Спесивцев Анатолий Фёдорович : другие произведения.

4. Атаман из будущего. Огнем и мечом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Ранее вторая половина второй книги, а теперь четвёртая часть приключений попаданца в Диком поле 17 века. Купить можно: http://www.labirint.ru/books/301744/ Кошелёк Яндекс-деньги: 410012852043318

Посвящаю эту книгу своей супруге Леночке.

  

Благодарю:

   А. Н. Макаровского, подтолкнувшего меня к написанию альтернативки.
   Дмитрия, "Димыча" талантливого автора с ВВВ и СИ, своей критикой и подсказками вынуждавшего меня не раз переписывать главки, а раз, так целую главу.
   Смирнова Сергея Александровича, читателя с ВВВ неоднократно сообщавшего мне важные для написания книги сведения.
   Многочисленных читателей форума "В Вихре Времён" и сайта Самиздат, чьи советы, указания на ошибки и интерес к моему творчеству мне очень помогли.
   Особенно хочу выразить признательность четверым читателям с форума "В Вихре Времён", помогшим выловить в романе опечатки и ошибки:
   Сергею Акимову,
   Игорю Гуртовому,
   Иванову Александру,
   Федотову Михаилу.
   Алексея Махрова, основателя форума ВВВ, где мои романы создавались.

ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС

Четвёртый роман из цикла "Сарынь на кичку!"

1 глава

Ещё один час "Х".

Май 1638 года от Р. Х.

  
   Уход с русинских земель большей части казаков и немалого количества непокорных холопов спокойной обстановку на них не сделал. На Правобережье не по дням, а по часам росли тяготы местного населения, преследования их за веру отцов, делая жизнь холопов, мещан и православного клира совершенно нестерпимой. На Левобережье ещё недавно свободным людям, жившим, рискуя жизнью и свободой, на своей земле, вдруг объявили, что они теперь - хлопы. Милостивый король направо и налево раздавал земли на Левом берегу Днепра просившим об этом магнатам. Вишневецким, Конецпольским, Потоцким... Благодатные, сверхурожайные чернозёмы привлекали жлобов, как мёд мух. Это сладкое слово - "халява", кружило голову.
   А люди здесь, на коренных русских землях, жили гордые и хорошо вооружённые. Практически каждый крестьянин имел ружьё и саблю. По-другому здесь было не выжить, татарские набеги за живым товаром случались каждый год, надо было уметь оборониться или спрятаться. Слабаков в этом месте не могло быть в принципе. Сюда приходили селиться и работать только те, кто согласен был рисковать жизнью ради права жить так, как он хочет, а не существовать под плёткой приказчика. Естественно, никто в рабское положение добровольно идти не собирался. Кто мог, тот бежал на земли запорожских вольностей, куда даже паны пока соваться побаивались, или в Россию, точнее, в те куски Дикого поля, которые недавно были отвоёваны ею. Решая, таким образом, больную для царя проблему: кем заселять строящиеся там городки.
   Однако большинство пыталось сопротивляться. Но даже вооружённый крестьянин - далеко не сразу может стать воином, да и ополчение нескольких сёл - невеликая сила. Магнаты присылали большие карательные отряды и беспощадно подавляли все попытки сопротивления. Каратели, в основном набранные здесь же, не отказывали себе в удовольствиях. Насиловали, грабили, унижали побеждённых. Ставшая постоем солдатня превращала беспредел в норму жизни для окружающих. Неудивительно, что восстания вспыхивали вновь и вновь.
   Заметно обострил положение в стране январский сеймик в Варшаве. Он одновременно издал ордонанс о снижении числа реестровых казаков до шести тысяч, лишил реестровцев права избирать себе командиров и уменьшил финансирование кварцяного войска, без того катастрофически недостаточное. Королю урезали возможности на отчисления из его собственных доходов на армию. Шляхта больше боялась усиления королевской власти, чем каких-нибудь внешних или внутренних врагов. Главным своим делом она считала сохранение собственных привилегий, как чёрт от ладана шарахаясь от даже тени опасности их ущемления. "Не позволям!" - звучало в таком случае немедленно и со всех сторон под шелест выхватываемых из ножен сабель. В целях сохранения пресловутого и реально недостижимого шляхетского равенства был ветирован законопроект о введении в Речи Посполитой ордена. Ещё один болезненный щелчок по королевскому носу.
   Попытка Владислава, человека неглупого и энергичного, привнести мир в отношения униатов и православных, собрать их вместе немедленно вызвала недовольный окрик из Ватикана. Папа требовал дальнейшего утеснения православных для перевода их всех в униатство. Одновременно католики начали широкое наступление и на униатов, склоняя последних на полный переход в католичество. То, что при этом в стране растёт взаимная ненависть и готовность убивать друг друга, Рим не волновало.
   Совершенно нестерпимой жизнь крестьян на Правобережье делали евреи-арендаторы. Паны жаждали роскоши и излишеств, хотели получать от жизни только удовольствия. Однако на это нужны деньги. Сидеть же в своём имении и выжимать из хлопов лишний грош им не улыбалось. Вот чего, а тяги к труду у шляхты невозможно было рассмотреть даже в самый мощный телескоп или микроскоп. Благородные паразиты предпочли продавать, за очень приличные деньги, право на взимание податей еврейским ростовщикам. А уж те работы не боялись, и от недостатка фантазии не страдали. На бедных крестьян обрушивалось такое количество новых податей, что выплатить их было мудрено даже самым трудолюбивым.
   Особое озлобление на евреев вызывала дань за любое посещение церкви. Вне зависимости от того, нужно тебе крестить ребёнка или отпеть покойника - плати деньги, которых у ободранных как липка крестьян зачастую не было совсем. Люди при этом напрочь выпускали из вида, что простые евреи, ремесленники или мелкие торговцы, страдают от обдирал арендаторы почти так же. Синагоги, так же как и церкви, арендовались и закрывались для не имеющих денег на оплату, арендаторов грабили "своих" с не меньшей охотой чем "чужих". Евреи-ремесленники нередко не имели денег на самое необходимое. Но для крестьян все евреи были одной шайкой-лейкой.
   Естественно, ходить без охраны арендаторы не могли, недалеко ушли бы. Они передвигались только в сопровождении большой охраны, в основном - тех же нанятых ими казаков. Нельзя не отметить, что позиция верхушки общины, в которую входили раввины, была проарендаторской и враждебной к местному населению. Уже к тому времени евреи были окружены морем ненависти. И не они одни, униатов ненавидели как бы не сильнее, да и к католикам отношение было далёким от христианских заповедей.
   На Правобережье то вспыхивали, то затухали "погашенные" карателями очаги восстания. Самый крупный возглавили некие Нестор Бардаченко и Солома. Для их разгрома пришлось привлечь коронные части, настолько оказалось много восставших. Возглавил разгром сам новый коронный гетман, Николай Потоцкий. Все окрестности были "украшены" посажеными на кол или повешенными крестьянами. "Кара над несколькими, а страх - для всех", - заявил магнат-каратель. Ещё более неприятно было положение поляков на Левобережье, там восставших возглавил отказавшийся уходить в Азов полковник Скидан. Имения панов на Полтавщине и Черниговщине горели ярким пламенем. Именно туда, в свои новые имения, направлялся Ярёма, как называли здесь проклятого матерью за переход в католичество Иеремию, да вынужден был притормозить. Обнаружилась большая опасность, чем восставшие хлопы.
   Одним из самых "удачливых" попрошаек чужого был бывший великий гетман коронный, Станислав Конецпольский. Если судить по портретам, то знаменитый воитель к тому времени напоминал предрождественского борова или борца сумо. Король не пожалел для сторонника усиления королевской власти всего, чего он просил. Принцип "Мне чужого не жалко" здесь действовал вовсю. Да и как жалеть имущества и земель какого-то быдла для талантливого полководца, бившего турок, татар, молдаван, московитов и, даже, самого шведского короля Густава-Адольфа? Именно этот человек, по должности и характеру, стал центром концентрации врагов русинов и православия. Первых он ненавидел и презирал, не считая их полноценными людьми, а православную веру, как преданный сын католической церкви, жаждал уничтожить.
   Ещё больше выпросили чужого князья Вишневецкие. Этой весной лидер клана, Иеремия, собрал немалую частную армию, более четырёх тысяч человек. Хорошо вооружённую, обученную, с опытными командирами. Она было начала готовиться к переправе через Днепр, когда вошедший в легенды Польши как великий воин, а Украины - как подлый предатель, Ярёма остановил движение своего войска. До магнатов дошли вести, что на правобережье переправилось большое казацко-татарское войско. Коронный гетман немедленно послал гонцов к воеводам Украины*, призывая их объявить посполитое рушение и присоединиться с войсками к нему. Сведения, пришедшие с юга, его сильно встревожили.
   Появление в степи большой армии не могло пройти мимо внимания польского командования. Не случайно коронное кварцяное войско** размещалось именно здесь. Толстяк Николай Потоцкий не один год прослужил при действительно талантливом военачальнике, Конецпольском, опасность почуял быстро и реагировал на неё правильно. Сначала к нему доставили двух ногаев, сумевших вырваться из калмыкско-черкеско-казацкого бредня. Впрочем, черкесов эти беглецы не видели и о них не знали, однако и рассказа о появлении в пограничье большого войска пришедшего с востока не мог не насторожить, не встревожить такого опытного командира. Вскоре сведения ногаев дополнили продавшиеся запорожцы. Они подтвердили появление в степи калмыков и донесли о шедших с донцами черкесах. Пан Николай поначалу решил, что это черкасы, как часто тогда называли запорожцев, однако успокаиваться по тому поводу не стал, забил тревогу.
   Варшава отозвалась на его сигналы об опасности неадекватно. Король ничем помочь не мог, польская шляхта из своего золотого сна пробуждаться в неприятную реальность не желала. Люди веселились и жаждали продолжения банкета. Выбить их из этого состояния можно было только грубой силой.
   - Увеличить коронную армию для отпора врагам? А не хотите ли вы помочь королю в ограничении наших вольностей? Не позволям!
   Куда оперативнее отреагировала шляхта местная. При всей своей дурости она нарастание опасностей для собственной опоры организма при сидении, ощущала. Уметь твёрдо держать саблю в руке здесь было по-прежнему жизненной необходимостью. На призыв авторитетного воеводы откликнулись многие. Подавляющее большинство шляхты имело местные корни, многие продолжали исповедовать веру предков - православие. Что не помешало им встать в общий строй против казацко-татарской опасности. В русских воеводствах юга по призыву их воевод срочно собрались сеймики и объявили местное Посполитое рушение, которое здесь, на окраине, ещё не превратилось в пустой звук, как в метрополии.
   Потоцкий срочно стал собирать войско для отпора предполагавшемуся вторжению. По просохшим после весенней распутицы дорогам запылили отряды ярко одетых всадников в доспехах. Большей частью - небольшие, почти все с обозами и прислугой, по числу превышающими количество бойцов, которых они сопровождали. Многие восседали на породистых конях и могли похвалиться дорогим оружием. Магнаты, такие как Ярёма Вишневецкий или Станислав Конецпольский, приходили с небольшими частными армиями. Это к середине мая дало возможность собрать немалое число воинов в дополнение к силам имевшимся в распоряжении Потоцкого.
   Ведь кварцяного войска у коронного гетмана было сейчас всего двенадцать тысяч пехоты (несколько тысяч было переброшено в Смоленск и другие пограничные с Россией крепости из-за сосредоточения там русских войск), две с половиной тысячи гусар, красы и гордости Речи Посполитой, и три тысячи "казаков", то есть облегчённой панцирной шляхетской конницы. Подошли, не слишком спеша при этом, к польской армии и три тысячи настоящих казаков, реестровцев. Из шести, что были признаны по ордонансу на сейме в январе. Хотя пехота называлась венгерской и немецкой, а конница рейтарами, драгунами, гусарами, львиную польского войска долю составляли местные уроженцы. Собственно поляков здесь было совсем мало - в основном в гусарии.
   Тысяч двадцать пять шляхетского войска присоединились к кварцяному, встав под знамёна коронного гетмана. Конечно, боеспособной там была половина, а с шляхтой пришёл огромный обоз, резко ограничивший скорость передвижения польской армии, но коронный гетман успокоился.
   "Дикари-калмыки, много раз мной битое казацкое быдло, даже в большом числе... разве это серьёзные враги? Эх, дал бы господь возможность ополчиться против осман... так эти варшавские павлины, пся крев, упёрлись, дальше своего короткого носа видеть не желают!"
   По европейским меркам - армия значительная и, безусловно, сильная. Разве что артиллерии у поляков было маловато, да обоз слишком велик. Гетман, уже участвовавший в подавлении не одного казацкого восстания, рассчитывал справиться и с казацко-татарским войском. "Бил их по отдельности, побью и разом!" - завил он своему окружению. Наличие среди врагов ещё и каких-то дикарей-калмыков его не смущало ни в малейшей степени. Польское войско медленно двигалось на юг, постепенно увеличиваясь в размерах, за счёт постоянно присоединявшихся к нему новых отрядов шляхты.
  
   * - Для поляков это воистину была Окраина их земель, название очень точное.
   ** - Кварцяне войско - армия мирного времени, нанимавшаяся на деньги из доходов короля, на долю разрешённую сеймом. В связи с недоверием шляхты, опасавшейся за свои вольности, королю не позволяли иметь большую армию. Её, в связи с уменьшением казацкой опасности, даже урезали.
  

Тягомотина и нервотрёп.

Азов, травень 7147 года от с.м.

(май-начало июня 1638 года от Р. Х.)

  
   Изгнание целого народа с родных земель весьма болезненно потерзало интеллигентскую совесть Аркадия. Но другого способа разойтись он не нашёл, а проблема требовала немедленного решения. Благо особо комплексовать работа не позволяла. В этот раз её было особенно много, и проблем, связанных с ней, вылезло с избытком. Что самочувствия никак не улучшало.
   Во-первых, ракет предстояло делать существенно больше, а переход от мелкосерийного производства к серийному немедленно выявил неготовность многих задействованных в процессе к такому скачку. Неприятности посыпались одна за другой. Сделать на коленке несколько штук и начать серийный выпуск - правы одесситы - оказалось ДВУМЯ БОЛЬШИМИ РАЗНИЦАМИ.
   Во-вторых, совершенно не было базы для поточного производства. Каждый день ему приходилось сталкиваться с: "Негде", "Нечем", "Некому".
   Кузнецы, поставлявшие медные листы, сделали их в этот раз откровенно некачественно, толщина на разных участках отличалась очень существенно. Пришлось попаданцу идти к ним и лаяться, требуя переделок. Из-за чего процесс изготовления ракет, без того отстававший от графика, затянулся ещё больше. А кузнецов было просто мало, чтобы выдать нужную продукцию пристойного качества в необходимые сроки. Вот и сделали кое-как. Переделки, естественно, работы не ускорили.
   Самим изготовить порох необходимого качества для забивки в ускорители в достаточном количестве не удалось, а закупленный оказался недопустимо разнородным. Пришлось его тщательно просеивать на ситах, тот ещё геморрой. Аркадий сделал это с крайней неохотой - то, что порох там должен быть идеально однородным, было технологическим секретом, но другого выхода он не нашёл. По итогам применения в прошлом году и Стамбуле он настоял, чтобы все боеголовки заряжались только адской смесью. Псевдонапалм показал себя более надёжным и эффективным в хранении и применении.
   Для полного счастья почти четверть уже сделанных ракет пришлось переделывать, так как Срачкороб заметил небрежность в работе нескольких человек. Пренебрегших положенной аккуратностью беспощадно и жестоко высекли, невзирая на шляхетское происхождение половины из них. Да они и не спорили и не возмущались. Понимали: за такое могли и повесить. Никакого сочувствия страдания поротых у товарищей не вызвали, ведь всем лишнюю неделю пришлось переделывать уже сделанную работу. Обид, вроде бы, наказанные не затаили, пороли их не публично, а сугубо конфидециально, без свидетелей.
   Спал Аркадий все эти дни плохо, хотя уставал чрезвычайно, по идее должен был бы отключаться, упав на постель. Практически непрерывно саднили порезанные и сбитые пальцы. Меньше трёх-четырёх перевязанных, регулярно промываемых самогоном, у него в эти дни не было. Тяжёлая и совсем не творческая работа по клепанию одного и того же выматывала все силы и нервы, а на наладку более совершенного производства, добавление в него каких-либо улучшений, не было времени.
   Лёгкие, кажется, у него благодаря повязке при опытах с нефтепродктами и селитрой не пострадали, но неожиданно начали слезиться глаза. Зрение заметно испортилось, видимо, перегрузил его, выискивая недочёты в продукции, да и совсем не безвредные испарения при работах с нефтью сказались. Оставалось надеяться, что это временное ухудшение. Прилегающие к лицу прозрачные очки были пока мечтой. Молоко он пил при всех, три раза в день, давая пример джурам, к этому напитку в большинстве равнодушным. Они предпочли бы поправлять организм винцом, или хотя бы пивом. Приходилось приучать к нужному делу личным примером. Раз знаменитый колдун пьёт, не зазорно и его ученикам попробовать. Введение повязок и обязательного питья молока дало положительный эффект достаточно быстро - кашлять пацаны стали куда реже.
   Как-то вечером прискакал джура от Осипа: в город прибыл гонец из казацкого посольства к шаху. Аркадий поспешил закончить есть и, дожёвывая на ходу, поехал в резиденцию азовского атамана, где и присоединился к ужину. Говорил за столом в основном гонец, Калуженин и Москаль-чародей слушали и задавали вопросы. Что он вёз от посла, не знал и сам, вскрыть пакет мог только верховный атаман Татаринов, однако на вопросы отвечал охотно.
   - ...и я слыхал, шо турки сами к шаху послов прислали. Те, що у Армен сидят, с большим войском. Избрали они себе нового султана, вроде пашу из Алеппы, он у них зараз (теперь) главный.
   - Почему Ахмеда Халебского избрали, знаешь? - первым вопрос успел задать Калуженин, хотя и попаданца это интересовало.
   - Так, значится, говорять, що у него по матери султанская кров есть, и жинка - сестра покойного султана. По родству, значится.
   - И как, договорились они, турки с персами?
   - Говорять, так да, домовылысь (договорились). Турки, значится, отдали большой шмат Арменской земли, а персы обещали на них не нападать.
   - Выходит, у персов и турок теперь мир, больше они воевать не собираются? - вступил в разговор Москаль-чародей.
   Гонец дожевал откушенный кусок мяса, вытер рукавом рот, почесал в затылке.
   - Та ни, думаю, як только турецька армия отойдёт, персы полизуть отбивать остальную Армению, и ещё щось у придачу. Говорили, що шах армию не распускае, а набирае. Якбы воювать не збирался, то нащо?
   На следующее утро гонец ускакал к войску, а Аркадий вернулся к рутине серийного строительства ракет. Стало ясно, что весь процесс нужно перестраивать, разбивать на более простые операции, вводить прокат, для начала - меди. Много чего надо было делать, да вот проблема - у попаданца на Украине встал во весь рост, куда ж без этого, еврейский вопрос, требовавший его присутствия. И перекладывать на кого-либо решение этой проблемы было никак нельзя. Как и бросать доделку ракет или передоверять это дело другому. А в отличие от некоторых героев фэнтези, раздваиваться Аркадий не умел, хотя имел славу крутого колдуна.
   Надоевшая, ставшая нудной работа вогнала попаданца в депрессию. Хотя было у него подозрение, что не только проблемы перевода производства в серийное виноваты в его плохом настроении. Пытался развеяться, но даже купание в Дону помогало слабо. Заняться же интенсивными тренировками в боевых искусствах, в частности фехтованием не было времени. Большую его часть съедала работа.
   Атаман Петров, собрав дополнительный отряд и припасы, вместе с тремя сотнями запоздавших черкесов отбыл на соединение с основным войском. Попаданец поначалу планировал ехать с ним, однако пришлось задержаться на лишних семнадцать дней. К решающему сражению в приграничье он уже безнадёжно опаздывал, но доверить работы никому не мог. Разве что Срачкоробу, но у того самого депрессия была не меньше, а как бы не побольше, чем у Аркадия, взваливать на него ещё и руководство было бы жестоко.
   Вернулась специальная станица из Москвы, извещавшая царя о начатой казаками войне с Речью Посполитой. Возглавлял её брат Калужанина, Потап Петров. Не застав азовского атамана дома, он перебыл в городе ночь и поскакал к войску. Однако другу брата всё рассказал без утайки.
   - Принимал нас, на сей раз, сам князь Черкасский, времени много уделил нам, казакам. И на прожитие как никогда обильно дали. Уважительно беседы вели, даже сам наиглавнейший боярин, я такого и не припомню. Он всё расспрашивал о казачьих договорённостях с крымскими татарами. Ну... усомнился, что они будут надёжными союзниками в войне с поляками. Я заверил, что мы и сами агарянам неверным не доверяем, пригляд за ними имеем.
   Атаманы понимали невыгодность союза с казаками для многих мурз. Поэтому татар в бою использовать не только не планировали, а даже к полю боя их подпускать не собирались. Во избежание соблазна предательства. Оставалось надеяться, что крайне заинтересованный в союзе хан сможет удержать своих подданных в рамках договорённостей.
   Москва атаку на поляков одобрила, хотя князь и усомнился, что казакам удастся одолеть такого сильного врага. В этом году Россия участвовать в боевых действиях пока не планировала. Уж очень страна была истощена неудачной Смоленской войной. Правительство предпочло сначала посмотреть, чем закончится битва казацкой и польской армий. Но, на всякий случай, полки западного строя, дворянскую конницу, несколько позже и стрельцов, князь Борис обещал выдвинуть к границе Великого княжества Литовского. Блокируя таким образом возможность помощи полякам от литовцев.
   Спросил князь и о предсказании погоды: - Точно ли будет в сем году засуха?
   Станица, прибывшая в Москву прошлой поздней осенью, предупредила о грядущих лютых морозах и засухе летом. Морозы случились, действительно, очень сильные, теперь был основательный повод тревожиться за урожай.
   - Всё в руке Господней! - отвечал Потап князю. - Однако да, есть такая опасность. И к сильным морозам в следующую зиму лучше бы приготовиться заранее.
   Глава Посольского (и Стрелецкого, и...) приказа информацию к сведению принял, станице лишний раз милость выказал.
   Но, как ни надо было спешить Аркадию, оставить ракеты недоделанными или смириться с их сомнительным качеством он не мог. Поэтому продолжал стоять над многогрешными душами кузнецов, пороховщиков, сборщиков, понукая их к исполнению работ только на отлично. Здорово ему в этом помог друг, Срачкороб, чьё знаменитое чувство юмора начало опять просыпаться на страх всем лодырям и неумехам. Стать объектом его шуток? Да лучше к медведю в берлогу с голыми руками залезть!
  

Противостояние.

Лагерь возле побережья Ак-дениз (Мраморного моря),

22 муххарама, 1048 года хиджры (5 июня 1638 года).

  
   - ...нашёл его с трудом. Очень сильно Истамбул пострадал, половина города сгорела, не меньше. От наших казарм один пепел остался, теперь выжившие воины Аллаха в Еникале расположились, крепость уцелела.
   - И как он тебя встретил? - поинтересовался новый великий визирь Зуграджи-паша, не так давно возглавлявший оджак.
   Стоявший перед всей верхушкой армии оджака и новоизбранным султаном Исламом янычар чуть замешкался с ответом. Молодой, с ещё скудной бородой, не успевший обзавестись дорогим трофейным оружием и роскошной одеждой, в которой пристало появляться перед глазами светоча вселенной падишаха. Стоял он, разумеется, вполне свободно, тянуться, как гяуры в своих новомодных войсках, янычары не могли в принципе. Больше всего ему хотелось сейчас побыстрее отсюда выйти. Вздохнув, янычар ответил:
   - Настороженно. Удивился, когда увидел. Прав был чорбаджи,* когда предупреждал об осторожности. Уж не знаю как, но всех янычар, что выжили при пожаре Истамбула или пришли из Буды, убедили, что новым султаном должен быть сумасшедший Мустафа, да продлятся годы его. Хотя все знают - управлять страной он не может. О Вас, великий и непобедимый, - янычар упал ничком на ковры в султанском шатре и закончил фразу, уткнувшись в его ворс, - и слушать не хотят. Готов понести наказание за такие дерзкие слова.
   - Не за что тебя наказывать, воин. Ты выполнял волю пославших тебя командиров и слова передаёшь чужие, о которых нам надо знать! - милостиво ответил ему Гирей. Правда, даже в неверном свете масляных светильников было видно, что ответ его не порадовал. - Можешь встать на ноги и продолжить рассказ. Мы не гневаемся на тебя.
   Янычар быстро выполнил приказ султана и продолжил рассказ.
   - О, повелитель мира, я честно рассказал своему бывшему другу, что весь оджак, всё вышедшее в поход с прежним султаном войско, единодушно поддержало выполнение его воли, избрание Вас падишах, халифом и султаном. Но он, порождение рака и собаки, осмелился лить на Вас слова хулы, повторить которые мои уста не способны!
   Янычар опять бухнулся лицом в ковёр. Храбрец, как и большинство янычар, он сейчас трусил, как никогда в своей короткой жизни. Знал - случалось, султаны отправляли на казнь и за меньшие дерзости.
   - Прекрати падать на ковёр! - прорезалась в голосе Гирея нотка недовольства. Не успевший обжиться в новом, сверхвысоком ранге, он прекрасно понимал чувства разведчика, вынужденного докладывать ТАКОЕ самому султану. - Мы уже высказались, что на тебя не гневаемся. Продолжай.
   - Объявленный в Румелии султаном Мустафа, как все там говорят, ничем не правит. Сидит в своём дворце у окна на Белое море и бросает в воду золотые монеты, думая, что кормит рыб чем-то особо вкусным. Правят, так мне сказали, Еэн-паша, бывший бейлербей Румелии, объявивший себя великим визирем, и каймакам Стамбула Мусса-паша. Он как был каймакамом, так и остался, только ещё и должность сердара (главнокомандующего) себе присвоил. Большая часть янычар, будто заколдованные, им верны. И... - янычар помялся, собираясь с духом, - они готовы воевать с нами.
   - Ты не опасался, что он тебя попытается схватить и выдать своим командирам, порождениям нечистого животного в человеческом облике? - вступил в разговор новый великий визирь, даже не испросив на это разрешение у султана. Несколько зорких глаз в шатре заметили при этом тень неудовольствия мелькнувшую на полном султанском лице.
   - О, нет! - без раздумий и сомнений ответил воин. - Мы ведь в аджеми оглан** из одного села попали, всю учёбу рядом спали и ели из одного котла, в поход на бунтовавших арабов вместе ходили. Не мог он так поступить!
   Султан и визири улыбнулись наивной горячности молодого человека. О способности человека, вроде б самого храброго и верного, к предательству, причём коварнейшему и подлейшему, они знали не понаслышке.
   - Так возвращаться к границе, которую он призван охранять, Еэн-паша не собирается? Никто о таком не говорил?
   - Нет, повелитель! Наоборот, войска к проливу подтягиваются, появилось много татарской конницы, буджакская орда пришла, ходят там слухи, что они в Добруджу перекочевали, там теперь живут. А узурпаторам трона за разрешение поселиться на тех землях они обязались служить. В городе много гяуров из окрестностей появилось, с жалобами на бесчинства ногаев, но Еэн-паша и Мусса-паша ничего для наказания грабителей, убийц и похитителей людей не делают. А тут ещё по Румелии пошли отряды ростовщиков, собирающие особый военный налог, отбирают у людей последнее. Если нечего отбирать, хватают и увозят детей. Стон и плач по всей Румелии стоит. Они ведь заплатили недавно покойному султану, урожай ещё не вызрел, очень плохо местным райя приходится.
   - Хорошо. Мы довольны тобой. Можешь идти. Распорядитесь там кто-нибудь, чтобы помощники бейтюльмаджи3* нашему верному слуге выплатили достойную его службы награду.
   Янычар в низком поклоне, пятясь, покинул шатёр, там осталось только новое руководство султаната. Одно из трёх самопровозглашённых. Халифат, конечно, был велик и богат, но три султана и халифа и для него было многовато. Определённо, двое были лишними. Тут считали, что лишние - Мустафа и Ахмед. Но как и в какой очерёдности избавляться от ненужных - здесь были варианты. Два войска стояли в виду друг друга. Казалось бы - атакуй, если не боишься, и одним соперником в схватке за власть станет меньше. Однако существовало толстое, жирное НО.
   Видеть-то друг друга вражеские, чего уж там, армии видели. Кое-где даже имели возможность перестреливаться из пушек, чем, впрочем, воспользоваться не спешили. А сойтись в рукопашной им было крайне затруднительно. Узкий, но бурный пролив надёжно их разделял. И средств переправиться через него быстро ни у кого не было. Шайтановы выродки, в зачатии некоторых проклятый как бы сам не поучаствовал, спалили или украли всё, что плавает. А переправляться маленькими отрядами - обречь себя на поражение. Гяурская пословица "Близок локоть, да не укусишь" очень точно отражала ситуацию.
   О чём думали Еэн и Мусса, здесь не знали, учитывая относительную слабость их армии, по сравнению с армией оджака, вероятно, радовались возможности собрать силы. Исламу и его помощникам приходилось сомневаться. Стоять ли здесь, надеясь, что рано или поздно верфям Трапезунда и Синопа удастся произвести достаточное количество переправочных средств. Или оставить для проформы малый заслон и двинуться на стремительно увеличивавшуюся восточную армию, провозгласившую султанами Ахмеда Халебского и его сына от сестры султана Мурада, Моххамеда.
   - Что докладывают из Трапезунда и Синопа?
   - Ничего нового и обнадёживающего, о великий султан. Даже если будут работать с величайшим усердием, к осени сделать достаточное для переправы количество судов не успеют. И там тоже не хватает денег.
   - Разве есть какое-то место, где их хватает? Так, может, и не будем сейчас с этим спешить? В Армении Ахмед армию собирает, ты сам говорил, она больше и румелийской, и нашей.
   - Больше - не значит сильнее, падишах.
   - Если соберёт очень большую, то нас и ярость воинов оджака может не спасти. Задавят толпой, затопчут. Думаю, и они сейчас деньги собирают?
   - Точно не скажу... но куда ж без денег?
   - Да... серебро всем нужно. Бейтюльмаджи, а насколько у нас плохо с деньгами?
   - Совсем плохо, о светоч нашей жизни. В поход мы выступили с немалой казной, султан Мурад собрал с райя особый военный налог. Но время идёт, войско ест и пьёт, скотину тоже без кормов не оставишь, от той казны меньше трети осталось. Султан рассчитывал на прибытие денег из Сирии и Египта, но, боюсь, арабы нам, пока всех лжесултанов не поубиваем, ничего не заплатят.
   - И Мустафе? Слышал, что его и наши янычары весьма уважают.
   - Оджак при нём очень хорошо жил - службой не перетруждали, за грабежи в Стамбуле не спрашивали... только для халифата это могло плохо кончиться! - за казначея ответил великий визирь.
   - Так?.. - проявил настойчивость султан.
   - И ему.
   - А потом?
   - Он умрёт от горя из-за сгинувших в междоусобице воинов Аллаха. Не сразу после того, как попадёт в наши руки, а через два-три месяца. Есть медленные яды, а покушать последний Осман очень любит.
   - Хорошо. Я неодобрительно отношусь к убийствам царственных особ, особенно после того, как сам стал халифом.
   Присутствующие вежливо заулыбались шутке султана. В его шатре, ранее принадлежавшем Мураду IV, могло бы разместиться и заметно больше людей, но сейчас здесь оставались только те, кто реально определял линию поведения армии. Нетрудно было заметить, что при соблюдении внешней почтительности слово султана здесь не является решающим, и халиф об этом прекрасно знает. Да и великий визирь вынужден прислушиваться к словам своих соратников очень внимательно. Довольно скудное освещение светильников хорошо подходило к атмосфере заговора, в шатре доминировавшей. Ясно было, что после победы часть из присутствующих сцепится в смертельной схватке за власть уже между собой, однако сначала эту самую власть необходимо было добыть. Разбить конкурентов.
   - Значит, решено, идём на восток? - прервал небольшую паузу султан.
   - Да! - твёрдо ответил на вопрос повелителя великий визирь Зуграджи-паша.
   - Да! - поддержал его новый сердар, Силахдар-паша.
   - Да! Согласен! Немедля! - вслед за лидерами высказались и остальные члены дивана.
   - Бейтюльмаджи, хватит ли нам денег на поход, хотя бы... до Эрзерума?
   - Боюсь, нет, падишах. На оставшиеся средства нам и до Анкары не дойти. А перед боем стоило бы поощрить воинов. Малыми деньгами здесь не обойтись.
   - Есть у кого мысль, как нам пополнить казну?
   В шатре возникла недолгая, но очень неприятная пауза. Здесь собрались воины, "люди пера", как называли в халифате гражданских чиновников, ещё не успели завоевать значительного влияния при новом султане.
   - Ко мне подходили вчера... - бейтюльмаджи тщательно подбирал слова, - несколько евреев-ростовщиков...
   - Из Истамбула? - встрепенулся Зуграджи-паша.
   - А?.. Не знаю, может, и из столицы, я не спрашивал.
   - Напрасно. Они могли бы много чего рассказать о состоянии дел у наших врагов.
   - Особенно если поднести огонька к пяткам! - отозвался кто-то из второго ряда.
   - Нам эти сведения важнее, чем деньги, которые мы собираемся просить у них? - ядовито поинтересовался Гирей. Взгляд на отозвавшегося он бросил совсем не дружественный. После чего обратился к бейтюльмаджи. - Я так понимаю, эти ростовщики пришли к тебе с предложением?
   - Да, падишах. Они сказали, что готовы выкупить за полцены особый налог на вилайеты Западной и Центральной Анатолии.
   - То есть земель, нами на данный момент контролируемых. А Восточной и Румелии?
   - Нет. Я спрашивал.
   - Чем же он обосновывают такой отказ? Неужели сказали, что не верят в нашу победу?
   - О нет, что вы, халиф! Разве кто посмеет так сказать, даже если в его дурную башку такая глупая мысль залетит? Они сказали, что почти разорены набегом казаков на город. Многие дома и семьи потеряли.
   - После чего выкупили у Еэна военный налог на Румелию, а нам предлагают деньги за две трети Анатолии. Сколько же денег у них до разорения было? Хотел бы я быть таким бедным, как они сейчас.
   - Вы, султан, будете самым богатым человеком мира, дайте только срок.
   - Да услышит тебя Аллах! Что думает диван? Будем брать деньги?
   - Чего тут думать? Брать надо! - не побоялся высказаться первым сердар.
   - Действительно, без денег у нас скоро столько бед вылезет... надо брать. Только не слишком ли для них жирно будет, половина? Всегда раньше выплачивали полную стоимость, а уж потом сдирали с райя вдвое больше. Половина - это слишком мало. Надо требовать не менее трёх четвертей и соглашаться на две трети.
   - Пока султан Ислам Гирей не сядет твёрдо на трон в Истамбуле, не займёт Сераль, никто нам полной доли вперёд не даст! - назвав самого себя как бы со стороны, высказался халиф.
   Остальные согласились брать у ростовщиков деньги в счёт особого военного налога, обязав только бейтюльмаджи выторговать больший процент от него. Интересоваться экономической стороной вопроса, смогут ли нищие крестьяне и затюканные иноверцы выплатить такую подать, никто и не подумал. Кому какое дело до райя?
  

* * *

  
   Всего на день раньше подобное совещание было и в Восточной армии. Разве что не в шатре, а в большом зале одного из дворцов Эрзерума. И там пришли к выводу, что ни о какой победе и мечтать нельзя, если срочно не раздобыть деньги. После долгого обсуждения и в Армении решили, что кроме как у ростовщиков, за несобранные налоги, их взять быстро негде. Естественно, и к важным людям из окружения нового падишаха Ахмеда Халебского подкатывались ростовщики с деловым предложением. Разве что были они не евреями, а армянами. В связи с резким порицанием акого промысла в Коране в халифате это совсем не уважаемое дело контролировали иноверцы. Армяне также отказались от соблазнительного права собирать налоги в провинциях, Ахмедом не контролируемых, ссылаясь на разорение от набегов персидской конницы. Но содрать деньги с запада Грузии, востока Анатолии и Сирии они были готовы. На чём стороны полюбовно и договорились. Мнение и без того находившихся на грани голодной смерти крестьян никого и там не заинтересовало.
  
   * - Чорбаджи - суповар, так в оджаке называли полковников. Там все звания с кулинарным уклоном были.
   ** - Аджеми оглан - мальчики для внешней службы. Непривилегированная школа оджака, из которой выходили обычно простые вояки и младшие офицеры.
   3* - Бейтюльмаджи - главный казначей оджака.
  

Прелюдия.

Уманщина, июнь 1638 года от Р. Х.

  
   Уход коронного гетмана из армии в частную жизнь мало кого встревожил в Польше. Ведь вместо Конецпольского её возглавил Николай Потоцкий, много лет прослуживший его заместителем и получивший кличку Медвежья лапа. Потоцкий был опытным и храбрым воякой, но как полководец был куда как менее талантлив. Самостоятельных побед, кроме как над восставшими крестьянами, он не одерживал, находясь всё время в тени своего командира, и правда выдающегося военачальника. Теперь Медвежьей лапе надо было доказывать свою способность заменить предшественника. Тем более товарищи в войске и русская шляхта его приняли очень хорошо. Несравненно лучше, чем нового польного гетмана, Мартина Калиновского, назначенного благодаря удачной интриге при дворе.
   Ещё зимой Потоцкий стал планировать наведение порядка среди хлопов и казаков, однако жизнь заставила резко изменить планы. У южной границы появился новый, по донесениям разведчиков многочисленный враг - калмыки. Сразу подозрительно спевшийся с врагом старым - казаками. Его тревожные письма в Варшаву не возымели положительного эффекта, пришлось выкручиваться самому.
   Николай радовался неповоротливости вражеских командиров. Пока казаки и калмыки гонялись по степи за ногайцами, выясняли отношения с крымскими татарами, он успел собрать невиданную для Речи Посполитой уже не одно десятилетие армию. Пусть больше трети кварцяного войска сидит у московской границы, пехота Вишневецкого и Конецпольского, других магнатов восполнила ряды пешей рати до прежнего числа, а конницы у него сейчас было больше, чем в любой кампании польской армии за последние полстолетия. Выбрав место южнее Умани, он выстроил сильно укреплённый лагерь, штурмовать который в лоб было бы для любого войска самоубийством, обойти не позволяла местность, сделать же глубокий охват...
   "Пускай, пся крев, попробуют, как раз на марше моя конница их и поймает. И, с помощью Девы Марии, истребит. Не помогут этим дикарям ни великое множество собранных конников, ни проклятые казацкие табора. Выдержать удар гусарии в поле не способно ни одно войско мира!"
   У Николая и его брата Станислава, назначенного королём уполномоченным по казацким делам, уже была с Владиславом IV договорённость, что Потоцким отойдут земли на Полтавщине. Завидущие глаза магнатов и щедрость короля на чужое обещали сделать обоих невероятно богатыми людьми. Появление казаков, построивших давно хутора или небольшие имения на территории, понравившейся Николаю, вызывало тревогу и требовало немедленной реакции.
   "На Заднепровье и так - что ни хлоп, то казак! Теперь же ещё и этих дикарей придётся опасаться. Как не вовремя это нашествие! Ничего, ещё пройдутся частым гребнем сабли королевского войска по вам, вашим жёнам и детям - всех уничтожат!"
   Во избежание неприятностей, коронный гетман предпринял титанические усилия по отражению возможного нашествия с юга. Замирение Заднепровья пришлось отложить на потом, чем восставшие хлопы и поддерживавшие их казаки не преминули воспользоваться. Власть короны там теперь признавали только в городах и хорошо укреплённых замках. Да и в городах... было неспокойно. Антагонизм между православными и представителями других конфессий достиг взрывоопасного уровня.
   Наконец разведка донесла, что казаки идут на Умань. В польском войске весть вызвала радость и оживление. Огромное по меркам Европы число, высокое качество собравшихся воинов давали повод здесь не бояться и более многочисленного противника. Возможно, были люди, чего-то опасавшиеся, однако вслух, при таких-то настроениях, высказаться по-другому никто не посмел. Все готовились затоптать врагов, забить их плётками, не вынимая сабель.
   - Не будем пачкать дедовы клинки грязной кровью быдла!
   - Правильно! Запорем их нагайками прямо с седла!
   - Еще не затупились наши сабли, есть сила в руках, вырубим их вчистую! Затопчем их копытами наших коней!
   - Выставим колья с сидящими на них бунтовщиками отсюда и до Киева! Пусть хлопы видят, к чему приводит бунт, и боятся даже думать о нём!
   - Плебс должен знать своё место! Ну, а если подзабыл, мы охотно укажем.
   Меньше всего лагерь польской армии походил на готовящийся к бою. Скорее - на празднующий великую победу. Паны гуляли, ускоренными темпами стараясь выпить всё вино, что привезли с собой. Везли же его немало. Обоз при войске поражал огромностью и пышностью. Не меньше половины обитавших в нем если и были мастерами, то не сабли или стрельбы, а кулинарии, шила и дратвы, розыска для хозяина привлекательных девок. Не все предавались повальной гульбе, многие угощались умеренно, но в быстрой и лёгкой победе убеждение было поголовным. Или, по крайней мере, все высказывались в таком духе. Атмосфера радостного ожидания охватила всё войско.
   Диссонансной ноткой стало известие, что казаки и калмыки, не дойдя до польского войска полперехода, стали лагерем и принялись окапываться. То есть, конечно, окапывались искусные в этом казаки, заставить кочевника рыть землю - задача почти невыполнимая. Но, как умеют строить укрепления проклятые неслухи, многие знали не понаслышке. Приходилось уже польскому войску штурмовать казацкие табора и укреплённые лагеря, и каждый раз это выливалось в тяжелейшее сражение с огромными потерями для обеих сторон. О том, что ещё ни разу такие штурмы не закончились успехом, в армии Речи Посполитой вспоминать не хотелось никому. Большая часть побед над казаками была одержана из-за истощения запасов пороха и свинца у защищающихся. Казаки либо выдавали своих атаманов, либо бывали биты на отходе.
   Совет по дальнейшим действиям войска затянулся надолго и был отмечен бурными дискуссиями. Он резко отличался от подобного мероприятия у противника уже по внешнему виду совещавшихся. Больше половины присутствующих имело, если выражаться политкорректно, заметные излишки... хм... тела. Так что по весу и объёму поляки (практически все имевшие русские или литовские корни, война была гражданской) превосходили врагов очень существенно. Ещё больше бросалась в глаза разница в цене таскаемого на себе имущества. Впрочем, по стоимости оружия черкесы и казацкие атаманы врагам практически не уступали, но дорогая одежда (шёлковые халаты) в коалиции была только на калмыцких вождях. Черкесы одеты были скромно, казаки, все как один, таскали на себе жуткие воняющие протухшей рыбой тряпки. Поляки же сверкали драгоценностями, отсвечивали парчой и шёлком, блистали дорогими сукнами и бархатом. Правда, озаботиться о сочетаемости цветов в собственной одежде большинство и не подумало, с современной точки зрения многоуважаемые паны походили на попугаев. Да и вели себя не менее шумно и склочно.
   Споры возникали по малейшему поводу, а то и без оного. Уж очень велик был шляхетский гонор у присутствующих, слишком много было старых счётов между ними. Казалось, вот-вот, и почтенные магнаты выхватят свои сабли и сойдутся в поединке прямо в шатре коронного гетмана. Особенно вызывающе себя вёл бывший коронный гетман, привыкший повелевать и командовать. Пусть шатёр был не его, а принадлежал его преемнику, ранее служившему польным гетманом, но, видя знакомые все лица, пан Станислав то и дело переходил на командный тон, на который уже не имел права. Ведь командовал он только своим личным магнатским войском, а короля и верховную власть представляли теперь Николай Потоцкий и новый польный гетман Мартин Калиновский. Последний особенно болезненно относился к солдафонским выходкам Конецпольского. Не менее возмутительно вёл себя и Иеремия Вишневецкий, явившийся на совет в поддатом состоянии, хотя славился трезвым образом жизни, и то и дело отхлёбывавший из роскошной серебряной фляжки. Оба откровенно ни в грош не ставили нового польного гетмана, да и с коронным соглашались редко.
   Всё начало совещания ушло на бессмысленное гадание о причинах казацкой нерешительности. Доминировали две гипотезы: по первой, поддерживаемой большинством, они испугались силы польского войска и не знают, что им теперь делать, по второй они ожидают подкрепления. Паны Станислав и Иеремия, поддержанные Чарнецким и коронным стражником Лащом, были сторонниками именно второй версии казацкого сидения. Было подозрение, что им на помощь могут подойти татары Инайет-Гирея. Учитывая и без того немалый, как докладывали разведчики, численный перевес вражеской армии, допускать её дальнейшее усиление было опасно.
   Из этих гипотез и строили предполагаемое поведение своей армии участники совещания. Одни предлагали просто ждать. Мол, лайдаки окончательно перетрусят и разбегутся, не придётся даже напрягаться, их разгоняя. Другие считали, что если к казакам подойдёт подкрепление в несколько десятков тысяч всадников, то победить врагов будет очень нелегко и, в любом случае, это можно будет сделать только с огромными потерями.
   - Rewera*! - ревел второй Станислав Ревера Потоцкий, хоть и родственник, но не брат коронного гетмана. - Какое может быть сомнение?! Надо срочно идти на лайдаков и рубить их, пока они стоят на месте! Пройдём по ним Ferro ignique (огнем и мечом).
   - Не позволям! - резко возражал ему тёзка и дальний родственник. - Разведка доносит, что лайдаков очень много, выйдя из укрепления, мы подставимся под удар. Мудрость гласит: Festina lente (спеши медленно).
   - Идти немедленно! - орали одни.
   - Не трогаться с места! - вопили им в ответ другие.
   В последнюю группу вошли прежде всего люди ленивые, глупые или жадные. Дураки ни во что не ставили противника, лентяям не хотелось трогаться с места, жлобы боялись потерять свои обозы, ведь в походе они будут далеко не так хорошо защищены, как сейчас в лагере. Коронный гетман всё совещание сомневался. Он понимал, что стоило бы немедленно идти на врага, ждать же, сидя на месте - рискованно. Но стать на сторону своего предшественника... Ну, не хотелось пану Николаю опять идти вслед за Конецпольским, кто, в конце концов, коронный гетман? Столько лет он пробыл в его тени, получил, наконец, заветную булаву коронного гетмана, и снова слушать неделикатные, порой просто хамские приказы? Да и популярность среди русской шляхты от такого решения не могла не упасть. Обозы не дадут добраться до табора казаков даже за день, а сколько мороки предстоит при передвижении...
   - Панове! Призываю всех к согласию! Ибо известно, что Concordia victoriam gignit (согласие порождает победу). Выслушав всех, я решил: мы пока никуда не трогаемся, а я сегодня же вышлю к лагерю бунтовщиков усиленную разведку. Dixi (добавить нечего).
   Потоцкий встал на сторону выступавших за выжидание, чем и предрешил исход спора. Как ни возмущались Конецпольский с Вишневецким (Лащ и Чарнецкий не решились слишком резко выступить против начальства), войско осталось в лагере. Коронный гетман разослал дополнительные дозоры, подослал ещё людей в табор запорожцев, там пока всё было по-старому. Казаки укрепляли табор, благоустраивали его, идти на север пока не собирались. Ждали чего-то. Причину выжидания казаков разведчики в лагере узнать не смогли.
   Через три дня все в польском лагере узнали ошеломительную весть. Орда татар, численностью как бы не более полусотни тысяч, двинулась ускоренным маршем на северо-запад, не рассыпаясь на ловчие отряды. Теперь все поняли, что прав был старый коронный гетман, хоть он и не угадал вражеского хода. Неразбитое казачье войско преследовать татар не давало возможности. Посылать же за ними маленькие отряды не было смысла, уж очень велика была вторгнувшаяся орда. Да и догнать татар, идущих без пленников, практически невозможно. По рассказам же людей, прискакавших известить коронного гетмана о вторжении, татары передвигались несколькими колоннами, в сопровождении конных запорожцев, не пытаясь нахватать пленников. Под удар попали Винничина, Брацлавщина, Полесье, Прикарпатье. То есть земли, с которых и явились шляхтичи на призыв коронного гетмана.
   Теперь шляхта требовала немедленно всё бросить и скакать за татарами. Их, неожиданно для Николая Потоцкого, поддержал польный гетман. Все имения Калиновских располагались на Брацлавщине, Мартин устроил настоящую истерику, требуя немедленного перехвата орды. С немалым трудом удалось его успокоить и убедить, что, имея за спиной большую вражескую армию, никуда скакать нельзя. Всё равно догонят и порубают. Единодушно было решено немедленно выступать на юг, оставив обоз в лагере под небольшой охраной. Разведка доносила, что никто из табора запорожцев не выходил, следовательно, опасность разгрома для польского обоза была небольшой.
   Правда, и совсем без обоза выходить на бой было невозможно, весь оставшийся день отделяли овец от козлищ. Решено было взять с собой артиллерию, порох, ядра и картечь, минимум продовольствия и шатры. Последние два пункта и вызвали огромное количество недоразумений, быстро переросших в один грандиозный скандал. Шляхтичи норовили под предлогом минимального питания тащить с собой возы со жратвой и выпивкой. Необходимостью же разворачивания своих роскошных шатров обосновывали попытку прихватить с собой всю прислугу. Покажи магнаты пример, оставь своих лакеев на месте, может, и удалось бы быстро преодолеть возникшую проблему. Однако представить себе жизнь без услужливых лакеев польские олигархи не могли, да и не хотели это делать. С них брала пример шляхта победнее. Осознав, что завтра с утра собираются перевозить весь огромный лагерь, Потоцкий запаниковал. Тогда вместо марша на несколько часов получится двухдневное путешествие цыганского табора. Срочно собрался совет наиболее авторитетных в войске людей, и после долгих дебатов решено было шатры с собой не брать совсем, а продовольствия захватить только на ужин и завтрак.
   Наутро скандалы продолжились с новой силой, для многих авторитетным было только собственное мнение, но, в конце концов, к обеду последний воз с порохом в сопровождении конных шляхтичей покинул лагерь. Помимо огромных материальных ценностей в нём осталось тысяч тридцать челяди и обслуги, половина которой была вооружена. Стоило шляхте отправиться на бой, прислужники кинулись услаждать себя барскими едой и питьём, да и многочисленные девки отказывать бравым кавалерам не привыкли...
  

* * *

  
   Хорошие планы были придуманы зимой в Азове. Не один, много, казалось - на все случаи, с учётом всех возможных ходов противника. Да при первой же встрече с разведчиком из лагеря польской армии выяснилось, что жизнь начала вносить в них не предусмотренные никем кроме Господа поправки.
   Пересев на чайки, казаки Васюринского по плавням обошли поляков и зашли им в тыл. Этой ночью они высадились в укромном болотистом местечке в нескольких верстах севернее лагеря. Предусматривалось, что десант неожиданным ударом захватит покинутую войсками стоянку, вырежет оставшихся там подпанков, сотворит несколько костров для извещения поляков о больших неладах в тылу. Возвращаться поляки до битвы, конечно, не будут, но понервничают, поволнуются нешуточно. Многие ведь влезли в долги, чтобы выглядеть в походе побогаче и погрознее. На боевом духе таких гордецов сомнения в сохранности их приобретённого такой ценой имущества должны были сказаться весьма отрицательно. Да и гадать, какой численности вражеская армия возникла в тылу - то ещё удовольствие.
   Затем Иван намеревался пересадить большую часть своих людей на трофейных лошадей и утром в начале битвы ударить полякам в тыл. Однако воистину: "Человек предполагает - Бог располагает". Разведчик, среди прочего, сообщил, что лошадей в польском лагере почти не осталось. Разбивая его, не учли сложностей с водопоем и ограниченность кормов для скота. Поэтому ещё во время пребывания там войска весь подсобный скот, волов и лошадей, перегнали аж за пятнадцать вёрст, на заливные луга около одного из малых притоков Днепра.
   "Говорил же я Аркадию - дурное дело эти планы заранее строить! И вот, пожалуйста, что мне теперь делать?"
   Впрочем, со стороны никто бы из окружающих не подумал бы, что знаменитого атамана и колдуна терзают сомнения и досада. Он немедленно приказал сотне пластунов отправляться к тому лугу, следующей ночью, если коней оттуда сами поляки не перегонят, захватить их и скорым маршем гнать к нему. Учитывая, что план разгрома польского лагеря предусматривал выпуск некоторой части его обитателей, пластуны на месте выпаса могли найти только навоз. Оставалось выполнять первую часть плана - погром и захват брошенного войсками имущества. Сообщение, что там осталось до тридцати тысяч человек, Ивана не взволновало ни в малейшей степени. Ему за свою жизнь и не такие авантюры приходилось проворачивать.
  
   Часа через два после того, как скрылся из виду арьергард польского войска, в лагерь с тыла ворвались запорожцы. Потом уцелевшие будут рассказывать разнообразные, но совершенно не имеющие ничего общего с действительностью версии случившегося. В этих историях фигурировали и заколдованные запорожскими колдунами часовые, атака вдруг вырастивших крылья характерников с воздуха, вырытый казаками подземный ход, благодаря которому они появились в лагере из-под земли...
   На самом деле всё произошло проще и незаметнее. К трём часовым, присматривавшим (ОЧЕНЬ НЕВНИМАТЕЛЬНО) за подходами к лагерю с тыла, с северо-запада, севера и северо-востока, подошли незнакомые гайдуки и заявили, что их послали сменить стражу. С тоской прислушивающиеся к разгоравшемуся за спиной веселью мужики встретили такой приказ с нескрываемой радостью и посты немедленно покинули, побежав к гулявшим товарищам. Сменившие их ребята зачем-то вывесили на стену по портянке и также стали уделять основное внимание к положению внутри, а не снаружи, поэтому три тысячи казаков, широким шагом подошедших к стене, никто не заметил.
   Свист за запертыми воротами охранявших их гайдуков удивил, для многих из них это было предпоследним, а то и последним чувством. Стоявшая рядом группа других гайдуков, весело о чём-то разговаривавшая, выхватила сабли и менее чем за полминуты вырубила охранников без стрельбы. После чего ворота были открыты и в них ворвались весьма неприглядного вида оборванцы, лучшая морская пехота мира - запорожцы. Веселившийся без начальства обоз польской армии, настоящий рай для лакеев, мигом превратился в бурлящий ад.
   Казаков у Васюринского было всего три тысячи, в десять раз меньше, чем находилось людей в лагере, но боя не получилось, вышла резня. Присутствовавшие в лагере казачьи подсылы дружно заорали: - Спасайся, казаки! Беги, кто хочет жить! Хватай, что под руку попадётся, и спасайся!
   При этом казачьи разведчики не стеснялись выстрелить в спину людям, пытавшимся организовать сопротивление нападавшим, крича при этом: - Предатель! Казачий подсыл! Вокруг казачьи подсылы! Так погиб маршаллок Конецпольского Станислав Освенцим и оставленный наблюдать за хозяйским добром приближённый Вишневецкого Машкевич.
   Будь в лагере воины, вряд ли нападение завершилось бы казачьей победой. Запорожцев было слишком мало. Но обозники, холуи и обслуга в сражение не рвалась. Наоборот, из зоны боя спешили убежать. Хватали что поценнее из хозяйского добра и стремились побыстрее свалить прочь. Впрочем, одну очень кровопролитную и чрезвычайно ожесточённую схватку они затеяли. Только не с врагами, а между собой. У ворот на юг, по направлению к основной армии, казаками умышленно оставленными без присмотра. Очень быстро население лагеря об этом узнало и поспешило ими воспользоваться. Однако ворота были не так уж широки, а лакеи и прихлебатели очень спешили, поэтому в давке возле них гибли десятками. На подходе рубили один другого саблями, в толпе пыряли кинжалами и ножами, а в самих воротах часто были просто затоптаны рвущимися прочь людьми. На тот момент человеческий облик сохранявшими весьма условно.
   Иван вспомнил план друга и подумал, что это ему удалось предвидеть.
   "Дать им видимость возможности спастись - это он хорошо придумал. Мы бы с ними по шатрам, палаткам и павильонам до вечера возюкались, выискивая и выковыривая из углов, хлопцев своих немало потеряли бы. А так - шустрые сбегут, большинство недалеко, а трусоватых и нерасторопных потом порубим и половим".
   Он приказал своим сбросить темп наступления, точнее, оттеснения подпанков к воротам. Жаль, конечно, что они успеют вынести много ценностей, но очистить от врагов лагерь надо было быстро - начни вся эта куча народа сопротивляться, дело затянулось бы надолго, что могло нарушить те самые планы. Пытавшихся втиснуться в давку на лошадях немедленно ссаживали с них стрелки. Лагерь был огромен, почти как у османского войска, и пограбить здесь было что, но запорожцы действовали строго по команде, знали, добро от них никуда не уйдёт, а за ослушание атамана можно и на виселицу попасть.
   Увидев давку у ворот, многие пытались покинуть ставшее опасным место через стены. Глупцы поначалу пытались спрыгнуть, закономерно ломая при этом ноги, сообразительные спускали разные верёвки и ремни, скоро их повисло более десятка, спуск по ним стал походить на массовый аттракцион. И, спускаясь по верёвкам, невезучие или слишком жадные - нагрузившиеся панским добром чрезмерно, обрушивались в ров с немалой высоты, теряя подвижность из-за травм ног. Нельзя сказать, что на упавших никто не обращал внимания, более удачливые беглецы нередко подходили к ним, но не с целью помочь, а желая ограбить неудачника. Так что вскоре многие несчастные от болей в ногах избавились. В связи со скоропостижной кончиной.
   Выждав с полчаса, пока сбегут или передавят друг друга самые энергичные, Васюринский приказал ударить в сабли на беглецов у ворот. Одновременно была захвачена стена возле них, и с неё открыли ураганный огонь по толпе сверху из пистолей, благо каждый из его казаков таскал с собой их по несколько штук. Грохот выстрелов окончательно лишил пытающихся спастись людей разума. Они тупо стали пробиваться к воротам, давя один другого. Сопротивляться набросившимся на них с тыла казакам никто и не пытался. За полчаса тяжёлой мясницкой работы более пятнадцати тысяч человек были превращены в трупы. Отложив их ограбление на потом - крысятничество у казаков по-прежнему встречалось крайне редко - казаки разделились.
   Три сотни вышли с ружьями наружу и выстроились в редкую шеренгу в сотне шагов от стены, спиной к ней. Первым делом они расстреляли всех беглецов в пределах видимости. Более полутора тысяч заняли позиции на стенах лагеря, спрятавшись, впрочем, от взглядов снаружи. Ещё ранее несколько десятков казаков организовали большие и дымные костры у северной стены, чтоб с юга можно было подумать, что горит лагерь. Благодаря захваченным в лагере коням была быстро организована конная полусотня, ей Васюринский приказал расположиться снаружи, но вне зоны видимости с южного направления.
   Поляки продолжали вести себя очень предсказуемо. Три с лишним сотни всадников прискакали вскоре с юга. Увидев горящие, якобы в лагере, костры и редкую цепочку казаков у стены, они дали лошадям шпоры и перешли в галоп. Редкая цепь пехоты без пикинёров шансов устоять перед конной атакой не имела никаких. Запорожцы успели разрядить ружья всего один раз, сбив с лошадей на удивление много всадников, около полусотни. Атакующих это не смутило, они уже были в нескольких десятках саженей от судорожно перезаряжавших ружья казаков, когда от их цепочки к ним полетело с дюжину ракет. Воющих, как тысяча чертей, которым прищемили дверью хвосты, ужасно воняющих, летящих прямо на поляков. Сердца дрогнули у многих, но это, по большому счёту, не имело значения. Главное, ракеты до смерти испугали коней, попытавшихся немедленно удрать от этой жути. Без того не очень хорошо державшие строй польские кавалеристы превратились в толпу. Пытавшихся взять управление над лошадьми, те, с перепугу, нередко сбрасывали, под копыта попадали не только всадники, но и неудачливые четвероногие. А вставшие во весь рост на стене казаки начали, как на тренировке, расстреливать сгрудившуюся конно-человеческую кучу.
   Вырваться из этого ада смогли единицы, но никуда они не ускакали. Выскочившая из-за стены казацкая конница легко догнала поляков, пытавшихся сбежать на изморенных лошадях, после чего почистила окрестности от слишком медлительных пеших беглецов из лагеря. Живые свидетели разгрома польского конного отряда если и были, то до польского войска они не добрались.
   Раненых поляков и травмированных лошадей добили. В связи сразу с несколькими обстоятельствами возиться с пленными воинами отряду Васюринского было некогда. Вот захваченных в лагере холопов и девок, не полезших в давку у ворот, а попрятавшихся под телегами или покрывалами в шатрах, даже связывать не стали. Трупы перед крепостью убрали, в случае военной необходимости казаки - принципиальные бездельники, не гнушались самой грязной и чёрной работой и выполняли её с невиданными быстротой и энтузиазмом.
   Победа была получена малой кровью, но война только начиналась, необходимо было готовиться к новым битвам.
  

* * *

  
   Короткий, вёрст на двенадцать, переход чуть не свёл Николая с ума. Много лет служа отчизне, он привык к бардаку вокруг, но с таким столкнулся впервые. Как польный гетман он принимал непосредственное участие в командовании войсками и обеспечении их боеготовности. Основываясь на этом опыте, считал, что сможет руководить армией Речи Посполитой не хуже, а лучше своего предшественника. Но никогда у него не возникало и четверти тех проблем и трудностей, что донимали в этом походе.
   Непрерывно подъезжали выразить своё возмущение шляхтичи. Приказ оставить лакейское быдло и девок в старом лагере многие посчитали грубейшим нарушением своих неотъемлемых шляхетских прав. От некоторых впору саблей было отмахиваться, так нагло они себя вели. Опытный вояка с удовольствием бы порубил кое-кого на мелкие кусочки, но... должность опускаться до такого выяснения не позволяла. Наглецов выпроваживали пахолки.
   Как раз во время очередного такого спора прискакал казак с очень дурной вестью. Реестровцы взбунтовались, порубили назначенных к ним командирами шляхтичей и переметнулись на сторону казаков. Из трёх тысяч верными короне осталось человек пятьсот. Да и к тем доверие теперь было подорвано более чем основательно.
   "Пся крев!!! Они ещё возмущались, что реестр сокращён до шести тысяч! А как пришла пора отрабатывать получаемые деньги, все драпанули к врагам Речи Посполитой. Нет, мало их вешали и на колья сажали! После уничтожения банды, посмевшей бросить вызов королевскому войску, выжгу их змеиное кубло - Сечь, а в реестровцы велю принимать только тех, кто делом докажет верность короне. Лучше бы их совсем уничтожить, да границу без казачьих дозоров не перекрыть. Приходится, стиснув зубы, терпеть эту сволочь, да ещё и деньги им платить!"
   Неприятности, между тем, продолжали сыпаться на коронного гетмана, будто он имел неосторожность открыть шкатулку Пандоры. Неподалёку на религиозной почве сцепились две большие группы шляхтичей. Православные возмутились оскорблениям, которыми покрывали их веру соседи-католики, ответили в соответствующем духе, словесная дуэль быстро перешла в групповой поединок на саблях. Фактически спровоцировавшие схватку приближённые Конецпольского Чаплинский и Бегановский возглавили в ней католиков, киевские городничий и казначей Выгура и Воронич - православных. Пришлось бросать на рассоединение драчунов сотню гусар. Итогом драки стало по несколько трупов с обеих сторон и дезертирство, иначе не назовёшь, более двухсот воинов перед битвой. Целая группа схизматиков смертельно обиделась и покинула войско. Причём по дымным столбам в районе лагеря они сделали правильные выводы и даже не пытались выручить пропавшее там имущество. Сразу направились домой, счастливо избегнув встречи с шедшим сзади польского войска отрядом Васюринского.
   Пока коронный гетман утихомиривал и мирил шляхту, случилась новая напасть. Авангард, уже подошедший к вражеским позициям, был атакован большой группой кочевников. Они осыпали поляков стрелами, убив и ранив более сотни человек, после чего отскочили за казацкий табор. Командовавший передовым полком Лащ от преследования врагов воздержался, хоть безнаказанное убийство его подчинённых и взбесило полковника. Стрелять из ружей сотни на три шагов бессмысленно, а луки легко могут добросить стрелы и дальше. Пришлось не преследовать убегающего врага, а отступать самим. Много воевавший с татарами Лащ сразу понял, что своим притворным бегством кочевники заманивают его в ловушку.
   Из-за всего творящегося вокруг него бардака Потоцкий не расслышал стрельбу в покинутом лагере, ему об этом донесли в связи с самовольным уходом большого отряда шляхты на выручку имущества, там оставленного. Попытка уговорить их продолжить поход не удалась, а посылать погоню... и без того времени зря много потратили. Нельзя было забывать об орде, двигавшейся на северо-запад. С каждым часом татары уходили всё дальше вглубь земель Речи Посполитой, необходимо было избавиться от опасности с юга. Весть о стрельбе возле покинутого на хлопов имущества сильно обеспокоила и многих других шляхтичей. Николаю и остальным воеводам армии пришлось приложить немалые усилия, чтобы уговорить всех остаться здесь.
   - Панове! Бегать туда-сюда на каждый выстрел не пристало благородным людям! Разобьём врага и сразу вернёмся обратно! В лагере осталось тридцать тысяч человек, они легко отразят налёт небольшой банды, а все казачьи вы... сидят в своём таборе! Давайте завтра с утра быстренько разметаем вражьи ряды, порубим их на куски, а на разведку к лагерю я пошлю людей. - Так и подобным образом ему с другими командирами удалось уговорить шляхту остаться.
   Собственно, при первых же услышанных оттуда выстрелах Чарнецкий послал на разведку десяток попавших под руку реестровцев. Немного погодя, не веря казакам (правильно делая), Николай отрядил туда же десяток хорватов. Не дождавшись их возвращения, отправил легкоконную сотню шляхтичей. Однако до темноты не вернулись и они, что наводило на самые нехорошие мысли. И не только коронного гетмана.
   В виду врагов Потоцкий оказался уже к вечеру. Его удивило место, выбранное для сражения казаками. Широкое поле, покрытое уже начавшей подсыхать из-за жары травой и редким, мелким кустарником, впрочем, уже съеденными вражескими лошадями, относительно ровное, с маленьким, но существующим спуском к казацким позициям. Оно будто предназначалось для действий конницы, раньше они всегда старались затруднить её применение. Их укреплённый земляными валами табор не перекрывал и пятой части плато, ограниченного с одной стороны высокой кручей днепровского берега, с другой - неглубоким, но непроходимым для конницы овражком с бегущим по нему ручейком. В версте за спиной казаков овраг резко разворачивался и "впадал" в Днепр, блокируя, таким образом, возможность бегства для конницы. То есть они сами поставили себя в условия: "Победа или смерть!". Это настораживало. В глупость казацких атаманов и полковников Николай не верил ни в малейшей степени, уже не раз с ними сражался, неизменно побеждал, однако каждый раз приходилось для победы отдать все силы. Сражаться разбойничье отродье умело.
   Наконец-то полный неприятностей день подошёл к концу. Незадолго до сна Потоцкий собрал воевод ещё раз. В этот раз совещание было кратким и деловым. Все согласились с распределением руководства: правый фланг, возле овражка, возглавляет Конецпольский, имея в распоряжении до пятнадцати тысяч всадников, левый - польный гетман Калиновский, с двенадцатью тысячами конников. Центром, пехотой и артиллерией командует сам Потоцкий, а резервом в три тысячи кавалеристов - Чарнецкий. Способность Калиновского управлять войсками вызывала у коронного гетмана, да и не только у него, сильные сомнения, но король назначил его польным гетманом, игнорировать человека с такой должностью означало оскорбить недоверием самого короля.
   Заснул Николай быстро, но выспаться ему не удалось. Посреди ночи в польском лагере разразилась ожесточённая перестрелка, потом послышались взрывы. Выскочив из малого походного шатра (не под открытым же ему небом спать?!) в исподнем белье, он обнаружил, что бои в районе расположения Конецпольского и Вишневецкого уже затухают. Зато оттуда ощутимо чем-то завоняло и пахнуло дымом.
   Посланные адъютанты принесли известие о нападении казаков на знаменитых магнатов. Охране пана Станислава ценой больших потерь жизнь магната отстоять удалось, а вот Иеремия погиб страшной смертью, его буквально разорвало брошенной в него бомбой. После стремительной атаки казаки немедленно отступили, разбросав вокруг что-то сильно дымящее и воняющее. На местах схваток, в основном возле Конецпольского, обнаружено несколько вражеских трупов, одетых в одежды, неотличимые от обычных шляхетских. Ни одного живого пластуна - Потоцкий с ними уже не в первый раз сталкивался - взять в плен не удалось. Выставив дополнительные караулы, Николай попытался уснуть, но ему долго этого не удавалось сделать.
   "Почему, Господи Иисусе?!! Как стража прозевала, пропустила этих горлорезов к самым охраняемым местам? Этак они и меня могли ударом ножа разбудить. После сражения необходимо произвести тщательное расследование, что-то здесь нечисто. Святая дева Мария, смилуйся, помоги!"
   Похожая неприятность уже случалась в тридцать втором году, когда во время восстания казаков под предводительством Трясилы казачьи пластуны вырезали в центре польского лагеря "Золотую сотню". В ней служили только шляхтичи из знатнейших семей, горе пришло в самые богатые и влиятельные рода королевства. И вот, несмотря на все предосторожности, ночной разбойничий налёт.
   "Соблюдения правил войны, принятых в христианском, мире от пиратов никто и не ожидал, но своим нападением на спящих они выводили себя из мира обращения с пленниками по человеческим законам окончательно. Ещё один пример подлости этого быдла. Нет, больше никаких сантиментов, никакого милосердия! Всех захваченных в плен посадить на кол! Разве что атаманов отправить в Варшаву, для предания их более мучительной казни".
  

