Вчера была годовщина смерти моего отца. Четыре года тому назад в шесть утра звонок из больницы сообщил мне, что...
Мы еще с вечера подготовили все необходимое и раннего утра пошли проведать своих покойных.
Удивила какая-то пустота на кладбище. Вреде все, как всегда - народ, венки, нищие, оградки... не было собак. Обычных для каждого такого заведения кладбищенских собак, разномастных и разношерстных дворняжек, которых подкармливали сторожа и служители. Среди этих псов выделялся один - он был особенный. Эта его особенность была заметна всем. Рыжий, длинноухий, совсем молоденький - в нем ясно угадывалась благородная кровь легавой. А своей приветливостью он подкупал сердца всех.
Пересекая это место скорби мы особенно нуждаемся в утешении и сочувствии. Но никто не будет сочувствовать на кладбище, ибо печаль очень эгоистична.
Мы замыкаемся в соей боли, чувствуем только ее, а чужая боль уже не может проникнуть сквозь плотный заслон боли собственной. Тем неожиданней, когда к твоим ногам подбегает, виляя хвостом ласковая собачка. И ты уже ищешь в ее глазах то утешение, которого был лишен еще мгновение назад. И она дает тебе это утешение всем своим видом - вы замечали, какая выразительная пластика у собак! И если это и самообман, то, раз я желаю этого самообмана, значит он мне зачем-то нужен, значит зачем-то моей душе очень хочется этого простого собачьего утешения. И здесь, на кладбище, никто его не заменит, этого самого пса.
Мне горько было узнать, что один из посетителей, оказавшись человеком знающим, хотел забрать легаша себе, и ходить с ним на охоту осенней порой, когда воздух холоден и горек. Мне горько было знать, что найди щенок себе хозяина и новую жизнь, и я уже никогда более не испытаю это удивительное чувство единения в скорби и утешении с братом своим меньшим. (Или все-таки старшим?) Но, к счастью, что-то там у них не сладилось, и щенок остался служить на кладбище.
И вот мы, в очередную годовщину смерти отца, опять здесь. Но вот собак нет. Я подошла с служителю. Оказалось, что несколько дней назад, когда снег еще был глубок, служители, придя утром на кладбище, обнаружили, что ворота распахнуты, сторож в стельку пьян, а снег залит кровью и усыпан кусками плоти. Идя по кровавым следам работники нашли останки собак, всех: и больших и маленьких, черных и серых, белых и рыжих.
Они были растерзаны, у них были оторваны лапы, вырваны куски мышц, внутренности вились по снегу серпантином, головы, раздробленные, с оскаленными пастями, лежали отдельно от туловищ. Трупы уже окоченели. Легавого нигде не находили. Он исчез. Некоторые уже утешали себя тем, что щенок каким-то чудом избежал ужасной смерти, сейчас где-то далеко-далеко бегает, радостно виляя хвостом.
Трупик его был найден через пару дней, случайно, метров за 200 от места бойни.
Оказалось, что у ужасного деяния были свидетели и они назвали автора.
Автором был мужик, что держал ротвейлера, и жил напротив кладбища. Он не особенно и скрывал, что как-то вышел со своей собакой поохотиться...Это хайло!...
У бедных дворняг не было ни одного шанса спастись от челюстей холеной могучей твари.
И я вдруг снова испытала это чувство единения человека и собаки: ротвейлера со своим хозяином, меня с легавой.