Прием жаждущих получить исцеление и предсказания заканчиваю, осталась последняя. Кажется, купчиха пришла на прием повторно.
Очень полная молодая женщина пришла с жалобой на меня. В прошлый прием я несколько увлеклась, убирая грыжу с ее живота, и теперь вместо грыжи живот полыхал фиолетовыми синяками.
- Отправляйтесь домой, монна, как только переступите порог, синяки исчезнут. С вас три восемьдесят в кассу.
- Не буду платить! Вы обязаны убрать их бесплатно! Вы виноваты в синяках!
- Вина? Моя вина, в том, что у вас теперь нет грыжи. В следующий раз обращайтесь к обычному хирургу, он рану зашьет, она будет заживать долго, значительно дольше, чем пройдут синяки после магического вмешательства. Каждое влезание в организм, даже магическое, имеет побочные явления. Не надо. Не платите.
Убрала синяки бесплатно, но она мне не нравится. Дело ведь не в синяках. И за три восемьдесят с целителем не спорят даже крохоборы. Что-то не то.
Все, прием окончен.
Настраиваюсь на переход из городского офиса в деревенский дом, но что-то мешает.
Не успела - в помещение входит, гремя металлом доспехов и оружия, стража. И меня - именем справедливейшего правителя - отправляют сначала в участок, а потом в городское отделение инквизиции.
Наследник до сих пор не уничтожал мою плоть только огнем. Видимо, считал, что огонь покончит со мной окончательно, и я уйду из-под его власти. Но теперь-то зачем я ему под боком, когда пользы от меня никакой, кроме вреда. Ну, интересно Мартыну испытать еще один способ моего умерщвления. Вдруг огонь действительно окажется самым эффективным способом избавиться от стервы, опостылевшей и опасной.
Обвинения прелестны - синяки на животе полненькой купчихи после удаления грыжи. Серьезно? Синяков уже нет, а обвинения признаются тяжелыми настолько, что тянут на костер для целителя. Ведьма! Казнить! Сжечь!
Ничуть не удивлена и не возмущена. Не привыкать за пятьсот-то лет!
Готовлюсь к позору и смерти. Как бы часто наследник меня ни убивал, но привыкнуть к этому невозможно, уход из жизни всегда очень мучителен. Не менее мучительно возрождение. Кроме того, никогда не знаешь, сколько продлится время небытия и где именно придется очнуться. Надо постараться обезопасить себе возвращение.
Пока ехала в телеге со связанными руками и бумажным колпаком на голове составляла заклинания переноса тела и духа после смерти на вполне конкретное место - в свой любимый деревенский дом. Концентрации и сосредоточению на создании нового заклинания не мешали ни бранные крики толпы, ни гнилые овощи, летевшие в меня. Приятно, что помидор, лихо пущенный веселым мальчуганом, сбил бумажный колпак с моей бедовой головы. Ну, как сбил, колпак не упал, он был крепко привязан, но сломался, и свисал, острым кончиком доставая до моего носа. А я пыталась его сдуть - щекотно же. Народ покатывался со смеху. Короче, аутодафе нам с народом удалось из трагедии превратить в фарс. Не то, чтобы кто-то пожалел глупую ведьму, устроившую свое гнездо под носом хищника, но развлечение получалось искрометным.
В меня начали бросать не только овощи. Какие-то парнишки и девчонки стали запускать бумажных птичек, магически поджигая их в полете. Горящие птицы врезались в мое тело, оставляя болезненные ожоги. Прелестно! Мне уже на пути к месту казни старательно обеспечили страдания плоти. Ну, нет! Горящие птицы не сбили концентрацию на заклинании. Все происходящее фиксировала боковым зрением, в трансе непроизвольно блокируется боль.
Сигнал опасности, тихий, но вполне определенный. Ощущаю в деревенском доме посторонний след. Был или до сих пор есть, не понять. Но изменять место воскрешения поздно - меня уже привязали к столбу и подожгли влажный хворост, распушивший дымный хвост. Едкий чад не позволяет работать мозгу, угнетая его. Зато умирать легче в угарном беспамятстве.
Мне осталось лишь спеть любимую песню на прощанье. И я запела, импровизируя, и вспоминая Донну.
На телеге, едущей на базар, телёнок со скорбными глазами.
Высоко над ним в небе быстро летит ласточка, смеясь ветру. Ветер тоже смеется, как смеются все ветры. Они смеются изо всех сил. Смеются и смеются весь день, и половину летней ночи. Скажи, что тебе весело, Донна! Спой нам, Джоан Баэз! Спой, птичка!
- Хватит жаловаться! - произношу со всей строгостью, - Кто сказал, что ты теленок! Почему у тебя нет крыльев, чтобы летать, как ласточка, гордая и свободная. Чтобы смеяться, как ветры смеются. Они смеются изо всех сил. Смеются и смеются весь день, и половину летней ночи. Скажи, что тебе весело, Донна! Спой нам, Джоан Баэз! Спой, птичка!
Телят легко связать и забить. Даже без причины. Но кто дорожит свободой, научится летать словно ласточка. Научилась смеяться, как смеются ветры. Они смеются изо всех сил. Смеются и смеются весь день, и половину летней ночи. Скажи, что тебе весело, Донна! Спой нам, Джоан Баэз! Спой, птичка!
Так, заливаясь песней, слезами и смехом, меня не стало на базарной площади.
Из мглы бумажной каплей Герники Пабло, ломая кости и обрывая сухожилия, ворвалась в свою гостиную с диким воем боли, не осознавая ничего. Постепенно боль отступает, открываю глаза и отшатываюсь от склонившегося размытого лица незнакомца. Еще не до конца пришедшая в себя, все равно сознания не теряю. Никогда его не теряю, никогда. Наверное, я эмоционально тупа, чтобы падать в обморок от физического и чувственного перенапряжения.
Отмечаю, что заклинание переноса удалось, я дома.
Чья-то рука поднесла ко рту стакан воды, опустошила его взахлеб. Как всегда, когда пьешь лежа, струйки воды потекли к ушам и шее - хорошо, освежает, охлаждает.
- Ещё!
Пью третий стакан воды своего ручья, у нее особый вкус. Увлеклась, не могу остановиться.
Задать вопрос, чтобы узнать, кто мой гость, не успеваю. Незнакомец исчезает.
А мне еще пару суток приходить в норму.
Вот так, Мартын, и огонь меня не берет. Не могу умереть, хоть плачь. Покоя хочется.
Черт, волосы опять отросли до щиколоток, и оттягивают голову. Черт, черт!