* * *

  
   Не безоблачно было и в коалиционном лагере. Выбирая для него участок, казалось бы, учли всё. И соблазнительность такого места для поляков, излюбленным приёмом в битве у которых был удар тяжёлой кавалерией - гусарией. Достаточность площади для размещения собственной многочисленной конницы. Пока поляки собирались и добирались, коней казаки и их союзники выпасали перед своей стоянкой, из-за чего перед битвой накормить панам удалось не всех своих лошадей - большая часть обоза-то осталась в их лагере.
   Конечно, предусмотрели атаманы и наличие в тылу собственного укрепления бойкого источника. Увы, бойкий и обильный водой в мае, в момент выбора, ко дню битвы он заметно усох. На весь лагерь его хватить никак не могло. Пришлось срочно выводить с места будущей битвы лошадей и волов, тащивших пушки и возы, а потом строить на полоске берега у Днепра шалаши для временного размещения там людей. К сожалению, даже такие перемещения полностью проблему не решили, для трети боевых лошадей, уводить которых было неразумно, воду пришлось каждый день подавать из реки в бурдюках. То ещё удовольствие в наступившую жару, но конь для всадника в бою значит так много, что особого недовольства не возникло.
   Помимо хозяйственных хлопот, на казацкую старшину обрушилась и политическая неприятность. К ним явились два иеромонаха, посланцы от митрополита Киевского Могилы. На расширенном атаманском совете они стали уговаривать казацкую верхушку прекратить военные действия и договориться с поляками миром.
   - Господу неугодны кровопролитие и смертоубийство. Его святейшество послал нас не допустить такого богопротивного действа.
   Все попытки Хмельницкого или Татаринова объяснить невозможность договора, склонность католиков нарушать любые обещания наталкивались на нежелание присланных прислушиваться к аргументам. Легко было заметить, что часть полковников и атаманов к призывам митрополита относится с большим интересом. Могила был тогда среди православных в русских воеводствах Речи Посполитой весьма популярен и авторитетен.
   Выходец из семьи молдавского господаря, родственник Потоцких и Вишневецких (матерью проклятого ею за переход в католичество Ярёмы была родственница Могилы Могилянка), истово защищая православие (и тайком выторговывая особые привилегии для перехода в униатство), он не забывал об интересах своей родни. "Власть - как известно - от Бога", митрополит и по религиозному долгу, и по своему происхождению открыто вставать на сторону восставших хлопов не мог. В конце концов, посланников выгнали взашей прочь из лагеря, что потом послужило причиной серьёзных трений с церковными властями. После вынужденного ухода от казаков никто этих иеромонахов не видел, видимо, попались они под горячую руку шляхтичу-католику.
   Не обошлось в лагере коалиции и без внутренних склок, переходящих в схватку. Сцепились по какому-то поводу (а может, и совсем без него) представители двух давно враждующих родов из племени бжедухов. Только решительное вмешательство опасавшихся подобного развития событий казаков, со стрельбой в воздух, предотвратило большую резню. Вполне в духе национальных традиций, черкесы продолжали ненавидеть соседей-черкесов больше, чем кого-либо другого. Не случайно куда менее многочисленные и несравненно хуже вооружённые крымские татары собирали с них людоловскую дань.
   Наконец, многие стали требовать от командования не сидеть сиднем в укреплённом таборе, а идти сразу на поляков и громить их беспощадно. Здесь уже знали о дорогих, роскошных вещах, понавезённых панами туда для собственного удобства. Многим аж под седалищем горело, будто кто скипидаром смазал, так жаждалось им всё это пограбить. Причём среди этих активистов была не только голытьба, пропивающая вмиг любую самую богатую добычу. Рвались в поход и некоторые почтенные полковники, имеющие богатые хутора или процветающие именьица.
   Командованию войском приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы разъяснить свою позицию, нежелательность попадания под удар гусар в походе. О гусарах многие знали не понаслышке, аргумент действовал, но ненадолго. Ещё пока панские сокровища продолжали бередить казачьи души. Самых активных крикунов атаманы посылали в разведку. Развеяться и побыть поближе к желанной цели. Невдалеке от поляков всегда крутилось несколько казацких отрядов на быстрых лошадях. Поэтому о выходе польского войска командование коалиции узнало своевременно.
  

* * *

  
   Удачно выполнив половину задуманного для его отряда, Иван не мог не понимать, что шансы на продолжение у него невелики. Посланная на выпас сотня сможет атаковать табун для его захвата не раньше ночи. Удастся ли им захватить лошадей... Бог весть. Надеяться сугубо на его милость атаман не привык, решил подстраховаться. Используя трофейных коней поляков пытавшихся пробиться к захваченному лагерю, срочно довел число всадников из своих хлопцев до сотни и отправил на выпас. Дав задание захватить вражеских лошадей сегодня и пригнать их к основному отряду как можно раньше завтра утром.
   По уму ему следовало бы заняться собиранием трофеев и определением судьбы захваченных в плен девок и прочего мирного люда. Впрочем, обнаруженный среди пленных личный палач Станислава Конецпольского под это определение явно не подходил. Казачью инициативу о предоставлении палачу возможности опробовать удобство сидения на толстом колу атаман одобрил. Причитания палача о своей невиновности и его мольбы, совмещённые с жалостливым рассказом о многочисленных малых детках, никого не разжалобили. Наоборот - вызвали целый ливень шуток и издёвок. С весёлыми комментариями ненавистного ублюдка, замучившего не один десяток казаков, посадили на кол, всунув его в соответствующее отверстие. Дикие крики и визг наказуемого привносили в процедуру приятные для казаков нотки. Если верить казачьей реакции на них. Столб с "украшением" подняли и воткнули в заранее выкопанную яму, а потом укрепили его в ней.
   Позанимавшись немного хозяйственной деятельностью, Иван заскучал. Вот-вот должна была грянуть решающая битва, о которой он столько мечтал, а из-за этих дурных панов принять в ней участие не мог. Идти пешими в тыл войска, имеющего многочисленную кавалерию - смертельно опасная авантюра. А сбить табор он не мог из-за недостатка лошадей и волов. Помучавшись в тяжких раздумьях, взглянул на садящееся светило и решил: "На вечер большого отряда конницы поляки не пошлют, от малого мы легко отобьёмся. Можно подобраться к полю будущей битвы и там за ночь окопаться так, что хрен они нас из-под земли смогут быстро выковырять".
   Выслав в передовой дозор четыре полусотни пеших казаков, Васюринский с двумя тысячами пехотинцев и сотней всадников выступил на север. Имевшуюся конницу распределил на три части. Тридцать человек на свежих, из лагеря конях отправил впереди войска, авангардом. Остальных поделил пополам и послал в стороны, служить боковым охранением. Уже в начале пути ему привели десяток реестровцев, посланных узнать причины стрельбы и появления дымных столбов в лагере. Казаки, очень обиженные и злые на поляков, вместо разведки совершили дезертирство.
   Посомневавшись немного, Иван присоединил перебжчиков к авангарду. Немного погодя именно подавляющее численное преимущество, четыре к одному, помогло казацкому передовому дозору не просто разбить, а полностью уничтожить наткнувшийся на них десяток хорватов.
   Не слишком бодро, но неутомимо пыля по дороге, казаки к закату встретились с более серьёзной проблемой. Авангард столкнулся с лёгкоконной польской сотней. Бахнув, не особо целясь, во врага, не столько для уменьшения его численности, сколько для предупреждения шедшей сзади пехоты, казаки дружно развернулись и драпанули от более сильного противника. Те принялись азартно их преследовать и вскоре вылетели на казачью пехоту, разворачивающуюся в цепь из колонны.
   Вынужден сделать мини-отступление. Кавалерийские командиры могли быть умными, а бывали и не очень... хм... сообразительными. Но, безусловно, необходимой, обязательной для них чертой была личная храбрость. Вот и ротмистр, посланный для разведки Потоцким, был верным ему и храбрым. Боевой опыт его ограничивался карательными экспедициями против хлопов. В ходе которых ему приходилось атаковать куда более многочисленного противника и, пусть с немалыми потерями, вдребезги его разбивать. Увидев пехоту без пикинёров, он не задумываясь скомандовал атаку: одетых в нищенское тряпьё казаков ротмистр посчитал очередной хлопской ватагой. Это была последняя в этой жизни его ошибка.
   Все казаки развернуться в цепь для стрельбы не успели, в бою приняла участие только половина пехотинцев, около тысячи человек, но и этого хватило. Большинство казаков пижонски стреляли не в коней, а во всадников, но и тысячи выстрелов было достаточно, чтобы ссадить с сёдел больше трёх четвертей поляков. В том числе - всех командиров. Оставшиеся живыми сначала проскакали немного вперёд по инерции, потеряли ещё несколько человек от выстрелов находившихся ранее в глубоком строю колонны пехотинцев, остановились в нерешительности и только потом развернулись и попытались сбежать. Поздно. Пока пехота расстреливала зарвавшуюся польскую конницу, казацкий авангард развернулся и набрал ход, атакуя остатки вражеской сотни. Не ушёл никто, всех порубили или пристрелили выстрелом из пистоля в спину.
   Пока казаки ловили польских коней и проявляли милосердие к ещё живым полякам (перерезая им глотки), Васюринский приказал отойти к небольшому холмику невдалеке и окопаться на нём. Он решил, что не стоит испытывать казацкое счастье дальше: выскочи на казаков не сотня, а тысяча, собирали бы трофеи среди вражеских трупов уже поляки. Выловленные кони немедленно были распределены среди пехотинцев, вдвое увеличив конницу в отряде Ивана. Только глубокой ночью казаки, отрыв окопы, смогли прилечь отдохнуть.
  
   *Rewera (лат.) - на самом деле. Именно за любовь к повторению этого слова воевода Подолии и получил соответственную кличку.
  

Момент истины.

14 июня 1638 года.

Планы.

  
   Польское командование знало о численном преимуществе врагов. Оба лагеря были полны подсылов и готовых на предательство людей. Большее, чем обычно, количество казаков, как считали Потоцкий со товарищи, существенной опасности не представляло. Они считали, что в основном собравшиеся там - сбежавшие хлопы (в чём сильно заблуждались). Не тревожило их и двойное превосходство в пушках у врага (здесь коронный гетман просчитался) - из-за их, по донесениям предателей, отвратительного качества, годного только для стрельбы щебнем (доступ к большей части орудий в казацком лагере был сильно ограничен, поэтому шпионы ориентировались по тому, что могли рассмотреть). Смущала многочисленная конница, подсылы и перебежчики называли цифры от тридцати до ста тысяч. В сотню тысяч здесь никто не верил, однако чувствовали, что самым трудным в разгроме врага будет уничтожение его кавалерии. Радовало их то, что сбежать они не смогут из-за выбранной ими самими для битвы местности.
   Находясь одновременно в цейтноте (нехватка времени) и цуцванге (каждый ход ухудшает положение), коронный гетман был намерен, не считаясь с потерями, победить как можно быстрее. Татары были способны за день проходить до сотни вёрст, тревога за собственных близких терзала большинство воинов польского войска. Опытный вояка Потоцкий не мог не замечать, что его вынуждают играть по правилам противника, но был уверен в непобедимости собственной армии и своём даровании полководца.
  
   Казацкой старшине оставалось радоваться. Пока, будто по колдовству, в военном аспекте всё шло по разработанному в Азове графику. Имея точное знание о поляках и их планах, своём значительном преимуществе во всём и ограниченности врагов во времени, они смотрели в будущее с большим оптимизмом. Более чем двойное преимущество в коннице и пехоте, четырёхкратное в артиллерии - те доступные для осмотра османского и казацкого литья пушки составляли всего лишь четверть пушечного парка. Остальные орудия были качественными, западноевропейскими.
   Ну, и несколько сокрушительных технологических сюрпризов, приготовленных полякам, должны были сказаться на исходе битвы в пользу союзников самым благоприятным образом. Подбодряло и то, что о враге атаманы знали практически всё, а он об их силах имел весьма неполное представление. Собственно, и без всяких вундервафлей коалиция легко могла разбить противника, в реальной истории Хмельницкий так и сделал. Однако технические новинки давали возможность разгромить его с минимальными потерями. Нельзя было забывать, что мобилизационный ресурс Речи Посполитой был очень значительным и на место одной уничтоженной армии это государство могло выставить немного погодя две не менее сильные.
  

Утро.

  
   В июне рассвет наступает рано. Как только небо засерело, в обоих лагерях пошло шевеление. Собственно, в польском лагере многие не успели заснуть после ночного переполоха, а в казацком совсем не спала немалая часть новиков и молодыков. Тут же выявилась непригодность места, где поляки остановились, для долговременного расположения войск. Там не было воды. Казалось бы, Днепр рядом - бери и черпай! Однако "Близок локоть, да не укусишь!" Чтобы напоить коней кавалерии, таская воду бурдюками и вёдрами, понадобился бы не один час. Если бы им позволили это сделать стрелки с чаек. Стоило поляку показаться на высоком берегу, как его немедленно обстреливали и не менее чем в половине случаев ранили или убивали.
   Коронный гетман приказал к обрыву над Днепром не подходить, набирать воду, если уж без неё невтерпёж, в овражном ручейке.
   - Передайте всем, что чем быстрее мы разобьём врага, тем скорее напьёмся вволю и напоим коней. В тылу их табора - источник.
   Приказав подавать завтрак, обратил внимание на мрачный вид верного Збышка, много лет сопровождавшего хозяина в походах и в трусости или мизантропии ранее не замеченного.
   - Чего такой скучный? Неужто этих лайдаков испугался?
   - Нет, ясновельможный пане. Чего их бояться? Не раз бунтовщиков под вашим началом били, и сегодня разобьём. Вороны улетели.
   - Что?.. - непритворно удивился Николай.
   - Вороны, да и остальные птицы, склонные к склёвыванию падали, которые всегда сопровождали войско, утром встали на крыло и полетели на север. Туда, есть у нас зоркоглазые ребята, они заметили, что вороньё сейчас со всех сторон слетается, - слуга вздохнул, - к лагерю нашему покинутому.
   Коронный гетман помрачнел и сам. Неизменными спутниками любого войска всегда являются вороны. Если они куда-то улетают, значит, там есть для них пожива. Учитывая, что никто из поехавших выручать своё имущество или посланных на разведку не вернулся...
   Николай разозлился на Збышка, такое узнавать перед битвой нежелательно, но ругать его не стал.
   "Значит, разбойники таки взяли лагерь и перебили там оставшихся. Матерь божья, откуда они взялись?! Ведь все шпионы и перебежчики в один голос утверждают, что из казацкого табора никто, кроме гонцов, не выходил. Неужели с Украйны взбунтовавшиеся хлопы подошли? Тогда каким образом это тупое быдло смогло укреплённый лагерь взять? Немыслимо! Придётся временно из головы эту загадку выбросить, победим и всё вызнаем, а виновных на колья посадим".
   Потоцкому пришлось созывать военный совет ещё раз. Начал его вопль Калиновского: - Из-за этих лайдаков я позавтракать не могу! Воды нет!
   Его тут же поддержал единственный православный сенатор, Адам Кисель, родной брат коронного гетмана, ещё несколько магнатов. Выслушав их, Николай, морщась, ответил сразу всем.
   - У меня тоже нет воды. Завтракать придётся всухомятку, кони остались непоеные. Значит, надо быстрее разбить врага, чтобы он нам не мог помешать поить наших лошадей и завтракать так, как мы привыкли.
   - Так что, в бой идти голодным? - не мог успокоиться польный гетман.
   - Почему голодным? - удивился Конецпольский. - Утром можно перекусить и всухомятку, злее в бою будешь.
   - А горло смочить?
   - Только не говори мне, что ты по утрам его водой смачиваешь! Вот, как обычно, выпей вина.
   - Но мой конь вина не пьёт!
   - Пошли холопов в овражек, там ручеёк течёт, и казаков нет! - разозлился коронный гетман. - Принесут они воды и себе, и твоему коню. Разве что идти им придётся далеко, здесь, у нашего бивуака воду всю вычерпали. Но поторопись, битву надо начинать пораньше, пока наши непоеные кони не взбесились от жажды.
   - Почему вы не отгоните от берега казацкие чайки и не дадите возможности всем напиться?! - возмутился уже Кисель.
   - Потому что мы сюда биться пришли, а не болтать попусту, как ты привык! Свяжись мы с этими чайками, на их отпугивание весь день уйдёт. А войско и кони будут сидеть без воды. Растопчем бунтовщиков, скинем их с обрыва - напьёмся сами и напоим лошадей! - всё более злясь, отбрил его Потоцкий, после чего продолжил уже спокойным, несколько торжественным тоном.
   - Итак, панове, о распределении войск и командовании ими мы уже договорились. Ждать из-за сложившейся ситуации нам нельзя, чем раньше начнём, тем быстрее и с меньшими потерями победим. Да поможет нам в битве Дева Мария! С богом!
   Пришлось и знаменитым обжорам, коих в польском войске было немало, в этот раз завтракать наспех, всухомятку. Проблемы мелкой шляхты или пехотинцев не волновали никого, кроме их самих. Смогли ли они напиться, ели что-нибудь - личное дело каждого. Бунтовать в таком положении никто из них не решился. Все готовились к битве.
  
  
   В противном лагере бардака тоже хватало, война без него не бывает, но проблем было куда меньше. Всё же пока война шла по нотам, писанным в Азове. У союзников общее руководство битвой осуществлял одержавший за последнее время несколько громких побед Татаринов. Как было принято в те времена, он взялся командовать центром, огромным по любым меркам, хорошо укреплённым табором, с сорока тысячами засевшими в нём казаков, треть из них, правда, показачилась только в этом году. В его распоряжении были шестьдесят пушек. Десяток мортирок и османских тонкостенок расставили вдоль стороны табора, обращённой к полякам, остальные же поделили пополам и поставили за пределами укрепления, с его краёв. Это сделали по совету попаданца, рассказавшего атаманам о многих военных изобретениях будущего. "Нельзя быть сильным везде", - любил он повторять чьи-то слова. А стоя по флангам, между укреплением и конницей, пушки могли обстреливать и атакующую вражескую конницу, и польский центр. Правый фланг казацкой армии возглавил калмыцкий тайша Хо-Урлюк, имевший в своём распоряжении около сорока тысяч всадников. Левым командовал стремительно набиравший авторитет кошевой атаман Хмельницкий, в распоряжении которого было более двенадцати тысяч окольчуженных черкесов и пятнадцать тысяч конных запорожцев. Резервом в пять тысяч конных и столько же пеших казаков командовал немолодой уже Федорович (Трясило), имевший опыт побед над разными врагами, бывший кошевой атаман.
   Поляки построились традиционно. В центре табор, чисто тележный, перед которым выставлены все пятнадцать польских пушек, за которыми построились вышедшие из табора заранее, в нарядной, под венгров, форме стрелки из нарезных ружей. Потоцкий надеялся с их помощью затеять с казаками перестрелку после обстрела их из пушек. Причём "немецкая" пехота* предпочла спрятаться в немодном уже в Европе таборе. Конница распределилась традиционно для своего времени, в три линии. На правом фланге: впереди семь, во второй линии - пять, в третьей - три тысячи. На левом соответственно: пять, четыре, три.
   Передние ряды кавалерии и польского табора составляли прямую линию. Особенно эффектно смотрелись гусары в своих сверкающих на солнце латах и нарядных одеждах и плащах из звериных шкур, с устрашающих размеров копьями, украшенными длинными флажками. Впечатляли у них и крылья из настоящих перьев, прикреплённые к их сёдлам сзади, и великолепные кони в дорогой сбруе. Растягивать всадников на всю ширину поля не стали, так что от обрывов их отделяли сотни метров. Располагалась эта линия метрах в шестистах от казацкого табора.
   Казацкая конница выстроилась необычно, с некоторым отступлением от задней стены казацкого укрепления, которое, таким образом, находилось существенно ближе к врагу, чем передние всадники казацко-калмыкско-черкесской коалиции на флангах.
  
  
   Потоцкий собирался как раз послать к врагам парламентёра с предложением о сдаче, когда казацкие пушки дали залп, а потом, к его великому удивлению, открыли огонь из ружей казаки из своего укрепления. Даже для самых современных нарезных ружей это было слишком большое расстояние. Судя по количеству дымов, стреляло их не меньше двух-трёх тысяч. И они не просто палили в воздух - по польским рядам пошла гулять смерть. Всадников и коней сбивали на землю, калеча и убивая, ядра пушек. А артиллеристов и вышедших вперёд штуцерников - пули. Пушкари у поляков кончились уже во время второго казацкого залпа, и в дальнейшем сражении польская артиллерия не принимала участия совсем. Уцелевшие при этом штуцерники благоразумно кинулись прятаться внутри табора, некоторые даже бросили при этом на землю свои дорогие штуцера. Только сейчас Николай осознал важность донесения нескольких шпионов, что казакам раздают какие-то особые пули для нарезных и для гладкоствольных ружей.
   Пока коронный гетман оценивал обстановку, враги смогли удивить его ещё раз. Второй залп из пушек и штуцеров последовал с невероятно, сказочно маленьким перерывом после первого.
   "Ведь штуцеры нужно заряжать не меньше пяти минут! Пушки же требуют ещё большего времени на перезарядку! Езусе Христе, каким образом они это делают?!!"
   Ларчик этой тайны раскрывался просто. Пули Минье, изобретение девятнадцатого века, не только летели дальше, чем обычные свинцовые болванки, они ещё и заряжались быстрее. Два выстрела в минуту для стрельбы ими было вполне нормальным результатом. А удивительная скорострельность казацких пушек объяснялась способом зарядки. Порох был упакован заранее в картонный футляр, благодаря чему можно было менее тщательно чистить банником ствол при скоростной стрельбе, опасность преждевременного выстрела снижалась на порядок. На ускоренное забивание пыжа пушкари тренировались не одну неделю, пролив не одно ведро пота. После такой скоростной зарядки оставалось пробить через запальное отверстие в картоне дырку, и орудие было готово к огню. Правда, при стрельбе не заполошной, как в этот момент, банить стволы надо было даже более тщательно, чем обычно. Стволы изнутри были тогда полны раковин, останься там хоть один уголёк - преждевременный выстрел гарантирован. И хорошо, если в небо, а не в своего же пушкаря.
   Ядра стали разрушать, прежде всего, строй кавалерии, убивая и калеча передних, лучше всего вооружённых и защищённых всадников. Опытнейший Конецпольский отреагировал на это немедленно, послав их в атаку. Не дожидаясь команды от коронного гетмана, кавалерия правого фланга сдвинулась с места и, постепенно набирая ход, пошла в атаку на конницу черкесов и казаков. Земля задрожала от топота тысяч копыт. На врага двинулась необоримая, как считали сами поляки, сила. Развивались флажки на опущенных копьях, колыхались за спинами гусар плащи из львиных, тигриных, леопардовых, медвежьих (у самых бедных) шкур.
   Опомнившись, Потоцкий отдал приказ атаковать и коннице Калиновского. Та, уже несколько смешавшись под обрушившимся на неё градом ядер, рванула вперёд с особенным энтузиазмом. Здесь тоже хватало богато одетых и хорошо защищённых латами всадников. Лучшая в мире - так они считали сами - кавалерия готовилась разметать, стоптать своих врагов. Им уже неоднократно это удавалось сделать, никто из них не сомневался, что получится и в этот раз.
   Саженях в ста от артиллерийских позиций сначала конницу Конецпольского, потом несколько отстававшую кавалерию Калиновского встретили залпы картечи. Они заметно проредили первые ряды наступавших, но, естественно, не остановили порыв тысяч всадников. Да, заржали, завизжали от боли раненные кони, закричали поражённые картечью люди, однако продвижения конных масс на врага вражеская стрельба не остановила ни в малейшей степени. Но несколько мгновений спустя из невидимых щелей, расположенных параллельно передней линии казацких укреплений, вылезли вдруг по паре десятков или дюжин казаков с шестами. Они не очень дружно выпустили в накатывавшую на них конницу по ракете каждый. И польская атака бесславно завершилась. Визжащие, воющие, гудящие, испускающие вонючий дым, будто черти, выпущенные из ада, ракеты полетели на атакующих.
   Сначала с ними встретились гусары. Сами-то храбрецы если и испугались неведомого оружия, то страх смогли преодолеть. Однако для лошадей это было слишком страшно и неожиданно. Конница встала, всадники вынуждены были уделить своё старание не атаке, а попытке усидеть в седле, и не всем это удалось. Строй рассыпался, в сотне метров перед углом казацких позиций забурлила толпа лошадей и людей, где каждый был сам по себе. С небольшим опозданием то же самое произошло и на другом фланге. Казацкие позиции скрылись за клубами бело-серого порохового дыма, даже тянувший с северо-запада ветерок не успевал их разогнать. Потеряв врагов из виду, казаки стрелять не перестали и хоть попадать стали реже, многие картечины и пули продолжали находить свою добычу в толпе.
   Далее в ход битвы вступил особенно зримо человеческий фактор. События на флангах перестали походить на зеркальное отображение одного действа.
   Конецпольский, страдая, хватаясь за сердце, смотрел на уничтожение своих любимцев, красы и гордости всей Польши, гусарии, но больше никаких действий не предпринимал. Он уже понял, что победы в этот день полякам не добиться, надо было заботиться о достойном поражении. Шедшие вслед за гусарами панцирники уже успели, кто остался в седле, развернуть коней и припустить назад, когда лава из двадцати тысяч всадников накрыла бестолково толкущихся гусар и начавших бегство "казаков" (средняя кавалерия, набиравшаяся только из шляхты), как их ещё называли. Сбежать смогли только самые везучие из последних, точнее - самые трусливые или сообразительные, начавшие отступление (бегство) первыми. Проскочив мимо готовившихся к бою второй и третьей линий, беглецы драпанули и с поля боя, чем и сохранили себе жизнь. Впрочем, многие - ненадолго.
   На не полностью успевших восстановить строй гусар, стоявших на месте, что для конницы губительно, налетели с разгона черкесы и казаки. Вырубив противников из первой линии, вал из почти пятнадцати тысяч всадников - при уничтожении гусар они потеряли всего несколько сот человек - покатился дальше. Вышедшая вперёд вторая линия поляков, чтоб не быть застигнутыми ударом врагов в стоячем, обрекающим на поражение состоянии, рванула навстречу коалиционной коннице. Конецпольский тут же направил на помощь второй линии третью. Более широкая из-за многочисленности линия конницы казаков и черкесов начала уже обхватывать врагов с флангов, когда на них обрушились всадники третьей линии. В поле завертелась мясорубка, причём ближе к польскому табору победа склонялась к черкесам, по центру схватки казаки медленно, благодаря численному превосходству, додавливали соперника, а черкесский отряд, шедший с самого края, попал под удар третьей линии, уже почти остановившись, и у него возникли нешуточные проблемы.
   Хмельницкий это заметил и приказал остальным своим конникам ударить колонной вдоль овражка. Ещё пятнадцать тысяч всадников стронулись с места и, постепенно набирая ход, пошли на врага. Пусть черкесы по внешнему виду проигрывали полякам, а казаки второй линии смотрелись сущими оборванцами на малорослых конях, пятнадцать тысяч всадников по тем временам были немалой силой.
   Опять пришла пора дёргаться Конецпольскому. Получи он резерв, который немедленно запросил у коронного гетмана, вполне возможно, ему удалось бы свести схватку на своём фланге вничью, несмотря на численное преимущество у врага. Не судьба. Потоцкий ответил, что резерв отправлен на помощь Калиновскому, где положение стало угрожающим.
   Коронный гетман волне спокойно мог бы употребить и слово: "катастрофическим". На левом польском фланге дела разворачивались куда быстрее и печальнее. Увидев расстрел остановившейся первой линии, польный гетман немедленно отправил на помощь первой линии вторую. Учитывая, что часть пространства перед вражескими позициями была блокирована расстреливаемой казацкой артиллерией или бегущими предшественниками, тем на ходу пришлось перестраиваться, из-за чего их ход заметно снизился.
   Хо-Урлюк оценил ситуацию и бросил на врагов сразу половину всадников. Зависимых ногаев, попавших в немилость, или просто выходцев из невлиятельных калмыцкий родов... Они с визгом, воинственными воплями, осыпая на скаку врага стрелами, набросились на обе линии поляков сразу. Не прошло и пятнадцати минут, как поляки стали отступать под давлением более многочисленного врага. К моменту сшибки половина калмыкской орды имела почти в три раза больше всадников, чем две польские линии разом. Калиновский запаниковал и направил на выручку отступающим и последние свои три тысячи. Причём даже не пытаясь ими как-то сманеврировать, на увеличение толпы. Неудивительно, что их хватило ненадолго. Калмыки, не имевшие возможности сцепиться с врагами, стали непрерывно обстреливать задние ряды поляков из луков, пуская стрелы по дуге. В отличие от сгинувших гусар, легкоконная третья линия не имела доспехов, этот ливень из стрел непрерывно выкашивал их, выбивал из строя.
   Через пятнадцать минут такого бодания поляки побежали. Явившийся на помощь Чарнецкий с резервом пытался их остановить, однако Хо-Урлюк чуть раньше Хмельницкого провёл сходный манёвр. Переформировал оставшуюся половину войска в колонну и направил её вдоль днепровского обрыва. Не только многочисленные, но и неплохо защищённые воины (в отличие от татар, калмыки имели много бронированных всадников) легко прорвались сквозь резерв поляков (храбрец Чарнецкий погиб одним из первых) и совершили охват фланга, заходя полякам в тыл. Чуть позже это проделал и Хмельницкий. Сражение кончилось, началось избиение.
   В центре Потоцкому тоже было впору кричать "Караул!". Лишившись возможности стрелять по всадникам, казацкая артиллерия за полчаса превратила польский табор в кучу мусора и груды трупов. Бросая оружие, пехота попыталась бежать, но удалось это немногим. Почти одновременно с переходом бегства из табора в повальное конница коалиции завершила окружение польской армии. Большинство бежавших солдат было настигнуто и схвачено или порублено, спаслись только те, очень немногие, кому удалось съехать без повреждений в овраг или к берегу Днепра.
  
   * - Немецкой и венгерской она была только по названию и форме одежды. Служили в этих частях жители нынешних Украины и Белоруссии. Они считались лучшими и более неприхотливыми воинами, чем западноевропейцы.

Победа оглушительная, но ликовать некогда.

  
   После окружения польской армии сражение превратилось в добивание упрямых и пленение сообразительных. Последних оказалось большинство. Пехота сопротивляться больше не пыталась и сдавалась охотно.
   Поведение польских всадников было куда как более разнообразно. Некоторые отчаянно и умело дрались до смерти или выбивания из седла. Русская шляхта предала свою веру, но выродиться в гламурную бестолочь они не успели, умели местные шляхтичи саблю в руках держать и врагу в глаза смотреть не боялись. Группа окружённых, добиваемых гусар смогла выскользнуть из толчеи схватки и, прорубившись к овражку, побросав своих ненаглядных коней, сбежала, уйдя пешком. Казаки размениваться на преследование нескольких десятков человек не стали.
   Другие, испугавшись, пытались драпать назад, но удалось это только самым первым беглецам, бросившимся в бегство в начале сражения. Затем кольцо окружения захлопнулось, попытки его прорвать обычно стоили трусам жизни. Если им не везло быть сдёрнутыми на землю арканом.
   Третьи, видя бессмысленность сопротивления, сдавались. Кто-то с надеждой выкупиться из плена и продолжить борьбу, наёмники - просто спасая шкуру. В лёгкой коннице шляхтичей служило не так уж много, а местным жителям простого происхождения или хорватам с валахами умирать за Речь Посполиту совсем не хотелось.
   Попала в плен и вся верхушка польского войска. Некоторые, как, например, польный гетман Мартин Калиновский, за своё будущее могли особо не переживать. После того как он стал личным пленником Хо-Урлюка, ему оставалось только ждать выкупа от родственников за своё освобождение.
   Совсем по-другому сложилась судьба Станислава Конецпольского, Николая Потоцкого, Адама Киселя и ещё нескольких активистов успокоения Украйны и приведения бунтующего плебса к покорности. Их торжественно, под одобрительные крики, непристойные комментарии и улюлюканье посадили на кол. Колья не слишком высокие, зато толстые, с перекладинами и навесами над ними, чтобы солнце не убило казнимых раньше времени. Чем толще кол - тем мучительнее и дольше умирание, а перекладина не давала возможности колу проникнуть слишком глубоко, обрекая сидящего на смерть от внутренней инфекции. Незадачливым инициаторам захвата чужих земель предстояло самим хлебнуть того лиха, коим они так охотно наделяли всех несогласных с ними. Их даже поили водой и насильно подкармливали жидкой кашкой, заботясь о продлении жизни врагов на радость казацкого войска.
   Такую судьбу им и Яреме Вишневецкому определили ещё зимой в Азове. Чтобы лишить врагов умелых и опытных командиров и показать всему миру: издеваться над русскими опасно для жизни и здоровья. Не все поначалу соглашались, уж очень большой выкуп можно было получить за жизни этих магнатов, но именно отсутствовавший сейчас на поле попаданец убедил атаманов казнить их в обязательном порядке, невзирая на упущенную выгоду.
   - Воевать с Калиновским или биться с Конецпольским - две большие разницы! - сказал, среди прочего, тогда он. - А драться с поляками нам не раз придётся, просто так они нас на волю не отпустят. Опытные и умелые военачальники во главе врага нам совсем не нужны, никакая плата за их освобождение вреда, который они нам нанесут, не окупит. Мёртвые не кусаются! - очень уместно вспомнил он цитату из блистательного произведения Стивенсона.
   Казаки с таким подходом согласились, действительно родственными душами были этому литературному персонажу. Звонкая фраза понравилась всем присутствующим.
   - Да и сделать такое послание всему миру не помешает, - продолжил тогда Аркадий. - С теми, кто ведёт себя как взбесившийся зверь, мы и будем обращаться именно как с бешеной собакой!
   Настаивая на казни нескольких магнатов, попаданец думал, что их повесят или утопят, но атаманы решили продлить удовольствие, казнь заняла почти неделю, последним сдох на колу Адам Кисель. Единственный схизматик-сенатор, весьма близкий ко двору магнат был искренним защитником православия и одним из самых последовательных врагов казачества. Воевать с казаками боялся, но пакостил им везде, где мог. Очень живучей тварью оказался, не хотел покидать этот мир, даже терпя неимоверные муки. Возможно, потому как догадывался, что его ждёт на ТОМ свете?
   Не участвовавшая в битве конница резерва кинулась в погоню за сумевшими вырваться из окружения всадниками. Как ни странно, хотя у поляков лошади были несравненно лучше и быстрее, часть из них была настигнута и пленена. Пострадали самые трусливые, слишком долго гнавшие своих скакунов галопом и загнавшие их насмерть.
   Васюринский так и не дождался лошадей. Потом уже он узнал, что поляки оставили охранять табун три сотни хорватов и сотни полторы вооружённых слуг, победить-то их две посланные сотни, может, и победили бы, при большом везении, но весь табун при этом разогнали бы по степи. Подумав, сотники решили выжидать подкрепления, которое и подошло к ним в виде тысячи казаков резерва. Увидев такую силу, польская стража и сдалась без боя.
   Трофеи победителям достались огромнейшие. Но вот пропивать добычу, как это было в обычае у многих сечевиков и донцов, было некогда. Перед коалицией лежала оставшаяся без армии богатейшая страна, все понимали, что сейчас-то и настало золотое время для грабежа. Поэтому отдыхали на поле боя недолго. Конница, разбившись на несколько больших отрядов с проводниками из казаков, двинулась в Центральную Польшу. В Южную уже входили крымские татары.
   Огромные обозы с награбленным двинулись в Сечь, Азов, степь и на Кавказ. Однако у грабителей желание прибарахлиться ещё только усилилось. Не собиралась сидеть без дела и казацкая пехота, и дополнительно формирующиеся кавалерийские полки тяжёлой конницы, благо и коней, и доспехов для этого было в изобилии. Да, польская армия разбита и уничтожена, но большая часть городов и замков по-прежнему находилась в руках казацких врагов, предстояло их отбивать и захватывать.
   Особо стоял, теперь очень остро, еврейский вопрос. Во время Хмельниччины их просто вырезали. Аркадий, зная об опасности подобного исхода, разработал и уговорил казаков принять план по выселению евреев с Руси. Выжить в море ненависти к ним, далеко не всегда обоснованной, но бурлящей на этих землях, шансов у иудеев не было. Собственно, резня уже началась, все члены этой общины, имевшие несчастье, неосторожность или глупость оказаться в дороге, вылавливались и жестоко убивались озверевшими крестьянами. То, что большая часть казнимых к арендаторскому бизнесу отношения не имеет, никого не волновало. Жид - значит, бей его палкой, цепом, меси сапогами кидай в воду... разве что красивых евреек оставляли в живых. Даже женились на них после насильственной христианизации. Да малолетних детишек часто рука убивать не поднималась, ведь все эти зверства творили благочестивые, верующие в бога люди. К счастью для себя, большая часть евреев проживала в местечках, их ещё можно было спасти.

2 глава.

Ностальгия по скоростному транспорту.

Придонье-Приднепровье, конец июня-начало июля 1638 года.

  
   Даже самая тягостная и неприятная работа не бесконечна. Доделали ракеты и Аркадий со Срачкоробом. Бог его знает почему, но никакой радости и прилива сил они при этом не ощутили. Чувство облегчения в связи с избавлением от монотонного и ответственного труда - да, было. Удовлетворение, вроде бы (тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо и постучим о собственный лоб, он, судя по всему, крепче и звонче любого дуба), качественно сделанными и очень нужными "изделиями" тоже присутствовало. Счастье, однако, к работягам не спешило, в эфир-астрал их не тянуло совершенно. Чтобы сбросить напряжение, нужно было расслабиться. Друзья выбрали для этого самый доступный способ - решили напиться.
   Ещё осенью в химлаборатории соорудили самогонный аппарат. По нынешним временам - хайтек. Правда, вскоре его пришлось перебазировать в дом, в небольшую комнатёнку с хорошим навесным замком. Персонал лаборатории слишком увлёкся дегустацией продукции, наверное, самой высокоочищенной и крепкой горилки из всех производившихся в эти времена. Работа со взрывчатыми веществами при дрожащих руках или двоении в глазах - тот ещё экстрим для всех окружающих. Аркадий любителем настолько острых ощущений не был, за малейшие признаки опьянения стал жестоко наказывать, объяснив всю опасность такого поведения.
   Пьянку на работе он прекратил, но возникла другая проблема - у него не хватало времени на выгонку спирта. Подумав, нашёл выход - пригласил работать с ним двух пожилых казаков-мусульман, Рахима и Джамиля. Один из них семьи так и не завёл, другой потерял всех близких во время ногайского налёта, поэтому они охотно переехали из своих городков жить в Азов. Дом у попаданца уже был достаточно населён, он выбил у Петрова для работников алкогольной промышленности хатку в пригороде. Самогон не свинья, прикосновение к нему мусульманина не оскверняет. Внутрь же, по завету Пророка, они спиртного не употребляли и другим, без разрешения Москаля-чародея, не наливали.
   Так что у него скоро образовался нешуточный дополнительный доход от продажи излишков производства. Да и Рахим с Джамилем, получавшие по десять процентов продукции, стали вполне обеспеченными людьми. Горилка "Москаль-чародей" пользовалась, несмотря на высокую стоимость, огромным спросом. Возможно этому спсобствовали слухи о её целебности и полезности в поддержании мужской боеготовности. Эти настойки на травах отличались от того что продавалось в местных точках общепита не меньше, чем хороший коньяк от самогона изготовленного на продажу. Правда местные потребители обычно предпочитали количество качеству, но хватало здесь и людей готовых платить за последнее. Производство в запас, "на склад" удалось начать только сейчас, когда большая часть покупателей занялась ознакомительными вояжами по соседним территориям.
   Несколько крепких, но трусоватых беглецов от панского произвола Аркадий приспособил выдувать бутылки. Он видел по телевизору, как это делается, и сумел раза с десятого объяснить бывшим селянам, а теперь пролетариям, технику их производства. Зелёное стекло для этого вполне подходило. Стеклотара, конечно, получалась нестандартной, однако потребители не жаловались, главное ведь, что наливался туда строго объявленный объём. Шуточки с обвесом или разбавлением продукции в казачьем обществе уж очень сильно пахли виселицей, никто здесь настолько деньги не любил, чтоб так рисковать.
   Друзья выкушали с пол-литра свежей "Зверобойной", затем столько же чистой, прозрачной, пропущенной дважды через древесный уголь горилки и решили, что в незамутнённом виде продукт лучше. Продолжили именно ею и, не испытывая никакого кайфа от процесса, напились. Вдвоём, изредка перебрасываясь малозначимыми фразами. Иногда с другом не обязательно много говорить, достаточно чувствовать рядом его надёжное плечо.
   С утра пришлось впрягаться в новую работу - перевозку ракет. Как тут было не пожалеть о медлительности, некомфортности и ненадёжности транспортных средств и дорог семнадцатого века.
   Свою половину гребенцы уволокли сами, сейчас антикумыкский союз проводил привычные для тех времён действия - разорял землю врагов. Укреплённые сёла предгорий брались легко и без ракет, но горные аулы и городки с крепостными стенами для казаков, не говоря уж о кабардинцах, были слишком крепким орешком. Зажигательные ракеты могли помочь им существенно. Север и центр шамхалата беспощадно разорялись, люди, его населявшие, вырезались или продавались в рабство. Не сумев уничтожить врага сразу, казацко-кабардинский союз медленно, но верно перемалывал его экономический и человеческий ресурс.
   Аркадию же пришлось ломать голову над выбором пути. Плыть вокруг Крыма, а потом ещё и вверх по Днепру... слишком продолжительно, тягомотно и просто нерационально. Привычная казакам дорога вверх по Дону и Северскому Донцу с переходом через волок в бассейн Днепра сейчас попахивала авантюрой. Идти пришлось бы по землям России, а считать русских воевод пограничья дураками было верхом глупости. Они наверняка заинтересовались бы содержимым проплывающих судов, а делиться с ними этим секретом сейчас никто не собирался.
   Посоветовался со Срачкоробом. Юхим не задумываясь предложил пройти вверх по Кальмиусу, из верховий перетащить волоком струги в Самару и спуститься по ней в Днепр.
   - Только перегружать чайки (ещё ни один учёный не смог указать хоть какое-то различие между чайкой и донским стругом*) никак нельзя. Уж очень воды там мало у волока.
   - Значит, пойдём на трёх вместо одного. Гребцов здесь набрать можно, будем искать струги.
   Пришлось заниматься и этим. Проблема оказалась нешуточной, все корабли, готовые к плаванию, были задействованы в летней кампании на нескольких фронтах. Один старый, но ещё крепкий, купили втридорога у богача Рафаила Караимова. Он, занявшись поставками соли на Русь, ни в какие походы ходить не собирался, деньги и без того текли к нему рекой. Для перевозок соли струг подходил плохо, несравненно дешевле её было транспортировать плоскодонными баржами, но торговался представитель известной казачьей фамилии заядло, как прожжённый торгаш. Учитывая, что они сами к нему явились, скрепя сердце пришлось переплачивать. Второй, очень дёшево, но в плохом состоянии, купили у атамана одного из городков, не пошедшего в поход из-за хворобы, срочно нуждавшегося в деньгах. Отвлекли рабочих с верфи, те обещали за пару дней кораблик отремонтировать.
   Третий искали два дня, начали уже отчаиваться, когда, наконец, нашли. Маленькую, метров двенадцати длиной и меньше трёх метров шириной, в прекрасном состоянии чайку. Срачкороб уверенно опознал запорожское происхождение судёнышка, хотя для Аркадия оно выглядело неотличимо от донских стругов. Хозяином его был грек Никитос, рыбак из Азова - греческая община от резни в городе совсем не пострадала. Прояснять, как к нему чайка попала, он не захотел, а друзья и не пытались на этом настаивать. Без спора о размере платы не обошлось и в этом случае, но знаменитому казаку в умении торговаться рыбак был не соперник, удалось сойтись на вполне приемлемой цене.
   Перед отплытием попаданец и Срачкороб весь вечер общались с Георгием Жвания, послом мингрельского льва, Левана Дадиани. Он прибыл недавно с богатыми подарками к казацкому руководству и никого не застал в новой Донской столице. Знаменитое "Все ушли на фронт" почти точно отражало ситуацию. Подавляющая часть казаков и старшины, в это время была далеко от Придонья.
   Принимал посла оставленный на хозяйстве атаман Михаил Кошель. Они легко договорились о беспошлинной торговле и регулярном обмене делегациями или организации постоянных представительств в столицах друг у друга, но на заключение договора о чём-то большем у Кошеля не было полномочий. Жвания собирался продолжить путь в казацкое войско, скупая для этого лошадей.
   Беседа вчетвером - Кошель, Москаль-чародей, Срачкороб и посол оказалась для всех очень интересной и продуктивной. Жвания узнал из первых уст много сведений о погроме Стамбула и новом оружии у казаков. Они выслушали сплетни из Османской империи. Оказывается, Ахмед Халебский, желая поднять свою популярность, издал фирман о запрете торговли с венецианцами и объявил их законной добычей для каждого правоверного. Купцы из республики Святого Марка, до этого продолжавшие вместе с другими франками торговать в Леванте, были вынуждены его срочно покинуть. Голландцы и англичане такому повороту дела только обрадовались - из торговли был вышиблен опасный конкурент.
   - Значит, у турок скоро будет война и на юге, - довольным голосом отреагировал на известие попаданец. - Республика такого удара без ответа не оставит. Интересно, куда они пойдут? В Морею или на Кипр? - отпив глоток чачи, привезённой для угощения гостем (крепкая, зараза), продолжил: - Скорее всего, на Кипр.
   - У турок ещё одна война намечается? - заинтересовался Кошель.
   - Скорее всего, не одна. Но посмотрим, как дело повернётся. Будущее ведомо только Господу.
   - Будет ли недовольство здесь, в Азове, если мой государь захочет присоединить к себе Имеретию?
   Кошель неопределённо пожал плечами: мол, я отвечать не уполномочен, а Аркадий решился на очередную авантюру. Впрочем, зимой он её с Татарином и Хмелем обговаривал, те, в принципе, соглашались.
   - Решать будет совет атаманов. Но, думаю, мы возражать не будем. Есть у нас счёт к правящей там династии. Для оправдания своих действий перед турками можете сообщить, что имеретинский царь просил царя московского принять его царство в подданство.
   - Действительно просил?
   - Да, действительно.
   - А если моего государя спросят: откуда он это знает?
   - Он может ответить: от имеретинского католикоса. Тот козла на имеретинском троне терпеть не может, думаю, вы с ним легко договоритесь.
   Аркадий с лёгкой душой сдавал одного из грузинских правителей, так как у казаков к этой династии были счёты. Немногим более пятнадцати лет назад имеретинский царь выдал османам на казнь казаков из посольства в Персию. А вся прорусскость Теймураза была поиском нового хозяина. Увидев, что турки слабеют, тот срочно стал искать другого покровителя. Леван Дадиани был с точки зрения попаданца куда более договороспособной личностью.
   "Да и возникновение нового очага напряжённости на востоке турецкой империи, чёрт его знает, как она будет называться через пару лет, нам определённо на руку. Авось, часть сил тем придётся отвлечь и туда".
   - А в отношении Кахетии и Картли?
   - Ну и аппетиты у вашего господина. Не советую категорически! Там хозяева персы, вам за эти земли с огромной армией придётся воевать. А её уже много лет османы осилить не могут, вас персы раздавят походя. Я бы даже не рекомендовал пытаться наладить с ними отношения. Не стоит привлекать лишний раз их внимание. Пусть продолжают воевать с турками, вам спокойнее будет.
   - Дадите ли вы нам для борьбы с османами оружие, порох, свинец, лошадей?
   - Давать точно ничего не будем. Самим всего не хватает. Однако через год-другой, наверное, сможем продать вам по разумной цене пушки. Возможно... не уверен, ружья и сабли. Запасы пороха рекомендую создавать уже сейчас, если захватите Имеретию, к гадалке не ходи, защищать её придётся. Обязательно найдётся кто-то нехороший, попытается отнять.
   В общем, можно отметить, что встреча с дипломатом прошла в тёплой, дружеской обстановке и дала положительные плоды. В смысле - все трое казаков получили от посла подарки - грузинские кинжалы хорошей стали в серебряных с цветными каменьями ножнах. Кошель отдарился доброй австрийской работы пистолем с узорочьем по стволу, Срачкороб саблей, Аркадий жёлтым шёлковым халатом в драконах (маловат ему трофей был).
  
   Ох, и нелёгкая это работа, тащиться на вёслах по маловодной реке. Да на протекающем, хоть тресни, струге. Отремонтированная наспех развалина уже в море дала течь, пусть и незначительную, но груз-то был совершенно несовместим с водой! Уже на вторые сутки пути Аркадий приказал перегрузить в протекающий кораблик все припасы кроме пороха, а ракеты разместить по остальным. Да и грести, выкладываясь по полной программе под пекущим летним солнцем - очень сомнительное удовольствие. Особенно если вынужден дышать ртом, так как нос сам заткнул из-за невыносимой вони соседей. Нет, грязнулями казаки не стали, обмывались каждый день, но пахли как перестоявшая на солнце бочка плохо просолённой селёдки.
   "Да уж, воистину "Аромат - специфический", хоть вешайся или топись от него. Конечно, очень хорошо, что у казаков нет вшей и блох, да и комары к ним меньше цепляются, но дышать с ними рядом затруднительно. Ёпрст!!! Сколько раз собирался начать производство подобного же средства на основе спирта, знают характерники соответствующие травки. В прошлом году вроде бы эта вонища не так доставала. Ну что ж, будем получать наказание за лень".
   В самых верховьях Кальмиуса, где с вёсел пришлось уже перейти на шесты, приложились-таки об дно реки килем самого крупного, от Караимова, струга. Задержались больше чем на сутки. Образовавшаяся протечка хоть и была незначительной, однако и её необходимо было ликвидировать. Пришлось вытащить корабль на берег, его разгрузить и, перевернув вверх дном, осмолить повреждённое место. В итоге путешествие из Дона в Днепр заняло как бы не больше времени, чем путь из Азова до Стамбула.
   По Самаре двигаться было легче, всё же шли по течению, но и там нервотрёпа хватало, воды и в этой реке было маловато для небольших, но морских корабликов. Хотя официально эти земли уже считались польскими, заметить это было мудрено. Загребущие руки панов сюда пока не дотянулись, уж очень опасно было жить на таком коротком расстоянии от ногайских кочевий.
   На берегу Днепра, невдалеке от развалин так и не восстановленной до конца и опять сожженной крепости Кодак, встретились с отрядом Васюринского, который её и разрушил окончательно. По казацкой традиции - незадолго до рассвета пришли и вырезали честно пытавшийся выполнить свой долг немецкий гарнизон. Полностью. "Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!.." Построенный для препятствования морским походам запорожцев, Кодак почти сразу же был разрушен в 1635 году гетманом Сулимой. Его казнили в Варшаве, не спасли гетмана ни золотой медальон от папы Римского за выдающиеся заслуги в борьбе с мусульманами, ни переход в католичество. К лету 1638 года крепость почти восстановили, но тут пришёл Васюринский. Ну не понравились казакам архитектурные изыски шевалье де Боплана.
  
   * - Имеется в виду только донской струг, куда более известное северное судно с таким же названием не имело с пиратским корабликом почти ничего общего.
  

Неспокойный месяц.

Адриатика, июнь 1638 года от Р. Х.

  
   Встревоженный событиями в Оттоманской империи сенат отправил почти весь флот крейсировать возле самых восточных владений Венеции на тот момент - к Криту. Пусть казаки сожгли галерную эскадру турок, средиземноморские флотилии у осман остались, да и умение мусульман быстро строить корабли было широко известно. Уходом венецианского флота из Адриатики воспользовались пираты Алжира и Туниса. На шестнадцати каторгах они ворвались туда и принялись громить и грабить владения республики. Вовремя извещённый Марино Капелло, адмирал республики, срочно вернулся к родным берегам. Пираты спрятались в бухте османского порта Вало, однако это их не спасло. Адмирал приказал атаковать город и легко его взял, захватив при этом пиратские галеры и освободив из плена три тысячи шестьсот человек. Освободившиеся места за вёслами поменявших флаг галер заняли уцелевшие пираты и солдаты османского гарнизона.
   Пиратская атака Адриатики в сочетании с запретом гражданам республики Святого Марка заходить в порты Оттоманской империи подтолкнула сенат на объявление войны туркам и решение отвоёвывать Кипр. Уж если войны не избежать, то лучше иметь больший манёвр для торговли при заключении мира. Да и сомнительно было, чтобы турки послали армию на Венецианские колонии, когда у них отбирают Кипр.
   В Варшаву известие о катастрофе под Уманью пришло одновременно со страшной вестью о вторжении татарской орды в Южную Польшу. Король и рад бы был объявить всеобщее Посполитое Рушение для защиты страны. Но не имел на это права, так как такое действие было прерогативой вального сейма, о созыве которого при шастающих по стране ордах врагов не могло быть и речи. Да и не рвались пока шляхтичи воевать. Они привыкли рассматривать войну как разновидность охоты и в армию не спешили. Куда более многочисленные, чем русские, собственно польские шляхтичи привыкли сражаться по настроению, когда захочется саблей помахать, а не по призыву короля, к тому же сильно нелюбимого. Призыв короля остался гласом вопиющего в пустыне.
   Весь юго-запад страны заполнили татарские чамбулы, здесь не виданные уже сотни лет. Брать города или укреплённые замки они и не пытались, но сельская местность всего юга пострадала от них страшно. По договорённости с атаманами казаков всё, что не могли увезти, татары сжигали или портили. Не имевшие навыка войны с подвижным и часто стреляющим противником, пытавшиеся бороться с татарами шляхетские отряды часто попадали в засады и гибли чуть ли не целиком. Потенциально имевшая несравненно больше воинов, к тому же лучше вооружённых и обученных, Польша в этот конкретный момент была совершенно бессильна отразить такое нашествие. Панам и магнатам, сидящим за крепостными стенами, оставалось утешаться мыслью: "Дикари рано или поздно уйдут, тогда мы соберём великое войско и покажем им..."
   Сотни горящих деревень отмечали дымными столбами путь чамбулов. Пожары часто перекидывались на высохшие от жары поля и леса, стране предстояло испытать серьёзный недостаток продовольствия, до этого ежегодно вывозимого в воюющую Европу. Да и несгоревшие поля часто убирать стало некому. Хлопы побиты, угнаны в рабство или сбежали бог знает куда. Именно сельское население пострадало от этого нашествия особенно сильно, в деревнях укреплений не было, а татары жалости не знали. Страшная беда пришла на польскую землю, а полная гонора шляхта, ещё в январе блокировавшая увеличение финансирования войска за счёт таможенных платежей, ничего не могла сделать. Храбрецы гибли из-за неумения воевать именно с этим противником, остальные сидели в укрепленных местах, проклинали всё подряд и мечтали о реванше.
   У страха глаза велики, численность вторгнувшейся орды оценивали от ста до двухсот тысяч всадников. Для организации армии, способной противостоять такой силе, необходимо много денег и времени, а у короля не было ни того, ни другого. Как и полномочий на сбор нового наёмного войска без созыва всё того же вального сейма. Ещё не вышли с южных польских земель татары, как уже в саму Великопольшу вторглись орды казаков, калмыков и черкесов. Их поведение было аналогичным - "якщо не зъим, то понадкусую". Впрочем, тут ущерб был даже большим, чем в Малой Польше. Казаки не задерживались возле хорошо укреплённых мест, но многие замки брали, с ходу или хитростью, так что здесь горели не только деревни, но и замки с небольшими городками.
   Потом урон подсчитали и ужаснулись. Выяснилось, что более полумиллиона хлопов как корова языком слизнула. Далеко не все из них погибли, но для экономики страны они были потеряны. А над Польшей нависла угроза голода. Во всей Европе свирепствовали война и засуха, покупать продовольствие было негде. Плодороднейшие восточные провинции превратились в гнездо злейших врагов, Великое княжество Литовское срочно собирало Посполитое Рушение для собственной защиты. С востока ему угрожали русские войска, начавшие концентрироваться у границы ещё зимой, а с юга могли ударить те же казаки с калмыками или черкесами. Да и внутри Великого княжества Литовского было неспокойно. То в одном месте, то в другом бунтовали местные хлопы, Радзивиллам приходилось выкручиваться, чтобы и восстания подавить, и охрану границы не ослабить.
  

* * *

  
   Казалось бы, встретились трое друзей - все в минорном настроении, сам Бог велел... но учитывая принадлежность всех троих к казацкому сословию, в походе выпивать что-то алкогольное им мог посоветовать только чёрт. Самая склонная к распитию спиртного часть населения Европы в военное время не имела права на выпивку и смотреть. За корчагу горилки, найденную у казака в чайке, его тут же выбрасывали за борт. Поэтому встреча прошла в дружеской, однако совершенно трезвой обстановке. Говорил в основном Васюринский.
   - ...тихо сняли стражу. Какие они бы ни опасливые не были, а к утру любого человека в сон клонит. Вот и немцы потеряли осторожность, никто и не пискнул, когда пластуны их резали. Потом через недостроенную стену перелезли остальные и устроили гарнизону побудку. Надо отдать немцам должное, дрались отчаянно, пришлось всех вырезать. Вытащили припасы из крепости и подпалили её. Хмель приехал, увидел пожарище и... - Иван махнул рукой, - выдал мне за порчу казацкой собственности. Откуда я мог знать, что он собирается её использовать?
   - Так вспомни, на совете в Азове обсуждали же обустройство торгового шляха вдоль порогов, от Кодака до Хортицы.
   - Ну, помню, а крепость Кодак здесь причём?
   - Как причём?! Охранять купцов кто будет?
   - Известно кто, казаки, ясное дело, это же наши земли.
   - А жить где охрана будет, отдыхать после сопровождения? Возле Хортицы ещё одну крепость придётся строить, уже нам самим.
   - Тьфу! Не сообразил, голова же была занята предстоящей атакой польского лагеря. Ничего, восстановим. Не так уж много мы порушили, некогда было, спешили.
   - Почему всё ещё здесь сидите? Ведь ещё столько крепостей и замков в руках панов и подпанков, каждый казак сейчас на счету.
   - Татарин и Хмель именно нас решили на срочное выдворение с наших земель турок отправить. Заодно татарам путь расчистим, пусть быстрее убираются, скатертью дорожку им делать будем. Ждём порохового обоза, в битве поиздержались. О, заодно нам ракет зажигательных и пугательных не подбросишь?
   - Зажигательных с десяток дам, больше не могу, они и здесь на Руси сейчас нужны. А пугательных и не проси, у меня их нет, сам сделаешь, если нужны.
   - Яяяя?.. - растянул однобуквенное местоимение атаман, всем видом показывая несуразность услышанного. При этом он состроил соответствующее выражение лица. Все в войске знали, что знаменитый атаман, чрезвычайно ловкий и умелый в разнообразнейших способах убийства себе подобных, даже кремни в своих пистолях поручает менять джурам.
   Аркадий привычно поднял руку к затылку. Действительно, некое подобие свистящей, завывающей, визжащей ракеты мог сделать любой. Ну, почти любой. Косоруких, как Иван, стоило из числа потенциальных производителей чего-либо исключать сразу. Но точно произвести изделие со всем спектром звуков, включая ультразвук, мог только человек посвящённый. С расширением круга знатоков решено было не спешить.
   - Давай я с ним поеду, - вступил в беседу Срачкороб. - Сделаю им по пути пугательные ракеты, заодно сам запущу зажигательные, а то эти лайдаки обязательно чего-нибудь напутают.
   Аркадий пожал плечами.
   - Езжай, действительно, кроме тебя и послать некого, - и, обращаясь к Васюринскому: - Иван, брать будете только Очаков и Казыкермень?
   - Нет. Полное выдворение турок с нашего берега. До осени нужно их всех выгнать или уничтожить. Потом за Трапезунд и Синоп возьмёмся - отучим в наше море нос совать!
   - Где бы ещё людей на такое благое дело взять? Нам ведь от поляков сотни городов и укреплений освободить нужно, за лето не справиться. А весной жди новую польскую армию, да побольше и посильнее недавно разбитой.
   - Об этом пусть у Татарина и Хмеля голова болит. Да говорят, селяне чуть ли не поголовно казачатся, только назначай командиров и направляй новые полки, куда необходимо.
  
