, выведя их режима кулаков.
- Пусть лучше отдохнут, а то они от длительного напряжения устанут, а сэр Паркер своего не упустит и, уловив момент, воспользуется моей усталостью, нанеся превентивный удар. - Сопроводил мысленными, свои ручные действия, сэр Монблан догадавшись-таки, что задумал против него этот коварный сэр Паркер.
Что же касается самого Вождя, то он, как и ожидал от него Сенатор, показал себя во всей своей хвастливой красе и подлой натуре - он не просто не честно, а скорей вероломно по отношению к другим членам клуба, которым так далека всякая лирика и рифмованный слог, взял и прибегнул ко всем этим лирическим средствам доставки своих мыслей до так падкого на все эти инструменты воздействия, сердца Сони. И при этом Вождь не только попытался склонить в свою сторону головку Сони, переполнив его романтическими воображениями, но и в тоже время попытался оттолкнуть её от всех остальных членов клуба, где он через своё злоупотребление рифмованными словами, тем самым указал на неспособность всех других членов клуба, кроме разве что только себя, раскрашивать употреблённые им слова в романтические краски света.
- Полон белый свет всеми красками света, но совсем другие цвета рождает мысль о тебе. - С первой же обращённой к Соне строчки, Вождь вывел из себя всех тех членов клуба, кто услышал этот его неприкрытый...Нет, не своеобразный, завёрнутый в обёртку рифмы комплимент Соне, а скорее вызов их умственному развитию (а над лицами с ограниченными возможностями, грех потешаться или как это делает Вождь, ограничивать их возможности по доставке благоречий в адрес Сони) и не умению должно подать себя перед очами дамы. Отчего у многих задрожали руки, что особо заметно было по рукам Сенатора, чей перстень своим отбрасывающим светом, начал своей яркостью всем бросаться в глаза.
- А от дум о тебе лелеют мысли во мне, - сквозь затуманенный взор и кипучесть мыслей Сенатора, до него доносятся отдельные строчки Вождя. На которые он, своеобразно своему состоянию нервно реагирует. - А у меня они побелели. - С дрожью в побелевших от напряжениях руках и таких же мыслях, подумал Сенатор.
И впишутся в анналы памяти моей, своим словесным отображением, все эти незабываемые впечатленья. - От этих изречений Вождя Сенатору стало вообще невыносимо, неудобно и тягостно сидеть на своём месте. - Да у меня быть может, тоже всё во мне подымается и костюм становится тесен, от такого рода мыслей. - Запричитал про себя Сенатор, чьи слова имели под собой фактические обоснования. Но всё это можно было перетерпеть, если бы слова Вождя не нашли отклик у Сони, но как всеми увиделось, то руки Сони, хоть и самую малость, но всё же дрогнули и ...А уж что было дальше, Сенатор, чей взор в один взгляд затуманился, и вспоминать не хотел.
Сейчас же Сенатор, вернувшись от этих горестных воспоминаний, посмотрел на претендента и резко заявил. - Всему своё время. А для вас, молодой человек, это преждевременно. - На что претендент Љ1 мог, и даже хотел было язвительно посмеявшись, возразить: "Вот как. А мой в отличие от вашего молодой возраст, как раз указывает на обратное", - но подхваченный Сенатором за локоть не успел этого сделать. Что можно было сделать и по ходу движения, но и тут Сенатор предусмотрительно ускорив скорость движения, таким спешным образом не дал возможности претенденту, как возразить, так и запомнить дорогу к этой комнате, куда он был приведён и помещён этим странным типом.
- Жди. За тобой когда настанет то самое время, придут. - Больше ничего не объясняя, сказал Сенатор, поспешно закрывая за собой дверь. При этом как послышалось Претенденту Љ1, у которого после этих слов Сенатора возникли новые к нему вопросы, дверь не просто закрылась, а с применением запорного устройства. Что заставило Претендента Љ1 подойти к двери и убедится в своих догадках насчёт подозрительности своего гида, который так оно и есть, закрыл его в этой без каких-либо изысков, практически, если не считать кушетку, пустой комнате.
- Что ж, раз иного выхода нет, - посмотрев на единственное и то с решётками окно, находящегося в самом верху этого похожего на камеру помещения, подумал Претендент Љ1, после чего направился к кушетке, чтобы убедиться в её расположенности к нему, - то придётся полагаться на то, что есть. - Убедившись в устойчивости кушетки и её вместительности, Претендент Љ1, завалился на неё. Затем с нового своего положения осмотрелся по сторонам и, вздохнув, произнёс самую обычную в таких случая фразу. - Вот же меня занесло. - Где вдруг к полной его неожиданности звучит ответная фраза:
- Занесло! - Что заставляет Претендента Љ1 в нервном испуге подскочить с места и в ожидании нападения начать озираться по сторонам. Но как им видится, то вокруг кроме пустых стен никого нет и напасть на него просто некому. Да и пока не за что. Что приводит претендента к единственно разумной мысли - это скорей всего было эхо. А эта мысль побуждает претендента к проверке своей догадки. И он вновь озвучивает себя, нарушая эту тишину. - Вот я попал!
И теперь уже ожидаемо им, ему отвечает эхо. - Попал!
Что вызывает у Претендента Љ1 особую детскую радость, тем более никогда не будет лишним закрепить свою уверенность в том, что незримая опасность миновала. И он решает ещё поребячится, подразнив эхо.
- Так это эхо! - утверждающе заявляет Претендент Љ1. На что на этот раз звучит несколько странный, похожий на смех отклик. - Э-хе-хе.
- Наверное, местное Эхо из веселых собратьев, вот и решило меня передразнить. - Нашёл для себя подходящее и главное успокаивающее объяснение этому ответу Эха Претендент Љ1. И претендент, чтобы окончательно убедиться в своих домыслах, встав посередине комнаты, в круговороте обводит её своим взглядом, и громко вопрошает:
- Это так?
На что ему в ответ звучит коротко-растянутый напев:
- Так, да не так-так-что-тому-не так.
- Это что ещё за морзянка такая? - побледнев, нервно вопросил Претендент Љ1.