   Расставшись с друзьями - пока до вечера - попаданец пошёл проверить, как обстоят дела в своём подразделении. Собственно, его волновало только самочувствие трёх человек, призванных сыграть важную роль в грядущих событиях. Даже закалённым в походах пожилым людям переход из Азова мог стоить немалой толики здоровья.
   Шломо бен Михаель в миру Соломон Хитрож...й. Кстати, такая кличка у казаков не была оскорбительной, скорее, уважительной. Умных храбрецов там чтили, трусы же быстро падали на самое дно, становясь бесштанными в прямом смысле этого слова. С первого взгляда он походил на почтенного пожилого ребе. Никто бы и не подумал по его внешности, что этот человек участвовал во множестве грабительских походов, зарубил и зарезал немалое количество людей, много лет промышлял разбоем и работорговлей.
   Гад бен Эльазар, в миру Гад Вырви Глаз (советских фильмов он не смотрел, был в его жизни такой эпизод). Тоже пожилой человек, на благочестивого походил разве что при взгляде справа. На левой стороне от уха у него остался огрызок, щёку обезображивал шрам, уходящий вниз, под бороду. Также был ветераном и хлебнул казацкой жизни полной ложкой.
   Йоав бен Моше, в миру Ванька Злой. Несмотря на почтенный возраст, неукротимый характер из него так и пёр. Одна кличка о нём говорила очень много, ведь заслужить прозвище "Злой" в казацкой среде, отнюдь не склонной к доброте и терпимости... тот ещё субчик был. Попаданец успел в этом убедиться во время их недолгого путешествия.
   Для Аркадия несколько шокирующим было открытие, что на Дону в казацкой среде были не только мусульмане, но и иудеи, то есть евреи, исповедовавшие веру отцов. Теперь, кстати, там и буддисты появились.
   "Вот тебе и вернейшие защитники православия. Самое смешное, таки да, защитники, пусть и молящиеся Аллаху или поклоняющиеся Иегове, Будде, черкесским языческим богам. Переиначивая слова Сталина, нет у нас других казаков. А их разнородность сейчас сыграет нам на руку. Крещёным евреям Запорожья веры будет меньше".
   Вступал в действие следующий этап операции против Речи Посполитой - депортация евреев. Родившийся и выросший на Украине Аркадий знал о страшной резне, учинённой над ними во время Хмельниччины. Ему хотелось по мере возможности этого безобразия избежать. И еврейские ремесленники, особенно ювелиры, нужны были ему для развития промышленности, и портить имидж нарождающейся державы в глазах соседей не хотелось. Да и о влиятельности иудейской общины во многих странах забывать не стоило.
   Естественно, ему пришлось поломать голову над причиной спасения ненавистных многим жидов для атаманов. Вот уж кого резня не смущала ни в малейшей степени - привычное дело. "Кто ищет - тот найдёт". Говорить им про гуманизм или отдалённые последствия было заранее безнадёжно, попаданец нашёл конкретное обстоятельство, интересное казакам - деньги. Не секрет, что польская еврейская община тогда была весьма состоятельной, в случае разгрома местечек восставшими большая часть средств ушла бы к селянам или вообще вылетела дымом сожжённого добра.
   Аркадий предложил выселить их к Османам, взяв плату за спасение жизни. Имуществом и деньгами. Нужных ему ремесленников отпустить только после отработки. Ну и самых нашкодивших арендаторов отдать на расправу селянам, иначе могли возникнуть серьёзные проблемы с обиженными хлопами и мещанами. Таким образом, говорил он на совете, убиваются сразу несколько зайцев одним выстрелом.
   - Мы избавляемся от жидов, оставляя себе большую часть их имущества. Селяне получают головы самых лютых своих врагов. Османам достаётся "подарочек" в виде свалившихся им на голову нескольких десятков тысяч обедневших жидов. Ну и я получаю, пусть на время, нужных мне работников.
   К сожалению, заранее начинать эту операцию было сложно. Перед походом на Польшу к еврейским общинам Стамбула (выходцы из разных мест жили там не очень дружно) отправили двух казаков-иудеев. Приходилось учитывать, что к выкрестам в там относились так же, как в православных к униатам.
   Униатская проблема была ещё более сложной. Любимым развлечением казаков во времена Хмельниччины было утопление униатов в мешках. При наличии свободного времени, в случае же занятости их просто и без изыска забивали палками, резали, кололи, сгоняли в хату и поджигали... Аркадий не нашёл пока полного решения проблемы. Предложил было атаманам организовать штрафные отряды из перешедших в униатство и католичество, чтоб кровью смывали измену вере отцов, но понимания не нашёл. Казаки предпочитали воевать сами, единственное, что удалось протолкнуть - продажу их в Россию, где православный царь наставит заблудших на путь истинный. Полякам же предстояло плыть в Персию, чьи рабские рынки также испытывали большой дефицит рабочей силы. Прекрасным паннам и панёнкам же предстояло, вне зависимости от их желания, стать православными жёнами казаков.
   Русские воеводства Польши вспыхнули, будто стог сена в засуху. На Левобережье Днепра - поляки эти земли Заднепровьем называли - восставшие крестьяне и пришедшие туда казаки уже полностью контролировали почти всю территорию, кроме городов и замков, имеющих хорошие укрепления. Панов там и так мало было, большая часть земель магнатам досталась, сейчас за грехи хозяев расплачивались подпанки и холуи. Порой с ними вместе, или за них, причём очень страшно, платили их семьи. Гражданская война - очень жестокое, безжалостное явление.
   Города и местечки окружались, но не штурмовались. Селянам самим взять крепостные стены приступом было нелегко, а казаки, в соответствии с планами атаманского совета, в атаку не спешили. Естественным образом лидерство на Левобережье захватил один из сподвижников погибшего Павлюка, полковник Скидан. Окружённые превосходящими силами врагов, не имеющие больших запасов продовольствия, все ещё не сдавшиеся гарнизоны поляков и враждебное казакам население городов были обречены. Умные люди это понимали и охотно шли на переговоры. Казацкие атаманы и полковники вели их с позиции силы, полное уничтожение польской армии давало возможность и право диктовать параграфы условий сдачи противника.
   В нескольких городах, в том числе - Чернигове, гордецы или глупцы уперлись и сдаваться на предложенных условиях отказались. Их не торопили, количество казаков к этому времени перевалило за сто пятьдесят тысяч, была возможность блокировать врагов и спокойно выжидать. Вопреки советам попаданца казаки решили распространить на все русские воеводства закон Сечи от тридцать пятого года - никаких иноверцев на православной земле. Хмельницкий Аркадия поддерживал, но пока не было у него того непререкаемого авторитета, который он к пятидесятым годам завоевал в реальной истории. На земли Донских казаков и Крым этот закон не распространялся, была в нём и оговорка об использовании иноземных специалистов, с огромным трудом протащенная Аркадием. Но что поделаешь, уж очень силён был накал межконфессиональной вражды в Малой Руси.
   Вопреки приказу Хмеля Скидан засылал небольшие отряды казаков и в Великое княжество Литовское. Впрочем, там и без них хлопских бунтов хватало, магнатским карателям приходилось вертеться как на раскалённой сковородке, но от умиротворения сельская местность княжества была далека. Приказ Богдана был подкреплён посылкой к Радзивиллам одного из пленников с предложением о нейтралитете. Была у некоторых атаманов надежда, что литовские войска не станут вмешиваться в войнушку на территории польской юрисдикции.
   По дорогам собственно Польши гуляли орды врагов, круша и сжигая всё, до чего могли дотянуться. Тысячи хлопов остались без средств к существованию и толпами бродили по областям, не затронутым нашествием. Толпами потому, что одинокие попрошайки удивительно быстро бесследно исчезали. В польских деревнях любых чужаков встречали неласково, а слабых и беззащитных втихую уничтожали.
   Попаданец засомневался. Надо было довести порученное ему дело до конца - сдать ракеты главному атаману, но такую работу легко мог сделать любой другой человек, а у него на Украине было столько дел...
   Решив "Зачем нам друзья, если их нельзя попросить о помощи?", обратился к Ивану. Предложил выделить ему дюжину зажигательных ракет, если он возьмётся организовать обоз для переправки остальных в табор главного атамана, Татаринова, под Умань. Он там договаривался о сдаче города. Привыкшие к татарским набегам уманцы попрятали в подземельях под городом всё самое ценное, но ворота открывать не спешили. Учитывая, что хозяина всех окрестных земель Калиновского калмыки уже погнали в степи, ожидая за него выкуп, Татарин был уверен в успехе переговоров.
   - А чего я? - удивился Иван.
   - Если не ты, то кто?
   - Так тебе же поручили!
   - А я перепоручил тебе. Сам говорил, что не меньше двух недель ещё здесь стоять, вот и сгоняешь несколько телег под охраной к Татарину под Умань, пока он свет за очи не завеялся. У меня ещё немало дел намечено.
   - Хрен с тобой! Только мне ещё ракет выделишь.
   - Нет, хрен с тобой! Впрочем, что ты там в шароварах носишь - твоё личное дело. Ракет же я и так тебе вместо десятка дюжину выделил. Хочешь взбесить Татарина? Ему ведь надо все укрепления днепровского Правобережья за лето и осень взять, каждая ракета на счету, новых до зимы не будет.
   Споривший без особого накала Васюринский согласился. Ему это действительно было несложно сделать. И Аркадий ни капельки не боялся, что друг без спросу перераспределит столь ценный боеприпас по своему разумению. Вместе с ракетами к главному атаману шла и накладная, за недочёт в таких делах легче лёгкого было попасть на виселицу, много лет избиравшийся куренным атаманом Иван так рисковать жизнью не стал бы. Дружба дружбой, а за недочёты у казаков спрашивали всерьёз.
   Скинув с плеч ношу доставки ракет, Аркадий пошёл к своему отряду, чтобы после разгрузки стругов направиться к Чигирину. Однако знакомая до боли сценка остановила его. Какой-то казак, явно из селян, потому что одет был в добротные шаровары и свитку, а не привычное глазу походное казацкое драньё, пытался приручить породистого скакуна. Высокого жеребца гнедой масти с надетым на него дорогим турецким седлом. Чуть более плотного, чем текинец Васюринского, но сразу очень порадовавшего глаз попаданца ростом и силой.
   Недюжинная мощь коня чувствовалась по усилиям двух казаков, наверное также недавно оставивших плуг ради сабли, пытавшихся его удержать, пока третий старался взгромоздиться в седло. Конь этому успешно сопротивлялся. Наконец парень оседлал его, но радость молодыка оказалась кратковременной. Несколько раз взбрыкнув, жеребец сбросил с себя незадачливого всадника. Пролетев несколько метров по воздуху, тот с хеком приземлился на спину и затих. Испугавшись, Аркадий подбежал к неподвижно лежащему на спине молодыку.
   Совсем молодой, с короткими и редкими ещё усами, возрастом лет двадцати-двадцати двух казак лежал без сознания. В первый момент попаданец даже испугался, что он зашибся насмерть. Лицо было бледным, дыхание незаметным, под глазами выделились тёмные круги. Но наполненный пульс и ровное сердцебиение упавшего говорили об отсутствии фатальных последствий.
   Отпустившие коня (отбежавшего совсем недалеко и принявшегося пастись, бросая на людей опасливые взгляды) и подбежавшие к пострадавшему товарищу казаки, такие же молодые и неопытные, с удивлением наблюдали за осмотром. Аркадий тем временем приподнял голову и плечи бедолаги с земли и перевернул его на бок. Вовремя - тот очнулся - и его немедленно стало рвать. Почувствовав, что казак уже в силах лежать на боку самостоятельно, попаданец отпустил его и встал.
   Стоявшие рядом хлопцы, брюнет и шатен, смотрели на него растерянно. Привыкнув встречать человека по одёжке, в рангах казаков, одетых, как один, в нищенское рваньё, они путались и терялись, не зная, как обращаться к встреченному человеку.
   - Що з ным, пане?
   - Та ничого страшного. Забывся колы впав, голову струсанув, тепер треба йому полежаты з тыждень чи два (неделю-две).
   - Вы ликарь?
   - Не зовсим. Характерник. Москаль-чаривнык.
   Ребята дружно перекрестились. Видимо, слышали о нём что-то страшное. Однако мужественно остались на месте. И даже с крестьянской смёткой попытались его использовать.
   - А знуздаты коня нам не допоможете?
   - Нет.
   - Чому?
   - Не по вам такой конь. Тому, кто будет упорствовать, одни беды он принесёт.
   Парни и сами были такого же мнения, авторитетный среди казаков колдун их в нём только утвердил. Они переглянулись, глянули на ворочавшегося на земле товарища. Заметив попытку пострадавшего встать, отвлёкся от увлекательного дела - выцыганивания понравившегося ему коня - и попаданец.
   - Лежи тихо! - гаркнул он на парубка. - Тоби самому ходить пока не можно! Хлопци тебе до лижка (кровати) доведуть.
   Увидев, что товарищ успокоился, его непострадавшие друзья сами вернулись к лошадиной проблеме. Чернявый казак наклонился к лежащему.
   - Семене, коня продаты не бажаешь (желаешь)?
   - Що? - пострадавший, конечно, слышал вопрос, но вот на его осознание в таком состоянии ему нужно было время.
   - Коня продаваты?
   - А хай йому грець! - простонал незадачливый всадник. - Я на цього чёрта бильш не сяду.
   - А вы, пане Москалю, цього коня купыты не хочете? Вы ж чаривнык, що вам якыйсь кинь? Вы ж, говорять, и... того... з рогами здолати (одолеть) можете.
   - Сколько хотите за цього чёрта?
   - Сто злотых! - не задумываясь, выпалил брюнет, видимо, лидер компании, потому что все разговоры с ужасным колдуном вёл только он.
   Аркадий в лошадях уже научился разбираться и с первого взгляда определил, что перед ним турецкий конь, породистый и стоящий раза в два больше названной суммы. Но сразу соглашаться с запросом здесь было не принято, да и не было у него с собой столько денег. Зато был отрез парчи, трофей из Стамбула. Посчитав, что Срачкороб присмотрит за разгрузкой стругов и без него, принялся нахваливать имеющуюся парчу, якобы из самого султанского дворцы (в реальности - из бедестана). Пошли к берегу смотреть товар попаданца.
   Сияние шёлка, золота и серебра хлопцев из села просто околдовало. Но весь прихваченный отрез парчи стоил, как прикинул Аркадий, переведя цену из акче в злотые, не менее четырёхсот монет. Отдавать его даже за хорошего коня было бы глупо, о чём он и сказал партнёрам по торгу.
   - Вы з глузду зъихалы (с ума сошли)? Да за весь этот кусок табун коней купить можно!
   - А якщо мы ще коней добавимо?
   Выяснилось, что ребята попали в артиллерию и стреляли как раз по гусарам в сражении с поляками, а после боя не поленились наловить коней без всадников, посчитав их своей законной добычей. Попаданец предложил подогнать предполагаемую мену. Вскоре перед его глазами предстали ещё три коня, один такой же анатолийский породистый скакун и два жеребца полегче, скорее всего, ходившие под панцерниками. Выторговав в придачу к коням и сёдла, Аркадий ударил с парубками по рукам и отдал им парчу.
   Теперь перед ним встала проблема доставки покупки домой, к Азову. Почесав репу - когда торговался, об этом не думал - решил, что перегнать лошадей сподручней будет с какой-нибудь оказий из лагеря Хмельницкого, а уж туда можно и верхом доехать. Оставив охранять коней со спутанными ногами одного из знакомых орлов Васюринского, пошёл к стругам. Там работа кипела вовсю, перегружали на телеги последние из привезённых зажигательных ракет.
   Узнав о возникшем у него затруднении, Соломон, наиболее авторитетный в его отряде, покачал головой.
   - Кто же так торгуется? Эх, надо было меня или Гада позвать, мы бы у этих простаков лошадей за половину отреза выменяли! Ладно, не бери в голову, мои ребята к Чигирину коней перегонят, раньше нас там будут.
   Попрощавшись с друзьями, Аркадий направился на одном из стругов вместе с еврейской частью своего отряда к Чигирину, где обретался Хмельницкий. Для знаменитого гетмана этот город был, можно сказать, родным.
  

Политика с близкого расстояния.

Окрестности Чигирина, 23 июня 1638 года от Р. Х.

  
   Путь от разрушенного Кодака до Чигирина по Днепру и Тясмину прошёл без особых осложнений и ничем особо не запомнился. Потом Аркадий не раз пожалел, что задержек не было, так как попали путешественники как раз на суд. С незамедлительным приведением приговоров в исполнение. Учитывая простоту казацкого законодательства и тяжесть (по меркам семнадцатого века) преступлений, к разнообразию судьи (огромная толпа народа, собравшаяся невдалеке от стен города) не стремились. Осуждённых топили или вешали. На оправдательные приговоры сегодня образовался дефицит, их просто не было.
   Первыми шли на суд человеческий униаты. Это сейчас люди меняют веру как перчатки, тогда такой поступок мог очень помочь в карьере или стать поводом для казни. Именно униаты вызывали особенную ярость у присутствующих (они же судьи) православных. Их считали, не без оснований, предателями. Всех мужчин, включая подростков, женщин в возрасте единодушно приговаривали к утоплению, что считалось у казаков особо позорной казнью. Уже позже попаданец узнал, что молодок, девушек и детей вернули в лоно православной церкви силой, поэтому их и не было на судилище.
   Испуганных, избитых людей под одобрительные возгласы толпы, только что единодушно приговорившей их к смерти, запихивали в мешки и бросали в реку. Каждый плюх сопровождался взрывом ликования и одобрительных криков. Возможно, были в толпе люди, сочувствовавшие казнимым, но они молчали. Попытаться оспорить приговоры к смерти означало сильно рисковать собственной жизнью, да и у близких несогласных немедленно появились бы нешуточные проблемы. Поэтому в толпе царил единодушный одобрямс. Громкий и восторженный.
   После того, как униаты закончились пришла очередь евреев. Здесь возникли некоторые разногласия. Кто-то требовал продолжения банкета с утоплением.
   - У воду жидив! Топить их як кутят! Як моя Катруся из-за них втопылася!
   - Ни, на шибеныцю (виселицу) их! Нехай висять довше, чим мий чоловик (муж) по их намовлянню висив!
   - На палю (кол) жидив! Нехай звидтти (оттуда) нам про польски законы порассказують! У нас у сели симох за них на палю посадылы!
   Пользуясь покровительством панов, арендаторы и их помощники успели нанести много обид местному населению. Большие к ним были счёты. Победили сторонники повешения. Нескольких мелких арендаторов и одного трактирщика-ростовщика повесили, также под восторженные вопли, свист и визг. И уж совсем дикий шум пошёл, когда не столько вывели, сколько вытащили двух самых печально знаменитых местных арендаторов. Собиленко Захария и его родственника и помощника Собиленко Якова. Многие рванули к ним, желая лично порвать негодяев, своими руками. Казакам охраны пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не допустить свалки, чреватой давкой и гибелью людей в толпе.
   Из-за шума и гама приговора никто не услышал, преступников подтащили к толстым кольям, заранее смазанным свиным жиром, и взгромоздили на них. Аркадий порадовался, что не стал лезть в толпу, а вместе со своими подопечными встал в сторонке. Видно, конечно, не так уж и хорошо, зато целей будешь, и многие неприятные стороны казней проходят мимо.
   На сладкое вытащили и привязали к столбам десятка полтора панов и подпанков. Большей частью католиков, но один из них пытался кричать о своём православии. Возле каждого положили палку и предложили становиться в очередь тем, кто хочет поучаствовать в наказании. Захотели многие. Для получения удовольствия как можно большему количеству людей запрещали бить по голове, но всё равно надолго развлечения не хватило. Привязанных с энтузиазмом забили насмерть. Всех. Многие, вероятно, били уже по мёртвым телам.
   Наконец народный праздник закончился, и попаданец в сопровождении донских иудеев смог подойти к Хмельницкому. По пути некоторые косились на явно не арийские рожи попаданцева сопровождения, однако никто и вякнуть по этому поводу не посмел. Группа вооружённых, бандитского вида людей смотрелась достаточно устрашающе и вела себя уверенно, задираться с таким - себе дороже выйдет. Это же не несчастный жид-торговец, пойманный на дороге без охраны и не способный оказать серьёзного сопротивления.
  

* * *

  
   Чигирин был городом с преимущественно православным населением, сесть в осаду в нём проживавшим там католикам и евреям заведомо было невозможно. Посему казацкое войско могло с ними делать всё, что пожелает их вождь. Хмельницкий, помня о просьбах попаданца, фактически протолкнувшего его на место кошевого атамана, не стал резать всех подряд, а произвёл выборочное уничтожение. Или выборочное спасение? Погибла приблизительно половина иноверцев, там проживавших, что по сравнению с реальной освободительной войной сорок восьмого года было большим достижением в области гуманизма. Во время Хмельниччины резали всех.
   После народного развлечения (так воспринимали казни во всей Европе) Богдан пригласил всех атаманов и полковников отобедать у себя. Построил эту городскую усадьбу в Чигирине ещё его отец, так что дом был для него отчим. На Аркадия, видевшего дворцы екатерининских вельмож и "домики" новых русских, родительская хатынка знаменитого гетмана впечатления не произвела.
   Отобедали во дворе. Сытно, с многочисленными мясными и рыбными блюдами, но без особой роскоши. Разговоры во время еды велись, в основном, о великой победе над поляками и грядущих новых победах над всеми врагами православного люда.
   Шапкозакидательсто цвело и проявляло тенденцию к безудержному росту. Некоторые из присутствующих готовы были одним махом всех супостатов побить.
   "Что врагов не боятся - однозначно хорошо. Воины должны идти в бой с уверенностью в победе. Однако очень важно, чтобы командиры войска не теряли связи с реальностью и уважали силу врагов. Здесь же сплошь - атаманы да полковники, не дай бог, на деле так будут относиться к предстоящим битвам - быть нам битыми".
   Долгий обед Аркадия начал раздражать, что приходилось скрывать. Он улыбался соседям, отвечал на незатейливые шутки, сам же напряжённо ждал конца обжираловки. Необходимо было переговорить с Богданом, прояснить некоторые проблемы.
   Первым делом хотелось обсудить еврейский вопрос. За зиму он выстроил стройную систему депортации их в Османскую империю, да не в Стамбул, их специально предупредят, что этот город будет ещё не раз грабиться и жечься, причём не только казаками. Он хотел сплавить их в Палестину. Что неминуемо должно было вызвать осложнения в и без того взбаламученном государстве. Лишь совсем недавно, в тридцать пятом году армии Мурада удалось разбить войска восставших и много лет контролировавших Сирию и Ливан друзов, их лидер при этом погиб. Османская армия тяжёлым катком прокатилась по тем местам, не особо разбираясь, кто прав, кто виноват. У большей части населения этого региона сейчас отношение к туркам в лучшем случае недоброжелательное. Появление нескольких десятков тысяч переселенцев, да ещё не мусульман, обострит там ситуацию до предела. Чего казакам и надо - чем больше проблем у турок внутри государства, тем труднее им будет воевать на далёком для них севере.
   Мучила ли его совесть из-за неопределённой судьбы подставляемых таким образом евреев? Нет. И не потому, что он был законченным подлецом, играющим судьбами ни в чём не виноватых людей. Просто все другие варианты для них были хуже. Их ведь будут предупреждать и о намерении казаков вести войну с Польшей на уничтожение военного потенциала этого государства. То есть они собирались совершать с союзниками набеги и нашествия на польские земли, громя, грабя и сжигая всё подряд, не только деревни. Переселяться в это время в Германию, Чехию, Австрии, Венгрию захотел бы только безумец. Война там либо продолжалась не первый год, разоряя всё вокруг, либо вот-вот грозила захлестнуть (Венгрия). Переселиться дальше на запад было просто затруднительно, да и не ждали там евреев. Если не сказать сильнее. А в Палестине у них был шанс. Сам попаданец расценивал его как не слишком большой, но реальный. Да и благодаря бегству иудеев из собственно Польши число переселенцев туда скоро должно существенно увеличиться, а потом и немецкие их соплеменники могут подтянуться...
   Переселенцам весьма настоятельно собирались посоветовать дружить с обиженными на осман друзами и маронитами, искать союза с местными христианами. Тогда, как только османская власть там ослабеет и арабы-сунниты попытаются их сбросить в море (вот в чём можно было не сомневаться, так в подобной попытке), у евреев будут союзники. Если римский папа поддерживал антиосманское восстание друзов, может поддержать и антиисламскую борьбу такого союза. Главное для них - договориться с основными субъектами левантийской торговли: Голландией, Англией и Венецией.
   "Впрочем, у иудейских общин этих стран наверняка есть влияние на свои правительства. Тем более что Англия должна будет вскоре завязнуть во внутренних проблемах, Венеция уже готова воевать с турками, как бы ни называлось их государство в будущем, а голландцы - жлобистые торгаши, уж как-нибудь с родственными душами евреи договорятся".
   Что получится из таких наполеоновских планов, Аркадий не представлял, хотел просто поначалу спасти людей и убрать немного грязи и крови с такого славного начинания, как освободительная война.
  

При свете лучины.

Чигирин, ночь с 23 на 24 июня 1638 года от Р. Х.

  
   Много дел было у кошевого атамана и Гетмана всех южных земель Руси Богдана Зиновия Хмельницкого. Ох, много, голову некогда вверх поднять, на баб пристально глянуть, не говоря уж о регулярном тесном общении с ними. Однако для разговора с приехавшим Москалём-чародеем и главным разведчиком Свиткой он выделил весь вечер и добрый такой кусок ночи, отложив все другие дела и ещё больше сократив время на свой сон. И не только (даже не столько) из-за благодарности к человеку, вручившему ему булаву. Через головы (и тянущиеся к ней руки) десятка более популярных в войске атаманов и полковников.
   "Остряница, вон, сдуру сам на дыбу в Москву от обиды убежал. Теперь, бедолага, жалеет небось. Не захотел смириться с булавой наказного атамана одной из казацких армий, пусть теперь в пыточной с палачом милуется. Да вот беда, другие-то, Гуня, Скидан, ещё несколько старшин, спят и видят чтоб у меня булаву кошевого атамана отобрать. Обиженными себя считают. Любой может в спину кинжал сунуть, в еду отраву подсыпать".
   Добро, ему сделанное, гетман помнил, однако внимание и уважение к попаданцу у него вызывали другие причины. Полезен был Аркадий, много, очень много интересных идей он подбрасывал Богдану.
   Быстро разобраться со всеми трудностями не получлось. Немало вопросов для обсуждения накопилось. Сначала сидели втроём: попаданец, Хмельницкий и Свитка. Естественно, пили только кофе: и горилку пить нельзя, голова для обсуждения серьёзных вопросов нужна трезвая.
   - ...и, как ты просил, - Богдан поморщился, - сохранили жизнь половине жидов Чигирина.
   "На какой эти жиды ему понадобились? Нет, то, что их имущество нам, казакам, достанется - это правильно. Хлопы его на ветер пустят, нечего их баловать. Но потом... возиться с переправкой через море... потопить прямо в Днепре, подкормить раков - и вся недолга! Однако просит человек - уважим. Может, и правда туркам от них морока будет? Нам это на руку. И мне как гетману особенно".
   - Как - половине? - не смог скрыть удивления с отрицательными эмоциями Аркадий. - Мы же договаривались, что кроме арендаторов никого из них казнить не будут.
   - Так всем, кто к этим кровососам отношения не имел, и сохранили. С немалыми трудностями, из соседних кварталов столько люду за справедливостью и чужим добром набежало... еле-еле разогнали. Чтоб волнений не было, пришлось им арендаторские семьи на расправу выдать. Хотели они и до остальных жидов добраться, да я успел там охрану выставить. Заодно и несколько семей католиков к ним подселил, им сейчас самим в городе не выжить.
   - Постой, а почему только половина в живых осталась? Казнили вчера вроде немного людей.
   - Так то ж были сами арендаторы! И то их ох как нелегко до показательной казни сохранить. А разве один человек может справиться с арендой поместья? Немыслимо это, ему помощники нужны, да надёжные. Вот они родню и привлекали. Простой люд часто ненавидит этих помощников больше самих арендаторов, потому как обиды ему именно они наносили. В церковь не пускали покойника отпевать, зерна на продажу не позволяли вывозить, домашний скот со двора уводили... вот их, да с семьями - довелось озлобленным людям и выдать. Разве что нескольких красивых жидовок мои казаки себе взяли в жёны. Остальных... - Хмельницкий махнул рукой, показывая, что проблема с остальными решена местным населением кардинально.
   - Неужели везде так будет?
   - Везде будет по-разному. На Левобережье Скидан, чтоб ему!.. на мою просьбу не резать всех жидов подряд наплевал. Правда, их там и немного, большая часть ещё живая сидит, в местечках, за стенами. Завтра пошлю ему требование с войсковой печатью, думаю, не осмелится на него наплевать. Он ведь на меня сильно обижен - сам на место кошевого атамана метил, а выбрали меня. Скидан и тебе враг лютый, знает, что меня твоими стараниями выбрали. Здесь, возле Днепра я, на Волыни и Полесье Татарин постараемся твои планы выполнить. Жидовские кварталы в городах обычно хорошо укреплены, да жиды в наших местах часто с ружьём и пистолем как заправские казаки управляются. От хлопов отобьются, а нам сдадутся, куда ж им деться. Лучше с имуществом расстаться и переехать, чем за рухлядь голову сложить.
   - Хорошо, думаю, послы из Стамбула скоро вернутся, тогда этот разговор продолжим.
   - Думаешь, примут?
   - А куда ж им деться? Если откажутся, их все сородичи в дерьме утопят. Как с чеканкой денег?
   - Польские полтораки из меди и свинца, покрытые тонким слоем серебра, уже вовсю работаем. Были у людей штампы и опыт кой-какой, вот я их к делу и пристроил. Но пока откладываем, в ход не пускаем. Начали делать и османские акче, мурадовские, но там не всё гладко получается. Думаю, через недельки две и их чеканить в большом количестве начнём.
   Спрашивать: "Что же это за люди, у которых наготове штампы польских монет, и откуда у достопочтенного шляхтича и атамана такие знакомства?" попаданец не стал. Сам в своей прошлой жизни с подобными людьми знаком был, хоть и присоединяться к их бизнесу не стал.
   - Пока с акче разумнее притормозить. Пусть мастера получше штампы сделают, чтоб ни одна зоркоглазая собака отличить не могла от настоящих. Сейчас надо сосредоточиться на штамповке польских денег. Чем больше - тем лучше. И как выйдем к литовской границе, начинайте закупку в княжестве продовольствия. Зерна, скотины, птицы, всего, что есть можно. Грядущая зима будет в Европе голодной. А через месяц и слухи начинайте распускать, как мы договаривались.
   - В Литве о фальшивомонетчике-короле, в Польше о решивших подзаработать на великой польской беде Радзивиллах?
   - Да! Именно! Они и так друг друга недолюбливают, мягко говоря. В любую гадость о своих недругах поверить могут. Особенно, если им помочь, подтолкнуть их мысли в нужную сторону.
   - Петро, - обратился Аркадий к начальнику разведки Свитке. - Как, сможешь распространение таких слухов организовать?
   Внимательно слушавший собеседников Пётр улыбнулся такому вопросу. Уж чего-чего, а нужные слухи распускать запорожцы и раньше умели. Сам он возглавлял разведку Сечи с тридцать пятого года, после казни с Сулимой своего предшественника и друга. Поляков и раньше ненавидел, а теперь готов был их на куски резать. Всё, что приносило полякам вред, делалось им с наслаждением. С распространением нужной казакам информации он за последнее время поднаторел, Аркадий подсказал много неожиданных и действенных ходов.
   - А чего здесь хитрого? В таком деле и стараться особо не надо, они сами один другого грязью обмазать норовят. Сделаем, не сомневайтесь.
   - С распространением фальшивок трудностей не будет?
   - Какие там трудности? - развёл руками главный шпион. - Выглядят-то они как настоящие, даже лучше. Из рук будут выхватывать. И в Литве, и в Польше. Вот когда слухи пойдут, то придётся быть поосторожнее.
   - Начинай там подыскивать людишек, которые, зная, что им дают фальшивки, но в двойном размере, брали бы их не задумываясь. Тогда если и будут хватать, то их, а таких - не жалко.
   - Добре. Но сначала надо накопить фальшивых денег, да и зерно со скотиной закупать выгодно будет только осенью.
   - Тебе виднее. Как сам знаешь, я здесь человек не местный, в подробностях и тонкостях разбираюсь слабо. Но пока можно было бы начать скупку и за настоящие деньги, слишком много селян бросили плуги и взялись за ружья.
   - Ладно-ладно, не напрашивайся на похвалы, не девка! - вступил опять в разговор Богдан. - Жалко тратить деньги на то, что можно просто забрать.
   - Самого жаба давит. Но уже сто раз обговаривали, не стоит нам ещё с литовской армией воевать. Она хоть и поменьше польской, а неприятностей может не один воз на нас вывалить.
   - Сильно сомневаюсь, что они в стороне останутся.
   - Посланца к Радзивиллам отправил?
   - Да, отобрал, родича жены Кшиштофа Радзивилла, их великого гетмана. Да всё равно...
   - Ну, попытка не пытка... - заткнулся на привычной приговорке Аркадий. - Сунутся - им же самим хуже будет!
   - Да и нам не лучше. Полезут с севера литовцы, а с запада поляки - можем и не отбиться.
   - Особенно если одновременно на юго-востоке враги зашевелятся, хватает их там у нас.
   - Шевеление, как ты говоришь, там никогда не прекращается. С кумыками ещё не один год возиться придётся, значит, гребенцы там прочно застряли. В Кабарде усобица не прекращается, нам зимой тоже надо вмешаться, помочь союзникам. Черкесы между собой никогда воевать не прекращали, теперь и мы туда влезли, стало быть, и нам участвовать в этой бесконечной заварухе придётся. Считай, треть донцов там осталась, без дела не сидят.
   - Ещё добавь, что и Россия немного погодя из союзника во врага может превратиться. Но проблему отражения литовского наступления в момент нахождения нашей армии на западе надо будет решать. Согласен. Есть у меня идейка. Если и пойдут на нас Радзивиллы, то по Днепру и вдоль него. На лодках пехоту и артиллерию повезут, припасы всякие, а по берегу конницу пустят.
   - Хм... я тоже так бы на их месте сделал. И ведь оставить много казаков, хоть и для обороны Киева, мы не можем, всех на решительную битву с поляками вести придётся. Что предлагаешь? - заинтересовался Хмельницкий. Даже в полутьме было видно, как блеснули у гетмана глаза, беседа велась при одной горящей лучине, что для попаданца создавало атмосферу заговора. Впрочем, на темноту никто не жаловался. Плохо видящий казак такой же нонсенс, как крот-астроном.
   - Чуть повыше порогов спрятать ополчение шапсугов. В битве нам от них толку будет немного. Пешие, без огнестрельного оружия, против конницы не выстоят, да и против пехоты в таборе...
   - Хитрец, однако. Хочешь послать их против ладейной рати?
   - Да! Сплавляться литовцы будут не на военных судах, а на баржах. Если на них неожиданно эти разбойники налетят, кого не потопят и не пленят, заставят, бросая всё, на берег бежать. Вот и останется у князя одна конница. А с ней много не навоюешь, разве что разорение можно немалое нанести, но... - Аркадий пожал плечами. Войны без потерь не бывает, уж кто-кто, а его собеседники знали об этом лучше него.
   - Да, может получиться... - согласился Богдан. - Петро, не прозевают твои подсылы сбор литовской ладейной рати?
   Свитка на такой вопрос даже немного обиделся.
   - Чего-чего, а такое мимо их глаз и ушей точно не пройдёт!
   - Ну и добре. Только отвлеклись мы на дела далёкие, а у нас и нынешним днём - хлопот полон рот.
   - Богдан, как обстоят дела с организацией полков правильного строя? - вернулся к текущему положению попаданец. Необходимость иметь полки, способные выйти во время боя из табора, давно созрела и перезрела, но переучивать уже существующие казацкие части было нереально. Проще было организовать новые, тем более при таком притоке новобранцев.
   - Пока муштруем пять полков, главным над ними Кривоноса поставил, он ведь до прихода к нам в наёмниках успел повоевать. Ох, и ругается он, сразу на нескольких языках, не разберу даже на скольких. Одного родного, шотландского, ему для наведения порядка никак не хватает. К будущему году удвою их число. Командиров для них по всем полкам и куреням собирать пришлось, из тех, кто успел в Европе повоевать пешим порядком. Потом и за организацию конницы возьмёмся.
   "От доброе дело придумал Аркадий! Через пару лет будет у меня сильная армия и без казацкой вольницы. Да с его помощью мы это войско самым сильным в мире сделаем! Нет, беречь этого чёртового попаданца надо, охрану посильнее приставить. Очень нужный и полезный человек!"
   - Возражений у сечевиков не было?
   Хмель оскалился и развёл руками.
   - Как не быть? Были и остались. Уж такое дело все, кто на моё место метит, обыграли. Только ведь я их собираю не как кошевой атаман, а как гетман Русский. Побурчат и успокоятся.
   - А с организацией военного училища как?
   - Сейчас - никак! - Тяжело вздохнул Богдан. Иметь своих, воспитанных в личной преданности командиров войска ему и самому ну очень хотелось. Огорчённо покачал головой.
   - Всем некогда. Зимой поспокойнее будет, соберу грамотных атаманов, опытных казаков, может, кого из пленных наёмников привлечём, мои люди их сейчас перебирают, кто на что горазд.
   - Жаль. Чем скорее мы младших командиров обучать воинским наукам начнём, тем больше у нас будет шансов уцелеть.
   - Сам понимаю, но все годные на это дело люди сейчас в походах. Дело непростое, с бухты-барахты такое не совершишь, подготовка нужна. А здесь ещё одна напасть образовалась, чёртов поп Могила козни против нас строить начал.
   - Постой, постой, - удивился Аркадий. - Тот самый Могила, из семьи молдавского господаря, митрополит Киевский?
   - Он самый, чтоб его разорвало и гепнуло!
   - Как козни? У нас же его великим защитником веры и Украины выставляют, чуть ли не святым. А ты говоришь...
   Выглядел попаданец совсем ошарашенным. Он-то считал знаменитого митрополита заведомо верным союзником. Столько хорошего в двадцать первом веке о нём читал.
   - За веру, может, он и горой стоит, хотя своего предшественника на митрополичьем престоле совсем не по-божески, с помощью высокопоставленной родни и знакомых при дворе скинул. Да и его шашни с польским двором... сильно сомневаюсь, что он так уж вере отцов предан. Но нас, казаков, он люто ненавидит! Быдло мы для него непослушное, хуже хлопов. Родичи, Вишневецкие да Потоцкие, для него куда ближе и дороже простых русичей. Да шляхта мелкая, вроде меня, ему - пыль под ногами. Гонору там... выше крыши, как ты говоришь.
   Вспомнив молодого ещё офицерика в войске Жолкевского, Богдан поморщился. Молдавский принц и в молодости к казакам относился с легко читаемым презрением, даже к казацкой старшине шляхетского происхождения.
   Чего-чего, а столкновения с главой православной церкви на Украине Аркадий не ожидал. Ведь само восстание здесь шло именно под православными лозунгами, а здесь такой афронт. Противостояние с митрополитом, да ещё таким авторитетным, могло просто погубить всё затеянное дело.
   - Договориться с ним полюбовно не получится?
   - Не знаю, но сильно сомневаюсь. Особенно если учесть, что Ярёма был ему близким родичем, а Конецпольский - боевым товарищем, они оба при Жолкевском в польской армии служили. Их смерти он нам точно не простит.
   - Вот те ж...а Новый год... - растерянно протянул Аркадий. - Нам хлопот с глядящими на сторону атаманами хватает, а здесь ещё и попы подпрягутся. Тьфу! Ничего, прорвёмся!
   - Придётся постараться, иначе о посажении на кол нам мечтать доведётся. И поляки, и османы для нас с тобой чего-нибудь особое и ОЧЕНЬ неприятное придумают. Если, конечно, головы в бою не сложим, что предпочтительней со всех сторон.
  

Сюрпризы, сюрпризы, сюрпризы...

Чигирин-Киев, конец июня-начало июля 1638 года от Р. Х.

  
   При выборе способа передвижения в Киев, куда должны были свозить наиболее авторитетных раввинов из освобождённых от панской власти городов, Аркадий предпочёл лошадь. Надеялся, путешествуя с войском, пообщаться ещё тесно с Хмельницким, другими атаманами войска. Благо удалось поладить с одним из гусарских жеребцов, правда, не тем, который в своё время привлёк его внимание, а другим. Рослый, статный, в богатой сбруе и с удобным седлом (попоны, к сожалению, хлопцы оставили себе) - не стыдно и в Киев на таком въехать. Единственное, что немного огорчало - жеребец был гнедым, а не вороным. А мечталось Аркадию именно о чёрном "Мерседесе"... тьфу, жеребце, таком, какой был у Васюринского.
   Однако с общением вышел облом. Не вообще, поговорить знаменитому уже, несмотря на молодость характернику было с кем. Но атаманы оказались до предела загружены повседневной работой. Вокруг кошевого атамана и самопровозгласившегося гетмана было, собственно, не войско, а его зародыш. То и дело прибывали отряды казаков и отдельные воины, их надо было распределить по полкам и куреням, а сформированные полки под руководством опытных атаманов и полковников направить на очистку от панов родной земли. Во многих городах и местечках православные были в меньшинстве, их население встречать казачьи отряды как освободительные не собиралось. При приближении казаков населеие там садилось в осаду, заведомо безнадёжную, так как существенных запасов продовольствия нигде не было, а ждать помощи извне после казацкой победы над польским войском не приходилось.
   Пришлось попаданцу, чтобы времени зря не терять, заняться активной прогрессорской деятельностью. Он пропагандировал среди казаков прицел с мушкой, планку на стволе, защищавшую глаза от вспышки пороха на запальной полке, пули Минье и Нейсслера, никому не ведомую здесь ещё закрытую пороховую полку, позволяющую стрелять в дождь или вверх. Присобачить всё это к ружьям в походе было, конечно, невозможно, но многие наверняка захотят усовершенствовать своё оружие после него.
   Заодно прояснял для себя проблему с местным руководством православной церкви. То, что это была проблема, причём нешуточная и грозящая осложнениями, вплоть до фатальных, он понял быстро. На данный момент знамя восстания - вера была в руках ставленника польского королевского двора и магнатов. Тесно с ними связанного родственными узами, близкого им духовно.
   "Прав Богдан, с этим гусем каши не сваришь, разве что его самого в казан сунуть. Мы для него враги, пакостить будет по-крупному, что при его возможностях для казаков совершенно нетерпимо. Пятая колонна в чистом виде, или он, или мы, сосуществовать вместе не получится. Да и Ярёму с бывшим гетманом он нам не простит. Пожалуй, уже по приезде в Киев мы можем ждать от него неприятного сюрприза. Надо будет придумать что-нибудь этакое неожиданное для него, так сказать, сюрприз на сюрприз. И немедленно начать подготовку к его замене - на этом месте должен сидеть патриот Руси, а не Польши. Благо есть напрашивающийся и почти наверняка эффективный ход - вернуть кресло, или как у них там это называется, митрополита его законному владельцу, Исайе Копинскому. Думаю, он будет послушным помощником Хмеля, надо только его стремление под московского патриарха перейти окоротить. Если наша церковь будет под московским патриархом, сюда быстро и его бояре полезут, что нам совершенно не нужно. Рано ещё нам под государеву тяжёлую руку идти. Хотя, скорее всего, в последующем Москва все эти земли под себя подгребёт, но чем позже, тем лучше. На хрен здесь не нужны ни их дворяне, ни их замшелые порядки, которые давно надо менять, хоть и не так дико и кроваво, как это Пётр делал. Кстати, говорят, сейчас в Валахии гостит Александрийский патриарх Митрофан Кристопулос, можно его пригласить для освящения смены митрополитов. Под видом оберегания от проходящих через те земли татар. Дьявол, придётся в эту поповскую кухню лезть, мало мне вони от атаманских разборок!".
   Чигирин не так уж далёк от Киева, но тащился казацкий табор до него долго, двенадцать суток. Благодаря разведке было известно, что киевляне панов, имевших несчастье находиться в городе, уже помножили на ноль. Известие о разгроме королевского войска спровоцировало в городе немедленное восстание. Католиков, униатов и евреев, большей частью ни в чём не виноватых, выловили и поубивали. Попытка панов и местного гарнизона затвориться в киевском замке не удалась, горожане взяли ветхое укрепление штурмом - уж очень у многих накопились неотомщённые обиды. Увы, спасать там было уже некого.
  

* * *

  
   Спал Аркадий плохо. Временами скорее дремал, чем спал, периодически выныривая в реальность. Почему-то именно сегодня ночью и постель казалась особенно твердой (эх, где родной диван, который некоторые избалованные особы считали слишком жёстким...), и комары ужасно надоедливыми. Окончательно осознал, что больше не заснёт, когда небо только начало сереть. Бока после такого, с позволения сказать, отдыха болели, голова гудела, всё тело охватывала вялость и слабость, неудержимо тянуло в сон, но ложиться больше попаданец не стал. По опыту знал, что не заснёт. Достал мешочек с молотым вчера кофе, турку с длинной ручкой и пошёл к костру.
   Кофе помогло сбросить вялость и сонливость, но настроение оставалось... неопределённым. Он понял вдруг, что мандражирует, как перед боем.
   "Чёрт! У нас же сегодня торжественный въезд в Киев, а не штурм Стамбула или Варшавы. С чего это меня так разобрало? Киев же давно наш! Даже если этот хренов поп на нас наедет, то не с оружием, а словесно. Мне-то, по большому счёту, все эти религиозные заморочки глубоко фиолетовы. Не боюсь я его проклятий или как там её... анафемы. Чихал я на поповскую болтовню! Мог бы и навалить не по-детски, да шаровары при народе снимать неудобно, стеснительно как-то. С чего же тогда весь этот кипеж?.."
   Продолжая удивляться такой своей реакции на предстоящее торжество, Аркадий вернулся к своему возу и принялся обихаживать оружие. Разобрал и почистил ТТ, вынул патроны и нажал на курок, направив ствол вверх. Щёлкнуло нормально, механизм работал, можно было надеяться, что носимый в подплечной кобуре он, при нужде, не откажет. Вставил магазин и занялся другим оружием. Вычистил и зарядил все четыре пистоля, два лёгких, рейтарских, таскаемых обычно на виду, и два длинноствольных, массивных, приторачиваемых к седлу. Посомневавшись, ружьё решил оставить на возу. Нож-засапожник и кинжал в обслуживании пока не нуждались, а вот на сабле обнаружил маленькое пятнышко ржавчины.
   "Проклятье! Три дня назад затирал же такое же! Вот чертовщина! Дамасская сталь, дамасская сталь!.. А она ржавеет не по дням, а по часам, оглянуться не успеешь, как будет не блестящая, а рыжая. Только и славы, что красивая. Хотя... это я сгоряча наговариваю, она ещё и острая, заточку хорошо держит, этого у неё не отнять".
   Зачистил ржавчину, полирнул чуть-чуть клинок, полюбовался его блеском в свете уже приподнявшегося над горизонтом солнца и, всунув его в ножны, принялся есть кашу, принесённую джурой. Есть, бог знает почему, не хотелось, однако Аркадий запихал в себя всю немалую казацкую порцию. Судя по предчувствиям, день предстоял тяжёлый, организму стоило создать максимальный запас сил.
   После завтрака оделся в самый свой красивый наряд - одежду янычарского аги из хорошего синего сукна с вышивкой и шаровары сине-зелёного шёлка. Вопреки местным обычаям баранью шапку в эту жару надевать не стал, а носимый обычно в походе сельский соломенный брыль постеснялся.
   "Ничего, авось никто от вида моей непокрытой головы в соблазн её отсечения не впадёт. И сам от такого нарушения устоев не окочурится. Хрен вам всем, а не баранья шапка на моей голове в летнюю жару!"
   Выехали позже, чем обычно, да двигались сегодня не спеша. Могли бы въехать в Киев ещё вчера вечером, но атаманы решили, что лучше это сделать утром, на радость зевак-киевлян. Пусть полюбуются храбрыми казаками и их мудрыми руководителями. Из-за чего и одели старшина и часть казаков праздничные, нарядные одежды. У многих был вид очень состоятельных людей, ведь носить на себе тряпки ценой в сотни, а то и тысячи (без оружия!) злотых мог только богатый человек.
   Старшина сегодня поехала впереди, чтобы не запылить одежду. Аркадий ехал в руководящей куче и с удивлением обнаружил, что они давно уже передвигаются по территории занятой городом в его время, а здешний Киев только виднеется вдали.
   Киев семнадцатого века впечатления на попаданца из века двадцать первого не произвёл. Точнее, произвёл весьма негативное. Не мощеные дороги, преимущественно одноэтажные домики самого затрапезного вида, белёные хатки или серые рубленые избы. С окнами, затянутыми какой-то полупрозрачной хренью (бычий пузырь?) либо зияющими пустыми проёмами (зимой забивают или тоже затягивают пузырём?), с крышами, крытыми соломой или камышом. Возле всех домов были дворы самого сельского вида, с домашней скотиной и птицей. На виденный в прошлой жизни мегаполис ЭТО не походило ничем.
   Естественно, въезд казаков не прошёл мимо внимания киевлян. Они стояли, кто в своих дворах, кто на улице, и радостно приветствовали проезжавших. Мальчишки разного возраста бежали вслед процессии, благо двигалась она неспешно, и не замолкали ни на минуту.
   - Смотрите! Смотрите! Казаки! Казаки!
   - Гляньте, это атаманы, наверное!
   - Где Хмель?! Где Скидан?!
   - Ой, какая сабля!
   - Коник-то, коник какой, видишь?!
   - Дядь, а дядь, дайте саблю подержать!
   Аркадий энергично крутил головой, осматриваясь, наверное, именно поэтому прозевал появление перед казацкой старшиной препятствия. Большой группы, пожалуй, можно было сказать - небольшой толпы, одетой в чёрные одежды. Судя по качеству материала (шёлк) и наглости рожи, впереди всех стоял именно митрополит, мужчина среднего роста, уже начавший седеть брюнет.
   Он поднял руку с крестом в ней и хорошо поставленным баритоном проскандировал, не слышалось это криком: - Остановитесь!
   Все невольно придержали лошадей. Все, кроме попаданца. Аркадий, наоборот, чуть ускорил ход, сосредоточив на себе внимание всех присутствующих. В том числе и митрополита, с некоторым удивлением рассматривавшего наезжавшего на него всадника в богатой османской одежде, на дорогом османском жеребце, сидящего в османском же седле. Всадник был высок, особенно при взгляде с земли, широкоплеч, бородат и простоглав (без головного убора).
   Во взгляде подъехавшего Пётр Могила с удивлением прочитал презрение.
   - Ты чего, хлопский выбл...к, дорогу добрым людям загородил? Думаешь, не знаем мы, с кем она тебя втайне от отца зачала? Пшёл прочь, а то выпорю!
   Говоря эти немыслимые, невозможные слова, всадник продолжал очень неспешно, напирать на митрополита. Общепризнанный принц, родственник знатнейших польских фамилий Могила был храбрым человеком и опытным полемистом. Да и знал он, что никакого насилия казаки по отношению к нему не посмеют сделать. Поэтому и вышел их встречать, чтобы предать анафеме за убиение своих посланцев. Но вот такого наезда он и в самом страшном кошмаре предвидеть не мог. Он растерялся вплоть до того, что стоял с полуоткрытым ртом, когда же всадник, в глазах которого по-прежнему читалось презрение, а не злость, будто у пана по отношению к быдлу, приподнял плётку, Пётр испугался. Сабли или направленного на него ствола он бы не побоялся, приходилось в бою испытывать угрозу смерти. Но быть отхлёстанным плетью...
   Так и не сумев ничего ответить странному человеку, митрополит шарахнулся от него в сторону, неловко наступил себе на рясу и чуть было не упал, вовремя его под локоть поддержал один из телохранителей монахов. Вслед за начальством кинулась с дороги на узкую обочину и его свита, освобождая таким образом путь казацкой старшине. Сказать, что члены клира были растеряны - значит сильно пригладить ситуацию. Они ошарашены, ошеломлены, потрясены до глубины души. Оказывается, митрополит - хлопский байстрюк!
   Также впавшая в состояние остекленения старшина на это не сразу и среагировала. Первым, как и положено атаману, двинулся в путь Хмель, делая при этом вид, что растянувшуюся вдоль тына группу монахов он и в упор не видит. Не все атаманы и полковники проявили такое самообладание, многие с величайшим удивлением рассматривали митрополита, проезжая мимо него. Тот никак не мог прийти в себя, стоял, хватая воздух ртом и держась рукой за сердце. Лица его свиты находились в разной степени ушиблености пыльным мешком из-за угла. Разве что внимательный взгляд, ОЧЕНЬ наблюдательный, мог бы заметить искры удовольствия или злорадства в глазах некоторых монахов.
   Казаки поначалу молчали, осознавая увиденное и услышанное, и только через несколько минут начали потихоньку обговаривать между собой потрясающую новость. Из того, что попаданцу удалось уловить краем уха, все они посчитали слова Москаля-чародея правдой. Он придержал коня, подождал пока к нему не подъедет Свитка, и тихо, шёпотом, спросил у него:
   - Как ты думаешь, Петро, а не может ли расстроенный выплывшей наружу стыдной тайной человек наложить на себя руки?
   И, не дожидаясь ответа, поехал вслед Хмельницкому. Аркадий знал, что Свитка очень умный человек, сказанного ему было достаточно.
  

Отходная.

Киев, 7-8 июля 1638 года от Р. Х.

  
   Через пару сотен метров и три поворота извилистой улицы после скандального расхождения с киевскими иерархами, казаки увидели ещё одну встречающую их делегацию. Точнее, две стоявших рядом. От Киевского магистрата, православная часть которого уцелела, и от Киевского Братства - организации местных православных мещан. Они так и не смогли договориться друг с другом (ох, как это типично для украинцев...), поэтому встречали долгожданных гостей рядом, но по отдельности. Так что Хмелю пришлось, соскочив с лошади, два раза отламывать от караваев кусок хлеба и, обмакнув его в соль, съедать. К сожалению, но не удивлению Аркадия, хлеб-соль на рушниках преподносили не молоденькие красотки в мини-юбках, а зрелые мужики постарше него самого.
   Вслед за гетманом пришлось спешиться и остальным атаманам и полковникам. Вот здесь попаданец и почувствовал, что его трясёт. Несильно, но вполне ощутимо.
   "Однако, переволновался, отходняк пошёл. Господи, только другим бы видно не было, чёрт-те что люди подумать могут!"
   Аркадий, стараясь делать это незаметно, поводил головой из стороны в сторону. Никто, вроде бы, на него не смотрел.
   "Чёртов поп! Как меня из-за него повело. Но никто, кажись, мой мандраж не заметил".
   Окружающим было не до Москаля-чародея. Встречающие пытались немедленно наябедничать Хмельницкому друг на друга и на обижавшего всех митрополита, а также затащить его к приготовленным уже столам. В два разных места одновременно. Аркадию оставалось радоваться, что решение о том, куда ехать, надо принимать не ему. Обижать-то никого из встречающих не хотелось, хорошие отношения с ними были очень важны для гетмана в дальнейшем.
   Соломоновым решением оказалось разделение всех трёх делегаций. Верхушка не только магистратская, но и Братская вместе с гетманом и несколькими полковниками должна была проследовать в магистрат, а остальные встречающие и прибывшие - к столам, приготовленным Братством. Компромисс, как всегда, полностью не устраивал никого, но всем пришлось смириться, тем более доводить противостояние до откровенной вражды пока ни у кого не было интереса.
   В гуле голосов Аркадий не раз и не два уловил упоминание митрополита, причём все отзывы были далеки от восторженных или хотя бы уважительных. Могила прессовал Братство по полной программе, пытаясь его уничтожить совсем. В магистрате также без восторга воспринимали его попытки перехватить управление Киевом в свои руки. И те, и другие говорили о странном совпадении - нередко на киевлян одновременно с православным митрополитом наезжали иезуиты или униаты. Богдан все жалобы выслушивал, однако выступать против главы церковной власти на бывших польских землях не спешил.
   При разделении на две половины попаданец замешкался, не зная, куда идти ему. Вместе с Хмельницким или к братчикам, но сомнения разрешил сам гетман, позвавший его за собой. До магистратуры и здания Братства было не так уж далеко, поэтому казацких коней подхватили ехавшие сзади джуры, а старшина пошла со встречающими пешком. Аркадий этому обрадовался, трусило его весьма капитально, он, несмотря на летнюю жару, вдруг покрылся "гусиной кожей", ощутил желание накинуть на себя что-то тёплое, было бы нехорошо свалиться при попытке залезть на коня. Чем дальше, тем меньше он прислушивался к окружающим разговорам, занятый навалившейся на него слабостью.
   "Сейчас бы полежать под тёплым одеялом минут сто двадцать, если не сто восемьдесят, нервишки бы и успокоились. Опять был бы готов к употреблению в государственных надобностях. А теперь могу поддерживать своих только фактом своего присутствия. И боец из меня в таком состоянии сомнительного качества, и переговорщик никакой. Господи, дотянуть бы до конца этой тягомотины и не опозориться!"
   Ирония судьбы. Именно его бледность и отстранённость в этот момент привлекли внимание пары больших карих глаз. Их обладательница приняла попаданцев отходняк за признаки благородства и вдохновенности, что предопределило его судьбу в будущем. О женщины!..
   Праздничный обед, плавно перетекший в ужин (умели наши предки есть) Аркадий с превеликим трудом, но выдержал. Поначалу ел и отвечал на вопросы соседей на автомате, его бросало то в жар, то в холод, выходка на дороге, когда он взял на себя смелость определять отношения с митрополитом всего запорожского войска, ему дорого обошлась. Хотя и, судя по реакции гетмана, была одобрена. Не было сейчас термометра, но температура у него подскочила за тридцать восемь градусов, было у попаданцева организма такое свойство, бросание в жар при сильном волнении. Как ни странно, стресс после боя с черкесами в Темрюке, когда стоял вопрос о его жизни, был чуть ли не на порядок легче.
   К концу ужина Москаль-чародей немного отошёл и смог проявить себя как интересный собеседник. Впрочем, потом он узнал, что, заметив его отстранённость, соседи за столом, прекрасно знавшие его (знаменитый колдун-характерник, советник Хмельницкого и Татаринова, говорят, чёрта оседлал...), к нему не приставали. Молчит колдун - ну и славненько, а то раскроет рот да проклянёт кого... кому это надо? Сидит, молча ест и пьёт, дурных взглядов ни на кого не кидает, чего ещё от него надо? Вареников? Так они на столе есть.
   По завершении ужина подошёл к Хмелю и отпросился поспать. Тот внимательно на него взглянул и, не говоря ни слова, кивнул. В эту ночь попаданец дрых, как сурок, без задних ног. Так что утром его ждали сенсационные новости. Во-первых, оказывается, пока атаманы набивали брюхо в магистрате, митрополит предал анафеме всё войско запорожское. За бунт против Господом дарованного короля, ибо любая власть от Бога; за убиение православных монахов, к ним для умиротворения посланных (имелись в виду те самые монахи, которые были изгнаны казаками из своего лагеря перед сражением и погибли вскоре от рук панов-католиков, их убийц потом нашли среди пленных поляков и торжественно предали повешению в Киеве); за сношение с колдунами, продавшими душу нечистому. Во-вторых, о самоубийстве в собственной келье митрополита Петра Могилы. Не перенёс он разоблачения своего хлопского происхождения, повесился на крюке торчавшем из стены. Утром монашек к нему зашёл, готовить владыку к заутрене, а он уже остыл, висит у стены, высунув язык.
   Второму сообщению Аркадий от души порадовался. Очень уж опасным врагом был Могила, и такой добровольно-позорный его уход послужит казакам на руку. Оставалось возблагодарит небеса за то, что криминалистика как наука ещё не существует и никаких Шерлоков Холмсов поблизости нет.
   "Любое мало-мальски серьёзное расследование может выявить нестыковки в "самоубийстве" чёртова попа. Впрочем, Хмель и Свитка своё дело туго знают, наверняка все опасности разглашения нежелательной информации уже ликвидированы. Можно сказать, легко отделались".
   Аркадий потом поинтересовался у Свитки, как прошла операция по устранению врага. Выяснилось, что охранять-то митрополита охраняли, да не от пластунов. Те легко пробрались на территорию монастыря и залезли в окошко, не прикрытое ни ставнями, ни решёткой. Могила, сильно переволновавшийся в этот день, принял для успокоения внутрь не одну чарку любимого вина и вторжения не заметил. Его придушили подушкой и повесили на крюке в стене, предварительно облив вином. Стоявший за дверью здоровяк-монах ничего не услышал, поэтому и в самом монастыре подумали, прежде всего, о самоубийстве владыки. Хотя слухи об убийстве не поползти не могли.
   Повесился - значит, повесился. И точка! Собаке собачья смерть. Истинный митрополит, Исайя Копинский, уже спешил из монастыря занять своё законное место, на которое его благословил иерусалимский патриарх. Можно было не сомневаться, что достойный иерарх церкви будет прислушиваться в своей повседневной деятельности к советам гетмана Хмельницкого. И он расстарался. Уже через несколько дней в архиве покойника нашли письма, свидетельствовавшие о его намерении перевести в униатство все приходы, ему подчиняющиеся. Разразился грандиозный скандал, нескольких уличённых в соучастии таким планам епископов и других иерархов схватили и повесили, труп бывшего митрополита вырыли и таскали по Киеву, утопив в конце концов в помойной яме. Исайя под шумок произвёл чистку рядов, убрав в монастыри простыми монахами всех сомнительных иерархов.
   Переговоры о сдаче городов окружившим их казакам шли тяжелей, чем предполагалось, и несравненно медленнее желаний попаданца. Он походил день по городу - в этом веке его без напряга можно было обойти или посетить в нём все потенциально туристические места. Однако даже выстроенный Ярославом Мудрым - на редкость, кстати, неприятной личностью - собор святой Софии его не впечатлил. Он показался попаданцу куда менее эффектным, чем в двадцать первом веке. Разве что куда более заметные развалины Десятинной церкви порадовали. Глядя на ЭТИ развалины, вполне можно было представить, как должно выглядеть здание в целом.
   Возможно, скепсис навеянный городом семнадцатого века у Аркадия происходил не столько от его малой величины и затрапезного вида, сколько от состояния собственной нервной системы. Хреново ему было, появились боли в сердце, всё вокруг выглядело серым и неярким даже под жарким июльским солнцем. Вечером за ужином Хмельницкий заметил смурной вид попаданца и, поговорив с ним несколько минут, послал его. Качественно послал, аж на восемь дней. К одной весёлой шляхтянке нетяжёлого поведения. Оказывается, Аркадий и не заметил, что привлёк внимание нескольких представительниц прекрасного пола.
   Вот к одной из заметивших молодого (попаданец по-прежнему, несмотря на пробившуюся в бороде и шевелюре седину, выглядел лет на десять моложе своих здешних ровесников), рослого и широкоплечего, а главное - ужжжасно таинственного атамана (главного оружейничего называть атаманом могла только прекрасная и легкомысленная особа, хотя по влиянию в казацком обществе Аркадий превосходил большинство его членов). Естественно, знакомые атаманы были расспрошены о человеке, сгубившем своим разоблачением (кто б мог подумать!) самого Могилу. Рассказы были разными, версий о подвигах и похождениях Москаля-чародея ходило много, но для нетренированных Голливудом умов они были одинаково завлекательными.
   Аркадий завис у прекрасной Марии больше чем на неделю. Ни единого часа за это время он не был трезв, но и ни разу не допивался до отключки. Кто б ему позволил тупо нажираться? От него требовалось совсем другое. И не только постельные подвиги. Уже в начале знакомства он рассказал, с красочными подробностями, несколько романтичных историй, и пригожая панна стала требовать всё новых и новых рассказов о прекрасной любви. Попаданец вспоминал виденные фильмы и прочитанные книги и вываливал на неё запрашиваемое. Благо и фильмов видел много, и книг читал немало. А Мария даже с "Ромео и Джульеттой" или "Отелло" знакома не была. Если бы не регулярно частые отвлечения на амур-тужур, охрип бы.
   К концу пребывания в поместье прекрасной панны Аркадий подустал, заметно сбросил вес (это при обильном питании!) и начал скучать. По делам мужским и важным, по друзьям верным... сколько можно барахтаться в постели (впрочем, не только в постели, читанная в своё время камасутра помогла разнообразить времяпровождение), пить и жрать да болтать о пустяках? Мировые проблемы Марию не интересовали в принципе. А попаданцу глубоко по сараю были её ссоры с соседками. Любовь в их общении не предусматривалась.
   Поэтому посланца из Киева, привёзшего известие, что вернулись послы, казаки-евреи, ездившие на переговоры с еврейскими общинами Стамбула, и начали в Киев свозить авторитетных раввинов из сдавшихся казакам местечек, Аркадий встретил с облегчением и радостью. Распрощался с гостеприимной панной и снабжённый питанием на дорогу (от выпивки решительно отказался) он поскакал с гонцом и десятком казаков его сопровождавших в "Мать городов Русских". Началось великое выселение евреев с русских земель, принадлежавших ранее Польше, операция задуманная именно попаданцем. Доверить её воплощение кому-либо он не считал возможным.
   "Забавно, город с безусловно мужским именем, воинственным, воинским, почему-то назван матерью, а не отцом. Интересно, забыл уже, кто же первым ляпнул эту глупость? Татищев, Карамзин или ещё кто раньше них? Теперь уже и не узнаешь, залезть в сеть и посмотреть нужную информацию... увы, не суждено".
  

Переговорная.

Киев, июль 1638 года от Р. Х.

  
   Ответ из Царьграда от представителей еврейских общин донские иудеи привезли положительный. Как и ожидалось. Вопреки разразившейся в стране гражданской войне, большим потерям от казацкого грабежа и пожара после него, положение евреев в столице существенно упрочилось. Они, сразу от двух претендентов на трон, получили разрешение на ремонт синагог, заблокированный с прошлого века. Запрет на ремонт христианских храмов на западе султаната при этом остался в силе. На востоке произошло всё ровно с точностью до наоборот, деньги Ахмеду Халебскому давали армяне, они и получили право на ремонт церквей. Армянских, разумеется, проблемы греков и болгар их не интересовали.
   Из четырёх еврейских общин серьёзные переговоры о приёме единоверцев из земель русских Речи Посполитой провести смогли только две. Одна была изначально слаба и малочисленно, да и от пожара пострадала, вторая получила страшный удар, сократившись втрое именно из-за казацкого набега. Зато левантийская и сефардская общины Стамбула от бед, обрушившихся на страну пребывания, только усилились. Поверхностный грабёж, которому подвергли их дома, стал для них мелкой неприятностью. Носить дорогие одежды и украшения, им было запрещено законодательно. Нечего особо было грабить и в их домах. У настоящих финансистов деньги работают. А боровшимся за власть группировкам нужны были средства. Их-то, в счёт нового чрезвычайного налога евреи и османским воякам дали.
   Заплатив авансом за половину халифата аварсу (чрезвычайный налог на военные нужды, ставший ежегодным, выражался в различных формах: в строительстве крепостей, рытье траншей, заготовке продуктов вдоль дороги, по которой проследует армия, в уплате денежных сборов...), ростовщики рассчитывали десятикратно его возместить, взимая его с райя султаната. Они ошиблись не менее грубо, чем уничтожаемые в тот момент по всем русинским землям арендаторы, но пока об этом ещё не знали. Чувствовали себя влиятельными и богатыми.
   Уровень солидарности евреев уже тогда был достаточно высок, правильно на это рассчитывал Аркадий. Но новым проблемам в Стамбуле никто не обрадовался. Рассказам же об опасности проживания многочисленной еврейской общины в столице страны, раздираемой войной за трон, не сразу и поверили. Помогли венецианцы. Тамошние евреи прислали весточку стамбульским, что война Венеции с Оттоманской империей предрешена, отряды наёмников для похода уже набираются. Правда, сообщить, куда они направят свой удар, не смогли - сами не знали.
   Идея переселить в Палестину не только беженцев из Польши, но и свою еврейскую бедноту, коей в столице было куда больше, чем евреев состоятельных, сначала вызвала отторжение, но мысль эта в головы местных переговорщиков запала. О расселении перенаселённого Стамбула мечтал не один султан, даже после гибели в огне огромного числа людей их в городе оставалось слишком много, и число росло стремительно. Очень уж неспокойно было в государстве, многие надеялись найти безопасность в столице. Выселив своих бедняков, можно было заработать бонус у властей.
   Через несколько дней всё чуть не сорвалось. Еврей, потерявший в пожаре всех родных, огромный, очень сильный физически кожевник набросился на казаков-иудеев с ножом. Прослышав о визите казаков, пусть они были иудеями, он явился мстить. Выглядел он страшно. С безумным взглядом, всколоченной бородой и не очищенной от сажи одеждой. Весил и имел сил он как бы не больше, чем они оба вместе, но бедолага не учёл, что напал на воинов. Не получилось даже схватки, они мгновенно расступились, сшибли гиганта на землю и оглушили. Партнёры по переговорам смогли увидеть воочию мгновенное превращение внешне безобидных и не в коем разе не грозных по виду людей в хищников. Смертоносных, уверенных в своих силах. Не выживали в казацкой среде тогда слабаки. Инцидент договорились считать случайностью, переговоры продолжили. До успешного завершения.
  

* * *

  
   Бог знает почему, но серьёзных трудностей попаданец от переговоров с еврейскими уполномоченными, оказавшимися сплошь раввинами, не ожидал. И напрасно. Хотя альтернатива согласию с казацкими требованиями была страшная - поголовное уничтожение, спешить, аж спотыкаясь, их исполнять они и не думали. Уж очень не хотелось многим расставаться со всем нажитым имуществом, скупленной здесь недвижимостью, привычным местом жизни, для многих родным... Да и боялись люди из-за стен выходить, знали, как страшно ушли из жизни многие из тех, кто в местечках не успел спрятаться. На переговорщика они при этом смотрели так, что у него сжимались невольно кулаки.
   "Сам бы, своими руками... чёртовы жиды... уууу!.."
   Так, в духе Аркадием крайне не уважаемых антисемитов, теперь он... нельзя сказать думал, реагировал мысленно на результаты очередной говорильни с раввинами. Никакой благодарности к своему спасителю они не испытывали. Людей лишили дома, имущества, на их глазах растерзали их родных и знакомых, естественно, к одному из главарей банд, заполонивших земли русских воеводств, раввины относились... без большого доверия, мягко говоря.
   Даже при резком увеличении казачьих войск быстро освободить все города на своей земле от иноверцев им было затруднительно. Из-за татарской опасности они в обязательном порядке здесь имели укрепления. Население в большинстве из них, в отличие от Чигирина и Киева, было преимущественно неправославным, при приближении отрядов восставших селян оно благоразумно садилось в осаду. Иметь ружьё и уметь из него стрелять мало для того, чтобы сразу превратиться в воина. Селяне, назвавшись поголовно казаками, местечки блокировали, однако штурмовать городские стены не спешили, понимая кровопролитность подобного мероприятия не только для защищающихся, но и, прежде всего - для атакующих.
   Создавалась патовая ситуация. Селяне не могли взять города штурмом, горожане были бессильны разогнать куда более многочисленных осаждающих. И тех, и других поджимало время. Селянам пора было собирать скудный в этом году урожай, засуха поставила под вопрос выживание многих, а не собрать хлеб - означало умереть зимой от голода. У горожан дело с продовольствием обстояло ещё хуже, прошлогодние запасы подходили к концу, а на новые в сложившихся обстоятельствах рассчитывать было глупо. Продовольственный вопрос также подталкивал всех к скорейшему прекращению войны. Вариант "Мужественно перемёрли с голоду" не устраивал никого.
   Конечно, ходили среди осаждённых разные слухи о скором приходе огромной королевской армии, о противоречиях в стане врагов, о движении на юг литовского войска... однако разумные люди в них не верили. Поэтому при появлении среди осаждающих казацких отрядов с известными атаманами немедленно начинался переговорный процесс. Нигде он не завершился быстро, уж очень жёсткими были выставляемые казаками условия. Смерть для особо ненавистных панов и арендаторов, изгнание с ограблением для евреев и католиков, рабство для униатов. Впрочем, последние были везде в меньшинстве и их судьба, по большому счёту, никого, кроме них самих, не волновала. Православным панам готовы были предоставить свободный путь в Россию.
   Для быстрейшего освобождения территории от всех инородных элементов, католических ксендзов и иудейских раввинов приглашали в Киев, на переговоры, гарантируя свободный проезд заложниками. Проезжая по ранее польской, а теперь казацкой земле, те могли убедиться, что никаких других шансов уцелеть, как договориться, у них и их подопечных нет. Встреча с воинами, попавшими в плен во время сражения у Днепра, из войска Николая Потоцкого убивала надежды на освобождение окончательно. Католикам оставалось соглашаться на плен с правом выкупа, почти у всех были родственники в Польше или Литве. Евреям на изгнание, далеко не первое в истории их многострадального народа.
   Аркадий был по-настоящему счастлив, что с католиками вести переговоры пришлось не ему. Хотя как раз они шли куда успешней, чем тягомотное выяснение отношений с представителями еврейских общин. Ограбление и выселение евреям нравиться никак не могло, но было делом привычным, переносимым. Но вот выдача СВОИХ на расправу, да ещё наиболее уважаемых и состоятельных, часто стопорила переговоры напрочь. Вскоре попаданцу пришлось с уговоров и убеждений перейти на язык ультиматумов и угроз, что оказалось более действенным, к его великому удивлению.
   Как он про себя только не крыл своих оппонентов, знаменитое "жиды пархатые" было самой невинной характеристикой из просившихся на язык. Однако "Взялся за гуж - не говори, что не дюж". Людей надо было спасать, несмотря на неумное упрямство некоторых их руководителей. У тех евреев, кто не успеет эвакуироваться до осенних штормов, шансов выжить практически не было. Помимо войны по Украине - попаданец по привычке про себя продолжал иногда называть эту землю так - ударила засуха. Он уже сам получил нелестную характеристику от Хмельницкого, когда пришёл к нему с требованием немедленно озаботиться завозом продовольствия извне. Гетман ещё не полностью осознал резкое изменение своих обязанностей, ощущал себя прежде всего военным вождём. Впрочем, в тот же день они вернулись к этому разговору. Пообещал Богдан и картошку из Европы завезти в большом количестве, то, что посадили этой весной под Азовом, было каплей в море даже для семенного размножения.
   Огромную роль в успехе переговоров сыграли и нескончаемые караваны рабов и скота, перегоняемые из Польши калмыками и черкесами. Казалось иногда, что там вообще живых людей не осталось, хотя по прикидкам Аркадия погибли или попали в плен процентов десять-пятнадцать жителей (на самом деле, пока даже меньше десяти) собственно Польши. Поверить в то, что оттуда вскоре явится армия освободителей, было ну очень затруднительно. Так что стали сдаваться местечки, поплыли суда с евреями на юг, освободившиеся казачьи отряды двинулись на запад, где сопротивление панов было куда более эффективным, чем в Приднепровье, не говоря уже о Левобережье.
   Благодаря тому, что переговоры проходили в Киеве, втором по величине городе в русских воеводствах Польши, больше был тогда только Львов, Аркадий имел возможность по вечерам расслабиться. Если прекрасные паненки были для него недоступны из-за слишком молодого, на взгляд человека двадцать первого века, возраста, то ещё более прекрасные, особенно при скудном освещении тех лет, пани часто не стеснялись очень толсто намекать о желании провести интимную встречу с ним. Он обычно не возражал и охотно пользовался их благосклонностью. Так сказать, сберегал с их помощью нервную систему.
   Скоро он и в Киеве стал человеком весьма узнаваемым и известным. Нередко теперь ему приходилось слышать мальчишеские возгласы: - Гляди, Москаль-чародей поехал! Ух, говорят, огромной силы колдун.
   Сберегая нервные клетки, он как-то подзабыл, что в Европе уже широко распространился сифилис, пока совершенно неизлечимый, и бурная бессистемная половая жизнь может привести к страшному концу. Однако то ли благоволение к нему Господа ещё не закончилось, то ли просто повезло дураку - пронесло. Ничего стыдного, кроме вошек в известное место, не подхватил. Ох, и помучился в тот день на переговорах, удерживая руку, саму тянущуюся почесать жутко чешущееся место. Чуть с ума не сошёл. Зато был как никогда резок и убедителен.
   Этот инцидент расценил как предупреждение и резко сбавил широту охвата дам при развлечениях. От вошек ему помогли избавиться в тот же вечер, и он сделал выводы. Стал проявлять разумную осторожность, удовлетворившись ни к чему не обязывающим романами сразу с тремя почтенными пани. Одна была вдова, у другой муж пропал, третья же давно жила со своим супругом раздельно. Закончив же переговоры с теми, кто успел сдаться в июле, бросил весёлую жизнь в Киеве и поехал прогрессорствовать на запорожские земли, где с помощью шведских специалистов построили первую отечественную домну.

3 глава.

Август-сентябрь 1638 года от Р. Х.

  
   Ещё в конце июля началась блокада Кипра венецианским флотом и высадка на острове армии республики Святого Марка. На удивление самих венецианцев, военная кампания пошла на редкость удачно. В сельской местности они не встречали сопротивления совсем, города им сдавались один за другим. Объяснялось это очень просто. После прихода на остров известия об убиении султана христианами местные турки от души повеселились, убивая, насилуя и грабя христиан. В связи с отсутствием на тот момент венецианцев вымещали свою злость и обиду гордые османы на местных греках. Потом почти все воины и большинство активных мусульман переправились на материк, участвовать в определении нового султана. Теперь греки-киприоты, ранее, скорее всего, оставшиеся бы нейтральными, активно включились в войну против турок, вылавливая и убивая их везде, где могли. Османы сумели удержаться только в нескольких замках и крепостях, но и там они были обречены. На море полностью доминировал венецианский флот, ни о каких подкреплениях или поставках продовольствия осаждённым туркам не могло быть и речи.
   После ухода в середине июля вражеских орд с собственно польской территории, наконец, появилась возможность созыва вального сейма. И делегаты на него были избраны на местных сеймиках. Правда, проведение таковых в южных русских воеводствах было крайне затруднительно. В отличие от дикарских орд, нанёсших польским землям огромный урон, казаки из Украины никуда уходить не собирались и энергично отлавливали там всех заподозренных в симпатиях к королевской власти. Поэтому представителей от этих воеводств избирали изгнанники на сеймиках в Литве или Польских землях.
   Не все ещё депутаты доехали до Варшавы, как на страну обрушилась новая напасть. На юго-запад польских земель, почти не затронутый татарским нашествием, хлынули многотысячные венгерские отряды конницы господаря Трансильвании Ракоци. Воспалившийся от увиденных богатств, награбленных крымскими татарами, которые уходили на юг по предварительной договорённости через его земли, он решил не удовлетворяться десятиной, заплаченной татарами. Да и удар в спину из Польши лисовчиков в момент войны с Австрией в 1629 году венгры не забыли. Воспользовались первой же возможностью отмстить и пограбить.
   Не встречая серьёзного сопротивления и не пытаясь осаждать или штурмовать крепости, венгры по примеру татар широкой, в десятки вёрст полосой прошлись вдоль западной границы Речи Посполитой. Грабя, убивая, уводя в рабство. Окрестности Живеца, Затора, Освенцима, Олштына и других городов запада Краковского воеводства были подвергнуты жесточайшему разорению. Венгерская конница дошла и до Ченстохова, разграбив и попалив все окрестности знаменитого монастыря. Зарываться Ракоци не стал, дальше его войско не пошло, оно потянулось назад с огромными обозами, полными награбленного добра.
   Что поднялось на сейме, когда там узнали о нашествии нового врага! Самое смешное, группа шляхты из окрестностей Данцига, поднявшая вопрос о возможном участии в бедах королевства короля Владислава (стоило это Свитке сущие копейки), была поддержана большинством. Не любили короля в Польше, слишком умным считали. И действительно, зачем благородному человеку ум?
   - Встанем на защиту Ойчизны!
   - Не позволям!
   - Казацкий подсыл!
   - Сам ты враг шляхетских вольностей!
   Споры регулярно заканчивались стычками и выяснением отношений на саблях, хвала всевышнему, хоть вне зала заседаний. Среди депутатов хватало идиотов, считавших своё мнение единственно правильным, и не боявшихся отстаивать его с саблей в руках.
   Полемика о созыве общегосударственного Посполитого рушения ещё продолжалась, достаточно многие высказывались против (совершенно бесплатно для казацкой казны), когда депутатов "порадовали" новой вестью: с востока в польские воеводства вторглась ещё одна огромная орда. Опять там были замечены калмыки, черкесы, татары (многие ногаи предпочли не тащиться в хвосте крымской орды, а остаться в Северном Причерноморье и показачиться) и невиданное ранее количество конных казаков. Слухи приписали вторгнувшемуся войску численность в сто пятьдесят тысяч. Противопоставить что-либо такой армии Польша на этот момент не могла. По Бугу же двигалась большая рать на чайках. Литве Хмельницким был поставлен ультиматум, что если её войска попытаются помешать продвижению чаек на польскую территорию, то вся казацкая армия обрушится не на Польшу, а на Литву. Великий канцлер Литвы Альбрехт Радзивилл благоразумно согласился с передвижением по реке, протекающей на литовской территории, казацких чаек.
   Сейм в Варшаве, наконец-то, пришёл к согласию по поводу необходимости формирования нового кварцяного войска и созыва общегосударственного Посполитого рушения. Однако здесь же вылезла проблема финансирования. Земли короны, с которых формировался военный бюджет, были большей часть захвачены врагами или разорены их набегами. Четверти доходов с оставшихся целыми владений не хватило бы и на оплату гарнизона приличной крепости. Шляхта очень боялась усиления власти короля и остро противодействовала даже намёку на такой поворот дела. Даже из собственных доходов король мог тратить на армию только четверть. А доходы эти резко сократились.
   Владислав вновь поднял вопрос об отчислении в его казну таможенных платежей Гданьска. И опять получил дружный отлуп. Послы Франции и Голландии снова, как и на январском сейме, угрожали интервенцией в случае одобрения такого решения, великопольская шляхта хором орала "Не позволям!". Здесь король и сделал финт ушами: предложил послам богатейших стран самим финансировать набор кварцяного войска для подавления бунта на востоке страны.
   - Вам нужен наш хлеб - помогите подавить бунт, мешающий его поставкам!
   Послы, не имея полномочий на такие решения, дружно пообещали запросить свои правительства. С первого взгляда просьба короля выглядела... необычно, мягко говоря. Названные страны финансировали польских врагов - шведов, но и польский хлеб им был нужен. В Гаагу и Париж отправились гонцы. В Голландию морем, во Францию сушей. Для разоренного двадцатью годами общеевропейской войны континента поставки продовольствия были крайне важны.
   В связи с гибелью коронного гетмана Николая Потоцкого и пленением польного гетмана Мартина Калиновского сейм обсудил назначение на их должности новых людей. Здесь была для казаков опасность, что во главе войска поставят опытного и умелого воина. Их агенты всячески препятствовали этому, распуская об одних возможных претендентах самые грязные слухи (например, о чудом спасшемся с поля боя коронном стражнике Лаще), других же соискателей высоких должностей захваливали, превознося их патриотизм и ненависть к схизматикам. Именно таких истинных патриотов и католиков сейм и вынудил короля назначить руководить войском. Коронным гетманом поставили князя Владислава Доминика Заславского, магната с Волыни. Польным - графа Яна Тышкевича, киевского воеводу, умудрившегося избежать участия в битве и успеть вовремя смывшегося при начавшейся в Киеве резне католиков. Оба, помимо всего прочего, были совершенно бездарны в военном деле.
  

* * *

  
   Не все калмыки остались довольны доставшейся им при ограблении Польши долей, пусть год назад они о таких сокровищах только мечтать могли. Тайша разрешил десяти тысячам присоединиться к новому походу на польские земли. Хмельницкий обнаружил, что продовольствия на зиму может не хватить слишком многим, и решил восполнить его запасы за счёт огромных зерновых складов Гданьска. Для чего была организована большая, в сто двадцать чаек, судовая рать и срочно собиралось казацкое конное войско. Его удалось наскрести более тридцати тысяч. Для прохода через всю Польшу этого могло не хватить, но к счастью попросились в набег калмыки, затем явились около пяти тысяч черкесов, большей частью не участвовавших в весенне-летней кампании. Увидев, какие трофеи достались соседям, и они захотели пограбить с помощью казаков. Когда же к войску Хмельницкого - на этот раз возглавлял поход именно он - присоединились семь тысяч молдавских всадников, Богдан понял, что затея должна удаться. Молдавский господарь Лупу также соблазнился возможностью обогатиться и поддержать свою армию, дать своим воинам возможность безнаказанно пограбить.
   Проходя по землям Подолии, Волыни, южного Полесья Хмельницкий заметил значительное опустошение, произведённое на этих землях предшествующими проходами по ним орд идущих на Польшу. Пусть они не жгли сёл, не устраивали облав на местное население (зазевавшихся хватали не раздумывая), но поля при неоднократном путешествии по ним огромных конных масс пострадали здесь очень сильно. Голод уже пришёл к людям. Пришлось Зиновию срочно подбирать несколько хозяйственных казаков и поручать им немедленно организовать отселение из этих мест людей. Вспомнив разговоры с Аркадием, он послал делегацию к Татаринову с просьбой расселить часть пострадавших в черкесских сёлах, враждебных казакам. Подразумевалось, что их коренные обитатели пойдут на рабские рынки в виде товара или отправятся прямиком на тот свет. Война на Таманском полуострове не затихала ни на день, уменьшение числа бойцов у врагов, при замене черкесского населения на русское было выгодно и Татарину.
   Здесь, на западе русских земель, во вражеских руках были многие города, Львов, Холм, Перемышль... некоторые даже не были осаждены. Крестьянам они были не по зубам, казаки же только выдвигались сюда после взятия городов Востока и Центра. Оставлять положение таким в предвидении новых схваток с поляками было никак нельзя.
   "Прочно же здесь паны к нашей земле присосались, можно сказать - зубами вцепились. Только скоро и им, и жидам с немцами предстоит осознать, как они ошиблись, не сбежав, пока была возможность. Эх, с таким-то войском за два-три месяца всю землю почистили бы, да что тогда зимой есть будем?"
   Этот поход затевался не только и не столько для разорения западных и северных земель Польши, по которым должен был проходить, сколько для вывоза оттуда зерна.
   "Как накаркал, чёртов выкормыш! Ведь и правда, засуха по всей нашей земле ударила, разве что по Полесью не так сильно. Да хлопы вместо работы на полях казаковать полезли, теперь сами не знают, чем кормить семьи будут. Я ж им не Иисус Христос, пятью хлебами толпу накормить. Не говоря о том, что кормить их с полгода придётся".
   Войско шло на Гданьск, хоть и мало кто в нём знал об этом. Город был мощной крепостью и портом, взять его можно было либо штурмом, потеряв полвойска, либо хитростью. Атаманы выбрали второй вариант, поэтому все казаки, союзники и младшие командиры считали, что идут продолжать недоделанное летом дело - разорение Польши. Если кто врагу в плен и попадёт, выдать главную тайну не сможет. Помимо мощнейших и современнейших укреплений Гданьск имел крупнейшие хлебные склады Европы, на это время уже полузаполненные зерном. Вот его, приготовленное для вывоза во Францию и Голландию, и собирались изъять для своих нужд казаки.
   Учитывая, что восток Польши уже весьма серьёзно пострадал от вражеских набегов, новая армия вторжения совершила быстрый марш строго на запад и, перейдя через Вислу, свернула на север, не расходясь, впрочем, людоловскими отрядами, а идя несколькими многочисленными колоннами. Для осад и штурмов замков и городов они по-прежнему не задерживались, обходя укрепления стороной. Нередко они перехватывали в пути зерновые обозы, двигавшиеся к Висле, по которой обычно и сплавлялось зерно на баржах к Гданьску. Так что свою задачу войско начало выполнять уже здесь, перехватывая хлебный экспорт врага.
   Если летний набег был для грабителей почти бескровным - они потеряли меньше одного процента своего состава - то нынешний сразу встретился с трудностями. Нет, на длиннющие колонны всадников поляки нападать не решались, такое действие было бы для них чистой воды самоубийством. Однако, передвигаясь так, рабов много не приобретёшь. Калмыки и черкесы хотели ещё наловить людей по округе и разделялись на небольшие ловчие отряды. Вот они-то и стали попадать в засады. Свою землю поляки знали лучше пришельцев. Хорошо вооружённых, обученных обращению с оружием с детства людей здесь было очень много. То и дело отряды людоловов стали превращаться из охотников в жертвы. Иногда калмыкам или черкесам удавалось отбиться, иногда приходилось бросать добычу и спасать свои жизни. Несколько отрядов исчезли, будто их и не было.
   Не без основания гордившиеся высочайшими боевыми качествами своей конницы поляки нередко бросались в атаку на более многочисленных врагов, думая, что их удастся легко разогнать, как бездоспешных татар или казаков. Здесь их ждал сюрприз. Калмыки и черкесы были защищены не хуже средней, "панцирной" конницы самих панов. Некоторые имели оснащение на уровне тяжёлых конников, гусар. Такие ошибки смертельно дорого обходились устроившим засаду.
   Казаки в этот раз за новыми рабами охотились меньше союзников, их интересовало зерно. Обмолот его уже активно шёл в местных сёлах, обозы, груженные пшеницей и рожью этого урожая, тянулись к рекам, по которым обычно и сплавлялись к Гданьску, на вывоз. В этом году маршрут перевозки изменился. Захватив село, казаки прежде всего формировали обоз для доставки зерна к себе, заодно гнали с обозом овец и коров. Желанным, но редким трофеем были породистые лошади, их в пути оберегали особо тщательно.
   Вспоминая пройденные разорённые польские земли, Хмельницкий удивлялся самому факту массового вывоза зерна за границу.
   "Паны совсем с ума посходили. У них полстраны дымом пошло, везде разор и запустение, а они, как ни в чём не бывало, гонят зерно на продажу за море. А местный люд что зимой жрать будет? Здесь же к весне целые воеводства в кладбища превратятся! И никто им не указ, хотят жить по-прежнему и будут, пока им глотку не перережешь. Но мы уж постараемся побольше таких добрых дел сделать".
   Осознав, что лёгкие прогулки по здешним местам кончились, Богдан Зиновий отправлял казацкую добычу на русские земли только большими, в несколько сот возов, обозами, с охраной в сотни вооружённых всадников. Союзники обычно присоединяли свои обозы к казацким, добавляя охрану и от себя. Но даже такие многовёрстные образования не были гарантированы от вражеских нападений. Их регулярно обстреливали из рощиц и покинутых деревенек. Отряды польских всадников иногда атаковали либо хвост, либо голову такой длиннющей змеи, успевая наносить немалые потери до прихода казацкого подкрепления. Слабым утешением было неумение поляков отходить вовремя, часто весь напавший на обоз отряд удавалось уничтожить полностью. Потери в отрядах сопровождения награбленного иногда превышали треть вышедших в обратный путь.
   Постепенно уменьшаясь в числе, армия вторжения шла на север. Конница союзников, спешившись, обыскала второпях покинутые пригороды Варшавы, и подпалила их, уходя от города. Тысячи шляхтичей, севших в осаду в столице, с проклятиями и слезами на глазах смотрели на орды врагов, казавшиеся им бесчисленными (многие отряды продефилировали в виду варшавских стен по два-три раза для создания нужного психологического эффекта). Варшавяне убедились, что слухи об огромности вторгнувшегося войска не выдумка. На стенах, глядя на проходящие вдалеке вражеские войска, люди ошеломлённо переговаривались.
   - Точно, тысяч сто пятьдесят, как и говорили. И ведь доспешных много, не меньше половины!
   - Какие сто пятьдесят! Двести, не меньше, а то и больше двухсот! И у многих даже лошади в броне! Конец Польше... разве такую орду остановишь?
   - Да у нас взрослых шляхтичей втрое, вчетверо больше! И все имеют коней и сабли! Неужели и дальше будут прятаться от врагов за бабьими юбками?
   - Ты чего, жидовская рожа, про благородных людей смеешь говорить? Да я тебя...
   - Если ты такой благородный, почему не в поле на коне, а здесь, на стене, пьяный сидишь?
   - Убью!
   - Пупок развяжется! - мещанин еврейской наружности был так смел оттого, что вокруг шляхтичей больше не было, а вступившийся за честь благородного сословия сморчок явно ни на что кроме угроз способен не был. Непрестанные вражеские вторжения очень сильно ударили по благополучию мещан и купцов, вынужденных пережидать опасность в укреплённых местах. Убытки у многих были настолько существенны, что вызывали ропот против доминировавших в государстве шляхтичей, продемонстрировавших свою неспособность защитить страну от врага.
   Нет, конечно, не стали вдруг все шляхтичи трусами, многие из них рвались в бой, готовы были выехать из ворот и попытать счастье во встрече с врагом. Однако король и канцлер Оссолинский не без основания посчитали, что враги умышленно медленно проезжают перед стенами. Учитывая, что они были несравненно более многочисленными, власти также переоценили силы вторжения, посчитав, что врагов не менее ста тысяч, битву с казаками решили отложить до формирования большой польской армии.
   Постановили её собирать большую, как никогда. Сейм после унижения, полученного его депутатами от сидения за стенами при горящих пригородах, единогласно утвердил созыв на будущую весну общегосударственного посполитого рушения, предписал королю собрать вдвое большее, чем сгинувшее у Днепра кварцяное войско. Ему даже, удивительное дело, в этом году разрешили потратить на войско (исключительно в этом году!) половину своих доходов и сделать заем, если этого недостаточно. Хотя было ясно сразу, что не хватит. После прохода вражеского войска мимо столицы, несколько сот шляхтичей, сбившись в отряды, вышли на промысел - охоту на врагов и доставили много неприятностей войску Хмельницкого.
  
   Вскоре Богдан был вынужден, вопреки собственным планам, разрешить казакам также поохотиться за трофеями. При виде добычи калмыков и черкесов у слишком многих и в казацкой коннице разыгралась зависть.
   - Почему им можно, а нам нельзя?
   - Казак живёт добычей! На что мы зимой будем существовать?!
   Брожение, начавшееся вскоре после перехода на польские земли, нарастало непрерывно, мудрый человек им долго пренебрегать не мог. Хотя большинство громко жаловавшихся на свою сиротскую судьбинушку успели уже в этом году награбить больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, игнорировать их требования ВЫБОРНЫЙ командир был не в состоянии, иначе быстро перестал бы быть им. Казацкие отряды также стали отделяться от войсковых колонн, и потери в войске немедленно резко увеличились.
   В немалой степени величина потерь объяснялась резким ростом численности казацкой конницы. За год она увеличилась как бы не в десять раз. Конечно, все севшие в седло и раньше умели ездить верхом, но как всадники людям научившимся ездить на коне раньше, чем ходить, они уступали во всём. Хмельницкому оставалось молча сожалеть, что прекрасные черкесские и польские кони достались большей частью бывшим селянам, воинское искусство только начавшим осваивать, а вступившие в казацкое войско ногаи, прирождённые наездники, остались со своими малорослыми лошадками и без доспехов.
   "Вот из кого надо гетманскую конницу строить. Они ногами ходить хуже умеют, чем на лошади сидеть, дать им коней покрупнее и посильнее, доспехи какие-никакие, командиров из шляхты или московских дворян, тогда они всех сокрушат. И верными мне лично будут. Надо будет поговорить с Аркадием, он грозился завалить казаков чугуном и железом, кроме пушек и ружей, неплохо бы и доспехов своих наделать. Где б ещё столько добрых коней найти... дорогое удовольствие - боевой конь".
   Раз уж вся конница рассыпалась для грабежа, взяли неожиданными ночными налётами несколько богатых замков и небольших местечек. Осознав, что дальнейшее продвижение на север опасно, Богдан Зиновий решил ограничиться ограблением центра Великопольши. Врагов здесь уже сотни лет не видели, было чего взять.
   Тем временем казацкая флотилия продолжала движение на север. Сначала по Бугу, потом по Висле. То и дело им приходилось высаживать десанты на плывшие туда же баржи с зерном. Вопреки здравому смыслу никто и не подумал запрещать его вывоз из разорённой страны. Да, собственно, и некому это было делать. Золотые шляхетские вольности позволяли помещикам совершать почти любые глупости и преступления, а пресечение их, наказание виновных, были связаны с серьёзными, часто непреодолимыми трудностями. Вот и спешили пополнить свой кошелёк шляхтичи из незатронутых войной районов за счёт вывоза хлеба, немало не беспокоясь о пропитании горожан и селян из пострадавших от набегов поветов. Однако многим из них дождаться денег за отправленный в Гданьск хлеб было не суждено.
   Главный порт Речи Посполитой был очень хорошо, по новейшим разработкам европейской военной мысли, укреплён. Гданьский магистрат понимал соблазнительность своего города для пиратской братии и денег на его превращение в неприступную крепость не пожалел. Штурм таких бастионов для любого врага означал страшные потери без малейшей уверенности в его успешном исходе, а осаждать порт с крупнейшими в Европе зерновыми складами - заведомая глупость.
   Каторжный, руководивший судовой ратью, и не собирался брать его штурмом или, тем более, осаждать. Расчет делался на внезапность появления казаков у стен города. Далеко не мультяшный Винни-Пух первым понял благотворность неожиданного утреннего появления в гостях. Никто в Гданьске не ждал ещё далёких от города врагов, как они, преодолев за вечер и ночь более сотни вёрст, попытались взять налётом два бастиона, прикрывавшие канал, ведущий к желанному острову Складов. Много раз у них проходили такие фокусы в Чёрном море, но сейчас к казакам прилетела птица Обломинго. Потом они уже узнали, что комендант накануне неожиданно для всех удвоил дозоры на стенах и предупредил о расстреле любого задремавшего часового. Город хоть и назывался тогда Гданьском, по сути, был Данцигом, с преимущественно немецким населением и почти полной автономией. Соответственно и возглавлял оборону немец имевший большой военный опыт, ведь уже двадцатый год на полях Германии шла беспримерная для неё бойня. В полную безопасность комендант, битый жизнью и врагами волчара не верил в принципе. Судьба в очередной раз подтвердила его правоту.
   Сунувшиеся на бастионы пластуны не остались незамеченными, дозорные подняли стрельбу, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, казаки отступили. Посовещавшись, старшина судовой рати решила, что делать здесь больше нечего. В конце концов, барж с хлебом они уже немало захватили, на обратном пути, если поискать в притоках Вислы, наверняка ещё их можно найти, а бросаться на мощную, готовую к обороне крепость... дурных нету, поздыхали. На предложившего выйти в море и пограбить там - мачты многочисленных судов виднелись издалека - посмотрели, как на придурка. Один из полковников, ходивший ещё с Сулимой против шведов, объяснил возжаждавшему морской славы:
   - Ты эти корабли хоть раз вблизи видел? На них пушки стоят, да не одна-две, много, такие, что в жерло ствола твою голову засунуть можно. Нам наоборот, побыстрей отсюда сваливать надо, пока они на помощь полякам в реку не заглянули.
   Одно из больших достоинств чайки - ненужность разворота при смене курса на сто восемьдесят градусов. Предав погибших водному, погребению, казаки отправились обратно. По пути брали уже захваченные баржи на буксир, выискивали в притоках и захватывали другие судёнышки с зерном, Висла была в это время полна их, Речь Посполита тогда была главным поставщиком хлеба в Европу.
   Правда, вскоре уже Каторжному пришлось принять к сведению бурчание казаков о тяжести буксировки барж против течения. Срочно были высланы команды для организации бурлачной службы. Хватали крепких мужиков, даже если они требовали уважения к своему шляхетскому статусу, и запрягали их в бурлачные лямки. Баб с собой захватывали только молодых и красивых, их ведь тоже тащить против течения надо было. Послали гонцов и к Хмельницкому, тот прислал для охраны речного хлебного каравана десять тысяч всадников.
   Оставшиеся невдалеке от Варшавы союзные войска увеличили активность, привлекая к себе максимальное внимание погромами уже местечек и замков. Узнав, что в конце сентября Каторжный вышел к границе Литвы, двинулся обратно на русские земли и Богдан. Выполнить всё задуманное его войску не удалось, но хлебный запас в его гетманстве определённо образовался. Учитывая, что немало волов и зерна было очень дешёво закуплено в Молдавии и Валахии за полноценные деньги, в Литве - за фальшивые, появилась надежда на относительную сытость зимой, без мора от голода.
  

Переживательно-прогрессорская.

Земли вольностей войска Запорожского и Всевеликого войска Донского,

август-сентябрь 1638 года от Р. Х.

  
   Погуляв на прощанье в Киеве, Аркадий в сопровождении джур и охраны, всего около двух десятков людей, выехал поглядеть домну и её продукцию. Проезжая мимо очередной церквушки, обратил внимание на лицо одного из просивших милостыню на паперти нищих. С провалившимся носом, отвалившимися ушами, пятнами на щеках... приснится такой - с воплем проснёшься. Попаданцу сразу поплохело.
   "Сгнившие хрящи - это же признак проказы! Они что, здесь по улицам бродят? Ёпрст!!! Куда власти смотрят?!"
   Придержав коня, мотнул головой, подзывая самого толкового из своих джур, Юрку.
   - Юр, сейчас на паперти заметил человека со сгнившим лицом. Это что, прокажённый?
   - Не-е, не прокажённый вроде. Я тоже его заметил. Это Сидор Безносый, добрый казак раньше, говорят, был. Вражеские пули и сабли ему вреда не смогли сделать, из самых тяжких боёв без единой царапинки выходил, да поймал на бабе злую болезнь. Стал гнить заживо. Из казаков его турнули, кто захочет рядом с таким за вёслами весь день сидеть? Да и здоровье у него... сами видите, ни к чёрту. Теперь вот на паперти стоит, Христа ради на пропитание выпрашивает.
   От слов джуры Аркадию поплохело ещё больше. Аж в глазах помутилось на мгновение.
   "Сифилис... господи боже мой, сифилис... его вроде ещё Колумб вместе с табаком в Европу завёз, за что ему особое и отдельное спасибо. Собственно, я ведь и не забывал об этом, просто... ушло как-то в уголок памяти... и не вспоминалось. Минутку, минутку, так я, гуляя напропалую, его вполне мог подхватить?.. И совсем не факт, что не подхватил?.."
   Трусом Аркадий не был, но перспектива сгнить заживо его пробрала до мозга костей. На какое-то время он даже выпал из реального мира, продолжая ехать на автомате. Ничего не видел и не слышал, сосредоточившись на своих мыслях и переживаниях. Причём вторых поначалу было настолько больше, чем первых, что передать словами его размышления было бы крайне затруднительно. Получилось бы нечто маловразумительное и невнятное.
   Хотя, когда завертелась вся эта веселуха с дамами нетяжёлого поведения, он у одной, потом у другой спрашивал об опасностях заражения, но они с таким пренебрежением отнеслись к этому, что ему, мужчине и казаку, стыдно стало. Теперь выяснилось, что дамы оказались сексуально озабоченными дурочками, а сам попаданец...
   "Блин горелый! Нашёлся идиот, вообразивший себя крутым колдуном. Теперь ведь, если болезнь проявится, придётся срочно в монастыре прятаться, чтоб люди добрые не увидели гниющей рожи. Не дай бог, сделают вывод, что меня Бог наказал, значит, и предложения мои - от дьявола. Чёрт бы побрал всю эту чертовщину! Без роялей и моей поддержки Хмельницкому сюда быстро придёт северный полярный лис. Очень пушистый и толстый. И чего меня по бл... потащило?"
   Между тем, никакой загадки в этом не было. К моменту загула психика попаданца находилась на грани срыва. Перенос в прошлое, неожиданное превращение в пирата и работорговца, постоянные опасности, катастрофический недостаток привычно плотного потока информации... много чего толкало его если не к полному безумию, то, как минимум, к неадекватности восприятия окружающего мира.
   Очень серьёзной нагрузкой для и без того перенапряжённой нервной системы стала ответственность за происходящее здесь - в степях Северного Причерноморья. В этой реальности события уже резко отличались от истории его родного мира, причём в несравненно лучшую для русских сторону. Не должно, вроде бы, здесь уже случиться Руины, когда половина населения Украины погибла или была угнана в рабство. Если, конечно, удастся избежать войны за власть между атаманами. Такое было бы невозможно в случае присоединения к России, однако, здесь была куча подводных камней, делающая такое событие одновременно невозможным и нежелательным. Невозможным - из-за позиции Москвы, не полез бы после провала в Смоленской войне осторожный Михаил в куда более сомнительную авантюру войны сразу и с Польшей и с Турцией. Нежелательным - из-за грядущего решения по крепостному праву. До принятия в Москве законодательства, смягчающего зависимость крестьян от помещиков, а не, как в реале, ужесточения крепостного права (уложение сорок девятого года) Аркадий считал присоединение вредоносным. Да и в способность назначаемых царём воевод руководить войсками на уровне тех же Хмельницкого или Татаринова он не верил. То есть были среди воевод и талантливые военачальники, однако нередко во главе армий ставились явно непригодные к подобной деятельности люди. Местничество (заслуги предков) часто и определяло, кто будет вести войска в бой.
   Вот эта страшная ноша ответственности за судьбу миллионов людей и их потомков, пожалуй, предопределила сначала скольжение попаданца к нервному срыву, а потом лечение самыми древними и проверенными способами. Антидепрессантов универсальнее спиртного и тесного общения с прекрасным полом ещё никто не придумал. Причём из-за евреев - куда же без них - упёршихся и смотревших на него, как на наглого бандита и работорговца (каковым он, честно говоря, и был), лечение ему понадобилось немедленно. И одной порции расслабления перед переговорами оказалось совершенно недостаточно.
   Ко времени привала Аркадий уже совершенно успокоился.
   "Что случилось, то случилось. Где-то слышал, что случившегося не может изменить даже бог. Судя по моему вояжу, это не так, но... будем исходить из положения, что ничего кроме испуга я не подхватил, и работать поинтенсивнее. Запустил я прогрессорство, надо навёрстывать".
   Не откладывая дело на потом, поговорил о сифилисе с Юркой. Джура о его заразности вне половых сношений не знал, следовательно, стоило предупредить Хмеля и Татарина о необходимости изоляции людей с такой формой болезни. Заодно вспомнил о туберкулёзе и полезности кумыса при лечении его ранних форм. Сделал себе заметку о поднятии этого вопроса на совете характерников ещё раз, никаких телодвижений после прошлого рассмотрения заметно не было.
  

* * *

  
   Домна на Аркадия впечатления не произвела. С его точки зрения она была маленькой и невзрачной, величиной всего-то с небольшой двухэтажный домишко. Для человека, видевшего гиганты индустрии СССР, сооружение было неказистым и непрезентабельным. Поэтому пришлось притворяться, по максимуму задействовав свои небогатые актёрские таланты. Друзья-кузнецы просто излучали довольство и гордость этим гигантом местной индустрии. Пришлось попаданцу также вслух восхищаться, хвалить невероятный выход металла, сочувствовать проблемам организаторов производства.
   Вообще-то здесь чугун называли свинским железом и долго относились к нему пренебрежительно. Да и переделка его в ковкое железо была связана с немалыми трудностями. Нищие шведы решились рискнуть и... победили. Налив пушек из чугуна - дёшево и сердито, они обеспечили своей армии преимущество в артиллерии над всеми противниками. Правда, Густав-Адольф даже кожаные пушки пытался использовать, однако сверхлёгкая артиллерия оказалась и сверхненадёжной. Заметно уступали бронзовым из-за взрывоопасности и чугунные орудия. Зато они были дешёвыми, железной руды в Швеции было много. На тот момент эта очень бедная и не слишком населённая страна была, безусловно, самой передовой в области металлургии. В ней даже построили энергопередающие линии. Не электро, тогда учёные только начали знакомиться с электричеством. На несколько километров передавался момент движения. От водяного колеса - рек и ручьёв в Швеции очень много, выстраивали цепочки деревянных брусьев, толкавших друг друга и в конце качавших насос откачки воды из шахты.
   Впрочем, здесь руду пока добывали в неглубоком карьере, вопрос об откачке воды должен был встать только осенью. Зато очень беспокоила кузнецов проблема с древесным углём. В степи деревьев было слишком мало, чтобы переводить их. Ещё до начала строительства домны была организована его заготовка под Черниговом. Однако с началом освободительной войны многие лесорубы и угольщики показачились и отправились искать счастья на войне. Оставшиеся с трудом справлялись с поставками нужного количества топлива для домны. Кроме того появилась реальная опасность дальнейшего сокращения его поставок. Одну из барж перехватил для своих нужд сельский самозваный атаман, каких здесь нынче много завелось. Скидан, руководивший боевыми действиями на Левобережье, от жалоб отмахнулся.
   - Не до того мне сейчас!
   Его войска уже стягивались вокруг Чернигова, готовясь к блокаде последнего крупного города восточнее Днепра, ещё принадлежавшего полякам. Хорошо, что главный авторитет среди кузнецов, Петро Каменюка догадался послать атаману четыре новых, с пылу-жару пушки. Тот оценил, особенно после объяснений, работу и пообещал, что больше никаких безобразий с перехватом он не допустит (переоценившего своё значение местного атаманчика повесили за подрыв казацкой боеготовности). Однако найти работяг вместо ушедших в войско Скидан не взялся.
   Подумав, Аркадий пообещал попросить у гетмана пленных поляков.
   - Главное - до зимы додержаться, потом легче станет. Год будет голодный, многие для спасения семьи за любую работу возьмутся, пока они ещё не понимают, какие тяжёлые времена настали.
   - Тяжёлые? - удивился Богдан Сверлило, младший из троицы кузнецов, подружившейся с попаданцем ещё в апреле прошлого года. - Мы же везде побеждаем.
   - Если бы не побеждали, времена были бы страшные, а так - просто тяжёлые. И легче в обозримое время не станут, так что вы уж тоже с оружием расстарайтесь, нам оно очень понадобится.
   "Полюбовавшись" домной, сели на коней и отправились смотреть устроенный в паре вёрст, возле речки, металлообрабатывающий завод. Большой сарай с четырьмя ранее невиданными сверлильными станками. Правда, на данный момент работал только один.
   - Эх-ма, речка совсем обмелела! - попечалился Каменюка. - Весной все четыре станка вертела со страшной скоростью, а сейчас и один с трудом крутит.
   Аркадий сочувственно вздохнул.
   "Да, климат здесь... континентальный. Не Гоби, слава Богу, однако... не Ницца или Барселона. Зимой от водяного колеса совсем толку не будет, а ветряки действуют уж очень... прерывисто. Есть ветер - работают, нет - стоят, будто заговорённые. Придётся переходить на конную тягу, что не есть карашо. Однако о паровой машине и мечтать не буду, разве что - во сне. Климатические изъяны родимой сторонки в полный рост, а ещё удивляются, чего мы не можем жить, как Европа. Если правильно интерпретирую информацию из фильмов "Дискавери", зима опять будет лютой, стоит заранее готовиться к этому. Сарай этот срочно надо обложить саманными блоками, пусть на конной тяге, но станки и зимой должны работать. Стекло, вроде бы, прозрачное уже в Азове льют, кровь из носу сюда необходимо обеспечить его для остекления сего промышленного центра".
   Не очень быстро, но непрерывно на станке кружилась пушка, гордость Аркадия. Именно он предложил производить пушки-гаубицы, со стволом заметно более коротким, чем было принято в это время. Ещё это орудие отличало от европейских или азиатских собратьев полное отсутствие украшений. Не было на нём ни львов, ни драконов, ни надписей в чью-то честь. Ещё одним заметным отличием была форма каморы и, соответственно, казённой части, они были конические, а не закруглённые. Это позволило заметно увеличить дальнобойность орудия.
   Вертелось же оно на станке потому, что его отливали со смехотворно узким жерлом, а потом рассверливали до необходимого диаметра. Наверное, разумнее было бы вообще отливать цельные болванки и высверливать в них отверстия, однако пока такое действо получалось здесь через раз, зато рассверливать уже существующие стволы местные Кулибины насобачились ловко. При этом, как пожаловался Каменюка, каждый десятый ствол приходилось направлять в переплавку, даже после расточки в них оставались раковины внутри ствола.
   Собственно именно из-за них и была затеяна расточка. В семнадцатом веке стволы лили уже в виде готовых изделий, и обязательно возникавшие внутри раковины были бичом артиллеристов. Их было очень нелегко прочистить от остатков заряда прошлого выстрела, поэтому и стрельба велась весьма неспешно: один выстрел в четыре-пять минут в лучшем случае. А то и в десять. Очень много времени отнимало тщательнейшее пробанивание стволов. Казаки смогут в будущем году палить раз в полторы-две минуты - сумасшедшая по нынешним временам скорострельность. На поле боя могущая оказаться решающей. Естественно, все эти восьмифунтовки были одного диаметра. Проблем с литьём ядер для каждого орудия у казацкого войска больше не будет.
   "Эх! Ну почему мне нигде не приходилось читать о конических снарядах для гладкоствола? Что-то наподобие пуль Нейсслера для ружей. И не придумывается ничего, хоть плачь. Инженер здесь нужен хороший, а не такой бездарь, как я..."
  

* * *

  
   Проснулся, традиционно в этом веке, в плохом настроении.
   "Вроде бы ничего не отлежал за ночь на мягкой перине, вчера водку не пьянствовал, спал нормально и, судя по освещению, солнце уже встало, достаточно давно. Болячек, опять-таки, нету, характерники меня осматривали не так давно, в мае... и откуда же у хлопца испанская грусть? Вот проснулся, и такая тоска накатила... хоть вставай и прям здесь - вешайся. Да только лень. С какого бодуна? Тем более, бодуна-то и нет".
   Аркадий понимал, что уже не уснёт, но вставать не хотелось... хоть вой. Он уже редко "слышал" шум подъезжающего автомобиля или гул "пролетающего" самолёта, что поначалу здесь, в семнадцатом веке с ним случалось регулярно. И открывая глаза, попаданец больше не рассчитывал проснуться в своей квартире двадцать первого века, или, хотя бы, в палатке, но в Украине времён ющера (чтоб его побыстрее черти в ад забрали, где ему и место).
   "Почему в старом мире я просыпался всегда в хорошем настроении, если, конечно, не было особой убедительной причины для паршивого, а здесь... хреново мне. Практически каждое утро хреново. Почему?.. Отколь взялся этот хренов сплин? Там я, честно говоря, как известная субстанция по воде плавал, разве что вонял не сильно. А здесь я не последний человек в зарождающейся державе. Хрен его знает, уцелеет ли она в будущем, не разорвут ли её братцы-атаманы, но и в случае присоединения Вольной Руси к России я уже много чего хорошего сделал. И ещё сделаю, если от чего-нибудь не сдохну. Уважают меня, опять-таки, кое-кто так просто боится. В общем, здесь я нужен, востребован, вхожу в местную элиту, немного погодя и в европейскую попаду, куда им деться, когда с турками сцепятся, задницу будут готовы лизать, чтобы их шкуры спасли. ТАК ОТКУДА ЭТА ХРЕНОВА ТОСКА?!"
   Поняв, что ни до чего не додумается и только больше расстроится, если и дальше будет валяться в постели, Аркадий вылез из перины и принялся одеваться. Не будучи врачом-психиатром, он диагностировать себе депрессию из-за перегрузки нервной системы не мог. Хотя догадывался, что их регулярное, совместно с Васюринским копание в попаданческих мозгах также не способствует его хорошему самочувствию. Но самостоятельно вспомнить все необходимые технические детали и события из исторических хроник Аркадий не мог.
   "И почему я в школе и институте фиг знает, чем занимался? Не в смысле полученных оценок, здесь как раз проблем не было, а в реальном усвоении материала. Ёпрст! Считай, прошёл учёбу по коридору. Теперь вот мучиться приходится, с кпд хуже паровозного. Люди в рот смотрят, а сказать им нечего, приходится делать умный вид. Хорошо, хоть сейчас притворяться не надо. Слава богу, не король: моё утреннее одевание - не торжественная церемония. Надо срочно попить кофейку, авось и этот сплин отступит. Впрочем, сейчас дела так закрутят, что от всего этого уныния и следа не останется. До завтрашнего утра".
   И действительно, дел было много, предаваться меланхолическим мыслям некогда. Сначала пошёл к "заводу боеприпасов". По его предложению здесь помимо пушек начали отливать пустотелые ядра. Точнее, половинки ядер, потом сваривались кузнецами, и в ещё одном большом сарае - "заводе боеприпасов" начинялись через запальное отверстие порохом.
   "По нынешним временам - офигенительная вундервафля*. Не было ещё в мире разрывных снарядов. Эх, ещё бы конические снаряды к гладкостволу приспособить... тогда мы совсем бы в шоколаде были. И чего мне при этой мысли мерещится снаряд с тремя поперечными бороздками? Они же наоборот должны тормозить разгон. Или нет? Чёрт бы меня подрал, почему я так плохо физику в школе учил?!!"
   Подходя к "заводу", увидел курящего у стены парубка, отчего его кольнуло в сердце. Естественно на заводе работали не казаки, а большей частью бывшие селяне. Вчера он устроил разгон на этом производстве, увидев как небрежно обращаются работники с порохом.
   Появление Аркадия на заводе боеприпасов было более чем эффектным. Стоило ему нарисоваться в дверях, как один из работников дёрнулся, будто змеёй укушенный - развернулся к нему спиной - взгляд попаданца отметил дымок над ним, и раздался взрыв. По стенам и крыше застучали осколки, легко их пробивая. Что-то не очень сильно ударило в плечо вошедшего. На месте дёрнувшегося появилось белое облако, неторопливо разрастающееся в объёме, сам же проштрафившийся работяга уже лежал на земле бесформенной тушкой, наляпав вокруг тёмно-красным.
   Аркадий, несколько ошарашенный произошедшим, но, из-за неожиданности даже не успевший испугаться, скосил взгляд на своё плечо. Неприятное красное пятно было и на нём, но, судя по целости жупана, кровь была не его собственная. Посмотрев на пол, обнаружил кусочек человеческой плоти, бог знает, какой именно, интересоваться, от чего его оторвало, ему было неинтересно.
   "Н-да, не только в Польше много идиотов. У нас их тоже хватает, хоть экспортируй, да кому они за границей нужны? Докурился, подлец. Хорошо вчера я настоял, чтобы порох сюда заносили малыми порциями, даже пожара не возникло".
   Проведённое немедленно расследование подтвердило предположение попаданца. Особой спешки со снаряжением бомб не было, мало их успели наделать. Работали на засыпке пороха и установке дистанционных трубок всего двое. Хлопцы с Лубенщины, Охрим и Василь. Идти воевать они не захотели, устроились работать. За неплохие по меркам этих лет деньги. Увы, если махать саблей они не рвались, то вот завести необъятные, под казаков шаровары и трубки-носогрейки поспешили. Типа и они - хваткие казаки.
   Наличие трубки подразумевает курение. О недопустимости курить в помещении, где есть порох ребята, конечно, не забыли, но если Охрим выбегал посмолить на улицу, то Василь решил, что все предупреждения ему не указ, от пороха достаточно отвернуться и тогда не надо лишний раз поднимать свой зад от лавки. Вероятно, теперь его уж не расспросишь, он, увидев появившегося в дверном проёме колдуна, страшно ругавшегося вчера, в испуге повернулся назад и уронил искру прямо в отверстие полузасыпанного порохом ядра. После чего отправился на божий суд, заметно попортив и без того не блестящий интерьер помещения.
   Успокоил немного трясущегося от переживаний Охрима, до того дошло, наконец, чем он рисковал, сидя рядом с ленивым приятелем. Москалю-чародею пришлось прибегнуть к своему колдовскому авторитету, чтобы парня перестало трясти крупной дрожью.
   - Иди в шинок, выпей чарки три или четыре горилки и отправляйся-ка ты спать! - послал Аркадий парня.
   "Удачно, в общем, получилось. Придурок сгинул сам, никого не утянув за собой на тот свет. Работай здесь больше людей, несчастный случай был бы куда более... несчастным. А так - удачный повод для пропаганды соблюдения правил безопасности на производстве. Дьявол, меня ведь он тоже мог за собой уволочь! Пусть не в такой степени, но и мне выпивка не помешала бы. Однако... имидж, чёрт бы его побрал, не позволяет. Что для знаменитого колдуна взрыв где-то неподалёку? Правильно - ничто. Придётся до вечера обходиться, перед сном можно будет накатить для хорошего сна. Тавтология получается, зато точное определение. Пойдём творить хм... великие дела. Кстати, заодно и смерть придурка можно использовать".
   В этот же день было публично объявлено, что раз курить над порохом может только самоубийца, то и похоронят погибшего в неосвящённой земле, рядом с кладбищем. Что и было сделано. Рассказы об этом передавались из уст в уста и больше подобных несчастных случаев здесь не случилось.
   Великим делом было литьё чугуна с добавкой руды марганца. Месторождение марганца было совсем недалеко, Аркадий ещё в двадцатом веке не раз проезжал мимо карьеров по его добыче и прекрасно помнил, где они располагаются.
   "Добавка пяти-семи процентов руды марганца к железной должна, по идее, заметно улучшить свойства металла. По крайней мере, добавка марганца к стали заметно повышала его свойства. Раз становилась качественнее сталь, то и чугун улучшится... возможно. Господи, сколько же я не знаю! В том числе, сколько этой руды надо добавлять и будет ли вообще от этого толк?!"
   Плавку провели успешно, к великому облегчению Аркадия. Не будучи металлургом, он грешным делом опасался, что из-за его совета случится что-нибудь... этакое. Бабах небольшой или закозление домны...
   "Обошлось. Фу...как гора с плеч. Если теперь и свойства чугуна не ухудшатся, а улучшатся, то совсем хорошо. Авторитет Москаля-чародея поднимется ещё выше, хоть он и так уже где-то на околоземной орбите. Но сколько ещё надо сделать дел... и ста лет без отвлечения на пьянки и сон не хватит".
   Ожидать полного остывания свежеотлитых пушек не стали, пошли на полигон. Также детище Аркадия, хоть и построенное без его непосредственного участия. По его категорическому требованию все отлитые и высверленные орудия испытывались здесь на прочность. Спрятавшись в окопе, из каждого производили десять выстрелов при двойном заряде пороха. Пока, как ему доложили, не выдержало такого испытания только одно, разлетевшееся при первом же выстреле, хотя никаких внешних дефектов не имело.
   Сегодня на испытаниях всё прошло штатно, без происшествий. Аркадий полюбовался мишенью через прицел орудия - невиданное новшество, сделанное на уровне трёхлинейки - целиться было можно. На всех орудиях тех лет наводка осуществлялась по стволу, не удивительно, что мазали канониры безбожно. Самым сложным было отрегулировать прицел с учётом возможности подъёма ствола. Хотя артиллерийские стволы, наводившиеся с помощью винтов по вертикали и горизонтали, были ещё в шестнадцатом веке, распространения это не получило. Дорого, да и ненадёжно. На своих пушках-гаубицах казаки решили ограничиться только возможностью приподнимания или опускания ствола, в зависимости от отдаленности цели. В результате орудия из чугуна меньшей длины, чем обыкновенные, применяемые другими, стоили больше бронзовых. Однако атаманы неудовольствия этим не выражали.
   Пушки получились лёгкими, невероятно скорострельными, дающими возможность стрелять точнее, чем даже из французских или имперских. При этом они все имели совершенно одинаковый внутренний диаметр ствола (калибр), что позволяло не заморачиваться с подбором ядер для каждой отдельно. По тем временам - немалое преимущество перед любым врагом. А применение бомб с дистанционными трубками давало возможность нанести противникам на максимальной дистанции существенный вред до того, как они смогут пристреляться по казацким позициям. Не говоря уже о том, что позиции эти будут в полевых укрепленях, для тех лет труднопоражаемых издали.
  
   Орудия из чугуна с добавлением марганца оказались более высокого качества, чем из обычного, да и выглядели нарядней и красивей. Аркадий предложил постепенно повышать процент содержания марганцевой руды в шихте, что и стали делать металлурги. Правда, они же опытным путём установили, что добавлять надо и больше древесного угля. К верчению сверлильных станков привлекли лошадей, чай не нищая Швеция, коней в степи хватает, работа здесь шла уже и без попаданцева участия.
   Прихватив с собой специалистов из Скандинавии, отправился к Дону. Точнее, к Северскому Донцу, возле которого обнаружилось ещё одно месторождение железной руды. Учитывая, что туда будет легче доставлять кокс, или хотя бы антрацит, главный металлургический центр стоило делать именно там. Уж очень невелики размеры лесов на Украине, не говоря уж о области Всевеликого войска Донского. А вот каменного угля, в том числе - антрацита и коксующихся углей, на Донбассе много. Аркадий решил делать ставку именно на применение кокса при выплавке металла.
   "Кто бы мне объяснил, будет ли толк от добавления руды марганца в дерьмовую медь османских пушек? Их по любому переливать надо, но портить её не хочется. Пока до уральской меди доживём, имеющуюся стоит поберечь".
  
   * - Разрывное ядро существовало с шестнадцатого века, но вот приделать к нему дистанционные трубки, изобретённые тогда же, до Аркадия никто не озаботился. Так что продукция, выходящая из ворот завода боеприпасов, была по нынешним временам действительно хай-теком.
  

Очистительная.

Причерноморье, август-сентябрь 1638 года.

  
   Поначалу Иван посчитал отправку своей эскадры на очистку Северного, а желательно и Анатолийского приморья издевательством. Учитывая, что половину казаков у него до этого забрали, в подчинении у него сейчас оставалось три с половиной тысячи бойцов. Все с боевым опытом, треть - многолетним, остальные показачились в прошлом году, но повоевать успели, пороху понюхали.
   Вспоминать о разносе устроенном ему в казацком штабе было неприятно. Прежде всего, потому, что приходилось признаваться самому себе - большую глупость тогда совершил. И могла, ох, могла та глупость вылиться великой кровью.
   "Попадись мы тогда под удар отступающих, или даже бегущих польских конников - стоптали бы они нас, походя порубили. Чёрт попутал тогда из лагеря выйти. Уж очень в решающем сражении хотелось участвовать. Впредь мне наука будет".
   Васюринский пытался спорить с Татарином и Хмелем, однако без толку. Оба с давних времён в его приятелях числились, мог себе позволить и поспорить там, где другому приходилось сразу отвечать: "Слухаю, батьку!". Да без толку. Мало того, что ни одного бойца в придачу не дали, так ещё и пластунов из его отряда пригрозили забрать. Здесь Иван не выдержал и показал старым друзьям фигуру из трёх пальцев, однако с требованиями угомонился. Заметил, что Хмель нехорошо щурит глаза, а Татарин зло лыбится. Очень нехорошие признаки. Воинской дисциплины в современном понимании фактически нигде ещё не было, но доводить до греха казацкого атамана...
   "Невольно вспомнишь Аркадьеву присказку: "Дёргать тигра за усы". Не знаю кто сказал, но не убавить и не прибавить. Потом ещё Бога благодарить будешь, что остался только без руки, живой".
   Вопреки опасениям Васюринского захват османских крепостей от Очакова до Килии включительно прошёл на удивление легко. Из Казыкермени гарнизон сбежал сам, до прихода туда казаков, из Очакова и других крепостей побережья гарнизоны, а с ними и часть жителей, соглашались уйти, если их выпустят. Решив, что штурмы обойдутся дорого, а на осады нет времени, оглянуться не успеешь - зима накатит, Иван соглашался выпускать всех, кто хотел уйти. Благо и попутчики им были - вдоль побережья уходили из родной степи татары и ногаи.
   Отряду Васюринского достались немалые трофеи. Бронзовые пушки и запас ядер к ним (правда, каменных), порох, свинец - всё это на горбу не унесёшь. А вот продовольствия у турок было совсем мало, чем и объяснялась их уступчивость. Во время большой заварухи в метрополии никому там не было дела до крепостей расположенных за морем. Последние месяцы гарнизоны доедали старые запасы и жили на "подножном корму" - рыбе, поставляемой им греками-рыбаками, и мясе ослабевших в пути животных от уходящих на юг ногаев. Жившие в этих городах греки и рабы-славяне никуда уходить не спешили, так что пустыми они не остались. Да пополняться населением стали сразу же - с Балкан нарастал вал беженцев-христиан. Болгары, сербы, греки бежали от тяжелейших налогов, которые откупщики норовили выдоить в двойном-тройном размере, от нашествия татар и ногаев, которым ведь тоже где-то надо было устраиваться, от усилившихся после гибели Мурада преследований на религиозной почве.
   Краем уха Иван слышал, что после ухода большей части татар из Крыма туда хлынул поток беженцев. Нехорошо сейчас было в Турции, неуютно и опасно. Причём, безопасных мест, пожалуй, там ныне и не было. Беженцы старательно напирали на религиозное преследование, однако имеющий доступ к разведывательной информации атаман знал, что и мусульманам в охваченной войной стране приходится несладко. Но им мысль о бегстве на север в голову уж точно прийти не могла, пришельцев на чайках и стругах там, в Анатолии, не без причины приравнивали к нечистой силе. А после предстоящих набегов туда, оснований бояться и ненавидеть казаков у людей там прибавится.
   Не успели татары и ногаи покинуть Буджакскую степь, как там появились новые хозяева - бежавшие из Болгарии гагаузы. Их ещё зимой приглашали, обещая выделить землю для обустройства. Вёдшим уже не кочевой образ жизни, а занимавшимся отгонным скотоводством и земледелием, упорно отказывавшимся принимать ислам гагаузам идея обзавестись своей землёй пришлась по душе. Только скота, в обход, через Валахию и Молдавию (по Добрудже шли татары), они смогли пригнать немного и вырастить в этом году на своей новой родине ничего не успевали. Но уж эту проблему Васюринский с лёгкой душой оставил на Хмельницкого. Пусть он сам ломает голову, как прокормить многочисленных переселенцев из Османской империи.
   "Гетман у нас Зиновий, пусть он о них и заботится. Чего-то Хмель с самозваным присвоением гетманской булавы... крутит, хитрит. Гетмана-то король всегда назначал. Не понимаю, зачем человеку с булавой кошевого атамана, ещё и гетманская? В одной руке две булавы и не удержишь. Но раз объявил - есть для этого важная причина. Он с молодости хитрющим, себе на уме был. И у иезуитов проклятых много чего почерпнул, хоть и, надо отдать ему должное, ненавидит их люто. Сейчас на землях Руси мудрено уцелеть и самым хитрым из них. Хорошо они его выучили. На свою голову. Н-да... точно задумал Зиновий что-то, да не мне его хитреца разгадать".
   Неожиданно для себя быстро выполнив первую часть задания, Васюринский приступил к решению второй, казавшейся поначалу издёвкой.
   "Нет, Трапезунд и Синоп казаки уже не раз брали, но в нынешние-то времена люди там и спать-то с ружьём или саблей должны. Уж если Царьград взят и разграблен, жителям других городов на Черноморском побережье сам Аллах велит настороже быть. А если они настороже, то как их врасплох застанешь?"
   Однако и здесь дело оказалось не таким страшным, как выглядело. Разведка донесла, что гарнизоны из этих и других причерноморских городов выведены почти полностью. Они отправились почти одновременно, но в разные армии. Синопский гарнизон (и все гарнизоны западнее), а также все активные мужчины-мусульмане, способные держать оружие, откликнулись (вольно или невольно) на призыв из армии оджака султана Ислама Гирея. Все гарнизоны и добровольцы из городов восточнее Синопа, в том числе Трапезунда, ушли на бой по призыву султана Ахмеда Халебского. Эти две армии продолжали очень медленно маневрировать в районе Анкары, не решаясь сойтись в битве.
   Оголение побережья при наличии таких врагов, как казаки - истинное безумие. Но кто сказал, что люди, втянувшиеся в гражданскую войну, руководствуются разумом? Командование обеих армий интересовало на данный момент одно - победа над врагами в борьбе за титул султана. Всё остальное для них стало вторичным и несущественным. Грех было не воспользоваться такой ситуацией. Васюринский и воспользовался. Благо и возможность увеличить своё войско у него появилась. Черкесские пираты, в основном шапсуги, с большим энтузиазмом согласились пограбить османские города. Слухи о сокровищах, доставшихся черкесам, ходившим в походы на Польшу, многим не давали спокойно спать, а о величине добычи казаков в Стамбуле рассказывали совершенно невероятные вещи. Мол, несколько кораблей потонуло из-за перегрузки золотом и драгоценными камнями...
  

* * *

  
   "Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается". На ещё не разрушенные османские города союзники обрушились только во второй половине сентября. Недобрым стал для жителей Синопа и Трапезунда (атака на них производилась одновременно) день йаум ас-саласа', месяца Джумаада ль-Ууля 1048 года хиджры. Как всегда, ранним утром, когда сон самый сладкий, а сохранять внимание труднее всего, пластуны вырезали в этих городах стражу и тысячи дьяволов обрушились на просыпающиеся города. По несколько тысяч чертей на каждый. Может в городах и набралось бы большее количество мужчин, даже после ухода в армии султанов выясняющих отношения между собой, да что толку. Что может поделать мирный человек, или даже двое обыкновенных людей против матёрых убийц? Ничего. Большинство и не пыталось драться, а упрямцев быстро успокоили. Сопротивление в этих крупных городах побережья набегу пиратов оказалось чисто символическим.
   В связи с отсутствием опасности от османской армии, не до того туркам-воякам было, грабили эти, и ещё несколько меньших городов побережья не спеша, некоторые шапсугские кораблики успели сделать до родных берегов по три рейса, вывозя награбленное. Несколько, с самыми жадными экипажами сгинули во время наступивших в середине октября осенних штормов. Именно непогода прекратила деятельность пиратов возле побережья Анатолии. На один пешеходный переход от берега турецкого населения не осталось совсем. Не захваченные в плен сами бежали на юг, чтобы не попасть на рабские рынки Персии или России.
  

* * *

  
   Правда, порты западного Причерноморья остались под контролем Осман, точнее - румелийской их армии, провозгласившей султаном сумасшедшего Мустафу. Там гарнизоны если и выводились, то далеко не в такой степени, как в Анатолии. Но никаких телодвижений на защиту уничтожаемых и угоняемых в рабство осман великий визирь Еэн не предпринимал. Пока оджак мерялся с восточной армией силами, точнее готовился меряться, не решаясь вступить в схватку, Стамбульское правительство усиленно наращивало военную мускулатуру. Имея самую мощную артиллерию и, что важно, топчи с боевым опытом (в столице осталось очень много пушек, да и пушкари во время набега погибли далеко не все), Еэн-паша поспешно формировал пехотные части. Именно в количестве и качестве пехоты он пока проигрывал конкурентам.
   Раньше ему катастрофически не хватало и конницы, теперь было впору от неё избавляться. Сначала буджакская орда, а потом и крымская, с зависимыми ногаями, довели число подчинённых ему всадников до более чем сотни тысяч. Правда тяжёлой конницы по-прежнему было маловато. Сипахов и суваллери вместе набралось около пяти с половиной тысяч. Придя на земли султаната, беи и мурзы татар и ногаев первым делом схватили и удавили Инайет-Гирея, не раз вслух высказывавшегося о претензиях на титул султана. И выслали его голову в меду в Стамбул. Они узнали, что оджак предпочёл другого Гирея, а в Румелии так вообще продолжалось, официально, правление Османов. Вот Осману Мустафе крымская и ногайская знать и присягнула.
   В любой другой момент кочевников на Балканы никто бы и не пустил. Кочевой способ жизни требует минимум в десять раз больше земли, чем земледелие. Соответственно и налогов кочевники могут заплатить меньше. Да ещё большая часть местного населения продолжала упорствовать в неприятии ислама, за что и платила вдвое. Пришедшие были мусульманами. В общем - гнать и не пущать, да... Еэну нужна была конница, а здесь, будто Аллах смилостивился и откликнулся на его молитвы, конница появилась, да ещё в огромном числе. Как тут от неё откажешься? Он воспринял появление кочевников именно как милость Аллаха. Великий визирь стал уже подумывать о приведении в покорность господарей севера подотчётной ему земли - Валахии, Молдавии и Трансильвании.
   Однако и шайтан не дремал. Одно за другим на всей территории Румелии стали вспыхивать восстания местных жителей. Их беспощадно подавляли, но они тут же разгорались в трёх местах одновременно. У многих не было иного выбора, как взяться за оружие. Свободных земель на полуострове не было, а кочевники пришли с огромными стадами, им где-то надо было прокормиться. Устроившиеся, было, в Добрудже буджаки, вынуждены были бежать на юг Болгарии и север Греции, где вступили в противостояние не только с христианами, но и переселёнными туда ранее кочевниками-тюрками, юруками.
   Крымские и ногайские стада поместиться в Добрудже никак не могли. Там остались ногаи Едисанской орды, остальные пошли дальше. Никого не спрашивая пришедшие стали обустраиваться на западе Болгарии и в Македонии. Болгар и македонцев это просто вынудило взяться за оружие. Противостоять многочисленным и хорошо организованным пришельцем в открытом поле они не могли, но быстро возникшие десятки гайдуцких отрядов принялись портить жизнь незваным "гостям". С каждым днём всё более и более качественно. Власть Стамбула над несколькими вилайетами превратилась в фикцию.
   Ещё хуже обстояли османские дела на островах Эгейского моря. Греки, узнав о назначенных им платежах в султанскую казну, предпочли начать борьбу со всеми посланцами властей. Учитывая, что военного флота как такового на данный момент у турок не было, контроль над большинством островов они потеряли быстро. Ведь моряками на османском флоте всегда были принявшие ислам христиане, прежде всего - греки. Понимая, что одним им долго не выстоять, греки с островов посылали делегации на Крит, находящийся под венецианским правлением. Так, нежданно-негаданно Венеция приобрела к концу тридцать восьмого года контроль над Эгейским морем, практически не потратив на это ни единого талера.

Прогрессорская.

Степь и лесостепь Левобережья Днепра, сентябрь 1638 года от Р. Х.

  
   Несколько плавок со всё большим содержанием руды марганца давали всё лучшие результаты. Чугун не только красиво заблестел, но и, безусловно, стал прочнее. Однако у всего есть обратная сторона. Пришлось срочно увеличивать, причём существенно, закладку древесного угля. И без того его невеликие запасы стремительно уменьшались, Аркадий, прихватив в подарок новые пушки последней отливки и расточки, отправился на поклон к атаману Скидану. По примеру Хмельницкого он провозгласил себя гетманом Левобережья, что могло впоследствии вылиться в кровавый развал формирующейся державы. Однако был весьма авторитетен среди казаков, в сложившихся обстоятельствах Богдану пришлось отложить разборки на потом.
   Встреча прошла далеко не в тёплой и дружеской, но вполне деловой атмосфере. Павел Скидан был одним из посвящённых в тайну попаданца, они давно перешли на "ты" (на Украине и тогда уже, в отличие от России, было принято называть уважаемых или старших по возрасту людей на "вы"). Однако подружиться им суждено не было, именно Скидан после гибели Павлюка рассматривался большинством сечевиков как его преемник. Он, да и Гуня с Остряницей, более известные на Сечи, именно стараниями Аркадия были оттеснены от кошевого атаманства ради вручения булавы Хмельницкому. Остряница сбежал в Москву, Гуня смирился с ролью одного из помощников кошевого, а Скидан возглавил борьбу против панов на Левобережье.
   К моменту встречи с ним Аркадия Павел Скидан уже был почти полновластным распорядителем на землях, которые поляки называли Заднепровьем. Ему оставалось взять только Чернигов, где засел немаленький гарнизон и куда сбежали многие паны и подпанки со всех окрестностей. Двадцатитысячное казацкое войско окружило город. Гетман Левобережья мотался по всей подотчётной территории в поисках стеноломных орудий. В местечках и замках пушек захватили немало, но большая часть их была мелко, в лучшем случае среднекалиберной. Для разрушения укреплений Чернигова ему нужны были мощные орудия, а их было-то на русинских землях мало. Так что, можно сказать, Аркадию повезло застать его на границе земель Вольностей Запорожских (куда раньше паны боялись сунуться из-за страха перед татарскими набегами).
   После приветствия, взаимовежливого, но не более, попаданец начал рассказывать о своей проблеме. Скидан, высокий по тем временам, с метр восемьдесят ростом, с бросающейся в глаза мощью и резкостью движений, слушал его с проскальзывающей отстранённостью. Нетрудно было догадаться, что он с удовольствием послал бы чёртового колдуна куда подальше, но в связи с возможными последствиями такого поступка вынужден вести себя паинькой. Оживился он только после сообщения о привезённых для его войска пушках.
   - Что, опять такие же коротышки, как в прошлый раз?
   - Такие, да не совсем.
   - Ну, тогда пошли посмотрим! - загорелся атаман.
   Пушки на него произвели впечатление, для уверенности в этом не надо было быть великим физиономистом. Блестящие, хоть собой в них любуйся, не случайно такой чугун зеркальным называют, одинаковые, на лёгких лафетах. Скидан походил возле орудий, погладил каждое ладонью, кажется, полюбовался искривлённым своим отражением на их стволах. Аркадий молча смотрел на атамана и ему пришла в голову неожиданная мысль.
   "Хм, интересно, но все представители старшины, которых я здесь встречал - здоровенные бугаи. Может, и не обязательно высокого роста, но непременно сильные физически и быстрые. Кажись, других казаки своими командирами и не выбирают. Хорошо мне хоть в этом повезло, ещё чуть подрасти - флюгер можно на нос цеплять, будь я малорослым задохликом - хрен бы меня кто слушал. Вот из таких мелочей и состоит история".
   - А отлить с жерлом покрупнее нельзя было? - в голосе гетмана Левобережья проскользнули нескрываемые претензии и недовольство.
   - По решению атаманов прежде всего мы начали производство артиллерии поля боя, чтобы наши пушки лошади по полю без труда таскали и пушкари могли их сами куда нужно развернуть. И так многие предлагали лить не восьмифунтовки, а шести. Это уж я настоял на таких орудиях.
   - А чего они короткие, куцые какие-то? Небось, и стреляют не очень-то далеко?
   - Куцые, чтоб были полегче, стреляют же далеко, считай, почти на такое же расстояние, что более длинные и тяжёлые имперские или французские. Но для моря мы, конечно, отольём более длинноствольные.
   - А из чего прикажешь черниговские стены рушить? Всего с дюжину пушек на всём Левобережье набрал с жерлом и стволом поболее этих.
   - Разобьём ещё раз поляков, начнём осадные лить. Не такое лёгкое это дело, чем больше пушка, тем больше мороки с её литьём и рассверливанием.
   - А зачем-то ещё и сверлить, если сразу готовой отлить можно?
   - Посмотри в их стволы.
   Атаман ОЧЕНЬ внимательно и долго рассматривал жерла орудий, то приседая, то нагибаясь, заходя с разных сторон. После чего помотал головой и с уважением в голосе произнёс: - Ну, ты действительно колдун! Ни одной раковинки. Даже трещинок не заметил. Чудеса.
   - Ещё заметь, что банить такие стволы можно намного меньше времени, следовательно, стрелять они будут чаще раза в два, если не в три-четыре.
   - Ничего не скажешь, добрые получились пушки, да мне нужны сейчас под Черниговом большие, стреляющие крупными ядрами.
   - Ну не можем мы разорваться и сделать всё и сразу! Хмелю под Львовом, Татарину под Перемышлем, ещё нескольким атаманам на западе тоже нужны осадные пушки. Да только одну здоровенную дольше делать, чем четыре таких. И нет уверенности, что сразу получится сделать её нормальной, без... - попаданец запнулся, не найдя сразу синонима к слову "брак".
   - Да понял я, понял. Чем больше вещь - тем сложнее её изготовить. А и ты пойми, нужны нам большие пушки позарез!
   Аркадий привычно почесал в затылке.
   - Больших пушек я тебе обещать не могу и не буду. А вот мортиры, большие и маленькие, мы, пожалуй, изготовить попробуем.
   - А малые-то зачем?
   - Увидишь, - улыбнулся Аркадий. - Ещё за них будешь больше благодарить, чем за большие.
   В общем, бог знает почему, но Скидан смилостивился и твёрдо пообещал срочно поспособствовать увеличения поставок кузнецам Сечи древесного угля в тройном размере.
  

* * *

  
   Пообещать было легче, чем выполнить обещанное. Вернувшись в центр зарождающейся русинской промышленности, Аркадий застал там изрядный бардак. К тому же все вокруг на него как-то странно косились. Выяснилось, что пока он ездил на встречу со Скиданом, здесь случилось ЧП с трагическим исходом. При установке очередной заготовки на станок для высверливания леса или балка (Аркадий в определении того, что пришлось воздвигнуть над каждым станком, путался), сломались (сломалась) и многоцентнерная заготовка обрушилась вниз, к общему удивлению не повредившись. Не таким уж хрупким чугун оказался. Разбив при этом сверло и убив одного из работников. Как раз того самого Охрима, который чудом избежал смерти при взрыве на "заводе боеприпасов". После того случая парень оттуда перешёл работать на высверливание стволов, но и тут безносая его нашла.
   Люди посчитали эту смерть неслучайной. Пошли слухи, что именно Москаль-чародей заколдовал парня за непослушание. Сказал об этом попаданцу, смущаясь и запинаясь, Каменюка. Его-то Аркадий разубедил легко.
   - Петро, ты можешь представить, чтоб я из-за какого-то говнюка станок ломал?
   В глазах собеседника промелькнуло понимание. Действительно, если бы такой чародей, как Москаль-чародей, захотел сжить со свету простого работягу, он при этом уничтожать результаты собственных трудов точно бы не стал. Пытаться разубеждать кого-либо в своём неумении колдовать Аркадий уже давно прекратил. Даже добрые и хорошие товарищи, прекрасно знавшие, кто он такой, откуда здесь появился, считали его чародеем. Ну, за исключением самых близких друзей, Васюринского и Срачкороба. Но если Каменюка и кузнецкая верхушка Сечи ему поверили, то для остальных этот несчастный случай послужил лишь очередным доказательством колдовской силы Москаля-чародея. За сотню вёрст находился, а до жертвы дотянулся!
   Долго прикидывали и совещались по поводу выпуска мортир. Решили производить полупудовые, пятикалиберные (то есть, длиной в пять внутренних диаметров ствола). Полупудовая мортира имела внутренний диаметр чуть больше пятнадцати сантиметров, следовательно, длина у неё была около девяноста сантиметров. В связи со срочностью задания решили стволы не растачивать, а сразу лить. При пятнадцатипроцентном содержании руды марганца в шихте раковин в чугуне почти не было, а расточка такого диаметра - та ещё морока.
   Естественно сразу же начали выплавку бомб для этих мортир. Пришлось опять посылать гонцов к Скидану и Хмельницкому, пороха для их снаряжения требовалось огромное, по меркам семнадцатого века, количество. Решили, что если им нужны разрушительные снаряды, пусть обеспечивают возможность их производства.
   С неделю Аркадий задержался, доводя до ума производство маленьких мортирок, весящих по его прикидкам менее пятидесяти килограммов и имеющих диаметр как раз тех самых восьмифунтовок. Трёхкалиберные, имеющие относительно тонкие стенки стволов, они особенно подходили для уличных боёв, как миномёты и картечницы. Бомбы они могли метать именно от восьмифунтовых орудий, правда, очень недалеко. А выстрел картечью из ствола такого диаметра гарантированно очищал улицу, даже если по ней неслась толпа врагов.
   И перед отъездом в область войска Донского Аркадий соорудил-таки конические снаряды с оперением для пушек-гаубиц. Вспомнив читанное, снабдил их поясками из меди, практически полностью перекрывавшим нежелательный выход пороховых газов. Такой снаряд летел раза в полтора дальше, чем ядро, и позволял вести несравненно более прицельную стрельбу. Первые же его испытания вызвали очередные перешёптывания, услышанные попаданцем.
   - Колдун, точно колдун...
   Аркадий вспомнил, как несколько раз разыгрывал раньше сценки, чтоб закрепить эту славу. Теперь ничего представлять уже нужды не было, чуть ли не любое его действие по изобретательству, а то и обыденное поведение в быту, вызывало усиление колдовской славы.
   Всем хорош получился новый снаряд. Всем, кроме стоимости изготовления. Увы, за те же деньги, пока только по прикидкам, можно было чуть ли не десяток цельнолитых чугунных ядер сделать. Да и времени на его изготовление требовалось немало. Опять пришлось созывать совещание. Обговаривали проблему долго, но ничего толкового выдумать не смогли. Изготовили с полтора десятка снарядов и разослали их по трём адресам: Скидану, Хмельницкому и Татарину.
   Аркадий не сомневался, что, будучи прежде всего вояками, они обязательно такие снаряды закажут. Денег, в конце концов, можно у соседей ещё награбить, дело привычное. А разить врага издали и точно - много стоит, людям, постоянно рискующим жизнью, это объяснять не надо.
   Наконец разобравшись с этими проблемами, попаданец срочно стал собираться на Дон. Надо было определиться с местом строительства там новой домны, что могли сделать только шведские специалисты, остро стояла проблема выпуска оптики, благо прозрачное, вполне качественное стекло немец и чех уже выплавляли... хватало там проблем, требующих немедленного решения.
   Выходили в поход большим конным караваном. С собой Аркадий захватил не только шведов и нескольких их местных помощников, с работающей домной вполне были способны управиться и запорожские кузнецы, шведами обученные. Ещё он с собой вёз три десятка евреев-ремесленников. Ювелиров, кузнецов, кожевников. Заодно и прихватил несколько центнеров руды марганца для срочных экспериментов, для промышленного использования ее, конечно, придётся поставлять на судах, вокруг Крыма.
   В результате получился большой караван, наподобие торговых, в несколько десятков человек и две с лишним сотни лошадей. Всё необходимое для путешествия везли с собой во вьюках, как и прихваченную попаданцем руду.
   И двигался этот караван не слишком быстро - многие ремесленники были ещё худшими всадниками, чем Аркадий поначалу попаданчества. А за теми, кто хорошо ездит, стоило присматривать: люди они были подневольные, на Дон тащились совсем не по своему желанию, могли и драпануть. Степь широкая, дорог в ней много, а организовывать погоню никто бы не стал, вооружённых казаков в караване было меньше половины, а в последнее время на степных дорогах стали исчезать путешественники. Кто баловался разбоем, пока выяснить не удалось, не до того было начальству, оно занималось войной.

Степные дороги.

Степь между Днепром и Доном, сентябрь 1638 года от Р. Х.

  
   "Поспешишь - людей насмешишь! - я что, не знал этой народной мудрости раньше? Ёпрст!!! Знал, помнил, но... поспешил. Не стал ждать, пока появится возможность доехать до дома на корабле, пусть и струге или чайке. Попёрся пешком, теперь же сам и все прелести такого способа путешествия расхлёбываю. Каша у джур через день на костре подгорает, пыли наглотался... скоро дышать нечем будет, все лёгкие ею будут полны. Задницу умудрился набить, хоть слазь с коня и иди пешком. Кстати, может, так и сделать? Больно же сидеть в седле - сил нет больше терпеть, а не отстать от нашего каравана и передвигаясь по-пластунски можно. Чёртовы жиды сидят на конях, как собака на заборе. И какого я их с собой потащил? Прекрасно можно было подождать пока их доставят по воде. Теперь, и сам страдаю, и людей мучаю, им пожалуй, хуже, чем мне. Вот они и пешком не смогут с такой скоростью идти, возраст или физическое состояние не то".
   Злился Аркадий потому, что понял ошибочность своего решения везти евреев через степь, из них в лучшем случае треть имела для такого пути соответствующие навыки в верховой езде. Остальные были сугубыми горожанами, которые если и выезжают за городские стены, то на телегах или возах. Дорога быстро превратилась для них в пытку, виновником которой, пусть и невольным, чувствовал себя попаданец. Может, случайно, может - по закону высшей справедливости он и сам умудрился повредить седалище и ехал теперь сильно скособочившись.
   "Дьявол, я так себе и второе нижнее полушарие отобью при такой посадке в седле. А сидеть на ссадине, так я не Муций, который Сцевола, или как его там... ууу... проклятье. И спешиваться неудобно, крутой колдун, а хромает на своих двоих, надо терпеть. Имидж обязывает, чтоб его..."
   Терпел великий чародей ещё минут десять, потом плюнул, как в переносном, так и в самом что ни на есть натуральном смысле, и слез с коня. Увы, не ловко соскочил, а именно слез, шипя потихоньку и вспоминая про себя перлы русской словесности из двадцать первого века. После чего пошёл пешком. Выяснилось, что его мнение о возможности следовать в караване не верхом, а на своих двоих, оправдалось в высшей мере. Ему даже не пришлось особо спешить, шёл нормальным крупным шагом и ни капельки не отставал от едущих верхом.
   Глядя на него, ещё пара страдальцев попыталась последовать примеру, вероятно, и им на лошади было неуютно. Однако они не имели ни его длинных ног, ни привычки к пешей ходьбе. Страдальцам пришлось сразу перейти на слишком скорый для них шаг, временами переходящий в пробежку, быстро запыхавшись, незадачливые пешеходы вынуждены были опять вернуться в сёдла. Между тем Аркадий шёл себе размеренно, и ничего бегового в его походке не просматривалось.
   - Колдун...
   - Сапоги-скороходы...
   - Говорят, и летать умеет, люди видели...
   Неудача бедолаг-ремесленников не осталась незамеченной окружающими. Естественно, все решили, что объясняется всё умением Москаля-чародея колдовать и неумением делать это других членов честной компании. А чем же ещё?
   "Вот люди! А говорят, что только в двадцать первом веке человеки разучились ходить из-за того, что стали передвигаться сугубо на автомобилях. Однако до моего времени почти четыреста лет, не намного меньше, а большинство встреченных мной людей толком ходить не умеет. Татары и казаки и в соседний двор на лошади склонны ехать, кентавры хреновы, а горожане-ремесленники - можете полюбоваться на покрасневших и запыхавшихся от короткой прогулки индивидуумов - ни ездить, ни ходить не умеют. Подозреваю, что некоторые из них и свой квартал-то покидали считанные разы за всю свою жизнь. А я сейчас пройдусь и нагуляю к ужину аппетит. Иначе горелая каша и в рот не лезет. Н-да, сюда бы полевую кухню..."
   От пришедшей в голову мысли Аркадий даже запнулся и остановился. Но тут же возобновил своё внешне неторопливое, однако на самом деле довольно быстрое движение. Не только волков ноги кормят, чёрным археологам иногда, причём довольно часто, также приходится много ходить.
   "Какой я... сильно забывчатый... можно сказать - маразматик со стажем. Ёпрст! Собирался же производить полевые кухни для армии, даже записал где-то об этом... записал и... забыл, склеротик обалдуистый. Ладно, приеду в Азов и первым делом возьмусь за эту работу. Казакам ведь не только врагов убивать из нового оружия надо. Ещё чаще им надо есть, а жрут они - не приведи господь, какую гадость. Сам не раз давился, но как те мышки на кактусе, плакал, однако ел".
   Некоторое время Аркадий шёл, соображая, как ему наладить производство полевых кухонь.
   "Кстати, и камбузы на галерах стоит также модернизировать. Их легко сделать более экономными и одновременно более производительными. Н-да, а вот на чайках-стругах ничего толкового не построишь. Ну да для нас они - пройденный этап".
   Победное шествие попаданца пешком продолжалось не так уж долго. По крайней мере, намного меньше, чем ему самому хотелось бы. Выяснилось, что последние месяцы, проведённые на корабле или в седле, сказались на выносливости организма. Вскоре он с неприятным удивлением обнаружил, что начинает потеть, хотя погоду никак нельзя было назвать жаркой. Затем начало учащаться дыхание. Позориться перед посторонними пробежкой с высунутым языком в его планы не входило, и он начал продумывать, как поестественнее возвратиться в седло. Чтоб никто не заметил вынужденности этого поступка.
   Однако ничего придумывать для этого ему не пришлось. С востока послышалась стрельба. Судя по заполошности и многочисленности выстрелов, передовому охранению из пяти казаков приходилось туго. Во избежание неприятных случайностей в дороге, Аркадий высылал на версту-две вперёд передовой дозор, не забывая и про тыловое охранение, шедшее, впрочем, в виду каравана. Накрыть весь караван одним залпом было бы весьма проблематично, слишком уж много надо было для этого людей задействовать.
   Вскочив в седло - задница откликнулась на это весьма умеренно (боль ослабла из-за впрыска в кровь адреналина?) - Аркадий окинул взглядом подчинённых. Паники в караване не было, однако из-за взволнованности лошадей поднявшейся стрельбой один из ремесленников уже с седла навернулся, а ещё несколько были к этому близки.
   - Боря, Миха, сгоните лошадей и жидов в кучу, головой мне за них ответите! - гаркнул погромче попаданец. - Остальные - за мной, наших бьют!
   Названные джуры были самыми юными, ещё не прожившими и шестнадцати лет, и их участие в бою он посчитал нежелательным. Вместе с остальными охранниками и джурами рванул на стрельбу, почти уже затихшую.
   Степь в этих местах никак не сравнишь с поверхностью стола. Она холмистая, с нередкими балками и овражками. Именно поэтому ехавшие всего в паре вёрст впереди дозорные отбивались вне поля зрения основной части каравана. Обогнув холм, Аркадий увидел, что далее по дороге, в том месте проходившей между овражком и крутым склоном ещё одного холмика, бурлит немалая куча народа человек в сорок. Над этой мини-толпой поблескивали сабли и виднелись стволы ружей, внимание людей, её составлявших, было полностью сосредоточено на чём-то или ком-то внутри.
   "Наших убивают!" - сразу понял Аркадий. Ярость захлестнула его, и он взял с места в карьер. Жеребец, наверное, ощутив настроение хозяина, понёсся на врагов всего после одного несильного удара плетью. Вслед за ним рванули на противника и охранники с джурами.
   Судя по одежде, враги были совсем не ногайцами, которым молва приписывала грабежи и убийства в степи, а русинами. Причём одежда была нарядная, в поход казаками не надеваемая, вряд ли они были запорожцами. Да и не могли опытные воины прозевать скачущего на них врага. Толпа же продолжала увлечённо топтаться вокруг чего-то в самом её центре. Настолько, что подлетающих к ним галопом всадников они заметили за несколько секунд до того, как Аркадий с охраной и джурами врубился в толпу, щедро оделяя всех попавшихся ударами сабли.
   Оравшие до этого что-то агрессивное и угрожающее люди взвыли и запаниковали. Кто-то попытался соскочить в овражек, кто-то - убежать от всадников по дороге, пара идиотов полезла вверх по склону. Не смог скрыться никто. Всех догнали. Кого схватили, кого - слишком шустрых - пристрелили. Наверное, их всех порубили бы прямо на месте. Но попаданец успел сообразить, что кого-то из атаковавших авангард каравана неплохо бы и допросить.
   - Сдающихся не рубить, раненых не добивать! - гаркнул он, сам при этом перерубая плечо какому-то давно небритому и лохматому типу в замызганном, но изначально дорогом польском зелёном жупане. Не успев среагировать на резкое изменение обстановки, тот пытался рубануть Аркадия по ноге.
   Бог его знает, что стало причиной, но попаданец впервые в жизни с одного удара отрубил у плеча вражескую руку, державшую саблю. И уже не обращая на него внимания, сбив с ног конём ещё одного неестественно тонко завизжавшего при падении врага, попал в место сосредоточения толпы. Там лежали на земле зверски изуродованные трупы.
   Аркадий остановил Фырка, пропустил мимо себя охрану и джур, кинувшихся в погоню за убегавшими разбойниками, и соскочил на землю. Только стоя рядом удалось определить, что изувеченных тел пять. То есть рядом или невдалеке лежали ещё десятка два, если не три, разбойничьих, но они на данный момент попаданца не интересовали. Здесь же лежал убитый конь одного из дозорных (кажись, Гнедко Сидора Чуйченко), уже без седла и уздечки. Изуродованы охранники Москаля-чародея были весьма старательно, видимо, по телам ещё долго после их гибели били саблями и чем-то тяжёлым (здорово разозлили парни бандитов, те про всякую осторожность забыли). Особенно сильно пострадали лица ребят (я и не уверен, что смогу опознать всех, да друзья из охраны должны с этим справиться), множество ран было и на их телах.
   "Ещё пятеро. Молодых, преданных и храбрых, неглупых и уже умелых в казачьем ремесле. Они отдали жизнь, чтобы могли подготовиться к бою мы, умирали для нашего спасения. Ведь сдайся они разбойникам, те, наверное, предлагали... надо будет узнать, то остались бы в живых. Шансов победить у них заведомо не было. Бог знает, сколько уже людей погибло, выполняя мои задумки... но их я, большей частью, не знал, они были для меня статистикой, а этих я сам выбирал в охрану, учил некоторым тонкостям охранного ремесла. Вот здесь уже - точно не статистика! И уроды, посмевшие напасть на нас, те, кто ещё жив, расплатятся мне за убийство моих ребят полной мерой!"
   Аркадий угадал - бандиты, окружив передовой дозор, принятый ими за одинокую компанию путешественников, заблокировали им дорогу спереди и сзади, предложили слезть с лошадей, сдаться и отдать оружие. Казаки спорить не стали, с коней, на которых были слишком удобными мишенями, соскочили, и став за ними, открыли огонь по разбойникам. У каждого было ружьё и несколько пистолей, на таком малом расстоянии хорошему стрелку промазать было мудрено. Плохих же в охране Москаля-чародея не водилось.
   Банду организовал Гнат Безухий, ещё полгода назад бывший "бесштанным казаком". Жили такие на землях Запорожских вольностей, бесштанные в самом прямом смысле слова, не имевшие шаровар или чего-то взамен. Эти люди были из сбежавших к казакам, но испугавшихся казаческой жизни хлопов. Ходить в походы на врагов было не только трудно, но и чрезвычайно опасно, отсев новичков был огромный, большинство гибло в первые годы казачества, вот многие и пристраивались батраками у рискнувших заняться земледелием в степи или вели образ жизни охотников, рыболовов и собирателей. В холодные времена они спали в ямах, грея друг друга. Учитывая, что многие не имели штанов...
   Услыхав о начавшейся на Руси (Украине) войне, Гнат уговорил нескольких человек пойти попытать счастья на дорогах.
   - Хлопцы, там же сейчас жиды и католики бегут куда глаза глядят, многие - без охраны. Вот на таких и будем нападать, озолотиться же можно! И со сладкими жидовками и католичками побалуем всласть... никто нам этого не запретит.
   Полуголодная, полная лишений жизнь на фронтире достала многих, они за Гнатом и пошли. Несколько месяцев шакалья стая, постепенно увеличиваясь в размерах, "шалила" на дорогах Левобережья. Грабили, насиловали и убивали всех, кого могли быстро осилить, не разбирая конфессиональной принадлежности. В большинстве - православных селян, благо на то время они здесь были весьма зажиточными, в Европе разве что голландцы были состоятельнее. Начали с дубинками, однако за счёт жертв постепенно вооружились. Шайка медленно, но верно росла, к ней прибивались такие же шакалы по духу из селян, оставшихся без хозяина лакеев, подпанков. Попали в банду: бывший униатский священник, еврей-трактирщик и пара лакеев-католиков из Великопольши. Чего-чего, а расизма на Сечи и близко не было, принимались все, кто соглашался с местными правилами игры. Гнат невольно скопировал такие же правила, модифицировав их под себя. В его банду собирались ублюдки крысиной и шакальей сущности.
   Просуществовав несколько месяцев в виде повстанческого отряда, банда ни разу не вступила в бой. Однако когда Скидан стал сгонять всех повстанцев, часто неотличимых от разбойников, в большие отряды для боёв за города, Гнат благоразумно увёл шайку на юг, в хорошо знакомые степи. Добыча уменьшилась, зато исчезла опасность быть призванным на штурм Чернигова или Лубен. Рисковать всерьёз своей шкурой никто из них не жаждал.
   Имея больше чем восьмикратное превосходство, они посчитали пятерых конников лёгкой добычей. Но те неожиданно оказали отчаянное сопротивление, убив и тяжело ранив полтора десятка напавших. Однако заряженные пистоли у них кончились, и почуявшая запах крови толпа бандюков одержала свою последнюю победу. Именно в момент вымещения разбойниками своих пережитых страхов и разочарований на телах убитых и нагрянул Аркадий со своими орлами.
   Налёт конных казаков был настолько неожиданным, что шайка и не пыталась сопротивляться. Из охранников и джур, кроме пяти погибших, никто и раны серьёзной не получил. В плен взяли шестнадцать бандитов, в том числе - атамана шайки Гната Безухова. Тяжелораненых Аркадий приказал кончить здесь же, на месте (что и было немедленно сделано после снятия с них приличной одежды), а восемь относительно здоровых решил сначала допросить. Настроение у него в этот момент было не самое мирное, и действовать в духе кота Леопольда он точно не собирался.
   Без того не слишком храбрый Гнат, узнав, в чьи руки попал, перепугался так, что обделался и потерял сознание. Когда его пинками вернули в реальный мир, он мгновенно взгромоздился на четвереньки, и, бойко подскочив таким образом к страшному колдуну, стал целовать его сапоги, умоляя о пощаде и обещая выдать место, где закопал награбленное шайкой.
   Экспресс-допрос и высветил для попаданца историю шайки.
   - Вы что, в степи пешком разбойничали?
   - Что Вы, пан, кто же пешком казакует?
   У Аркадия от такого заявления дёрнулась щека. Уж очень ему не понравилось причисление этого... нехорошего человека себя к казакам. Хотя занимался бандюк и его шайка ровно тем же, чем и сам попаданец, только в меньших масштабах, это его сопоставление заметно добавило злости Москалю-чародею. Всё же разница между ними, посчитал он, была, пусть и не всеми либерастами уловимая. Гнат, заметив реакцию возвышавшегося над ним башней чародея, испугался и побледнел ещё больше и затрясся крупной дрожью. Хотя казалось, что трусить больше просто невозможно.
   - У...у... балке наши кони, - с заметным усилием выдавил из себя ещё недавно грозный атаман.
   - Какой балке?!!
   - У... у... у... - заело от ужаса Гната. Махнув на него рукой, Аркадий приказал Юрке как самому доверенному взять с собой пяток казаков и одного разбойника как проводника, и пригнать коней сюда. Один из бандюков уже успел признаться, что с лошадьми осталось всего двое членов шайки. Ещё трём казакам попаданец скомандовал со связанным атаманом съездить на указанное им место и выкопать спрятанный клад. Узнав об имеющемся невдалеке роднике, распорядился готовиться к привалу. Пришлось послать человека и к оставленному сзади каравану.
   Только начал было отходить от перипетий схватки, как увидев в подгоняемом табуне высоченного вороного ахалтекинца, распсиховался опять. Сердце заколотилось, будто бежал спринт, в глазах на секунду потемнело. Показалось вдруг, что это Чёрт, жеребец Васюринского.
   Выхватил атамана бандюков - его как раз связывали для путешествия за кладом - за грудки, легко подтянул тщедушного мужичка вверх, лицом к своему лицу, ноги у того, на двадцать с лишним сантиметров меньшего ростом, естественно зателепались в воздухе. Гнат наверняка бы тут же обделался бы, если бы не опорожнился полностью во время предыдущего испуга. Лицо его стало не бледным уже, а голубоватым, с некоторым налётом синюшности.
   - Чей вороной жеребец?
   - М... м... мой.
   - Где взял?! - не очень громко, но не сказал, а скорее проревел знаменитый колдун, о котором так много слышал раньше Безухий. Самого-самого жуткого и ужасного слышал. Впервые в жизни он пожалел, что не погиб в бою. Несколько раз открыв и закрыв беззвучно рот, он, наконец, из себя выдавил:
   - У киевского шляхтича отобрал. Из униатов, их же казакам положено убивать.
   Подержал ещё несколько секунд урода на весу, у того нервная система не выдержала и дала сбой, глаза закатились, он опять потерял сознание, обвиснув в руках попаданца безвольной тушей. Только тогда Аркадий бросил его на землю, где он и распластался.
   - Приведёте его в сознание, - обратился Москаль-чародей к тройке казаков, уже отряжённым за кладом. - Привяжите к седлу и езжайте, куда он поведёт. Заподозрите, что обманывает - пригрозите, что немедленно ко мне вернёте. Думаю, - знаменитый колдун нехорошо улыбнулся, - он не захочет меня огорчать.
   Весьма впечатлённые увиденным, ребята мигом привели в чувство отвратительно воняющего атамана разбойников и отправились с ним за кладом.
  
   Каша, после вчерашнего разноса за подгорелость, сегодня была недоваренной. Нельзя сказать, что совсем уж сырой, но ел её Аркадий с немалым трудом, запихивая в себя невкусное варево. После всех треволнений аппетита у него не было.
   "Вот ещё мне, дураку забывчатому, напоминание, что нельзя откладывать на завтра то, что надо было делать позавчера. Первым делом по приезде в Азов возьмусь за полевые кухни. Чёрт, в глотку не лезет, да и вообще жрать не хочется. Но надо. Сил это путешествие, чувствую, ещё много заберёт, в еде привередничать нельзя".
   С огромным волевым усилием, но кашу доел. Пошёл посмотреть, как устроились на ночёвку подопечные. Дождя сегодня не предвиделось, так что обустройство было самым примитивным - люди расстилали войлочные подстилки, на которых ночью, накрывшись чем-то тёплым, лягут спать. Если днём всё ещё было тепло, наверное, градусов семнадцать-двадцать, то к утру, температура не дотягивала и до десяти по не родившемуся ещё Цельсию.
   Спать не хотелось совершенно, да и не может себе позволить завалиться на боковую глава каравана. Отправился проверять пленников. Их тоже покормили, сводили опростаться, и вот они уже устраивались на ночёвку. Связанными, конечно, под присмотром специально приставленного к ним часового. Сравнение себя с казаком крысюка с большой дороги почему-то занозой засело в душе попаданца. Ему категорически не хотелось проведения таких аналогий, возможно именно оттого, что для отличия образа жизни настоящих казаков от бытия таких разбойников надо было пристально присматриваться.
   "Вот ещё одна проблема. Часовых надо выставлять больше, а людей у меня стало меньше. Стану вечером на стражу сам, все равно ведь не смогу заснуть быстро. И надо будет с командиром охраны поговорить об изменении схемы ночных дежурств, к счастью, он в момент нападения не в авангарде ехал. Не повезло другим... судьба или, там, божья воля... но эти уроды у меня ответят по полной программе, быстрым утоплением не отделаются".
   Когда стемнело и люди укладывались спать, прискакала тройка казаков с пленным атаманом разбойничьей шайки. Аркадий пошёл к костру, чтобы рассмотреть привезённый ими клад. Его ждало разочарование. Пара горстей простеньких, без камней, золотых украшений, пяток золотых монет, с полкилограмма серебряных изделий и несколько выколупанных откуда-то камушков, вряд ли слишком дорогих.
   "Да... вот тебе и разбойничий клад. Атаманский, кстати. Столько легенд о таких захоронках слышал, а здесь... у меня состояние во много раз больше. Добытое, хм... чего перед собой таиться, схожими методами. Только ходили мы грабить не своих, а врагов. Хотя, думаю, и здесь можно было бы награбить намного больше. Если не пугаться каждого шороха, рисковать. Эти же гады нападали только на беззащитных, а много ли у слабых может быть богатства? Оно испокон веков силу любит. Хочешь много награбить - выбирай кого посильнее".
   Невольно скривив губы, Москаль-чародей глянул на бандюка.
   - Пане, не убивайте! Прошу вас, у меня больше ничего нет, я всё отдал, разве что в нашей хате немного осталось. Но то не моё, общее!
   - Далеко ваша хата?
   - Что?.. Ах, нет, нет, не далеко. Как раз времени кулеш сварить хватит, если ехать на коне.
   - Хорошо, завтра заедем, посмотрим.
   - Пане, добренький, не убивайте, богом-Христом прошу, отпустите. Я больше не буду...
   - Не будешь пробовать сбежать, потом отпущу. Всех вас отпущу. И даже ничего обрубать не буду.
   Зримо потеряв интерес к допрашиваемому, Аркадий обернулся к начальнику охраны, Василю Вертлявому.
   - Добычи с трупов и пленных много собрали?
   - Да почти столько же, - мотнул тот на вываленный около костра клад. - Это по злату-серебру. Ну и оружия немало, есть неплохое, хоть большей частью поганенькое. Ну и лошади.
   - Тогда разделим всё следующим образом: злато-серебро - родным погибших. Они ценой своей жизни нас от засады уберегли, дали возможность стереть с лица земли эту пакость. - Аркадий махнул рукой в сторону пленников. - Оружие поделите между собой, все, кто в бою участвовал, мне доли в нём не надо. Лошадей поделим завтра утром. Я себе хочу вороного жеребца взять и гнедую кобылу той же породы. Из их хаты злато-серебро, опять-таки, родичам убитых, ну а вещи между собой делите. Все на такой раздел согласны?! - последнюю фразу попаданец постарался произнести погромче.
   Теоретически его предложение мог оспорить любой из присутствовавших казаков и джур. Однако в реальности для спора с авторитетным атаманом, а по факту Аркадий был наказным атаманом каравана, простой казак должен был иметь очень серьёзные основания. Поэтому ответом Москалю-чародею было не слишком дружное, но, безусловно единодушное одобрение.
  
   До хаты разбойников доехали часа за полтора. Построил её в неприметной балке, вероятно, один из тех рисковых селян, не желавших ни под каким видом работать на пана. Аркадий заходить в неё не стал из-за подозрений в густонаселённости кровососущими насекомыми, решил подождать результатов обыска на улице. На хозяйстве, по словам бандитов, у них оставался один приболевший подельник, попаданец не ждал от него серьёзного сопротивления, хотя и предупредил пошедших обыскивать об осторожности.
   - Батьку, батьку, гляди, кто здесь есть!
   Восклицание относилось явно не к бандюку, вытащенному из хаты со спущенными штанами. Вслед за ним казаки начали выводить на свет женщин, ни разу не упомянутых при допросах. Женщины, правда, выглядели не слишком привлекательными и молодыми, а уж об опрятности и чистоте их одежды и заикаться не стоило. Уже потом Аркадий узнал, что самой старшей из них было девятнадцать лет и до встречи с разбойничьей шайкой они все не без основания считались красавицами. Хотя разбойники регулярно пополняли свой общий гарем, не брезгуя и мальчиками, долго там никто прожить не мог.
   Попаданец ожёг взглядом разбойничьего атамана, тот дёрнулся, будто в него действительно ткнули чем-то раскалённым. Решимость предать разбойников особо мучительной смерти после того эпизода у попаданца окрепла. О наличии у них пленниц ни один из них и не заикнулся во время допросов.
   "И за позор, который они навлекали на звание казака, и за убитых ребят из сторожевого дозора, и за мучения несчастных женщин... слишком милосердно их будет просто повесить. Чёрт! Забыл я подробности отпускания с колом в заднице, надо будет в Азове поспрошать, наверняка среди старых казаков знаток найдётся".
   Дальше караван двинулся уже с дамами. Мужчины из каравана, естественно, в пути бедолаг не домогались, они получили возможность постираться и помыться. До Азова доехали уже не потасканные пожилые бабы, а весьма привлекательные молодые женщины. И никто из них не отказался посмотреть, как отпускали - Москаль-чародей же обещал - разбойников на волю. Такой человек не может себе позволить не выполнять обещания.
   Их действительно отпустили, ничего не отрубив и не отрезав. Не то чтобы сразу на волю... однако никого кроме них на том донском острове не было, как и не существовало на нём стен и решёток. Им щедро отсыпали круп, дали немало сушёной рыбы, а воды на острове - хоть топись. Вот только предварительно они же сами друг другу под присмотром казака-знатока - действительно нашёлся такой в Азове - каждому в зад аккуратненько засунули небольшой, но гарантированно не извлекаемый из-за заструг кол. Не кол, можно сказать, а так, колышек из небольшого поленца, сантиметров так в двадцать. Подарок на прощание. Извлечь его обратно можно было, только порвав в клочья прямую кишку.
   У обречённых на медленную и мучительную смерть была возможность прекратить пытку самоубийством. Но они были слишком трусливы и безвольны, чтоб осмелиться на такое. Лишь один из девяти решился и через два дня, бросившись в реку, поплыл против течения, не пытаясь доплыть до недалёкого берега. И вскоре утонул. Возможно, он надеялся, что господь не посчитает такую смерть самоубийством?
   Остальные так и передохли на том острове. Передвигались они там, в основном, на четвереньках. Регулярно, как бы не чаще нормальных людей, ели. Судя по жестикуляции - постоянно грызлись между собой, даже пытались драться, но по наблюдения зевак, коих из Азова наезжало посмотреть на такую экзотичную казнь много, схватка причиняла боль обоим драчунам, поэтому потасовки быстро затухали. Еда и вода у них были в достатке, так что перемёрли от отравления собственными отходами разбойники нескоро. Среди зевак возникла мода на битьё об заклад, спорили, кто больше всех продержится. Победили те, кто ставил на атамана. Гнат протянул дольше всех и подыхал особенно мучительно. Осуждений своего решения Аркадий ни от кого не слышал.

4 глава.

Мир вокруг Вольной Руси.

Сентябрь-октябрь 1638 года от Р. Х.

  
   Накал страстей в Польше после ухода из неё орд грабителей не снизился. Да и боевые действия продолжали вестись активнейшим образом, хоть и не в таких крупных масштабах. Воспользовавшись смутой и изменившимся на местном уровне балансом сил, многие паны сочли благоприятной сложившуюся ситуацию для сведения счётов, мести или округления своих владений. В стране, и без того разорённой, запылали местные войнушки.
   - Общая беда? Что может быть общего у шляхетного человека с быдлом? - именно так ответили бы многие из панов на призыв к сплочению нации перед страшной угрозой. И собирали они челядь для налёта на соседнее имение, и гибли в усобицах умелые воины.
   Начало октября всегда считалось самым сытым временем, но в этом году тысячи людей после сбора урожая оказались на грани голодной смерти. Враги ведь не столько грабили, сколько палили и разрушали, лишая этим сотни тысяч людей средств к существованию. Но если дороги Малопольши и Великопольши были полны нищих, просящих подаяние, то мало пострадавшее Поморье продолжало вывозить хлеб, хоть и далеко не в тех размерах, что раньше.
   Заметно обострилось положение и в городах. Купцы и ремесленники столкнулись с резким снижением спроса на свою продукцию, их финансовое положение стремительно ухудшалось. Зато цены на продовольствие росли невиданными прежде темпами. Во многие мещанские семьи также заглянул голод. Попытки некоторых горожан выехать в село и выменять там еду часто заканчивались исчезновением таких инициативных людей. Опасно стало появляться в польских сёлах без хорошей охраны.
   Вальный сейм в очередной раз продемонстрировал свою неспособность к исполнению собственных обязанностей. На заседаниях скандал следовал за скандалом. Всем было ясно, что весной надо собирать общепольское Посполитое рушение и нанимать новое кварцяное войско. Но когда король доложил, что даже половины доходов, оставшихся в его распоряжении, для этого недостаточно, вместо серьёзной работы депутаты принялись выяснять отношения между собой и с королём. К счастью для последнего, помощь пришла со стороны. Сначала Франция заявила о готовности выделить Речи Посполитой миллион ливров, потом выразила желание дать заём в полмиллиона гульденов под низкие проценты Голландия. Там очень встревожились из-за резкого сокращения хлебных поставок из Польши и готовы были платить за их возобновление. Разорённая долгой войной Западная Европа сама себя прокормить была не в состоянии. Там ещё не осознали, в какое неприятное положение попали в связи с гражданскими войнами в Речи Посполитой и Оттоманской империи, при полном прекращении хлебного импорта из Московии.
  
  
   Великое княжество Литовское нашествиям вражеских орд в этом году не подвергалось. Казаки и их союзники границы не переходили, фальшивой оказалась тревога по поводу сосредоточения русских войск напротив Смоленска. Но и в Литве обстановка постепенно накалялась. То там, то тут вспыхивали восстания местных хлопов. Их беспощадно подавляли, но тут же начинали бунтовать селяне из соседних поместий. Неспокойно было и в городах - православная часть их населения волновалась и не скрывала надежд на приход освободителей с юга. По городам и весям распространялись разные слухи, большей частью весьма неприятные для высокоуважаемого панства.
   Не решаясь вступить в войну, московиты стали всё чаще беспокоить пограничье налётами дворянской конницы, уводя хлопов из приграничных усадеб к себе. Пришлось великому коронному гетману Литвы Кшиштофу Радзивиллу инициировать посполитое рушение в воеводствах, граничащих с Московией и русскими воеводствами Польши. Русско-литовской шляхте пришлось сесть на коней. На востоке всадники активно противодействовали налётам русских дворян, на юге препятствовали массовому уходу хлопов к казакам. Вольная воля и богатейшие, плодороднейшие почвы были для инициативных крестьян большим соблазном.
   Экономика Литвы, в отличие от польской, пока серьёзно не пострадала. Хотя и без того небольшой вывоз хлеба в Европу почти прекратился из-за недорода этого года, вызванного засухой, и активной скупки хлеба купцами с юга, деньги в государстве были. Великий канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл даже смог выделить на увеличение кварцяного войска немалые дополнительные средства. Литовскую гусарию довели до полутора тысяч, пехоты набрали до десяти. Литва интенсивно готовилась к войне, но сама в неё вступать не торопилась, что вызывало всеобщее одобрение панства и ропот в иезуитских кругах. Панство было встревожено, однако встать дружно и оружно на защиту собратьев по классу в русских и польских воеводствах не спешило.
   Иезуитов встревожила гибель нескольких членов ордена в Литве. Слухи, что их убили кальвинисты, заметно теряющие влияние, сработали. Из-за этого обострились отношения между католической и кальвинисткой общинами, великим канцлером, истовым католиком, и великим гетманом, его близким родственником, убеждённым кальвинистом. А здесь и ответные удары пошли. Несколько покушений было произведено на кальвинистских проповедников, при совершении одного из них был пойман иезуит. Неудачное посягательство на жизнь Кшиштофа Радзивилла накалило обстановку до опасной черты. Кальвинисты, понимая, что им трудно будет выстоять в этой борьбе, если литовским католикам помогут польские единоверцы, запросили помощи у Оксешерны.
  
  
   В Москве также было неспокойно. Поражение в Смоленской войне больно ударило по стране. И без того ещё не восстановившаяся после Смуты экономика зашаталась и дала трещины. Военные подати и тяготы оказались чрезмерными для многих. По стране прокатились волнения и бунты. Нерешительный Михаил после обидной осечки в новую авантюру лезть не желал. Столько было у него надежд и чаяний связано с недавней попыткой отбить у врагов русские земли... а получилось... только и радости, что проклятый католик Владислав отказался от претензий на русский трон.
   Хотя татарская опасность вроде бы исчезла, Белгородскую оборонительную линию продолжали достраивать. Во-первых, татары как ушли, так могут и вернуться - наладится жизнь у осман, помогут они татарве и полетят казаки вверх тормашками со всех недавно захваченных земель. Тем более и обиженные поляки одновременно им в спину ударить способны, есть ещё порох в панских пороховницах. Во-вторых, сменившие ногаев в степях калмыки ещё более опасными выглядят. Разведка доносит, что у них много доспешных воинов, дворянам с такими будет управиться труднее, чем с татарами.
   Предупреждённые заранее о возможности засухи, московские власти прекратили вывоз хлеба в Европу. На финансовом положении страны это не сказалось отрицательно, так как излишки зерна охотно купили казаки. Благодаря исчезновению опасности татарских набегов срочно распахивались новые земли на юге. Весьма пригодились в этом деле руки поставленных казаками и черкесами турок, поляков и... черкесов. Оживилась, давая дополнительную прибыль в казну, торговля с Персией.
   Однако к войне страна готовилась ускоренными темпами. Да, обманутые сладкозвучными французскими и шведскими дипломатами русские оказались в войне против поляков один на один и проиграли. Но сейчас-то панов бьют, считай, самостоятельно, казаки, проще говоря - разбойники с большой дороги. Если так и дальше будет продолжаться, сам Бог велел вернуть под руку православного государя Смоленск и Чернигов.
  
  
   Весь Северный Кавказ - привычное дело - воевал. В Кумыкии продолжалась война с осколками шамхальства. Гребенцы, кабардинцы, калмыки и окоты, уничтожив два северных кумыкских царства, планомерно выжигали и разоряли два центральных. Кумыки, засев в труднодоступных твердынях, отчаянно и умело отбивались.
   В Кабарде увлечённо продолжали резать друг друга кабардинцы. Что уже вынудило вернуться на родину большую часть кабардинцев, участвовавших в замирении Кумыкии. Тенденции к затуханию братоубийства пока видно не было.
   В многоплемённой западной Черкессии война не прекращалась никогда. Некоторые из вернувшихся с богатой добычей рыцарей обнаружили, что ни домов, ни семей у них уже нет. Пока они добывали славу и деньги за границей, соседи заботились разорением их домов, убийством и продажей в рабство их родных и близких. Естественно, пошли ответы - кровная месть на Кавказе была святым делом.
  
  
   Леван Дадиани решился и двинул войска на юг. Царь Имеретии Теймураз III Багратиони предвидел такой поворот событий и успел собрать войско. Недавно вернувшись из мингрельского плена, в который попал, проиграв сражение ещё в тридцать четвёртом году, он надеялся взять реванш. Из-за его плохого состояния здоровья, войско возглавил его сын Александр. Под стенами Кутаиси, своей столицы, они попытались разбить армию вторжения. Ожесточённая бой был недолгим. Удар трёхтысячной навербованной Дадиани черкесской конницы опрокинул левый фланг имеретинского войска и решил судьбу битвы. Теймураз и Александр вынуждены были спасаться бегством. Казна им для этого была подготовлена заранее.
   Учитывая, что Имеретия и Мингрелия были провинциями Османского султаната, то и искать защиты стоило у султана. Ближайшим человеком, так себя называвшим, был Ахмед Халебский. К нему-то имеретинский царь с сыном и бежал, моля о восстановлении на троне и наказании зарвавшегося владетеля Мингрелии. Но Ахмеду было не до грузинских разборок. Подношения его окружение от Багратида охотно брало, однако исполнять его просьбу не спешило. Новоявленному султану нужна была реальная помощь в предстоящих внутритурецких разборках, Теймураз III же сам просил о помощи.
   Дело решилось после прибытия посольства от Левана Дадиани. Он заявил о своей покорности, прислал богатую дань (собранную с Имеретии) и сообщил о движущемся на помощь Ахмеду войске - трёх с половиной тысячах тяжёлой конницы. Правда, предупредив, что черкесы - наёмники, им придётся платить. Шедшие с черкесами пятьсот имеретинских дворян были им посланы с иезуитской целью - отмазаться от помощи Ахмеду, если он проиграет в борьбе за власть. Мол, помогали только черкесы и имеретинцы, ни одного мингрела там не было. Когда же Ахмеду доставили доказательства просьб Теймураза III о переходе под руку московского царя, со свидетельством об этом католикоса-грека, имеретинского царя и его сына тихо удавили, присвоив всё, что они с собой привезли.
  
  
   Еэн-паша и Мусса-паша работали с интенсивностью большей, чем рабы на кадирге во время погони за вражеским судном. Тем хоть иногда дают передохнуть, чтоб не сдохли раньше времени. Паши, ввязавшиеся в борьбу за власть, себе отдыха позволить не могли - в Стамбул пришёл голод. Первые признаки его грядущего наступления появились раньше, когда казаки резко сократили османское мореходство на Чёрном море, хлеб пришлось из Болгарии и Валахии везти сушей, что немедленно подняло его цену. Из Анатолии подвоз продовольствия прервался совсем, оно было нужно для прокорма хозяйничающей там армии оджака.
   Морские перевозки прекратились почти полностью. На Чёрном море свирепствовали казаки, лишь иногда вдоль берега Румелии удавалось проскочить в столицу судам из северных портов провинции. Эгейское море было в руках венецианцев и греческих корсаров. Даже в полностью вроде бы контролируемом Белом (Мраморном) море порой бесследно исчезали османские корабли. Таким образом, можно было рассчитывать только на поставки провианта по суше. Пусть более дорогой, но в Стамбул хлеб попадал.
   Несколько месяцев Еэн и Мусса выкручивались за счёт усиленного обдирания Румелии. Начинающую бунтовать бедноту безжалостно отправляли во вспомогательные части стремительно растущей армии. Но когда в Румелию вторглись орды ногаев и татар, превратив весь юг и центр полуострова в разворошенный муравейник, поставки резко снизились. Часть урожая пошла на прокорм скота вторгнувшихся орд, другая не могла быть доставлена из-за реквизиций, производимых кочевниками.
   Между тем население Истамбула росло не по дням, а по часам. Туда сходились и съезжались люди из многих мест, уже к сентябрю его численность вплотную подошла к допожарным цифрам. В страхе перед кочевниками люди прятались за городскими стенами. Самыми надёжными не без основания считались стены Стамбула. Туда и хлынули толпы болгар, греков и турок. По суше снабжать продовольствием растущее население становилось всё труднее, на юге море попало во власть венецианцев и греческих пиратов, цены на хлеб и мясо поползли вверх уже с такой скоростью, что впору было говорить, что они побежали.
   Если буджакская орда сильно на производство и перевозки продовольствия не повлияла, остановившись в Добрудже, то приход крымских татар вызвал настоящую катастрофу. Они перекрыли (конечно же, невольно, но кому от этого легче?) большую часть дорог в Истамбул из центральных и северных вилайетов Румелии.
   Цены на еду в городе взлетели вверх, будто ядро, запущенное из мортиры. Слишком многие не имели столько денег, и они вышли на улицы. Разразился самый настоящий стихийный бунт городской бедноты. На счастье Еэна и его команды восстание не было организованным и его удалось, пусть и не без напряжения, подавить. Однако не надо было быть пророком, чтобы предвидеть его повторение.
   Когда на следующее утро к Еэну-паше пришла делегация священнослужителей во главе с назначенным им самим шейх-ул-исламом, он подумал, что они будут упрекать его за пролитую на улицах столицы кровь мусульман, чего Пророк не одобрял в крайней степени. Однако он не угадал. Муллы пришли защищать земельные права гяуров. Они потребовали немедленно, сейчас же убрать из Румелии татар и ногаев, уничтожающих посевы и дома законопослушных жителей, пусть и неверных.
   "Татары разорили вакуфные* земли!" - сообразил Еэн. - "Теперь, хочу я этого или нет, надо срочно идти в Анатолию. Потому как за свои доходы муллы кого угодно с дерьмом смешают. При их противодействии у меня не будет ни единого шанса в борьбе за власть".
   - Воля служителей Аллаха для меня священна. Сегодня же начинаем переправу татарской орды в Анатолию.
   Подготовка к этому важному делу велась не первый день, заслон, оставленный оджаком, был давно частично уничтожен или разогнан, но двигаться через пролив Еэн не спешил, ему с военной точки зрения было выгоднее тянуть, собирать силы.
   "Однако Аллах, приславший мне почти сто тысяч конников, посчитал иначе. Кисмет. Всё в руке его".
   Переправа началась к обеду.
   Еврейские общины Стамбула ощутили опасность от роста цен и нехватки продовольствия как бы не первыми. Их лидеры вспомнили предупреждения евреев с Дона и легко добились у Еэна права переселиться в Палестину. Для этого им даже не пришлось давать большую взятку, великий визирь рад был разгрузить переполненный город. Самой большой проблемой было добиться у венецианцев и греческих корсаров гарантий неприкосновенности. Вот это стоило весьма немалых денег. Уже в сентябре первые корабли с евреями-переселенцами потянулись в Палестину, на родину предков.
   По иронии судьбы первыми, после переселенцев из русских земель Польши, из города стали отплывать романиоты, потомки евреев, поселившихся ещё в византийском, если не римском Константинополе. Эта община была слабее и сильно пострадала от двух пожаров подряд, тридцать седьмого и тридцать восьмого годов. Большая часть её членов не могла уже прокормиться при таких ценах на хлеб и вынуждена была согласиться на предложение, от которого нельзя отказаться - переезд в Палестину. Вслед за ними потянулись и бедняки из пока процветавших общин сефардов и ашкенази. Ненавидимые почему-то евреями Стамбула караимы двинулись из города на северо-восток, на Керченский полуостров Крыма, где вполне благополучно жили их единоверцы.
  
  
   Скот татар, из-за которого так плохо стало с пропитанием в Истамбуле, в этот момент помог выжить очень многим жителям столицы. Часть его, причём значительная, была пущена на прокорм оголодавших стамбульцев. Семьи татар и ногаев, вместе с сильно поредевшими стадами, потянулись вслед за армией последнего Османа, Мустафы. И своими мужчинами, большая часть которых в эту армию была мобилизована. До семидесяти тысяч стамбульцев пошли вместе с Еэном в качестве рабочей силы, тысяч пятнадцать влились в пехоту румелийской армии.
   Когда известие о форсировании румелийским войском пролива достигло противостоявших под Анкарой друг другу армий, их командования преодолели нерешительность и два больших войска сошлись в битве. Битве под Анкарой, на том самом поле, где Железный Хромец уничтожил армию Баязида Молниеносного.
  
  
   * - Вакуфными в Османском султанате назывались земли платившие налоги не султану, а муллам.
  

Битва под Анкарой.

Равнина восточнее Анкары, 23 Джуамаада ль-Ууля 1048 года хиджры

(2 октября 1638 года от Р. Х.)

  
   Выходя в поход на Багдад, Мурад вёл за собой большую армию. Двадцать тысяч янычар (чуть более половины из всех имевшихся на то время), десять тысяч сувалери (тяжёлая конница из корпуса капыкуллу, две трети от наличных в султанате), пятнадцать тысяч сипахов (около половины реально наличных), около десяти тысяч азапов (пехотинцев с огнестрелом, призванных на время войны), пять тысяч легкой конницы войнуков (балканских всадников), столько же секбанов, османского варианта драгунов, пятьсот топчи (пушкарей капыкуллу) и больше сотни пушек. Сопровождали воинов обозники и работяги райя, тысяч тридцать. Предполагалось, что на востоке Анатолии к этой армии присоединится ещё одна, анатолийская.
   За время, прошедшее после гибели султана, из войска дезертировало несколько сот сипахов, в основном румелийских, тысячи три человек выбыло из-за разных болезней. Румелийских помещиков заменили анатолийскими, вместо выбывших по болезни в ряды встали призванные из гарнизонов или добровольцы. Число азапов увеличилось до двадцати тысяч, секбанов до пятнадцати. Главной заботой Ислам-Гирея и великого визиря Зуграджи паши стало наращивание числа конницы. Татар по призыву Гирея прибыло из окрестностей Мраморного моря всего полторы тысячи, зато это была полноценная тяжёлая конница на арабских и анатолийских скакунах. Им удалось мобилизовать до двадцати тысяч кочевников из Центральной Анатолии. Да оставив у пролива часть пушек, осадная артиллерия в полевом сражении бесполезна, их заменили на орудия меньшего калибра из крепостей.
   К битве Гирей имел шестьдесят шесть с половиной тысяч конницы, из них двадцать шесть с половиной тяжёлой, и сорок тысяч пехоты, половина - янычары. Артиллерийским прикрытием для них служили семьдесят орудий, не считая гаковниц.
   Если у Зуграджи и Гирея не хватало конницы, то для Ахмеда Халебского и его великого визиря Гюрджи Мехмед паши главной проблемой стал поиск пехоты. Из тюркских племён востока Анатолии им удалось набрать пятьдесят пять тысяч всадников, правда, лишь пять тысяч из них обладали полным комплектом доспехов и могли причисляться к тяжёлой кавалерии. К ним прибавились десять тысяч арабских конников, столько же секбанов, пять тысяч сипахов и прибывшие в последний момент три тысячи черкесов и пятьсот имеретинцев. Всего восемьдесят три с половиной тысячи всадников, тяжёлой конницы вдвое меньше, чем у противника - всего тринадцать с половиной тысяч. Впрочем, многие тюрки и арабы имели неполные или облегчённые доспехи и были способны противостоять сипахам и сувалери.
   С пехотой дела обстояли много хуже. К пяти тысячам янычар присоединились двадцать тысяч азапов. И то для этого пришлось полностью оголить гарнизоны крепостей на границе с ненадёжной и агрессивной Персией. Выход предложили те же армянские ростовщики. Все последние годы Армению терроризировали набеги конницы из Персии. Кизилбаши, правившие там, разоряли местность, убивали и угоняли в плен население. Тактику выжженной земли не в двадцатом веке придумали. Армяне выразили готовность заменить османов в крепостях, Ахмед и Мехмед на это согласились. До пятнадцати тысяч гонюллиян (пехота из иноверцев) было мобилизовано в Армении. Посомневавшись, восемь из них, самых лучших, прихватили с собой в поход, оставив в крепостях, вместо них пять тысяч подошедших асхира (сирийских пехотинцев). Армянам в случае победы Ахмеда было обещано возрождение пяти армянских царств, под рукой султана, естественно.
   На поле боя у анатолийской армии было пятьдесят пушек, не считая гаковниц, которых также было меньше, чем у гиреевской армии.
   То есть, имея преимущество в числе конников, халебцы уступали по количеству пехоты и артиллерии. Подавляющего, определяющего преимущества не имел никто. Оба претендента на султанский титул и их штабы об этом прекрасно знали. Перебежчики из лагеря в лагерь появлялись ежедневно. Да и шпионы могли действовать весьма вольготно, выловить их удавалось редко.
   Раз нет значительного преимущества, следовательно, и результат сражения сомнителен в крайней степени. Именно так думали и там, и там, поэтому и со сражением тянули. Переправа через пролив румелийской армии вынудила гиреевцев и халебцев идти в бой. То, что у них самих нет договорённостей с Еэн-пашой, они знали точно, а вот о связях с ним противника - могли только гадать.
   Воины обеих армий узнали о приближении противников задолго до сближения. Лето и в Анатолии было жарким, дороги после римлян там и не пытался никто мостить, многокилометровые змеи армий с обозами видно было издалека по пылевым облакам, ими поднимаемым. Две огромные армии сошлись на ровном поле восточнее Анкары к вечеру 21 Джуамаада ль-Ууля (1 октября). Но был день йаум аль-джум''а, то есть пятница, начинать сражение никто не решился. Всю вторую половину дня посвятили обустройству лагерей, приготовлению пищи, молитвам.
   Не сразу бросились в бой и на следующий день. Встав с призывом муэдзинов к первой молитве, в темноте, выстроились друг против друга только засветло, а в битву бросились после второй молитвы.
   Особо экспериментировать с расстановкой войск оба военачальника, Зуграджи и Гюрджи Мехмед, не стали. В центре расположили табора с пехотой, поставив перед ними артиллерию, по флангам разместили конницу. Первыми подали сигнал к атаке конников у халебцев, но его тут же повторили рожки гиреевцев. На обоих флангах тысячи всадников столкнулись в ожесточённой битве. Именно своей боевой яростью, прежде всего, славились совершенно заслуженно османские воины. Мало кто мог выдержать их неудержимый напор. Однако здесь сошлись в схватке люди, ранее ходившие в походы вместе.
   Зная о количественном и качественном превосходстве своей пехоты, Зуграджи приказал янычарам атаковать табор халебцев, рассчитывая быстро его захватить. Но не тут-то было. Не только малочисленные янычары халебцев, но и их азапы и армяне отчаянно оборонялись, раз за разом отбрасывая янычар и азапов гиреевцев от своего табора с огромными потерями.
   Никому не удавалось победить и на флангах. Качественное преимущество гиреевцев нивелировалось численным у халебцев. Храбрые до безрассудности османские воины часто не отличались стойкостью. Но полководцы прекрасно были осведомлены обо всех качествах своих воинов, так как сами выдвинулись наверх, пройдя всю цепочку повышений, начав карьеру рядовыми янычарами. Первоначально они бросили в бой менее половины наличной конницы, и как только их подчинённые начинали пятиться, им на помощь приходил резерв.
   Конница давно дралась почти вслепую, из-за пыли, поднятой копытами лошадей, стало тяжело опознавать своих и чужих, резня приобрела всеобщий характер. Нередко нанеся удар, всадник вдруг понимал, что ударил своего, но... не было там времени на сомнения и терзания. Начавшие удерживать рубящую руку гибли наверняка. Мало шансов было выжить в этой толчее и у уставших. В отличие от Европы, в Азии принято бросать в бой первыми не самых хорошо защищённых и умелых, а тех, кто похуже. Поэтому лучшие конники начали вступать в сражение много после полудня, когда солнце уже ощутимо клонилось к закату.
   Атаки на табор халебцев к тому времени прекратились. Новый глава оджака Бекташ-ага подошёл к великому визирю Ислам-Гирея и предупредил, что янычары из-за огромных потерь при штурмах вражеского табора находятся на грани бунта. Меньше всего Гирею и Зуграджи нужен был мятеж основной части своих войск, атаки табора прекратили. Знали бы они, что последнее нападение их противники отбили чудом, показавшие невиданную стойкость армяне практически полностью янычарами вырезаны в предыдущих атаках, халебские азапы также понесли огромные потери. За каждого убитого янычара они расплачивались двумя-тремя своими жизнями, уровень обучения в оджаке был очень высок. Пойди янычары на штурм ещё раз, вражеский табор они бы взяли наверняка. Кисмет...
   Уже к вечеру наметилось продвижение вперёд и на правом фланге гиреевцев. Сипахам удалось заметно сдвинуть противостоявших им арабов и тюрок. Зуграджи бросил на прорыв на этом фланге свой резерв - сувалери, конницу капыкуллу. И она вырвалась было на оперативный простор, но была остановлена встречным ударом резерва халебцев. Черкесы и сипахи Ахмеда Халебского оказались твёрдым орешком и для лучшей османской тяжёлой конницы. А впереди грузин по происхождению Гюрджи Мехмет поставил имеретинцев, прекрасно зная об их сомнительной стойкости. Грузины, которых все эти внутриосманские разборки не интересовали в принципе, может, и драпанули бы, если бы у них была для этого возможность. Однако подпираемые бешеными в бою черкесами и сипахами, они шансов на бегство не имели, и честно полегли в бою. Все.
   На закате дня бой прекратился и враги как-то вдруг разъединились, вымотанные до невозможности.
   По-разному отдыхали в эту ночь воины обоих лагерей. Кто-то завалился в своём шатре, даже не поев, и провалился в сон как в пропасть. Другие же так и не смогли сомкнуть глаз, несмотря на истощение и измотанность от невероятного напряжения в бою. Некоторые, не столько на сохранившихся силах, сколько на воле, искали среди десятков тысяч трупов родственников и друзей. Отгоняя при этом шакалов и их двуногих собратьев из обоза, спешивших поживиться на поле великой битвы. Случалось воинам найти брата с только что перерезанным подобными выродками горлом. Перегрызть глотку ослабевшему, пусть и льву, шакалы - большие мастера.
   Продолжения битвы на следующий день не было. С рассветом из лагеря Гирея увидели хвост отступающего войска Ахмеда Халебского. Подсчитав потери, там ужаснулись и поняли, что второго сражения их армия не выдержит, а если и вынесет его чудом, то на третий день им некого будет ставить в строй. Пехоты осталось меньше половины, тяжёлой конницы вообще треть, да и лёгкая конница потеряла до четырёх десятых убитыми и тяжело раненными. Многие из оставшихся в строю имели лёгкие раны, все были вымотаны. Во время обсуждения несколько раз возникала тема отправленного в обход пятитысячного отряда тюрок. Он так и не напал на врага с тыла, как планировалось накануне. Гюрджи Мехмету осторожно ставили в вину его распоряжение об этом рейде.
   Сразу после первой молитвы они начали отход, бросив часть обоза и оставив погребение мёртвых на противника. Однако это было именно отступление, с артиллерией, обозом, в телеги которого загрузили раненых вместо выброшенного имущества, с арьергардом, прикрывавшим отступление.
   Но их никто не стал преследовать. Потери посчитали и в лагере Гирея. И ужаснулись не в меньшей степени. Пехотинцев осталось две трети от вчерашнего числа, тяжёлой конницы как бы не меньше, лёгкой не более половины. На совете, собранном после первого намаза, здесь также встал вопрос об отступлении, но вспомнив о румелийской армии, вот-вот могущей прийти с запада, решили, что отступив сейчас, на победу в будущем, рассчитывать не придётся.
   При виде хвоста отступающей армии в штабе Гирея возник ожесточённый спор, преследовать ли их, бросать ли на уходящее войско конницу? В конце концов, решили, что не стоит. Главным аргументом против преследования врага послужило неожиданное появление на западе большого отряда конницы. В армии чуть было не разразилась паника, кто-то заорал, что это татары. Паникёров прибили, паникующих успокоили, срочно высланные навстречу тюрки опознали в нерешившихся напасть на укреплённый лагерь всадниках представителей соседнего племени, служившего Ахмеду Халебскому.
   Бросаться в погоню, имея за собой такой хвост, было бы воистину сумасшествием. Да и о возможном вскоре подходе румелийской армии нельзя было забывать. Потеря ещё нескольких тысяч всадников могла стать фатальной в противостоянии с Еэном. А так - поле боя осталось за Гиреем, значит, он победитель! Да и трофеи с тел погибших должны были быть немалыми. Доспехи и оружие очень скоро понадобятся для вооружения новых воинов. Помаячив немного, халебские тюрки ускакал туда, откуда пришли.
   А через два дня Анатолию накрыл циклон. Засуха, так истерзавшая поля летом, наконец-то была отодвинута дождями. С неба лило, с небольшими перерывами, больше двух недель, делая любое передвижение войск по раскисшим дорогам практически невозможным. Затем резко похолодало, дожди сменились снегом, неожиданно наступила ранняя зима. Выяснение отношений за султанский титул отодвинулось на следующий год. Сипахов, секбанов и азапов распустили по домам, и это стало ОЧЕНЬ плохой новостью для Анатолии. Немалая часть отправленных в запас вместо возращения к мирному труду или в своё разорённое поместье сбилась в шайки и занялась грабежами. И без того дышавшая на ладан экономика страны начала демонстрировать трупное окоченение. Шайки на дорогах стремительно увеличивались за счёт притока задавленных налогами райя.
  

* * *

  
   Еэн-паша не успел до дождей переправить через пролив всех, кого собирался. Но стоило большей части войск покинуть столицу, как там вспыхнули беспорядки, быстро перешедшие в грандиозный погром. Голодающая османская беднота нашла виновников своего бедственного положения - христиан. Их в Стамбул много набежало, спасаясь от татарских орд. Еэн вывел из города как подсобных рабочих для армии много людей, но город всё равно был перенаселён в крайней степени. Обеспечить элементарные потребности такого количества жителей на данный момент городские власти не могли по объективным причинам. Взрыв народного возмущения был неизбежен, и он грянул.
   Описывать то, что вытворяли погромщики с греками, армянами и болгарами, не буду. Многие кварталы в городе имели стены и укрепления, не все христиане безропотно подставили свои шеи под ножи пылавших праведным, как они считали сами, гневом турок. В Стамбуле развернулись настоящие уличные бои. В Галате, где иноверцев жило больше, чем мусульман, погромщиков отбросили с огромными потерями, запылали уже мусульманские кварталы, уровень терпимости у греков и армян был ничуть не выше, чем у турок. В конце концов, при поддержке населения пригородов прибежавшего пограбить, мусульмане одержали решительную победу. Часть христиан, правда, смогла вырваться из города и отойти на север, на побережье Чёрного моря, откуда и начали перебираться в Крым. Сначала на греческих рыбацких и торговых судёнышках, потом к их вывозу подключился казацкий гребной флот. Холодная и сырая погода, недостаток питания довершили дело погромщиков. Всего в Крым прибыло около пятнадцати тысяч стамбульцев, менее десяти процентов христианского населения города.
   Евреев погромы не затронули благодаря их предусмотрительности. Часть уже выехала в Палестину, другие, заметив нехорошие признаки, собрались в нескольких удобных для защиты кварталах и наняли для охраны оставшихся в городе янычар-ветеранов, в походы не ходивших. Такая мера предосторожности подействовала, желающие пограбить с янычарами связываться не посмели. Предпочли поискать другие, не такие опасные объекты.
  

* * *

  
   Шахиншах Сефи уже готовился ко вторжению в ослабленный гражданской войной Османский султанат, когда пришла крайне неприятная весть с востока. Войска Шах-Джахана, Великого могола, захватили отобранный у них ранее велким Аббасом Кандагар. Пришлось Сефи вести своих кизилбашей и гулямов в сторону Индии. Отбивать Кандагар, отучать наглеца-могола от покушений на территорию его государства. Одна радость - гарнизоны в новоприобретённых городах можно было оставлять минимальные. Османам в ближайшее время будет не до Персии.

Суета и маета.

Азов, грязник 7148 года от с.м.

(октябрь 1638 года от Р. Х.)

  
   Дела в донской столице закрутили Аркадия не хуже сильного смерча. Даже лишний раз дух перевести было порой некогда. Сразу десять дел, одно другого важнее и неотложнее, требовали немедленного решения, и обойтись без него никак не могли.
   Казалось бы, совсем недавно - каких-то полтора года назад - казакам достался почти пустой город, немаленький по местным меркам. Никто его не жёг, дома не разрушал, места для приезжающих сюда жить, должно было ещё надолго хватить. Ага, как же. Первое нехорошее предчувствие посетило попаданца сразу по приезде. Виселицу у ворот "украшали" сразу пять тел, что для города, в который не успела вернуться немалая часть жителей, было многовато. Следующим звоночком стала затруднённость передвижения каравана по улицам. Уж очень много людей на них толкалось, причём минимум половина - с нерусскими рожами. Ногаи, горцы, наверняка не только черкесы, греки, выходцы с Балкан, евреи... да и русинов стало заметно больше. Улицы пестрели разноцветной одеждой самых разных покроев. Ещё весной такого многолюдья здесь не наблюдалось.
   Невольно вглядываясь в прохожих, сновавших или степенно вышагивавших в разных направлениях, он всё больше удивлялся. Помимо, судя по носимому оружию и поведению, бандитов, примкнувших к пиратскому сообществу, встречалось много явно мирных людей. Заметно увеличилось и количество женщин, испытывавших немалые затруднения при передвижении из-за местного обычая уступать казакам дорогу. Ему то и дело приходилось придерживать коня, давая возможность очередной даме (казачке, горянке, еврейке, русинке...) вернуться на подобие тротуара, с которого они сходили на проезжую часть, пропуская казака, идущего навстречу.
   "Дьявол! С этим горским обычаем, перенятым донцами, надо бороться, уж очень затрудняет жизнь прекрасному полу. Но ведь приверженцы старых традиций меня заплюют, если раскрою по этому поводу рот. Чёрт бы их подрал, эти обычаи!"
   Предчувствия от сего зрелища стали расти и крепнуть несравненно быстрее, чем бамбук на плодородной и увлажнённой почве под жарким солнцем.
   "Если в городе столько людей, то они где-то живут. Учитывая, что город не резиновый, хм... такое уже где-то слышать приходилось... тьфу! В общем, ещё одна проблема вырисовывается".
   Наспех разместив караван в собственном подворье, он в сопровождении десятка охраны отправился к Калуженину. Не стал даже перекусывать и лишил такой возможности своих охранников.
   Самые нехорошие предположения оправдались. Вернувшийся в Азов раньше Осип Петров встретил его как доброго друга, предложил отобедать у него, раз ещё не кушал, заверил, что охранников тоже покормят. Но когда Аркадий завёл речь о выделении ему жилья для привезённых евреев-ремесленников, то получил однозначный отказ. Вежливый, но решительный.
   - Какие там дома! Аркадий, хочешь - верь, хочешь - нет, а нету в Азове свободных не то что домов - комнат. Всё забито напрочь, а люди прибывают и прибывают. Как с ума посходили! Так что куда хочешь, туда и своих жидов девай.
   - Да не мои они!
   - Ха! А чьи? Ты привёз, ты и устраивай!
   - Куда?!
   - Да хоть на Закудыкину гору, мне, как ты любишь говорить, по барабану.
   - Зима же на носу, людям жить же где-то надо!
   - Тебе надо, вот ты и озаботься.
   - Так не мне же одному надо, всему Всевеликому войску Донскому.
   - Ты в нём не последний человек.
   Поняв, что нахрапом от атамана ничего не добьёшься, Аркадий тяпнул стопку наливки и принялся выторговывать хотя бы стройматериалы на строительство от войсковой казны. В этом Калуженин пошёл ему навстречу. В ходе дальнейшей беседы уже попаданцу пришлось сопереживать проблемам мэра донской столицы. В связи с неурядицами в Османской империи оттуда хотели сбежать очень многие. Греческие рыбаки, как Анатолии, так и Балканского полуострова, были заняты в последнее время не столько своим главным ремеслом, сколько перевозкой людей на север. К немалому удивлению незадачливого "колдуна" в Азов перебрались на постоянное место жительства не только христиане, но и несколько турецких семей. Они даже согласились креститься, лишь бы избавиться от опасностей жизни в стране, охваченной гражданской войной. Всё более увеличивался поток людей с Кавказа. Оттуда всегда люди бежали, появление рядом места, где можно пристойно жить этот поток беженцев существенно увеличило.
   - А наглые среди них попадаются... слов нет, как ты говоришь, одни выражения. Вчера вот какого-то князька бесленеевского - одно название, что князь, облезлый и потрёпанный, будто нищеброд - пришлось повесить. Драку с оружьем затеял, требовал, чтобы встречные черкесы ему княжеские почести оказывали. Обычай у нас такой, кричал. Трёх человек посёк, слава Богу, - атаман перекрестился на икону, - никого не убил.
   - И никто за него не вступился?
   - Нашёлся один, - Калуженин скривился, как от надкушенного лимона. - Тоже за саблю схватился. Ну этот никого подранить не успел. Тут же подстрелили и на виселицу рядышком с князем пристроили.
   - А соплеменники, родичи их как, не пытались их защитить? - проблема попытки дикарей везти свои обычаи в большие города чужих стран при переезде туда Аркадию была очень хорошо знакома.
   - Не-е. Больше дураков не нашлось. Попробовал кто-то из толпы кричать о священности обычаев. Так я им прямо и сказал: Раз они для вас священные, вот и убирайтесь к себе. А здесь правит казачий закон!
   "Н-да... это вам не времена политкорректности и доминантности прав человека. Хотя... как раз права человека здесь-то, в бандитском гнезде, соблюдаются куда лучше, чем на постсоветском пространстве двадцать первого века. Рабов, конечно, это не касается, так невезучие были, есть и будут во все времена".
   Пришлось возвращаться в свой дом и обустраивать вынужденных переселенцев в нём. Ворча не только про себя, но и вслух про проклятых жидов, утесняющих бедного казака даже в его собственном жилище. Впрочем, сам Москаль-чародей, кстати, совсем не бедный, никаких особых неудобств лично не испытал. Потесниться пришлось его джурам и охране. Оставлять ремесленников на улице означало их погубить, чего он уж точно не хотел. И вряд ли ограбленные и согнанные с родных мест люди по достоинству оценили его заботу о них. В этом он убедился немедленно: евреи отказались есть из общего котла, считая пищу не кошерной.
   Подошли по этому поводу к нему двое. Высокий, заметно сбросивший вес в дороге, но всё равно никак не худой алхимик Давид Циммерман смахивающий на колобок с бородой, несмотря на все дорожные трудности, Авигдор Золотаренко. Из их глаз, как и полагается по такому случаю, смотрела грусть всего мира и укоризна жестоким преследователям избранного народа. Представителем последних Аркадий себя немедленно почувствовал, что не прибавило ему положительных эмоций. Впрочем, в отличие от литературных персонажей-евреев, эти говорили без избытка словес, конкретно и не пытаясь давить на эмоции. Просто информировали, что из общего котла есть не будут ни при каких обстоятельствах. Высказав им всё, что он думал о еврейских обычаях и фокусах, он распорядился выдать им продукты для самостоятельной готовки в казанах на кострах.
   Уже на следующий день он организовал строительство неподалёку от Дона небольшого посёлка из мазанок. Столбы и доски для крыши, кирпич для печей выделил Калуженин, глину для замазки стен, ветки вербы для их основания и камыш для крыши добыли сами евреи. Люди понимали, что трудятся на себя, и работа у них закипела. Был серьёзный шанс, что до больших холодов они смогут перебраться в собственное жильё.
   Но обустройство привезённых ремесленников было одной из хлопот. Ревизия собственного разросшегося табуна выявила не самое блестящее его состояние. Не справлялись нанятые ранее хлопцы-русины с обихаживанием лошадей. Пришлось срочно искать более знающих это дело людей. И таковые легко нашлись. Ногай Юсуф Кара-мангыт уходить в Анатолию не захотел, но и судьба казака его не прельщала. Опытный табунщик с нескрываемой радостью согласился заняться любимой работой. За весьма скромную плату, потому как это предложение решало кучу его собственных проблем. Ведь с неказаков за использование земли требовали плату, а личное стадо Юсуфа и без того еле-еле обеспечивало его многочисленной семье прожиточный минимум. Теперь же он мог вместе с табуном колдуна и свой скот бесплатно пасти, да ещё деньги какие-то за это получал. Да и возможность резко улучшить породистость собственных лошадей благодаря скрещиванию с великолепными жеребцами принадлежащими нанимателю многого стоила.
   Новый главный табунщик и его сыновья живо напомнили Аркадию первых встреченных в этом мире людей, однако вспыхнувшая неприязнь к ногаям быстро сошла на нет. Юсуф оказался степенным, немногословным мужчиной среднего роста, неплохо говорящим на русинском, точнее, полтавско-черкасском диалекте. Разговаривал ногай со знаменитым чародеем уважительно, но без подобострастия. Воинственности в нём не было ни на грош, зато лошадей он любил беззаветно и знал досконально. Сыновья, как и положено, в разговор старших не лезли, да и заметно робели перед попаданцем, видимо, наслушавшись россказней о его "подвигах".
   Аркадий лично поучаствовал в осмотре одного из своих табунков, выпасать всё конское поголовье вместе было нерационально из-за неизбежных схваток между жеребцами за кобыл. Гад за прошедший год несколько похудел, не так блестяще, как во время передачи их табунка попаданцу выглядели кабардинские кобылицы, но новый табунщик заверил, что ничего страшного не случилось.
   - До весны они у меня блестеть будут! - пообещал Юсуф. - Но таким лошадям зимой подкормка нужна.
   Вопреки взбунтовавшемуся любимому домашнему животному, жабе, попаданец пообещал, что обеспечит всё что нужно.
   Возвращался домой Аркадий довольный. Пусть прохладный ветер забирался под одежду и остужал тело, небо уже хмурилось облаками, проблема с лошадьми была разрешена. А расходы на содержание табуна легко будет покрыть продажей нескольких молодых кобылок или жеребчиков. Однако перед собственным домом его настроение было капитально подпорчено. Подъёзжая к воротам, он заметил присевшего со спущенными штанами невдалеке от них русина. Селянин тужился, выпучив глаза, не обращая внимания на прохожих и подъезжающих всадников. За подобную неосмотрительность и был взят в нагайки. Хотя по голове его не били, впечатлений неосторожный получил массу, особенно когда на карачках со спущенными штанами убирался подальше от сыплющихся на него ударов. Характерно, что он даже не пытался протестовать или звать на помощь, бойко затрусил на четвереньках, потом встал, натянул кое-как шаровары и побежал прочь.
   "А ведь попадались мне на глаза кучи, как-то не обращал внимания, в последнее время ездить-то приходится, а не ходить, и всё равно не успеваю и трети того, что нужно сделать! Значит, в городе возникла ещё одна проблема, далеко не маленькая. Летом в катастрофу может перерасти. Мало мне других трудностей!"
   Но указание расширить туалет во дворе дал сразу же после обеда.
   В Азове продолжалась переливка османских пушек на оставшейся ещё от старых хозяев медеплавильной печи. Только уже не на древесном угле, а на каменном. Мастера жаловались на плохое качество бронзы, однако необходимого количества олова для её улучшения вокруг не наблюдалось. Аркадий загорелся идеей добавить в неё марганец, однако сделать это оказалось весьма нелегко. Из руды в расплавленную медь он переходить отказывался категорически. Пушки же из османской бронзы приходилось делать более толстостенными, а следовательно, и тяжёлыми. Одно утешение, благодаря рассверливанию они не имели внутри раковин и казацкие пушки могли отвечать на каждый вражеский выстрел двумя-тремя.
   Мастера по стеклу порадовали прозрачными отливками. Долгожданными и востребованными. Теперь можно было рассчитывать на разворачивание производства оптических приборов. Пока - подзорных труб, а потом, глядишь, и биноклей. Среди ремесленников, привезённых с Малой Руси, был и мастер по шлифовке линз. Для очков, правда, однако попаданец был уверен, что и для оптики сможет сработать на уровне. Оставалось подождать, пока он закончит строительство для себя дома и начнёт обучение молодёжи. Аркадий решил, что будет требовать от него не продукции, а обучения подмастерьев. Учеников он уже сам начал подбирать.
   В первый же визит к Петрову поднял вопрос об организации в городе общественных туалетов. Тот и не спорил, но...
   - А кто там работать будет? Ты ведь с добычей селитры сам уже намучился, не хотят люди с дерьмом возиться!
   - У нас в армии говорили: "Не можешь - научим, не хочешь - заставим".
   - Это как?
   - Ты у нас городской атаман или так, погулять вышел?
   - Ну, атаман.
   - Для простых казаков слово атамана приказ или так, лай собачий вдалеке?
   - Ха! Попробовал бы кто мои слова здесь лаем обозвать! - оскалился Калуженин.
   - Так издай указ, что любой, кто будет пойман гадящим на улицах, должен отработать две недели на строительстве отхожих мест, очистке их от дерьма и вывозе его на селитряные поля. Людям, думаю, ходить по кучам надоело, нарушителей все в охотку вылавливать будут.
   - Хм... а пожалуй, будут. Хорошо, сегодня же и издам.
   - Только сначала не забудь продумать, где будешь нужники ставить.
  

Вольная Русь, осень 1638 года от Р. Х.

  
   Выгнать врагов с земель Малой Руси за лето и начало осени не удалось. Даже если оставить за скобками владения Великого княжества Литовского. К началу октября полностью русинскими были Левобережье и Восточная часть Правобережья. Да и то в Полесье не были взяты несколько замков. Сверхуспешные походы в Польшу и Малую Азию отвлекли слишком много воинов и времени. Попытка успеть сразу во всех местах привела к ожидаемому результату - неполной победе на всех направлениях.
   Больший срок, чем во времена исторической Хмельниччины, заняла кампания по освобождению городов Малой Руси. Переговоры во многих местах шли трудно и с затяжками. Расставаться с имуществом и отправляться в другие земли горожанам иных вероисповеданий совсем не жаждалось, только реальная угроза жизни вынуждала их к тяжёлому выбору. Зато казачья верхушка получила куда более солидные дивиденды, несравнимо меньшими были потери, и города избежали погромов и пожаров.
   Шествие от победы к победе закончилось в Галиции и на Волыни. То, что с трудом, но удавалось на Левобережье и в Центральной Малой Руси, не сработало на западе. Попав под власть Польши ещё в четырнадцатом веке, этот регион подвергся куда большей католизации и насильственному насаждению униатства. Подавляющая часть дворян в Галиции перешла под юрисдикцию римского престола, в городах преобладали, куда в большей степени, чем на востоке Малой Руси, иноверцы и иноплеменники. Даже небольшие местечки приходилось брать штурмом, с понятными последствиями для их жителей. Между тем города и местечки играли важную роль в местной экономике, их фактическая ликвидация ставила тех же показачившихся селян в трудное положение - сбывать излишки произведённого им теперь было некуда.
   Донцы отказались от продолжения кампании и отправились по домам. Их примеру последовала и немалая часть сечевиков. Из-за чего сорвались осады Луцка и Перемышля. Командовавшие войсками там Гуня и Нечай вынуждены были увести от этих городов свои полки. Провозгласившие себя казаками селяне Востока и Центра Малой Руси также большей частью предпочли разойтись по домам, а не тащиться осенью Бог знает куда.
   Ко Львову Хмельницкий подошёл в начале октября с пятидесятитысячной армией. Казалось бы, немалая сила, но... лишь процентов десять его казаков держали саблю в руках больше двух лет, ещё столько же - больше года, остальные показачились в этом году и как воины стоили немногого. Да и уровень их вооружённости заметно уступал новоказакам Левобережья. Там у всех имелись ружья, а здесь и коса была большой редкостью. Не говоря уж о том, что наличие оружия у быдла панами категорически не приветствовалась. Местные крестьяне платили за всё, а наделы имели несравненно меньшие и худшего качества. Не подойди к нему незадолго до этого отряд молдавских добровольцев, он ещё крепко подумал бы, стоит ли вообще на столицу Галиции идти. Пороха оставалось немного, ракет зажигательных не было совсем, да и глупо по богатому городу таким оружием пулять, собственную добычу палить.
   Львов был крупнейшим городом Малой Руси с двадцатью, если не более, тысячами человек населения. Он одновременно был главным центром враждебных русским сил на их земле и форпостом Руси на западе. Враждебным потому, что подавляющая часть его жителей к русским не имела отношения (или уже не имела). Православные русины населяли один из кварталов города, в остальных жили иноверцы и, большей частью, иноплеменники. Форпостом потому, что именно во Львове существовало мощное братство, боровшееся за сохранение веры и культуры отцов, работало много типографий, в том числе и русинских.
   При приближении армии Хмельницкого население в городе удвоилось. Со всей округи туда сбежались католики, униаты и евреи. Они прекрасно понимали, что ничего хорошего им от наступающего войска ждать не приходится. Ещё повезёт, если сразу убьют, крестьяне были очень злы на панов и их помощников. Ожидать сдачи Львова не приходилось. Паны и подпанки не только имели оружие, но и хорошо умели им пользоваться. Это касалось - к великому удивлению приезжавших на Малую Русь иностранцев - и евреев, часто открыто носивших ружья и сабли. И только слышавших о таком унижении, как особая одежда и хорошо заметные знаки для иудеев. Охотно взялась за оружие и многочисленная армянская община, в тысяча шестьсот двадцатом году принявшая унию. Понимая, что от их стойкости и храбрости зависит жизнь их родных, все они готовы были защищаться до последней капли крови.
   Плотно окружив город, казаки начали подводить к стенам города траншеи, обустраивать артиллерийские позиции, но тут пошли дожди. В траншеях стала скапливаться вода, совсем не тёплая, Богдан приказал все подобные работы прекратить. Подвести их вплотную к стенам не удалось. В войске стали распространяться простудные болезни, палаток и шатров не хватало и для трети, спешно сооружённые навесы даже от дождя защищали не всегда, а уж сырость везде воцарилась, как в болоте.
   И без того уже скудные запасы пороха сократились, потому как немалая его часть отсырела и с просушкой были большие проблемы. В городе сохранять порох сухим было несравненно легче, что ещё более затруднило положение воинства Хмельницкого. Пушек у казаков было немало, но почти все они были небольшого, в лучшем случае среднего калибра. Разбить такими стену нечего было и мечтать. Штурм же укреплений без подавления огневых точек врага - крайне сомнительное удовольствие. Особенно если почва раскисла от дождей и быстро передвигаться по ней пешком просто невозможно.
   Если опасно атаковать, то обычно разумно окружить и вынудить к капитуляции осадой. Вообще. А в частности попытка долговременной осады обернулась бы, скорее всего, поражением казаков. Да, во Львове запасов продовольствия надолго вряд ли хватило бы. Но месяца два-три они бы продержались, зерно урожая этого года уже и туда успело добраться. Зато осаждающим без тёплых помещений, под дождём, потом снегом пришлось бы совсем кисло. Гетман это прекрасно понимал и искал способ превратить поражение хотя бы в видимость победы.
   Кривонос попросил позволения обкатать в бою полки нового строя, и Богдан Зиновий разрешил ему штурмовать Высокий и Нижний замки, расположенные отдельно от львовской крепости. На вылазки поляки не решались, бросать людей на самоубийственный штурм мощных львовских стен не хотел уже Хмельницкий. Небольшие, но прекрасно укреплённые замки подходили для демонстрации силы и увеличения давления на психику осаждённых.
   Высокий замок занимал всю вершину каменного утёса более чем стометровой высоты. В реале до тысяча шестьсот сорок восьмого года он считался неприступным, что убедительно опроверг Максим Кривонос. Для повреждения его укреплений - которые-то и увидеть можно было, только задрав голову - нужны были мощнейшие мортиры, которых на данный момент в войске повстанцев не было. Богдан уже отписал Москалю-чародею о необходимости их иметь к весне будущего года. Посылать на штурм пехоту не имело смысла, её сверху и камнями можно было посшибать вниз. Да и не добрались бы они до вершины даже без помех.
   К счастью, у казаков были пластуны. Именно им и пришлось решать эту задачу. Гетман уже убедился в больших организационных и военных талантах командира своего солдатского войска, ему он и дал себя проявить. Немаловажную роль здесь играло происхождение Кривоноса. Маловероятным было избрание гетманом шотландца, следовательно, он не был соперником Хмельницкому в борьбе за булаву, победы Максима были и победами самого Богдана. Неистовый шотландец и пластуны не подвели. Они лишили невинности неприступный замок в конце ночи. Забрались по неприступной - как считали защитники укрепления - скале (в темноте!) и вырезали часовых. После чего поднявшиеся по сброшенным сверху верёвкам товарищи помогли им уничтожить весь гарнизон. Никогда ранее не бравшаяся врагом крепость пала меньше чем за час.
   Рассчитывать ещё на один такой фокус не приходилось. Нижний замок брали днём, штурмом. Расположено это укрепление было вплотную к городским стенам, их разделяла только речка Полтва. К великой досаде казаков расстрелять защитников на стенах, как в Азове или Серале, было невозможно, здесь они были с зубцами, а на их разрушение не хватало времени и пороха. В сокращении потерь большую роль сыграл Срачкороб, привёзший с собой по приказу гетмана много бочек со смесью мазута и асфальта.
   Их немного прикопали следующей, после взятия Высокого замка ночью в двух сотнях шагов от стен, а утром подожгли. Чёрный вонючий дым стелился над землёй, и под его прикрытием полки Хмельницкого смогли подобраться вплотную к стенам. Казакам пришлось тащить с собой либо хворост для засыпки рвов, либо лестницы. Отбить атаку вдесятеро более многочисленного врага поляки не сумели, и после короткого ожесточённого боя и это укрепление перешло к восставшим. Очумевшие от вонючего и небезвредного для людей дыма казаки выместили злость на защитниках, в плен их не брали. Да и отходили надышавшиеся гадостью бойцы немалый срок.
   Впрочем, пленные таки после штурма появились. В одной из башен была тюрьма для шляхтичей. Они охотно согласились заплатить выкуп за освобождение. Трофеи, прежде всего - порох и свинец, дело хорошее, возможность разместить под крышей заболевших и раненных - тем более, но ситуация гетмана по-прежнему не радовала. Будь у него тяжёлая артиллерия, расстрелять львовские стены с двух сторон и захватить обескураженный таким поворотом дела город он мог бы легко. Но ни крупнокалиберных пушек, ни израсходованной полностью вонючей гадости, привезённой Срачкоробом, у него не было. Имевшееся тройное преимущество в численности перед осаждёнными успех штурма не гарантировало. Да и даже в случае взятия города потери обещали быть огромными, что было крайне нежелательным. Ведь к нему собрались все самые активные защитники православия и враги поляков (заодно и любители грабежа, но куда ж без них...). Их массовая гибель могла заметно изменить умонастроения среди селян Галиции. Хмельницкий всё больше склонялся, как и в реальной истории, к получению выкупа с горожан. А пока он разрешил Срачкоробу пошалить.
  

* * *

   Раскинувшуюся на огромной территории Калмыкию к Вольной Руси отнести было никак нельзя. Другой народ, другие обычаи, совершенно иной стиль управления. Осколок Великой некогда Монгольской державы. В первой половине семнадцатого века был последний всплеск активности монголов, после которого последовал быстрый закат их влияния на мир и события, в нём происходящие. Авторитет калмыков тогда был огромен, даже в далёком Юргенче (Узбекистан) правил их ставленник. Да и в момент союза с Доном на Яике калмыки пытались уничтожить местное казачество, о чём Татаринов и донская старшина узнали только зимой.
   Вернувшись из похода на Польшу, тайша Хо-Урлюк неожиданно для казацкой старшины убыл на восток, прихватив с собой старших сыновей. То ли в Джунгарии, то ли в Монголии намечался последний всеобщий съезд монгольских властителей. На хозяйстве он оставил младших сыновей, из которых с донскими казаками чаще всего вёл переговоры Лайзан. И это было не очень хорошо. Всё же отцовского авторитета у него не было, а проблемы в отношениях между зарождающимися государствами появились нешуточные.
   Главной опасностью, грозящей вылиться в непредсказуемое обострение отношений, стала кража скота на казацких землях калмыками. И реакция на неё казаков. Как у всяких кочевников, кража соседского скота была среди калмыков в порядке вещей, молодёжь во время таких набегов оттачивала своё воинское мастерство. Немного освоившись в Прикубанских степях, калмыцкие удальцы стали совершать налёты и на стада казаков. Хотя их предупреждали, что на Дону действует простое и понятное законодательство: украл - будь добр прошествовать на виселицу. И ни для кого на своих землях казаки делать исключений не собирались. Пойманных на месте преступления там же и вешали. Успевших угнать добычу домой находили и вешали в родном кочевье.
   Калмыкам такое обращение со своими юношами сильно не понравилось, однако пока большая часть мужчин была в походах, поделать остававшиеся в кочевьях ничего не могли. Когда воины вернулись, да ещё с богатой добычей и великой гордостью победителей, напряжение на калмыцко-казацкой границе немедленно достигло критической черты. Лайзану пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы стычки не переросли в войну некоторых родов с казацкими городками. Он прекрасно понимал, что у казаков воевать будут не отдельные городки, а общее войско. А сам был крайне заинтересован в сохранении союзных отношений с казаками.
   Именно эта его заинтересованность - он собирался в будущем году возглавить ещё большее войско, чем отец в походе на Польшу - в сочетании с желанием ещё раз пограбить подавляющего большинства калмыцких воинов помогла погасить конфликт. Слишком воинственных и склонных к скотокрадству нойонов и зайсангов (калмыцкая знать) предупредили, что в случае их войны с казаками многие роды поддержат не их, а противников. Пришлось калмыцким молодцам привыкать к мысли, что на чужих землях приходится жить по чужим, а не своим законам. Только огромная добыча при смехотворно низких потерях предопределила победу миролюбия в данном случае. Проходя по казацким землям, калмыки видели, что на них грабить практически нечего, зато неприятностей можно огрести... с такими соседями лучше жить мирно и в союзе.
  

* * *

  
   Дожди прекратили войну в Кумыкии. Даже союз с кабардинцами, несколькими окотскими племенами и периодически наведывавшимися туда калмыками окончательной победы гребенцам не принёс. Кумыки были храбрыми и умелыми воинами, крепости выстроенные ими в горах славились надёжностью. Из-за непрерывности боевых действий в их селения пришли голод и болезни, однако они держались из последних сил. Ещё хуже приходилось тем окотам, которые приняли ислам - союзникам шамхальства. Их прессовали как враждебные соплеменники, отказавшиеся менять религию, так и гребенцы с кабардинцами. Перед ними встал уже вопрос о выживании. Часть мусульманизированных окотов, спасаясь от уничтожения, уже двинулась высоко в горы, выдавливая обитавших там немногочисленных вайнахов на историческую прародину - южную сторону Кавказского хребта.
   Гребенцов бесконечная война с Тарковским шамхальством начинала уже бесить, ведь из-за неё они потеряли возможность пограбить Царьград и Трапезунд, пошарить по польским землям. Но уходить куда-то при таких соседях - чистейшей воды сумасшествие, приходилось воевать, радуясь, что война идёт на земле врага. Чем дальше, тем больше казакам-гребенцам хотелось покончить с этой застарелой враждой. Любыми способами, как угодно, но избавиться от неудобных соседей.
  

* * *

  
   Донская земля стремительно менялась. Невероятными темпами росло население, как казачье - за год показачились тысячи ногаев, русинов, черкесов, калмыков, существенно изменив баланс сил в войске - так и мирное. На Дон пришли с Малой Руси преследуемые там католики, евреи, униаты, благо здесь конфессиональных запретов на проживание не было. Часть прибывших хотели быть казаками, но большинство предпочло заниматься каким-нибудь другим делом, платя городкам, на территории которых оседали, налоги. Такое было и раньше, но масштабы нынешнего переселения многих старожилов тревожили.
   Пока доминировавшие на севере Донской земли сторонники соблюдения традиций не заметили одного важного процесса - стремительно растущего перекоса в демографии с перестраивающимся под новые реалии Низовьем Дона. Население этого региона выросло за год на порядок, а люди туда всё прибывали и прибывали. В Верховьях прирост был несравненно меньшим, это вскоре должно было сказаться и на политическом весе атаманов этих земель.
   Не всех там даже уход вековечных врагов обрадовал. Ведь на смену им на востоке пришли лучше вооружённые и организованные калмыки, а с севера резко усилилась угроза прихода царя и его помещиков. Раньше их татары сдерживали, а теперь этой опасности не было, боярские и дворянские глаза завидущие не могли не заметить плодороднейших земель, пригодных для освоения. К тому же, даже среди казаков немало было людей, которые не любят и не принимают изменений в принципе.
   Довольно легко захваченный кусочек Черкессии требовал всё больших и больших усилий и средств для его удержания. Поселенцам приходилось не расставаться с оружием ни днём, ни ночью. Осевшие на землю потому, что не жаждали судьбы казаков, русины там вынужденно становились воинами, альтернативой были смерть или рабство.
  

Господи, оборони от происков нечистого!

Львов и его окрестности, октябрь 1638 года от Р. Х.

  
   Темно, сыро и зябко было в помещении. А главное - чего уж перед своими притворяться - страшновато. Не только и не столько моросящий дождик и холод середины осени на улице тревожили подмастерьев и старших учеников гильдии кузнецов, собравшихся здесь, в наспех оборудованной караулке одной из башен львовских укреплений. Страх перед возможным штурмом города осадившим его казацким войском холодил их сердца. Они сидели на лавках, расставленных вдоль стен, и трепались ни о чём. Говорить откровенно в присутствии начальства было глупо, привычно шутить о сердечных делах товарищей - стрёмно. Хоть и говорят, что темнота - друг молодёжи, но парни предпочли бы зажечь для бодрости и тепла очаг, или хотя бы лучину подпалить.
   Однако назначенный командовать стражей этой башни мастер гильдии кузнецов Хофмайер против огня и освещения резко возразил.
   - Мы зачем здесь собрались? Если кто думает, что о бабах потрепаться или выпить втайне от жён, у кого они есть, то он сильно ошибается! Мы здесь поставлены Лемберг охранять от страшных врагов. Не дай Бог ворвутся они в город, всем будет плохо. Если здесь огонь зажечь, то, выбежав по тревоге на стену, мы первое время, как кроты, будем слепы. Скажите спасибо, что разрешаю дежурить там, под дождём и ветром по одному.
   Спорить с членом магистрата - себе дороже. Особенно когда он славится вздорностью характера и большими связями вплоть до Варшавы. С него станется, если в дурную голову взбредёт, выгнать всех на стену, под дождь и ветер. Поэтому попыток уговорить Хофмайера разжечь очаг или зажечь лучину, больше никто не делал. С другой стороны, в темноте можно тихонько подремать... главное при этом не храпеть и не падать с лавки.
   Обжора Фридрих попытался завести разговор о сосисках с капустой, но был оборван уже собратьями по несчастью, в смысле - боевому дежурству. Прихваченные с собой ужины все давно подъели, и дразнить желудки болтовнёй о вкуснятине никто не хотел. В общем - тоска зелёная. Но ТАКОГО развлечения они точно бы предпочли избежать, если бы у них был выбор.
   Как ОН появился в помещении, вошёл, как люди заходят, или материализовался прямо здесь, никто не видел. Просто раздался вдруг незнакомый голос от входа, говорящий на польском языке (все беседы кузнецы вели на родном швабском диалекте): - Ян Алембек сюда не заходил?
   Естественно, все, кто не дремал слишком крепко, повернули головы ко входу и, несмотря на темноту, увидели вошедшего (или появившегося). Хотя предпочли бы ничего такого в жизни не видеть. Потому как стоял там человеческий скелет со светящимися глазницами. Голый скелет, без мяса на костях и с ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СВЕТЯЩИМИСЯ провалами глазниц. Кузнецы люди крепкие, остальные их часто колдунами считают, ведь они из земли железо получают. Но собравшиеся здесь были законопослушными подданными и добрыми католиками. С нечистой силой они не знались и знаться не желали. Появление слуги того, чьё имя лучше не произносить, тем более глубокой ночью, их мгновенно ввергло в шоковое состояние. Заговаривать с посланцем тьмы никто не спешил. Все дружно постарались прикинуться несуществующими, слиться со стенами, будто репетировали такой манёвр на плацу. Тишина вокруг воцарилась почти идеальная. Почти потому, что из угла слышалось чьё-то сладкое посапывание.
   - Так мне ответит кто или нет?! Ян Алембек сюда заходил? - с заметным раздражением повторил вопрос скелет. В наступившем безмолвии его слова казались просто оглушительными. Только Бог и тот, кого лучше не поминать, знают, каким образом он говорил, ведь языка и всего прочего у скелета нет. В смысл вопроса пока никто и не пытался вслушаться. Один из подмастерьев потом признался, что, увидев этот ужас, перестал дышать и чуть не задохнулся от страха. Другой рассказал, что несколько раз сильно зажмуривался и, раскрывая глаза, надеялся увидеть перед глазами обычную ночную тьму. Без поднятого кем-то кошмара из ада. Все храбрые защитники города, находившиеся в помещении, притихли, как мышь под веником.
   Громкие звуки разбудили заснувшего невдалеке от входа Ганса Штрауса.
   - А?! Что случилось?! - встрепенулся он. Чем привлёк внимание скелета, уставившегося прямо на него. Увидев спросонку прямо пред собой такую инфернальную картину, бедолага потерял сознание и свалился на пол прямо возле места, где до того мирно дремал. Вокруг разнёсся аромат нужника, видимо, организм подмастерья спешно избавился от всего лишнего. Будь на месте львовских кузнецов сечевики, они бы наверняка заподозрили в происходящем одного своего товарища. Но запорожцы были не внутри укреплений, а вовне.
   Из угла послышался громкий дробный стук зубами. К этому времени парализующая составляющая шока несколько ослабла, сразу двое или трое парней начали молиться и креститься, пытаясь святой молитвой изгнать нечистую силу прочь. Увы, то ли молились они недостаточно искренне, то ли грехов на них было с избытком, но скелет и не думал исчезать или рассыпаться. А святой воды, как на грех, ни у кого с собой не было.
   - Сгинь!
   - Изыди!
   - С нами крестная сила! - раздавались из разных мест восклицания. Многие принялись крестить наваждение. Однако и наложение крестов от стоявшего у входа кошмара кузнецов не избавило. Порождение падшего между тем от прозвучавших обращений к богу только озлилось.
   - Так ответит мне кто или нет?!! Ян Алембек здесь был?!! - рявкнул скелет и указал своей костлявой рукой на притихшего, как и подчинённые, мастера. Из его кисти вдруг вылетел тонюсенький, неправдоподобно не расширяющийся, будто материальный лучик света и упёрся в грудь Хофмайера, на которой появилось маленькое световое пятнышко.
   Только тут находящиеся в шоке, наконец, поняли, о ЧЁМ спрашивает дьявольское создание.
   - Эхе... - первая попытка говорить мастеру не удалась, горло отказало. - Кх! Кх! - прокашлялся он и уже вполне членораздельно (разве что чуть дрожащим голосом) смог ответить.
   - Нет здесь господина бургомистра. И приходить он сюда не собирался.
   - Да? - отреагировал пришелец, явно неприятно удивлённый этим сообщением. - Тогда разрешаю вам всем закрыть глаза.
   Все дружно воспользовались этим разрешением. Когда же решились открыть (некоторые сделали это нескоро), то никаких порождений сатаны в башне не было. И пахло здесь не серой, а испугом продолжавшего лежать без сознания Штрауса. Правда, дежуривший на стене Петер Йодль исчез, будто его и не было.
   О товарище, находившемся вне помещения, вспомнили далеко не сразу. Каждый думал о себе и о своей чуть было не погубленной врагом рода человеческого душе. Почти всем захотелось немедленно облегчиться, хотя пива во время несения стражи никто не пил. У башенного помещения со сливом наружу образовалась очередь, но никто и не подумал выглядывать, не говоря уж о том, чтоб выходить наружу. Бог его знает, зашёл тот... ну, в общем... не человек, или материализовался прямо в караулке, однако выходить было страшно. Особенно одному.
   Только через немалый срок друг Петера, Руперт Шмидт решился выглянуть из двери и убедился, что никого снаружи нет. Это открытие ещё больше укрепило всех во мнении, что до первых петухов лучше посидеть всем вместе в помещении, в молитве к Господу. Предложение очнувшегося Ганса Штрауса закрыть двери на засов и нарисовать на них кресты после короткого, но бурного спора было отвергнуто. Решающим стало слово мастера.
   - Для нечисти любые неосвящённые двери не преграда. А вот когда придут нас менять армяне, то будут сильно удивлены отсутствием стражи на стене и закрытыми дверями на ней. Тогда нам и без... потусторонних сил плохо будет. За оставление поста во время войны и повесить могут.
   Армянские купцы в городе жили уже сотни лет. Вся восточная торговля контролировалась именно ими. Дело это было очень прибыльным и чрезвычайно опасным, караваны находились в пути годы, и прибытие каждого было настоящим праздником для львовян. Восемнадцать лет назад армяне стали униатами и от казаков ничего хорошего ждать не могли, как и швабы-католики. Этим утром, придя менять стражу в башне, армяне были весьма удивлены пришибленным и испуганным видом обычно шумных и энергичных кузнецов. Не звучали вопреки обыкновению шутки, никто не пытался всучить сменщикам, якобы по дешёвке, что-то смертоубийственное... бледными тенями швабы соскользнули в город и растворились в его узких улочках. По закону всемирной подлости именно сменщики на месте происшествия и узнали всё одними из последних, когда в башню явился католический ксёндз с причетом, освящать помещение.
   После прихода смены все бегом ломанулись в город. Хофмайер прямиком к бургомистру, а его подчинённые по домам. Уже к обеду весь город не просто знал о случившимся, а гудел, как большой колокол в пасхальный перезвон. Правда, слово "знал" для описания ситуации подходит не очень хорошо. Скорее - совсем не подходит, потому как "знали" львовяне весьма различающиеся версии случившегося. Причём настолько различающиеся, что совместить их никак было нельзя. Что не мешало не только известным любовью к сплетня кумушкам, но и почтенным бюргерам и благородным шляхтичам подряд пересказывать эти самые не стыкующиеся друг с другом варианты произошедшего ночью события.
   Новости жгли узнавших их, как горячие угли, казалось, не расскажешь другому - спалят изнутри. В связи с отсутствием каких-либо средств связи приходилось людям выходить на улицы и идти или ехать к тем, с кем хотелось поделиться невероятными известиями. И очень часто львовяне в этот день знакомых дома не заставали, те сами ушли делиться узнанным.
   В рассказах нечисть размножалась с пугающей скоростью. О её появлении уже не в одной башне, а во многих, если не во всех, говорили, как о безусловной правде. Кто-то вспомнил вой собаки (собаки ли?) на кладбище, кто-то пророчества местного юродивого... Обречённость бургомистра и всего магистрата на вечные муки в геене огненной доносилась, как неоспоримая истина. Уровень испуга и взвинченности горожан быстро достиг взрывоопасной черты. Люди стали искать - на ком бы выместить свои отрицательные эмоции.
   Удачным день оказался для казацких снайперов. Засев вокруг города в разнообразных укрытиях от дождя, они выцеливали на стенах неосторожных. Обычно таких было немного, воины и ополченцы города Льва быстро осознали опасность, угрожавшую от запорожских стрелков. Но в этот день на стены почему-то полезли попы с причетом. Увы, верующие в бога сечевики не видели греха в убийстве человека в рясе. Расстались с жизнью или получили смертельные раны пять священнослужителей (три ксёндза, униатский и православный попы) и несколько их помощников. Попытка освятить немедленно не только основания, но и верх стен провалилась.
   Меткость казаков больно аукнулась православным львовянам. В нескольких католических храмах прихожане, собравшись в толпу, шли громить православные кварталы, не без основания подозревая их жителей в симпатиях к бунтовщикам. И власти вмешиваться в это безобразие не спешили, давая возможность испуганным и озлобленным людям выместить свои эмоции на ненадёжных горожанах. Несколько десятков человек погибли, многие были жестоко избиты, немалое число женщин и девушек пытались подавать в суд, требуя наказать насильников. Без толку, естественно, православных религиозная терпимость Речи Посполитой не касалась.
   В таких городах, как Львов, бургомистрами дураки редко становились. Сделал выводы из произошедшего и Ян Алембек. Рассказ Хофмайера, донесения стражников и городских чиновников убедили его, что затягивание осады может стоить ему не должности, а жизни. Уж лучше выгрести всю львовскую казну и хорошенько потрясти местных богатеев, но убрать от города бунтовщиков. Если проклятые запорожские колдуны нашлют на стражу нечисть, люди могут и не выстоять. Деньги ещё можно нажить, а жизнь Господь человеку даёт один раз.
  

* * *

  
   Осаждающим приходилось пока терпеть куда большие трудности. Холод и сырость стали косить их ряды не хуже вражеской картечи. Не хватало тёплой одежды, появились проблемы с доставкой продовольствия и корма для скота. Из-за постоянно моросящего дождя резко ухудшилась санитарно-гигиеническая обстановка, тащиться для оправки куда-то на край лагеря под льющейся с неба водой, да если тебя морозит... Богдан ломал голову, как выбить из горожан выкуп за прекращение осады?
   Поэтому произошедшее стало для него очень приятной, но несколько загадочной неожиданностью. Вскоре после обеда к Хмельницкому явилась представительная делегация. Разыгрывать из себя сильно занятого человека он не стал, хотя дел, причём требующих срочного решения, у него было очень много. Гетман сразу обратил внимание на перевозбуждённый, если не испуганный вид её членов. Некоторых он знал лично, уж что, а сохранять видимость спокойствия они точно умели.
   "Да что там случилось? Все дёргаются, будто чёрта увидали. Впрочем, у меня вчера слегло более сотни человек, если дело дальше так пойдёт - не с кем осаду держать будет. Надо договариваться".
   Делегаты тянуть кота за хвост не стали. Сразу предложили огромный выкуп за снятие осады. Богдан и сам к этому вёл, да и запросить собирался меньше, но раз предлагают деньги, почему бы не потребовать вдвое больше? К его превеликому удивлению, немного поторговавшись, делегаты согласились с запрошенной им несусветной, как он сам считал, суммой. Решив, что от добра добра не ищут, согласился, уже жалея, что не запросил втрое.
   Заключив договор и отдав приказ о начале подготовки к отступлению на восток, Богдан задумался над произошедшим.
   "С чего это они как наскипидаренные мира просить прибежали? Запасы продовольствия у них ещё есть, стены крепки, больных в городе, как подсылы и перебежчики показывают, много меньше, чем у нас. С чего эта паника? Кто их испугал?"
   Долго не мог придумать ничего путного, решил развеяться, приказал явиться к нему Срачкоробу, тот вроде бы собирался пошалить, скучать объектам его шуток ещё никогда не приходилось. Уже отправив посланца, подумал: "Уж не его ли шуточка до усирачки львовян испугала? Хм... а ведь возможный вариант. Они не первые в таком качестве будут".
   Явившийся по приказу Юхим выглядел довольным, как кот, выхлебавший у соседей крынку сметаны. Можно сказать - лучился блаженством. Знаменитый шкодник с видимым удовольствием рассказал о своей проказе.
   - ...мне Аркадий подсказал. Давно хотел так пошутить, да условий подходящих не было. И глаза светящимися никак черепу сделать не удавалось. А тут Свитка мне и посоветовал, как светящуюся гнилушку на короткое время яркой сделать.
   - Постой, если глаза светящиеся, как же ты сам сквозь эти гнилушки видел? - Богдан начал понимать причину испуга городской верхушки. Добавка к огромному казацкому войску нечистой силы делала положение горожан особенно уязвимым. Не случайно их попы святить стены бросились.
   - Не-е, батько, гнилушки у меня в фальшивых глазницах были, на лбу. Вокруг всё подсвечивали, а мне глаза не слепили. Ну и кости нарисованные белой краской на... одежде такой обтягивающей, Аркадий её трико называл. Специально мне эту одёжку под цвет камня львовских стен выкрасили, а нарисованные кости тоже гнилушей немного подмазал, чтоб виднее были.
   - И не побоялся, что стража тебя на куски порвёт, если разоблачит?
   - Ха! Разоблачит. Соображалка у них для этого негодная.
   - Ну ты и, как твой друг говорит, отморозок. Очнись там хоть один человек, не быть тебе живым.
   - А!.. - махнул рукой Юхим. - Один раз живём, так уж лучше прожить эту жизнь весело.
  

Выбор.

Чёрное море, баштарда "Гетман Сагайдачный", конец октября 1638 года от Р. Х.

  
   Тяжёлыми выдались для Ивана лето и первая половина осени этого года. Да - победными, да - очень прибыльными, да - радостными. Но трудными и выматывающими, даже если не обращать внимания на опасности. Однако если угрозу своей жизни он мог игнорировать, то нехватка сил на привычное бытиё тревожила с каждым днём всё больше и больше. Только он сам да Господь знали, чего ему стоила кампания по очистке черноморских берегов от османской нечисти.
   По утрам приходилось мысленно раздваиваться. Один воображаемый Васюринский стягивал не желающее просыпаться, тяжёлое - будто свинцовое - тело с постели, другой спихивал его с кровати, старательно награждая тумаками и подсрачниками. Хорошо, хоть воображаемыми, иначе задница давно в сплошной синяк превратилась бы. Хотелось - как тому Вию из рассказа Аркадия - попросить, чтобы кто-нибудь поднял веки, потому как сами они, несмотря на приказы хозяина, открываться отказывались. И так почти каждое утро.
   Всё чаще и сильнее стали ныть старые раны, а их у него было немало, порой тяжкого труда стоило заснуть, притом, что вымотан был до предела. Начавшая побаливать после контузии лет десять назад голова теперь, если не каждый второй, то каждый третий день точно, будто невидимому палачу попадалась. Очень старательному и знающему дело. Непонятно, правда, кому и в чём надо было признаваться для избавления от этих мук.
   "Господи ты Боже мой! Дай возможность дотянуть, не сломаться в самом конце! Пожалей своего верного раба, добавь хоть немного сил! Понимаю, что стар стал, уж давно сорок лет минуло, но ведь богоугодное дело вершим, супостатов подальше от родной земли гоним".
   Голова от такого пробуждения соображала плохо, а война медлительных и невнимательных не любит. Волей-неволей пристрастился к любимому напитку друга - кофе. Никакого удовольствия от его употребления не испытывал, пил как горькое лекарство, аптекари, бывает, и не такую гадость приготовляют, да и народные средства на жабьей коже и летучих мышах... Однако хоть и отвратительно горьким напиток был, а сон прогонял и думать помогал.
   Какие бы тяготы на Васюринского ни валились, достигнутыми под его руководством успехами он мог гордиться. Всё побережье Малой Азии, от грузинской крепости в Абхазии Гониа до Босфора, было очищено от осман. На дневной переход пешего войска, как минимум. Во время кампании наказной атаман не раз натыкался на оставленные турками сёла и города. Забрав всё, что могли унести и увезти, мусульмане в страхе бежали на юг, где их, кстати, никто не ждал с распростёртыми объятьями. Ну разве что симпатичных молоденьких девушек гарантированно готовы были принять в гаремы. Поставки живого товара с севера прекратились совсем, да и с Румелией, Сирией, Египтом связь, не говоря уже о торговле, была затруднена до крайности.
   Повезло тем, кто сообразил уйти весной - они смогли хоть как-то устроиться на новом месте. Тем, кто бежал осенью, пришлось намного хуже, их шансы на выживание этой зимой были призрачны. Мужчины могли уцелеть разве что у близких родственников или в расплодившихся как грибы после дождя бандах, о судьбе, ждавшей селянок, лучше и не говорить. Война пришла в Анатолию сразу с нескольких сторон и не поленилась заглянуть в каждую семью, почти во все селенья и дома. Кровавая смерть ходила сейчас по этим местам, собирая обильную жатву, а вслед за ней уже показались голод и болезни.
   К погромам присоединился целый флот. Опасавшийся до того влазить в дальние экспедиции владетель Абхазии Шервашидзе послал свои немалые морские силы на помощь казакам. До этого он побаивался агрессии Дадиани, но после того, как тот начал наводить свои порядки в Имеретии, абхазы также захотели откусить кусочек от поверженного льва. Не все в Западной Грузии восторженно приветствовали смену власти, тем более Лев Мингрельский был куда более решительным и умным правителем, чем его предшественник, и многих феодалов это в восторг не привело. Да и на укрепление новых южных и восточных границ ему приходилось обращать самое пристальное внимание.
   Палить оставленные врагами дома казакам и их союзникам было неинтересно, им рабы на продажу нужны были и добыча, желательно побогаче. Так что разорением и разграблением Синопа и Трапезунда они не ограничились, совершили несколько рейдов на малых судах по рекам Анатолии во внутренние области.
   Два таких похода прошли успешно, хоть и нельзя сказать, что сверхприбыльно, а в третьем казаки нарвались на неприятности. Они всего в двадцати верстах от морского побережья обнаружили небольшой и символически укреплённый городок с трудновыговариваемым для русских названием. Иван, хотя турецкий язык знал, названия не понял и запомнить его не пытался. Вероятно, лёгкие победы, шедшие одна за другой, вскружили ему голову.
  

* * *

  
   Узнал Васюринский об этом треклятом городке, как обычно, от греков из рыбацкой деревеньки невдалеке. По их словам городок был небольшой и не слишком богатый, жили в нём местные руководители и люди, обслуживавшие скотоводов и земледельцев округи. Земледельцы, правда, от моря сбежали, а город и населявшие его люди остались. То ли понадеялись на свои невысокие стены, то ли посчитали, что не привлекут внимания жадных грабителей своим скудным достоянием. В другое время, может быть, и не привлекли бы, но после решения атаманов об очистке всего побережья и прилегающих к нему земель они были обречены.
   Разведка донесла, что городок действительно мал и плохо укреплён. Стены в полтора человеческих роста, старые, местами в плохом состоянии, никаких пушек на них нет и быть не может. Башен всего три, самая высокая сажени в три с половиной. Судя по малому числу широких бойниц, пушки там если и есть, то в малом количестве. Гарнизон в таком городе большим быть не может, хотя пластуны отметили, что дозорную службу городские стражи несут хорошо, в лунную ночь к трём из четырёх стен подобраться будет затруднительно.
   Посовещавшись, решили времени на правильную осаду не тратить (ох, грехи наши тяжкие, гордыня, так совсем к смертным относится), взять город неожиданным наскоком. Любимый запорожцами приём, удававшийся им и против куда более крупных и сильных укреплений. Те же разведчики донесли, что четвёртая стена выходит на глубокий овраг, башен не имеет и ночью охраняется всего одним часовым. Иван решил тряхнуть стариной и пойти на приступ вместе с его зачинателями - пластунами.
   Вместе с передовым отрядом пошёл в обход оврагом и, скрываясь под крутым склоном, лёгко незамеченным подобрался к предполагаемому месту атаки. Про себя немного погордился.
   "А ведь есть ещё порох в пороховницах. Иду с лучшими пластунами, все - кто в полтора, а кто и в два раза моложе меня - а ничуть им не уступаю. Значит, рано мне ещё на монастырский покой отправляться, грехи замаливать".
   Атаковали глубокой ночью, за полчаса до первого намаза. Стражника на стене удалось убрать бесшумно. Он, находившись, имел неосторожность присесть и, получив две стрелы в лицо, упал практически беззвучно. Очень тихо звякнула заброшенная на стену кошка, и по тянувшейся за ней верёвке в крепость стали проникать пластуны. В числе первых десяти проник и наказной атаман. Ему пришлось сцепить покрепче зубы из-за не вовремя занывших локтевых суставов, но на подобные мелочи Иван давно привык не обращать внимания.
   Всё сделано было профессионально, вторжение врагов в крепости никто не заметил. Вниз сбросили ещё несколько верёвок, по ним вверх поднимались уже опытные в уличных схватках бойцы. Когда казаков набралось больше сотни, Васюринский повел эту команду через город к воротам, рассчитывая захватить их втихую. Пластунам он приказал взять две ближайшие башни. С чем они, кстати, прекрасно справились. В неприятности вляпался со всего маху отряд самого наказного атамана.
   Он шёл впереди отряда вместе с проводником, казаком из греков Василием Скользким. Тот по своим делам здесь не раз бывал и заверил, что хоть давно это было, но к воротам вывести ночью сумеет. Васюринский ещё тогда подумал, что вряд ли только рыбной ловлей занимался, проживая в этих местах, этот человек. Зачем рыбаку умение уверенно ориентироваться в чужом городе ночью?
   Улочки, как и в других здешних поселениях, были очень узкими, извилистыми и грязными. Сам бы атаман на подобный рывок без провожатого ни за что не решился, уж очень легко было здесь заплутать.
   У входа на базарную площадь шедший впереди Иван чуть не столкнулся лоб в лоб с десятком осман. Не турок-крестьян или ремесленников, а воинов. Оттолкнув грека левой рукой назад, правой выхватил саблю и ринулся в бой. Никак не ожидавшие наткнуться здесь на врагов мусульмане, тем не менее, праздновать труса не стали, а также выхватили сабли и бросились на пришельцев. В короткой ожесточённой схватке азапов, как опознал встреченных Васюринский, всех перебили, но о сохранении тишины не приходилось уже и мечтать. Атаман приказал поспешить к воротам, рассчитывая, что успеет их захватить нахрапом, о чём потом сильно жалел.
   Не успел его отряд добраться до улочки напротив, через площадь, как из караван-сарая располагавшегося невдалеке густо полезли османы. Много, сотни. Наспех одетые, но оружные и очень злые. Учитывая небольшую численность воинов, шедших с Васюринским, такой поворот дела стал для них крайне неприятным. И смертельно опасным. Только опытные казаки могли соперничать с османами в бешеной сабельной рубке, Ивану оставалось возблагодарить Господа за то, что с ним именно такие бойцы и были. Под напором врагов отряд Васюринского отступил в узкую улочку, ведшую к воротам, но с таким "хвостом" не было смысла рассчитывать, что их удастся захватить.
   В темноте казаки не могли воспользоваться своим преимуществом в скорострельности, пришлось отбиваться саблями. Бой в "свалке" был одним из казацких козырей, однако и для местных он был излюбленным видом сражений. Получилась ожесточённая резня с огромными потерями для обеих сторон. Схватка шла на равных, вот только приблизительно равные потери неизбежно должны были привести к закономерному итогу - пришельцы вскоре кончились бы. Только высокие дувалы спасали запорожцев от окружения и немедленного уничтожения. Быстро теряя в числе, они, отчаянно сражаясь за жизнь, отступали как раз туда, куда собственно и направлялись первоначально.
   Ограниченность пространства диктовала свои условия. Бьющиеся не могли уклоняться от ударов, приходилось их отражать собственным оружием. Невозможно в таких условиях совсем не пропускать - невидимок на поле боя не было - поэтому все сражавшиеся быстро обзаводились ранами. Упавших немедленно сменяли стоявшие сзади. Поэтому тяжёлораненные были почти обречены на смерть.
   Сам Иван в рубке не участвовал, прорываясь впереди, он теперь оказался сзади. Авторитет и многократные победы позволяли ему не лезть во все стычки. Заведя людей в ловушку, он судорожно пытался придумать, как из неё выйти. Пока ничего, кроме как держаться до прихода помощи, в голову не приходило. Для ослабления вражеского давления Иван приказал казакам второго ряда стрелять между ног товарищей в животы и ноги нападавших. Заряженные пистоли им подавали из задних рядов. Действительно, азапы не могли идти в сражение по кричащим от боли приятелям. Раненых подхватывали и оттаскивали назад, что давало некоторый передых казакам. А долгожданная помощь задерживалась, судя по доносящейся невдалеке стрельбе и шуму, она также вела бой.
   Подмога, проникшая в город вслед за командиром из оврага, действительно нарвалась на врагов. В меньшем числе, чем давило на казацкий авангард, но в достаточном, чтоб задержать продвижение. Там узость улочки играла уже на руку защитникам крепости. Один Бог знает, как бы всё закончилось для Васюринского со товарищи, которых с каждой минутой становилось всё меньше, да к низеньким стенам местечка подошли основные силы казаков и легко их преодолели, ведь большая часть защитников вела бои на улицах.
   Уже готовившийся подороже продать свою жизнь Иван с огромным облегчением перевёл дух.
   "Господи, благодарю за спасение! Ведь во Имя Твоё бились. Молю позаботиться о душах погибших казаков, люди они были грешные, но за веру христианскую жизнь отдали". (Вообще-то войско Васюринского явилось туда за рабами, но уж так устроены люди...)
   Предаваться размышлениям и молитвам у наказного атамана не было времени. В городке продолжались бои, требовалось срочно выяснять - откуда здесь взялось столько воинов и нет ли опасности подхода к врагам подкрепления? Чем он и занялся, старательно скрывая дрожь в руках.
   Наличие четырёх сотен азапов и сотни сипахов разъяснилось быстро. Оказалось, что после битвы под Анкарой султан Ислам-Гирей приказал большей части своего войска разойтись по зимним квартирам. Вот и в этот городок направили всадников, имевших поместья в Румелии, и пехотинцев с боевым опытом. Вместо двух сотен местных ополченцев пришельцам пришлось драться с прошедшими не одну кампанию головорезами. Имея многократное численное преимущество, казаки победили, но какой ценой... Более шестисот погибших, почти двести серьёзно раненых, часть из которых заведомо не выживет, а другая необратимо покалечена.
   Горожане-мужчины, естественно, участвовали в попытке отпора захвату местечка и почти поголовно полегли в бою. Поэтому добычей стали: оружие побеждённых и лошади сипахов, молодые женщины и немалые запасы продовольствия, которые выгребли полностью. Стариков и малолетних детей вопреки практике прежних годов оставили в живых, но не из милосердия, а для наведения ужаса на остальных жителей Анатолии. Бродящие по её дорогам бедолаги должны были по задумке Аркадия наводить турок на нужные мысли.
  

* * *

  
   Как и опасался Иван, шторм таки застал эскадру в море. Не то чтобы жесточайший, моряк-современник Аркадия определил бы его как восьмибалльный, причём на относительно короткий период, большей частью волнение на море не превышало шести-семи баллов. Но для казацких судов и он оказался страшным испытанием. На их счастье ветер дул западный, так что относило корабли к абхазскому и черкесскому побережьям. Изначально плохо приспособленные к сильному волнению по конструкции, сделанные из сырого дерева, управляемые не всегда уверенной рукой галеры были поставлены на грань выживания. И не все смогли соскользнуть в нужном направлении.
   В полном соответствии со временем года, ветер дул не только сильный и наполненный влагой, но и холодный. На верхней палубе от него невозможно было укрыться, пробирал до костей. Несколько человек смыло в море волнами, и никого из них спасти не удалось, подставлять борт волне означало утопить корабль. Не намного лучше приходилось казакам и на гребной палубе.
   Шли под штормовыми парусами, благо на каторгах их ставили латинские, позволявшие ходить не только строго по ветру. Всерьёз ветер задул через несколько часов после выхода из гавани, вернуться уже было невозможно, как и идти в Крым, направились к портам Северного Кавказа. Вскоре пришлось спустить паруса, оставив по одному штормовому и сократить вдвое число вёсел, убрав "лишние" внутрь.
   Османские верфи имели немало классных мастеров, строить корабли там умели. Но... не всегда они располагали возможностью делать это качественно. Слишком часто султаны в кораблях нуждались уже вчера, а посему спешка при сооружении кадирг была похлеще, чем при ловле блох. Использовались сырая древесина и плохое железо, пушки отливали кое-как и из отвратительной бронзы, минимум половина средств, выделенных на строительство, разворовывалась, что приводило к невыплате зарплаты на верфи. Из-за чего работа шла там буквально из-под палки, с соответственным качеством.
   На нижнюю гребную палубу волны захлёстывали куда чаще, чем на верхнюю, так что на удаление воды приходилось тратить усилий не меньше, чем на греблю. Даже в холодрыге вымываемое из нижней палубы дерьмо вносило ещё один нюанс в жизнь команд, нельзя сказать, что приятный. Вдобавок, стала сдавать обшивка, вода всё активнее стала просачиваться внутрь сквозь щели в ней. Удары волн сильно способствовали появлению всё новых и новых. Чем дальше, тем больше. Относительно короткое, меньше двух суток, возвращение из Турции превратилось в испытание на прочность. И не всем его было дано выдержать.
   Казаки с пяти каторг, выбросившихся на пляжи, считали себя счастливчиками, у них даже корабли пострадали не слишком сильно. Побережье после казацких побед стало дружеским (относительно, конечно, но попытки убийства или пленения они могли не бояться), пара разбилась на скалах у берега, с них спаслась едва десятая часть, тоже везунчики - только с другим оттенком удачи. Ещё три, "Ж.опа", "Вонючка" и "Рыгалка" (благоухание на гребных палубах побуждало и не к таким названиям), исчезли, будто их и не было, пошли на дно в неизвестном месте. В общем, потери, сравнимые с поражением в морском сражении. И проиграл его Васюринский часто упоминавшейся Аркадием "особе" - огромной зелёной жабе. Самое обидное - даже не своей.
   Ещё две недели назад он потребовал прекратить праздник грабежа и собираться домой. Хотя погода стояла неплохая, пусть и дождливая, известным местом чувствовал приближение неприятностей. Однако всё войско, при полной поддержке союзников, стало на дыбы. При отсутствии серьёзного сопротивления им хотелось нахапать как можно больше. Иван попытался тогда надавить, но почти все капитаны дружно и очень энергично воспротивились немедленному уходу.
   Казацкие корабли уже больше месяца сновали от Анатолии к портам Крыма и Северного Кавказа и обратно. Гребцы понатирали себе кровавые мозоли, но их это не смущало ни в малейшей степени. Ведь, выбиваясь из сил, они таскали в казацкие или союзные порты богатейшую добычу. Прерывать такое приятное действо большинство не желало категорически. И при попытке Васюринского продавить срочное возвращение в эскадре запахло бунтом. Увы, казацкая вольница сыграла в этот раз против самих казаков. Понимая, что если дальше будет настаивать, то может лишиться жизни, наказной атаман отступил.
   Потом Аркадий удивлялся - почему Иван не взял с отказавшихся повиноваться капитанов расписки? Но тогда Васюринский перестал бы быть самим собой. В результате произошедших событий перед бывшим куренным, а ныне наказным атаманом замаячили очень малопривлекательные перспективы. За подобные просчёты у казаков даже кошевые атаманы, случалось, отвечали буйной головушкой. Какая ему судьба уготована по возвращению, ведал только Бог.
  

* * *

  
   Осторожный стук в дверь оторвал Ивана от мрачных мыслей.
   - Входите! - с беззвучным стоном - негоже атаману выказывать слабость - он поднялся и сел на кровати, поставив ноги на пол.
   В открывшуюся дверь вошло несколько человек. Все выглядели несколько смущёнными и взволнованными. В других обстоятельствах их можно было бы принять за группу нищих, пришедших просить Христа ради. Разве что сабли, пистоли и кинжалы, обильно украшавшие драную - нищий побрезгует - одежду, и откровенно бандитские физиономии указывали на склонность к другому, не попрошайническому промыслу.
   Обежав взглядом вошедших, отметил, что все они были из родного, его имени куреня, да не новички, а как один - ветераны.
   "Филимон Кладигроб пришёл в курень года через два через два после меня, совсем ещё зелёным шляхтичёнком, нищим, но гонористым. Гришка Чертопляс тоже вступал в курень под другим названием. Вацлав Пердисрайло и Тихон Затуливетер... уж и не припомню, кажись, всё же уже в Васюринский курень вступали, а самый молодой из них, Данило Ласка, точно моей выучки казак. Все люди верные, от них удара в спину ждать не приходится. Неужто предупредить о чём хотят?"
   Сечевики между тем, войдя в каюту наказного атамана, никак не решались завести речь о цели своего визита. Битые жизнью, стреляные и рубленные, тонувшие и горевшие головорезы мялись, как парубки на сватанье, пихая один другого. Слышалось только тихая невнятная перебранка.
   - Ну, давай.
   - Сам начинай.
   - Ну, хлопцы, договаривались же...
   Наконец, решился самый молодой и энергичный - Данила. Иван про себя ему прочил полковничью, если не атаманскую булаву.
   - Батько... мы, значит, посовещались... вот... и значит, вот... - слова давались сотнику с явным трудом. - Просим тебя, значит... вернуться в курень. Куренным, вот!
   Тёплая волна покатилась откуда-то изнутри по всему телу у Васюринского. И почему-то вдруг забилось бешено сердце, защипало в глазах, да так сильно - испугался, что слёзы покатятся. Поэтому перед ответом энергично почесал нос, убрав две набухавшие слезинки.
   - Хлопцы, вы что, не понимаете, что меня за утерю каторг в мешке могут кинуть поплавать или на виселицу подвесить?
   - Чего ж не понимать, понимаем. Оттого и звать в куренные пришли, - продолжил отвечать за всех Ласка.
   - Так зачем вам куренной, которого вот-вот топить или вешать придут?
   - А... (длинное и путанное выражение одновременно на староукраинском, польском, татарском, плохо поддающееся переводу на современный язык)! - встрял в разговор Пердисрайло. - А ещё... (пожелания самого неприятного и странного на пяти языках сразу)!
   Иван невольно покрутил головой и улыбнулся. Вацлав как всегда выразился весьма образно, пытаясь представить его пожелания, не улыбаться было невозможно.
   - Хлопцы, вы что, не понимаете? Меня же к ответу Татарин и Хмель будут призывать? Оно вам надо - искать неприятности на свою задницу?
   - А чхать! - рявкнул густым басом Тихон. Огромный васюринец родом из-под Вятки был традиционно краток и убедителен.
   Гадостное настроение Ивана будто сильный ветер выдул. Старые боевые товарищи прекрасно понимали всю шаткость его положения и предложили великолепный выход из неприятностей.
   "Да, я перестану быть наказным атаманом, да разве в этом счастье?!! Господи ты, Боже мой, насколько легче и приятней было мне жить в куренным! Вокруг все свои, казаки меня как отца родного уважали, всё понятно, о таком непослушании как в Синопе речи быть не могло. Живи и радуйся! Связываться с популярным куренным, требовать его выдачи... пожалуй Хмель и Татарин не захотят, поостерегутся. А как захочешь поразмять косточки, пустить кровь врагам - сдай булаву на время помощнику, иди в поле или море наказным куренным... счастливое было время".
   - В том что вы все храбрецы у меня сомнения нет. Да поддержат ли вас молодые казаки? Многие же уже после моего ухода в Азовский поход пришли, небось, только издали и видели.
   - Поддержат, батько, не сомневайся. Мы учим молодыков не только воевать, но и правильному пониманию жизни. Они все знают, в честь кого курень назван, и какой ты... дюже гарный казак! - опять за всех ответил Ласка.
   Ох, как захотелось Ивану принять это предложение. Аж дыхание спёрло. Однако помечтав чуток об этом, он понял, что откажется от него.
   "Шкуру я свою, положим, спасу. Только нашей борьбе с ворогами лютыми большой урон нанесу. Если не разобрать нынешнюю неудачу, если не наказать всех виновных, в том числе и меня, не будет порядка у нас и впредь. А земли где нет порядка, обречены стать чьей-то добычей. Казачья доля - сложить головушку в поле. Так неужто из-за нескольких лишних лет жизни я на предательство пойду? Нет! Пусть ценой собственной головы, но подниму вопрос на совете о жестоком наказании всех неслухов. Иначе получается, всё чего в боях и походах добивался - псу под хвост!"
   - Спасибо братцы. За доверие ваше, за верность и храбрость. Только нельзя мне сейчас в курене от опасностей прятаться. Уже не столько о моей жизни сейчас речь идёт, а о будущем всех нас, казаков. Надо мне на суд явиться. Да не зверюги ведь Хмель с Татарином, не жду я от них большой беды (здесь Васюринский лукавил, прекрасно знал он, что при необходимости атаманы могут любого хищника в зверствах превзойти).
   Казаки не сразу отступили от своей задумки, ещё долго его уговаривали, вспоминали прежние времена, погибших товарищей, славные победы... но наказной атаман остался непреклонен. В общем, хорошо посидели, оставалось только сожалеть, что из-за походного положения спиртного на корабле не было.
   Оказавшись в бухте Сухума, Васюринский невольно занялся дипломатией. Провёл плодотворные переговоры с владетелем Абхазии Шервашидзе, порекомендовав для заключения полноценных договоров приехать зимой в Азов. Мягко предупредил доверенное лицо Левана Дадиани о нежелательности наездов Мингрелии на Абхазию. Подкинул ему идею об отвоевании у турок Самцхе-Саатабаго. Уйдут османские войска на запад - кто сможет вам помешать вернуть исконные грузинские территории?
   - А если турки на нас большое войско направят, на помощь придёте? - сразу спросил грузинский дипломат.
   - Придём! - твёрдо пообещал Иван. Про себя подумав, что уж лучше с турками на краю Малой Азии биться, чем у своих земель.
   - А отвоевать Картли и Кахети поможете? - оживился собеседник, сразу потерявший положенную статусу невозмутимость.
   - Нет!
   - Почему?
   - Нам вражда с Персией сейчас совсем не нужна. Вздумаете на них нападать - пальцем не пошевельнём.
   Такой оборот дела мингрелу не понравился, но переубедить собеседника он не смог. Мечты Дадиани об объединении всех грузинских земель под его руководством наказного атамана интересовали лишь в той степени, где совпадали с интересами запорожцев и донцов.
   Договорившись о починке повреждённых кораблей, Васюринский отбыл на своей баштарде в Азов. Сопровождала его всего лишь половина вышедших из Синопской гавани каторг. В осенних штормах образовался просвет, не стоило его зевать. Хотя за время пребывания в кавказских гаванях корабли немного подремонтировали, казакам пришлось всё же хорошо потрудиться над вычёрпыванием воды и сейчас. Этот сезон для выходов в море закончился. К сожалению, далеко не на мажорной ноте.
  

5 глава.

Азов, зима 7148 года от с.м.

(зима 1638-1639 годов от Р. Х.)

  
   Как и опасался Аркадий, зима выдалась холодной. Даже московская стужа его времени воспринималась как несравнимо более мягкая. Морозы, такое было впечатление, стояли ниже двадцати градусов по Цельсию, да и за тридцать опускались регулярно. Впрочем, термометра у него не было, и появление оного даже не планировалось. В придачу приморская атмосфера не страдала недостатком влаги, а главное - то и дело задували сильные ветры, выдувавшие из находящихся на улице тепло, а нередко - жизнь. Количество замёрзших увеличивалось каждую неделю, ещё больше людей пропало без вести. Скорее всего, именно аномально сильные холода послужили причиной их исчезновения.
   Из-за этой холодрыги пришлось срочно докупать дорогое зерно для подкормки лошадей. Породистые кобылицы и жеребцы - не супервыносливые татарские коньки, на одном сухом сене им не выжить в такую погоду. Осенью, предвидя подобный поворот событий, приобрёл немалый запас овса и ячменя, но чёртовы копытные поглощали его, будто сговорились разорить. Во избежание падежа уступил выжиге Шапошникову из Черкасского городка одну кабардинскую кобылу, точнее - обменял её на зерно для товарок.
   Рассудив, что время сейчас холодное и голодное, людей, склонных к отъёму непосильным трудом нажитого, вокруг полным-полно, послал к табуну это зерно в сопровождении десятка казаков. Донцы возвращались в свой городок и согласились оказать ему услугу за символическую плату - всё равно в том направлении ехать. В результате они прибыли как раз к попытке угнать лошадей, укрывавшихся в тот момент от сильного ветра в балке. Дюжина налётчиков, наверное, одолела бы табунщиков, в завязавшейся схватке бандиты успели одного убить, а другого ранить, но неожиданное появление сразу десятка головорезов резко изменило ситуацию.
   Пятеро конокрадов, в том числе главарь шайки, тут же лишились жизни, ещё двоих захватили в плен, остальные в панике ускакали прочь. Гнаться за ними никто не стал, опасаясь возможной засады. Пойманные - беженцы из Малой Руси - смогли поведать, что их уговорил пойти на дело Леонтий Жук, предварительно договорившийся с кем-то о сбыте краденых лошадей, а они, бедные и несчастные, ничего плохого никому не хотели и пошли на преступление только из-за нехватки денег на питание.
   Наскоро проведённая пытка результата не дала, видимо, незадачливые грабители действительно не знали, кто их нанял. В связи с отсутствием подходящих деревьев повесили неудачников на оглоблях, по очереди. Закапывать даже не пытались, бросили в степи, предварительно раздев. Волкам тоже что-то есть надо. Доблестным победителям стали наградой кони (захудалые пахотные лошадки из Малой Руси), одежда и оружие грабителей. Москаль-чародей в очередной раз продемонстрировал свои сверхестественные способности - мысленно проник в замыслы грабителей и пресёк расхищение своего добра. За месяц об этом узнала вся степь. И сделала выводы. Больше никто его лошадям не угрожал.
   Сам же Аркадий был чрезвычайно занят попытками ускорения технического прогресса. К сожалению, в основном - в военной и связанных с оружием областях. Что поделаешь, каков спрос, таково и предложение.
   Впрочем, имелось и одно исключение. Ювелир Авигдор Золотаренко был привлечён им для попытки производства часов. Надо сказать, когда почтенный ремесленник увидел его наручные часы в действии, у попаданца появилось опасение, что толстячка прямо тут же хватит инфаркт или инсульт, так он разволновался. Лицо покраснело, дыхание сбилось, рукой схватился за сердце... Напугал пришельца из будущего весьма серьёзно.
   "Чёрт побери, не дай бог, коньки откинет, вот будет мне морока! Остальные ремесленники тогда от меня шарахаться будут, как от прокажённого. И как назло в городе сейчас ни одного характерника. Цирюльника, что ли, позвать? Вроде бы где-то читал, что небольшой пуск крови в таких случаях иногда спасал жизнь".
   К счастью, обошлось без кровопускания, переволновавшийся ювелир быстро отошёл и оказался вменяемым, приятным в общении человеком. После долгих обсуждений решили, что будут делать не точную копию, а упрощённую модель, без секундной стрелки и механизма календаря. Почти также его впечатлил мультитул, который Аркадий дал Авигдору для ускорения работы. С самого начала оба понимали, что о быстром результате можно разве что помечтать.
   Если с Золотаренко у попаданца установились самые хорошие, почти дружеские отношения, то со стекольщиком, точнее, умельцем по шлифовке линз, дело не заладилось с самого начала. Тощий, седой, несмотря на всего лишь сорокалетний возраст, Авраам Резниченко постоянно смотрел волком и норовил сказать гадость. Что для раба, не имеющего статуса полноценного человека, весьма неосмотрительно. Пару раз он нарывался на зуботычины от охраны, но стиля поведения не изменил ни на йоту. Аркадию нужна была от него не столько работа, сколько руководство в обучении нескольких парубков шлифовке линз. Дело кропотливое, но не самое сложное, однако к великому удивлению попаданца шлифовщик пошёл на откровенный саботаж. При опросе учеников выяснилось, что вместо обучения Абрам рассказывает им, какие все русские свиньи. Подавив в себе желание пойти и немедленно набить ... (вынужден опустить антисемитскую мысленную тираду) морду, он решил сначала озаботиться добычей необходимой информации о скандалисте. Что-то было в этом уж очень странное и неправильное.
   Ошарашенный Аркадий пошёл к Авигдору. Тот сидел в выделенной ему комнате дома попаданца и с явным наслаждением рассматривал механизм "Сейко". Давать на вынос часы и мультитул попаданец не решился, работать бывшему ювелиру, а ныне часовщику пришлось у Москаля-чародея. На раба-каторжанина ремесленник не походил ни в малейшей степени. И не только из-за солидного избытка веса и чистой, не самой дешёвой одежды. Вид у него всё время был деловой и совершенно не страдальческий.
   - Слушай, Авигдор, у Абрама Резниченко, не знаешь, с мозгами всё в порядке?
   Золотаренко с видимым сожалением оторвался от рассматривания в лупу часов. Помявшись немного, видимо, соображая, что сказать, а о чём лучше промолчать, он-таки ответил.
   - Понимаешь, Аркадий... эээ... не могу сказать точно. Раньше он был нормальным ремесленником. Вспыльчивым, правда, но голова у него работала неплохо. Очень любил жену и дочек... эээ... вот из-за них сейчас... не знаю. Убили их этим летом. Всю его семью, он в другое местечко отъезжал, потому и уцелел. А он... неправильно себя теперь иногда ведёт. Так что не знаю, может, и не совсем он сейчас в порядке. Очень семью любил, с жены и дочек пылинки был готов сдувать, и хлопы... страшно их убили... не сразу...
   Не первый раз Аркадий встречался с подобными случаями. Ещё в своём времени с одним русским из Чечни приходилось тесно общаться, у него ровно такая же история случилась. Чеченцев бедолага ненавидел люто и людьми не считал. Ненависть будто сжигала его изнутри, прожил недолго, правда, погиб в бою, хорошо. А здесь такие случаи были нормой. Вне зависимости от национальности и вероисповедания.
   "Жестокий век, жестокие сердца". Уж и не упомню, кто сказал, но здешние времена и люди подходят на все сто. Куда ни глянь - резня идёт, разве что в России сейчас затишье. Но надолго ли? И что мне теперь с ним делать?"
   Растерянность Аркадия имела основания. Ремесленники являлись войсковыми пленниками, ему их доверили для эксплуатации на пользу общества, отпустить Абрама, какой бы он ни был несчастный и обиженный судьбой, попаданец не мог. Да и, учитывая реакцию других мастеров - не имел права. Приходилось, стиснув зубы, продолжать дело.
   Волна событий, поднявшаяся из-за его инициативы, уже накрыла сотни тысяч человеческих судеб, одних лишила семьи, других обратила в неволю, третьих выгнав с родных мест, заставила искать лучшую долю. Много народу просто бесследно сгинуло в годину беспощадного лихолетья. Страшная беда пришла в Польшу, на Балканы, в Малую Азию... Из-за вздорожания хлеба очутились на грани смерти от голода бедняки Франции и Англии, ухудшилось и без того катастрофическое положение простого люда в Германии. Он знал об этом, но одно дело знать вообще, это воспринимается как статистика, совсем другое - встретиться с таким злосчастным горемыкой лично, прекрасно понимая, что доля вины за его несчастья лежит и на тебе самом.
   Не был Аркадий человеком, призванным вести за собой народы, спокойно обрекать на смерть огромные массы людей. Да и прогрессорством, честно говоря, занимался с натугой, с помощью Васюринского насилуя свои мозги, расплачиваясь частыми головными болями и депрессией. Но что поделаешь, если никого другого, способного сделать всё лучше, нет?
   - Слушай, Авигдор, а привести его в порядок, как ты думаешь, удастся?
   - И кто из нас знаменитый колдун?
   Аркадий вспомнил несчастную бабу, на свою голову излеченную в прошлом году, и решил больше подобными экспериментами не заниматься. Без того хлопот хватало. В который раз за последние месяцы заныло сердце, в двадцать первом веке его практически не беспокоившее. Однако, зажав себя в кулак, приходилось жить дальше. Спасая одних людей и неся беду другим.
   Взгляд зацепился за положенную ремесленником на стол лупу. Попаданец вспомнил, что ювелиры здесь не столько гранят камни, сколько полируют.
   - Слушай, а ты линзы делать умеешь?
   - Я что, стекольщик?
   - Так камни же ты шлифовал! А они же твёрже стекла.
   - Ха! Если ты на чёрте верхом, как говорят, ездил, значит, на любого жеребца без страха сядешь? - в глазах ювелира промелькнула усмешка. То, что Аркадий был не самым умелым всадником, замечали многие.
   - У жеребцов рогов нет, держаться не за что, - не стал отпираться от поездки на нечистом Москаль-чародей. Более того, слова он сопроводил жестом - как бы взявшись за воображаемые рога перед собой.
   Удивлённый прозвучавшей аргументацией, Авигдор растерянно моргнул. Собеседник говорил с самым серьёзным видом. Учитывая, сколько слухов ходило о хозяине дома, совершенную диковинность вещичек, ему показанных... шутить ремесленнику расхотелось.
   - Эээ... в шлифовке линз есть свои секреты, мне неведомые.
   - Ладно, работай. Найдём выход.
   Собственно, и искать особо не пришлось. Немец из Данцига оказался мастером широкого профиля, умел не только делать стекло, но и изделия из него, в том числе - линзы. Его и запрягли обучать молодёжь за дополнительную плату.
  
   Абрама вместе с несколькими провинившимися рабами приставили к вывозу дерьма из города. Его попытку и там качать права надсмотрщики пресекли быстро и умело, они и не таких обламывали. Судьба непослушного весьма стимулировала остальных мастеров к выполнению возложенных на них заданий. Больше случаев саботажа среди ремесленников не наблюдалось. Вот только интеллигентская сущность попаданца каждый раз, когда ему приходилось встречать на улице сгорбленную, несчастную, но всё равно сверкающую глазами фигуру, чем-то штрыкала в сердце.
   Вывоз "вторичного продукта" одновременно предотвращал возможность вспышки инфекций с наступлением весны и способствовал накоплению "стратегического продукта" для производства селитры. Но в связи со стремительным ростом населения Калуженин уже заговаривал с Аркадием о строительстве канализации - как-то попаданец ему подробно рассказал о важности такого сооружения для любого большого города.
   Если наличие в городе золотарей азовцы воспринимали скорее положительно, чем отрицательно, то широкое распространение каменного угля для отопления вызывало массу нареканий. В примитивных беструбных печах его вообще использовать было невозможно, а местные власти - вместо сочувствия страдальцам приказали срочно переоборудовать печи. Пуск доменной печи позволял начать выпуск помимо военной и гражданской продукции.
   Аркадию удалось добиться полного понимания у старшины о необходимости защиты невеликих лесных угодий Нижнего Дона. Их оскудение и до него замечали. На дрова установили большую цену и жестоко пресекали любые попытки самовольных порубок. Нескольких особо наглых уничтожителей лесов повесили сушиться у ворот в воскресенье, при большом стечении народа с торжественным объявлением причины казни.
   Народ роптал, но... в этой новации оказались заинтересованы старшина и казацкие богачи. Они летом и осенью успели сплавить по реке много леса, теперь имели возможность продавать его втридорога. Им же принадлежали угольные копи. На дрова деньги были у немногих, а продукт добычи каменноугольных карьеров стоил очень дёшево. Какой бы выбор ни сделали обыватели на юге края, плотнела мошна у верхушки. Правда, в безветренную погоду в Азове начало наблюдаться некое лёгкое подобие смога, но за всё приходится платить. За прогресс - в том числе. Естественно, большей частью уголь использовался в специально построенных печах во дворе для приготовления немудрящей бедняцкой пищи или в их же домах - для протопки на ночь. Нашлись ещё осенью умельцы, сумевшие приспособить к топке углём обычные русские печки тех лет. Как ни предупреждали людей, регулярно происходили несчастные случаи, в том числе и со смертельными исходами от отравления угарным газом.
   А в атаманском совете уже подняли вопрос о переносе столицы на черноморское побережье. Там и флот можно приличный содержать, и с дровами таких трудностей не предвиделось. Татаринов уже послал есаула договариваться с одним из местных племён о выкупе Анапской крепости и окружающих её земель, с предоставлением им вдвое-трое большей территории на Таманском полуострове. Так же как возможное место переселения рассматривалась Кафа, по договору с запорожцами переходившая в распоряжение донцов.
   Очередное новшество попаданец попытался внести в процесс переливки османских бронзовых пушек. Металл был там плохого качества, а вот улучшить в данный момент его возможности не было - олово надо закупать и завозить, а марганец из руды в бронзу передать никак не удавалось. Потратив массу времени и нервов, пока махнул на эти попытки рукой. С помощью Васюринского вспомнил, что в ствол переделываемого орудия можно вставить стальной стержень нужного диаметра и проковать пушку, выбивая из неё все внутренние раковины, делая металл более однородным.
   Стального стержня такой величины у него не было, и в ближайшее время его появления не предвиделось - строительство мартена запланировали на будущий год. Ему запорожские кузнецы срочно отлили несколько чугунно-марганцевых заготовок и прислали с санным поездом. Причём марганца там было почти столько же, сколько железа. Присланные серебристо-зеркальные цилиндры смахивали на что угодно, но не на чугун.
   Их намеревались вставлять в жерла пушек и проковывать. Паровой машины здесь не было, для проковки использовали молот на лошадином приводе. Ох и наморочились, пока несложные вроде бы механизмы стали работать так, как надо. Но таки сделали и проковали, предварительно разогрев. К величайшему удивлению всех, попаданца - в числе первых, при извлечении цилиндра его поверхность показалась поначалу чисто чугунной, как говорили здесь - из свиного железа. Без малейшей видимой примеси марганца. Привычного всем серого цвета. Будто какой-то демон во время проковки подменил стержень.
   Заметили это, естественно, не сразу. Как ни странно, первым обратил внимание на изменение цвета простак Мыкола. Пока все возились с перекованной пушкой, он подошёл и, потоптавшись немного в нерешительности, спросил: - Дядьку Москаль, а чому зализо посирило?
   Очумевший от тяжёлой и непривычной работы попаданец не сразу его понял.
   - Какое железо?! Где оно посерело?
   Джура сцапал его за рукав и потащил к стержням. Незадачливый колдун послушно пошёл, ведомый, как осёл на поводке. Цех был далеко не масштабов двадцать первого века, идти далеко не пришлось.
   - Ось! - ткнул пальцем Мыкола. Но Аркадий и сам уже заметил. Стержень, использованный в проковке, резко отличался по цвету от своих собратьев. От него ещё несло жаром, и ни малейших следов зеркального блеска, кроме тонкого ободка на краю, на нём не наблюдалось. По внешнему виду это был стержень из обычного чугуна.
   "Блин горелый! А это что за чудеса с превращением? Может, он серый, пока не остыл?"
   Внимательно осмотрев объект, он понял, что это не так. Часть стержня, не соприкасавшаяся с бронзой, была по-прежнему зеркальной. Присел и царапнул посеревшую поверхность кинжалом. Царапина заблестела. Это означало, что изменения коснулись тончайшего поверхностного слоя, не миллиметров даже - микрон.
   "Ежели что-то откуда-то убывает, то, значит... оно куда-то прибывает. Если марганец исчез отсюда, то он куда-то делся".
   Сразу проверить появление нового элемента в бронзе не удалось, уж очень горяча была переделанная пушка. Охрипший, в нескольких местах слегка подпаленный, дико уставший Аркадий объявил перерыв до завтра для отдыха и осмысления случившегося.
   "Если марганец переходит в медь из сплава с чугуном, делая её марганцевистой или, хрен его знает, как она называется, бронзой, то сам бог нам велел использовать такое его свойство. Можно даже будет за зиму по новой перелить с обивкой молотом уже сделанные из дерьмовой османской бронзы пушки, благо угля для такого процесса у нас хватит, а будет надо - нахватаем ещё рабов, они нам, сколько нужно, столько накопают. Угля в здешней земле много. Вот только как его перегонять, если он переходит только с поверхности?".
   На следующий день он осмотрел ствол новой пушки и, как и ожидал, обнаружил, что его внутренняя поверхность имеет совсем другой цвет, чем внешняя. Порадовало его и то, что затея удалась, раковин в прокованном стволе не было. Это обещало большую прибавку в скорострельности и давало надежду на уменьшение веса орудий. И без того легчайшие в мире, благодаря отсутствию разных художественных излишеств на поверхности ствола и форме в стиле Шуваловских единорогов, можно было спокойно утоньшить. Проковка делала металл заведомо более прочным.
  

Тайны.

Азов, поздняя осень 7148 года от с.м.

(ноябрь 1638 года от Р. Х.)

  
   - ...и, ты был прав, эта А...
   - Стой! Не надо лишний раз вспоминать её имя. Мы с тобой уже об этом говорили. Агент Крыло. Только так и никак иначе. И в мужском роде. Он.
   Петро невольно взял паузу в разговоре. Тяжело всё-таки общаться с человеком, который думает не так, как ты и с детства знакомые тебе люди. Даже более необычно, чем иноземцы. Мыслит чуть ли не потусторонне, словно из другого мира, а не из другого времени. Из-за этого понятные слова вдруг наполнялись необычным, вывернутым каким-то смыслом.
   - Так здесь же никого кроме нас двоих нет! - Свитка выразил своё удивление энергично, но не громко, как бы проникшись настроем собеседника. - Или... ты подозреваешь, что даже в этой светёлке нас могут подслушивать?
   - Здесь - вряд ли. Проверял, двери закрываются плотно, они обиты войлоком, и чтоб нас подслушать из-за них, надо обладать звериным слухом. Да и немного дальше охранник сидит, он бы интересующегося нашим разговором заметил. Стены толстые, окошки закрыты, на втором этаже - к ним тоже не подберёшься. Сверху - крыша, в эту погоду там по доброй воле вряд ли кто сидел бы, да и опять-таки, запретил я туда всем ночью ходить.
   Москаль-чародей говорил спокойным голосом, взгляда не опускал, видно было, что не шутит. Чувствовалась в его голосе даже какая-то... скука, как у учителя, в бог знает какой раз повторяющего очередному школяру прописные истины. До немолодого уже колдуна пока не доходившие.
   - Так зачем же?.. - не выдержал глава разведки.
   - Затем! Всегда помни: "И у стен бывают уши".
   Боясь ляпнуть что-нибудь резкое, Пётр налил себе в чарку мёду, выпил хмельной напиток одним глотком, вытер усы. Совершая эти действия, он вспомнил о случае в доме Калуженина и таинственной смерти подсыла. Спорить и хамить расхотелось, решил выслушать дальнейшие доводы. В знак того, что понял, кивнул.
   - Привыкай, что такую информацию никто лишний услышать не имеет права. Даже самый что ни на есть свой. В идеале, который, к сожалению, недостижим, и мы с тобой такого знать не должны, и Хмель - тоже.
   - Так он же кошевой атаман!
   - Да хоть хрен с бугра! Сейчас кошевого выбрали, не без нашей, кстати, помощи, умного и не склонного к предательству. А бывало, что и совсем неподходящих людей избирали, сам знаешь. Обидится такой, когда скинут, и к врагу сбежит. И конец тогда всей нашей агентурной сети. Посему знать агента должен только связник да куратор в Чигирине. А кошевому достаточно ведать, что разведка в такой-то стране разузнала то-то и то-то. А кто конкретно - великая тайна запорожского или донского войска.
   - А если сбежит кто-то из посвящённых в тайну? - не без ехидства поинтересовался Пётр у разошедшегося Аркадия.
   - Бывает, - пожал плечами он. - Выдаст несколько наших агентов, в самом худшем случае - обрушит разведывательную сеть в одной стране. Потому, как человек, отвечающий за разведку в Молдавии, ничего не знает об агентах в Трансильвании. И наоборот. А если кошевой атаман запомнит всех главных поставщиков информации, да во всех странах... сам понимаешь.
   Пётр понимал. Да только в обоих войсках главный атаман обладал диктаторскими полномочиями, и человека, отказывающегося отвечать на его вопросы, мог отправить на виселицу. Испокон века так было. Было, а теперь нуждалось в коренной переделке. Одной из многих. И все - из-за наглой рожи напротив.
   Аркадий также выпил чарку мёда, вытер рот и свою куцую бородёнку чистой белой тряпицей, которую достал из кармана, и вопросительно уставился на Петра, сбив того с мысли.
   - Вернёмся к текущим, в смысле - нынешним делам?
   Пётр мысленно споткнулся об эту фразу собеседника, потом сообразил и продолжил прерванный им же рассказ.
   - Хм... так... агент Крыло донесла, что Ракоци по-прежнему колеблется в выборе цели весеннего похода.
   - Пётр, прости, не считай это придиркой или моим фокусом, но агент Крыло ДОНЁС. Поверь, это очень важно и может обернуться для нас всех крупными неприятностями. В этих правилах каждая буква кровью оплачена.
   Характерник чуть было не сплюнул.
   - Да-да, вроде бы несущественная мелочь, а из-за неё можно проиграть битву и потерять тысячи воинов. Привыкай сам и приучай других. Молодёжи будет легче перестроиться. Без обид? - продолжил изложение шпионских наук Аркадий.
   Свитка молча кивнул, плеснул на донышко мёду, выпил, вытер усы рукавом свитки и возобновил свой доклад, перебитый замечанием о правильном наименовании подложенной под Ракоци бабёнки.
   - В общем, пока Ракоци и сам не знает, куда его черти понесут. Везде и хочется, и колется. Он и атаки Лупу на волохов опасается, в прошлом году они вместе с Бесарабом смогли отогнать молдавского господаря, а вдруг он опять на юг двинет? Опять-таки земли австрийской Венгрии сильно влекут, его предшественник их почти завоевал, но был вынужден оставить по приказу из Стамбула. Теперь-то на окрики оттуда ему плевать. И поп из Франции воду мутит, деньги большущие за нападение на императора обещает.
   Аркадий привычно полез чесать затылок. В отличие от собеседника, он голову не брил.
   - Деньги - это серьёзный аргумент... очень серьёзный. Не было печали... надо будет срочно разработать операцию по нейтрализации агента Ришелье. Нам Франция сейчас враг в чистом виде. Но, думается, его не только туда тянет?
   - Да и оставшаяся почти без войск османская Венгрия его манит, как сметана кота. В общей замятне кто ему помешает? И на юг Польши он не прочь ещё раз сходить. Сомневается пока. Но войска к походу готовит, припасы копит, воевать точно будет.
   - А Бесараб?
   - Тот тоже войска набирает. Недавно возмущался поступком Ракоци, который сманил к себе на службу отряд немцев, нанятый собственным, Бесараба, волошским посланником. Пойти походом на юг - его мечта. Только он сильно опасается удара в спину от того же Лупу.
   - Да... они там как пауки в банке, друг друга ненавидят больше, чем кого-либо со стороны. А Лупу как?
   - Действительно мечтает захватить Валахию. Только сразу с Валахией и Трансильванией ему не справиться.
   Балканский гадючник появился не в двадцатом и не в девятнадцатом веке. Впрочем, как и кавказский. В связи с географической близостью дела балканские интересовали больше запорожцев и Хмельницкого, кавказские - донцов и Татаринова. Затихшая на зиму война обещала летом взять реванш сразу на нескольких фронтах. Аркадий ещё в первую зиму пребывания здесь наметил с Богданом потенциальных союзников на Балканах. Только вот они друг с другом норовили сцепиться с куда большим энтузиазмом, чем жаждали воевать с османами.
   - Как ты сам думаешь, удастся господарей на осман натравить?
   - Трудно сказать. Уж очень друг дружку боятся и ненавидят.
   - Хмелю удалось их уговорить на приезд в Чигирин?
   - Да и уговаривать особо не пришлось. После спаленного Царьграда и разгрома Польши он сейчас в большом авторитете. Уже и посланник от цесаря приезжал, насчёт вместе воевать против турок и шведов.
   - Шведов?!
   - Да Хмель с ума ещё не сошёл, в их войну влазить. А супротив турок пообещался помочь, если что.
   - Официального посла пришлют?
   - Куда денутся?! Думаю, уже через пару месяцев явится. Сербы приехали недавно, говорят, в Белграде всего несколько сот азапов и пандуков (боснийских стрелков) осталось. Стали даже гонюллиян (добровольцев для службы в гарнизонах, иногда и иноверцев) набирать. Только большой вопрос - в кого они будут стрелять, случись там война.
   Попаданец задумался. Поведение сербов в данном случае было не заведомо антитурецким, а именно неопределённым. Историей Аркадий интересовался и знал, что они предпочитали Османскую империю Австрийской. В войске Баязета сербы дрались против армии Тимура не менее стойко, чем янычары. Но последний год мог здорово изменить умонастроения в том регионе. Огромные военные налоги для большинства стали непосильным бременем и ростовщикам, их откупившим, приходилось собирать только в сопровождении немалых военных отрядов, и то не всегда успешно. Чем дальше, тем чаще гайдуков оказывалось больше, и бились они всё умелее и злее.
   - В Болгарии, наверное, ещё хуже обстоят для турок дела?
   - Да, конечно. Татары походя здорово Болгарию и Македонию разорили.
   - Беглецы не преувеличивают? Вроде шли они там мирно, на чамбулы не разбивались, сёл не палили.
   - Хм... правда, не разбивались и не палили. Похватали, конечно, некоторое число зазевавшихся девчат, молодух и мальчишек, угнали сколько-то скота... но с бережением шли, не как по вражьей земле, сами турки куда больше шкоды там творят. По-божески татары прошли те земли. Только болгарам от этого не легче. Многим предстоит от такого бережения мучительнее умереть.
   - Стада?
   - Ты на такой исход и рассчитывал? А я-то тогда удивлялся, чего наш Москаль-чародей за ворогов заступается?
   - Рассчитывал я, точнее, надеялся, на всеобщее восстание против турок. А выступал за татар прежде всего потому, что не люблю лишнюю кровь лить. Зачем людей резать, если можно попросить уйти? Главное - предъявить достаточные аргументы.
   - Да... шли они без жесточи, только скоту, бесчисленным стадам, каждый день есть-пить надо. Поля и луга вытоптали да потравили, сады попортили... а насчёт восстания ты... уж очень размечтался. Что те же селяне против орды сделать могли? И в городах там стен нет, турки заставили срыть. Какие там бунты...
   - Ещё не вечер.
   - Что?!
   - Я в том смысле, что немного времени прошло, погоди, может, и будет восстание.
   На сей раз ненадолго задумался Свитка.
   - Знаешь, а может, и будет. Сейчас там турки только в крупных городах и уцелели. Да в местах, где их султаны селили племенами. Голод страшный, говорят, до людоедства доходит, гайдуки не только в горах и лесах, почитай везде ходят, всех, кто за османов - режут. Был бы там человек наподобие нашего Хмеля... Много и в разорённую поборами Сербию набежало. Того и гляди полыхнёт и там. Император почуял лёгкую добычу, если на него Ракоци не набросится, не удержится, пойдёт на Белград и Буду.
   - Вот последнее крайне нежелательно. Хорошо бы уговорить их пока в Венгрию не лезть, иначе Ракоци от войны с австрияками ничто не удержит.
   - Как ты его удержишь?! Он же император!
   - Император тоже человек. И не всегда умный. Н-да... а ведь надо срочно к нему посольство слать.
   - От войска Запорожского?
   - Эээ... пожалуй, Хмель в таких делах сам лучше разбирается. Не сомневаюсь, что сообразит, я б, на его месте... от себя, как гетман послал, чтоб не отчитываться подробно перед кругом.
   - Чего просить?
   - Ничего! Упаси господи чего-то просить! Только предлагать поделить!
   - Чужие земли? - улыбнувшись в густые усы после короткой заминки, спросил главный разведчик.
   - Разумеется. И предупредить, что при малейшем движении в Османскую Венгрию у него появится сразу куча сильных врагов с армиями более многочисленными, чем те, с которыми он уже воюет.
   - Предлагаешь угрожать? - в удивлении поднял брови Пётр.
   - Нет-нет! Просто предупредить, что тогда Трансильвания сразу же, а османы чуть позже, пойдут на него войной, и не факт, что австрийцам удастся удержать Вену в этот раз. А если Ракоци будет его союзником, то и мы империи сможем помочь большим войском.
   - Предлагаешь отправить туда запорожцев?
   - Обещать - не значит жениться. Хотя, вполне возможно, и придётся помочь. Чем больше врагов одновременно будет у турок, тем легче будет нам.
   - Вот с этим никто спорить не будет!
   - Теперь срочно надо найти подход к одному из советчиков Ракоци, чьё мнение для него не пустой звук. Есть у него такие?
   - Есть, он не напыщенный дурак, к советам умных людей прислушивается.
   - Вот к такому человеку надо найти подход. Узнать всё о его привычках, недостатках и пороках, мечтах. Да... быстро такое не сделаешь, обойдётся это недёшево, но составьте на двух-трёх трансильванских влиятельных вельмож такие списки. Авось удастся кого-то на крючок поймать. Не обязательно даже, чтоб нам сведения присылал. Важнее, что б советовал господарю то, что нам нужно. В моё время таких людей называли агентами влияния.
   - И правда, - потеребил ус Свитка, - недёшево это выйдет... неужто обязательно такие деньжищи на ветер выбрасывать?
   - Не выбрасывать на ветер, а вкладывать в выгодное дело! - покачал головой Аркадий. - Для нас очень важно знать, что творится в самых верхах такого важного соседа, как Трансильвания. Надеюсь, союзника, хотя, сам знаешь, по-всякому жизнь обернуться может. Если делать всё с умом, сторицей те деньги вернутся.
   Пётр ещё плеснул себе на донышко хмельного напитка, выпил, не спеша съел дольку тыквы в меду.
   - Если Богдан даст добро - сделаем!
   - А теперь ещё срочнее и важнее. Надо подкупить слугу того самого французского попа.
   Характерник молча, вопросительно посмотрел в глаза собеседника, как бы приглашая его развить мысль.
   - Миллион ливров - большие деньги и неубиваемый аргумент. Если вы не готовы выложить два миллиона. Правильно?
   - Почему? Пушки повесомее будут.
   - Вообще-то да, но если хочешь заключить с человеком союз, угрожать ему... - развёл руками Аркадий.
   - Хм... такого союзника и правда лучше сразу во враги записывать.
   - Ну а платить больше, чем Франция, мы не можем, через год от стамбульской добычи ничего не останется. Значит, надо перехватить тот миллион по пути, в Польше, кроме как через неё такие деньги в Трансильванию никак не довезти.
   Давая собеседнику передых, Аркадий хотел плеснуть себе ещё мёду, но в последний момент передумал и налил сбитня. Мёд хоть не очень крепок, но коварен, а говорить предстояло о важных делах и долго.
   - Слуга подскажет - когда повезут деньги, а мы их перехватим? - предположил Пётр. - А не обидится Ракоци на хищение его денег?
   - Обидится и сильно! - улыбнулся Аркадий. - Только причём здесь мы? - опять развёл он руками. - Караван с деньгами перехватят поляки, пусть и в Париже на них обижаются, авось денег давать нашим врагам не будут. И Трансильвания на них лишний раз нападёт.
   - А ведь может получится... ох и ядовитая ты тварь, Аркадий. Такие пакости измысливаешь... - помотал головой характерник.
   - Честно говоря, не выдумываю, а приспосабливаю к нашим делам вычитанное.
   - Господи ты, Боже мой! Да как же такое можно пропечатывать?!
   - Ха! Разве это пакости... ладно, о книгах как-то в другой раз поговорим. Что у нас в Молдавии?
   - Да обложен Лупу, как медведь в берлоге, и так же, как косолапый, об этом не знает. Добре ты придумал - хорошенько бумаги покойного митрополита изучить. Тесные у него связи там были, тайные от господаря. Если Лупу про такое узнает, боярам тем головы не сносить, сразу согласились служить, и платить им ничего не надо!
   - Вот платить как раз, если заработает, надо обязательно. Не обязательно деньгами. Но об этом тоже позже. А в Валахии?
   - Вот там пока таких подходов к Бесарабу нет. Но будем искать.
   - Тьфу ты чёрт! О Черногории забыл. Неужели и там тишина?
   - Какая там тишина! Большими отрядами спускаются с гор и режут по окрестностям мусульман, всех подчистую изничтожают, от мала до велика, никого не щадят. Даже девок молодых убивают! - в голосе сечевика слышалось нескрываемое порицание. Действительно, девок-то всегда можно продать, зачем зря переводить хороший товар? К Богдану прислали послов, предупредили, что будут проситься под руку дожа. Сильно жалели, что мы слишком далеко.
   Два колдуна ещё долго сидели, обговаривая дела тайные. Много чего им надо было обсудить, обговорить. Про все соседние страны перемолвили, и о казацких землях не забыли.
  

Прогресс на марше.

Азов, студень 7148 года от с.м.

(декабрь 1638 года от Р. Х.)

  
   День начался премерзким образом. Только успел Аркадий позавтракать и начал прикидывать, какое дело за каким сегодня будет делать, как в дверь раздался осторожный стук.
   - Войди! - откликнулся он, зная, что это дежурный джура Боря.
   Черкес проскользнул в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и, подойдя вплотную к шефу, доложил: - К вам жиды просятся.
   - Какие? - никаких встреч с ремесленниками он в начале дня не планировал.
   - Золотаренко, Циммерман, Ковалевский. Разряжены как петухи, видно, по важному делу явились.
   Все трое вышеперечисленных были настоящими знатоками своего дела, без дураков помогали Аркадию, обучали себе смену, в общем, относились к золотому фонду мастеров. Он не без оснований надеялся, что Золотаренко и Ковалевский останутся здесь даже после окончания срока отработки за право выехать. Авигдор так уже вызвал к себе письмом обоих сыновей, также ювелиров.
   Заинтригованный и немного встревоженный попаданец погладил свою бородёнку, однако, в отличие от Хоттабыча, никаких проблем этим не разрешил.
   - Зови!
   Боря так же бесшумно выскользнул, уже по походке было видно воина, а вместо него в комнату зашла делегация евреев-ремесленников. Все трое её членов, Авигдор Золотаренко, Давид Циммерман, Ицхак Ковалевский, действительно вынарядились в праздничные камзолы и плащи и смотрелись франтами. После вежливого взаимного приветствия Аркадий пригласил нежданных гостей присаживаться, но они отказались. Вперёд выкатился колобкообразный ювелир, наиболее хорошо знавший хозяина. Распознать его настроение и эмоции нечего было и пытаться, попаданец и не пробовал. Молча выжидал.
   - Ты ведь знаешь, как мы тебя уважаем, почтенный Москаль-чародей? - вопросом начал беседу Авигдор.
   Характерник (его даже атаманы колдуном считали) улыбнулся и кивнул. В отношении уважения... были у него некоторые сомнения, но озвучивать их было не место и не время. Не понимая причины визита, он решил быть поосторожней, не без основания сомневаясь в своей способности переторговать пришедших. В том, что они явились чего-то выпрашивать или выторговывать, он не сомневался ни секунды.
   - У тебя ведь нет к нам претензий? Мы ведь честно выполняем свои обязательства?
   - Хорошо работаете, - вынужденно согласился Аркадий.
   - Мы не создаём тебе трудностей или неприятностей?
   - После досадного случая с Абрамом, - на всякий случай вспомнил попаданец, - повода применять наказания у меня не было.
   - Бедолага совсем свихнулся от горя. Но мы-то тебе честно отрабатывали?
   Хозяин опять молча кивнул. Такое длинное вступление наверняка предшествовало чему-то важному и вряд ли приятному для него.
   - Тебе ведь важно, чтобы мы после работы могли хорошо отдохнуть и, занимаясь своим делом, отдавать ему все силы, что даровал нам Господь?
   - Хватит ходить вкруг да около! Говори, зачем пришли!
   - Мы пришли с нижайшей просьбой.
   - Какой?
   - Мы привыкли жить...
   - Авигдор! Не зли меня! Говори чего надо.
   - Просим не поселять нежидов* в нашем гетто. Мы привыкли среди своих жить. Они же собираются свиней разводить! Разве...
   Но закончить речь ювелиру Аркадий не дал. Он понял, что привело почтенных мастеров к нему, однако удовлетворять их просьбу не собирался.
   - Ну вы, ребята, и наглецы... слов нет. Да кто вам сказал, что мы позволим заводить здесь гетто?! Свои порядки будете заводить у себя в Израиле, небось, слышали, что туда многие жиды переселились? А здесь казацкая земля, и никаких гетто мы никому строить не позволим!
   - Но татары... - попытался возразить Золотаренко.
   - И их из отдельных деревень потом расселим! - пообещал Аркадий, сам не веря в разумность и возможность такого действа. Но уж разделять город на национальные кварталы было просто опасно. Именно в таких местах компактного проживания представителей одного народа и заводятся мафиозные группировки. Да и неудобно было бы ему самому заботиться о мастерах других национальностей. Пока нельзя сказать, что густым потоком, скорее - тонкой струйкой, они уже прибывали из разорённой войной Европы. Немцы, чехи, венгры... из Османской империи бежали болгары, греки, сербы...
   "Дьявольщина! Греческий квартал здесь уже есть, ещё с турецких времён остался. Надо будет поговорить с Калуженином. Наверное, и черкесы, и беглецы с Балкан уже пытаются сбиться в кучки. А позволять это им нельзя. Но эти-то наглецы какие! Ведь на рабском положении находятся, а пришли права качать!"
   Конечно, умные люди не качали права, а весьма вежливо и осторожно просили. Но мог же попаданец поосновательнее оправдаться перед собственной совестью? В общем, в этот раз стороны расстались взаимно неудовлетворённые прошедшими переговорами. Появилось у Аркадия желание послать их подальше, с детализацией маршрута... однако все трое делегатов весьма активно с ним сотрудничали, и обижать пришедших было, прежде всего, не в его интересах. Ну, привыкли люди жить среди своих - тогда все так жили.
   "Ничего, привыкли видеть вокруг только евреев? Поживут среди людей других национальностей, обвыкнутся, авось даже и подружатся и с неевреями. Вон, в СССР, пока жили все вперемешку, и национальной розни в городах было немного, а как только позволили приезжим качать права, тут проблемы, как из дырявого мешка, посыпались. Нам таких неприятностей не надо!"
   Покрутив в голове предложения для совета атаманов о недопущении образования национальных районов в казацких городах, он сам засомневался в осуществимости подобной программы. Указаний, где им можно жить, а где нет, вольнолюбивые донцы или запорожцы не потерпят. И атаманы по такому вопросу свой до зубов вооружённый электорат злить не захотят.
   "Вот и получается, что единственной обиженной группой населения будут мои подопечные. И назад уже не сдашь, тогда мигом на шею заберутся и ноги свесят, ещё и благодарить заставят, что шпоры не напялили. Н-да... но, с другой стороны, мне самому для работы удобнее, чтоб жили все мои подопечные невдалеке. И кто я после этого?"
   Посомневавшись и покомплексовав, пошёл в комнатёнку, выделенную для работы с часами. Авигдор, уже переодетый в рабочую одежду, сидел на своём месте и вымеривал что-то в механизме. Аркадий решил сделать вид, что ничего такого этакого не произошло, сел на соседнюю табуретку. Мягкая мебель была пока, скорее, в мечтах, чем в проекте.
   "Пока появятся подходящие пружины для мебели, всю задницу об проклятые лавки сотру! Или геморрой себе насижу. Ох, тяжела ты участь попаданцева..."
   Ювелир выглядел огорчённым (хотя Аркадий не сомневался, что легко мог смотреться весёлым и бодрым), но вновь поднимать тему недопущения поселения неевреев рядом с евреями не стал. Сосредоточенно работал. Молча.
   - Как думаешь, сможем через несколько лет что-то подобное сделать? - нарушил безмолвие Аркадий.
   Авигдор осторожно отложил вынутый из корпуса механизм часов и лупу, в которую его рассматривал. Сжав губы в ниточку, посмотрел на часы уже без усиления зрения оптикой и тяжело вздохнул.
   - Это только Создателю ведомо. Ясно, что таких маленьких и сложных нам и через десять лет не сделать. Детали-то в них из стали?
   - Думаю, да, из стали, причём неплохой, иначе слишком быстро начали бы врать.
   - А пружина совсем уж из особой стали? Я за свою жизнь ничего подобного не видел.
   - Насчёт очень уж особой... не знаю, но что из другой, пружинной - точно. Так в колесцовых замках тоже ведь пружинная сталь применяется!
   Собеседник посмотрел на попаданца как на идиота. Тому даже неудобно стало, будто на торжественном мероприятии громко воздух испортил.
   - Эх, молодость, молодость... да между ними разница, как между деревенской халупой и хоральной синагогой!
   - Да работаем мы над получением похожей стали! Сам ведь знаешь! И кое-что уже начало получаться, хотя, конечно...
   - Вот-вот, конечно, для колесцовых замков то, что вы сотворили, хорошо пойдёт. Ты только присмотри, чтоб ребята не увлеклись. Эти новые ваши пружины с руками казаки отрывают, и на продажу в Москву она хорошо пойдёт, а то ведь работу над такой пружиной забросить могут.
   - Не забросят. Сейчас уже сталь для неё плавят в тиглях только подмастерья. И пружины мастерят тоже подмастерья и ученики, правда, другие. Небольшой дополнительный доход нам всем не помешает.
   - Насколько я знаю Ицхака, доход у вас будет не такой уж небольшой. Скорее совсем немаленький.
   - Твои слова да богу б в уши. А мастера под моим присмотром работают над получением более упругой и гибкой стали. А как с механизмом, уверен, что разобрался?
   - Да, конечно, таки разобрался. Да мне в жизни приходилось видеть механизмы и посложнее. Правда, размеры у них были совсем другие.
   - Башенные часы? - улыбнулся Аркадий.
   - Да, таки они. А здесь ведь некоторые детали меньше макового зерна! Не понимаю, как человеческими руками такое сделать и собрать можно?!!
   - Можно, можно. Хотя эти часы действительно изготавливались и собирались не человеческими руками... - пробормотал себе под нос Аркадий, раздумывая о возможности сооружения в этой комнатке маленького токарного станка на ножном приводе и рассматривая при этом механизм "Омеги". Вроде бы он должен был вписаться. Подняв голову, незадачливый колдун обнаружил собеседника сильно побледневшим и хватающим воздух, как рыба на берегу. - Что с тобой, тебе плохо? Аптекаря позвать?
   - К... к... как, нечеловеческими руками? - выдавил, наконец, явно сильно перепугавшийся ювелир. - А... к... какими?
   "Вот уж точно - чёрт за язык дёрнул! А у человека и так со здоровьем не всё в порядке. Однако придётся выкручиваться".
   - Да никакими. Не руками они сделаны и собраны, а ещё более сложными механизмами.
   Быстрый и неожиданный ответ произвёл живительное действие на мастера. Уж что-что, а правдивость или лживость собеседника он различал безошибочно. Москаль-чародей говорил искренне, наверняка правду, хоть и звучала она весьма странно. Кровь стала возвращаться в голову, сердце постепенно унимало бешеный темп, взятый с перепугу, зато мозги заработали с предельной нагрузкой. Всё ещё держась рукой за сердце, Авигдор впился взглядом в собеседника.
   - Как, более сложные? Да и как механизмы могут сами собирать другие механизмы?!
   Кляня свой дурной язык и нечистую силу, что его подтолкнула к неосторожному признанию, Аркадий сообразил, что надо отвечать.
   - О том, что во многих знаниях - многие печали, слышать доводилось?
   Медленно приходящий в себя ювелир даже улыбнулся.
   - Да, приходилось, представь себе.
   - Так вот, думаю, ты знаешь, что бывают знания, сильно сокращающие жизнь. Не дай бог узнаешь нечто, и можно готовиться к похоронам. Собственным.
   Улыбка на лице мастера исчезла, будто её стёрли. Знал, конечно, он о существовании тайн, к которым лучше не прикасаться. И опять сразу поверил собеседнику. Уж очень странной личностью тот был. А уж если прислушиваться к слухам, ходящим о нём и его друзьях... Поэтому отвечать Авигдор не стал, а кивнул и выжидательно посмотрел в глаза Москаля-чародея, знаменитого характерника.
   - Поэтому будем считать, что этой беседы не было. Потому как если она выйдет наружу, за стены этой комнаты, хуже станет не мне. Ты знаешь, я тебя уважаю, зла не желаю, но сейчас мы коснулись темы запретной и смертельно опасной. Будем считать, что не касались. Согласен?
   - Да, конечно, - сердце у ювелира опять от этих треволнений зазбоило, и он достал из внутреннего кармана своего рабочего кафтана (удобная штука, одна из подсмотренных у хозяина дома) коробочку с пилюлями. Спохватившись, что на столе нет воды для запивания, встал и взял с подоконника кувшинчик. Проглотив пилюлю и запив её водой, сел на свой табурет с приделанной сверху подушкой.
   Аркадий же в очередной раз поразился собственной тупости. На сей раз его к этому подвиг вид Авигдоровой табуретки с мягким верхом.
   "Какой же я осёл... натуральный длинноухий ишак. Столько ёрзал своей тощей задницей по лавкам, мучился, а подложить под неё подушку так и не догадался. Да мне не прогрессорством заниматься надо, а тяжести таскать, причём какие-нибудь дешёвые и небьющиеся, дорогие такому идиоту доверять нельзя".
   Осторожно, но плотно прикрыв за собой двери, Аркадий постоял в сомнениях, как витязь на распутье. Вариантов дальнейших действий было несколько. Наиболее целесообразный - поехать в пригородные мастерские для проведения экспериментов со снарядами-турбинками.
   Ему приходилось в своё время стрелять из гладкоствольных ружей пулями-турбинками, сейчас для их производства по его рекомендации начали для их изготовления производить пулелейки. Испытания показали, что такие пули летят заметно дальше, чем даже пули Нейсслера. То есть, стали лететь после долгих мучений с формой пуль. Далеко не все турбинки демонстрировали стабильный полёт. Пришлось много недель искать подходящую для них форму.
   К его, и не только его, великому огорчению снаряды-турбинки в стволе толком раскрутиться не успевали, и в точности и дальнобойности они уступали даже обычным ядрам. В полёте кувыркались и сворачивали куда бог на душу положит. И вот, наконец, помощники сообщили, что им удалось сделать облегчённый вариант трёхфунтового снаряда для кулеврин избавленный от такого порока.
   В отличие от работоголиков из большинства альтернативок, его меньше всего привлекала возня с железом. А здесь ещё надо было ехать верхом под пронизывающим холодным ветром...
   "Вообще-то надо съездить, убедиться, что ребята довели до ума эту мини-вундервафлю. Здесь настолько дальнобойных орудий и нет, насколько мне известно. Разве что те же кулеврины, но нарезные. Однако стреляют они чугунными ядрами, а не зажигательными бомбами. Кстати, надо подтолкнуть литейщиков в Запорожье, чтоб побольше и пустотелых конических снарядов для наших нарезных пушечек отлили, будет, чем с берега угостить непрошенных гостей, если таковые будут. А ведь будут. Но... подождёт это дело. Тащиться в мастерские и на полигон при таком ветре - нарываться на неприятности. Хорошо если соплями отделаешься, можно и капитальнее застудиться. Лучше всего поехать бы к Татарину или Калуженину, поболтать о планах кампании на будущий год... но у атаманов такого уровня и зимой днём полно хлопот, придётся подождать вечера. Значит, решено - иду учиться алхимии".
   Подвергаться воздействию неблагоприятных метеоусловий для обучения лженауке не было нужды. Давиду Циммерману выделили для алхимической лаборатории одно из отапливаемых помещений во дворе дома Аркадия. Связано это было сразу с несколькими обстоятельствами.
   Во-первых, попаданцу комфортнее было иметь специалиста в рабочий день под рукой, а не посылать за ним в ремесленную слободу. Всё та же лень-матушка...
   Во-вторых, многие ингредиенты для опытов и алхимическая посуда стоили немалых денег, а криминогенная обстановка в столице из-за массового наплыва людей была далеко не такой спокойной, как раньше. Регулярные вывешивания незадачливых воришек пока эту проблему не решали. Лучше было не доводить людей до греха, в охраняемом доме знаменитого колдуна сохранность всего этого была гарантирована.
   В-третьих, в доме появилась и весьма приличная библиотека по аптекарскому делу и алхимии. Хмельницкий и Скидан по просьбе Аркадия прислали много книг на эти темы, для большинства казаков они всё равно были макулатурой. Правда, сам хозяин латынью не владел, но знающих этот международный язык вокруг него хватало. Научная литература в те годы выходила практически только на языке римлян.
   Подумав, пошёл прямо в библиотеку, вероятность нахождения там алхимика (он же - аптекарь) была наиболее высокой. И не ошибся. Давид сидел у окна и что-то увлечённо выписывал из здоровенного фолианта в чёрной коже. Несмотря на то, что был день, пусть и пасмурный, на столе горела лучина. Свечи, конечно, были удобнее и эффектнее, но дороже более чем на порядок, поэтому палили их только по торжественным поводам.
   Увидев, кто входит, Циммерман поспешно сунул гусиное перо в чернильницу-невыливайку и встал с лавки, с лёгким поклоном приветствуя хозяина дома.
   - Здравствуй!
   - И ты будь здоров! - одновременно с приветствием Аркадий махнул рукой, приглашая вскочившего алхимика сесть. Сам тоже уселся, напротив. - Нашёл что-то интересное?
   - О, да! Малый алхимический свод самого Альберта Великого, да писаный как бы не рукой одного из его учеников. Настоящее сокровище.
   Вид у несколько потрёпанного томищи - томиком назвать эту рукописную и красочно иллюстрированную книгу язык не поворачивался - был весьма внушительный. На нём даже замочек повесили, чтоб не заглянул кто посторонний, пока хозяин в библиотеке отсутствует.
   - Небось, опять о философском камне?
   - Не совсем. Сей труд посвящён превращению элементов...
   - Не-е... меня такое не интересует. Мы, казаки, умеем золото лучше алхимиков добывать.
   - Это как же?! - гордо вскинул горящий взор Давид, явно оскорбившись за честь искусства, изучению которого отдал не одно десятилетие. Мужчиной он был рослым, так что сидя спокойно мог смотреть глаза в глаза своему собеседнику.
   - А очень просто! - широко улыбнулся хозяин дома. - Приходишь к человеку и просишь поделиться.
   - И тебе его так просто отдадут? - усомнился аптекарь.
   - Если предъявлю соответствующие аргументы, то куда же им деваться?
   - Какие аргументы?
   - А вот какие! - при произношении последней фразы Аркадий сделал неуловимое движение руками, и в них оказались короткие рейтарские пистоли, уже усовершенствованные по его указаниям. С крышкой на пороховой полке и защитной планкой около неё для сбережения глаз от вспышки пламени при выстреле. Он регулярно тренировался в скоростном выхватывании оружия и достиг немалых высот.
   Надо отдать должное Циммерману, появление перед носом пистольных стволов он воспринял не как угрозу, а как фокус. Даже рот приоткрыл от удивления таким неожиданным действом.
   - Да... ловко ты... с этими аргументами обращаешься. Только и у обладателя золота обычно они, такие... аргументы, есть, даже более... увесистые.
   - Есть, - легко согласился попаданец. - Только они у него будут где-то, а мои вот, в руках, готовые к доказательству МОЕЙ правоты. Так что все его аргументы биты и несущественны.
   - Эээ... как-то на таком уровне я дискуссию вести не привык.
   - И напрасно. Совершенно серьёзно рекомендую подучиться. Великим стрелком тебе не стать, но удивить недруга, если нужно - смертельно, ты сможешь.
   - Да что мне здесь, в раз...
   - Действительно, здесь, в разбойничьем гнезде да в доме знаменитого колдуна тебе ничего не грозит. Но ты ведь здесь оставаться не собираешься? Поедешь в Израиль, к родным?
   - Да. Хм... в Палестину. Израилем её...
   - Ну, Иудею. С какого бодуна вам свою землю в честь филистимлян именовать? Впрочем, как называть свою страну - ваше дело. А там сейчас очень непростая жизнь. От главного местного бандита ваши откупились, но бедуины налетают, норовят в полон увести, селения разорить. Местные арабы тоже не прочь в спину нож воткнуть. Так что жидам, если они там не хотят в рабство попасть, предстоит стать нацией воинов. Всем. Поверь - это возможно и необходимо. Вернёмся, однако, к нашим баранам.
   - Каким баранам?! - вылупил глаза Давид, не понявший иносказания.
   - Алхимическим, в смысле, к золоту.
   Весьма умный человек, алхимик несколько мгновений сидел с явно растерянным видом, потом таки сообразил и сразу вписался в беседу.
   - Да что вы, разбойники, можете понимать в золоте?
   - А чего в нём понимать? Жёлтое, тяжёлое, блестит и является на данный момент мерой стоимости всех вещей.
   - А вот и нет!
   - Что - нет? - непритворно удивился уже Аркадий.
   - И золото может иметь совсем другой вид.
   - Какой такой вид?
   - Погоди, сейчас покажу! - Циммерман вскочил, подбежал к недалёкому стеллажу и достал с него книгу. Именно печатную книгу, а не гигантский рукописный труд. Скорее подбежав, чем подойдя обратно, он сел и стал её быстро, но осторожно перелистывать. Заинтригованный хозяин молча наблюдал за всегда степенным и не склонным к суете аптекарем.
   - Вот! - победно ткнул пальцем в раскрытую книгу Давид. - Гремучее золото!
   - Чего? - стараясь казаться как можно более расслабленным и незаинтересованным, поинтересовался Москаль-чародей. Но, увы, к сожалению, обмануть собеседника, скрыть свой интерес ему не удалось - не того уровня был человек перед ним.
   - Это книга Кролля "Basilica chimica", где описано, как не склонное к союзам с другими элементами золото можно сделать куда более разрушительным и смертоносным, чем порох!
   "Вот тебе и алхимики... Капсюли! Капсюли!!! Если там есть описание производства гремучего золота, то по такой же технологии можно изготовить гремучую ртуть. Вот приятная неожиданность!"
   - Давид, что, там так и написано, как можно из золота... эээ... взрывное вещество сделать?
   - Да! Причём чрезвычайно разрушительное. Правда, совершенно бесполезное. Во-первых, невероятно дорогое, потому как, для того чтоб сделать золото гремучим, надо затратить немалые деньги. Во-вторых, чрезмерно неустойчивое. Взрывается оно часто в процессе приготовления, да уже готовое слишком чувствительно к малейшему сотрясению или удару.
   - У тебя случайно хоть малюсенького его кусочка нет?
   - Нет, зачем мне было бы тратить большие деньги на забаву?
   - А перевести на русский язык описание, как его надо делать, можешь?
   - Конечно!
   - Тогда, пожалуйста, вот сейчас и сделай. Я посижу, подожду. Есть у меня задумка, атаманов таким превращением удивить.
   В глазах Циммермана промелькнула искра понимания. Он даже невольно чуть заметно кивнул. Видимо, решил, что понял причину интереса собеседника к такому удивительному, но заведомо бесполезному опыту. Эту искру уловил и Аркадий и обрадовался. Ликвидировать невольно ставшего причастным к грядущей Великой тайне человека ему очень не хотелось. Хотя такой исход исключать по-прежнему было нельзя.
   - Но это сразу, быстро - не сделаешь. Многие термины, слова из книги не имеют эээ... соответствий в русском языке.
   Естественно, под русским языком оба подразумевали язык Малой Руси, где до этого жил Давид. И немудрено, что возникла проблема перевода. Она, скорее всего, возникла бы и в любой другой стране мира, переход с латыни на родные языки в Европе уже шёл, но был далёк от завершения.
   - Хорошо, не буду тебя торопить и сидеть у тебя над душой. К вечеру справишься?
   - Думаю... да, справлюсь.
   - Тогда до вечера. Перекусить у тебя есть чем?
   - Да, спасибо за заботу. Как чувствовал, прихватил с собой плотный обед.
   Аркадий кивнул, прощаясь, и, только отвернувшись, позволил себе улыбнуться. Циммерман был большим любителем поесть и плотный обед с собой прихватывал каждый раз, когда приходил работать в этот дом.
   Сидеть без дела или заниматься чепухой после проблеска с капсюлями было выше его сил. Поэтому приказал седлать коней и пошёл одеваться. Если и снаряды-турбинки у ребят получились, то день выйдет воистину праздничным.
   Увы, в небесной канцелярии, наверно, решили, что столько удач для одного дня - перебор. С полигона Аркадий вернулся несолоно хлебавши. При испытаниях выяснилось, что снаряды, как и раньше, летят кувырком и с точностью попадания у них по-прежнему большие проблемы.
   "Если не неразрешимые. Хватит, пожалуй, тратить на это деньги, время и силы. Слава богу, можем уже все трёхфунтовые кулеврины сделать нарезными и отлить для них конические снаряды. А с этими турбинками морока одна. Будем считать их очередным неудачным экспериментом. Только бы с капсюлями получилось, ох и рванёт у нас оружейное дело... мало никому не покажется".
   Вернувшись домой промёрзшим и с соплями, несмотря на провал программы снарядов-турбинок, попаданец пребывал, тем не менее, в приподнятом настроении. Потоптался немного в прихожей в сомнениях, идти сразу в библиотеку или сначала перекусить с дороги? После прогулки по морозцу есть хотелось не по-детски, казалось, в один присест жареного поросёнка в одиночку сожрал бы. Но тяга к усовершенствованию смертоубийственных приспособлений оказалась выше. Хряпнул чарочку, не более пятидесяти граммов, настоечки на травах, в лечебных целях, для профилактики простуды, и быстрым шагом отправился в библиотеку.
   Давид сидел над раскрытой книгой Кролля и выглядел уставшим.
   - Что, не получилось? - встревожился Аркадий. У него аж сердце сбой дало, такие большие надежды он возлагал на производство капсюлей.
   - Почему не получилось? Конечно, перевёл. Вот только в двух словах сомневаюсь, не уверен. А работа таки была нелёгкой.
   Кумекали над аптекарской писаниной (уже тогда она отличалась отвратительным почерком) они больше часа. Некоторые привычные для образованных людей тех лет термины попаданцу были неизвестны. Но разобраться удалось. Аркадий поблагодарил алхимика и отпустил его домой. Сам же отправился в свой кабинет, приказав принести ужин туда.
   Будущие свершения слепили и кружили голову. Револьверы, казнозарядная артиллерия, мины... Правда, всё - именно в перспективе. Конкретно в ближайшее время наладить выпуск капсюлей на Дону было невозможно. Предстояло сначала с нуля строить химическую промышленность.
   "Ёханый бабай! Это же в какую сумму нам производство кислот обойдётся... а сначала предстоит строить настоящий завод, насколько помню, при наличии азотной кислоты не только гремучую ртуть можно замастырить... да... надо срочно подключать и казну запорожцев, одним донцам это уж очень накладно будет. Но вот сомнений, что атаманы захотят капсюльное оружие, сколько бы оно ни стоило, у меня нет. От нетерплячки прыгать будут".
  
  
   * - В то время слово жид (юде) не носило уничижительного смысла, а было лишь общепризнанным обозначением определённой национальности.

Почти производственное совещание.

Чигирин, февраль 1639 года от Р. Х.

   - Матка бозка! - видимо, из времён обучения в иезуитском коллегиуме выскочило у Хмельницкого.
   - Господи Ты, Боже мой! - в голосе Скидана помимо естественного удивления можно было уловить лёгкую панику, впадать в которую известному храбрецу свойственно не было. Между тем и угрозы-то вокруг никому не наблюдалось. Просто Москаль-чародей пообещал всех удивить, поставил на стол что-то похожее на масляную лампу, но с непривычным верхом из прозрачного стекла. Снял стекло, и торжественно произнеся: "Да будет свет!" - поднёс зажжённую свечу, от чего там загорелся огонёк, накрыл лампу стеклом и что-то там крутанул. Собственно, свет в комнате был, от нескольких свечей, но врубленная на полную катушку керосиновая лампа запорожцев потрясла. Уровень освещения она давала на порядок больший, чем привыкли люди того времени.
   Оба запорожца прижмурились, в то время как знакомые с её работой донцы и Свитка довольно улыбались в усы и бороды. Они и дома такие уже имели, хотя по настоятельному совету "изобретателя" обращались с этим осветительным прибором с крайней осторожностью, не доверяя обращение с керосином слугам. Сам Аркадий держал в доме только одну лампу, в собственном кабинете, и не позволял к ней прикасаться даже опытнейшим из джур.
   Запустить крекинговую установку удалось ещё осенью. Правда, выход светлых нефтепродуктов был у неё далеко не рекордным, но бензин для бомб и керосин для освещения теперь у казаков имелись. Аркадий специально не спешил похвастаться перед Хмельницким, надо было ведь и ламп наделать, и запас керосина произвести, чтобы никто из влиятельных атаманов на него не обиделся. Хмелю и Скидану он решил преподнести подарки на вечернем заседании по определению основных направлений политики на ближайшее время и военных действий в летнюю кампанию. Именно для этого с ним приехали Татаринов и Шелудяк (Наум Васильев) как представители донцов. Малочисленное гребенское войско прочно завязло в боях на востоке Северного Кавказа, и его невеликие силы брать в расчёт не было смысла.
   Поохав и повосхищавшись, стали рассаживаться за столом. Богдан немедленно заказал ещё десяток ламп, для посольских приёмов и на подарки иноземным государям.
   - Ох и добрая штука... почти как солнце светит, глазам больно на неё смотреть! - явно преувеличил достоинства осветительного прибора он. - Только вот почему низ у неё такой невзрачный? Медяшка медяшкой, надо бы украсить чем.
   - Кому надо, тот и украсит! - отмахнулся Москаль-чародей. - Мне и так сойдет. А что вам с Карпом срочно не одна новинка понадобится - я предугадал. По десятку привёз, потом ещё подброшу, но уже не в подарок, за плату. Мне людям, которые их делают, платить надо.
   - Раз надо - заплатим! - не смутился Скидан. - На доброе дело денег не жалко.
   - Делу - время, потехе - час! - Аркадий хотел честно назвать и автора цитаты, но спохватившись, умолк. Алексей Михайлович ещё этой звонкой фразы не произносил, следовательно, он невольно совершил интеллектуальную кражу у самого царя.
   - Умеешь ты, Аркадий, красно молвить! - восхитился Шелудяк. - Однако и правда дел у нас много, попусту болтать языком некогда. Кто начнёт, хозяин? - он посмотрел на Богдана.
   - Лучше пусть Свитка нам обскажет, что вокруг наших земель делается? - немедленно отреагировал Хмельницкий. Возражений не последовало, Свитка встал и начал доклад.
   - Основное вы и сами знаете, каждый месяц доклады отсылаю, по важным случаям так и много чаще. Главная опасность для нас сейчас поляки. После летнего и осеннего великого разорения туда великая беда пришла. Почитай, вся Малая Польша и добрая половина Великой остались без хлеба. Не то, чтоб совсем, но цены на него там сейчас, совсем не божеские, раз в десять-пятнадцать выше, чем прошлой зимой. А кушать-то людям каждый день хочется. Родители детей продают, чтоб других прокормить, женщины и девицы телом торгуют, уже много случаев людоедства было. Селяне, у которых мы или калмыки поля вытоптали или пожгли, по дорогам ходят, Христа ради просят, только не у многих-то есть что давать. По их дорогам только с немалым оружным отрядом и ездить сейчас можно, иначе никуда не доедешь, и косточек не найдут.
   - Так в чём же здесь беда? - удивился Татарин. - Радоваться надо, что у лютых врагов великое неустроение и разор случился. А уж для наших донских земель это совсем маловажные известия.
   - Нет! - вступил в разговор Москаль-чародей. - Очень важные и для донцов, дослушай, что человек скажет.
   - Эээ... вообще-то радоваться чужой беде грех, но печалиться особо здесь, честно говоря, никто не спешит. Да только беды простых людей и панов проняли. Большинству в этом году нечего было продавать. А кто вперёд арендную плату с жидов получил, нового соглашения с ними заключить не может. Те, не будь дураками, сейчас из Польши как тараканы от кипятка бегут. Кто в Литву, кто в Голландию, а многие, из бедноты - в Палестину.
   - Люблинская их община, почитай, полностью через наши земли на юг убыла, на кораблях, подловили затишье в штормах и уплыли. Представляете, моря зимнего не убоялись! - дополнил информацию Свитки Хмельницкий.
   - Да утонуть в море всё же лучше, чем быть съедену, - пожал плечами главный разведчик. - А уж кто тебя будет есть, волк или человек... В общем, весёлая жизнь у панов кончилась. Денег на неё нет и взять негде. Может, не у всех, но у очень многих. Ясное дело, они очень озлились на виновников своих бед.
   Пётр замолк и оглядел внимательно слушавших его атаманов.
   - На нас они обиделись, нам хотят головы посносить, на колья нас посажать, четвертованию подвергнуть. Как после весенней распутицы дороги посохнут, великой силой и двинут сюда.
   - Насколько великой? - спросил Татарин. - Под рождество ты говорил о более чем ста тысячах.
   - Судя по последним сведениям... думаю, что более чем двести тысяч только оружных явится. В этот раз и в Польше Посполитое рушение не пустым звуком будет, как летом. Многим шляхтичам уже не до веселия, жить не на что. Среди разбойников много шляхетских отрядов. Набеги наши они в замках или городах пересидели, а осенью кинулись - жрать-то челяди нечего, хлопов побили-поугоняли, сёла пожгли, поля потравили... Все, кто до весны доживут, за нашей кровушкой придут.
   - И хочу добавить, что одной Малой Руси, хоть и с запорожцами, их не осилить! - признался Хмельницкий.
   - Неужто большой армии собрать не сможете? - искренне удился Татаринов.
   - Собрать-то сможем, чего уж. Может, и не меньшую. Да только оттуда пойдут воины, а у нас будут в основном селяне. Опять-таки конницы у нас мало, и чего уж, похуже она, чем панская. Да и пешими у них много немецких наёмников воевать будет, а у нас... - Хмель махнул рукой.
   - Хлоп в поле воину не соперник! - поддержал гетмана фактический хозяин Левобережья, Скидан. - Обучать их мы обучаем, оружие и порох копим, только... - атаман махнул рукой.
   - Деньги полякам ещё поступали? - перевёл разговор на главный вопрос Аркадий. - Помимо миллионных пожертвований от Франции и Голландии?
   - Ватикан прислал недавно, прямо во дворец королю. Сколько, узнать не удалось, но думаю, что поменьше, чем французы и голландцы. Сотни тысяч, вряд ли больше полумиллиона... скорее заметно меньше. И император зятьку денег прислал, по-родственному. Как бы не меньше, чем римский папа, сам на испанских посылках сидит.
   - Получается, вся Европа против нас ополчилась.
   - Получается, что так, и католики, и протестанты хотят по дешёвке польский хлебушек получать, вот денежки и шлют.
   - У себя поляки ведь тоже что-то собрали?
   - На удивление много, как бы ни треть от обычного сбора. Здорово им налог на вывоз зерна помог, раньше-то его блокировали, теперь панку, который посмел голос против поднять, прямо в зале дурную голову сняли, свои же шляхтичи. Шутки с "Не позволям!" кончились, это даже до глупцов там дошло. Не до всех, конечно, но самым глупым те, кто поумнее, объяснят. Не где-нибудь, вокруг Кракова и Варшавы волчьи стаи по ночам воют, разбойничьи шайки рыщут, в городах частенько людоедов выявляют.
   - Треть... многовато.
   - Раньше-то королю запрещали большую армию набирать, а сейчас всё на неё пойдёт. Никто против слова не скажет, наоборот, шляхтичи сами на коней сядут и вооружённую челядь с собой приведут. Так что эта треть поболе полного сбора прежних лет для их армии обернётся.
   - А с оружием у них трудностей нет?
   - При таких-то деньгах? Император обещался поставить добрые нарезные ружья для "венгерской" пехоты, его вороги шведы уже прислали много лёгких гладкоствольных. Пушки, вроде бы, Франция обязалась дать, правда... может, и не дадут.
   - Трансильванский миллион? - улыбнулся Аркадий.
   - Да, хотя и не только. Там же посольство французское сгинуло, больше ста охранников расфуфыренных как петухи, во главе с доверенным лицом Ришелье, каким-то монахом-итальяшкой. Живых, как понимаете, разбойники не оставили. Кстати, мы и не знали, что они с собой ружья повезут, почти тысячу штук, да удобных, с крышками на полочках. Ришелье сильно обиделся. Изничтожение официального посольства - такое не прощается. Да и посол, видно, был важной птицей. Нас, конечно, тоже подозревают, но среди прочих других. Думаю, в ближайшее время не видать полякам от французов помощи, как своих ушей. Кстати, трансильванскому господарю также. Франция страна богатая, но миллионов ливров и там избытка не наблюдается. Одним выстрелом сразу трёх зайцев убили!
   Что-то в этом рассказе показалось попаданцу очень важным, но раздумья на эту тему пришлось отложить. Обсуждения политического момента и планов военной кампании продолжались.
   - А третий-то кто? - озвался Шелудяк.
   - Литва. Следы-то похищенных денег ведут туда. Радзивиллы, ясное дело, отпираются, да кто ж им поверит, если в Вильно, Ковно и Минске на базарах эти самые ливры в большом количестве выплыли? Владислав сгоряча пригрозил литовским канцлеру и гетману, так те в ответ его послали. Если победим поляков весной, отделяться будут, они и раньше своей нелюбви к полякам не скрывали.
   - Голландско-польскую дружбу, нам совсем не нужную, уже начали рушить?
   - Да, наши ребята из лисовчиков собрали в Малой Польше отряд из ярых католиков и по первой же травке двинут жечь голландские провинции. Города им, конечно, там будут не по зубам, но сельскую местность, думаю, успеют сильно разорить, ребята все с большим опытом, кое-кто ещё с самим Лисовским на Русь ходил.
   - Постой, угадаю, а заплачено им голландскими гульденами? - стукнул кулаком по столу в ясно читаемом восторге Москаль-чародей.
   - Точно. Из той самой помощи Речи Посполитой, мы их на фальшивые злотые много наменяли.
   - Класс! Теперь на Западе десять раз будут думать, прежде чем полякам хоть одну монету дать!
   - Это вы хорошо придумали! - поддержал беседу Хмельницкий. - Если весной выстоим, разобьём королевскую рать, то другой ему ни в жисть не собрать. Только это нелегко будет сделать. Наёмников немецких у Владислава много будет?
   - Много, - вздохнул Пётр. - В Германии страшный голод, своего хлеба из-за войны там мало сеют, раньше в Польше докупали, а теперь... большие отряды, говорят, не за плату, за кормёжку готовы зимой к кому угодно перебежать. Там и грабить-то некого. А королю есть чем их кормить. Хлопы и мещане и дальше будут вымирать, но на прокорм армии он зерна найдёт. Владислав уже и надежду потерял настоящим королём стать, а тут такой случай...
   - Ещё что-то по Польше имеешь сказать?
   - Основное сказал. Разве... вот ещё неприятная новость: пули Минье они тоже уже научились делать. Так что в дальнобойности у нас уже преимущества нет.
   - А пули Нейсслера? - встрепенулся Аркадий.
   - Вроде бы, пока нет, гладкоствольные ружья заряжают свинцовыми шариками, как раньше. Мне говорили, что и ракеты подобные Срачкоробовым пытались сделать, только ничего у них не получилось. Обосрались с этим, можно сказать. Если основное, так, пожалуй... всё.
   - Тогда садись, - сделал приглашающий жест рукой Свитке Хмельницкий и встал сам. Обвёл взглядом присутствующих, заулыбавшихся при фразе о ракетах, и негромким голосом начал излагать:
   - Считаю, что весной, думаю, в начале мая, к нам явится не менее двухсот пятидесяти тысяч врагов. Да в обозе у них тысяч сто будет, многие тоже оружные. Пускать их в наши земли нельзя, разорят всё хуже татар. Значит, надо встречать где-то на Волыни. Лучше бы вообще в Польшу выдвинуться, да не успеем, потому как будем ждать подмогу от вас, донцы, калмыков, черкесов, молдаван. Самим нам, как я говорил, с такой армией не справиться.
   - Сколько думаешь в поле сам вывести? - поинтересовался Татаринов.
   - Запорожцев тысяч пятьдесят будет. Половина - опытнейшие бойцы, остальные - хоть год, да повоевали, знают, за какой конец саблю держать. Из них тысяч двадцать конные. Карпо, вон, грозился привести... сколько?
   - Семьдесят тысяч, больше никак не получается. Пятьдесят пешими, двадцать конными. Правда, воевали всерьёз... где-то около половины. Остальные разве что беззащитных жидов и католиков резали, каковы будут в бою - сам не знаю.
   - Ну и я на Правобережье, - продолжил Богдан. - Соберу ещё тысяч сто двадцать. Конных тоже около двадцати тысяч, большая часть на татарских лошадках и верхом раньше не воевала, из пешцев в боях участвовать приходилось где-то трети. Как и говорил, армия вроде бы большая, только польской не соперница. Одна радость, пушек у нас более сотни будет и пороху на один бой с лихвой хватит. Но без помощи не выстоим. Лупу обещал прислать пятнадцать тысяч конницы и столько же пехоты. Всего, значит, двести семьдесят тысяч, конных из них семьдесят пять. Что у вас? - Хмельницкий сел и ожидающе посмотрел на Татаринова.
   Теперь уже встал со своего места донской атаман.
   - На Дону и людей столько не живёт, сколько вы в армию собираете. Я с атаманами городскими переговорил, в этом году все в войне участвовать пожелали. Так что... думаю, тысяч двадцать пять конных, из них пятая часть на хороших конях и хоть как-то одоспешенная, и тысяч тридцать пеших, почти сплошь новики, приведу. Черкесы... они сами не знают, что у них завтра случится. Но полагаю... тысяч пятнадцать, все окольчуженные и на добрых кабардинских конях, придёт. Ещё три-четыре тысячи шапсугов на ладьях явятся, как договаривались, южнее порогов в засаду сядут, Литву стеречь.
   Татарин замолчал, отхлебнул из чашки пару глотков уже остывшего сбитня и продолжил.
   - Зато калмыки придут, куда в большем числе, чем в прошлом году. Тысяч шестьдесят, а может, и семьдесят, в том числе - много одоспешенных. Сам Хо-Урлюк поехал на родину, на встречу с другими монгольскими князьями, и старших сыновей с собой прихватил, а на хозяйстве оставил троих - Сюнке-батура, Лоузана и Санжина. Пока отца и наследника его, Дайчина, нет, они хотят завоевать сердца воинов богатой добычей. После победы нам надо будет Польшу так обезлюдить, чтоб ещё сто лет они от одного упоминания слова "казак" вздрагивали и крестились.
   - Царь помощь не пришлёт? - с надеждой спросил Скидан.
   - Войском - нет! - замотал головой Татарин. - Но обещал выдвинуть дворянскую конницу к литовской границе, чтоб Литва сдуру нам в спину не ударила. Ну, и хлебом, свинцом, порохом нам он помогает. И на том спасибо.
   Донской атаман сел, а как бы председательствующий хозяин дома обратил внимание на скромно молчавшего большую часть беседы попаданца.
   - А у тебя, Аркадий, есть для нас что-нибудь?
   По примеру предыдущих ораторов Аркадий встал.
   - И да, и нет. Как много мне приходится работать, рассказывать не буду, здесь бездельников нет, всем приходится крутиться. К сожалению, ничего нового и чудесного до весны мне сделать не удастся.
   - А до лета? - не сдержал любопытства Карп.
   - И до лета, и до зимы. Да и до следующей зимы... оно только появится, если всё будет в порядке.
   - Что появится?!
   - Какое чудо?!
   - Не томи!
   Аркадий садистки подержал паузу, потом не спеша вытащил из подмышечной кобуры ТТ.
   - Все помнят, что это такое?
   - Помним!
   - Не дразни!
   - Да разве такое забудешь?
   И чуть позже остальных отреагировал Хмельницкий. Почему-то полушёпотом.
   - Неужто и нам такие сделаешь?
   На тишину, которая воцарилась в комнате, вероятно, можно было вешать тяжёлые вещи. Все атаманы дружно, с нескрываемой надеждой уставились на попаданца.
   - Ну, честно говоря, не совсем такие. Этот уж очень сложен в изготовлении, здесь его ещё не одно десятилетие массово выпускать будет невозможно. К концу будущего года я надеюсь, если получится, начать выпуск первых револьверов. Да я вам рассказывал и чертежи рисовал, помните, наверное?
   Все помнили, о чём каждый из присутствующих не преминул рассказать. В комнате на короткое время воцарился привычный казацкий гармидер (беспорядочный шум). Радостно-возбуждённый, с явно приподнятым настроением всех участников. Видные государственные деятели, уже ведущие переписку с коронованными соседями, сразу превратились в кучку мальчишек, предвкушающих получение долгожданных игрушек.
   "Н-да... только они сразу по получении "игрушек" не преминут воспользоваться ими по самому что ни на есть прямому назначению. И для своих ребят попросят".
   - Аркадий, ты же и для казаков этих... леворверов наделаешь? - как бы отвечая на мысли попаданца поинтересовался Татаринов. Вокруг опять повисла тишина. Вопрос был очень животрепещущим и касался всех. Тот невольно хмыкнул по поводу своей так быстро сбывшейся догадки.
   - Не сразу. И оружие будет дорогим, особенно поначалу.
   - Не дороже денег. Кому надо - добудет, что ж это за казак, если на ТАКУЮ ВЕЩЬ деньги не найдёт? - судя по тону Скидана, он и человеком подобное существо не считал.
   - Это точно, Карп, - поддержал его Шелудяк. - Настоящий казак за доброе оружие что хош отдаст, а уж за энтот... леворнмент...
   - Ре-воль-вер! - по слогам внятно и громко повторил Аркадий.
   - И палить он будет тоже без дыма? - поинтересовался Свитка.
   - Увы, но бездымный порох мне в ближайшее время не осилить. Разве что...
   - Что, разве что?..
   - Если удастся наладить производство... некоторых веществ, то, возможно, выпущу небольшую порцию, то есть... немного, в общем, для пластунов, снайперов и разведчиков. Очень уж дорого обойдётся. Хотя... мороки тогда... ведь под бездымный порох и оружие особое нужно... не знаю, стоит ли возиться.
   - Стоит!
   - Надо!
   - Делай!
   - Обязательно!
   Мнение о производстве нового смертоносного девайса у присутствующих атаманов оказалось на редкость единодушным.
   "Вот по серьёзным бы вопросам они так. Ведь по любому поводу друг другу в глотки вцепиться готовы. Эх, надо переводить казачьи сообщества на диктатуры. Богдан к этому и сам идёт, а вот Татаринов... воин, а не политик. Калуженин или Шелудяк бы больше подошли. Ладно, авось как-то всё образуется".
   - Помимо револьверов можно будет наладить выпуск казнозарядных дальнобойных ружей. Это в боях на суше куда важнее. И делать куда более удобные гранаты. И противопехотные мины, чтоб наступил кто на неё - и гаплык ему и всем кто рядом случился. В общем, много чего. Главное - прорыв по производству капсюлей случился, с чем всех и поздравляю. Надеюсь, к большой войне с турками у нас уже будет много оружия, основанного на капсюлях.
   - Считаешь, война будет и скоро? - посерьёзнел Богдан.
   - Обязательно и вряд ли только с турками.
   - А с кем ещё?!!
   - Потом про это. Сначала о том, что хоть немного облегчит вашу битву с поляками. Мы к ней изготовим немало трёхфунтовых кулеврин. Они тяжелее обычных пушек, зато нарезные и новыми снарядами будут пулять спокойно на две-три версты. Причём не просто пулять, а попадать. В корабль или там... башню, группу шатров. А снарядики у них не чугунные болванки, а бомбы. Или зажигательные... в общем, с зажигательной смесью.
   Попаданец задумался.
   - Ещё мы снабдим войска лекарствами, они хоть немного уменьшат смертность у раненых и больных. Сами понимаете, насколько важно, чтоб они не в могилу ложилсь или на паперть потом шли, а в войско возвращались. Эх, столько дел начато... время нужно. Будет время - наши войска самыми сильными станут. Люди стали прибывать из Европы, знающие, умелые, с их помощью горы своротить можно, а потом на головы врагов обрушить. Так что всё от вас самих и зависит. Разобьёте весной поляков - много чего сделаем.
   - Разобьём, иначе... всем хреново придётся. Думаю, на кол ещё никто не спешит? - ответил Хмельницкий.
   - Да уж... нам попадать в руки панов не стоит. Ничего не спасёт, Сулима, помнится, и в католичество перешёл, и от папы их бл... медаль имел, а всё одно страшной смертью помер, не пощадили его панки! - поддержал гетмана Свитка.
   - Добре, с польскими панами разобрались. Петре, а как там у литовцев дела обстоят, не ударят нам в спину?
   - Думаю... нет. Мы им передали весточку, что если не будут залупатся и лезть к нам, то и мы к ним не полезем. Нам дали знать, оба Радзивилла, великий канцлер Альберт и великий гетман Кшиштоф, что они перемирие соблюдать будут. У них была рознь из-за веры, сами знаете, Альберт истовый католик, а Кшиштоф - заядлый кальвинист. Но они уже договорились. Оба известны как сторонники независимости Литвы. Раньше для такого шага у них возможностей не было, а теперь, благодаря нам, появились. Если побьём поляков, к нам литовцы не полезут. Им сейчас и так нескучно. Хлопы бунтуют беспрерывно, даже несколько местечек сожгли, над восточной границей московская армия висит, ни для кого не секрет, что Михаил мечтает вернуть Смоленск под свою руку.
   - Так он и об Чернигове печалился, но что-то не спешит его забирать! - ухмыльнулся Скидан. - Может, не будем ему такой город отдавать?
   - Берёшь чужое, отдаёшь своё... - за Свитку ответил Богдан. - А Чернигов-то и нам никак не чужой, но... надо будет отдать. Как ни обидно, но себе ещё и Московского царя врагом делать негоже. У нас и так вокруг одни враги, лишние нам совсем ни к чему. Если хочешь сохранить целое - будь готов пожертвовать кусочком. Мы с тобой уже сто раз это обговаривали.
   - Обговаривали, обговаривали... отдавать хрен знает кому четверть земель. За какие заслуги?!
   - Это не подарок, Карп, - поддержал гетмана Аркадий. - Это откуп. За помощь, царь здорово донцам помог, а они запорожцам, ну и за уверенность в безопасности спины.
   - А кто ему дальше помешает войска послать?
   - Осторожность. Он человек очень осторожный. Нарываться на войну с людьми, которые вдребезги расколошматили...
   - Чего?
   - Ну... разгромили поляков, которые недавно его войска били... побоится.
   - Да и у него сейчас другой интерес, - вмешался Свитка. - Здесь могу всех точно заверить, что в окружении царя все сейчас о Смоленске спорят. Одни уговаривают его напасть на Литву сразу, как дороги просохнут, другие остерегают, мол, страна после прошлой Смоленской войны не отошла, нечего в новую лезть.
   - Прям-таки окружения царя? - иронию в голосе Скидана не услышал бы только чрезвычайно наивный человек.
   - Да, именно.
   - И кто ж это такой?
   - Агенты Орёл и Попадья.
   - А кто такие эти агенты?
   - А вот это тебе не нужно знать. За свои донесения несу ответ я. Оплошаю - с меня и спросите.
   - Да как ты смеешь мне, атаману...
   - Сейчас ты и Хмель атаманы, а потом погрызётесь, сцепитесь между собой, и одному придётся шкуру спасать. Вот проигравший прибежит в Москву, припадёт к ногам государя и выдаст ему всё, что о предателях возле него слышал. Посему ничего о них никому говорить не буду. Чего не знаешь - того не расскажешь. О новых агентах и я сам знать не буду, ими будет заниматься только мой помощник по Москве.
   Некоторое время Свитка и Скидан буравили друг друга взглядами, один спокойным, другой злым. Первым не выдержал и отвёл глаза атаман. Выиграть в гляделки у характерника дело непростое, да и его правоту прославленный рубака про себя признавал. Возможность воплощения в жизнь предположения главного разведчика ни для кого секретом не была. Отношения у двух знаменитых атаманов Сечи были напряжёнными. Не будь уж очень зримой польской опасности, давно бы сцепились бы для выявления одного самого главного. Карп не скрывал, что считает избрание кошевым Богдана ошибкой и жаждет "восстановить справедливость", то есть вырвать булаву у Хмельницкого. Можно и с руками. Однако пока грядущее польское нашествие не позволяло ему развязать гражданскую войну. Да и численное преимущество армии гетмана вынуждало к осторожности.
   - Считаю, но головой уже не поручусь, что после нашей победы над польской армией и объявления Литвой независимости Москва пойдёт на Смоленск.
   - И введёт войска на Черниговщину? - скорее утвердительно, чем вопросительно продолжил Богдан.
   - Конечно, - согласился Пётр.
   - Как думаешь, смогут московские войска быстро взять город? - поинтересовался Москаль-чародей.
   - Вряд ли. Они уже много месяцев ждут того, успели подготовиться, запасы накопить. Да и слишком многие горожане от московитов ничего хорошего ждать не могут. Думаю, как и в прошлый раз, дело затянется надолго, может... на год-два.
   - Но у царя много армий.
   - Но и границы у них... не короткие. Не могут они без присмотра даже пограничье с нами оставить, не говоря уже о калмыках. За шведами опять-таки присмотр нужен. А главное... не та ещё Русь, что до Смуты была, совсем не та. Вроде бы, кроме Смоленска, ещё одна армия, заметно меньшая, пойдёт на Чернигов, а оттуда свернёт на Трубчевск и Стародуб. И на севере могут на Полоцк двинуться. Уверен, будут просить помощи у донцов.
   - Уже намекали, пока так, - Татаринов сделал сложный жест кистью правой руки, - осторожненько.
   - Много донцов откликнется?
   - Тысчи две-три, верховских. Остальные или в Черкесии завязли, или в Польшу хотят идти, наслушались у нас ребята о богатствах, которые там в замках-городах остались.
   - Да... - подкрутил ус Скидан. - Ох и погуляем, потешимся...
   - Не стоит делить шкуру неубитого медведя, - поморщился Москаль-чародей. - Пётр, турки нам веселье в Польше не испортят?
   - Нет, не до нас им сейчас. Султанский трон делят.
   - Втроём не помещаются?
   - Вчетвером уже. А там место только для одного человека.
   - Как вчетвером?!
   - Кто четвёртый?!
   - Откуда взялся?!
   Для приехавших в Чигирин сегодня из Азова сообщение Свитки было ошеломляющей новостью.
   - Два дня назад сюда сведения дошли, потому вы и не знаете. Объявился султан Мурад IV.
   - Самозванец! - опередил всех в догадке Аркадий.
   - Скорее всего, да, самозванец. Слухи о появлении выжившего в покушении султана давно ходили, мы ведь их сами запускали. Один Гирей, насколько мне известно, троих посмевших присвоить это имя казнил самым лютым образом. Да и другие искатели титула уже тоже отлавливали самозванцев. Но этот оказался очень хитрым. Сейчас кочует где-то южнее развалин Трапезунда, говорят, ни разу не ночевал дважды в одном месте. К нему многие сбегаются, не только селяне и кочевники, сипахи тоже. А вот янычар он люто ненавидит. Всех, кто в плен попадётся, вешает. Винит в покушении на себя именно воинов капыкуллу, предателями их называет.
   - И другие султаны это терпят?
   - Еэн и Ахмед сейчас туда и добраться не могут. А Гирей... зима, там она тоже суровая, холодная и снежная, до наступления весны ничего и не сделаешь.
   - Кто это, неизвестно?
   - Нет. Говорят... разное. Многие утверждают, что лицо его сильно изуродованное, он его обычно прикрывает. В воинском деле опытен и ловок, несколько отрядов гиреевцев в предгорьях разбил неожиданными налётами. В норе как суслик не отсиживается.
   - Сомнут его весной, как думаешь?
   - Это только один Господь может знать.
   - А если погадать, прикинуть...
   - Божья книга гадание не одобряет, так что и пробовать не буду. Поживём - увидим.
   - Другие новости по туркам есть?
   - Да, кое о чём я вам писал... уж не обессудьте, если повторюсь.
   Пётр сделал маленькую паузу, видимо, собираясь с мыслями.
   - В Румелии совсем беда - мор от голода и болезней. Особливо болгарам досталось, татары ведь через их земли прошли. Ну и люди не выдерживают, берутся за оружие. Объявился там поп Иванко, собрал вокруг себя несколько гайдамацких отрядов, повёл речи об изгнании агарян с православных земель. Чем с голоду подыхать, лучше саблю в руки взять, силы его с каждым днём увеличиваются, турок в плен не берёт. Сейчас сцепился, несмотря на зиму, с турками, поселившимися в горах. Думаю, тут и интерес есть, их поля не разорялись, есть, что в сёлах взять. Еэн-паша почти всю армию в Анатолию переправил, назад не поведёт.
   Докладчик отхлебнул из чарки лёгкого вина.
   - Большая часть Анатолии сейчас под Гиреем. И армия у него самая сильная. Вот, правда, денег ему не хватает, говорят, с французами речь о займе ведёт.
   - Вот поганцы! - не сдержался Скидан. - И здесь нам пакостят!
   Свитка пожал плечами и продолжил.
   - И на те земли голод пришёл, лето очень уж засушливое выдалось, но мора такого там нет. Думаю, армию Гирей сохранит, а по весне приумножит. И войной пойдёт не на самозванца, а на Еэна-пашу.
   - Надо подкинуть Дадиани мысль, что Гирей может разрешить ему ввести войска в эту... Самцихе-как-то его там. Старинные грузинские земли, как вы думаете, клюнет? - перебил докладчика Аркадий.
   - А ведь... могёт! - поддержал его Шелудяк. - Имеретин он сожрал, в Абхазию мы его не пускаем, на сход Солнца персы... Точно могёт.
   - Надо только его предупредить, чтоб всерьёз с самозванцем не воевал.
   - Да он и сам не дурак. Подгребёт под себя те земли, а воевать будет только их защищаючи.
   - Добре, сделаем, - согласился Свитка. - Ещё новость, что венецианцы договорились с Ахмедом. Он, значит, получил от них отступного и объявил настоящими убийцами покойного султана янычар. Так что Венеция и левантийскую торговлю восстановила и, как союзник Ахмеда, южное и западное побережья Анатолии грабит. Скоро и там турки будут бояться к берегу подойти, в Европе спрос на галерников возрос, а татары-то нового живого товара не поставляют. Ахмед сумел, уж не знаю как, с мамелюками в Египте договориться, те признали его султаном, что здорово усилит его армию к весне.
   - От добрая новость! - стукнул по столу Хмельницкий. - Теперь не наши бедолаги, а сами турки на каторгах будут гинуть! А клятые агаряне пусть подольше друг друга режут.
   - В общем, года три-четыре мы турок можем не опасаться. К моему великому удивлению жиды в Палестине не пропали. Как ты и советовал, большая взятка и обещание выплат друзскому эмиру Мельхему Маану обеспечили им его покровительство. Тот решил, что ежегодные солидные поступления куда предпочтительней разового грабежа. А с налётами бедуинов жиды и сами справляются. Сейчас их уже там больше, чем арабов, и число жидов растёт. Помимо сбежавших наших и стамбульских, туда теперь едут польские и немецкие. Хотя... не любят их арабы и мамелюки. Тяжело будет выжить во враждебном окружении.
  
   После совещания Аркадий подошёл к Свитке и поинтересовался именем монаха-итальянца, возглавлявшего французское посольство. Почему-то ему это казалось важным.
   - Эээ... Ма... Мазилини, кажись.
   - Мазарини?!!!
   - О! Точно. Мазарини. А что, важная шишка?
   Вдруг нахлынувшие на попаданца эмоции помешали ответить сразу. Наконец, помотав головой, он выдавил: - Можно сказать и так.
   - Надо же, а мне сказали, что он простого происхождения. Вот, забыл тебе сказать! Наши по делам ездили в Англию, нанимать людей, и, проезжая мимо одного именьица, слышали, - Пётр хитро ухмыльнулся, - что как раз в ту ночь подлые католики, видно, по приказу самого короля, вырезали семью одного мелкого дворянчика.
   Аркадий оглянулся, подвинул лавку, сел на неё и только тогда спросил: - Кромвеля?
   - О! Настоящий характерник! Всё тайное сразу сам угадывает.
   Аркадий растерянно улыбнулся и махнул рукой.
   "Вот теперь история уж точно пойдёт другим путём. Не факт, что лучшим, но другим. Уж очень важную роль сгинувшие здесь люди играли в истории моего мира. Теперь это уже безвариантно".
  

Эпилог.

Ах, эта свадьба пела и плясала...

Чигирин, масленица, 1639 год от Р. Х.

  
   - Го-о-орько! - тонко и пронзительно, как бы не с переходом в ультразвук, завизжала солидная на вид тётка в парчовом кунтуше, вылупив от старания глаза.
   "Видно, атаманская жена или мамаша, простому человеку такая одёжка не по карману. Не говоря уж о том, что там этой парчи на попону хватило бы. И чего, спрашивается, так визжать?"
   - Горько! - как из пушки выстрелил, коротко рявкнул басом полуторного, если не двойного объёма казарлюга, дружбан Срачкороба Микита Пересериднипро. И тут же набулькал в только что опорожнённую чарку горилки. Лицо и гладко выбритая голова, кроме оселедца, конечно, у него уже покрылись потом и блестели в ярком свете керосиновых ламп. Синий, с вышивкой кунтуш был расстегнут, но можно было не сомневаться, что "употребить" сегодня он ещё очень много успеет.
   "Каков поп, таков и приход. Ну и друзяки у него... хм... у меня, впрочем... друг моего друга..."
   - Горко! - с заметным акцентом, как на плацу скомандовал, а не призвал целоваться, народный украинский герой шотландского происхождения Максим Кривонос. С совершенно уголовной рожей, свёрнутым на бок носом и острым умным взглядом. Первый в мире генеральский мундир, введенный Хмельницким понятно по чьему совету, сидел на нём как влитой.
   - Горко! - уже с другим, но не менее заметным акцентом, поддержал призыв вздорной бабы Рахим Ширин, родственник Срачкороба по материнской линии и весьма влиятельная фигура среди оставшихся в Крыму татар. Горилку пить, чуть ли не в объёмах, сравнимых с потреблением воды его лошадью, вероисповедание ему ничуть не мешало.
   - Горько! - поднял чашу интриган Богдан.
   - Горько-о!!! - раззявил пасть подлый предатель Срачкороб.
   - Горько! - заорал ещё один предатель, Васюринский.
   - Горько! Горько! Горько!
   Гости начали хором скандировать, Аркадию даже на миг показалось, что попал на стадион и публика требует "Шайбу!". Но... только на миг. Вокруг был сплошной семнадцатый век, и до появления ледовых дворцов ему дожить явно не судилось.
   Он смирился с неизбежным и неловко повернулся к невесте ("собственно, после бракосочетания в церкви она вроде бы уже жена?"). Та, зардевшись ещё утром, с каждым часом алела всё больше и больше ("интересно, если она и дальше цветом лица по спектру смещаться будет, в инфракрасную область не выскочит?"). Весьма гармонируя со свадебным алым платьем, белые пришли на Русь позже. В отличие от, будто пыльным мешком из-за угла стукнутого жениха, невеста от свадебного пира явственно получала удовольствие, и немалое. Хоть спиртного пила совсем немного.
   Обняв девушку рукой за плечико, жених наклонился к потянувшейся навстречу невесте, закрывшей при этом свои невероятно чёрные глаза ("ведьма однозначно"), и впился губами в её уста. Целоваться толком она не умела, но, чего уж скрывать, и ей, и Аркадию эта процедура приносила немалое удовольствие. Посему дожидаться, пока пирующие на его свадьбе успокоятся, перестанут требовать сладкого и займутся выпивкой-закуской, ему было приятно.
   "Слава богу, девчонка симпатичная, пусть и не красавица. Не крокодил и не лошадь в юбке. Напиваться перед постелью совсем не обязательно, привлекательна и без водки. Но нагла... ох, есть у меня нехорошее предчувствие о личности главы складывающейся семьи. Может, у кого-то этот вопрос однозначно пол определяет, а на Украине..."
   Гости уже дружно чавкали, и Аркадию с сожалением пришлось оторваться от девичьих губ. Мария, видимо, затаившая дыхание на всё время поцелуя, с всхлипом вздохнула и принялась срочно вентилировать лёгкие. Естественные при этом движения её груди немедленно нашли отклик у изголодавшегося по женской ласке попаданца. Что, видимо, не осталось незамеченным невестой, она зарделась ещё ярче.
   "Вообще-то, женитьба дело неплохое, в отсутствие резины и при гуляющем на свободе сифилисе, постоянная партнёрша в постели скорее необходимость, чем излишество. Но..."
  

* * *

  
   Первый звоночек, свидетельствующий о частичном раскрытии его инкогнито, прозвучал для Аркадия после атаманской встречи. Уже по её завершении к нему подошёл Богдан и сказал, что на завтрашнем совещании с господарям и посланниками желательно и его присутствие.
   - А я-то там зачем? Уж чего, а заплести мозги этим павлинам ты сам сможешь.
   Богдан покачал головой и улыбнулся, видимо, оценив неизвестное ему раньше выражение.
   - О твоём присутствии настойчиво попросил Лупу.
   Юморить попаданцу сразу расхотелось.
   - Он как-то обосновал необходимость пребывания на важнейшем и тайном заседании какого-то малоизвестного атаманишки, пусть и колдуна?
   - Ну, я задал вопрос несколько иначе... но поинтересовался.
   - И?
   - Он заявил, что ему известно, что не только оружием ты занимаешься, но и разработкой будущих действий. Стоит вспомнить - между прочим, упомянул он - сожжение Стамбула.
   - Про попаданство?..
   Хмельницкий задумался, как бы ещё раз прикидывая что-то.
   - Нет. Уверен, что нет. Но Василий заявил, что ему прекрасно известно, что ты в обоих казачьих войсках занимаешь куда более важное место, чем стараешься это показать. И ему очень хотелось бы с тобой познакомиться лично.
   - Чёрт!
   - Боюсь, я своим поведением его подозрения в твой адрес подтвердил. Неожиданно он с этой просьбой вылез, совсем о другом говорили.
   - И у Молдавии есть разведка. Уточнять он, конечно, не стал?
   - Нет, не дурак, далеко не дурак. Думаю, ничего толком и не ведает, но то, что твоё слово имеет большой вес среди самых уважаемых атаманов, знает точно.
   - Может, отказаться?
   - И напрасно обидеть нужного нам человека?
   - Н-да... как считаешь, многие обо мне правду знают?
   - Один Бог ведает. Но, что ты не простой казак, уже и за границей известно многим.
   - Не было печали, черти накачали.
   - А вот их сюда тащить не надо, и без того тошно бывает. Ха, ты, наверное, ещё не знаешь! У нас новый претендент на святость появился.
   - Надеюсь, не покойник Могила?
   - Вот тут ты не прав. Теперь Могила нам неопасен, как ты сам хорошо сказал: "Мёртвые не кусаются". Но нет. Другой человек. И ты его знаешь.
   - Да?.. И кто же это?
   - Срачкороб! - выпалил Богдан и расплылся в улыбке от вида совершенно ошарашенного Аркадия, самым натуральным образом вытаращившего глаза и раззявившего рот. Представить себе, что кто-то может причислить похабного шутника святым...
   "Это же сколько надо выпить или какой травы выкурить?!! Святой Юхим. Умереть не встать. Слов нет... да что там слов! Выражений тоже нет!"
   Полюбовавшись никак не могущим прийти в себя от изумления собеседником, Хмельницкий, явно довольный произведенным эффектом, продолжил.
   - В народе широко разошлись рассказы, как он дьявола, самого Вельзевула посрамил. Многие просто вдохновлены такой победой над нечистой силой. Ранее о подобных вещах только в деяниях самых уважаемых святых доводилось читать. А здесь - наш человек, казак за святую веру кровь проливавший.
   Маразм крепчал, продолжая тормозить донельзя ошеломлённого Аркадия. Наконец ему удалось преодолеть наваждение, и он попытался объяснить: - Так это ж...
   - Праведное деяние, или как там его обзовут знающие люди, - сказал гетман, сейчас говорил именно руководитель Малой Руси, без всяких улыбок и шуток. - Нужное дело он СДЕЛАЛ, одолев нечистую силу. ПОЛЕЗНОЕ.
   Хмельницкий явно давал понять, что слухи о "подвиге" Срачкороба пришлись ему ко двору. И то, что они не имеют с действительностью ничего общего, его совершенно не волнует.
   "Политик. Ох, как бы не он сам эти слухи запустил, о святости. Всё, пришествие песца полярного, особых пушистости и упитанности. Быть Срачкоробу святым, раз государству нужно. Эээ... слов и выражений по-прежнему нет".
   Вспомнив вдруг судьбу некоторых людей в двадцатом веке, Аркадий встрепенулся.
   - НАДЕЮСЬ, никто торопить приближение появления нового святого не будет? - впился он взглядом в глаза Богдана. - Я был бы КРАЙНЕ огорчён подобным поворотом событий.
   Хмельницкий выдержал этот взгляд, не опустил глаза, только молча коротко кивнул.
  

* * *

  
   Собственно, переговорами встречу в Чигирине назвать можно было с очень большой натяжкой. Это была встреча для подписания итогов настоящих переговоров, шедших с лета прошлого года. Очень нелёгких и весьма напряжённых.
   Хотя в желании урвать кусочек побольше от обрушившейся в смуту Оттоманской империи замечены были все, договориться о совместных действиях оказалось в высшей степени тяжело. Друг друга они... недолюбливали, мягко говоря, и опасались куда больше, чем турок. И имели для этого причины. Трансильванцы не так давно уже гуляли по Словакии, и даже коренной австрийской территории. Желание Ракоци объединить все венгерские земли под своим началом ни для кого секретом не было, как и наличие подобного же намерения у императора.
   Спасли переговоры, как ни странно, французы, жаждавшие совершенно обратного. Трансильванский господарь, склонявшийся к войне с империей, очень обиделся на них за обман. Обещали целый миллион, а не дали ничего. В то, что деньги пропали по дороге, он не поверил (в это даже его юная пассия отказалась верить), и под уговорами приближённых и послов из Вольной Руси склонился к отвоеванию Буды у турок. Именно там короновались короли Венгрии, въехать в ворота этого города на белом коне (как недавно видела во сне та же прелестница)... настоящее воплощение чаяний всех венгров! Ради такого можно и выяснение отношений с австрийцами отложить, никуда они от его грозной конницы не убегут.
   У Фердинанда III гонору было ещё больше. Да и желание хапать новые земли, как и положено императору, он имел громаднейшее. Но... те же французы... сцепиться с сильной трансильванской армией, когда не можешь одолеть бьющих тебя врагов... Умный человек на такое не пойдёт, а император себя дураком не считал. Турки же наверняка ещё не скоро смогут тягаться с империей. И на лисовчиков, ударивших в прошлый раз в спину трансильванцам, или на грозный окрик из Стамбула уже рассчитывать не приходилось. Полякам и туркам не до того. Ну и любимые домашние земноводные у повелителей были, как и положено, невероятно крупных размеров. Иметь возможность захватить чужую землю и не воспользоваться этим? Такое в голову этих уважаемых людей поместиться не могло.
   Второй крайне болевой точкой были отношения между Молдавией и Валахией. Матвей Басараб никак не мог забыть недавнего похода молдавской армии для завоевания ЕГО государства. Тогда только своевременное прибытие трансильванцев спасло господаря Валахии от унизительного разгрома и бегства из собственной страны. Веры Василию Лупу у Матвея не было ни на грош. С другой стороны, турки отовсюду сами бежали, а откуда они не догадывались сбежать, их изгоняли (точнее там их вырезали) гайдуки, проще говоря - разбойничьи отряды. Хмельницкий предлагал ему взять под свою руку Добруджу и всю северную Болгарию с перевалами на Балканских горах, Старо-Планине. Для начала. Почти удваивая таким образом размеры государства. Гетман гарантировал серьёзную помощь, если турки захотят забрать захваченное обратно.
   - Нам выгоднее воевать с нехристями в Болгарии, вместе с союзниками, чем на своей земле и в одиночку, - признался гетман. - Поэтому на нас можете положиться. Приходить на выручку Валахии будет в наших собственных интересах. А если ещё кто оттяпает у турок землицы, то и на дополнительную подмогу можно будет надеяться.
   Очень важно было ликвидировать последний ногайский анклав на Балканах, Буджакскую автономию в Добрудже. Добровольно ещё раз идти куда-то они вряд ли пожелают, надо было изгонять орду. Но проделать это без большой армии невозможно, а весной грядёт решающая битва с поляками. Оставалось отдать Добруджу тому, кто изгонит из неё буджаков. Валахии или Молдавии. Однако молдавское войско планировалось привлечь к кампании в Польше, следовательно, разумнее было подарить эту землю Басарабу.
   В привлечении последнего к войне существовали значительные сложности. Главной проблемой было именно недоверие Басараба к Лупу. Прямо скажем, вполне обоснованное, но Богдан заверил волохов, что вся молдавская армия пойдёт вместе с казаками на поляков и ударить в спину Валахии никак не сможет.
   Именно вокруг этого у запорожских атаманов протекали наиболее ожесточенные споры. Если конкретные интересы Валахии, Трансильвании и империи учитывались, хотя бы частично, то Молдавия на первом этапе раздела чужих земель не получала ничего. Конечно, в данный момент под толстой задницей Лупу ощутимо зашатался трон, он крайне был заинтересован в поддержке извне, которую могли оказать только казаки, можно было и просто принудить его. Но такие союзы как правило очень уж непрочны. Иметь же ненадёжного союзника... Авансовая передача Буджака здорово укрепляла его позиции внутри страны. И идеологически, как господаря, вернувшего стране то, что ею раньше утрачено, и появлением на внутриполитической арене гагаузской конницы, поначалу вынужденно преданной Лупу.
   Богдан после долгих колебаний предложил передать Буджакскую степь с поселявшимися там гагаузами Молдавии. Как и всякие разбойники, присутствовавшие на совете, отдавать сильно не любили. Предпочитали брать бесплатно. А здесь: передача немалой территории с населением, на переселение которого уже заплачены существенные суммы. Поначалу большинство было категорически против.
   - Не позволю! - раздалось и на этом высокоуважаемом собрании. Что дало повод гетману хорошенько осадить зарвавшегося Гуню.
   - Уже панами себя вообразили?!! К чему их это своеволие привело, помните?
   - Так это ж наша теперь земля! - не мог успокоиться один из самых уважаемых в запорожском войске атаманов.
   - Если и дальше нашей будет, то и мы её должны защищать будем, деньги продолжать придётся давать и дальше на переселение туда людей. А у нас и без этой дальней украины земель куда больше, чем сможем освоить в ближайшие пятьдесят лет. Что бывает с теми, кто пытается проглотить кусок шире глотки, помните?!!
   В общем, после бурного осуждении с переходом на личности его предложение утвердили. Пожалуй, именно необходимость больших трат на защиту и освоение этой не такой уж нужной земли и склонила старшину на передачу её соседнему государству.
  

* * *

  
   Забавная деталь - окончательную утряску всех мелочей проводили на общем собрании, пользуясь двумя вражескими языками. Татарским, известным всем балканцам и казакам, а также французским, знакомым венецианцу и австрийцу. Во избежание утечки информации переводчиками, пусть и не слишком квалифицированными, стали Хмельницкий и Кривонос. При этом у Максима случались затыки с татарским, а у Богдана с французским, но совместными усилиями они все языковые трудности преодолели.
   Подписание договоров Хмель устроил как тайное мероприятие.
   Во-первых, на организацию пышного действа нужны немалые средства, тратить деньги из сечевой казны было чревато выяснением отношений со старшиной, а гетманская пока была не такой уж полной, несмотря на большой приход от ограбления иноверцев и православных панов, твёрдо ставших на сторону короля, наподобие Киселя. Расходы ведь у Хмельницкого тоже были немалые. Одна организация полков правильного строя и тяжёлой кавалерии стоила миллионы. Если бы не фальшивомонетчество, поставленное на широкую ногу, не потянул бы такое затратное мероприятие.
   Во-вторых, не имелось в Чигирине пока подходящего зала для официального приёма таких гостей. Ничего сравнимого с Грановитой палатой здесь не было, и появления дворцов в ближайшее время не предвиделось. Богдан был несравненно более адекватным человеком, чем знаменитые "строители" дворцов Людовик XIV или Август Саксонский. Хотя... наличие дворца уже становилось государственной необходимостью, нарождающаяся держава должна была иметь все положенные атрибуты для нормального функционирования.
   В-третьих, малочисленность посвящённых давала шанс на нескорое дохождение этой информации до неприятелей.
   В конце концов, шкуру неубитого медведя распределили так:
   Священная Римская империя Германской нации подгребает под себя Сербию, большую часть Хорватии и Боснию. За вычетом нескольких прибрежных районов Хорватии, отходящих Венеции, и сербской Воеводины, достающейся Трансильвании.
   Трансильвания берёт османскую часть Венгрии и Воеводину.
   Венеция заявила права на Морею, прибрежные районы Хорватии (особо выделив необходимость возвращения республике святого Марка принадлежавшей её "исконно" Рагузы), Албании и Греции на Адриатике и все контролируемые ранее там османами острова.
   Молдавия получала передаваемый ей Русью Буджак, и за участие в войне с панами ей была обещана большая часть южной Польши. С серебряными и свинцовыми рудниками.
   Руси не доставалось пока ничего, у неё земель и без того было намного больше, чем способно обработать местное население. Впрочем, Люблинское, Красноставское и Белзское воеводства Хмельницкий объявил исконно русской землёй. Претендуя на границу по Сану и Висле.
   - Мы на чужое не претендуем, но и своё никому забрать не позволим! - заявил он. - Всё, что принадлежало дедам-прадедам, возвернём себе.
   О сомнительности русской принадлежности Люблинского воеводства никто не заявил. Даже представитель зятя короля Владислава IV, Шварценбек.
   Договор подписали Хмельницкий, Татаринов, Лупу, представитель Ракоци Батори, полномочный посол империи и Фердинанда III граф Шварценбек, представитель Матвея Басараба, его родственник Ион Басараб, полномочный посол Венеции Альвизе Контарини.
   После подписания документов участники мероприятия разбились на группки. К пытавшемуся быть как можно менее заметным Аркадию, просидевшему в сторонке у стенки всё время, подошёл молдавский господарь. И здесь попаданец невольно ввёл в заблуждение Василия Лупу. Он повёл себя в краткой беседе как младший по возрасту, но равный по статусу. Как наследный принц соседней независимой державы в беседе с королём. Затеявший знакомство с Москалём-чародеем господарь это сразу уловил. Он хотел просто показать казачьей старшине свою осведомлённость в её делах, а колдун-то оказался совсем не из простых. Крестьянин или даже шляхтич может вести себя так, только если имеет большую силу за спиной. Как имели её Хмель, Скидан и Татарин. Все остальные выказывали государю положенное ему почтение, даже если его в грош не ставили. Возможно, именно в этот день родилась легенда о царском происхождении попаданца, ему совершенно не нужная и могущая впоследствии здорово осложнить жизнь. Вплоть до фатального исхода.
  

* * *

  
   Придя с церемонии подписания договора в весьма взвинченном состоянии, Аркадий вынужден был временно отложить обдумывание произошедшего. Вчера совет атаманов окончательно утвердил лишение Васюринского адмиральской должности. Не склонные к единодушию бандиты, обычно грызшиеся друг с другом по любому поводу, проявили редкостное для них согласие в судьбоносном для характерника вопросе. И аргументация их при этом излишней деликатностью не страдала. Ивану прямым текстом указали, что он не справился с делом, и вообще-то за такие промашки некоторых отстраняли куда более решительным образом. Например, вывешивали просушиться на солнышке или отправляли подкормить раков. И вот уже чуть ли не сутки он прибывал в прострации. Весьма ожидаемый отказ стал для него страшным ударом.
   Увидев, что друг пришёл не просто расстроенный, а потухший, Аркадий не решился лезть с утешениями, опасаясь натоптать грязными сапогами в чужой душе. Однако ждать, пока Иван сам очухается от расстройства, не решился. Человек-то немолодой и жизнь вёл... бурную. Пришлось попаданцу успокаивать крайне расстроенного характерника, уверять его, что потом Хмель и Татарин могут и передумать. Васюринский, от отказа вмиг постаревший, сидел, уставившись в неведомую даль, выглядел мрачнее грозовой тучи и явно самозабвенно предавался унынию. Поначалу даже непонятно было, слышит ли он Аркадия или пропускает его слова мимо ушей. Знаменитый куренной будто окаменел, хоть на курган выставляй вместо половецкой "бабы".
   Уже позже он признался, что почему-то ему в голову тогда, на совете втемяшилось, что его вообще больше на войну не выпустят. И особенно ему стало жалко того, что на мостике большого и грозного корабля ему постоять так и не довелось. Вот и охватила его тоска, сжала, чуть ли не в смертельные объятия. Ивану, может быть, впервые в жизни, захотелось умереть.
   Спас друга из пучины отчаяния не Аркадий, прямо скажем - несколько растерявшийся. Очень вовремя вернулся с прогулки Срачкороб. Попаданцу приходилось видеть его в разных состояниях, однако таким ещё ни разу. Юхим двигался как сомнамбула и производил впечатление оглушенного. Будто дал кто ему кистеньком по голове, да не рассчитал, что шапка бараньего меха смягчит удар, вот и ушёл он от злого ворога, вроде бы невредимый, но не в себе. Уж про Срачкороба и недруги не посмели бы сказать, что в его голове нечему сотрясаться.
   Так и не струсив снег с сапог и полушубка, не сняв с головы шапку, он прошёл, держа перед собой поднятую на уровень груди левую руку. Глаза у знаменитого шкодника были неправдоподобно широко распахнуты, как у малыша, увидевшего НЕЧТО. Лицо побледнело и сохраняло выражение совершенной ошарашенности. В общем, веяло от Юхима чем-то необычным так, что даже характерник только по названию Москаль-чародей почувствовал неординарность происшествия.
   Не прошло такое событие и мимо вроде бы полностью погруженного в себя Васюринского. Когда Срачкороб подошёл к нему вплотную, характерник вынырнул из глубин своей души и принялся осматривать руку как врачеватель. Внимательно оглядев покрасневшую от мороза кожу на кисти, проверяя, нет ли переломов и вывихов выше. Обследуемый попытался было вырвать из лекарских лапищ свою руку, но безуспешно. Исследование было доведено до конца.
   - Здоровая рука! - вынес вердикт Васюринский. - Только без рукавиц сейчас лучше не ходить, пальцы отморозить можно.
   Эти действия Ивана окончательно вывели из прострации и Юхима.
   - Да я и не жаловался на здоровье! - возмутился Срачкороб.
   - А чего ж тогда нёс её, будто поломанную? - удивился Аркадий. - И морда у тебя была... будто кто по голове пыльным мешком из-за угла стукнул.
   - Никто меня не стукал! Ой, что было... сейчас расскажу.
   Попаданец и, слава богу, не спешащий опять нырнуть в себя Васюринский ожидающе уставились на оживившегося друга.
   - Значит, иду я по улице, иду, зимнему солнышку радуюсь, как вдруг слышу - от паперти церкви Покрова - крик, значит... "Глядите люди добрые, вон тот самый Срачкороб идёт!"
   Рассказчик последнюю фразу произнёс не обычным своим баритоном, а фальцетом, чтоб было ясно, что это цитата.
   - Ну я, значит, зырк туда, думаю, кто это меня поминает и чего я ему сделал? Сами понимаете, встречаются люди, как Аркадий говорит, без чувства юмора, шуток не понимают, н-да...
   Юхим потёр правой рукой в рукавице свой не раз сломанный нос. Некоторые из обделённых чувством юмора имели пудовые кулаки и выражали своё непонимание не только словесно.
   - Смотрю, значит, а там нищие стоят, да невдалеке бабки, из церкви вышедшие. Ну, думаю, эти в драку на казака с саблей не полезут, можно и не спешить драпать. Можно, значит, узнать, зачем это я понадобился. А они ко мне прямо гурьбой и кинулись, разве безногие немного приотстали.
   - Слушай, - заинтересовался Аркадий, - а ведь и старушки, божьи одуванчики, если их много, затоптать могут. Ты об этом не подумал?
   - Не-е-е. Чего им меня топтать? Я над богом обиженными шуток не шучу. Неинтересно.
   - И?..
   - Ну, подбежали они, значит, окружили меня, а самая шустрая и спрашивает, - Срачкороб опять перешёл на фальцет. - Пане-козаче, это правда, что ты самого дьявола посрамил?
   - Ну, приосанился я и отвечаю, что "Истинная правда, посрамил".
   - А какой рукой ты его посрамил? - продолжил фальцетить передавая речь бабы Юхим. - Ну, снял я рукавицу с левой руки и поднял, чтоб всем было видно. "Этой!" - говорю.
   - И тут они на тебя набросились! - азартно предположил Москаль-чародей.
   - Не-е-е... - замотал головой Срачкороб. - Сначала заорали, как бы не все. Кто "Чудо!", кто "Святой!" кто ещё чего-то орал, не разобрал. А потом да, набросились. Та же шустрая старушка-толстушка вдруг как выпрыгнет и цап за руку и ну её целовать... и другие тоже... с ума сойти, целовали, будто у известного святостью суфия.
   - Хм... - слабое подобие улыбки появилось на лице Васюринского. - Положим, суфия они как раз и придавили бы.
   - Ну попа там, отшельника какого святого... в общем - святого человека. С восторгом целовали. Эээ... истово, не из-под палки.
   - Так ты теперь и есть первый претендент на святость, - ухмыльнулся попаданец. - Привыкай.
   - Как... святость? Какая святость? Ты чего?
   У вроде бы начавшего приходить в себя Срачкороба глаза на лоб полезли.
   - Самая натуральная. Посрамить одного из самых важных слуг сатаны - великая заслуга!
   - Ты чего? Сам же...
   - А вот об этом забудь! Даже во сне не упоминай! Мне Богдан намекнул, что твоя святость нужна государству. Можно сказать - всем казакам. Так что терпи казак, святым будешь!
   - Не хочу. Да и неправильно это! Святыми должны быть праведники, а я - сам знаешь...
   - Эх, сколько приходится делать того, чего не хочешь... а правильно или неправильно... с властями не поспоришь. Лучше дальше расскажи, неужели тебе там только руку и целовали? - не стал скрывать скепсис Аркадий.
   - Не-е, не только руку, и полушубок, и даже сапоги. Вот тут я и понял, что действительно затоптать могут... чуть было не опрокинули на землю, стал вырываться - не пускают. Пришлось кулаком по головам лупить и саблю выхватить, над головой повертеть, а самого настырного и перетянуть ею.
   - Зарубил?!
   - Ты чего? Нет, конечно, плашмя приложил, зато от всей души. Гад в полушубок так вцепился, подумалось - стащить хочет.
   - Нищий?
   - Ага, как раз сухоногим прикидывался, и здоровый... с вас, бугаёв, ростом, наверное, был, пока не обезножел.
   - Ну и отдал бы, святому полагается добрым быть.
   - Иди ты!.. - отослал друга по известному сексуально-пешеходному маршруту Юхим. - Он, сволочь, от удара враз про свои болячки забыл, вскочил на свои якобы непослушные хозяину ноги и как рысак убежал. Хрен бы я его без лошади догнал, даже если бы и захотел.
   - Так это ж чудо!
   - Какое чудо?
   - Теперь уже наверное весь город говорит о великом чуде, совершённом святым человеком. Прикоснулся к паралитику своей казацкой саблей и он пошёл своими ногами. Чудо самое натуральное.
   - Да он наверняка притворялся! Не был никаким больным, на войну или разбой идти боялся - вот и пристроился народ дурить, себе на пропитание обманом деньги добывать. Чего же тут чудесного?! - разгорячился Срачкороб.
   - Как оно было теперь один Бог ведает, а вот что больше ему на паперти не стоять, я совершенно уверен. Раз из тебя решили святого делать, случай объявят чудом, а того хмыря исцелённым.
   Эти аргументы Юхима и добили. Бедолага из состояния ошарашенности перешёл в меланхолию. Даже богатейшая его фантазия буксовала при попытке вообразить себя святым. Мысли в голову пошли чередой, одна другой мрачней.
   - Это что же, мне теперь по бабам не ходить? И воевать, кажется, святым не положено. А от сидения в келье я или свихнусь и начну кусаться, или вообще сдохну. И шутковать, как я привык, святым не полагается, они ж все люди серьёзные.
   Обговорить произошедшее с Юхимом друзья не успели. Громко стукнули входные двери, однако входить в хату пришедший не спешил. Видимо, чистил обувь от снега, от сапог не сделавшего это Срачкороба образовались уже грязные лужицы. Очистительные процедуры гость неожиданно затянул, но, наконец, отворились двери из сеней в хату, и выяснилось, что пришёл не он, а она. Девушка лет двадцати с хвостиком, определять женский возраст по внешности Аркадий как в двадцать первом веке не умел, так и в семнадцатом не научился. Причём девушка знакомая, он встречался с ней не раз и их даже знакомили.
   "Родычка Богдана, кажись... сколько-то там юродная племянница его матушки. И зовут её Мария, если мне склероз не изменяет. Незамужняя, что весьма странно, здесь под венец обычно малолеток ведут. Ведь не уродина, родственника влиятельного имеет. Странно даже. Чего это она заявилась? Ишь, раскраснелась от мороза".
   Девушка перекрестилась на икону с лампадкой, в пояс поклонилась присутствующим и почему-то ломаным, прерывистым голосом произнесла приветствие.
   - Помогай Бог!
   - И тебе так же! - за всех ответил старший по возрасту Иван.
   - Дядьку Иване, мне сказали, что у Аркадия нету уже родителей и Вы ему за отца теперь. Это так?
   - Ну, можно сказать, что так.
   Девушка сделала небольшую паузу, как бы собираясь с силами, и продолжила, обращаясь уже к попаданцу.
   - Аркадий, я заметила, что ты человек добрый, хозяйственный и сможешь хорошо любить и опекать свою жену. Твои достоинства дают мне повод надеяться, что ты будешь хорошим хозяином.
   Мария раскраснелась во время этого монолога до уровня кумача, да и глаза у неё заблестели, как драгоценные камни. Она набрала побольше воздуха и выпалила: - Эти твои добрые качества побуждают меня покорно просить тебя взять меня в жёны.
  
  
   Сначала Аркадий ничего не понял. То есть совсем ничего. Растерянно заморгал, попытался сосредоточиться. Слова по отдельности понятны, а смысл их тёмен и непрозрачен. Только через несколько секунд до него стало доходить ЧТО произнесла девушка. Будто кто ему в многострадальные и совсем не гениальные мозги замедлитель вставил и включил. Наконец ржавые шестерёнки мыслепроцесса провернулись, и попаданец осознал сказанное. Вот только тогда его нижняя челюсть предприняла попытку отвалиться. Чего-чего, а предложения жениться он не ожидал. Более того, представить себе не мог, что в патриархальном обществе, почти в средневековье, такое может случиться. Попробуй она вдруг с воплем "Кия!" ударить его в прыжке ногой, он бы удивился куда меньше и реагировал на инстинктах. А здесь... непонятка. Чего, спрашивается, делать? Мозги Аркадия зависли, как недоброй памяти глючная винда.
   Между тем девушка роботом не была и молчание в ответ на предложение о совместной жизни её напрягло, мягко говоря. Лицо предполагаемой невесты стало стремительно терять краски. Оставалось ожидать, как она от волнения хлопнется в обморок.
   Ситуацию спас Васюринский. Для чего ещё нужны друзья, как не для помощи в критический момент? Характерник очень ощутимо ткнул локтем в рёбра Аркадия и прошептал в ухо охнувшему парню (знал куда надо ткнуть): - Соглашайся!
   - Да, конечно, - промямлил тот, идя на поводу подсказки.
  

* * *

  
   Мария немедленно прекратила бледнеть и зарделась пуще прежнего. В этот момент её нервная система действовала на пределе своих возможностей. Решиться девушке-шляхтянке на попытку приобрести мужа по народному обычаю было очень непросто. Но не хотелось ей в монастырь! А именно такая перспектива перед ней маячила. Окружающие считали её проклятой.
   Ещё в детстве её просватали за парня своего круга, но когда обе семьи начали готовиться к свадьбе, жених простудился на охоте и в три дня сгорел в горячке. Через год, когда кончился срок траура, к Марии посватался пожилой тридцатипятилетний вдовец. Конечно, ей бы хотелось видеть рядом с собой рыцаря, молодого и прекрасного, а не дядьку с уже проявившейся лысинкой и немалым брюхом, но что поделаешь... согласилась. Уж очень не хотелось оставаться в девках, а очереди юных красавцев претендующих на её руку и сердце увы, не наблюдалось.
   Вдовец погиб за три дня перед свадьбой. Причём умирал почти сутки, мучаясь от жутких желудочных колик. То ли съел что-то не то - любил поесть покойник и меры в обжорстве не знал - то ли кто его отравил. Нрав он имел гордый, шляхетский, обидеть успел многих. Однако смерть его приписали проклятию, наложенному на невесту. Мол, всякий, кто вздумает на ней жениться - обречён. Слухи об этом широко распространились и потенциальные женихи стали шарахаться от неё, как от чумной.
   Не будь она единственной дочкой в семье, отправили бы Марию в монастырь уже тогда. Но и в родном доме ей стало жить тяжело и невесело. Кумушки, стоило девушке показаться где-то в публичном месте, начинали шептаться, бросая на неё совсем не дружественные взгляды. Ровесницы и даже девицы на несколько лет моложе все были замужем, при встречах начинали сразу же жалеть её, бедную и несчастную, Мария порой с трудом удерживала распиравшее её желание расцарапать этим жалельщицам их бесстыжие рожи.
   Неожиданное резкое возвышение родственника подарило надежду. В прошлом году к ней посватался сотник Чигиринского полка. Ну и что ж, что некрасивый и простого происхождения? Зато молодой, храбрый и крепкий. Она не задумываясь согласилась на брак, хоть и подозревала, что вояку привлекает не она сама, а её родство. Но и этой свадьбе случиться было не суждено. Посватавшемуся срочно пришлось идти в поход, из которого он не вернулся. Девушка спряталась в родном доме, как улитка в раковине, выходя из него только по воскресеньям, на службу в церкви и стараясь при этом не смотреть по сторонам.
   Несколько визитов к гадалкам и колдуньям, для снятия проклятия, в которое и сама поверила, видимой пользы не принесло. Молодые и немолодые неженатые люди старались побыстрее покинуть её общество. Одна из колдуний заявила, что Марии надо выйти замуж за могучего колдуна, который сможет снять проклятие.
   "Вот старая ведьма что выдумала, - подумала она тогда, - выйти замуж за могучего колдуна. А могучими они обычно к старости становятся. И зачем мне муж-старик? Да и я, совсем не раскрасавица и не богачка, зачем такому могу понадобиться?"
   В общем, куда ни кинь, везде клин. Девушка уже всерьёз начала подумывать о монастыре, когда встретила в доме родственника молодого и привлекательного человека, о котором ходила слава как о великом колдуне. НЕЖЕНАТОГО!!!
  

* * *

  
   Сдуру Аркадий принял произошедшее не всерьёз. Даже пошутить по поводу ищущей жениха девки успел. Однако его друзья шутки не приняли. Иван при полном согласии Юхима объяснил попаданцу, что девушка действовала в строгом соответствии с народным обычаем.
   - Можно, конечно, придраться к тому, что говорила мало, сватающаяся должна больше говорить, чтоб свой ум показать. Только отказ ей означает страшное, смываемое только кровью оскорбление всему её роду. А ты помнишь, кто ей дядькой числится?
   - Так троюродный же, вроде бы? - попытался найти причину отказа начавший осознавать серьёзность произошедшего Аркадий.
   - Да хоть пятиюродный или седьмая вода на киселе. В доме у Хмеля её принимают, значит, родычкой считают и отказаться никак от неё не могут!
   - И что ж, мне теперь из-за этого жениться?
   - Почему из-за этого? - вступил в разговор Срачкороб. - Ты сам не раз говорил, что не прочь найти подходящую бабу! Вот она и нашлась. Сама. А что, девушка, конечно, подстарковатая, небось уже двадцать стукнуло, но шляхтянка, видная. Видно, бог тебе её послал, ленивцу. И женихаться не надо!
   - Иди ты!.. - от расстройства Аркадий даже не стал уточнять адрес, по которому посылал друга. В общем-то, он действительно не прочь был жениться, это разрешило бы многие проблемы, не только сексуальную неудовлетворённость. И внешность, и возраст невесты отторжения не вызывали. Скорее наоборот, привлекали. Но женитьбу свою он представлял иначе. И здорово смущала собственная пассивная роль в этом действе. Появилось нехорошее предчувствие, что главным у них будет в семье совсем не носитель штанов, то есть шароваров.
   Так, обговаривая неприятности то Ивана, то Юхима, то Аркадия они провели некоторое время. Аркадия всё же не покидала надежда, что друзья пошутили и ситуация не так безнадёжно определённа. Настроение, естественно, было ниже не существовавших в хате плинтусов, поэтому предложение Срачкороба ради сохранения душевного равновесия выпить горилочки или настоечки ни у кого возражения не вызвало. И действительно, почему бы не выпить, если хочется и с собой есть? В конце концов, не в походе сейчас они, на виселицу за выпивку не потянут.
   Успели выпить по паре чарок, когда явился Хмель. Он примчался в дом к друзьям через час после ухода оттуда Марии. И с порога стал уверять, что её не подсылал, она сама, такая-сякая, этакая-разэтакая, всё это выдумала. Заявилась к нему и рассказала, что произошло. Богдан всерьёз боялся испортить отношения с попаданцем и поспешил откреститься от инициативы родственницы.
   - Да ладно, Богдан, не переживай. Что случилось, то случилось. Придётся мне замуж выходить, тьфу, жениться. Может, оно и к лучшему. Девка она, вроде бы, симпатичная и неглупая, думаю, и хозяйкой будет неплохой.
   Само собой, Хмель к попойке присоединился, у него нервотрёпа всегда хватало. В результате они вчетвером нажрались до поросячьего визга. В прямом смысле, кто-то уже после полуночи так развлекался, причём не Юхим, тот, по невнятным воспоминаниям Аркадия, над этим визгом гоготал, как гусь.
   "Ох, ведь зарекался... и не один раз, не нажираться до выпадения в осадок. Как хреново-то. Голова болит, тошнота достаёт, во рту... даже хуже, чем обычно, будто не эскадрон, а вся калмыцкая орда, со всем своим конским поголовьем там ночёвку устраивала. Ой, как мне плохо...надо вставать, если не попью - сдохну от сушняка. И чем это так гадостно воняет?"
   Воняли дёгтем сапоги Хмельницкого, который после ночной пьянки не отправился домой, а прилёг на кровать вместе с Аркадием, почему-то валетом. Именно их он и увидел в первую очередь, когда смог продрать глаза. Обувь, кстати, забыл снять не только гетман, сапоги попаданца также красовались на его ногах и пахли, вероятно, не менее сильно и противно. В слабом свете, проникавшем в маленькое оконце, можно было рассмотреть, что друзья тоже спят, Юхим на печи, а Иван на лавке, закутавшись в тулуп.
   "Во надрались... Хмель, наверное, не захотел домой идти, чтобы беременную жену не расстраивать, поэтому и остался здесь ночевать. Но кто же поросёнком визжал? Васюринский? Хм... не похоже на него, он скорее стал бы конём ржать. Неужели... гетман всея Малая Руси, или как здесь принято говорить? Или... я сам?.."
  
   Не знаю, есть ли на Земле или вообще в Галактике страны или места, где жёны счастливы, когда муж является домой утром с помятой мордой, красными глазами и перегаром, от которого мухи передохли бы, попав под "выхлоп"? Малая Русь или Украина к числу таковых не относится совершенно точно. И число женщин, способных тактично не заметить болезненного состояния супруга, здесь крайне мало. Жена Хмельницкого была простой, из мещан, русской женщиной и встретила гетмана, кошевого атамана и просто выдающуюся личность отнюдь не ласковым словом. К тому же она была беременной, нервной, и любивший её муж спорить с ней просто опасался.
   Перенервничавшая супруга устроила Богдану грандиозный скандал, хорошо слышавшийся, несмотря на закрытые окна, и в соседних дворах. Разошедшаяся Галина даже продемонстрировала попытавшемуся успокоить её Хмельницкому одну из главных загадок двадцатого века: летающую посуду. От которой храбрый казак постыдно сбежал из дому. Перспектива познакомиться поближе ещё и с бельёвой скалкой (утюгов тогда ещё не придумали) его откровенно испугала.
   Домой он осмелился вернуться только вместе со сватами, выглядевшими, кстати, тоже не свежими огурчиками, мягко говоря. Ради счастья родственницы Галина Хмельницкая вынуждена была сменить гнев на милость и только грозно посвёркивала из-под чёрных ресниц на старавшегося показаться белым и пушистым гетмана. Но от возможности пройтись по несвежему виду жениха и сватов не удержалась.
   - Что это вы, гости дорогие, сегодня такие кислые да зелёные? Уж не заболели ли?
   - Нет, матушка, - ответил за всех почти годившийся женщине в отцы Васюринский. - Видно, тяготы пути и государственные хлопоты сказываются. Вон, и супруг у тебя утомлённым выглядит, поберегла бы ты его. Большой человек, глядишь, и королям ровней станет.
   - А как же, поберегу. Ох поберегу... - Галина сжала кисти рук в кулаки и многозначительно посмотрела на мужа. - Он у меня быстро здоровым станет. Лучше всяких королей!
   Несмотря на некоторую напряжённость, возникшую из-за различного мировосприятия женщинами и мужчинами, сватовство закончилось успешно. Сразу же и о свадьбе договорились, на ближайшую пятницу, чтоб погулять время было. В Великий пост устраивать гульбище даже колдунам-характерникам нехорошо.
   Аркадий говорил и делал, по подсказкам, что полагается, пребывая по-прежнему в несколько неадекватном состоянии. Н-да, свою женитьбу здесь он представлял совсем иначе. Голова к тому же после мальчишника соображала не лучшим образом, да и болела в придачу. При хорошем освещении будущая жена, в отличие от женщин "бальзаковского возраста" выглядела даже лучше, чем при свете лучин. Ситуация от него уже явно не зависела, оставалось расслабиться и получать удовольствие.
   Кстати, женитьба на родственнице Хмельницкого несла не только плюсы. Те же Скидан и Гуня встретили известие о его женитьбе совершенно без восторга. Пришлось давать им твёрдое обещание, что не глядя на родство он и дальше будет поддерживать прежде всего казачество и русский народ, а уж потом учитывать интересы родыча.
   На улице ещё трещали морозы, но уже чувствовалось приближение весны и войны. В местах потеплее бои полностью и не затихали. Избежать участия в них было невозможно.
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"